Родерик Рендон, Смоллет Тобайас, Год: 1748 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 357 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

РОДЕРИКЪ РЕНДОНЪ

РОМАНЪ
Тобіаса Смолетта

Переводъ съ англійскаго.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1860.

Приложеніе къ журналу ‘Библіотека для Чтенія’ No 2, 1860

I.

Родился я на свер соединеннаго королевства, въ дом дда,— джентльмена, пользующагося значительнымъ доходомъ и вліяніемъ. Онъ уже нсколько разъ находился на служб отечеству, и отличался на судейскомъ поприщ, особенно въ дл преслдованія нищихъ, къ которымъ питалъ особенное отвращеніе.

Отецъ мой (младшій сынъ его), влюбившись въ бдную родственницу, жившую у дда въ качеств домоправительницы, женился на ней тайно. Первымъ плодомъ брака былъ я. Ко время ея беременности она до того была встревожена однимъ сновидніемъ, что отецъ мой, по неотступнымъ просьбамъ ея, призвалъ знахаря, требуя, чтобы тотъ, за извстную сумму, истолковалъ этотъ сонъ въ хорошую сторону.

Приснилось же моей матери, что она разршилась отъ бремени мячомъ, и чортъ (къ ея удивленію исполнявшій при ней обязанность повивальной бабки) такъ поддалъ этотъ мячъ лаптой, что онъ исчезъ изъ виду. Эта потеря очень огорчила родильницу, какъ вдругъ мячъ, воротясь съ той же скоростію, съ какою скрылся, ушелъ у ногъ ея въ землю, откуда вслдъ за тмъ выросло цвтущее дерево. Запахъ цвтовъ разбудилъ матушку.

Знахарь, выслушавъ такой разсказъ и подумавъ немного, сталъ уврять моихъ родителей, что ихъ первенецъ будетъ великимъ путешественникомъ, что ему предстоитъ много опасностей и затрудненій, но что онъ, наконецъ, вернется въ отечество счастливымъ и окруженнымъ всеобщимъ уваженіемъ. Но сколько въ этомъ предсказаніи было правды — окажется въ послдствіи. Не задолго до этого кто-то изъ домашнихъ доброжелателей сообщилъ дду о связи моего отца съ домоправительницею. Встревоженный ддъ объявилъ моему отцу, что ему пора жениться и что онъ нашелъ уже для него невсту. Отецъ, увидя, что скрываться невозможно, откровенно объявилъ дду о своемъ поступк, говоря, что ежели онъ не спрашивалъ родительскаго согласія, то единственно потому, что увренъ былъ въ отказ и зналъ, что были бы приняты мры, чтобы воспрепятствовать удовлетворенію его страсти. Что же касается до его жены, то ничего нельзя было сказать противъ ея красоты, добродтели и ума, объ состояніи же ея онъ не заботился.

Старикъ, привыкшій удерживать порывы страстей, довольно спокойно спросилъ сына, какими средствами онъ будетъ содержать себя и жену? Отецъ мой отвчалъ, что пока при немъ останется любовь родителя, которую онъ съ женою будутъ стараться всми средствами оправдать, то они ни въ чемъ не будутъ нуждаться, и что онъ увренъ, что содержаніе, которое онъ ему дастъ, будетъ сообразно достоинству ихъ фамиліи, а равно части братьевъ и сестеръ, женатыхъ съ отцовскаго разршенія.

— Братья твои и сестры,— сказалъ ддъ,— не думали, что унизятъ себя, испросивъ мое согласіе на бракъ, да, я думаю, и ты бы не преступилъ этого долга, ежели бы у тебя не было особенныхъ денегъ въ запас. Предоставляю теб пользоваться этими деньгами и объявляю мое желаніе, чтобы ты въ эту ночь выхалъ изъ моего дома. Вы теперь самостоятельный человкъ, джентльменъ,— съ чмъ я и поздравляю васъ, и имю честь откланяться.— Съ этими словами онъ вышелъ, оставивъ отца въ затруднительномъ положеніи. Медлить, однако, было нечего. Зная нравъ дда, который никогда не измнялъ разъ принятыхъ намреніи, отецъ мой ухалъ и поселился съ женою на ферм, содержимой старымъ слугою его матери. Тутъ они прожили, въ положеніи не совсмъ соотвтствующемъ ихъ желаніямъ. Но мой отецъ ршился скоре все вытерпть, чмъ обратиться съ просьбою о помощи къ непреклонному и суровому отцу. Но мать моя, предвидя угрожавшія ей при родахъ затрудненія, такъ какъ беременность ея уже приближалась къ концу, не говоря ничего мужу, отправилась скрытно въ домъ дда. Она надялась слезами и мольбами примирить его съ сыномъ.

Обманувъ слугъ, она, подъ видомъ несчастной женщины, пришедшей жаловаться къ судь на супружескія непріятности, была допущена къ дду. Тутъ она упала къ его ногамъ, стала просить прощенія, умоляла сжалиться надъ нею и невиннымъ младенцемъ, котораго она готовилась произвести на свтъ.

Ддъ выразилъ сожалніе, что проступокъ сына поставилъ его въ необходимость дать клятву не помогать имъ. Онъ прибавилъ, что уже сообщилъ ея мужу свой образъ мыслей, и что его удивляетъ то безстыдство, съ которымъ они безпокоятъ его.

Сказавъ это, онъ удалился.

Горесть такъ подйствовала на мою мать, что она тутъ же почувствовала припадокъ. болей. И еслибы надъ нею не сжалилась старая служанка, рисковавшая навлечь на себя гнвъ своего господина, то мать моя и невинный ребенокъ погибли бы жертвою суровости и безчеловчія дда.

Благодаря усердію служанки, мать мою отнесли на чердакъ, гд она тотчасъ же произвела на свтъ мальчика, разсказывающаго теперь о своемъ несчастномъ рожденіи.

Получивъ извстіе о родахъ, отецъ мой бросился въ объятія нжно любимой жены. Но, обнимая дитя, не могъ не плакать, видя дорогое существо лежащимъ на солом, въ сырой и холодной комнат.

Ддъ, узнавъ объ этомъ происшествіи на третій день поел родовъ, приказалъ матери выбраться изъ дому, и выгналъ служанку, спасшую ей жизнь. Этотъ поступокъ привелъ отца моего въ такое поступленіе, что онъ на колняхъ далъ клятву никогда не простить своему отцу такого варварскаго поступка.

Вс эти обстоятельства ввергли мать мою въ изнурительную болзнь, которая скоро прекратила ея существованіе. Отецъ, любившій ее страстно, въ продолженіи шести недль былъ какъ сумасшедшій. Во время его болзни, мальчика отнесли къ дду. Онъ, выслушавъ трогательный разсказъ о смерти невстки и о жалкомъ состояніи своего сына, не только раскаялся, но веллъ отдать ребенка кормилиц, а сына перевести къ себ въ домъ. Тамъ отецъ мой пришелъ въ себя. Раскаялся ли ддъ въ жестокости къ сыну, или (что вроятне) онъ боялся, чтобы не пострадала его репутація, но онъ выразилъ сожалніе о своемъ прежнемъ поведеніи.— Между тмъ бшеный бредъ отца перешелъ въ меланхолію, а скоро онъ и самъ исчезъ изъ дому.— Вс поиски были тщетны и что утвердило всхъ въ мысли, что отецъ мой съ отчаянія лишилъ себя жизни. Какимъ же образомъ я узналъ подробности моего рожденія, увидимъ дальше.

II.

Многіе изъ нашихъ знакомыхъ приписывали вліянію моихъ дядей несчастную участь моего отца. Подозрніе это было тмъ боле правдоподобно, что со смертію его они надялись наслдовать слдовавшую ему часть отцовскаго имнія, кром того, оно потверждалось еще ихъ постояннымъ отказомъ помочь ему въ его несчастіяхъ. Они всми силами старались вооружать старика и поддерживали его ршимость оставить сына въ нужд и гор.

Но здравомыслящіе люди считали эту мысль химерою — говоря, что ежели мои родственники дйствительно были такими злодями, то вроятно и меня постигла бы такая же участь.

Между тмъ я росъ, и такъ какъ былъ чрезвычайно похожъ на отца, то вс слуги любили меня, и каждый изъ нихъ старался помогать мн по мр силъ: но ихъ привязанность худо защищала меня отъ непріязни моихъ двоюродныхъ братьевъ и сестеръ, ненависть которыхъ возрастала съ каждымъ годомъ,

Вскор я былъ отправленъ въ ближайшую деревенскую школу. Ддъ былъ съ незапамятныхъ временъ диктаторомъ околотка и не считалъ нужнымъ платитъ за меня, а въ слдствіе этого учитель хотя и училъ меня даромъ, но весьма мало заботился о моихъ успхахъ. Ддъ же, но только не снабжалъ меня книгами и другими принадлежностями школьника, но даже не шилъ мн платья, и я ходилъ одтый не лучше нищаго.

Не смотря на это, я скоро выучился латинскому языку, и какъ только выучился порядочно писать, то началъ заваливать дда письмами, и до того надолъ ему, что онъ послалъ за учителемъ, сдлалъ, ему выговоръ за мои успхи, говоря, что онъ будетъ виноватъ, ежели когда-нибудь меня повсятъ за фальшивую подпись.

Учитель, страшившійся навлечь на себя гнвъ своего патрона, общалъ положить конецъ моимъ успхамъ. Не находя лучшаго способа уничтожить пріобртенныя уже мною познанія, онъ, подъ предлогомъ, что я писалъ дерзкія письма, положилъ мои пальцы въ отверстія, сдланныя въ доск, и привязалъ ее плотно къ рук моей. Но отъ этого стсненія освободила меня ссора съ одними товарищемъ, который вздумалъ упрекнуть меня моимъ нищенскимъ положеніемъ. Взбшенный, я однимъ ударомъ моей машины раскроилъ ему голову, къ величайшему страху моихъ товарищей.

Вкъ не забуду страшнаго наказанія, послдовавшаго за этимъ поступкомъ. Презрніе, внушаемое моею наружностью, постоянный недостатокъ въ необходимомъ, моя заносчивость и щекотливость такъ часто вводили меня въ затрудненія, что я очерствлъ въ несчастіяхъ и дошелъ до величайшей дерзости въ поступкахъ. Часто меня скли жестоко и совершенно невинно, на томъ только основаніи, что всякая шалость въ околотк приписывалась мн, какъ величайшему негодяю.

Меня обвиняли часто: въ обкрадываніи огородовъ, къ которымъ я и не подходилъ, въ избіеніи кошекъ, которыхъ я не трогалъ, въ покраж пряниковъ, къ которымъ и не касался, въ оскорбленіи старухъ, которыхъ и не видлъ. Однажды меня выскли за то, что я едва не утонулъ, перезжая черезъ рку въ лодк. Другой разъ,— за то, что меня сшибла съ ногъ бшеная лошадь. Третій разъ за то, что меня укусила собака.

Подобное обращеніе не только не забило меня, но еще боле усилило негодованіе на учителя, и чмъ боле расширялся кругъ моихъ познаній, тмъ ясне представлялись мн его несправедливость и варварство. Благодаря не совсмъ дюжиннымъ способностямъ и совтамъ школьнаго дядьки, служившаго прежде отцу во время его вояжей, я изучалъ съ успхомъ классиковъ, научился писать и ариметик. Въ двнадцать лтъ я считался уже лучшимъ ученикомъ въ школ. Это обстоятельство, вмст съ смлостію и крпостію моего сложенія, пріобрло мн такое вліяніе надъ товарищами, что я вступилъ въ заговоръ противъ учителя и въ скоромъ времени надялся отмстить ему. Но мн хотлось знать, въ какой мр я могъ надяться на тридцать моихъ соучастниковъ. Съ этою цлію я предложилъ имъ напасть на партію мальчиковъ — ремесленниковъ, произвольно занявшихъ для игры участокъ, отведенный намъ для рекреацій. Но это предпріятіе разочаровало меня: вс мои приверженцы были разсяны въ немъ, одному изъ нихъ даже переломили ногу палкою, брошенною вслдъ бглецамъ.

Однако это пораженіе не обезкуражило насъ. Только нападенія на непріязненную партію мы уже длали издалека каменьями, отъ которыхъ доставалось и мн, какъ о томъ свидтельствуютъ оставшіеся на мн рубцы. Непріятели же наши, наскучивъ постоянными нападеніями, а слдовательно частыми тревогами, оставили наконецъ поле въ нашемъ владніи.

Нтъ возможности исчислить вс подвиги, совершенные нашею конфедераціею, сдлавшеюся предметомъ ужаса всей деревни, и распространившею кругъ своихъ дйствій до того, что ежели одна партія жителей желала застращать другую, то склоняла на свою сторону Родерика Рендома (такъ звали меня). Между тмъ всякій праздникъ я старался пробраться къ дду, но это рдко удавалось мн, онъ постоянно держался въ блокад многочисленною толпою внучатъ, которыхъ соединяла въ одно ненависть ко мн. Наслдникъ дда, молодой человкъ лтъ восемнадцати, проводилъ все время на охот. При немъ постоянно былъ наставникъ, исправлявшій вмст съ тмъ должность приходскаго дьячка. Этотъ молодой Актеонъ, наслдовавшій отъ дда ненависть ко всему несчастному, при встрч со мною, бросался и гонялся за мною изъ хижины въ хижину, гд я искалъ отъ него убжища. Къ этому христіанскому занятію подстрекалъ его наставникъ, стараясь, безъ сомннія, прислужиться восходящему свтилу. Онъ очень хорошо видлъ, что старику дду немного оставалось жить. Ему было уже около 80 лтъ. Поведніе этого негодяя довело меня до такого изступленія, что однажды, будучи осажденъ его собаками въ моемъ убжищ (дом фермера) я, брошеннымъ мтко камнемъ, выбилъ ему четыре зуба и тмъ лишилъ его возможности исполнять обязанность приходскаго дьячка.

III.

Въ это время воротился въ отечество братъ моей матери, служившій лейтенантомъ на линейномъ корабл. Увидвъ мое бдственное положеніе, онъ не только снабдилъ меня всмъ необходимымъ, но ршился не узжать, не уговоривъ дда обезпечить меня. Но образованіе, полученное имъ на корабл, длало его совершенно неспособнымъ къ подобному подвигу, тмъ боле, что онъ не имлъ никакого понятія о характер дда, да и вообще мало былъ знакомъ съ образомъ жизни нашего общества.

Наружность его также мало располагала въ его пользу: сложенъ онъ былъ геркулесовски, съ бычачьею шеею и оглоблеобразными ногами. Одежда его состояла изъ солдатскаго сюртука, перешитаго корабельнымъ портнымъ, красныхъ брюкъ, выпачканныхъ смолою, срыхъ чулковъ и башмаковъ, три четверти которыхъ закрывали серебряныя пряжки. Обшитая галуномъ шляпа его была такого устройства, что дно ея возвышалось на полтора вершка надъ полями. На ше мотался шелковый платокъ, а на почернвшей галунной портупе, висла сабля съ мднымъ эфесомъ. Въ рукахъ онъ носилъ дубовую палку. Въ такомъ наряд отправились мы къ дому дда. Тутъ насъ встртили сабаки моего кузена, Джовлеръ и Цезарь. Зная ихъ ненависть ко мн, я было пустился бжать, но дядя, ухвативъ меня одной рукою, нанесъ палкою такой ловкій ударъ Цезарю, что тотъ палъ мертвый къ нашимъ ногамъ. Потомъ, почувствовавъ нападеніе Джовлера сзаду, дядя обнажилъ саблю и однимъ взмахомъ отрубилъ ему голову. Такимъ образомъ, когда мой кузенъ и вся дворня, вооруженные дубьемъ и дрекольемъ, прибжали на помощь собакамъ, то увидли сраженіе оконченнымъ.

Взбшенный кузенъ, ругаясь и бранясь, приказывалъ дворн напасть на убійцу, но мой неустрашимый дядя, выступивъ впередъ, (при чемъ вс его противники заблагоразсудили убраться), началъ пероговоры:

— Послушай, братецъ,— сказалъ онъ,— твои собаки первыя напали на меня, и если я ихъ убилъ то потому, что защищался. Совтую же теб быть учтивымъ и не останавливать меня.

Кузенъ мой, недослышалъ ли онъ мирныхъ предложеній дяди или потеря собакъ довела его до сумашествія, только онъ схватилъ молотильный цпъ и бросился на дядю. Ахъ ты каналья!— закричалъ дядя,— подойди только, и конецъ теб.

Это восклицаніе, сопровождавшееся знаменательнымъ взмахомъ сабли, охладило гнвъ молодчика, тмъ боле что, оглянувшись, онъ увидлъ, что его помощники убрались въ домъ, и заперевъ за собою ворота, предоставили ему самому оканчивать споръ.

Начались переговоры.

— Кто ты такой?— спросилъ мой кузенъ,— какого чорта теб нужно? вроятно какой-нибудь бродяга матросъ, сбжавшій съ корабля и занимающійся разбоемъ. Но ты у меня не вырвешься, я доведу тебя до висилицы, ты кровью заплатишь мн за смерть собакъ,— чтобы спасти цлое поколніе такихъ оборвышей отъ висилицы, я бы не пожертвовалъ одною собакою!

— Молчать, молокососъ! молчать!— закричалъ дядя,— молчать! или я теб вздую спину и утру тебя дубовымъ полотенцемъ.

Съ этими словами онъ вложилъ въ ножны саблю и схватилъ палку. Въ это время одна изъ моихъ кузинъ, услыхавъ крикъ на двор и отворивъ окно, спросила, что это все значитъ?

— Ничего особеннаго,— отвчалъ дядя,— ничего особеннаго, мн надо видть стараго джентльмена, а эта выскочка какъ кажется, хочетъ остановить меня,— вотъ и все. Черезъ нсколько минутъ насъ впустили и мы прошли въ комнату дда. Тутъ дядя отвсилъ нсколько морскихъ поклоновъ и началъ говорить.— Вашъ слуга, вашъ покорный слуга, сэръ! Что хорошаго, ддушка, что хорошаго? Я думаю ты не узнаешь меня,— вроятно нтъ? Меня зовутъ Томъ Бовлингъ. А этотъ мальчикъ мой племянникъ, какъ видишь, Родрикъ Рендомъ, твоя кровь и плоть, старикъ. Не отставать, щенокъ, прибавилъ дядя, и съ этимъ словомъ онъ вытащилъ меня впередъ.

Ддъ (страдая подагрою) принялъ свояка, съ ему свойственною холодною учтивостію, уврялъ, что радъ его видть и просилъ садиться.

— Спасибо, спасибо, сэръ,— отвчалъ дядя,— я и постою. Мн отъ тебя ничего не надо, но если у тебя осталось хоть сколько нибудь совсти, то сдлай что нибудь въ пользу этого мальчика. До сихъ поръ съ нимъ обходились не по христіански. Что я говорю по христіански!— Да и Мавры на столько человколюбивы, что не бросаютъ своихъ дтей. Мн бы хотлось знать, отчего сынъ моей сестры заброшенъ, а эта выскочка (онъ указалъ на вошедшаго съ нами кузена) взлеляна. Разв онъ не такой же внукъ теб? Онъ же гораздо красиве и лучше сложенъ, чмъ эта пустая голова. Подумай, старикъ, что теб скоро придется дать отчетъ въ твоихъ длахъ на земл, подумай о несчастномъ отц его котораго ты уморилъ,— и, по крайней мр, отдай мальчику отцовскую часть наслдства.

Ддъ хладнокровно выслушалъ эту рчь и сталъ выговаривать дяд за его неучтивые упреки. Потомъ началъ объяснять ему, что онъ заботился о мальчик, держалъ его восемь лтъ въ училищ, гд однако онъ заслужилъ репутацію лнтяя, съ порочнымъ направленіемъ. Но все-таки,— продолжалъ ддъ,— я еще испытаю, къ чему годится этотъ мальчуганъ и отдамъ его въ ученіе какому нибудь ремеслу: конечно, въ такомъ только случа, ежели онъ исправится и будетъ вести себя прилично. Честный морякъ, кипя негодованіемъ, отвчалъ дду, что хотя онъ и держалъ меня въ школ, но такъ какъ на меня не было истрачено тамъ ни одного шиллинга, то было бы мудрено, еслибъ я оказалъ блестящіе успхи.

— Но тотъ,— прибавилъ дядя, кто скажетъ что этотъ мальчикъ лнтяй — тотъ негодяй и лгунъ, по крайней мр, я слышалъ отъ всего околотка, что Рори былъ лучшимъ ученикомъ въ школ. Худыхъ же наклонностей за Рори также не имется, только твоимъ невниманіемъ, старый джентльменъ, онъ оставленъ, какъ разбитый корабль, на произволъ моря и втра. Благодарю тебя, старина, за намреніе отдать этого мальчугана въ ученье ремеслу. Ты бы сдлалъ его портнымъ — а! не такъ ли? А по моему, лучше повсь его. Пойдемъ Рори,— я вижу откуда дуетъ втеръ,— собирайся, пока у меня будетъ шиллингъ, ты не будешь нуждаться. А ты, старый джентльменъ, хотя уже собираешься отправиться въ дальній вояжъ на тотъ свтъ, но, по моему мннію, ты плохо запасся на дорогу.

Этимъ окончилось наше посщеніе, мы воротились въ деревню и дядя всю дорогу ворчалъ и проклиналъ.

IV.

Спустя нсколько недль посл нашего визита, насъ извстили, что старый судья, посл трехъ-дневнаго припадка меланхоліи, послалъ за нотаріусомъ, желая написать завщаніе. Болзнь его перешла изъ ноги на желудокъ. Видя близкій конецъ, онъ пожелалъ видть всхъ своихъ потомковъ, безъ исключенія. Повинуясь приглашенію, дядя опять взялъ меня съ собою, чтобы ддъ благословилъ меня передъ смертію. Всю дорогу дядя ворчалъ про себя: ага, наконецъ-то старый подается,— вотъ увидишь, увидишь какія будутъ послдствія моихъ увщаній.

Войдя въ комнату, набитую биткомъ родственниками, мы подошли къ постели умирающаго. Онъ быль въ агоніи. Его поддерживали съ обоихъ сторонъ внучки. Он плакали на вздрывъ, вытирали пну, бившую изо рта умирающаго, и лобызали холодныя уста, со всми признаками величайшаго горя.

Дядя подошелъ къ нему съ словами: ‘Какъ! такъ онъ еще живъ — каково теб?— каково теб, старина? Господь помилуй его гршную душу.’ Тутъ умирающій обратилъ на насъ потухшій свой взоръ, а мистеръ Бовлингъ продолжалъ: ‘Вотъ Рори ожидаетъ твоего благословенія. Полно! не отчаивайся, ты былъ великій гршникъ, правда!— ну чтожъ? Разв на небесахъ нтъ праведнаго судьи?— Но онъ уже меня не слушаетъ. Да, да, онъ уже отходитъ. Я вижу что для него уже все кончено, его якорь заброшенъ.’ Эта надгробная рчь до того скандализировала всхъ, особенно пастора, вообразившаго, что дядя мшается въ его дло, что насъ принудили выйти въ другую комнату. Здсь поднявшійся въ комнат умирающаго плачъ извстилъ насъ, что ддъ испустилъ духъ. Мы возвратились туда. Заплаканный, съ опухшимъ лицомъ, наслдникъ дда спрашивалъ, дйствительно ли старикъ умеръ. ‘Умеръ ли (вскричалъ дядя, смотря на тло) да, да, ручаюсь теб, что онъ мертвъ какъ селедка. Странное дло! такъ вотъ разгадка моему сну. Снилось мн, что стою я на носу корабля и вижу стаю воронъ, облпившихъ мертвую акулу, плавающую подл корабля: чортъ же, сидвшій въ вид синяго медвдя на ре — вдругъ бросился на мертвечину и утащилъ на дно.’

— Ахъ ты еретикъ! ахъ ты богохульникъ,— закричалъ пасторъ. Не думаешь ли ты, что чортъ завладлъ душею покойника?

Поднялся крикъ и вс принялись толкать дядю, но онъ пріосанился и поклялся, что не выдетъ изъ комнаты до тхъ поръ, пока не узнаетъ того, кто по закону будетъ имть право приказать ему отчаливать. Безъ разговоровъ! вскричалъ онъ, можетъ быть старикъ назначилъ своимъ наслдникомъ моего племянника: а если такъ, то тмъ лучше его гршной душ. Чортъ возьми! тогда ручаюсь вамъ, что я скоро очищу корабль.

Для предупрежденія дальнйшихъ безпорядковъ, одинъ изъ душеприкащиковъ уврилъ мистера Бовлинга, что всякая справедливость будетъ оказана его племяннику, что въ назначенный день посл похоронъ, въ присутствіи всхъ родственниковъ, будетъ прочтено завщаніе. А до того — вс ящики и кабинетъ дда будутъ опечатаны въ его присутствіи. Что и было совершено тотчасъ же, къ вящему удовольствію дяди. Всмъ родственникамъ розданъ былъ трауръ, а также и мн: но дядя не позволилъ мн его надвать, не уврившись еще въ томъ, что я имлъ основаніе чтить память дда.

Много было догадокъ на счетъ завщанія: такъ какъ состояніе дда состояло изъ помстья, приносящаго до 700 фун. стер. годоваго дохода и 6,000 или 7,000 фун. стер. капитала, то нкоторые полагали, что помстье (значительно имъ исправленное) достанется моему кузену, котораго ддъ называлъ своимъ наслдникомъ, а что деньги раздлятся по ровну между моими кузинами (числомъ пять) и мною. Мнніе другихъ было что, такъ какъ другія его дти уже пристроены, то, выдавъ фунтовъ по 200 моимъ кузинамъ, ддъ завщаетъ остальной капиталъ мн, какъ бы въ вознагражденіе за зврскій его поступокъ съ моимъ отцомъ. Наконецъ насталъ торжественный часъ, и завщаніе вынуто въ присутствіи нетерпливо ожидающей толпы. Но врядъ ли бы могъ читатель вообразить себ удивленіе и разочарованіе всхъ, когда адвокатъ объявилъ, что единственнымъ наслдникомъ всему движимому и недвижимому имуществу назначенъ молодой мой кузенъ. Дядя мой, до того внимательно слушавшій и кусавшій набалдашникъ палки, выпучилъ глаза и такъ свиснулъ, что вс вздрогнули.

Старшая же и самая сварливая моя кузина, боле всхъ ухаживавшая за ддомъ, трепещущимъ голосомъ, съ лицомъ желтымъ какъ апельсинъ, спросила:

— Нтъ ли какого особаго дополненія къ завщанію и при отвт,— нтъ! упала въ обморокъ.

Остальныя же, вроятно не такъ сильно надявшіяся, перенесли свои обманутыя ожиданія съ большимъ присутствіемъ духа, хотя не безъ признаковъ негодованія.

— Маршъ! Рори — оборачивай корабль, кажется надо направиться въ другую сторону.

V.

На возвратномъ пути дядя но сказалъ ни одного слова, и только громко насвистывалъ псню: ‘за чмъ ссориться изъ-за богатства etc.’ Лобъ его все время былъ сердито нахмуренъ. Наконецъ онъ зашагалъ до того скоро, что я значительно отсталъ, подождавъ меня, онъ подалъ мн руку, закричавъ:— чортъ тебя возьми, не останавливаться же мн для тебя, всякую минуту, лнтяй. И схвативъ за руку, тащилъ меня до тхъ поръ, пока доброта его и разсудокъ не побдили бшенства. Обратившись ко мн съ ласкою, онъ сказалъ:— Ну, мальчуганъ, не печалься,— старая каналья въ аду, и то утшеніе, — тебя же я возьму съ собой въ море. И какъ говорится въ псн: легкая совсть и пара тонкихъ брюкъ пройдутъ вселенную.

Хотя предложеніе его не совсмъ мн понравилось, но я боялся потерять единственнаго друга, выказавъ ему отвращеніе мое къ морю, а онъ былъ на столько морякъ, что и воображать но могъ о моемъ отказ. А потому онъ и не почелъ за нужное требовать моего согласія. Но по совту школьнаго дядьки, этотъ проектъ былъ оставленъ. Дядька уврилъ дядю, что гршно губить мой талантъ, который, развившись образованіемъ, доставитъ мн хорошій кусокъ хлба и на суш. Согласясь съ этимъ, великодушный морякъ ршился (хотя это ему было и трудно) дать мн университетское образованіе. Вскор мы отправились въ ближній городъ, славившійся своими учебными заведеніями.

Но до моего отправленія, учитель, которому уже нечего было бояться дда, безъ зазрнія совсти принялся ругать меня, называя негодяемъ, развратникомъ, глупымъ и нищимъ, учившимся у него изъ милости. Не удовольствовавшись этимъ, онъ поносилъ память дда, доказывая, что душа старика будетъ проклята, за то что онъ не платилъ за мое ученіе. Это зврское обхожденіе и воспоминаніе о прежнихъ обидахъ навели меня на мысль, что давно пора отомстить дерзкому педагогу. Посовтовавшись съ товарищами, и видя ихъ готовыми поддержать меня, я остановился на слдующемъ план: наканун моего отъзда я ршился воспользоваться уходомъ дядьки и заперевъ за нимъ двери на замокъ, чтобы помшать ему прійти на помощь своему начальнику,— сдлать нападеніе на учителя. Начало атаки долженъ былъ сдлать я, подойти къ нему и плюнуть ему въ лицо. Двое сильнйшихъ и преданнйшихъ мн мальчиковъ должны были помочь мн стащить учителя къ скамь, на которой разложить его и высчь его же розгами. Въ случа же, ежели мы сами не могли бы справиться, другіе должны были поспшить на помощь. Одинъ изъ моихъ главныхъ помощниковъ, по имени Еремій Гауки, былъ сынъ и наслдникъ богатаго сосдняго помщика. Другаго звали Гугъ Страпъ, это былъ младшій членъ фамиліи, съ незапамятныхъ временъ снабжавшій весь околотокъ сапожниками. Гауки быль многимъ обязанъ мн: однажды я спасъ его въ то время, какъ онъ уже тонулъ въ рк, потомъ не разъ вырывалъ его изъ когтей противниковъ, которыхъ раздражала его непомрная заносчивость, часто также, исполняя за него заданные уроки, я избавлялъ его отъ жестокаго наказанія. Посл этого нтъ ничего удивительнаго, что онъ готовъ былъ идти за мной въ огонь и въ воду. Привязанность Страпа происходила изъ другаго источника. Однажды онъ оказалъ мн такую же услугу, какую я оказалъ Гауки, и не разъ, прикрывая собой мои проказы, подвергался за меня наказанію. Оба они намревались оставить училище въ одно время со мною. Первому отецъ приказывалъ воротиться домой, а втораго отдавали въ ученіе цирульнику въ ближайшемъ город.

Между тмъ дядя, услыхавъ, какъ обходился со мной учитель, поклялся отмстить ему.— Это побудило меня сообщить дяд нашъ планъ, онъ слушалъ его и, въ знакъ удовольствія, то и дло выплевывалъ слюну, смшанную съ табакомъ. Наконецъ, поднявшись и подергивая штаны, онъ вскричалъ:

— Нтъ, твой планъ но годится, — хоть я согласенъ, что это очень смлая штука, но послушай!— положимъ, что она и удастся вамъ, такъ неужели ты думаешь, что непріятель не будетъ тебя преслдовать. Какъ же! Врь мн, что онъ подниметъ на ноги весь околотокъ. Нтъ! Рори,— у тебя больше парусовъ, чмъ балласта. Положись лучше на меня, я ему покажу, гд раки зимуютъ! Только бы твои товарищи не выдали, а то увидишь… я съиграю съ нимъ морскую штуку — я его подтяну къ лафету и выглажу шестихвостною кошечкою. Мы ему влпимъ дюжины дв и оставимъ мечтать о сует міра сего.

Пріобртеніе подобнаго союзника много льстило нашему самолюбію. Дядя съ необыкновенною ловкостію и быстротою приготовилъ орудіе мести, отправилъ наши вещи наканун казни и веллъ лошадямъ быть готовымъ тотчасъ же по окончаніи нашего подвига.

Наконецъ, въ назначенный часъ, пользуясь отсутствіемъ дядьки, нашъ союзникъ вбжалъ въ комнату учителя и, заперевъ предварительно дверь, схватилъ педанта за шиворотъ. Учитель принялся кричать голосомъ стентора: ‘воры, разбой.’ Я хотя и дрожалъ какъ осиновый листъ, но помня, что время дорого, сталъ звать на помощь заговорщиковъ. Страпъ тотчасъ же явился и видя, что я вскочилъ на спину учителя, схватилъ его за ногу. Общими усиліями страшный врагъ нашъ былъ поваленъ. Гауки, сперва неподвижный отъ страха, видя нашу побду, привтствовалъ ее громкимъ ‘ура!’, къ нему присоединились и остальные школьники. Эти крики встревожили дядьку. Онъ, видя что двери заперты, то стращая, то прося, умолялъ впустить ого. Дядя приказалъ ему вооружиться терпніемъ, общая скоро впустить его и прибавилъ, что, ежели онъ вдумаетъ пошевелиться, то его начальнику достанется еще больше. Между тмъ мы притащили преступника къ столбу, къ которому Бовлингъ, раздвъ и скрутивъ ему руки, привязалъ его. Въ такомъ положеніи стоялъ онъ, на потху ребятишекъ, прыгавшихъ и плясавшихъ въ восторг отъ небывалаго зрлища. Тогда впустили дядьку и дядя обратился къ нему съ слдующею рчью:

— Слушай, мистеръ Синтаксъ, я знаю, что ты человкъ порядочный — и уважаю тебя.— Но для общей нашей безопасности, надо связать и тебя на короткое время. Съ этими словами дядя вытащилъ изъ кармана веревку, увидвъ ее, бдный дядька сталъ протестовать противъ насилія и обвинять меня въ предательств и неблагодарности. Но Бовлингъ уврялъ его, что сопротивленіе напрасно и что ему не будетъ сдлано никого оскорбленія, а вяжетъ же онъ его для того, чтобы отнять у него возможность призвать на помощь сосдей. И такъ дядьку привязали къ скамь, съ которой онъ могъ быть зрителемъ наказанія своего начальника. Дядя, упрекнувъ сначала учителя за его варварство, сообщилъ ему свое намреніе: подвергнуть его, для блага его же души, небольшому наказанію, и затмъ принялся за дло съ стараніемъ и жестокостію. Педантъ ревлъ какъ бшеный быкъ, вертлся, проклиналъ и богохульствовалъ, какъ сумасшедшій. Удовольствовавшись наказаніемъ, лейтенантъ оставилъ его, съ слдующими словами:

— Теперь ты будешь помнить меня до конца жизни, я далъ теб случай познакомиться съ розгами и думаю, что ты будешь впередъ милосердне и осторожне въ употребленіи ихъ. Ну, ребята, кричите ура!

Окончивъ эту церемонію, дядя пригласилъ всхъ въ ближайшую пивную лавочку, чтобы выпить за счастливый мой отъздъ. Дядя приглашалъ и дядьку, но тотъ съ презрніемъ отказался.

— Ладно, хорошо! старый ворчунъ, говорилъ дядя, пожимая ему руку, ты честный малый, и ежели мн случится когда-нибудь командовать кораблемъ, то ты будешь нашимъ школьнымъ учителемъ, Сказавъ это, онъ распустилъ мальчиковъ и заперъ двери, предоставивъ двумъ нашимъ наставникамъ утшать другъ друга. Мы же отправились впередъ въ сопровожденіи многочисленной толпы, которую я угостилъ по общанію дяди.

Здсь разстались мы со слезами и слдующую ночь провели уже въ гостинниц, находившейся въ десяти верстахъ отъ города, который долженъ былъ съ этихъ поръ сдлаться моимъ мстопребываніемъ. Туда мы пріхали на другой день. Я поселился у аптекаря, женатаго на дальней родственниц моей матери, тутъ дядя имлъ и столь. Вообще я не могъ жаловаться на помщеніе. Черезъ нсколько дней дядя, заплативъ за меня впередъ, возвратился на корабль.

VI.

Будучи уже въ состояніи разсуждать, я принялся всматриваться въ мое положеніе. Оставленный людьми, которые обязаны были заботиться обо мн, я всю надежду возлагалъ теперь на человка, уже по самому роду своихъ занятій подвергающагося безпрерывнымъ опасеніямъ. Каждую минуту я могъ лишиться его помощи, къ тому же онъ былъ именно такого характера, на который сильне всего дйствуютъ перемна положенія и ближайшее знакомство съ свтомъ, а благотворительность его я именно приписывалъ сердцу, еще неизвращенному столкновеніемъ съ людьми. Встревоженный подобными мыслями, я принялся учиться съ большимъ стараніемъ, ршившись извлечь какъ можно больше пользы изъ настоящихъ обстоятельствъ. Это мн на столько удалось, что въ три года я выучился порядочно по гречески, далеко ушелъ въ математик и познакомился съ нравственной философіею. О логик я и не заботился, боле всего я старался развить въ себ любовь къ изящной литератур и поэтическій талантъ, въ слдствіе этого я даже написалъ нсколько стихотвореній, которыя уже были приняты съ одобреніемъ. Этимъ преимуществамъ, а также красивой наружности, я обязанъ знакомствомъ съ самыми почетными жителями города, и что еще боле льстило моему самолюбію, пріобрлъ расположеніе дамъ, которое я поддерживалъ, потворствуя ихъ страсти къ сплетнямъ, и написавъ нсколько пасквилей на ихъ соперницъ.

Въ томъ же город жили съ матерью дв мои кузины, он перехали сюда по смерти ихъ отца, раздлившаго имъ поровну значительное состояніе, такъ что не будучи самыми красивыми, он были далеко богаче всхъ невстъ въ город. На ними ухаживали вс молодые люди. До сихъ поръ он смотрли на меня съ презрніемъ, теперь же моя репутація обратила на меня ихъ вниманіе и мн было дано знать, что я могу удостоиться чести быть съ ними знакомымъ.

Читатель вроятно пойметъ, что цль ихъ была — сдлать изъ поэтическихъ моихъ наклонностей орудіе своей злобы, или, по крайней мр, оградить себя отъ моего мщенія. Я торжествовалъ и не только съ негодованіемъ отвергъ ихъ предложеніе, но даже ни разу не упомянулъ ихъ, ни въ моихъ сатирахъ, ни въ панегирикахъ, между тмъ какъ часто расхваливалъ ихъ друзей.

Такая невнимательность до того раздражала ихъ, что он поклялись заставить меня раскаяться. Первая попытка ихъ была неудачна. Они уговорили какого-то бдняка-студента написать на меня сатиру. Предметомъ ея была моя бдность и катастрофа моихъ несчастныхъ родителей. Но не говоря уже о томъ, что стихи вышли черезчуръ плохи, для моихъ кузинъ было бы очень невыгодно упрекать меня несчастіями, которыхъ он сами и ихъ родня были причиною. И эта сатира скоре бы повредила имъ, нежели мн, невинной жертв ихъ жестокости и алчности.

Видя неудачу, он вооружили противъ меня одного молодаго человка, увривъ его, что я написалъ пасквиль на его любовницу.

Въ этомъ он успли на столько, что взбшенный любовникъ ршился напасть на меня ночью, въ то время, какъ я возвращался домой отъ товарища. Съ этимъ намреніемъ онъ поджидалъ меня съ двумя пріятелями на улиц, согласившись схватить меня и выкупать въ рк, не смотря на декабрьскую холодную ночь. Но они ошиблись въ разсчет.

Извщенный заране объ этой засад, я возвратился домой другой дорогой. И съ помощію ученика моего хозяина, изъ слуховаго окна сдлалъ на нихъ нападеніе, причинившее имъ много вреда, и давшее на другой день поводъ къ такимъ насмшкамъ, что они должны были выхать на время изъ города.

Не смотря на двойной неуспхъ, мои кузины не переставали искать случая отомстить мн. Посл долгаго обдумыванія, эти добродтельныя особы прибгли, наконецъ, къ слдующему плану: он уговорили моего пріятеля и повреннаго моихъ тайнъ выдать имъ нкоторыя тайны, касавшіяся моихъ любовныхъ похожденій. Слухи были распущены съ такими преувеличеніями, что я много потерялъ въ мнніи всхъ, особенно во мнній тхъ дорогихъ для меня лицъ, имена которыхъ были замшаны здсь.

Взбшенный этимъ, я началъ разыскивать виновника этой исторіи, поклявшись отмстить ему и оправдать себя въ глазахъ моихъ знакомыхъ. Однажды, воротясь домой къ обду, я замтилъ перемну въ обхожденіи моей хозяйки и когда спросилъ о причин, то хозяйка, сжавъ губы и смотря въ землю, объявила мн, что мужъ ея получилъ отъ мистера Бовлинга письмо, въ которомъ есть приписка и ко мн. Въ это время вошелъ ея мужъ и, не говоря ни слова, подалъ мн оба письма. Со страхомъ я взялъ ихъ и прочелъ слдующее,

Мистеру Роджеру Пошону
‘Сэръ,

‘Извщаю васъ, что я принужденъ былъ бжать съ корабля ‘Громоносець,’ потому что убилъ своего капитана. Дло это происходило по всмъ правиламъ чести, на берегу мыса Таберуна, на остров Тиспаніолл. Я выдержалъ его выстрлъ и возвратилъ его, прострливъ капитана на вылетъ. Я бы сдлалъ тоже со всякимъ кто бы ударилъ меня, какъ капитанъ Окумъ. Я въ безопасности (благодаря Бога) у французовъ. Они весьма учтивы, но я не понимаю ихъ болтовни. Я надюсь скоро возвратиться, не смотря на друзей и связи капитана въ парламент. Я послалъ къ своему хозяину въ Дил описаніе дла, со всми подробностями, съ просьбою доставить его величеству, который (да хранитъ его Господь) врно не дастъ въ обиду стараго моряка.

Любящій васъ и готовый къ услугамъ — другъ
Томасъ Бовлингъ.’

Родрику Рендому.
‘Любезный Рори.

‘Не горюй о моемъ несчастіи, но занимайся. У меня нтъ денегъ для присылки теб,— но что же длать? Мистеръ Пошонъ позаботится о теб изъ привязанности ко мн и не допуститъ до нужды: когда нибудь я уплачу ему. Пока больше мн нечего сказать теб.

Твой любящій до гроба дядя
Т. Б.’

Когда я прочелъ письма, аптекарь, покачавъ головою, началъ: ‘Конечно я очень уважаю мистера Бовлинга, и постарался бы исполнить его желаніе, но времена тяжелыя. Денегъ достать нельзя, мн кажется, что он исчезли съ лица земли. Я израсходовался, не получая за тебя съ перваго числа ни гроша, да и Богъ знаетъ, получу ли когда, потому что дяд твоему не сдобровать. Къ тому же я давно собирался предупредить тебя, что мн нужна твоя комната. Я со дня на день жду изъ провинціи новаго ученика. А потому прошу очистить квартиру чрезъ недлю.’

Негодованіе, вызванное этою рчью, дало мн силу перенести мое несчастіе и сказать ему, что я до того презираю его эгоизмъ, что готовъ лучше умереть съ голоду, чмъ быть ему обязаннымъ. Изъ послднихъ моихъ денегъ я заплатилъ ему долгъ и вышелъ, ршивши не оставаться ни минуты больше въ его дом.

Я вышелъ ошеломленный гнвомъ и горестію, не зная гд найти мн убжище. У меня не было друзей, которые бы могли помочь мн, а въ карман оставалось только три шиллинга. Успокоившись, я нанялъ себ комнату за полтора шиллинга въ недлю, которые долженъ быть заплатить впередъ. Сюда перетащилъ я все свое имущество. На другой день я отправился просить совта и помощи у хорошаго моего знакомаго, принимавшаго меня всегда съ отверстыми объятіями и, пока я не нуждался, предлагавшаго мн дружбу и помощь. Онъ принялъ меня по прежнему, пригласилъ съ собой завтракать, но когда я ему сообщилъ причину моего прихода, онъ измнился въ лиц. Приписывая это впечатлнію, произведенному на него моимъ несчастіемъ, я готовъ уже былъ признать его самымъ чувствительнымъ, великодушнымъ человкомъ, но онъ скоро вывелъ меня изъ заблужденія. Оправившись, онъ разспросилъ меня, какъ я разошелся съ хозяиномъ, и когда я разсказалъ ему все, то онъ сталъ мн выговаривать за мою неблагодарность къ человку, такъ долго пекшемуся обо мн.

Удивленію моему не было конца, и я съ жаромъ замтилъ моему пріятелю, что я никогда не воображалъ, чтобы онъ могъ защищать подлеца, котораго слдуетъ изгнать изъ общества людей благородныхъ. Разгорячившись, я далъ ему преимущество надо мною, и нашъ разговоръ (посл долгаго спора) кончился тмъ, что мн отказано было отъ дома.

На возвратномъ пути домой, я встртилъ товарища своего, сквайра Гауки, присланнаго нсколько времени тому назадъ отцемъ своимъ въ нашъ городъ для усовершенствованія въ танцахъ, фехтованіи и другихъ модныхъ занятіяхъ. Съ нимъ я былъ въ прежнихъ товарищескихъ отношеніяхъ, а потому не посовстился сообщить о моей нужд и попросить его снабдить меня на время деньгами. Но онъ, вынувъ горсть мелкихъ монетъ, клялся, что это вс его наличныя деньги, оставшіеся отъ вчерашняго проигрыша. Онъ, можетъ быть, и говорилъ правду, но меня оскорбило его равнодушіе къ моему несчастію, и я разошелся съ нимъ, не сказавъ ему ни слова.

Но узнавъ въ послдствіи, что это по его милости кузины узнали мои задушевныя тайны, я ршился потребовать отъ него отчета, и послалъ ему письмо, требуя дуэли, прося его назначить время и мсто. Онъ принялъ вызовъ. Отправляясь на мсто поединка, я невольно чувствовалъ отвращеніе отъ него. Меня бросало то въ жаръ, то въ холодъ, но желаніе отомстить, стыдъ отступить и, наконецъ, надежда на побду разогнали страхъ. Я явился на мсто съ спокойною наружностію. Прошло боле часа, мой противникъ не являлся, это мн доставило большое удовольствіе. Теперь я имлъ право обнаружить при всхъ его трусость, и показать свою храбрость, а также при первой встрч порядочно поколотить его, и все это безъ всякой для себя опасности.

Эти размышленія изгнали на время изъ моей головы мысль о моемъ жалкомъ положеніи. Я отправился на квартиру Гауки, гд мн объявили, что онъ выхалъ изъ города чрезъ часъ по полученіи моей записки.

У меня хватило тщеславія напечатать всю эту исторію въ газетахъ, хотя, для покрытія издержекъ, я долженъ былъ продать за полцны свою шляпу.

VII.

Когда простылъ первый жаръ моего негодованія, я снова увидлъ себя обреченнымъ всмъ ужасамъ нужды, и отчаяніе совершенно подавило меня. Однажды присланный изъ одной извстной гостнііницы объявилъ мн, что меня хочетъ видть какой-то господинъ. Я отправился и, войдя въ гостинницу, засталъ тамъ мистера Ланцелота Краба, наслаждавшагося съ пріятелями потягиваніемъ смси водки и пива. Но я думаю, для читателя любопытно будетъ познакомиться ближе съ этимъ господиномъ, а потому опишу сперва его наружность и нкоторыя черты его характера.

Этому члену медицинскаго факультета было лтъ около пятидесяти. Онъ быль футовъ пяти росту и десяти толщины. Лице его, полное, какъ полная луна, было цвта тутовой ягоды: носъ, ужасающаго размра, украшенъ карбункулами, маленькіе срые глаза смотрли изъ подлобья.

Онъ уже данію питалъ неумолимую ненависть къ доктору Пошону за то, что готъ, хотя и моложе его, но имлъ лучшую практику въ город, и даже имлъ дерзость вылечить одного больнаго, котораго онъ, Крабъ, обрекъ смерти. Эта вражда, которую потушили было старанія друзой, снова запылала еще съ большимъ жаромъ изъ-за женъ противниковъ, которыя, сойдясь гд-то на крестинахъ, завели ссору изъ-за первенства. Ссора началась бранью, а окончилось дракою, которая едва не превратила веселое торжество въ печальную церемонію.

Этотъ раздоръ соперниковъ былъ въ самомъ разгар въ то время, какъ я получилъ приглашеніе Краба. Онъ принялъ меня съ учтивостію, на какую только былъ способенъ, и, попросивъ меня ссть, сталъ разспрашивать меня о причинахъ вызда моего отъ Пошона. По окончаніи моего разсказа, онъ вскричалъ съ злою улыбкою:

— Эка пресмыкающаяся гадина! по моему, это животное безъ сердца, чортъ его возьми! Хитрая каналья, нечего сказать! Онъ вдь и практику пріобрлъ только лукавствомъ и ползаніемъ въ ногахъ.

Посл итого введенія Крабъ обратился ко мн и сказалъ:

— Ну, молодецъ, я имю о теб хорошее мнніе и помогу теб. Можешь поселиться у меня, когда хочешь. Я уже распорядился о твоемъ помщеніи. Ну, какого чорта ты выпучилъ глаза? Не хочешь, такъ убирайся къ чорту.

Я уврилъ его, что принимаю съ радостію его предложеніе, но желаю знать условія.

— Условія, вскричалъ онъ, да не воображаешь ли ты, что я найму для тебя лакея и пару лошадей, а?

— Нтъ, сэръ, отвчалъ я, мои желанія гораздо ограниченне. Я бы съ удовольствіемъ занялся у васъ въ аптек и замнилъ бы вамъ помощника или, по крайней мр, разнощика лекаретвъ. Я имю понятіе въ фармаціи, потому что занимался ею въ свободное время у мистера Пошона. Я даже знакомъ съ хирургіею, которую изучилъ съ любовію и прилежаніемъ.

— А! воскликнулъ Крабъ, такъ ты изучилъ хирургію. Господа, да это настоящій артистъ! Занимался хирургіею! вроятно по книгамъ? Пожалуй ты отобьешь у меня всю практику! Нтъ, братъ, ты слишкомъ ученъ для меня. Но довольно толковать о подобномъ вздор. Умешь ли ты пускать кровь, мазать пластырь и приготовить питье? На мой утвердительный отвтъ онъ покачали, головою, выражая сомнніе дождаться чего нибудь путнаго отъ меня и сказалъ, что беретъ меня только изъ милости. Я перебрался къ нему въ тотъ же вечоръ, въ отведенную мн на чердак коморку, съ которою я скоро помирился, не смотря на униженное мое самолюбіе.

Скоро я понялъ причину, заставившую Краба принять меня. Во первыхъ онъ этимъ удовлетворялъ своей ненависти къ своему сопернику, обнаруживая его эгоизмъ, во вторыхъ онъ нуждался человк, знающемъ дла и способномъ замнить умершаго его ученика, смерть котораго приписывали отчасти его обращенію. Знаніе этого послдняго обстоятельства и обхожденіе Краба съ женой и ученикомъ длало не совсмъ пріятнымъ мое положеніе. Но не видя исхода, я ршился изучить характеръ моего хозяина и стараться сообразоваться съ нимъ. Скоро я понялъ, что смиреніемъ и покорностію у него ничего не возмешь, и что въ минуты гнва его еще боле раздражала уступчивость. Я ршился слдовать противному плану. Однажды, вспыливъ, онъ принялся бранить меня, называя меня лнтяемъ и оборвышемъ. Я смло отвчалъ ему, что доказательствомъ того, что я не невжа и не лнтяй служитъ то, что я исполняю свою обязанность не хуже его самаго, а что я не оборвышъ, это доказываетъ цлость моей одежды.

Выраженіе мое озадачило его и онъ замахнулся на меня палкою. Испуганный его угрожающимъ видомъ, я, однако, сообразилъ, что отступать не время, и что этотъ моментъ долженъ обезпечить мое будущее положеніе. А потому, схвативъ пестикъ, я клялся, что если онъ только дотронется до меня, его голова испытаетъ крпость моего оружія.

Мистеръ Крабъ помолчалъ съ минуту, и потомъ разразился восклицаніями: ‘хорошъ слуга! хорошъ! чортъ возьми! Но ты мн еще заплатишь за это, собака. Я тебя обработаю,— я научу тебя поднимать руку на меня.’ Сказавъ это, онъ ушелъ въ свою комнату, оставивъ меня въ величайшемъ безпокойств. Но мои опасенія совершенно разсялись, когда, на другой день, онъ обошелся со мной чрезвычайно любезно, и даже угостилъ меня посл обда стаканомъ пунша.

Съ этого времени я имлъ на него большое вліяніе, и сдлался ему необходимымъ, завдывая его длами, въ то время, какъ онъ былъ занятъ бутылкою. Счастіе, кажется, стало повертываться ко мн лицомъ. Пріобртеніе новыхъ познаній, и добросовстное исполненіе моихъ обязанностей утшали меня въ потер прежнихъ знакомствъ.

Съ женою моего хозяина я былъ въ хорошихъ отношеніяхъ. Я снискалъ ея уваженіе моими сатирами на г-жу Пошонъ, а также оказывая ей христіанскую помощь посл черезъ-чуръ долгой бесды ея съ бутылкою, къ которой прибгала она довольно часто, желая утопить въ вин огорченія, перенесенныя отъ мужа.

Въ продолженіи слдующихъ двухъ лтъ, я не получалъ извстія о дяд. Въ это время я почти ни съ кмъ не знакомился, не имя къ тому ни желанія, ни средствъ. Хозяинъ не давалъ мн жалованья, а небольшихъ доходовъ едва доставало на необходимое. Я уже не былъ капризный щеголь, отуманенный похвалами и увлекающійся несбыточными мечтами. Мое несчастіе показало мн не надежность людей на привязанность и необходимость снискать себ независимость. Я мало заботился о своей наружности, и единственно занялся пріобртеніемъ познаній, которыя должны были оградить меня отъ ударовъ судьбы.

Я сдлался такимъ неряхою, и казался всегда столь угрюмымъ, что вс воображали, что я совершенно упалъ духомъ. Гаука возвратился въ городъ, убжденный въ своей безопасности. И дйствительно, гнвъ мой значительно уже охладлъ, да и размышленіе указало мн неосновательность требованія отъ него удовлетвореній.

Какъ только я убдился, что пріобрлъ достаточно познаній, то началъ искать случая устроиться такимъ образомъ, чтобы вознаградить себя за прежнія лишенія. Но безъ денегъ нечего было и думать начать что бы то ни было. И изыскивать средства добыть ихъ во что бы то ни стало. Просить Краба было безполезно. Онъ, ради собственныхъ выгодъ, не ршился бы дать мн средство оставить его. Но небольшое происшествіе, случившееся около этого времени, склонило его въ мою пользу. Дло состояло вотъ въ чемъ: служанка моего хозяина открылась мн, что она беременна, обвиняя меня въ своемъ несчастіи.

Хоть я и не сомнвался въ истин ея показаній, но зная очень хорошо, что, кром меня, она была еще въ связи съ хозяиномъ, я объяснилъ ей безполезность сваливать вину на меня и пользу, какую она можетъ извлечь, объявивъ отцомъ ребенка мистера Краба.

Она послушалась моего совта и, на другой день, объявила хозяину о послдствіяхъ его расположенія къ ней. Крабъ, конечно, не очень обрадовался этому доказательству его производительной способности, такъ какъ понималъ, что это доставитъ ему много непріятностей. Домашнихъ ссоръ и упрековъ жены онъ не боялся, но зналъ, что это доставитъ случай его сопернику Пошону погубить его репутацію, потому что въ мнніи жителей Шотландіи развратъ казнится безпощадно. Въ слдствіе этого, онъ началъ уврять двушку, что она вовсе не беременна, а просто страдаетъ недугомъ, часто посщающимъ молодыхъ женщинъ, и что онъ ее скоро вылечитъ, и дйствительно, прописалъ ей средство, долженствовавшее произвесть выкидышъ. Но онъ обманулся въ ожиданіи, потому что двушка, предупрежденная мною, оказалась на отрзъ слдовать его совтамъ и грозила огласкою. Вскор изъ его словъ я отгадалъ результатъ этихъ переговоровъ. Однажды онъ обратился ко мн съ слдующими словами: — Удивляюсь, что такой молодой человкъ какъ ты, не испытываетъ желанія посмотрть свтъ и поискать счастія. Въ твои лта я уже рылся на Гвинейскомъ берегу. И, чортъ возьми!— чтожъ теб мшаетъ воспользоваться случаемъ. Теперь война съ Испаніей. Теб легко попасть медикомъ на военный корабль. Практика тамъ хороша, да и заработаешь призовыя деньги.

Я ухватился за давно ожидаемый случай и уврялъ его, будь только малйшая возможность, что съ радостно послдовалъ бы его совту. Но, къ несчастію, мн не у кого было занять денегъ на покупку необходимаго и на дорожныя издержки до Лондона. Хозяинъ объяснилъ мн, что мн многаго не нужно, а денегъ онъ мн дастъ, не только на дорогу, но и на житье въ Лондон, до полученія мста на корабл.

Я поблагодарилъ его за милостивое его предложеніе, хотя очень хорошо понималъ, что онъ длалъ это только для того, чтобы имть возможность объявить меня, въ моемъ отсутствіи, отцомъ ребенка,— и чрезъ нсколько недль былъ уже на пути къ Лондону. Все мое имущество состояло изъ пары платья, полудюжины крахмаленыхъ рубашекъ, столькихъ же простыхъ, двухъ паръ шерстяныхъ и двухъ паръ нитяныхъ чулковъ, карманнаго набора инструментовъ, стереотипнаго изданія Горація, хирургіи Вайдмана, и восьми гиней денегъ. Послднія Крабъ далъ мн подъ росписку по пяти процентовъ. Онъ же далъ мн письмо къ парламентскому депутату нашего города, увряя, что этотъ человкъ употребить вс усилія, чтобы помочь мн.

VIII.

Въ то время въ нашей стран не существовало дилижансовъ, а нанять лошадь не позволяли мн мои финансы. Поэтому я ршился совершить путь съ помощію извощиковъ, перевозящихъ товары на вьюкахъ. Перваго сентября 1739 года я возсдалъ уже на лошади между двухъ корзинъ, въ одной изъ которыхъ помщался мой багажъ.

Но не дохавъ еще до Ньюкастля, я такъ усталъ отъ зды и до того окоченлъ отъ холода, что ршился остальной путь совершить пшкомъ.

Слуга гостинницы, въ которой мы остановились, узнавъ, что я отправляюсь въ Лондонъ совтовалъ мн дохать туда на угольномъ судн, представляя, что тамъ взяли бы не дорого и что добраться такимъ образомъ можно гораздо скоре и легче, чмъ совершая переходъ верстъ въ триста зимой и по тяжелымъ дорогамъ. Я уже почти убдился его доводами, но одно обстоятельство разрушило этотъ плана, Желая выбриться, я зашелъ въ цирульню, гд молодой человкъ намыливъ мн физіономію, обратился ко мн съ словами:

— Сэръ, вы наврное шотландецъ! и при моемъ утвердительномъ отвт, спросилъ, изъ какихъ я мстъ. Услыхавъ же названіе нашего мстечка, она, до того растерялся, что выпачкалъ мн мыломъ не только подбородокъ и верхнюю губу, но и все лицо.

Оскорбленный подобною выходкою, я спросилъ, не съ ума ли онъ спятилъ? Извиняясь и конфузясь отъ смха своихъ товарищей, цирюльникъ просилъ сообщить ему мое имя. Не усплъ я назвать себя, какъ онъ въ восторг вскричалъ:

— Какъ! Рори Рендомъ! Рори Рендомъ?

— Онъ самый,— отвчалъ я, смотря на него съ изумленіемъ.

— Какъ! продолжалъ онъ,— ты не узнаешь школьнаго товарища Гуга Страпа?

Дйствительно, это былъ онъ. Я съ восторгомъ бросился въ его объятія, при чемъ оставилъ на лиц его половину мыла, которымъ она, такъ щедро намазалъ меня, потомъ я снова услся. Но бднякъ до того былъ взволнованъ, что не въ состояніи былъ держать бритвы, и хозяинъ, видя это, приказалъ другому занять его мсто, а его самаго, по окончаніи операціи, отпустилъ со мною на весь день.

Мы тотчасъ возвратились въ мою квартиру, гд, спросивъ пива, я началъ разспрашивать объ его жизни. Оказалось, что по смерти его хозяина, умершаго ране окончанія срока ученія, товарищъ мой пришелъ въ Ньюкастль съ тремя знакомыми молодыми людьми, и нанялся, къ счастію, къ доброму хозяину. Онъ намревался остаться у него до весны, а тамъ отправиться въ Лондонъ, въ надежд найти себ занятіе. Когда же я ему сообщилъ мое положеніе и намренія, то онъ не одобрилъ моего путешествія моремъ, говоря, что такія путешествія, въ это время года, опасны и что я могу быть задержанъ втрами на долгое время, къ ущербу моего кармана. Ежели же я ршусь совершить путь пшкомъ, то онъ готовъ сопутствовать и даже нести мой багажъ. Въ случа же усталости, мы наврно найдемъ или обратныхъ верховыхъ лошадей или какую-нибудь телгу, которыя за безцнокъ довезутъ насъ.

Я до того обрадовался его предложенію, что, обнимая его, предложилъ ему раздлить съ нимъ мой капиталъ. Но онъ далъ мн понять, что усплъ уже скопить достаточно денегъ для своихъ нуждъ, и что у него есть пріятель въ Лондон, который поможетъ ему найти работу, а можетъ быть найдетъ средство быть полезнымъ и мн.

Остановившись на этомъ план и окончивъ свои дла, мы вышли на другой день утромъ изъ города, вооруженные палками. Деньги мы зашили въ поясь брюкъ, оставивъ нсколько монетъ на дорожныя издержки.

Мы шли довольно быстро, но не зная гд останавливаться, прошли постоялый дворъ, такъ что должны были ночевать въ шинк, въ полумил отъ большой дороги. Тугъ мы застали соотечественника, разнощика, и подсвъ втроемъ къ очагу, потребовали ветчины, яицъ и добраго элю. Разговоръ оживился участіемъ хозяина и его дочери, здоровой красивой двки, занимавшей насъ своимъ юморомъ, и на сердце которой, какъ мн казалось, я сдлалъ благопріятное впечатлніе. Въ восемь часовъ мы отправились въ отведенную намъ спальню, снабженную двумя кроватями. На одной изъ нихъ помстился я съ Страпомъ, другую же занялъ разнощикъ. Но прежде чмъ лечь, онъ долго молился, обошелъ вс углы и затворивъ дверь, укрпилъ ее здоровымъ винтомъ, который онъ постоянно носилъ съ собою.

До полуночи я спалъ крпко, въ полночь меня разбудило движеніе кровати, которая сильно дрожала подо мною. Въ испуг я толкнулъ товарища. Оказалось, что онъ былъ весь въ поту и трясся всми членами. Шепотомъ разсказалъ онъ мн, что мы погибли, что въ сосдней комнат сидлъ разбойникъ съ заряженными пистолетами. При этомъ онъ указалъ на трещину въ перегородк, чрезъ которую я увидлъ широкоплечаго сильнаго мужчину, съ зврской физіономіей, бесдующаго съ нашею хозяйкой. На стол предъ нимъ стояла бутылка пива и лежала пара пистолетовъ.

Я сталъ прислушиваться къ разговору.

— Чортъ бы побралъ этого проклятаго кучера Смака,— говорилъ мужчина,— съигралъ же онъ со мной штуку,— но, чортъ возьми, я его заставлю раскаяться! я его выучу, какъ извщать другихъ, когда онъ мн долженъ.

Хозяйка старалась успокоить разбойника, замтивъ ему, что кучеръ Смакъ, можетъ быть, вовсе и не имлъ никакой сдлки съ людьми, ограбившими почтовую карету. Наконецъ, если сегодня случилась неудача, то скоро можно найти случай, который и вознаградитъ его за потерянные труды.— Нтъ, Бетти, отвчалъ онъ, никогда еще не представлялось такого случая, какъ сегодня, да врядъ ли и впередъ представится. Не будь мое имя Райдэль, ежели я не потерялъ до 100 фун. стерл., назначенныхъ для найма рекрутъ въ армію. А сколько еще тамъ было брилліантовъ, часовъ, денегъ. Ну, завладй я этимъ всмъ! я бы купилъ себ чинъ въ арміи и сдлалъ бы тебя, клячу, офицерской женой.

— Это все хорошо, и будемъ уповать на провидніе,— возразила Бетти. Но разв теб ничего не досталось изъ оставленнаго этими героями большихъ дороги?

— Немного, отвчалъ любовникъ, только вотъ эти выложенные серебромъ пистолеты, я ихъ отнялъ вмст съ часами у капитана, которому поручены были деньги. Часы онъ было спряталъ въ штаны, а десять португальскихъ золотыхъ я нашелъ въ башмак квакера. Но самое дорогое пріобртеніе.— вотъ эта золотая табакерка съ портретомъ, ее я вынулъ изъ узла хорошенькой леди.

Въ эту минуту нашъ разнощикъ такъ захраплъ, что разбойникъ, схвативъ пистолеты, вскочилъ съ крикомъ:

— Проклятіе! измна! кто въ этой комнат? Мистриссъ Бетти успокоила его, разсказавъ, что тамъ спали уже давно трое усталые путешественника, сбившіеся съ пути. Какіе путешественники,— спросилъ разбойникъ,— это шпіоны, чорт меня возьми! Но все равно, я ихъ тотчасъ отправлю къ чорту и онъ бросился къ нашимъ дверямъ. Но его любовница, ставь передъ дверьми, уврила его, что двое изъ постояльцевъ еще мальчики и Шотландцы, слдовательно не могутъ вредить ему, а третій разнощикъ, пресвитеріанецъ, часто останавливавшійся здсь.

Это объясненіе удовлетворило разбойника и онъ принялся пить и любезничать съ Бетти. Пока разговоръ шелъ о насъ, Страпъ отъ страха забрался подъ кровать, и я съ большимъ трудомъ заставилъ его выйти оттуда. Потомъ мы начали будить разнощика, чтобъ разсказать ему о слышанномъ.

Разнощикъ почувствовалъ, что кто-то возится около него, и закричалъ съ просонья что было силъ: Караулъ, воры!— Господи помилуй насъ! Райфль же, вообразивъ, что онъ окруженъ, схватилъ пистолеты и бросился къ дверямъ, съ намреніемъ убить перваго входящаго человка. Наконецъ его дульцинея, нахохотавши съ досыта, разсказала ему, что всю тревогу произвелъ разнощикъ, вроятно бредившій ворами и закричавшій со сна.

Между тмъ Страпъ усплъ привести въ себя собесдника и разсказалъ ему причины, побудившія насъ потревожить его. Вставъ безъ шума, разнощикъ заглянулъ въ щель, и зрлище, представившееся ему, до того его испугало, что бросившись на колни, онъ сталъ молить небо избавить его отъ рукъ злодя, при чемъ давалъ обтъ никогда не обманывать покупателя, въ случа этого избавленія.

Но знаю, успокоила ли его эта молитва, но онъ снова улегся въ постель и лежалъ смирно до того времени, пока разбойникъ и его возлюбленная не захрапли. Тогда, отвязавъ отъ своего узла веревку, онъ одинъ конецъ ея привязалъ къ растворенному окну, а на другомъ спустилъ свою поклажу на улицу. Потомъ, подойдя къ намъ, простился, говоря, что намъ нечего бояться и что мы можемъ спать спокойно.— Наконецъ, взявъ насъ за руки и пожелавъ намъ всякаго успха, онъ спустился изъ окна безъ всякихъ затрудненій.

Хотя я и не думал и бжать вслдъ за разнощикомъ, но все-таки былъ въ страх, предвидя гнвъ разбойника, изъ рукъ котораго ускользнула добыча. Товарищъ мой, еще боле меня струсивши, убждалъ послдовать за разнощикомъ и тмъ избгнуть бшенства разбойника, который вроятно на насъ, какъ на сообщникахъ бглеца, вымоститъ неудачу.

Но я представилъ ему опасность показать разбойнику, что мы знаемъ объ его ремесл, говорилъ, что къ такомъ случа, онъ, безъ сомннія, при первой встрч съ нами, постарается отдлаться отъ опасныхъ свидтелей. Я выставилъ ему также на видъ доброту Бетти, и товарищъ согласился со мной. Остатокъ ночи мы провели въ совщаніи о способ отклонить отъ насъ подозрніе.

Съ разсвтомъ Бетти вошла въ нашу комнату, и увидвъ открытое окно, вскричала: — Это, да у васъ Шотландцы видно горячая кровь, что вы отворили окно.

Я притворился только что проснувшимся, и закричалъ, что тамъ такое? А когда она мн указала на окно, то, скорчивъ удивленную рожу, я пробормоталъ.

— Господи! да окно вчера было заперто.

— Повсь меня чортъ! вскричала она, если это не разнощикъ Сауней Вадль растворилъ его во сн,— я слышала, что онъ ворочался и шумлъ.

Съ этими словами она подошла къ кровати, но видя ее незанятою, вскричала:— Вотъ-те на, плутъ-то убрался!

— Ушелъ! воскликнулъ я,— Господи помилуй!— Да не обокралъ ли онъ насъ? Вскочивъ, я бросился къ штанамъ и высыпавъ деньги, сосчиталъ ихъ. Слава Богу вс! Страпъ, посмотри котомку! Въ ней тоже все оказалось въ цлости. Мы съ участіемъ распрашивали, не пропало ли чего хозяйскаго,

— Нтъ, отвчала она, онъ только укралъ то, что ему слдовало уплатить по расчету.

Чрезъ нсколько минутъ она разбудила Райфля. Услышавъ о бгств Водля, онъ выскочилъ изъ постели и одлся, проклиная Водля, и грозясь убить его при первой встрч. Каналья, кричалъ онъ, уже врно поднялъ весь околодокъ на меня.

Наскоро одвшись и осдлавъ лошадь, онъ избавилъ насъ на время отъ своего сообщества и страха.

Во время завтрака, Бетти старалась вывдать отъ насъ, не подозрваемъ ли мы ремесла только что ухавшаго постояльца. Но мы держали ухо остро и отвчали ей какъ можно проще. Вдругъ послышался топотъ копытъ у воротъ, это такъ испугало Страпа, что онъ, растерявшись, закричалъ: ‘Господи! разбойникъ-то воротился!’

При этихъ словахъ хозяйка, вздрогнувъ, спросила:— Какой разбойникъ, или ты воображаешь, что мы укрываемъ разбойниковъ?

Хотя меня очень сконфузила нескромность Страпа, но я имлъ на столько присутствія духа, что разсказалъ ей цлую исторію о вчерашней нашей встрч съ однимъ человкомъ, который халъ верхомъ и котораго Страпъ принялъ за разбойника, на томъ только основаніи, что у него была пара пистолетовъ. Но хозяйка недоврчиво улыбнулась, и я, съ большимъ страхомъ, увидлъ, что мой разсказъ не удовлетворилъ ее.

IX.

Расплатившись за ночлегъ и пищу и простившись съ хозяйкою, мы отправились въ путь, благословляя судьбу, что отдлались такъ дешево.

Не успли мы пройти еще и пяти верстъ, какъ насъ остановилъ топотъ скачущей лошади, и чрезъ нсколько минутъ передъ нами былъ герой прошедшей ночи, надлавшій намъ столько тревоги. Остановившись подл меня, онъ спросилъ, знаю ли я, кто онъ? Удивленіе и нечаянность меня до того озадачили, что я даже но слышалъ его вопроса. Съ клятвами и ругательствами повторилъ онъ его, но я былъ нмъ по прежнему.

Страпъ, видя, что я растерялся, бросился на колни въ грязь и вскричалъ:

— Ради Христа, мистеръ Райфль, смилуйся надъ нами! мы знаемъ тебя очень хорошо!

— Ага! закричалъ воръ,— знаете! Такъ по крайней мр въ этомъ мір вы не будете свидтельствовать противъ меня! и съ этими словами онъ выстрлилъ въ Страпа, который, молча, упалъ на землю.

Участь моего товарища приковала меня къ земл, такъ что я и не подумалъ ни спасаться бгствомъ, ни умолять о жизни. Разбойникъ прицлился и въ меня, но въ это время вдали показалось нсколько всадниковъ, и мой врагъ ускакалъ. Я все еще оставался на одномъ мст, совершенно безъ движенія и мысли, и въ этомъ положеніи меня окружили т, чье присутствіе спасло меня. Партія эта состояла изъ трехъ человкъ въ лакейской ливре, хорошо вооруженныхъ, и офицера, у котораго (какъ я узналъ посл) Райфль отнялъ пистолеты.

Подскакавъ ко мн, капитанъ спросилъ, кто стрлялъ изъ пистолета.

Не усплъ я еще отвтить, какъ онъ, увидвъ тло, лежащее на земл, поблднли и сказалъ:

— Господа! здсь совершено убійство! надо посмотрть.

— Нтъ, сказалъ одинъ изъ слугъ,— погонимся за убійцею. Въ которую сторону онъ ускакалъ, молодой человкъ?

Въ это время я уже собрался съ мыслями, сказалъ что разбойникъ не могъ прохать еще и четверть версты, просилъ ихъ помочь мн перенести тло Страпа въ ближайшій домъ. Капитанъ, предвидя, что, при встрч съ разбойникомъ, ему придется подвергнуться опасности, началъ дергать свою лошадь. Та, не привыкшая къ подобнымъ продлкамъ, стала на дыбы: а капитанъ принялся кричать, что его лошадь испугалась и не хочетъ идти впередъ. Онъ вертлъ ее во вс стороны, гладилъ по ше, приговаривая: ‘шть! шть! тише, тише’, и т. д.

— Чортъ знаетъ, сказала, одинъ изъ слугъ, что это сдлалось съ Соррелемъ, что онъ не стоитъ!

Съ этими словами онъ такъ ударилъ его кнутомъ, что Соррель, не смотря на мундштукъ, бросился съ капитаномъ впередъ съ такою быстротою, что врно бы догналъ разбойника, но подпруга лопнула и капитанъ полетлъ въ грязь, двое же изъ его послдователей проскакали мимо, не обращая на него никакого вниманія. Третій слуга, оставшійся по моей просьб, желая видть рану, убившую Страпа, перевернулъ его и нашелъ, что онъ еще дышетъ, я бросилъ ему кровь изъ руки и чрезъ нсколько минутъ Страпъ очнулся. Раны же у него никакой и не было. Поднявъ его, я довелъ его до постоялаго двора, стоявшаго отъ насъ въ полуверст. Тамъ мы уложили еще не совершенно оправившагося Страпа въ постель, туда чрезъ нсколько минутъ пришолэ и лакей съ капитанскою лошадью и сдломъ, оставивъ капитана выбираться изъ грязи, какъ знаетъ.

Этотъ джентльменъ, добравшись кое-какъ до постоялаго двора, жаловался на ушибъ, по рекомендаціи слуги, ручавшагося за мое искуство, я сдлалъ ему кровопусканіе и за эту услугу получилъ отъ него полкроны.

Время до обда провелъ я, любуясь игрою въ карты двухъ фермеровъ, таможеннаго чиновника и человка, одтаго въ потертый пасторскій костюмъ (какъ я посл узналъ это былъ священникъ сосдняго прихода). Видно было, что игра неровная. Фермеры, игравшіе вмст, имли дло съ шулерами, которые скоро облегчили ихъ карманы.

Меня не удивляло нисколько мошенничество духовной особы, что часто случается въ Шотландіи, но меня скандализировало неприличное его поведеніе, проявлявшееся въ ругательствахъ, непристойныхъ псняхъ. Наконецъ, желая вознаградить хоть чмъ-нибудь объигранныхъ мужиковъ, онъ общалъ угостить ихъ обдомъ, при чемъ, схвативъ скрипку, началъ играть и пть съ большимъ искуствомъ. Это веселое расположеніе пастора скоро заразило всю честную компанію, фермеры, позабывъ проигрышъ, пустикись плясать по двору.

Пока мы были заняты такимъ пріятнымъ препровожденіемъ времени, нашъ музыкантъ, увидя приближающагося къ постоялому двору всадника, вдругъ остановился со словами: Извините, господа! Но вотъ детъ нашъ собака докторъ {Т. е. докторъ богословія.}. Онъ тотчасъ же спряталъ свой инструментъ и выбжалъ къ воротамъ, гд, помогая викарію слзть съ лошади, началъ распрашивать объ его здоровь.

Этотъ краснощекій сынъ церкви (ему было около пятидесяти лтъ), сойдя съ лошади и ввривъ ее пастору, торжественно ввалился въ кухню и, свъ у огня, спросилъ элю и трубку, которымъ и принялся наслаждаться, едва отвчая на скромные вопросы окружающихъ о здоровь его семейства.

Пока онъ наслаждался своимъ положеніемъ при всеобщемъ молчаніи, вошелъ пасторъ и съ подобострастіемъ просилъ его удостоить насъ своимъ присутствіемъ за обденнымъ столомъ. Но отъ этого викарій отказался, отговариваясь общаніемъ побывать у сквайра Пумкинса, упившагося до горячки при послднихъ выборахъ, и тмъ, что отправляясь изъ дому, онъ заказалъ своей ключниц Бетти обдъ. Осушивъ бутылку, онъ съ медленностію, приличною прелату, тронулся къ дворямъ, гд уже ждалъ съ лошадью его помощникъ.

По его отъзд, возвратившійся пасторъ закричалъ:

‘Ухалъ, старый мошенникъ:— ну и чортъ съ нимъ! Этой скотин не слдовало бы жить, а онъ иметъ два прихода, приносящіе ему до 400 ф. ст. А я, несчастный пасторъ, долженъ исполнять его обязанности и здить служить каждое воскресенье верстъ за двадцать. И за что? за 20 ф. ст. въ годъ. Я не хвастаюсь,— но между нами не можетъ быть и сравненія.— Любопытно мн было бы знать, за что этотъ пузатый докторъ наслаждается большимъ довольствомъ, чмъ я. За что на его долю досталось валяться дома въ мягкомъ кресл, наслаждаться лучшею пищею, виномъ и разговоромъ съ Бетти, его ключницею?— Вы понимаете меня, господа?— Бетти приходится родственницей доктору. Она прехорошенькая,— но это не къ длу, — къ родителямъ же своимъ она очень привязана и каждый годъ посщаетъ ихъ.— Но я долженъ сознаться, что не могъ добиться, въ какомъ графств Англіи они живутъ.— Вашъ покорный слуга, господа!

Къ этому времени посплъ обдъ и разбудивъ товарища, мы пообдали вс вмст. По окончаніи стола, когда стали приступать къ разсчету, пасторъ вышелъ подъ предлогомъ необходимости и, вскочивъ на лошадь, оставилъ фермеровъ расплачиваться какъ знаютъ.

Когда намъ сообщили объ этой продлк, таможенный, молчавшій до того, съ злобною улыбкою замтилъ: ‘Это старая штука Шуфля, какъ только онъ заговорилъ объ угощеніи, я понялъ въ немъ дло. Это хитрая лиса. Онъ выучилея кой-чему, еще бывши слугою лорда Трайфля, въ бытность его въ университет. Никто не знаетъ лучше меня талантовъ Шуфля, потому что я былъ камердинеромъ сквайра Татля, пріятеля лорда Трайфля. Шуфль въ это время былъ выгнанъ изъ службы, за то что заложилъ одежду барина, по такъ какъ Шуфль зналъ много секретовъ своего господина, то тотъ, боясь довести его до отчаянія, помогъ ему получить пасторскій дипломъ и рекомендовать его на настоящее мсто. Во всякомъ случа нельзя не удивляться ловкости, съ какою онъ съ умлъ изъ такого недоходнаго мста, доставить себ вс средства къ жизни. Что же касается до картъ, то во всемъ Соединенномъ Королевств не найдется достойнаго ему соперника. Правда, онъ чистый шулеръ, но съуметъ такъ передернуть карту, что нтъ возможности поймать его.’

Тутъ одинъ изъ фермеровъ обратился къ нему съ вопросомъ, почему онъ не предупредилъ ихъ объ этомъ до игры…. Таможенный прехладнокровно отвчалъ, что не иметъ привычки мшаться въ чужія дла. Да притомъ почему было ему знать, что они незнакомы съ искуствомъ Шуфля, извстнаго всмъ и каждому. Этимъ фермеръ не удовлетворился и, упрекая его въ прикрытіи и участіи въ мошенничеств Шуфля, требовалъ назадъ часть его выигрыша. Но этого никакъ не хотлъ сдлать таможенный, увряя, что въ настоящемъ случа Шуфль игралъ честно и что онъ и готовъ защищать предъ какимъ угодно судомъ въ христіанскомъ мір… и съ этими словами, заплативъ по счету, вышелъ.

Хозяинъ, взглянувъ въ переднюю и видя, что таможенный ушелъ, началъ ругатт его.

— А! Господь помилуй насъ гршныхъ,— сказалъ онъ,— еслибы всякому воздавалось по заслугамъ!— Но мы, содержатели дворовъ, не можемъ ссориться съ таможенными. По крайней мр скажу вамъ, что поставь на всы пастора Шуфля и этого молодца, то соломенка заставитъ опрокинуться коромысло. Но, господа, это между нами, прибавилъ онъ шепотомъ.

X.

Мы съ Страпомъ уже собирались идти, когда увидли на дорог шумную толпу, приближавшуюся къ намъ. Скоро мы разглядли среди ея человка, верхомъ на лошади, со связанными назадъ руками, и тотчасъ узнали въ немъ Райфля. Лошадь его была гораздо хуже лошадей гнавшихся за нимъ слугъ, и онъ былъ скоро настигнутъ. Промахнувшись изъ обоихъ пистолетовъ, онъ былъ стащенъ съ лошади и связанъ почти безъ сопротивленія. Его вели среди торжествующей толпы, къ живущему по близости мирному судь и остановились у постоялаго двора, чтобы утолить жажду.

Райфля сняли съ лошади и помстили на двор, среди собравшихся поселянъ, вооруженныхъ вилами. Къ моему удивленію, этотъ человкъ, такъ еще недавно внушавшій намъ столько страха, вызывалъ всеобщее презрніе упадкомъ духа и отчаяніемъ.

Мой товарищъ, видя его въ такомъ положенія, до того расхрабрился, что, держа кулакъ у него подъ носомъ, объявилъ, что онъ готовъ за гинею подраться съ плнникомъ, на кулакахъ или палкахъ, и началъ уже снимать сюртукъ. Но я остановилъ его, давъ ему понять, что разбойникъ теперь въ рукахъ правосудія, которое отмститъ ему за всхъ.

Но непріятнымъ слдствіемъ нашего любопытства было то, что насъ задержали, какъ свидтелей противъ преступника.

Длать было нечего, надо было покориться. Мы присоединились къ толп, по счастію шедшей тою же дорогой, по которой намъ слдовало идти.

Уже вечерло, когда мы подошли къ мсту нашего назначенія, и такъ какъ судья гостилъ у сосдняго джентльмена, гд онъ ршился ночевать, то Райфля заперли въ пустой чуланъ въ третьемъ этаж, въ полной увренности, что уйти ему нтъ возможности. Но случилось противное. Когда, на другое утро, вошли въ чуланъ, то оказалось, что птичка улетла.

Онъ выбрался имъ окна на крышу, оттуда на сосдній домъ, гд въ слуховое окно пробрался на чердакъ, и выждавъ тамъ до тхъ поръ, пока вс уснули, сошелъ внизъ и вышелъ на улицу изъ наружныхъ дверей, найденныхъ на другое утро отворенными.

Это происшествіе опечалило схватившихъ его. Ихъ надежда на награду рушилась. Я же остался очень доволенъ возможностью продолжать путь безъ замедленія. Чтобы вознаградить потерянное время, мы прошли въ этотъ день очень большое пространство и достигли города, отстоящаго на 20 в. отъ мста нашего ночлега. Здсь, остановившись въ постояломъ двор, я до того почувствовалъ себя утомленнымъ, что, отчаиваясь дойти пшкомъ до Лондона, я послалъ Страпа узнать, нтъ ли какихъ-нибудь обратныхъ телгъ или лошадей, отправляющихся въ Лондонъ на другой день. Ему сообщили, что дв ночи тому назадъ ночевалъ тутъ фургонъ, отправляющійся изъ Ньюкастля въ Лондонъ и что его легко нагнать завтра или посл завтра.

Извстіе это насъ обрадовало и, поужинавъ бараниной, мы отправились въ указанную намъ комнату. Въ ней было дв кровати, одну заняли мы, а другая была назначена господину, еще пившему внизу. Мы были очень рады и такому помщенію, потому что въ трактир вс комнаты были заняты, и улеглись спать, спрятавъ нашъ багажъ подъ головную подушку. Въ два часа меня разбудилъ необыкновенный шумъ въ моей комнат. Проснувшись, я разслушалъ, что кто-то кричалъ громкимъ голосомъ, ‘Проткни его шпагою, а я ужъ раскрою другому голову.’

Услышавъ эти восклицанія, Страпъ вскочилъ съ постели и, бросившись бжать, наткнулся въ темнот на кого-то и принялся кричать во все горло: ‘пожаръ! бьютъ! ржутъ!’ Крикъ его переполошилъ весь домъ и въ минуту наша комната наполнилась полунагими постителями. Но какъ только внесли свчи, то мы увидли, что причиною всей тревоги былъ спавшій съ нами господинъ.

Онъ лежалъ на полу полунагой, почесывая себ голову и чрезвычайно удивленный собраніемъ столькихъ гостей въ его спальн въ такихъ костюмахъ.

Оказалось, что этому джентльмену, набирающему рекрутовъ для арміи, приснилось, что двое изъ вчера завербованныхъ рекрутовъ взбунтовались и угрожали смертію ему и бывшему съ нимъ барабанщику, и что ихъ-то онъ собирался убить во сн.

Какъ только разсялись опасенія слушателей, то всмъ бросилась въ глаза костюмировка присутствующихъ. Боле всхъ обратила на себя вниманіе наша хозяйка въ рубашк и широкихъ кожаныхъ штанахъ, надтыхъ задомъ напередъ, мужъ же ея въ попыхахъ накинулъ на плеча ея юбки: одинъ былъ въ байковомъ одял, другой въ простын, а упомянутый барабанщикъ, отдавъ съ вечера въ мытье свою единственную рубашку, явился голый, опоясавшись только подушкой.

Посмявшись досыта, вс разошлись по своимъ комнатамъ. Мы спокойно проспали до утра, и, на другой день, позавтракавъ и расплатившись за все, пошли быстре обыкновеннаго, въ надежд нагнать фургонъ, но на этотъ разъ обманулись въ ожиданіяхъ. Къ вечеру мы вошли въ небольшую деревню и, отыскавъ харчевню, ршились въ ней переночевать. Хозяинъ заведенія, почтенный сдой старичокъ, вставь изъ-за стола, стоящаго въ чистенькой кухн передъ очагомъ, привтствовалъ насъ словами:— ‘Salvelo puori, ingredimmi’. Я съ удовольствіемъ увидлъ, что хозяинъ знакомь съ классиками, и, желая поддлаться къ нему, отвтилъ ему на томъ же язык: ‘Disolve frigos, ligna supor foco — large rеponеns’. Не усплъ я окончить моей рчи, какъ старикъ подбжалъ ко мн и сталъ жать руку: ‘Fili mi dilelessime! onde venos? а superis — ne fallor.

Видя, что мы оба знаемъ по-латын, онъ не зналъ, какъ принимать насъ, и приказалъ своей дочери, хорошенькой краснощекой двушк, принести бутылку quadrimum, повторяя при этомъ случа стихи Горація: Deprome quadrimum Sabina, о Fhaliarche merum diola. Пресловутый quadrillion! былъ отличный эль его собственнаго приготовленія, котораго, какъ онъ говорилъ, у него всегда хранится четырохгодовалая амфора.

Мы поняли изъ его разговора, перемшаннаго латинскими цитатами, что онъ прежде былъ школьнымъ учителемъ. Но такъ какъ доходъ его былъ очень незначителенъ, то онъ принужденъ былъ заняться угощеніемъ путешественниковъ и тмъ сводить концы съ концами. Теперь я счастливйшій смертный во владніяхъ Его Величества,— говорилъ онъ намъ,— жена моя покоится вчнымъ сномъ. Дочь выходитъ замужъ. Самое же большое наслажденіе мн доставляютъ два предмета, при этомъ онъ указалъ на бутылку и на большое изданіе Горація, лежавшаго на стол. Правда, я старъ,— ну такъ что же? Тмъ боле слдуетъ мн наслаждаться въ короткій срокъ времени, оставшійся мн жить, какъ говоритъ любезный Флаккъ.

Онъ очень любопытствовалъ узнать наши обстоятельства и мы безъ всякаго опасенія сообщили ему свои намренія. Онъ подалъ намъ множество совтовъ и предупреждалъ насъ о подлости людей. Дочери же своей веллъ приготовить намъ къ ужину курицу, ршившись, какъ онъ говорилъ, угостить себя и своихъ пріятелей peimillcus hivis coelora. Пока готовился ужинъ, хозяинъ разсказалъ намъ собственную свою жизнь, а потомъ поужинавъ плотно и выпивъ достаточное количество его quadrimum, мы пошли спать, не смотря на сопротивленіе хозяина, не желавшаго разстаться съ дорогими гостями. Онъ насъ уврилъ, что мы завтра наврно догонимъ фургонъ и найденъ тамъ только четыре мста занятыми.

На другой день утромъ, позавтракавъ съ хозяиномъ и его дочькою пуддингомъ и элемъ, я потребовалъ счетъ.

— Бидди вамъ подастъ его, господа,— отвчалъ трактирщикъ,— я не мшаюсь въ эти дла. Деньги не должны занимать человка, живущаго по совтамъ Горація. Въ это время Бидди сосчитавъ на висящей въ углу доск, подала намъ счетъ въ 8 шилл. 7 пенс.

— Восемь шиллинговъ и семь пенсовъ — вскричалъ старикъ,— но это невозможно, врно тутъ ошибка. Сосчитай снова,— сказалъ старикъ, можетъ быть ты дйствительно ошиблась.

— Нтъ, батюшка, ошибки нтъ. Я свое дло знаю,— отвчала двушка. Меня взбсила эта увренность и я потребовалъ подробный счетъ. Тогда старикъ написалъ мн слдующее:

За хлбъ и пиво — Шилл. 6 Пен.

— курицу и сосиски 2 6

— четыре бутылки quadrimum. 2 —

— табакъ и свчи — 7

— ночлегъ 2 —

— завтракъ 1 —

Итого. 8 Шилл. 7 Пен.

Такъ какъ нашъ хозяинъ не походилъ на обыкновеннаго трактирщика, да и вчерашнее его обращеніе внушило мн нкоторое уваженіе, то я не имлъ духа выругать его, какъ слдовало, а ограничился замчаніемъ, что врно Горацій не училъ его быть грабителемъ. На это онъ мн отвтилъ, что я молокососъ, не знакомый съ свтомъ, а иначе я бы не назвалъ грабителемъ человка, живущаго такъ, чтобы быть contentas parvo и старающаго отвратить importuna paupentatem. Товарищъ же мой не могъ успокоиться, крича, что больше одной трети этой суммы онъ ему не заплатитъ. Въ это время дочь трактирщика вышла, я понялъ ея намренія и поспшилъ расплатиться,— и хорошо сдлалъ, потому что тутъ же въ комнату вошли два здоровыхъ поселянина, подъ предлогомъ закусить, а на самомъ дл, чтобы силою заставить насъ покончить споръ. Передъ уходомъ Страпъ подошелъ къ трактирщику и улыбаясь сказалъ съ значительнымъ выраженіемъ: Semper evrus egit, а тотъ съ злобною улыбкою отвтилъ: Animum rege,nisi paret, imperat.

XI.

Молча прошли мы первыя полъ-версты, я былъ погруженъ въ размышленія о плутняхъ людей, и о состояніи моихъ финансовъ, ежедневно уменьшавшихся. Наконецъ Страпъ не вытерплъ и заговорилъ:

— Глупцы легко разстаются съ деньгами. Если бы ты послушался меня, то будь я подлецъ, если бы эта каналья получилъ больше трети денегъ, ему отданныхъ. Видно теб он легко достались, что ты такъ ихъ бросаешь. Господи! сколько подбородковъ пришлось бы мн обрить, чтобы заработать четыре шиллинга 3 пенса, брошенныхъ теперь на втеръ. Сколько бы дней сидлъ я изъ-за нихъ, сплетая волосы, окоченвъ отъ холода, и чего ты испугался? Я прозакладываю гинею, что побилъ бы любаго изъ вошедшихъ. Я колотилъ и не такихъ.

И дйствительно, мой товарищъ могъ бы подраться со всякимъ, не подвергая жизнь опасности, но онъ имлъ непреодолимый страхъ къ оружію всякаго рода. Чтобы успокоить его, я ему сказалъ, что лишній расходъ падетъ на мою долю. Но этимъ я еще боле его обидлъ, и онъ мн отвтилъ, что хотя онъ бдный цирюльникъ, но съуметъ тратить деньги не хуже сквайра.

Цлый день мы шли безъ отдыха и вечеромъ, къ величайшей нашей радости, увидли давно ожидаемую колесницу, въ нсколькихъ саженяхъ впереди насъ. Нагнавъ ее, подрядились съ возницею, котораго знали Джое, дохать до слдующей станціи за шиллингъ, надясь тамъ уговориться съ самимъ хозяиномъ о дальнйшемъ перезд. Джое подставилъ намъ лстницу и Страпъ, нагруженный нашими пожитками, ползъ впередъ. Но только что онъ вошелъ туда, какъ его привтствовалъ кто-то громкимъ крикомъ: Нтъ, чортъ возьми! сюда боле никто не войдетъ. Страпъ, блдный какъ полотно, бросился внизъ. Джое, видя наше изумленіе, заговорилъ съ хитрою улыбкою.— Какъ, капитанъ! неужели ты помшаешь бдному извощику заработать шиллингъ?

— Но бойся, молодой человкъ, не бойся,— продолжалъ онъ, обращаясь къ Страпу,— ползай и не хлопочи о капитан: не такъ страшенъ чортъ, какъ его малюютъ.

Но это не ободрило Страпа, такъ что я долженъ былъ лзть первый, хотя съ стсненнымъ сердцемъ, слыша ворчаніе того же голоса: ‘Сатана и адъ проглоти меня, если я теб не удружу за это’. Но я влзь внутрь и отыскалъ порожнее мсто въ солом, забрался туда, не видя за темнотою лица моихъ спутниковъ. Слдовавшій за мною Страпъ занялъ мсто противъ меня и подкинутый толчкомъ фургона, упалъ прямо на брюхо капитана, который страшно закричалъ: ‘громъ и молнія! гд моя сабля?’ При этихъ словахъ Страпъ, обезумвъ отъ страха, кинулся на меня съ ужасною силою, а въ другомъ конц фургона послышался женскій голосъ: ‘Что такое случилось, душа, моя’?— ‘Что случилось, отвчалъ капитанъ, этотъ проклятый шотландецъ сдавилъ мои кишки въ лепешки.’ Страпъ, дрожа всмъ тломъ, извинялся тряскою экипажа. Женщина же, въ свою очередь, продолжала: ‘Да! да! другъ мой эта наша вина, мы должны благодарить самихъ себя за вс непріятности. Слава Богу, я еще впервые такъ путешествую. Я уврена, что знай миледи или сэръ Джонъ о нашемъ положеніи, они не спали бы всю ночь отъ досады. И отчего мы не выписали карету: я знаю, что они намъ не простятъ этого.’

— Полно, полно, отвчалъ капитанъ, раскаяніе теперь поздно, мы посл посмемся надъ этимъ, какъ надъ шалостью: надюсь, что твое здоровье не пострадаетъ. Я потшу милорда разсказами о приключеніяхъ въ ‘дилижанс’.

Этотъ разговоръ далъ мн такое понятіе о разговаривающихъ, что я не смлъ вмшиваться въ ихъ разговоръ, но другой женскій голосъ пропищалъ: ‘нкоторые люди слишкомъ важничаютъ, а боле достойные довольствуются настоящимъ способомъ перезда. Люди, здящіе въ каретахъ съ ливрейными лакеями, т не подымаютъ такого шума. И къ чему это? Но такъ какъ мы теперь находимся въ одинаковомъ положеніи, то слдуетъ быть любезнымъ и сообщительнымъ. Что ты объ этомъ скажешь, Исаакъ? Ну, говори, старый собиратель процентовъ. О какомъ рискованномъ займ ты думаешь? Ну, Исаакъ, наврное теб не дождаться отъ меня любезности до тхъ поръ, пока ты не перевернешь страницы, не сдлаешься честнымъ и не будешь жить, какъ джентльменъ. А пока поцлуй меня, старый кротъ. Эти слова, сопровождаемыя громкимъ чмоканьемъ, до того разшевелили того, къ кому они относились, что онъ въ восторг дрожащимъ голосомъ вскричалъ: ‘ахъ ты щеголиха… клинусь честью, что ты славная двушка — ха, ха, ха!’ Этотъ смхъ возбудилъ сильный кашель, почти задушившій ростовщика (таково, какъ оказалось, было ремесло нашего спутника).

Тутъ я заснулъ и выспался порядочно прежде, чмъ мы дохали до постоялаго двора. Вышедши первымъ изъ экипажа, я имлъ случай осмотрть своихъ спутниковъ по мр ихъ выгрузки. Первая вышла бойкая двушка лтъ двадцати. На голов у нея была, вмсто чепца, мужская шляпа, убранная галуномъ. На ней была надта синяя шелковая амазонка также обшитая серебрянымъ галуномъ и порядочно запачканная, въ рукахъ она держала хлыстъ. За нею вышелъ, хромая, старикъ, въ шерстяномъ колпак, застегнутымъ подъ подбородкомъ, сверхъ колпака, надта была шляпа съ широкими полями. На плечахъ у него былъ накинутъ старый, синій салопъ, подъ которымъ виднлся коричневый сюртукъ, закрывавшій (какъ мы посл увидимъ) вытертый жилетъ и грязную фуфайку. Глаза его были впавшіе и слезящіеся, лице покрытое морщинами, ротъ безъ зубовъ, а носъ и подбородокъ, казалось, желали сойтись вмст.

Онъ опирался на палку съ набалдашникомъ изъ слоновой кости. Вся его фигура представляла эмблему зимы, голода и скупости.

Но боле всего меня удивилъ страшный капитанъ, явившійся маленькимъ, тощимъ, сорока-лтнимъ существомъ, съ морщиноватистымъ лицомъ, очень смахивающимъ на орангутанга. Подъ бровями у него сверкали два маленькихъ срыхъ глаза.

Волосы его сзади были заплетены въ косу, которая достигала до поясницы.

Ростомъ онъ былъ пяти футъ трехъ вершковъ, изъ которыхъ 16 вершковъ занимало его лицо и тощая шея. Бедры его были длиною шесть вершковъ, голени, напоминающіе веретена или барабанныя палки, были длиною въ два фута съ половиною. Туловище же, изображавшее собою протяженіе безъ субстанціи, занимало остальное: вообще онъ былъ похожъ на стоящихъ паука или сверчка. На немъ былъ сюртукъ, фалды котораго были въ полъ-фута длиною, гусарскій жилетъ, красныя штаны, достигавшія до половины икры, шерстяные чулки, поднятые почти до паховъ, и бантами съ деревянными каблуками, въ два вершка вышиною. Одною рукою онъ несъ саблю почти такой же длины какъ онъ самъ, а другою велъ свою супругу, женщину однихъ съ нимъ лтъ, сохранившую остатки красоты, но съ такими ужимками, что я хотя и новичокъ въ свт, но увидлъ въ ней тщеславіе и надутость горничной.

Мы вс собрались въ кухн, а капитанъ Визичь (его имя), потребовавъ себ особое помщеніе, объявилъ хозяину, что они будутъ ужинать одни. Тотъ отвчалъ ему, что перваго требованія онъ удовлетворить не можетъ, а что касается до ужина, то онъ приготовленъ для всхъ пассажировъ вообще и, что если капитанъ уговорить другихъ позволить ему отобрать себ блюда, то онъ, хозяинъ, не станетъ спорить. Противъ этого мы возстали общимъ голосомъ, и миссъ Дженни (другая наша спутница) объявила напрямикъ, что ежели капитану хочется ужинать отдльно, то пусть онъ дожидается конца нашего ужина.

Капитанъ пріосанился и нахмурился, по его дорогая половина, скорчивъ презрительную мину, проворчала: ‘животное’. Услышавъ это, миссъ Дженни подскочила къ ней, съ словами: ‘Не ругаться: г-жа горничная — животное, но не такое, какъ ты,— не ползающее изъ за десяти фунтовъ,— не прикидывающееся знатью.’ Тутъ уже вступился капитанъ: ‘Чортъ возьми, мадамъ, это что значитъ?’ — ‘Чортъ тебя возьми самаго, кто ты такой? отвчала миссъ Дженни,— и кто это сдлалъ капитаномъ, такого паршиваго лизоблюда. Ты думаешь, что я не знаю, кто ты и твоя жена. Славная парочка! брошенная содержанка и лысый камердинеръ’.

— Громъ и проклятія! закричалъ капитанъ,— ты сомнваешься въ чести моой жены? Никто въ Англіи не осмлится сказать этого,— я его убью,— растерзаю! Адъ и проклятіе! я сжарю его къ ужину’. Съ этими словами онъ замахалъ саблею къ величайшему страху Страпа. А миссъ Дженни, щелкнувъ у него подъ носомъ пальцами, увряла, что не боится его гнва.

Въ самомъ разгар ссоры хозяинъ фургона вошелъ въ кухню и, опасаясь, чтобы оскорбленный капитанъ не отказался хать въ его экипаж, принялся унимать всхъ, что, наконецъ, ему и удалось, и мы услись ужинать вс вмст. Ночевать намъ указали комнату, въ которой помстили меня, Страпа и стараго ростовщика. Капитанъ съ женой и миссъ Дженни расположились въ другой.

Товарищъ мой, почувствовавъ ночью боль въ живот, вышелъ, но, возвращаясь назадъ, ошибся дворью и вошелъ въ комнату Визеля и безъ церемоніи улегся въ постель подл спавшей жены капитана. Послдній же въ это время шарилъ по комнат, отыскивая чего-то.

Возвратясь посл удачныхъ поисковъ къ своей кровати, онъ ощупалъ чью-то голову въ ночномъ колпак. Вообразивъ, что онъ ошибся кроватью и что это какой нибудь любезникъ, воспользовавшійся приглашеніемъ миссъ Дженни, ршился наказать виновныхъ въ такомъ безстыдств, и схвативъ стоявшій въ комнат сосудъ, окатилъ спящихъ находившеюся въ немъ жидкостію.

Мадамъ Визель проснулась и стала кричать и жаловаться, что но только озадачило мужа, но испугало и Страпа. Особенно когда взбшенный капитанъ, схвативъ его за горло, сталъ душить, спрашивая, какъ онъ осмлился посягнуть на цломудріе его жены.

Бдный Страпъ едва могъ выговорить: ‘Призываю въ свидтели Бога, что я не знаю, мужчина она или женщина.’

Мистриссъ Визель, вымоченная съ головы до ногъ, схватила стоящій у кровати башмакъ и стала такъ колотить по лысин мужа, что онъ закричалъ ‘караулъ’.

— Я тебя выучу, приговаривала она, обливать меня всякою дрянью, а! ты приревновалъ меня. Такъ это-то благодарность за то, что я приняла въ свое ложе такое несчастное, поджарое и безобразное существо?

