Россия и папство, Розанов Василий Васильевич, Год: 1913

Критика
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Скачать в PDF

В.В. Розанов

Россия и папство

Ю. Колемин. Римский духовный цезаризм перед лицом Соборной Православной церкви. Ответ православного христианина итальянскому августинцу Аврелию Пальмиери на его полемический труд ‘Theologia dogmatica orthodoxa (Ecclesiae graeco-russicae) ad lumen catholicae doctrinae examinata et discussa. Florentiae. 1911 г.’. С.-Петербург. Издание И. Л. Тузова, 1912 г.

Католицизм бросает свои штурмы на Россию, и бросает их на нее так же, как на Индию, Китай, Японию, с этим же высокомерием к низменному умственному уровню покоряемых духовно стран, их населения, их жителей… Штурмы идут именно на Россию, а не на церковь нашу, которая могла бы им дать отпор и дала уже отпор (в лице Хомякова главным образом). Они обходят армию покоряемой или воображаемо покоряемой страны, прокрадываются в сельское население, пробираются к блуждающим женщинам, у которых много парусов и ни одного руля, вкрадываются к ‘гонимым’, сектантам, торопливо и охапкой ‘одобряя’ все их мнения и особенности, но без всякого серьезного внимания к этим особенностям, т.е. опять же без внимания к лицу и достоинству человеческому…
И везде католицизм идет, презирая тех, к кому идет.
И везде он тащит одинокую, слабую, отставшую, отделившуюся от стада овцу, которая блеет, — не зная, куда повернуть голову.
Тут он храбр, в потемках, в закуте, в нашептывании на ухо мужику или женщине.
И удивительно как труслив на площади, где при дневном свете идут в облачениях архиереи и иереи крестным ходом, и гремит октава протодиакона, и заливаются наши милые хоры, и народ без шапок истово крестится, и образа наших ‘Богородиц’ в золоте и жемчуге, и славный, добрый православный звон (вслушайтесь в колокола, какие они у нас добрые)… И ‘хоругвеносцы’, шатающиеся под тяжестью хоругвей, в их золотых бахромах…
Идет крестный ход… И около него брадатые ученые, тоже кое-что знающие и кое-что читывавшие, мурлыкают под нос:
— Добре! Добре! Ни у кого, как у нас!! Ни у кого вот этой славной доброй веры, веры дневной, веры ясной, веры без ночных колдований и околдовываний души человеческой, без тьмы и мрака, без ворожбы и чернокнижничества…
Тут все добро. Что тут не добро? Недостатки человеческие? Так они у всех! Недоделанность многого? Так ведь на то и история ‘в будущее’, что Господь хочет вечного сотворения, на каждый год велит быть новому урожаю. Но решительно, решительно во всем православии, ни в едином самом неосвещенном уголке его, ни у единого самого худого попа его, нет ни одной заранее решенной лжи перед людьми, перед толпою, миром, и нет же ни единого тоже заранее решенного худого замысла против этого мира людей. Фактических ошибок и фактических грехов — сколько угодно! Принципиального, ‘по сознанию’ — ни одного!
И вот отчего так громки голоса в крестном ходе. И большие ноги в больших сапожищах твердо ступают по грязи и по камням. И все глаза ясны, а голоса все чисты.
Чистая совесть!
Спокойная душа!
Высшее счастье человека на земле, — оно дано, оно есть в православии, в этой воистине ‘детской вере’, о которой Спаситель сказал, поставив дитя среди премудрых книжников и фарисеев:
‘Истинно, истинно говорю вам: если не умалитесь и не станете, как это дитя, не внидите в Царство Небесное’.
Вот отчего можно всю жизнь ‘немножко воевать с православием’, ворчать всю жизнь около него, казалось бы, на все в нем сердиться и раздражаться, а как ‘возьмет за ребро’, т.е. если кто скажет: ‘Ну, так переходи же в другую веру‘, то при таком зове для понимающего почувствуется такой ужас, с каким не сравнится ни казнь и никакое личное несчастье. Человек при ‘переходе из православия’ (я говорю об умных и глубоких душах, не о ‘балаболках’) почувствует, что он впадает во что-то неизмеримо горшее всякого личного бедствия, выйдя из мирового, и притом единственного, оставшегося на земле, света и вступив или, вернее, ‘оступившись’ в мировую бездну, провал, гибель и ужас. ‘Где есть плач и скрежет зубовный и неугасимый огонь’.
Да что толковать, дело ясно.
‘Ад’ Данте — высшая поэма католичества.
‘Потерянный рай’ Мильтона — высшая поэзия протестантства.
‘Выше’ не было, да ни у кого и не брежжится в уме, чтобы когда-нибудь, хоть через тысячи лет, католичество сказалось возвышеннее, глубже, всеобъемлюще, чем в ‘Аде’.
И протестантство — чем в ‘Потерянном рае’.
Но ‘скрежет зубовный’ — и здесь и там! Великий плач души! Несчастье!! Обе поэмы говорят о каком-то страшном несчастии, именно о ‘провале’, ‘ужасе’ и ‘темноте’.Что такое??!
Православному это даже непостижимо!
Под ‘Богородицами’-то? Около Иверской и Почаевской? За широкими спинами наших иереев и архиереев?!
‘У нас ничего не провалилось’.
Что у нас ‘ничего не провалилось’ — это такое же ‘дважды два’ в душе русского, такой же ‘дневной свет’ перед его глазами, такой же ‘свет совести’ у человека попивающего, но не изменившего жене, не обокравшего отца, не предавшего своего товарища, как… у католиков и протестантов налично присутствие, что, при полной трезвенности и даже вегетарианском столе, они как-то странно и непостижимо изменили ‘всему дому’, ‘поругали честь дома’, не то ‘сестру выдали за богатого старика’, не то ‘подделали духовное завещание батюшки’, не то занимаются и практикуют ‘тайное вытравление плода’… Мы говорим примерами, аналогиями. Что-то худое и страшное, чему нет имени, чего существа нельзя уловить, что везде и нигде, — случилось в западных исповеданиях, что носится в них как запад и дух, хотя и не имеет для себя уличающего документа.
‘Документ’ — в поэмах, в поэзии! Вот что не обманывает, что не умеет лукавить. Именно потому, что поэзия — это есть правда!
И ‘правда’ — потерянная невинность у протестантов (Мильтон).
Ад и ‘скрежет зубовный’ у католиков! (Данте)