На шумъ прибжали я и хозяинъ фургона, и опять были испуганы новымъ крикомъ миссъ Дженни: ‘помогите! разбой! помогите! Ахъ ты старый разбойникъ, ты хотлъ обезчестить меня? Но я теб отомщу,— старый козелъ! Помогите! ради Бога помогите! меня насилуютъ! я погибаю! помогите!’ — Нкоторые слуги постоялаго двора, разбуженные этимъ возгласомъ, вооружившись чмъ попало, со свчами въ рукахъ, вошли въ комнату, и глазамъ нашимъ представилось странное зрлище. Въ одномъ углу комнаты стоялъ, дрожа отъ холода капитанъ въ изорванной рубашк, съ жалкою миною и исцарапаннымъ лицемъ, жена его, закутавшись въ одяло, сидла въ слезахъ на кровати. Въ другомъ углу, на кровати миссъ Дженни лежалъ растянувшись старый ростовщикъ въ фуфайк, выставивъ на показъ свои тощія ноги. За уши его держала миссъ Дженни, кричавшая на него что было силы. На вопросъ нашъ о случившемся, она съ плачемъ стала говорить, что старикъ обезчестилъ ее въ то время, какъ она спала глубокимъ сномъ, и просила насъ быть свидтелями противъ него въ суд. Несчастный старикъ, полумертвый отъ страха, просилъ отпустить его, и получивъ свободу, уврялъ, что она не женщина, а воплощенный дьяволъ,— что она сама соблазнила его и сама выдала. Да, ты устроила мн ловушку, сказалъ онъ:— но теб не удастся — я скоре повшусь, а не дамъ теб ни одного шиллинга,— съ этимъ словомъ онъ убрался въ свою постель, ворча и охая. Тогда мы приступили съ распросами къ капитану.

— Господа,— сказалъ онъ, тутъ вышла проклятая ошибка, но я отомщу виновнику ея. Этотъ проклятый шотландецъ съ котомкой не проживетъ и дня, но будь мое имя Визель. Душа моя, ты знаешь, что у меня не было намренія оскорбить тебя.

— Твоихъ намреній я не знаю, но знаю только то, что мн досталось довольно, и что я могла простудиться до смерти, отвчала она. Мировая однако скоро была заключена. Жен предложили мсто въ кровати миссъ Дженни, а хозяинъ фургона пригласилъ Визеля раздлить съ нимъ его постель. Я же отправился въ свою комнату, гд нашелъ Страпа, ускользнувшаго во время битвы капитана съ женою.

XII.

На другое утро я уговорился съ хозяиномъ фургона доставить меня въ Лондонъ за одинъ шиллингъ, съ тмъ, чтобы Страпъ могъ занять мое мсто, когда мн вздумается пройтись. Притомъ я убдилъ его успокоить капитана, вошедшаго въ кухню съ саблею на голо и грозившаго убить мерзавца, намрившагося осквернить его ложе. Но труды извощика, клявшагося въ невинности юноши, стоявшаго въ страх за мною, были напрасны. Чмъ трусливе казался Страпъ, тмъ настоятельне капитанъ требовалъ дуэли или смерти его. Взбшенный его настойчивостью, я даль ему понять, что невозможно же бдному цирульнику сражаться съ нимъ оружіемъ, къ которому капитанъ, какъ солдатъ, привыкъ. Но что, ежели онъ желаетъ,— то Страпъ готовъ драться съ нимъ на кулакахз, или палкахъ. Это подтвердилъ и самъ Страпъ. Визель съ презрніемъ отвчалъ, что джентльмену неприлично драться какъ дворнику, или даже становиться на одну доску съ такимъ человкомъ, какъ Страпъ.— Полно, капитанъ, вскричалъ Джое, неужели теб хочется быть убійцею?— молодой человкъ готовь извиниться предъ тобою или, ежели теб это не нравится, онъ будетъ драться съ тобою. Не хочется теб драться на кулакахъ, ну такъ пожалуй, выбирай палки!— Такъ ли, молодецъ?

— Да, да, отвчалъ, замявшись, Страпъ,— на палкахъ я готовъ. Но это предложеніе было отвергнуто капитаномъ. Понявъ характеръ этого человка и мигнувъ Страру, я сообщилъ честной компаніи, что вызванный по всмъ правиламъ избираетъ оружіе, а потому я общалъ отъ имени Страпа, что онъ будетъ драться острыми оружіемъ, но тмъ, къ которому боле привыкъ, т. е. бритвою.

При слов бритва, капитанъ поблднлъ. Страпъ же, дергая меня за рукавъ просилъ ради Бога не заключать такого условія.

Наконецъ Визель, оправившись, обратился ко мн съ угрожающимъ видомъ:— а ты кто такой? разв теб тоже хочется драться со мной?— съ этимъ словомъ онъ сталъ въ позицію. Увидя конецъ его шпаги на футъ отъ моей груди, я отскочилъ въ сторону и, схвативъ ухватъ, стоявшій въ углу, напалъ на своего противника. Онъ сталь длать, въ свою очередь, скачки то въ одну, то въ другую сторону. Наконецъ я приперъ его въ уголъ, къ немалому удовольствію окружающихъ. Въ этомъ положеніи застала его жена и, видя его опасность, подняла жалобный крикъ. Въ такой крайности Визель началъ просить о прекращеніи непріязненныхъ дйствій и общалъ удовольствоваться извиненіемъ Страра, который, на колняхъ передъ нимъ, объявилъ невинность своихъ намреній и просилъ прощенія въ ошибк. Окончивши это дло безъ кровопролитія, мы принялись за завтракъ, при которомъ отсутствовали только миссъ Дженни и ростовщикъ. Мистриссъ Визель объявила намъ, что миссъ Дженни, охая всю ночь, не давала ей спать, утромъ же она чувствовала себя до того нездоровою, что не могла продолжать пути. Въ это время служанка пришла просить нашего извощика въ комнату миссъ Дженни. Онъ отправился, сопутствуемый всми нами. При нашемъ появленіи, она объявила, что испуганная вчера наглостію стараго ростовщика, боится выкинуть, и просила задержать его для представленія въ судъ, въ случа несчастія. Въ слдствіе этого, стараго Тарквинія, забравшагося посл вчерашней огласки въ фургонъ, привели въ присутствіе обвиняющей. Увидавъ его, она принялась плакать, вздыхать, говорить намъ, что въ случа несчастія, смерть ея падетъ на его голову.

Бдный Исаакъ, поднявъ къ верху глаза и руки, просилъ небо избавить его отъ этой вдьмы и со слезами на глазахъ уврялъ, что пошелъ къ ней по ея же приглашенію. Извощикъ, понявъ въ чемъ дло, совтывалъ Исааку кончить полюбовною сдлкою, заплатить ей.

— Дать ей денегъ, вскричалъ ростовщикъ,— вислицу ей, потаскушк!

— А! хорошо же! я вижу, что добромъ съ этимъ кремнемъ ничего не сдлаешь, возразила миссъ Дженни. Джое, сходи къ мирному судь и скажи, что больная особа желаетъ съ нимъ говорить о весьма важномъ дл. При слов судья, Исаакъ остановилъ Джое и дрожащимъ голосомъ спросилъ ее: сколько она хочетъ? Она объявила ему, что, такъ какъ ему не удалось исполнить своего гадкаго намренія, то она удовольствуется малымъ. И хотя здоровье ея потерпло неисправимый вредъ, но она готова отпустить его за сто гиней.

— Сто гиней!— вскричалъ онъ въ ужас, и гд же ихъ взять несчастному старику! Если бы я ихъ имлъ, то врно бы не здилъ, въ это время года, въ фургон.

— Нечего притворяться несчастнымъ, прервала Дженни,— я очень хорошо знаю Исаака Ропина, ростовщика, старый мошенникъ! У тебя еще много моихъ невыкупленныхъ закладовъ. Исаакъ, видя себя узнаннымъ, предложилъ двадцать шиллинговъ, но Дженни не соглашалась взять мене 50 фунт. Наконецъ, посл обоюдныхъ уступокъ, Исаакъ согласился заплатить лучше пять гиней, чмъ отправиться въ судъ.

По заключеніи мировой, больная кое-какъ взобралась въ фургонъ и мы отправились впередъ. Страпъ занялъ мсто Джое, пожелавшаго пройтись пшкомъ. Утро и полдень прошли въ разсказахъ Визеля о своихъ подвигахъ.— Однажды онъ сшибъ съ ногъ солдата, смявшагося надъ нимъ,— свернулъ носъ буфотчику за неумстное замчаніе о неприличіи ковырять вилкою въ зубахъ,— вызвалъ на дуэль продавца сыра за то, что тотъ осмлился быть его соперникомъ, при этомъ онъ приводилъ жену въ свидтельницы истины своихъ разсказовъ.

Такимъ образомъ мы хали пять дней безъ всякихъ приключеній. Оправившаяся миссъ Джонни занимала насъ пснями, и подтрунивала надъ своимъ старымъ прелестникомъ, не хотвшимъ съ ней мириться.

На шестой день мы уже садились обдать, когда содержатель постоялаго двора объявилъ намъ, что трое вновь прибывшихъ путешественниковъ потребовали весь обдъ, приготовленный для пассажировъ фургона, говоря: ‘чортъ побралъ бы ихъ! сегодня путешествующіе въ фургонахъ могутъ пообдать хлбомъ и сыромъ.’ Это извстіе не мало огорчило насъ и мы стали раздумывать, какъ бы пособить горю. Миссъ Джонни уговаривала капитана, какъ воина, вступиться за насъ и защитить отъ обиды. Но капитанъ отговаривался нежеланіемъ открывать своего инкогнито, клянясь, что во всякомъ другомъ случа онъ бы заставилъ дерзкихъ скоре проглотить его шпагу, чмъ его обдъ.

При этомъ отказ миссъ Фанни, схвативъ его шпагу, бросилась въ кухню и угрожала повару убить его, ежели онъ тотчасъ не отпуститъ кушаній въ нашу комнату.

На крикъ ея сошли внизъ вновь прибывшіе. Одинъ изъ нихъ, увидвъ Дженни, вскричалъ — А! Дженни Рамперъ, откуда чортъ тебя принесъ?— Дорогой мой Жакъ Раттль, ты ли это?— отвчала она, бросаясь ему на шею. Ну, Визель можетъ отправляться хоть въ адъ за обдомъ, а я обдаю съ тобою. Прізжіе съ удовольствіемъ согласились на ея предложеніе, а мы были въ опасности остаться при сыр и хлб. Но Джое, войдя въ кухню и услыхавъ въ чемъ дло, схватилъ вилу и грозилъ убить перваго, кто дотронется до обда, назначеннаго его пассажирамъ. Эта угроза чуть не произвела пагубныхъ послдствій. Три господина, поддерживаемые своими слугами, обнажили шпаги, мы же приняли сторону Джое. Къ счастію трактирщикъ, для предупрежденія кровопролитія, ршился пожертвовать собственнымъ обдомъ. Это помирило враждующихъ и мы, безъ новыхъ затрудненій, услись за столъ. Посл обда Страпъ занялъ мое мсто въ фургон, я же шелъ возл Джое, съ которымъ скоро вступилъ въ разговоръ. Онъ показался мн веселымъ, услужливымъ, добрымъ малымъ, хотя очень лукавымъ. Онъ разсказалъ мн, что мисъ Дженни просто прелестница, завезенная однимъ офицеромъ изъ Лондона въ Имокастль.

Офицеръ раззорился и былъ за долги посаженъ въ тюрьму, а она возвращалась теперь къ прежнему образу жизни. Онъ разсказалъ мн также исторію жизни Визелей, слышанную имъ отъ одного изъ господскихъ слугъ, только что оставленныхъ нами на постояломъ двор. Этотъ слуга, увидавъ Визеля, тотчасъ узналъ его и разсказалъ Джое его прошлую жизнь. Визель былъ нсколько лтъ камердинеромъ у лорда Фризля, въ то время, когда лордъ не жилъ съ женой. Помирившись же, онъ, по настоянію ея, долженъ былъ прогнать какъ Визеля, такъ и свою любовницу.

Чтобы прикрыть свой отказъ сколько нибудь благовиднымъ предлогомъ, лордъ предложилъ Визелю жениться на этой любовниц и доставить ему мсто въ арміи. Предложеніе было принято и Визель теперь, по милости лорда, прапорщикъ въ *** полку. О храбрости же Визеля Джое былъ одинаковаго со мною мннія и мы ршились испытать ее.

Дйствительно, въ сумерки, завидвъ хавшаго намъ на встрчу всадника, Джое сообщилъ пассажирами, что это, должно быть, разбойникъ, и тмъ произвелъ въ фургон всеобщій ужасъ. Страпъ, при первомъ же слов выскочилъ изъ экипажа и скрылся за окраиной дороги. Ростовщикъ, испуская жалобные стоны, принялся зарывать что-то въ солому. Мистриссъ Визель плакала и вздыхала, а мужъ ея, къ нашему удивленію, захраплъ, но эта хитрость ему не удалась, потому что Джонни принялась его толкать, со словами: ‘капитанъ, теперь не время спать, когда насъ грабятъ! вставайте и защищайтесь, какъ прилично солдату и дворянину!’ Визель прикинулся разсерженнымъ за то, что его разбудили, и клялся, что онъ выспится, не смотря на всхъ разбойниковъ Англіи. ‘Громъ и молнія! чего вы испугались?’ продолжалъ онъ, дрожа всми членами. Это поведеніе раздражало миссъ Рамперъ. ‘Проклятіе, закричала она, на первую жалкую душу трусишки, котораго бы розгами слдовало выгнать изъ полка. Остановите фургонъ, я выйду и клянусь, что уговорю разбойника не только выбить изъ тебя вс деньги, но и тебя самаго изъ твоей собственной кожи.’ И она выскочила изъ фургона съ необыкновенною легкостію. Въ это время всадникъ подъхалъ къ намъ и Джое узналъ въ немъ знакомаго ему лакея. Тогда извощикъ попросилъ его продлить шутку и принять на себя назначенную ему нами роль. Тотъ съ удовольствіемъ согласился и подъхавъ къ фургону, закричалъ:— ‘Кто тутъ?’ Исаакъ, голосомъ едва слышнымъ отъ страха, отвчалъ, что онъ несчастный гршникъ, обремененный малолтнимъ семействомъ, для прокормленія котораго у него было за душей пятнадцать шиллинговъ. ‘А к то это тамъ забился въ уголъ?’ спросилъ мнимый разбойникъ.— Бдная женщина, надъ которой, ради Христа, я прошу тебя сжалиться,’ пропищала мистриссъ Визель. ‘Замужняя ты или нтъ?’ Замужняя.— ‘Гд же твой мужъ?’ — Мужъ мой, офицеръ, служащій въ арміи, остался больной на постояломъ двор, гд мы обдали.— Должно быть ты ошибаешься,— продолжалъ разбойникъ, я самъ видлъ, какъ онъ влзалъ въ фургонъ сегодня посл обда. Но что это за вонь? Вроятно это какая нибудь собачонка, дайте-ка и проучу ее.’ Съ этимъ словомъ, схвативъ за ногу Визеля, онъ вытащилъ его изъ-подъ юбокъ его дражайшей половины.

Несчастный, дрожащій капитанъ, пойманный въ такомъ безчестномъ положеніи, сталъ протирать глаза, представляясь только что проснувшимся, и спрашивалъ въ чемъ дло.— А дло въ томъ, что я хотлъ теб засвидтельствовать свое почтеніе, капитанъ, отвчалъ всадникъ,— а за тмъ прощай. И давъ шпоры лошади, онъ ускакалъ.

Долго Визель не могъ прійти въ себя, но, успокоившись, онъ снова принялъ важный видъ и сказалъ: чортъ побери дурака, и зачмъ онъ ускакалъ, не давъ мн времени справиться о здоровь милорда и леди? Разв ты не помнишь Тома, душа моя? прибавилъ онъ, обращаясь къ жен?— Да! да! мн показался онъ знакомымъ, отвчала жена, но вдь ты знаешь, что я не обращаю вниманія на людей его званія.— Вотъ-то на, вскричалъ Джое, разв ты знаешь этого молодца, капитанъ?— Знаю ли я его? да, онъ не разъ наливалъ мн бургонское за столомъ лорда Триплета.— Ну, а какъ его зовутъ? спросилъ Джое.— Какъ зовутъ? да его зовутъ Томъ Райнзеръ.— Ого! вскричалъ Джое, такъ онъ перемнилъ имя, потому что я бьюсъ объ закладъ объ чемъ хочешь, что его крестили Джоноли Троттеромъ. Это подняло на смхъ капитана. Но Исаакъ прервалъ смхъ словами: — Мн все равно, Джонъ ли онъ, или Томъ, я за одно только благодарю Бога, что она, не оказался грабителемъ.— Благодаритъ Бога, а за что? вскричалъ Визель.— Да будь онъ разбойникомъ, я бы сълъ его живьемъ съ кишками, прежде чмъ онъ ограбилъ бы кого нибудь изъ нашего общества?— Ха! ха! ха! вскричала миссъ Дженни, что правда, то правда. Я уврена, что капитанъ въ состояніи състь всхъ тхъ, кого онъ убьетъ. Ростовщикъ же замтилъ, что Визель настоящій христіанинъ, вооружившійся не смертоноснымъ оружіемъ, а терпніемъ и покорностію, и искавшій спасенія въ страх и ужас. Эта рчь произвела новый взрывъ смха. Капитанъ, клянясь и ручаясь, угрожалъ перерзать ростовщику горло. Этотъ же, ухватясь за выраженія капитана, призывалъ насъ быть свидтелями, что жизнь его находится въ опасности отъ этого кровожаднаго офицера, и что онъ намренъ подать жалобу. Эта вторичная насмшка окончательно уничтожила Визеля и онъ молчалъ во всю дорогу.

XIII.

Пріхавъ на постоялый дворъ и поужинавъ, мы отправились спать. Въ полночь Страпъ, страдая все еще разстройствомъ желудка, съ зажженною свчою, сошелъ внизъ. Но не прошло и трехъ секундъ, какъ онъ снова вбжалъ въ комнату съ блднымъ, какъ полотно, лицомъ и съ стоящимъ дыбомъ волосами. Не говоря ни слова, вскочилъ онъ въ постель и сталъ прятаться за меня, дрожа и щелкая зубами. Я сталъ его разспрашивать и онъ, едва придя въ себя, отвчала,:— Господи помилуй насъ гршныхъ! я видлъ чорта! Не столь суеврный какъ онъ, я, однако, тоже испугался, особенно когда услышалъ приближающійся звонъ колокольчика и молитвы моего товарища, шептавшаго про себя: ‘Господи помилуй! вотъ онъ идетъ!’ Въ это время въ отворенную дверь вошелъ огромный воронъ съ колокольчиками на ногахъ и направился прямо къ нашей кровати. По врованію шотландцевъ, черти и вдьмы всегда совершаютъ свои праздники въ вид ворона, поэтому я дйствительно вообразилъ, что насъ преслдуетъ одинъ изъ нихъ, и въ величайшемъ страх укутался въ одяло. А страшное привидніе, вскочивъ на кровать и сильно ущипнувъ насъ нсколько разъ, ускакало изъ комнаты. Не успли мы прійти въ себя и оглядться, какъ новое видніе послдовало за первымъ. Это былъ старикъ съ блою бородою, достигавшею до пояса, глядлъ онъ дико, безсмысленно, одежда его состояла изъ коричневаго сюртука, застегнутаго на спин. На голов у него была шапка изъ той же матеріи.

Я былъ въ такомъ страх, что не могъ отвести глазъ отъ этого существа и, видя его приближеніе, не могъ тронуться съ мста: подошедши къ кровати, онъ поднялъ къ верху руки и закричалъ нечеловческимъ голосомъ: ‘Гд Ралфъ?’ Я оставался нмъ. ‘Гд Ралфъ?’ снова возопилъ онъ, но въ эту минуту вдали послышался звонъ колокольчиковъ, и старикъ, услыхавъ его, убжалъ. Долго я не могъ прійти въ себя, потомъ обратился къ Страпу, котораго нашелъ въ обморок, впрочемъ скоро онъ очнулся.

Тогда я сталъ спрашивать, что онъ думаетъ о случившемся. Онъ уврялъ, что привидніе съ цпями на ногахъ, (колокольчики онъ принялъ за тяжелыя цпи) — какая нибудь проклятая душа. Подъ видомъ же старика, по мннію Страпа, разгуливала душа кого нибудь давно убитаго въ этой комнат, преслдовавшая душу своего убійцы, которая являлась въ вид ворона. Убійцу же вроятно звали Ралфомъ. Хотя я и не очень врилъ въ это объясненіе, но не могъ уже уснуть отъ внутренней тревоги.

Утромъ Страпъ сообщилъ всю исторію Джое, который, посмявшись вдоволь, объяснилъ ему, что старикъ былъ отецъ хозяина, помшавшійся уже нсколько лтъ тому назадъ. Воронъ же быль его забавою, и въ эту ночь, погнавшись за нимъ, онъ вошелъ въ нашу комнату и звалъ его именемъ Ралфа.

Въ продолженіе дальнйшаго, шестидневнаго нашего путешествія не случилось ничего особеннаго. Наконецъ мы въхади въ великій городъ и ночевали на постояломъ двор, гд всегда останавливался фургонъ. На утро вс пассажиры разошлись, а я съ товарищемъ пустился отыскивать квартиру депутата, къ которому у меня было письмо отъ Краба. Расплатившись за ночлегъ на постояломъ двор, Страпь забралъ наши пожитки и пошелъ, по обыкновенію, сзади меня съ котомкою на плечахъ, такъ что мы представляли собою дв, довольно уморительныя фигуры. Прибавьте къ этому еще нашъ нарядъ, и вы поймете, что мы дйствительно могли обратить на себя вниманіе. Я одлся въ самое лучшее платье свое. На мн была крахмаленая рубашка и лучшіе нитяные чулки. Волосы мои (темно-рыжаго цвта) были примазаны и лежали на плечахъ какъ мочалки. Полы моего сюртука хватали до икръ, брюки и жилетъ, изъ одного куска съ сюртукомъ, сшиты были съ тмъ же вкусомъ, а шляпа моя, по низости тульи и узкости полей, походила на тазъ цирульника Страпъ одтъ былъ не такъ оригинально. Но его короткій, общипанный парикъ и котомка за плечами, при замчательной его физіономіи, отличавшейся длиннымъ подбородкомъ, крючковатымъ носомъ, выдавшимися скулы, длали его предметомъ смха прохожихъ. На улиц Страпъ, по моему приказанію, спросилъ у извощика, гд живетъ мистеръ Кринжеръ. Тотъ вытаращилъ на него глаза и проговорилъ: ‘что такое’? Видя, что они не понимаютъ другъ друга, я повторилъ вопросъ, но не съ большимъ успхомъ, такъ что извощикъ, выведенный изъ терпнія, назвалъ насъ паршивыми шотландцами, ударилъ по лошадямъ и съ крикомъ ‘берегись’ исчезъ изъ виду. Это взбсило меня и Страпа, который уврялъ, что далъ бы полшиллинга за возможность побить извощика.

Пока мы разсуждали, стоя подл одной лужи, къ намъ подъхалъ другой извощикъ и съ вопросомъ: ‘прикажите подать’, такъ ловко повернулъ лошадей, что обдалъ меня грязью съ ногъ до головы, къ величайшему смху проходящихъ, а къ моему огорченію. Одинъ изъ собравшихся вокругъ насъ зрителей, сочувствуя нашему несчастію и видя въ насъ чужестранцевъ, посовтовалъ войти въ ближнюю пивную лавочку осушиться. Я тотчасъ же согласился на это и, потребовавъ себ элю, услся у огня.

Противъ меня сидлъ какой-то франтъ. Угадавъ по нашему разговору, что мы шотландцы, онъ подошелъ ко мн и съ серьезною физіономіею спросилъ: давно ли я пойманъ? Но понимая этого вопроса, я ничего но отвчалъ на него. Ободренный моимъ молчаніемъ, онъ продолжалъ: что должно быть недавно, потому что хвостъ у меня еще не обрзанъ, при этомъ онъ взялъ меня за волосы, мигая присутствующимъ, къ общему ихъ удовольствію.

Хотя я и былъ взбшенъ безцеремонностію его обхожденія, но видя, что онъ здоровый и сильный малый, но захотлъ затвать ссоры въ чужомъ мст.

Но Страпъ не могъ перенесть обиды и сказалъ ему со злостію, что онъ дерзкій негодяй, слишкомъ много себ позволяющій.

Острякъ же, обратясь къ нему и указывая на котомку, спросилъ что у меня тамъ: ‘овсяная мука или сра Сауней’? { Sawney — прозваніо шотландцовъ.} и схвативъ его за подбородокъ, протрясъ его въ величайшей радости слушателей. Товарищъ мой, вспыхнувъ и мгновенно сбросивъ котомку, наносъ ему такой ударъ по уху, что тотъ, качаясь, отлетлъ въ сторону. Тотчасъ составился кружокъ около сражающихся. Только я увидлъ, что Страпъ раздвается, какъ кровь во мн закипла и забывъ осторожность, я сбросилъ съ себя сюртукъ и объявилъ, что такъ какъ ссора началась изъ-за меня, то я самъ съумю отмстить за насмшку! ‘Ай да храбрый шотландецъ,’ закричали вс, ‘мы не дадимъ его въ обиду’. Эти слова придали мн духу, и я, подойдя къ своому сопернику, неохотно выступавшему противъ меня, нанесъ ему такой ударъ въ животъ, что онъ перелетлъ чрезъ скамейку и растянулся на полу. Желая воспользоваться своею побдою, я бросился на него: но былъ остановленъ окружающими. Одинъ изъ нихъ поднялъ побжденнаго и уговаривалъ продолжать бой, но напрасно. Онъ отказался, отговариваясь недавнимъ выздоровленіемъ отъ тяжкой болзни.

Я былъ очень доволенъ его отказомъ и тотчасъ же одлся, пріобртя такъ легко, за мое искусгво, уваженіе всего общества. Страпъ, пожимая мн руку, поздравилъ меня съ побдой. Выпивъ кружку пива и высушившись, мы спросили у хозяина адресъ мистера Кринжера и ужасно удивились, когда услыхали, что онъ не знаетъ ого. Мы думали, что Крнижоръ долженъ быть извстенъ здсь также, какъ я въ родномъ своемъ город. Выйдя на улицу и видя стоящаго у дверей лакея, мы обратились къ нему съ тмъ же вопросомъ. Осмотрвъ насъ внимательно, онъ сказалъ, что знаетъ мсто жительства г-на Кринжера и приказалъ намъ повернуть при первомъ порекростк на лво, потомъ на право, дале опять на лво, посл чего идти вдоль улицы до аллеи, въ конц которой увидимъ вывску гостинницы ‘Репейника и трехъ разнощиковъ’: тутъ-то и живетъ Кринжеръ. Мы поблагодарили за эти свденія и отправились по указанному направленію. Но вмсто аллеи, подошли къ рк, что немало насъ озадачило, а товарищъ мой уврялъ, что врно мы ошиблись. Мы были утомлены до крайности и не знали куда идти. Въ это время я увидалъ вывску табачной лавочки, изображавшую горнаго шотландца, вошелъ въ нее и, къ немалому удовольствію, въ хозяин ея встртилъ соотечественника. Онъ, выслушавъ разсказъ о нашемъ хожденіи по городу и о направленіи, намъ указанномъ, объяснилъ намъ, что это была насмшка надъ нами и что мистеръ Кринжеръ живетъ совершенно въ противуположной части города. Идти же къ нему сегодня новый нашъ знакомый не совтовалъ, такъ какъ Кринжеръ, по его словамъ, долженъ былъ въ это время быть въ парламент. Я просилъ его рекомендовать намъ квартиру и онъ съ готовностію далъ намъ записку къ знакомому его содержателю свчной лавочки, недалеко отъ улицы Св. Мартина. У него мы наняли въ З-мъ этаж комнату по 2 шил. въ недлю. Она была такъ мала, что постель, занимавшая почти все ея пространство, служила намъ вмсто стульевъ.

Во время обда нашъ хозяинъ сталъ распрашивать насъ, какъ мы намрены были жить. Вмсто отвта, мы просили его совта. ‘Дло вотъ въ чемъ, сказалъ онъ, въ этомъ город есть два способа питаться: первый боле дорогой,— это обдать и ужинать, за общимъ столомъ, гд собираются только модные и хорошаго тона люди. Другимъ же способомъ, называемымъ: нырять, пользуются люди, принужденные жить скромно’. Я далъ понять своему новому хозяину, что второй способъ боле удобенъ для насъ, ежели онъ только приличенъ и не безчестенъ. ‘Безчестнаго тутъ ничего быть не можетъ’, прибавилъ онъ, ‘я видлъ такимъ образомъ обдающими людей очень порядочныхъ, богатыхъ — и даже важныхъ. Многіе изъ нихъ одты по послдней мод. Пообдавъ за 3 пенса, они отправляются потомъ въ кофейню, въ сообществ богатйшаго лорда, но вы сами увидите — я сегодня самъ отправлюсь съ вами и представлю васъ.

Онъ свелъ насъ въ извстную ему улицу, гд, остановившись и приказавъ намъ во всемъ слдовать его примру, прошелъ еще нсколько шаговъ и исчезъ въ какомъ-то подвал. Я послдовалъ за нимъ и, спустившись довольно удачно, очутился среди обширной кухни, наполненной многочисленнымъ обществомъ кучеровъ, носильщиковъ, лакеевъ и т. п. Вс они сидли и ли говядину, рубцы, студень, за особенными столами, покрытыми такими салфетками, что при одномъ взгляд на нихъ меня чуть но вырвало.

Пока я стоялъ среди комнаты, не зная ссть или возвратиться вспять, Страпъ, оступившись на лстниц, ввалился въ эту подземную кухню, и, встртивъ на своемъ пути кухарку, несущую полную миску похлебки въ рукахъ, сшибъ ее съ ногъ. Въ паденіи она вылила всю горячую похлбку на ноги обдовавшаго тутъ барабанщика и такъ сильно обварила его, что онъ съ страшнымъ крикомъ ругательствомъ, пустился прыгать и скакать по комнат.

Виновникъ же всей этой суматохи лежалъ подъ столомъ, почесываясь. Кухарка, снявъ съ страждущаго барабанщика чулки вмст съ его кожей, втерла ему въ обваренное мсто полную горсть соли. Эта присыпка произвела такое дйствіе, что несчастный, скрежеща зубами и испуская дикія звуки, смялъ въ блинъ мдную кружку, которую держалъ въ рукахъ. Угадывая причину этихъ страданій, я приказалъ смыть соль и приложить къ ран ветошку съ масломъ, что тотчасъ облегчило страдальца.

Но тутъ явилось новое затрудненіе,— хозяйка потребовала уплаты за испорченную кружку. Онъ же клялся, что заплатитъ только за обдъ, и что она должна быть благодарна за его умренность, и за то, что онъ потребуетъ вознагражденія за свое физическое поврежденіе.

Страпъ, предвидя бурю, готовую разразиться надъ нимъ предложилъ удовлетворить хозяйку и попотчивалъ барабанщика рюмкою водки. Это совершенно успокоило его.

Посл этого мы сли за столъ съ нашимъ хозяиномъ, пообдали съ аппетитомъ, заплативъ каждый по два съ половиною пенса, включая въ эту сумму и пиво.

XIV.

Посл обда мы отправились къ пріятелю Страпа, жившему, какъ оказалось, въ сосдств. Намъ посчастливилось застать его дома.

Этотъ господинъ, выхавшій изъ Шотландіи за четыре года до настоящаго времени, содержалъ въ город школу для обученія латинскому, французскому и итальянскому языкамъ, но особенно онъ хвалился необыкновеннымъ и новымъ методомъ для изученія англійскаго произношенія. И надо отдать ему справедливость: ежели его ученики выговаривали слова такъ какъ онъ, то методъ его дйствительно былъ необыкновененъ. До сихъ поръ я очень хорошо понималъ всхъ встрчавшихся мн англичанъ, но изъ его разговора я могъ разобрать только пятое слово.

Онъ былъ средняго роста, весьма сгорбленный человкъ, хотя ему было не боле сорока лтъ. Лицо его было изуродовано оспою, ротъ простирался отъ уха до уха.

Одть онъ былъ въ пестрый халатъ подпоясанный портупеею. На голов у него былъ парикъ съ хохломъ вершка въ два. Онъ принялъ Страпа (своего родственника) очень любезно, спросивъ обо мн, и узнавъ, кто я такой, сказалъ, что онъ учился вмст съ моимъ отцомъ и что готовъ сдлать для меня все возможное и даже больше, чмъ возможно. При этомъ, оглядывая меня со всхъ сторонъ, онъ ворчалъ про себя: ‘вотъ фигура-то’. Понявъ причину его восклицаній, я замтилъ ему, что онъ вроятно недоволенъ моею одеждою.— ‘Одеждою,’ воскликнулъ онъ, можетъ быть въ Шотландіи это и зовется одеждой, а здсь это маскарадный костюмъ. Никто не впуститъ въ домъ такую фигуру. Удивляюсь, какъ васъ не преслдуютъ собаки. И въ такомъ вид ты проходилъ чрезъ рынокъ св. Якова? Господь помилуй мои глаза. Да ты съ родни орангутанту!’

Такъ какъ мн не очень нравилось его обращеніе со мною, то я спросилъ его: увижу ли я завтра, мистера Кринжера, на котораго возлагаю всю надежду получить какое нибудь мсто?..

— Мистеръ Кринжеръ, мистеръ Кринжеръ, отвчалъ онъ, почесывая щеку,— онъ, можетъ быть, и хорошій человкъ — я его не знаю хорошенько,— но разв только на него ты и надешься? И кто рекомендовалъ тебя ему? При этомъ я вытащилъ письмо Краба и разсказалъ основанія моихъ надеждъ. Уставивъ на меня глаза, онъ бормоталъ: Господи. Выраженіе его лица не общало мн ничего добраго, я попросилъ его совта. На это онъ съ готовностію согласился и на первыхъ же порахъ отправилъ меня къ парикмахеру, настаивая на томъ, чтобы я уничтожилъ мои пряди волосъ, вселявшія, по его увренію, антипатію всему человчеству. Въ дверяхъ онъ воротилъ насъ, совтуя отдать письмо мистеру Кринжеру лично.

Страпъ былъ въ восторг отъ пріема своего пріятеля, общавшаго чрезъ нсколько дней пристроить его. ‘Теперь же я выберу теб парикъ’, сказалъ онъ. Ужъ меня не надуютъ и не подсунутъ гнилаго волоса.’ И дйствительно, онъ до того спорилъ съ парикмахеромъ, что его раза три посылали искать боле дешеваго парика.

Наконецъ, выбравъ парикъ покрасиве и заплативъ за него десять шиллинговъ, мы воротились на квартиру, гд Страпъ въ минуту освободилъ меня отъ волосъ, такъ сильно оскорблявшихъ взоры школьнаго учителя.

На другой день мы поднялись очень рано, зная, что мистеръ Кринжеръ принимаетъ просителей при свчахъ. Ему необходимо было быть на разсвт у лорда Террира, обязаннаго въ свою очередь быть у министра въ 9 часовъ.

Подойдя къ дому мистера Кринжера, Страпъ сталъ стучать въ дверь съ такою силою, что переполошилъ всю улицу, и кто-то, отворивъ окно во второмъ этаж, такъ удачно опорожнилъ одинъ сосудъ, что бдный цирюльникъ былъ вымоченъ до костей, я же, по счастію, стоявшій въ отдаленіи, избгъ непріятнаго наводненія. Между тмъ дверь, въ которую мы стучали, отворилась и вышедшій лакей, не видя на улиц никого кром насъ, спросилъ: не мы ли стучали съ такимъ усердіемъ и что намъ надобно. Я сказалъ ему о своемъ желаніи видть его господина, чтобы поговорить съ нимъ о дл. Но лакей, отвтивъ, что мн надо прежде выучиться порядочному обращенію, захлопнулъ дверь у меня подъ самымъ носомъ.

Взбшенный неудачею, я принялся бранить Страпа за его дерзость, но онъ, но отвчая на мои возраженія, выжалъ свой мокрый парикъ и схвативъ огромный камень, съ такою силою бросилъ его въ дверь того дома, изъ котораго его облили, что сорвалъ ее съ петель. Самъ же бросился бжать изо всхъ силъ, а я тотчасъ же за нимъ послдовалъ. Къ разсвту мы очутились въ незнакомой намъ улиц. Пока мы ходили и звали по сторонамъ, желая выбраться изъ этого лабиринта, къ намъ подошелъ порядочно одтый человкъ и поровнявшись со мною, поднялъ что-то съ земли. Повертвъ найденное въ рукахъ, онъ подалъ мн полъкроны говоря: ‘сэръ, вы потеряли деньги’. Немало удивленный такою честностью, я отвчалъ ему, что онъ ошибается. Но онъ просилъ меня подумать и пересчитать мои деньги. Я, вынувъ кошелекъ и пересчитавъ свой капиталъ, теперь уже уменьшившій до 5 ¹/₂ гиней, доказалъ ему, что вс мои деньги цлы. ‘Тмъ лучше ежели я ошибся, прибавилъ онъ, но такъ какъ вы были свидтелемъ моей находки, то справедливость требуетъ подлиться ею съ вами. Въ случа же вашего отказа, позвольте предложить вамъ выпить со мною элю, что очень не мшаетъ въ такое холодное утро.

Я было хотлъ отказаться отъ этого, но Страпъ уговорилъ меня.

— Куда же мы пойдемъ? сказалъ нашъ новый знакомый, я совершенно не знаю города, и узнавъ, что и мы находимся въ такомъ же положеніи, онъ ршился зайти въ первую, открытую пивную лавку. По вашему разговору, господа, я вижу что вы шотландцы, сказалъ онъ. Мой ддъ со стороны матери тоже изъ вашей земли и я такъ расположенъ къ ней, что при встрч съ шотландцемъ сердце мое наполняется восторгомъ.

Эта похвала моей родин расположила меня въ пользу говорившаго, такъ что я былъ готовъ идти за него въ огонь и въ воду. Страпъ же до того расчувствовался, что плакалъ какъ дитя.

Проходя темною и узкою улицею, мы увидли харчевню и зашли въ нее. У очага сидлъ какой-то господинъ съ трубкою въ зубахъ и кружкою пива на стол. Нашъ новый знакомецъ спросилъ насъ, пивали ли мы флипъ съ яицами {Напитокъ изъ элю, водки, сахару и битыхъ яицъ.} и при нашемъ отрицательномъ отвт, потребовалъ кружку этого напитка, а также трубокъ и табаку. Намъ понравилась эта смсь и мы пили съ большимъ аппетитомъ. Разговоръ обратился на различнаго рода обманы, которымъ подвергаются неопытные юноши и новички въ этомъ город. Новый знакомецъ совтовалъ не доврять никому и въ поученіе разсказалъ множество примровъ хитрости лондонскихъ мошенниковъ, съ такою искренностію и добродушіемъ, что мы благословляли небо, пославшее его намъ. Когда нсколько кружекъ было опорожнено, нашъ пріятель сталъ звать, извиняясь тмъ, что почти всю предшествовавшую ночь провелъ у кровати больнаго. Чтобы сколько нибудь разсять напавшую на него дремоту, онъ предложилъ чмъ нибудь заняться. ‘Не сыграть ли намъ въ вистъ’, сказалъ онъ, ‘но нтъ, это негодится, насъ только трое, а я ни во что больше не играю. Да и въ вистъ очень рдко, и то только, чтобы доставить кому нибудь удовольствіе или когда меня одолваетъ сонъ’.

Хотя я никогда не чувствовалъ влеченія къ игр, но не ршился отказать пріятелю, и зная, что Страпъ на столько же свдущъ, въ этомъ дл, какъ и я, изъявилъ сожалніе, что нтъ четвертаго.

Наконецъ, сидвшій у очага, услышавъ о нашемъ затрудненіи, подошелъ къ намъ и, выбивая свою трубку, сказалъ: ‘господа, я кончилъ курить и, не желая чтобы ваша партія разстроилась, готовъ услужить вамъ, ежели вы будете играть по маленькой. Его предложеніе было принято съ удовольствіемъ. По картамъ мн пришлось играть съ нимъ противъ Страпа и нашего пріятеля. Сли мы по одному пенсу фишку. Мы играли такъ счастливо, что чрезъ полчаса я быль въ выигрыш до полукроны. Пріятель нашъ, говоря, что онъ очень несчастливъ сегодня, предложилъ или бросить игру или помняться партнерами. Увлеченный игрою и видя, что нсколько лицъ играютъ плохо, я предложилъ ему реваншъ. Пришлось играть мн со Страпомъ. Счастіе мн благопріятствовало и мы выиграли до тридцати шиллинговъ. Наконецъ измнчивая богиня, посл долгихъ колебаній, перешла на сторону противниковъ и мы не только проиграли выигранное, но на насъ написали до сорока шиллинговъ. Эта потеря сильно огорчила меня и вытянула физіономію Страпа. Но наши же антагонисты дали намъ случай не только отыграться, но еще и порядочно выиграть. Товарищъ мой благоразумно замтилъ мн, что пора идти. При этомъ, присоединившійся къ намъ человкъ, началъ ругать карты, ворча, что мы обязаны выигрышемъ не умнію, а счастію.

Это замчаніе до того меня обидло, что я предложилъ ему съиграть въ пикетъ по полу-гине, и съ трудомъ заставилъ его согласиться.

Новая борьба продолжалась не боле часа и я, къ величайшему моему прискорбію, проигралъ вс мои наличныя деньги. Страпъ же ршительно отказался снабдить меня шиллингомъ. Тогда пріятель нашъ, видя мое смущеніе и горесть, принялся, по уход незнакомца, съ глубокимъ участіемъ читать мн наставленія: ‘я очень жалю о твоемъ несчастіи, сказалъ онъ, ‘и съ удовольстіемъ помогъ бы теб, но это не въ моей власти, и что заставляло тебя испытывать судьбу такъ долго? Обыкновенное правило игроковъ играть до перемны счастія. Ты же молодъ, съ сильными страстями, ты долженъ обуздывать ихъ. Ворочемъ, самый лучшій опытъ тотъ, который купленъ за деньги, и ты будешь пользоваться этимъ во всю твою жизнь. Что же касается до господина, обыгравшаго тебя, то онъ мн вовсе не нравится. Разв ты не видлъ, что я мигалъ теб кончить игру?’ — Нтъ, отвчалъ я. ‘То-то нтъ! ты такъ увлекся, что ничего не видалъ.— Хозяинъ, что теб слдуетъ?’

Счетъ простирался до восемьнадцати пенсовъ. Заплативъ ихъ и взявъ насъ за руки, нашъ новый другъ простился съ нами, говоря, что очень радъ былъ бы встртиться съ нами еще разъ.

XV.

На возвратномъ пути, Страпъ, молчавшій долгое время, съ ужаснымъ вздохомъ замтилъ, что славнаго убилъ онъ бобра. Не получая отъ меня отвта, онъ продолжалъ:

— Унеси насъ Господь изъ этого города, не успли мы побывать въ немъ и сорока восьми часовъ, какъ уже подверглись сорока восьми тысячамъ непріятностей. Насъ осмяли, были облиты чортъ знаетъ чмъ и наконецъ рассорились совершенно, остается только оставить тутъ свои шкуры, да и за этимъ дло не станетъ. Деньги же мы потеряли по своей глупости. Правду говорить Соломонъ: толки дурака хоть въ ступк, а все-таки умнымъ не сдлаешь.

Будучи не въ дух и сердясь на него за отказъ въ шиллинг, я вдругъ обратился къ нему и съ сердцемъ спросилъ: кого онъ называетъ дуракомъ? Страпъ смутился, повторилъ нсколькихъ разъ:— дуракъ,— и оправившись прибавилъ:— конечно себя, сующагося въ чужое дло.

Молча приблизились мы къ своей квартир. Я бросился въ отчаяніи на кровать, и ршился лучше погибнуть, чмъ просить денегъ у моего товарища или у кого нибудь другаго. Но Страпъ, который зналъ меня хорошо, сердце котораго обливалось кровью при вид моего горя,— чрезъ нсколько времени подошелъ къ кровати, положилъ мн въ руку кожаный кошелекъ и со слезами сказалъ: ‘Вотъ все, что я имю, можетъ быть мн удастся еще заработать для тебя, прежде чмъ ты истратишь это. Ежели же мн не удастся, стану просить милостину, стану воровать для тебя. Съ тобою я я готовъ на край свта и умереть съ голоду. Хотя я и сынъ бднаго сапожника, но не безчувственное животное.’ Этотъ поступокъ такъ меня тронулъ, что я не могъ удержаться отъ слезъ и, бросившись другу на шею, зарыдалъ какъ ребенокъ.

Въ кошельк были дв полу-гинеи и полукрона. Сначала я не хотлъ ихъ принять, говоря, что онъ лучше съуметъ ими распорядиться, но Страпъ настоялъ на своемъ, отвтивъ, что мн, какъ джентльмену, неприлично быть у него подъ контролемъ.

Окончивъ этотъ спорь и успокоившись, мы разсказали хозяину о нашемъ несчастіи, скрывъ, конечно, крайность нашего положенія. Выслушавъ насъ, онъ объяснилъ намъ, что мы попались въ руки мошенниковъ, и что нашъ ласковый и честный пріятель только и занимается тмъ, что заманиваетъ неопытныхъ юношей въ вертепы, гд у него всегда есть сообщники, помогающіе ему очищать карманы жертвъ.

Потомъ хозяинъ, желая знать, какъ насъ принялъ мистеръ Кринжеръ, началъ распрашивать о подробностяхъ свиданія. Узнавъ же о нашей неудач, онъ покачалъ головою и сказалъ, что съ членомъ парламента, а слдовательно, и съ его прислугой, ничего не сдлаешь безъ взятки. Поэтому онъ совтовалъ намъ въ слдующій разъ дать лакею шиллингъ. На другое утро, едва только отворилась дверь мистера Кринжера, я всунулъ лакею въ руку шиллингъ, сказавъ ему, что у меня есть письмо къ его господину.

Щедрость моя тотчасъ же принесла хорошіе плоды, лакей взялъ мое письмо, попросивъ меня подождать отвта въ передней. Тутъ я стоялъ, по крайней мр, три четверти часа.

Наконецъ мистеръ Кринжеръ вышелъ, провожая молодаго, хорошо одтаго джентльмена. Взглянувъ на него, я узналъ сквайра Гауки. Прощаясь съ нимъ, мистеръ Кринжеръ пожалъ ему руку и выразилъ надежду на удовольствіе видть его у себя за обдомъ, потомъ, оборотившись ко мн, спросилъ, что мн надо, и, узнавъ, что я привезъ ему письмо отъ Краба, притворился, что не помнитъ моего имени. Я ему сказалъ, что меня зовутъ Рендомъ.

— Да! да! Рендомъ, теперь я припоминаю, сказалъ мистеръ Кринжеръ, что, впрочемъ, было не трудно для него, потому что онъ часто здилъ за каретою моего дда. ‘Да, продолжалъ онъ, такъ вы желаете попасть на военный корабль помощникомъ врача?’ Я отвчалъ поклономъ. ‘Но это довольно трудно, замтилъ онъ, цлый рой шотландскихъ хирурговъ наводнилъ морской департаментъ просьбами на первую вакансію. Но, вроятно, скоро какой нибудь корабль будетъ назначенъ въ экспедицію и тогда увидимъ.’ Съ этими словами онъ оставилъ меня оскорбленнаго, разницею въ пріем, оказанномъ Гауки и мн, этимъ гордымъ и низкимъ выскочкою, который, но моему соображенію, долженъ бы былъ обрадоваться случаю отблагодарить, въ лиц моемъ, за оказанныя ему нашимъ семействомъ благодянія.

Возвратясь домой, я былъ пріятно удивленъ, узнавъ, что Страпъ, по рекомендаціи своего пріятеля, школьнаго учителя, получилъ мсто у парикмахера, съ платою по пяти шиллинговъ въ недлю съ полнымъ содержаніемъ.

Что касается до меня, то я продолжалъ являться каждый день въ передней мистера Кринжера. Такъ прошли дв недли. Я познакомился съ однимъ молодымъ соотечественникомъ, который хотя также являлся къ мистеру Кринжеру, но былъ принимаемъ лучше моего. Его допускали въ теплый залъ, назначенный для порядочныхъ постителей, между тмъ какъ я долженъ былъ ждать на холод въ передней. Однажды, во время разговора съ моимъ патрономъ, вошелъ незнакомый мн человкъ. Увидвъ его, мистеръ Кринжеръ раскланялся очень низко и, схвативъ за руку, сталъ распрашивать о здоровьи г-жи Стэтанъ и дочерей ея. Пошептавшись нсколько времени, онъ представилъ меня незнакомцу, какъ особ, на которой я долженъ впередъ основывать вс мои надежды. За тмъ, проводивъ меня до дверей, онъ объявилъ, что мн не зачмъ боле являться къ нему, такъ какъ мистеръ Стэтанъ позаботится обо мн. Въ это время одинъ изъ подобныхъ мн просителей, проходя мимо, услышалъ нашъ разговоръ и, догнавъ меня на улиц, очень учтиво заговорилъ со мною. Онъ былъ въ красивомъ голубомъ кафтан съ золотыми пуговицами, шолковомъ зеленомъ жилет, черныхъ бархатныхъ брюкахъ, блыхъ шелковыхъ чулкахъ, серебряныхъ пряжкахъ, обшитой галуномъ шляп, при шпаг съ серебряннымъ зфесомъ и съ красивою палкою въ рукахъ. ‘Я вижу’, сказали онъ, ‘что вы недавно изъ Шотландіи. Скажите, пожалуйста, какое у васъ дло къ Кринжеру? Вроятно, это не секретъ, и я могу дать вамъ полезный совть. Я самъ былъ помощникомъ врача на семидесяти пушечномъ корабл и знаю людей?’

Я сейчасъ же описалъ ему мое положеніе.

Выслушавъ меня, онъ сказалъ: ‘Съ годъ тому назадъ я самъ былъ въ такихъ обстоятельствахъ, ждалъ выполненія общаній Кринжера до того, что совершенно истратился, а написавъ домой просьбу о высылк денегъ, получилъ, вмсто ихъ, одни упреки и названія лнтяя и развратника. Наконецъ, я принужденъ быль заложить нкоторыя вещи и, собравъ такимъ образомъ небольшую сумму денегъ, подкупилъ секретаря, и скоро получилъ мсто. Я поступилъ на корабль и пробылъ на немъ 9 мсяцевъ, т. е. до возвращенія его изъ экспедиціи. Родственники мои, примирившись со мною, просили меня оказывать всевозможное уваженіе мистеру Кринжеру, писавшему имъ, что только его рекомендація доставила мн это назначеніе. И потому, хотя я и считаю Кринжера подлецомъ, но являюсь къ нему, какъ вы могли замтить, ежедневно.’ Въ заключеніе своего разсказа, новый знакомецъ мой спросилъ меня: — былъ ли я въ совт врачей. Я отвчалъ, что я не думалъ, чтобъ это было необходимо. ‘Какъ по необходимо,— вскричалъ онъ, о, я вижу, что васъ многому надо учить. Пойдемте со мною и я вамъ разскажу въ чемъ дло.’ Съ этими словами онъ завелъ меня въ пивную лавку, потребовалъ пива, хлба и сыру, которыми мы и позавтракали. Тутъ онъ сообщилъ мн, что надо: во первыхъ идти въ морской департаментъ и подать прошеніе о выдач мн ордера въ медицинскій совтъ о допущеніи меня къ экзамену,— а во вторыхъ, отъэкзаменовавшись, получить свидтельство, которое я долженъ представить запечатаннымъ секретарю того же морскаго департамента, секретарь-же прочтетъ его въ моемъ присутствіи и тогда уже мн слдуетъ употребить вс усилія достать себ мсто.

Расходы для полученія мста втораго помощника третьяго класса, {Въ Англіи три разряда младшихъ врачей на корабляхъ. И каждый разрядъ раздляется, смотря по кораблю, еще на три класса, т. е. на линейномъ корабл, фрегат и шлюп.} должны были по его словамъ, простираться до тридцати шиллинговъ, не считая подарка секретарю въ три съ половиною фунта. Это исчисленіе было громовымъ ударомъ для меня, обладавшаго только двнадцатью шиллингами. Я объявилъ моему новому знакомому о жалкомъ состояніи моихъ финансовъ, но онъ сталъ утшать меня, совтовалъ не отчаиваться, общая мн свою дружбу и свое покровительство, и говоря, что теперь онъ самъ нуждается, но что завтра или черезъ день онъ долженъ получить значительную сумму, изъ которой удлитъ мн необходимое для меня.

Это чистосердечное участіе до того меня обрадовало, что я, вынувъ кошелекъ, предложилъ ему взять, хоть немного, на первый случай. Посл долгаго принужденія, онъ взялъ пять шиллинговъ, говоря, что ему стоитъ сходить только въ Сити, и онъ достанетъ денегъ, сколько ему угодно. Онъ общалъ вмст со мною отправиться туда и дать мн средства дйствовать, не прибгая къ покровительству этой низкой твари Кринжера или паршиваго портного, которому этотъ послдній рекомендовалъ меня.

— Какъ, разв мистеръ Стэтанъ портной? вскричалъ я.

— Ни больше, ни меньше, увряю васъ, отвчалъ мой пріятель. Но, признаюсь, этотъ человкъ способенъ помочь вамъ боле, чмъ членъ парламента: только съумйте занять его разсказами о политики и сплетнями, и онъ повритъ вамъ въ долгъ платья, на сколько хотите. Поведеніе Кринжера до того разсердило меня, что я ршился никогда боле къ нему не являться. Долго еще мы разсуждали, наконецъ мой новый знакомый, назначивъ мн свиданіе здсь же на другой день, ушелъ. Я отправился тотчасъ же къ Страпу, чтобы разсказать ему о всемъ происходившемъ. Но онъ, упрекнувъ меня въ необдуманности и готовности давать деньги всякому встрчному посл всхъ продлокъ, бывшихъ съ нами, прибавилъ: ‘но ежели правда то, что онъ шотландецъ, то деньги не пропадутъ.’

XVI.

На другой день утромъ, я отправился на мсто свиданія, гд прождалъ часа два, но напрасно. Взбшенный обманомъ, я отправился одинъ въ Сити, съ намреніемъ отыскать моего новаго пріятеля и потребовать отчета въ его безстыдств. Проходя мимо морскаго департамента, я вошелъ въ переднюю, гд увидлъ множество ходящихъ взадъ и впередъ юношей, одтыхъ не лучше меня. Всмотрвшись въ ихъ физіономію, я подошелъ къ одному изъ нихъ, боле располагающему къ себ, и просилъ его указать мн форму прошенія о допущеніи къ экзамену. Онъ, на чистомъ шотландскомъ нарчіи, тотчасъ же изъявилъ готовность показать мн копію своего прошенія, написаннаго подъ руководствомъ человка знающаго. И дйствительно, вынувъ изъ кармана бумагу, подалъ ее мн, прибавивъ, что ежели я потороплюсь, то могу подать прошеніе сегодня же до обда, такъ какъ посл обда присутствія не бываетъ. Мы съ нимъ отправились въ сосднюю кофейню, гд я, написавъ бумагу, тотчасъ же отдалъ ее докладчику, объявившему мн приказаніе явиться завтра въ это же время за отвтомъ.

Окончивъ это дло, я успокоился и, встртивъ столько услужливости въ чужомъ для меня человк, пожелалъ съ нимъ познакомиться ближе, съ твердымъ, однако, намреніемъ не попадаться больше въ просакъ. Онъ согласился идти обдать вмст со мною, и по дорог завелъ меня на биржу, гд я надялся встртить мистера Джаксона (такъ звали надувшаго меня франта). Поискавъ его тутъ безъ успха, я разсказалъ своему спутнику о его продлк. Онъ мн сообщилъ, что хотя лично и не знаетъ мистера Джаксона, но слышалъ о красавчик (какъ его называли въ морскомъ департамент). ‘Этотъ господинъ,— говорилъ мой новый знакомый,— иметъ репутацію добраго, беззаботнаго малаго, занимающаго деньги у перваго встрчнаго. Вс знающіе его говорятъ, что онъ хорошихъ правилъ, но, запутавшись въ долгахъ, онъ не въ состояніи уже съ честію выйти изъ затрудненія’.

Сообщивъ мн эти свденія, спутникъ, мой, котораго звали Томсономъ, разсказалъ мн, что четыре мсяца тому назадъ онъ служилъ третьимъ помощникомъ третьяго класса, а съ этого времени постоянно посщаетъ морской департаментъ, въ, надежд получить назначеніе на первую вакансію. И эти надежды возлагаетъ, на вновь пріхавшаго родственника своего, общающаго снабдить его деньгами для взятки секретарю. Томсонъ чрезвычайно понравился мн, вроятно въ слдствіе сходства нашего положенія. Мы провели весь день вмст, и такъ какъ онъ жилъ въ Ваппинг, то я предложилъ, ему переночевать у меня.

На другой день мы возвратились въ морской департаментъ. Тутъ, меня спросили о мст моего рожденія и воспитанія и за тмъ дали мн предписаніе въ совтъ врачей.— Заплативъ за него полъ-кроны писарю, я отнесъ предписаніе туда, вмст съ шиллингомъ, даннымъ другому писарю за внесеніе меня въ книгу. Къ, этому времени мой капиталъ уменьшился до двухъ шиллинговъ, и у меня не только не было средствъ заплатить пошлину за экзаменъ, въ совт врачей, но просто нечмъ было существовать. Страпъ объявилъ мн, что онъ заложитъ все, что иметъ, даже бритвы, но не допуститъ меня до нужды. На эту крайность я не ршился, говоря, что лучше наймусь въ солдаты, о чемъ я уже не разъ думалъ, чмъ буду въ тягость ему.

При слов, солдатъ, Страпъ поблднлъ какъ смерть и на колняхъ просилъ меня выкинуть изъ головы эту мысль. Онъ такъ убдительно говорилъ и былъ такъ взволнованъ, что я общалъ ничего не предпринимать, безъ, его совта и содйствія. Это общаніе успокоило его, онъ, мн сообщилъ, что скоро получитъ недльное свое жалованье, а мн посовтовалъ, поискать Джаксона и вытребовать у него долгъ. Въ продолженіи нсколькихъ, дней я шлялся по городу, отыскивая его, но напрасно. Однажды, проголодавшись и привлеченный парами, выходящими изъ извстнаго читателю подвала, я зашелъ въ него, съ намреніемъ, утолить голодъ вареною говядиной на два пенни. Тутъ, къ крайнему моему удивленію, я засталъ Джаксона, обдающаго съ какимъ-то лакеемъ. Увидвъ меня, онъ вскочилъ и, схвативъ за руку, уврялъ, что радъ меня видть, и думалъ посл обда зайти ко мн. Я былъ такъ доволенъ этою встрчею и извиненіями въ его неакуратности, что, забывъ свою досаду, слъ за обдъ въ пріятномъ ожиданіи не только воротить свое, но и выманить у него общанную имъ сумму на расходы но экзамену.

Окончивъ обдъ, онъ простился со своимъ собесдникомъ и затащилъ меня въ ближайшую кофейню, гд, пожимая руку, снова принялся извиняться., ‘Вроятно я вамъ кажусь порядочной скотиной, мистеръ Рендомъ, сказалъ онъ. И признаюсь, я виноватъ, но вы, вроятно, извините меня, если я вамъ скажу, что причиною моего поступка было письмо отъ леди, на которой (что пока еще секретъ) я намренъ жениться. Это вамъ, можетъ быть, покажется страннымъ, но это совершенная истина.— У ней тысячъ пять фунт. cтеp. капитала. Что же до меня касается, то, право, не знаю, что во мн можетъ нравиться женщин, но, вы знаете, капризъ — въ такомъ случа зачмъ упускать свое счастіе. Я познакомился съ нею чрезъ лакея, обдавшаго съ нами. Теперь дло идетъ къ концу. Я…. но отойдемъ въ сторону…. я сдлалъ предложеніе, и день уже назначенъ — она очаровательное созданіе!— Пишетъ какъ ангелъ. Она знаетъ вс англійскія трагедіи не хуже актеровъ Дрюриленскаго театра! и такъ любитъ спектакль, что наняла квартиру подл театра. Но вотъ ея послднее письмо.’ Съ этими словами онъ всунулъ мн въ руки записку, показавшуюся мн, по прочтеніи, образцомъ безграмотности и невжества:

‘Милое созданіе!’

‘Такъ какъ ты составляешь милый предметъ для моихъ взоровъ, то моя химерическая фантазія безпрестанно рисуетъ идею о теб, тогда когда Морфей посылаетъ своихъ сыновъ на глаза спящихъ смертныхъ, и когда Фобъ сіяетъ съ своего полуночнаго трона.’

‘И до тхъ поръ, пока ты не будешь наслаждаться въ страдающихъ отъ любви объятіяхъ, мн будетъ казаться, что старикъ-время потеряло свои крылья и купидонъ свои стрлы.’

‘Непомнящая о себ
Клэрендеръ.’

Винчаръ-Ярдъ, Дрюрилэнъ.

Января 12-го.

Пока я читалъ, пріятель мой былъ въ какомъ-то экстаз, потиралъ руки, смялся и, наконецъ, схвативъ меня за руку, вскричалъ: ‘Вотъ стиль-то!— Дивное созданіе!— она боготворитъ меня.— Но знаешь ли, какое употребленіе я сдлаю изъ ея денегъ, какъ только он попадутъ ко мн въ руки? Во первыхъ, я отдамъ вамъ, но какъ вы посовтуете? Купить ли мн какое нибудь мсто, на которомъ бы я могъ подняться или помстье?’ Я, безъ размышленія, посовтовалъ купить помстье и поселиться въ немъ, тмъ боле, что онъ уже видлъ свтъ. ‘Я согласенъ съ вами, отвчалъ онъ,— только недостатокъ небольшого наличнаго капитала затрудняетъ меня’.— Знакомый мой въ Сити ухалъ за городъ недли на дв, а за жалованіемъ я опоздалъ сходить, замшкавъ у моей возлюбленной. Но на будущей недл будетъ перекличка въ Чатом, куда посланы корабельныя книги, и и просилъ одного пріятеля получить заменя деньги.’ — ‘Ежели за этимъ дло стало, то подождать нсколько дней, небольшая важность’, сказалъ я. ‘Вамъ кажется небольшая важность,’ прибавилъ онъ, ‘потому что вамъ неизвстно сколько у меня соперниковъ, готовыхъ воспользоваться моею оплошностію. Я низачто не буду испытывать ея терпнія — малйшее ея сомнніе въ моемъ равнодушіи погубитъ все, а такія случаи не встрчаются каждый день.’

Я согласился съ этимъ замчаніемъ и спросилъ его, что же онъ намренъ длать. На этотъ вопросъ онъ, потирая подбородокъ, отвчалъ: ‘Вся моя надежда на какого нибудь добраго пріятеля. Не знаете ли вы кого нибудь, кто бы далъ мн въ займы денегъ дня на два? Я уврил и его, что у меня нтъ никого знакомаго въ Лондон, и что, погибай я завтра, никто не дастъ гинеи, чтобы спасти меня.— ‘Несчастіе, просто несчастій,— воскликнулъ онъ.— Если бы было что заложить…. Да послушайте вотъ что — у васъ прекрасное блье,— прибавилъ онъ, ощупывая мою рубашку, и сколько ихъ у васъ?— я отвчалъ, что шесть съ манишками и шесть безъ нихъ. При этомъ онъ выразилъ удивленіе и сталъ клясться, что джентельмену не слдуетъ имть боле четырехъ. ‘Сколько вы думаете ихъ у меня?— вскричалъ онъ, клянусь вамъ, что только дв. Заложивъ же вашъ излишекъ, даже за полцны, мы соберемъ порядочную сумму. Эти рубашки стоять шиллинговъ шестнадцать. Слдовательно, заложивъ восемь, мы будемъ имть три фунта стерл. Это и довольно — такъ по рукамъ!— ‘Тише, тише, мистеръ Джаксонъ, возразилъ я, не распоряжайтесь моимъ бльемъ безъ моего согласія: вы отдайте мн лучше сперва полкроны, а тамъ мы уже поговоримъ о другомъ.— Онъ божился, что у него нтъ и шиллинга, но что онъ заплатитъ мн изъ денегъ, вырученныхъ закладомъ моихъ рубашекъ.

Это безстыдство взбсило меня. ‘Вы разсказываете все время о заклад моихъ рубашекъ,— сказалъ я, а почему же не заложить вашу шпагу мистеръ Джаксонъ? Мы и кажется, что за нее дадутъ порядочную сумму’.— ‘Нельзя, чортъ возьми: отвчалъ онъ, мн невозможно безъ нея никуда показаться. Но видя мою непреклонность касательно рубашекъ, онъ отстегнулъ шпагу и, указавъ мн на вывску трехъ шаровъ, просилъ заложить ее тамъ за два гинеи. Но всякое другое время я бы отказался отъ подобнаго порученія, но, сообразивъ, что, это единственный случай получить мои пять шиллинговъ, вошелъ въ лавку ростовщика и потребовалъ, именемъ Томаса Вильямса двухъ гиней подъ залогъ шпаги. ‘Не разъ она была уже у насъ, говорилъ ростовщикъ, да не за дн гинеи, а за тридцати шиллинговъ, но такъ какъ я увренъ въ выкуп, то, пожалуй, я дамъ требуемую сумму.— Получивъ деньги, а размнялъ ихъ и взявъ себ пять шиллинговъ, отдалъ остальные тридцать семь Джаксону. Пересчитавъ деньги, онъ воскликнулъ: — Нтъ, чортъ возьми! съ этимъ ничего не сдлаешь, а потому возьмите еще себ гинею.— Я поблагодарилъ его и отказался отъ предложенія, не надясь скоро возвратить занятое. При этомъ онъ, выпучивъ на меня глаза, замтилъ мн, что я еще новичокъ, а потому такъ и разсуждаю. Я же, прибавилъ онъ, имю весьма дурное мнніе о человк, отказывающемся при нужд занять у пріятеля.— Это признакъ подлаго характера

— Полно дурачиться, Рендомъ, отдайте мн пять шиллинговъ и возьмите гинею, я увренъ, что при первой возможности вы мн заплатите. Ежели же будете не въ состояніи — то я и спрашивать не стану.

Подумавъ о моемъ настоящемъ затруднительномъ положеніи, я согласился взять предлагаемое и, поблагодаривъ мистера Джексона, тащившаго меня въ театръ, отправился домой.

На другой день я сообщилъ обо всемъ Страпу.— Я вдь говорилъ теб, отвчалъ онъ, что ежели онъ шотландецъ, то бояться нечего, что же касается до его свадьбы, то можетъ быть по только ему, но и намъ удастся устроить свои дла такимъ же средствомъ. Ты вроятно слышалъ, какъ нашъ соотечественникъ, булочникъ, увезъ знатную леди и теперь держитъ собственную карсту. Между нами сказать, вчера утромъ я брилъ на дому одного богатаго джентльмена. Въ комнат была и дочь его, двушка бойкая, до того строившая мн глазки, что сердце у меня стучало какъ втреная мельница, а рука тряслась такъ, что я вырзалъ у старика кусокъ мяса. Онъ принялся ругаться и замахнулся на меня бичомъ, но она вступилась и усмирила отца. И чмъ же цирульникъ хуже булочника? При этомъ, вытащивъ кусокъ фабры, онъ принялся охорашиваться. Это заставило меня обратить на него вниманіе, и я съ удивленіемъ увидлъ, что, одвшись порядочно, онъ казался ловкимъ малымъ. Я поздравилъ его съ успхомъ, но онъ, замтивъ мою улыбку, назвалъ меня неврующимъ ни во что.

XVII.

При помощи этого врнаго друга, отдававшаго мн вс свои заработки, я сохранилъ въ цлости полгинеи до дня, назначеннаго къ экзамену. Съ бьющимся сердцемъ вошелъ и въ собраніе врачей, гд долженъ былъ подвергнуться этой церемоніи. Въ толп ожидающихъ я увидлъ и Джжксона, и подошедши къ нему, сталъ разспрашивать о его любовныхъ длахъ. Онъ отвчалъ, что не подвинулся еще ни на шагъ впередъ, благодаря отсутствію своего знакомаго и неполученію денегъ изъ Чатама. Я спросилъ о причин его присутствія въ этомъ зал и узналъ, что онъ иметъ дв цли, такъ что ежели первая не удастся, то онъ воспользуется другой, а съ этимъ намреніемъ онъ хочетъ держать экзаменъ на высшую степень. Въ эту минуту сторожъ провозгласилъ мое имя и голосъ его заставилъ меня вздрогнуть, какъ будто труба страшнаго суда. Но длать было нечего, меня ввели въ огромный залъ, гд я увидлъ, сидящихъ около стола, двнадцать суровыхъ лицъ. Одинъ изъ нихъ далъ мн знакъ приблизиться.

Первый вопросъ, предложенный мн, быль:— Гд я родился? На него я отвтилъ: — Въ Шотландіи.— Это мы уже знаемъ, отвчали мн, намъ до сихъ поръ только и приходилось экзаменовать шотландскихъ врачей, напавшихъ на насъ какъ саранча. Я спрашиваю, въ какой части Шотландія?— Я назвалъ мсто моего рожденія. Оказалось, что о такомъ онъ и не слыхивалъ. Потомъ онъ продолжалъ свои вопросы о моихъ лтахъ, о город, гд я воспитывался, о времени моего ученія.

Услыхавъ, что я былъ въ ученьи три года, онъ ужасно разсердился, увряя, что это срамъ и скандалъ для искуства выпускать врачами такихъ мальчиковъ.

Эти слова довели меня до того, что я едва устоялъ на ногахъ. Но толстый господинъ, сидвшій противъ меня, видя мое смущеніе, замтилъ, что мистеръ Спарлеръ уже слишкомъ нападаетъ на молодаго человка, и обращаясь ко мн, сказалъ, что мн нечего бояться и что онъ не допустить меня до обиды. Потомъ далъ мн время собраться съ духомъ, сталъ спрашивать изъ терапіи и остался очень доволенъ моими отвтами. Слдующій за нимъ экзаменаторъ, какъ видно, шутникъ, спросилъ меня, видлъ ли я производство ампутаціи и при утвердительномъ отвт, вскричалъ: ‘врно на мертвомъ? Но чтобы ты сталъ длать, ежели бы къ теб, посл сраженія, принесли человка съ отстрленною головою?’

Я отвчалъ, что подобные случаи мн не встрчались на практик, и что ни въ одномъ руководств хирургіи нтъ на этотъ случай никакихъ правилъ. Простота ли моего отвта или острота вопроса заставила всхъ улыбнуться, не знаю, но вс, исключая Спарлера, засмялись. Шутливый членъ присутствія, ободренный первою своею шуткою, предложилъ новый вопросъ: ‘Положимъ, что тебя призвали къ плеторическому субъэкту съ сильнымъ ушибомъ, то какъ ты поступишь?’ Я отвчалъ, что прежде всего пущу кровь. ‘Какъ, вскричалъ онъ, прежде чмъ сдлаешь перевязку руки?’ Но видя, что эта острота не удалась, передалъ меня слдующему, спросившему меня съ презрніемъ о метод леченія ранъ внутренностей. Я повторилъ ему методъ, описанный въ лучшихъ руководствахъ. Выслушавъ до конца, онъ съ усмшкою спросилъ меня: ‘И неужели ты думаешь, что при этомъ леченіи твой паціентъ выздороветъ?’ Я отвчалъ ему, что не вижу причины къ противному. ‘Это все такъ, сказалъ онъ, но видлъ ли ты выздоровленіе хотя одного изъ раненыхъ подобнымъ образомъ?’ Сказавъ ‘нтъ,’ я хотлъ прибавить, что никогда не видлъ ранъ внутренностей, но онъ остановилъ меня восклицаніемъ: ‘да и не увидишь. Я утверждаю, что раны внутренностей большія или малыя вс смертельны.’

Тутъ экзаменаторы, раздлившись на партіи, подняли такой шумъ, что президентъ заставилъ ихъ замолчать и выгналъ меня вонъ. По прошествіи четверти часа, и снова былъ введенъ и получилъ свой дипломъ съ требованіемъ уплатить пять шиллинговъ. Я отдалъ полгиніею, и сталъ у стола, въ ожиданіи сдачи. На приказаніе же выйти отвчалъ, что уйду, когда получу ее. При этомъ одинъ изъ нихъ, бросивъ мн пять съ половиною шиллинговъ, замтилъ, что я не былъ бы истымъ шотландцемъ, ежели бы не потребовалъ сдачи. Посл этого я долженъ былъ дать три шиллинга съ половиной сторожу и шиллингъ старух, метущей залъ.

Эта раздача понизила мои финансы до трехъ съ половиною пенсовъ, съ которыми я уже собирался улизнуть, какъ увидвшій меня Джаксонъ, подошелъ ко мн, прося подождать его и отправиться, по окончаніи его экзамена, съ нимъ въ городъ. Отказать человку, оказавшему мн услугу, я не могъ. Но меня удивила перемна, происшедшая въ эти полчаса въ его костюм. Изъ порядочно одтаго джентльмена онъ преобразился въ чучело. На немъ былъ старый съ просдью парикъ и выпачканная шляпа, приличная только трубочисту. На ше у него красовался кусокъ чернаго крепа, концы котораго онъ ввернулъ въ петли затасканнаго сюртука, шелковые блые чулки преобразились въ черные шерстяные, и его молодая физіономія въ старческую, посредствомъ морщинъ и бороды, имъ самимъ нарисованныхъ. При выраженіи моего удивленія, онъ засмялся, говоря, что это превращеніе сдлано по совту и съ помощію пріятеля, жившаго по близости и что конечно оно должно доставить ему большія выгоды, придавая ему боле почтенный видъ.

Наконецъ и его вызвали. Уродливость ли его фигуры возбудила всеобщее вниманіе, или его поведеніе и жесты, не свойственные его наружности, открыли глаза экзаменаторамъ, но его узнали и передали сторожу, для отвода въ Бридвелль {Бридвелль — исправительный домъ въ Лондон.}, такъ что вмсто того, чтобы видть его торжествующимъ съ дипломомъ хирурга въ рукахъ, я увидлъ его проходящаго передній залъ, какъ пойманнаго преступника. Подойдя къ намъ, онъ умолялъ насъ засвидтельствовать, что онъ Джонъ Джаксонъ, служившій вторымъ помощникомъ врача на корабл Елизавета. Въ случа же нашего отказа, ему придется идти въ Бридвелль.

Самому строгому анахорету невозможно было бы не разсмяться надъ его наружностію и плаксивымъ видомъ. Но насмявшись вдоволь, мы такъ успшно вступились за него, что сторожъ, получивъ полкроны, отпустилъ его. Чрезъ нсколько минутъ онъ съ прежнею веселостію клялся, что такъ какъ совтъ врачей отказался отъ его денегъ, то онъ угоститъ на нихъ своихъ друзей, и тутъ же пригласилъ насъ доставить ему удовольствіе своимъ сообществомъ. Было уже десять часовъ вечера, и такъ какъ мн приходилось идти далеко по совершенно незнакомымъ улицамъ, то я присоединился къ ихъ компаніи, въ надежд, что. Джаксонъ, по общанію, отправится, посл пирушки, ко мн. Онъ свелъ насъ къ своему пріятелю трактирщику, гд мы пили пуншъ до того, что начали затвать разныя дурачества. Я почувствовалъ чрезвычайное стремленіе къ женскому обществу и сообщилъ мое желаніе Джаксону, который чрезвычайно обрадовался возможности продлить нашъ кутежъ.

Заплативъ но счету, мы вышли на улицу съ крикомъ и пснями, и тотчасъ направились за нашимъ предводителемъ къ близь живущимъ прелестницамъ. Тутъ, выбравъ по своему вкусу, я предложилъ ей провести остатокъ ночи вмст, она изъявила желаніе получить впередъ вознагражденіе, не соотвтствовавшее моему карману. Поэтому мы разошлись къ немалому моему неудовольствію.

Между тмъ костюмъ Джаксона обратилъ на себя вниманіе двухъ прелестницъ и он, подсвъ къ нему, оказывали ему вс возможные знаки любезности въ благодарность за пуншъ изъ арака, которымъ онъ угостилъ ихъ. Наконецъ, не смотря на остроты и смхъ этихъ созданій, сонъ сталъ одолвать насъ и нашъ предводитель потребовалъ разсчета. Желая уплатить по счету, простиравшемуся до двнадцати шиллинговъ, онъ ползъ въ карманъ за деньгами, но напрасно искалъ ихъ, кошелекъ исчезъ. Это сперва его озадачило, но потомъ, схвативъ обихъ подл его сидящихъ дульциней, онъ клялся, что ежели ему не будутъ возвращены деньги, то онъ передастъ ихъ полицейскому. Хозяйка шепнула что-то лакею, и когда онъ вышелъ, спокойно спросила:— что такое случилось? Джаксонъ объявилъ ей, что его обокрали, и клялся, что если его не удовлетворятъ, то онъ ее и ея женщинъ отправитъ въ Бридвель.— Ограбили! вскричала она, ограбили! и въ этомъ дом. Господа, призываю васъ въ свидтели, что этотъ человкъ обезчестилъ меня и мое семейство! Въ это время вошелъ констабль. Ты не только мараешь мою репутацію, продолжала хозяйка, но длаешь насиліе моему семейству! Констабль, я требую взять подъ стражу этого господина, виновнаго въ буйств. Я еще потребую удовлетворенія съ него въ суд за безчестіе!

Пока я думалъ объ этомъ печальномъ окончаніи нашей пирушки, повздорившая со мной женщина сказала констаблю, что мы вс одной шайки, и требовала нашего общаго ареста,— что и было исполнено, ко всеобщему нашему горю. Джаксонъ же, часто бывавшій въ подобныхъ продлкахъ, и въ усъ но дулъ. Онъ въ свою очередь заставлялъ констабля арестовать хозяйку и ея сообщницъ. Насъ всхъ отвели въ тюрьму, гд Джаксонъ, ободряя насъ, сообщилъ констаблю о покраж, общая завтра принесть присягу въ справедливости этого предъ судьею.— Увидимъ! увидимъ!— закричала старуха,— чьей присяг поврятъ. Констабль, выводя насъ въ другую комнату, сказалъ ему: Я вижу, что вы вс новички въ этомъ дл, и жалю, что запутались въ такое скверное дло. Эту женщину я знаю ужъ давно. На нее было уже много жалобъ, но она каждый разъ увертывалась, пользуясь покровительствомъ судьи, которому даетъ каждую треть порядочную взятку. Такъ какъ она первая жаловалась, то ее первую и выслушаютъ, и она найдетъ людей, готовыхъ присягнуть, въ чемъ ей только вздумается обвинить васъ. Такимъ образомъ, ежели вы не покончите съ ней миромъ, то вамъ придется поплатиться мсячнымъ заключеніемъ въ Бридвелл. А если ей еще придетъ въ голову мысль обвинять насъ въ разбо и грабеж, то вы просидите въ Ньюгет, до будущаго засданія, и тогда васъ будутъ судить въ Олдъ-Бэлли {Old Bailey — уголовный судъ.} за уголовное преступленіе. Это послднее замчаніе подйствовало и на Джаксона, ршившагося помириться.

Коистабль вывелъ нашу противницу въ другую комнату для переговоровъ, и скоро убдилъ ее дать ему полномочіе. Онъ предложилъ полюбовную сдлку, на которую мы вс согласились. Собравъ съ каждой партіи по три шиллинга, онъ заказалъ миску пунша, въ которомъ и мы утопили вс враждебныя намренія, къ величайшей радости моей и двоихъ моихъ товарищей, бывшихъ въ ужаснйшемъ страх при словахъ: Бридвелль и Ньюгетъ.

Уже разсвло, когда мы окончили нашъ пуншъ, (на который пошелъ послдній мой шиллингъ), и собрались идти по домамъ, но коистабль далъ намъ замтить, что не можетъ отпустить насъ безъ разршенія судьи.

Это возобновило мою горесть и я проклялъ часъ, въ который уступилъ приглашенію Джексона. Къ девяти часами насъ свели въ домъ судьи, неподалеку отъ Ковентъ-Гардена. Судья, увидвъ констабля съ ватагою плнниковъ, привтствовалъ его словами: — А, мистеръ констабль, вы сегодня исправны. Откуда это скопище мошенниковъ? Потомъ, посмотрвъ на насъ, онъ продолжалъ:— Да вс эти воры, я вижу, старые гршники.— Вашъ покорный слуга, мистриссъ Гарриданъ! вроятно эти-молодцы грабили васъ? И вотъ старый мой знакомый,— ты, братецъ, поторопился, сказалъ онъ мн: — воротиться изъ ссылки,— но впередъ мы избавимъ тебя отъ издержекъ. Въ этотъ разъ хирурги уже перевезутъ тебя на свой счетъ. На мои увренія, что онъ видитъ меня въ первый разъ, онъ закричалъ: — Ахъ ты дерзкая каналья, и ты смешь уврять меня въ этомъ? Ты вздумалъ меня надувать своимъ сверными выговоромъ? Ей, писарь, напиши этому молодцу Mittimus. Его зовутъ Патрикъ Гахагонъ.

Тутъ Джаксонъ вступился за меня, доказывая, что я недавно изъ Шотландіи и принадлежу къ очень хорошей фамиліи и что меня зовутъ Рендомъ. Судья принялъ это за обиду, за насмшку надъ его памятью, которою онъ хвастался. И подойдя къ Джаксону, съ подпертыми въ бока руками, напалъ на него. А ты кто такой? Такъ я вру? Господа, замтьте, что этотъ молодецъ оскорбляетъ меня при исполненіи моей обязанности, но я тебя свяжу, потому что, не смотря на твою франтовскую одежду, ты просто мошенникъ.

Пріятель мои такъ былъ озадаченъ этою угрозою, что, поблднлъ, замолчалъ, а почтенный судья продолжалъ:— Теперь я вижу, что ты воръ — твое лице обвиняетъ тебя, ты весь дрожишь, совсть у тебя неспокойна: — тебя повсятъ, и гораздо было бы лучше и для свта и для тебя, ежели бы съ самаго начала была прервана преступная жизнь твоя.— Писарь, подойди и пиши сознаніе этого молодца!

Я страдалъ все это время, какъ подъ пыткою. Констабль же, попросивъ судью въ другую комнату, объяснилъ ему все дло. Выслушавъ его, судья воротился къ намъ съ улыбающеюся физіономіей и сказалъ намъ, что онъ иметъ привычку всегда застращать молодыхъ людей, въ надежд сдлать сильнйшее впечатлніе на ихъ умы, и тмъ заставить ихъ удаляться отъ распутства и шума. Такимъ образомъ, прикрывъ свою ошибку, какъ бы отеческою заботливостію, онъ отпустилъ насъ.

XVIII.

Мн ужасно хотлось спать, но товарищъ мой объявилъ, что намъ надо наши свидтельства представить въ морской департаментъ къ первому часу. Мы вс отправились туда, отдали свидтельства секретарю. По прочтеніи ихъ въ слухъ, я съ удовольствіемъ узналъ, что былъ удостоенъ званія втораго помощника третьяго класса. Мы вс обступили секретаря съ вопросами, есть ли вакансіи.— Онъ отвчалъ:— нтъ. Я же спросилъ его, не назначенъ ли какой нибудь корабль въ походъ? Посмотрвъ на меня съ презрніемъ, онъ, не говоря ни слова, вытолкалъ меня изъ присутствія и заперъ за собою дверь. Сошедши внизъ, мы стали толковать о нашихъ надеждахъ. Тутъ я узналъ, что каждый имлъ рекомендацію, и каждому была общана первая вакансія. Но вс они мало надялись на эти общанія, и врнйшимъ средствомъ считали взятку, которую предполагали дать секретарю, длившемуся ею съ старшими. Для этого каждый изъ претендентовъ былъ вооруженъ небольшимъ кошелькомъ. Меня также спросили, что я намренъ дать? Я отвчалъ, что еще не ршился, и отправился домой, проклиная судьбу, кляня жестокость дда и алчность родственниковъ, бросившихъ меня на жертву презрнію и бдности.

Занятый подобными черными мыслями, я отправился домой, къ удовольствію моего хозяина, безпокоившагося обо мн и воображавшаго, что со мною случилось какое нибудь несчастье. Страпъ же, заходившій навстить меня поутру, узнавъ, что я не ночевалъ дома, сходилъ съ ума отъ безпокойства. И, выпросившись у своего хозяина, пустился искать меня по городу, который онъ зналъ еще хуже меня. Не желая объявлять хозяину истину, я сказалъ ему, что, встртивъ вчера пріятеля, провелъ вечеръ и ночь у него, но спавши очень мало, по милости наскомыхъ, я намренъ былъ заснуть теперь, что я и сдлалъ, приказавъ разбудить себя, если вернется Страпъ. Это случилось около четырехъ часовъ пополудни. Но Страпь былъ въ такомъ вид, что я едва узналъ его. Этотъ привязанный ко мн брадобрй, отправившись въ собраніе врачей, искалъ меня тамъ безъ успха, оттуда зашелъ въ морской департаментъ, гд сторожъ., не зная меня, не могъ дать ему никакихъ свденій. Думая меня встртить на Шотландской алле, онъ отправился къ бирж, но и тутъ меня по оказалось. Наконецъ, онъ прибгнулъ къ крайнему, по его мннію, средству: спрашивать всякаго встрчнаго обо мн, перенося терпливо получаемыя въ отвтъ ругательства и толчки.

Не смотря на эти непріятности, онъ до того обрадовался мн, что едва не задушилъ въ своихъ объятіяхъ. Я разсказалъ ему мои ночныя похожденія, при чемъ онъ безпрестанно повторялъ любимую свою фразу: ‘Лондонъ — это пріемная чорта?’ Но мы еще не обдали, а потому онъ, сошедши внизъ, купилъ молока и булку, которыми мы и утолили свой голодъ. Онъ подлился со мною своими 18 пенсами и отправился.

По уход его, я принялся раздумывать о своемъ положеніи, пріискивая способъ добывать себ пропитаніе.— Я почувствовалъ нестерпимыя муки, при вспоминаніи о несчастной моей зависимости, и о томъ, что я проживаю деньги бднаго цирульника. Мое самолюбіе было сильно оскорблено. Не видя успха въ морскомъ департамент, я ршился вступить солдатомъ въ пшую гвардію. Это намреніе льстило моему самолюбію, и я уже мысленно нападалъ на непріятеля въ глав командуемаго мною полка, когда воротился Страпъ и прорвалъ мои мечты. Онъ обратился ко мн съ слдующею рчью: — Конечно, мистеръ Рендомъ, ты рожденъ джентльменомъ, и обладаешь большою ученостью — и съ виду, ты джентльменъ не хуже другихъ. Съ другой же стороны я сынъ бднаго, но честнаго сапожника — мать моя была трудолюбивая женщина до того времени, пока не принялась пить — но у всякаго есть свои ошибки — errare humanium est. Самъ же я цирульникъ, порядочно сложенъ, знаю по латын, немного по гречески — но чтожъ изъ того? я могу даже сказать, что видлъ свтъ.— Но и это не къ длу. Хотя ты и благородный, а я простаго происхожденія, но изъ этого еще не слдуетъ, чтобы я не могъ услужить теб. Дло вотъ въ чемъ:— Мой родственникъ, школьный учитель,— узнавъ о твоемъ положеніи… само собой разумется, что я уже расхвалилъ тебя… между прочимъ общалъ учить тебя даромъ англійскому произношенію, безъ котораго теб невозможно обойтись въ этой стран… и такъ, мой родственникъ говорилъ о теб французу аптекарю, нуждающемуся въ помощник. И по этой рекомендаціи ты можешь получить, когда теб угодно, пятнадцать фунтовъ въ годъ, со всмъ содержаніемъ.

Эта новость до того меня обрадовала, что, вскочивъ съ мста, я настаивалъ, чтобы мы тотчасъ же отправились къ моему будущему хозяину.

Аптекарь былъ маленькій, сухой и сморщенный человкъ. Лобъ его былъ вышиною въ дюймъ, носъ задранный къ верху, съ обихъ сторонъ его лица висло по мшку морщинистой кожи, какъ у обезьяны. Ротъ его такъ привыкъ къ улыбк, что онъ не могъ сказать слова, безъ того, чтобы не показать остатковъ зубовъ, состоящихъ изъ четырехъ желтыхъ клыковъ.— Этотъ господинъ, осмотрвъ меня съ головы до ногъ, сказалъ, перемшивая англійскую рчь французскими словами:— Ага! очень хорошо, молодой человкъ, желаю теб счастія: выпейте стаканъ пива и приходите ко мн завтра. Я поклонился ему и вышелъ изъ комнаты. Уходя, я слышалъ, какъ онъ сказалъ. ‘Ma foi! c’est un beau gargon, c’est un qaillard.’

Во время моего пребыванія у Краба, я выучился французскому языку и могъ не только читать французскихъ авторовъ, но и понималъ разговоръ.

Поступая же въ аптекарю, я ршился скрыть свои познанія отъ него и его семейства, въ надежд, что, стсняясь моимъ присутствіемъ, они выскажутъ что-нибудь, могущее мн послужить въ пользу или на забаву.

На другой дань пріятель Страпа отвезъ меня къ аптекарю. Но до вступленія въ должность, новый мой хозяинъ рекомендовалъ меня своему портному, общавшему сшить мн платье, съ тмъ, чтобы я уплатилъ за него, по полученіи жалованья. Страпъ перенесъ мое имущество въ назначенную мн комнату. Это было нчто въ род чулана въ третьемъ этаж, снабженнаго кроватью, стуломъ безъ спинки, глинянымъ безъ ручки кувшиномъ, бутылкою вмсто подсвчника, и трехугольнымъ кусочкомъ зеркала.

XIX.

На другой день, во время моей работы, въ аптеку вошла хорошо одтая, бойкая двушка, подъ предлогомъ взять понадобившуюся ей стклянку, въ самомъ же дл чтобы посмотрть на меня. Осмотрвъ маня украдкою, она вышла съ выраженіемъ презрнія на губахъ. Я легко угадалъ ея мысли и ршился отвчать ей невниманіемъ. За обдомъ, служанки, съ которыми я обдалъ, сообщили мн, что это единственная дочь моего хозяина, богатая невста, въ слдствіе чего за нею многіе ухаживаютъ. Два раза она уже была помолвлена, но свадьба расходилась, благодаря скупости отца, не желавшаго пожертвовать шиллингомъ на свадьбу.— За то, говорили слуги, дочь на него очень сердится и обходится съ нимъ не съ должнымъ уваженіемъ. Особенно она ненавидитъ его соотечественниковъ, въ чемъ, впрочемъ, подражаетъ матери. Изъ этихъ и другихъ намековъ я понялъ, что хозяинъ подъ башмакомъ у жены, что она женщина съ сильнымъ характеромъ,— любящая развлеченія, и смотрящая на дочь, какъ на соперницу.

Кром этихъ свденій я и самъ скоро сдлалъ множество открытій. Многозначащія улыбки М. Лавмана за спиною жены доказывали, что и онъ не очень доволенъ своею участью, а поведеніе его при капитан, квартировавшемъ у нихъ, ясно выражало его ревность. На меня вс смотрли какъ на слугу и въ продолженіи пяти дней я не слыхалъ ни одного слова ни отъ матери, ни отъ дочери. Послдняя (какъ мн сказала служанка) выразила даже за столомъ удивленіе, что ея отецъ нанялъ такого неловкаго помощника. Это меня задло за живое, и въ слдующее воскресенье я одлся въ новое мое платье, которое до того меня преобразило, что изъ меня вышелъ очень порядочный молодой человкъ.

Проведя большую часть дня въ обществ Страпа и другихъ знакомыхъ, я посл обда воротился домой. Дверь мн отворила сама миссъ и, не узнавъ меня, поклонилась мн. На ея привтствіе я отвчалъ низкимъ поклономъ и заперъ за собою дверь. Узнавъ меня, она покраснла, но не сходила съ мста. И такъ какъ, по узкости передней, я не могъ миновать, не задвъ ее, то долженъ былъ остаться на мст, при чемъ краснлъ и потупилъ глаза въ землю. Наконецъ, она опомнилась, побжала прочь и, смясь, сказала: ‘животное!’ — Съ этого дня она забгала въ аптеку подъ различными предлогомъ разъ по пятидесяти. Я ясно видлъ, что она перемнила мнніе обо мн и уже смотрла на меня какъ на человка, достойнаго ея вниманія.

Но гнвъ и гордость сдлали меня нечувствительнымъ къ ея прелестямъ и, не смотря на ея старанія, я оставался совершенно хладнокровнымъ. Это невниманіе скоро уничтожило ея благосклонность и, видя себя отвергнутою, она затаила въ сердц злобу на меня. Это чувство проявлялось въ ней при всякомъ удобномъ случа, то въ наговорахъ на меня отцу, то въ приказаніяхъ, унижавшихъ мое самолюбіе.

Такъ, однажды, она приказала мн вычистить сюртукъ ея отца и, при моемъ отказ, мы посчитались словами. Эта сцена кончилась слезами и крикомъ, на которые прибжала мать, вступившаяся за меня. Этимъ я былъ боле обязанъ ея желанію оскорбить дочь, чмъ справедливости. Во время ссоры дочь съ колкостію замтила, что въ глазахъ нкоторыхъ она всегда виновата, на что, конечно, есть причины, которыя хотя она и знаетъ, но презираетъ ихъ.

Эти намеки заставили меня обратить вниманіе на поведеніе моей хозяйки и скоро я замтилъ, что она ревнуетъ дочь къ капитану О’Донеллю, жившему въ дом. Мое же стараніе и знаніе дла расположили ко мн моего хозяина, и онъ часто говорилъ: ‘Pardi, c’estun bon garon!’

Дла у него было очень много, но такъ какъ у него покупали большою частію свои же собраты эмигранты, то доходы его были очень невелики. Впрочемъ, и расходы на матеріалъ соотвтствовали приходу. Не разъ удивлялся я его способности составлять лекарство по рецепту, не имя въ аптек не одного изъ входящихъ туда средствъ. Онъ, безъ зазрнія совсти, обращалъ устричныя раковины въ раковыя жерновки, простое деревянное масло въ миндальное, сахарный сиропъ въ бальзамическій, скапидарь въ копайскій бальзамъ и т. д.

Mr. Лавманъ уже нсколько разъ порывался ввести у себя за столомъ растительную діэту и, для этого, часто говорилъ похвальное слово кореньямъ и зелени, нападая на мясо. Но вс старанія не могли привлечь на его сторону даже жены его. Эта дама вообще очень мало обращала вниманіе на увщанія мужа. Будучи весьма пылкаго темперамента, она часто ршительно не думала о томъ, что длала, такъ что, однажды приказавъ мн нанять извощика, ухала съ капитаномъ въ Ковентъ-Гарденъ,— мужъ ея въ это время не быль дома. Дочь, пришедши изъ гостей, поужинала и легла, по обыкновенію, спать въ урочный часъ. Часу въ двнадцатомъ воротился домой хозяинъ, спрашивая, спитъ ли жена. Я ему разсказалъ — что она ухала вскор посл обда и еще не вернулась. Это подйствовало на него какъ ударь грома и онъ, отскочивъ назадъ, вскричалъ: ‘mort de ma vie! Что ты мн говоришь?— жены нтъ дома!’ Въ это время пришли отъ больнаго съ рецептомъ. Взявъ его, онъ самъ сталъ составлять лекарство, распрашивая меня какъ, когда и съ кмъ она ухала. Услыхавъ, что съ капитаномъ, онъ однимъ ударомъ раздробилъ въ куски ступку и скрежеща зубами, закричалъ: ‘Ah Irailresse!’

Я готовъ былъ разразиться смхомъ, когда стукъ въ наружную дверь спасъ меня. Отворивъ ее, я впустилъ хозяйку, которая тотчасъ-же обратилась къ мужу съ словами: ‘Ты уже врно воображала, другъ мой, что я пропала,— капитанъ О’Донелль былъ такъ добра, что свезъ меня въ театръ.’

— Въ театръ!— а такъ ты была въ театр,— вскричалъ мужъ.— Я думаю, славный былъ спектакль.

— Господи! чтоже такое случилось?— спросила она.

— Что случилось,— а вотъ что, ты просто дрянь,— я теб покажу, какъ наставлять мн рога! Pardieu! Этотъ капитанъ О’Донелль не больше ни меньше, какъ…

Въ, это время капитанъ, расплачивавшійся у дверей съ извощикомъ, вошелъ въ комнату и съ грознымъ видомъ спросила,: ‘Кто я такой?’

М-r. Лавманъ тотчасъ же перемнила, тонъ и съ улыбкой сказала,: ‘О! Serviteur! Monsieur te capitaine, vous tes un galant homme.— Ma femme est fort oblige’ И, оборотившись ко мн, проворчалъ: ‘et diablement obligeante sans doute.’

— Послушайте, M-r. Лавманъ,— сказалъ капитанъ, я честный человкъ и думаю, что вы на столько образованы, чтобы не обижаться услугами, которыя оказываю вашей жен.’

Эти слова совершенно успокоили аптекаря и онъ со всею французскою любезностію, сталъ уврять капитана въ своей благодарности за честь, оказанную жен. Посл такаго миролюбиваго окончанія этого происшествія, вс улеглись спать. На другой день я, занимаясь въ аптек, чрезъ открытую дверь, увидлъ разговаривающихъ въ гостиной дочь аптекаря и капитана. На лиц миссъ выражались досада и презрніе, но капитанъ скоро нашелъ средство уничтожить ихъ и заключилъ мировую поцлуемъ. Это дало мн понятіе о причин ссоры. Но, не смотря на всю мою бдительность, я не могъ открыть между ними никакой преступной связи. Между тмъ мн показалось, что я сдлалъ побду надъ одной изъ служанокъ, и, однажды ночью, желая воспользоваться отсутствіемъ двушки, спавшей вмст съ нею и ухавшей еще съ вечера въ Ричмондъ къ родственникамъ, я отправился въ ея комнату. Подошедши къ дверямъ, я, къ величайшей радости, нашелъ ихъ отпертыми и прокрался къ кровати. Но, представьте мое бшенство — я нашелъ ее крпко спящею въ объятіяхъ капитанскаго слуги! Я уже готовъ былъ надлать тысячу глупостей, но шумъ грызущей гд-то крысы испугалъ меня и я отправился въ обратный путь.

По разсянію ли моему, или уже это было предопредленіе судьбы, но, сходя внизъ, я, вмсто того, чтобы повернуть налво въ свою комнату, вошелъ въ дверь направо, т. е. въ комнату дочери хозяина. И тогда только опомнился, когда наткнулся на кровать.

Отступленіе было невозможно, потому что красавица не спала и, услыхавъ шаги, шептала, чтобы я не шумлъ и не разбудилъ бы шотландскаго дурака, спавшаго напротивъ.

Этотъ намекъ далъ мн понять, кого она ждала, но я не смутился и подошелъ ближе.

Тутъ я встртилъ самый благосклонный пріемъ. Разговоръ нашъ поддерживала она, я же молчалъ, она смялась надъ глупымъ шотландцемъ и до того бранила меня, что я нсколько разъ порывался открыться.

Но меня утшала мысль о легкомъ мщеніи и о томъ, что репутація ея была въ моихъ рукахъ. Она мн объявила, что пора уже подумать о спасеніи ея чести бракомъ, такъ какъ она уже скоро не въ состояніи будетъ скрывать слдствія ихъ связи. Въ это время меня испугалъ шумъ въ моей комнат, я бросился туда и замтилъ силуетъ мужчины, крадущагося вонъ. Ставъ въ сторон, я пропустилъ его и видлъ, какъ онъ сбжалъ внизъ. Легко было догадаться, что это былъ капитанъ, заспавшійся и опоздавшій на свиданіе. Найдя дверь мою отпертою онъ пошелъ въ мою комнату и, испуганный паденіемъ опрокинутаго имъ стула, убрался въ свою комнату, отложивъ свиданіе до будущаго времени. Теперь я уже не думалъ возвращаться въ комнату миссъ, и замкнувъ свою дверь, заснулъ, поздравляя себя съ неожиданнымъ счастіемъ. На другой день жалобы капитана на свое несчастіе и извиненія за произведенный имъ шумъ открыли глаза моей молодой хозяйк. Легко представить себ ихъ обоюдное огорченіе. Ее очень безпокоила откровенность, съ которою она высказалась мн о своемъ положеніи и страхъ моего мщенія, за слишкомъ рзкія ея выраженія обо мн. Онъ же бсился отъ ревности, воображая, что ея горесть поддльная и что я былъ у нея съ ея согласія. Въ этотъ же день, она, заставъ меня одного въ аптек, устремила на меня глаза, полныя слезъ, и начала вздыхать самымъ трогательнымъ образомъ. Но я, помня данные мн ночью эпитеты и понимая, что пріемъ, мн сдланный, былъ назначенъ другому, не обращалъ на нее вниманія и она ушла, оскорбленная моимъ презрніемъ. Однако съ этого времени она стала обходиться со мною гораздо лучше, понимая, что я легко могу погубить ее. Жизнь моя сдлалась привольне, но я никакъ не могъ ршиться повторить моего ночнаго визита.

XX.

Однажды, возвращаясь отъ паціента изъ Чельша часу въ первомъ ночи, я вдругъ получилъ отъ невидимой руки ударъ по голов и три раны шпагою, повергнувшій меня безъ сознанія на землю. Придя въ себя, я стонами встревожилъ постителей сосдней пивной лавки. Они, найдя меня плавающимъ въ крови, внесли въ комнату и послали за врачемъ, который, перевязавъ мои раны, уврилъ меня, что он не смертельны. Раздумывая объ этомъ нападеніи, я пришелъ къ заключенію, что оно совершено не уличнымъ грабителемъ, потому, что, во первыхъ, эти люди не имютъ обыкновенія убивать, если не встрчаютъ сопротивленія, а во вторыхъ, деньги и вещи мои остались цлы. Слдовательно, нападеніе было сдлано или по ошибк, или по чьей нибудь тайной злоб. Но такъ какъ я не имлъ въ город другихъ враговъ, кром капитана и дочери моего хозяина, то естественно заподозрилъ ихъ, однако не ршился выказывать такого подозрнія, желая прежде убдиться.

Домой я воротился въ носилкахъ часовъ въ 10 утра и, проходя переднюю съ помощію носильщика, встртилъ капитана. Увидвъ меня, онъ отскочилъ назадъ, въ большомъ замшательств: конечно, оно могло произойти и отъ удивленія его при вид меня въ такомъ положеніи. Хозяинъ мой, узнавъ о происшедшемъ, выказалъ мн много сочувствія и, видя, что мои раны не опасны, веллъ отнести меня въ мою комнату, не безъ сопротивленія, впрочемъ, со стороны жены, уврявшей, что въ больниц мн будетъ лучше. Вс мои мысли были заняты идеей о мщеніи О’Донеллю и его возлюбленной, которыхъ я считалъ виновниками моихъ страданій. Миссъ (не бывшая до сего времени дома) вошла ко мн въ комнату, и, пожалвъ о случившемся, спросила: не подозрваю ли я кого. Устремивъ на нее пристально взоръ, я отвчалъ: ‘Да, подозрваю.’

Но она, нисколько не смутившись, тотчасъ же прибавила: ‘такъ требуй же уполномочія арестовать подозрваемаго, расходы тутъ пустые, и если у тебя нтъ денегъ, то я готова себ дать въ долгъ’. Эти слова не только поколебали мою увренность въ ея участіи, но даже въ виновности капитана. Поблагодаривъ ее за предложеніе, я объявилъ ей, что не намренъ начинать дла, не имя явныхъ доказательствъ, что хотя я и видлъ человка, напавшаго на меня, и хотя онъ и показался мн знакомымъ, но присягнуть по чистой совсти не могу.

Эту нершимость я показалъ съ тмъ, чтобы капитанъ, узнавъ о моемъ подозрніи, не скрылся бы до моего выздоровленія.

Чрезъ два дня я уже былъ на ногахъ и занимался въ аптек, такъ что хозяину не приходилось нанимать другаго на время моей болзни.

При первомъ удобномъ случа, во время отсутствія капитана, я забрался къ нему въ комнату, и приложивъ конецъ клинка, найденнаго въ моей ран, къ сломанной шпаг его, нашелъ, что они сходятся какъ нельзя плотне. Теперь сомнваться было нечего, надо было найти планъ мщеніи. Это меня занимало дней девять. Сперва я хотлъ послдовать примру моего врага и убить его, по противъ этого возстала честь моя. Потомъ я думалъ вызвать его на поединокъ, но меня остановила мысль о неувренности въ побд.

Наконецъ, я остановился на слдующемъ предположеніи: сговорившись съ Страпомъ и двумя другими пріятелями и добывъ себ костюмъ, я отправилъ съ наряженнымъ сообщникомъ къ капитану, въ воскресенье вечеромъ, письмо слдующаго содержанія.

‘Сэръ!

‘Вамъ вроятно будетъ пріятно узнать, что мужъ мой ухалъ сегодня въ Багшотъ и не вернется до завтрашняго утра. Поэтому, ежели вы имете что-нибудь передать мн, то я надюсь, вы воспользуетесь настоящимъ случаемъ.

Готовая къ услугамъ’ и т. д.

Письмо было подписано именемъ жены аптекаря, жившаго въ Чильш, за которою, какъ я слышалъ, О’Донелль ухаживалъ. Все намъ удалось какъ нельзя лучше.

Влюбленный поспшилъ на свиданіе и встртилъ насъ на томъ самомъ мст, гд ранилъ меня. Мы разомъ бросились на него, отняли шпагу и, содравъ съ него платье, принялись счь его крапивой. Покрытый пузырями съ головы до ногъ, онъ просилъ и плакалъ, но все напраснр. Удовлетворивъ своему мщенію и спрятавъ подъ заборомъ его одежду, мы отпустили его отыскивать дорогу домой, куда я поспшилъ прійти прежде его.

Посл я узналъ, что, пробираясь къ неподалеку жившему пріятелю, онъ встрченъ былъ ночнымъ патрулемъ и отведенъ въ тюрьму. Отсюда онъ послалъ къ себ на квартиру за платьемъ, но воротился домой, укатавшись въ байковое одяло, потому что былъ не въ состояніи вытерпть прикосновенія платья. За нимъ ухаживали съ величайшею заботою мать и дочь, старикъ же аптекарь не могъ скрыть своей радости, подмигивая мн и улыбаясь при составленіи для паціента мази. Мое удовольствіе было постоянно поддерживаемо ежедневнымъ видомъ страданія соперника отъ образовавшихся на немх язвъ,— и мое щеніе было удовлетворено, не только этимъ наружнымъ его страданіемъ, но и моральнымъ, котораго я не предвидлъ. Разсказъ о его несчастіяхъ, напечатанный въ газетахъ, помогъ людямъ, нашедшимъ его платье, узнать кому оно принадлежитъ. На другой день платье это было принесено къ хозяину въ цлости, недоставало только нсколькихъ писемъ, въ числ которыхъ было и мною писанное. Вс они были любовнаго содержанія, и попали въ руки извстной сплетнями писательницы. Она, слегка украсивъ ихъ, пустила въ печать.

Я долго упрекалъ себя за опрометчивость, при мысли, что необдуманно написаннымъ письмомъ могу разстроить семейное счастіе порядочнаго человка, но успокоился, узнавъ, что Чельтнейскій аптекарь началъ процессъ съ типографщикомъ, за безчестіе, считая письмо поддлкою скрывшагося автора. Наши же дамы были другаго мннія объ этомъ, и я увидлъ, что ихъ заботы о больномъ сперва значительно уменьшились, а потомъ и совершенно прекратились. Ему нельзя было не замтить этой перемны, и по обновленіи на немъ кожи, онъ заблагоразсудилъ убраться. Въ одну ночь онъ дйствительно скрылся, обокравъ своего слугу и оставивъ ему только то, что было на немъ надто.

Чрезъ нсколько дней, посл его бгства, м. Лавманъ взялъ подъ свое сохраненіе оставшійся посл него сундукъ, воображая по его тяжести, что содержащееся внутри его достаточно вознаградитъ за неуплаченное капитаномъ за квартиру. Не получая цлый мсяцъ свдній о бглец, онъ приказалъ мн взломать сундукъ, но, къ огорченію и удивленію моего хозяина, мы нашли тамъ груду камней.

Вскор посл этого, Страпъ сообщилъ мн о сдланномъ ему предложеніи хать за границу съ какимъ-то джентльменомъ въ качеств камердинера. Но не смотря на вс выгоды, предстоявшія ему, онъ не соглашался разстаться со мною.

Въ это время я, по свойственной людямъ неблагодарности, тяготился уже его дружбою и, пріобртая новыя боле почетныя знакомства, даже стыдился безцеремонности и пріятельскаго расположенія цирульника. Поэтому, подъ предлогомъ желанія ему добра, я уговорилъ его, посл долгаго сопротивленія, хать. Черезъ нсколько дней, онъ простился со мною, проливая потоки слезъ, которыхъ и я не могъ видть безъ волненія. Теперь я уже считалъ себя совершеннымъ джентльменомъ. Выучился танцовать у одного француза, посщалъ театры и сдлался оракуломъ ближней кофейни, гд всякій спорь отдавался на мое разршеніе. Я познакомился съ дамой, заставлявшей меня влюбиться въ себя, и посл долгихъ исканій вымолилъ у нея согласіе на бракъ. Ее считали за богатую наслдницу, и я, благославляя судьбу, уже готовился довершить свои желанія женитьбою. Но однажды утромъ я зашелъ къ ней на квартиру и, не видя служанки, по праву жениха пробрался въ спальню, гд, къ величайшему моему смущенію, нашелъ ее въ объятіяхъ мущины. Небо спасло меня отъ необдуманнаго поступка. Я вышелъ тихонько на улицу, благословя Бога, открывшаго мн глаза, и твердо ршившись избгать брачныхъ узъ на будущее время.

XXI.

Въ это время, хозяинъ отдалъ квартиру въ наемъ моему соотечественнику и знакомому сквайру Гаука. Онъ уже былъ лейтенантъ арміи и принялъ такую воинственную осанку, что, при встрч съ нимъ, я боялся, чтобы онъ, вспомнивъ о своемъ бгств изъ города не вызвалъ бы меня въ свою очередь. Но забывъ ли въ самомъ дл мою физіономію или желая непризнавать меня, но онъ не обращалъ на меня вниманія, и я скоро избавился отъ своихъ опасеній.

Скоро посл его перезда къ намъ, я имлъ случай убдиться, что, не смотря на вншнюю перемну, онъ остался тмъ же Гаука. Возвращаясь однажды поздно ночью отъ паціента, я услыхалъ шумъ на улиц и, подойдя ближе, увидлъ двухъ джентльменовъ подъ стражею троихъ полицейскихъ. Плнники, обезображенные грязью, горько жаловались на потерю шляпъ и париковъ. Одинъ изъ нихъ, шотландецъ по разговору, предлагалъ гинею за освобожденіе, но полицейскій, говоря, что одинъ изъ его товарищей сильно раненъ, не соглашался отпустить его.

Привязанность моя къ родин была такъ велика, что я не могъ видть безъ сожалнія страждущаго шотландца, а потому сшибъ палкою съ ногъ полицейскаго, державшаго заинтересовавшую меня особу. Освободившись, онъ бросился бжать, оставивъ меня раздлываться съ полицейскими, что я и сдлалъ, но не безъ урона, получивъ отъ одного изъ нихъ ударъ, едва не лишившій меня употребленія одного глаза. Кое-какъ я добрался домой, гд я узналъ, что капитанъ Гаука, былъ избитъ и ограбленъ толпою мошенниковъ. Хозяинъ, приказавъ мн приготовить мягчительное промывательное и успокоительное питье для паціента, выпустилъ изъ него унцевъ одиннадцать крови. Разспросивъ его слугу о случившемся, я узналъ, что Гаука воротился только что передо мной безъ шляпы и парика,— и тотъ-часъ же сообразилъ, что его-то я и спасалъ отъ полицейскихъ. Между тмъ, глазъ мой сильно распухъ. Проклиная свою горячность, я ршился разсказать все дло въ отмщеніе трусу, за котораго я пострадалъ. На другой же день, когда онъ, въ присутствіи обихъ моихъ хозяекъ, сталъ хвастать своими вчерашними подвигами, я разсказалъ, какъ все происходило, приведя въ доказательство подбитый мой глазъ и упрекая его въ трусости и неблагодарности. Это такъ озадачило Гаука, что онъ нсколько времени не зналъ что говорить, а остальные посматривали другъ на друга, но моя хозяйка, пожуривъ меня за дерзкое обращеніе, общала выгнать за вмшательство въ ихъ разговоръ. При этомъ Гаука, оправившись, возразилъ, что, можетъ быть, я принялъ кого-нибудь другаго за него, и что онъ прощаетъ мою ошибку тмъ боле, что я пострадалъ за свое вмшательство, но что онъ совтуетъ мн впередъ быть осмотрительне, и не обижать невинныхъ людей. Миссъ выхваляла великодушіе капитана, прощающаго человка, старавшагося унизить его, и я началъ подозрвать, что ея похвалы были не безъ особенной цли. Дйствительно, скоро я убдился, что эта интересная особа, видя, что слдствія ея связи съ О’Донелломъ становились замтне, съ каждымъ днемъ, такъ ловко поддлывалась къ новому жильцу, что мене чмъ черезъ дв недли они, сказавши, что дутъ въ театръ, отправились во Флитъ и обвнчались, а на утро пріхали домой испрашивать благословенія отца и матери.

Предусмотрительные родители не заставили себя долго просить. Аптекарь былъ очень доволенъ замужествомъ своей дочери, съ человкомъ состоятельнымъ, не требовавшимъ приданаго, а жена его рада была отдлаться отъ соперницы, отбивавшей у ней поклонинка, и отъ шпіона, мшавшаго всемъ ея удовольствіямъ. Я тоже былъ доволенъ этимъ мысленно наслаждаясь моимъ нечаяннымъ торжествомъ, надъ непріятелемъ которому я наставилъ рога еще задолго до его свадьбы. Но я не предвидлъ бури, собиравшейся надъ моею головою. Гаука, хотя и не показывалъ вида, но былъ жестоко оскорбленъ моимъ разсказомъ, о его трусости и упреками, и, затаивъ злобу до поры до времени, теперь передалъ свое негодованіе жен которая, въ свою очередь, имла достаточно причинъ ненавидть меня. Она съ радостью вступила въ заговоръ противъ, меня, и супруги начали придумывать планъ, долженствовавшій довести меня, ежели бы онъ удался, до постыдной смерти.

Мой хозяинъ уже давно замчалъ, что медикаменты пропадаютъ у него изъ аптеки, и будучи не въ состояніи добиться отъ меня отчета въ ихъ расход, наконецъ вышелъ изъ себя и прямо обвинялъ меня въ ихъ покраж.

— Чортъ возьми!— закричалъ онъ однажды — надо обыскать тебя, pardonne moi, надо искать, и я требую la clef de voire collie.

Я такъ былъ огорченъ этимъ, подозрніемъ, что слезы выступили у маня на глазахъ. Вытащивъ ключи, я сказалъ ему, что онъ можетъ удостовриться сейчасъ же въ моей невинности, но что ему трудно будетъ, потомъ, удовлетворить меня за неосновательное подозрніе.

Онъ взялъ ключъ и, сопровождаемый всмъ семействомъ, вошелъ, въ, мою комнату, бормоча про себя ‘he! bien! nous verrons,— nous verrons!’ Но представьте мой ужасъ, и удивленіе, когда, открывъ, мой сундукъ, онъ вытащилъ горсть пропавшихъ, медикаментовъ! ‘Ah, he! vous tes bien venu вскричалъ аптекарь, pardieu, mon Roderique, vous les lort innocent!’

У меня нехватило духа выговорить ни одного слова въ мое оправданіе, и я стоялъ, безъ мысли и движенія, слушавъ, замчанія присутствующихъ. Слуга сожаллъ, о моемъ несчастіи, говоря: ‘кто бы подумалъ объ этомъ?’ хозяйка, воспользовавшись случаемъ, представляла безразсудство довряться постороннему, а мистриссъ Гаука говорила, что никогда не имла доврія ко мн и предлагала тотчасъ же арестовать меня и отправить въ Ньюгетъ. Мужъ, ея уже пошелъ за констэблемъ, но м. Ловманъ, предвидя издержки и боясь, чтобы при слдствіи не открылись нкоторыя его продлки, остановилъ его, говоря: ‘Restez, mon fils, restez. Правда, что этотъ молодой человкъ совершилъ преступленіе — но Господь милосердъ и пошлетъ ему раскаяніе, я же не хочу, чтобы кровь его была на моихъ рукахъ…’ Лейтенантъ и его жена употребляли вс возможныя старанія убдить его арестовать меня, выставляли ему на видъ, что онъ вредитъ обществу, отпуская безнаказанно такого злодя, который, отдлавшись теперь такъ, легко, надлаетъ еще большихъ бдъ. Но, ко всмъ ихъ, доводамъ, онъ оставался глухъ, и, обращаясь ко мн, сказалъ: ‘ступай, несчастный, и сейчасъ, же оставь мой домъ, и постарайся загладить свой поступокъ.’

Къ этому времени негодованіе вывело меня изъ оцпененіи и я въ свою очередь сталъ говорить:

‘Сэръ, сознаюсь, что я кажусь виноватымъ, но вы на столько же обмануты, на сколько а оскорбленъ. Я сдлался жертвою ненависти вотъ этого бездльника, (указавъ на Гаука) успвшаго вложить вашъ товаръ въ мой сундукъ, съ тмъ, чтобы обвинить и погубить мою репутацію. Причина его ненависти есть его собственное сознаніе въ оскорбленіи меня еще въ моемъ отечеств и въ своей трусости при отказ дать мн за обиду удовлетвореніе, дале, видя во мн свидтеля его безчестнаго поступка въ этомъ город, онъ естественно хочетъ стереть съ лица земли улику его трусости и подлости. И это-то все заставляло его хлопотать о моей погибели. Да и вы, прибавилъ я, обращаясь къ мистриссъ Гаука, и вы, сударыня, приняли слишкомъ горячо къ сердцу, чувства вашего мужа. Я часто встрчалъ непріязнь вашу ко мн, причину которой, хотя и очень хорошо знаю, но не намренъ объявлять теперь. Но берегитесь довести меня до крайности.’

Это ее взбсило до такой степени, что, съ пылающимъ лицомъ, глазами на выкат, она подбжала ко мн и плюнула мн въ лицо, ругая меня подлецомъ и клянясь, что не останется жить въ дом, ежели отецъ ея не отправитъ меня въ тюрьму. Гаука же, пріосанившись, говорилъ, что онъ презираетъ сказки, сочиненныя мною на его счетъ, по что ежели я буду безчестить его жену, то онъ убьетъ меня. На эту угрозу я отвчалъ: ‘Я бы благодарилъ небо, еслибы оно послало мн случай встртить тебя гд нибудь въ уединенномъ мст, я бы съумлъ наказать подлеца и избавилъ бы свтъ отъ негодяя. Да и теперь мн ничто не мшаетъ это сдлать,’ сказалъ я, схвативъ пустую бутылку.

При этомъ движеніи, Гаука и его тесть такъ поторопились отступить, что, столкнувшись другъ о друга, полетли внизъ по лстниц кубаремъ, хозяйка упала въ обморокъ, а дочь ея спрашивала меня, не хочу ли я убить ее. Я уврилъ ее, что и не помышляю о томъ, а оставляю ее на терзанія собственной ея совсти, но твердо ршился раздвоить при первомъ удобномъ случа носъ ея мужа.

Въ слдъ за этимъ, я спустился внизъ и встртилъ трепещущаго аптекаря съ пестикомъ въ рукахъ, сзади его шелъ Гаука съ обнаженною шпагой. Я потребовалъ перемирія, выказывая при этомъ мирныя мои намренія. Гаука вскричалъ: ‘разбойникъ ты убилъ мою жену,’ а аптекарь вторилъ ему крикомъ: ‘Ah coquin! гд моя дочь.’ ‘Мистриссъ наверху, отвчалъ я, совершенно невредима и вроятно чрезъ нсколько мсяцевъ наградить васъ за заботливость. Въ это время она закричала имъ, чтобы они отпустили меня, на что отецъ ея и согласился. Видя, что невозможно доказать мою невинность, я тотчасъ же отправился къ школьному учителю, съ намреніемъ оправдаться предъ нимъ, но онъ выхалъ изъ города дня на три. Я обратился за совтомъ къ знакомымъ, но они, услыхавъ уже прежде о моемъ приключеніи, не захотли даже видть меня. Теперь я находился въ худшемъ, нежели когда либо, положеніи. Прежде, хотя я былъ и бденъ, но по крайней мр съ добрымъ именемъ и крпкимъ здоровьемъ.

Теперь репутація моя была замарана, деньги растрачены, друзья отказались отъ меня, здоровье пострадало, и единственный человкъ, къ которому я бы могъ прибгнуть за помощію, врный Страпъ, былъ въ отсутствіи.

Въ этихъ тяжелыхъ для меня обстоятельствахъ я ршился перебраться на мою старую квартиру, гд прожилъ дня два въ ожиданіи прізда мистеръ Конкорданса (школьнаго учителя). Я надялся, оправдавшись предъ нимъ, получить при его помощи другое мсто, но ошибся въ разсчет. М. Ламанъ предупредилъ меня. Едва я явился къ старику, какъ онъ, но давая мн времени выговорить своего оправданія, закричалъ: ‘Нтъ! этимъ ты меня не проведешь. Сожалю, что я замшанъ въ этомъ дл, и впередъ буду осторожне. Съ этихъ поръ я никому ни врю — ни отцу, зачавшему меня, ни единоутробному брату! Воскресни самъ Давидъ, я его приму за обманщика. И явись самъ Геній правды, я усумнюсь и въ немъ.’ Я отвчалъ ему, что когда нибудь онъ убдится въ моей невинности и раскается въ своей поспшности. ‘Случись это, отвчалъ онъ, и вс мои внутренности возрадуются. А до того времени я попрошу васъ прекратить со мной всякія сношенія. Тутъ страдаетъ моя добрая слава. О Господи! меня примутъ за вашего сообщника и укрывателя, уличные мальчишки будутъ гонятся за мной.’

Я былъ не въ дух наслаждатся его замысловатыми выраженіями и безъ церемоній ушелъ, оглушенный страшною перспективою будущности. Однако я сообразилъ, что мн надо соразмрить расходы съ моимъ печальнымъ положеніемъ, и нанялъ комнату въ Сентджильскомъ предмстья, за девять пенсовъ въ недлю. Тутъ я ршился вылечится, заложивъ три рубашки на покупку лекарствъ и пищи на первый случай.

Однажды я былъ выведенъ изъ моей задумчивости стонами въ сосдней комнат, и вошедши туда, нашелъ молодую женщину, лежавшую безъ признака жизни на бдной кровати. Я далъ ей понюхать амміаку, и у ней сперва показалась краска въ лиц, а затмъ она открыла глаза.

Но представьте мое удивленіе, когда я узналъ въ ней предметъ моей прежней страсти, съ которою я едва не соединился неразрывными узами. Ея жалкое положеніе наполнило мое сердце сожалніемъ и я бросился обнимать ее. Она меня тотчасъ же узнала, и сжимая меня въ слабыхъ своихъ рукахъ, проговорила: ‘мистеръ Рендомъ. Я не заслуживаю жтихъ заботь, я низкое существо — оставьте меня, пусть я заглажу смертію какъ это, такъ и другія преступленія.’ Я ободрялъ ее какъ могъ, прощалъ ее за все, до меня касавшееся, и общалъ, не смотря на свою бдность, раздлить съ нею послдній грошъ. Она казалась чрезвычайно тронутою моею заботливостію и, цлуя мои руки говорила: ‘Вы слишкомъ великодушны! я бы желала жизнію моею выразить вамъ благодарность, но погибаю отъ голода.’ Тутъ она снова потеряла сознаніе.

Эта ужасная крайность, тронувшая бы самого черстваго человка, произвела на меня, обладавшаго сильною чувствительностію, потрясающее дйствіе. Я сбжалъ внизъ и послалъ хозяйку въ аптеку за лекарствомъ. Самъ же, воротясь къ больной, началъ употреблять всевозможныя усилія, чтобъ привести ее въ чувство. Съ большимъ трудомъ я достигъ цли, давъ ей выпить возбуждающее средство, потомъ, согрвъ немного вина съ поджаренымъ хлбомъ, заставилъ ее проглотить нсколько глотковъ. Тутъ она совершенно оправилась и объявила мн, что въ продолженіи сорока восьми часовъ у нея во рту не было куска хлба. На мои нетерпливые вопросы о причинахъ ея настоящаго положенія, она объявила мн, что сильно заболла и, лишенная всякихъ средствъ, должна была поселиться въ этой квартир. Тутъ, отдавшись въ руки публиковавшему о себ врачу, она должна была, проживъ вс наличныя деньги, продать все свое имущество, чтобы удовлетворить алчности этого шарлатана и уплатить хозяйк. Три дня тому назадъ, онъ бросилъ ее въ худшемъ, нежели когда нибудь, состояніи, и теперь у нея ничего не остается, кром платья, въ которое она одта.

Поговоривъ объ ея жалкомъ положеніи, я предложилъ ей перебраться въ мою комнату, что значительно сократило наши расходы. Я взялся вылечить ее. Она съ радостію согласилась и стала тотчасъ приводить намреніе въ исполненіе. Въ ной я нашелъ не только пріятную собесдницу, разсявшую мою печаль, но и заботливую и врную няньку.

Однажды выразивъ удивленіе, что женщина съ ея образованіемъ, умомъ и красотою спустилась такъ низко, я услыхалъ отъ нея, что именно эти-то преимущества и были причиною ея паденія. Это меня такъ удивило, что я просилъ ее передать мн исторію своей жизни.

XXII.

‘Мой отецъ, начала она — былъ богатый купецъ въ Сити, но, потерпвъ значительныя потери, удалился подъ старость съ женою въ небольшое имніе, купленное имъ на оставшіяся деньги.

Я же, въ это время лтъ восьми, была оставлена въ город для воспитанія, жила у тетки строгой пресветиріанки, до того надовшей мн поученіями о долг человчества, что я возненавидла ея вроисповданіе. Выростая, я познакомилась со многими молодыми двицами, изъ которыхъ одна, пожалвъ о моемъ строгомъ заточеніи, внушила мн, чтобы я, сбросивъ навязанныя мн понятія, училась бы думать сама за себя и для этого совтовала мн читать Шафебюра, Тиндали, Гоббеса и вообще вс сочиненія, отступившія отъ стараго образа мышленія. Я послдовала ея совтамъ и, въ короткое время, стала извстною либералкою. Гордая своими познаніями, я вызывала людей на споръ во всхъ собраніяхъ и пріобрла названіе философа. Немногіе ршались спорить со мною.

Тщеславіе вскружило мн голову и я вздумала обратить тетку къ моему образу мыслей, но она, замтивъ мое отступничество, испугалась и написала отцу о моей ереси, умоляя его, ради спасенія души моей, взять меня изъ города, гд я пріобрла такія гршныя начала. Въ слдствіе этого отецъ потребовалъ меня въ деревню.

Долго я не могла привыкнуть къ уединенію и находить удовольствіе въ моемъ новомъ положеніи. Но, наконецъ, свыкшись съ нимъ, я вознаграждала себя въ свободныя отъ домашнихъ занятій минуты чтеніемъ (мать моя умерла три года тому назадъ).

Обладая сильнымъ воображеніемъ, я предалась поэзіи и романамъ, такъ что сосди смотрли на меня, какъ на оригинальное существо. Однажды вечеромъ, блуждая съ книгою въ рукахъ по сосднему лсу, я услышала недалеко отъ себя восклицаніе: ‘Чортъ возьми! что за дивное существо!’ и въ тоже время увидла себя въ рукахъ извстнаго пьяницы сквайра. Я закричала и сопротивлялась ему съ силою, удвоенною бшенствомъ и гнвомъ. Во время нашей борьбы подъхалъ другой всадникъ и, видя даму въ такомъ положеніи, кинулся мн на помощь. Мой же противникъ, взбшенный вмшательствомъ или раздраженный упреками вновь прибывшаго, бросился къ своей лошади и вытащивъ изъ сдла пистолетъ, выстрлила, въ моего избавителя, но промахнулся. Этотъ же ударомъ рукоятки своего кнута распростеръ его у своихъ ногъ, и наступивъ ему на грудь, грозилъ смертію. Тутъ я вступилась и требовала ему пощады. Избавитель мой отпустилъ его, заставивъ его попросить прощеніе.

Потомъ услужливый незнакомецъ довелъ меня до дому. Отецъ мой, узнавъ объ оказанной мн услуг, обласкалъ его, и требовалъ, чтобы онъ остался у него до слдующаго утра. Естественно, что мое спасеніе внушило мн благодарность къ моему избавителю, но его наружность и разговоръ пробудили во мн другое чувство. Ему было около двадцати двухъ лтъ, росту онъ былъ выше средняго, волосы его, завязанные лентою, были каштановаго цвта, лобъ его гладкій и высокій, орлиный носъ, ясные голубые глаза, розовыя губы, блые какъ снгъ зубы и открытая физіономія.

— Но къ чему описывать эти подробности? Безъ комплимента, онъ былъ чрезвычайно похожъ на тебя. И не знай я хорошо его семейства, я бы поклялась, что вы братья. Говорилъ онъ мало, но не изъ ложной стыдливости, и все имъ сказанное было умно и необыкновенно. Однимъ словомъ, онъ была, рожденъ на погибель нашего пола. Онъ велъ себя очень скромно, но изъ его значительныхъ взоровъ, я видла, что онъ благословлялъ судьбу, познакомившую насъ.

Всю ночь воображеніе рисовало мн сумазбродныя картины. Въ моемъ спасеніи и въ удачной помощи незнакомца, влюбившагося тотчасъ же въ освобожденную отъ опасности двушку, было столько романическаго, что все читанное мною о любви и рыцарств живо представилось моей фантазіи. Я воображала себя какою-то сказочною Принцессою, освобожденною отъ зврскаго гиганта, или сатира, храбростію героя, и изъ благодарности, равно какъ и по склонности, отдающею ему свою любовь. Напрасно я разгоняла эти виднія боле строгимъ размышленіемъ, обворожительные образы появлялись снова, и даже сновиднія представляли моего героя страдающимъ у ногъ моихъ.

На другой день, посл завтрака, онъ простился съ нами, и на просьбу отца продолжать знакомство, отвчалъ очень любезною благодарностію, меня же подарилъ такимъ краснорчивымъ и нжнымъ взоромъ, что у меня сильно забилось сердце. Чрезъ короткое время, онъ возобновилъ свой визитъ. Не стану разсказывать о постепенныхъ стараніяхъ его — погубить меня. Скажу только, что онъ старался пріобрсти мое уваженіе, выказывая свой умъ и льстя моему самолюбію, хитро противорча мн и затмъ давая мн случай убдить его.

Утвердивъ за собой мое уваженіе, онъ сталъ выказывать мн признаки боле сильнаго чувства, внушеннаго будто бы моимъ умомъ.

Наконецъ, увренный въ успх, онъ избралъ время и сдлалъ мн признаніе въ такихъ страстныхъ выраженіяхъ, что я не могла скрыть своего взаимнаго расположенія.

Посл этого объясненія, мы стали пріискивать вс возможные случаи видаться тайкомъ. Онъ постоянно уврялъ меня въ своихъ благородныхъ намреніяхъ, но проклиналъ скупость отца, назначавшаго его другой, и клялся мн въ вчной привязанности и врности, такъ что я, обманутая его общаніями и увлеченная страстью, отдалась ему совершенно.

Въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ, мы предавались преступной страсти, поглотившей все наше существованіе. Наконецъ его посщенія стали боле рдки, его страсть охладла. Замтивъ это, я испугалась — упрекала его со слезами, и требовала исполненія общаній жениться на мн и спасти мое доброе имя.

Онъ показывалъ видъ, что соглашается со мной и подъ предлогомъ отысканія священника для нашего внчанія удалился. Но увы! обманщикъ и не думалъ возвращаться. Я ждала его съ нетерпніемъ цлую недлю, то сомнваясь, то изобртая предлоги къ его оправданію. и обвиняя себя напрасно въ подозрительности. Наконецъ, отъ обдавшаго у насъ джентльмена, я узнала, что мой возлюбленный отправился въ Лондонъ, съ своею невстою, для закупки приданаго. Это извстіе, едва не свело меня съ ума, тмъ боле, что я была уже нсколько мсяцовъ беременною. Бшенство овладло мною. Я составляла тысячу плановъ отмстить чудовищу, погубившему меня! По временамъ, мой гнвъ переходилъ въ тихую грусть: я вспоминала потерянное спокойствіе, плакала надъ своимъ безчестіемъ, и иногда, освщенная лучомъ надежды, ободрялась на мгновеніе. Но напрасны были мои ожиданія. Чрезъ нсколько дней, всть о женидьб его разнеслась по околодку.

Отецъ мой, понимавшій причину моего отчаянія, употреблялъ вс усилія казаться незнающимъ, и съ отеческою нжностію старался облегчить мое горе. Я видла его заботы, и это еще боле усилило мни страданія и развило во мн жажду мщенія до высшей степени. Собравъ нсколько денегъ, я ночью убжала отъ моего несчастнаго отца, и къ разсвту пришла въ небольшой городокъ, откуда въ почтовой карет пріхала, на другое утро, въ Лондонъ. Первымъ моимъ дломъ было нанять квартиру, тутъ я перемнила фамилію, чтобы скрыть отъ всхъ мои слды. Скоро я отыскала квартиру моего обольстителя, и тотчасъ же отправилась къ нему, ршившись не отступать ни отъ какой крайности.

Когда я объявила слуг желаніе видть Лотаріо (такъ я буду его называть), меня просили сказать мою фамилію и объяснить дло, за которымъ я пришла, но я отказала, говоря, что имю необходимость передать ему лично нкоторыя важныя обстоятельства. Чрезъ четверть часа, слуга воротился, говоря, что у барина гости, и что онъ не можетъ принять меня. Я не выдержала и, выхвативъ изъ-за платья кинжалъ, бросилась вверхъ по лстниц, крича какъ Фурія. ‘Гд этотъ злодй!’ Еслибы мн удалось вонзить этотъ кинжалъ въ его сердце, то я умерла бы спокойно.

Шумъ, произведенный мною, встревожилъ не только всхъ слугъ, но и гостей, которые, подойдя къ лстниц, спрашивали, что случилось? Двое лакеевъ схватили меня и обезоружили, въ это время показался Лотаріо съ женою: я не могла вынести этого зрлища и упала безъ чувствъ. Очнувшись, я увидла себя на кровати, въ жалкой комнат. За мною ухаживала какая-то старуха, мучившая меня нескромными вопросами о моемъ положеніи. Она разсказала мн, что мое поведеніе произвело ужасъ во всемъ семейств и что Лотаріо, увряя, что я сумасшедшая, хотлъ тотчасъ же отослать меня въ Бедламъ {Бедламъ — домъ умалишенныхъ въ Лондон.}, но миледи, понимая, что тутъ кроется тайна, которую онъ не хочетъ объявить своему семейству, слегла въ постль, приказавъ предварительно опросить меня.

Выслушавъ молча, я попросила ее привести мн носилки и отправилась къ себ на квартиру въ сильномъ разстройств.

Волненіе мое перешло въ горячку, во время которой я выкинула. Благодарю Бога, что онъ такимъ образомъ избавилъ меня отъ новаго преступленія, потому что, признаюсь теб, родись у меня живое дитя, я бы уничтожила его изъ ненависти къ его неврному отцу.

Однажды моя хозяйка объявила мн, что внизу дожидается какой-то джентльменъ, желающій меня видть и имющій сообщить мн нчто важное. Я чрезвычайно смшалась при этомъ извстіи, стараясь предугадать предметъ его разговора, и не успла еще ни на что ршится, какъ онъ уже вошелъ въ комнату, извиняясь, что обезпокоить меня, не получивъ на то моего согласія.

Видя совершенно незнакомое лице, я нетвердымъ голосомъ спросила: что ему угодно? Онъ просилъ позволенія — переговорить со мною наедин, прибавивъ, что онъ увренъ, что то, что онъ иметъ сообщить мн, послужить къ моему успокоенію, и удовольствію. Я исполнила его просьбу, и выслала женщину.

Незнакомецъ, подойдя ко мн, даль мн понять, что онъ хорошо знакомь съ моимъ прошедшимъ, услыхавъ о немъ отъ самаго Лотаріо, и что съ того уже вре.мони, онъ ненавидитъ виновника моихъ несчастій, теперь же, обиженный имъ, онъ ршается отмстить ему. Услыхавъ о моемъ несчастномъ положеніи, онъ пришелъ съ предложеніемъ своихъ услугъ и помощи, объявилъ, что даже борется отмстить за меня моему соблазнителю, ежели только я сдлаю ему одну уступку.

Это извстіе очень обрадовало меня, я сама но знала, что длаю. Я бросилась ему на шею, и клялась, что исполни онъ только свое общаніе — и я его, тломъ и душою.

Условіе было заключено, онъ общалъ быть орудіемъ моей мести, убить Лотаріо въ эту же ночь, и принести мн извстіе на другое утро. И дйствительно, часа въ два утра, его ввели ко мн въ комнату. Онъ мн сказалъ, что мой коварный любовникъ уже не существуетъ, что поединокъ прекратилъ дни его.

Мои страданія до того ожесточили меня, что я съ наслажденіемъ слушала его разсказъ, заставляла его повторять нсколько разъ подробности, съ жадностью смотрла на кровь, оставшуюся на его шпаг и плать, и отдала себя ему въ награду за услугу..

Но, на другой день, когда мой сообщникъ ушелъ узнавать о послдствіяхъ поединка, я боле, нежели когда либо, почувствовала, весь стыдъ и ужасъ моего положенія. До сихъ поръ, вс мои несчастія происходили отъ моей легковрности и слабости, моя совсть не упрекала меня въ подломъ преступленіи. Теперь же я видла въ себ убійцу. Преслдуемая постоянно образомъ убитаго, я выстрадала адскія муки, которымъ не видла конца. Наконецъ, воротился Гораціо (такъ звали моего новаго друга) и, сказавъ, что мн нечего боятся, подалъ мн слдующую записку:

‘Миссъ.

‘Узнавъ, что для нашего спокойствія необходимы свденія о моемъ здоровь, я спшу сказать вамъ, что раны, полученныя мною отъ Гораціо, несмертельны.

Лотаріо.’

Зная хорошо его руку, я не могла подозрвать въ этомъ письм подлога. Я читала его нсколько разъ и такъ ласкала Гораціо, что онъ считалъ себя счастливйшими, человкомъ въ мір. Но моя радость продолжалась недолго. Письмо Лотаріо напомнило мн мое прежнее счастіе, и наполняло мою душу бшенствомъ и печалью. Гораціо, видя состояніе моей души, старался развлечь меня зрлищами и увеселеніями. Вс мои желанія были удовлетворяемы. Меня ввели въ общество другихъ женщинъ, смотрвшихъ на меня съ уваженіемъ. Я уже начинала забывать, о прежнемъ моемъ положеніи, каки, нечаянное обстоятельство привело мн его на память. Читая старую газету, я остановилась на слдующемъ объявленіи:

‘Объявляется симъ, что въ конц сего сентября молодая женщина исчезла изъ родительскаго дома въ графств ***, какъ полагаютъ подъ вліяніемъ умственнаго разстройства. До сихъ поръ о ней нтъ никакого извстія, кто сообщитъ свднія о ней мистеру *** въ Грей-инъ, тому дано будетъ приличное вознагражденіе. Если же она захочетъ вернутся въ родительскій домъ, тогда будетъ ей извстно, что ее примутъ съ надлежащею нжностію. Возвращеніемъ своимъ она продлитъ жизнь неутшнаго отца, уже клонящагося къ смерти подъ тяжестью лтъ и горя.’

Это трогательное объявленіе Такъ на меня подйствовало, что я ршилась, какъ блудный сынъ, воротиться въ домъ отца моего и просить у него прощенія. Но увы! я узнала, что съ мсяцъ тому назадъ онъ умеръ, скорбя о моемъ отсутствіи и завщавъ свое имніе постороннему, въ знакъ своего гнва на нечувствительную и непослушную доч.

Это извстіе породило во мн угрызеніе совсти, я сдлалась задумчивою, не находила удовольствія въ обществ,— да и мои знакомые, видя мою задумчивость, покинули меня. Гораціо, оскорбленный моею нечувствительностью или (что вроятне) пресыщенный обладаніемъ, становился холодне съ каждымъ днемъ и наконецъ бросилъ меня совершенно. Онъ даже не потрудился объявить мн о нашемъ разрыв, но обезпечилъ меня отъ нужды, какъ бы слдовало сдлать честному человку. Посл я уже узнала, что ссора его съ Лотаріо была ихъ изобртеніемъ, съ цлію избавить одного отъ моей докучливости и дать другому случай воспользоваться моимъ положеніемъ. Гораціо увидлъ меня въ дом моего соблазнителя и, пораженный моею красотою, искалъ слуная обладать мною.

Доведенная до крайности, я проклинала спою простоту и подлость Гораціо, но, свыкшись уже съ мыслею о потер моей репутаціи, ршила ей въ свою очерель мстить всему мужскому полу, дйствуя хитростью и обманомъ. Въ это время меня постила одна старая дама, и подъ предлогомъ сожалнія, предлагала свою дружбу. Она разсыпалась въ похвалахъ моей красот и въ проклятіяхъ злодю, бросившему меня, намекая мн, что я сама буду виновата, ежели не воспользуюсь качествами, щедро данными мн судьбою. Я скоро поняла ее и мы заключили условіе. Она взялась знакомить меня съ мужчинами, и первую продлку такого рода, мы съ играли надъ старымъ судьею, которому я была представлена моею наставницею, какъ невинное созданіе, только что пріхавшее изъ провинціи. Онъ былъ такъ восхищенъ моею наружностію и ложною простотою, что подарилъ мн сто гиней.’

ХХIII.

Разсказъ моей собесдницы былъ прерванъ стукомъ въ дверь, которая, отворившись, пропустила троихъ людей зврскаго вида. Одинъ изъ нихъ, именно полицейскій приставъ, обратился къ Миссъ Вилліамъ съ слдующими словами:

‘Вашъ покорный слуга, сударыня — не угодно ли вамъ будетъ пожаловать со мною — у меня есть приказаніе арестовать васъ.’ Тутъ подчиненные пристава окружили плнницу и начали грубо обращаться съ него. Видя это, я пришелъ въ такое негодованіе, что схватилъ кочергу и непременно пустилъ бы ее въ дло, еслибы арестованная не упросила меня не прибгать къ насилію, безъ пользы для нея, а къ моему вреду. Ея спокойствіе удивило меня. Обратившись къ приставу, она попросила взглянуть на арестный листъ и, прочитать его, сказала: ‘я не та особа, которая поименована здсь, впрочемъ, арестуй меня, только не пеняй посл, на себя.’ ‘Хорошо, хорошо сударыня, отвчалъ онъ: мы докажемъ посл, что вы и здсь поименованная особа одно и тоже лицо, а пока ршайте куда васъ вести: въ мой ли домъ {Въ Англіи пристава имютъ право держать арестованныхъ за долги, получая за содержаніе плату отъ заключенныхъ.} или въ тюрьму?’ — ‘Ежели заключеніе необходимо, замтила она, то, конечно, я лучше соглашусь быть у васъ на квартир, чмъ въ общей тюрьм.’ — ‘Что дло, то дло и если, у васъ есть деньги, то вы будете жить какъ принцесса.’

Но узнавъ, что у ней нтъ ни копйки, приставъ клялся, что въ долгъ онъ но поврить никому и приказалъ своему помощнику привесть экипажъ, чтобы отвезти плнницу прямо въ тюрьму.

Пока мы ожидали экипажа, она, отведя меня въ сторону, просила не безпокоиться о ней, говоря, что знаетъ какъ выпутаться изъ этихъ непріятностей и даже надется пріобрсти кое что. Хотя ея слова были для меня загадкою, но я былъ очень доволенъ ея. увренностью и предложилъ проводить ее, на что она, хотя неохотно, согласилась. По прізд въ тюрьму, нашъ проводникъ слзъ съ экипажа и, потребовавъ дозволенія войти, вручилъ арестный листъ тюремщику. Этотъ, увидвъ въ немъ имя Елизаветы Кари, закричалъ, смясь: ‘А! старая знакомая, Петтъ! Отъ всего сердца радъ тебя видть.’ Съ этими словами онъ отворилъ дворцы кареты и помогъ ей выйти. Но, увидвъ ея лице, отскочилъ назадъ съ удивленіемъ. ‘Это кто такой? Что за дьяволщина?’ Приставъ, встревоженный его восклицаніемъ проговорилъ съ замшательствомъ: ‘кому же быть? какъ не арестованной Елизавет Каря.’

‘Это Елизатета Кари!— Ну братъ это столько же Елизавета Кари, какъ и моя бабушка. Я знаю Елизавету Кари такъ хорошо, какъ будто она дочь моя.’

‘Однако, возразилъ приставъ, мн надобны еще другія доказательства.’

Мы вс, вошли въ комнату тюремщика и потребовали бутылку вина. Моя же пріятельница, написавъ записку къ двумъ своимъ знакомымъ, просила меня отнести ее и просить ихъ пріхать къ ней тотчасъ же. Эти женщины, узнавъ о случившемся, безъ всякихъ отговорокъ отправились со мною, заране радуясь, что подднутъ пристава.

Вошедши въ комнату, он обняли плнницу, называя ее Нанси Вильямсъ, и спрашивали, давно ли ее схватили и за что? Выслушавъ подробности, он изъявили потомъ готовность присягнуть передъ мирнымъ судьею, что она ее особа поименованная въ лист. Но приставь, видя свою ошибку, сказалъ имъ, что онъ не будетъ ихъ боле тревожить. ‘Леди, прибавилъ онъ, вы мн позвольте предложить другую бутылку и разстанемся друзьями.’

Но это предложеніе не совсмъ понравилось пріятельницамъ, и миссъ Вильямсъ отвтила ему, что она не такъ глупа, чтобы довольствоваться стаканомъ кислаго вина.

Тутъ ее прервалъ тюремщикъ, утверждая, что лучшаго вина она и нк пробовала.

— Пусть будетъ такъ,— продолжала она, но будь это даже лучшее шампанское, то оно все таки не вознаградитъ меня за вредъ, нанесенный моей репутаціи и здоровью. И если всякій приставъ, изъ-за частной вражды, или по ошибк,— будетъ безнаказанно угнетать жителей, то ни одна женщина не будетъ находится въ безопасности. Но, благодаря Бога, я живу подъ защитою законовъ, которые не допустятъ обидамъ пройти безнаказанно и я очень хорошо знаю, какъ получить удовлетвореніе.

Мистеръ Вультуръ,— такъ звали пристава,— видя, что ее не проведетъ, надулся и, облокотясь на руку, задумался, потомъ разразился проклятіями на нашу хозяйку, по его словамъ обманувшую его. Дло было отдано на судъ тюремщика, который, потребовавъ еще бутылку, приговорилъ пристава заплатить за вино, за наемъ кареты и выдать обиженной дв гинеи.

Деньги были тотчасъ же выданы. Миссъ Вильямсъ, отблагодаривъ свидтельницъ половиною полученнаго и положивъ другую въ карманъ, ухала со мною. Приставъ еще долго ворчалъ и ругался, жаля о потер, хотя въ душ онъ былъ радъ, что отдлался такъ дешево отъ ошибки, которая могла бы ему стоить въ десятеро больше. Для насъ же эта гинея пришлась очень кстати, мы были безъ гроша. Шесть моихъ рубашекъ и все мое платье, исключая того, что было на мн, были или заложены, или проданы для нашего существованія. Негодуя на поступокъ нашей хозяйки, мы отыскали другую квартиру, и, перебравшись туда на другой день, ршились никуда не выходить до окончанія нашего леченія. Я просилъ ее кончить свой разсказъ, и она продолжала въ слдующихъ словахъ:

‘Сыгравъ эту шутку съ судьею, мы ршились попробовать ее и надъ другими, но эта жатва не долго продолжалась, я сдлалась извстною, и моя покровительница бросила меня. Тогда поселившись близь Чаринкроса, съ платою двухъ гиней въ недлю за квартиру, я стала публично принимать гостей, но такъ какъ мой приходъ не покрывалъ расходовъ, то я спустилась еще ниже. Я заключала сдлки съ прислужниками извстныхъ гостинницъ, которые за извстную долю моей добычи взялись доставлять мн занятіе. Въ слдствіе этого, я почти каждый вечеръ была въ обществ пьяныхъ и грубыхъ людей, подвергаясь всякаго рода опасностямъ.

Но мои чувства еще не совсмъ огрубли. Я но могла преодолть отвращенія къ моему образу жизни, что выражалось только на моемъ лиц, и это до того надоло сынамъ разврата и безпорядковъ, что они обращались со мною ужаснымъ образомъ, даже сбрасывали съ лстницы, а приводившіе меня, видя, что я не нравлюсь ихъ патронамъ, рдко ходили за мною, а наконецъ и совершенно забыли обо мн. Для поддержанія себя я продавала часы, кольца, драгоцнности и даже платья.

Однажды призвали меня къ джентльмену, одтому въ форменное платье, съ нимъ я, роскошно поужинавъ и распивъ бутылку шампанскаго, легла спать. По утру, когда я проснулась, моего собесдника уже не было въ комнат. Воображая, что онъ вышелъ за чмъ-нибудь, я ждала его около часа. Но видя, что онъ не является, позвонила. На звонъ явился слуга и, найдя дверь запертою изнутри, просилъ отворить ее. Тутъ я съ удивленіемъ замтила, что ключь былъ въ замк. Впустивъ слугу, я спросила гд капитанъ?

— Какъ сударыня, разв его нтъ здсь?— За тмъ онъ бросился въ смежный съ комнатою чуланъ, гд и нашелъ окно открытымъ. Въ него-то и вылзъ мошенникъ на ближнюю стну, а оттуда, соскочивъ на дворъ, ушелъ, оставивъ меня платить, не только что слдовало но счету, но и за большой серебряный стаканъ и пивную кружку, захваченные имъ съ собою.

Не возможно описать моего отчаянія, когда я видла себя задержанною, какъ сообщницу вора. Меня отвели къ судь, который, принявъ мое замшательство за признакъ вины, отправилъ меня въ Бридвелль, совтуя мн выдать вора. Я уже воображала, что мра моимъ преступленіямъ переполнилась, и что мн скоро придется умереть постыдною смертію. Эта мысль до того мучила меня, что я стала забываться и воображала себя въ аду. Впрочемъ, подобная идея могла представиться человку и не одаренному сильнымъ воображеніемъ, потому что Бридвелль сущая преисподняя, тутъ я только и видла, что бшенство, терзанія совсти и несчастіе. Слухъ мой поражали стоны, проклятія и богохульство. Среди этого адскаго сборища я подвергалась своеволію варвара, возложившаго на меня трудъ не по моимъ силамъ и наказывавшаго меня безчеловчно за мою неспособность. Часто меня били до обморока, и потомъ снова продолжали бить до прихода въ чувство. Заключенные обкрадывали меня. Я лишилась чепчика, чулковъ и башмаковъ. Мн не доставало даже пищи. Изъ знакомыхъ никто не хотлъ знать меня, хозяинъ моей квартиры не выдавалъ мн одежды, подъ предлогомъ неуплаты за квартиру.

Убитая этимъ лишеніемъ, я пришла въ отчаяніе и ршилась окончить жизнь и страданія. Ночью, во время сна прочихъ преступниковъ, я прикрпила конецъ моего платья къ крючку въ потолк, а на другомъ сдлавъ петлю, накинула ее себ на шею. Но едва я успла затянуть узелъ, какъ была схвачена двумя женщинами, не спавшими все время и подозрвавшими мое намреніе.

На утро вс узнали о моей попытк, и я была наказана тридцатью ударами плети. Терзаемая болью, обманутою надеждою и стыдомъ, я какъ бы рехнулась и въ бшенств грызла себ руки, билась объ стну головою, такъ что принуждены были стеречь меня. Этотъ припадокъ продолжался три дня, посл того я сдлалась спокойне, но мысль о самоубійств еще не оставляла меня, и я ршилась уморить себя голодомъ, Въ это критическое время приведена была въ тюрьму женщина, съ которою я познакомилась еще во время моего пребыванія у Гораціо. Она была тогда въ одинаковомъ со мной положеніи. Разсорившись съ своимъ любовникомъ и не находя другаго, она открыла кофейню на Друралень, гд угощала молодыхъ людей виномъ, аракомъ и красавицами, жившими у нея. Эта услужливая дама, не давъ взятки судь, была арестована и заключена въ Бридвелль. Она скоро узнала о моемъ несчастіи и, подойдя ко мн, съ участіемъ стала меня разспрашивать. Во время нашего разговора, вошелъ начальникъ тюрьмы и объявилъ мн, что негодяй, по милости котораго я арестована, пойманъ и, сознавшись въ покраж, оправдалъ меня, въ слдствіе чего, я имю право выйти на свободу.

Эта новость уничтожила мысль о смерти и такъ оживила мое лицо, что мистриссъ Куплеръ, (такъ звали даму) надясь извлечь изъ меня выгоду, предложила снабдить меня всмъ необходимымъ и взять къ себ въ домъ по окончаніи ея дла съ судьями. Ея условія были,— чтобы я платила ей три гинеи въ недлю за содержаніе, а въ вознагражденіе себя за платья и украшенія, которыми она снабдитъ меня, будетъ вычитаться изъ моихъ доходовъ. Хотя эти требованія были очень тягостны, но отказаться отъ нихъ мн, выпущенной изъ тюрьмы, чуть не гнилою, безъ друзей и денегъ было невозможно. Я согласилась, и по окончаніи ея процесса (что случилось чрезъ нсколько часовъ), мы отправились къ ней въ карет. Зная, что прежнимъ своимъ поведеніемъ я отталкивала своихъ поклонниковъ, теперь я употребляла вс усилія побдить свое отвращеніе, чему еще способствовала радость отъ перемны моихъ обстоятельствъ. Обладая хорошимъ голосомъ и порядочнымъ образованіемъ, я выставляла свои преимущества съ такимъ успхомъ, что сдлалась фавориткою посщавшихъ насъ. Но мои успхи оскорбили самолюбіе мистриссъ Куплеръ и пробудили ея ревность. Она видла, что становится на второмъ план, и начала распускать про меня самыя неблагопріятные слухи. Вс стали избгать меня и обращаться со мною съ презрніемъ. Недостатокъ въ поклонникахъ повлекъ за собою недостатокъ въ средствахъ уплатить моей хозяйк. Она, съ намреніемъ открывъ мн кредитъ, на одинадцать фунтовъ подъ росписку, потребовала уплаты и арестовала меня за долгъ.

Въ ту минуту, какъ приставь готовъ уже былъ взять меня, въ комнату вошелъ морской лейтенантъ и, видя мое горе, сталь распрашивать о моемъ несчастіи. Узнавъ вс подробности, онъ вытащилъ кошелекъ, заплатилъ мой долгъ, раздлался съ приставомъ и, сказавъ мн, что я зашла не въ надлежащій портъ, совтовалъ искать приличной гавани и лечь въ докъ.— Рчь свою онъ заключилъ, подаривъ мн пять гиней. Это великодушіе такъ меня тронуло, что я долго не могла благодарить его. Наконецъ, оправившись, я просила его сдлать мн еще благодяніе: пойти со мною въ гостинницу и дать мн случай разсказать ему мое несчастіе и оправдать себя въ ложныхъ обвиненіяхъ. Тамъ я съ такимъ жаромъ защищалась, что съ этой минуты онъ привязался ко мн и мы жили вмст до его отплытія въ море, гд онъ и погибъ во время бури.

Потерявъ моего благодтеля и истративъ почти все имъ оставленное, я видла себя въ опасности снова впасть въ прежнюю бдность. Уже мн видлись въ перспектив приставъ и тюрьма. Въ это время одна изъ знакомыхъ мн прелестницъ посовтовала нанять квартиру въ незнакомой части города, выдать себя за богатую наслдницу. Дйствуя такъ, я имла шансъ поддть себ мужа, который или бы былъ въ состояніи содержать меня, или бы защитилъ бы меня отъ тюрьмы, принявъ на себя мои долги.

Мн понравился этотъ планъ, и моя пріятельница, отдавъ мн свой гардеробъ, взялась служить мн въ качеств служанки, конечно съ условіемъ получить вознагражденіе при успх нашихъ предпріятій. Она тотчасъ отправилась искать приличное помщеніе и наняла квартиру въ Паркъ-стрит, куда я перехала въ карет, нагруженной ея и моимъ имуществомъ. Первый мой выходъ былъ въ голубомъ, обшитомъ серебромъ костюм, моя же служанка такъ хорошо распорядилась, что чрезъ два дня весь околодокъ зналъ, что я богатая двушка, пріхавшая изъ провинціи. Это извстіе быстро окружило меня толпою молодыхъ людей: но скоро я увидла, что она также бдны, какъ и я, и что они слетлись на мое мнимое богатство, какъ вороны на падаль. Я поддерживала свою репутацію, въ надежд найти человка по нашему разсчету, и наконецъ нашли совершенно соотвтствующаго своему желанію. Я повела дло съ такимъ успхомъ, что вскор былъ назначенъ день нашей свадьбы. Между тмъ будущій мужъ мой просилъ позволенія представить мн своего искренняго пріятеля. Не имя возможности отказать ему въ этомъ, я согласились и, къ моему ужасу и удивленію, на другой день узнала въ этомъ друг, бывшаго моего возлюбленнаго Гораціо. Увидвъ меня, онъ поблднлъ, но имлъ довольно присутствія духа, чтобы подойти и раскланяться со мною, при чемъ шепнулъ мн, чтобы я не боялась, и что онъ не намренъ обличать меня. Не смотря на это убжденіе, я не могла оставаться спокойною и, объяснивъ все дло моей пріятельниц, ршила вмст съ нею, что намъ пора убираться. Такъ, какъ мы задолжали не только хозяйк дома, но и всмъ торговцамъ въ сосдств, то наше бгство совершилось тайно.

Скоро посл этого я познакомилась съ тобой, я знала, что у тебя ничего нтъ, но я надялась свалить на тебя бремя моихъ настоящихъ и будущихъ долговъ. Провидніе, однако, спасло тебя отъ моихъ козней.

Въ разсказ моей сожительницы было столько откровенности, что я не имлъ причины сомнваться въ истин его, и удивлялся разнообразію несчастій, претерпнныхъ ею въ короткій двухъ годичный срокъ. Сравнивая ея положеніе съ своимъ, и находилъ его въ тысячу разъ худшимъ.

Я смотрлъ на нее боле какъ на несчастную, чмъ на виновную женщину. Я лечилъ ее съ такою заботливостію и стараніемъ, что мене чмъ черезъ два мсяца ея здоровье, а также и мое, совершенно востановилось. Мы часто разговаривали о нашихъ обстоятельствахъ, и о будущемъ образ жизни, но вс наши планы были неисполнимы. Мы бы съ радостію пошли въ услуженіе, но кто взялъ бы насъ безъ рекомендаціи? Наконецъ, она ршилась на первыя заработанныя деньги купить деревенскій костюмъ и, выйдя за городъ на порядочное разстояніе, воротиться назадъ въ фургон, какъ желающая служить только-что пріхавшая изъ провинціи двушка. Этимъ способомъ она могла найти себ образъ жизни боле соотвтствующій ея намреніямъ.

XXIV.

Я одобрилъ ршимость миссъ Вильямсъ. Черезъ нсколько дней, она нанялась сидть за стойкою у одной изъ женщинъ, которая, если читатель помнить, защитила ее въ Моршелійской тюрьм. Эта леди, будучи фавориткою одного купца, заняла у него деньги и открыла общественное заведеніе. Туда-то перебралась моя сожительница, проливая при прощаніи потоки слезъ и клянясь мн въ вчной благодарности. Она дала мн слово, что останется на этомъ мст только до того времени, пока не соберетъ достаточной суммы денегъ, для приведенія въ исполненіе прежняго своего плана.

Я же не видлъ другихъ средствъ къ жизни, какъ поступить въ армію или флотъ, и, колеблясь между этими ршеніями, дожилъ до того, что мн нечего было сть… Однажды, когда я проходилъ по гавани Тауера, ко мн подошелъ широкоплечій, смуглый молодецъ съ саблею при бедр. ‘А! братецъ! сказалъ онъ, потрудись-ка слдовать за мной.’ Физіономія его мн не понравилась, и я, не отвчая, прибавилъ шагу, въ надежд уйти отъ него, но онъ свиснуль, и предо мною явился другой матросъ, который, схвативъ меня за шиворотъ, потащилъ съ собою. Негодуя на такую безцеремонность, я вырвался отъ него и ударомъ палки сшибъ его съ ногъ. Въ эту минуту меня окружили десять, или двнадцать его товарищей. Посл долгаго сопротивленія, получивъ тесакомъ въ голову рану, и былъ обезоруженъ и отвезенъ на транспортное судно. Тутъ меня связали какъ разбойника и бросили въ трюмъ, гд уже лежало нсколько другихъ жалкихъ существъ, одинъ видъ которыхъ едва не свелъ меня съ ума.

Такъ какъ начальствующій офицеръ не приказалъ осмотрть мои раны а у самаго меня руки были связаны, то я просилъ сосда моего вынуть изъ моего кармана платокъ и перевязать мн голову. Онъ вынулъ платокъ, но вмсто того, чтобы сдлать изъ него указанное употребленіе, преспокойно пошелъ на палубу и продалъ его пріхавшей на корабль торговк за кварту джину, которую и роспилъ съ товарищами, не смотря на мои жалобы.

Я горько жаловался на эту покражу мичману, говоря ему, что ежели моя рана не будетъ перевязана, то я истеку кровью. Но состраданіе не было качествомъ этого господина. Онъ прыснулъ на меня слюной, напитанной табакомъ, и сказалъ: ‘Ты бунтовщикъ и можешь умереть, если теб этого хочется.’ Видя, что тутъ ничего не сдлаешь, я ршился терпть.

Между тмъ потеря крови, досада, голодъ и духота лишили меня чувствъ. Я былъ приведенъ въ себя сторожившимъ насъ матросомъ. Онъ ущипнулъ меня за носъ и, попотчивавъ посл глоткомъ пива, утшалъ меня общаніемъ, что, на слдующій день, меня перевезутъ на корабль Громовержецъ, гд съ меня снимутъ оковы и гд докторъ осмотритъ мои раны.

Услыхавъ названіе Громовержца, я спросилъ его, не на немъ-ли онъ служитъ и, узнавъ отъ него, что онъ на Громовержц уже пять лтъ, снова спросилъ: не знавалъ ли онъ лейтенанта Бовлинга.— Знавалъ ли я лейтенанта Бовлинга!— вскричалъ онъ,— чортъ возми! Да еще какъ, славный былъ малый, лучшаго моряка и не бывало на корабл, да и храбре его не скоро найдешь, это не то, что ваши теперешнія Гвинейскія свинки.

Я былъ такъ тронутъ этимъ панегирикомъ, что но утерплъ и сказалъ матросу, что я родственникъ лейтенанта Бовлинга.

Въ слдствіе этого онъ выразилъ желаніе помочь мн и, смнившись, принесъ мн на лотк кусокъ вареной говядины и сухарь. Мы утолили свой голодъ, запивъ обдъ кружкою пива. Во время этого занятія онъ разсказалъ мн много подвиговъ моего дяди, любимца, какъ я посл узналъ, всего экипажа, сожалвшаго о его несчастіи.

На другой день, я былъ перевезенъ на Громовержца. Когда мы приблизились къ кораблю, то лейтенантъ, провожавшій насъ, приказалъ снять съ моихъ рукъ оковы, чтобы мн легче было взобраться на палубу. Это обстоятельство было замчено стоявшими на верхней палуб, и одинъ изъ нихъ, видя, что Джекъ Раттлинъ, возится около меня, закричалъ ему: Послушай, Джакъ! Гд это ты поймалъ Пьюгетскую птицу? Разв мало у насъ воровъ?— Другой, видя мою зіяющую рану кричалъ, что у меня разсохлись пазы, что меня надо чинить. Третій, замтивъ, что мои волосы сбиты въ космы запекшеюся кровью, говорилъ, что я оснащенъ красными веревками. Четвертый спрашивалъ, умю ли я держать прямо мои реи безъ браслетъ?

И тысячи подобныхъ остротъ сыпались на меня, прежде нежели я вступилъ на корабль. Когда насъ записали въ корабельные списки, я сталъ искать врача, чтобы онъ перевязалъ мои раны,— и, въ этихъ поискахъ, добрался до средней палубы. Тутъ я встртилъ мичмана, столь жестоко обошедшагося со мною въ транспортномъ судн. Онъ, видя меня нескованнымъ, грубо спросилъ: кто меня освободилъ? На этотъ вопросъ я безразсудно отвчалъ: ‘Кто бы ни отпустилъ, но я увренъ, что онъ не спрашивалъ у тебя позволенія.’ Едва я выговорилъ эти слова, какъ онъ вскричалъ: ‘Ахъ ты дерзкая скотина, я тебя выучу грубить офицеру,’ и съ этимъ словомъ влпилъ мн въ спину нсколько ударовъ палкой. Неудовольствовавшись этимъ, онъ пожаловался капитану и насказалъ на меня такихъ небылицъ, что меня тотчасъ же снова заковали и приставили ко мн часоваго. Честный Раттлинъ, услышавъ о моемъ приключеніи, пришелъ ко мн и утшалъ меня какъ могъ. Онъ упросилъ врача послать но мн своего помощника для перевязки моихъ ранъ. Въ этомъ помощник я узналъ стараго моего пріятеля Томсона, съ которымъ я познакомился еще въ морскомъ министерств. Ему же трудне было узнать меня, обезображеннаго кровью и грязью и исхудавшаго отъ страданій. Но окончаніи перевязки, я спросилъ, неужели мои несчастія до того меня измнили, что онъ не можетъ узнать меня?

При этомъ вопрос онъ пристально посмотрлъ на меня и все таки не могъ найти ни одной знакомой черты. Замтивъ его замшательство, я назвался по имени, и теперь онъ обнялъ меня и изъявилъ сожалніе о моемъ положеніи. Я разсказалъ ему о случившемся со мною. Узнавъ объ обхожденіи со мной на транспортномъ судн, онъ вдругъ ушелъ отъ меня, сказавъ, что скоро воротится. Я еще удивлялся его внезапному уходу, какъ ко мн вошелъ матросъ и веллъ мн слдовать за собою на палубу. Тутъ, поставивъ меня на очную ставку съ моимъ пріятелемъ мичманомъ, первый лейтенантъ, командовавшій кораблемъ за отсутствіемъ капитана, сталъ меня допрашивать относительно обхожденія со мной на транспортномъ судн.

Я разсказалъ подробно о поведеніи мичмана не только на транспортномъ судн, но и на корабл, приводя въ свидтели Джака Раттлина и нкоторыхъ другихъ матросовъ. Они, не очень уважая моего гонителя, засвидтельствовали мое показаніе. Въ слдствіе этого меня выпустили изъ заключенія, посадивъ вмсто меня мичмана. По просьб врача, я былъ назначенъ въ младшіе помощники при приготовленіи и раздач лекарствъ. Этимъ я обязанъ дружб Томсона, давшаго такой обо мн отзывъ врачу, что тотъ потребовалъ меня для замщенія недавно умершаго третьяго помощника. По окончаніи переговоровъ, Томсонъ отвелъ меня въ трюмъ, гд помщались помощники врача. Увидвъ ихъ, я не скоро могъ прійти въ себя отъ удивленія и ужаса.

По нсколькимъ лстницамъ мы спустились въ пространство, темное, какъ тюрьма, и которое было ниже уровня моря нсколько футовъ. Едва я вошелъ въ эту пропасть, какъ мое обоняніе было поражено сильнымъ запахомъ сгнившаго сыра и прогорькаго масла. Запахъ этотъ распространялся изъ чулана подъ лстницею. Тутъ при дрожащемъ свт свчи я увидлъ сидящаго за столомъ блднаго, худаго человка съ очками на носу и съ перомъ въ рукахъ. Это былъ (какъ я узналъ отъ Томсона) корабельный ключникъ, раздававшій провизію и отмчавшій, что получилъ каждый. Томсонъ представилъ меня ему и просилъ зачислить въ свою каюту. Это было четырехъугольное, шестифутовое пространство, окруженное съ одной стороны двумя аптечными шкапами, а съ другой парусомъ, прибитымъ къ корабельнымъ брусьямъ. Этотъ парусъ служилъ и защитою отъ холода и перегородкою, отдлявшею насъ отъ жилья квартирмейстера и мичманова, жившихъ по обимъ сторонамъ. Посреди этого-то пространства находилась прибитая горизонтально доска, замнявшая столъ. Въ этомъ печальномъ убжищ Томсонъ меня угостилъ холодной соленой свининой и послалъ прислуживавшаго ему мальчика за кружкою пива, которою мы и завершили нашъ пиръ.

Посл этого я нсколько ободрился, и сталъ разспрашивать о его жить съ того времени, какъ мы разстались. Онъ разсказалъ, что, обманувшись въ ожиданіи получитъ деньги на удовлетвореніе жаднаго секретаря и не имя средствъ жить въ город, нанялся было помощникомъ врача на купеческомъ судн, отправляющемся въ Гвинею для торга невольниками.

Но тутъ одинъ изъ его пріятелей сообщилъ ему, что въ тоже утро онъ видлъ въ морскомъ департамент бумагу о назначеніи его на корабль въ качеств втораго помощника третьяго класса.

Принявъ присягу, онъ на другой день уже былъ на Громовержц, стоявшемъ въ Чагамской гавани. Съ тхъ поръ, говорили онъ, я нахожусь на корабл, и привыкнувъ къ подобной жизни, не могу жаловаться на свое положеніе. Старшій врачъ человкъ добрый, но немного лнивый. Первый его помощникъ (находящійся теперь на служб по берегу) правда горячъ, какъ и вс валлійцы, но на самомъ дл дружелюбный и честный малый. До лейтенанта мн нтъ дла, а капитанъ такая важная особа, что и въ лицо не видлъ меня.

XXV.

Во время нашего разговора мы услыхали на лстниц крикъ на странномъ нарчіи: ‘Повсь меня чертъ и его свита, ежели я пойду къ нему прежде, чмъ перекушу чего-нибудь, пожелтй его лицо, какъ шафранъ, и посинй носъ, какъ пилюля, или позеленй, какъ трава, я все таки мало буду хлопотать объ этомъ.’ На это отвчалъ другой голосъ: ‘Такъ, видно, моему товарищу придется перерзать канатъ изъ-за того только что ему не подана будетъ помощь… уже передовой его парусь и безъ того ослабъ, а докторъ приказалъ вамъ его перетянуть — но я вижу, что вы не слушаетесь приказаній своего господина.’ На что первый заревлъ: ‘Ахъ ты паршивая собака, кого ты зовешь моими господиномъ? убирайся къ доктору и скажи ему, что я по рожденію, по воспитанію и по способностямъ, а еще боле по исполненію обязанности, не уступаю не только ему, но кому бы то ни было. Не воображаетъ ли онъ, что я лошадь или оселъ что буду таскаться взадъ и впередъ сверху внизъ и моремъ и землей по его приказаніямъ и желанію? Отправляйся каналья къ доктору Аткинсу и скажи ему, что я прошу его посмотрть на умирающаго и назначить что-нибудь ему живому или мертвому, а я, утоливъ свой голодъ, приготовлю лекарство слышишь,’ — Томсонъ объявилъ мн что кричавшій былъ мистеръ Моргонъ первый помощникъ, пріхавшій съ берега, гд онъ длалъ въ госпитал утренній осмотръ больнымъ. Въ это время мистеръ Моргонъ вошелъ въ свое жилье — это былъ толстый, низкаго роста человкъ, курносый, съ лицомъ, украшеннымъ угрями, съ огромнымъ ртомъ и съ срыми блестящими глазами. Пріятель мой познакомилъ его со мною и съ моими обстоятельствами. Посмотрвъ на меня внимательно, Моргонъ положилъ бывшій у него узелъ и подошелъ къ шкапу, который открывъ съ запальчивостью, вскричалъ: ‘Клянусь Христомъ! вся свинина исчезла!’ Томсонъ далъ ему понять, что такъ какъ я переведенъ былъ на корабль почти умирающимъ отъ голода, то онъ мн и отдалъ все, что было въ шкапу, тмъ боле, что я приписанъ къ ихъ мессу. Раздосадованный обманутою надеждою, мистеръ Моргонъ, помолчавъ, началъ такъ: ‘Мистеръ Томсонъ, вы мн не оказываете должной деликатности и уваженія, слышите ли? тмъ, что по посовтовались со мною. Въ былое время, слышите ли, я былъ человкъ съ всомъ и съ деньгами, жилъ своимъ домомъ, платилъ королевскія пошлины, и ко всему этому содержалъ семейство. Теперь же я старше и годами и должностью, и опытне васъ, мистеръ Томсонъ.’ ‘Допускаю, что вы старше меня во всхъ отношеніяхъ, но не опытне,’ сказалъ съ жаромъ Томсонъ. ‘Богъ свидтель, вскричалъ первый, что я старше васъ, а слдовательно многими годами опытне.’ Боясь, чтобы этотъ споръ не принесъ дурныхъ послдствій, я сказалъ мистеру Моргону, что, желая избавить ихъ отъ ссоры между собою, буду продовольствоваться или одинъ, или въ какомъ-нибудь другомъ месс. Но Томсонъ требовалъ, чтобы я оставался куда онъ меня приписалъ, говоря, что ни одинъ человкъ, надленный отъ природы добродушіемъ и состраданіемъ, не воспротивится этому, особенно если вспомнитъ о моемъ происхожденіи, о моихъ познаніяхъ, и если приметъ въ соображенія мои несчастія.

Этимъ онъ затронули мистера Моргона за чувствительную струну, и тотъ тотчасъ же объявилъ, что противъ поступленія моего въ ихъ мессъ онъ не иметъ ничего, но что ему досадно только, что не спросили его согласія. Затмъ, взявъ меня за руку, онъ прибавилъ: ‘Всякаго джентльмена въ несчастій я люблю не меньше самаго себя, и Богъ свидтель, что у меня на ше сидитъ ихъ немалое количество.’ Посл я узналъ, что онъ сказалъ сущую правду. Окончивъ вс споры, мистеръ Моргонъ развязалъ принесенный узелокъ, содержавшій въ себ нсколько луковицъ и кусокъ честерскаго сыру, и принялся сть съ большимъ аппетитомъ, приглашая и насъ послдовать его примру. Закусивъ, онъ наполнилъ порядочную кокосовую чашку водкой и выпилъ ее, приговаривая: ‘Водка, господа, есть лучшее menstruum луку и сыру.’ Тутъ онъ развеселился и сталъ разспрашивать меня о моемъ происхожденіи. Узнавъ, что я происхожу отъ хорошей фамиліи, онъ сдлался еще боле ласковъ, и видя мой недостатокъ въ бль, подарилъ мн пару крахмаленыхъ рубахъ.

Въ это время раздался свистокъ боцмана къ обду. Мальчикъ, прислуживавшій намъ, схвативъ огромную деревянную миску, убжалъ и чрезъ минуту вернулся съ мискою, наполненною варенымъ горохомъ.

Тотчасъ же разостлали, вмсто скатерти, кусокъ стараго паруса и поставили на него три металлическія тарелки, снабдивъ насъ ложками того же металла, изъ которыхъ у двухъ были помяты ручки, а у одной по хватало носка. Моргонъ обогатилъ этотъ обдъ кускомъ соленаго масла и горстью изрзанныхъ луковицъ, перемшавъ ихъ съ толченымъ перцемъ. Меня не слишкомъ-то соблазнялъ видъ этого блюда, глотаемаго моими товарищами съ аппетитомъ. Они приглашали и меня сдлать тоже, говоря, что сегодня Банайскій день и что намъ не дадутъ мяса до завтрашняго дня. Но я уже былъ сытъ и просилъ только объяснить значеніе Банайскаго дня. Товарищи сказали мн, что по понедльникамъ, средамъ и пятницамъ экипажу не давали мяса, и эти-то постные дни назывались Банайскими, а почему — они не знали. Но впослдствіи я узналъ, что это названіе произошло отъ секты, живущей въ Ост-Индіи и никогда мяса не употребляющей.

Посл обда, Томсонъ обвелъ меня по всему кораблю, указывая различныя его части и употребленіе ихъ и объяснилъ, по своимъ понятіямъ, дисциплину и хозяйство на корабл.

Онъ потребовалъ отъ боцмана для меня койку, которую очень удобно повсилъ Джакъ Раттлинъ: и такъ какъ, у меня не было постельнаго блья, то уговорилъ эконома дать мн въ долгъ матрацъ и два байковыхъ одяла. Въ семь часовъ вечера Моргонъ обошелъ больныхъ и назначилъ локарства, я помогъ Томсону въ составленіи ихъ, но, сойдя съ нимъ въ лазаретъ, удивлялся, какъ здсь выздоравливаютъ люди. Тугъ, я увидалъ около пятидесяти несчастныхъ существъ, висящихъ рядами и такъ тсно, что на каждаго приходилось дюймовъ по четырнадцати. Къ нимъ не имли доступа ни свтъ, ни чистый воздухъ. Они были покрыты наскомыми и лишены всхъ удобствъ, необходимыхъ больному человку.

XXVI.

Въ то время, какъ я и Томсонъ занимались уходомъ за больными, подошелъ врачъ и, увидвъ мой способъ перевязки, похвалилъ его, потомъ, пославъ за мною, проэкзаменовалъ меня въ хирургіи и разспросилъ о моихъ обстоятельствахъ. Онъ принялъ такое во мн участіе, что общалъ выхлопотать мн назначеніе, такъ какъ я по экзамену въ совт врачей оказался достойнымъ занимать настоящее мое мсто.

Узнавъ же, что я племянникъ лейтенанта Бовлинга, очень уважаемаго имъ, онъ еще боле полюбили меня. Изъ его разговора я понялъ, что онъ не имлъ намренія идти съ капитаномъ Окумомъ въ походъ, потому что былъ оскорбленъ имъ въ предшествовавшемъ плаваніи.

Съ этихъ поръ я жилъ довольно спокойно, въ ожиданіи повышенія. Правда, я не избгалъ непріятностей не только отъ грубаго обхожденія матросовъ и нижнихъ офицеровъ, называвшихъ меня ‘овсянымъ мальчишкой’, но также и отъ безпокойнаго нрава Моргона, хотя и добраго вообще, но часто несноснаго по своей гордости.

Чрезъ шесть недль по вступленіи моемъ на корабль, врачъ, позвавъ меня въ свою комнату, подалъ мн форменное назначеніе меня въ помощники третьяго класса на Громовержц. Своими связями въ морскомъ департамент, онъ доставилъ мн это мсто, а себ выхлопоталъ переводъ во вторые классные врачи.

Я поблагодарилъ его за его доброту и сожаллъ о потер такого покровителя. Передъ отъздомъ онъ подарилъ мн сундукъ и нсколько одежды, доставившей мн возможность прилично поддержать себя въ новомъ моемъ званіи.

Съ перемною обстоятельств, я окрпъ духомъ и такъ какъ сдлался теперь офицеромъ, то ршился требовать къ себ уваженія, и скоро нашелъ случай доказать мою ршимость.

Старый мой врагъ, мичманъ, (его звали Крамплей), питавшій ко мн смертельную ненависть за униженіе, которымъ онъ былъ обязанъ мн, не упускалъ съ того времени случая унизить и осмять меня. Но въ то время я не имлъ права потребовать отъ него отчета. По занесеніи же меня въ списк помощникомъ врача, онъ не почел. за нужное уняться и однажды, заставь меня за перевязкою больныхъ, онъ началъ пть псню, весьма обидную для моей родины. Раздосадованный, я замтилъ ему, что шотландцы находятъ себ порицателей только между невждами и ничтожными людьми. Это его такъ взбсило, что онъ ударилъ меня по лицу съ такою силою, что едва не разбилъ мн скулы. Я недолго оставался въ наклад и отплатилъ ему съ лихвою.

Дло начинало принимать серьезный оборотъ, когда пришедшіе случайно Моргонъ и другіе офицеры розняли насъ и, узнавъ причину ссоры, старались примирить. Но видя наше ожесточеніе, они совтовали, выждавъ благопріятнаго случая, окончить дло на берегу, какъ прилично джентльменамъ, или, выбравъ удобное мсто, ршить борьбу кулачнымъ боемъ. Мы ршились на послднее и сейчасъ-же вступили въ битву.— Но я скоро увидлъ, что уступлю противнику не только въ сил и ловкости, но и въ искуств, которое онъ пріобрлъ, будучи еще въ школ. Я выдержалъ много ударовъ по ногамъ и животу, но, замтивъ, что задыхаюсь и ослабваю, собралъ остатокъ сил, и пустилъ въ дло руки, ноги и голову съ такою быстротою, что осадилъ противника къ люку, въ который онъ и полетлъ. Упавъ на голову и плечо, онъ оставался тамъ неподвиженъ. Моргонь, увидвъ его въ такомъ положеніи, вскричалъ: ‘Клянусь честью и Христомъ, что ему уже боле не драться, но будьте вс свидтелями, что тутъ не было измны и что онъ пострадалъ по случайности’. Сказавъ это, онъ сошелъ внизъ, чтобы осмотрть моего противника. Я оставался на верху, не очень довольный моею побдою, потому что я не только былъ избитъ, но и находился въ опасности подвергнуться суду за смерть Крамплея. Но этотъ страхъ скоро исчезъ. Мой товарищъ, пустивъ ему кровь объявилъ, что мичманъ отдлался только ушибомъ и самымъ любопытнымъ вывихомъ opes humeri. При этомъ извстіи я сошелъ въ трюмъ и объявилъ Томсону о происшествіи. Онъ, взявъ съ собою перевязку, отправился помогать Моргону вправить вывихъ. Окончивъ это удачно, они поздравили мени съ побдой, а валліецъ, замтивъ, что вроятно валлійцы и скоты нкогда составляли одинъ народъ, совтовалъ мн благодарить Бога, давшаго мн силу и храбрость выдержать битву. Это происшествіе доставило мн уваженіе всхъ, Крамплей же съ повязанной рукой клялся, что онъ воспользуется первымъ случаемъ загладить свое пораженіе, которымъ онъ, впрочемъ, обязанъ случайности.

Вскор посл этого, капитанъ, получивъ приказанія къ отплытію, воротился на корабль и привезъ съ собою врача, своего соотечественника, скоро давшаго намъ почувствовать потерю Аткинса. Новый врачъ былъ грубымъ невждою, заносчивымъ и мстительнымъ.

На другое утро по прізд капитана, М. Моргонъ по обыкновенію представилъ ему списокъ больныхъ. Прочитавъ его, нашъ строгій командиръ вскричалъ: ‘Чортъ возьми! шестьдесятъ одинъ больной на корабл! это ужасно!— Клянусь Богомъ, сэръ, что у меня не будетъ больныхъ.’ Валліецъ отвчалъ, что онъ этому будетъ очень радъ, а теперь исполняетъ свою обязанность, предоставляя ему списокъ. ‘Убирайся къ чорту съ твоимъ спискомъ!’ вскричалъ капитанъ, бросивъ ему его. ‘Я говорю, что не будетъ больныхъ на корабл и будетъ по моему.’ Мистеръ Моргонъ, обидвшись такимъ обхожденіемъ, отвчалъ ему, что гнвъ его долженъ быть обращенъ въ этомъ случа на всемогущаго Бога, посылающаго людямъ болзни, а не на него, всми силами старающаго ихъ полечивать. Тиранъ, не привыкшій къ подобнымъ отвтамъ отъ своихъ офицеровъ, былъ разсерженъ до бшенства этимъ сатирическимъ замчаніемъ. Онъ застучалъ ногами и, называя Моргона бездльникомъ, грозилъ пригвоздить его къ палуб, ежели онъ еще выговоритъ слово. Тутъ кровь Моргона закипла, и онъ разразился словами: ‘Капитанъ Окумъ, я джентльменъ по происхожденію и, можетъ быть, боле.’ Но рчь его была прервана капитанскимъ слугою, который, будучи землякомъ Моргону, вытолкалъ его изъ каюты, для предупрежденія послдствій отъ бшенства капитана. И вроятно этимъ онъ спасъ своего пріятеля и земляка, едва удержавъ отъ вторичнаго входа къ капитану, съ намреніемъ наговорить ему грубостей. Наконецъ, онъ нсколько успокоился и пришелъ къ намъ въ каюту. Увидвъ, что мы съ Томсономъ составляемъ лекарство, онъ приказалъ намъ перестать, говоря, что капитанъ своимъ словомъ, властію и приказаніемъ отправилъ болзни къ чорту, и что теперь на корабл вс здоровы.

Выпивъ рюмку водки и повторивъ нсколько разъ восклицаніе: ‘Господи помилуй меня, мое сердце, легкія и печень’, онъ принялся пть валлійскую псню съ сильнымъ выраженіемъ въ лиц, голос и жестахъ. Я не могъ понять этого явленія и по лицу Томсона, качавшаго мн голового, вообразилъ, что нашъ бдный пріятель рехнулся. Видя наше удивленіе, онъ общалъ разъяснить намъ загадку, но въ это время получилъ отъ врача приказаніе принести списокъ больнымъ на палубу, куда капитанъ уже приказалъ привести всхъ больныхъ.

Насъ поразило это безчеловчное приказаніе. Мы знали очень хорошо, что нкоторыхъ изъ нихъ невозможно было тревожить безъ опасности для ихъ жизни, но возраженія были безполезны и мы отправились на палубу для присутствія при этомъ странномъ парад. Тогда капитанъ приказалъ доктору, стоявшему слва подл него, осмотрть этихъ лнивыхъ мерзавцевъ, только уничтожающихъ казенный хлбъ и подающихъ примръ лности другимъ. Докторъ, взявъ списокъ, началъ опрашивать всхъ по мр ихъ приближенія.

Первый подошелъ бдняга, только что оправившійся отъ лихорадки и едва бывшій въ состояніи стоять на ногахъ. Мистеръ Макшэнъ (имя врача), ощупавъ его пульсъ, объявилъ его совершенно здоровымъ и капитанъ, передавъ его боцманскому помощнику, приказалъ отпустить бдняку дюжину линьковъ за притворство. Но едва приступили къ исполненію этого приказанія, какъ больной упалъ безъ чувствъ, и едва не умеръ. Слдующій паціентъ страдалъ четырехдневною лихорадкою, и день смотра былъ днемъ ея анорексіи, а потому въ немъ, кром исхуданія и слабости, не видно было ничего болзненнаго. Его объявили здоровымъ и возвратили къ занятіямъ, но, къ стыду и ужасу врача, онъ на другой же день въ період озноба умеръ на часахъ. Третій жаловался на колотье въ боку и кровохарканіе. Ему д. Макшэнъ назначилъ движеніе при помпахъ, чтобы вызвать испарину, но отъ неумстности ли средства, или отъ черезъ-чуръ сильнаго напряженія, онъ былъ задушенъ кровавымъ потокомъ изъ легкихъ. Четвертый, пораженный водянкою живота, едва выползъ на палубу, задыхаясь отъ стсненія въ груди. Болзнь его объяснили ожиреніемъ, отъ слишкомъ большаго количества пищи и недятельности, въ слдствіе чего ему, съ цлію разширенія груди, приказано было лзть на мачту. Напрасно несчастный представлялъ свою неспособность, его заставляли лзть плетью. Боль дйствительно дала ему силы добраться до первой реи, но тутъ будучи не въ состояніи поддерживать тяжести своего распухшаго тла ослабвшими руками, онъ оборвался и упалъ въ море, и вроятно бы утонулъ, еслибы его не удержалъ на поверхности бывшій въ лодк матросъ.

Непріятно и тяжело было бы описывать отдльно судьбу каждаго изъ пострадавшихъ отъ зврства и невжества капитана и врача, съ такою легкостію игравшихъ жизнію ближнихъ. Многіе были вынесены на палубу въ горячк и возвратились въ сильнйшемъ бреду. Нкоторые испустили духъ, въ глазахъ инспектирующихъ, а другіе, возвращенные къ служебнымъ занятіямъ, пострадавъ недлю-другую, умирали. Вообще число больныхъ было уменьшено до двнадцати. Виновники этого хвастались своими услугами отечеству. Въ это время боцманъ объявилъ капитану, что внизу еще оставался не осмотреннымъ больной, связанный въ постел, по приказанію помощника врача. Онъ просилъ, чтобы его освободили, и уврялъ, что Мортонъ связалъ его какъ сумасшедшаго, только по недоброжелательству къ нему. Капитанъ бросилъ грозный взоръ на валлійца, приказалъ привести связаннаго. Мортонъ съ твердостію говорилъ, что этотъ человкъ сумашедшій, и просилъ его не трогать, или по крайней мр не развязывать ему рукъ, а иначе онъ не ручался за послдствія. Эта послдняя просьба была уважена командиромъ, изъ страха за свою особу. Связанный паціентъ былъ приведенъ на верхъ, и съ такимъ хладнокровіемъ и благоразуміемъ защищалъ себя, что вс сочли его за совершенно здороваго человка. Моргонъ же уврялъ въ противномъ, потверждая свои слова тмъ, что два дня тому назадъ, онъ и самъ былъ обманутъ кажущимся здравомысліемъ паціента и, развязавъ его, едва не поплатился жизнію. Это же самое подтвердилъ и служитель, оттащившій безумнаго отъ Моргона. На это сумашедшій отвчалъ, что Мортонъ сердится на него за то, что онъ объявилъ всмъ на корабл, что его жена содержитъ кабакъ въ Рагфэр, а служитель повторяетъ слова Моргона изъ страха къ своему начальнику и изъ-за денегъ. Капитанъ Окумъ приказалъ тотчасъ же развязать матроса, но Моргонъ, услыхавъ такое ршеніе, влзъ на мачту, приглашая Томсона и меня послдовать его примру. Мы воспользовались его совтомъ и ушли на корму, откуда увидли, что сумашедшій едва его развязали, съ бшенствомъ бросился на капитана и, крича: ‘я теб покажу бездльникъ, что я здсь начальникъ,’ билъ капитана безъ милосердія. Врачъ, желавшій помочь капитану, встртилъ туже участь. Наконецъ, съ большимъ трудомъ, удалось унять бснующаго.

XXVII.

Капитана отнесли въ каюту, куда онъ приказалъ привести сумашедшаго съ намреніемъ застрлить его собственною рукою, и вроятно привелъ бы это въ исполненіе, ежели бы лейтенантъ не уговорилъ его перемнить намреніе, доказывая, что преступникъ, вовсе не сумашедшій, а просто отчаянный злодй, подкупленный врагами капитана, въ слдствіе чего его слдуетъ подвергнуть военному суду, который, изслдовавъ дло, (при чемъ, вроятно, откроются важныя обстоятельства) приговоритъ его къ смерти. Этотъ совтъ, не смотря на его безсмысленность, пришелся по вкусу капитана и успокоилъ его, онъ даже не могъ скрыть улыбки удовольствія въ надежд на отмщеніе. Докторъ Макшэнъ подтвердилъ мнніе лейтенанта, чтобы оправдать свое показаніе о здравомъ ум преступника. Морганъ, думая, что дло кончилось побоями капитану и доктору, не могъ скрыть своего удовольствія и, обмывая лице Макшэна, спросилъ его: не правда ли что на корабл больше дураковъ чмъ сумашедшихъ? Но гораздо было бы лучше удержаться отъ этой остроты, поставленной ему посл въ обвиненіе.

Между тмъ, мы подняли якорь, и на пути къ Довису сумашедшій, успвъ обмануть бдительность часоваго, прыгнулъ за бортъ, и темъ предупредилъ капитана. Подъ Девисомъ мы стояли недолго, и воспользовавшись восточнымъ втромъ, обошли къ Спигиду. Тутъ мы запаслись провизіею на шесть мсяцевъ, и поплыли къ порту св. Елены, для присоединенія къ флоту, назначенному въ Вестъ-Индію, для незабвенной экспедиціи противъ Картогена.

Съ сильнымъ огорченіемъ я видлъ себя обязаннымъ плыть, въ эту отдаленную и нездоровую сторону, лишенный всхъ возможныхъ удобствъ, для перенесенія этого вояжа и находясь подъ властію почти всемогущаго тирана. Но видя, что эта же участь распространяется на многихъ, я ршился терпть и довольствоваться своимъ положеніемъ. Изъ канала мы вышли благополучно при попутномъ втр, который, однако, упалъ, такъ что мы принуждены были остановиться въ 50 миляхъ къ Западу отъ Лизарда. Но это бездйствіе не долго продолжалось, къ утру нашъ верхній парусъ лопнулъ отъ урагана. Я былъ разбуженъ ужаснйшимъ шумомъ. Рокотъ движущихся орудій, трескъ въ каютахъ, завываніе втра въ проходахъ, смшанный крикъ экипажа, свистки боцмана и его помощниковъ, рупоръ лейтенанта и звонъ цпей у помпъ, составляли такую гармонію, что волосъ становился дыбомъ. Мортонъ, никогда не бывавшій въ мор, вскочилъ съ необыкновенною быстротою крича. ‘Господи помилуй насъ! Кажется, мы попали въ предлы Луцифера и всхъ проклятыхъ!’ Бдный же Томсонъ дрожалъ въ постел, молясь о спасеніи. Я всталъ и присоединился къ валлійцу, съ которымъ мы отправились на верхи. Глазамъ моимъ представилась ужасающая картина. Море подымалось горами, съ которыхъ корабль, казалось, низвергался въ бездну. Каждую минуту, съ обихъ сторонъ его волны подымались выше мачты и угрожали намъ затопленіемъ. Изъ всего флота, состоявшаго изъ 150 кораблей, видны были едва двнадцать, безъ нарусовъ и гонимые втромъ съ ужасною быстротою. У одного изъ нихъ вдругъ лопнула мачта и съ страшнымъ трескомъ упала за бортъ, на нашемъ корабл было немного лучше. Офицеры и матросы бгали взадъ и впередъ, приказывая другъ другу и не зная за что взяться. Нкоторые, уцпившись на реяхъ, старались завернуть хлопающіе по втру обрывки лопнувшаго паруса, другіе закрпляли еще цлые. Мачты гнулись при каждомъ порыв втра, какъ тростинки, угрожая раздробиться въ щепки! Пока я смотрлъ съ ужасомъ и удивленіемъ на эту картину, лопнулъ шкотъ, и отъ этого сотрясенія, два бывшихъ на ре матроса, упавъ въ море, погибли, а Джонъ Раттлинъ сбитый на палубу, сломалъ ногу. Мы съ Моргономъ подбжали къ нему и нашли, что осколокъ кости проткнулъ кожу. Такъ какъ въ этомъ случа необходимо было посовтоваться съ врачомъ, то я и пошелъ за нимъ, захвативъ по дорог перевязочный снарядъ. Я вошелъ безъ церемоніи въ каюту и при мерцаніи лампы увидлъ его на колняхъ, передъ чмъ-то похожимъ на распятіе. Онъ всталъ съ смущеннымъ видомъ и поспшно спряталъ предметъ моего наблюденія.

Извинившись въ моемъ внезапномъ приход, я сообщилъ ему о положеніи Раттлина, но не могъ уговорить его освидтельствовать несчастнаго на палуб. Онъ приказалъ мн просить боцмана дать нсколькихъ человка, для переноски больнаго въ трюмъ. ‘А между тмъ’ прибавилъ онъ, ‘я дамъ Томсону наставленія.’ Боцманъ съ бранью отказалъ мн, говоря, что ему нельзя дать ни одного человка, потому что онъ ежеминутно ожидаетъ паденія мачты. Это извстіе только увеличило мой страхъ. Но видя, что пріятель мой Раттлинъ сильно жалуется, я съ помощію Моргона снесъ его на нижній докъ, куда явился и Макшэнъ, сопровождаемый Томсономъ и своимъ слугою, несшимъ цлый арсеналъ инструментовъ. Осмотрвъ рану и переломъ и, заключая по темному цвту кожи, что должна развиться гангрена, онъ назначилъ тотчасъ же отнятіе ноги. Это ршеніе привело въ ужасъ паціента и онъ, вложивъ въ рогъ новый кусокъ табаку, произнесъ жалобно: ‘Какъ докторъ! разв нтъ другаго средства? неужели мн необходимо быть калкою? нельзя ли иначе?’ ‘Послушайте докторъ, сказалъ первый помощникъ, не смю противорчить вамъ, но думаю что нтъ необходимости длать эту ампутацію.’ ‘Благослови тебя Богъ, любезный валліецъ! вскричалъ Раттлинъ, да будетъ теб всегда попутный втеръ, куда бы ты ни плылъ, и дай Богъ теб стать на якорь, на пути къ небу, когда придетъ время!’ Макшэнъ, взбшенный замчаніемъ помощника, отвчалъ, что онъ не обязанъ давать младшему отчета и приказалъ наложить турникетъ. Но Джакъ приподнялся и закричалъ: ‘постой! постой — будь я проклятъ, ежели я позволю зажать себя въ твои клещи, не зная зачмъ! мистеръ Рендомъ не поможете ли вы спасти мою ногу? Чортъ возьми! Ежели бы лейтенантъ Бовлингъ былъ здсь, то врно не далъ бы рзать, ногу Джака Раттлина, какъ старый канатъ!’

Это трогательное возваніе, а также желаніе услужить моему пріятелю заставило меня согласится съ мнніемъ моего товарища, тмъ боле, что я не видла, опасности отложить ампутацію. Темный цвтъ кожи я объяснила, начинающимся воспаленіемъ отъ ушиба, весьма обыкновеннымъ въ этихъ случахъ и вовсе не угрожавшимъ гангреною. Моргонъ, имвшій весьма хорошее понятіе о моемъ искуств, съ жаромъ поддерживалъ меня и требовалъ мннія Томсона, надясь, что онъ приметъ нашу сторону.

Но Томсонъ, будучи мягкаго характера и но желая ссорится съ врачомъ, согласился съ Макшэномъ. Этотъ же, подумавъ, ршился дйствовать такъ, чтобы сложить съ себя отвтственность и отмстить намъ за нашу самонадянность. Съ этимъ намреніемъ онъ спросила, насъ: ‘возьмемъ ли мы больнаго на свой страхъ, то есть будемъ ли отвчать за послдствія.’ На этотъ вопросъ Моргонъ отвчалъ, что было бы дерзко ручаться за исходъ болзни, зависящей отъ воли Создателя, но что ежели паціентъ ршится отдаться въ наши руки, то мы употребимъ вс, усилія привести болзнь къ хорошему исходу.

Я изъявилъ также свое согласіе и обрадованный Раттлинъ, сжимая намъ руки, божился, что никто къ нему не дотронется, исключая насъ, и что ожели онъ умретъ, то принимаетъ на себя свою смерть. Мистеръ Макшэнъ, льстя себя надеждою на нашъ неуспхъ, ушелъ, оставивъ насъ свободными въ своихъ дйствіяхъ. Мы отпилили торчавшую изъ раны кость, вправили переломъ, наложили повязку и увязали ногу въ лубки.

Успхъ превзошелъ наши ожиданія и мы имли удовольствіе нетолько сохранить ногу бдняку, но заставили этимъ весь экипажъ презирать доктора. Выздоровленіе совершилось чрезъ шесть недль, въ глазахъ всхъ ожидавшихъ результата нашего медицинскаго спора.

XXVIII.

Между тмъ буря стихла и смнилась довольно сильнымъ попутнымъ втромъ, быстро перенесшимъ насъ въ жаркій климатъ. Жаръ былъ нестерпимый и экипажъ заболвалъ. Врачъ изъискиваалъ всевозможные случаи отомстить намъ. Онъ обходилъ больныхъ, распрашивая, нтъ ли какихъ жалобъ на насъ, но ошибся въ разсчет. Мы своимъ усердіемъ и ласковымъ обхожденіемъ успли снискать разсположеніе всхъ. Наконецъ, онъ ршился подслушивать нашъ разговоръ, спрятавшись за парусъ, окружавшій нашу комнату, но тутъ его засталъ прислуживающій намъ мальчикъ и сообщилъ объ этомъ. Однажды, вечеромъ когда мы очищали за ужиномъ огромную кость солонины, Моргонъ замтилъ движеніе за нашею занавскою и, думая, что это нашъ начальникъ, подмигнулъ мн. Я схватилъ кость, и намтившись, бросилъ ее изо всхъ силъ приговаривая: ‘Кто бы ты ни былъ, но вотъ теб за твое любопытство.’ Мое посланіе произвело желаемое дйствіе, потому что мы сперва услышали паденіе стоявшаго за парусомъ, а потомъ бгство его къ себ въ комнату. Я радовался своему подвигу, но онъ сильно повредилъ мн. Докторъ Макшэнъ ршился съ этого времени погубить меня.

Чрезъ недлю посл моей выходки, во время визитацій больныхъ я быль арестованъ и отведенъ на корму, гд на меня наложили оковы и привязали на время на палуб: это было сдлано подъ предлогомъ, что я шпіонъ и замышлялъ на жизнь капитана. Какъ ни смшно было подобное обвиненіе, но я выстрадалъ терзанія, которыхъ не испытывалъ и злйшій преступникъ. Въ продолженіи двнадцати сутокъ я безъ всякаго суда подвергался днемъ вліянію палящихъ лучей солнца, а ночью холодной рос. Вышедши изъ оцпененія произведеннаго нечаянностію наказанія, я послалъ за Томсономъ. Онъ, утшая меня далъ мн понять, что настоящимъ своимъ положеніемъ я обязанъ ненависти доктора, наговорившаго на меня капитану, въ слдствіе чего я и былъ арестованъ и вс мои бумаги захвачены. Пока я проклиналъ свою капризную судьбу, на корму вошелъ Моргонъ въ сопровожденіи двухъ капраловъ, усадившихъ его подл меня и привязавшихъ его къ той же машин. Не смотря на непріятность моего положенія, и едва не расхохотался, взглянувъ на физіономію моего товарища. Онъ, не говоря ни слова, дозволилъ вложить ноги въ кольца, для того приготовленныя, но когда его хотли повалить и привязать спиною къ палуб, то онъ, выхвативъ ножъ, клялся, что распоретъ брюхо порвохму, кто будетъ принуждать его къ подобному безчестію. Солдаты уже готовились связать его силою, но лейтенантъ, бывшій на дек, приказалъ оставить такъ, какъ онъ есть.

Моргонъ подползъ ко мн и, взявъ меня за руку, сказалъ: ‘Положись на милосердіе Бога’ потомъ, обратившись къ стоявшему подл насъ блдному и со слезами на глазахъ Томсону, прибавилъ, что есть еще два свободныя кольца и что онъ очень былъ бы радъ видть его подл себя. Но нашему врагу нуженъ человкъ, на которомъ онъ могъ бы вызжать въ леченіи больныхъ, и онъ надялся найти въ Томсон свидтеля противъ насъ. Съ этою цлію онъ старался вывдать мысли Томсона и, видя неподкупность его, мучилъ до того своими требованіями и привязчивостію, что несчастному молодому человку опостыла жизнь.

Для насъ съ товарищемъ время проходило въ утшеніи другъ друга. Однажды адмиралъ, увидвъ четыре судна за втромъ, далъ сигналъ четыремъ кораблямъ, а въ томъ числ и нашему, пуститься за нимъ въ погоню. Вс готовились къ битв, и мистеръ Макшэнъ, предвидя нужду въ помощник, выхлопопоталъ свободу Моргону, оставивъ меня на жертву случайностямъ сраженія.

Уже стемнло, когда мы приблизились къ заднему караблю и окликнули его, спрашивая кто они.

Намъ дали знать, что это были французскіе линейные корабли, и на требованіе капитана Окума прислать лодку, отвчали, что если у насъ есть до нихъ дло, то не угодно ли самимъ пожаловать къ нимъ. Капитанъ стращалъ ихъ, что будетъ стрлять, они отвчали, что возвратятъ ему съ лихвою. Об стороны исполнили свое общаніе и битва началась съ остервненіемъ. Читатель можетъ вообразить, каково было мн, лежащему въ безпомощномъ состояніи, среди ужаса морскаго сраженія. Я ожидалъ каждую секунду быть разорваннымъ непріятельскимъ ядромъ, но сохранялъ все-таки нкоторую бодрость до тхъ поръ, пока стоявшему подл меня начальнику морскихъ солдатъ не оторвало голову и мозгъ его не залпилъ мн глазъ. Доле я по могъ воздержаться и закричалъ изо всхъ силъ. На крикъ мой подошелъ барабанщикъ и спрашивалъ, но раненъ ли я. Но я не усплъ еще отвтить, какъ ядро разорвало ему животъ и онъ упалъ ко мн на грудь. Въ испуг я удвоилъ свои крики, заглушаемые шумомъ битвы, и видя, что на меня никто но обращаетъ вниманія, пришелъ въ бшенство, и кричалъ, и богохульствовалъ до того, что силы меня совершенно оставили и я погрузился въ оцпенніе.

Битва продолжалась до разсвта, и капитанъ Окумъ, видя, что ему нтъ удачи, окрикнувъ непріятельскій корабль и, прекративъ битву, приказалъ спустить шлюбку въ море и отправился на командирскій французскій корабль. Потеря наша простиралась до десяти убитыми и восемнадцати ранеными, изъ которыхъ большая часть умерла. Товарищи мои, окончивъ свои обязанности, пришли навстить меня.

Моргонъ, увидвъ мое лицо, покрытое кровью и мозгомъ, заключилъ, что я убитъ, и въ сильномъ волненіи сталъ звать Томсона, крича ему, чтобы онъ шелъ простится съ товарищемъ и соотечественникомъ, отправляющимся въ лучшій міръ, гд не будетъ Макшэновъ и Окумовъ, чтобы терзать его. ‘Да, сказалъ онъ, взявши меня за руку, ты отправляешься въ страну, гд боле почитаютъ джентльменовъ и гд ты увидишь своихъ враговъ, ворочающихъ руками глыбы горящей сры.’ Томсонъ, испуганный этой катастрофой, со слезами на глазахъ услся подл меня и сталъ отыскивать мои раны. Но въ это время я совершенно пришелъ въ себя и, къ большой радости своихъ друзей, разогналъ ихъ опасенія.

Освободившись отъ лежавшаго на мн трупа и крови, я подкрпилъ силы принесенною моими товарищами закускою. Мы разговорились о трудностяхъ нашего положенія. Разговоръ нашъ былъ подслушанъ часовымъ, который по смн передалъ его, вслдствіе даннаго ему приказанія, капитану. Слдствіемъ этого показанія было появленіе хранителя оружія. Онъ снова заковалъ Моргона, а Томсону посовтовали, держать языкъ на привязи, если онъ не желаетъ участвовать въ нашемъ обществ. Томсонъ, видя, что вся тяжесть ухода за больными и недоброжелательства Макшэна, падетъ на его плечи, пришелъ въ отчаяніе. И хотя я прежде никогда не слышалъ отъ него ругательствъ, но теперь онъ призывалъ ужаснйшія проклятія на голову своихъ гонителей и объявилъ, что скоре разстанется съ жизнію, чмъ будетъ терпть ихъ притсненія. Я былъ удивленъ его раздражительностію, старался успокоить его, приводя въ примръ мою твердость и покорность, и просилъ его терпливо подождать удобнаго случая облегчить свои страданія. Случай же этотъ долженъ скоро представиться, потому что чрезъ три дня мы должны были войти въ гавань, гд могли представить наши жалобы адмиралу. Валліецъ присоединилъ свои убжденія и старался доказать, что обязанность всякаго человка покоряться вол Творца. Томсонъ слушалъ насъ со вниманіемъ, наконецъ, обливаясь слезами и покачивая головою, ушелъ отъ насъ, не говоря ни слова. Часовъ въ одиннадцать онъ снова пришелъ къ намъ съ мрачною физіономіею и объявилъ, что онъ замученъ работою и въ благодарность обиженъ докторомъ, упрекавшимъ его въ заговор съ нами на жизнь капитана. Чрезъ нсколько часовъ, проведенныхъ въ общемъ разговор, онъ всталъ и, пожимая съ жаромъ мн руку, сказалъ: ‘Благослови васъ Богъ обоихъ!’ Это прощаніе немало насъ удивило и произвело глубокое впечатлніе.