* * *

Оттого у нас ‘смазные сапоги хорошо скрипят’ и ничьих душ в тиши и ночи мы не стараемся ‘выкрасть’. ‘Мы дети честных родителей и воровскими делами не занимаемся’, — вот наш ответ на самый тон католической и разной баптистической пропаганды, всегда с запахом какого-то поразительного пройдошества, прямо неприличного в порядочном дому.
‘Порядочные люди’ и ‘дети хороших родителей’ прямо такими делами не занимаются. Украл ли хоть одно японское дитя епископ Николай? Он весь прям, он весь — дневной. Ну, а католики в Москве и Петербурге, около старообрядцев и с вывеской над моленной иезуитского ксендза: ‘Православно-кафолический храм’?
Господа, вы покорили весь мир, но у вас крапленые карты.
Милые друзья, у вас Гумбольдт и Либих, но вы как-то ужасно нехорошо выдали сестру замуж, и, сказывают, бедная удавилась. Говорю аналогиями.
А у нас колокола звонят, что сестра наша в добром замужестве, что родителей мы почитаем, за ученьем детей строго досматриваем, живем ‘на свои средствия’ и домик у нас ладненький, ну, хоть и не без ‘историй’ в этом дому, когда или хозяин ‘не в разуме’, или детишки ‘завели какую-то кутерьму’.
Господа католики и протестанты, — идите в честный бой! Не смейте у нас шастать по далеким заборам, по задним дворам, ходить ‘с черного хода’… Прямой вам ход на парадное крылечко, снимите галоши в передней, входите в зал и раскладывайте ваши книги: перед вами Хомяков, Гиляров-Платонов, Константин Аксаков, двое Киреевских. Вот, пожалуйста, опрокиньте их, эту нашу защиту и крепость, и уж тогда можете проходить и дальше и захватывать в невод хоть всю челядь, и ‘женщин’, и детей, и староверов, и белорусов… Пока же вами этого не сделано, все плоды вашего прозелитизма не могут быть рассматриваемы на Востоке иначе, как кража человеческих душ и отнюдь никакая не победа. А крадут от бессилия, крадут от неправды: и самый способ ваших успехов говорит о каком-то извечном вашем поражении, безнадежном в собственных ваших сердцах.