На другое утро, въ часъ осмотра больныхь, замтили отсутствіе этого несчастнаго молодаго человка. Посл продолжительнаго обыска вс ршили, что онъ ночью упалъ въ море. Это дйствительно была правда.

XXIX.

Извстіе объ этомъ сильно подйствовало на Моргона и меня, потому что мы отъ души полюбили нашего несчастнаго товарища за его ласковость и тихій характеръ. Но чмъ боле мы сожалли о потер его, тмъ сильне становилось отвращеніе къ злодю, погубившему его. Этотъ отъявленный негодяй, не смотря на то, что очень хорошо понималъ причину смерти Томсона, не показали, ни малйшаго вида раскаянія и просилъ капитана освободить Моргона для присмотра за больными. Въ слдствіе этого одинъ изъ капраловъ были, послано, снять съ него оковы, но Моргонъ но допустилъ его до этого, говоря, что не хочетъ быть освобожденнымъ, не узнавъ сперва, за что его заковали, и не желаетъ быть мячомъ или пешкою ни для какого капитана въ мір. Окумъ, видя его упрямство и понимая, что нельзя боле терзать людей безъ вины, ршился придать длу видъ законности. Насъ обоихъ потребовали на палубу, гд засдалъ капитанъ. Съ одной стороны около него находился писецъ, а съ другой совтникъ его Макшэнъ. При нашемъ приближеніи онъ насъ почтилъ слдующимъ восклицаніемъ: ‘И такъ джентльмены, чортъ возьми! другой на моемъ мст, за ваши преступленія, веллъ бы просто васъ вздернуть на рею безъ суда и расправы, но я слишкомъ добръ и позволяю такимъ собакамъ защищаться.’ На это товарищъ мой отвчалъ: ‘Капитанъ Окумь, конечно въ вашей власти (съ позволенія Всевышняго), вздернуть насъ на рею. И, можетъ быть, это было бы лучше для насъ, нежели выстрадать все, что мы перенесли. Но вдь есть судъ, ежели не на земл, то на небесахъ, и, слышите ли, онъ наказываетъ огнемъ всхъ отнимающихъ изъ зврства или хвастовства жизнь невинныхъ. Теперь же я желалъ бы узнать, въ чемъ состоятъ мои преступленія?’ ‘Это ты сейчасъ узнаешь!.. Докторъ, что вы имете сказать противъ его?’ Докторъ Макшэнъ вышелъ впередъ и, собираясь говорить, откашлялся нсколько разъ. Но Моргонъ прервалъ его словами: ‘Докторъ Макшэнъ, посмотри мн въ лицо — въ лицо честнаго человка, ненавидящаго лжесвидтеля, какъ чорта, и суди насъ съ тобою Богъ.’ Докторъ, не обращая вниманія на эти слова, сказалъ: ‘Я скажу, мистеръ Моргонъ, что ваши слова относительно честнаго человка справедливы, и, я вамъ говорю, если окажется, что вы честный человкъ, то, по моему мннію, вы должны быть оправданы по этому длу: потому что я вамъ говорю, капитанъ Окумъ будетъ справедливъ во всемъ. Что же касается до меня, то все, что могу сказать, это — что мн донесли о вашихъ неприличныхъ выраженіяхъ на счетъ капитана, самого великодушнаго командира въ королевской служб.’

По окончаніи этой изящной рчи, Моргонъ отвчалъ: ‘Я частію вижу, отгадываю и понимаю вашу мысль и желалъ бы, чтобы она была выражена ясне. Не думаю, чтобы можно было осуждать меня по слухамъ, и даже еслибы доказали, что я говорилъ неприлично о капитан, то и тутъ я не вижу измны.’ ‘Но это бунтъ, чортъ возьми! закричали’ Окумъ, а за бунтъ законъ назначаетъ смерть! А пока позвать свидтелей.’ Тутъ ввели слугу Макшэна и прислуживавшаго намъ мальчика, заране подкупленнаго. Первый объявилъ, что онъ однажды слышалъ, какъ Моргонъ проклиналъ капитана, называя его дикимъ звремъ, котораго надо убить, какъ злодя. Это показаніе подтвердилъ и нашъ мальчикъ, сказавъ, что онъ слышалъ, какъ Моргонъ выразился однажды, что у капитана медвжье сердце, а у доктора ослиная голова. Въ заключеніе, приведенъ былъ часовой, показавшій, что Моргонъ уврялъ меня, что капитанъ и докторъ будутъ горть въ аду за ихъ безчеловчіе.

Писецъ объявилъ, что тутъ ясное подтвержденіе прежнихъ подозрній въ замысл на жизнь Окума, потому что только въ такомъ случа и могъ Моргонъ такъ положительно утверждать о будущемъ пребываніи въ аду капитана и доктора, ежели составилъ планъ убить ихъ, не давъ имъ времени раскаяться въ грхахъ. Моргонъ былъ слишкомъ благороденъ, чтобы отказатся отъ своихъ словъ, но не признавалъ справедливымъ заключенія. При этомъ капитанъ подбжалъ къ нему и съ зврскою гримасою сказалъ: ‘А такъ ты, бестія, сознаешься, что называлъ меня медвдемъ и звремъ и проклиналъ меня! Чортъ возьми! Да я тебя предамъ военному суду и повшу, собака!’

Но докторъ Макшэнъ, имя нужду въ помощник, вступился и просилъ капитана, но обычной его доброт, простить Моргона, съ условіемъ, что тотъ будетъ просить извиненія. Но мой пріятель, вроятно не уступившій бы въ этомъ случа самому великому Моголу, окруженному войскомъ, поблагодарили, доктора за его заступничество, и обвинялъ себя только въ томъ, что сравнилъ подобіе Божіе съ животнымъ. ‘Но въ свок оправданіе я скажу, прибавилъ онъ, что говорилъ метофорами, и такъ какъ мы выражаемъ смиреніе — агнцемъ, трусость — козою, хитрость — лисицею, то такъ же только глупость мы изображаемъ осломъ, зврство — медвдемъ, а остервененіе — тигромъ. Въ этомъ же смысл и я употребилъ эти уподобленія, и, слышите ли, отъ того, что я сказалъ предъ Богомъ не откажусь повторить ни предъ какимъ живымъ существомъ.’

Окумъ такъ былъ взбшенъ его дерзостью, что приказалъ отвести его на мсто заключенія, а писцу опросить меня. Первый вопросъ былъ о мст моего рожденія, потомъ о моемъ вроисповданіи, и, наконецъ, о моемъ участіи въ заговор. Тутъ мой допросчикъ объявилъ мн, что есть много причинъ подозрвать во мн шпіона и въ томъ, что я составилъ заговоръ съ Томсономъ и другими противъ жизни капитана Окума. Это обвиненіе они основывали на разсказахъ нашего слуги, какъ будто часто слышавшаго нашъ шопотъ съ Томсономъ и слова: ‘Окумъ подлецъ, ядъ и пистолетъ.’ Изъ этихъ-то выраженій и видны были наши преступныя намренія. Смерть Томсона подтверждала, какъ кажется, эту догадку. Онъ вроятно прервалъ свою жизнь или отъ раскаянія, что приняли’ участіе въ такомъ отвратительномъ намреніи, или изъ страха быть открытьемъ и погибнуть постыдною смертію. Но боле всего подтверждаетъ это, книга исписанная цифрами, найденная у меня, и точно такая же въ сундук Томсона. Он составляютъ почти положительную улику, по которой всякій судъ въ христіанскомъ мір объявитъ меня виновнымъ. Въ доказательство, что я не былъ шпіономъ, я приводилъ насильственную свою вербовку, которую засвидтельствуютъ многіе, а во вторыхъ — отсутствіе съ тхъ поръ всякой корреспонденціи, могущей подать подозрніе. Что же касается до заговора противъ капитана, то я приводилъ всю нелпость, подобнаго обвиненія, говоря, что никто не подумаетъ этого сдлать, чтобы не подвергать себя мучительной и безславной смерти. Я доказывалъ также, что судьба Томсона ничего не прибавляетъ къ моему обвиненію, потому что у меня въ карман письмо, объясняющее причину его смерти. Съ этими словами я представилъ письмо Томсона, переданное мн Раттлиномъ въ день исчезновенія моего товарища. Раттлинъ сказалъ мн, что погибшій, отдавая ему письмо, просилъ не передавать мн его раньше его смерти. Писецъ, взявъ письмо, прочелъ слдующее:

‘Любезный другъ,

‘Я такъ измученъ трудами, и варварскими поступками доктора Макшэна, стремящагося къ своей и моей погибели, что ршился освободиться отъ этого жалкого существованія, когда, ты получишь эту записку, то меня уже небудетъ. Я желалъ бы умереть, не теряя твоего добраго мннія о себ, но ежели ты и не можешь совершенно оправдать моего поступка, то, по крайней мр, не забывай несчастнаго юноши, любившаго тебя. Я предостерегаю тебя, берегись Макшэна! ненависть его неумолима… Желаю всего лучшаго Моргону, которому передай мое послднее желаніе, чтобъ и онъ не забылъ твоего несчастнаго друга и соотечественника

Вильяма Томсона.’

По окончаніи чтенія, докторъ Макшэпъ выхватилъ изъ рукъ писца письмо и, разорвавъ его въ клочки, уврялъ, что я самъ написалъ его, поддлавшись подъ руку Томсона. Капитанъ и писецъ держались его же мннія, не смотря на мое требованіе сравнить остатки письма съ другими бумагами Томсона, находившимися въ ихъ рукахъ. Но мн приказали отвчать на послдній вопросъ и именно объяснить значеніе цифръ въ найденной у меня книг: ‘Въ этомъ легко дать отчетъ,’ отвчалъ я, ‘то, что вамъ угодно называть цифрами — греческія буквы, которыми я для своего удовольствіи велъ дневникъ всему случившемуся отъ начала нашего плаванія, до заключенія меня въ цпи. Тоже самое длалъ и Томсонъ.’ — ‘Вотъ выдумалъ правдоподобный разсказъ, вскричалъ Макшэнъ, но къ чему же было теб писать по гречески, ежели бы ты не боялся огласки? Да что я говорю по гречески? Неужели ты думаешь, что я на столько невжда въ этомъ язык, что не отличу его буквъ отъ этихъ на столько же греческихъ, какъ и китайскихъ? Не безспокойся, я но откажусь изъ-за тебя отъ своихъ познаній.’ Съ этими словами, онъ проговорилъ съ бестыдствомъ какую-то дичь, показавшуюся мн ирландскимъ нарчіомъ. А капитанъ, посмотрвъ на меня съ презрительною улыбкою и принявъ сказанное докторомъ за чистую монету, сказалъ: ‘ага! попался?’ Я не могъ не улыбнуться безстыдству этого ирландца и предложилъ споръ, на судъ того, кто знаетъ греческую азбуку. Привели назадъ Моргона. Выслушавъ въ чемъ дло, онъ взялъ книгу и безъ замшательства прочелъ цлую страницу. Но докторъ не былъ убжденъ этимъ доказательствомъъ и говорилъ, что Моргонъ, будучи со мной заодно, выдумалъ все то, что ни говорилъ. ‘Да, да! сказалъ Окумъ, я вижу, что они за одно’ и приказалъ отвести назадъ Моргона. Хотя я и предлагалъ дать перевести намъ обоимъ отдльно какую угодно главу изъ греческой библіи, бывшей у капитана, и сравнить переводы, но не успвъ убдить капитана, что въ этомъ случа уже не можетъ быть никакого фокуса, я просилъ, по крайней мр, быть проэкзаменованнымъ какою нибудь безспристрастною особою на корабл. Въ слдствіе этого созвали весь экипажъ и офицеровъ на палубу, объявивъ имъ, что кто знаетъ по гречески, тотъ пусть подойдетъ къ моимъ судьямъ.

Чрезъ нсколько времени выступили впередъ два матроса и объявили претензію на знаніе греческаго языка, которому они, по ихъ разсказамъ, выучились во время своихъ плаваній въ Левантъ. Обрадованный капитанъ подалъ имъ мою книгу, но они оба объявили, что не умютъ ни читать, ни писать, а только говоритъ по гречески. Обратясь ко мн, онъ проговорилъ нсколько фразъ, на варварски исковерканномъ язык, которыхъ, конечно, я не понялъ. Я утверждалъ, что ново-греческій языкъ много отличается отъ древняго, точно также какъ ныншній англійскій отъ древняго саксонскаго. И такъ какъ я учился только коренному языку, на которомъ писали Гомеръ, Пиндаръ, Евангелисты и др., то невозможно, чтобы я понималъ исковерканный готскій діалектъ, образовавшійся на развалинахъ перваго и почти не имющій ничего общаго съ древнимъ нарчіемъ. Къ этому я прибавилъ, что ежели докторъ Макшэнь, знающій, какъ онъ увряетъ, по гречески, будетъ въ состояніи вести разговоръ съ этими матросами, то я готовъ подвергнуться какому угодно наказанію. Не усплъ я окончить моей рчи, какъ докторъ, узнавъ въ одномъ изъ нихъ своего соотечественника, заговорилъ по ирландски и получилъ отвтъ на томъ же язык. Капитанъ Окумъ съ радостію вскричалъ: ‘Довольно, я вижу, что ему придется болтаться на веревк — обмана’ открытъ.’ Не видя пользы въ дальнйшей защит себя предъ пристрастными и невжественными судьями, я спокойно дозволилъ отвести себя назадъ къ моему товарищу. Онъ, выслушавъ подробности моего вопроса, поднялъ къ небу руки и, испустивъ страшный стонъ, снова затянулъ валлійскую пснь, сопровождая пніе гримасами и движеніями рукъ.

XXX.

Между тмъ упомянутые два ново-грека поссорились между собою. Одинъ изъ нихъ, въ отмщеніе другому, пришелъ къ намъ и объяснилъ сопретъ разговора Макшэна съ его товарищемъ. Услыхавъ объ этомъ открытіи, докторъ Макшэнъ, понимая, что мы оправдаемся предъ судомъ и обнаружимъ его невжество и злыя намренія, выпросилъ у капитана — освободить насъ, и приказалъ возвратиться къ обязанностямъ. Для меня это было большимъ счастіемъ. Тло мое было покрыто пузырями отъ солнечнаго жара, а члены окоченли отъ недостатка движенія. Но товарища моего я едва усплъ уговорить принять свободу. Онъ не хотлъ снять оковъ, намреваясь дождатся военнаго суда, который не только долженъ былъ оправдать его, но и наказать притеснителей. Наконецъ, я выставилъ ему на видъ неизвстность слдствія, силы и связи нашихъ враговъ, и польстилъ его жажд мстительности надеждою отомстить Макшэну своею рукою, по прізд въ Англію. Послдній аргументъ боле всего на него подйствовалъ и онъ сошелъ со мною въ трюмъ. Мы прогнали отъ себя мальчишку, не смотря на его просьбы, слезы и увренія въ раскаяніи. Но до того еще онъ намъ сообщилъ, что докторъ подкупилъ его, давъ ему пару чулковъ и столько же клтчатыхъ рубашекъ, отнятыхъ потомъ у него докторскимъ слугою.

Ключи отъ нашихъ сундуковъ были присланы докторомъ, и мы для удостовренія въ цлости нашего имущества сдлали ему осмотръ въ присутствіи посланнаго. Товарищъ мои, видя, что исчезъ его сыръ и водка, вышелъ изъ себя и изливалъ свой гнвъ на слугу Макшэна.

Тотъ же клялся, что только сейчасъ получилъ ключи отъ своего господина.

‘Призываю Бога въ свидтели, кричалъ Морганъ, что тотъ, кто уничтожилъ мой запасъ, паршивая, нищая каналья. И клянусь душою моего дда, что знай я, кто онъ, я бы уличилъ его и преслдовалъ, какъ вора, судомъ.’

Чрезъ нсколько минутъ къ намъ вошелъ врачъ, подъ предлогомъ составленія лекарства. Онъ, улыбаясь, поздравилъ насъ съ освобожденіемъ, на которое будто бы съ трудомъ согласился оскорбленный капитанъ но его просьб. Онъ, конечно, ждалъ изъявленій благодарности за оказанную будто бы услугу и воображалъ, что мы забудемъ прежнее. Но онъ имлъ дло съ людьми не такъ легко прощающими обиды, понимавшими, что ежели они настоящею свободою обязаны его заступничеству, то его же злоб одолжены своими мученіями. Поэтому я молчалъ, а мой товарищъ отвчалъ ему: ‘Теперь дло кончено, но Богъ видитъ сердце всхъ… Всему есть время, какъ сказалъ мудрецъ: есть время бросать камни, и время собирать ихъ.’ Эти слова видимо не понравились нашему начальнику и, проворчавъ что-то про неблагодарность, онъ ушелъ.

Нашъ флотъ, соединившись съ другимъ, ждавшимъ насъ, простоялъ около мсяца у порта Рояля въ Ямайк, вроятно въ слдствіе какихъ нибудь важныхъ соображеній. На десятый день посл нашего отплытія оттуда, подошелъ къ острову Вансъ съ намреніемъ, какъ говорили, истребить стоявшій тутъ французскій флотъ. Но еще до нашего прихода онъ ушелъ въ Европу, давъ знать въ Картагену о нашемъ присутствіи въ этихъ моряхъ и о нашей сил и назначеніи. Здсь мы провели нсколько дней, запасаясь дровами и скверной водой, употребленіе которой адмиралъ, вроятно заботясь о здоровь людей, ограничилъ квартою въ сутки.

Наконецъ, поднявъ паруса, мы чрезъ два дня вошли въ заливъ. И пробыли тутъ дней десять. Потомъ подошли ближе къ гавани и высадили на берегъ солдатъ, не смотря на огонь непріятелей, оторвавшій многимъ головы. Подобная высадка, пода, стнами непріятельскихъ укрпленій, сдлана была, вроятно, съ намреніемъ пріучить солдата къ огню. Большая часть изъ нихъ не знала дисциплины, потому что они взяты были отъ плуга за нсколько мсяцевъ до нашего отплытія. Этотъ поступокъ заставилъ многихъ изъ насъ осуждать министерство, пославшее въ важное предпріятіе рекрутъ, между тмъ какъ ветераны оставались дома въ бездйствіи. Но, конечно, министерство имло основаніе такъ дйствовать. Вроятно, имъ не хотлось рисковать лучшимъ войскомъ для такого смлаго предпріятія, а можетъ быть и то, что полковники и генералы старыхъ войскъ, пользовавшіеся своимъ назначеніемъ какъ арендою, отказались плыть на такую опасную службу, за что, конечно, они подлежатъ нареканію.

XXXI.

Наши войска, высадившись, какъ сказано, начали выводить земляную баттарею для обстрливанія главнаго непріятельскаго форта и съ небольшимъ въ три недли она уже была готова. На военномъ совт ршили сдлать честь испанцамъ и обстрливать крпость съ одной стороны пятью громаднйшими кораблями, а съ другой баттареею, вооруженною двумя мортирами и двадцатью четырьмя единорогами.

Нашему кораблю данъ былъ сигналъ начать дло. Еще наканун насъ предупредили объ этомъ и отданы были приказанія очистить палубы отъ постороннихъ вещей. Тутъ произошелъ споръ между капитаномъ Окумомъ и его кузэномъ и совтникомъ Макшэномъ, едва не окончившійся совершеннымъ разрывомъ между ними. Докторъ, воображавшій, что, во время битвы, онъ будетъ совершенно безопасенъ въ трюм, услыхалъ въ этотъ день, что недавно помощника, врача былъ убитъ въ немъ ядромъ, пущеннымъ изъ одного ничтожнаго редута, уничтоженнаго еще до высадки нашихъ войскъ, а потому требовалъ постройки платформы тамъ, гд находятся корабельные припасы, говоря, что это необходимо для безопасности и удобства раненыхъ. Капитанъ, выслушавъ эту странную просьбу, упрекнулх доктора въ трусости и объявилъ ему, что для постройки этой платформы на корабл нтъ мста, да еслибы и было, то ему нельзя отдавать преимущество предъ прочими врачами флота, занимавшими трюмъ. Страхъ удвоилъ упрямство Макшэна и онъ показалъ инструкціи, по которымъ имлъ право на исполненіе его требованій. Капитанъ клялся, что эти инструкціи были составлены шайкою лнтяевъ и трусовъ, однако принужденъ былъ послать плотниковъ, для исполненія требованія Макшэна. Но прежде нежели приступили къ работ, поданъ былъ сигналъ, и Макшэнъ долженъ былъ вврить свое тло трюму, въ которомъ Моргонъ и я готовили инструменты. Нашъ корабль тотчасъ поднялъ якорь и черезъ часъ бросилъ его предъ фортомъ Баккъ-Чика. Началась ужасная канонада. Докторъ, перекрестившись, растянулся на полу. Его примру послдовали стоявшіе подл насъ для помощи священникъ и экономъ. Валліецъ же и я сидли другъ противъ друга тоже въ большомъ безпокойств и едва не поступили также, какъ и нашъ начальникъ, потому что битва, дйствительно, была страшная.

Вскор посл начала сраженія одинъ матросъ принесъ въ трюмъ другаго и бросилъ его на полъ, какъ мшокъ съ овсомъ. Моргонъ тотчасъ же осмотрлъ принесеннаго и вскричалъ: ‘Да онъ мертвъ, какъ мой праддъ!’ ‘Мертвъ, отвчалъ матросъ, можетъ быть теперь и мертвъ, но будь я проклятъ, если онъ не былъ живъ, когда я его поднялъ.’ И онъ готовился уйти, когда я приказалъ ему взять съ собою тло и бросить его за бортъ, ‘Чортъ его возьми,’ отвчалъ матросъ ‘довольно и того, что я позабочусь о своемъ.’ Товарищъ мой бросился на него съ ампутаціоннымъ ножомъ, крича ему вслдъ: ‘Ахъ ты паршивый негодяй! да разв тутъ кладбище? или склепъ?’ но въ эту минуту къ намъ вошелъ Джакъ Раттлинъ и посл длиннаго предисловія объявилъ, что онъ попался наконецъ подъ ножъ, при чемъ показалъ остатокъ руки, оторванной картечью.

Съ неподдльною горестью смотрлъ я на этого несчастнаго, переносившаго свои страданія съ геройскимъ спокойствіемъ. ‘Всякому ядру свое назначеніе, говорилъ онъ, и хорошо еще, что меня ударило не въ голову… да еслибы и такъ, то я бы съ честію умеръ, сражаясь за свое отечество: вдь намъ надо же когда нибудь умереть.’

Я былъ очень разстроганъ разсужденіемъ этого моряка-философа, перенесшаго ампутацію лвой руки, не поморщись. Операцію длалъ я, заставивъ сперва Макшэна подняться и объявить, что операція необходима.

Во время перевязки, я спросилъ Джака, что онъ думаетъ о сраженіи. Покачавъ сомнительно головою, онъ замтилъ, что тутъ выйдетъ мало хорошаго. ‘И вотъ почему, прибавилъ онъ: вмсто того, чтобы кораблямъ стать возл самаго берега, гд бы мы имли дло только съ однимъ угломъ Бокка-Чика, мы стали противъ гавани и выдерживали огонь и съ ихъ судовъ и съ форта св. осифъ. Стоя слишкомъ далеко отъ нея, мы не можемъ много вредить ея укрпленіямъ и три четверти нашихъ зарядовъ, падаютъ, не долетая до крпости, потому что на корабляхъ не было людей, умющихъ наводить орудія. Господи! ежели бы здсь былъ твой дядя, лейтенантъ Бовлингъ, то дло пошло бы иначе.’ Въ это время раненыхъ накопилось столько, что мы не знали, съ котораго начать перевязку, Моргонъ прямо объявилъ врачу, что ежели онъ не встанетъ и не будетъ исполнять своей обязанности, то онъ будетъ жаловаться адмиралу и просить его мста. Эта угроза подйствовала на Макшэна и, чтобы придать себ смлости, онъ началъ часто прибгать къ бутылк рома, угощая при этомъ священника и эконома. Ободрившись, онъ принялся за дло, и ноги и руки рзались безъ милосердія. Винные пары и неспокойное состояніе духа совершенно лишили разсудка священника. Раздвшись до нога и выпачкавшись кровью, онъ едва не убжалъ въ такомъ костюм на палубу, не смотря на вс наши усилія удержать его. Джакъ Раттлинъ старался убдить его, но видя, что убжденія не дйствуютъ, сшибъ его съ ногъ правою здоровою рукою и держалъ его въ этомъ положеніи. Но на эконома не подйствовалъ и ромъ. Онъ, сидя на полу и ломая руки, проклиналъ часъ, въ который промнялъ мирное ремесло пивовара въ Рочестер, на эту жизнь, полную ужаса и тревоги.

Пока мы забавлялись страхомъ этого несчастнаго, ядро, пробивъ судно, на уровн воды, и перебивъ чашки и бутылки, произвело такой шумъ, что Макшэнь, бросивъ скальпель, упалъ на колни, читая громко pater noster. Экономъ упалъ навзничь безъ чувствъ, а священникъ пришелъ въ изступленіе, и такъ какъ Раттлинъ уже не могъ его удерживать, то мы заперли его въ каюту врача. Скоро вошелъ къ намъ старый мой противникъ Крамплей и приказалъ мн идти на верхнюю палубу и перевязать легкую рану капитана. Я сейчасъ же захватилъ перевязочный снарядъ и послдовалъ за нимъ.

Капитанъ Окумъ стоялъ прислонившись къ средней мачт и, увидя меня, выказалъ свое неудовольствіе гримасою и спросилъ, отчего не явился самъ докторъ? Я отвтилъ, что Крамплей вытребовалъ меня, за что именно капитанъ общалъ наказать мичмана, посл сраженія. Меня же онъ отослалъ назадъ, приказавъ тотчасъ же послать Макшэна. Я счастливо пробрался въ трюмъ и передалъ приказаніе врачу. Но онъ напрямикъ отказался оставить постъ, назначенный ему въ инструкціяхъ. Моргонъ же, вроятно, изъ соревнованія со мною въ храбрости, пошелъ съ замчательною твердостію.

XXXII.

Посл двухчасовой канонады форта намъ, было приказано отойти, но на другой день бой возобновился и продолжался съ утра до полудня. Въ это время огонь ослаблъ, а къ вечеру совершенно замолкъ. Земляная же баттарея, съ другой стороны пробила въ стн укрпленія брешь. Нашъ генералъ предположилъ сдлать въ эту же ночь штурмъ и назначилъ отрядъ войскъ для исполненія этого намренія. Только одному Провиднію обязаны мы успхомъ, Провиднію, вложившему въ сердце испанцевъ мысль оставить фортъ, который они, не смотря на вс наши усилія, могли бы долго удерживать храбрыми войсками. Въ тоже самое время, счастіе благопріятствовало матросамъ. Они заняли фортъ св. осифа, земляныя баттареи и одинъ испанскій линейный корабль, а три другихъ еще ране были сожжены или затоплены испанцами, пожелавшими, чтобъ они достались намъ. Взятіе этихъ фортовъ, на которые боле всего надялись испанцы, доставило намъ обладаніе гаванью. Въ своемъ торжеств мы уже видли городъ въ нашихъ рукахъ, безъ всякаго почти сопротивленія. И дйствительно, ежели бы прежде чмъ непріятель усплъ опомниться отъ нашего успха, нсколько кораблей подошли бы къ городу, то, вроятно, онъ былъ бы взятъ безъ большаго кровопролитія. Но наши герои, считая варварствомъ воспользоваться бдствіемъ врага, дала ему время оправиться.

Между тмъ Макшэнъ, воспользовавшись этимъ торжествомъ, подошелъ къ капитану и съ такимъ успхомъ защищался, что возвратилъ себ его расположеніе. О Крампле капитанъ даже и не вспомнилъ. Но самымъ лучшимъ слдствіемъ побды было обиліе свжей воды, особенно благодтельное для экипажа, довольствовавшагося въ продолженіе пяти недль, подъ палящими вертикальными лучами солнца, квартою въ день, между тмъ какъ пища наша состояла изъ загнившей солонины, называемой матросами ирландскою лошадью, и соленой свинины новой Англіи, которая, не будучи ни рыбой, ни говядиной, имла вкусъ той и другой. Хлбъ нашъ, привезенный изъ той же стороны, состоялъ изъ сухарей, въ которыхъ роились миріады наскомыхъ. Масло, выдаваемое въ самомъ маломъ количеств, казалось ворванью, смшанною съ солью. Вмсто легкаго пива каждому выдавалось по три чарки водки или рому, разведенныхъ извстнымъ количествомъ воды, но безъ сахару и фруктовъ для подслащенія напитка, въ слдствіе чего эта смсь называлась матросами необходимостью. Ограниченіе же въ выдач воды вовсе не зависло отъ недостатка, потому что на корабляхъ было такое количество ея, что хватило бы на полгода: но я думаю, что это воздержаніе было наложено на экипажъ, въ вид поста, за грхи его, или съ цлію сдлать ему жизнь презрнною и тмъ придать ему ршительность и презрніе къ опасностямъ.

Но возвратимся къ разсказу. Снабдивъ гарнизономъ занятыя нами укрпленія и посадивъ артиллерію и войска на корабли, мы попытались войти въ ворота внутренней гавани. Ихъ защищали съ одной стороны большое укрпленіе, а съ другой малый редутъ, оставленные еще до нашего прихода. Входъ же въ гавань была заваленъ нсколькими затопленными галіотами и двумя линейными кораблями. Намъ удалось, однако, открыть проходъ для нашихъ кораблей, прикрывавшихъ высадку войска подъ укрпленіемъ, называемымъ Ла Квинта, гд, посл слабаго сопротивленія испанцевъ, оно расположилось лагеремъ для осады цитадели Св. Лазаря, господствовавшей надъ городомъ. По неимнію ли людей, способныхъ вести правильную осаду, или довряясь слав своего оружія, нашъ генералъ на военномъ совт ршилъ аттаковать цитадель только мелкимъ оружіемъ. Это ршеніе приведено было въ, исполненіе и результатъ былъ совершенно сообразенъ плану. Непріятель встртилъ ихъ такимъ огнемъ, что большая часть войскъ нашла себ тутъ вчный покой.

Нашъ вождь, недовольный такимъ угощеніемъ испанцевъ, образумился и поспшилъ посадить оставшіяся войска на суда. Изъ восьмитысячнаго корпуса, высаженнаго на берегъ у Ваккъ-Чика, осталось только полторы тысячи людей способныхъ носить оружіе. Больныхъ и раненыхъ помстили на суда, получившія названіе госпиталей, хотя они вовсе не заслуживали такого почетнаго названія, потому что многіе изъ нихъ не имли ни врачей, ни прислуги, ни поваровъ. Палуба на нихъ была такъ низка, что несчастные не могли прямо сидть въ постел. Ихъ раны отъ недосмотра и нечистоты омертввали и миріады червей зараждались въ этихъ язвахъ. Эта безчеловчная непредусмотрительность приписывалась недостатку врачей. Но всмъ было извстно, что всякій большой корабль легко могъ снабдить ихъ, по крайней мр, однимъ, чего бы очень было достаточно для присмотра за этими несчастными. Но, можетъ быть, генералъ считалъ себя слишкомъ важнымъ джентльменомъ, чтобы снизойти до просьбы своего товарища адмирала, а этотъ въ свою очередь не хотлъ унижать своего достоинства предложеніемъ своихъ услугъ. И, дйствительно, въ это время демонъ раздора царствовалъ въ нашемъ военномъ совт. О вождяхъ же нашихъ можно было сказать (да извинятъ они мое сравненіе) тоже, что о Цезар и Помпе. Одинъ немогъ перенесть первенства другаго,— такъ что отъ гордости одного и заносчивости другаго наше предпріятіе рушилось.

Чрезъ день или два посл нашей неудачной попытки, адмиралъ приказалъ взятому у испанцевъ шестнадцати-пушечному кораблю, снабженному людьми съ нашихъ кораблей, обстрливать городъ. Въ слдствіе этого онъ былъ введенъ ночью во внутреннюю гавань и поставленъ на якорь въ полуверст отъ стнъ. Съ разсвтомъ онъ открылъ огонь, продолжавшійся шесть часовъ, подвергаясь выстрламъ, по крайней мр, тридцати орудій, заставившихъ наконецъ нашихъ людой зажечь его и удалиться, какъ попало, въ лодкахъ.

Эта неудача произвела общій упадокъ духа, поддерживаемый зрлищемъ, бывшимъ ежеминутно передъ нашими глазами, и перспективою нашей будущности въ случа промедленія стоянки. Капитаны нкоторыхъ кораблей, вмсто того, чтобы зарывать трупы умершихъ, приказывали выбрасывать ихъ за бортъ, часто безъ мшковъ и тяжестей, такъ что множество труповъ плавало по гавани до того времени, пока ихъ не пожирали шарки и вороны. Конечно, это не могло быть утшительнымъ зрлищемъ для оставшихся въ живыхъ. Въ это же время начались дожди, падавшіе безпрерывно съ утра до ночи и сопровождавшіеся громомъ и ослпительными молніями.

XXXIII.

Перемна произведенная этимъ явленіемъ въ атмосфер, соединившись съ смрадомъ, насъ окружающимъ, съ жаромъ, а также съ ослабленіемъ нашихъ силъ худою пищею и уныніемъ, произвела въ войскахъ и экипажахъ желчную горячку, свирпствовавшую съ такой силой, что умирали три четверти заболвавшихъ и трупы ихъ покрывались, какъ бы сажею, отъ быстраго разложенія.

Наши вожди, видя такое жалкое положеніе длъ, ршились бросить занятыя нами укрпленія, заклепали орудіе, а стны взорвали на воздухъ.

По отплытіи нашемъ къ Ямайк, я почувствовалъ въ себ предвстника этой болзни и зная, что мн не вылечиться въ зараженной и тяжелой атмосфер трюма, написалъ прошеніе къ капитану, выставилъ на видъ мое мучительное положеніе, прося позволенія помститься между солдатами на средней палуб. Но я напрасно трудился писать. Капитанъ приказалъ мн или оставаться въ кают, намъ назначенной, или лечь въ госпиталь, который былъ, между прочимъ, въ трое хуже и удушливе нашей каюты. Другой на моемъ мст, вроятно бы, покорился судьб, но мн была невыносима мысль умереть такимъ жалкимъ образомъ, и посл перенесенія столько несчастій. Потому, не обращая вниманія на приказанія Окума, я уговорилъ солдатъ пустить меня къ себ и уже поздравлялъ себя съ успхомъ, когда узнавшій объ этомъ Крамплей донесъ капитану о моемъ поступк и былъ уполномоченъ выгнать меня въ мое прежнее жилище.

Эта зврская месть до того взбсила меня, что я поклялся потребовать въ послдствіи отъ него отчета, гнвъ усилилъ мою горячку. Пока я лежалъ, задыхаясь отъ недостатка воздуха въ нашемъ жалкомъ помщеніи, меня постилъ сержантъ, которому я вправилъ и перевязалъ, посл послдней битвы, переломъ костей носа. Узнавъ о моемъ положеніи, онъ предложилъ мн свою собственную каюту, обвшенную полотномъ и хорошо провтриваемую чрезъ открытое отверстіе для пушки. Я съ радостію принялъ его предложеніе и перебрался къ нему, гд благодарный рубака обходился со мною съ нжностію и заботливостію няньки, самъ же онъ спалъ на сн. Тутъ я лежалъ, наслаждаясь свжимъ воздухомъ, но болзнь моя длала страшные успхи и вс уже отчаивались въ моемъ выздоровленіи. Я же не терялъ надежды остаться въ живыхъ, и увренъ, что это убжденіе спасло мн жизнь, также какъ и принятое мною ршеніе непринимать лекарствъ, которыя, по моему мннію, усиливали болзнь, разлагая кровь, вмсто того что бы исправлять ея составъ. Въ слдствіе этого, когда пріятель мой Моргонъ приносилъ мн свои потогонныя пилюли то, правда, я ихъ клалъ въ рогъ, но по уход его выплевывалъ и полоскалъ рогъ. Это я длалъ для того, чтобы не раздражить горячую кровь моего пріятеля отказомъ и не показать недоврія къ его искуству. Морганъ былъ моимъ постояннымъ врачомъ. Докторъ же Макшэнъ тоже не позаботился узнать, гд я. Во время сильнйшаго развитія моей болзни, Моргонъ, видя мое отчаянное положеніе и налпивъ мн на затылокъ мушку, пожалъ, мн руку, уговаривая меня поручить себя Богу Спасителю. Потомъ, оставивъ меня, попросилъ священника дать мн духовную помощь и утшеніе. Но до его прихода я снялъ съ шеи безпокоющій меня пластырь. Пасторъ, ощупавъ мой пульсъ, спросилъ меня о моихъ страданіяхъ и сказалъ: ‘Мистеръ Рендомъ, Господь, въ безпредльномъ своемъ милосердіи, постилъ васъ болзнію, которой исхода невозможно предвидть,— можетъ быть, онъ допуститъ васъ къ выздоровленію и долговременной жизни на земл, а можетъ быть также, что и вроятне, вы умрете въ цвт лтъ. А потому необходимо породъ этимъ великимъ часомъ раскаяться искренно въ вашихъ грхахъ, чему самымъ лучшимъ доказательствомъ послужить исповдь, къ которой я и умоляю васъ прибгнуть безъ замедленія и скрытности. Уврившись въ вашей искренности, я дамъ вамъ возможное утшеніе. Безъ сомннія, вы подверглись грхамъ, свойственнымъ всмъ молодымъ людямъ, какъ-то брани, пьянству и прелюбодянію. И такъ, скажите мн подробно о каждомъ изъ нихъ, особенно о послднемъ, чтобы я могъ видть состояніе вашей совсти. Вдь ни одинъ врачъ но прописываетъ, не узнавъ подробностей болзни.’

Не видя необходимости въ гласной исповди для моего спасенія, я отказался отъ нея. Этотъ отвтъ сконфузилъ пастора, но оправившись, онъ объяснялъ иначе свое требованіе. Онъ привелъ ученое разсужденіе о различіи между тмъ, что необходимо должно и что можно длать. За тмъ спросилъ, какого я вроисповданія. Я ему отвчалъ, что до сей поры я не знаю различія въ вроисповданіяхъ, а потому не ршился еще которое предпочесть, но что воспитанъ я въ пресвитеріанскомъ. При этомъ пасторъ выразилъ удивленіе и говорилъ, что не можетъ понять, какимъ образомъ пресвитеріанецъ можетъ занимать должность въ англійской администраціи. Онъ спросилъ меня, принималъ ли я причастіе и давалъ ли присягу, и, получивъ отрицательный отвтъ, сказалъ, что не можетъ услужить мн. Бесду эту онъ заключилъ желаніемъ, чтобы я вышелъ изъ положенія отступника и возвратился къ своимъ пріятелямъ, веселящимся за столомъ, уставленнымъ стаканами бумбо {Бумбо — напитокъ, составленный изъ рома, сахара, и воды, съ прибавленіемъ мускатнаго орха.} и виномъ.

Этотъ разговора, не столь сильно подйствовалъ на меня, какъ припадокъ горячки, усилившейся посл его ухода. Мн стали представляться различныя виднія и явился бшеный бредъ, такъ что, задыхаясь, я вскочилъ съ намреніемъ броситься въ море, и такъ какъ пріятеля моего сержанта не было при мн, то, вроятно, я бы и совершилъ этотъ подвигъ, если бы не замтилъ на ногахъ испарины. Появленіе ея оживило мои надежды, и я имлъ присутствіе духа воспользоваться этимъ хорошимъ симптомомъ. Я сорвалъ съ себя рубашку и простыню съ постели, и завернулся въ толстое байковое одяло. Въ этой одежд я испыталъ адскія мученія, но вскор былъ вознагражденъ за свои страданія обильнымъ потомъ, выступившимъ на всей поверхности моего тла. Чрезъ два часа я избавился отъ всхъ болзненныхъ припадковъ, исключая слабости. Кром того, я почувствовалъ страшный голодъ. Спокойный сонъ освжилъ меня, и я наслаждался надеждою на выздоровленіе. Въ это время я услышалъ, что Моргонъ за занавской спрашивалъ сержанта: живъ ли я? ‘Сохрани его Боже отъ смерти! возразилъ тотъ, вотъ уже пять часовъ, какъ онъ лежитъ смирно и я не тревожилъ его, боясь разбудить, и думая, что сонъ доставитъ ему облегченіе.’ ‘Да, да,’ прибавилъ мой товарищъ, ‘онъ уснулъ такъ крпко, что не проснется до трубы архангела. Господи, храни его душу. Онъ исполнилъ свой долгъ какъ честный человкъ — и теперь успокоился отъ гоненій, которыхъ досталось таки довольно на его долю.— Горе! горе! онъ много общалъ въ будущемъ.’ При этомъ онъ такъ горько заплакалъ, что убдилъ меня въ искренней привязанности ко мн. Сержантъ, испуганный его словами, вбжалъ въ нашу комнату и когда наклонился, чтобы осмотрть меня, я улыбнулся и мигнулъ ему. Онъ тотчасъ понялъ мое намреніе и замолчалъ. Моргонъ, увренный въ моей смерти, подошелъ ко мн со слезами на глазахъ, съ намреніемъ выплакать свое горе надъ усопшимъ. Я такъ удачно прикинулся мертвымъ, уставивъ неподвижно глаза и опустивъ челюсть, что онъ вскричалъ:— ‘Господи помилуй! Вотъ онъ лежитъ теперь какъ глыба земли.’

Доле я не могъ удержаться, особенно, когда онъ, желая отдать мн послдній долгъ, закрылъ мн глаза и ротъ. Тутъ я вдругъ прикусилъ ему пальцы, чмъ такъ озадачилъ его, что онъ, отскочивъ отъ меня, поблднлъ, какъ полотно, и вытаращилъ глаза.

Посмявшись вдоволь, я протянулъ ему руку, говоря, что намренъ еще пожить.

Въ это время мы уже были въ Ямайк и я, пользуясь свжимъ воздухомъ и припасами, быстро поправлялся и скоро возвратился къ своимъ обязанностямъ.

Вставь съ постели, я едва могъ ползать по палуб съ палкою въ рукахъ. Однажды я встртилъ Макшэна, но онъ прошелъ мимо, бросивъ на меня презрительный взглядъ и но сказавъ ни слова. За нимъ шелъ Крамплей, и подойдя ко мн съ угрожающимъ видомъ, закричалъ: ‘что это за порядокъ на корабл, когда позволяютъ такимъ лнтяямъ и бездльникамъ, какъ ты, подъ предлогомъ болзни, таскаться по палубамъ, ничего не длая, между тмъ какъ другіе, въ сто разъ лучше, по горло заняты службою!’ Видъ и поведеніе этого злаго подлеца такъ взволновали меня, что я едва удержался, чтобы не ударить его костылемъ, но, вспомнивъ свою слабость и ненависть моихъ враговъ, искавшихъ только случая погубить меня, я успокоился, сказавъ ему только, что я помню его злобу и дерзость и надюсь встртиться съ нимъ на берегу. При этомъ онъ злобно улыбнулся, погрозилъ мн кулакомъ и клялся, что только и ждетъ благопріятнаго случая.

Между тмъ нашему кораблю дано было приказаніе запастись водой и провизіей и быть готовымъ къ отплытію въ Англію. Капитанъ Окумъ, не желая по чему-то возвратиться туда помнялся кораблемъ съ какимъ-то джентльменомъ, ждавшимъ случая избавиться отъ тропическаго климата.

Къ моему крайнему удовольствію, нашъ тиранъ оставилъ корабль, взявъ съ собою доктора Макшэна. Новый нашъ командиръ пріхалъ на корабль въ десятивесельномъ катер, покрытомъ обширномъ зонтикомъ. Онъ во всхъ отношеніяхъ не походилъ на Окума. Это былъ высокій, худой молодой человкъ, одтый слдующимъ образомъ: блая шляпа съ краснымъ перомъ украшала его голову, съ которой падали на плечи завитые волоса, связанные сзади лентою. Его красный, шелковый, подбитый блымъ, кафтанъ былъ срзанъ съ переди и выказывалъ блый атласный жилетъ, обшитый золотомъ. Гранатовая запонка блестла на его батистовой рубашк. Красные бархатные брюки едва доходили до колнъ, гд и покрывались шелковыми чулками безукоризненной близны. Синіе сафьянные башмаки украшены были ярко-блиставинши алмазными пряжками. Шпага съ стальнымъ эфесомъ, выложеннымъ золотомъ, и украшенная бантомъ изъ лентъ, висла у него съ боку, а въ рукахъ онъ держалъ палку съ янтарнымъ набалдашникомъ. Но самая замчательная часть его костюма была маска и блыя перчатки, которыя, какъ видно, не часто снимались, будучи укрплены на мизинц золотыми кольцами.

Въ такомъ костюм капитанъ Воффлей пошелъ на корабль, окруженный толпою людей, какъ видно, бывшихъ у него въ услуженіи. Мой товарищъ, не видя въ свит капитана врача, счелъ долгомъ воспользоваться этимъ случаемъ и, помня прсловицу ‘куй желзо пока горячо’, ршился заичкать расположеніе капитана, прежде нежели будетъ назначенъ другой врачъ. Съ этою цлью онъ отправился въ капитанскую каюту, въ своемъ обыкновенномъ костюм, состоящемъ изъ клтчатой рубашки и штановъ, коричневаго холщоваго жилета и ночнаго колпака на голов. Все это одяніе не очень чистое было еще, къ несчастію, пропитано табачнымъ запахомъ. Войдя безъ всякой церемоніи, онъ нашелъ капитана, лежащаго на кушетк въ шелковомъ халат и кисейномъ обшитомъ кружевомъ колпак, поклонившись ему нсколько разъ, онъ началъ: ‘Надюсь, сэръ, что ты простите смлость незнакомаго вамъ человка, но джентльмена по рожденію и воспитанію, тмъ боле, что онъ испыталъ много несчастій на этомъ свт.’

Не усплъ онъ выговорить этихъ словъ, какъ капитанъ вскочилъ съ мста и, бросивъ на него взглядъ, полный любопытства и презрнія, вскричалъ:. ‘Ты кто такой’? ‘Я первый помощникъ врача на этомъ корабл, отвчалъ Моргонъ, почтительнйше прошу васъ удостоить меня вашего вниманія и, узнавъ мое поведеніе и заслуги, исходатайствовать мн вакантное мсто врача.’ Говоря это, онъ приблизился къ капитану и едва только носъ послдняго познакомился съ ароматнымъ запахомъ, пропитавшимъ моего товарища, какъ онъ закричалъ въ сильномъ волненіи: ‘Сохрани меня небо! Я задыхаюсь!— Ей ты, убирайся прочь! Будь ты проклятъ! пошелъ вонъ! Этотъ запахъ убьетъ меня!’ — На крикъ его сбжались люди, на которыхъ онъ въ свою очередь принялся кричать: ‘Разбойники! Злоди! предатели!— Гоните вонъ это чудовище, но то я погибну отъ вони! охъ! охъ!’ Съ этими восклицаніями онъ упалъ на кушетку въ обморок. Камердинеръ сталъ приводить его въ чувство, подставляя ему подъ носъ амміакъ. Одинъ лакей теръ ему виски спиртомъ, второй опрыскивалъ комнату духами, а третій вытолкалъ вонъ Мортона. Онъ воротился ко мн съ угрюмымъ видомъ и, по своему обыкновенію, заплъ валлійскую псню.

Я угадывалъ, что съ нимъ что нибудь случилось и сталъ его распрашивать, но онъ, вмсто того, чтобы прямо отвтить мн, спросилъ съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства, считаю ли я его за чудовище и вонючку?

— Что такое, вскричалъ я, разв тебя кто нибудь такъ назвалъ?

— Богъ свидтель, что капитанъ Воффль удостоилъ меня этимъ названіемъ, и вся вода Темзы не смоетъ этого съ моей памяти. Я утверждаю, и клянусь моею душою, тломъ и кровью, что не ношу съ собою никакого вреднаго запаха, кром дыма табака, травы ароматной и пахучей. И кто будетъ утверждать противное, тотъ просто горный козелъ. Что же касается до того, что бы я былъ чудовищемъ, то я таковъ, какимъ сотворилъ меня Богъ, а этого нельзя сказать о человк, назвавшемъ меня такъ: я предъ цлымъ свтомъ готовъ утверждать, что онъ обезображенъ и метаморфозированъ своими причудами и капризами и что онъ боле походитъ на обезьяну, чмъ на человка.

XXXIV.

Моргонъ долго еще продолжалъ высчитывать достоинства капитана, когда я получилъ приказаніе, вымывшись и вычистившись, явиться въ капитанскую каюту. Я надушился розовою водою изъ нашей аптеки и отправился. При вход моемъ въ комнату, меня остановили у дверей, капитанъ же осмотрлъ меня въ лорнетъ. Успокоивши одно свое чувство, онъ приказалъ мн приближаться понемногу, чтобы не вдругъ поразить его обоняніе. Я сталъ медленно подходить къ нему и съ удовольствіемъ услыхалъ слдующую фразу. ‘Ну, это еще сносное существо’. Онъ лежалъ на кушетк съ болзненнымъ видомъ: голову его поддерживалъ камердинеръ, подставляя ему по временамъ подъ носъ пузырекъ съ амміакомъ. ‘Берестъ! пропищалъ онъ, такъ ты думаешь, что это животное (т. е. я: не сдлаетъ мн вреда? Можно ли ему доврить мою руку?’ ‘Честное слово сэръ, отвчалъ камердинеръ, мн кажется, что вамъ слдуетъ пустить немного крови и у этого молодаго человка есть quelque chose сіе bonne mine’. ‘Въ такомъ случа я ршусь! сказалъ капитанъ и обращаясь ко мн прибавилъ, пускалъ ли ты когда нибудь кровь порядочнымъ людямъ. Впрочемъ нечего тебя и спрашивать, ты врно соврешь.’ ‘Нтъ, сэръ, я неумю лечить животныхъ,’ говорилъ я, снимая съ него перчатку съ тмъ, чтобы ощупать пульсъ. ‘Но что ты длаешь, вскричалъ онъ, ты отвернешь мн руку! Чортъ возьми, У меня рука онмла до плеча! Господи! неужели мн придется погибнуть отъ этихъ дикихъ? Что за несчастіе, что я не догадался взять съ собою моего врача мистера Симпера!’ Я извинился за мои слишкомъ грубые пріемы и со всевозможною осторожностію перевязалъ ему руку шелковою тесьмою. Пока я ощупывалъ вену, онъ спросилъ сколько крови я намренъ выпустить и при отвт: ‘не боле двнадцати унцій,’ вскочилъ въ ужас и, гоня меня вонъ, кричалъ, что я замышлялъ на жизнь его. Вероттъ едва его успокоилъ и, открывъ бюро, вынулъ пару всковъ и небольшую чашку и подалъ ихъ мн. Онъ говорилъ, что капитанъ никогда не терялъ за разъ боле унца и трехъ драхмъ крови.

Въ это время какъ я готовился къ этому важному длу, въ каюту вошелъ щегольски одтый молодой человкъ болзненнаго вида съ томною улыбкою на губахъ, которая казалась у него привычною отъ продолжительнаго притворства. Увидвъ его, капитанъ, вскочилъ и бросился къ нему на шею: ‘Любезный мой Симперъ, кричалъ онъ, я ужасно разстроенъ! меня предали, испугали и едва не убили по нераднію моихъ слугъ, впустившихъ ко мн кого-то въ род лошака или медвдя, едва не задушившаго меня табачнымъ запахомъ, со мною сдлались конвульсіи.’ Симперъ, принявъ на себя видъ нжнаго участія, сталъ сожалть о случившемся и, ощупавъ пульсъ чрезъ перчатку, объявилъ его болзнь нервнымъ разстройствомъ и прописалъ нсколько капель настойки бобровой струи съ опіемъ. Онъ утверждалъ, что это ему принесетъ боле пользы, чмъ кровопусканіе, успокоивъ чрезмрную впечатлительность его характера и уничтоживъ, броженіе желчи. Я отправился приготовлять это лекарство, данное капитану въ стакан малаги, посл чего докторъ уложилъ его въ постель и приказалъ офицерамъ непускать никого въ ту сторону, гд лежалъ капитанъ.

Пока онъ спалъ, докторъ сидлъ подл него и такъ сдлался необходимымъ больному, что для него была сдлана особая каюта подл спальни Воффля, т. е. подл каюты совта, для предупрежденія могущихъ случиться ночью несчастій.

На другой день выздороввшій капитанъ отдалъ приказъ, чтобы никто изъ офицеровъ не показывался на палубу безъ шляпы, шпаги и манишекъ: и чтобы мичмана и другіе мелкіе чины не являлись бы въ пестрыхъ рубашкахъ и въ грязномъ бль. Также онъ запретилъ всмъ, кром Симпера и своей прислуги, входить въ его каюту, не испросивъ предварительно разршенія. Эти нововведенія не расположили къ нему экипажъ, а, напротивъ, подали поводъ къ насмшкамъ.

Чрезъ нсколько недль, нашъ корабль получилъ приказаніе отплыть, и я ласкалъ себя надеждою увидть скоро отечество, но пріздъ врача съ адмиральскаго корабля разрушилъ мои мечты. Позвавъ меня и Моргона на верхній декъ, онъ объявилъ намъ, что по недостатку медиковъ въ Вестъ-Индіи ему приказано задержать по одному медику съ каждаго линейнаго корабля, отправляющагося въ Англію, и онъ приказалъ намъ, чтобы мы къ слдующему утру ршили между собою, кому оставаться и кому хать. Это предложеніе поразило насъ какъ громомъ и мы долго смотрли другъ на друга, молча. Наконецъ валліецъ объявилъ, что онъ останется въ Вестъ-Индіи, ежели адмиралъ дастъ ему мсто старшаго врача на корабл. На это ему сказали, что въ старшихъ врачахъ нтъ недостатка, и что онъ долженъ довольствоваться званіемъ помощника до производства по ваканціи. Тутъ Моргонъ прямо отказался перейти съ корабля куда его назначило морское министерство. Адмиральскій же врачъ объявилъ ему, что въ такомъ случа пусть онъ броситъ со мной жребій и ршитъ дло случайностію.

Вспомнивъ о всхъ лишеніяхъ, испытанныхъ много въ Англіи, и о томъ, что у меня тамъ не было друзой и знакомыхъ, которые бы похлопотали о моемъ повышеніи во флот, я ршился остаться въ Вестъ-Индіи. Тутъ, по крайней мр, я могъ надяться на успхъ, благодаря недостатку врачей и нездоровому климату, ежедневно уменьшавшему ихъ число. На другой день, когда мы собирались бросить жребій, я прямо объявилъ Моргону, чтобы онъ не трудился напрасно, такъ какъ я добровольно соглашаюсь на приказаніе адмирала. Это ршеніе понравилось адмиральскому врачу и онъ далъ мн слово, что я много этимъ выиграю. Въ тотъ же самый день я былъ назначенъ помощникомъ на бриг Лизардъ и тмъ сталъ на одну ступень съ первыми помощниками врачей во флот.

Представившись капитану Лизарда, я отправился къ доктору, въ которомъ тотчасъ узналъ молодаго человка, пировавшаго съ Джаксономъ и попавшаго вмст со мною въ тюрьму. Онъ меня принялъ очень любезно и, при моемъ намек на наше старое знакомство, очень обрадовался и представилъ меня въ лучшій мессъ, состоявшій изъ начальника бомбардировъ и помощника штурмана. Такъ какъ на корабл не было больныхъ, то на другой день я получилъ позволеніе хать на берегъ вмст съ начальникомъ бомбардировъ. Онъ познакомилъ меня съ евреемъ, который и купилъ у меня разсчетную мою записку съ 40 процент. дисконта. Закупивъ все необходимое, я воротился вечеромъ на корабль, гд, къ удивленію, встртилъ своего стараго антагониста Крамплея. Хотя я не боялся его непріязни, но его появленіе поразило меня. Я сообщилъ мои мысли объ этомъ врачу мистеру Томлинсу. Онъ передалъ мн, что Крамплей чрезъ протекцію выпросилъ себ повышеніе и былъ сдланъ лейтенантомъ на Лизард, и совтовалъ мн быть учтивымъ съ нимъ, какъ съ начальникомъ, а иначе онъ найдетъ много случаевъ вредитъ мн. Это была горькая чаша для меня, не хотвшаго изъ гордости не только смириться передъ нимъ, но даже подавить выраженія своей ненависти къ злодю, во многихъ случаяхъ поступавшему со мною безчеловчно. Однако, я ршился какъ можно меньше имть съ нимъ столкновеній и заслужить уваженіе и любовь прочихъ офицеровъ и тмъ положить преграду его преслдованіямъ.

Чрезъ нсколько дней мы отправились на крейсировку. Обогнувъ восточный берегъ острова, намъ посчастливилось захватить испанское судно съ призомъ. Всхъ здоровыхъ плнниковъ мы высадили на берегъ на сверной сторон острова. Экипажъ призовъ былъ составленъ изъ англичанъ, а начальство надъ взятымъ судномъ было поручено моему пріятелю, помощнику штурмана, съ приказаніемъ, доставить ихъ въ портъ Морантъ, оставаться тамъ Въ ожиданіи прибытія Лизарда, куда онъ зайдетъ по пути къ порту Рояль. Я быль посланъ пользовать раненыхъ испанцевъ и англичанъ и нанять для нихъ домъ подъ лазаретъ, по прибытіи въ портъ Морантъ.

Я былъ очень доволенъ этимъ назначеніемъ: оно избавляло меня отъ встрчи и дерзостей Крамплея, уже нсколько разъ выказывавшаго свою ненависть ко мн со времени своего производства. Помощникъ штурмана, очень походившій и фигурою и манерами на моего дядю, обходился со мною очень дружелюбно и доврчиво. Онъ подарилъ мн доставшіеся ему посл битвы оправленные серебромъ кинжалъ и пару пистолетовъ. Мы счастливо добрались до порта Моранта и, сойдя на берегъ, наняли порожній сарай для больныхъ, куда перенесли ихъ на другой день, снабдивъ кроватями и другими необходимостями. Въ прислугу мн даны были четыре матроса.

XXXV.

Когда мои больные стали поправляться, томой пріятель и начальникъ, мистеръ Брейль, взялъ меня съ собою къ знакомому ему богатому плантатору. Погостивъ у него и пообдавъ роскошно, мы собрались вечеромъ назадъ, но неуспли отойти еще и двухъ верстъ, какъ насъ нагналъ всадникъ и, пожелавъ намъ добраго вечера, спросилъ, куда мы идемъ? Услыхавъ его голосъ, показавшійся мн очень знакомымъ, я почему-то затрясся всмъ тломъ и волосы мои стали дыбомъ. Замтивъ это и не понимая причины моего страха, мистеръ Брейль сталъ уврять меня, что нечего бояться, а я обратился къ всаднику и сказалъ: ‘по вашему голосу, я бы поклялся, что вы дорогой мой пріятель, ежели бы я не былъ увренъ въ его смерти.’ На это онъ, помолчавъ, отвтилъ, что какъ лицъ, такъ и голосовъ много есть весьма схожихъ, и спросилъ какъ звали моего друга? Я удовлетворилъ его любопытству и разсказалъ, вздыхая и со слезами, о печальномъ конц Томсона. Въ продолженіи нсколькихъ минутъ, мы вс молчали, потомъ разговоръ переходилъ на различные предметы и мы незамтно подошли къ стоящему при дорог дому. Тутъ всадникъ слзъ съ лошади, и сталъ такъ убдительно просить насъ зайти и выпить стаканъ пуншу, что мы не могли отказаться.

Но ежели я испугался голоса, то каково же было мое удивленіе, когда, при свт свчи, я увидли, предъ собою самаго Томсона! Видя мое замшательство, онъ обнялъ меня и омочилъ мое лице слезами. Долго я не могъ прійти въ себя, озадаченный этимъ происшествіемъ, и еще боле прошло времени, прежде чмъ я могъ говорить. Мистеръ же Бройль, смотря на это свиданіе, не могъ удержаться отъ слезъ и выражалъ свою радость тмъ, что душилъ насъ обоихъ въ объятіяхъ и прыгали, по комнат, какъ сумасшедшій, наконецъ, совершенно оправившись, я вскричалъ: ‘Можетъ ли это быть! Ты ли это Томсонъ? нтъ онъ утонулъ и я брежу!’ Томсону стоило большаго труда разуврить меня. Усадивъ насъ, онъ разсказалъ слдующее: ‘Ршившись умереть, онъ ночью пробрался на носъ корабля и тихонько спустился въ море по веревк. Окунувшись нсколько разъ, они, сталъ раскаиваться въ своей поспшности и, умя хорошо плавать, держался на вод въ надежд встртить какой нибудь корабль. Въ этомъ положеніи онъ окликнулъ приближавшійся къ нему корабль и просилъ взять его, но ему отвчали что невозможно было остановить тяжело нагруженное судно и, бросивъ ему старый сундукъ, утшали его тмъ, что онъ вроятно встртитъ другой корабль. Въ продолженіи трехъ часовъ, онъ имлъ огорченіе видть себя одинокимъ на океан, поддерживаемый только нсколькими досками. Наконецъ, онъ увидлъ плывущую въ его направленіи небольшую шлюбку, закричалъ во все горло, его услыхали и взяли на лодку.

‘Взошедши на корабль, продолжалъ онъ, я лишился чувствъ и пришелъ въ себя уже въ постел. Обоняніе мое поразилъ страшный запахъ лука и сыра, такъ что я вообразилъ, что случившееся со мной было сномъ и что я лежу въ старой моей кают, подл честнаго Мортона.

‘При разспросахъ я узналъ, что лежу на шкун св. Родъ Айланда, плывущей въ Ямайку съ грузомъ свиней, гусей, лука и сыра. Шкипера звали Робертсонъ, родомъ онъ былъ шотландецъ. Увидвъ его, я узналъ въ немъ моего школьнаго товарища. Онъ былъ крайне обрадованъ, узнавъ меня, и желалъ узнать причину моего несчастія, но зная его строгія правила и религіозность, я почелъ за лучшее умолчать о ней. А потому ограничился тмъ, что сказалъ ему, что случайно упалъ въ море, но, вмст съ тмъ, я разсказалъ о моемъ жалкомъ положеніи на Громовержц, и о своемъ намреніи никогда туда не возвращаться. Въ этомъ онъ со мной долго не соглашался, убждая меня воротиться и говоря, что въ противномъ случа я потеряю оставшееся тамъ имущество и слдуемое мн жалованье. Но когда я ему сообщилъ объ адской жизни, проводимой мною на корабл подъ тиранническимъ поведеніемъ Окума и Макшэна, то онъ измнилъ свои убжденія, умоляя меня съ жаромъ бросить вс мысли о томъ, чтобы проложить себ дорогу во флот. Чтобы показать свое участіе ко мн, онъ брался доставить мн какое нибудь занятіе, прежде своего отъзда изъ Ямайки, и исполнилъ это къ полному моему удовольствію, рекомендовавъ меня богатому джентльмену, у котораго я съ тхъ поръ и живу въ качеств врача и надзирателя за его колоніями. Онъ теперь съ женою въ Кингстон, такъ что въ настоящее время я полный хозяинъ въ этомъ дом, гд и прошу васъ провести остатокъ ночи.’

Я тотчасъ же принялъ приглашеніе, но мистеръ Брейль, точный и исполнительный морякъ, никакъ не соглашался провести ночь не на корабл. Онъ, однако, поужиналъ съ нами и, выпивъ порядочное количество вина, отправился къ кораблю, стоявшему верстахъ въ четырехъ. Я и Томсонъ были совершенно счастливы, разговаривая другъ съ другомъ. Я разсказалъ ему о нашемъ нападеніи на Картагену, о которомъ онъ имлъ неясное понятіе, и услышалъ отъ него разсказъ о его жить. Онъ уврялъ меня, что ему стоило большаго труда удержаться и не хать въ портъ Рояль для свиданія со мною и Мортономъ, но страхъ быть задержаннымъ, какъ дезертиръ, помогъ ему побдить это намреніе. Потомъ онъ объявилъ мн о своей страсти къ дочери своего хозяина, по его разсказамъ, очень милой двиц, не отвергавшей его привязанности.

Родители же ея очень любили его, такъ что онъ не имлъ причинъ отчаиваться въ ихъ отказ на его свадьбу. Я поздравилъ его съ счастливымъ ходомъ его обстоятельствъ и къ утру мы улеглись спать.

На другой день онъ проводилъ меня на корабль, гд м. Брейль угостилъ насъ обдомъ. Вечеръ провелъ Томсонъ у насъ и ночью уже простился съ нами, насильно всунувъ мн въ карманъ десять пистолей въ знакъ своего расположенія. Пока корабль стоялъ тутъ, мы видались ежедневно, обдали за однимъ столомъ, который онъ щедро снабжалъ курами, говядиной, апельсинами, лимонами и ананасами, мадерою, и превосходнымъ ромомъ, такъ что о тотъ десятидневный промежутокъ времени былъ счастливйшимъ въ моей жизни.

Наконецъ пришелъ шлюбъ Лизардъ, и такъ какъ мои больные вс были въ состояніи продолжать службу, то намъ велно было перебраться на корабль. Увидвъ Томлинса, я изъ его словъ понялъ, что у него съ лейтенантомъ была ссора изъ-за меня. Этотъ мстительный злодй, воспользовавшись моимъ отсутствіемъ, наговорилъ капитану на меня Богъ знаетъ что, и между прочимъ, что я однажды былъ въ ссылк за воровство и на Громовержц былъ наказанъ плетьми за тоже преступленіе. Томлинсъ же, слышавшій отъ меня всю исторію моей жизни, съ жаромъ вступился и при этомъ разсказалъ капитану о ненависти ко мн Крамплея и о его мерзкихъ поступкахъ со мною на томъ корабл. Это объявленіе, правда, примирило со мною капитана, но за то сдлало Крамплея врагомъ моего защитника. Это поведеніе лейтенанта до того взбсило меня, что часто я просто сходилъ съ ума отъ жажды мщенія и хотлъ убить его изъ пистолета, но смотря на ожидавшую меня за это постыдную смерть. Но Томлинсъ убдилъ меня въ безразсудств этого поступка и я, затаивъ злобу, сталъ выжидать благопріятнаго случая. Между тмъ, чтобы еще боле оправдать себя въ глазахъ врага, я попросилъ его постить Томсона и справиться у него о моемъ прежнемъ поведеніи. На это онъ съ удовольствіемъ согласился, но боле изъ любопытства видть этого человка, чмъ съ цлію утвердиться въ хорошемъ мнніи обо мн, которое онъ давно уже себ составилъ. Онъ отправился въ домъ моего пріятеля съ рекомендательнымъ письмомъ отъ меня и воротился на корабль въ восхищеніи не только отъ отзыва, даннаго ему Томсономъ обо мн, но и отъ любезности этого послдняго, который одарилъ его свжею провизіею, плодами и винами. Такъ какъ Томсонъ не хотлъ постить меня на корабл, боясь быть узнаннымъ Крамплеемъ, то, передъ нашимъ отплытіемъ, я получилъ позволеніе сойти на берегъ и проститься съ нимъ. Посл долгихъ клятвъ въ дружб и получивъ отъ него, противъ моего желанія, въ подарокъ кошелекъ съ четырьмя дублонами, я возвратился на корабль, гд Томлинсъ вручилъ мн письмо и небольшой ящикъ, адресованные на мое имя. Узнавъ почеркъ Томсона, и съ любопытствомъ сорвалъ печать и узналъ, что этотъ щедрый пріятель, кром упомянутыхъ подарковъ, прислалъ мн еще шесть тонкихъ рубахъ, столько же холщевыхъ жилетовъ и ночныхъ колпаковъ, и дюжину чулковъ. Запасшись такимъ образомъ деньгами и другими необходимыми вещами, я уже сталъ считать себя значительною особою, и мое самолюбіе увеличилось.

На другой день мы отплыли къ порту Роялю, куда и прибыли благополучно съ нашими призами.

Не имя занятій на корабл, я сошелъ на берегъ и, купивъ себ кружевной жилетъ и другія части одежды, франтилъ по тавернамъ, гд даже, пустившись въ игру, выигралъ пятьдесятъ пистолей, съ которыми и ухалъ на корабль.

Между тмъ нашъ капитанъ, получивъ повышеніе, былъ переведенъ на двадцати-пушечный корабль. Начальство же надъ Лизардомъ было вврено человку лтъ восьмидесяти, бывшему лейтенантомъ еще при корол Вильгельм. Пріятель мой Бройль также былъ произведенъ въ офицеры, прослуживъ мичманомъ и помощникомъ шкипера лтъ двадцать пять. Вскор посл этихъ перемнъ адмиралъ выбралъ нашъ корабль для отвоза депешъ въ Англію. Выскобливъ дно судна и налившись водою, мы отправились въ отечество.

XXXVI.

Имя теперь средства къ возвращенію въ общество съ достоинствомъ, я былъ радъ удалиться отъ этого роковаго острова, ставшаго могилою столькихъ европейцевъ. Такъ какъ теперь я ни въ чемъ не имлъ недостатка, то ршился наслаждаться во время дороги на столько, на сколько позволяла мн дерзость Крамплея. Этотъ хитрый сплетникъ уже усплъ поселить раздоръ между врачемъ и нашимъ новымъ капитаномъ, и безъ того капризнымъ отъ старости и отъ частыхъ разочарованій. Новый начальникъ нашъ ненавидлъ молодежь, а особенно врачей, считая ихъ совершенно лишними животными на корабл. Въ слдствіе этого, онъ никогда не спрашивалъ ихъ совта, хотя и страдалъ подагрою. Обыкновеннымъ его лекарствомъ былъ боченокь джину. Слишкомъ ли мало его употреблялъ онъ въ настоящее время, или чрезъ чуръ увеличилъ дозу, но дло въ томъ, что онъ отправился въ елисейскія поля въ ночь. На другой день онъ былъ найденъ мертвымъ къ немалому удовольствію Крамплея, принявшаго начальство надъ кораблемъ. За то этотъ случай очень огорчилъ меня и Томлинса, видвшихъ, что теперь притсненія новаго начальника будутъ также неограничены, какъ и его власть. Въ первый же день онъ оправдалъ наши опасенія. Подъ предлогомъ тсноты на палуб, онъ приказалъ сбросить въ море всхъ куръ доктора, и запретилъ какъ ему, такъ и мн, ходить на верхнюю палубу.

Мистеръ Томлинсъ сталь жаловаться на эти притсненія и въ жару разговора проронилъ нсколько грубыхъ словъ, за которыя и ухватился Крамплей. Онъ арестовалъ его въ кают, гд, по недостатку свжаго воздуха, Томлинсъ заболлъ горячкою, прервавшею скоро его жизнь. Онъ завщалъ все свое движимое и недвижимое имущество сестр, а мн на память отдали свои часы и инструменты. Смерть его сильно меня огорчила, тмъ боле, что мн не съ кмъ было раздлить свою печаль и посовтоваться. На Крамплея же нисколько не подйствовало извстіе о смерти врача. Онъ еще поносилъ умершаго, увряя, что онъ просто отравился изъ боязни подвергнуться военному суду за возмущеніе, и, въ слдствіе этого, клялся, что не позволить прочесть молитвъ надъ усопшими.

Только надежда на скорое избавленіе дала мн силы перенесть дерзость и надмнность этого тирана, который, чтобы сдлать мн жизнь боле ненавистною, просилъ офицеровъ изгнать меня изъ своего месса. Для этого достаточно было одного намека его, и я долженъ была, до окончанія плаванія обдать одинъ.

На седьмой недл нашего плаванія, штурманъ даль знать Крамплею, что мы, по его разсчетамъ, приближаемся къ мелямъ и просили спустить лотъ. Крамплей закричалъ на него, что онъ не уметъ править кораблемъ, говорилъ, что мы еще за сто милъ отъ нихъ, а потому нечего трудиться бросать лотъ. На этомъ основаніи, мы плыли весь этотъ вечеръ и ночь, не сбавляя парусовъ, хотя штурманъ и я говорили, что видимъ суиллійскій маякъ. На другое утро онъ форменно протестовалъ противъ поведенія капитана, за что и былъ арестованъ. Въ три часа утра корабль тронулъ дна и остановился на песчаной банк. Это происшествіе перепугало весь экипажъ, тотчасъ же была спущена лодка, но, не зная, въ которой сторон земля, мы принуждены были дожидатся разсвта. Въ это время поднялся втеръ, и волны съ такою силою били въ шлюбъ, что мы съ минуты на минуту ожидали его разрушенія.

Я сошелъ въ свою каюту, одлся въ лучшее платье, подцпилъ шпагу, заткнулъ за поясъ заряженные пистолеты и, спрятавъ по карманамъ боле дорогія вещи, вышелъ на палубу съ ршимостью воспользоваться удобнымъ случаемъ перехать на берегъ, который виднлся миляхъ въ трехъ отъ насъ. Крамплей, потерявъ надежду, снять съ мели корабль, искалъ только собственнаго спасенія. Сойдя въ лодку, въ мигъ наполнившуюся бросившимися за нимъ матросами, онъ вроятно бы пошелъ ко дну, ежели бы кто-то поумне, перерзавъ веревку, не отчалилъ. Но до этого я нсколько разъ пытался попасть въ лодку и всякій разъ встрчалъ сопротивленіе со стороны Крамплея, который съ такимъ вниманіемъ наблюдалъ за мною, что не видлъ происходившаго вокругъ себя. Взбшенный этимъ безчоловчнымъ поступкомъ и видя веревку обрзанною, я вытащилъ изъ-за пояса пистолетъ и, взводя курокъ, клялся застрлить всякаго, противящагося моему входу въ лодку. Съ этими словами я вскочилъ въ нее, содравъ при паденіи кожу съ голеней. Падая, я случайно сшибъ съ ногъ Крамилея, который, вставъ на ноги, ударилъ меня нсколько разъ саблей и приказалъ выбросить въ море за бортъ. Но матросы были слишкомъ заняты своимъ спасеніемъ и не обращали на него никакого вниманія. Хотя лодка была сильно загружена и море очень волновалось, но намъ удалось добраться до берега чрезъ часъ по отплытіи отъ шлюпа. Едва только почувствовалъ я подъ ногами землю, какъ кипвшая во мн злоба разршилась вызовомъ Крамплея на поединокъ. Я подалъ ему пистолеты. Онъ взялъ одинъ изъ нихъ и прежде, чмъ я усплъ взвести курокъ, выстрлилъ въ меня. Почувствовавъ ударъ въ голову и воображая, что мой черепъ пробитъ, я ршился, по крайней мр, умереть отомщеннымъ и выстрлилъ съ поспшностью. Потомъ, бросившись на моего противника, вышибъ ему нсколько зубовъ прикладомъ пистолета. Я бы его убилъ этимъ оружіемъ, еслибы онъ не выхватилъ своей сабли. Видя его съ этимъ оружіемъ, я бросилъ пистолетъ ему въ лицо и, схвативъ шпагу, кинулся на него и воткнулъ со ему въ ротъ, расширивъ его до уха. Боль ли отъ этой раны, или неровность мста, заставила его податься назадъ, преслдуя его, я ударомъ шпаги перерзалъ ему сухожилья съ внутренней стороны руки, причемъ выпала у него изъ рукъ сабля и онъ остался беззащитенъ. Не знаю, къ какимъ жестокостямъ повело бы меня мое остервененіе, еслибы въ эту минуту я не упалъ, оглушенный ударомъ по голов сзади, и не лишился чувствъ. Очнувшись, я увидлъ себя лежащимъ въ пустынномъ мст. Сюртукъ, деньги, часы, пряжка, однимъ словомъ, все, кром рубашки, штановъ и башмаковъ, исчезло. Каково же было мое огорченіе, когда я вспомнилъ, что за часъ до сего я имлъ 60 гиней денегъ. Я проклиналъ часъ моего рожденія, родителей, произведшихъ меня, море, не поглотившее меня, кинжалъ врага, не нашедшаго дороги къ моему сердцу, и мошенничество оставившихъ меня въ этомъ жалкомъ положеніи. Въ порыв своей горести я ршился оставаться на мст и погибнуть.

XXXVII.

Когда первый пылъ моего горя прошелъ и я спокойне обдумалъ свое положеніе,— мн представилось оно въ совершенно иномъ свт, чмъ прежде, и результатомъ моихъ разсужденій было намреніе добраться до ближайшаго жилья и искать помощи. Съ трудомъ поднялся я на ноги и ощупалъ на себ только дв раны, одну на передней, а другую на задней части моей головы, произведенныя однимъ и тмъ же орудіемъ, а именно прикладомъ пистолета. Посмотрвъ на море, я не видлъ тамъ корабля и заключилъ, что онъ развалился и вс оставшіеся на немъ погибли. Но посл я узналъ, что штурманъ, знавшій дло лучше Крамплея, видя, что корабль слъ на мель при отлив, не старался спасаться, надясь, при высокой вод и въ отсутствіе командира, ввести его въ гавань и получить за это награжденіе.

Этотъ планъ онъ дйствительно выполнилъ и получилъ отъ адмиралтейства благодарность и множество общаній за спасеніе корабля, но я никогда не слышалъ, чтобы онъ получилъ какое-либо вознагражденіе.

Я же направилъ свой путь къ стоявшей не вдалек небольшой избушк и, поднявъ съ дороги старую матроскую куртку, вроятно брошенную воромъ, воспользовавшимся моею одеждою, надлъ ее. Но едва я немного согрлся, какъ изъ моихъ ранъ стала снова точиться кровь, чувствуя уже сильное истощеніе, я хотлъ снова лечь на поле, но, замтивъ въ нсколькихъ шагахъ отъ меня пустой амбаръ и найдя дворъ его отворенною, вошелъ въ него. Я бросился на солому, съ надеждою, что кто-нибудь войдетъ и подастъ мн помощь. Чрезъ нсколько времени дйствительно вошелъ поселянинъ съ вилою, которою онъ уже готовился воткнуть въ солому, скрывавшую меня, но въ эту минуту я громко застоналъ. Этотъ звукъ испугалъ мужика. Когда же онъ увидлъ лежавшее на солом окровавленное тло, то задрожалъ и, выставивъ впередъ виду, остановился, съ опустившимися волосами, съ широко раскрытыми глазами и ноздрями и разинутымъ ртомъ. Въ другое время меня бы очень забавляла эта фигура, теперь же я не могъ издать другаго звука, кром стоновъ. Наконецъ, въ амбаръ вошелъ старикъ и, увидя перваго въ такомъ положеніи, вскричалъ: ‘Господи помилуй! что это сдлалось съ молодцомъ! Да ты никакъ съ ума сошелъ, Дикъ!’ Но Дикъ, не сводя съ меня глазъ, отвчалъ: ‘Батюшка! тутъ у насъ или чортъ или мертвый человкъ: но знаю, кто изъ нихъ, но онъ стонетъ страшно.’ Старикъ надлъ очки и чрезъ плечо сына посмотрлъ на меня, но сталъ трястись больше Дика и приговаривать: ‘Во имя Отца и Сына и Святаго Духа заклинаю тебя, ежели ты сатана, отправиться во свояси, ежели же убитый человкъ, то говори, и мы похоронимъ тебя по христіански.’

Я не могъ дать требуемаго отвта, и старикъ продолжалъ приговаривать, дрожа всмъ тломъ. Наконецъ, онъ предложилъ своему сыну подойти ближе и осмотрть привидніе, но Дикъ былъ того мннія, что старику, какъ отжившему свой вкъ и безполезному, слдовало скоре пожертвовать собою. Но это разумное убжденіе не подйствовало на старика. Между тмъ я вздумалъ поднять руку, но у меня хватило силы только пошевелить солому, что до того испугало молодца, что онъ бросился изъ дверей, сбивъ съ ногъ отца. Старикъ, задомъ на четверенькахъ, выбрался изъ дверей, бормоча заклинанія. Я былъ ужасно огорченъ мыслію, что мн придется умереть изъ-за трусости и невжества этихъ мужиковъ и сталъ упадать духомъ. Но въ это время вошла въ амбаръ старуха съ двумя бглецами и безъ страха подошла ко мн съ слдующими словами: ‘Если это чортъ, то я его не боюсь, а мертвый не сдлаетъ намъ вреда.’ Увидвъ меня, она закричала: ‘Вамъ, дуракамъ, везд мерещется чортъ. Тутъ просто какой-то несчастный истекаетъ кровью и умри онъ — намъ придется хоронить его. Дикъ, пойди, привези сюда телгу и свези его къ заднимъ воротамъ сосда Ходжа, у него больше денегъ, такъ пусть онъ его и хоронитъ.’ Ея совтъ былъ принятъ и приведенъ въ исполненіе. Меня отвезли къ воротамъ фермера и вывалили какъ кучу навоза. Тутъ я бы непремнно былъ растерзанъ свиньями, ежели бы не вышелъ хозяинъ дома, встревоженный моими стонами. Но Ходжъ боле походилъ на удея, чмъ на благочестиваго Самаритянина, и приказалъ отнести меня къ пастору, обязанному помогать ближнему, не только на словахъ, но и на дл. Увидвъ меня у своихъ дверей, викарій пришелъ въ страшное негодованіе, угрожая отршить отъ церкви перенесшихъ меня, ежели они тотчасъ же не отправятъ меня куда-нибудь въ другое мсто, въ это время я лишился чувствъ отъ истомленія и уже посл узналъ, что меня таскали по всей деревн отъ дома къ дому, до тхъ поръ, пока какая-то старуха, обвиняемая въ колдовств, не приняла меня къ себ. Она перевязала мои раны и привела въ себя своими лекарствами.

Она обходилась со мною съ большою заботливостію и участіемъ, когда же силы мои возстановились, то она пожелала узнать подробности моего послдняго бдствія.

Въ этомъ я не могъ отказать моей спасительниц и разсказали, ей все безъ утайки. Она удивлялась множеству перемнъ въ моей жизни и предсказывала мн счастливую будущность. Она съ такимъ жаромъ и благоразуміемъ читала похвальное слово несчастію, что я невольно подумалъ, что и она видла лучшіе дни и желалъ узнать ея прошедшее. Она тотчасъ поняла мои мысли и, улыбаясь, сказала, что въ ея жизни мало интереснаго и необыкновеннаго, но что она готова удовлетворить моему любопытству, въ отплату за мою откровенность. ‘Не для чего, говорила она, называть по имени моихъ родителей, довольно, если я скажу, что они были богаты и что я была ихъ единственною дочерью. Я считалась богатою невстою, а потому и имла неудовольствіе быть преслдуемой искателями. Въ числ моихъ обожателей былъ молодой человкъ безъ состоянія, служившій лейтенантомъ въ арміи. Я полюбила его страстно и вышла за него замужъ. Мы обвнчались тайно, но недолго наслаждались вмст. Его полкъ получилъ приказаніе отправиться въ Фландрію. До его отправленія мы ршились открыться моему отцу письмомъ и просить его прошенія за поступокъ, совершенный безъ его согласія. Письмо было послано во время моего пребыванія въ гостяхъ за нсколько верстъ отъ дому. Я уже собиралась возвратиться, какъ получила письмо отъ отца. Въ немъ онъ писалъ, чтобы я не возвращалась въ его домъ, что такъ какъ я поступила низко, выйдя замужъ за нищаго, противъ желанія отца, къ посрамленію всего семейства, то онъ и предоставляетъ меня избранной мною участи.

‘Убитая горемъ, я взяла карету и отправилась къ мужу, ожидавшему послдствій своего письма. Хотя уже, по моему лицу, онъ могъ видть непріятную новость, но съ большимъ присутствіемъ духа прочелъ письмо моего отца. По окончаніи чтенія, онъ улыбнулся съ нжностію (этой улыбки и никогда не забуду) и, обнявъ меня, просилъ покориться нашей участи. Его твердость дала мн силы перенести мое горе и усилила мою привязанность къ мужу, доказавъ его безкорыстіе. На другой день, я поселилась съ женою пріятеля моего мужа, въ деревн, не подалеку отъ Лондона. Тутъ мы разстались съ мужьями, ухавшими во Фландрію, гд они и были убиты въ виду другъ друга въ Вудской битв.

‘Къ чему утомлять васъ описаніемъ нашей печали, при полученіи извстія объ этомъ несчастій, воспоминаніе о которомъ наполняетъ мои глаза слезами. Едва утихла наша горесть, какъ мы увидли себя одинокими въ мір и въ опасности погибнуть отъ нужды. Мы подали прошеніе о пенсіи, и намъ ее выдали. Поклявшись другъ другу въ вчной дружб и продавъ все лишнее, мы удалились сюда (въ графство Суссекъ.) Купивъ этотъ домъ, мы много лтъ прожили уединенно, оплакивая наши потери. Два года тому назадъ, небу угодно было отозвать мою подругу. Съ тхъ поръ, я влачу жалкую жизнь одна, съ надеждою на скорую смерть, въ которой вижу вознагражденіе за мои бдствія. Между тмъ,— здшніе жители, видя, что я говорю не ихъ грубымъ языкомъ, мое уединеніе и искуство, пріобртенное мною изъ чтенія книгъ лечить болзни, а наконецъ и мою старость, вообразили, что я колдунья. Пасторъ этого прихода, обиженный моимъ невниманіемъ, также не мало способствовалъ этому слуху, длая темные намеки при народ, который сильно негодуетъ на то, что я держу вотъ эту бдную кошку съ ошейникомъ, принадлежавшую моей подруг.’

Разсказъ этой почтенной старушки такъ очаровалъ меня, что я почувствовалъ къ ней сыновнее расположеніе и просилъ ее дать мн совтъ, какъ поступить въ моемъ настоящемъ положеніи. Она была такого мннія, что мн не слдовало хать, какъ я хотлъ, въ Лондонъ, чтобы вытребовать мое имущество и слдуемое жалованье. ‘Ты подвергнешься — говорила она,— опасности быть осужденнымъ не только, какъ дезертиръ, оставившій корабль, но и какъ возмутитель, напавшій на своего начальника.’ Она общала доставить мн мсто слуги у знакомой ей незамужней дамы, жившей по сосдству у своего племянника, занимающагося только охотою и очень богатаго человка. Моя покровительница говорила, что тутъ я могу жить очень счастливо, ежели примнюсь къ капризному и странному характеру будущей моей госпожи. Но она мн совтовала не разглашать моего прежняго положенія, потому что у людей съ состояніемъ есть предразсудокъ, заставляющій ихъ не принимать въ услуженіе обднвшаго джентльмена, изъ боязни, что онъ сдлается заносчивымъ, лнивымъ и дерзкимъ.

Я былъ вынужденъ принять это предложеніе, и чрезъ нсколько дней нанялся къ этой лэди въ должность лакея. Моя покровительница представила меня, какъ юношу, отосланнаго родственниками въ морскую службу, противъ моей воли и потерпвшею крушеніе, усилившее мое отвращеніе къ морю до того, что я ршился скоре поступить въ услуженіе на суш, нежели быть морякомъ. Но до вступленія моего въ мои новыя обязанности, она описала мн характеръ моей госпожи, чтобы я могъ сообразоваться съ ея требованіями.

— Ваша госпожа,— сказала она,— двица лтъ сорока, замчательная не столько красотою, сколько ученостью и любовью къ литератур. Она съ такимъ рвеніемъ старается о пріобртеніи познаній, что въ одежд допустила даже неряшество. Презрніе ея къ мужскому полу мало безпокоитъ ея племянника, напротивъ даетъ ему надежду воспользоваться ея довольно значительнымъ имніемъ. Онъ даетъ ей полную свободу жить по своему и исполнять ея прихоти. Ея половина отдалена отъ прочаго строенія и состоитъ изъ столовой, спальни и кабинета. Она держитъ особыхъ кухарку, горничную и лакея и рдко обдаетъ и говоритъ съ прочими членами семейства. Исключеніе составляетъ ея племянница, очень милое созданіе, во вредъ своему здоровью просиживающая иногда ночи съ теткою, которая, какъ истинная философка, не стсняясь правилами свта, и спитъ и стъ не такъ, какъ другіе люди. Одна изъ ея странностей есть вра въ теорію Розикруціуса. Она воображаетъ землю, воздухъ и море населенными невидимыми существами, съ которыми человческій родъ можетъ имть сношенія, но съ условіемъ цломудренной жизни. И такъ какъ она надется со временемъ имть подобное знакомство, то, услыхавъ обо мн и моей кошк, сдлала мн визитъ съ намреніемъ быть представленной моему невидимому пріятелю. Будучи занята этою химерою, она е обращаетъ вниманія на мелкія случайности жизни, а потому исполнена странностей, которымъ вы должны удовлетворять по возможности.

XXXVIII.

Снабженный этими полезными наставленіями, я отправился къ жилищу моей госпожи и былъ введенъ служанкою въ присутствіе леди. Она сидла въ кабинет, одну ногу опустивъ на полъ, а другую поставивъ на стулъ, ея песчанаго цвта волосы были распущены, нельзя сказать, чтобы въ пролестномъ безпорядк. На голов у нея ничего не было надто и она почесывала ее одною рукою, а другою держала обгрызанное перо. У нея былъ высокій лобъ, покрытый морщинами, и выдающіеся большіе глаза сраго цвта, носа, орлиный, длинный и острый. На верхней губ ея лежало большое количество испанскаго табаку, который, падая на ея и безъ того не очень блую шею, разрисовывалъ ее, какъ кружево. Широкое платье сидло на ней въ поэтическомъ безпорядк, выказывая весьма тонкое и довольно грязное блье. Вокругъ нея было навалено множество книгъ, глобусовъ, квадратовъ, телескоповъ и разныхъ другихъ ученыхъ принадлежностей. Съ лвой стороны лежалъ запачканный носовой платокъ, а у ногъ стояла плевальница. Когда мы вошли, она сидла въ задумчивости, а служанка не почла за нужное тревожить ее. Мы стояли въ продолженіи нсколькихъ минутъ молча.

Въ это время она кусала перо, перемняла положеніе, длала страшныя гримасы и, наконецъ, съ торжествующимъ видомъ вскричала:

‘И безсмертные боги не смли противиться моему гнву.’

Набросивъ на бумагу эти слова, она повернулась къ дверямъ и, увидя насъ, спросила: — что случилось?

— Пришелъ молодой человкъ,— отвчала моя проводница,— присланный къ вамъ въ лакеи госпожою Соджели.

Леди смотрла долго мн въ лицо и потомъ спросила, какъ меня зовутъ, я назвался Джономъ Броуномъ. Оглядвъ меня со всхъ сторонъ съ любопытствомъ, она прибавила: ‘Ахъ да, я помню, вдь ты потерплъ кораблекрушеніе… чтожъ какъ ты выплылъ — на кит или дельфин?’ На это я отвчалъ, что выплылъ на берегъ безъ всякой помощи. За тмъ она спросила: не была, ли я въ Геллеспонт и не переплывалъ ли я отъ Сестоса къ Авидосу. Получивъ отрицательный отвтъ, она приказала горничной заказать мн новую ливрею и дать мн наставленія по исполненію моей обязанности. Затма, плюнула въ табакерку и вытерла носъ вмсто платка, лежавшимъ подл нея ночнымъ чепцомъ.

По возвращеніи на кухню, гд горничная и кухарка, наперерывъ старались угостить меня, я узналъ, что моя обязанность состояла въ томъ, чтобы чистить ножи и вилки, накрывать на столъ и прислуживать за нимъ, быть на посылкахъ и сопровождать миледи во время ея выздовъ. Въ дом нашлась почти новая ливрея умершаго моего предмстника, оказавшаяся, какъ разъ, мн въ пору, такъ что не было необходимости прибгать къ портному. Едва только я усплъ нарядиться въ нее, какъ раздался звонокъ моей госпожи. Я вбжалъ къ ней и, видя ее ходящею по комнат въ рубашк и юпк, хотлъ было уйти, но она, подозвавъ меня, велла согрть себ рубашку. Исполнивъ это порученіе съ нкоторымъ замшательствомъ, я подалъ ей рубашку, которую она, нимало не стсняясь моимъ присутствіемъ, надла на себя. Часа въ четыре по полудни мн приказали накрыть столъ на два прибора, какъ я понялъ, для моей госпожи и ея племянницы. Хотя я не очень ловко принялся за дло, но окончивъ его удовлетворительно для начинающаго и подавъ кушанье, увидлъ входящую госпожу въ сопровожденіи двицы, которую пока назовемъ Нарциссою.

Въ лиц и манерахъ этой двушки было столько прелести, что она съ перваго же разу плнила мое сердце и во все продолженіе обда я не спускала, съ нея глазъ. Ей было лтъ семнадцать. Росту она была высокаго и удивительно хорошо сложена. Черные, какъ смоль, волосы падали локонами на ея, какъ бы выточенную изъ слоновой кости, шею. Брови были одного цвта съ волосами. Проницательные черные глаза, алый и пухленькій, какъ вишня, ротика, цвтъ лица нжный, но здоровый, выраженіе благородное, спокойное,— все это длало ее восхитительнымъ созданіемъ. Я сталъ уже проклинать мое новое званіе, такъ отдалявшее меня отъ предмета моего обожанія. Но вскор я благословлялъ судьбу, доставившую мн случай ежедневно наслаждаться видомъ такого совершенства! Я съ удовольствіемъ прислушивался къ ея голосу, но когда она обратилась ко мн, то я не помнила, себя отъ радости! Я былъ даже такъ счастливъ, что удостоился быть предметомъ ихъ разговора. Нарцисса, увидвъ меня, сказала тетк: ‘я вижу, что вашъ новый лакей явился’ и, обратясь ко мн, спросила: тотъ ли я самый, котораго съ такою жестокостью ограбили мошенники? Получивъ утвердительный отвтъ, она захотла узнать о всемъ бывшемъ со мною до крушенія и посл него. Помня совтъ мистриссъ Соджели, я ей сказалъ, что, будучи противъ воли отданъ въ ученики шкиперу, я едва не потонулъ при гибели корабля, но что я и четверо другихъ, бывшихъ со мною на палуб, успли доплыть до берега. Тутъ товарищи напали на меня и, ограбивъ, удалились, оставивъ меня едва живаго отъ полученныхъ мною ранъ. Потомъ я описалъ пребываніе мое въ амбар, безчеловчіе поселянъ и пастора, и тутъ я замтилъ слезы въ глазахъ восхитительнаго созданія. По окончаніи его моя госпожа сказала: ‘Ma foi! le garon est bien fait.’ Но еще боле польстилъ моему самолюбію комплиментъ, сказанный моему уму Нарциссою.

Разговоръ ихъ, переходя отъ одного предмета къ другому, коснулся и молодого сквайра, котораго миледи называла дикимъ. Племянница отвчала ей, что онъ еще спитъ, вознаграждая себя за вчерашній кутежъ и возстановляя силы для назначенной завтра утромъ охоты за лисицами, на которую онъ пригласилъ сэра Тимоти Тикета, сквайра Вумпера и другихъ такихъ же сорванцевъ, что заставляло предполагать страшный шумъ въ дом. Это извстіе сильно не понравилось моей госпож, уврявшей, что она заткнетъ уши ватой и приметъ порядочную порцію опіума, чтобы спать и не слышать криковъ этихъ дикихъ животныхъ.

По окончаніи ихъ обда, я вмст съ другою прислугою принялись въ кухн за свой. Тутъ изъ ихъ разговоровъ я узналъ, что сэръ Тимоти былъ богатый сосдній помщикъ. Братъ Нарциссы общалъ выдать ее за него, а самъ хотлъ жениться на его сестр. Но об двицы не соглашались на планъ братьевъ, такъ какъ каждая изъ нихъ отъ души презирали человка, назначаемаго имъ въ супруги. Свднія эти внушили мн смертельную ненависть къ сэру Тимоти, какъ къ сопернику, и я отъ всего сердца проклиналъ его.

На другое утро шумъ охоты разбудилъ меня, выскочивъ, я увидлъ своего соперника. Оказалось, что его достоинства не должны были бы слишкомъ безпокоить меня въ отношеніи къ Нарцисс, которая, какъ мн казалось, не могла прельститься ни его физическими, ни умственными качествами.

Моя госпожа, не смотря на ея предосторожности, была до того встревожена криками охотниковъ, что не вставала часовъ до пяти. И я имлъ время осмотрть ея кабинетъ, что мн давно уже хотлось сдлать. Тутъ я нашелъ множество стихотворныхъ отрывковъ и отрывовъ изъ неоконченныхъ трагедій подъ заглавіемъ: ‘Суровый философъ.— Двойное убійство.— Богохульствующій измнникъ.— Паденіе Луцифера и — Послдній день.’ Все это доказывало мрачное расположеніе духа и наклонность къ трагическимъ ужасамъ.

Библіотека ея состояла изъ сочиненій лучшихъ англійскихъ историковъ, поэтовъ и философовъ, изъ произведеній лучшихъ французскихъ поэтовъ и критиковъ и нсколькихъ итальянскихъ книгъ большею частію поэтическихъ, во глав которыхъ стояли порядочно истертыя творенія Тасса и Аріоста. Были тутъ и переводы классиковъ на французскій языкъ. Но не было ни одной книги на латинскомъ и греческомъ языкахъ, что показывало ея незнаніе этихъ языковъ.

Осмотрвъ все, я вышелъ и въ извстное время сталъ накрывать на столъ, но горничная мн сообщила, что ея госпожа еще въ постел. Лай собакъ по утру такъ ее испугалъ, что она вообразила себя зайцемъ, преслдуемымъ охотниками, и попросила къ затраку травы.

Видя мое удивленіе, горничная увдомила меня, что это часто случается съ нашею госпожею. Она то вообразитъ себя животнымъ, то какою нибудь мебелью и въ это время опасно подходить къ ней. Такъ вообразивши себя кошкой, она разъ бросилась на служанку и изцарапала ей все лице. Разсказывая мн это, служанка прибавила, что самымъ лучшимъ средствомъ противъ ея припадковъ была игра на какомъ нибудь инструмент, и что къ этому всегда прибгала Нарцисса, отлично игравшая на фортепіано.

По уход служанки, раздался колокольчикъ миледи. Войдя въ ея спальню, я нашелъ ее сидящею на полу на корточкахъ, въ томъ положеніи, въ какомъ сидитъ заяцъ, прислушивающійся къ крику преслдователей.

При моемъ появленіи, она оглянулась и со страхомъ отскочила въ уголь, безъ сомннія принявъ меня за гончую собаку, жаждущую ея смерти. Видя ея страхъ, я удалился и встртивъ на лстниц Нарциссу, передалъ ей то, чему былъ свидтелемъ. Она не сказала ни слова, но, улыбнувшись, вошла въ комнату своей тетки и вскор я могъ насладиться ея музыкальнымъ искусствомъ. Она такъ удивительно пла, акомпанируя себ на фортепіано, что я вовсе не удивлялся перемн, скоро происшедшей въ образ мыслей моей госпожи.

Къ семи часамъ воротились охотники, везя передъ собою, какъ трофеи, шкуры двухъ лисицъ и одного сурка. Садясь за обдъ, сэръ Тимоти Тикетъ просилъ, чтобы Нарцисса осчастливила ихъ своимъ присутствіемъ, но, не смотря на просьбы и угрозы брата, она отказалась, извиняясь нездоровьемъ тетки. Я съ удовольствіемъ увидлъ огорченіе моего соперника, но онъ недолго горевалъ и утшился бутылками, съ которыми такъ усердно бесдовало все общество, что посл ужаснаго смха, пнія, ругательствъ и пляски ихъ отнесли по постелямъ въ безчувственномъ состояніи.

Будучи совершенно независимъ отъ сквайра, я спокойно проводилъ время, упиваясь чарующими прелестями Нарциссы, развивавшимися со дня на день. Не смотря на низкое свое положеніе, я совершенно забывался и даже надялся со временемъ обладать этимъ прелестнымъ созданіемъ. Учтивое же ея обращеніе поддерживало мои дерзкія надежды.

XXXIX.

Муза моя, долго дремавшая, проснулась въ этотъ періодъ любви и спокойствія и я сочинилъ нсколько посланій къ предмету моей страсти. Но такъ какъ мн необходимо было скрывать свое званіе и чувства, то я, по необходимости, долженъ быль довольствоваться собственною критикою и похвалами. Между тмъ я старался внушить обимъ леди хорошее мнніе о себ и моимъ стараніемъ и исполнительностію снискалъ себ предпочтеніе предъ прочими слугами. Часто я имлъ наслажденіе слышать похвалы на французскомъ и итальянскомъ языкахъ изъ устъ самаго дорогаго для меня существа въ мір. Она говорила, что въ моей наружности и манерахъ было столько благородства, что она никакъ не могла обращаться со мною, какъ со слугою, при подобныхъ комплиментахъ я не всегда могъ удержаться. Однажды за столомъ у нихъ зашелъ разговоръ объ одномъ запутанномъ выраженіи Тассова освобожденнаго ерусалима, котораго об он не могли объяснить. Посл долгихъ неудачныхъ попытокъ къ истолкованію, моя госпожа, вынувъ изъ кармана книгу и открывъ ее на спорныхъ стихахъ, перечитывала ихъ нсколько разъ, и, отчаяваясь найти смыслъ въ прочитанномъ, вскричала, обратившись ко мн: ‘Поди сюда, Бруно, посмотримъ, не ршишь ли наше затрудненіе, слушай: я переведу теб и предъидущее и слдующее за этою темною строкою, а также и значеніе словъ, ее составляющихъ такъ что ты, сравня то и другое, не угадаешь ли смысла ея’. Я былъ слишкомъ тщеславенъ, чтобы упустить этотъ случай выказать свои знанія, а потому, къ ихъ великому удивленію, объяснилъ имъ безъ замедленія затруднявшее ихъ выраженіе. Лицо и плечи Нарциссы покрылись яркимъ румянцемъ, тетка же ея, уставивъ на меня глаза, съ сильнымъ волненіемъ вскричала: ‘Во имя Божіе, кто ты такой?’ Я сказалъ ей, что научился итальянскому языку во время плаванія въ проливахъ Италіи. Но он покачали головой, говоря, что ни одинъ самоучка не прочтетъ такъ, какъ я. Потомъ она пожелала узнать, понималъ ли я по французски и, узнавъ, что понимаю, спросила знаю ли я латинскій и греческій языки? Я отвтилъ ‘немного’. ‘Ого’ продолжала она, ‘и врно ты учился математик и философіи?’ Я сознался, что имю понятіе въ той и другой. Тутъ она повторила свой первой вопросъ, подозрительно глядя на меня. Я сталъ раскаяваться въ моей хвастливости и, чтобы загладить ошибку, сказалъ что нтъ ничего удивительнаго въ моихъ познаніяхъ, потому что въ моемъ отечеств образованіе обходится такъ дешево, что всякій поселянинъ — ученый. Я выразилъ надежду, что мое образованіе не повредитъ мн въ ихъ мнніи. Она отвчала: ‘Нтъ! нтъ! Боже сохрани!’ Но остальное время обда сдлалась замтно молчаливе.

Эта перемна очень безпокоила меня и я провелъ ночь безъ сна, проклиная свою хвастливость. Но на другой же день, вмсто того, чтобы воспользоваться вчерашнимъ урокомъ, я еще боле увлекся, и не покровительствуй мн мое счастіе — я бы непремнно долженъ былъ встртить заслуженное презрніе. Посл завтрака миледи позвала меня къ себ въ кабинетъ и сказала мн съ авторскимъ самолюбіемъ: ‘Такъ какъ ты получилъ такое образованіе, что въ теб не можетъ быть недостатка вкуса, а потому и желаю выслушать твое мнніе о небольшомъ поэтическомъ произведеніи, недавно мной написанномъ. Надо теб сказать, что я составила планъ трагедіи, сюжетомъ, которой убійство властителя у алтаря во время его молитвы. По совершеніи этого, убійца возмущаетъ народъ съ окровавленнымъ кинжаломъ въ рук и говоритъ слдующую рчь.’ Тутъ она взяла лоскутокъ бумаги и, съ жаромъ и сильными жестами, прочла стихи, исполненные самой страшной реторики.

Я принялся безсовстно хвалить наборъ словъ, говорилъ, что это — безсмертное произведеніе и умолялъ миледи осчастливить міръ произведеніями своего генія. Она самодовольно улыбнулась и, поощряемая моими похвалами, передала мн почти вс свои поэтическія произведенія, которыя получили отъ меня такую же оцнку. Насыщенная моею лестью, она, по совсти, не могла отказать мн въ случа блеснуть въ свою очередь. Поэтому, похваливъ мой изящный вкуси, она замтила, что, вроятно, и я произвелъ что нибудь подобное и пожелала видть мое сочиненіе. Противъ этого соблазна я не могъ устоять и сознался, что во время моего пребыванія въ университет писалъ кое что по желанію влюбленнаго пріятеля, и, побуждаемый настоятельнымъ требованіемъ моей собесдницы, повторилъ стихи, внушенные мн любовью къ Нарцисс.

Госпожа моя довольно похвалила мое сочиненіе, говоря, что стихи довольно плавны, но сюжетъ не достоинъ пера истиннаго поэта. Это равнодушіе задло меня за живое. Я ожидалъ одобренія Нарциссы, подошедшей къ намъ въ это время, но она не высказала своего мннія, увряя, что она плохой судья въ этомъ дл, и я долженъ былъ удалиться, обманувшись въ моихъ черезъ чуръ смлыхъ ожиданіяхъ. Однако, посл обда горничная клялась мн, что Нарцисса очень хвалила мои стихи и просила достать ихъ копіи: это извстіе вскружило мн голову. Переписавъ какъ только могъ красиве мою оду, я отдалъ ее горничной вмст съ другими, новыми стихами, написанными въ томъ же дух.

Поняла ли Нарцисса мою страсть или нтъ, я не могъ открыть,— но съ этихъ поръ она начала держаться боле въ отдаленіи отъ меня и казалась мене веселою. Пока вс мои мысли были обращены на это существо, я невольно произвелъ впечатлніе на сердца кухарки и молочницы, до того начавшихъ ревновать меня другъ къ другу, что будь он боле образованы,— то непремнно прибгнули бы къ помощи яда или кинжала для отмщенія. Но въ настоящемъ случа воспользовались оружіемъ боле приличнымъ ихъ сфер. Он изливали свой гннъ бранью, кулачнымъ боемъ, и длали это явно и часто, не скрывая своихъ чувствъ.

Это встревожило кучера и садовника, ухаживавшихъ за моими обожательницами, и заставило ихъ принять мры къ отмщенію. Первый изъ нихъ, получившій образованіе въ академіи при Тотенгамъ-курт, объявилъ, что вызоветъ меня на кулачный бой: и, дйствительно, осыпавъ меня всевозможными ругательствами, онъ предложилъ мн драться съ нимъ, съ тмъ, чтобы побжденный уплатилъ побдителю двадцать гиней. Я ему отвчалъ, что, хотя и въ этомъ искуств я не уступлю ему, но не унижу достоинства джентльмена, вступивъ въ драку, приличную только дворнику, если же онъ желаетъ отъ меня удовлетворенія, то пусть избираетъ огнестрльное или холодное оружіе: ружье, пистолетъ, или саблю, топоръ, вилу и даже иголку… При этомъ я клялся, что зажму ему ротъ и обрублю уши, ежели онъ еще позволитъ себ говорить что нибудь про меня. Эта угроза подйствовала на моего антагониста. Онъ смиренно удалился и передалъ своему пріятелю результатъ вызова.

Слуги, узнавъ объ этомъ происшествіи, дали мн названіе джентльмена Джона, которымъ иногда стали меня величать моя госпожа и Нарцисса, увдомленныя обо всемъ горничною. Между тмъ соперницы, всми возможными средствами, старались выразить мн свою страсть. Кухарка угощала меня лакомымъ блюдомъ, а молочница — сливками. Первая, чтобы придать мн смлости для объясненія, часто расхваливала мою храбрость и ученость, говоря, что будь у нея такой мужъ — она бы нажила много денегъ, устроивъ въ Лондон обденный столъ для господской прислуги. Молочница же доказывала собственное достоинство, давъ мн понять, что многіе богатые фермеры съ радостью женились бы на ней, но что она въ этомъ случа ршилась отдать свою руку только тому, кто ей понравится. За тмъ она пускалась хвалить меня, высказывая при этомъ увренность, что я долженъ составить счастіе женщины. Эти любовныя преслдованія начали безпокоить меня. Во всякое другое время я бы не прочь былъ отъ такой интрижки, но теперь вс мои мысли были заняты Нарциссою и я ни за что бы не ршился осквернить мою страсть.

XL.

По временамъ, честолюбіе мое подымало голосъ, я презиралъ себя за смиренную покорность моей участи и перебиралъ тысячу плановъ явиться джентльменомъ, какимъ я и быль но рожденію и воспитанію. Время уходило въ этихъ безплодныхъ соображеніяхъ и такъ прошло восемь мсяцевъ со времени вступленія моего въ должность лакея. Непредвиднное обстоятельство положило конецъ какъ моей служб, такъ и моимъ любовнымъ надеждамъ.

Однажды Нарцисса отправилась постить миссъ Тикетъ, жившую съ братомъ за полторы версты отъ нашего дома. Вечеромъ ее уговорили возвратиться домой пшкомъ въ сопровожденіи сэра Тимоти. Этотъ человкъ, пользуясь уединенностью проходимаго ими ноля, позволилъ себ неумстную фамильярность съ нею. Раздосадованная этимъ поведеніемъ, Нарцисса съ такимъ жаромь упрекала его что онъ, презирая вс условія приличія, сталъ употреблять насиліе. Но небо не допустило его оскорбить такое чистое существо. Проходя случайно близь этого мста и встревоженный криками, я прибжалъ на помощь. Невозможно представить моего волненія, при вид Нарциссы, уже готовой уступить зврству этого сатира. Я бросился къ нему съ быстротою молніи и вышибъ у него изъ рукъ шпагу, которую онъ обнажилъ, и такъ успшно дйствовалъ палкою, что онъ вскор упалъ безъ чувствъ къ моимъ ногамъ. Тутъ я занялся Нарциссою, лежавшею въ обморок: свъ подл нея, я поднялъ ея голову, прислонилъ ее къ моей груди и поддерживалъ за талью рукою. Моя душа блаженствовала, чувствуя предметъ моей страсти въ моихъ рукахъ, и я не могъ удержаться, чтобы не прильнуть къ ея щек и не сорвать поцлуя. Вскор лицо ея стало принимать обычный цвтъ, открывъ глаза и припоминая случившееся, она, съ взглядомъ полнымъ благодарности, сказала: ‘Любезный Джонъ, я буду теб вчно благодарна!’ Съ этими словами она встала и, опираясь на мою руку, мы пошли къ дому. Тысячу разъ я порывался открыться въ моей страсти, но страхъ оскорбить ее удерживала, меня. Но успли мы отойти и ста шаговъ, какъ сэръ Тимоти поднялся и пошелъ домой — обстоятельство съ одной стороны обрадовавшее меня, уничтоживъ мои опасенія за его жизнь, съ другой же — сильно обезпокоившее меня, потому что я зналъ, что сдлаюсь съ этихъ поръ предметомъ его ненависти.

Подойдя къ дому, Нарцисса увряла меня, что употребитъ все свое вліяніе на защиту меня отъ Тикета, и расположитъ въ мою пользу тетку, и въ то же время вынувъ кошелекъ, предложила его мн какъ слабое вознагражденіе за услугу. Но любовь сдлала меня щекотливымъ. Я отказался отъ подарка и сказалъ, что только выполнилъ свой долгъ. Это безкорыстіе, казалось, удивило ее, по крайней мр, она покраснла, у меня тоже кровь бросилась въ голову. Дрожащими. голосомъ и опустивъ глаза въ землю, я просилъ у нея только одной милости, которая могла бы вознаградить меня за вкъ мученій. При этихъ словахъ она измнилась въ лиц и, сконфузившись, приказала мн высказать мое желаніе. Ставъ на колни, я попросилъ позволенія поцловать ея руку. Она мн тотчасъ ее протянула, отворотившись въ сторону, а я, напечатлвъ на этой рук горячій поцлуй и обливая ее слезами, вскричалъ. ‘Миссъ, я несчастный джентльменъ и люблю васъ до безумія. Адскія муки не вырвали бы у меня этого признанія при настоящемъ моемъ положеніи, но я ршился бжать отъ вашего чарующаго присутствія, и схоронить мою дерзкую страсть въ вчномъ молчаніи.’ Съ этими словами я всталъ и ушелъ прежде, чмъ она успла собраться съ мыслями.

Первымъ моимъ дломъ, было спросить совта у мистриссъ Саджели, съ которою я имлъ постоянныя дружескія сношенія съ того времени, какъ ушелъ отъ нея. Вникнувъ въ мои обстоятельства, добрая старушка съ участіемъ оплакивала мою несчастную участь и одобрила мою ршимость ухать. Она очень хорошо знала зврскій нравъ моего соперника и не видла никакихъ средствъ избавиться отъ его мщенія. ‘Въ этомъ краю, говорила она — онъ исполняетъ обязанность мирнаго судьи и тотчасъ отдастъ приказаніе поймать васъ, и если ему это удастся, то вы будете отправлены въ тюрьму.’

Наставленія ея были прерваны сильнымъ стукомъ въ дверь, крпко испугавшимъ насъ, потому, что, вроятно, онъ былъ произведенъ моими преслдователями. Великодушная старушка, всунувъ мн въ руку дв гинеи, со слезами на глазахъ просила меня, ради Бога, прокрасться въ заднія двери и искать спасенія въ бгств. Я послушалъ ея совта и, пользуясь темнотой ночи, добрался до морскаго берега, гд и началъ раздумывать о дальнйшихъ дйствіяхъ. Но въ эту минуту, меня окружили какіе-то вооруженные люди и. грозя мн смертію въ случа крика, отвезли на корабль, въ которомъ я, съ перваго же взгляда, узналъ контрабандную яхту. Это открытіе сперва меня обрадовало, потому что теперь я видлъ безопасность отъ гнва сэра Тимоти. Но когда злоди стали грозить смертію, доказывая, что я шпіонъ, то радость моя сильно уменьшилась. Напрасны были мои увренія въ невинности. Я никакъ не могъ ихъ убдить, что зашелъ въ ихъ трущобу и въ такую ночь по собственному своему капризу, настоящей же причины я не хотлъ объявлять, думая, что они захотятъ помириться съ правосудіемъ и выдадутъ меня. Появленіе таможенной яхты, гнавшейся за ними и едва не захватившей ихъ, подало еще боле поводовъ подозрвать меня. Ихъ спасъ только туманъ, подъ покровомъ котораго контрабандисты вошли въ Булоньскую гавань: тутъ они составили совтъ, чтобы судить меня. Самые жестокіе изъ нихъ приговорили — выбросить меня, какъ предателя, въ море. Другіе же боле здравомыслящіе говорили, что, убивъ меня, они не получатъ помилованія, если когда нибудь попадутся въ руки правосудія.

Наконецъ, большинствомъ голосовъ, они приговорили высадить меня на берегъ Франціи и бросить тамъ.

Это ршеніе доставило мн большое удовольствіе, но страхъ быть ограбленнымъ не давалъ мн покоя. Чтобы предупредить это несчастіе, я (едва только развязали мн руки) прорвалъ въ чулк отверстіе и запряталъ туда бывшія при мн шесть гиней. Въ карман же я оставилъ мелкое серебро полгинеи, съ тмъ, чтобы, найдя ихъ, они бы не длали дальнйшихъ поисковъ.

Предосторожность эта оказалась не напрасною. Въ виду берега одинъ изъ контрабандистовъ потребовалъ денегъ за перездъ. На это я ему отвчалъ, что я не просилъ ихъ перевозить меня, а слдовательно и не видлъ основанія — платить. ‘Ну тебя къ чорту, съ твоими разсужденіями!’ вскричалъ разбойникъ.— Вотъ я посмотрю сколько у тебя денегъ. Съ этими словами онъ запустилъ руку въ мой карманъ и вытащилъ то, что было гамъ. Потомъ, посмотрвъ на мою шляпу и парикъ, понравившіеся ему, онъ схватилъ ихъ, а мн на голову надлъ свои, увряя, что мна не есть грабежъ. Я долженъ былъ согласиться на его доводы, и вскор мы вышли на берегъ.

Войдя въ верхній городъ, я вошелъ въ трактиръ съ намреніемъ утолить голодъ. Въ кухн пять голландскихъ матросовъ сидли за завтракомъ, состоявшимъ изъ огромнаго хлба, масла и бутыли водки, къ которой они часто прикладывались. Въ отдаленіи отъ нихъ сидлъ одиноко и въ раздумьи человкъ въ костюм голландскаго матроса, и курилъ изъ коротенькаго закопченнаго чубука. Несчастіе всегда возбуждало во мн сочувствіе,— и я подошелъ къ одинокому моряку съ цлію предложить ему мои услуги. Но представьте мое волненіе, когда, не смотря на бороду и одежду, я узналъ въ немъ давно пропавшаго и оплакиваемаго дядю и благодтеля, лейтенанта Бовлинга!

Я долго не могъ выговоритъ ни слова, наконецъ вскричалъ:— милосердный Боже! мистеръ Бовлингъ! Услыхавъ свое имя, онъ вскочилъ и, съ удивленіемъ посмотрвъ на меня, сказалъ:

— Ere! такъ ты меня знаешь, братецъ? Я просилъ его выйти въ другую комнату, чтобы передать нчто весьма важное, но онъ никакъ не соглашался. ‘Постой пріятель, не надуешь,— говорилъ онъ, ежели ты хочешь что нибудь сказать мн, то говори на палуб,— теб нечего бояться, что насъ у слышатъ,— тутъ никто не понимаетъ нашего языка.’ Хотя мн было и непріятно открыться въ обществ чужихъ, но я не могъ утерпть, чтобы не сказать ему, что я его родной племянникъ Родерикъ Рендомъ.

Онъ долго смотрлъ на меня и, припомнивъ наконецъ мои черты, подошелъ и, съ жаромъ схвативъ меня за руку, радовался, что видитъ меня здоровымъ. Помолчавъ немного, онъ прибавилъ: ‘— жалко, другъ мой, что мн приходится видть тебя подъ такимъ флагомъ, тмъ боле, что не могу помочь теб. Теперь тяжелое для меня время.’ При этихъ словахъ, замтивъ слезу, катящуюся по морщинистой щек его, я не выдержалъ и залился слезами.

Воображая, что я плачу о собственныхъ своихъ бдствіяхъ, онъ сталъ утшать меня, говоря, что жизнь есть длинный вояжъ, въ которомъ мы должны ожидать всякую погоду: иногда бываетъ штиль, а другой разъ волненіе, часто попутный втеръ смняется бурею, и втеръ не всегда дуетъ въ одну сторону. Отчаяніемъ ни чему не поможешь, а ршительность и искуство лучше новаго корабля.

Я утеръ слезы, увряя его, что проливалъ ихъ о его несчастіяхъ и просилъ выйти въ другую комнату, чтобы поговорить на свобод. Тутъ я ему разсказалъ о неблагородномъ поступк Пошона. Выслушавъ меня, онъ вскочилъ и, шагая по комнат, схватилъ свою палку и закричалъ: ‘ахъ, еслибы я могъ подплыть къ нему!’ За тмъ, передавъ ему о моихъ страданіяхъ и приключеніяхъ, сильно его огорчившихъ, я сообщилъ ему, что капитанъ Окумъ живъ и что ему (т. е. дяд) можно возвратиться въ Англію, не боясь никакихъ преслдованій. Это его чрезвычайно обрадовало, но онъ говорилъ, что въ настоящее время не можетъ воспользоваться этимъ случаемъ, не имя денегъ на перездъ въ Лондонъ. Я уничтожилъ это препятствіе, предложивъ ему пять гиней, но съ трудомъ могъ убдить его взять изъ нихъ дв, которыхъ, какъ онъ говорилъ, было весьма достаточно на необходимыя издержки.

Посл этого дружескаго спора онъ предложилъ мн закусить чего нибудь. ‘Потому что,’ говорилъ онъ, ‘я давно уже провожу Банайскіе дни. Надо теб сказать, что я претерплъ кораблекрушеніе пять дней тому назадъ, не подалеку отъ Лисье, въ сообществ пьющихъ внизу голландцевъ. Небольшое количество денегъ бывшихъ со мною, скоро было истрачено, потому что я угощалъ товарищей, пока деньги у меня были. Но въ этомъ случа я забылъ старую пословицу: каждая свинья, шь свое яблоко. Видя мой запасъ истощеннымъ, они вс отправились просить милостыни, и такъ какъ я не согласился имъ сопутствовать, то они отказались помогать мн. И вотъ уже два дня какъ у меня не было куска хлба во рту.’ Меня ужаснула его крайность и я приказали тотчасъ же подать намъ курицу, хлба, сыра и вина для утоленія его голода. Давъ ему время подкрпиться этою простою пищею, я сталъ его распрашивать о его жизни посл дуэли. Въ нсколькихъ словахъ онъ пересказалъ свои приключенія. Проживъ вс свои деньги въ порт ‘Людовикъ’, онъ увидлъ, что пріязнь и гостепріимство французовъ значительно охладились.

Онъ долженъ былъ нанятся простымъ матросомъ на военный французскій корабль для спасенія себя отъ голодной смерти, пробылъ тутъ два года и пріобрлъ репутацію хорошаго моряка. Въ это время корабль былъ посланъ во Францію и оказался негоднымъ къ плаванію. Посл того поступилъ квартирмистромъ на корабль, состоявшій въ эскадр адмирала д`Антони. Въ этой должности онъ совершилъ вояжъ въ Вестъ-Индію и былъ въ сраженіи съ нашимъ кораблемъ. Но, почувствовавъ угрызенія совсти за службу врагамъ своего отечества, онъ оставилъ корабль. Оттуда онъ перебрался въ Курацоа на голландскомъ судн. Въ этомъ город онъ уговорился съ шкиперомъ, отправлявшимся въ Европу, заплатить за перевозъ въ Голландію, своею службою на судн. Но на французскомъ берегу судно погибло и онъ былъ приведенъ къ необходимости или, прося по дорог милостыни, идти пшкомъ въ Голландію, или, подъ страхомъ быть арестованнымъ какъ бглецъ, вступить снова во французскій флотъ. ‘А теперь, другъ мой, продолжалъ онъ, я думаю направиться прямо въ Лондонъ, гд безъ сомннія получу мсто. Ежели мн удастся, то у меня найдется чмъ помочь теб. При моемъ бгств съ корабля мн слдовало получить жалованья за два года, а потому мн хочется, знать куда ты отправляется. А можетъ быть я найду случай добыть и теб назначеніе помощникомъ врача на томъ корабл, на которомъ буду служить. Докладчикъ въ адмиралтейств мн пріятель, онъ закадычный другъ одному изъ младшихъ писарей, тотъ же нметъ общіе интересы со старшимъ писаремъ, хорошо извстнымъ помощнику секретаря, а этотъ послдній, по рекомендаціи его, вроятно доложить обо мн первому секретарю, который, вроятно, поговорить обо мн съ какимъ нибудь лордомъ адмиралтейства. Ты видишь, что у меня нтъ недостатка въ протекціи.’

Слушая описаніе ступеней, по которымъ дядя думалъ добраться до вниманія адмиралтейскаго совта, я невольно улыбнулся, но не высказалъ своого сомннія, не желая его обезкураживать. Я спросилъ его, есть ли у него въ Лондон знакомый, который бы ссудилъ его небольшою суммою денегъ на одежду и на подарокъ помощнику секретаря, чтобы тмъ заставить его скоре окончить дло. Онъ почесалъ въ затылк и, подумавъ, сказалъ: ‘Да, есть,— Даніель Винкордь, корабельный поставщикъ въ Ваппинг,— онъ, вроятно, но откажетъ мн въ такой бсзддиц. Я знаю, что могу получить въ кредитъ квартиру, вино и одежду. Что же касается до денегъ, то я въ этомъ не увренъ. Будь живъ честный Блокъ то я бы не нуждался!’

Окончивъ свой обдъ, мы вышли въ гавань. Тугъ, найдя яхту отправляющуюся въ Англію, дядя мой уговорился со шкиперомъ о своемъ перезд въ Англію. Въ ожиданіи этого мы пустились осматривать городъ, разговаривая о моихъ будущихъ намреніяхъ. Я былъ въ большомъ безпокойств, видя себя въ крайней бдности среди чуждаго мн народа, не имя ни знакомыхъ ни пріятелей, у которыхъ бы могъ спросить совта. Понимая мое непріятное положеніе, дядя звалъ меня съ собою въ Англію, гд онъ надялся вскор найти мн занятіе. Но въ числ многихъ причинъ, заставлявшихъ меня избгать этой страны, главною была та, что я считалъ Англію мстомъ, въ которомъ трудне всего существовать бдному и честному человку. Поэтому я ршился идти въ Парижъ.

Въ этомъ намреніи утвердилъ меня одинъ почтенный священникъ. Онъ проходилъ мимо насъ и, слыша, что мы говоримъ по англійски, вступилъ съ нами въ разговоръ. Объявивъ себя шотландцемъ, онъ предложилъ намъ свои услуги. Мы поблагодарили этого почтеннаго человка и пригласили выпить вмст стаканъ вина, отъ чего онъ не счелъ за нужное отказаться, и мы вошли въ харчевню.

Выпивъ за наше здоровье стаканъ добраго Бургонскаго, священникъ сталъ распрашивать о нашемъ положеніи и особенно о мст нашего рожденія. Услыхавъ же имя мстечка, онъ вскочилъ въ сильномъ волненіи и, ломая руки, заплакалъ, говоря: ‘Вдь и я изъ того же графства, и, можетъ быть, мы родственники.’ Но не смотря на его ласкательства и подозрительныя увренія въ пріязни, я держалъ ухо остро, вспомнивъ мое приключеніе въ Лондон. Не выказывая, однако, недоврчивости, я спросилъ его, что такъ какъ онъ жилъ въ нашемъ сосдств въ Шотландіи, то не слыхалъ ли онъ о нашемъ семейств! Тутъ я назвалъ себя по имени, и дйствительно онъ очень хорошо зналъ моихъ родственниковъ. Дда же онъ зналъ лично, и несмотря на пятидесити-лтнюю отлучку изъ отечества, пересказалъ столько подробностей о сосднихъ помщикахъ. что уничтожилъ мои сомннія и я отъ души радовался его знакомству. Въ разговор я открылъ ему свое положеніе, свое воспитаніе и планы. Честный старикъ удивлялся моимъ познаніямъ и уврялъ меня, что ежоли я останусь во Франціи и послушаюсь его совтовъ, то наврное проложу себ дорогу,— въ чемъ онъ общалъ помогать мн изо всхъ силъ.

Дядя же мой, слушавшій съ постояннымъ вниманіемъ намеки священника, внезапно объявилъ, что ежели я только перемню вроисповданіе, то онъ откажется отъ родства и сношеній со мною, По его мннію, честный человкъ не долженъ отрываться отъ религіозныхъ правилъ, въ которыхъ онъ воспитанъ: будь они магометанскія, протестанскія или римско-католическія. Духовный отецъ, негодуя на эти слова, произнесъ съ большимъ жаромъ длинную рчь объ опасности упрямства и о грх съ умысломъ закрывать глаза отъ истиннаго свта. Текстами изъ священнаго писанія и цитатами изъ св. отцовъ онъ старался доказать, что св. Петръ былъ намстникъ и викарій исуса Христа, и что Римская церковь есть истинная и святая церковь, что протестанское вроисповданіе проклятая ересь, которою милліоны людей увлеклись въ вчную гибель.

Окончивъ свою проповдь, онъ обратился къ дяд и спросилъ его, не иметъ ли онъ какихъ возраженій противъ сказаннаго? лейтенантъ же, занятый своими длами, ничего не слыхалъ, но при этомъ вопрос, вынувъ изо рта трубку, отвчалъ: ‘Я не имю никакого возраженія на твои слова, пріятель, они могутъ быть и истинной и ложью — мн право все равно. Я не мшаюсь ни въ чьи дла, по пословиц: артиллеристъ долженъ знать свой фитиль, а кормчій руль. Я имю вру только въ компасъ и поступаю съ людьми такъ, какъ желалъ бы, чтобы со мною поступали. Я презираю папу, чорта и претендента, и все таки надюсь попасть въ рай, такъ какъ и другіе.’ Эти слова сильно оскорбили монаха, уврявшаго въ своемъ гнв, что не будь мистеръ Бовлингъ его соотечественникомъ, онъ бы взялъ его подъ стражу за дерзость. Я поспшилъ пожурить дядю за его безразсудство и успокоилъ стараго монаха, сказавъ, что дядя не думалъ обижать его. Родственникъ же мой, видя свою ошибку и пожимая руку обиженному, просилъ извиненія за слишкомъ рзкія выраженія. Окончивъ спорь полюбовно и попросивъ насъ навстить его въ монастыр, монахъ простился съ нами, по его уход, дядя сильно настаивалъ на томъ, чтобы я не мнялъ вроисповданія своихъ предковъ, не смотря на вс выгоды, которыя могутъ мн представить. Онъ говорилъ, что этимъ я обезчещу себя и осрамлю свое семейство. Я уврилъ его, что ничто не заставитъ меня потерять его расположеніе и доброе мнніе обо мн. Восхищенный этими словами, онъ напомнилъ мн объ обд, и мы скоро сли за столъ. Между тмъ, я сообразилъ, что, дйствуя искусно, я могу извлечь большую пользу изъ знакомства съ шотландскимъ монахомъ, и потому и ршился поддержать это знакомство. Съ этою цлію мы постили его въ монастыр, угостивъ насъ виномъ и сластями, онъ показалъ намъ вс достопримчательности монастыря, а уходя, я общалъ постить его на другое утро. Такъ какъ дяд моему уже было время идти на корабль, то я проводилъ его до гавани, гд мы простились не безъ слезъ, и, пожелавъ другъ другу всего лучшаго, онъ просилъ меня писать чаще, адресуя письма: лейтенанту Бовлингу, въ гостинницу Соединеннаго флага, подл эрмитажа въ Лондон.

Я возвратился въ тотъ же трактиръ, гд съ нимъ встртился и провелъ вечеръ весьма скучно, думая о жестокости моей участи и составляя планы на будущее время. Но моя изобртательность отказалась служить мн. Я везд видлъ непреодолимыя препятствія и уже приходилъ въ отчаяніе. На другое утро я отправился за совтомъ къ монаху. Онъ принялъ меня очень любезно и далъ мн понять, что для достиженія успха мн предстоитъ только одна дорога. Понимая, на что онъ намекалъ, я прямо объявилъ ему, что не ршусь на перемну вроисповданія, а потому, ежели онъ думаетъ объ этомъ, то не стоитъ ему и трудиться. Покачавъ головою, онъ вздохнулъ, говоря: ‘Сынъ мой, отъ какой славной будущности удерживаетъ тебя твое предубжденіе! Позволь себя убдить ради твоего земнаго счастія и безсмертія твоей души. Я могу дать теб случай вступить въ послушники въ этотъ монастырь, гд я буду наблюдать за тобою и поучать съ отеческою заботливостію.’ Тутъ онъ пустился въ похвалы монастырской жизни, не тревожимой ни шумомъ свта, ни заботами, ни бдствіями, жизни, въ которой сердце отвлечено отъ плотскихъ привязанностей, грубыя страсти подавляются и душа на крыльяхъ глубокаго созерцанія паритъ въ божественныя области философіи и истины. Но я былъ глухъ къ этому краснорчію, и два обстоятельства удерживали меня отъ соблазнительныхъ его общаній: во первыхъ — общаніе, данное дяд и во вторыхъ — отвращеніе отъ монашеской жизни. Что же касается до различія въ вроисповданіяхъ, то я считалъ это бездлицею, не долженствовавшею удерживать человка. Видя меня твердыми въ своемъ ршеніи, монахъ сказалъ мн, что онъ не столько обиженъ, сколько огорченъ моимъ отказомъ и что готовъ услужить мн чмъ можетъ. ‘Т же заблужденія, сказалъ онъ, которыя затрудняютъ вступленіе твое на лоно церкви, не дадутъ теб хода въ арміи. Но ежели ты согласишься идти въ услуженіе, то я, зная нкоторыхъ вельможъ въ Версали, могу дать теб рекомендательное письмо, и ты можешь получить у кого-нибудь изъ нихъ мсто метр-д’отеля. Я же не сомнваюсь, что твои качества дадутъ теб потомъ случай найти боле почетныя занятія.’ Я съ радостію принялъ его предложеніе, и онъ назначилъ мн прійти къ нему на другой день посл обда. Онъ общалъ мн не только дать письма, но и познакомить меня съ капуциномъ, отправлявшимся въ Парижъ, говоря, что въ его сообществ дорога мн не будетъ стоить и одного ливра. Обрадованный этимъ обстоятельствомъ, я въ самыхъ жаркихъ выраженіяхъ благодарилъ благодтельнаго старца. Онъ съ точностію исполнилъ свои общанія, давъ мн письма и представивъ меня капуцину, съ которымъ мы на другое утро отправились въ дорогу.

Вскор я замтилъ, что мой спутникъ былъ веселый и хитрый малый, любившій, не смотря на обтъ воздержанія, пость и попить и боле обожавшій хорошенькихъ двушекъ, чмъ пречистую дву Марію или Св. Женевьеву. Это былъ полный, широкоплечій молодой человкъ съ рыжими рсницами, горбатымъ носомъ и лицомъ, покрытымъ веснушками. Звали его братъ Бальтазаръ. Статутъ его ордена запрещалъ употребленіе блья, а потому, не имя надобность раздваться, онъ имлъ крайне грязный видъ, и испарина его имла такой ароматъ, что я всю дорогу старался быть по ту сторону его, съ которой дулъ втеръ. Его хорошо знали везд, потому принимали съ большимъ почетомъ и угощали на славу.

XLI.

Третью ночь нашего странствованія мы провели въ дом не подалеку отъ Аміона. Тутъ Бальтазаръ не былъ знакомъ съ хозяиномъ, въ слдствіе чего мы поужинали довольно худо и пили кислое вино. Спали же мы гд-то на чердак, на старыхъ матрацахъ, гд съ незапамятныхъ временъ поселились миріады блохъ, мы дерзко осмлились занять ихъ территорію и он мгновенно атаковали насъ, но не смотря на это, я, истомившись ходьбою, заснулъ и проспалъ до утра. Проснувшись, я увидлъ, что товарищъ мой исчезъ. Вскочивъ въ страх, я схватился за карманъ и увидлъ, что предчувствія мои сбылись. Мой спутникъ захватилъ мои деньги и оставилъ меня одного. Тотчасъ сбжалъ я внизъ и съ сильнымъ смущеніемъ спрашивалъ о монах. Мн сказали, что онъ ушелъ четыре часа тому назадъ, сказавъ хозяину, что мн нездоровится, и просилъ не тревожить меня теперь, а когда я проснусь, то сказать мн, что онъ пошелъ по дорог къ Нойюну и будетъ ждать меня въ гостинниц Золотаго Птуха. Не говоря ни слова, я отправился туда съ стсненнымъ сердцемъ и къ полудню, едва передвигая ноги отъ голода и усталости, добрался до этого города, гд и узналъ, къ моему жестокому огорченію, что капуцина тутъ и не бывало! Кипя негодованіемъ, я пересказалъ хозяину гостинницы о случившемся: онъ пожалъ плечами и, скорчивъ гримасу, сказалъ, что сожалетъ о моемъ несчастіи, и совтуетъ вооружиться терпніемъ. Въ это время пріхали новые постители и онъ побжалъ предлагать имъ услуги.

Пока я стоялъ одинокій и въ раздумь подъ навсомъ гостинницы, проклиная и вора, обокравшаго меня, и монаха, рекомендовавшаго его, къ гостинниц подъхалъ богато одтый, сопровождаемый камердинеромъ, молодой человкъ. Его физіономія поразила меня выраженіемъ доброты, и потому, едва только онъ слзъ съ лошади, какъ я, подойдя къ нему, въ короткихъ словахъ объяснилъ свое положеніе. Онъ выслушалъ меня очень учтиво и, по окончаніи разсказа, сказалъ: — Хорошо! но чего же вамъ хочется отъ меня?— Этотъ вопросъ, котораго бы, какъ мн казалось, не сдлалъ бы ни одинъ добрый и великодушный человкъ, совершенно меня сконфузилъ, и я отвтилъ ему только низкимъ поклономъ.

Онъ отвсилъ мн поклонъ еще ниже и убжалъ въ гостинницу, хозяинъ которой просилъ меня небезпокоить прізжающихъ, такъ какъ подобныя вещи имъ не нравятся, а отъ этого онъ много теряетъ. Я не заставилъ его повторить эту просьбу, тотчасъ же отошелъ отъ гостинницы, и до того былъ взволнованъ горемъ, гнвомъ и презрніемъ, что кровь ручьемъ хлынула у меня изъ носу. Въ этомъ состояніи я вышелъ изъ Нойона на поле и блуждалъ по немъ, какъ сумасшедшій до совершеннаго изнеможенія. Наконецъ, я бросился подъ дерево, чтобы дать отдыхъ онмвшимъ отъ усталости членамъ. Тутъ моо бшенство совершенно разсялось, и я, почувствовавъ голодъ, впалъ въ тихую горесть и придумывалъ какъ бы помочь горю Я перебиралъ вс мои преступленія и, находя ихъ слишкомъ ничтожными, сомнвался въ справедливости провиднія. Я не понималъ, за что оно, проведя меня чрезъ столько испытаній и опасностей, бросило наконецъ въ жертву голоду на чужой земл, гд у меня не было ни пріятеля, ни знакомаго, который бы закрылъ мн глаза и отдалъ бы послдній долгъ моему несчастному тлу. Тысячу разъ я желалъ быть хоть медвдемъ, чтобы имть возможность скрыться въ лсахъ и пустыняхъ, вдали отъ негостепріимныхъ жилищъ людей, гд бы я могъ жить собственными средствами, независимо отъ предателей-друзей и ихъ оскорбительныхъ насмшекъ. Пока я лежалъ и стоналъ о моей злощастной судьб, раздались звуки скрипки. Приподнявшись, я увидлъ толпу мущинъ и женщинъ, пляшущихъ на трав не въ далекомъ отъ меня разстояніи. Я сообразилъ, что несчастіе должно привлечь сочувствіе въ подобную минуту, когда вс эгоистическія чувства умолкаютъ, и сердце человческое разширяется весельемъ. Ставъ и подойдя къ этимъ счастливцамъ, я узналъ въ нихъ толпу солдатъ съ ихъ женами и дтьми. Въ жизнь свою я не видалъ такого множества чучелъ, собранныхъ вмст, и не могъ согласовать ихъ худобы и оборванныхъ костюмомъ съ этимъ весельемъ и радостію. Я поздоровался съ ними, и былъ принять съ большою любезностію, образовавъ около меня кругъ, они продолжали плясать. Это веселье удивительно подйствовало на состояніе моего духа. Я заразился ихъ веселостію и, забывъ вс заботы, присоединился къ ихъ обществу. Наплясавшись вдоволь, дамы разостлали свои салопы на земл и выложили на нихъ изъ котомокъ нсколько луковицъ, черствый хлбъ и нсколько бутылокъ жалкаго вина. Приглашенный раздлитъ ихъ угощеніе, я услся, и во всю мою жизнь не лъ съ большимъ аппетитомъ. Закусивъ, мы снова принялись за танцы, а я, подкрпившись, такъ расходился, что привелъ всхъ въ изумленіе. Меня осыпали комплиментами и увреніями въ дружб. Мужчины хвалили мою наружность и ловкость,— дамы же превозносили мою грацію. Сержантъ особенно оказывалъ мн вниманіе, сталъ хвалить солдатскую жизнь и предложилъ мн записаться въ службу. Взвсивъ вс обстоятельства pro и contra, я далъ свое согласіе и былъ назначенъ въ пикардійскій полкъ, древнйшій, какъ говорили, во всей Европ. Рота, къ которой принадлежалъ сержантъ, квартировала въ ближайшей деревн, куда мы на другой день и отправились: я былъ представленъ капитану, оставшемуся очень довольнымъ моею наружностію. Онъ далъ мн на водку крону, приказавъ выдать мн одежду, оружіе и аммуницію, а я продалъ свою ливрею и купилъ блья. Занимаясь прилежно ученіемъ, я вскор сдлался исправнымъ солдатомъ.

Скоро мы получили приказаніе соединиться съ другими полками и идти въ Германію на подкрпленіе маршалу герцогу Ноальскому, стоявшему лагеремъ по сю сторону рки Майна, для наблюденій за движеніями англичанъ, ганноверцевъ, австрійцевъ, гессенцевъ, состоявшихъ подъ начальствомъ графа Стара. Въ слдствіе этого мы поднялись въ походъ. Нтъ возможности описать мученій, мною претерпнныхъ отъ голода, жажды и усталости. У меня до того опрли ноги, отъ жара и движенія, что внутренняя сторона бедръ и ногъ обнажилась отъ кожи и движеніе было сопряжено съ величайшею пыткою.

Однажды, во время дневки, вс солдаты съ женами вышли по обыкновенію развлечься танцами, мой же товарищъ остался дома, подъ предлогомъ дружбы ко мн и началъ обижать меня, своими сожалніями и утшеніями. Онъ говорилъ, что, хотя я въ настоящее время молодъ и нженъ, но современемъ втянусь въ службу и, безъ сомннія, отличусь къ слав нашего короля,— ‘Ободрись дитя мое,— сказалъ онъ,— и проси Бora даровать теб такое же счастіе, какъ мн, служившему великому Людовику и получившему столько ранъ, для прославленія его имени.’ При этихъ словахъ я не могъ удержаться чтобы не выразить презрнія къ моему собесднику, воображавшему, что ему же длаютъ честь, заставляя его подвергаться нищет, угнетенію, голоду, болзнями, увчью и даже врной смерти,— и все это для того только, чтобы удовлетворить порочному славолюбію властителя, не обращающаго вниманія на его страданія и даже не знающаго его имени. Солдатъ, разговаривавшій со мною, сильно оскорбился вольностью моихъ выраженій о его корол, которыя, по его мннію, можно было извинить моимъ невжествомъ. Онъ утверждалъ, что особа королей священна и не должна быть осуждаема подданными, своею присягою обязаны мы повиноваться ихъ приказаніямъ безъ разсужденій и отговорокъ. Онъ совтовалъ мн измнить мой возмутительный образъ мыслей, внушаемый мн англичанами, извстными всему свту дерзостью и неуваженіемъ къ королямъ и вошедшими даже въ пословицу.

Чтобы защитить своихъ соотечественниковъ я повторилъ вс обыкновенные доводы о прав человка на свободу. Выведенный изъ терпнья, французъ сталъ меня упрекать въ такихъ выраженіяхъ, что я взбсился и занесъ на него кулакъ. Онъ отскочилъ и, сказавъ, что французъ никогда не прощаетъ удара, предложилъ мн скрестить съ нимъ шпагу, какъ прилично порядочнымъ людямъ. Я согласился и вышелъ съ нимъ въ поле. Приступая къ поединку, я даже стыдился моего противника маленькаго, худаго человка, криваго на одинъ глазъ, но скоро удостоврился, что глупо судить по наружности. Онъ ранилъ меня въ правую руку и въ слдъ за этимъ обезоружилъ такимъ ударомъ, что мн показалось, что у меня вмст съ шпагой отлетла рука. Я былъ очень раздосадованъ этимъ, а еще боле тмъ, что мой противникъ требовалъ извиненія въ оскорбленіи короля и его самого. На подобныя условія я никакъ не соглашался и сказалъ ему, что если онъ захочетъ упорствовать въ своихъ неделикатныхъ требованіяхъ, то я, въ свою очередь, потребую у него удовлетворенія на пистолетахъ, гд шансы будутъ равне для насъ.

ХLI.

Эти слова, какъ видно, очень не понравились ему, не отвтивъ мн ни слова, онъ пошелъ къ танцующимъ и разсказалъ имъ о своей побд съ разными прибавленіями, а я, поднявъ шпагу, ушелъ на квартиру для осмотра своей раны, оказавшейся незначительною. Въ тотъ же день меня постилъ барабанщикъ родомъ ирландецъ и, пожалвъ о моемъ несчастій, сказалъ мн, что онъ отлично фехтуетъ и въ короткое время выучитъ меня этому благородному искуству, и что тогда я буду въ состояніи наказать стараго гасконца за его хвастовство. Эту дружескую услугу онъ предложилъ мн подъ предлогомъ уваженія къ своимъ соотечественникамъ. Но я посл узналъ, что его намреніе было посредствомъ меня отмстить французу, волочившемуся за его женою. Какъ бы то ни было, я принялъ его предложеніе и съ такимъ стараніемъ занялся дломъ, что вскор почувствовалъ себя въ состояніи биться съ своимъ старымъ противникомъ. Между тмъ мы продолжали идти походомъ и прибыли въ лагерь маршала Ноальскаго, въ ночь передъ Детингскою битвою.

Не смотря на усталость, нашему полку, вмст съ другими, было назначено, подъ начальствомъ герцога де Граммона, переправиться черезъ рку и занять узкій проходъ, чрезъ который необходимо было пройти непріятелю, еслибы онъ не захотлъ остаться на мст или сдаться на капитуляцію. Какимъ образомъ они попались въ эту западню, я не въ состояніи разсказать. Замчу только, что, занявъ нашу позицію, я слышалъ, какъ одинъ изъ старыхъ офицеровъ выразилъ удивленіе на счетъ поведенія лорда Стара, считавшагося хорошимъ генераломъ. Кажется, однако, что, въ этомъ случа, старый вельможа уже не имлъ полной власти и дйствовалъ какъ подчиненный, такъ что нельзя было обвинять его. Но, не смотря на оплошность въ распоряженіяхъ, провидніе сдлало чудо въ ихъ пользу. Герцогъ де Граммонъ, оставивъ свой постъ, прошелъ дефиле и аттаковалъ англичанъ, выстроившихся въ боевомъ порядк на равнин. Но мы получили такой отпоръ, что, потерявъ множество людей, побжали назадъ въ такомъ безпорядк, что сотни нашихъ погибли въ рк единственно отъ замшательства, такъ какъ великодушный врагъ не гнался за нами и мы могли бы отступить въ отличномъ порядк. Наша потеря простиралась до 5,000 человкъ, считая въ томъ числ множество отличныхъ офицеровъ. Эта неудача открыла непріятелю дорогу на Ганау, куда онъ и потянулся, оставивъ своихъ больныхъ и раненыхъ на попеченіе французовъ, тотчасъ же занявшихъ поле битвы. Это обстоятельство утшило нашихъ, и увлекло ихъ до того, что они стали присвоивать себ побду. Теперь-то духъ французской націи проявился въ безстыдномъ хвастовств, каждый солдатъ разсказывалъ о своей храбрости и человколюбіи, каждый говорилъ, что совершилъ подвиги, предъ которыми ничтожны вс дла героевъ древности. Одинъ сравнивалъ себя со львомъ, спокойно уходящимъ отъ трусливыхъ преслдователей, безпокоющихъ его издали стрлами. Другой — съ медвдемъ, отступающимъ лицемъ къ непріятелю. Третій говорилъ, что онъ, какъ окруженный собаками олень, удерживалъ враговъ въ почтительномъ отдаленіи. Каждый простой солдатъ (по ихъ словамъ), уничтожилъ цлый взводъ пхоты или обратилъ въ бгство эскадронъ конницы. Въ числ другихъ и старый гасконецъ превозносилъ себя такъ, что предъ нимъ темнла слава Геркулеса и Карла Великаго. Я еще сердился на него за мое послднее пораженіе и искалъ случая востановить свою честь. Съ этимъ намреніемъ я сталъ превозносить доблесть англичанъ, смялся надъ трусостью французовъ, сравнивая ихъ съ зайцами, бгущими отъ борзыхъ, и мышами, преслдуемыми кошкой, и наконецъ, съ ироніею замтилъ о быстрот бга моего противника, выказанной имъ въ бгств и замчательной въ его лта и при его болзняхъ.

Этотъ сарказмъ ужалилъ его до глубины сердца. Съ угрожающимъ видомъ онъ совтовалъ мн оставить подобныя шутки и вспомнить недавно данный мн урокъ,— и прибавилъ, что не всегда бываетъ въ расположеніи щадить неблагодарное животное. На это замчаніе я отвтилъ пинкомъ и сшибъ его съ ногъ. Онъ вскочилъ съ удивительною быстротою и, обнаживъ шпагу, напалъ на меня съ остервененіемъ. Окружающіе вступились было, но, узнавъ, что это дло чести, отошли, и между нами начался поединокъ. Я выдерживалъ нападенія противника почти безъ вреда для себя и получилъ только царапину въ правое плечо. Но, замтивъ, что онъ запыхался отъ быстроты движенія и утомился, я напалъ на него въ свою очередь, вышибъ у него изъ рукъ шпагу и заставлялъ его просить о помилованіи, но онъ, не говоря ни слова, поднялъ плечи до ушей, раставилъ руки и сморщилъ кожу на лбу и около рта, представивъ изъ себя такую жалкую фигуру, что я едва не расхохотался. Но чтобы сбавить съ него спси, я воткнулъ его шпагу до эфеса въ нчто (только не въ траву) лежавшее въ пол, и присоединился къ прочимъ солдатамъ, съ видомъ спокойствія и равнодушія.

Об арміи не предпринимали ничего важнаго въ остальное время компаніи, по окончаніи которой англичане удалились въ Нидерланды. Часть же нашихъ войскъ отправлена была въ Фландрію, а нашему полку назначена была зимовка въ Шампани. Гренадерской рот, къ которой я принадлежалъ, пришлось занять городъ Реймсъ, гд я почувствовалъ нужду во всемъ необходимомъ. Моего жалованья, т. е. пяти су въ день не только не хватало на закупку вещей, но едва доставало на насущный хлбъ. Изъ трехъ хорошихъ рубахъ у меня остались дв пары рукавовъ и воротовъ, прочее же давно было употреблено на обертки (онучи). Но все таки я находился еще въ лучшемъ состояніи, нежели прочіе солдаты. Въ этой крайности я написалъ къ дяд въ Англію, хотя мало надялся на помощь отъ него, и, въ ожиданіи лучшаго, запасся терпніемъ.

Однажды, стоя на часахъ у дверей генерала, я увидлъ подходящаго къ дверямъ извстнаго вельможу въ сопровожденіи господина въ траур, которому первый сказалъ: ‘Ты можешь надяться на мое расположеніе.’ Отвтомъ на это выраженіе былъ поклонъ господина въ траур, который, повернувшись, чтобы идти прочь, показалъ мн физіономію моего друга Страпа. Видъ его такъ поразилъ меня, что я не могъ выговорить ни слова и прежде, чмъ собрался съ мыслями, онъ уже ушелъ. Да и оставайся онъ на мст, я врядъ ли бы заговорилъ съ нимъ, Потому что хотя я узналъ его лицо, но вся его фигура такъ измнилась, что я боялся ошибиться. Чтобы однако не оставаться въ недоумніи, я спросилъ швейцара, не знаетъ ли онъ господина, съ которымъ говорилъ маркизъ? Швейцаръ отвчалъ, что его зовутъ м. д’Эстрапъ, что онъ былъ камердинеромъ англійскаго джентльмена, бывшаго пріятелемъ маркизу, и этотъ послдній очень полюбилъ д’Эстрапа за его врность къ умершему господину. Это извстіе очень меня обрадовало. Смнясь съ часовъ, я отправился по данному мн швейцаромъ адресу, и къ счастію засталъ Страпа дома. Чтобы сдлать ему сюрпризъ, я не объявилъ своего имени, а просилъ слугу доложить, что желаю поговорить съ г. Страпомъ.

Пріятель мой растерялся и испугался этой просьбы, особенно когда узналъ, что его ждетъ солдатъ, хотя онъ не чувствовалъ за собою никакого преступленія, но все имъ слышанное о Бастиліи представилось его воображенію. Въ слдствіе этого, мн пришлось долго ждать позволенія взойти къ нему на верхъ.

При моемъ вход въ комнату, онъ низко и учтиво отвтилъ на мой поклонъ и старался принужденною любезностью скрыть свой страхъ, проявлявшійся въ блдности лица, въ неспокойныхъ взорахъ и дрожаніи рукъ. Я забавлялся его страхомъ, еще боле усилившимся, когда я, объявивъ ему по французски, что имю до него важное дло, просилъ позволенія переговорить съ нимъ наедин. По уход слуги, я на томъ же язык спросилъ, зовутъ ли его Страпъ? На это онъ дрожащимъ голосомъ отвчалъ. ‘Такъ точно, къ вашимъ услугамъ.’ ‘Вы французъ?’ спросилъ я. ‘Нтъ, я не имю чести быть французомъ, но имю безпредльное уваженіе къ этой націи.’ Тутъ я попросилъ его сдлать мн честь и посмотрть мн въ лицо. Взглянувъ на меня и пораженный моею наружностью, онъ вскричалъ по англійски: ‘Боже! не можетъ быть — но нтъ, это невозможно!’ Я улыбнулся на его восклицаніе и прибавилъ: ‘Я думаю, вы уже теперь слишкомъ важный джентльменъ и не захотите признать своихъ пріятелей въ нужд?’ Услыхавъ эти слова, произнесенныя на родномъ язык, онъ бросился ко мн на шею, цловалъ меня и ревлъ, какъ только что высченный школьникъ. Потомъ, замтивъ мой костюмъ, онъ вскричалъ: ‘Господи! Господи! до чего я дожилъ — видть самого дорогаго мн человка въ мундир пхотнаго французскаго солдата! Зачмъ ты согласился на мой отъздъ?… Но я знаю причину.— Пріобртя боле почетное знакомство, ты стыдился моей дружбы. Боже мой, Боже! и вотъ до чего дошли мы.’

Меня обидли эти, хотя и справедливые, упреки, и я съ рзкостью сказала, ему, что, будь его сомннія справедливы или неосновательны, во всякомъ случа онъ могъ бы выбрать другое время выказать ихъ, а теперь дло состояло въ томъ — намренъ ли онъ или нтъ помочь мн.

— Намренъ ли! вскричалъ Страпъ съ волненіемъ,— я думалъ, что ты меня знаешь на столько, что могъ быть увренъ, не спрашивая, А, между тмъ, ты обдаешь со мной и я теб разскажу, нчто для тебя пріятное. Потомъ, схвативъ меня за руку, онъ прибавилъ: ‘Сердце мое обливается кровью при вид тебя въ этой одежды.’ Я поблагодарилъ его за приглашеніе, которое, какъ я замтилъ ему, не могло не доставить удовольствія человку, уже семь мсяцевъ невидавитему порядочнаго обда. Но прежде всего, я просилъ его снабдить меня рубашкою, потому что хотя моя спина долго не чувствовала подобной роскоши, но моя кожа еще не свыклась съ этимъ недостаткомъ. Онъ уставилъ на меня глаза, какъ будто не вря такой нищет, но я убдилъ его, разстегнувъ мундиръ и показавъ голое тло. Это обстоятельство растрогало чувствительнаго Страпа до слезъ и онъ, подбжавъ къ комоду и вытащивъ оттуда шесть тонкихъ рубашекъ и батистовый шейный платокъ, отдалъ мн говоря, что у него еще три дюжины такихъ же къ моимъ услугамъ.

Я обрадовался этому счастливому извстію и, переодвшись, обнялъ моего благодтеля и объявилъ ему мое удовольствіе, что нашелъ его неиспорченнымъ. Онъ заказалъ къ обду супъ, пару жареныхъ пулярокъ и блюдо спаржи,— а въ ожиданіи этого угостилъ меня бургундскимъ и бисквитами. Посл завтрака она, просилъ удовлетворить его любопытству и разсказать мои похожденіи со времени его отъзда изъ Лондон. Я исполнилъ его желаніе, начавъ съ приключенія Гаука и окончивъ настоящимъ.

Посл обда я въ свою очередь пожелалъ узнать его обстоятельства, и онъ удовлетворилъ моему желанію въ немногихъ словахъ. Онъ прожилъ съ своимъ господиномъ около года въ Париж, гд тотъ выучившись языку и модному образу жизни, объхалъ Францію и Голландію. Въ этомъ путешествіи онъ встртилъ своихъ соотечественниковъ, и въ ихъ обществ предавался такимъ крайностямъ, что его здоровье разрушилось и онъ впалъ въ чахотку. По совту врачей, онъ перехалъ въ Монпелье, чтобы пользоваться хорошимъ климатомъ. Тутъ онъ вскор такъ оправился, что чрезъ шесть недль возвратился въ Реймсъ. Проживъ тутъ съ мсяцъ, онъ заболлъ изнурительною лихорадкою, убившею его въ десять дней, къ великой горести всхъ знавшихъ его и особенно Страпа. На этомъ мст Страпъ считалъ себя совершенно счастливымъ и за усердіе такъ дорого былъ цнимъ своимъ господиномъ, что тотъ, умирая, рекомендовалъ его многимъ важнымъ особамъ и завщалъ ему свой гардеробъ, золотые часы, шпагу, кольца, наличныя деньги и всю движимость, бывшую съ нимъ — всего на триста фунтовъ стерлинговъ. ‘И все это, продолжалъ Страпъ, я, въ глазахъ Бога и людей, передаю въ твое распоряженіе: вотъ ключи отъ всего, умоляю тебя взять ихъ и да пошлетъ теб Богъ счастья.’ Я едва не рехнулся отъ этой перемны счастія, и едва врилъ въ дйствительность ея. Но, конечно, я отказался отъ великодушнаго предложенія моего друга и напомнилъ ему, что я солдатъ. ‘Да, это правда, вскричалъ онъ, но надо добыть теб увольненіе отъ службы. Я знаю одного вельможу, который не откажется сдлать мн это одолженіе.’

Мы долго разсуждали объ этомъ дл и ршили, чтобы Страпъ отправился на другой день къ маркизу и, сказавъ ему, что онъ случайно нашелъ брата солдатомъ въ пикардійскомъ полку, просилъ бы этого вельможу употребить свое вліяніе къ увольненію его отъ службы. Между тмъ мы провели вечеръ за бутылкою добраго бургонскаго, составляя планы будущаго житья, въ случа ежели мн удастся выдти изъ полка. Мы хлопотали о томъ, какъ бы съ помощію этого наслдства прожить свой вкъ, не нуждаясь.

Задача была чрезвычайно трудная и, при обыкновенныхъ способахъ употребленія денегъ, невозможная, поэтому, поломавъ напрасно головы, мы ничмъ не ршили въ этотъ вечеръ, но при разставаніи условились другъ съ другомъ не забывать этого вопроса.

Рано по утру я отправился на квартиру моего друга и нашелъ его въ восхищеніи отъ счастливой выдумки. Не усплъ я войти въ комнату, какъ онъ встртилъ меня слдующими словами, произнесенными съ самодовольною улыбкою: ‘Ну, мистеръ Рендомъ, иногда счастливая мысль приходить и въ глупую голову.— Я нашелъ ее — и ручаюсь, что она лучше твоей, не смотря на всю твою ученость — но, такъ какъ я во всемъ уступаю теб первенство, то начинай ты, а за тмъ и я сообщу сваи простыя идеи.’ Я сказалъ ему, что мн неудалось найти ни одного плана, стоющаго вниманія, и выразилъ свое нетерпніе узнать его ршеніе.. ‘Такъ какъ у насъ слишкомъ мало денегъ,’ сказалъ онъ, ‘то слдуетъ подняться на смлую штуку. Самое лучшее, по моему, теб сыграть роль джентльмена (какъ теб и слдуетъ быть) и приволокнуться за какою нибудь богатою наслдницей, которая могла бы вдругъ сдлать тебя независимымъ. Не удивляйся!— Я утверждаю, что этотъ планъ и разсудителенъ и благороденъ… Я не говорю, чтобы ты пожертвовалъ собою какой нибудь старой беззубой красавиц, которой вонючее дыханіе загнало бы тебя въ чахотку въ теченіе трехъ недль. Я не совтую теб также играть роль богатаго сквайра. Нтъ, я знаю, что твоя душа неспособна на обманъ и плутни, но ты обладаешь такими качествами, которыя сами по себ доставятъ теб богатую партію. У меня есть платье, котораго не постыдился бы князь — я думаю, оно будетъ теб въ пору, а если нтъ, то разв мало во Франціи портныхъ. Мы прогуляемся въ Парижъ и, закупивъ тамъ необходимое, отправимся въ Англію, куда я буду имть честь сопровождать васъ въ качеств камердинера. Это избавитъ тебя отъ расхода держать слугу и платить за бритье, и я не сомнваюсь, что съ Божіею помощію мы будемъ имть успхъ.’ Несмотря на всю неосновательность подобнаго разсужденія, я выслушалъ его съ удовольствіемъ, потому что оно льстило моему самолюбію и убаюкивало меня смтною надеждою внушить Нарцисс взаимную страсть.

Посл завтрака Страпъ отправился къ маркизу, и такъ успшно ходатайствовалъ у него, что я чрезъ нсколько дней получилъ увольненіе изъ полка. Въ слдъ тмъ мы отправились въ Парижъ. Тутъ я имлъ время одуматься и поздравить себя съ этою внезапною перемною участи. Теперь мой гардеробъ состоялъ изъ пяти полныхъ паръ платья, изъ которыхъ дв были простыя, одна бархатная, одна окаймленная золотомъ, и пятая серебромъ. У меня были: два халата, одинъ изъ благо сукна съ огромными металлическими пуговицами, другой голубой съ золотыми шнурками, одинъ жилетъ изъ золотой парчи, другой вышитый серебромъ, третій зеленый шелковый, окаймленный широкимъ золотымъ кружевомъ, четвертый черный шелковый, пятый блый, шестой изъ чернаго сукна и седьмой изо, алаго, шесть паръ суконныхъ брюкъ: пара изъ алаго и пара изъ чернаго бархата, дюжина шелковыхъ блыхъ чулковъ, столько же черныхъ и такое же число блыхъ нитяныхъ, одна шляпа, убранная золотымъ испанскимъ кружевомъ, другая съ серебряною кружевной оборкой, третья съ золотыми шнурками и четвертая простая. Три дюжины тонкихъ съ манишками рубахъ, столько же галстуховъ. Дюжина батистовыхъ платковъ и столько же шелковыхъ дополняли это богатство. Добрый, великодушный мой другъ снабдилъ меня золотыми часами съ гравированными досками, парою дорогихъ брилліантовыхъ перстней, парою отличныхъ шпагъ, одною съ серебрянымъ эфесомъ и другою съ стальнымъ, выложеннымъ золотомъ, алмазиню запонкою, и пряжками изъ дорогихъ камней на колни и башмаки, парою пистолетовъ въ серебряной оправ, палкою съ золотымъ набалдашникомъ, черепаховою табакеркою, выложенною золотомъ. Прежній господинъ Страпа оставилъ еще многія другія цнныя вещи, обращенныя моимъ другомъ въ деньги еще до нашей встрчи, такъ что, кром исчисленныхъ мной вещей, нашъ капиталъ простирался до 200 ф. стер, одтый въ одинъ изъ моихъ костюмовъ, я постилъ, въ сопровожденіи моего слуги Страпа, ‘Дувръ, осмотрлъ люксембургскую галлерею и явился въ Версаль, гд я имлъ честь видть какъ его христіанское величество уничтожило порядочное количество оливокъ. Въ продолженіи мсяца, проведеннаго въ Париж, я нсколько разъ былъ при двор, въ итальянской опер и въ другихъ театрахъ, танцовалъ въ маскарад и однимъ словомъ видлъ все достопримчательное въ столиц и въ окружности ея. За тмъ мы отправились въ Англію чрезъ Фландрію, прохали чрезъ Брюссель, Гентъ, Брюжь и въ Остенде сли на корабль. Чрезъ двнадцать часовъ мы были уже въ Лондон, пославъ туда тяжелый свой багажъ въ фургон.

XLIII.

Тотчасъ же по прізд въ Лондонъ, я отправилъ Страпа въ гостинницу Соединеннаго флага въ Ваппинг спросить о дяд, онъ скоро воротился съ извстіемъ, что мистеръ Бовлингъ ушелъ въ море въ качеств помощника шкипера на купеческомъ корабл.

На другой день я нанялъ хорошенькую квартиру, не далеко отъ Чарингъ-Кросса, и, одвшись въ платье настоящаго парижскаго короля, явился въ одной изъ лучшихъ ложъ театра и имлъ тщеславіе воображать, что обратилъ на себя лестное вниманіе окружающихъ. Эта глупая спсь совершенно сбила меня съ толку и вроятно я длалъ тысячу уморительныхъ кривляній. Я то вставалъ, то садился, двадцать разъ снималъ шляпу во время антрактовь, вынималъ часы прикладывалъ ихъ къ уху, заводилъ ихъ и переставлялъ, вынималъ табакерку, подносилъ къ носу руку съ табакомъ съ цлію показать свои кольца и утиралъ носъ надушеннымъ платкомъ, игралъ палкою и оправлялъ неловко висвшую шпагу.

По окончаніи спектакля, я выжидалъ случая проводить какую нибудь даму до ея кареты, но каждая изъ нихъ была окружена толпою любезниковъ, и я долгое время не имлъ успха. Наконецъ, я замтилъ въ сосдней лож хорошенькое созданіе безъ кавалера и, подойдя къ ней, предложилъ свои услуги. Она казалась сконфуженною, благодарила за предложеніе и смотрла на свои часы, выражая удивленіе въ неакуратности своего лакея, получившаго приказаніе приготовить носилки къ этому времени. Я повторилъ мое предложеніе со всмъ краснорчіемъ, на которое былъ способенъ, и убдилъ ее согласиться. Тогда я послалъ Страпа нанять ей носилки или карету, но онъ возвратился безъ успха. Къ этому времени театръ опустлъ, и намъ пришлось выйти изъ ложи. Провожая ее по корридору, я замтилъ, что одинъ изъ пяти стоявшихъ въ углу щеголей мигнулъ моей дам, и затмъ за нами раздался громкій смхъ. Это обстоятельство пробудило во мн подозрніе и я ршился удостовриться въ поведеніи моей дамы прежд, чмъ короче съ ней познакомиться. Такъ какъ у подъзда не было никакого экипажа, то я предложилъ ей зайти на нсколько минуть въ трактиръ и подождать тамъ, пока мой слуга приведетъ карету. Она долго не ршалась войти въ трактиръ съ незнакомцемъ, и наконецъ ршилась лучше согласиться на мое предложеніе, чмъ подвергать себя опасности простудиться, стоя на сквозномъ втру. Успвъ въ этомъ, я спросилъ какого вина ей угодно будетъ выпить, но она выразила отвращеніе отъ всхъ напитковъ, и я съ трудомъ убдилъ ее състь небольшое количество желе.

Между тмъ я старался успокоить ее всми возможными доводами, и наговорилъ ей кучу любезностей, при чемъ она вздыхала и строила мн глазки, вообще ея манеры весьма смахивали на манеры развратной женщины. Это открытіе прибавило пищи моему подозрнію и, заставивъ меня быть осторожнымъ, освободило отъ скромности, такъ что я сталъ позволять себ нкоторыя вольности. Я просилъ у нея позволенія имть честь представиться ей на другой день, въ чемъ она отказала, сказавъ, что не желаетъ давать повода къ подозрнію серу Джону, ревнивому мужу ея. Это извстіе, которымъ она давала мн понять, что ея мужъ человкъ съ всомъ не остановило моего волокитства и я даже осмлился сорвать поцлуй съ губъ ея. Но, о Боже! вмсто общаемой ея наружностью амврозіи, меня едва не задушилъ запахъ спирта! Такія испаренія, выходившія изъ устъ, выражавшихъ еще недавно отвращеніе отъ вина, превратило мои подозрнія въ увренность. Въ это время возвратился Страпъ съ каретой. Я подалъ руку моей дам, пустившей теперь въ дло весь запасъ своей артиллеріи. Она бросала на меня изъ коса томные взгляды, вздыхала и жалась ко мн съ такою нескромностію, что Страпъ замтилъ ея расположеніе и потиралъ руки отъ радости, провожая насъ къ двери. Но на меня не дйствовали подобныя продлки и я усаживалъ ее въ карету съ намреніемъ тотчасъ же проститься съ нею. Она угадала это и приглашала меня къ себ, шепча, что теперь сэръ Джонъ уже въ постел, и что она можетъ удлить мн полчаса времени, не боясь помхи. Я отвчалъ, что лучше соглашусь на вс возможныя непріятности, чмъ подвергну опасности ея спокойствіе,— и затмъ приказалъ кучеру хать. Видя мое равнодушіе, она вышла изъ себя и, остановивъ экипажъ, высунулась изъ окна, закричавъ голосомъ торговки: ‘Будь ты проклятъ, собака, разв ты не заплатишь за карету?’ Я не отвчалъ, а она продолжала изливать на меня свой гнвъ съ свойственнымъ ей краснорчіемъ — называя меня подлецомъ, мошенникомъ и пр.

Изливъ свой гнвъ въ ругательствахъ, она велла кучеру хать, а я возвратился въ трактиръ и приказалъ подать мн чего нибудь поужинать. Я отпустилъ трактирнаго слугу подъ тмъ предлогомъ, что мой собственный будетъ мн прислуживать, и, оставшись наедин со Страпомъ, спросилъ его: ‘Ну, какъ теб понравилась дама?’ Мой другъ, съ самого ея отъзда бывшій не въ состояніи говорить, произнесъ: ‘Нравиться!’ голосомъ дрожащимъ отъ волненія. Изумленный этимъ, я взглянулъ ему въ лицо и, видя безпокойство въ его взорахъ, спросилъ чего онъ испугался, какъ будто увидлъ тнь своего дда?.. ‘Тнь!’ вскричалъ онъ, ‘нтъ, но по крайней мр воплощеннаго дьявола, и кто бы могъ воображать, что подъ этой прекрасной наружностію и скромными манерами гнздилось столько мерзости и разврата? Господи помилуй насъ! мы должны на колняхь благодарить Бога за спасеніе!’ Я совершенно былъ согласенъ съ мыслями Страпа и твердо ршился на будущее время быть осмотрительне и избгать подобнаго рода связей, гибельныхъ, какъ для кармана, такъ и для здоровья.

Слдующею моею заботою было завестись хорошимъ знакомствомъ. Съ этою цлію я началъ посщать извстную кофейню, отличавшуюся присутствіемъ хорошаго общества, состоявшаго изъ англичанъ и изъ иностранцевъ. И такъ какъ въ томъ же дом былъ table d’hote, то я вмст съ прочими постителями отправлялся на верхъ обдать. Однажды за столомъ сидло человкъ тринадцать, и вс были одты лучше меня. Разговоръ шелъ на французскомъ язык и имлъ политическое направленіе. Я скоро замтилъ, что почти вс гости принимали сторону Франціи, кром меня и раздражительнаго стараго джентльмена, опровергавшаго съ истинно британскою грубостію все сказанное въ защиту и похвалу его христіанскому величеству. Потомъ, разговоръ зашелъ о прагматической санкціи, тутъ на сцену выступилъ молодой человкъ, одтый въ бархатный зеленый кафтанъ, обшитый золотомъ.

Они съ жаромъ оправдывалъ французскаго короля въ уничтоженіи этого трактата, говоря, что онъ не могъ бы исполнить его, не повредивъ слав своего царствованія. Посл этого старый джентльменъ воинственной наружности завелъ разговоръ о прошедшей компаніи и говорили о битв при Деттниген съ такою похвалою французамъ и упреками союзникамъ, что я началъ сомнваться въ собственномъ его присутствіи въ этомъ сраженіи и позволилъ себ сдлать нсколько возраженій разскащику. Это вызвало спорь, который долго продолжался и, наконецъ, предложенъ былъ на ршеніе почтенному господину, котораго они величали докторомъ. Онъ ршилъ его противъ меня съ такимъ невниманіемъ къ истин, что я въ довольно жесткихъ выраженіяхъ упрекнулъ его въ пристрастіи. Мои слова очень понравились старому англійскому патріоту.

Мой первый противникъ, довольный своимъ торжествомъ, сказал и, что онъ потому только спорили съ такой неуступчивостію, что съ большимъ усиліемъ старался собирать вс мелчайшія подробности дла.

— Да и я увренъ,— продолжалъ онъ,— что иначе и быть не могло, смотря по предшествовавшимъ обстоятельствамъ.

Затмъ онъ началъ осуждать каждый поступокъ начальствовавшихъ союзниками. Отсюда перешелъ къ министерству, бранилъ его за выборъ людей безъ опытности и способностей, и за пренебреженіе къ старымъ отличившимся воинамъ, сдлалъ нсколько намековъ на себя и заключилъ свою рчь замчаніемъ, что французы и испанцы умютъ лучше выбирать людей и цнить ихъ.

Эти замчанія дали случай зеленому джентльмену пуститься къ похвалы французскому управленію, какъ гражданскому, такъ и военному. Вс почти согласились съ его замчаніями и докторъ объявилъ, что, по его мннію, французскій народъ самый счастливый въ мір. Я былъ такъ озадаченъ ихъ пристрастіемъ и дерзостью, что былъ не въ силахъ выговорить ни одного слова въ защиту моого отечества. Но мой суровый союзникъ не могъ доле сносить поношенія старой Англіи и, съ насмшливою улыбкою обратившись къ генералу, сказалъ: ‘Сэръ, сэръ я часто слышалъ пословицу: дрянная та птица, которая пачкаетъ свое гнздо. Я не обращаю вниманія на слова этихъ господъ иностранцевъ. Вы же, рожденные и получившіе средства къ жизни въ Англіи, должны были хотя изъ благодарности. ежели уже не изъ-за истины, мене хулить эту страну. Ежели министерство и отставило васъ, то, безъ сомннія, имло на то особенныя причины, но вамъ все таки не должно забывать, что вы и теперь живете милостію англійской націи. Что же касается до этихъ господъ, хулящихъ наши законы, правленіе и духъ народа, то мн кажется, что имъ бы слдовало боле уважать ихъ благодтелей, достойныхъ порицаній только за то, что укрываютъ и защищаютъ такихъ неблагодарныхъ бродягъ.’ При этихъ словахъ кавалеръ въ зеленомъ костюм вскочилъ въ бшенств и, схватившись за эфесъ шпаги, вскричалъ: ‘Ah! Canaille!’ Англичанинъ же съ своей стороны сжалъ въ рукахъ палку и сказалъ: ‘Попробуй еще повторить это слово и клянусь Богомъ, что я сшибу тебя съ ногъ.’ Все общество вступилось, французъ услся, а его противникъ продолжалъ: ‘Послушай, monsieur, теб очень хорошо извстно, что, осмлься ты говорить съ такою свободою о своемъ правительств въ Париж, теб бы не миновать Бастиліи, гд бы ты сгнилъ въ подземельи. У насъ же, хотя наше правительство и избавило насъ отъ подобнаго угнетенія, но все таки существуютъ законы, которые наказываютъ за возмутительныя рчи. И даю вамъ честное слово, что ежели я услышу еще одно слово, сказанное въ ущербъ слав моей націи, то докажу вамъ справедливость сказаннаго мною.’ Эти слова произвели внезапное и удивительное дйствіе. Молодой князь сдлался мягкимъ, какъ шелкъ, посланникъ дрожалъ, генералъ сидлъ молча и въ смущеніи, докторъ, который, казалось, испыталъ вліяніе власти, поблднлъ какъ полотно, увряя, что не имлъ желанія оскорбить кого бы то ни было. ‘Ваши убжденія, докторъ,’ снова заговорилъ старикъ, ‘всмъ, извстны и я не имю ничего сказать противъ нихъ, но меня удивляетъ одно, что человкъ такъ сильно насъ презирающій, какъ вы, живетъ между нами, не имя къ тому побудительныхъ причинъ. И къ чему же вы не поселитесь въ вашей любезной Франціи, гд вы можете бранить Англію безъ всякаго опасенія?’ На это докторъ не почелъ за нужное отвчать и между собесдниками воцарилось совершенное молчаніе. Выразивъ свое сожалніе о томъ, что подобный споръ, поддерживаемый часто только по капризу или для препровожденія времени, произвелъ недоразуменіе между умными людьми, я предложилъ запить вражду бутылкою вина.

Это предложеніе было принято всми. Раскупоривъ бутылку, защитникъ Англіи сказалъ, что не сердится ни на кого, не сходящагося съ нимъ въ мнніяхъ, и выпилъ за здоровье всхъ присутствующихъ., Ему отплатили привтствіемъ и разговоръ снова оживился, сдлавшись боле общимъ.

Посл обда, уплативъ по счету, мы сошли въ кофейню, гд защитникъ Англіи предложилъ мн чашку кофе, давъ мн понять, что я пріобрлъ его уваженіе за мои убжденія и умъ. Я поблагодарилъ за комплиментъ и, сознавшись, что совершенно незнакомъ въ этомъ мст, просилъ его описать мн людей, обдавшихъ съ нами. Эта просьба пришлась ему по сердцу. Онъ съ удовольствіемъ принялся разсказывать и я съ удивленіемъ узналъ, что воображаемый мною князь былъ просто танцоромъ на одномъ изъ театровъ, а посланникъ — скрипачъ изъ опернаго оркестра. Докторъ же, говорилъ онъ, католическій священникъ, иногда являющійся офицеромъ и тогда слывущій подъ названіемъ капитана, но чаще всего онъ принимаетъ одежду, имя и манеры врача. Въ этомъ вид онъ втирается въ довренность къ слабымъ людямъ, и ложными софистическими доводами отвращаетъ ихъ отъ ихъ вроисповданія и присяги. Онъ уже много разъ попадался въ руки правосудія, но онъ хитрая собака и ведетъ свои дла съ такимъ умньемъ, что до сихъ поръ отдлывался кратковременнымъ заключеніемъ. Что же касается до генерала, то вы сами можете понять, что онъ своимъ производствомъ въ этотъ чинъ боле обязанъ протекціи, чмъ способностямъ. Но въ настоящее время, вроятно, министерство открыло глаза, а его друзья перешли въ вчность или ничтожность, поэтому онъ исключенъ изъ списковъ и долженъ довольствоваться одною пенсіею. Въ слдствіе этого онъ сдлался недовольнымъ и ругаетъ во всякомъ обществ правительство съ такою смлостію, что я удивляюсь снисхожденію правительствующихъ лицъ, не обращающихъ вниманія на его слова. Но въ дйствительности онъ обязанъ безопасностію своимъ слабоумію и ничтожеству. Онъ очень мало участвовалъ въ дйствительной служб, а послушать его,— такъ со времени революцій ни одно важное дло не обошлось безъ него.

Удовлетворивъ моему любопытству, старый джентльменъ сталъ выказывать свое, задавая мн вопросы, на которые я почелъ за лучшее отвчать уклончиво. Въ это время въ комнату вошелъ молодой человкъ, одтый весь въ черное бархатное платье и съ огромнымъ парикомъ на голов. Въ немъ такъ перемшивалась врожденная веселость съ натянутою серьезностію, что онъ представлялъ собою пародію на приличіе.

Это смшное существо подскочило къ столу, за которымъ мы сидли, и, скорча безчисленное множество гримасъ, спросило у моего собесдника, назвавъ его г. Медлеромъ: но занятъ ли онъ дломъ? Мой сосдь, сдлавъ кислую мину, отвчалъ: ‘Дло неважное, докторъ — но во всякомъ случа….’ А такъ, вскричалъ врачъ, я попрошу васъ сдлать мн одолженіе: извините меня, сэръ, продолжалъ онъ, обращаясь ко мн, вашъ покорный слуга,— надюсь, что вы извините меня, сэръ — я попрошу позволенія ссть — сэръ, мн надо передать нчто важное моему другу Медлеру, сэръ. Надюсь, что вы извините меня, сэръ, что я пошепчусь въ вашемъ присутствіи.’ Но не усплъ я еще выразить своего согласія, какъ г. Медлеръ закричалъ: ‘Что за шептаніе, не надо — ежели вы имете что-нибудь сказать мн, то говорите громко.’ Докторъ, сконфузясь немного, откашлялся раза три и началъ: ‘Надо вамъ сказать, сэръ, что я сейчасъ съ обда отъ леди Флорейтъ, дамы, замтилъ онъ, обращаясь ко мн — съ большимъ всомъ, у которой я имю честь иногда обдать. Тамъ была леди Стэтсли, леди Дарумъ, мистриссъ Денти и миссъ Биддъ Динглеръ,— клянусь вамъ, добрйшая двица и съ хорошимъ состояніемъ, сэръ. Былъ тамъ также лордъ Страддль, сэръ Джонъ Шругъ и мистеръ Билле Чагтеръ, веселый молодой джентльменъ. И такъ, сэръ, леди Флорейтъ, видя меня очень уставшимъ, потому что она была пятнадцатая изъ паціентовъ, которыхъ я постилъ сегодня утромъ, (вс люди извстные, сэръ) настояла на томъ, чтобы я оставался у ней обдать, уступивъ ея желанію, сэръ, я слъ за столъ, хотя, честное слово, вовсе не чувствовалъ аппетита. Во время разговора мистеръ Чаттеръ, съ участіемъ спрашивалъ меня, давно ли я видлъ м-ра Медлера! Я сказалъ, что не видлъ васъ уже девятнадцать часовъ съ половиною: кажется, что такъ, сэръ, хотя я не буду утверждать. Онъ меня просилъ отправиться тотчасъ же посл обда къ вамъ на квартиру и узнать, не случилось ли чего съ вами, такъ какъ вы вчера съли страшное количество устрицъ.’ При этихъ словахъ сердитый джентльменъ, ожидавшій услыхать дйствительно что-нибудь важное отъ доктора, вскочилъ, съ крикомъ: ‘Чортъ бы взялъ твои устрицы’ и отошелъ, поклонившись мн. Докторъ также всталъ и бормоча: ‘Честное слово, это просто удивительно,’ и послдовалъ за мистеромъ Медлеромъ къ буфету, гд тотъ расплачивался за кофе. Тутъ онъ спросилъ Медлера: ‘Скажите, пожалуйста, кто такой этотъ джентльменъ?’ ‘Не знаю, рзко отвчалъ Медлеръ, и только благодаря вашему дерзкому вмшательству, я не узналъ этого.’ Посл этого онъ ушелъ въ сильномъ негодованіи.

Врачъ тотчасъ же возвратился и, свъ подл меня, извинялся въ томъ, что оставилъ меня одного. Онъ потребовалъ кофе и пустился въ похвалы этому растенію, говорилъ, что кофе было совершенно неизвстно древнимъ и получилъ названіе отъ арабскаго слова, какъ легко можно заключить изъ звука и окончанія. Отъ этого онъ перешелъ къ слову пить, по его мннію, не справедливо присоединяемому къ кофе, потому что люди не пьютъ, а такъ сказать, потягиваютъ его. Настоящее значеніе слову пить, объяснялъ онъ — есть утолять жажду или глотать въ большомъ количеств вино, ту же идею выражаютъ латинскія: bibere et potare и греческія pinein или poteein. Я не могъ не улыбнуться его ученому разсужденію и, понявъ хорошо моего новаго знакомца, для внушенія большаго къ себ уваженія, замтилъ, что сколько я помню, то сказанное имъ не замчается въ твореніяхъ древнихъ, и что Горацій употребляетъ слова bibo el poto безразлично, какъ видно изъ двадцатой оды первой его книги. Что мн никогда не встрчалисъ слово poteeein, но что potamos, potenta и potos производятся отъ pino, poso, рeроka, въ слдствіе чего греческіе поэты при описаніи пировъ не употребляютъ другаго слова, и т. д.— Докторъ, вроятно желавшій своею ученостію пустить пустому щеголю въ глаза пыль, былъ сильно озадаченъ даннымъ ему урокомъ и, помолчавъ немного, вскричалъ: ‘Честное слово, сэръ, вы правы — я не подумалъ объ этомъ предмет съ обычною моею внимательностію.’ Потомъ онъ заговорилъ со мною по латыни и велъ разговоръ о различныхъ предметахъ на этомъ язык въ продолженіи двухъ часовъ. Я убдился, что онъ, не смотря на странную наружность и мелочность, былъ человкомъ очень свдущимъ. На меня же онъ смотрлъ, какъ мн посл передалъ мистеръ Медлоръ, какъ на чудо учености. Въ этотъ же вечеръ онъ предложилъ, если я нигд не занятъ, представить меня нкоторымъ молодымъ, богатымъ и свтскимъ людямъ, которымъ назначилъ свиданіе въ бетфордской кофейн.

XLIV.

Я принялъ его предложеніе съ удовольствіемъ и отправился въ наемной карет. Въ кофейной я встртилъ толпу веселой молодежи, большая часть которой обращалась съ докторомъ безъ церемоніи. Въ числ другихъ у камина стояла группа тхъ же самыхъ молодцовъ, которые своимъ смхомъ внушили мн вчера подозрніе къ провожаемой мною дам. Они, увидвъ меня съ Вачтелемъ, (такъ звали доктора) принялись шептать и подсмиваться, а докторъ подвелъ меня къ нимъ и спросилъ, подъ какимъ именемъ представить меня.

Получивъ отвтъ, онъ съ чрезвычайною важностью произнесъ: ‘Господа, вашъ покорный слуга — позвольте представить вамъ мистера Рендома.’ Потомъ, обратясь ко мн, прибавилъ: ‘м-ръ Рендомъ, рекомендую, это мистеръ Брадвелль — мистеръ Вантеръ — мистеръ Чаттеръ — другъ мой Слайбутъ и мистеръ Райтеръ.’ Я поклонился каждому изъ нихъ, и когда взялъ за руку мистера Слайбута, то замтилъ, что онъ выпятивъ щеку языкомъ, кивнулъ товарищамъ къ немалому ихъ удовольствію. Но я не почелъ за нужное, обращать вниманіе на это въ настоящее время. Мистеръ Гантеръ (посл я узналъ, что онъ былъ актеръ) также показалъ свое искуство. Отвчая на мое привтствіе, онъ старался перенять мой голосъ, мину и манеры. Я бы этого и не замтилъ, ежели бы не видлъ его продлки съ Ваятелемъ, поздоровавшимся съ нимъ прежде. На этотъ разъ я далъ ему случай наслаждаться плодами своего искуства, не требуя отчета и ршившись въ другой разъ наказать его за наглость. Мистеръ Слайбутъ, видя, что я совершенно не знакомъ съ обществомъ, спросилъ меня, былъ ли я недавно во Франціи? и, получивъ утвердительный отвтъ, спрашивалъ, видлъ ли Люксамбургскую галлерею? Я отвчалъ, что очень внимательно осмотрлъ ее, и тутъ между нами завязался разговоръ, изъ котораго я понялъ, что мой собесдникъ — живописецъ.

Пока мы разсуждали о живописи, и услыхалъ, что Вантеръ спросилъ Вачтеля, гд онъ поддлъ мистера Рендома? На это врачъ отвчалъ: ‘Честное слово, господа, онъ настоящій джентльменъ и съ состояніемъ, сэръ — онъ путешествовалъ и былъ въ лучшемъ обществ Европы, сэръ.’ ‘Врно онъ самъ теб это разсказывалъ, продолжалъ тотъ, а я такъ считаю его ни боле ни мене, какъ камердинеромъ.’ ‘О варварство! варварство! вскричалъ докторъ. Это, честное слово, непостижимо. Я знаю очень хорошо его семейство, сэръ, онъ принадлежитъ къ Рендомамъ съ Свера, древній домъ, сэръ — и онъ дальній мой родственникъ.’ Меня оскорбила догадка Вантера, но такъ какъ я чрезъ это общество надялся пріобрсти боле многочисленное и пріятное знакомство, то я ршилъ переносить эти небольшія огорченія на столько, на сколько могло позволить мое собственное достоинство. Поговоривъ нкоторое время о погод, спектакляхъ и политик и вообще о подобныхъ предметахъ, общество предложило провести вечеръ въ извстномъ трактир по сосдству, куда мы и отправились.

Занявъ комнату, потребовавъ вина и заказавъ ужинъ, мы принялись пить, и тутъ еще рзче стали выказываться характеры моихъ собесдниковъ. Оказалось, что докторъ служилъ предметомъ насмшекъ актера и живописца, къ забав всего общества. Мистеръ Рантеръ началъ упрашивать врача посовтовать ему что-нибудь противъ хриплости, упадка духа и растройства желудка, которымъ онъ сильно страдаетъ. Вачтель тотчасъ же сталъ объяснять ему свойство его болзни. ‘Вздоръ, вскричалъ Рантеръ. Это леченіе хуже болзни.— Вотъ еслибы я зналъ, гд достать воды изъ пережженнаго трута.’ ‘Трутной воды, сказалъ врачъ, я право васъ не понимаю, мистеръ Рантеръ.’ ‘Что жъ тутъ непонятнаго? сказалъ тотъ. Вода, полученная при перегонк жженныхъ тряпокъ, есть универсальное средство отъ всхъ человческихъ болзней. Она была изобртена ученымъ нмецкимъ монахомъ, передавшимъ свой секретъ за большія деньги Парацельсу.’ ‘Извините меня, прервали, его живописецъ, въ первые она была употреблена Соломономъ, какъ видно изъ греческаго манускрипта, самимъ имъ писаннаго и найденнаго недавно при подошв Леванта поселяниномъ, копавшимъ картофель.’

‘Ну, сказалъ Вачтель, при всей моей начитанности, мн никогда не встрчался такой препаратъ и до сей минуты я не зналъ, что Соломонъ зналъ по гречески, и что картофель растетъ въ Палестин.’

Тутъ вступился Вантеръ, говоря, что удивляется, какъ докторъ можетъ сомнваться въ томъ, что Соломонъ зналъ по гречески, когда онъ считается самымъ умнымъ и воспитаннымъ властителемъ. Что же касается до картофеля, то онъ былъ занесенъ въ Палестину изъ Ирландіи рыцарями во время крестовыхъ походовъ. ‘Дйствительно, сказалъ врачъ, это очень вроятно — и я бы далъ большую сумму денегъ, чтобы прочитать этотъ неоцненный манускриптъ, и ежели бы зналъ процессъ приготовленія этого лекарства, то тотчасъ бы занялся имъ.’ Актеръ уврялъ его, что процессъ самый простой: набивъ въ стеклянную реторту сто фунтовъ сухаго жженаго труту и перегоняя его животною теплотою, можно получить полскрупула безвкусной воды, которой одна капля составляетъ полный пріемъ. ‘Клянусь своимъ безкорыстіемъ! вскричалъ доврчивый врачъ, что это удивительно! Чудесный способъ, и я скоро же приведу его въ исполненіе.’

Простота врача долго забавляла честную компанію, поочередно осыпавшую его ироническими комплиментами, которые онъ принималъ за чистую монету. Мистеръ Чаттеръ, соскучившись долгимъ молчаніемъ, занялъ насъ перечисленіемъ людей, танцовавшихъ въ послднемъ Гампсъ-Стидскомъ собраніи. Онъ передалъ намъ точный отчетъ въ костюмахъ и украшеніяхъ гостей, начинаясь юпокъ женщинъ и пряжокъ на башмакахъ у мужчинъ. Въ заключеніе онъ передалъ Брадвеллю извстіе, что его любовница Мелинда также была тамъ и, не видя его, просила быть въ слдующій разъ.

‘Нтъ чортъ возьми, сказалъ Брадвелль, у меня есть дла поважне, чмъ ухаживать за втренными двчонками. Притомъ, ты вдь знаешь, у меня такой бшеный характеръ, что я съ дамою вчно попаду въ непріятность. Послдній разъ, что я былъ тамъ, у меня вышла дуэль съ Томомъ Типистомъ.’ ‘А! это-то я помню! замтилъ Вантеръ, ты храбрился передъ дамами, за что я тебя и хвалю, потому что въ этомъ случа ты могъ выказать свою храбрость ничмъ не рискуя.’ ‘Рисковать! вскричалъ Брадвелль. Проклятіе на меня! ежели я боюсь рисковать — я не побоюсь никого, чортъ возьми! Всмъ извстно, что я не разъ выпускалъ кровь противника и терялъ свою.’

Актеръ просилъ взять его въ секунданты въ слдующій разъ, какъ онъ будетъ убивать человка, потому что ему ужасно хочется видть человка, умирающаго отъ шпаги, чтобы потомъ натуральне съиграть свою роль на сцен.’

Шутки подобнаго рода слдовали одна за другой, вино лилось и, поужинавъ съ аппетитомъ, мы снова принялись за бутылки. Брадвелль сдлался сварливымъ и привязчивымъ, Вантеръ серьезнымъ, Рантеръ декламировалъ, Слайбутъ корчилъ всмъ рожи, я плъ французскія псни, Чаттеръ цловалъ меня, а докторъ сидлъ съ жалкою миною и молчалъ, какъ ученикъ Пиагора. Наконецъ Брадвелль предложилъ переполошить весь кварталъ, заставить попотть констаблей, разбить патруль и разойтиться по домамъ.

Пока мы обдумывали эту экспедицію, въ комнату вошелъ служитель и сказалъ доктору Вачтелю, что его спрашиваетъ внизу дама. Врачь смшался и уврялъ компанію, что это должно быть ошибка, потому что ни съ какой дамой онъ не иметъ сношеній, и приказалъ слуг передать спрашивающей его слова.

— Стыдитесь! вскричалъ Вантеръ, неужели вы будете такъ неучтивы, что откажете дам? можетъ быть, она пришла за совтомъ. Должно быть что нибудь необыкновенное привело ее въ трактиръ ночью. Мистеръ Рантеръ, пожалуйста, поцлуй ей руку за доктора и попроси ее сюда.

Актеръ, шатаясь, вышелъ и скоро ввелъ высокую, здоровую двку, наружность которой объясняла родъ ея занятій. Мы приняли ее торжественно и упросили ссть. Настала мертвая тишина, въ продолженіе которой пришедшая сидла, устремивъ глаза на доктора, озадаченнаго ея поведеніемъ, потомъ, посл множества вздоховъ, она утерла глаза и наконецъ начала:

— Что жъ! ни одного слова въ утшеніе. Разв ничто не смягчитъ твоего каменнаго сердца? ни мои слезы, ни горесть, ни неисходная гибель, въ которую ты меня ввергнулъ! Гд же твои клятвы измнникъ? Или у тебя нтъ ни чести, ни совсти, ни раскаянія? Отвчай мн, удовлетворишь ли ты моимъ требованіямъ или я должна обратиться къ небу или аду за отмщеніемъ!— Пораженный ея появленіемъ Вачтель совершенно растерялся.

— Клянусь честью и своимъ спасеніемъ, сказалъ онъ, вы ошиблись, сударыня, и приняли меня за кого нибудь другаго. Я питаю величайшее уваженіе къ вашему полу, и не въ состояніи никого обидть, да къ тому же я не помню, чтобы я когда нибудь встрчалъ васъ,— клянусь честію!

— Какъ предатель! вскричала она,— такъ ты отказываешься отъ меня? Вотъ что выдумалъ, ошиблась! Нтъ, я слишкомъ хорошо помню это обворожительное лицо! и этотъ лживый, чарующій голосъ! Увы, господа! такъ какъ злодй заставляетъ меня высказаться, то знайте, что этотъ предатель, плнивъ меня общаніями жениться, воспользовался моею слабостію, лишилъ меня невинности и бросилъ меня! И теперь уже четыре мсяца, какъ я беременна, выгнана изъ дому родителями и погибаю отъ нищеты!— Да, варваръ! продолжала она, обращаясь снова къ доктору,— тигръ! теб очень хорошо извстно мое положеніе. Но я вырву это неврное сердце и избавлю свтъ отъ такого чудовища. Съ этими словами она кинулась на доктора, но онъ съ удивительною ловкостью перескочилъ черезъ столъ и спрятался за Брадвелля. Мы же старались успокоить бснующуюся героиню, и представлялись изумленными,— хотя ясно было, что это была продлка, устроенная съ цлію позабавиться на счетъ доктора. Я наслаждался вмст съ другими безпокойствомъ Вачтеля, просившаго со слезами на глазахъ защитить его. Онъ клялся, что онъ невиненъ въ преступленіи, взводимомъ на него, и намекалъ даже, что природа лишила его возможности совершить подобнаго рода поступокъ. ‘Природа’, вскричала женщина. ‘Да тутъ и не было природы, а онъ просто приворожилъ меня какими-то чарами, а иначе разв какая нибудь женщина влюбилась бы въ такое чучело? Разв эти совиные глаза могутъ прельщать, разв этотъ цвтъ лица, подобный падали, можно обожать, и этотъ ротъ, какъ подкова, цловать? Нтъ, нтъ, твоимъ успхамъ ты обязанъ твоимъ зельямъ и наговорамъ, а не твоимъ естественнымъ, подлымъ и презрннымъ качествамъ.’

Доктору показалось необходимымъ оправдать себя въ этомъ, и, попросивъ свою обвинительницу успокоиться на полчаса, онъ началъ доказывать безразсудство врованія въ заговоры, придуманные невжествомъ и суевріемъ. Онъ произнесъ ученую рчь о свойств идей, о сил и независимости ума, о свойств возбуждающихъ средствъ, о различіи между половымъ влеченіемъ, которое можетъ быть произведено лекарствомъ, и страстью къ одному существу, зависящею отъ чувствъ и разсудка, и окончилъ патетическимъ воззваніемъ къ намъ. Онъ говорилъ, что, по всмъ вроятіямъ, умственныя способности этой женщины разстроены, и былъ въ отчаяніи, что совершенно невинный человкъ подвергается опасности потерять свое доброе имя. Едва только онъ пересталъ говорить, какъ покинутая принцесса возобновила свои стенанія и жалобы, предостерегая всхъ противъ его опаснаго краснорчія, говоря, что онъ въ состояніи увлечь самыхъ безпристрастныхъ судей въ христіанскомъ мір. Вантеръ совтовалъ ему тотчасъ же на ней жениться и тмъ спасти свою репутацію. Но Слайбутъ уврялъ, что лучше купить отца ребенку и положить значительное вознагражденіе матери. Рантеръ предложилъ усыновить ребенка gratis. Вачтель готовъ былъ боготворить его за великодушіе и хотя упорствовалъ въ своей невинности, но соглашался на все, боясь запятнать свою репутацію. Леди же отвергала вс возможныя предложенія, упорно требуя женитьбы. Тутъ Брадвелль вступился за доктора и взялся избавить его отъ докучливой бабы за полгинеи. Вачтель съ радостію вынулъ кошелекъ и передалъ ее своему защитнику, который, вынувъ изъ него полгинеи, отдалъ бдной жертв, велвъ ей благодарить Бога за счастіе. Получивъ деньги, она плача говорила, что ужъ если врачъ отказывается отъ нея, то пусть дастъ ей хотя прощальный поцлуй. Вачтеля заставили согласиться на э то, но едва онъ усплъ протянуть свою физіономію, какъ она вцпилась зубами въ его щеку. Докторъ ревлъ, какъ бшеный, къ великому удовольствію окружающихъ, но наконецъ она отпустила его и, поклонившись низко обществу, вышла. Докторъ еще долго не могъ прійти въ себя отъ ужаса, внушеннаго не болью, но опасеніемъ за послдствія укушенія, будучи увренъ, что укусившая его было одержима водобоязнію.

Вантеръ предложилъ употребить прижиганіе и сталъ нагрвать въ камин кочергу. Актеръ былъ того мннія, чтобы попросить Брадвелля вырзать зараженную часть шпагою. Но живописецъ, предупреждая эти страшныя операціи, рекомендовалъ бывшій у него въ карман бальзамъ, всегда излечивающій укушеніе бшеной собаки. Съ этими словами онъ вытащилъ изъ кармана пузырь съ черной краской, которою и вымазалъ не только рану, но всю половину лица страждущаго врача. Однимъ словомъ, Вачтель былъ въ такомъ несчастномъ положеніи отъ страха и досады, что, жаля, его, я, противъ желанія всхъ, отправилъ его домой въ носилкахъ.

Эта вольность раздосадовала Брадвелля, выразившаго свое неудовольствіе нсколькими проклятіями, которыхъ, однако, онъ не адресовалъ прямо ни къ кому. Слайбутъ, сидвшій подл меня съ намреніемъ завести между нами, ссору, нашептывалъ мн, что, по его мннію, Брадвелль неприлично обходится со мною. Я отвчалъ ему громко, что не позволю ни Брадвеллю, ни кому другому обращаться неприлично со мною и что не требую его совтовъ въ томъ, какъ я долженъ поступать. Онъ почелъ за лучшее извиниться, увряя, что нисколько не хотлъ обидть меня. Брадвелль же представился спящимъ, чтобы имть предлогъ не замчать происходящаго. Но актеръ, не желая, чтобы дло такъ окончилось, растолкалъ Брадвелля, говоря ему на ухо, что я ругалъ его и общалъ поколотить. Это я понялъ изъ того, что тотъ вскочилъ и закричалъ: ‘Проклятіе! ты врешь! никто не сметъ сказать этого. Мистеръ Рендомъ ругали ли вы меня и общали ли побить?’ Я отвчалъ отрицательно и предложилъ наказать бездльника, возмущающаго дружественное расположеніе общества. Брадвелль одобрилъ мои слова и вынулъ изъ ноженъ шпагу, я сдлалъ тоже и приступилъ къ актеру съ слдующими словами:

— Послушайте м-ръ Рантеръ, я знаю, что вы обладаете способностями обезьяны передразнивать и надодать всмъ, теперь же я хочу знать, одарены ли вы ея ловкостью, а потому прошу васъ безъ отлагательства перескочить черезъ эту шпагу. При этомъ я протянулъ ее горизонтально фута на три отъ пола и закричалъ: ‘разъ-два-три — впередъ.’ Но вмсто того, чтобы исполнить мое приказаніе, онъ, схвативъ свою шпагу и шляпу, разразился слдующимъ восклицаніемъ:

— Какъ! неужели я обязанъ сдлать постыдный прыжекъ, подобно сильвану, обезьян, пойманной въ горныхъ лсахъ! Смерть, убаюкай меня, прерви мои жалкіе дни и уложи мою голову на колни фуріи.

Но это шутовство не помогло ему. Все общество настаивало на томъ, чтобы видть его въ новой роли, а м-ръ Вантеръ просилъ поднять шпагу фута на два выше, чтобы дать ему случай еще боле отличиться. Живописецъ общалъ ему, ежели онъ перескочитъ, рекомендовать его содержателямъ Садлеръ-Вельскаго цирка, какъ отличнаго волтижера. Брадвелль же съ крикомъ: ‘Скачекъ для короля!’ такъ сильно воткнулъ конецъ своей шпаги въ самую мягкую часть тла актера, что тотъ въ мгновеніе перескочилъ и, видя дверь свободною, исчезъ изъ трактира, довольный, что такъ дешево расплатился за ужинъ и вино.

Было уже около двухъ часовъ утра, когда мы расплатились по счету и вышли на улицу. Живописецъ улизнулъ, ни съ кмъ не простившись. Билль Чаттеръ, бывшій не въ состояніи ни говорить, ни стоять, былъ отправленъ въ баню. А Вантеръ и я довели Брадвелля до Моллькингской кофейни, гд онъ, растолкавъ полдюжины голодныхъ двокъ, заснулъ на лавк. Мы же отправились къ Чарнигъ-кроссу, гд оба жили.

Вино разсяло природную сухость обращенія моего спутника и, онъ по дорог длалъ мн множество комплиментовъ и уврялъ въ своей дружб. Поблагодаривъ его, я выразилъ ему свое удовольствіе, что онъ перемнилъ мнніе обо мн. Онъ удивился этимъ словамъ и просилъ объясненія. Я сообщилъ ему, что слышалъ его разговоръ съ Вачтелемъ обо мн въ кофейн. Онъ, смясь и извиняясь за свою вольность, уврялъ меня, что моя наружность понравилась ему съ перваго раза, и что сказанное имъ доктору была только шутка надъ торжественной рекомендаціей этого послдняго. Мн очень польстило это объясненіе и я не мало гордился хорошимъ мнніемъ этого остряка, пожавшаго мн на прощаніе руку и общавшаго встртить меня за общимъ столомъ.

XLV.

На другой день не усплъ я еще встать съ постели, какъ ко мн вошелъ Страпъ и, кашляя и почесывая себ голову съ глупымъ выраженіемъ лица, далъ мн понять, что иметъ что-то сообщить мн.— ‘По твоей физіономіи — я вижу — сказалъ я, что ты хочешь передать мн добрыя всти.’

— Ну пока еще не совсмъ, отвчалъ онъ, смясь, а посл увидимъ. Надо теб знать, что я хочу перемнить свой образъ жизни.

— Какъ! вскричалъ я въ удивленіи, ты намреваешься жениться? О чудный Страпъ, такъ ты все таки перегналъ меня.

— Ни боле ни мене, отвчалъ онъ и разразился самодовольнымъ смхомъ: вдова продавца сальныхъ свчей, живущая по сосдству влюбилась въ меня — славная веселая бабенка, полная какъ куропатка. У нея есть хорошо отдланный домъ, добрая торговля и порядочное количество наличныхъ денегъ. Мн стоитъ только сдлать предложеніе. Она сказала моему пріятелю лакею, что возьметъ меня даже изъ помойной ямы. Но я отказался дать ршительный отвтъ, по узнавъ напередъ твоего мннія.

Я поздравилъ его съ побдою и одобрялъ его намренія, если у вдовы дйствительно есть состояніе, но совтовалъ ему не торопиться и дать мн случай увидть ее прежде окончательнаго ршенія. Онъ уврялъ, что безъ моего согласія и одобренія ничего не сдлаетъ, и въ тоже утро, во время моего завтрака, представилъ мн свою возлюбленную.

Она была не высокаго роста, полная женщина, лтъ тридцати пяти и съ выдающимся впередъ животомъ, замченнымъ мною съ перваго взгляда и подавшимъ поводъ къ подозрнію.

Я попросилъ однако ее ссть и предложилъ чашку чаю. Разговоръ зашелъ о хорошихъ качествахъ Страпа, котораго я рекомендовалъ за чудо трезвости, дятельности и добродтели. При ея уход онъ провелъ ее до дверей и воротился, облизываясь и спрашивая меня, не нахожу ли я ее лакомымъ кускомъ? Я не скрылъ своихъ опасеній и безъ утайки высказалъ свое мнніе. Страпъ нисколько не казался удивленнымъ и сказали, мн, что и самъ это же замтилъ, но что его пріятель сообщилъ ему, что у ней увеличена печень и чрезъ нсколько мсяцевъ у ней будетъ прежняя талія.

— Да и нсколькихъ недль, по моему, достаточно для этого преобразованія,— замтилъ: я, однимъ словомъ, Страпъ, мое мнніе таково: этотъ мошенникъ, твой пріятель, хочетъ навязать теб спою наложницу, съ тмъ, чтобы разомъ освободиться и отъ докучливости бабы, и отъ издержекъ на ея ребенка. Я теб совтую не врить безотчетно въ его разсказы объ ея богатств, и не лзть головой въ петлю которую, пожалуй, ты промняешь посл на петлю повшеннаго!!

Мои замчанія, повидимому, сильно обезпокоили Страпа, и онъ общалъ ближе присмотрться къ ея образу жизни: ‘О! сказалъ онъ, да узнай я только, что онъ вздумалъ надувать меня, то я ему покажу кто изъ насъ глупе.’

Мои предсказанія оправдались: чрезъ дв недли, возлюбленная Страпа разршилась ребенкомъ, а пріятель его исчезъ.

Между тмъ я, встртивъ моего пріятеля Вантера за общимъ столомъ, вечеромъ отправился съ нимъ и Чаттеромъ въ оперу. Чаттеръ указалъ мн въ одной изъ ложь Мелинду и предложилъ отрекомендовать меня ей, давъ мн понять, между прочимъ, что въ настоящее время она царица баловъ и иметъ десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ капитала.