* * *

Смелым языком написанная, книга г. Ю. Колемина {Автор книжки, написанной на испанском языке и изданной в Мадриде: ‘Luz dе Oriente. Khomiakoff’. Madrid, 1912, — чиновник министерства иностранных дел, служивший 11 лет в Мадриде при русском посольстве.} против Пальмьери оттого именно и смела, и открыта, что автор — энтузиаст Хомякова, а нам приходилось неоднократно наблюдать, что всякий, вошедший в мышление Хомякова и дополнительно Гилярова-Платонова, становится навсегда неуязвимым для какой бы то ни было полемики католической или протестантской… ‘В мыслях папистов, — пишет автор на стр. 276, — царствует бедственная немощь, они не способны понимать ни что такое церковь, ни что такое вера, ни что такое человеческая совесть, ни что такое церковное пастырство, ни что такое церковная администрация’. И такой тон чего-то верхнего, какого-то высшего яруса мышления, господствует во всей его смелой книге, направленной против первого теперь ученого авторитета в католической церкви, который с благословения папы еще Льва XIII предпринял обширный труд — изложение православной догматики ‘сквозь наш (католический) свет’, коего пока появился первый Том, плод десятилетней работы. И когда вдумываешься в этот укор Колемина, не находишь его ни резким, ни слишком расширенным. Действительно (и это первый Хомяков разъяснил) католики утратили самый нюх, самое осязание всех решительно составных элементов церкви и религии вообще, впавши давно в извращение (по одному указанию автора — еще в V веке!) самого духа и самой сути христианства. Ну, вот немного, ну, кое-что:
1) Христос есть единый и вечный и никем не заместимый Глава церкви, это учит Восток.
Нет, глава церкви есть папа, избираемый конклавом кардиналов, — в коем желания австрийской дипломатии до известного предела и в точно оговоренных нормах имеют велящее или запрещающее значение. Таково мнение католиков, не одного, а всех!!
Для русского просто дико колебаться в выборе мнения, т.е. которое, наше или католическое, истиннее!
Термин vicarius Christi, ‘викарий Христа’ (на земле), появляется уже с V века в римских писаниях, формулах, претензиях и с V века до ватиканского собора, объявившего папу ‘непогрешимым’ ‘ex cathedra’ [с кафедры, с амвона (лат.)] возрастает неодолимо, все охватывая, все себе подчиняя.
Для нас это просто дико, и дико без всяких рассуждений, — спор папы с Христом, претензия его сесть на престол Христов! Папою (в X веке) была даже баба! Папами бывали даже атеисты, притом об атеизме своем заявлявшие (‘Мы надеемся достаточно насладиться нашим понтификатом’, — возгласил один избранный папа, снимая кардинальскую шляпу и надевая папскую тиару)… Папами были прелюбодеи (Борджиа)… Папами бывали убийцы (отравления врагов)… Пап бывало одновременно по нескольку, и притом все наличные взаимно проклинали друг друга и отлучали от церкви… Таковы факты истории. Между тем ‘непогрешимость’, провозглашенная на наших глазах, имеет смысл вовсе не ‘на будущие времена’, т.е. не тот смысл, что после ‘нашего определения и впредь папы будут непогрешимы’, всякий новый догмат предполагается скрыто уже лежавшим в прежних догматах и теперь лишь ‘выясняемым’, и потому вовсе не ‘папы’ только будущие нарекаются ‘непогрешимыми’, а нарекается ‘непогрешимым’ само папство, самая эта должность и сан, ‘вот тут у нас, в Риме’, и, конечно, объявлены ‘непогрешимыми’ все папы от апостола Петра (лже-предположенного первого епископа в Риме) до Пия IX!!
‘Непогрешимость’ и явный, доказанный, очевидный ‘грех’!!! Это возмущает не только престарелого богослова, но и самого зеленого нигилиста. Просто это — вне совести и здравого смысла!
Продолжим дальше сравнивания.
2) Пасение пастырями овец, иерархами душ человеческих, должно покоиться на любви, опираться на любовь, быть проникнутым любовью. Этому учит Восток.
— Нет: должно покоиться на авторитете, учат католики, и должно со стороны пасомых выражаться в немом повиновении, в слепой покорности, в нерассуждающем исполнении приказанного!
Опять для русского нет колебания, что избрать, где истина.
3) Религия — от души, из души, для души. Душевность веры — все в ней. ‘Душевность’, — т.е. целый собранный мир человека, без разделения его на разум и сердце, на совесть и рассуждение. ‘Как говорит душа’, ‘что велит душа’: вот закон, метод, путь, посох, вот и порох, и компас в вере.
— Нет, говорят католики: ‘решение’ всякого вопроса есть ‘умозаключение’ о нем: и в вере, как и в ведении, последняя инстанция и высший судия есть Разум.
Для русского опять это дико: и дико не после долгих рассуждений, а сейчас! прямо! ‘по усмотрению’!
4) ‘Где же истина на земле? церковная истина?’
Католики отвечают: — ‘У кардинала, провозглашенного конклавом и одобренного австрийским министром иностранных дел в ‘папы’.
Русские просто отвечают на это добрым смехом и говорят формулу, неизмеримо более сложную и мудрую:
— Истина, как ее сейчас сказать бы словом, не ясна еще, не ощутима, ее нельзя взять рукой, указать пальцем, выговорить по-русски, по-болгарски, по-гречески, по-римски и немецки. Все это ‘выговариваемое’ — приблизительно и неполно. Но истина есть, и ею живет человечество, без нее бы сгибло. Где же она? Везде и нигде, рассеяна в самой жизни, оставаясь в ней неуловимою, как неуловима и неопределима сама жизнь. К истине ‘прилежит’ всякий человек, — папа больше мирянина, но и мирянин, однако, тоже ‘прилежит’, а иной папа вовсе не ‘прилежит’… Все — не по форме, все -по существу. Вот эта ‘сама жизнь’ и содержит полную истину, и ею светится, ею кормится, ею напояется и поддерживается… А папы, епископы, иерархи, суть только ‘свидетели истины’, в церковной жизни и верующем народе они суть ‘свидетели веры’, ее зрители и выговариватели, с ролью пассивной, с обязанностью к осторожности.
Иерарху — первое мнение, первый голос: но только — пока он не ‘отступает’. Иерархи на Флорентийском соборе ‘отступили’: но не повлекли вслед себе истины, а истина сейчас же сбросила их с иерархического престола.
‘Человек — все’, — учение папистов. ‘Человек, у которого все, — и есть ‘папа’, с одобрения австрийской дипломатии’.
‘У одного Бога — все: а мы, люди, и папа, и все, — несовершенны, грешны, слабы. Вся наша сила — в смирении, правда — в признании, что все -кривы. И в вытекающей отсюда личной потребности для каждого — быть осторожным, несколько нерешительным, не рваться вперед, не порываться выше всех’.
‘Осторожнее, осторожнее!’ — кричат русские, кричит все православие!
‘Вперед! Вперед! Ведущий — все знает!! Он — папа! Он уже одобрен министром иностранных дел в Вене’ {По правилу конклава — папою не может быть избрано лицо, о котором со стороны апостолического престола (Австрия) было предварительно заявлено определенное неодобрение. Это — ‘привилегия в католической церкви’, данная за вековые перед папством услуги австрийскому государю, т.е. вообще — австрийскому правительству.}.