Это извстіе заставило сильне биться мое сердце и я съ радостію поспшилъ принять его предложеніе. Онъ уврилъ меня, что употребитъ все свое вліяніе, чтобы дать мн случай танцовать съ нею на будущемъ бал, онъ подошелъ къ ной и, поговоривъ нсколько минутъ и, какъ мн казалось, указавъ на меня, воротился и сказалъ, къ величайшему моему удовольствію, что она соглашается быть моей дамой въ собраніи. Вантеръ же шепотомъ замтилъ мн, что она неисправимая кокетка, готовая оказать гоже вниманіе всякому молодому, порядочно одтому человку, лишь-бы увеличить толпу своихъ обожателей. Онъ говорилъ, что она холодная, нечувствительная женщина, не способная къ увлеченію и такъ невнимательна къ истинно хорошимъ качествамъ человка, что онъ готовъ держать пари на сколько угодно, что всякій богатой дуракъ будетъ у нея имть большій успхъ. Большую часть его замчаній я приписалъ сатирическому образу мыслей моего пріятеля и даже негодованію за неудавшееся волокитство за этою леди. Я былъ такъ уврена, въ своихъ преимуществахъ, что воображалъ, что ни одна женщина не въ состояніи противиться моему ухаживанію. Съ этою увренностію, я отправился въ Гамстибъ вмст съ Билли Чаттеромъ, лордомъ Гобблемъ и докторомъ Вачтелемъ. Тутъ я имлъ честь, въ виду блестящаго собранія, танцовать менуэтъ съ Мелиндой, очаровавшею меня своею наивностію и свободою обращенія. Передъ кадрилью я получилъ чрезъ неизвстнаго мн человка извстіе отъ Брадвелля: онъ мн сообщилъ, что въ его присутствіи никто изъ знавшихъ его не дерзалъ танцовать съ Мелиндой и что я хорошо сдлаю, если уступлю ее ему безъ шума. Это странное требованіе, высказанное передъ моею дамою, не сконфузило меня, понявшаго хорошо характеръ моего соперника. Я хладнокровно просилъ передать Брадвеллю, что такъ какъ мн посчастливилось получить согласіе леди, то я вовсе не забочусь о его позволеніи, и вмст съ тмъ посовтовалъ посланному не передавать мн въ другой разъ такихъ дерзкихъ предложеній. Мелинда притворилась смущенною и удивлялась нахальству Брадвелля, позволявшаго себ такія вольности въ отношеніи къ ней, не имвшей съ нимъ никакихъ сношеній. Я воспользовался случаемъ выказать свою храбрость и просилъ позволенія вызвать его. Она наотрзъ отказала мн подъ предлогомъ опасенія за мою жизнь, но по ея глазамъ я видлъ, что она бы не обидлась, ежели бы изъ за нея затялась дуэль. Это открытіе оскорбило меня. Но во мн постоянно мерещилось ея богатство и я ршился польстить ея гордости, и затять публичную ссору съ Брадвеллемъ, зная очень хорошо, что она не поведетъ къ слишкомъ серьезнымъ послдствіямъ.

Во время танцевъ я увидлъ моего грознаго соперника, окруженнаго толпою щеголей. Онъ съ жаромъ разсказывалъ имъ что-то, бросая на меня яростные взгляды. Я угадалъ предметъ его разговора: усадивъ свою даму, я подошелъ къ нему, спрашивая громко, не иметъ ли онъ чего передать мн.

— Въ настоящее время ничего, сэръ, отвчалъ онъ сурово.

— Во всякомъ случа вы знаете, гд найти меня, сказалъ я. Его товарищи переглянулись, а я возвратился къ моей дам, улыбнувшейся при моемъ возвращеніи. Тотчасъ по всему залу пробжалъ шопотъ и, къ величайшему моему смущенію, глаза всхъ обратились на меня. По окончаніи бала, я довелъ мою даму до ея кареты и, по примру французскихъ волокитъ, хотлъ стать на запятки, чтобы защищать ее отъ непріятностей, могущихъ встртиться на дорог. Но она ршительно отвергла мое предложеніе, изъявивъ сожалніе, что въ карет не было порожняго мста для меня.

На другой день посл обда, я постилъ ее вмст съ Чаттеромъ и былъ принятъ очень учтиво какъ самою хозяйкою, такъ и жившею съ нею ея матерью. Въ комнат было много молодыхъ, свтскихъ людей.

Тотчасъ посл чаю были приготовлены столы для картъ, за однимъ изъ которыхъ я имлъ счастіе играть съ Мелиндой, выигравшей у меня, мене чмъ въ полчаса, 8 гиней. Я былъ никакъ не прочь проиграть ничтожную сумму, тмъ боле, что имлъ при этомъ случай нашептывать любезности, которыя принимались еще съ большимъ удовольствіемъ при выигрыш, но я вовсе не былъ доволенъ способомъ ея игры. Это обстоятельство сильно меня поразило и разрушило мои мечты о ея деликатности и безкорыстіи. Во всякомъ случа я ршился воспользоваться этимъ поступкомъ ея и обращаться съ ней съ меньшею церемоніею. Въ слдствіе этого я круто осадилъ ее и, видя, что не внушаю отвращенія своего грубою настойчивостію, въ этотъ же вечеръ объяснился въ любви. Она обратила мое признаніе въ шутку и отсмивалась, но въ тоже время такъ завлекала меня, что я вообразилъ ее побжденною и считалъ себя счастливйшимъ смертнымъ. Восхищенный этою мыслію, я посл ужина снова услся за карты и далъ случай обыграть себя еще на 10 гиней.

Поздно вечеромъ я возвратился домой, получивъ приглашеніе бывать чаще, но воспоминанія о случившемся не давали мн уснуть. То я предавался надежд обладать чудной женщиной и ея десятью тысячами капитала, то разсуждалъ о ея недостаткахъ, которые описалъ мн Вантеръ и которые оправдывались ея поведеніемъ со мною. Это повело меня къ печальнымъ разсужденіямъ о моихъ расходахъ и незначительности моего капитала на поддержаніе ихъ, тмъ боле, что этотъ капиталъ былъ чужой.

Утромъ, когда Страпъ вошелъ ко мн съ бритвеннымъ приборомъ, я спросилъ его мннія о женщин, которую провожалъ въ Гамстиб до кареты.

— Чудо! отвчалъ онъ,— прелестнйшее созданіе въ мір, и, какъ я слышалъ, съ большимъ состояніемъ: я жаллъ, что ты не похалъ съ ней въ домъ: я увренъ, что она бы приняла тебя, она, кажется, такая добрая.

— Всему есть время Страпъ, отвчалъ я — надо теб сказать, что я былъ у ней вчера до часу ночи.

Едва я произнесъ эти слова, какъ Страпъ принялся скакать по комнат, крича въ восторг. ‘Дло кончено! дло конечно!’ Я далъ ему понять, что его радость еще слишкомъ преждевременна и что мн предстоитъ еще много затрудненій, затмъ я передалъ ему слова Вантера.

Тутъ онъ покачалъ головою и пробормоталъ что-то о неврности женщинъ. Я сказалъ ему, что я во всякомъ случа рискну на смлый шагъ, хотя это, конечно, поведетъ къ расходамъ, и наконецъ просилъ его отгадать сколько я проигралъ вчера. Страпъ почесалъ подбородокъ, вспомнивъ нашъ проигрышъ въ пивной лавк.

— Но вдь теперь ты имешь дло не съ подобными людьми сказалъ онъ, и я думаю, что ты проигралъ, ежели уже зарвался, шиллинговъ двнадцать. Меня огорчала эта простота, казавшаяся мн искуственною. Я съ жаромъ замтилъ ему, что такія суммы можно проигрывать только въ погреб, играя съ носильщиками и кучерами, и въ гоже время сказалъ сколько я проигралъ.

Только Гогартъ въ состояніи былъ бы выразить удивленіе и ужасъ Страпа при этомъ извстіи. Онъ выронилъ изъ рукъ мыльницу и долго стоялъ неподвижно съ открытымъ ртомъ, съ закатившимися глазами, но, вспомнивъ мой щекотливый и вспыльчивый нравъ, подавилъ свою горесть и собрался съ мыслями.

Онъ попробовалъ смяться, но издалъ какой-то визгъ и, взявъ въ руки мыло и мыльницу, сталъ тереть первымъ мн бороду, а изъ второй вылилъ мн на лице воду. Я не обращалъ вниманія на его замшательство, но посл, когда онъ совершенно оправился, я напомнилъ ему о его правахъ, изъявляя готовность возвратить вс его вещи, когда ему угодно. Онъ оскорбился моими словами, основанными, по его мннію на недоврчивости къ его дружб, и умолялъ никогда не говорить съ нимъ въ этомъ тон.

Неизмнная дружба этого добраго существа сильно меня тронула и послужила новымъ побужденіемъ — пріобрсть состояніе, чтобы получить возможность въ свою очередь выказать ему свое расположеніе: съ этою цлію я ршился, какъ можно скоре, покончить съ Мелиндою, зная очень хорошо, что нсколько вечеровъ, подобныхъ вчерашнему, уничтожатъ мои средства къ веденію какъ этой, такъ и другихъ выгодныхъ интригъ.

Я еще обдумывалъ мое будущее поведеніе, когда въ комнату вошелъ Вантеръ. Позавтракавъ со мною, онъ спросилъ, какъ я провелъ вчерашній вечеръ. Я ему отвтилъ, что провелъ время очень пріятно въ знакомомъ дом. ‘Да, замтилъ онъ съ саркастическою улыбкою, за ваши деньги и слдовало веселиться необыкновеннымъ образомъ.’ Я удивился его замчанію и показалъ видъ, что не понимаю его. ‘Полно, полно Рендомъ, продолжалъ онъ, нечего скрываться предо мною: весь городъ знаетъ объ этомъ. Я бы желалъ, чтобы это глупое дло между вами и Брадвеллемъ не произошло такъ публично. Оно пустило всхъ сплетниковъ въ поиски за открытіемъ вашего происхожденія и состоянія, и вы не можете вообразить всхъ догадокъ, пущенныхъ въ ходъ на вашъ счетъ. Одинъ подозрваетъ въ васъ переряженнаго іезуита, другой — агента претендента, третій — выскочку игрока на томъ основаніи, что никому неизвстны ни ваше семейство, ни состояніе, четвертый того мннія, что вы ирландскій искатель невстъ съ приданымъ. Эта послдняя гипотеза затронула меня за живое и я, чтобы скрыть свое смущеніе, прервалъ его, проклиная свтъ за его завистливое вмшательство, не позволяющее джентльмену наслаждаться жизнію по своему разумнію. Вантеръ не обратилъ вниманія на мои слова и продолжалъ: ‘Что касается до меня, то я не знаю, да и знать не хочу кто вы такой. Въ одномъ только я убжденъ, что немногіе будутъ скрывать свое происхожденіе и состояніе, ежели они могутъ извлечь пользу изъ того и другаго. Мое мнніе объ этомъ то, что вы своимъ умньемъ поднялись изъ ничего на занимаемое вами мсто въ обществ и желаете поддержать его женитьбою.’ Тутъ, устремивъ на меня взглядъ и замтивъ, что кровь бросилась мн въ голову, онъ сказалъ, что теперь утвердился въ своемъ мнніи. ‘Послушайте, Рендомъ, прибавилъ онъ, я угадалъ ваши намренія и увренъ, что вы не будете имть успха. Вы слишкомъ честны и неопытны, чтобы разстроивать заговоры и ловушку, направленные противъ васъ, кром того вы слишкомъ застнчивы, и что за чертовщина! пуститься на ловлю приданаго, не уничтоживъ въ себ чувства стыда! Можетъ быть ваши достоинства, какъ я и увренъ, должны доставить вамъ невсту и лучше Мелинды, но даю честное слово, что вамъ ее не поддть, да ежели вамъ и удастся, то, между нами сказать, вамъ придется воскликнуть также какъ и Титу: Клянусь душею, я пріобрлъ потерю! Она растратитъ въ мигъ свое приданое и вгонитъ васъ въ гробъ своею расточительностію.

Я ужаснулся, выслушавъ эти слова и, съ гнвомъ замтивъ моему собесднику, что онъ ошибается въ моихъ намреніяхъ, просилъ его позволить мн вести свои дла по своему крайнему уразумнію. Онъ извинился въ своихъ словахъ, объяснивъ ихъ дружескимъ расположеніемъ ко мн, въ доказательство чего попросилъ снабдить его пятью гинеями, увряя меня, что ни отъ кого въ мір не принялъ бы подобной услуги. ‘Я хотлъ было попросить десять гиней, сказалъ онъ, но услыхавъ, что васъ вчера надули, подумалъ, что у васъ нтъ денегъ въ настоящее время и умрилъ свои требованія.’ Я не могъ не удивляться поведенію этого франта и спросилъ его, изъ чего онъ заключаетъ, что меня надули. Онъ мн разсказалъ, что заходилъ сегодня къ Тому Тоселю, бывшему на вечер у Мелинды, который и разсказалъ о моемъ проигрыш и между прочимъ уврялъ, что моя любезная такъ неискусно меня обыгрывала, что только новичокъ могъ не замтить ея плутовства. Мысль сдлаться предметомъ насмшекъ города и за свои же деньги, оскорбила меня до глубины души, но и клялся, что убью того, кто осмлится запятнать имя Мелинды и обратитъ мое поведеніе въ насмшку. Вантеръ довольно сухо замтилъ, что наказывать всхъ, насмхающихся надо мною, былабы Геркулесовскимъ подвигомъ. ‘Да при томъ — прибавилъ онъ — я не вижу тутъ никакого вреда для добраго имени Мелинды, потому что, по свтскимъ понятіямъ, обманъ въ картахъ считается за доказательство таланта и искуства. Но оставимъ этотъ разговоръ и пойдемъ въ кофейню обдать.’

XLVI.

Одобривъ это предложеніе, я послдовалъ за Вантеромъ въ кофейню, гд мы застали Медлэра и доктора Вачтеля, спорившихъ изъ-за слова cusfard (яичница). Врачъ утверждалъ, что его надо писать черезъ букву G на томъ основаніи, что оно происходитъ отъ латинскаго слова gustare ‘пробовать на вкусъ.’ Модлэръ же защищалъ букву C, объясняя это правописаніе обычаемъ и замчая, что, по правилу врача, надо бы было измнить слово pudding на budding, потому что корень его есть французское слово boudin. Этотъ споръ былъ представленъ на наше ршеніе, и Вантеръ, не смотря на свое убжденіе въ противномъ, объявилъ правымъ Вачтеля. Тогда капризный спорщикъ переслъ къ другому столу.

А мы стали распрашивать доктора, какъ идетъ его опытъ добыванія воды изъ жженной тряпки. Онъ жаловался, что, обойдя вс стеклянныя заводы, не могъ найти человка, который бы взялся выдумать ему реторту, способную вмстить даже треть назначеннаго количества матеріала, но что онъ ршился испытать этотъ процессъ на количеств, могущемъ ему доставить пять капель жидкости, достаточныхъ для доказательства специфическаго ея дйствія. Онъ сказалъ намъ также, что уже закупилъ порядочное количество тряпокъ и, при обращеніи ихъ въ уголь, испыталъ несчастье, заставившее его съ-хать съ квартиры. Несчастіе состояло въ томъ, что докторъ, сложивъ ихъ въ кучу на полу, поджегъ ихъ свчою въ томъ убжденіи, что доска не загорится, по свойству пламени подыматься къ верху, но по какому-то не понятному для него обстоятельству полъ сталь горть съ страшною быстротою и это такъ озадачило его, что онъ не нашелся позвать на помощь жившихъ въ дом и вроятно сгорлъ бы вмст съ домомъ, ежели бы выбивавшійся изъ оконъ дымъ не испугалъ сосдей и но заставилъ ихъ идти къ нему на выручку. Въ попыхахъ онъ потерялъ пару бархатныхъ штановъ и парикъ, не считая расходовъ на тряпки, испорченныя водою, затушившею огонь, и на починку пола. Хозяинъ же дома, воображая его сумасшедшимъ, заставилъ его выбраться тотчасъ изъ квартиры и тмъ поставилъ его въ ужаснйшее затрудненіе. Теперь онъ поселился въ очень удобной квартир, гд иметъ большой мощенный дворъ для производства своихъ опытовъ, и въ скоромъ времени надялся пожать плоды своихъ трудовъ.

Пожелавъ доктору успха въ его предпріятіи и почитавъ газеты, мы отправились на аукціонъ картинъ, откуда, пробывъ тамъ часа два, пошли прогуляться въ Молль и затмъ возвратились къ обду. Вантеръ предупредилъ меня, что намренъ за общимъ столомъ поднять на смхъ Медлэра. Дйствительно, усвшись за столъ, этотъ школьникъ началъ съ того, что сказалъ старому джентльмену, что, не смотря на его короткій сонъ, онъ, кажется, очень свжимъ сегодня. На этотъ комплиментъ старикъ отвчалъ значительно, улыбкою, а Вантеръ продолжалъ: ‘Клянусь честію, не знаю чему боле удивляться, м-ръ Медлэръ, вашей ли добродтели или крпости вашего сложенія, вы выказываете свое великодушіе и благодянія съ большею разборчивостію, нежели кто нибудь! Вы распространяете свое участіе на истинно нуждающихся въ немъ, требуя взамнъ только того, что они могутъ дать. Надо вамъ сказать, господа, продолжалъ онъ обращаясь къ обществу что, проведя большую часть ночи у больнаго пріятеля, и возвращаясь домой, я проходилъ мимо открытаго кабака, изъ котораго раздавались крики и смхъ. Заглянувъ въ него, я увидлъ м-ра Медлэра съ непокрытою головой, пляшущаго между десятью или двадцатью оборванными двками, гулявшими на его счетъ. Но, право, м-ръ Медлэръ, вамъ не слдуетъ жертвовать вашимъ здоровьемъ благотворительности. Подумайте, вдь вы становитесь стары и вамъ надо, поберечь силы, безъ сомннія истощающіяся отъ этихъ ночныхъ похожденій.’ Капризный старикъ не могъ доле выдержать и съ гнвомъ замтилъ: ‘Ну, ужъ вс знаютъ, какой у васъ языкъ.’

— А мн кажется, возразилъ Вантеръ,— что вамъ не слдовало бы хулить мой языкъ, оказывавшій вамъ такъ часто важныя услуги. Вспомните, что во время вашего ухаживанія за толстой вдовой, содержавшей харчевню въ Ислингтон, когда еще пронослись про васъ слухи обидные для мущины и лишившіе васъ благосклонности вдовушки, я же помирилъ васъ, увривъ ее, что у васъ было уже трое дтей.

Этотъ анекдотъ, отъ начала до конца выдуманный Вантеромъ, разсмшилъ все общество и окончательно вывелъ Медлэра изъ терпнія.

Забывъ, что у него ротъ полонъ кушанья, онъ вскочилъ въ бшенств и, желая говорить, облпилъ своихъ сосдей кусками говядины. Наконецъ, онъ разразился тучею проклятій, называя Вантера мальчишкой, дерзкой обезьяной, и т. п.

Онъ объявилъ обществу, что Вантеръ сочинилъ эту сказку въ отмщеніе за то, что онъ не далъ ему въ долгъ денегъ на игру. Волненіе лишило его аппетита и онъ въ продолженіе всего обда сидлъ молча, будучи не въ состояніи проглотить кусокъ. А мучитель его наслаждался его смущеніемъ и продолжалъ острить на его счетъ.

По окончаніи обда мы сошли въ кофейню. Вантеръ, изъявивъ надежду видть меня и Вачтеля вечеромъ въ Бедфордской кофойн, ушелъ на свиданіе. По уход его, старый джентльменъ, отведя меня въ сторону, сказалъ, что очень жалетъ о моихъ дружественныхъ отношеніяхъ къ этому человку, одному изъ развратнйшихъ людей въ город, разстроившему свое состояніе и здоровье связями съ развратницами. По словамъ Медлэра, онъ погубилъ множество молодыхъ лгодой, введя ихъ въ безпутное общество и подавая имъ примрь во всевозможныхъ подлостяхъ. Старикъ предостерегалъ меня, чтобы я избгалъ его, а иначе онъ выманить вс мои деньги. Я поблагодарилъ за предостереженіе и общалъ вести себя осмотрительно, невольно пожалвъ, что это извстіе я не получилъ нсколькими часами раньше, потому что въ такомъ случа сохранилъ бы свои пять гиней. Но, не смотря на все, я не могъ вполн поврить всмъ обвиненіямъ Медлэра, а потому, отойдя отъ него, обратился къ Вачтелю и спрашивалъ его мннія о Вантер.

Докторъ уврялъ меня, что Вантеръ джентльменъ съ хорошимъ состояніемъ, человкъ ученый, острякъ и критикъ, хорошо знакомый со свтомъ, что онъ пользуется репутаціей благороднаго и храбраго человка, хотя нсколько сдланныхъ имъ шалостей и его наклонность къ насмшкамъ доставили ему враговъ и заставили нкоторыхъ удаляться знакомства съ нимъ.

Вечеромъ я зашелъ въ Бедфордскую кофейню и встртилъ тамъ моихъ пріятелей. Оттуда мы отправились въ театръ, а по окончаніи спектакля ко мн на квартиру, гд и поужинали довольно весело.

XLVII.

На другой день, передъ моимъ уходомъ изъ дому, Страпъ подалъ мн письмо, адресованное на мое имя. Распечатавъ его, я прочелъ слдующее:

‘Сэръ,

Такъ какъ я слышу, что вы ухаживаете за миссъ Мелиндой Густрапъ, то считаю нужнымъ увдомить васъ, что она общана мн, и что я въ настоящее время нахожусь за Монтань Раузомъ съ парою пистолетовъ въ рукахъ. Ежели вы явитесь на мсто свиданія, то я заставлю васъ сознаться (посл того какъ изъ вашего тла вылетитъ душа), что вы не столь ея достойны, какъ

Вашъ покорнйшій слуга
Рукъ Ореганъ.’

Отвергать вызовъ было невозможно, тмъ боле, что успхъ въ моемъ волокитств долженъ былъ въ сильной мр зависть отъ моего поведенія въ этомъ дл. Въ слдствіе этого, зарядивъ свои пистолеты и нанявъ карету, я отправился къ мсту поединка, гд и засталъ высокаго, широкоплечаго мущину, съ рзкими чертами лица и черною бородою. На немъ былъ потертый плащъ, голова его была покрыта измятой шляпой, обшитой грязнымъ испанскимъ кружевомъ. Увидавъ меня, онъ вытащилъ изъ за пазухи пистолетъ и, не говоря ни слова, выстрлилъ въ меня. Озадаченный этимъ нецеремоннымъ привтствіемъ, я остановился и выстрлилъ въ него, но далъ промахъ. Въ это время онъ уже прицлился въ меня изъ другаго пистолета, но порохъ вспыхнулъ только на полк. Тутъ онъ, закричавъ мн: ‘стрляй!’ принялся околачивать кремень у пистолета.

Но я ршился воспользоваться своимъ положеніемъ и, подойдя къ нему, сказалъ, чтобы онъ просилъ помилованія или готовился отправиться въ лучшій міръ. Храбрый ирландецъ не соглашался на это, жаловался, что я сошель съ мста, и говорилъ, что мн слдуетъ возвратиться на него и дать ему одинаковый со мною шансъ. Я было пустился доказывать ему, что уже два раза предоставлялъ ему случай убить меня и что мн, по всмъ правиламъ, слдуетъ предупредить третій. Теперь же, имя въ рукахъ его жизнь, я требовалъ мирныхъ переговоровъ и просилъ его сказать мн кто онъ такой и почему вызывалъ на дуэль меня, который не только никогда не оскорблялъ его, но до сего времени и никогда не видлъ. Тогда противникъ мой объявилъ мн, что онъ былъ нкогда человкъ съ состояніемъ, которое совершенно разстроилъ, и услыхавъ, что за Мелиндой есть десять тысячъ стер., онъ ршился овладть этими деньгами, женившись на ней, и благороднымъ образомъ рзать горло всмъ, мшающимъ исполненію его надеждъ.

Я спросилъ его объ основаніяхъ, на которыя онъ возлагаетъ свои надежды. Онъ отвчалъ мн, что вся надежда была на свое собственное достоинство и свое происхожденіе, что онъ часто писалъ къ Мелинд, давая знать о своихъ намреніяхъ, но что она никогда ему не отвчала и не принимала его. Что же касается до общанія, упомянутаго въ письм, то оно было сдлано его другомъ м-мъ Гахаганомъ, уврявшимъ его, что никакая женщина не будетъ въ состояніи противустоять его наружности. Я расхохотался при этой простот моего соперника, чмъ онъ остался очень недоволенъ, но я успокоилъ его, сказавъ, что не только не поврежу ему въ глазахъ его возлюбленной, но представлю его съ самой выгодной стороны. Я уврилъ впрочемъ его, что ему не слдуетъ удивляться, ежели она останется къ нему невнимательна, потому что нтъ ничего непостоянне женщинъ, и, чтобы придать боле эффекта моимъ словамъ, всунулъ ему въ руку дв гинеи, выражая сожалніе, что вижу джентльмена въ его положеніи. При вид, ихъ онъ бросилъ пистолеты и, обнимая меня, вскричалъ: ‘Клянусь Христомъ, что въ теб я встрчаю лучшаго пріятеля въ эти долгія семь лтъ!’ Потомъ, подержавъ меня въ объятіяхъ нсколько секундъ, онъ сталъ подбирать свое заржавленное оружіе, говоря, что да сожжетъ его дьяволъ, ежели онъ побезпокоитъ меня когда нибудь изъ за женщины.

Мы отправились съ мста дуэли вмст и шли, разговаривая очень дружелюбно и спокойно, какъ вдругъ насъ окружила толпа солдатъ, во глав которыхъ шелъ Страпъ, кричавши во все горло: ‘берите ихъ — ради Бога, хватайте ихъ!’ Въ слдствіе этого я и былъ арестованъ капраломъ, но капитанъ Ореганъ вырвался отъ нихъ и побжалъ съ такою быстротою по дорог къ Тотламъ Курту, что въ мигъ исчезъ изъ виду. Отобравъ отъ меня оружіе, Страпъ успокоился и извинялся въ своемъ поступк, проистекавшемъ отъ излишней его привязанности ко мн. Онъ разсказывалъ, что, подозрвая содержаніе письма (принесеннаго самимъ авторомъ), онъ сталъ за мной присматривать и увидлъ въ замочную скважину, какъ я заряжалъ пистолеты. Тутъ онъ побжалъ въ Вайтгелль и попросилъ караульнаго офицера арестовать меня. Но, вернувшись, онъ не засталъ меня и, узнавъ, что обыкновеннымъ мстомъ дуэлей была площадка за Мангань Раузомъ, повелъ туда патруль. Я далъ ему понять, что на этотъ разъ прощаю ему, но предостерегалъ его довольно серьезно отъ глупости длать меня впередъ предметомъ разговора цлаго города. Обратясь къ капралу, я поблагодарилъ его за труды и, давъ ему полкроны на водку, уврилъ, что дло было окончено задолго до его прихода, и что изъ нашего поведенія онъ могъ видть, что мы уже боле не враги, капралъ принялъ мой подарокъ съ низкимъ поклономъ и отпустилъ меня.

Не усплъ онъ отойти еще и ста шаговъ, какъ ко мн на выручку явился мой пріятель Ореганъ съ двумя оборванцами, найденными имъ въ окрестностяхъ Сентъ-Джиля. Одинъ изъ нихъ быль вооруженъ ружьемъ безъ замка, другой заржавленною шпагой, но ихъ одежда превосходила всякое описаніе. Увидвъ меня свободнымъ, онъ извинился въ своемъ неожиданномъ уход и представилъ меня своимъ друзьямъ: сперва адвокату Фитцъ-Клабберу, занимавшемуся компиляціей исторіи Мюнстерскихъ королей по ирландскимъ манускриптамъ, а потомъ м-ру Гахагану, глубокому политику и философу, издавшему множество проэктовъ для блага своей родины.

Но видно эти литераторы не слишкомъ-то щедро были вознаграждаемы за свои произведенія, потому что на обоихъ ихъ было всего одна рубашка и полпары штановъ. Я поблагодарилъ ихъ за ихъ готовность помочь мн и, предложивъ свои услуги, простился съ ними. Орегана же я попросилъ идти за мною и снабдилъ его платьемъ изъ моего гардероба, чмъ такъ восхитилъ его, что онъ поклялся мн въ вчной благодарности и дружб, и, по моему желанію, разсказалъ мн, вс свои похожденія.

Посл обда я постилъ Мелинду, принявшую меня любезно и довольно фамильярно. Она отъ души смялась надъ моимъ приключеніемъ съ ирландцемъ, отъ котораго получила двнадцать писемъ, содержавшихъ въ себ увренія въ любви и которыя она дала мн прочесть. Посмявшись надъ ея обожателемъ, я воспользовался отсутствіемъ ея матери и сдлалъ ей признаніе въ любви со всмъ краснорчіемъ, на какое только былъ способенъ. Я льстилъ, вздыхалъ, клялся, стращалъ и длалъ тысячу глупостей въ надежд тронуть ее, но она выслушала меня съ величайшимъ хладнокровіемъ. Приходъ гостей помшалъ ей дать ршительный отвтъ. Посл чаю мы снова сли за карты, мн посчастливилось играть опять съ Мелиндой и я, вмсто того, чтобы проиграть, ушелъ съ пятью гинеями чистаго барыша.

Скоро я познакомился со многими хорошо воспитанными людьми и проводилъ время въ свтскихъ удовольствіяхъ: въ операхъ, маскарадахъ, собраніяхъ и театрахъ, и чаще всего въ сообществ Мелинды, за которой я ухаживалъ очень усердно. Я не щадилъ ни своей личности, ни кошелька, чтобы польстить ея тщеславію, вс мои соперники были устранены или запуганы. Наконецъ, видя, что мн невозможно поддерживать расходовъ при этомъ положеніи длъ, я ршился покончить. Однажды вечеромъ, сидя съ нею наедин и жалуясь на ея равнодушіе, описывая терзанія страдающаго отъ любви сердца, съ такимъ жаромъ требовалъ отъ нея ршенія своей участи, что она, при всемъ своемъ искуств, должна была дать мн отвт. Съ беззаботнымъ видомъ она замтила мн, что не иметъ ничего сказать противъ моей личности и что если я не противенъ ея матери, то она согласна на бракъ, потому что въ этомъ важномъ дл она ни на что не ршится безъ ея согласія. Длать было нечего: я отправился къ ея матери и сдлалъ формальное предложеніе. Старушка, женщина съ тактомъ, выслушала меня очень учтиво и любезно, благодарила за честь, говоря, что, безъ сомннія, я во всхъ отношеніяхъ могу составить счастье женщины, но ей, какъ матери, заботящейся о судьб своей дочери, необходимо должно вникнуть подробно въ мои обстоятельства и узнать сколько я могу проживать въ годъ. На этотъ вопросъ, который, еслибы я не ожидалъ его, сильно бы меня сконфузилъ, я отвчалъ, что хотя мое состояніе очень не велико, но что я джентльменъ по рожденію и воспитанію и буду содержать ея дочь въ этой же сфер, отдавъ ей и ея наслдникамъ все приданое. Осторожной дам, кажется, не очень понравился мой отвтъ, и она съ суровымъ видомъ замтила, что нечего отдавать ея дочери того, что уже и безъ того принадлежитъ ей, и что ежели я желаю, то ея стряпчій поговоритъ съ моимъ объ этомъ дл, а пока просила меня дать ей отчетъ о доход съ моихъ имній. Не смотря на досаду, я едва не расхохотался ей въ лицо при слов: мои имнія, откровенно сознаваясь, что у меня нтъ недвижимаго имущества и что въ настоящее время я не могу даже съ точностію опредлить суммы моихъ наличныхъ денегъ, но, что въ непродолжительномъ времени, сведя вс свои счеты, я удовлетворю ее въ этомъ.

Вскор посл этого разговора я простился и возвратился домой въ скучномъ расположеніи духа, увренный, что мн нечего боле искать въ этомъ дом. На другой день подтвердились мои опасенія, отправившись къ нимъ для дальнйшихъ объясненій съ старухою, я получилъ отъ лакея отвтъ, что господь нтъ дома, хотя я видлъ Мелинду, выглядывавшую изъ-за спущенной шторы.

Эта неудача безпокоила меня боле при мысли о Страп, нежели въ отношеніи собственно меня, такъ какъ я вовсе не находился въ опасности умереть отъ любви къ Мелинд. Напротивъ того, воспоминаніе о Нарцисс было постояннымъ упрекомъ моей совсти и, можетъ быть, было причиною неудачи моего волокитства, умряя жаръ моихъ объясненій.

Между тмъ необходимо было увдомить моего друга обо всемъ случившемся, что и сдлалъ я, представившись сильно взбшеннымъ, клянясь, что не хочу быть боле вьючною лошадью и прося его взять свои вещи въ его собственное распоряженіе. Это произвело ожидаемый эффектъ. Встревоженный Страпъ умолялъ меня, ради Бога, успокоиться, говоря, что хотя я многое потерялъ, но что можно еще поправить дло и что ежели сегодня хмурится счастье, то, можетъ быть, завтра улыбнется. Онъ казался совершенно довольнымъ моимъ поведеніемъ и заклиналъ продолжать жить по моему собственному усмотрнію, но, не смотря на вс его слова, я видлъ его скрытую печаль. Его лицо съ этого дня значительно вытянулось.

XLVIII.

Теперь вс мои мысли устремились на отысканіе другой невсты и на жажду отмстить Мелинд. Въ обоихъ случаяхъ мн много помогъ Билли Чаттеръ. Я обратился къ нему съ просьбою доставить мн хорошенькую даму для танцевъ на слдующемъ вечер, говоря, что это мн необходимо для выполненія небольшой шалости, о которой я посл ему разскажу. Билли, зная, что между мной и Мелиндой существуетъ несогласіе, смекнулъ отчасти въ чемъ дло и общали, доставить мн даму — двицу съ тридцатью тысячами фун. стер. приданаго. Распросивъ о ней, я узналъ, что ее зовутъ миссъ Бидди Граннвелль, что отецъ ея бывшій ростовщикъ умеръ, не оставивъ завщанія и наслдство досталось его дочери. Отецъ такъ но любилъ ея, что будь онъ въ состояніи побдить свою алчность для того, чтобы истратить деньги на изготовленіе завщанія, то ей бы недосталось и шестой доли его капитала. Во время же его жизни она не только не получила сообразнаго ея богатству воспитанія, но принуждена была жить какъ служанка, исполняя самыя грубыя хозяйственныя занятія. Похоронивъ отца, она тотчасъ же приняла на себя роль знатной дамы. Видя множество людей обоего пола, льстящихъ и ласкающихся къ ней, и не имя ни умнія держать себя, ни разборчивости въ людяхъ, сдлалась невыносимо тщеславна и заносчива и въ настоящее время думаетъ выйти замужъ не иначе, какъ за герцога или князя. Дале онъ разсказалъ мн, что англійская знать не хочетъ на нее смотрть, но что одинъ шотландскій лордъ старается поддлаться къ ней. Между тмъ, она попала въ руки извстной дам, которая уже распорядилась ею въ пользу своего родственника, лейтенанта въ пхот, хотя миссъ еще и не подозрваетъ этого. Наконецъ пріятель мой объявилъ мн, что ежели я хочу танцовать съ нею, то долженъ дать ему позволеніе представить меня какъ лорда или, по крайней мр, какъ иностраннаго графа. Я съ восторгомъ принялъ его предложеніе и согласился на одинъ вечеръ быть французскимъ маркизомъ.

Назначивъ Чаттеру мсто встрчи, я отправился на квартиру къ Вантеру, разсказалъ ему о моей ссор съ Мелиндою и о составленномъ мною план для отмщенія бездушной кокетк, прося его дополнить этотъ планъ и помочь при его исполненіи. Вантеръ одобрилъ мое намреніе и совтовалъ мн, въ дополненіе его, навязать Мелинд такого кавалера, который обратилъ бы на нее насмшки всхъ знакомыхъ. Для этой цли онъ рекомендовалъ своего цирульника, страшнаго фанфарона, только что пріхавшаго изъ Парижа. Его аффектацію и гримасы Мелинда легко могла принять за утонченность обращенія, пріобртенную недавнимъ вояжемъ. Я обнялъ Вантера за эту выдумку, а онъ тутъ же послалъ за своимъ парижаниномъ и такими красками описалъ его будущее счастье, что несчастный брадобрй едва не сошелъ съ ума отъ радости. Вантеръ снабдилъ его щегольскою парою платья и рекомендовалъ Чаттеру какъ славнаго малаго, только что воротившагося изъ путешествія. Билли общалъ поговорить съ Мелиндой въ его пользу. Однимъ словомъ, все исполнялось сообразно нашему желанію.

Въ назначенное время, одвшись какъ можно лучше, я имлъ удовольствіе, въ качеств маркиза, открыть балъ съ богатою наслдницей, обращавшею на себя вниманіе общества страшнымъ количествомъ украшавшихъ ее брилліантовъ. Тутъ я имлъ удовольствіе видть, что Мелинда едва сдерживала выраженіе своей зависти и удивленія къ моимъ успхамъ. Любопытство ея было тмъ боле мучительно, что она до сего времени еще ни разу не видла миссъ Граннвелль. Чаттеръ же, который одинъ могъ бы удовольствовать ея любопытству, былъ занятъ разговоромъ на другомъ конц комнаты. Я замтилъ ея нетерпніе, радовался ея горю и, усадивъ свою даму, прошелъ мимо нея, слегка поклонившись и тмъ усиливъ ея негодованіе и свое торжество. Она измнилась въ лиц, выразивъ презрніе ко мн и съ такою силою замахала веромъ, что онъ разлетлся въ мелкіе куски, къ не малой забав ея сосдей.

Наконецъ преобразованный брадобрй ангажировалъ ее, и такъ глупо велъ себя, что возбудилъ смхъ всего общества. Его дама едва не упала отъ стыда въ обморокъ и до начала кадрили удалилась въ сильномъ смущеніи, извиняясь внезапнымъ нездоровьемъ. Новый обожатель ея послдовалъ за нею, вроятно объясняя ея нездоровье страстію, и воспользовался случаемъ на пути ея домой, утшать ее, увряя въ взаимности. Въ слдъ за ихъ уходомъ отовсюду послышались вопросы: ‘кто онъ такой?’ Но Чаттеръ не могъ сказать ничего другаго, какъ только, что онъ человкъ съ состояніемъ, только что воротившійся изъ вояжа. Я же, одинъ изъ всхъ знавшій его настоящее званіе, молчалъ.

Между тмъ, соблазняясь богатствомъ миссъ Граннвелль, я сдлалъ попытку завладть сердцемъ ея, но нашелъ его слишкомъ хоpomo укрпленнымъ гордостью и тщеславіемъ противъ всхъ попытокъ подобныхъ мн людей, занятымъ же титуломъ маркиза я не могъ пользоваться доле этого вечера. Цирульникъ въ простот своего сердца, открылъ свое званіе Мелинд, объявивъ ей, на чемъ онъ основывалъ свои надежды. Это открытіе до того ее поразило, что она, въ продолженіи нсколькихъ недль, не смла показаться въ обществ. Несчастный Чаттеръ не находилъ средствъ къ своему оправданію. Въ добавокъ онъ попалъ еще въ немилость у миссъ Граннвелль за то, что представилъ меня, какъ вельможу.

Видя уменьшеніе на половину моего капитала и неуспхъ въ моихъ предпріятіяхъ, я началъ отчаяваться и впалъ въ меланхолію. Чтобы разогнать черныя мысли, я сталъ прибгать къ вину и боле чмъ когда нибудь сталъ искать общества. Я привязался къ театрамъ, разговаривалъ за кулисами съ актерами, познакомился съ обществомъ студентовъ и въ короткое время пріобрлъ репутацію остряка.

Но то было съ Страпомъ: онъ старался скрыть отъ меня свое безпокойство, но печаль такъ подйствовала на него, что онъ сталъ худъ какъ скелетъ.

Въ это время, я однажды утромъ получилъ по городской почт письмо, писанное женскою рукою. Оно содержало напыщенные комплименты, увренія въ любви, облеченныя въ поэтическія формы, и неотступную просьбу увдомить писавшую, занято ли мое сердце. Отвтъ просили адресовать въ назначенное мсто подъ буквами В. В. Письмо было подписано ‘твоя неизвстная’. Я былъ въ восхищеніи отъ этого billet-doux, показавшагося мн образцомъ нжности и хорошаго вкуса: я уже былъ по уши влюбленъ въ писавшую его, воображая ее женщиною, цвтущею молодостью и красотою. Вдохновенный этою мечтою, я принялся писать, истощая мою изобртательность, чтобы составить посланіе сообразное высот ея стиля и пылкости ея чувствъ. Я выразилъ удивленіе ея уму въ выраженіяхъ самыхъ напыщенныхъ и, признавая себя недостойнымъ ея вниманія, уврялъ ее, что влюбленъ въ ея прелестный умъ, и съ нетерпніемъ просилъ ее назначить мн свиданіе. Окончивъ это великое дло и передавъ содержаніе письма Страпу, я послалъ его съ отвтомъ въ назначенное мсто, т. е. въ модный магазинъ близь Бондъ Стрита, прося его покараулить у дверей и замтить особу, котарая придетъ за письмомъ. Черезъ полчаса онъ воротился съ лицомъ блистающимъ радостью и разсказалъ мн, что вскор посл отдачи письма, былъ позванъ носильщикъ, которому оно было отдано съ приказаніемъ отнести въ домъ богатаго джентльмена по сосдству. Страпъ послдовалъ за нимъ и видлъ, что письмо приняла служанка, заплатившая посланному и запершая дверь. Справившись же въ сосдней пивной лавк, онъ узналъ, что у хозяина этого дома была только одна дочь, единственная наслдница его, Страпъ былъ увренъ, что письмо, полученное мною было отъ нея. Я былъ того же мннія, и, поздравляя себя съ счастливымъ обстоятельствомъ, тотчасъ же одлся и прошелъ мимо дома, заключавшаго въ себ мою неизвстную обожательницу. Мое тщеславіе не было обмануто, потому что у окна столовой стояло прелестное, юное существо, смотрвшее, какъ мн казалось, на меня съ необыкновеннымъ любопытствомъ. Чтобы показать себя и самому лучше разсмотрть ее, я остановился противъ окна, какъ будто отдавая приказанія Страпу. Этимъ способомъ я имлъ случай разглядть ее и поздравилъ себя съ побдою надъ очаровательною двушкою — чрезъ нсколько минутъ она удалилась, а я отправился къ общему столу, въ восхищеніи отъ надежды, лишившей меня аппетита и заставившей уйти домой, чтобы наслаждаться мечтами о моемъ счастіи.

Рано утромъ я быль осчастливленъ новымъ посланіемъ отъ моей очароватолыищы, описывавшей ея радость при полученіи моего письма. Боле всего ее обрадовало мои похвалы ея уму, которыя, льстя ея самолюбію, указали ей достоинство моего ума. Что же касается до свиданія, то она его желала еще боле чмъ я, но что ей не только надо было соблюсти нкоторыя условія свта, но и быть увренной въ моихъ благородныхъ намреніяхъ, прежде чмъ исполнить мою просьбу. Она дала мн понять, между прочимъ, что хотя она дорожитъ мнніемъ нкоторыхъ особъ, но что въ дл, касавшемся ея счастія, ршилась дйствовать по своему собственному убжденію, а не но совтамъ другихъ, тмъ боле, что ее не стсняютъ никакія обстоятельства, касающіяся ея приданаго, и что все, чмъ она пользуется, составляетъ ея непосредственную собственность. Обрадованный особенно тмъ, что ея богатство не было ни подъ чьимъ контролемъ, я снова взялся за перо и принялся составлять панегирикъ ея чувствамъ, жаловался на ея суровость, заставляющую меня страдать изъ-за свтскихъ приличій, и клялся въ чистот моихъ намреній. Запечатавъ свое посланіе, я отправилъ его со Страпомъ въ указанный имъ домъ. Онъ принесъ тже извстія съ добавленіемъ, что миссъ Спаркль (имя моего корреспондента) стоявшая у открытаго окна, завидвъ прибытіе посланнаго, закрыла въ смущеніи окно и исчезла, вроятно желая скоре имть извстіе отъ предмета своей любви.

Мои сомннія исчезли, давно ожидаемая гавань виднлась мн, и я видлъ уже себя обладателемъ давно искомаго счастія. Посл обда я вышелъ съ Вачтелемъ гулять въ ту часть города, гд жила моя возлюбленная, и такъ какъ онъ былъ ходячая справочная книга, то я спрашивалъ у него имя, званіе и состояніе владльца каждаго встрчавшагося намъ порядочнаго дома. Когда же дошла очередь до сэра Джона Спаркля, то онъ описалъ его чрезвычайно богатымъ, не очень умнымъ джентльменомъ, скрывавшимъ единственную свою дочь отъ общества людей подъ строгимъ присмотромъ старой ключницы. По словамъ его, никому изъ многочисленныхъ охотниковъ не удавалось еще подкупить дуэнью и добраться до ея плнницы, въ слдствіе ли честности, зависти или ненасытности старухи. За молодой двушкой ухаживали не столько въ ожиданіи приданаго отъ вдовца отца, имющаго возможность снова жениться, сколько изъ желанія прибрать къ рукамъ оставленные ей дядею двнадцать тысячь фунт. стер., которыхъ лишить ее никто не въ состояніи. Это извстіе, согласовавшееся съ окончаніемъ полученнаго мною письма, произвело на меня такое дйствіе, что еслибы Вачтель не былъ занятъ созерцаніемъ собственнаго своего достоинства, онъ непремнно замтилъ бы мое волненіе.

Отдлавшись отъ него, я воротился домой и передалъ Страпу плоды моихъ розысканій. Этотъ врный слуга едва не задохся отъ радости и плакалъ, какъ ребенокъ, не знаю за себя или за меня. На другой день пришло третье посланіе, содержавшее множество увреній въ любви, перемшанныхъ съ намеками на коварство мущинъ, непостоянство юношества и ревность, сопровождающую истинную страсть. Письмо оканчивалось просьбою писавшей — извинить ее, ежели она почтетъ за нужное подвергнуть меня еще небольшому испытанію. Эти сомннія только подливали масло въ огонь моей страсти и раздражали нетерпніе. Я возобновилъ мои жалобы на ея равнодушіе и требовалъ свиданія такъ настойчиво, что она общала встртить меня чрезъ нсколько дней въ модномъ магазин.

Въ промежутокъ времени между ея общаніемъ и исполненіемъ онаго, моя гордость возрасла непомрно. Я совершенно забылъ о Нарцисс, я только и думалъ о своемъ торжеств надъ недоброжелательствомъ и презрніемъ свта.

Наконецъ наступила давно ожидаемая минута, и я полетлъ на свиданіе. Меня отвели въ особенную комнату, подождавъ тутъ нсколько минутъ, я услыхалъ шелестъ шелковаго платья и шаги на лстниц. Сердце мое сильно забилось, лице горло, и колни дрожали отъ волненія! Наконецъ дверь отворилась, шелковое платье зашумло ближе,— и я бросился впередъ, чтобы обнять мою обворожительницу, но, о небо! какъ описать мое положеніе, когда, вмсто миссъ Спаркль, предстала предо мною безобразная вдьма лтъ семидесяти! Я онмлъ отъ нечаянности и приросъ къ полу отъ ужаса! Эта древняя Ургонда, видя мое смущеніе, подошла ко мн съ томнымъ выраженіемъ лица, схватила за руку и спросила крикливымъ голосомъ: здоровъ ли я?— Жеманство ея еще боле усилило мое отвращеніе и долго я не могъ принудить себя даже къ простой учтивости. Наконецъ, опомнившись, я извинился въ своемъ поведеніи внезапною дурнотою. Моя старая дульцинея, сначала испугавшаяся моего смущенія, теперь услыхавъ мое извиненіе, выразила свою радость разными кокетливыми выходками и выраженіями приличными только шестнадцати-лтней двушк. Она то строила мн глазки, то, будто стыдясь своего поступка, опускала глаза въ землю, краснла и играла веромъ, то поднимала вдругъ голову съ тмъ, чтобы я не замтилъ, что она трясется отъ старости, и обращалась ко мн съ какимъ нибудь ребяческимъ вопросомъ, смялась и улыбалась, не раскрывая рта, чтобы не показать опустошенія, произведеннаго въ немъ временемъ. Она жалобно вздыхала, вертлась на стул, желая показать свою живость, и однимъ словомъ длала тысячу глупостей, извиняемыхъ только молодостью и красотою. Не смотря на все огорченіе, я не могъ, по своей природной доброт, оскорбить существо любящее меня, и ршился покориться въ настоящее время обстоятельствамъ съ намреніемъ, по ея уход, прекратить съ нею всякія сношенія. Съ этою цлію я сказалъ нсколько учтивыхъ выраженій и выразилъ желаніе узнать имя леди, почтившей меня такимъ довріемъ. Она мн сообщила, что ее зовутъ мистриссъ Витерсъ, что живетъ она гувернанткою при дочери сэра Джона Спаркля, что она успла скопить капиталъ, достаточный для того, чтобы жить независимо, и что меня она имла удовольствіе видть въ церкви. Дале она говорила, что очарованная моею наружностью она не знала покоя и, освдомившись о моей репутаціи, ршилась объявить мн свою страсть и, можетъ быть, поступила въ этомъ случа не совсмъ осторожно. Я думаю, что ни одинъ отцвтшій развратникъ не глоталъ пилюлю съ большимъ отвращеніемъ, чмъ я, говоря ей приличный комплиментъ и видя предъ собою, вмсто алмаза, разрушающуюся оправу его. Но мои надежды оживились нсколько мыслію, что, поддерживая интригу съ этою дуэньею, я могу имть случай добраться до ея воспитанницы. Поддерживаемый этою идеею, я развеселился, сталъ говорить и даже ухаживать за этою древнею кокеткою, осчастливленною моими ласками, и старавшуюся всми способами укрпить за собою свою воображаемую побду. Хозяйка дома, подавъ намъ чай и сласти и будучи опытною женщиной, удалилась.

Оставшись наедин, миссъ Витерсъ (она еще была двица) стала заговаривать о брак съ такимъ нетерпніемъ, что будь она пятьюдесятью годами моложе, то я бы удовлетворилъ ея страсти, не прибгая къ помощи церкви, но отъ этого меня удерживали какъ отвращеніе, такъ и собственный интересъ. Влюбленная въ молодаго человка старуха и безъ того всегда надодаетъ своими преслдованіями, но дай ей, хотя однажды, доказательство своей любви, то на вкъ не раздлаешься отъ ея упрековъ. Я старался только оттянуть эту церемонію на неопредленное время, чтобы имть возможность познакомиться съ миссъ Спаркль, и не отчаявался въ успх, воображая, что во время моего ухаживанія за гувернанткою, я непремнно буду приглашенъ къ ней, а слдовательно и буду имть случай говорить съ ея воспитанницей. Эта перспектива произвела во мн такую радость, что я говорилъ увядшей красавиц всякій вздоръ и цловалъ ея морщинистую руку. Она же, видя восторгъ, не въ состояніи была долго удерживать своего влеченія, и, бросившись на меня какъ тигрица, прижалась своими губами къ моимъ. Но тугъ я услыхалъ такой страшный запахъ чеснока, что никакая человческая натура, находящаяся въ моемъ положеніи, не выдержала бы. Меня же это обстоятельство лишило всякаго соображенія. Я оттолкнулъ ее и, схвативъ шляпу и палку, сбжалъ внизъ, какъ будто за мной гнались черти. Страпъ, ждавшій съ нетерпніемъ моего возвращенія, видя меня въ такомъ отчаяніи, стоялъ, какъ вкопанный отъ удивленія, не смя предложить мн вопроса.

Умывъ нсколько разъ губы и подкрпившись рюмкою вина, я передалъ ему подробно о случившемся. Долго онъ ничего не говорилъ и только, поднявъ къ верху свои глаза и руки, глухо стоналъ. Наконецъ печальнымъ голосомъ замтилъ, что очень сожалетъ о деликатности моего органа, не выносящаго духу чеснока. ‘А по мн, прибавилъ онъ, не только чеснокъ, но даже еще худшій запахъ нисколько не безпокоилъ бы меня — вотъ что значитъ быть сыномъ сапожника!’ На это я съ сердцемъ отвчалъ: ‘Ну, такъ ступай и исправь мою неудачу.’ При этомъ предложеніи онъ вздрогнулъ, принужденно улыбнулся и, покачавъ головою, вышелъ изъ комнаты. Не знаю, разсердилась ли моя старая прелестница на мой внезапный уходъ или ей уже стыдно было показаться мн на глаза посл ея несчастія, но она меня боле не безпокоила.

XLIX.

Испытавъ столько неудачъ въ своихъ брачныхъ предположеніяхъ, я усомнился въ своемъ искуств ловить богатыхъ невстъ и задумалъ искать себ мсто въ государственной служб. Съ этою цлью я познакомился съ лордами Стрэддломъ и Спиллпотомъ, которыхъ отцы имли сильный всъ при двор. У этихъ молодыхъ лордовъ я встртилъ весьма любезный пріемъ. Я сопутствовалъ имъ въ ихъ ночныхъ похожденіяхъ и часто обдалъ съ ними за общимъ столомъ, при чемъ имлъ чость платить за нихъ.

Однажды, слушая ихъ увренія въ дружб, я воспользовался случаемъ и, изъявивъ желаніе получить какую-нибудь должность, просилъ ихъ ходатайства. Свиллпотъ, пожавъ мн руку, уврялъ меня, что я могу на него надяться, а другой клялся, что онъ будетъ гордиться этою услугою. Ободренный этими выраженіями дружбы, я просилъ ихъ представить меня ихъ отцамъ, которые бы могли скоро выполнить мое желаніе. Но Свиллпотъ прямо сказалъ мн, что онъ уже три года, какъ не говорилъ съ отцомъ, а Страддль объявилъ, что его отецъ поссорился съ министромъ, подписавъ протестъ въ верхнемъ парламент, а потому не можетъ въ настоящее время никому оказать услуги. Но онъ взялся рекомендовать меня графу Струтвелю, бывшему въ близкихъ сношеніяхъ съ извстною особою, управлявшею всмъ министерствомъ. Это предложеніе я съ благодарностью принялъ и такъ настойчиво прослдовалъ, его просьбами, что онъ, не смотря на всю свою уклончивость, долженъ былъ исполнить свое общаніе. Онъ свелъ меня на выходъ къ этой важной особ и, оставивъ меня въ толп просителей, вошелъ въ особый кабинетъ, откуда чрезъ нсколько минутъ возвратился съ лордомъ. Этотъ послдній, взявъ меня за руку и общая сдлать для меня все, что можетъ, просилъ бывать у него чаще. Я былъ восхищенъ этимъ пріемомъ, и хотя зналъ, что на общаніе придворнаго нельзя надяться, но въ лиц графа было столько добродушія и откровенности, что я получилъ увренность въ его покровительств. Я ршился воспользоваться его позволеніемъ и явился къ нему въ слдующій пріемный день. Графъ встртилъ меня съ значительною улыбкою и, пожавъ руку, шепнулъ мн, что ему надо поговорить со мною наедин, для чего и просилъ меня зайти къ нему завтра утромъ на чашку шоколата.

Я постарался воспользоваться этимъ лестнымъ приглашеніемъ и явился въ назначенный часъ. Лордъ, одтый въ халатъ и туфли, принялъ меня чрезвычайно ласково. Посл завтрака онъ распрашивалъ меня о моихъ путешествіяхъ, о замчаніяхъ, сдланныхъ мною за границею, и вообще проэкзаменовалъ меня въ моихъ свдніяхъ. Мои отвты, казалось, понравились ему, онъ часто жалъ мн руку и, смотря на меня съ страннымъ выраженіемъ, уврялъ, что будетъ ходатайствовать у министра. ‘Молодые люди съ вашими качествами, говорилъ онъ, должны быть поощряемы правительствомъ. Что же касается до меня, то я такъ мало видлъ достойныхъ людей, что стараюсь дать ходъ малйшему проявленію таланта и добродтели. У васъ есть то и другое въ избытк и вы со временемъ будете играть немаловажную роль, но вамъ надо запастись терпніемъ. Римъ былъ выстроенъ не въ одинъ день. Не желаете ли вы хать за море въ качеств секретаря при посольств, такъ какъ вамъ извстны иностранные языки?’ Я уврилъ его, что для меня это было бы величайшимъ счастіемъ, на что онъ замтилъ мн, что, въ такомъ случа, это дло ршенное, потому что у него есть въ виду такое мсто. Эта доброта такъ меня растрогала, что я долгое время не могъ говорить и заплакалъ. При вид моихъ слезъ, лордъ обнялъ меня и цловалъ, какъ мн казалось, съ отеческою нжностью. Пораженный этимъ необыкновеннымъ проявленіемъ любви къ постороннему человку, я нсколько минутъ стоялъ молча и въ смущеніи. Потомъ, вставъ, простился съ моимъ благодтелемъ, уврявшимъ меня, что сегодня же поговоритъ съ министромъ. Онъ просилъ меня не трудиться впередъ приходить къ нему на выходъ, но являться въ этотъ же часъ утромъ въ его свободные дни, т. е. три раза въ недлю.

Хотя я имлъ въ настоящее время сильную надежду поправить свои обстоятельства, но ршился скрыть ее даже отъ Страпа до того времени, когда уврюсь въ успх, а между тмъ не давать моему новому патрону отдыха. По возобновленіи моего посщенія, наружныя двери отворились предо мной тотчасъ же, но проходя въ кабинетъ хозяина, я встртилъ его камердинера, бросавшаго на меня яростные взгляды, которыхъ значенія я не могъ понять. Графъ встртилъ меня нжными объятіями и поздравилъ меня съ своимъ успхомъ у перваго министра, давшаго предпочтеніе ему, не смотря на просьбы двухъ другихъ вельможъ, хлопотавшихъ о своихъ друзьяхъ. Онъ говорилъ, что первый министра, общалъ назначить меня секретаремъ при уполномоченномъ посланник, отправлявшемся по весьма важному государственному длу. Я былъ пораженъ своимъ счастіемъ и, ставъ на колна, хотлъ поцловать руку моего благодтеля, но онъ, не допустивъ меня до этого, прижалъ къ своей груди съ страннымъ волненіемъ говоря, что позаботится о моей будущности. Посл этого онъ перемнилъ предметъ разговора.

Между прочимъ, онъ завелъ рчь о литератур и, разсуждая съ большимъ вкусомъ и познаніями, выказалъ свое короткое знакомство съ авторами древнихъ временъ. ‘Вотъ книга, говорилъ онъ, вынимая ее изъ-за пазухи, написанная съ большимъ вкусомъ и умомъ, и хотя она оскорбляетъ людей посредственнаго ума, но всегда доставитъ автору уваженіе ученаго и умнаго человка’. Съ этими словами онъ подалъ мн сочиненія Петронія Арбитра, спрашивая моого мннія о его образ мыслей. Я сказалъ ему, что, по моему понятію, Петроній писалъ съ большою легкостью и быстротою, но былъ такъ неприличенъ и развратенъ, что не стоилъ вниманія людей, одаренныхъ моральнымъ чувствомъ и вкусомъ.

— Соглашаюсь, сказалъ графъ, что его родъ любви обыкновенно порицается и даже осуждается нашими законами, но можетъ быть боле по предубжденію и недоразумнію, чмъ на основаніи истиннаго разума. Говорятъ, что лучшій человкъ древности былъ преданъ этой страсти, одинъ изъ ихъ лучшихъ законодателей дозволилъ наслаждаться ею республик, лучшіе поэты не затруднялись сознаться въ ней. Въ настоящее время она не только господствуетъ на всемъ восток, но и въ большей части Европы. Въ нашемъ отечеств она также развивается и, вроятно, въ короткое время будетъ моднымъ порокомъ.

Изъ этихъ словъ я понялъ, что мой благодтель, зная что я путешествовалъ за границей, опасался, чтобы я не оказался зараженнымъ этимъ постыднымъ порокомъ, и потому употреблялъ въ настоящее время хитрость, чтобы вывдать мое объ этомъ мнніе. Вспыхнувъ при этомъ воображаемомъ подозрніи, я съ жаромъ сталъ порицать эту страсть, какъ неестественное, глупое и вредное стремленіе.

Графъ улыбнулся и, видя мое негодованіе, сказалъ мн, что радъ видть въ моихъ понятіяхъ подтвержденіе своего мннія и что все имъ сказанное служило къ тому, чтобы вызвать мой отвтъ, которымъ онъ очень доволенъ.

Во время этой продолжительной ауденціи я посмотрлъ на свои часы, думая, что черезь чуръ долго задержала, моего милостиваго покровителя. Замтивъ гравированныя доски ихъ, она, просилъ позволить посмотрть девизъ, вырзанный на нихъ, и полюбовавшись часами, сталъ ихъ хвалить и восхищаться ими. Я тотчасъ разсудилъ, что могу возпользоваться случаемъ и выразить лорду свою благодарность за его услуги. А потому и просилъ его сдлать мн честь принять отъ меня часы, какъ ничтожный знакъ моего къ нему уваженія. Онъ отказывался обиженнымъ тономъ, говорила, что ему горько видть, что я воображаю его корыстолюбивымъ, но въ тоже время замчалъ, что ему не удавалось еще никогда видть такой отдлки часовъ, и спрашивалъ гд онъ можетъ купить подобныя. Я извинялся въ своей смлости, умоляя приписать мой поступокъ уваженію ка, его особ — и сказала, ему, что такъ какъ часы достались мн по случаю во Франціи, то я не могу назвать ему фабриканта ихъ и еще разъ просилъ, чтобы взялъ ихъ въ знакъ памяти отъ меня. Но онъ все еще отказывался, поблагодаривъ меня за предложеніе и прибавивъ, что принять подобный подарокъ не стыдно никакому вельмож. Онъ говорилъ, что въ отношеніи ко мн онъ хочетъ показать, что дйствуетъ безъ всякаго интереса, полюбилъ меня отъ души, но просилъ, что ужь ежели я желаю разстаться съ часами, назначить имъ цну, чтобы онъ могъ мн заплатить. Съ другой стороны я уврялъ его, что сочту за величайшее одолженіе, если онъ возметъ ихъ безъ дальнйшихъ разговоровъ. Не желая огорчать меня, онъ, къ моему крайнему удовольствію, положилъ ихъ въ карманъ и я тотчасъ же съ нимъ простился. Обрадованный этимъ свиданіемъ, я бросилъ гинею провожавшимъ меня до дверей лакеямъ и зашелъ на квартиру лорда Страдделя, которому, въ знакъ своей благодарности за его рекомендацію, подарилъ бриліантовый перстень. Оттуда я возвратился домой, чтобы подлится со Страпомъ моею радостію.

Слезы полились изъ глазъ моего друга при этомъ извстіи. Въ своемъ восторг онъ называлъ лорда Струтвелля алмазомъ, фениксомъ, и благодарилъ Бога, что между знатью еще существуютъ честные люди. Окончивь взаимныя поздравленія, мы пустились мечтать о своихъ будущихъ успхахъ на дипломатическомъ поприщ и остановились уже тогда, когда я сдлаюсь первымъ министромъ, а Страпъ моимъ первымъ секретаремъ.

Подъ вліяніемъ этихъ идей я отправился обдать и, встртивъ Вантера, сообщилъ ему о моемъ счастіи, заключая свой разсказъ общаніемъ сдлать для него все, что могу. Онъ терпливо выслушалъ меня до конца и, посмотрвъ на меня съ презрніемъ, произнесъ: ‘И такъ ты думаешь что твое дло кончено?’ — ‘Почти кончено’ отвчалъ я. ‘Ну такъ, я теб скажу, что еще врне всего исполнить это — вислица!— чортъ возьми, будь я такимъ дуракомъ, чтобы дать себя одурачить подлецамъ Страддлю и Струтвеллю, то я бы, не говоря ни слова, вздернулъ себя на веревк.’ Озадаченный его восклицаніемъ, я просилъ его объясниться. Онъ разсказалъ мн, что Страддель былъ жалкимъ существомъ, которое существовало только тмъ, что занимало деньги у другихъ лордовъ, услуживая имъ, и что, вроятно, онъ съ послднимъ намреніемъ ввелъ меня къ Струтвеллю, человку столь извстному постыдною страстью къ своему полу, что удивился, какъ я никогда не слышалъ о немъ. По словамъ Вантера, этотъ графа, не только не въ состояніи доставить мн общаннаго мста, но своимъ вліяніемъ врядъ ли можетъ доставить мсто даже лакея въ таможн, онъ иметъ обыкновеніе попавшихся ему въ руки незнакомцевъ обласкать и надавать тысячу общаній до тхъ, поръ, пока не вытянетъ изъ нихъ всхъ драгоцнностей и денегъ. Онъ никогда не платитъ своимъ слугамъ жалованья, предоставляя имъ право пользоваться чмъ только могутъ.

Представляю читателю судить о моемъ положеніи при этомъ извстіи. Я не могъ сомнваться въ словахъ Вантера, припоминая вс обстоятельства поведенія Струтвелля. Его объятія, пожатія руки и странные взгляды объяснились точно также, какъ его защита Петронія и яростные взоры его камердинера, бывшего, какъ казалось, фаворитомъ своего барина.

L.

Я былъ такъ пораженъ, что не въ состояніи былъ отвчать Вантеру, упрекавшему меня съ сильнымъ негодованіемъ за то, что я отдалъ подлецамъ то, что, будучи обращеннымъ въ деньги, могло бы поддержать меня очень прилично цлый мсяцъ, доставивъ притомъ мн средство услужить друзьямъ. Не смотря на свое смущеніе, я понялъ, на что онъ намекаетъ и, не говоря ни слова, вышелъ, придумывая средства возвратить свою движимость. Возвращеніе ихъ силою я бы не счелъ за разбой, ежели бы я могъ это сдлать безъ опасности. Но не имя къ этому случая, я ршился дйствовать хитростью и, отправившись на квартиру Страддля, сказалъ ему: ‘Милордъ, я вспомнилъ, что въ отданномъ вамъ перстн камень сидитъ очень слабо и зная только что пріхавшаго изъ Парижа ювелира, пришелъ за тмъ, чтобы съ вашего позволенія дать ему оправить его, какъ слдуетъ.’ Но лордъ не попался на мою довольно незатйливую хитрость и отвчалъ, что, замтивъ это, онъ уже отправилъ перстень къ своему ювелиру.

Испытавъ тутъ неудачу, я проклялъ свою глупость и ршился дйствовать хитре съ графомъ. Я не сомнвался, что буду опять допущенъ къ нему, какъ прежде, и надялся какимъ нибудь способомъ взять въ руки часы и, вертя ихъ, уронить какъ бы нечаянно. Паденіе, думалъ я, вроятно остановитъ ходъ ихъ, и тогда я настою на томъ, чтобы отдать ихъ въ починку. Но этотъ замысловатый планъ не могъ быть приведенъ въ исполненіе. Сдлавъ визитъ лорду, я, правда, былъ допущенъ въ его кабинетъ, но чрезъ нсколько минутъ лакей извстилъ меня, что милордъ по болзни не можетъ принять меня и проситъ прійти къ завтрашнему выходу. Я принялъ это за худое предзнаменованіе и ушелъ, проклиная учтивость лорда и готовый разорвать себя за то, что позволилъ такъ себя надуть. Но чтобы чмъ нибудь вознаградить себя за потерю, я осаждалъ его на выходахъ съ ожесточеніемъ и надодалъ своими просьбами не безъ надежды получить что нибудь существенное. Я уже не могъ добиться отъ него частной аудіенціи во все время моихъ посщеній и не имлъ духа разочаровать Страпа, который съ такимъ нетерпніемъ ожидалъ добрыхъ встей, что, при каждомъ моемъ возвращеніи домой, пожиралъ меня глазами.

Видя наконецъ, что у меня остается только одна гинея, я долженъ былъ сознаться ему въ моихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, хотя и старался подсластить пилюлю, повторяя ему увренія моего патрона. Но эти общанія не имли силы поддержать духъ моего друга, который, узнавъ о жалкомъ положеніи моихъ финансовъ, вскричалъ въ ужас: ‘Что же мы будемъ длать, Боже мой.’ Чтобы утшить его, я говорилъ, что многіе изъ моихъ знакомыхъ, находясь еще въ худшихъ обстоятельствахъ, живутъ джентльменами, что, благодаря Бога, мы еще не надлали долговъ, и предложилъ ему заложить шпагу, выложенную золотомъ и положиться на меня. Это предложеніе было, какъ острый ножъ, бдному Сграпу, хотя и питавшему ко мн неограниченную привязанность, но все таки не забывшему своихъ экономическихъ убжденій, сообразныхъ его образованію, однако онъ тотчасъ повиновался и добылъ за шпагу семь гиней. Это вспомоществованіе обрадовало меня такъ, какъ будто у меня было въ банк пятьсотъ фунт. стерл., потому что въ это время я уже такъ привыкъ отгонять всякую заботу, что не думалъ о завтрашнемъ дн. Теперь же нужда была ко мн ближе, чмъ я воображалъ. Мой хозяинъ, имя нужду въ деньгахъ, напомнилъ мн, что я ему долженъ пять гиней за квартиру, хотя мн трудно было выдать такую сумму денегъ, но гордость заставила меня уплатить ихъ. Я это сдлалъ съ приличною важностью, говоря съ презрніемъ, что вроятно ему хочется, чтобы я съхалъ съ квартиры. Страпъ же, зная мои обстоятельства, ломалъ въ тихомолку руки, кусалъ губы и пожелтлъ отъ отчаянія. Не смотря на выказываемое мн равнодушіе, требованіе хозяина сильно огорчило меня и, удовлетворивъ его, я поспшилъ забыться въ обществ и заглушить мою горесть виномъ и разговорами.

Посл обда мы, по обыкновенію, собрались въ кофейн, откуда отправились въ трактиръ, гд, вмсто того, чтобы раздлять веселье моихъ товарищей, я обижался ихъ смхомъ, какъ окаянная душа въ аду раздражается видомъ неба. Напрасно я глоталъ вино стаканъ за стаканомъ, оно потеряло свое вліяніе на меня и не только не развеселило меня, но даже не придавало наклонности ко сну. Вантеръ замтилъ мое безпокойство и при выход упрекалъ меня въ томъ, что я упалъ духомъ отъ неудачи у такого подлеца, какъ Струтвелль. Я говорилъ ему, что отъ того, что Струтвелль подлецъ, мн ничуть не легче, и что скучаю я потому, что мои финансы истощились и что у меня всего за душой дв гинеи. ‘Только то?’ вскричалъ онъ, и уврилъ меня, что въ этомъ город легко можно жить безъ денегъ. Я изъявилъ желаніе узнать этотъ способъ. Тогда онъ безъ всякихъ объясненій, просилъ, меня слдовать за нимъ, и повелъ меня въ домъ стоявшій на Ковенгардской площади. Войдя туда, мы отдали свои шпаги суровому малому, потребовавшему ихъ при вход и, поднявшись во второй этажъ, очутились въ комнат, наполненной народомъ. Вс они стояли вокругъ игорныхъ столовъ, заваленныхъ золотомъ и серебромъ.

Мой товарищъ объявилъ мн, что это зданіе принадлежитъ шотландскому лорду, воспользовавшемуся своимъ званіемъ пера и открывшему игорный домъ, съ котораго онъ получаетъ порядочный доходъ. Онъ тутже объяснилъ мн разницу между банкометомъ и понтирующими, описавъ первыхъ старыми плутами, а вторыхъ ихъ жертвою. Дале онъ мн совтовалъ испытать счастье за столомъ, гд лежало серебро, ставя по одной крон на карту. Но прежде чмъ приняться за игру я осмотрлъ присутствующихъ и мн представилась такая группа разбойничьихъ физіономій, что у меня всталъ волосъ дыбомъ! Я сообщилъ свои замчанія Вантеру, намекнувшему мн, что большая часть изъ нихъ были воры, герои большихъ дорогъ и ученики ремесленниковъ, растратившихъ деньги хозяина и надящихся здсь однимъ ударомъ пополнить недостатокъ. Этотъ отчетъ не доставилъ мн храбрости рискнуть чмъ нибудь изъ изъ моего ничтожнаго капитала. Но наконецъ, но настоянію моего пріятеля, уврявшаго, что тутъ нтъ никакой опасности и что въ комнат находятся люди нанятые съ цлію ршить вс споры между играющими, я рискнулъ шиллингомъ и мене чмъ въ часъ пріобрлъ тридцать. Увлеченный успхомъ, я уже не требовалъ понужденій. Я далъ въ долгъ Вантеру гинею (у него никогда не бывало денегъ) и онъ, поставивъ ее, тотчасъ же проигралъ. Онъ хотлъ занять у меня другую, но, найдя меня глухимъ къ его просьбамъ, ушелъ, разсердившись. Между тмъ я былъ въ выигрыш семь гиней, и моя алчность возрастала. Я перешелъ къ другому столу и сперва поставилъ полгинеи, но при благопріятствующемъ счастьи сталъ самъ метать банкъ и, просидвъ тутъ до утра, выигралъ, посл всхъ перемнъ счастья, 150 гиней.

Считая, что пора удалиться съ моею добычею, я спросилъ неугодно ли кому занять мое мсто и готовился уйти, но сидвшій противъ меня старый гасконецъ, проигравшій мн бездлицу, вскочилъ крича: ‘Restez, restez! if faut donner moi mon revanche!’ Въ это же время сидвшій подл него еврей намекнулъ, что я обязанъ выигрышемъ боле искуству, чмъ счастію, и что онъ часто видлъ, какъ я чистилъ столъ и что моя запись неясна. Это произвело страшный крикъ, особенно между проигравшими. Они стращали меня, что арестуютъ, какъ шулера, ежели я не отдамъ назадъ моего выигрыша. Хотя я былъ далекъ отъ спокойствія при этомъ обвиненіи, но, зная свою невинность, стращалъ жида позвать въ судъ за безчестіе и смло предлагалъ дло на обсужденіе засданія въ Вестминстер. Но они вс, чувствуя за собою кой какіе грхи, не захотли подвергать себя этой опасности, и видя, что меня угрозами не принудишь къ уступк, оставили свои требованія и очистили мн дорогу.

Выходя съ моимъ пріобртеніемъ, я случайно наступилъ на ноту высокому, широкоплечему молодцу съ горбатымъ носомъ, зврскими. глазами, широкими черными бровями, въ черномъ парик и съ надвинутою на глаза шляпою. Онъ стоялъ въ толп, кусая ногти, почувствовавъ же давленіе моей ноги, вскричалъ громкимъ голосомъ: ‘Чортъ возьми! бестія, это за что?’ Я извинялся, говоря, что я не имлъ намренія ушибить его, но чмъ боле я оказывалъ смиренія, тмъ боле онъ шумлъ и требовалъ удовлетворенія, осыпая меня всевозможными ругательствами. Взбшенный, я отплатилъ ему тмъ же, вызывая его сойти на площадь и драться. Но онъ отказался отъ моего предложенія, говоря, что самъ выберетъ время, и отошелъ къ столу, бормоча угрозы, которыхъ я не имлъ охоты слушать. Сойдя внизъ, взявъ шпагу и наградивъ привратника, по обычаю этого заведенія, гинеею, я возвратился домой въ восторг.

Меня встртилъ мой врный слуга, не спавшій всю ночь, съ лицомъ, распухшимъ отъ слезъ. Пойдя за мною въ спальню, онъ остановился, какъ осужденный преступникъ, ожидая услышать, что я растратилъ все до послдняго шиллинга. Я понялъ его мысли и сердито приказалъ ему принести воды умываться. Онъ, не поднимая глазъ, отвчалъ: ‘Но моому мннію, теб надо отдохнуть, такъ какъ ты, вроятно, не спалъ всю ночь.’ ‘Принеси воды!’ закричалъ я на него. Онъ исчезъ, пожимая плечами. Но прежде чмъ онъ усплъ вернуться, я разложилъ на стол мой выигрышъ, такъ что при его вход золото бросилось ему въ глаза. Онъ остановился, какъ вкопанный, и, протирая глаза нсколько разъ, все еще воображалъ, что онъ бредитъ. Наконецъ онъ вскричалъ: ‘Господи, помилуй насъ, откуда это сокровище!’ ‘Все это наше, сказалъ я ему, возьми сколько надобно и выкупи шпагу.’ Онъ приблизился къ столу, останавливаясь и подозрительно поглядывая то на меня, то на деньги и наконецъ спросилъ: ‘Вдь ты пріобрлъ его честнымъ образомъ?’ Чтобы уничтожить его сомннія, я разсказалъ ему о способ, доставившемъ мн ихъ и онъ, выслушавъ меня, въ восторг принялся прыгать по комнат крича: ‘Слава Богу! Слава Богу!’ Я уже начиналъ опасаться, не рехнулся ли онъ отъ быстраго перехода отъ горя къ радости, и попытался его уговаривать, но безъ успха, онъ продолжалъ скакать, не слушая меня. Наконецъ я силою усадилъ его на диванъ и привелъ въ себя.

Не имя желанія спать, я заперъ деньги въ ящикъ и, позавтракавъ, собирался уже выйти, когда служанка хозяина извстила, что меня дожидаетъ внизу какая-то госпожа. Удивленный такимъ извстіемъ, я приказалъ Страпу попросить ее ко мн, и чрезъ минуту увидлъ бдно и грязно одтую молодую женщину. Поклонившись мн разъ десять, она зарыдала, объявивъ мн, что ее зовутъ Гаука. Тутъ только я припомнилъ черты лица бывшей миссъ Лавманъ, первой причины моихъ несчастій. Но смотря на то, что за ея прежнее поведеніе я долженъ бы былъ негодовать на нее, но ея наружность внушила мн жалость. Выразивъ ей свое сожалніе, я попросилъ ее ссть и разсказать, чмъ я могу быть ей полезнымъ. Она бросилась на колни, умоляя меня о прощеніи за ея предательство, едва не стоившее мн жизни, и увряя, что была участницей въ этомъ адскомъ заговор по требованію мужа. Она разсказала мн, что мужъ ея, отвергнутый своимъ отцомъ за женитьбу на ней, и не имя средствъ содержать семейство своимъ жалованьемъ, оставилъ жену въ дом ея отца и отправился съ войсками въ Германію. Тамъ, за трусость въ битв подъ Деттингеномъ, его выгнали изъ службы и съ тхъ поръ о немъ нтъ ни слуху, ни духу. Дале она дала мн понять, что, разсердивъ родителей тмъ, что родила черезъ четыре мсяца посл свадьбы, она была выгнана изъ отеческаго дома съ ребенкомъ, вскор умершимъ, и до сихъ поръ существовала самымъ жалкимъ образомъ, помощію нкоторыхъ знакомыхъ, которью теперь тоже отказались отъ нея. Въ настоящее время, не имя куска хлба, она обратилась ко мн, мене всхъ имющему причины сожалть о ней, надясь на мое великодушіе. Меня сильно тронулъ ея разсказъ и, не имя причины сомнваться въ истин его, я поднялъ ее, охотно простилъ въ прежнихъ преступленіяхъ и общалъ помочь ей по мр возможности.

Со времени моего прізда въ Лондонъ я не былъ у аптекаря, зная, что мн не было возможности оправдать себя. Правда, Страпъ старался доказать мою невинность своему пріятелю, школьному учителю, но не имлъ успха въ своемъ предпріятіи, мистеръ Конкордансъ отказалъ даже ему отъ своего дома за то, что онъ не хотлъ разстаться со мною. Въ такомъ положеніи длъ я сообразилъ, что теперь мн представляется случай доказать свою невинность, а потому потребовалъ отъ мистриссъ Гаука, чтобы она прежде оправдала меня, объяснивъ, въ присутствіи судьи и подъ присягою, свой злодйскій заговоръ противъ меня, и тогда уже я соглашался оказать ей помощь, а не ране. По исполненіи ею требуемаго, я далъ ей пять гиней, получивъ ихъ, она едва врила своимъ глазамъ и готова была боготворить меня. Это объясненіе, подписанное ея рукой, я отослалъ запечатаннымъ къ ея отцу, и онъ, обдумывая и припоминая обстоятельства моего обвиненія, убдился въ моей невинности. На другой день онъ явился ко мн въ сопровожденіи своего пріятеля мистера Конкорданса, которому уже сообщилъ о моей невинности. Посл долгаго привтствія мистеръ Лавманъ началъ длинное извиненіе, но я скоро прервалъ его, говоря, что, напротивъ, я ему обязанъ за его снисхожденіе ко мн, въ то время, когда вс улики были противъ меня. Мистеръ Конкордансъ, воображая, что теперь настала его очередь говорить, замтилъ, что, вроятно, мистеръ Рендомъ слишкомъ уменъ, чтобы сердиться за ихъ поступки, которью въ то время были приличны всякому честному и благородному человку. ‘Увряю васъ, мистеръ Рендомъ, сказалъ онъ, что никто не радуется боле меня вашему оправданію, и также, какъ извстіе о вашемъ несчастіи поразило мои внутренности, точно такъ теперь ваше оправданіе заставляетъ дрожать отъ радости мою грудь.’

Я поблагодарилъ ихъ за участіе, прося разуврить также нкоторыхъ знакомыхъ, слишкомъ строго меня осуждавшихъ, и, угостивъ ихъ виномъ, описалъ мистеру Лавмаеу жалкое положеніе его дочери. Я съ такимъ жаромъ убждалъ его помочь ей, что онъ ршился положить ей небольшое годовое содержаніе, но взять ее къ себ въ домъ никакъ не согласился, говоря, что раздраженная мать ея не хочетъ ее видть.

LI.

Окончивъ это дло къ своему удовольствію, я успокоился, и, смотря на игорный домъ, какъ на врный источникъ джентльмена въ нужд, развеселился совершенно. Но смотря на то, что мое платье было еще совершенно ново, я ршился купить другое, воображая, что вс уже знакомы съ моимъ гардеробомъ. Съ этою цлью я продалъ большую часть моей одежды покупщику стараго платья изъ Монмутстрита за полцны и купилъ на полученныя деньги дв новыя пары. Не надясь возвратить часовъ, такъ глупо отданныхъ Струтвеллю, я купилъ простенькія золотыя. Однако я продолжалъ посщать выходы Струтвелля до тхъ поръ, пока не ухалъ посланникъ, самъ выбравшій себ секретаря. Тутъ я уже считалъ себя въ прав ругать моего покровителя и написалъ ему дерзкое письмо, въ которомъ упрекалъ его въ безстыдств. Съ Страддлемъ я еще мене церемонился и бранилъ его за рекомендацію Струтвеллю, человку безчестному во всхъ отношеніяхъ. Онъ притворился взбшеннымъ моею дерзостью, толковалъ о своемъ званіи и чести и сталъ длать сравненія, которыя показались мн такъ обидными, что я потребовалъ объясненія. Онъ же быль на столько низокъ, что извинился въ своей необдуманности. Однимъ словомъ, поведеніе его внушило мн такое омерзеніе, что я не хотлъ имть съ нимъ дла.

Въ это время Вантеръ, замтивъ удивительную перемну въ моей наружности и расположеніи духа, сталъ вывдывать причину ея. Я не почелъ за нужное сказать ему правды, опасаясь, чтобы онъ не потребовалъ отъ меня денегъ, подъ предлогомъ, что доставилъ мн средства о, ихъ пріобртенію. Я сообщилъ ему, что получилъ небольшое вспомоществованіе отъ родственника, живущаго въ провинціи и общавшаго похлопотать о доставленіи мн мста, которое бы доставило мн средства жить.

— Въ такомъ случа, сказалъ Вантеръ, не хочешь ли ты немного пожертвовать своимъ самолюбіемъ, и испытать другое средство къ пріобртенію капитала. У меня есть родственница, отправляющаяся на будущей недл въ Батъ съ дочерью, которая, будучи хворою и слабаго сложенія, хочетъ пить воды. Ея отецъ богатый турецкій купецъ, съ годъ тому назадъ уморъ, оставивъ ей капиталъ въ двадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ подъ опекою ея матери, моей родственницы. Я бы и самъ былъ не прочь жениться на двушк, но между мною и старухой произошла ссора. Надо теб сказать, что, нсколько времени тому назадъ, я занялъ у ней небольшую сумму денегъ, и какъ видно, съ общаніемъ уплатить въ срокъ. Но не получая ожидаемыхъ изъ провинціи денегъ, я пропустилъ его, она же написала мн грубое письмо, стращая меня арестомъ въ случа неуплаты. Задтый за живое этимъ поступкомъ, я отвтилъ ей довольно дерзко и такъ ее взбсилъ этимъ, что она дйствительно выхлопотала позволеніе посадить меня въ тюрьму. Видя, что дло плохо, я занялъ у пріятеля и, уплативъ долгъ, отправился къ ней на квартиру и обругалъ ее порядочно. Она, въ свою очередь, не уступила мн. За нее вступился ея маленькій уродецъ и съ такою ядовитостью и быстротою въ язык, что я поспшилъ убраться, сопровождаемый потоками эпитетовъ, изъ которыхъ ясно увидлъ, что мн нечего отъ нихъ ожидать. Такъ какъ он об совершенно незнакомы съ жизнію, то двчонка, вроятно, попадетъ въ руки какому-нибудь подлецу въ Бат, ежели я не позабочусь о ней. Ты же обладаешь порядочною наружностію и можешь прикинуться настоящимъ квакеромъ. И ежели ты дашь мн вексель въ пять сотъ фунт. стерл. съ обязательствомъ уплатить чрезъ шесть мсяцевъ посл свадьбы, то я дамъ теб сродства прибрать къ рукамъ мою родственницу, не смотря ни на какую оппозицію.

Это предложеніе было слишкомъ выгоднымъ, чтобы отказаться отъ него. Мы тотчасъ же написали вексель и заявили его у нотаріуса. Вантеръ далъ мн знать въ какое время и въ какой карет подутъ дамы, я, занявъ мсто въ ней же и нанявъ Страпу, восхищенному нашимъ планомъ, лошадь, похалъ въ Батъ.

Когда мы выхали, то было еще темно, и я не могъ видть лица миссъ Снапперъ (такъ звали мою суженую) и числа своихъ спутниковъ, но, судя по затрудненію, съ которымъ я отыскалъ себ мсто, карета должна была быть полна.— Первыя пять минутъ царствовало глубокое молчаніе, но вдругъ карета покачнулась на одну сторону и кто-то громкимъ голосомъ закричалъ: ‘направо, налво, смыкай ряды! штъ!’ По восклицанію и по тону, съ которыми, оно было произнесено, я тотчасъ призналъ говорившаго за питомца Марса. Мой vis—vis также высказалъ свою профессію не мене характеристическою рчью, говоря, что намъ надлежало увриться въ своей безопасности прежде, нежели мы были введены во владніе движимостію. Эти дв плоскія остроты не имли однако желаемаго дйствія. Мы молчали по прежнему. Наконецъ рубака, соскучившись молчаніемъ, сдлалъ новую попытку завязать разговоръ, клянясь, что попалъ въ митингъ квакеровъ {Квакеры на митингахъ сидятъ не говоря ни слова до тхъ поръ, пока, какъ они говорятъ, кого нибудь изъ нихъ не заставитъ говорить накое-то вдохновеніе свыше, т. е. spirit moves hein.}. ‘И мн кажется, что такъ, пропищалъ женскій голосъ съ лвой отъ меня стороны, потому что вдохновеніе глупости начинаетъ проявляться.’ ‘Ну такъ пусть оно и покажется на свтъ, сударыня.’

‘Въ этомъ случа вы не нуждаетесь въ помощи повивальной бабки,’ продолжала леди. ‘Чортъ возьми! мужчин нельзя и поговорить съ женщиною, безъ того, чтобъ она ни приплела въ разговоръ бабку’ воскликнулъ военный. ‘Правда, сэръ, замтила дама, мн ужасно хочется скоре освободиться отъ бремени.’ ‘Отъ какого сударыня бремени, отъ мыши разв?’ ‘Нтъ, сэръ, хочу освободиться отъ дурака.’ ‘А давно ли вы его носите?’ ‘Съ полчаса.’ ‘Клянусь Богомъ, сударыня, вы острите!’ ‘Я бы желала отплатить вамъ такимъ же комплиментомъ, но, право, не могу.’ ‘Чортъ возьми! я перестаю’ сказалъ онъ. ‘Скоро же вы истощились.’ Рубака не нашелся, что отвчать на это, адвокатъ совтовалъ ему окончить тяжбу, а серьезная дама, сидвшая подл острившей, выговаривала ей за разговоръ съ чужими людьми. Этотъ выговоръ, въ которомъ я услыхалъ слова: ‘мое дитя,’ убдилъ меня, что острившая была миссъ Снапперъ и я ршился вести себя сообразно полученному о ней понятію. Рубака же, испытавъ неудачу въ первой попытк, перемнялъ предметъ разговора и началъ хвастать своими подвигами. ‘Да, сударыня,’ говорилъ онъ, ‘я въ свое время наградилъ многихъ свинцомъ и самъ часто получалъ его — я быль раненъ подъ Деттингеномъ въ плечо изъ пистолета, гд — но что объ этомъ говорить — гд, клянусь Богомъ: не будь меня — но зачмъ говорить объ этомъ, терпть не могу хвастаться, чортъ возьми!’ Съ этимъ словомъ онъ принялся насвистывать какую-то арію и, затмъ, обратясь къ адвокату, сказалъ: ‘не правда ли, что вы бы сочли за сущую несправедливость, еслибы не получили никакого повышенія за то, что съ опасностью для вашей жизни вы воротили бы знамя, потерянное въ битв полкомъ? Я не хочу называть никого по имени! но скажу вотъ что — мушкатеръ французской гвардіи отнял и знамя у корнета извстнаго полка и уже летлъ съ нимъ во весь духъ на своей лошади, но видя это, чортъ возьми! я схватилъ ружье убитаго и будь проклятъ! убилъ подъ мушкатеромъ лошадь…. онъ, выбравшись изъ подъ нея, напалъ на меня, но я его проткнулъ штыкомъ, ей-Богу! Къ нему на помощь прибжалъ его товарищъ и выстрлилъ мн въ плечо, а другой ударилъ меня по голов прикладомъ карабина, но чортъ возьми! это ничего не значило. Я убилъ одного, обратилъ другаго въ бгство и отнесъ знамя къ своимъ. Но лучше всего было то, что подлецъ корнетъ, по трусости потерявшій знамя, увидвъ его у меня, потребовалъ его передъ всмъ фронтомъ. ‘Ей ты, чортовъ сынъ! гд ты взялъ мое знамя?’ кричалъ онъ. ‘А гд ты его потерялъ, чортъ тебя возьми?’ отвчалъ я. ‘Это не твое дло, гд я его потерялъ, а теперь я возьму его, клянусь Богомъ!’ ‘Будь я проклятъ! ежели ты его получишь прежде, чмъ я сдамъ генералу’ и дйствительно посл сраженія я отнесъ его въ главную квартиру и сдалъ его лорду Стэру, общавшему наградить меня, но не смотря на то, я все еще лейтенантъ, будь я проклятъ!’

По окончаніи его разсказа адвокатъ сказалъ, что его слдовало бы наградить по заслугамъ, и замтилъ, что за трудъ должна быть всегда соразмрная плата, потомъ онъ спросилъ: при свидтел ли было дано общаніе, потому что въ такомъ случа по закону можно принудить генерала къ исполненію онаго.

Но смотря на эти попытки поддержать разговоръ, онъ вроятно снова прекратился бы, еслибы лейтенантъ не предложилъ обществу спть псню. Принявъ нашо молчаніе за согласіе, онъ началъ коверкать псню, бывшую тогда въ мод. Но окончаніи ея, онъ спросилъ у миссъ Снапперъ, какъ ей нравится пніе? ‘Пніе и слова одинаковаго достоинства’, отвчала она. ‘Когда такъ, замтилъ военный, то я буду это считать великою похвалою, чортъ возьми! потому что вс говорятъ, что слова очень хороши’ ‘Можетъ быть это и правда, но они выше моего понятія.’ ‘Я не обязанъ, сударыня, снабжать васъ способностію понимать, будь я проклятъ! Нтъ, и не обязанъ даже говорить съ толкомъ. Да будутъ прокляты мои глаза! Я буду говорить такъ, какъ хочу….’ Этимъ споръ окончился.

LII.

Между тмъ поднявшееся солнце освтило лица моихъ спутниковъ и я съ удовольствіемъ замтилъ, что моя суженая не такъ была безобразна, какъ ее описывалъ Вантеръ. Ея голова походила на топоръ, а лицо на лезвее, но она была свжа и въ черныхъ глазахъ ея было много живости. Правда, спина ея украшалась горбомъ, но я не обращалъ на это вниманія и почелъ бы себя счастливымъ взять двадцать тысячъ фунт. стерл. съ придачею такой жены. Въ слдствіе этого я принялся разсуждать о средствахъ одержать побду надъ нею и такъ увлокся своими мечтами, что забылъ о существованіи своихъ спутниковъ. Между тмъ разговоръ продолжался между сыномъ Марса, законникомъ и предметомъ моихъ надеждъ. Наконецъ завелся споръ, окончившійся закладомъ, споръ этотъ былъ представленъ мн на разршеніе, но я не слыхалъ ни спора, ни вопросовъ спорившихся. Обиженный моимъ невниманіемъ, рубака клялся, что я или глухъ или нмъ и что я не въ состояніи сказать: Bo to a goose {Т. е. неумющій сказать умнаго слова, и слово въ слово: сказать гусю бо или звать гусей съ крикомъ бо.}. Очнувшись при этомъ замчаніи, я уставилъ на него глаза и машинально произнесь слово: bo! При этомъ онъ сдвинулъ шляпу на бокъ и закричалъ на меня: ‘чортъ возьми, сэръ, что вы подъ этимъ подразумваете?’ Отвтъ мой предупредила миссъ, объяснившая капитану, что я этимъ хотлъ доказать, что съумю сказать бо гусю и отъ души смялась моей лаконической острот. Но ея объясненіе и веселость не успокоили его гнва, разразразившагося многими солдатскими выраженіями, какъ-то: ‘Будь я проклятъ! не понимаю этихъ вольностей — я джентльменъ и имю почетное званіе — чортъ возьми! слдовало бы натянуть носъ кой кому за дерзость.’ Признавъ его давно, уже по его хвастливости, за осла во львиной шкур, я думалъ смирить его, нахмуривъ брови, но это не оправдало моихъ ожиданій, онъ еще боле обидлся, говоря, что считаетъ ни во что мои грозные взгляды и уврялъ, что не боится никого. Миссъ Снапперъ выразила свое удовольствіе, что находится въ обществ человка, способнаго защитить насъ отъ нападенія разбойниковъ во время пути. ‘Въ этомъ отношеніи вы можете быть совершенно спокойны, сударыня, отвчалъ офицеръ, у меня есть съ собою пара пистолетовъ (вотъ они), взятые отъ убитаго мною офицера въ Деттингенской битв. Они заряжены двойнымъ зарядомъ и если кто нибудь вздумаетъ васъ ограбить при мн, то ‘чортъ возьми!’ При слов пистолеты, сидвшая въ углу и молчавшая до сего времени чопорная дама выразила удивленіе, что встрчаетъ такихъ грубыхъ людей, которые ршаются показывать оружіе при дамахъ. ‘Послушайте, сударыня, продолжалъ рубака, ежели видъ пистолетовъ такъ васъ пугаетъ, то каково же вамъ будетъ при выстрлахъ?’ Она ему отвтила, что если бы она была уврена, что онъ будетъ на столько неучтивъ, что начнетъ стрлять въ ея присутствіи, даже въ случа опасности, то она вышла бы изъ кареты и пшкомъ дошла бы до первой деревни. Но тутъ вступилась моя Дульцинея, говоря, что не только не видитъ причины обижаться, но что весьма довольна обществомъ человка, который въ состояніи защитить ее отъ грабительства. Чопорная дама, бросивъ на миссъ взглядъ полный презрнія, замтила, что почти всегда т боятся быть ограбленнымъ, которые ничего не имютъ. Но этимъ намекомъ она задла старую леди, которая отвчала, что не худо бы людямъ сперва хорошенько справиться о состояніи другихъ и потомъ уже говорить, а иначе они могутъ попастся въ просакъ и быть смшными. Дочь же ея объявила, что о богатств она спорить не хочетъ, но что ежели леди, настаивающая на томъ, чтобы не оказать сопротивленія разбойнику, согласится уплатить всмъ за потерю имущества, то она первая будетъ просить джентльменовъ не сопротивляться въ случа нападенія. На это предложеніе деликатная леди отвтила только презрительною миною. Я былъ очень доволенъ характеромъ моей суженой и желалъ имть случай выказать передъ нею свою храбрость, которая могла бы заинтересовать меня въ ея глазахъ. Въ это время Страпъ вдругъ подскакалъ къ дверцамъ кареты и съ ужасомъ объявилъ, что изъ кустовъ выхали два всадника, и они дутъ на насъ.

При этомъ извстіи, мистриссъ Снпперъ начала кричать, дочь ея поблднла, чопорная дама приготовила уже кошелекъ, а адвокатъ стучалъ отъ страха зубами, бормоча: ‘Это ничего — мы потянемъ въ судъ все графство и получимъ вознагражденіе.’ Капитанъ явно смшался,— а я, приказавъ кучеру остановиться, выскочилъ изъ кареты и приглашалъ воина слдовать за мною. Но, видя что онъ не ршался, я взялъ его пистолеты и, передавъ ихъ смутившемуся и дрожащему Страпу, слъ на лошадь. Вынувъ изъ чушекъ свои пистолеты, (какъ боле надежные) я взвелъ курки, и похалъ на встрчу приближавшимся разбойникамъ. Они же, видя двухъ вооруженныхъ людей, одного на лошади, другаго пшкомъ готовыми имъ сопротивляться, остановились, потомъ, объхавъ вокругъ насъ два раза, пустились галопомъ въ обратный путь.

Въ это время подъхалъ верхомъ слуга какого то барина. Я предложилъ ему крону, ежели онъ поможетъ мн преслдовать грабителей. Онъ съ радостью согласился и, тогда вручивъ ему пистолеты офицера, я пустился въ погоню за хищниками, которые, надясь на своихъ лошадей, остановились и, выстрливъ по насъ, продолжали бгство. Мы гнались за ними, но такъ какъ ихъ лошади были лучше нашихъ, то, вроятно, мы не имли бы успха, еслибы у одного изъ нихъ лошадь но оступилась, перебросивъ своего всадника черезъ голову. Паденіе лишило его чувствъ, и мы связали его безъ сопротивленія, а товарищъ его спасся бгствомъ, не обращая вниманія на несчастіе своего сообщника.

Мы едва успли отнять у него оружіе и связать ему руки, какъ онъ очнулся и, видя себя связаннымъ, прикинулся удивленнымъ, спрашивая, по какому праву мы обходимся такъ съ джентльменомъ и стращалъ насъ судомъ за грабительство. Между тмъ къ намъ подошелъ Страпъ съ толпою людей, вооруженныхъ дубьемъ и дрекольемъ. Между ними находился фермеръ, который, увидвъ пора, закричалъ:

— Вотъ этотъ молодецъ отнялъ съ часъ тому назадъ у меня двадцать фунт. стер.

Разбойника тотчасъ же обыскали, и нашли упомянутыя деньги. Посл этого его сдали на руки констаблю, который отвелъ его въ Гунсловъ. Отдавъ лакею общанное, я и Страпъ возвратились къ карет, гд нашли офицера и адвоката оттирающими виски и подставляющими спиртъ подъ носъ чопорной дамы, упавшей въ обморокъ при выстрлахъ.

Миссъ Снапперъ, видвшая все изъ кареты, хвалила мое поведеніе и выразила свое удовольствіе, что я воротился невредимъ. Мать ея также благодарила меня, адвокатъ уврялъ меня, что я имю право требовать сорока. фунт. стор. въ награду за поимку вора. Рубака съ замшательствомъ, происходившемъ отъ борьбы нахальства, съ стыдомъ, замтилъ, что не спши я такъ выйти изъ кареты, онъ бы захватилъ обоихъ разбойниковъ безъ шума.

— Я въ этихъ случаяхъ всегда хладнокровенъ, сказалъ онъ,

— Это и видно было по вашей дрожи,— замтила миссъ.

— Смерть и проклятіе!— вскричалъ храбреца.,— вашъ полъ защищаетъ васъ сударыня, а скажи мн это мущина, ему не долго пришлось бы жить. Тутъ, устремивъ глаза на меня, онъ спросилъ, видлъ ли я, что онъ дрожалъ?

— Видлъ,— отвчалъ я.

— Чортъ возьми!— не сомнваетесь ли вы, сэръ, въ моей храбрости?

— И очень!

Этотъ отвтъ совершенно сбилъ его съ толку. Онъ грозно посмотрлъ на меня бормоча: ‘Ого! хорошо — я найду время.’ Я выразилъ ему свое презрніе, оттопыривъ щеку языкомъ, и это его такъ сконфузило, что онъ молчалъ во всю остальную дорогу.

Чувствительная дама, придя въ себя и подкрпившись виномъ, начала жаловаться, говоря, что она не можетъ понять какъ благородный джентльменъ, изъ за нсколькихъ жалкихъ монетъ, можетъ подвергать порядочныхъ людей такимъ непріятностямъ, и удивлялась, что находятся женщины, отзывающіяся съ похвалою о подобномъ грубомъ и зврскомъ поступк. Она также клялась, что никогда боле не ршится здить въ почтовой карет, ежели только будетъ имть возможность нанять частный экипажъ.

Посл этого, и заговорилъ съ своею суженою, которая тмъ охотне отвчала мн, что первое впечатлніе, произведенное на нее моей разсяностью, было не очень выгодно. Я бы остался доволенъ живостью ея ума, еслибы она боле подчиняла свое воображеніе разсудку, но она имла такую способность говорить безъ умолка, что я ужасался при мысли имть ежеминутно подл себя такую трещотку! Но съ другой стороны обладаніе двадцатью тысячами капитала представляло такую прелесть, что я забылъ ея несовершенства и старался всми силами ей понравиться. Заботливая ея мать однако зорко слдила за нею и, не смотря на всю свою любезность ко мн, часто останавливала нашъ разговоръ, журя свою дочь за свободу обращенія съ незнакомыми людьми и уговаривая ее меньше говорить и больше думать. Не имя возможность боле говорить, мы стали передавать мысли глазами и я нашолъ, что молодая миссъ была очень искусна въ этомъ. Одними, словомъ, я видлъ, что ей надола опека матери и что мн легко будетъ ниспровергнуть авторитетъ этой послдней.

Когда мы остановились для завтрака, то я помогъ выйти изъ кареты какъ дочери, такъ и матери. Он потребовали въ гостинниц особенную комнату и пили чай одн. При ихъ уход, я замтилъ у миссъ еще новый недостатокъ. Она была кривобокая, фигура ея походила на латинскую букву S такъ что ея походка напоминала мн ползущаго рака. Чопорная дама избрала себ въ собесдники капитана и заказала завтракъ на двоихъ, также отдльно. Мн же пришлось наслаждаться обществомъ адвоката. Меня огорчила нелюбезность мистрисъ Снапперъ и мн казалось, что она не оказываетъ мн должнаго вниманія, а мой собесдникъ уврялъ, что уже двадцать лтъ здитъ въ общественныхъ каретахъ и не разу не видлъ такого нарушенія обычая. Но боле всего меня занимала любезность чопорной дамы съ капитаномъ и я спросилъ моего спутника, не знаетъ ли онъ какое изъ качествъ воина обворожило ее? Онъ съ насмшкою отвчалъ: ‘Я думаю, что леди считаетъ его за законника и желаетъ, чтобы онъ ей сдлалъ дарственную запись.’ Посмявшись его острот, мы продолжали разговаривать о нашихъ спутникахъ, онъ долго забавлялъ меня шутками на ихъ счетъ и между прочимъ сожаллъ, что молодая двушка навьючена такимъ неблаговиднымъ грузомъ.

Позавтракавъ и расплатившись по счету, мы сли въ карету и, давъ кучеру пол-шиллинга, заставили его отомстить за насъ прочимъ пассажирамъ тмъ, что онъ сталъ ихъ торопить, не давая имъ окончить завтрака. Первыми явились мать и дочь, которыя, подойдя къ карет, должны были просить кучера помочь имъ влзть, потому что мы согласились съ адвокатомъ не трогаться съ мста. Вскор явился и капитанъ, раскраснвшійся и вспотвшій, какъ будто онъ бжалъ отъ непріятеля верстъ двнадцать, въ слдъ за нимъ явилась и чопорная дама также съ признаками безпорядка въ одежд. Подсадивъ ее, онъ вошелъ въ карету, бормоча проклятія на кучера за его торопливость. Адвокатъ утшалъ его, говоря, что ежели онъ не усплъ окончить своего процесса изъ-за вмшательства возницы, то онъ можетъ довести его до счастливаго исхода на слдующей станціи.

Это послднее выраженіе обидло даму и она сказала: ‘что будь она мужчиной, то заставила бы его раскаяться въ его дерзости.’ При этомъ замчаніи капитанъ счелъ за нужное вступиться за леди и общалъ обрубить адвокату уши, ежели онъ позволитъ себ, впередъ такую вольность. Бдный законникъ попросилъ извиненія, и замолчалъ.

LIII.

Между тмъ во мн происходила жестокая борьба гордости и корыстолюбія. Первая представляла миссъ Снапперъ нестоющею моего вниманія, а второе заставляло меня ухаживать за нею, воображеніе мое поперемнно рисовало мн то хорошую, то худую сторону этого брака. Но, наконецъ, разсудокъ убдилъ меня стремиться къ достиженію его всми возможными средствами. Мн показалось, что миссъ безпокоило мое молчаніе и что она объясняла его моимъ неудовольствіемъ на поступки ея матери, да и эта послдняя не могла не замтить этого. Я ршился оказывать свое невниманіе старух, давъ понять дочери мое расположеніе къ ней. На мои взгляды она отвчала взорами сочувствія и одобренія, но, подумавъ, что весь мой будущій успха, будетъ зависть отъ моихъ съ нею свиданій, которыя могутъ представиться только съ позволенія ея матери, я разсудилъ за лучшее поддлаться къ ней съ тмъ, чтобы получить приглашеніе посщать ихъ въ Бат. Случай помогъ мн оказать ей услугу, такъ что она изъ учтивости не могла не пригласить меня.

Остановившись въ гостинниц для обда, мы узнали, что вс припасы употреблены были содержателемъ ея на приготовленіе обда прозжавшему вельмож и что намъ нельзя ничего достать. Однако я, угостивъ трактирщика виномъ, уговорилъ его уступить мн пару курицъ и кусокъ ветчины, которыя и послалъ отъ себя дамамъ. Они приняли съ благодарностію мою посылку, прося меня доставить имъ удовольствіе отобдать съ ними. За обдомъ я такъ заинтересовалъ старуху, что она просила меня извщать ее въ Бат. Пока мы обдали, чопорная дама отыскала своего мужа въ камердинер пріхавшаго вельможи. Она представила ему капитана, какъ человка заботившагося о ней во время вояжа, и мужъ пригласилъ его къ обду. Бдный же адвокатъ обратился съ просьбою ко мн и чрезъ мое посредничество присоединился къ нашему обществу. Пообдавъ и потолковавъ о жеманной дам, капитан и снисходительномъ ея муж, я заплатилъ за обдъ, и мы снова услись въ карету.

Все остальное время дороги съ нами не случилось ничего особеннаго. Мы прибыли въ Батъ на другой день. Я проводилъ дамъ до дому ихъ родственницы, гд он думали остановиться, переночевалъ въ гостинниц, а на другой день нанялъ себ квартиру.

Утро я провелъ, осматривая вс достопримчательности города въ сообществ джентльмена, къ которому я имлъ письмо отъ Вантера. Вечеромъ я зашелъ къ своимъ вчерашнимъ спутницамъ и нашелъ миссъ разстроенною отъ дороги. Он, предвидя, что имъ понадобится какой нибудь знакомый мужчина, чтобы сопровождать ихъ при ихъ выздахъ, приняли меня очень ласково, и съ позволенія матери я предложилъ сопровождать ихъ завтра въ Лонгорумъ.

Но едва только мы вошли туда, какъ взоры всхъ обратились на насъ, а за тмъ послышался шопотъ, сопровождаемый такими презрительными взглядами, что я совершенно растерялся. Я постарался не вести моихъ дамъ, а просто слдовалъ за ними къ незанятымъ стульямъ, гд моя суженая, усадивъ мать, сла сама съ величайшимъ спокойствіемъ, не смотря на неучтивыя насмшки окружающихъ. Знаменитый щеголь мистеръ Нашъ, постоянный поститель и распорядитель всхъ увеселеній на этихъ водахъ, видя расположеніе умовъ общества, вздумалъ угодить ему и поднять на смхъ мою суженую. Съ этою цлію, подойдя къ намъ съ разными ужимками, онъ спросилъ мою даму, не знаетъ ли она, какъ звали собаку Товита. Меня до того взбсила эта дерзость, что я уже готовился поподчивать его пинкомъ, какъ меня предупредила миссъ Снапперъ, отвтивъ ему: ‘Ее звали Нашъ, и она была предерзкая собака.’ Этотъ отвтъ, такъ кстати сказанный, обратилъ всеобщій смхъ на дерзкаго и совершенно сбилъ его съ толку, такъ что, не зная куда дваться, онъ нюхалъ табакъ и, принужденно улыбаясь, исчезъ. Вс стали превозносить до небесъ остроту моей дамы и искали ея знакомства.

Это обстоятельство, доставившее мн сначала большое удовольствіе, сильно потомъ обезпокоило меня, Я понималъ, что чмъ боле будетъ за ней ухаживать людей порядочныхъ, тмъ трудне мн будетъ добиться цла. И мои опасенія были основательны. Въ этотъ же вечеръ я замтилъ, что она увлеклась всеобщими похвалами, и хотя ея обращеніе со мною не измнилось, но я предвидлъ, что какъ скоро ея состояніе сдлается извстнымъ, то ее окружитъ рой обожателей, изъ которыхъ боле ловкій и боле богатый можетъ затмить меня. Въ слдствіе этого, я ршила, не терять времени и однажды вечеромъ, пользуясь отсутствіемъ матери, объяснился ей въ любви. Миссъ покраснла и съ благосклоннымъ видомъ упрекала меня въ моемъ поступк, говоря, что мы еще такъ недавно знакомы, и просила меня не давать боле подобнаго повода къ прекращенію нашего знакомства. Это нсколько охладило мой жарэ, но упрекъ, былъ сдланъ съ такою добротою, что я не могъ сердиться. Приходъ ея матери вывелъ меня изъ затруднительнаго положенія, но я уже не могъ вести разговора съ прежнею живостію, что касается до миссъ, то она совершенно молчала, такъ что мать ея, чтобы какъ нибудь занять насъ предложила партію виста.

Во время игры она мн сообщила, что завтра будетъ балъ, и я тотчасъ же попросиъ, позволенія танцевать съ миссъ. Но она, увривъ меня, что никогда не танцуетъ, изъявила желаніе быть на бал и приняла мое предложеніе сопровождать ее. Я былъ очень доволенъ отказомъ ея на первое мое предложеніе, вовсе не желая подвергать себя непріятному положенію явиться съ нею въ танцахъ.

Посл ужина мы продолжали играть до того времени, пока звота старухи не напомнила мн, что пора расходиться. Придя домой, я обрадовалъ Страпа своими успхами. На другой день, одвшись въ самое лучшее платье, я отправился по уговору на чай къ мистриссъ Снапперъ и, къ своему удовольствію, узналъ, что мать ея страдаетъ зубною болью и ршилась отпустить миссъ со мною. Мы отправились на балъ довольно рано и заняли самыя удобныя мста. Не успли мы посидть тутъ и четверти часа, какъ вошелъ въ залъ господинъ въ зеленомъ костюм, ведя подъ руку молодую даму, въ которой я тотчасъ узналъ обожаемую Нарциссу. Господи! что сдлалось со мною въ эту минуту. Я совершенно забылся, сердце мое билось съ ужасною скоростію, туманъ застилалъ мои глаза, въ ушахъ страшно гудло, я едва не задохся!— Но успокоившись отъ перваго впечатлнія, я началъ рисовать себ тысячу восхитительныхъ плановъ. Я вспоминалъ о ея кротости, доброт и представлялъ въ самомъ яркомъ свт свои собственныя достоинства. Но мое восхищеніе не долго продолжалось. Страхъ, что она уже принадлежитъ кому нибудь другому, уничтожилъ вс мои мечты. Я уже представлялъ ее въ объятіяхъ другаго и на вкъ для меня потерянною. Но представьте мою невыразимую радость, когда въ сопровождавшемъ ея мужчин я узналъ ея брата,

Въ это время она увидала меня, смшалась и вздрогнула. Румянецъ, на мгновеніе покинувшій ея щеки, снова разлился по ея лицу и ше, грудь высоко подымалась отъ внутренняго волненія. Я съ жадностію слдилъ за этими благопріятными для меня признаками и, поймавъ ея взоръ, старался въ моемъ выразить всю силу своей страсти.— Мн показалось, что она одобряла мое чувство, и эта мысль такъ меня обрадовала, что я нсколько разъ порывался броситься къ ней и объясниться, но меня удерживало глубокое уваженіе, которое я всегда питалъ къ ней. Занятый ею, я не могъ поддерживать разговора съ миссъ Снапперъ. Я отвчалъ не въ попадъ на ея вопросы, такъ что она невольно замтила мою разсянность и, обладая способностью наблюдать и слдить за моими взорами, скоро открыла причину моего невниманія. Чтобы удостовриться въ своихъ догадокъ, она завела разговоръ о Нарцисс и, не смотря на мое стараніе скрыть мои чувства, она отгадала ихъ по моему смущенію: тутъ она приняла боле серьезную мину и не говорила ни слова по весь вечеръ. Во всякое другое время это бы испугало меня. Но теперь страсть заставляла меня забыть вс заботы. По уход царицы души моей, я выражалъ такое нетерпніе, что миссъ Снапперъ предложила хать домой и, въ то время какъ я провожалъ ее къ носилкамъ, сказала мн, что она на столько расположена ко мн, что не хочетъ доле меня мучить.

Я представился непонимающимъ ея намека и, доведя ее до дома, простился съ нею. Возвратясь домой, я передалъ свою радость Страпу, который не очень былъ ею доволенъ, говоря, что синица въ рук лучше лебедя въ мор.— Но во всякомъ случа, продолжалъ онъ, ты знаешь лучше меня какъ поступать.

На другой день, при моемъ выход къ колодцу, я встртился съ какою то дамой, которая, посмотрвъ на меня пристально, вскричала ‘Господи Боже мой, м-ръ Рендомъ’. Всмотрвшись ей въ лицо, я узналъ прежнюю мою любовницу и подругу въ несчастіяхъ, миссъ Вильямсъ.

Я былъ очень обрадованъ, видя эту несчастную женщину въ такихъ, повидимому, хорошихъ обстоятельствахъ и просилъ ее сказать мн, гд бы я могъ съ нею поговорить. Она съ своей стороны была не мене довольна увидвъ меня джентльменомъ и сказала, что не иметъ квартиры, которую могла бы назвать своею, но соглашается идти туда, куда я ей назначу. Узнавъ, что она въ настоящую минуту свободна, я повелъ ея къ себ и тутъ она сообщила мн, что живетъ очень счастливо въ услуженіи у одной двицы, что къ ней она попала по рекомендаціи и посл смерти своей прежней госпожи, къ которой нанялась, благодаря плану, составленному ею еще тогда, какъ мы жили вмст въ Лондон. Она просила меня передать ей обстоятельства моей жизни посл нашей разлуки. Я удовлетворилъ ея любопытству.

По окончаніи моего разсказа, казалось, сильно на нее подйствовавшаго, она съ улыбкою сказала мн, что вроятно теперь пришелъ конецъ моимъ бдствіямъ и что она служитъ именно у Нарциссы, питающей къ ней довріе, и не разъ передавала ей съ большимъ увлеченіемъ исторію Джона Броуна. Миссъ Вильямсъ увряла, что Нарцисса съ удовольствіемъ вспоминала черты его характера и не скрывала своего одобренія его страсти. Я сходилъ съ ума отъ радости при этихъ словахъ, обнималъ миссъ Вильямсъ, называя ее моимъ ангеломъ спасителемъ, сдлалъ столько дурачествъ, что даже если бы она не знала меня прежде, то не могла бы сомнваться въ моей искренности. Какъ только я успокоился, она сообщила мн, что госпожа ея едва только пришла вчера домой, какъ, запершись съ нею въ спальн, съ восторгомъ разсказала ей, что встртила меня на бал. Она говорила, что моя вншность до того измнилась къ лучшему, что не будь мой образъ напечатлвъ въ ея сердц, она никакъ не узнала бы во мн человка, носившаго ливрею ея тетки. И что, судя по выраженію моихъ глазъ, она была уврена, что я еще люблю ее и слдовательно свободенъ.

Моя пріятельница сообщила также мн, что Нарцисса послала ее узнать мое имя и званіе, хотя и была уврена, что я найду случай быть ей представленнымъ. Давно я не испытывалъ подобной радости. Мои умственныя способности были совершенно подавлены ею и я долго не могъ открыть рта. Наконецъ я сталъ умолять миссъ Вильямсъ вести меня къ обожаемому существу, но она остановила мое нетерпніе, объяснивъ мн всю опасность подобнаго поступка.— ‘Какъ ни была благосклонна къ вамъ моя госпожа, но она ни за что не преступитъ законовъ приличія и не только не выкажетъ вамъ своего расположенія, но не допуститъ васъ до объясненія. Я открыла вамъ сообщенное мн, какъ тайну, только потому, что очень уважаю васъ. Но узнай она объ этомъ, и я не только лишусь мста, но и вамъ не удастся видть ее боле’. Я согласился съ справедливостью ея доводовъ, прося ее помогать мн и дать совтъ какъ поступать въ этомъ случа. Мы ршили, что на первый случаи она передастъ Нарцисс мое настоящее имя. Ежели дня черезъ два я не найду случая быть ей представленнымъ, то она передастъ ей отъ меня письмо, сказавъ, что, встртивъ ее, т. е. Вильямсъ, на улиц, я упросилъ ее оказать мн эту услугу и что она согласилась, желая доставить удовольствіе своей госпож.

Я уговорилъ свою старую знакомую остаться завтракать, и тутъ она передала мн, что мой старый соперникъ сэръ Тимоти спился до того, что былъ пораженъ аппоплсксическимъ ударомъ и умеръ мсяцевъ пять тому назадъ, что братъ Нарциссы еще не женатъ, и что ея тетка вздумала, на досаду своему племяннику, выйти замужъ за приходскаго учителя, но что супружеская жизнь ей не посчастливилось. Она заболла изнурительною лихорадкою, за которою послдовала водяная, и для излеченія отъ своего недуга она пріхала въ Батъ пользоваться минеральными водами. Племянница сопровождаетъ ее и ухаживаетъ за нею съ прежнею заботливостью, а племянникъ явился въ Батъ вовсе не изъ привязанности къ тетк, по чтобы наблюдать за сестрою.

Позавтракавъ и назначивъ миссъ Вильямсъ свиданіе на другой день въ назначеномъ мст, я простился съ нею и увдомилъ Страпа обо всемъ ею сказанномъ, къ крайнему его удовольствію.

LIV.

Посл обда я пилъ чай у м-ра Фримана, которому былъ рекомендованъ Вантеромъ, но усплъ я у него просидть и пяти минутъ, какъ явился туда преслдователь лисицъ, братъ Нарциссы, который, какъ оказалось, въ дружескихъ сношеніяхъ съ моимъ пріятелемъ. Сперва я боялся, чтобы онъ не вспомнилъ меня, но опасенія мои скоро разсялись, и я благословлялъ судьбу, давшую намъ случай встртиться. Я надялся, познакомившись съ нимъ, быть приглашеннымъ къ нему въ домъ, и не ошибся въ моихъ ожиданіяхъ. Поговоривъ съ нимъ, я ему очень понравился и онъ сталъ предлагать мн множество ребяческихъ вопросовъ о Франціи и о другихъ странахъ. Потомъ, выпивъ нсколько стакановъ вина, онъ часто пожималъ мн руку, называлъ меня славнымъ малымъ и пригласилъ меня и Фримана на другой день къ обду. Возвратившись домой, я всю ночь не могъ сомкнуть глазъ, воображая себ блаженство, предстоявшее мн завтра. На другой день я отправился на мсто свиданія cъ миссъ Вильямсъ и передалъ ей о своей дружб съ сквайромъ, что очень обрадовало ее. Это извстіе, говорила она, будетъ весьма пріятно Нарцисс, выразившей, не смотря на свое расположеніе къ вамъ, нкоторыя сомннія на счетъ вашего настоящаго положенія и надявшейся, что вы разсете ихъ какимъ нибудь образомъ. Меня обезпокоили эти намеки, потому что я чувствовалъ, что мн трудно будетъ оправдать нкоторые свои поступки. Хотя я никогда не имлъ намренія обманывать женщину, а тмъ боле Нарциссу, выдавая себя за джентльмена съ состояніемъ, но я имлъ претензію на знаніе джентльмена по своему образованію, рожденію и поступкамъ. Миссъ Вильямсъ, утшая меня, говорила, что любящая женщина всегда смотритъ пристрастно на предметъ своей любви. Она прибавляла, что хотя я стоялъ иногда на весьма низкой ступени общества, но никогда не былъ обезчещенъ, что моею бдностію я обязанъ не себ, а судьб, и что несчастья и страданія, протерпнныя мною, изостривъ мои способности и утвердивъ мои правила, тмъ боле даютъ мн право на боле высокое положеніе въ свт. Въ слдствіе всего этого, она совтовала мн быть откровеннымъ съ ея госпожою и, не открывая ей безъ необходимости моего бывшаго низкаго положенія, ввриться сил ея любви и ума.

Мннія этой умной женщины совершенно согласовались съ моимъ образомъ мыслей. Я поблагодарилъ ее за ея старанія въ мою пользу, общая поступать по ея совту, и отпустилъ ее. Уходя, она говорила, что употребитъ все свое вліяніе на свою госпожу въ мою пользу и общала по временамъ доставлять мн извстія о моей возлюбленной.

Одвшись, какъ можно лучше, я съ нетерпніемъ ждалъ обденнаго часа. При приближеніи его, сердце мое стало биться съ такою скоростію, что я страшно смутился. Наконецъ м-ръ Фриманъ зашелъ за мною и мы отправились въ домъ, заключавшій все мое счастье.

Насъ очень любезно принялъ сквайръ курившій въ гостиной трубку, и просилъ выпить чего нибудь до обда, хотя мн надо было бы подкрпить себя, но я совстился принять его предложеніе, отъ котораго отказался и мой пріятель. Мы услись и провели полчаса въ разговор о пустякахъ, давшемъ однако мн время оправиться. Я ужъ начиналъ (такъ непостоянны были мои желанія) надяться, что Нарцисса не выйдетъ къ намъ.— Но вдругъ лакей, отворивъ об половинки дверей, доложилъ, что кушанье подано и мое смущеніе возвратилось съ такою силою, что я едва скрылъ его отъ общества. При вход въ столовую, первый предметъ, поразившій мои взоры, была Нарцисса зарумянившаяся, какъ аврора, во всемъ блеск ея невинности и красоты. Голова у меня закружилась, колни дрожали и я едва имлъ силы поклониться ей. Братъ же ея, ударивъ меня по плечу, вскричалъ: ‘мистеръ Рендомъ, рекомендую мою сестру.’ Я подошелъ къ ней въ смущеньи и страх, но пожатіе ея руки привело меня въ восторгъ! И хорошо было для насъ обоихъ, что ея брать не былъ одаренъ проницательностію, потому что наше замшательство было такъ явно, что мистеръ Фриманъ, замтивъ его, поздравилъ меня при нашемъ возвращеніи домой съ побдой.

Но сквайръ былъ такъ далекъ отъ подозрній, что самъ подалъ мн поводъ говорить съ нею на непонятномъ ему язык, сказавъ ей, что привелъ джентльмена, съ которымъ она можетъ болтать по французски и на другихъ языкахъ, сколько ей хочется. Въ тоже время, обратясь ко мн, онъ сказалъ ‘поговорите съ ней по французски и итальянски и скажите мн, такъ ли она хорошо знаетъ эти языки, какъ хвастаетъ — вотъ он съ теткой цлый день щебечутъ на этихъ языкахъ, и я за деньги не могу добиться отъ нихъ англійскаго слова.’ Но Нарцисса отказалась отъ подобнаго разговора, сказавъ, что не ршится быть невнимательною къ тмъ, которые не понимаютъ этихъ языковъ. Такъ какъ мн посчастливилось сидть противъ нея, то я боле наслаждался ея лицезрніемъ, чмъ обдомъ. Весь мой аппетитъ былъ поглощенъ силою моей страсти. По окончаніи обда, сквайромъ овладла дремота и онъ, звнувъ нсколько разъ и пройдясь по комнат, просилъ у насъ позволенія немного заснуть, и требуя, чтобъ сестра не отпускала насъ, ушелъ безъ дальнйшихъ церемоній. Фриманъ же, видя, что окажетъ мн услугу своимъ отсутствіемъ, притворился встревоженнымъ и, говоря, что забылъ было о весьма важномъ дл, вышелъ, съ извиненіями, общаясь вскор вернуться, и оставилъ меня и Нарциссу въ сильномъ смущеніи.

Но теперь, когда мн представлялся этотъ удобный случай къ объясненіямъ, я не могъ имъ воспользоваться. Я составлялъ множество страстныхъ выраженій, но не могъ произнести ни одного: языкъ мой не ворочался, она же сидла молча и тяжело дыша. Наконецъ я ршился положить конецъ этому затруднительному молчанію и началъ: ‘Странно и удивительно, сударыня’ — но тутъ у меня опять замеръ голосъ, а Нарцисса, покраснвъ, какъ бы проснувшись отъ сна, съ боязнію освтила: ‘сэръ!’ смущенный этимъ голосами, я съ усиліемъ произнесъ въ свою очередь ‘сударыня?’ ‘Извините, сказала она, и думала, что вы что-то сказали.’ За тмъ мы оба замолчали. Но, сдлавъ усиліе, я, хотя и дрожащимъ голосомъ, заговорилъ наконецъ. ‘Я говорю, сударыня, что странно какъ неосновательно дйствуетъ любовь на своихъ жрецовъ, лишая ихъ возможности употреблять ихъ способности въ то время, когда он боле всего имъ нужны. Съ той счастливой минуты, какъ мы остались одни, я длалъ тысячу безполезныхъ усилій высказать вамъ мою страсть — страсть, овладвшую мною еще тогда, какъ жестокая судьба заставила меня играть роль слуги, несообразную съ моимъ происхожденіемъ, моими чувствами и, позвольте прибавить, съ моимъ достоинствомъ. Но въ одномъ только случа судьба благопріятствовала мн въ то время: она дала мн возможность видть и обожать ваши совершенства,— Да, сударыня, еще тогда вашъ образъ запечатллся въ моемъ сердц, и его не изгладили никакіе заботы и несчастія, постигшія меня.’

Пока я говорилъ, она закрывала свое лице веромъ и затмъ, оправившись отъ смущенія, благодарила меня за мое хорошее о ней мнніе и сожалла о моихъ несчастіяхъ Одобренный этими словами, я продолжалъ говорить, что ея вниманіе вознаградило меня за вс мои страданіи, и объявилъ, что мое будущее счастіе въ ея рукахъ. ‘Сэръ, сказала она, я была бы неблагодарною, еслибы посл вашей услуги отказала вамъ въ благоразумномъ снисхожденіи,’ Приведенный въ восторгъ этимъ сознаніемъ я бросился къ ея ногамъ, умоляя ее отвчать благосклонностію на мою любовь. Этотъ поступокъ испугалъ ее и она просила меня встать и не давать брату ея случая застать меня въ этомъ положеніи. Вмст съ тмъ она умоляла избавить ея въ настоящую минуту отъ разговора, къ которому она совершенно не приготовилась. Я всталъ, увряя, что скоре ршусь на всевозможныя мученія, чмъ оскорблю ее сопротивленіемъ, но въ тоже время просилъ ее подумать о томъ, что минуты дороги, и о томъ какихъ усилій мн стоило повиноваться ея желаніямъ. Она улыбнулась съ невыразимою прелестью, сказавъ, что я не буду имть недостатка въ случаяхъ говорить съ нею, ежели поддержу расположеніе къ себ ея брата. Въ восторг отъ этихъ словъ я пожиралъ ея руку поцлуями. Но она остановила мою смлость, строго взглянувъ на меня и прося не уменьшать ея уваженія ко мн своею забывчивостію. Она напомнила мн, что мы почти чужіе другъ другу и что ей надо хорошо узнать меня прежде, чмъ ршиться на что нибудь въ мою пользу, однимъ словомъ, она говорила такъ увлекательно, что я, очарованный столько же ея умомь, сколько прежде былъ восхищенъ ея красотою, просилъ извиненія въ моей дерзости. Она простила меня съ своею обычною добротою, наградивъ меня такимъ нжнымъ взглядомъ, что я совершенно растерялся. Я старался держать себя сообразно ея желанію и обращалъ разговоръ на посторонніе предметы, но ея присутствіе было для меня неодолимымъ къ тому препятствіемъ. Видя такое совершенство, я помогъ отвести съ нея глазъ. Я выходилъ изъ себя и наконецъ воскликнулъ: ‘Мое положеніе невыносимо! я просто схожу съ ума отъ любви, о, зачмъ вы такъ прекрасны? Зачмъ вы такъ очаровательно добры? а зачмъ природа наградила васъ прелестями выше всхъ женщинъ? а я, жалкое созданіе, смю еще думать объ обладаніи такимъ совершенствомъ! ‘

Испуганная моимъ бредомъ, она уговорила меня своимъ увлекательнымъ краснорчіемъ, довела мою душу до состоянія счастливаго спокойствія и чтобы не дать мн случая подвергнуться такому же припадку, завела разговоръ о различныхъ предметахъ. Она упрекнула меня за забывчивость о ея тетк, которая (какъ она увряла) не смотря на свою разсянность, часто говорила обо мн съ участіемъ.

Я выразилъ свое уваженіе къ ней, извинялъ свою забывчивость любовью, поглотившею вс мои мысли и спросилъ объ ея здоровь. Нарцисса повторила уже извстное мн обстоятельство о ея замужеств, со всею деликатностію, которую допускалъ этотъ предметъ, и сообщила мн, что она живетъ съ мужемъ возл нихъ, но до того истощена водянкою и чахоткою, что нтъ надежды на ея выздоровленіе. Изъявивъ сожалніе о ея состояніи, я спросилъ о моей благодтельниц, мистриссъ Сэджемъ, и узналъ, что она пользуется хорошимъ здоровьемъ и что по моемъ отъзд говорила обо мн съ такой похвалой, что усилила впечатлніе, которое и произвелъ на сердце Нарциссы. Это повело къ вопросу о сэр Тимоти Такот, который (какъ она сообщила мн) нашелъ средство такъ вооружить противъ меня ея брата, что ей не было возможности разуврить его, и заставилъ ея репутацію пострадать отъ разныхъ скандальныхъ намековъ. Онъ заставилъ весь приходъ пуститься за мною въ погоню, такъ что она долго страшилась за меня, зная какъ мало мои невинность и ея свидтельство будутъ имть вса противъ невжества и зврства, тхъ, которые будутъ судить меня. Но сэръ Тимоти быль пораженъ аппоплексическимъ ударомъ и едва мотъ быть приведенъ въ чувство. Боясь смерти и желая приготовиться къ ней, онъ послала, за ея братомъ и сознался ему въ своемъ дерзкомъ посягательств на нее, а слдовательно уничтожилъ обвиненіе противъ меня въ грабительств и посягательств на его жизнь, а также въ связи съ Нарциссою. Посл своей исповди онъ страдалъ еще съ мсяца, и умеръ отъ вторичнаго удара.

Всякое слово ея скрпляло узы, связывавшіе меня съ ней! Мое воображеніе начало снова разыгрываться и бурная страсть снова овладла мною, но приходъ Фримана далъ мн средства успокоиться. Чрезъ нсколько времени ввалился въ комнату сквайръ, потирая глаза и требуя чаю, который она, выпилъ съ ромомъ. Нарцисса ушла къ тетк. Фримань тоже собирался уходить, но сквайръ съ такою настойчивостію требовалъ чтобы онъ провелъ у него вечеръ, что не было возможности отказаться. Я былъ отчасти доволенъ этимъ обстоятельствомъ, дававшимъ мн случай еще разъ видть мою любезную, но съ другой стороны боялся упасть въ ея мнніи, участвуя въ кутеж сквайра. Однако длать было нечего, и я принужденъ былъ возложить всю надежду на крпость своего сложенія и на доброту Нарциссы.

Нашъ хозяинъ думая начать съ позаранку, приказалъ уставить столъ виномъ и стаканами тотчасъ же, но мы ршительно отказались пить такъ рано и предложили сыграть партію виста, за который и услись по возвращеніи Нарциссы. Мн пришлось быть партнеромъ дикаря и такъ какъ я былъ занятъ совсмъ другимъ, то игралъ такъ худо, что онъ, выходя изъ себя клялся, что прикажетъ подавать вино, ежели ему не перемнять партнера. Желаніе его было удовлетворено, мн пришлось играть съ Нарциссою и онъ сталъ выигрывать по той же причин, по которой прежде проигрывала. Я былъ доволенъ, моя партнерка также не жаловалась и время шло довольно пріятно до тхъ поръ, пока не позвали насъ къ ужину.

Сквайръ бсился, что потерялъ напрасно столько времени, ругалъ карты, рвалъ ихъ въ клочки и бросалъ въ огонь, общая вознаградить себя большими стаканами и частымъ опорожненіемъ ихъ. И дйствительно, по окончаніи ужина и уход Нарциссы, онъ приступилъ къ исполненію своего общанія. Передъ нами поставили три бутылки портвейну (другаго вина онъ не пилъ) и столько же стакановъ. Наполнивъ ихъ, мы по его примру, начали пить, хотя я проглотилъ два слдущіе стакана быстро одинъ за другимъ и безъ сопротивленія, но чувствовалъ, что моя голова не устоитъ противъ подобной попойки, и, опасаясь за крпость своего противника, начавшаго пить съ такою храбростію, ршился помочь длу хитростію, которую привелъ въ исполненіе по возобновленіи бутылокъ. Я уже чувствовалъ вліяніе этого крпкаго вина. У Фримана глаза посоловли, а нашъ медвдь затянулъ какую-то псню. Едва откупорили вторыя бутылки, какъ я началъ пть французскую пснь въ похвалу вина, очень понравившуюся сквайру, хотя онъ не понималъ ни слова. Въ слдъ за тмъ, сказавъ ему, что въ Париж диллетанты не пьютъ изъ стакановъ, потребовалъ какую нибудь вазу, которая могла бы вмстить до кварты вина. ‘Ахъ, чортъ возьми! у меня есть серебряная ваза такого объема, принеси ее сюда, Пумисъ,’ вскричалъ сквайръ. Я вылилъ въ нее полную бутылку вина и, поднося ее сквайру, просилъ его выпить.

‘Какъ, выпить это, не переводя духъ? спросилъ онъ, посмотрвъ на меня съ изумленіемъ. ‘Конечно, отвчалъ я — вдь вы не молокососъ — а за вами и мы выпьемъ за ваше здоровье.’ ‘А! ну въ такомъ случа я опорожню ее до дна, воскликнулъ онъ, въ честь нашего знакомства съ м-мъ Рендомъ!’ Съ этимъ словамъ онъ приложился къ чаш и вытянулъ вино. Я зналъ, что дйствіе его будетъ почти мгновенно, а потому, взявъ отъ него вазу, сталъ медленно наливать въ нее вино, говоря ему, что теперь онъ получилъ право пить съ самимъ татарскимъ ханомъ. Онъ обидлся моими словами и, отхаркнувши раза три, едва могъ выговорить ‘что мн вашъ татарскій ханъ… я природный свободный англичанинъ… получаю три тысячи ежегоднаго дохода и никого въ грошъ не ставлю!’ Дале онъ не могъ продолжать, его нижняя челюсть опустилась, глаза стали неподвижны и, икнувъ раза два, онъ упалъ со стула. М-ръ Фриманъ, обрадованный этимъ случаемъ, помогъ мн отнести его въ постель и мы, оставивъ его на попеченіе слугъ, ушли домой, радуясь, что ему не удалось напоить насъ.

LV.

На другое утро я увидлся съ миссъ Вильямсъ, которая обрадовала меня, сказавъ мн, что я сдлалъ большіе успхи въ мнніи ея госпожи, и передавъ вчерашній ея разговоръ обо мн. Я едва врилъ своимъ ушамъ, когда моя пріятельница передавала выраженія Нарциссы обо мн, которыя превосходили мои самыя страстныя надежды. Боле же всего доставило мн удовольствіе ея одобреніе моего вчерашняго поведенія. Въ восхищеніи отъ этого извстія я подарилъ посланниц свое кольцо въ знакъ благодарности, но она, обидвшись, отказалась принять его, жалуясь, что я такого дурнаго мннія о ней. Я оправдывался сколько могъ, представляя въ доказательство своего уваженія, готовность слдовать ея совтамъ въ дл, отъ котораго зависло все мое счастіе.

Разставшись съ ней, я сталъ придумывать средство помириться съ сквайромъ, вроятно оскорбившимся сыгранной съ нимъ шуткою, я посовтовался съ Фриманомъ, который, зная сквайра, уврялъ меня, что лучше всего пожертвовать однимъ вечеромъ и напиться вмст съ нимъ. Я видлъ необходимость согласиться и потому ршился произвести этотъ подвигъ у себя, чтобы не попадаться на глаза Нарциссы въ пьяномъ вид. М-ръ Фриманъ согласился составить намъ компанію и отправился приглашать сквайра, а я сталъ запасаться всмъ нужнымъ къ ихъ пріему. Приглашеніе мое было принято сквайромъ и оба они явились вечеромъ. Тутъ нашъ медвдь далъ мн понять, что онъ выпилъ на своемъ вку не одну бочку вина, но что такихъ продлокъ, какая была наканун, съ нимъ еще не случалось. Я общалъ доставить ему удовлетвореніе за мой проступокъ и, поставивъ предъ гостями по бутылк, началъ бой, выпивъ стаканъ за здоровье Нарциссы. Тостъ былъ принятъ съ восторгомъ и вино полилось ркою, но такъ какъ Фриманъ и я пили легкое французское вино, то дикарь совершенно опьянлъ прежде, чмъ мы почувствовали дйствіе вина, онъ былъ отправленъ домой въ безчувственномъ состояніи.

На слдующее утро меня, по обыкновенію, постила моя добрая и точная повренная и сообщила мн, что она уполномочена своею госпожою принимать отъ меня письма. Я тотчасъ же написалъ слдующую записку:

‘Еслибы была возможность выразить одними словами состояніе моей души, мое безпокойство, теплую надежду, страхъ, заставляющій содрогаться меня, то я бы довольствовался этимъ письмомъ, какъ доказательствомъ чистоты и силы страсти, пылающей въ моемъ сердц. Но, къ сожалнію! выраженія не соотвтствуютъ моей любви! мн бы хотлось передать вамъ чувства, которыхъ невозможно выразить ни на какомъ язык! Ваша красота поражаетъ меня удивленіемъ, вашъ умъ восторгомъ, а ваша доброта заставляетъ боготворить себя. Я схожу съ ума отъ желанія и сомнній, и терзаюсь нетерпніемъ.

‘Позвольте же мн, прекрасная моя повелительница приблизиться къ вамъ и прошептать слова любви, принесть вамъ въ жертву сердце, переполненное истинною и безкорыстною любовью, смотрть въ восторг на неземной предметъ моихъ желаній, слышать обворожительный звукъ его голоса и съ восхищеніемъ ловить улыбку одобренія, которая одна только въ состояніи снять невыносимую тяжесть съ груди.

‘Вами порабощенный’
‘Р.— Р.—‘

Окончивъ письмо, я передалъ его моей повренной, прося со постараться о выполненіи моего желанія. Потомъ одлся и отправился къ мистриссъ Снапперъ, которую я совершенно забылъ было съ тхъ поръ, какъ увидлъ Нарциссу. Старуха приняла меня очень любезно, а миссъ старалась казаться веселою, хотя это не совсмъ удавалось ей. Между прочимъ, она посмивалась надъ моею страстію къ Нарцисс, которая, какъ она говорила, ни для кого уже не тайна, и спрашивала, буду ли я танцевать съ нею на слдующемъ бал. Меня сильно обезпокоила мысль, что моя любовь сдлалась предметомъ сплетенъ города, и я опасался, чтобы сквайръ, услышавъ о ней, не прервалъ бы со мною знакомства и тмъ не уничтожилъ бы возможности видться съ Нарциссою. Но я ршился пользоваться его расположеніемъ, пока оно существовало и, встртивъ его въ тотъ же вечеръ, просилъ позволенія сопровождать его сестру на бал. Онъ согласился, къ моему крайнему восхищенію.

Всю ночь я провелъ безъ сна, мечтая о своемъ счастіи. Поднявшись рано утромъ, я поспшилъ на свиданіе съ миссъ Вильямсъ и вскор увидлъ ее подходившею ко мн съ улыбкою на устахъ, что я счелъ за благопріятное предзнаменованіе. Я не ошибся. Она подала мн письмо отъ моего божества. Поцловавъ посланіе нсколько разъ, я прочелъ слдующее:

‘Сэръ,

‘Сказать, что я къ вамъ равнодушна, было бы притворствомъ, неоправдываемымъ ни скромностью, ни обычаями свта. И такъ какъ мое сердце никогда не чувствовало того, чего бы не ршился выговорить мой языкъ, то я скажу вамъ прямо, что ваша любовь доставила мн большое удовольствіе. Увренная въ вашемъ благородств и твердая въ своихъ убжденіяхъ, я бы не отказала въ желаемомъ вамъ свиданіи, но опасаюсь злыхъ языковъ, которыхъ сплетни могутъ много вредить репутаціи

‘Вашей Нарциссы.’

Никакой пустынникъ не прикладывался съ такимъ жаромъ къ мощамъ святаго, съ какимъ я цловала, это доказательство откровенности, великодушія и привязанности моей обворожительницы! Я перечитывалъ его тысячу разъ, восхищаясь началомъ письма, по слова вашей Нарциссы доставили мн неиспытанное еще мною наслажденіе! Мое счастье усилилось еще боле, когда миссъ Вильямсъ передала мн нжныя выраженія, вырывавшіяся у ея госпожи при чтеніи моего письма.

Я сообщилъ миссъ Вильямсъ о согласіи сквайра на то, чтобы я танцовалъ съ его сестрой на слдующемъ бал, и просилъ ее передать своей госпож, что я буду имть честь постить ее вечеромъ въ надежд, что она будетъ столь же добра, какъ братъ ея, и не откажетъ мн въ своемъ согласіи. Миссъ Вильямсъ радовалась моимъ успхамъ въ дружб сквайра и увряла, что ея госпожа будетъ тмъ боле довольна моимъ визитомъ, что медвдь не будетъ дома. Нечего говорить, что это извстіе доставило мн немалое удовольствіе. Я тотчасъ же отправился въ Лонгорумъ и, встртивъ сквайра, сказалъ ему, что буду имть удовольствіе зайти къ нему сегодня вечеромъ и доставить его сестр билетъ на балъ. Онъ пожалъ мн, по обыкновенію, руку и, сказавъ, что обдаетъ въ гостяхъ, просилъ меня прійти пить чай съ Нарциссою.

Такимъ образомъ, все удавалось мн какъ нельзя лучше и я съ нетерпніемъ ждалъ времени, когда могъ отправиться. Я засталъ мою обворожительницу въ обществ миссъ Вильямсъ, которая, подъ предлогомъ какихъ-то распоряженій, вышла при моемъ приход. Это благопріятное обстоятельство привело меня и ее въ смущеніе. Я приблизился къ ней съ неодолимымъ влеченіемъ. Пользуясь ея замшательствомъ, я схватилъ ее въ объятія и напечатллъ горячій поцлуй на ея устахъ, боле мягкихъ и благоуханныхъ, чмъ распустившаяся роза! Лицо Нарциссы тотчасъ же покрылось яркимъ румянцемъ, и глаза запылали гнвомъ. Я бросился къ ея ногамъ, прося прошенія. Но ея любовь была моимъ защитникомъ. Гнвное выраженіе глазъ смягчилось и, поднявъ меня съ колни, она стала упрекать меня съ такою нжностію, что я готовь былъ повторить свое преступленіе, ежели бы по помшалъ вошедшій съ чаемъ слуга. Пока я видлъ возможность помхи, мы разговоривали о предстоящемъ бал, на которомъ она общала быть моею дамою. Но какъ скоро убрали чай, то я съ такимъ увлеченіемъ и жаромъ началъ выражать свою любовь, что моя возлюбленная, для предупрежденія новаго моего проступка, позвала въ комнату свою горничную. Я не сожаллъ объ этомъ, потому что присутствіе миссъ Вильямсъ нисколько не мшало моимъ объясненіямъ. Въ слдствіе этого, я далъ волю своему языку и такъ успшно подйствовалъ на Нарциссу, что она съ увлеченіемъ созналась въ своей любви ко мн! Тутъ уже я былъ не въ состояніи удержаться, и она уже не избгала боле моихъ объятій. Мы провели вечеръ въ восторженномъ состояніи, мняясь клятвами въ вчной любви, и миссъ Вильямсъ такъ была тронута нашими цломудренными ласками, напоминавшими ей ея прошедшее, что не могла удержаться отъ слезъ.

Уже поздно вечеромъ я съ трудомъ оторвался отъ предмета моей страсти, наградившаго меня на прощаніе нжнымъ поцлуемъ и, возвратясь домой, пересказалъ Страпу о своемъ блаженств. Онъ заплакалъ отъ радости и жарко молился, чтобы какой нибудь завистливый демонъ не отнялъ отъ моихъ губъ чаши блаженства. Думая о слоемъ будущемъ счастіи, я не могъ не удивляться тому, что Нарцисса не спрашивала меня о моемъ образ жизни и состояніи. Меня безпокоило состояніе ея финансовъ, потому что я зналъ, что сдлаю чрезвычайный вредъ существу, которое было для меня дороже всего на свт,— ежели женюсь на ней, не имя средствъ поддержать ее на той степени, на которой ей слдуетъ быть. Служа у ея тетки, я слышалъ, что отецъ ея оставилъ ей порядочную сумму денегъ, что она должна наслдовать большей части состоянія своей тетки, но я не зналъ, имла ли она право безотчетно пользоваться отцовскими деньгами. Мн же хорошо быль извстенъ недавній поступокъ ея родственницы и я понималъ, что на нее нечего надяться. Но я доврялся уму и распорядительности моей возлюбленной, которая, какъ быль я увренъ, не соединяла бы своей судьбы съ моею, не позаботясь о средствахъ къ жизни.

Наконецъ насталъ вечеръ бала. Я одлся въ приготовленное мною для важныхъ случаевъ платье и, напившись чаю съ Нарциссою и ея братомъ, повелъ моего ангела на балъ, гд она затмила красотою всхъ женщинъ и обратила на себя вниманіе всего общества. Гордости моей при этомъ случа не было предловъ, особенно когда посл перваго танца къ намъ подошелъ извстный вельможа, отличавшійся своего наружностію и вліяніемъ въ высшемъ кругу, и во всеуслышаніе сдлалъ намъ комплиментъ на счетъ нашего искуства и наружности. Но мое восхищеніе скоро исчезло, когда я увидлъ съ какой настойчивостію лордъ сталъ ухаживать за моею дамою и говорить ей любезности, отзывавшіяся страстью. Я почувствовалъ мученія ревности, тмъ боле, что боялся ловкости и искуства своего соперника. Его разговоръ выводилъ меня изъ себя, когда Нарцисса раскрывала ротъ, чтобы отвчать ему, у меня замирало сердце, когда же она улыбалась, я терплъ адскія мученія! Меня бсила его дерзость и я проклиналъ ея любезность. Наконецъ я отошелъ отъ нея на другой конецъ залы. Посл ухода его, Нарцисса, не подозрвая моего бшенства, обратилась ко мн съ какимъ-то вопросомъ, но я, не отвчая, взглянулъ на нее такъ сердито, что она совершенно смшалась. Замтивъ мое волненіе, она поблднла и спросила, что со мной случилось? Но прежде нежели я усплъ ей отвтить, братъ ея, дернувъ меня за рукавъ, указалъ на сидящую противъ насъ даму. Къ своему величайшему удивленію, я узналъ въ ней Мелинду въ сопровожденіи матери и какого-то пожилаго человка. ‘Чортъ возьми, м-ръ Рендомъ, вскричалъ сквайръ,— не правда ли лакомый кусочекъ?. Право,— знай я только что она незамужняя’… Я понялъ, что присутствіе этой женщины можетъ повредить мн. Она, думалъ я, наврное ршится отмстить мн, за обиду и станетъ распространять на мой счетъ ложные слухи. Потому-то меня и встревожили восклицанія сквайра и нсколько времени я не зналъ, что отвчать на его вопросы, но наконецъ ршился. Я сказалъ сквайру, что ее зовутъ Мелиндой, что у нея есть десять тысячъ стер. капитала и что она уже обручена съ извстнымъ лордомь, отложивишмъ свадьбу до ея совершеннолтія. Я воображалъ, что этою выдумкой заставлю его не обращать вниманія на Мелинду, но жестоко ошибся. Мой дикарь обладалъ такимъ огромнымъ самолюбіемъ, что воображалъ себя выше всхъ соперниковъ и не допускалъ идеи о возможности неуспха. А потому, не обращая вниманія на то, что она (какъ я ему сказалъ) была уже сосватана, онъ, улыбаясь, сказалъ: ‘Можетъ быть, она и откажется отъ этого брака, вдь не велика еще штука, что онъ лордъ?— Я считаю себя не хуже лорда — и посмотрю, не промняетъ ли она лорда, на помщика съ тремя тысячами ф. ст. годоваго дохода.’ Это ршеніе меня немного сконфузило. Я зналъ, что онъ скоро убдится въ несправедливости сказаннаго мною и что Мелинда охотно будетъ слушать его любезности и, безъ сомннія, будотъ всми силами вредитъ мн въ его мнніи. Эта мысль еще боле огорчила меня и я былъ не въ силахъ скрывать своего безпокойства. Нарцисса настаивала на своемъ желаніи возвратиться домой и въ то время, какъ я провожалъ ее къ дверямъ, ея знатный обожатель поклонился ей съ такимъ огорченнымъ видомъ, что я задрожалъ отъ ревности. Входя въ носилки, она съ заботливостію спросила меня, что со мной сдлалось? а я могъ отвтить ей только: ‘Клянусь небомъ, я сойду съ ума.’

LVI.

Простившись съ нею, я воротился домой въ совершенномъ бшенств, и найдя у себя огонь почти потухшимъ, излилъ свой гнвъ на бднаго Страпа. Я съ такою жестокостью ущипнулъ его за ухо, что онъ заревлъ отъ боли и долго ещн потомъ стоялъ съ такимъ глупымъ выраженіемъ, что всякій посторонній человкъ не могъ бы не разсмяться, увидвъ его. Но я вскор раскаялся въ этомъ поступк и просилъ прощенія у Страпа. Мой врный слуга покачалъ головою и сказалъ: ‘Я тебя прощаю, и да проститъ тебя Богъ.’ Но при этомъ онъ не могъ удержаться отъ слезъ. Я чувствовалъ невыносимыя угрызенія совсти, проклиналъ свою неблагодарность, видя въ его слезахъ нмой упрекъ, котораго не могло вынесть разлаженное и безъ того состояніе моего духа. Вс мои страсти пришли въ броженіе, я проклиналъ все и всхъ, богохульствовалъ, пна била у меня изо рта и я ломалъ все, что ни попадалось мн подъ руки. Страпъ едва не сошелъ съ ума отъ страха. Но наконецъ мое бшенство перешло въ тихую грусть и я плакалъ, самъ не замчая того.

Въ этомъ состояніи застала меня миссъ Вильямсъ, которую ревущій Страпъ ввелъ въ комнату, не предупредивъ меня. Ее очень огорчило мое положеніе, и узнавъ отъ Страпа о происходившемъ, она просила умрить мои порывы и послдовать за нею къ Нарцисс, сейчасъ желавшей меня видть. Это имя подйствовало на меня, какъ талисманъ. Я вскочилъ и, не говоря ни слова, послдовалъ за своею повренною. Я засталъ прелестное созданіе въ слезахъ, долгое время никто изъ насъ не говорилъ ни слова, сердце мое было переполнено, и я не могъ произнесть ни одного звука. Ея снжная грудь поднималась отъ негодованія, наконецъ она вскричала, рыдая: ‘Чмъ я огорчила васъ?’ Этотъ упрекъ пронзилъ мое сердце. Я подошелъ къ ней съ величайшимъ благоговніемъ и, упавъ на колни, цловалъ ея руки, говоря: ‘Ты олицетворенная доброта и совершенство! Я самъ гублю себя своими недостатками. Я не достоинъ обладать твоими прелестями, предназначенными судьбою боле достойному человку.’ Нарцисса отгадала причину моего безпокойства, стала нжно упрекать за мою подозрительность и съ такимъ жаромъ увряла меня въ своей врности, что вс мои сомннія исчезли. Въ моей груди поселились миръ и спокойствіе. Я разстался съ моею любезною въ полночь, и выпущенный изъ садовой калитки моею пріятельницею миссъ Вильямсъ, я сталъ пробираться домой, какъ вдругъ услышалъ за собою звукъ, похожій на щелканіе зубовъ обезьяны. Оглянувшись, я разглядлъ въ темнот движущуюся фигуру и вообразилъ, что это подосланный кмъ-нибудь шпіонъ. Встревоженный этою догадкою и опасаясь за репутацію Нарциссы, я выхватилъ шпагу и вроятно бы пожертвовалъ этимъ человкомъ доброй слав Нарциссы, ежели бы голосъ Страпа не остановилъ меня. Бднякъ съ трудомъ могъ произнести: ‘У-бей м-м-меня, ежели теб этого хочется.’ Холодъ такъ подйствовалъ на его челюсти, что губы его стучали какъ кастаньеты. Видя свою ошибку, я обрадовался и, смясь надъ его страхомъ, спрашивалъ, зачмъ онъ тутъ? Онъ отвчалъ, что, безпокоясь обо мн, послдовалъ за много сюда и ждалъ до этого времени по той же причин. Онъ откровенно сознавался, что, не смотря на свое уваженіе къ миссъ Вильямсъ, сталъ сомнваться въ моей безопасности и что еслибы я оставался тамъ еще съ полчаса, то онъ бы переполошилъ всхъ сосдей. Я выставилъ ему на видъ всю несообразность его поступковъ, предупреждая, что ежели онъ на будущее время вздумаетъ привести въ исполненіе подобныя намренія, то я убью его. ‘Потерпи еще немного, вскричалъ онъ, и твой гнвъ будетъ причиною моей смерти, такъ что теб не придется прибгнуть къ оружію.’ Меня разстрогалъ этотъ упрекъ, придя домой, я утшилъ его, разсказавъ ему причину моего бшенства.

На другой день, когда я вошелъ въ Лонгрумъ, между присутствующими пронесся шопотъ, изъ котораго я заключилъ, что Мелинда уже успла запачкать мою репутацію. Подойдя къ игорному столу, я поставилъ карту, и выигралаъ нсколько золотыхъ моего мнимаго соперника, который съ вжливою предупредительностію заговорилъ, со мною и пригласилъ меня выпить съ нимъ чашку чаю или шоколата. Его любезность напомнила мн Струтвелля, и я держалъ ухо остро, и мои подозрнія оправдались. Онъ ловко навелъ разговоръ на Нарциссу и, намекнувъ мн на свою интригу съ другою дамою, старался вывдать мои отношенія къ Нарцисс. Но ему не удалось одурачить меня. Понимая его цль, я отдлывался общими выраженіями, такъ что онъ поневол заговорилъ о другомъ.

Пока мы разговаривали, къ намъ подошелъ сквайръ въ сопровожденіи другаго джентльмена, который представилъ его лорду. Мой собесдникъ принялъ его съ особенною любезностію, доказавшею мн, что онъ имлъ цль воспользоваться этимъ знакомствомъ. Это не предвщало мн ничего добраго, но на другой день я былъ еще боле поражена, увидя сквайра въ обществ Мелинды и ея матери, бросавшихъ на меня презрительные взгляды, когда, посл этого, я снова встртился съ нимъ, онъ, вмсто того, чтобы пожать мн руку, холодно поклонился, проговоривъ: ‘вашъ покорный слуга, сэръ.’ Эти слова она, произнесъ съ такимъ равнодушіемъ, или, лучше сказать, прозрніемъ, что не будь он братъ Нарциссы, я бы нанесъ ему публичное оскорбленіе.

Вс эти обстоятельства немало меня безпокоили, я видлъ собиравшуюся надъ моею головою тучу и приготовился встртить ее. Но зная, что предметомъ борьбы была Нарцисса, не хотлъ покоряться обстоятельствамъ. Всякое другое лишеніе я переносъ бы безъ ропота, но мысль о возможности потерять ее, сбивала мои размышленія и приводила меня въ бшенство.

На другое утро миссъ Вильямсъ застала меня погруженнымъ въ эти черныя думы, которыя еще усилились извстіемъ, что лордъ Квесвервит объявила, брагу Нарциссы свои намренія и былъ представленъ ей, и что сквайръ, основываясь на полученыхъ имъ отъ Мелинды свдніяхъ, отзывался обо мн, какъ объ ирландскомъ искател богатыхъ невстъ, у котораго не было гроша за душою. Онъ прибавилъ, что я поддерживаю роль джентльмена шулерствомъ и тому подобными занятіями и что мое происхожденіе такъ темно, что я и самъ не знаю своихъ родителей. Хотя я и ожидалъ чего-нибудь подобнаго, но не могъ хладнокровно выслушать этого пасквиля, въ которомъ истина была такъ перемшана съ ложью, что мн трудно было отдлить одну отъ другой. Но въ настоящее время я не говорилъ объ этомъ ни слова, желая съ нетерпніемъ узнать образъ мыслей Нарциссы объ этомъ открытіи. Это благородное созданіе не только не врило этимъ сплетнямъ, но, удалившись въ свою комнату съ миссъ Вильямсъ, стала жаловаться на злобу людей, которой она приписывала сказанное во вредъ мн. Припоминая мои поступки въ отношеніи къ ней, она находила въ нихъ только знаніе свтскихъ приличій, благородство и безкорыстіе, такъ что не могла сомнваться въ моемъ званіи. ‘И я, говорила она, именно съ тою цлію не распрашивала о его жизни, чтобы разсказомъ о его несчастіяхъ не растравить зажившихъ ранъ. Что же касается до его состоянія, то сознаюсь, что я столько же боюсь распрашивать его, какъ и объявлять о своемъ, опасаясь, чтобы намъ не прійти къ печальному открытію, потому что къ несчастію мое состояніе будетъ только въ такомъ случа принадлежать мн, ежели я выйду замужъ съ согласія брата.

Это извстіе поразило меня какъ громовъ, въ глазахъ моихъ потемнло, кровь бросилась въ носъ и я дрожалъ какъ листъ! Моя пріятельница, видя такое разстройство, старалась ободрить меня, увряя въ постоянств Нарциссы и утшая надеждою на какое-нибудь неожиданное событіе, благопріятное нашей любви. Для большаго утшенія она сказала мн, что ознакомила съ моею прошедшею жизнію Нарциссу, которая хотя и знала настоящее положеніе моихъ финансовъ, но нисколько не уменьшила своего уваженія, а, напротивъ, еще сильне полюбила меня, узнавъ о моемъ затруднительномъ положеніи. Эти слова очень ободрили меня.

Такъ какъ я былъ увренъ, что сплетни, выпущенныя злобою Мелинды, распространились уже по всему городу, то и ршился собраться съ силами, чтобы восторжествовать надъ ними и пустить въ свою очередь въ ходъ ея приключеніе съ французскимъ брадобремъ. Между тмъ миссъ Вильямсъ, общавъ меня ждать ночью у калитки, простилась со мной, убждая полагаться во всемъ на расположеніе Нарциссы. Вскор меня постилъ Фриманъ и передалъ мн толки, ходящіе на мой счетъ по городу. Я хладнокровно выслушалъ его и съ своей стороны разсказалъ ему о моихъ отношеніяхъ къ Мелинд и, между прочимъ, о приключеніи ея съ Цирульникомъ. Фриманъ взялъ на себя трудъ показать несправедливость сплетни и раздлаться съ моими клеветниками. Онъ, однако, совтовалъ мн не являться въ общество, до тхъ поръ, пока предубжденіе противъ меня не исчезнетъ, чтобы не подвергаться оскорбленію съ его дурными послдствіями.

LVII.

Я поблагодарилъ его на совтъ, которому не позволяло мн слдовать мое самолюбіе и гнвъ. Едва только онъ ушелъ отъ меня, какъ я отправился прямо въ Лонгрумъ. У дверей меня остановилъ слуга, подавъ мн записку, извщавшую меня, что мое присутствіе непріятно обществу, и потому совтовавшую мн безъ шума искать другаго мста для своего развлеченія. Это меня взбсило. Я схватилъ его за шиворотъ въ присутствіи всего общества и, стращая убить его въ случа неповиновенія, требовалъ указать мн мерзавца, давшаго ему подобную коммиссію. Посланный, испугавшись моихъ угрозъ, упалъ на колна и сообщилъ мн, что ему приказалъ передать мн письмо братъ Нарциссы, стоявшій въ это время на другомъ конц залы и разговаривавшій съ Мелиндою. Я тотчасъ же подошелъ къ нему и при его возлюбленной сказалъ ему: ‘Послушайте, сквайръ, не защищай васъ одно обстоятельство отъ моего гнва, я бы отколотилъ васъ палкою на этомъ же мст за посланную вами записку.’ Тутъ я, разорвавъ ее, бросилъ ему въ лице, и, въ то же время взглянувъ грозно на его любезную, выговорилъ ей свое сожалніе, что не могу безъ ущерба ея доброт и правдивости похвалить ея изобртательность. Ея обожатель, храбрый только посл нсколькихъ бутылокъ вина, вмсто того, чтобы потребовать отъ меня удовлетворенія приличнаго джентльмену, стращалъ меня судомъ за нападеніе на него и сталъ собирать свидтелей. Мелинда же, видя его трусость и негодуя на мой сарказмъ, вздумала привлечь къ себ сочувствіе присутствующихъ и рыдала отъ злости и досады. Слезы дамы естественно обратили на себя вниманіе и заботливость зрителей, которымъ она жаловалась на мои грубости, говоря, что будь она мущиною, то я бы не осмлился такъ съ нею обходиться. Судя по взглядамъ, большая часть мущинъ оскорбились моимъ поступкомъ, тмъ боле, что еще до него были предубждены противъ меня, но никто не выказывалъ своихъ негодованій, исключая лорда Квинорвита, который съ насмшкою сказалъ, что я оправдываю свое званіе, въ которомъ онъ теперь но иметъ причины сомнваться. Уязвленный этимъ намекомъ, доставившимъ случай присутствовавшимъ посмяться надо мною, я съ жаромъ отвчалъ, что я горжусь тмъ, что въ этомъ отношеніи имю преимущество предъ нимъ. Онъ ничего не отвчалъ мн, но ушелъ съ презрительной улыбкой на губахъ, оставивъ меня въ довольно непріятномъ положеніи. Напрасно подходилъ я къ своимъ знакомымъ, чтобы разговоромъ скрыть свое замшательство, вс избгали меня, какъ прокаженнаго, и только мысль о Нарцисс дала мн силы перенести мое затруднительное положеніе. Я вышелъ изъ Лонгрума и, блуждая по городу, очнулся отъ задумчивости предъ лавкою ювелира. Войдя туда, я купилъ кольцо съ рубиномъ въ вид сердца, окруженнаго брилліантами, заплатилъ десять гиней и назначилх его вх подарокъ владтельниц души моей.

Въ назначенный часъ я былъ введенъ къ моей возлюбленной, которая, не смотря на то, что слышала о моемъ оскорбленіи, приняла меня съ величайшею нжностію. Зная уже отъ миссъ Вильямсъ главные случаи моей жизни, она просила передать ей подробности, которыя я сообщилъ ей съ откровенностію, выпуская только то, что могло оскорбить ея цломудріе. Такъ какъ моя жизнь была рядомъ несчастій, то слезы не переставали литься изъ ея глазъ при моемъ разсказ. По окончаніи его, она наградила меня самыми нжными увреніями въ своей вчной любви. Она сожалла, что не могла распоряжаться своимъ состояніемъ, отъ котораго зависло наше счастіе, и сообщила мн, что въ этотъ же вечоръ лордъ Кинвервитъ, съ позволенія ея брата, пилъ съ нею чай и сдлалъ ей предложеніе. Увидвъ, что меня сильно огорчило это извстіе, она ршилась доказать свою любовь и обвнчаться со мною тайно. Но меня такъ растрогало это предложеніе, что я, не желая уступить ея великодушію, воспротивился этому соблазнительному предложенію, потому что заботился о ея доброй слав и благосостояніи. Въ то же время я подалъ ей кольцо, въ память моой любви. Она приняла мой подарокъ и въ замнъ его подарила мн свой миніатюрный портретъ, оправленный въ золото, при чемъ призывала Бога въ свидтели своей любви. Обмнявшись этими клятвами, мы ободрились надеждою и предались своей любви на столько, на сколько допускала ея скромность. Время летло незамтно для насъ и уже разсвло, когда я ушелъ отъ ней. Мой добрый геній предвидлъ будущее и далъ мн случай воспользоваться настоящимъ, чтобы вознаградить меня за предстоявшую разлуку.

Придя домой, я улегся въ постель и проспалъ часа два. Меня разбудилъ Страпъ, говоря, что меня дожидается внизу лакей съ письмомъ, которое онъ хочетъ отдать мн лично. Удивленный этою настойчивостію, я приказалъ позвать его и прочелъ слдующее:

‘Сэръ,

‘Когда оскорбляютъ мою честь, то, не смотря на званіе оскорбителя, я имю обыкновеніе требовать отъ него благороднымъ образомъ удовлетворенія. Я бы не обратилъ вниманія на вашъ дерзкій отвть въ Лонгрум, но вашъ нахальный поступокъ въ дом боле для меня важномъ, открытый мною сегодня, заставляетъ меня наказать васъ шпагою. А потому ежели у васъ хватить духу поддержать принятую вами на себя роль джентльмена, то прошу слдовать за подателемъ этой записки на мсто, гд васъ встртитъ

Квивервитъ.’

Никогда я почувствовалъ большей неохоты драться, какъ теперь, не знаю, оттого ли что любовь убавила у меня смлости или отъ уваженія къ высокому положенію въ свт моего антагониста. Но видя необходимость защитить репутацію моей возлюбленной и собственно свою честь, я всталъ и, одвшись, приказалъ Страпу идти за мною. Я шелъ за своимъ провожатымъ, проклиная свое несчастіе, которому я обязанъ быль тмъ, что меня видли возвращающагося отъ Нарциссы: такъ, по крайней мр, понималъ я намекъ Милорда.

Не доходя до мста, гд дожидался меня мой соперникъ, лакей объявилъ, что ему приказано здсь остановиться. Я веллъ Страпу сдлать тоже самое, а самъ пошелъ впередъ, ршившись прежде поединка потребовать у своего противника объясненія его словамъ. Но въ моемъ требованіи не было и нужды, потому что едва я усплъ подойти къ нему, какъ онъ съ грознымъ видомъ спросилъ меня, зачмъ я ходилъ сегодня утррмъ въ садъ мистера Топиголля?

— Милордъ, отвчалъ я — я не могу отвчать на вопросъ, предложенный мн такимъ заносчивымъ тономъ:— угрозами вамъ не удастся исторгнуть у меня сознаніе.

— Но вамъ невозможно запираться, отвчалъ онъ, я самъ видлъ, какъ вы выходили изъ саду.

— Но видлъ ли меня кто нибудь другой? спросилъ я.

— Не знаю, да и знать не хочу: довольно того, что я самъ видлъ.

Обрадованный тмъ, что, кром его, никто но видлъ меня, я, чтобы утшить его ревность, сказалъ ему, что у меня есть интрига съ горничною, но онъ не поврилъ этому, говоря, что лучшимъ доказательствомъ въ истин моихъ словъ, будетъ клятвенное отреченіе отъ всхъ правъ на Нарциссу и общаніе но говорить съ него впередъ ни одного слова. Взбшенный этимъ предложеніемъ, я обнажилъ шпагу и сказалъ: ‘Милордъ, ни вы, никто другой не можете требовать отъ меня подобныхъ условій!’

Онъ послдовалъ моему примру и, подходя ко мн назвалъ меня злодемъ, обезчестившимъ Нарциссу.

— Нтъ!— вскричалъ я,— тотъ злодй и клеветникъ, кто клеймитъ меня подобнымъ обвиненіемъ. Она въ тысячу разъ невинне родившей васъ матери, и я буду защищать ея честь до послдней капли крови! Съ этими словами я бросился на него съ бшенствомъ и, стараясь отбить его ударъ, получилъ въ шею рану, остервнившую меня.

Противникъ мой имлъ предо мной преимущество хладнокровія и искуства, и, видя меня утомившимся, въ свою очередь напалъ на меня. Но, не ожидая встрченнаго имъ сопротивленія, онъ ршился окончить дло однимъ ударомъ и дйствительно его шпага уперлась мн въ грудную кость и, скользнувъ по ней, вышла надъ плечомъ. Я же, воображая, что его оружіе прошло чрезъ мое легкое и что рана смертельна, ршился умереть отмщеннымъ, схватился лвою рукою за эфесъ, его шпаги и, удерживая его, укоротилъ свою шпагу правою рукою, въ намреніи проткнуть его насквозь, но онъ усплъ подставить руку, которую я прорзалъ до лопатки. Видя свою неудачу и боясь, что скоро умру отъ раны, я схватилъ его и бросивъ на землю, вырвалъ изъ рукъ его шпагу. Но мое замшательство было таково, что вмсто того, чтобы поразить его остріемъ шпаги, я вышибъ ему эфесомъ три передніе зуба. Между тмъ наши слуги, видя наше паденіе подбжали, чтобы рознять насъ, но до ихъ прихода я былъ уже на ногахъ и замтилъ что воображаемая страшная моя рана оказалась царапинкою. Сознаніе собственной безопасности успокоило мои гнвъ и я съ участіемъ сталъ осматривать раны своего противника, лежавшаго на земл, кровь лилась у него изо рта и изъ руки. Я помогъ его слуг поднять его и, перевязавъ рану своимъ платкомъ, уврилъ его, что нтъ опасности. Я возвратилъ ему шпагу и предложилъ довести до дому. Онъ съ угрюмымъ видомъ поблагодарилъ меня и, прошептавъ мн, что я скоро услышу о немъ, ушелъ, опираясь на своего слугу.

Меня удивило подобное общаніе, принятое мною за угрозу, и я ршился поступать иначе, ежели судьба поблагопріятствуетъ мн. Между тмъ, взглянувъ на Страпа, я увидлъ, что онъ совершенно обезумлъ отъ страха. Я утшилъ его, говоря, что не потерплъ никакого вреда и объяснилъ ему дло по дорог домой. Но, добравшись до своей комнаты, я почувствовалъ боль въ ран и, видя, что большое количество крови запеклось на рубашк, раздлся чтобы перевязать рану. Мой другъ, увидвъ меня всего въ крови и воображая, что у меня по крайней мр ранъ тридцать, вскричалъ: ‘Господи!’ и упалъ безъ чувствъ на полъ. Я остановилъ кровотеченіе трутомъ, залпивъ сверху его рану пластыремъ, умылся и вновь одлся во время его обморока, такъ что, очнувшись и видя меня совершенно здоровымъ, онъ счолъ все прежнее за сонь. Теперь, по минованіи опасности, я былъ очень доволенъ этою дуэлью, надясь, что она сдлается извстною въ город, а слдовательно востановитъ мою честь. Я также гордился мыслію, что показалъ себя въ этомъ случа достойнымъ любви Нарциссы.

LVIII.

Пока я былъ погруженъ въ эти соображенія, слухи о дуэли разнеслись по городу, ко мн зашелъ Фриманъ и удивился, застань меня дома. Ему сказали, что лордъ умираетъ отъ рань, а я скрылся отъ преслдованія законовъ. Я спросилъ его, чему приписываютъ нашу дуэль и, къ своему удовольствію, узналъ, что причиною ея считаютъ негодованіе лорда за мой отптъ въ Лонгрум. Меня обрадовало извстіе, что въ этой исторіи не замшано имя Нарциссы. Мой пріятель, узнавъ, что мой соперникъ не подвергался никакой опасности, поздравилъ меня съ успхомъ, говоря, что это происшествіе подтвердить его слова о моемъ благородств.

Основываясь на этомъ увреніи, я отправился съ нимъ въ кофейню, гд меня приняли ласково т же люди, которые вчера избгали меня,— и вс хохотали надъ Мелиндой и ея французскимъ кавалеромъ. Тутъ же я получилъ отъ лорда Квивервита приглашеніе зайти къ нему, ежели я свободенъ.

Я тотчасъ же отправился и засталъ его въ постел. Оставшись наедин, онъ благодарилъ меня за мое снисхожденіе въ то время, какъ судьба отдавала жизнь его въ мои руки и просилъ извиненія, ежели чмъ нибудь о скорби я ъ меня въ своемъ негодованіи. ‘Я бы съ удовольствіемъ, говорилъ онъ, предложилъ вамъ свою дружбу, но такъ какъ я не могу побдить своей любви къ Нарцисс и совершенно увренъ въ вашихъ чувствахъ, то намъ нтъ никакой возможности сойтись. Я взялъ на себя смлость послать за вами, именно съ тмъ, чтобы объявить вамъ откровенно, что не могу не препятствовать вашимъ успхамъ, хотя и общаю поступать открыто и благородно. А также считаю нужнымъ увдомить васъ, что состояніе ее зависитъ отъ брата. Слдовательно, въ случа даже успха, вы будете имть огорченіе видть ее въ нужд, разв вы сами имете достаточно средствъ… но я имю довольно врныя доказательства въ противномъ,— а потому сознаюсь, что, безпокоясь за нее, я увдомилъ ея брата о вашихъ успхахъ, прося его предпринять мры къ ея обезпеченію.’ Испуганный и разсерженный этимъ извстіемъ, я сказалъ милорду, что не вижу въ этомъ открытаго и благороднаго поступка, и ушелъ отъ него въ бшенств.

Идя домой и ободряя себя надеждою услышать о своей возлюбленной чрезъ миссъ Вильямсъ, я былъ удивленъ маханіемъ платка изъ окна промчавшейся мимо меня кареты, запряженной шестернею. Дале я замтилъ скакавшаго за нею лакея въ ливре сквайра. Я тотчасъ же догадался о моемъ новомъ бдствіи, понявъ, что платокъ принадлежалъ Нарцисс, увозимой въ деревню въ слдствіе письма лорда Квивервита. Вроятно она воспользовалась этимъ средствомъ, чтобы дать мн знать о своемъ положеніи и требовать моей помощи. Эта догадка едва не свела меня съ ума, я бросился домой, схватилъ пистолеты и послалъ Страпа за лошадьми. Но безпокойство мое привело меня въ такое положеніе, что мой бдный слуга, вмсто того чтобы идти на почту, побжалъ къ Фриману. Этотъ послдній, узнавъ о моемъ поведеніи, тотчасъ же пришелъ ко мн я съ такимъ участіемъ просилъ меня разсказать ему свое горе, что я невольно высказалъ ему объ отъзд Нарциссы и о необходимости нагнать ее. Онъ выставилъ мн на видъ безразсудство подобнаго предпріятія и старался всею силою своей дружбы и ума отвратить меня отъ него. Но вс его доводы не имли бы успха, ежели бы онъ не напомнилъ мн, что мн слдовало быть увреннымъ въ Нарцисс и что она, вроятно, найдетъ средство увдомить меня о себ. Въ то же время онъ далъ мн понять, что я своимъ поспшнымъ отъздомъ навлеку подозрніе на репутацію Нарциссы.

Эти возраженія убдили и успокоили меня. Я явился въ общество совершенно спокойный и былъ ласково принять всми лучшими людьми города, узнавшими о моемъ несчастій и выразившими свое сожалніе. Я также имлъ удовольствіе видть Мелинду оставленною всми и принужденною удалиться въ Лондонъ, чтобы избжать насмшекъ. Нкоторое время мое спокойствіе поддерживалось надеждою получить извстіе о миломъ мн существ, но скоро я сталъ скучать, не получая встей. Я впалъ въ меланхолію и отчаяніе и, жалуясь на провидніе, бывшее мн мачихою, ршился поставить на карту все, что имлъ, съ тмъ чтобы или составить себ состояніе или ввергнуть себя въ такое безвыходное состояніе, которое бы убило вс надежды, терзавшія мою душу.

Въ слдствіе этой ршимости, я втянулся въ игру и посл разнообразныхъ перемнъ, въ три дня пріобрлъ тысячу фун. стер. Но я не хотлъ остановиться на этомъ и, не говоря ничего Страпу о моемъ выигрыш, продолжалъ играть до того, что у меня осталось только пять гиней, которыя я бы также спустилъ, ежели бы меня не удержалъ стыдъ ставить ихъ, посл ставки въ двсти фун. стер.

Достигнувъ своей цли, я отправился домой, самъ удивляясь своему спокойствію и съ такимъ хладнокровіемъ объявилъ Страпу о своей потер, что онъ не хотлъ ей врить, принимая мои слова за шутку. Но скоро онъ и я увидли свою ошибку. Я принималъ свою глупость за благоразумную покорность судьб, а онъ долженъ былъ поврить моимъ словамъ, когда на другой день увидлъ меня въ страшномъ отчаяніи и старался всми силами утшить меня.

Я попросилъ его занять мсто въ почтовой карет и, уплативъ долги, сдланные мною въ Бат, и, не простившись ни съ кмъ, ухалъ въ Лондонъ. Страпу же посчастливилось нанять обратную верховую лошадь. Мы оба добрались до Лондона безъ всякихъ приключеній.

Я нашелъ мою прежнюю квартиру незанятою и поселился въ ней. На другой день я пошелъ къ Вантеру, принявшему меня съ отверстыми объятіями, такъ какъ онъ думалъ, что я заплачу ему по данному мною векселю. Но, узнавъ о случившемся, онъ нахмурился и съ свойственною ему рзкостью сказалъ мн, что будь онъ на моемъ мст, онъ не давалъ бы впередъ случая судьб насмхаться надъ собою и съ разу бы раздлался съ своимъ безразсудствомъ. Когда же я просилъ его объясниться, то онъ, указавъ себ на шею и поднявшись на носки, собрался безъ церемоніи уходить, но я напомнилъ ему о своей бдности и просилъ возвратить занятыя имъ у меня пять гиней. ‘Пять гиней, чортъ возьми! вскричалъ онъ,— да веди ты себя, какъ слдуетъ, и у тебя было бы по пять, а двадцать тысячъ въ карман — и я надялся на тебя съ такою увренностью, что воображалъ, что пятьсотъ фунт. стер. лежатъ у меня въ карман, и по настоящему ты мн ихъ долженъ.’ Но меня не убдили эти слова и я съ такою настойчивостью требовалъ денегъ, что онъ перемнилъ тонъ, говоря, что у него нтъ теперь и шиллинга. Общее несчастіе обыкновенно заставляетъ одуматься людей. Изъ кредитора я сдлался паціентомъ и просилъ его дать мн совтъ для поправленія моихъ обстоятельствъ. Онъ предложилъ мн снова возвратиться къ игорному столу и для того, чтобъ было съ чмъ играть, продать часы. Я послдовалъ его совту и, отправившись въ игорный домъ, оставилъ тамъ все до послдняго шиллинга.

Возвратившись домой съ отчаяніемъ въ душ и разсказавъ Страпу о моемъ несчастіи, я приказалъ ему заложить шпагу, чтобы получить средства къ новой попытк.

Выслушавъ меня и сожаля о моемъ жалкомъ будущемъ, онъ заплакалъ, спрашивая, что я буду длать, если и эти послднія деньги будутъ проиграны. ‘О себ я не забочусь,’ продолжалъ онъ, ‘пока Богъ даетъ мн здоровья, то я этими руками достану себ средство къ пропитанію везд, но что будетъ съ тобою, неспособному кланяться никому и привыкшему къ роскошной жизни?’ Я перебилъ его, сказавъ, что у меня всегда будетъ средство избгнуть нищеты, пока я буду владть заряженнымъ пистолетомъ. Пораженный ужасомъ, онъ долго стоялъ молча и наконецъ вскричалъ: ‘Господь по благости своей не допустить тебя увлечься соблазнами дьявола — подумай о твоей безсмертной душ — за гробомъ нтъ уже раскаянія! Господи! до чего мы дожили!— Разв намъ не слдуетъ покоряться вол Всевышняго? Гд же твое терпніе?— Durum рotientia frango — ты еще молодъ можетъ быть, тебя ожидаетъ счастливая будущность accidit in puncto quid non speratus in anno — вспомни о своемъ дяд м-р Бовлинг, можетъ быть, онъ теперь возвращается въ отечество въ надежд увидть и помочь теб — и даже, можетъ быть, онъ пріхалъ, потому что корабль ожидали около этого времени.’ При этихъ словахъ душу мою освтилъ лучъ надежды. Я поблагодарилъ своего друга за совтъ и, общаясь до его возвращенія ничего но предпринимать, послалъ справиться.

Во время его отсутствія ко мн, зашелъ Вантеръ и, узнавъ о моей неудач въ игр, говорилъ мн, что когда нибудь да перестанетъ же судьба меня преслдовать. ‘А между тмъ — сказалъ онъ — вотъ теб письмо, полученное мною отъ Фримана для передачи теб.’ Я схватилъ письмо и, узнавъ почеркъ Нарциссы, поцловалъ посланіе и прочелъ слдующее:

‘Съ большимъ трудомъ удалось мн избгнуть бдительности моихъ стражей и дать вамъ знать, что меня неожиданно увезъ изъ Бата брать, которому лордъ Квивервитъ сказалъ о нашихъ отношеніяхъ. Я недавно узнала, что вы дрались съ нимъ и ранили его изъ за меня, но, будучи уврена въ вашей честной любви, прошу васъ не доставлять мн впередъ подобныхъ доказательства, вашей любви ко мн. Меня такъ стерегутъ здсь, что вамъ невозможно меня увидть ране того времени, когда успокоится подозрительность моего брата, или если небо но доставить намъ какой нибудь счастливый случай, а между тмъ вы можете быть уврены въ постоянств любви

‘Вашей
Нарциссы.’

‘P. S. Миссъ Вильямсъ, находившаяся также подъ надзоромъ, кланяется вамъ. Мы об здоровы, но страдаемъ за васъ, тмъ боле, что вамъ невозможно писать къ намъ. Я даже прошу васъ не длать никакой къ тому попытки, чтобы письмо не попалось въ руки брата.’

Это письмо значительно утшило меня, я передалъ его содержаніе Вантеру и показалъ ему ея портретъ, онъ восхищался ея красотою и умомъ, говоря, что теперь понимаетъ мое невниманіе къ миссъ Снапперъ.

Я помирился съ судьбою и думалъ, что если мн удастся добыть средство къ существованію до прізда дяди, то онъ наврное поможетъ мн. Я просилъ Вантера дать мн средства къ пріобртенію денегъ въ настоящее время и онъ, узнавъ, что я имю кредитъ у портнаго, совтовалъ, взявши у него пары дв новаго платья, обратить ихъ въ деньги, продавъ за полцны продавцу стараго платья. Я было посовстился подобной продлки, смахивавшей на надувательство, но онъ убдилъ меня, говоря, что чрезъ нсколько времени я буду въ состояніи удовлетворить своихъ кредиторовъ, а между тмъ я могу успокоить свою совсть честностью своихъ намреній, я допустилъ, наконецъ, убдить себя этимъ софизмомъ, побуждаемый къ тому необходимостію,— и потомъ, узнавъ, что о корабл, на которомъ служилъ дядя, не было никакихъ извстій, пустилъ іи, дло этотъ планъ и выручилъ двадцать пять гиней, изъ которыхъ пять отдалъ Вантеру за совтъ.

LIX.

Но эта продлка имла непредвиденныя мною послдствія. Актеръ, купившій одинъ изъ проданныхъ мною костюмовъ, явился однажды въ немъ на сцен. Къ несчастію, мой портной былъ въ это время въ театр. Узнавъ свое произведеніе, онъ навелъ справки, объяснившія ему мой подвигъ. На другой день онъ явился ко мн со счетомъ въ 50 ф. cтеp., требуя денегъ. Я обошелся съ нимъ довольно дерзко, спрашивая, не сомнвается ли онъ въ моей честности и, сказавъ ему, что впередъ не буду ему заказывать, приказалъ прійти чрезъ три дня. Онъ въ точности исполнилъ мое приказаніе но, видя, что я отдлываюсь общаніями, арестовалъ меня въ тотъ же день на улиц. Меня не слишкомъ поразило это обстоятельство, положившее конецъ мучительнымъ ожиданіямъ. Но я отказался идти въ частную тюрьму, зная, что тамъ просто грабятъ заключенныхъ. Въ слдствіе этого меня отвезли въ карет въ Маршалсійскую тюрьму, въ сопровожденіи пристава и его помощника.

Тюремщикъ, отгадывая по моей наружности, что у меня есть деньги, встртилъ меня латинскимъ словомъ: ‘depone’, давая мн тмъ знать, чтобы я впередъ заплатилъ за особенное помщеніе. Но я захотлъ прежде видть его и нанялъ за тмъ у него за полторы кроны грязную комнату, которая въ другомъ мст не стоила бы и половины этихъ денегъ. Поселившись въ этомъ убжищ, я послалъ за Страпомъ и сталъ придумывать средства къ утшенію этого врнаго друга, но мои размышленія были прерваны сперва стукомъ въ дверь, а потомъ появленіемъ какого-то молодаго человка, жалко одтаго и въ чрезвычайно грязномъ бль. Поклонившись мн, онъ назвалъ меня по имени, спрашивая не забылъ ли я его. Голосъ его помогъ мн припомнить черты моего стараго знакомаго Джаксона. Я съ участіемъ поздоровался съ нимъ, выразилъ удовольствіе видть его въ живыхъ и сожаллъ о присутствіи его въ этомъ зданіи. Но, кажется, онъ не очень заботился о своей участи, отъ души смясь нашей нечаянной встрч въ тюрьм. Я сталъ его распрашивать о его связи съ богатою леди, связи, которая, казалось, была такъ близка къ счастливому окончанію въ то время, какъ я имлъ удовольствіе видть его въ послдній разъ. Посмявшись вдоволь, онъ сообщилъ мн, что тутъ-то онъ и попался. ‘Надо вамъ сказать, говорилъ онъ, что вскор посл нашего приключенія съ публичными женщинами, я женился на упомянутой вами леди и провелъ съ нею ночь у нея на квартир. Но на другой же день, плача и стеная, она объявила мн, что она вовсе не богатая наслдница, а просто публичная женщина, увлекшая меня къ женитьб на ней съ тою цлію, чтобы пользоваться преимуществами замужней женщины. Она совтовала мн тотчасъ же скрыться, ежели я не хочу попасть въ руки уже подговоренныхъ приставовъ и быть посаженнымъ въ тюрьму за ея долги. Испуганный этимъ извстіемъ, я мигомъ вскочилъ и, простясь съ своею супругою нсколькими проклятіями, скрывался до того времени, пока не получилъ назначеніе лекарскаго помощника на военномъ корабл. Я отправился въ Портсмутъ въ воскресенье и, войдя на корабль, отплылъ въ Средиземное море. Тутъ мн посчастливилось получить мсто врача на шлюп, который, по прошествіи нсколькихъ мсяцевъ, воротился въ отечество и былъ разснащенъ. Думая, что обо мн уже забыли, я воротился въ Лондонъ, но не пробылъ въ немъ и недли, какъ меня арестовали за долгъ жены въ 20 ф. стер. я усадили въ эту тюрьму, въ которой я сижу еще и за другія продлки… Но вы знаете мой характеръ, я не имю привычки заботиться и убиваться. Получая половинное жалованіе изъ морскаго вдомства, я живу здсь кой-какъ.’ Я поздравилъ его съ хладнокровнымъ взглядомъ на вещи и, вспомнивъ, что я ему еще долженъ, уплатилъ ему занятую у него сумму, которая пришлась ему какъ нельзя боле кстати. Я распросилъ его о способахъ нашего продовольствія и согласился обдать за однимъ столомъ съ нимъ. Онъ только что хотлъ заказывать обдъ, какъ пришелъ Страпъ.

Меня поразило горестное выраженіе лица моего друга, которое, казалось, было создано только для того, чтобы выражать подобныя чувства.

Оставшись наедин, я сообщилъ ему о моемъ несчастіи и старался утшить его же словами, выставляя ему на видъ скорое возвращеніе дяди, а слдовательно и мое освобожденіе. Но его горесть не позволяла ему слушать моихъ убжденій: не обращая на меня вниманія, онъ ломалъ руки, не говоря ни слова и едва не заразилъ меня своимъ отчаяніемъ. Въ это время воротился Джаксонъ и, видя мое дружеское обхожденіе со Страпомъ, не смотря на его ливрею, сталъ съ такимъ весельемъ и беззаботностію утшать его, что черты лица моего друга мало по малу оживились, и онъ сталъ мириться съ моимъ положеніемъ. Мы пообдали вмст вареной говядиной съ зеленью, принесенною изъ ближайшей кухмистерской, и хотя это блюдо было подано не въ такомъ вид, къ какому я въ послднее время привыкъ, но я, покоряясь необходимости, лъ съ аппетитомъ и угостилъ моихъ гостей бутылкою вина. Оно усилило веселость Джаксона и разогнало горе Страпа, начавшаго даже шутить надъ моимъ несчастіемъ.

Посл обда Джаксонъ оставилъ насъ однихъ. Я просилъ моего врнаго пріятеля собрать наши вещи и перенести ихъ на другую боле дешевую квартиру въ сосдств съ тюрьмою и далъ ему денегъ на уплату за прежнюю квартиру. Вмст съ тмъ я сказалъ ему, чтобы онъ скрылъ мое настоящее пребываніе, увривъ моего хозяина и всхъ моихъ знакомыхъ, что я ухалъ изъ города на нсколько недль. Я ему приказалъ также справляться у Вангера, нтъ ли встей отъ Нарциссы и оставить свой адресъ на квартир дяди въ Ваппинг, чтобы дать ему возможность отыскать меня по его прізд.

По уход Страпа я почувствовалъ такое отвращеніе къ уединенію, что, желая отдлаться отъ черныхъ мыслей, пошелъ къ Джаксону. Онъ общалъ дать мн урокъ въ изящномъ вкус и повелъ меня въ общественное отдленіе тюрьмы, гд моимъ взорамъ представилась толпа полунагихъ и жалкихъ существъ. Чрезъ нсколько минутъ отдлилась отъ толпы фигура, повязанная около тальи грязнымъ ковромъ, поддерживаемымъ двумя разноцвтными тесемками. Она обладала густою черною бородою и носила на голов огромную массу порыжвшаго парика, украденнаго, кажется, съ вороньяго пугала. Это явленіе вошло съ низкимъ поклономъ ко всмъ присутствующимъ, встртившимъ его съ общимъ восклицаніемъ: ‘Какъ поживаете, докторъ?’ Обратясь къ намъ, онъ почтилъ Джаксона особеннымъ привтствіемъ, при чемъ мой пріятель представилъ мн его подъ именемъ м-ра Мелопіона. По окончаніи этой церемоніи, онъ вошелъ въ средину собравшихся вокругъ него заключенныхъ и, прокашлявшись раза три, къ моему крайнему удивленію, произнесъ съ приличною интонаціею и жестами весьма изящное и умное разсужденіе о различіи между талантомъ и вкусомъ, поясная его ловко примненными цитатами изъ новыхъ и древнихъ писателей. По окончаніи своей рчи, длившейся цлый часъ, онъ снова поклонился своимъ слушателямъ, изъ которыхъ (какъ мн сообщили) ни одинъ не понялъ ни слова изъ сказаннаго. Но они выразили свое удивленіе и уваженіе добровольнымъ приношеніемъ, простиравшимся, какъ говорилъ Джаксонъ, до 18 пенсовъ въ недлю. Этотъ умренный доходъ, вмст съ перепадающими ему иногда наградами за ршеніе споровъ между заключенными, поддерживалъ его жизнь. Я узналъ, что онъ отличный поэтъ, написавшій трагедію, которая признавалась всми читавшими ее за геніальное произведеніе, что онъ обладалъ необыкновенною ученостію, безукоризненною нравственностію и почти несоотвтственнымъ смиреніемъ. Подобный характеръ сильно заинтересовалъ меня и, желая узнать его ближе, я просилъ Джаксона привести его ко мн. Мое желаніе было исполнено. Мистеръ Мелопіонъ почтилъ насъ своимъ присутствіемъ и, замтивъ, что я имю страсть къ литератур, говорилъ о ней съ такимъ знаніемъ дла и жаромъ, что я пожелалъ видть его произведенія. Онъ общалъ удовлетворить меня и принесть на другой день свою трагедію, а между тмъ прочиталъ мн нсколько своихъ мелкихъ стихотвореній, давшихъ мн высокое мнніе его талант.

LX.

На другой день за завтракомъ я передалъ Страпу нкоторыя черты изъ характера поэта, который принесъ мн свою трагедію, но, видя что мы заняты, онъ не хотлъ посидть съ нами, а оставивъ свое сочиненіе, ушелъ.

Чувствительное сердце моего друга сильно страдало при вид джентльмена и христіанина въ такомъ положеніи, и онъ съ радостію согласился на мое предложеніе подлиться съ нимъ нашею излишнею одеждою,— и тотчасъ же отправился за платьемъ.

По уход его, я заперъ дверь и занялся чтеніемъ трагедіи, которую съ большимъ удовольствіемъ прочелъ до конца. Завязка этого произведенія была очень удачно выбрана и ведена съ большимъ искуствомъ, характеры рзко очерчены и хорошо выдержаны, стихи поэтическіе и врные, единство драмы выдержано съ безукоризненною точностію. Перипитіи удивительныя и катастрофы чрезвычайно трогательны.

Чтеніе этого произведенія внушило мн большое уваженіе къ таланту автора и я сильно любопытствовалъ узнать исторію его жизни. Но въ это время воротился Страпъ съ одеждою, которую я и послалъ къ м-ру Мелопіону, какъ ничтожный знакъ моего къ нему уваженія, прося его сдлать намъ удовольствіе отобдать съ нами. Онъ принялъ мой подарокъ и чрезъ полчаса, явившись порядочно одтымъ, казался совершенно другимъ человкомъ. По его физіономіи я замтилъ, что онъ желаетъ выразить свою благодарность и для предупрежденій этого, просилъ у него извиненія въ моей смлости. Онъ не отвчалъ ни слова, но поклонился чуть не до земли со слезами на глазахъ.

Тронутый этимъ, я перемнилъ разговоръ, хвалилъ его произведеніе и уврялъ, что оно доставило мн чрезвычайное наслажденіе. Его оскорбило мое одобреніе. Обдъ былъ уже поданъ и когда пришелъ Джаксонъ, я просилъ позволенія посадить Страпа за однимъ столомъ съ нами, говоря, что я ему многимъ обязанъ, онъ согласился, и мы пообдали съ большимъ аппетитомъ.

По окончаніи обда, я выразилъ свое удивленіе, что м-ръ Мелопіонъ, не имлъ успха въ свт, и просилъ его разсказать мн исторію своей жизни.

‘Въ моей жизни мало интереснаго, отвчалъ онъ, и я увренъ, что разсказъ не вознаградитъ васъ за ваше вниманіе, но такъ какъ вы желаете узнать ее, то я но могу вамъ отказать.

‘Отецъ мой священникъ въ провинціи, не могъ по недостатку средствъ дать мн университетскаго образованія, а самъ замнилъ мн наставниковъ: онъ трудился надъ этимъ съ такою заботливостію и знаніемъ дла, что мн нечего было завидовать воспитывавшимся въ университет. Онъ долго старался открыть во мн влеченіе къ какой нибудь отрасли наукъ и, замтивъ мое поэтическое направленіе, заставилъ меня изучать классиковъ и помогалъ мн съ отеческимъ терпніемъ и рдкою ученостію. Познакомивъ меня съ древними авторами, онъ перешелъ къ новйшимъ французскимъ, итальянскимъ и англійскимъ авторамъ и требовалъ отъ меня основательнаго изученія отечественнаго языка.

‘На девятнадцатомъ году моей жизни я уже чувствовалъ желаніе написать что-нибудь дльное и съ одобренія отца составилъ планъ читанной вами трагедіи, но не усплъ я еще окончить четвертаго акта, какъ умеръ этотъ добрый отецъ, оставивъ меня съ матерью въ величайшей бдности. Близкій нашъ родственникъ, сжалившись надъ нами, принялъ насъ къ себ въ домъ, гд я окончилъ свою трагедію и похоронилъ мать. Успокоившись отъ горести, я сообщилъ моему родственнику (онъ былъ фермеръ), что, такъ какъ, со смертію моей матери, меня ничто не удерживало въ провинціи, то я ршаюсь идти въ Лондонъ и отдать мою трагедію на сцену, и что я не сомнваюсь пріобрсть въ скоромъ времени и славу, и состояніе, и въ такомъ случа не забуду моихъ друзей и благодтелей. Мой родственникъ былъ въ восхищеніи отъ моего будущаго счастія и охотно снабдилъ меня всмъ нужнымъ на дорогу.

‘Я взялъ мсто въ фургон и, пріхавъ въ городъ, нанялъ квартиру на чердак, желая жить какъ можно экономне до того времени, пока не получу денегъ отъ содержателя театра за мою трагедію. Я былъ увренъ въ хорошемъ пріем, воображая, что мое произведеніе также охотно купятъ, какъ я желалъ его продать. Меня безпокоила только мысль, что не условились ли они съ другими авторами, что, конечно, остановило бы на время мой успхъ. Поэтому я ршился поторопиться и въ тотъ же день представился одному изъ содержателей театра. Я распросилъ у моего хозяина, не знаетъ ли онъ, гд живутъ они. Онъ же, узнавъ мои намренія и будучи добрымъ и честнымъ человкомъ, сообщилъ мн, что я не такъ повелъ дло и что вовсе не такъ легко представиться къ содержателю театра, какъ я думаю, и что если я отдамъ ему свое произведеніе безъ особенной рекомендаціи, то на него не обратятъ вниманія. ‘Послушайте моего совта, прибавилъ онъ, и тогда ваше дло будетъ имть успхъ. Одинъ изъ содержателей такой же католикъ, какъ и я, у насъ одинъ и тотъ же духовникъ. Я васъ познакомлю съ этимъ господиномъ, человкомъ весьма ученымъ, и если онъ одобритъ ваше произведеніе, то его рекомендація заставитъ мистера Супиля поставить его на сцену.’ Я одобрилъ его мнніе и былъ представленъ монаху, который, прочитавъ трагедію, хвалилъ ее особенно за то, что я не касался въ ней религіи. Онъ общалъ употребить все свое вліяніе на мистера Супиля и въ тотъ же день узнать, когда мн лучше представиться къ нему съ моимъ произведеніемъ. Онъ въ точности исполнилъ оное общаніе и на другой день увдомилъ меня, что онъ говорилъ съ содержателемъ и что мн боле ничего не оставалось длать, какъ въ какой угодно день до обда идти къ нему и просить отъ имени монаха аудіенціи. Положивъ въ карманъ свое произведеніе, я отправился къ мистеру Супилю. Онъ принялъ меня очень ласково и общалъ прочесть мое произведеніе при первой возможности. По его назначенію, я зашелъ къ нему опять чрезъ недлю, но его не было дома. Я снова явился чрезъ недлю, но бдный джентльменъ, будучи очень боленъ, не могъ принять меня. Я повторилъ визитъ чрезъ дв недли посл того и онъ уврялъ меня, что такъ утомленъ дломъ, что не могъ еще прочесть моей трагедіи до конца, но что скоро окончитъ, прибавивъ, что то, что онъ усплъ прочесть, показалось ему очень занимательнымъ. Этотъ отвтъ удовлетворилъ меня еще на нсколько недль, по прошествіи которыхъ я нашелъ его страдающимъ подагрою. Увидвъ меня, онъ съ видомъ жестокаго страданія сказалъ мн: ‘Мистеръ Мелопіонъ, я чрезвычайно сожалю о несчастіи, случившемся съ вашимъ произведеніемъ во время моей болзни. Дло вотъ въ чемъ: мой старшій сынъ, найдя ваше сочиненіе на стол въ столовой, гд я обыкновенно читаю, отнесъ его въ кухню, глупая же кухарка, воображая, что это ненужныя бумаги, истребила его на опаливаніе куръ. Но я надюсь, что несчастіе исправимо и что у васъ есть копія вашего произведенія.’

‘Надо сознаться, мистеръ Рендомъ, что меня поразило это извстіе, но добродтельный джентльменъ казался такъ тронутымъ моимъ несчастіемъ, что я подавилъ свое негодованіе и отвтилъ, что хотя у меня нтъ копіи, но я легко напишу ее наизустъ. Вы не можете себ вообразить, какъ обрадовался этому мистеръ Супиль. Онъ умолялъ, чтобы я началъ какъ можно скоре и, ободренный этими словами, показывавшими его участіе, я въ три недли написалъ точную копію моей трагедіи и послалъ ее ему чрезъ отца О’Варниша, который сообщилъ мн, что мистеръ Супиль пробжитъ ее слегка, чтобы увриться въ тожеств ея съ прежнею и дастъ окончательный отвтъ. Прождавъ еще недлю, и въ полной увренности, что она явится скоро на сцен, я потребовалъ аудіенціи у содержателя театра. Но увы! сезонъ уже прошелъ. Мистеръ Супиль уврялъ меня, что ежели онъ дастъ теперь мою трагедію для разученія ролей, то она не будетъ готова къ марту, т. е. ко времени бенефисовъ, а слдовательно помшаетъ интересамъ актеровъ, которыхъ доброе расположеніе я долженъ заискивать.

‘Я по невол долженъ былъ довольствоваться этими убжденіями и ожидать слдующаго сезона. Однако это сильно огорчило меня, потому что я уже начиналъ нуждаться въ деньгахъ.

‘Я откровенно объявилъ своему хозяину, очень доброму человку, о своемъ положеніи и просилъ его совта. Онъ охотно взялся поговорить обо мн съ своимъ духовникомъ и предложилъ мн питаться и жить у него до того времени, когда счастье дастъ мн случай уплатить ему.

‘Мистеръ О’Варишъ, узнавъ о моихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, предложилъ рекомендовать меня редактору еженедльной газеты, который, по его мннію, долженъ былъ дать мн какія-нибудь занятія. Но, распросивъ его подробне, я узналъ, что эта газета выпускалась съ цлію поселить раздоры въ народ, въ слдствіе чего я и отказался участвовать въ ней. Тогда монахъ предложилъ мн писать стихи и продавать ихъ книгопродавцамъ, говоря, что этимъ я могу пріобрсти и деньги, и извстность. Этотъ планъ мн очень понравился, я принялся за работу и въ шесть недль написалъ шесть эклогъ. Я отдалъ ихъ книгопродавцу, попросившему оставить ихъ дня на два для разсмотрнія, по прошествіи этого времени я зашелъ къ нему и получилъ мои сочиненія обратно на томъ основаніи, что они не соотвтствали требованіямъ времени. Я обратился къ другому издателю, который объявилъ мн, что въ настоящее время городъ заваленъ эклогами, и совтовалъ, ежели я хочу извлекать пользу изъ своего таланта, писать что-нибудь въ сатирическомъ или тривіальномъ род, какъ напр. Пуговичная петля, Шокей и Товзеръ, Треснувшій соборъ и т. п. Я отказался отъ этого и отнесъ мое произведеніе третьему, уврившему меня, что онъ не издаетъ поэтическихъ произведеній, и предлагавшему мн написать какой-нибудь скандальный разсказъ, въ письмахъ или томъ приключеній, въ род Робинзона Крузо, полковника Джака или собранія остротъ и анекдотовъ, для отсылки въ колоніи. Не имя въ запас ничего подобнаго, я обратился къ четвертому, но съ тмъ же успхомъ.

‘Посл этого мн посовтовали предложить мои услуги господину, занимающемуся переводами, который многимъ давалъ работу. Но онъ сказалъ мн, что у него и безъ того много переводовъ, которыхъ онъ не знаетъ, куда двать, и при чемъ, однако спросилъ, почемъ я беру съ листа за переводъ латинскихъ классиковъ на англійскій языкъ? Чтобы придать цну своему труду, я ршился требовать довольно высокую цну и спросилъ полгинеи за листъ. ‘Полгинеи!’ вскричалъ онъ, уставивъ на меня глаза, но, помолчавъ немного, прибавилъ, что въ настоящее время не нуждается въ моихъ услугахъ. Замтивъ свою ошибку, я убавилъ цну на половину, но онъ, снова посмотрвъ на меня, отвтилъ, что у него и безъ того множество переводчиковъ.

‘Съ такимъ же успхомъ я обращался къ другимъ, и мн уже представлялась безотрадная будущность, когда я вспомнилъ, что могу предложить свое перо издателямъ пятикопешныхъ балладъ, продающихся по улицамъ. Съ этою цлію я обратился къ громче всхъ кричавшему продавцу ихъ, который меня свелъ къ человку, угощавшему огромную толпу разнощиковъ водкой, сыромъ и хлбомъ. Этотъ господинъ отвелъ меня въ чисто убранную гостиную и, узнавъ мое желаніе записаться къ нему авторомъ, спросилъ, въ какомъ род пишу я. Узнавъ же, что я занимаюсь поэзіей, онъ очень обрадовался, говоря, что одинъ изъ его поэтовъ сошелъ съ ума и заключенъ въ Бедламъ, а другой спился совершенно и уже недли съ дв не написалъ ничего порядочнаго. Когда же я потребовалъ отъ него заключить со мной условіе, то онъ далъ мн замтить, что онъ платитъ авторамъ смотря по расходу ихъ сочиненій.

‘Уговорившись съ нимъ очень невыгодно для меня и получивъ отъ него сюжетъ для баллады, которую я долженъ былъ написать въ два часа, я отправился въ свой чердакъ исполнить порученіе. Тема понравилась мн, и я, окончивъ сочиненіе въ назначенное время, принесъ къ нему въ надежд на вознагражденіе. Онъ мигомъ прочелъ его и, къ моему удивленію, сказалъ мн, что оно не годится, не смотря на правильное правописаніе и прекрасный почеркъ. По его мннію, мой языкъ былъ слишкомъ высокъ и слдовательно не по способностямъ и вкусу покупателей. Я общалъ исправить эту ошибку и черезъ полчаса понизилъ мой пылъ до уровня необразованныхъ читателей. Тогда мой новый патронъ одобрилъ мое произведеніе, и чтобы поощрить меня, онъ ршался израсходоваться на печать и бумагу, предупредивъ меня, что, по распродаж сочиненія, мн придется получить четыре съ половиною пенса.