* * *

Вот положение, и спор, и колебание, взглянув на которое скажешь с г. Колеминым: ‘У папистов — все темно‘.
Колемин так и ведет полемику в этом духе, что католицизм есть некоторая анти-вера, что самое представление о ‘церкви’ в Риме уже очень рано утратилось и что на месте светской империи Августов, Траянов и Антонинов там возникла духовная империя, со всеми качествами и дерзновениями языческой империи, но поставя над собою крест, начав ссылаться не на Corpus juris civilis, а на Евангелие и перерядив римских преторов и легатов в священническое облачение… Но духа всего этого не изменив!! И вышел ‘папа’ — задрапированный император, с его ‘авторитетом’, ‘всемирностью’ и проч. и проч., с его аппетитом ‘округлить земельки’ (Папской области), насажать всюду ‘своих людей’ и родственников (непотизм, — история семьи Борджиев), побольше увеличить фиск, выдумать еще ‘обложение’ народов, какую-нибудь еще 11-ю ‘лепту вдовицы’ и 2-й ‘динарий Петра’, хорошо принять послов, пышно отправить своих послов и, главное, главное! (суть императорства) не допустить где-нибудь на земле 2-й духовной империи, задушить всякого претендента, всякого соперника и расти все во власть, власть, власть!!!
— ‘Власти!!!’
А где же Христос, униженный, поруганный, распятый? Оглядывается мир:
— Нет Христа!
Ужас проходит по миру: ‘Как нет Христа?’
— Есть vicarius Christi… ‘вице-Христос!!’.
‘С нами крестная сила’, — крестится православный мир, напуганный и трясясь, как в лихорадке. Да ведь Христос пришел именно унизить всякую земную власть, всякую земную претензию… Всякую человеческую гордость он смирил… И, напр., в России, Царь прямо ‘боится Бога’, и даже счастлив ‘бояться Бога’, ставит в гордость себе ‘бояться Бога…’
Все ‘боятся Бога…’.
Да. Но вот папа, очевидно, не боится Бога…
Не ‘боится ли?’ Неужели??!!
Действительно не боится: и в этом — все догматы, весь дух, вся суть католичества.
Человек ‘не боящийся Бога’, которому бояться Его запрещено, и в этом суть его сана: и он — распорядитель всего миропорядка, ‘до религии относящегося’…
Вице-Бог…
А в сущности — император.
Император, ‘как Бог на Земле’…
Императорствующий в таинствах…
Императорски ‘прощающий грехи’…
Императорски ‘благословляющий на войну’…
Императорски ‘овладевший ключом Петра’, и отныне впускающий со штампом своей ‘империи’ в Царство Небесное, ко Христу и Богу…
— Если не ‘император’ и его ‘да’, — к Богу не пройдешь: вера всего католического мира.
‘Император’ причащает… ‘Император’ исповедует…
‘Император’ служит обедни… Ходит в крестном ходе: нет, его несут в крестном ходе! Как икону, и больше даже всякой иконы!
Мир склоняется! Короли склоняются! Короли бывали изгнаны из царств за сопротивление этому императору…
Калигула? Гелиогобал? Что за процессия? Что за безумие?
— Нет, — папа! История же их есть и ‘История Церкви’.
Как церкви??!! Христовой? ‘Изгнанных правды ради’, ‘нищих’, ‘миротворцев’…
Нет. Параллельной ‘Христовой Церкви’…
Это — церковь славных…
Это — церковь богатых…
Это — церковь сильных…
Властвующих…
Гремящих…
— Которых ведет всех Христос?
— Вице-Христос, vicarius Christi, с V века.
Как же? А обиженные? Униженные? ‘Изгнанные правды ради’ и в тысячный раз драгоценные — ‘миротворцы’? Кто же с ними?
— Никого.
Никого у всего бедного, скорбного, болящего, отвергнутого.
— Никого. Это безрелигиозное царство. Это одна эмпирия. Факт без головы. История без смысла. Просто это экономические рабы богатого и славимого царства, которые живут, и умрут, и еще народят деток, и детки тоже умрут, т.е. сперва поработают на ‘царство Христово’ или ‘вице-Христово’ и умрут или издохнут… Все равно… Бессловесные, и о них нет слова.
О, какая темь! О, какое отчаяние! Так вот откуда ‘Ад’ Данте, и ‘Потерянный рай’ Мильтона, и циничный яростный бунт отброшенных рабов, сбрасываемых в могилу рабов, некрещеных и безблагодатных, каковое восстание и бунт именуется — ‘революциею’ и рядом ‘революция’… Теперь-то все изъяснилось, когда мы видим, что на месте ‘Царства Христова’ стало царство… вице-Христово…
Да уж не имеем ли мы ‘вице-религию’?..
Она! Она!

* * *

И вот отчего весело скрипят сапоги на Востоке. Весело звенят наши колокола. Пушкин пел прозрачные песни…
Весело на Руси.
Церкви наши раскрашены. Как Христово яичко раскрашивает и разрисовывает мальчик деревенский.
У нас ‘Царь боится Бога’…
И иерархи церковные ‘боятся Бога’, а чтобы ‘еще меньше о себе думали’ — дан им обер-прокурор. Если он даже и ‘римский воин’, то ведь и Христа вел и сторожил ‘римский воин’. Уж назвался ‘груздем’ — полезай ‘в кузов’. В Христовой ‘иерархии’ славы и не полагается, не будет. ‘Все всех меньше’, и ‘все всех боятся’…
Что делать. Мальчик с Христовым яичком поднимает голову, крестится и говорит пугливо: ‘Как бы Боженька не убил’.
И все этого боятся. И пока этого боятся и сидят один смирнее другого, у нас ‘церковь Христова’, а не вице-Христова.
Скудно снаружи, а на душе весело. Но ведь Христос и основал церковь скудных, церковь для ‘скудных’… Так и поживаем. И наше ‘кой-какое царство веры’ зато никогда не рассыплется…
Впервые опубликовано: Новое время. 1913. 7 марта. No 13285.
Розанов Василий Васильевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Лучшая книга по средневековой истории, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
  2. Новые труды по истории Византии, Розанов Василий Васильевич, Год: 1913
  3. К. П. Победоносцев. Новая школа, Розанов Василий Васильевич, Год: 1898
  4. С вершины тысячелетней пирамиды, Розанов Василий Васильевич, Год: 1918
  5. Нечто о декадентах, ‘лампадном масле’ и о проницательности наших критиков, Розанов Василий Васильевич, Год: 1896
  6. Ропшин и его новый роман, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
  7. О нужде и неизбежности нового религиозного сознания, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
  8. ‘Педагоги’ Отто Эрнста, Розанов Василий Васильевич, Год: 1901
Электронная библиотека