‘Съ этого дня, я сталъ прилежно изучать вкусы Грезбстритскихъ читателей и наконецъ достигъ такого совершенства, что мои произведенія быстро раскупались боле образованными лакеями, носильщиками, извощиками и т. п. Я имлъ удовольствіе видть свои сочиненія, украшенныя гравюрами на стнахъ пивныхъ лавокъ и сапожныхъ магазиновъ, слышалъ, какъ ихъ пли въ клубахъ ремесленниковъ — но пустыя похвалы, какъ вы сами знаете, не удовлетворяютъ требованіямъ человческой натуры. Я находился въ опасности умереть съ голоду, потому что изъ десяти составленныхъ мною псенъ едва дв поступили въ печать. Въ слдствіе этого я обратился къ проз и во время сырой погоды издалъ сочиненіе, продажею котораго я существовал и цлый мсяцъ. Описаніе какого-нибудь чудовища доставляло мн не одинъ добрый обдъ, разсказъ о грабительств часто доставлялъ мн довольство, повсть объ убійств выпущенная во время, была моимъ никогда неизсякаемымъ источникомъ. Но и это не къ чему не повело. Я былъ просто каторжникомъ у моихъ издателей, требовавшихъ отъ меня то прозы, то стиховъ, не давая мн времени одуматься, и откровенно говорю вамъ, м-ръ Рендомъ, что жизнь мн опротивла.

LXI.

‘Кое-какъ я прожилъ до начала слдующей зимы, и возобновивъ свои визиты къ моему пріятелю Супилю, былъ каждый разъ принимаемъ съ величайшею любезностію. ‘Я уже думалъ о вашемъ дл м-ръ Мелопіонъ, говорилъ онъ, и чтобы вамъ показать какое я принимаю въ васъ участіе, я отрекомендую васъ знакомому мн молодому вельмож, большому знатоку въ драматическихъ сочиненіяхъ. Притомъ онъ пользуется такимъ вліяніемъ, что ежели одобритъ ваше произведеніе, то его покровительство защититъ насъ отъ зависти и невжества. Я уже говорилъ лорду о вашей трагедіи и если вы зайдете ко мн дня чрезъ два, то получите рекомендательное письмо къ нему.’

‘Чтобъ не утомлять васъ подробностями, скажу, что я отнесъ свою трагедію на квартиру лорда и, передавъ ее вмст съ письмомъ м-ра Супиля слуг, получилъ приказаніе зайти чрезъ недлю. По прошествіи ея, я былъ принятъ очень учтиво самимъ лордомъ, который сообщилъ мн, что, прочитавъ всю трагедію, онъ считаетъ ее лучшимъ coup d’essai, какой только удавалось ему видть и отмтилъ нкоторыя мста, требующія, по его мннію, исправленія. Меня очаровалъ подобный пріемъ, и я съ благодарностію общалъ слдовать только его совтамъ. ‘Въ такомъ случа — сказалъ онъ,— перепишите ваше произведеніе съ предложенными мною измненіями, какъ можно скоре, и принесите ко мн, потому что я хочу поставить ее на сцену ныншней зимою.’ Вы можете себ вообразить, съ какою поспшностію я принялся за переписку. И хотя замчанія милорда показались мн неважными и довольно многочисленными, но я не хотлъ спорить изъ-за пустяковъ съ моимъ патрономъ. А потому передлалъ свое сочиненіе мене, чмъ въ мсяцъ.

‘Когда я принесъ ему мою рукопись, то засталъ его за завтракомъ съ актеромъ, которому онъ тотчасъ и рекомендовалъ меня, прося его прочесть нсколько сценъ изъ моей трагедіи. Тотъ исполнилъ это, но почти на каждой страниц съ презрніемъ отзывался о нкоторыхъ попадавшихся ему выраженіяхъ. Я было попытался защищать ихъ, но лордъ Раттль съ грознымъ видомъ замтилъ, что мн не слдуетъ спорить съ человкомъ, уже двадцать лтъ не сходившимъ со сцены, а слдовательно лучше всхъ понимавшемъ требованія сценическаго искусства. Я принужденъ былъ покориться. Милордъ предложилъ этому же актеру прочитать всю трагедію нкоторымъ джентльменамъ, которыхъ онъ пригласить къ себ вечеромъ.

‘Я также присутствовалъ при чтеніи и увряю васъ, мой дорогой пріятель, что во всю мою жизнь не испытывалъ такой пытки. Этотъ актеръ, можетъ быть человкъ честныхъ правилъ и хорошій трагикъ, но быль совершенно необразованный и нахалъ, онъ длалъ такія замчанія, что я не могъ не понять ихъ ничтожества. Однако, вообще вс одобрили мое произведеніе и общали мн поддержать его по мр силъ своихъ. Лордъ Раттль далъ слово позаботиться о моей трагедіи и просилъ, переправивши ее, принести къ нему. Поневол пришлось мн снова переписывать свое произведеніе. Но въ это время мой пріятель Супиль передалъ свое право и имущество другому антрепренеру м-ру Брайеру, такъ что мн надо было снова искать покровительства у него. Это взялъ на себя лордъ Раттль, который былъ съ нимъ нсколько знакомъ, и съ такимъ жаромъ рекомендовалъ меня, что мое сочиненіе было принято.

‘Теперь я уже считалъ себя совершенно обезпеченнымъ. Нсколько дней я ожидалъ появленія моего произведенія на сцен, но, удивляясь замедленію, снова обратился къ моему патрону. Онъ извинялъ м-ра Брайера многочисленностію его занятій, и совтовалъ не докучать ему.

‘Я выждалъ это три недли, по минованіи которыхъ милордъ сообщилъ мн, что м-ръ Брайеръ прочиталъ мою трагедію и нашелъ ее совершенно удовлетворительною, но, бдняга, заключивъ уже прежде условіе съ другимъ авторомъ, не можетъ поставить ее на сцену въ этомъ году.

‘Убитый горемъ, я не могъ выговорить ни слова. Наконецъ, я сталъ горько жаловаться на безстыдство содержателя театра, водившаго меня за носъ столько времени. Но милордъ пожурилъ меня за мою вольность, и защищая благородство правилъ м-ра Брайера, приписывалъ его поступокъ забывчивости. И дйствительно, въ послдствіи я убдился въ дурной памяти м-ра Брайера и, не смотря на кажущееся его недоброжелательство, я не могу ничмъ инымъ объяснить его поведенія.

‘Лордъ Раттль, видя мое огорченіе, предложилъ мн употребить свое вліяніе и поставить мою трагедію на другомъ театр. Я съ радостію принялъ его предложеніе и получилъ отъ него рекомендательное письмо къ м-ру Беллаверу, актеру и главному распорядителю на театр м-ра Вандаля. Я поспшилъ къ нему и, прождавъ съ часъ въ передней, былъ наконецъ допущенъ къ нему. Онъ съ важностію принялъ мое сочиненіе и, сказавъ мн, что теперь очень занятъ и что посл, на досуг, прочтетъ его, онъ приказалъ мн зайти на недл. Уходя отъ него, я удивлялся невнимательности и грубости этого актера, не удостоившаго меня даже обыкновенною учтивостію. Но это еще было ничего въ сравненіи съ сдланнымъ мною въ послдствіи замчаніямъ.

‘Въ назначенное время я пришелъ къ мистеру Беллаверу, получивъ отвтъ, что онъ занятъ и не можетъ принять меня. Я повторилъ мой визитъ черезъ нсколько дней и, подождавъ въ передней часа два, былъ наконецъ принятъ имъ. Онъ объявилъ мн, что еще не прочелъ моей трагедіи. Оскорбленный этимъ невниманіемъ, я не выдержалъ и, сказавъ ему, что онъ, по моему мннію, не оказываетъ должнаго уваженія лорду Раттлю, потребовалъ назадъ свою рукопись въ довольно дерзкихъ выраженіяхъ. ‘Съ большимъ удовольствіемъ,’ возразилъ она, принимая театральную позу, и, выдвинувъ ящикъ изъ стоящаго передъ нимъ бюро, выкинулъ на столъ большую связку бумагъ, произнеся съ презрніемъ слова: ‘вотъ возьмите’. Я выбралъ свою трагедію и, выйдя отъ содержателя, пошелъ къ моему патрону и сталъ жаловаться ему. Но онъ, сверхъ моего ожиданія, вовсе не обидлся поступкомъ Беллавера, а напротивъ, упрекалъ меня вх горячности и далъ мн понять, что если я хочу писать для сцены, то долженъ покоряться капризамъ акторовъ. ‘Въ настоящее время вамъ не остается другаго средства, сказалъ онъ, какъ предложить вашу трагедію мистеру Брайеру въ будущемъ году, лто же вы можете употребить на исправленіе ее, сообразно съ его замчаніями.’ И такъ мн пришлось выбирать одно изъ двухъ, или отказаться отъ всхъ надеждъ на успхъ моего произведенія, на которомъ я основывалъ все мое благосостояніе и славу, или терпть нужду въ продолженіи восьми мсяцевъ, въ ожиданіи поставки его на сцену. Но, не смотря на вс затрудненія, я выбралъ послднее и ршился подвергнуться всмъ ужасамъ нужды.

‘Къ чему утомлять васъ ничтожными потребностями? Кое-какъ и въ страшной нищет я дожилъ до конца лта. Зайдя къ лорду Раттлю, я узналъ, къ своему ужасу, что милордъ отправляется за границу и что мистеръ Брайеръ живетъ въ провинціи, такъ что мой великодушный патронъ, не имя возможности выполнить своего общанія лично, оставилъ мн письмо къ содержателю театра, напоминая о данномъ имъ общаніи въ пользу моей трагедіи.

‘Узнавъ о возвращеніи мистера Брайера, я отправился къ нему съ письмомъ, но не засталъ его дома. На другой день утромъ я получилъ тотъ же отвтъ, но меня просили сказать свое имя и объяснить, что мн нужно. Исполнивъ требуемое, я зашелъ на другой день и слуга снова уврялъ меня, что господинъ его ухалъ, хотя я видлъ его смотрящимъ въ окно. Взбшенный этимъ поступкомъ, я зашелъ въ ближайшую кофейню, и запечатавъ письмо милорда съ своимъ, въ которомъ вмст требовалъ положительнаго отвта, послалъ его съ привратникомъ, который, воротившись, сказалъ мн, что мистеръ Брайеръ желаетъ меня видть. Я пошелъ къ нему и былъ принятъ съ такими извиненіями и комплиментами, что гнвъ мой совершенно исчезъ. Онъ съ подобострастіемъ говорилъ о своемъ пріятел лорд Раттл, которому всегда готовъ былъ услужить, общалъ прочесть мою трагедію и сообщить мн свое мнніе. Въ доказательство же своего ко мн уваженія, далъ мн позволеніе бывать безплатно на всхъ представленіяхъ. Это доставило мн не малое удовольствіе и я часто пользовался своимъ правомъ. Такъ какъ я могъ бывать за кулисами, когда мн вздумается, и имлъ случай говорить съ мистеромъ Брайеромъ, то я часто спрашивалъ его, когда онъ намренъ поставить на сцену мою пьесу, но онъ всегда отговаривался бездной занятій. Я уже начиналъ безпокоится, тмъ боле, что сезонъ уже приближался къ концу, какъ вдругъ я прочелъ въ газетахъ объявленіе о новой пьес, которая была написана, принята и разыграна въ теченіе трехъ мсяцевъ. Вы можете себі, вообразить, какъ это меня поразило! Въ первый моментъ моего гнва я подозрвалъ мистера Брайера въ подлости въ отношеніи ко мн и съ радостію видлъ неудачный ходъ предпочтенной имъ пьесы, упавшей совершенно, едва выдержавъ три представленія.

‘Около этого времени я познакомился съ одною дамою, которая, узнавъ, что я написалъ трагедію, сказала мн, что она знаетъ одну леди хорошо знакомую съ особою, имющею большое вліяніе на rpaфа Свирвита. Она общала, если я пожелаю, похлопотать за меня, такъ какъ этотъ вельможа считался меценатомъ въ Англіи и могъ своимъ одобреніемъ, дать цну всякому сочиненію, то я съ радостью принялъ ея предложеніе. Я взялъ свой манускриптъ отъ Брайера и передалъ его моей знакомой, которая дйствительно хлопотала съ такимъ рвеніемъ, что мене чмъ чрезъ мсяцъ я былъ представленъ графу и вскор имлъ удовольствіе слышать, что онъ очень хвалилъ мое произведеніе. Я льстилъ себя надеждою, что милордъ приметъ во мн участіе, но прошли еще три мсяца и я не получалъ никакого извстія. Мн уже становилось подозрительною искренность особы, передавшей мн послднее извстіе. Но вскор я увидлъ несправедливость своего подозрнія.

‘Надо вамъ сказать что, основываясь на расположеніи, оказываемомъ мн лордомъ Раттлемъ, и на его участіи къ моему успху, я написалъ ему о своей неудач. Желая помочь мн, онъ писалъ къ своему пріятелю, весьма богатому сквайру, прося его принять меня подъ свое покровительство и познакомить съ м-ромъ Мармозетомъ, знаменитымъ актеромъ, недавно явившемся на сцен съ необыкновеннымъ успхомъ и имвшимъ такое вліяніе на антрепренера, что тотъ ни въ чемъ не смлъ отказать ему. Сквайръ, не надясь на свой авторитетъ у м-ра Мармозета, прибгнулъ къ знакомому лорду, который, по его просьб, представилъ меня знаменитому актеру.

‘Разговоръ зашелъ о моемъ произведеніи и я съ удовольствіемъ узналъ, что Ерль Свирвитъ отзывался обо мн очень хорошо и даже послалъ копію съ моей трагедіи мистеру Мармозоту съ просьбою, играть въ ней въ слдующій сезонъ. Любимецъ публики также восхищался моимъ сочиненіемъ и общалъ поставить ее на сцену, ежели только будетъ ангажированъ на слдующій годъ. Онъ просилъ меня дать ему прочесть мою трагедію въ провинціи, куда онъ намренъ отправиться на другой день, чтобы на досуг разобрать ее и сдлать нкоторыя необходимыя измненія. Онъ записалъ мой адресъ, общая написать мн свои будущія замчанія. Теперь уже я надялся видть свое сочиненіе на сцен въ самомъ лучшемъ вид и получить вознагражденіе за вс перенесенныя лишенія. Но прошли шесть недль и я но получалъ извстія отъ Мармозета, не смотря на то, что онъ общалъ написать мн черезъ десять дней посл своего отъзда. Наконецъ пришло отъ него письмо. Извщая меня, что онъ сдлалъ нсколько замчаній, которыя передастъ мн при встрч онъ, а между тмъ совтовалъ отдать рукопись кому-нибудь изъ содержателей театровъ, такъ какъ онъ самъ еще не увренъ, будетъ ли играть въ слдующемъ сезон. Меня огорчило заключеніе его письма. Я прочелъ его одному изъ своихъ пріятелей, тутъ же объявившему мн, что это только предлогъ отдлаться отъ меня, потому что ему очень хорошо извстно, что мистеръ Мармозетъ ангажированъ на прекрасныхъ условіяхъ, мистеромъ Вандалемъ, но что онъ отказываетъ мн потому, что купилъ отъ другаго автора комедію, которую и желаетъ поставить на сцену.

По возвращеніи въ, городъ, мистеръ Мармозетъ принялъ меня очень ласково, пригласилъ меня къ себ и передалъ мн множество замчаній, которыя, сверхъ моего ожиданія, были не совсмъ справедливыми. Я однако доказывалъ ему его ошибку и, какъ кажется, совершенно убдилъ его, потому что вообще онъ очень лестно отзывался о моемъ произведеніи.

‘Во время нашего спора меня удивила его забывчивость. Онъ отказывался отъ того, что говорилъ мн передъ своимъ отъздомъ изъ города, а именно отъ упомянутаго имъ мннія графа Свирвита о моемъ сочиненіи. Затмъ онъ объявилъ мн, что не иметъ никакого вліянія на мистера Вандаля, а слдовательно не можетъ оказать мн требуемой услуги. Я просилъ его, чтобы онъ подалъ мн по крайней мр совтъ, какъ дйствовать, и онъ указалъ мн на графа Свирвита, говоря, чтобы я досталъ рекомендательное письмо отъ него къ содержателю, который не ршиться отказать такому вельмож. Я снова обратился къ знакомой мн дам и она такъ успшно повела дло, что чрезъ нсколько дней я узналъ, что могу получить письмо тотчасъ же, ежели доставлю лорду доказательство, что содержатель театра не иметъ сдлки съ другимъ авторомъ, потому что милордъ ршался только въ такомъ случа на подобное снисхожденіе, ежели ему не представлялось возможности отказа. При этомъ же мн объявили, что мистеръ Мармозетъ еще прежде, нежели совтовалъ мн обратиться къ графу, сказалъ ему, что читалъ мою трагедію и нашелъ ее неудобною для театра. Не имя возможности сомнваться въ этомъ извстіи, я однако подозрвалъ тутъ какое нибудь недоразумніе и, не обращая на него вниманія, передалъ полученный мною отвтъ Мармозегу, общавшему спросить м-ра Вандаля, не ангажировалъ ли онъ другаго автора. Дня черезъ два, я зашелъ къ актеру и онъ сообщилъ мн что, узнавъ объ отсутствіи всякаго условія между Вандалемъ и другими авторами, вручилъ ему мою рукопись, прибавивъ, что она одобрена графомъ Свирвитомъ, отъ котораго онъ получитъ вскор письмо. Въ заключеніе онъ приказалъ мн зайти за отвтомъ къ м-ру Вандалю дня черезъ три. Въ назначенное время я явился къ м-ру Вандалю, объявившему мн, что хотя онъ и получилъ отъ Мармозета трагедію, но о граф Свирвит не слыхалъ отъ него ни слова. Я разсказалъ ему какъ было дло, и онъ далъ мн понять, что дйствительно еще не заключалъ условія ни съ какимъ писателемъ, что съ удовольствіемъ прочтетъ мою трагедію, надясь, что не разойдется въ мнніи съ графомъ, котораго уважаетъ безъ мры, и вскор поставитъ ее на сцену. Меня такъ обрадовали его слова, что я совершенно забылъ о непонятномъ поведеніи Мармозета, но, явившись въ извстное время къ м-ру Вандалю получилъ обратно свое произведеніе съ отвтомъ, что оно негодится для сцены. Опомнившись отъ этого удара, я просилъ его сказать мн его возраженія противъ моей трагедіи и они оказались такъ неосновательными и неясными, что я тотчасъ убдился въ томъ, что онъ вовсе не читалъ моей рукописи и говорилъ только по наущенію другихъ. Въ послдствіи я узналъ, что этотъ бдняга съ ограниченными способностями былъ запутанъ суевріемъ и страдалъ подъ игомъ своей жены.

‘Низвергнутый съ высоты моихъ мечтаній я уже былъ готовъ погибнуть отъ горя. Я не могъ сомнваться въ подлости Мармозета, припоминая вс его поступки. И это мнніе подтверждали слова графа Свирвита, выразившагося съ презрніемъ о поведеніи Мармозета, дерзнувшаго высказать мнніе противное литературному вкусу милорда. Пока я раздумывалъ о своемъ жалкомъ положеніи, ко мн зашелъ мой пріятель и, узнавъ въ чемъ дло, не могъ удержаться отъ негодованія и сталъ ругать Мармозета, какъ главнаго виновника моего несчастія. Онъ говорилъ, что актеръ съ самаго начала дйствовалъ подло, водя меня за носъ и наговаривая невжд содержателю театра небылицы на мое сочиненіе, что его предательство равняется его алчности, которая побуждаетъ его ко всякимъ подлостямъ: такъ онъ воспользовался моею неопытностію и уничтожилъ авторитетъ другаго уже пользующаго извстностію автора, также написавшаго трагедію, которая, по его мннію, могла помшать успху имъ покровительствуемой комедіи.

‘Встрчая неудачу везд, я уже отчаявался видть свое сочиненіе на сцен и ршился избрать для себя новый родъ занятій, который бы далъ мн средства къ спокойному существованію. Но мой хозяинъ, которому я уже порядочно задолжалъ и который надялся получить свои деньги изъ вознагражденія за мою трагедію, не могъ хладнокровно перенесть своего разочарованія. Онъ ршился сдлать еще попытку и досталъ письмо отъ одной знатной дамы къ м-ру Брайеру, къ которой этотъ послдній питалъ всегда большое уваженіе. Она просила его принять мою трагедію, общая поддержать ее своимъ вліяніемъ. Чтобы усилить свою протекцію, она уговорила въ мою пользу всхъ лучшихъ актеровъ, однимъ словомъ она заставила снова принять мое сочиненіе и оживила мои надежды. Но честный м-ръ Брайеръ такъ былъ занятъ длами (хотя, повидимому, ему нечего было длать,) что не имлъ времени прочесть моей рукописи, а безъ этого онъ не могъ принять ее и хотя онъ и читалъ ее прежде, но ничего не помнилъ изъ нея.

‘Наконецъ, онъ просмотрлъ ее и, сдлавъ небольшія измненія, послалъ къ покровительствующей ей леди, давая честное слово поставить мою трагедію на сцену будущею зимою, ежели ее исправятъ и представятъ ему въ конц апрля. Съ стсненнымъ сердцемъ я принялся за работу и окончилъ ее во время. Но тутъ судьба готовила мн новое огорченіе. Лтомъ м-ръ Мармозетъ вступилъ въ товарищество съ м-ромъ Брайеромъ, такъ что когда я потребовалъ исполненія общаній у м-ра Брайера, то онъ отвтилъ мн, что безъ товарища ничего сдлать не можетъ, а тотъ уже заключилъ условіе съ другимъ авторомъ.

‘Мое положеніе сдлалось еще хуже со смертію моего хозяина, наслдники котораго забрали все мн принадлежавшее и выгнали меня изъ квартиры чуть что не нагаго. Тутъ меня арестовалъ портной и посадилъ въ эту тюрьму, гд я живу милостынею моихъ товарищей по заключенію.’

LXII.

Таковъ былъ разсказъ бднаго поэта. Не смотря на мои собственныя страданія, происшедшія отъ низости и подлости людей, я былъ удивленъ жалкимъ равнодушіемъ человчества, допустившаго человка съ истиннымъ дарованіемъ до нищеты и до всхъ бдствій, сопряженныхъ съ заключеніемъ въ тюрьм. Я готовъ былъ благословлять судьбу, отдлившую меня отъ коварнаго свта, еслибы моя привязанность къ Нарцисс не привязала меня къ обществу. Портретъ ея былъ постояннымъ собесдникомъ въ моемъ уединеніи. Какъ часто я смотрлъ на эти очаровательныя черты, плнившія мое сердце! какъ часто я плакалъ, вспоминая о счастливыхъ минутахъ, проведенныхъ съ нею, проклиналъ жестокую судьбу, разлучившую насъ! Напрасно воображеніе рисовало мн счастливую будущность, неумолимый разсудокъ разочаровывалъ меня и въ минуту ниспровергалъ мои воздушные замки, представляя безвыходное настоящее. Напрасно я прибгалъ къ развлеченіямъ, играя съ Джаксономъ въ карты, на билліард и т. п., грустныя мысли овладвали мною, и ихъ не развлекалъ даже разговоръ съ Мелопіономъ. Я приказалъ Страпу каждый день заходить къ Вантеру въ ожиданіи найти тамъ извстія отъ моей возлюбленной, но постоянное разочарованіе въ этомъ только усиливало мою горесть. Мой врный слуга также заразился моею печалью и по цлымъ часамъ сидлъ молча, проливая слезы. Его присутствіе только разстроивало насъ. Онъ сдлался неспособнымъ къ работ и хозяинъ отказалъ ему. Я же, видя, что мои деньги уходятъ и не имя надежды на освобожденіе, не дорожилъ жизнію, потерялъ апетитъ и преобразовался въ неряху. Въ продолженіи двухъ мсяцевъ я не умывался, не перемнялъ блья и не брился. Мое лицо, похудвшее отъ горя и недостатка пищи, покрылось грязью и заросло волосами и вообще вся моя наружность внушала отвращеніе. Однажды пришедшій ко мн Страпъ объявилъ мн, что внизу меня дожидается какой-то человкъ. Выведенный изъ задумчивости этимъ словомъ и въ надежд получить извстіе о моей возлюбленной, я сбжалъ внизъ и, къ моему крайнему удивленію, увидлъ моего великодушнаго дядю, м-ра Бовлинга! Обрадованный этою неожиданностію, я кинулся обнимать его. Но онъ, отскочивъ въ сторону, обнажилъ свою шпагу, говоря: ‘Постой братецъ постой! отчаливай дальше.— Ей сторожъ! чего ты смотришь? Тутъ, кажется, одинъ изъ твоихъ сумасшедшихъ узниковъ вырвался изъ своей комнаты.’ Я не могъ удержаться отъ смха при его словахъ, и онъ, узнавъ мой голосъ, съ участіемъ пожалъ мн руку, изъявивъ сожалніе, что видитъ меня въ такомъ положеніи.

Я отвелъ его въ свою комнату и представилъ ему Страпа, какъ моего самаго лучшаго друга. Усвшись, дядя разсказалъ намъ, что воротился изъ вояжа къ гвинейскимъ берегамъ, что онъ служилъ на корабл помощникомъ шкипера, до того времени, пока на нихъ не напалъ французскій корабль. Во время боя капитанъ былъ убитъ и дядя принялъ начальство надъ кораблемъ. Ему посчастливилось потопить француза и въ слдъ за тмъ онъ встртился съ купеческимъ судномъ, шедшимъ изъ Мартиники съ грузомъ сахара, индиго и серебра. Имя патентъ на каперство, онъ овладлъ имъ и привелъ благополучно въ Кингсэль въ Ирландію, гд оно было объявлено законнымъ призомъ, этимъ подвигомъ онъ не только зашибъ себ добрую копйку, но и пріобрлъ довріе владльца корабля, вручившаго ему команду надъ кораблемъ, вооруженнымъ двадцатью девяти фунтовымъ орудіемъ и готовомъ отплыть по чрезвычайно выгодному предпріятію, котораго объявить онъ въ настоящее время не имлъ права.

Я безъ мры обрадовался его счастливымъ обстоятельствамъ и, по его просьб, разсказалъ о всемъ случившемся со мною посл нашей встрчи. Узнавъ о поступкахъ Страпа со мною, онъ отъ чистаго сердца благодарилъ его и пожалъ ему руку, общаясь вывести его въ люди. Снабдивъ меня десятью гинеями и узнавъ адресъ портнаго, арестовавшаго меня, дядя ушелъ, чтобы расплатиться съ нимъ, сказавъ мн на прощаніе, что онъ скоро смоетъ грязь съ меня мокрымъ парусомъ.— Умывишсь и одвшись въ лучшее платье, я сталъ ожидать прихода дяди и пріятно изумилъ его своимъ преобразованіемъ.

Добрый мой родственникъ, уплативъ мой долгъ, выхлопоталъ приказаніе освободить меня. Желая проститься съ моими друзьями въ несчастіи и уговоривъ м-ра Бовлинга провесть вечеръ у меня, я пригласилъ къ себ въ комнату м-ра Мелопіона и Джаксона. Угостивъ ихъ хорошимъ ужиномъ и виномъ, я объявилъ имъ о своемъ освобожденіи. Они, не смотря на то, что теряли члена своего общества, отъ души поздравляли меня.

Правда, о Джаксон я не могъ очень сожалть, потому что его несчастіе едва было ощутительно ему самому при его втреномъ и легкомысленномъ характер, но я чувствовалъ уваженіе и дружбу къ поэту, во всхъ отношеніяхъ боле достойному лучшей участи. По уход моихъ гостей и дяди, общавшаго зайти за мной завтра утромъ, я собралъ нсколько блья и другихъ необходимыхъ вещей и приказалъ Страпу несть въ слдъ за мною въ комнату Мелопіона.

Я съ трудомъ заставилъ его принять это отъ меня вмст съ пятью гинеями. Онъ долго не хотлъ взять ихъ, говоря, что никогда не будетъ въ состояніи возвратить нхъ мн. За тмъ я спросилъ его, не могу ли я чмъ еще помочь ему, но онъ отвчалъ только: ‘вы и безъ того чрезчуръ много сдлали для меня’ и, будучи не въ состояніи удержаться залился слезами. Я ушелъ отъ него сильно растроганнымъ и по приход дяди съ такимъ жаромъ описалъ ему несчастное положеніе Мелопіона, что честный морякъ разстроенный до глубины души, ршился послдовать моему примру и подарилъ ему еще пять гиней, которыя по моему совту были отданы ему Страпомъ запечатанными въ письм.

Я простился со всми знакомыми въ тюрьм и уже хотлъ садится въ карету, какъ ко мн подошелъ Джаксонъ и шопотомъ просилъ дать ему въ долгъ шиллингъ. Я удивился умренности его просьбы и думая, что уже вроятно мн не придется боле слышать ее отъ него, всунулъ ему въ руку гинею. Увидавъ ее, онъ съ изумленіемъ поглядлъ на меня и вскричалъ: ‘о Боже, гинея!’ и, схвативъ меня за пуговицу, разразился смхомъ. По окончаніи своего конульсивнаго движенія, онъ отпустилъ меня, называя добрымъ малымъ. Пріхавъ на квартиру, м-ръ Бовлингъ сталъ разсуждать о моемъ положеніи и предложилъ отправиться съ нимъ въ море въ качеств корабельнаго врача, общая мн въ такомъ случа дать средство составить себ порядочное состояніе въ нсколько лтъ собственными трудами, а посл своей смерти оставить мн все, что иметъ. Хотя меня сильно разстрогало его великодушіе, но я не вдругъ ршился принять предложеніе, долженствовавшее послужить преградою въ моей любви, о чемъ я и сказалъ ему. Но ему очень не понравилось мое возраженіе, онъ говорилъ, что любовь есть плодъ праздности и что будь я занять дломъ имя мои мысли устремлеными на пріобртеніе независимаго состоянія, то мн бы и въ голову не пришла подобная идея, которая прилична празднымъ лнтяямъ, только заботящимся объ удовольствіяхъ.

Эти намеки задли меня за живое, я счелъ ихъ за упреки и, не давъ себ времени одуматься, принялъ его предложеніе. Обрадованный моимъ согласіомъ, дядя тотчасъ же свелъ меня къ владльцу корабля и заключилъ за меня условія, такъ что теперь я уже не могъ отказаться отъ вояжа. Чтобы не дать времени остынуть моему рвенію, онъ заставилъ меня составить каталогъ медикаментамъ на пятьсотъ человкъ, долженствовавшихъ провести 18 мсяцевъ въ жаркомъ климат, и отнести его къ дрогисту. Во время моего занятія, вошелъ Страпъ, и узнавъ мое намреніе, задумался. Помолчавъ минутъ съ пять, онъ объявилъ мн свое желаніе сопровождать меня въ путешествіи. По моей просьб капитанъ Бовлингъ принялъ его на корабль экономомъ, общая снабдить его всмъ нужнымъ и дать взаймы десять фун. стер. на покупку товара.

Дядя мой объявилъ мн, что въ послднемъ своемъ вояж онъ усплъ заработать 3000 фун. стер., и общалъ дать мн тотчасъ же треть этого капитала, кром того доставить мн въ кредитъ на столько же товару, который могъ быть съ выгодою проданъ въ тхъ странахъ, куда мы отправляемся. Онъ прибавилъ, что хотя и смотритъ на мой интересъ, какъ на свой собственный, но удерживаетъ остальныя свои деньги какъ для собственной независимости, такъ и съ цлію имть въ рукахъ средство наказать меня, ежели я не позабочусь о томъ, чмъ пользуюсь.

Не обременяя читателя отчетомъ о чувствахъ, занимавшихъ мою душу при этомъ великодушномъ общаніи, я скажу только, что дядя тотчасъ же привелъ ихъ въ исполненіе: мн данъ былъ выборъ необходимыхъ товаровъ и приказаніе тотчасъ же нагрузить ихъ. Но не смотря на эти хлопоты, образъ Нарциссы безпрестанно представлялся мн и заставлялъ меня ужасно страдать. Меня сводила съ ума мысль, что я, можетъ быть, потеряю ее навсегда. Надежда увидть ее опять поддержала бы меня въ разлук, но я не могъ безъ горести вспомнить о ея печали во время моего отсутствія. День и ночь меня тревожила мысль о пріисканіи средства къ смягченію этого удара и оправданію себя въ мнніи этого дорогаго созданія. Наконецъ я составилъ планъ, успокоившій меня нсколько, о которомъ читатель узнаетъ въ послдствіи.

Окончивъ свои дла и приготовившись къ отплытію, я ршился показаться своимъ прежнимъ знакомымъ, въ кругу которыхъ я не былъ со времени моего заключенія. Такъ какъ я, по совту дяди, купилъ для продажи множество богатаго платья, то, одвшись въ лучшее, я отправился въ знакомую кофейню. Тамъ я засталъ своего пріятеля Вантера. Его такъ озадачило мое великолпіе, что онъ долго не могъ выговорить ни слова и потомъ, отведя меня въ сторону, спросилъ: ‘послушай, Рендомъ, откуда ты?— что значитъ это франтовство!— Ага! понимаю — ты только что изъ провинціи!— Чтожъ хороши ли дороги?— Ну, Рендомъ, смльчакъ же ты и счастливецъ, — но берегись,— повадился кувшинъ по воду ходить, тамъ ему и голову сломить.’ Съ этими словами онъ указалъ себ на шею. Изъ его жестовъ и намековъ я понялъ, что онъ подозрваетъ меня въ грабительств на большихъ дорогахъ, и отъ души посмялся его заблужденію. Не объясняя подробностей, я сообщилъ ему, что все это время былъ у своего родственника въ провинціи, о которомъ я упоминалъ ему, и что теперь, желая вояжировать, пришелъ проститься съ пріятелями. Я просилъ его возвратить мн должныя деньги, которыя мн понадобятся за границей. Онъ сперва немного сконфузился, но, опомнившись, прикинулся обиженнымъ, говоря, что никогда не проститъ мн того, что я, не предупредивъ его, поставилъ въ невозможность уплатить мн долгъ. Улыбнувшись его мнимой деликатности, я сказалъ, что оставлю ему адресъ купца, которому онъ можетъ уплатить деньги. Онъ прикинулся обрадованнымъ, записалъ адресъ и имя купца, клянясь, что скоро удовлетворитъ меня. Окончивъ это дло и зная очень хорошо, что онъ и не вспомнитъ объ немъ, я разослалъ всмъ своимъ знакомымъ записки, приглашая ихъ провесть со мною вечеръ въ трактир. Я угостилъ ихъ отличнымъ ужиномъ и виномъ. Простился съ ними около полуночи и едва не былъ задушенъ дружескими объятіями. На другое утро я съ Страпомъ выхалъ въ почтовой карет въ Гревсьендъ. Тамъ мы вошли на корабль и при попутномъ втр снялись съ якоря. Мы благополучно добрались до Довиса, но тутъ намъ пришлось ждать на якор восточнаго втра, чтобы пройти каналъ.

LXIII.

Посл нсколькихъ дней плаванія, я увидлъ возможность привести въ исполненіе задуманное много въ Лондон предпріятіе. Я выпросилъ у капитана позволеніе себ и Страпу сойти на берегъ. Онъ согласился, потому что ждалъ еще чрезъ недлю депешъ изъ Лондона, безъ которыхъ не могъ отправиться. Сообщивъ свое намреніе врному моему слуг, отговаривавшему меня отъ этого безразсуднаго предпріятія, но но хотвшему отставать отъ меня, я нанялъ лошадей и поскакалъ въ ту часть Суссекса, гд жила моя возлюбленная. Ея жилище отстояло отъ Диля, гд мы сли на лошадей, на сорокъ верстъ. Зная хорошо границы владнія сквайра, я остановился, не дозжая пяти верстъ до его дома, гд и выждалъ сумерекъ. Отсюда, подъ покровомъ темной ночи, мы добрались до небольніаго лса. Въ полуверст отъ хижины мистриссъ Сэджели, привязавъ лошадей къ дереву, мы отправились къ моей старой благодтельниц. Такъ какъ ея хижина стояла въ отдаленіи, то мы добрались до нея, не бывъ никмъ замчены. Тутъ я приказалъ Страпу идти къ ней одному и ежели у ней будутъ гости, то передать ей письмо, какъ будто порученное ему знакомымъ въ Лондон. На его стукъ старушка, сама подойдя къ двери, но не отворяя ее и извиняясь своимъ уединеніемъ, просила его сказать, что ему нужно и какъ его зовутъ. Страпъ отвчалъ ей, что его имя ей неизвстно, но что онъ подастъ ей письмо въ дверную щель. Прочитавъ его и узнавъ, что я самъ нахожусь тутъ же, она сказала: ‘Если тотъ, кто писалъ это письмо, здсь, то пусть заговоритъ, чтобъ я, убжденная его голосомъ могла, не подвергая себя опасности, отворить дверь.’ Я приложилъ губы къ замочной скважин и проговорилъ: ‘добрая матушка, вамъ нечего бояться, это я, столько уже вами обязанный, прошу гостепріимства.’ Она узнала мой голосъ и, отворивъ двери, съ истинно материнской любовью приняла меня. Я ей объявилъ цль моего прізда, которая состояла въ томъ, чтобы до моего отплытія увидть Нарциссу, убдить въ необходимости моего путешествія, повторить ей обтъ въ врности и имть печальное удовольствіе обнять ее на прощаніе. Добрая старушка объявила мн, что, по возвращеніи изъ Бата, Нарцисса находилась въ самомъ строгомъ заключеніи и къ ней никого не допускали, кром слугъ преданныхъ ея брату, но что потомъ она получила большую свободу и была у миссъ Сэджели, но, въ слдствіе сознанія слуги, объявившаго, что онъ послалъ на почту письмо отъ Нарциссы на мое имя, она снова подвергнулась чуть что не тюремному заключенію. Мистрисъ Сэджели увряла также, что мн нтъ ни малйшей возможности видть Нарциссу, разв забравшись въ садъ, въ которомъ ой дозволено ежедневно гулять, и спрятавшись тамъ дождаться ея прихода. Но это было бы совершеннымъ безразсудствомъ. Не смотря на то, я ршился испытать это средство. Не обращая вниманія ни на мольбы и убжденія мистриссъ Сэджели, ни на то, что Страпъ на колняхъ просилъ меня не подвергать себя и его опасности, я стоялъ на своемъ. И приказалъ Страпу отвести лошадей на постоялый дворъ, гд мы впервые остановились, и дожидаться моего возвращенія. Онъ было отказался, но, убжденный тмъ, что ежели лошади будутъ оставаться въ лсу, то наврное наводутъ на нашъ слдъ, онъ собрался въ путь, цлуя мн руку и бормоча: ‘Богъ знаетъ, увижу ли я тебя опять.’ Моя добрая хозяйка, видя мое упрямство, дала мн совтъ, какъ дйствовать, и, уговоривъ меня подкрпиться пищею, уложила спать. Рано утромъ, вооружившись парою заряженныхъ пистолетовъ и шпагою, я перелзъ чрезъ заборъ сада сквайра и, по совту мистриссъ Сэджели, спрятался въ чащ подл бесдки, далеко отстоящей отъ дому, и которую (какъ мн сказали) Нарцисса чаще всего посщала. Я сидлъ тутъ съ пяти часовъ утра до шести вечера, не видя никого. Но наконецъ я замтилъ подходящихъ ко мн двухъ женщинъ, въ которыхъ я узналъ Нарциссу и миссъ Вильямсъ. Угадывая, что он зайдутъ въ бесдку, я прокрался туда и положилъ на виду свой миніатюрный портретъ, назначаемый еще прежде въ подарокъ Нарцисс. Это я сдлалъ для того, чтобы хотя нсколько приготовить ее къ моему появленію, которое безъ того могло бы слишкомъ сильно поразить нжное существо. Я снова спрятался въ чащу деревьевъ и выжидалъ ихъ приближенія. Я замтилъ печаль Нарциссы и едва могъ удержаться, чтобы не утереть поцлуемъ перлы, капавшіе у ней изъ глазъ. Она вошла въ бесдку, такъ какъ я ожидалъ, и увидя лежавшій на стол портретъ, взяла его. Но взглянувъ на него, не могла удержаться отъ восклицанія: ‘Боже мой?’ и смертельная блдность покрыла ея щеки. Ея повренная, испуганная ея восклицаніемъ, посмотрла на портретъ и въ свою очередь вскричала: ‘Господи, да это мистеръ Рендомъ!’ Опомнившись немного, Нарцисса прибавила: ‘кто бы ты ни былъ принесшій этотъ портретъ, благодарю тебя и даю слово беречь его, какъ святыню.’ Съ этими словами она съ жаромъ поцловала его и спрятала на грудь. Я уже готовъ былъ броситься къ ея ногамъ, какъ миссъ Вильямсъ, не столько занятая страстью, какъ ея госпожа, замтила, что не могъ же самъ портретъ явиться въ бесдк и что вроятно я гд нибудь близко. Но Нарцисса, вздрогнувъ при этой догадк, вскричала: ‘Избави Боже! и хотя я бы готова была пожертвовать многимъ за одну минуту разговора съ нимъ въ безопасномъ мст, но скоре готова была бы отказаться отъ него навсегда, нежели видть его здсь, гд его жизнь подвергается такой опасности.’ Дале я не могъ выдержать и, выскочивъ изъ своей засады, явился предъ нею. Она испустила страшный крикъ и упала въ обморокъ на руки своей подруги. Я кинулся къ моему сокровищу и своими поцлуями привелъ ее въ чувство. Зачмъ я не владлъ искуствомъ Рафаэля, граціею Гвидо и магическою кистью Тиціана, чтобы быть въ состояніи изобразить выраженіе нжной заботливости, цломудреннаго восхищенія и наивнаго румянца, появившагося на ея лиц, когда она пришла въ себя и произнесла: ‘О небо! ты ли это?’

По прошествіи часа, проведеннаго въ оплакиваніи нашей судьбы, и въ обмн обтовъ, миссъ Вильямсъ напомнила о необходимости разлуки и я увренъ, что никогда любовники не разлучались съ большимъ сожалніемъ. Но словами невозможно выразить нашихъ чувствъ, а потому умолчу о нихъ. Я возвратился вечеромъ въ хижину мистрисъ Сэджели, обрадованной моимъ успхомъ. Она своими убжденіями успокоила мою горесть. Заставивъ принять добрую старушку кошелекъ съ двадцатью гинеями въ знакъ моего уваженія, я въ эту же ночь простился съ нею и пошелъ пшкомъ въ харчевню, гд своимъ появленіемъ избавилъ Страпа отъ безпокойства и опасенія за меня.

Мы тотчасъ же сли на лошадей и на другое утро рано прибыли въ Диль. Дядю сильно безпокоило мое отсутствіе, потому что, получивъ депеши, онъ выжидалъ только попутнаго втра, чтобы сняться съ якоря. На другой день подулъ свжій восточный втеръ, и мы въ сорокъ восемь часовъ прошли каналъ Ла-Маншъ. Отплывъ миль двсти на западъ отъ Ландсъ-Энда, капитанъ попросилъ меня въ каюту и сказалъ мн, что теперь настала минута объявить мн о цли нашего плаванія. Кораблю — сказалъ онъ, снаряженному съ большими издержками, назначено идти къ Гвинейскому берегу и, вымнявъ часть своихъ товаровъ на негровъ и золотой песокъ, отправиться въ Буеносъ Айресъ въ Новую Испанію. Тамъ мы, имя паспорты отъ англійскаго и испанскаго правительства, должны съ помощію нашего агента, знакомаго съ страною и языкомъ ея, вымнять новый нашъ грузъ и остатки стараго на серебро. Узнавъ про это назначеніе, я взялъ у нашего агента испанскій лексиконъ, грамматику и нсколько другихъ книгъ, и занялся ими съ такимъ прилежаніемъ, что къ приходу нашему въ Новую Испанію, могъ уже говорить на испанскомъ язык. Для предупрежденія лихорадокъ, которымъ подвержены люди сверныхъ странъ въ жаркомъ климат, я при наступленіи жаровъ веллъ пустить всему экипажу кровь и дать слабительное, и мн кажется, что эта предосторожность послужила намъ въ пользу, потому что на корабл умеръ только одинъ матросъ.

Однажды, уже на шестой недл нашего плаванія, мы замтили подъ втромъ у насъ большое судно, несущееся на насъ на всхъ парусахъ. Дядя приказалъ прибавить парусовъ и приготовиться къ битв, но видя, что корабль, поднявшій французскій флягъ, догоняетъ насъ, онъ приказалъ убрать лишніе паруса, вынуть втулки изъ пушекъ и людямъ быть на мстахъ. Пока исполнялись эти приказанія, вышелъ на верхъ Страпъ, блдный какъ полотно, и голосомъ, подавляемымъ страхомъ, спрашивалъ меня, справимся ли мы съ преслдующимъ насъ кораблемъ.

Въ это время мы могли уже различать два ряда пушекъ непріятельскаго корабля, бывшаго отъ насъ въ двухъ миляхъ. Это открытіе смутило матросовъ, говорившихъ, что, при битв съ такимъ противникомъ, онъ насъ разобьетъ въ щепки и что намъ вовсе невыгодно драться, потому что въ случа потери руки или ноги имъ придется быть нищими, такъ какъ купцы не заботятся объ изувченныхъ на ихъ служб матросахъ. Услыхавъ это, капитанъ приказалъ собрать экипажъ и сказалъ имъ: ‘Ребята говорятъ, что вы повсили носъ.— Вотъ уже тридцать лтъ какъ я служу на мор и ни разу еще не видлъ, чтобы англійскій матросъ трусилъ.— Можетъ быть, вы думаете, что я подвергаю васъ опасности изъ за алчности къ барышамъ.— Но это ложь, мой грузъ весь застрахованъ и при взятіи корабля непріятелемъ я очень мало теряю. Непріятель сильне насъ, это правда:— но чтожъ изъ того? Разв мы не можемъ сбить у него мачты и тмъ отъ него отдлаться?— А ежели намъ будетъ неудача, то мы всегда успемъ сдаться.— И ежели кто нибудь изъ экипажа будетъ тяжело раненъ, то клянусь, что вознагражу его изъ собственныхъ средствъ по мр возможности. И такъ вс лнтяи и трусы убирайтесь въ трюмъ, а вы храбрые ребята со мной и хватимъ всмъ бортомъ въ честь старой Англіи.’ Эта рчь была такъ счастливо приспособлена къ духу его слушателей, что вс до одного сняли шляпы и, махая ими, закричали: ‘ура.’ Пославъ слугу за водкой, дядя угостилъ каждаго чаркою ея и отпустилъ по мстамъ, гд они весело стояли въ ожиданіи команды. Надо отдать честь дяд: онъ длалъ вс распоряженія отчетливо, хладнокровно и безъ малйшаго признака страха. По приближеніи непріятеля, онъ, приказавъ мн идти къ своему мсту, уже готовился поднять флагъ и дать сигналъ къ пальб, какъ вдругъ предполагаемый французъ спустилъ французскій флагъ и поднялъ англійскій, сдлавъ одинъ холостой выстрлъ. Это обстоятельство сильно обрадовало м-ра Бовлинга, онъ тотчасъ же выкинулъ англійскій флагъ и далъ отвтный выстрлъ. Подойдя ближе, нашъ преслдователь окликнулъ насъ и, объявивъ, что онъ сорока пушечный военный корабль, потребовалъ къ себ нашего капитана. Дядя поспшилъ повиноваться, тмъ боле, что въ командир его узналъ своего стараго товарища. Тотъ былъ очень радъ его видть и, оставивъ у себя обдать, послалъ за агентомъ и мной свой катеръ и принялъ насъ очень любезно. Такъ какъ это судно имло приказаніе крейсировать на широт острова Мартиника, то его носъ и корму украсили блыми лиліями. И вообще все судно, для удобнйшаго обмана непріятеля, получило такое преобразованіе, что дядя не узналъ его, но смотря на то, что служилъ на немъ нсколько лтъ. Мы плавали вмст дня четыре, въ продолженіи которыхъ капитаны были постоянно вмст, но наконецъ, имя различное назначеніе, разстались.

Недли черезъ дв посл этого мы, уже высадились на гвинейскомъ берегу въ усть Гамбіи. Продавая наши товары на всемъ протяженіи берега отъ Анголы до Бенчула, мы въ шесть мсяцевъ сбыли нашъ грузъ, купивъ 400 негровъ. Свои же товары я вымнялъ на золотой песокъ.

Нагрузившись, мы вышли отъ мыса Негро и черезъ шесть недль вошли въ устье Ла-Платы, не встртивъ на пути ничего замчательнаго. Только между неграми открылась горячка въ род той, которая появляется въ тюрьмахъ, и похитившая многихъ изъ экипажа. Одинъ изъ моихъ помощниковъ умеръ, а Страпъ едва не испустилъ духъ. Представивъ паспорты испанскому губернатору, мы встртили ласковый пріемъ и въ нсколько дней распродали негровъ и могли бы продать ихъ въ пятеро боле.

LXIV.

Мы посщали испанскихъ молодыхъ людей, ласково принимавшихъ насъ и составлявшихъ для насъ пикники на своихъ виллахъ, далеко отстоящихъ отъ берега. Изъ числа прочихъ джентльменовъ особенно ласкалъ насъ донъ Антоніо де Рибери, весьма образованный молодой человкъ, съ которымъ я коротко сошелся. Однажды онъ пригласилъ насъ на свою виллу и, для большаго нашего удовольствія, общалъ познакомить насъ съ Сингеромъ, англичаниномъ, уже нсколько лтъ жившимъ въ этихъ мстахъ и своимъ обхожденіемъ, умомъ и благородными поступками заслужившимъ любовь и уваженіе всхъ.

Принявъ это приглашеніе, мы отправились на виллу, куда черезъ часъ посл насъ пріхалъ и рекомендованный намъ джентльменъ. Онъ былъ высокаго роста и прекрасно сложенъ. Выраженіе его лица и наружности внушало уваженіе, лтъ ему было подъ сорокъ. Черты лица его носили на себ отпечатокъ задумчивости и печали, который въ другихъ странахъ считался бы признакомъ меланхоліи, но здсь его приписывали частому столкновенію съ испанцами, замчательными суровымъ выраженіемъ лица. Узнавъ отъ дона Антоніо, что мы его соотечественники, онъ ласково поздоровался съ нами и, устремивъ взоръ на меня, глубоко вздохнулъ. При первомъ его появленіи я почувствовалъ къ нему глубокое уваженіе, но, видя зараженіе его печали, такъ сказать направленное на меня, я почувствовалъ къ нему влеченіе и по сочувствію также вздохнулъ. Съ дозволенія хозяина, онъ заговорилъ съ нами по англійски, увряя насъ, что встрча съ столькими соотечественниками въ отдаленномъ краю крайне его обрадовала. Онъ спросилъ капитана, принявшаго названіе Синвера Тома, изъ какого онъ графства Англіи и куда отправлялся. Дядя объявилъ ему, что мы вышли изъ Темзы и туда же возвратимся, зайдя на пути въ Ямайку, чтобы нагрузиться сахаромъ.

Получивъ эти свднія, онъ разсказалъ намъ, что, имя желаніе перебраться въ свое отечество, онъ часть своего состоянія отправилъ въ Европу на нейтральныхъ судахъ, и прибавилъ, что ежели капитанъ согласится, то онъ съ охотою нагрузилъ бы остальное имущество на нашъ корабль и самъ бы взялъ мсто пассажира. Дальновидный м-ръ Бовлингъ отвтилъ, что ежели нашъ новый знакомецъ получитъ позволеніе отъ губернатора выхать, то онъ съ удовольствіемъ приметъ его къ себ на корабль. Англичанинъ, одобривъ предосторожность дяди, общалъ достать позволеніе отъ своего пріятеля губернатора и перемнилъ предметъ разговора.

Меня очень обрадовало его намреніе и я такъ заинтересовался имъ, что не удайся ему его планъ, то я чувствовалъ бы сильное огорченіе. Во все время нашего разговора онъ необыкновенно пристально всматривался въ меня. Я же чувствовалъ къ нему неодолимое влеченіе и съ почтеніемъ слушалъ его разсказы. Его осанка и наружность внушали мн уваженіе. Однимъ словомъ, въ присутствіи его, я чувствовалъ сильное и безотчетное волненіе.

Проведя съ нами весь день, онъ ухалъ вечеромъ, сказавъ капитану, что скоро дастъ ему о себ извстіе. По его уход, я сталъ разспрашивать объ немъ дона Антоніо, но узналъ очень немногое. Звали нашего новаго знакомца донъ Родриго. Въ этихъ мстахъ онъ поселился лтъ пятнадцать или шестнадцать тому назадъ и пріобрлъ огромное богатство. Но съ самаго своего появленія здсь, онъ всегда казался угрюмымъ и печальнымъ, такъ что, по всмъ предположеніямъ, онъ вроятно въ молодости претерплъ какое нибудь несчастіе, но никто не хотлъ его разспрашивать, боясь растравить его зажившія раны.

Мн ужасно хотлось знать исторію этого человка и я не могъ заснуть всю ночь отъ неудовлетвореннаго любопытства. На слдующее утро, во время нашего завтрака, въхали на двора, три богато осдланные мула. Погоньщикъ же подалъ намъ записку отъ дона Родриго, въ которой онъ просилъ насъ и дона Антоніо пріхать къ нему на виллу, бывшую въ десяти верстахъ отъ нашего настоящаго мстопребыванія. Это приглашеніе доставило мн большое удовольствіе и, свъ на муловъ, мы еще до обда добрались до его жилища. Щедрый нашъ знакомецъ угостилъ насъ великолпно. Онъ продолжалъ оказывать мн особенное участіе и посл обда подарилъ мн превосходный аметистовый перстень, говоря, что имлъ нкогда сына, который ежели не умеръ, то былъ бы однихъ со мною лтъ. Эти слова, сопровождаемыя глубокимъ вздохомъ, заставили сильно забиться мое сердце и привели мои мысли въ такой порядокъ, что я долго не могъ опомниться. Дядя же мой, видя мою задумчивость ударила, меня по плечу, сказавъ: ‘Ей! что ты спишь что ли, Рори?’ Но мой отвтъ предупредилъ дона. Родриго, воскликнувъ съ нсобюкновеннымэ, жаромъ: ‘Скажите, пожалуйста, капитанъ, какъ зовутъ этого молодаго человка?’ — ‘Зовутъ его Родерикъ Рендомъ’ отвчалъ дядя.— ‘Боже праведный — а какъ знали его мать?’ — ‘Его мать называлась Шарлоттою Бовлингъ.’ — ‘Милосердый Боже’, вскричалъ донъ Родриго, перескочивъ черезъ столъ и схвативъ меня въ объятія: ‘мой сынъ! мой сынъ! я опять нашелъ тебя?’ Съ этими словами онъ прилегъ головою къ моему плечу и плакалъ отъ радости, во мн тоже заговорило чувство и изъ глазъ невольно выступили слезы.

Долго не могъ онъ говорить отъ волненія, наконецъ ему удалось выговорить: ‘Таинственное провидніе!— О дорогая моя Шарлотта, такъ еще существуетъ залогъ нашей любви! и какой залогъ,— такъ дивно найденный!.. О неисчерпаемое милосердіе, позволь мн обожать твои неисповдимые пути.’ Съ этими словами онъ сталъ на колни и молча нсколько минутъ благодарилъ Бога. Я сдлалъ тоже и внутренно благодарилъ Творца, затмъ, ставъ на колни предъ отцемъ, просилъ его благословенія. Онъ снова обнялъ меня, призывая на мою голову защиту неба и поднявъ меня, представилъ, какъ сына, разстроганному этою сценою обществу. Въ числ прочихъ и мой дядя не могъ скрыть ни своей радости, ни нжности своего сердца.

Хотя онъ и не привыкъ къ нжнымъ выраженіемъ чувствъ, однако прослезился и, пожимая руку моего отца, сказалъ: ‘Я отъ души радъ видть тебя, братъ, Рендомъ. Благодарю Бога за эту счастливую встрчу.’ Донъ Родриго, узнавъ въ немъ своего зятя, обнялъ его говоря: ‘Такъ ты братъ моей Шарлотты? Увы! несчастная Шарлотта! но къ чему отчаиваться?— Мы скоро встртимся, чтобы боле не разставаться! Дай теб Богъ счастья, братъ — милый мой сынъ, я схожу съ ума отъ радости!— Этотъ день да будетъ днемъ празднества, пусть мои друзья и слуги раздлятъ мою радость.’

Пока онъ отправлялъ гонцовъ къ сосднимъ джентльменамъ и раздавалъ приказанія для приготовленія къ празднику, я почувствовалъ себя совершенно разбитымъ отъ разнообразія поражавшихъ меня ощущеній, а къ вечеру появилась лихорадка и бредъ, такъ что приготовленія къ празднеству были остановлены и радость семейства превратилась въ горе и отчаяніе.

Позвали врачей, пустившихъ мн изъ ноги кровь и назначившихъ ножную ванну изъ цлебныхъ травъ. Чрезъ десять часовъ у меня выступилъ критическій потъ, а на другое утро я не чувствовалъ ничего болзненнаго, исключая пріятной слабости, не помшавшей мн однако одться. Во все продолженіе этой лихорадки, отецъ не отходилъ отъ меня, съ точностію исполняя назначеніе врачей, а капитанъ Бовлингъ съ заботливостью помогалъ ему. Вылечившись отъ болзни, я вспомнилъ о Страп и, желая осчастливить его перемною въ моихъ обстоятельствахъ, объяснилъ отцу, что, будучи обязанъ многимъ этому врному слуг, хотлъ-бы послать за нимъ и дать ему случай раздлить мою радость.

Моя просьба была тотчасъ же исполнена и гонецъ съ осдланнымъ муломъ былъ отправленъ къ кораблю съ приказаніемъ отъ капитана привести ключника на виллу. Между тмъ я совершенно укрпился въ силахъ и наслаждался довольствіемъ, окружавшимъ меня, и мечтами о счастіи обладать Нарциссою, не выводя ее изъ того круга, въ которомъ ей предназначено было блистать по своему происхожденію, образованію. Слыша часто это имя, повторяемое въ моемъ бреду, отецъ мой понялъ, что между ей и мною должна быть связь и, видя на моей груди портретъ, заключилъ, что это черты моей возлюбленной. Въ этомъ мнніи утвердилъ его мой дядя, сказавъ ему, что я общалъ на ней жениться.

Встревоженный этимъ извстіемъ, отецъ, по моемъ выздоровленіи, съ участіемъ распросилъ меня и, выслушавъ, одобрилъ мою страсть, общая всми силами помогать мн. Хотя я и не сомнвался въ его доброт, но, не смотря на то, я былъ восхищенъ его словами и, бросившись къ его ногамъ, говорилъ ему, что теперь онъ доставилъ мн полное блаженство, потому что безъ Нарциссы я былъ бы несчастливъ, не смотря на вс возможныя средства къ удовольствіямъ въ этой жизни. Онъ поднялъ меня съ нжною улыбкою, зная что такое любовь, и замтилъ мн, что будь онъ самъ также любимъ своимъ отцемъ, какъ онъ любитъ меня, то ему бы не пришлось… Но тутъ слова его прервалъ вздохъ и глаза наполнились слезами. Однако, подавивъ выраженіе своей горести, онъ при этомъ удобномъ случа просилъ разсказать ему о моихъ приключеніяхъ, которыя, по словамъ Бовлинга, были удивительны и многочисленны. Я передалъ ему краткій очеркъ моей жизни. Онъ слушалъ меня съ удивленіемъ и глубокимъ вниманіемъ и, по окончаніи разсказа, онъ благословлялъ Бога за все претерпнное мною, говоря, что несчастія расширяютъ кругъ человческихъ понятій, очищаютъ сердце и укрпляютъ тло и длаютъ человка способнымъ ко всмъ обязанностямъ жизни боле, нежели всякое образованіе, доставляемое богатствомъ.

Удовлетворивъ его желанію, я въ свою очередь просилъ его разсказать мн подробности его жизни. Онъ съ удовольствіемъ исполнилъ мою просьбу. И начавъ съ своей женитьбы разсказалъ мн все, происходившее до его изчезновенія и уже извстное читателямъ. ‘Не дорожа жизнію’, продолжалъ онъ,— и будучи не въ состояніи жить тамъ, гд все напоминало мн милую мою Шарлотту, убитую жестокостью моего отца, я оставилъ тебя, тогда еще ребенка, съ невыразимымъ горемъ въ душ, не подозрвая, что гнвъ моего отца отразится на моемъ невинномъ сын. Выбравшись изъ дому ночью, я къ утру добрался до приморскаго города и вошелъ на корабль, шедшій во Францію, тамъ, сторговавшись съ шкиперомъ за перездъ, я простился съ отечествомъ и отплылъ съ попутнымъ втромъ. Кораблю назначено было идти въ Гранвиллъ, но по несчастію мы попали на подводные камни близь острова Алдернея, на которыхъ бушующее море разбило корабль и опущенную лодку, такъ что изъ всхъ бывшихъ на корабл я одинъ спасся съ помощію мачты и добрался до нормандскаго берега.

‘Я дошелъ до Каена, гд мн посчастливилось встртить одного графа, съ которымъ я познакомился еще во время моего прежняго вояжа. Съ нимъ я отправился въ Парижъ, гд, по рекомендаціи его и другихъ знакомыхъ, получилъ мсто воспитателя при молодомъ вельмож, съ которымъ ухалъ въ Испанію. Тамъ мы жили цлый годъ, по окончаніи котораго, мой воспитанникъ былъ отозванъ назадъ своимъ отцемъ, а я остался въ Испаніи по совту одного испанскаго гранда, покровительствовавшаго мн, и познакомился съ другимъ вельможею, назначеннымъ намстникомъ въ Перу. Этотъ настоялъ на томъ, чтобы я сопутствовалъ ему туда, но будучи не въ состояніи, по причин моего вроисповданія, дать мн ходъ въ государственной служб, заставилъ меня пуститься въ торговлю. Но скоро онъ умеръ и я остался одинокимъ, безъ покровительства, среди людей совершенно мн чуждыхъ. Я распродалъ свое имущество и переселился въ эту часть государства, въ которой губернаторомъ былъ мой пріятель, назначенный на эту должность еще покойнымъ намстникомъ. Тутъ Небо благословляло мой трудъ лтъ шестнадцать и я жилъ въ совершенномъ спокойствіи, терзаемый только воспоминаніемъ о твоей матери и мыслями о теб. Не смотря на старанія моихъ друзей во Франціи, я не имлъ о теб никакихъ извстій исключая только того, что шесть лтъ тому назадъ ты покинулъ отечество и что о теб не было до сихъ поръ ни слуха ни духа. Но эти недостаточныя свднія не давали мн покоя и, не смотря на мою слабую надежду, я ршился самъ тебя отыскивать. Съ этою цлію я перевелъ въ Голландію до двадцати тысячъ фун. стер., а остальныя пятнадцать думалъ везти съ собою на корабл капитана Бовлинга. Но судьба устроила иначе, однако ты можешь быть увренъ, что мои намренія постить Европу не измнились.’

Окончивъ свой разсказъ, отецъ мой ушелъ, чтобы освободить дона Антоніо, принимавшаго гостей вмсто отсутствовавшаго хозяина и я только что усплъ одться, чтобъ выйти къ гостямъ, какъ пріхалъ Страпъ.

Пойдя въ богато убранную мою спальню и видя на мн блестящій костюмъ, онъ, отъ удивленія, потерялъ употребленіе языка и звалъ по сторонамъ, разсматривая окружавшіе его предметы. Взявъ его за руку, я объявилъ ему, что послалъ за нимъ, чтобы раздлить мою радость въ томъ, что я нашелъ отца. При этихъ словахъ онъ вытаращилъ глаза и, помолчавъ немного, вскричалъ:

— Ага!— понимаю!— бдная Нарцисса въ сторону, а также и кое что еще….— Господи! вотъ что значить любовь!— Помоги намъ Боже! такъ вотъ къ чему повели вс наши бшеныя продлки? и ты ршился жить въ этомъ отдаленномъ кра. Дай теб Боже счастья — видно, наконецъ намъ надо разстаться, потому что за вс богатства въ мір я не захочу умереть вдали отъ отечества.

Окончивъ свои восклицанія, онъ принялся плакать и корчить гримасы, но я скоро его разуврилъ въ его ошибк касательно Нарциссы и моего жительства въ Парагва, объяснивъ ему въ короткихъ словахъ о происходившемъ. Невозможно себ вообразить боле смшнаго выраженія радости, какъ то, съ которымъ онъ выслушалъ меня. Онъ плакалъ, смялся, свисталъ, плъ и плясалъ поочередно. И едва онъ усплъ успокоиться, какъ вошелъ мой отецъ, который, узнавъ, что это Страпъ, взялъ его за руки, говоря:

— Такъ вотъ человкъ, помогавшій столько теб? Съ радостью вижу васъ въ моемъ дом и вскор дамъ сыну моему средства выразить его благодарность, а между тмъ прошу раздлить съ нами завтракъ. Но, не смотря на свою радость, Страпъ ни за что не соглашался принять предлагаемую ему честь, повторяя:

— Да сохранитъ меня Богъ отъ подобнаго поступка — я знаю свое мсто — и прошу извиненія у вашей свтлости. Донъ Родриго, видя его упрямство, отдалъ его на попеченіе своего маіорьдома, приказавъ оказывать ему всевозможное вниманіе. Меня же онъ повелъ въ пріемныя комнаты и представилъ многочисленному обществу, которое приняло меня съ величайшею ласкою.

Не разсказываю подробности праздника, довольно сказать, что онъ былъ роскошенъ и продолжался два дня. Посл того Родриго, окончивъ свои дла и превративъ свое состояніе въ золото и серебро, простился съ своими знакомыми, надлившими меня многочисленными подарками, и вошелъ на корабль. При первомъ попутномъ втр мы снялись съ якоря и чрезъ два мсяца остановились въ Кингстон на остров Ямайк.

LXV.

Выйдя на берегъ, я тотчасъ же справился о своемъ пріятел Томсон и узналъ, что онъ живетъ богато въ имніи, доставшемся ему за женою, по смерти ея отца, умершаго уже нсколько лтъ тому назадъ. Съ позволенія моего отца, часто слышавшаго отъ меня о Томсон, я отправился къ нему верхомъ и въ нсколько часовъ достигъ до его жилища.

Я бы оскорбилъ нжность чувствъ Томсона, ежели бы сказалъ, что онъ только обрадовался мн, онъ выразилъ при нашей встрч такія чувства, которыя можетъ внушить только искренняя и безкорыстная дружба. Представивъ меня своей жен, очень милой леди, подарившей ему уже двухъ дтей, онъ, не зная еще перемнъ моихъ обстоятельствъ, предложилъ мн свой кошелекъ и покровительство. Поблагодаривъ его за великодушіе, я разсказали, ему о настоящемъ положеніи моихъ длъ. Онъ съ участіемъ поздравлялъ меня и, удержавъ у себя боле сутокъ, похалъ со мною въ Кингстонъ, чтобы представиться моему отцу и попросить его къ себ.

Донъ Родриго исполнилъ его просьбу и, проживъ у него недлю, возвратился въ восхищеніи отъ моего друга и его жены, подаривъ ей при прощаніи — дорогой алмазный перстень, въ знакъ своего уваженія. Томсонъ между прочимъ сообщилъ мн, что старый нашъ командиръ капитанъ Окумъ нсколько мсяцевъ тому назадъ умеръ, и вскор посл его смерти открылось, что онъ съ помощію Макшэна скрылъ плутовскимъ образомъ нкоторую часть богатствъ изъ взятаго имъ приза. Докторъ находился по этому длу въ тюрьм и, не имя друзей, существовалъ только великодушною помощію моего друга, котораго, не смотря на то что заставилъ искать насильственной смерти, онъ самымъ низкимъ образомъ умолялъ о пособіи. Я одобрилъ поведеніе Томсона и, сжалившись надъ бдствіемъ доктора, послалъ ему десять пистолей такимъ образомъ, чтобы онъ не могъ узнать своего благодтеля.

Пока мы съ отцомъ наслаждались расположеніемъ жившихъ на берегу джентльменовъ, дядя написалъ своему хозяину о своемъ счастливомъ до сихъ поръ плаваніи, прося его застраховать грузъ и корабль на время его обратнаго плаванія. Посл того онъ съ такимъ усердіемъ занялся нагрузкою товара, что съ помощію Томсона наполнилъ корабль въ шесть недль. Добрый мой пріятель вымнялъ серебро и золото дона Родриго на векселя, на лондонскіе банки, такъ что деньги отца не могли пропасть въ случа нападенія непріятеля. До нашего отъзда онъ снабдилъ насъ такимъ количествомъ свжихъ припасовъ, что не только мы, но и экипажъ наслаждался имъ во весь вояжъ.

Окончивъ свои дла, мы простились съ своими друзьями и, взойдя на корабль въ порть Ройял, отплыли изъ Ямайки перваго іюня. Мы шли чрезвычайно счастливо при попутномъ втр и остановились не подалеку отъ мыса Тиборуна съ намреніемъ на утро налиться водою и запастись дровами, Въ это время одинъ матросъ, выпившій боле рома чмъ слдовало, упалъ за бортъ и, не смотря на вс предпринятыя мры, поплылъ ко дну. Часа черезъ два посл этого, сидя на палуб, я наслаждался, прохладою вечера, какъ вдругъ услышали, крикъ, выходящій какъ бы изъ моря: ‘Ей, корабль, слышишь!’ Одинъ изъ матросовъ, услышавъ это, вскричалъ: ‘будь я проклятъ, если это не упавшій за бортъ Джонъ Марлинспайкъ,’ Удивленный этимъ обстоятельствомъ, я вспрыгнулъ съ четырьмя Матросами въ спущенную лодку и, подъхавъ къ тому мсту, откуда, какъ казалось, выходили, голосъ, я увидлъ что-то на вод. Подплывъ ближо, мы разсмотрли человка, сидящаго на курятник. Увидя насъ, онъ вскричалъ хриплымъ голосомъ: ‘Чортъ васъ возьми! отчего вы не отвчали, когда я кричалъ?’ Помощникъ шкипера, бывшій съ нами, истый морякъ, услышавъ это привтствіе, сказалъ: ‘Клянусь Богомъ, братцы, это не нашъ.— Это чортъ — греби назадъ.’ Матросы тотчасъ же исполнили его приказаніе и я едва могъ ихъ уговорить воротиться. Подъхавъ снова къ плывущему, мы хотли взять его въ лодку, но онъ, не торопясь, говорилъ: ‘Постойте, братцы, какой это корабль?’ и, получивъ отвтъ, вскричалъ: ‘Будь онъ проклятъ! Я думалъ, что это нашъ. Куда вы плывото?’ Получивъ отъ насъ отвтъ, онъ перешелъ въ лодку и, выпивъ водки, разсказалъ, что онъ двадцать четыре часа тому назадъ упалъ съ военнаго корабля Везувій, шедшаго въ Испаньолу,— и такъ какъ корабль былъ на ходу, то его не захотли останавливать и бросили утопавшему деревянный курятникъ, на которомъ онъ надялся добраться къ утру до мыса Тиберуна. Но онъ считалъ себя счастливымъ, что попалъ къ намъ, потому что имлъ теперь надежду встртиться съ своимъ кораблемъ, а ежели бы онъ вышелъ на берегъ, то могъ попасть въ плнъ къ французамъ. Дядя и отецъ долго забавлялись беззаботностію этаго молодца и чрезъ два дня, встртивъ корабль Везувій, сдали его туда.

Поднявшись счастливо противъ пассатныхъ втровъ, мы пошли къ сверу и при попутномъ западномъ втр подошли къ мелямъ въ шесть недль, а чрезъ два дня были у Лизарда. Невозможно описать всей радости, которую я почувствовалъ при вид родныхъ береговъ! Донъ Родриго былъ взволнованъ и Страпъ проливалъ слезы восхищенія. Матросы много выиграли отъ нашего удовольствія и прибитая къ мачт кружка наполнилась отъ нашихъ щедротъ. Дядя хотлъ плыть прямо въ Довисъ, но перемнившійся близь острова Вайта втеръ заставилъ его войти въ Сентъ-Еленскую гавань и остановиться въ Спитгед, къ величайшему огорченію матросовъ, изъ которыхъ тридцать были тотчасъ же взяты на военный корабль.

Мы съ отцомъ вышли на берегъ въ Портсмут, оставивъ Страпа съ капитаномъ, хотвшимъ объхать берегъ на корабл. Замтивъ мое нетерпніе видть Нарциссу, отецъ позволилъ мн отправиться къ ея брату, а самъ похалъ на почтовыхъ въ Лондонъ, гд намревался ждать меня въ рекомендованной мною гостинниц.

Подстрекаемый страстью, я халъ всю ночь и къ утру остановился на постояломъ двор, верстахъ въ пяти отъ дома сквайра. Тутъ я пробылъ до слдующаго утра, съ восхищеніемъ мечтая о встрч съ дорогимъ мн существомъ посл восемнадцати мсячной разлуки, усилившей только мою любовь. Но я также почувствовалъ нкоторый страхъ, представляя себ, что Нарцисса уступила требованіямъ брата и составила счастіе моего соперника. Я даже приходилъ въ бшенство при мысли о возможности и, подойдя къ дому мистриссъ Сэджели, долго былъ не въ силахъ постучаться. Наконецъ я ршился. И какъ только она узнала мой голосъ, то отворила дворъ и приняла меня съ отверстыми объятіями и слезами радости. ‘Ради Бога, добрая матушка’, вскричалъ я, ‘скажите мн, что Нарцисса?— Такая ли она, какою я ее оставилъ?’ — ‘Она по прежнему прекрасна, здорова и принадлежитъ теб’, отвчала старушка. Обрадованный этими словами, я было въ тотъ же вечеръ хотлъ отправится къ ней, но разсудительная старушка сообщила мн, что моя возлюбленная теперь въ Лондон, и что со времени моего отъзда произошло много перемнъ въ дом сквайра, уже съ годъ женатаго на Мелинд. Она отвлекла его вниманіе отъ Нарциссы, такъ что онъ пересталъ о ней заботиться, довольствуясь мыслію, что, въ случа выхода ея замужъ безъ его согласія, ея приданое достанется ему, а Нарцисса, видя нерасположеніе къ себ своей невстки, ухала въ Лондонъ и поселилась у миссъ Вильямсъ. Тутъ лордъ Квиворвистъ преслдовалъ ее своею любовью, но видя, что ея сердце занято, старался уврить ее въ моей смерти и наконецъ, будучи не въ состояніи добиться ея согласія, женился на другой леди, которая чрезъ нсколько недль разошлась съ нимъ по семейнымъ непріятностямъ. Кром того, мистрисъ Сэджели сказала мн, что между сквайромъ и его женой было мало согласія и что онъ, негодуя на множество ея поклонниковъ, ухаживавшихъ за нею посл ея замужества, увезъ ее въ провинцію противъ ея желанія. Но что въ настоящее время они до того надоли другъ другу, что, безъ всякаго приличія, бранятся при постороннихъ и даже въ присутствіи своихъ слугъ.

Добрая старушка, въ доказательство неизмнившейся ко мн привязанности Нарциссы, дала мн прочесть ея послднее письмо, въ которомъ съ такою любовью и заботливостію упоминалось обо мн, что я въ восхищеніи ршился хать въ ту же ночь, чтобы какъ можно скоре осчастливить мою возлюбленную.

Но мистриссъ Сэджели, раздлившая свою материнскую привязанность между мною и Нарциссою, предостерегала меня, чтобы я излишнею поспшностію не повредилъ моей возлюбленной, лишивъ ее женитьбою ея состоянія и будучи самъ не въ состояніи доставить ей средствъ къ жизни. Поблагодаривъ ее за участіе, я въ немногихъ словахъ объяснилъ мое настоящее положеніе, что доставило этой добродтельной особ истинное удовольствіе. Я также предложилъ ей для успокоенія въ ея старости жить со мной и Нарциссою.

Это предложеніе такъ тронуло старушку, что она со слезами на глазахъ благодарила небо, что я оправдалъ то доброе мнніе, которое она составила обо мн при первомъ нашемъ знакомств, и благодарила меня за мое, какъ она называла, великодушіе, но жить со мною отказалась, извиняясь своею привязанностію къ мсту, гд она провела свое вдовство, видя ея упорство, я заставилъ ее принять тридцать гиней, общая ежегодно давать ей столько же, чтобы она могла доставить себ всевозможный комфортъ, необходимый ея старымъ лтамъ.

Прохавъ всю ночь, я на утро былъ уже въ Кантербюри, гд намревался взять свжихъ лошадей. Проходя по улиц къ постоялому двору, я увидлъ на другой сторон ея аптечную вывску съ имонемъ Моргана. Это имя напомнило мн моего прежняго товарища и по распросамъ оказалось, что это дйствительно его аптека, которую онъ открылъ посл женитьбы на вдов, доставившей ему три тысячи фун. стер приданаго. Обрадованный этою встію, я зашолъ въ аптеку и засталъ своого пріятеля за приготовленіемъ промывательнаго. Поклонившись ему, я привтствовалъ его словами: ‘Какъ пожинаете, м-ръ Морганъ.’ Онъ, посмотрвъ на меня, отвтилъ: ‘Вашъ покорный слуга, сэръ’. ‘Какъ Морганъ, спросилъ и неужели ты забыли своего прежняго товарища?’ При этихъ словахъ онъ вскочилъ и, снова взглянувъ на меня, вскричалъ: ‘клянусь небомъ! клянусь моимъ спасеніемъ, что это мой старый пріятель м-ръ Рендомъ.’ — Удостоврившись въ этомъ, онъ бросилъ пестикъ, опрокинулъ ступку и сталъ душить въ своихъ объятіяхъ, вымазавъ меня всего скипидаромъ и яичнымъ желткомъ, которые онъ смшивалъ въ ступк. Окончивъ привтствіе, онъ разсказалъ мн, что по прізд его изъ Вестъ-Индіи, онъ увидлъ себя вдовцомъ, и что добился мсто врача на военномъ корабл, на которомъ и служилъ нсколько лтъ. Наконецъ женился на вдов аптекаря, за которою взялъ порядочную сумму денегъ и живетъ спокойно, имя очень порядочную торговлю. Ему ужасно хотлось знать обо всемъ со мною случившемся посл его отъзда, но я уврилъ его, что теперь мн некогда, а что когда-нибудь, въ свободное время, я съ удовольствіемъ удовлетворю его. Но онъ настоялъ на томъ, чтобы я остался у него завтракать, и представилъ меня своей жен, весьма почтенной женщин. Онъ показалъ мн запонки, данныя ему мною при нашемъ разставаніи и былъ очень доволенъ, узнавъ, что я также сохранилъ подаренныя имъ. Узнавъ о положеніи Макшэна, онъ сначала было обрадовался, но потомъ сказалъ: ‘Я прощаю ему, и да проститъ его Богъ.’ Они выразилъ сожалніе о душ капитана Окума, говоря, что теперь она скрежещетъ зубами въ аду. Я долго не могъ убдить его въ томъ, что Томсонъ живетъ, но убдившись, онъ радовался за его счастливое состояніе.

Возобновивъ свои увренія въ взаимномъ расположеніи, я простился съ валлійцемъ и его женой, и, взявъ почтовыхъ лошадей, въ этотъ же вечеръ пріхалъ въ Лондонъ. Я передалъ отцу свднія, полученныя мною о Нарцисс. Снисходительный отецъ мой одобрилъ мой планъ жениться на ней, даже еслибы ея братъ не согласился на бракъ, и общалъ черезъ нсколько дней передать мн достаточную сумму денегъ, чтобы содержать прилично жену. Онъ изъявилъ также желаніе видть существо, очаровавшее меня. Но не спавъ всю предпрошлую и прошедшую ночи, я по необходимости легъ отдохнуть, и на другой день, часовъ въ десять отправился по данному мистриссъ Сэджели адресу на квартиру моей возлюбленной. Я вызвалъ миссъ Вильямсъ и чрезъ минуту она явилась. Увидвъ меня, она вскрикнула и пустилась бжать назадъ, но, преградивъ ей дорогу, я обнялъ ее и заставилъ опомниться. ‘Праведное небо, говорила она, вы ли это, мистеръ Рендомъ? Но вдь моя госпожа сойдетъ съ ума отъ радости.’ Я объявилъ ей, что, боясь внезапностью повредить Нарцисс, нарочно вызвалъ ее, желая приготовить ея госпожу къ моему присутствію. Она согласилась со мною и ушла, оставивъ меня въ нетерпніи обнять предметъ моей любви. Вскор я услышалъ шаги на лстниц и раздавшійся голосъ моего ангела: ‘О Боже! возможно ли это! Гд онъ?’ Какъ забилось мое сердце при этихъ знакомыхъ звукахъ! и какъ моя душа занмла, когда она представилась моимъ глазамъ, блистая своею юностію и красотою! Въ ея походк выражалась грація, небо въ ея глазахъ, и въ каждомъ движеніи достоинство и любовь. Вы, чьи души способны къ нжнымъ ощущеніямъ, вы поймете мои настоящія чувства и восхищеніе въ то время, когда мы кинулись другъ къ другу въ объятія! Говорить мы не имли силъ и долго обнимались въ нмой радости. ‘Очаровательная Нарцисса, произнесъ наконецъ я, чудо красоты, любви и искренности! Наконецъ ты въ моихъ объятіяхъ! И я могу назвать тебя моею! Ревнивый братъ не будетъ больше препятствовать нашему счастію. Судьба наградила наконецъ меня за вс мои страданія и дала возможность удовлетворить моей любви.’ Дорогое созданіе улыбнулось съ невыразимою прелестью и съ милымъ взглядомъ спросила меня: ‘И мы съ тобой никогда уже не разстанемся?’ ‘Никогда, воскликнулъ я, никогда, пока смерть не разъединитъ насъ! Клянусь этимъ поцлуемъ, боле благовоннымъ, чмъ эиръ, дующій изъ апельсиннаго куста, что никогда не разстанусь съ тобою!’

По прошествіи первыхъ порывовъ радости, страсть моя приняла бурный и безпокойный характеръ. Голова моя кружилась и все мое цломудріе и разсудительность едва были бы въ силахъ обуздать мои страсти. Нарцисса же, видя эту внутреннюю борьбу, отвлекла мое воображеніе отъ предмета, волновавшаго его, начавши распрашивать меня о подробностяхъ моего вояжа. Я удовлетворилъ ея любопытству, разсказавъ обо всемъ случившемся до настоящаго времени. Она чрезвычайно изумлялась случаю, возвратившему мн отца, и плакала отъ радости, узнавъ, что онъ одобряетъ мою любовь. Она выражала нетерпніе быть ему представленной, поздравляла себя и меня съ счастливымъ для насъ оборотомъ обстоятельствъ, замтивъ, что въ немъ ясно видна воля привиднія. Проговоривъ нсколько часовъ, я получилъ ея согласіе увнчать мое счастіе тогда, когда мой отецъ пожелаетъ этого, и надвъ ей на шею ожерелье, составленное изъ алмазовъ и аметистовъ и подаренное мн въ Парагва старою испанскою дамою, я ушелъ, общая возвратиться посл обда съ донъ Родриго. По возвращеніи моемъ домой, отецъ съ участіемъ разспрашивалъ о здоровь Нарциссы и подалъ мн актъ, которымъ передавалъ въ мое владніе 15,000 ф. ст., такъ что, вмст съ моими барышами отъ распродажи товаровъ, я въ настоящее время обладалъ восемнадцатью тысячами фун. ст. Посл обда мы вмст отправились къ моей возлюбленной. Я замтилъ, что отца моего сильно поразила ея наружность. Онъ нжно обнялъ ее, говоря, что онъ гордится сыномъ, успвшимъ своими качествами пріобрсти расположеніе такой прекрасной леди. Покраснвъ отъ этого комплимента, она посмотрла съ нжностью на меня, и отвтила, что была бы недостойною вниманія мистера Рендома, ежели бы не замчала его достоинствъ. Вздохнувъ глубоко, мой отецъ прибавилъ: ‘Такова была моя Шарлотта!’ и слеза скатилась съ его рсницы. Не вдаваясь въ подробности нашего разговора, скажу только, что отецъ быль столько же очарованъ ея умомъ, какъ и наружностью. Она же въ свою очередь не могла не сознаться, что ей рдко приходилось видть боле образованнаго и разсудительнаго мужчину. Мы ршили, что отецъ мой напишетъ къ сквайру, что онъ одобряетъ мою любовь, при чемъ обозначить содержаніе, назначенное имъ мн, если же онъ, сквайръ, не дастъ своего согласія на нашъ бракъ, то заключитъ его безъ согласія сквайра.

LXVI.

Проводя вечеръ въ безмятежной радости, мой отецъ обратился къ Нарцисс, слдующими словами: ‘Сударыня, позвольте мн съ этого дня считать васъ своею дочерью и по праву отца предложить вамъ вотъ это, какъ первый знакъ моей отцовской любви.’ Съ этими словами онъ подалъ ей вексель въ 500 фунт. стерл., Нарцисса, принявъ его, отвтила: ‘Сэръ, хотя я въ настоящее время вовсе не нуждаюсь въ этомъ пособіи, но мое къ вамъ уваженіе такъ велико, что по могу отказаться отъ этого доказательства вашей любви, которое тмъ свободне принимаю, что считаю интересы мистера Рондома нераздльными съ моими.’ Ему очень понравился ея откровенный и умный отвтъ, и поцловавъ ее, онъ простился съ нею. По моему желанію, письмо въ Суссексъ было отправлено по эстафет, а между тмъ донъ Родриго къ моей свадьб нанялъ меблированный домъ и купилъ экипажи.

Хотя большую часть дня я проводилъ съ милымъ мн существомъ, но иногда удавалось мн посщать своихъ пріятелей, изумлявшихся моему богатому костюму. Особенно Вантеръ былъ пораженъ необыкновенными перемнами въ моей судьб, которыхъ причины онъ напрасно старался разгадать. Но чтобы предупредить неблагопріятныя догадки и предположенія, длаемыя на мой счетъ, я ршился дать всмъ имъ отчетъ въ моемъ послднемъ вояж. Онъ выразилъ большое удовольствіе при моемъ разсказ и я увренъ былъ въ его искренности, зная, что онъ теперь будетъ считать себя въ прав не платить мн долга и надяться на дальнйшій кредитъ. Я пригласилъ его обдать къ моему отцу, которому онъ такъ понравился, что, узнавъ о его затруднительномъ положеніи, онъ приказалъ мн помочь ему въ настоящее время и спросилъ его, не хочетъ ли онъ купить себ мсто въ арміи, на что отецъ мой общалъ дать ему взаймы денегъ. Въ слдствіе этого я сообщилъ ему о желаніи отца, но онъ, такъ какъ я и ожидалъ, отказался. Онъ сказалъ мн, что онъ теперь мирится съ своимъ богатымъ дядею, которому онъ долженъ наслдовать, но что для настоящихъ издержекъ ему необходимо нсколько золотыхъ монетъ, которыя и просилъ дать ему заимообразно и взять съ него росписку за весь его долгъ. Онъ просилъ только десять гиней. Когда же я далъ ему двадцать, то онъ, посмотрвъ на меня съ изумленіемъ, сказалъ: ‘Ну все равно — я теб возвращу все чрезъ короткое время.’ Взявь съ него росписку, я выразилъ ему свое удивленіе, что такой молодецъ, какъ онъ, проводитъ праздное время и не ищетъ случая проложить себ дорогу въ военной служб. ‘Что! чтобъ я бросилъ, деньги на покупку чина субалтернаго офицера и былъ подъ командою мерзавцевъ, вышедшихъ въ люди различнаго рода подлыми продлками! Нтъ, я слишкомъ люблю независимость, чтобы изъ за такого жалкаго содержанія жертвовать своею жизнію, здоровьемъ и удовольствіемъ.’

Видя его отвращеніе отъ этого образа жизни, я перемнилъ разговоръ и возвратился къ дону Родриго, только что получившему слдующее письмо отъ сквайра:

‘Сэръ,

‘Вотъ отвтъ на письмо, полученное мною и подписанное Р. Рендомъ — что касается до васъ, то я васъ совершенно не знаю.— Вашего же сына, или такъ называемаго сына, я видлъ.— Ежели онъ женится на моей сестр, то пусть длаетъ это на свою погибель, потому что я объявляю, что онъ не получитъ гроша изъ ея приданаго, переходящаго въ мою собственность, ежели она выдетъ замужъ безъ моего согласія,— что же касается до содержанія, назначаемаго вами ему, то я думаю, что это враки, да и васъ считаю за ничего неимющаго человка, но ежели бы вы обладали всми сокровищами Индіи, то и тогда вамъ не получить согласія

‘Орсона Топпенгалля.’

Это грубое и безграмотное письмо не удивило моего отца, знавшаго автора его по наслышк, я же чувствовалъ даже удовольствіе при этомъ отказ, имя случай доказать безкорыстіе моей любви. Съ позволенія дона Родриго я отнесъ Нарцисс это письмо, которое, не смотря на мои уваженія и ласки, заставило ее горько плакать. Свадьба наша была назначена чрезъ два дня. Въ этотъ промежутокъ времени Нарцисса пробовала примирить нкоторыхъ своихъ родныхъ въ город съ своимъ бракомъ. Но, видя ихъ. непреклонными, сквозь слезы говорилъ мн: ‘Теперь по крайней мр свтъ не усомнится въ твоемъ безкорыстіи, видя, что ты женился на покинутой всми нищей!’ Растроганный ея горестью, прижимая ее къ груди, я клялся, что она теперь стала для меня еще дороже, пожертвовавъ своими родственниками и состояніемъ изъ любви ко мн.

Въ это время дядя мой, къ которому она питала сильное уваженіе, воротился въ Лондонъ и я представилъ его своей невст. Хотя онъ вообще ничему не удивлялся, но и его поразила наружность моей невсты, поцловавъ ее и осмотрвъ съ ногъ до головы, онъ обратился ко мн съ словами: ‘Ай да Рори! славный призъ, отлично выстроенный и оснащенный! И если онъ не будетъ хорошо плавать, когда ты примешь его въ руки, то ты будешь стоить того, чтобы теб плавать въ мор въ яичной скорлуп.— Надюсь племянница, что ты не обидишься на слова стараго моряка’. Она приняла его съ большимъ участіемъ, говоря, что обязана ему многимъ за его благодянія къ м-ру Рендому, просила позволенія называть его не иначе какъ дядею, и врить, что его слова никогда не могутъ оскорбить ее. Честный морякъ былъ такъ доволенъ ея рчью, что настаивалъ на томъ, чтобы быть у ной посаженнымъ отцомъ, клянясь, что любитъ ее, какъ свою дочь, и дастъ дв тысячи гиней первому ея ребенку.

Наконецъ наступилъ счастливый день нашей свадьбы, которая должна была совершиться очень скромно въ дом моего отца. Въ назначенный часъ донъ Родриго и дядя отправились за невстой, оставивъ меня съ пасторомъ, Вантеромъ и Страпомъ, изъ которыхъ никто еще не видлъ ее. Мой врный слуга, съ нетерпніемъ желая видть леди, о которой слышалъ такъ много, и узнавъ, что карета съ ней пріхала, выглянулъ въ окно, чтобы посмотрть на нее. Увидвъ Нарциссу, онъ всплеснулъ руками, закатилъ глаза и долго ничего не могъ сказать отъ изумленія, наконецъ вскричалъ: ‘О Dіа certe!— quales in Eurotae ripes, aut perfida Cynihi exercet Diana choras!’ Пасторъ и Вантеръ были не мало изумлены услышавъ, что мой слуга говоритъ по латын, но когда отецъ ввелъ Нарциссу въ комнату, то они перенесли на нее свое удивленіе, что можно было замтить по выраженію ихъ лицъ. И дйствительно, надо было быть совершенно безчувственнымъ, чтобы видть подобное существо безъ внутренняго волненія. Она была одта въ блое атласное платье, вышитое на груди золотомъ. Голова ея была покрыта небольшимъ кружевнымъ чепчикомъ, изъ подъ котораго падали къ ней на плеча роскошныя локоны. На лиц игралъ румянецъ стыдливости и грудь ея, покрытая газомъ, высоко поднималась.

Во время внчанія Нарциссу поддерживалъ дядя, заступавшій ей мсто отца. Но она такъ дрожала, что едва имла силы выстоять при церемоніи. По окончаніи внчанія, я напечатллъ горячій поцлуй на губахъ ея. Отецъ нжно обнялъ ее, дядя тоже цловалъ со съ отеческою любовью. Я представилъ ее Вантеру, поздравившему ее съ величайшею любезностію. Миссъ Вильямсъ со слезами повисла у ней на ше, а Страпъ на колняхъ просилъ позволенія поцловать ея руку. Но буду описывать своихъ чувствъ въ это время, скажу только, что, поужинавъ и посидвъ до десяти часовъ, я совтовалъ Нарцисс беречь себя и не сидть поздно и тмъ заставилъ ее удалиться съ ея горничной на назначенную намъ половину. Уходя изъ комнаты, она такъ покраснла, что вскипятила мою кровь и удесятерила біеніе моего пульса. У ней хватило жестокости продержать меня въ этомъ положеніи цлыхъ полчаса, такъ что наконецъ, не будучи въ состояніи ждать доле, я, оставивъ общество, ворвался въ ея спальню и, вытолкавъ служанку, заперъ дверь на ключъ.

По утру меня разбудилъ громъ четырехъ барабановъ, помщенныхъ Вантеромъ подъ моими окнами.

Между тмъ дядя также сталъ стучать ко мн въ дверь, говоря, что пора вставать и что я и такъ долго спалъ. Вставши, я послалъ миссъ Вильямсъ къ ея госпож и, сойдя внизъ, принялъ поздравленіе капитана Бовлинга, подтрунивавшаго надо мной своимъ морскимъ нарчіемъ, черезъ часъ донъ Родриго привелъ къ завтраку мою жену и такъ какъ ея слухъ не былъ оскорбленъ никакими плоскими шутками, такъ часто отпускаемыми въ подобныхъ случаяхъ, то она держала себя съ достоинствомъ и скромностію. Въ присутствіи всхъ я вручилъ ей актъ, доставлявшій ея потомству все мое состояніе. Она приняла его со взглядомъ полнымъ любви, говоря, что я не удивлю ее ничмъ, потому что отъ меня она ожидаетъ всего благороднаго.

Такъ какъ намъ не приходилось длать визитовъ, то мы провели короткое время своего пребыванія въ Лондон, посщая театры и тому подобнаго рода мста для общественнаго развлеченія, въ которыхъ я съ гордостію замтилъ, что Нарцисса затмвала всхъ красотою. Въ одинъ вечеръ, взявъ ложу въ театр, мы едва только вошли въ нее, какъ увидли въ противуположной намъ лож сквайра съ женой, удивленныхъ нашимъ появленіемъ. Я былъ очень доволенъ этою встрчею, тмъ боле, что присутствіе моей жены лишило Мелинду всхъ ея обожателей. Ее задло за живое торжество Нарциссы. Она махала своимъ веромъ, бросала на насъ презрительные взгляды, шепталась съ мужемъ и наконецъ засмялась принужденнымъ смхомъ, но вс ея усилія не могли ни сконфузить мистриссъ Рендомъ, ни скрыть собственнаго ея огорченія, такъ что она скоро ушла изъ театра. Это злое созданіе распустило множество слуховъ, невыгодныхъ для насъ, и тмъ заставила людей занимающихся сплетнями, разузнавать о моемъ состояніи. Но, узнавъ истину, она стала заискивать нашего знакомства съ такимъ же рвеніемъ, съ какимъ прежде презирала насъ. Но гордость Нарциссы была оскорблена прежнимъ поведеніемъ ея родственниковъ, такъ что она ршилась ни посщать, ни принимать ихъ, особенно посл злонамренныхъ слуховъ, распущенныхъ про насъ.

LXVII.

Такъ какъ отецъ мой изъявилъ желаніе постить свою родину и увидть гробъ моей матери, то я съ Нарциссой ршились сопровождать его и мы приготовились къ этому вояжу. Дядя же отказался, намреваясь снова испытать счастіе на мор. Между тмъ онъ возобновилъ свое завщаніе въ пользу мою и жены моей и отдалъ его въ руки своего зятя, я же потребовалъ, чтобъ сквайръ представилъ завщаніе его отца въ судъ и нанялъ стряпчаго слдить за производствомъ дла во время моего отсутствія.

Окончивъ свои дла, мы простились съ своими знакомыми и отправились въ Шотландію: донъ Родриго, Нарцисса, миссъ Вильямсъ и я въ карет, Страпъ же и двое другихъ слугъ верхами. Мы не длали длинныхъ перездовъ и моя жена легко перенесла усталость отъ вояжа. Пріхавъ въ Единбургъ, мы ршились прожить тутъ нсколько недль.

Въ это время мой отецъ, узнавъ, что мой охотникъ кузенъ, промоталъ все свое состояніе и что имніе его продается съ молотка, вознамрился купить его.

Онъ окончилъ это дло въ нсколько дней, и мы выхали изъ Единбурга, чтобы войти во владніе своимъ имніемъ, но по пути мы провели ночь въ томъ город, гд я воспитывался. По изслдованіямъ оказалось, что м-ръ Крабъ уже умеръ, но пославъ за его душеприкащикомъ, я уплатилъ ему по заемному письму. М-ръ Пошонъ и его жена, услыхавъ о нашемъ прізд, имли смлость прійти въ гостинницу, гд мы остановились, и просили позволенія засвидтельствовать свое почтеніе отцу и мн. Но ихъ прежніе грязные поступки со мной слишкомъ сильно врзались мн въ памяти, въ слдствіе чего я приказалъ Страпу сказать имъ, что ни отецъ, ни я не желаемъ имть никакихъ сношеній съ подобными низкими тварями.

Чрезъ полчаса посл нихъ въ комнату, гд я сидлъ, вошла какая-то женщина и, обращаясь къ отцу, произнесла: ‘дядюшка какъ вы поживаете? какъ я рада васъ видть.’ Это была одна изъ моихъ кузинъ, о которой я упоминалъ въ моихъ запискахъ. Удивленный донъ Родриго спросилъ ее: ‘Да кто вы такія, сударыня?’ ‘О! Богъ мой, кузенъ Рори знаетъ меня очень хорошо, отвчала она, вдь ты помнишь меня Рори?’ ‘Да, сударыня’, замтил и я, ‘я никогда васъ не забуду. Сэръ, это одна изъ тхъ двицъ, которыя (какъ я уже говорилъ вамъ) съ такимъ человколюбіемъ обходились со мною въ моемъ младенчеств!’ Едва я произнесъ эти слова, какъ лицо моего отца вспыхнуло отъ гнва, и онъ такимъ голосомъ приказалъ ей убираться, что она въ страх сбжала съ лстницы, проклиная насъ. Въ послдствіи мы узнали, что она замужемъ за прапорщикомъ, промотавшимъ ея состояніе, и что сестра ея вышла за своего лакея замужъ и держитъ пивную лавку.

Слухъ о нашемъ богатств быстро распространился и намъ дали знать, что старшины города намревались предложить намъ быть депутатами ихъ города. Но отецъ мой, понимая причину ихъ любезности, приказалъ запрягать лошадей рано утромъ.

Мы продолжали путь къ нашему имнію и не дозжая до него съ версту увидли огромную толпу бдныхъ поселянъ, мужчинъ и женщинъ, встрчавшихъ насъ криками радости и бжавшихъ за каретой. И такъ какъ нигд поселянинъ не бываетъ такъ привязанъ къ помщику, какъ въ Шотландіи, то они едва не задушили насъ выраженіемъ своей привязанности. Мой отецъ всегда былъ ихъ любимцемъ, теперь же, посл того, какъ его считали уже мертвымъ, онъ становился ихъ помщикомъ, и радости ихъ не было конца. Когда мы вошли на дворъ, то сдлалась такая давка, что многіе едва не погибли, бывшіе же возл отца цловали его руки и полы его сюртука, громко молясь о его благоденствіи. Другіе же встрчали меня и Нарциссу cъ тми же знаками любви. Остальные издали хлопали руками, призывая благословеніе неба на наши головы. Однимъ словомъ, вся эта сцена, не смотря на ея грубость, была такъ трогательна, что моя жена плакала и даже отецъ не могъ удержаться отъ слезъ.

Поздравивъ меня и дочь съ пріздомъ въ его домъ, онъ приказалъ заколоть нсколько быковъ и выкатить нсколько бочекъ пива, чтобы дать праздника, честнымъ поселянамъ, но не видвшимъ уже давно такого угощенія.

На другой день насъ постили сосдніе джентльмены, большею частію наши родственники. Одинъ изъ нихъ привелъ съ собою жившаго у него моего кузена. Отецъ мой принялъ его очень любезно и общалъ ему купить чинъ въ арміи, за что онъ благодарилъ его со слезами.

Вс полюбили Нарциссу за ея красоту, ласковость и умъ, да и ей такъ понравилось помстье и окружающее ея общество, что она не показывала ни малйшаго желанія перемнить мсто своего пребыванія.

Чрезъ нсколько дней посл нашего прізда, я уговорилъ отца постить со мною деревню, гд я учился въ школ. Насъ приняли богатйшіе ея жители, показавшіе намъ церковь, а м-ръ Синтаксъ (мой мучитель уже не существовалъ) произнесъ рчь въ честь нашего семейства. Но боле всхъ старались угодить намъ отецъ и родственники Страпа, считавшіе моего слугу за перваго джентльмена въ ихъ семейств. Поблагодаривъ за привтствіе, мы возвратились домой, оставивъ 40 фун. стерл. въ пользу бдныхъ этого прихода. Въ этотъ же вечеръ Страпъ, восхищенный всеобщимъ къ нему уваженіемъ, открылся мн, что чувствуетъ расположеніе къ миссъ Вильямсъ и просилъ меня и Нарциссу уговорить ее принять его предложеніе. Удивленный его просьбою, я спросилъ его, знаетъ ли онъ ея прошлую жизнь. ‘Да, да, отвчалъ онъ — я знаю о чемъ ты говоришь — она была несчастна, но чтожъ изъ этого? я увренъ въ ея раскаяніи, а иначе бы ни ты, ни миледи не оказывали бы ой такого уваженія. Что же касается до мннія свта, то я его ставлю ни во что — да, кром того, свтъ и не знаетъ ничего объ этомъ.’ Я похвалилъ его образъ мыслей и уговорилъ Нарциссу принять участіе въ его желаніи. Она дйствовала съ такимъ успхомъ, что миссъ Вильямъ дала свое согласіе. Они обвнчались съ одобренія дона Родриго, подарившаго Страпу пять сотъ фун. стерл. для покупки фермы и сдлавшаго его управляющимъ своимъ имніемъ. Моя жена дала такую же сумму своей горничной, такъ что они живутъ въ довольств въ верст отъ насъ, возсылая мольбы Богу о нашемъ счастіи.

И ежели существуетъ счастіе на земл, то я наслаждаюсь имъ. Бшеные мои восторги теперь успокоились и перешли въ тихую любовь и уваженіе, укрпленное связями, которыя существуютъ только въ цломудренномъ брак. Кажется, судьба ршилась щедро вознаградить меня за прежнія страданія. Мой стряпчій пишетъ, что, не смотря на статью въ завщаніи моего тестя, на которой сквайръ основываетъ свои права, я непремнно получу приданое моей жены въ слдствіе особаго добавленія, объясняющаго эту статью и ограничивающаго зависимость Нарциссы отъ брата только до девятнадцати-лтняго ея возраста. Съ полученіемъ этого извстія я тотчасъ же хотлъ хать въ Лондонъ, но моя подруга въ послднее время сдлалась прихотливою и талія ея значительно округляется, такъ что я не ршаюсь оставить ее въ такомъ интересномъ положеніи, ожидая отъ нея новаго счастія.

КОНЕЦЪ.

РОДЕРИКЪ РЕНДОНЪ

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

XXII.

ХХIII.

XXIV.

XXV.

XXVI.

XXVII.

XXVIII.

XXIX.

XXX.

XXXI.

XXXII.

XXXIII.

XXXIV.

XXXV.

XXXVI.

XXXVII.

XXXVIII.

XXXIX.

XL.

XLI.

ХLI.

XLIII.

XLIV.

XLV.

XLVI.

XLVII.

XLVIII.

XLIX.

L.

LI.

LII.

LIII.

LIV.

LV.

LVI.

LVII.

LVIII.

LIX.

LX.

LXI.

LXII.

LXIII.

LXIV.

LXV.

LXVI.

LXVII.

Читайте также: