Роб Рой. Часть первая, Скотт Вальтер, Год: 1817

Переводы
Время на прочтение: 117 минут(ы)
Скачать в PDF

РОБЪ РОЙ.

СОЧИНЕНІЕ
ВАЛТЕРА СКОТТА.

СЪ ИСТОРИЧЕСКИМЪ ИЗВСТІЕМЪ

о Робъ-Ро Макъ-Грегор Кампбел
и его семейств.

‘Простой законъ старины царствовалъ тогда на земл. Объявляя войну слабйшему, сильный говорилъ: Защищайся, если можешь!’

Гробница Робъ-Роя. Вортсвортъ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

МОСКВА.
Въ Типографіи И. Степанова.
При Императорскомъ Театр.
1829.

Печатать позволяется, съ тмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, 1288 года, Марта 21 дня. Въ должности Предсдателя

Ценсоръ Сергй Аксаковъ.

ИСТОРИЧЕСКОЕ ИЗВСТІЕ

о Робъ-Ро Макъ-Грегор и его семейств.

Хотя горные жители Шотландіи долгое время отказывались отъ покорности законамъ Королевства и жили въ состояніи гордой и буйной независимости, но жестокость вмст съ несправедливостію, произнесшія приговоръ изгнанія клану Макъ-Грегоровъ, не длаютъ чести Правительству, которое подтвердило ужасный актъ.
Сей кланъ занималъ дикія и почти неприступныя тогда долины Балкиддарскія и Тросахскія, заключая въ себ часть Графствъ Аргильскаго, Пертскаго, Думбартона и Стирлинга, что называлось обыкновенно страною Макъ-Грегоровъ. Окруженные утесистыми и почти неприступными горами, обитая въ обширныхъ лсахъ, служившихъ врнымъ убжищемъ, Макъ-Грегоры не страшились ни внезапныхъ нападеній отъ другихъ клановъ, ни преслдованій закона, хотя они занимались грабежемъ, подобно остальной части горцевъ, но страшное положеніе длало ихъ ужасомъ окружныхъ странъ, и они скоро увидли себя жертвами честолюбія и мщенія. Они имли несчастіе обладать землями, лежащими между владніями двухъ сильныхъ начальниковъ, изъ коихъ каждый горлъ желаніемъ распространить свою власть и состояніе, и вмст найти благопріятный случай отнять у нихъ земли и истребить ихъ поколніе. Вліянію сихъ двухъ начальниковъ (Монтроза и Аргиля), на умъ Государя легковрнаго, должно приписать ту ужасную жестокость, которой подверглись несчастные Макъ-Грегоры.
Различные члены клана связаны вмст нкотораго рода союзомъ, который ничто не можетъ разрушишь, ниже ослабить. И такъ въ слдствіе связей ихъ соединяющихъ и рдкаго между ними единомыслія, собирались сіи ужасныя шайки, и часто сходили съ своихъ горъ, чтобъ разсять опустошеніе и нищету въ поколніяхъ вражескихъ, наложить различныя, унизительныя дани.
Блага земледлія были тогда почти неизвстны обитателямъ сихъ долинъ, и мясо животныхъ служило имъ главнйшею пищею, но суровость зимы часто лишала ихъ сего прибжища. Похищеніе стадъ сдлалось тогда правильною системою, и т, кои лишались такимъ образомъ своихъ, устремлялись подобно потоку въ долины и уводили стада сосдей. Сіи взаимныя похищенія въ особенности совершались въ продолженіи мсяца Св. Михаила и были необходимымъ средствомъ къ существованію части жителей. Макъ-Грегоры занимались сими опустошеніями, какъ и другія поколнія, не длаясь чрезъ то свирпе своихъ соотечественниковъ. Пользуясь преимуществомъ своего положенія и страхомъ, который продолжали внушать, они собирали произвольную подать, которую называли черною данью, общая защищать отъ нападеній другихъ клановъ тхъ, которые добровольно соглашались платить оную, даже общали возвращать назадъ все похищенное. Отсюда происходили несогласія, ссоры и нкоторый родъ внутренней войны, (часто боле кровопролитной и гибельной, нежели война правильная), которая питала несогласія и вражду, и не разъ была поводомъ къ ужасному мщенію.
Въ сіе время Графъ Аргиль получилъ отъ Короля опредленіе употребить желзо и огонь, чтобъ разрушить кланъ Макъ-Грегоровъ. Не только поколніе ихъ должно было подвергнуться уничтоженію, но и самое имя, которое воспрещено было носить. Они были преслдуемы и умерщвляемы безъ различія, везд гд только ихъ находили. Они хотли противиться силою, но побжденные множествомъ <испурчено> и ввергнутые въ отчаяніе, принуждены были укрыться въ горахъ Графства Пертскаго и Аргильскаго и жить въ ущеліяхъ утесовъ и пещерахъ лсныхъ, но ярость враговъ ихъ не была еще удовлетворена, Графъ Аргиль едва открылъ ихъ убжище, то не смотря на состояніе нищеты, въ которое они были ввергнуты, безпрестанно ихъ преслдовалъ, истребляя всхъ попавшихся ему, пока одн только дти остались отъ сего клана, прежде весьма многочисленнаго. Сіе всеобщее и ужасное мщеніе, казалось, утишило кровожадную страсть Графа, и въ продолженіи нкотораго времени Макъ-Грегоры наслаждались спокойствіемъ, которое было весьма дорого ими пріобртено, но благополучіе сіе продолжалось не долго и гроза притсненія вскор стала собираться надъ ихъ главами. Лердь Ахнабрекъ изъ доброжелательства взялъ на себя воспитаніе начальника клана Макъ-Грегоровъ, молодаго человка, который подавалъ блестящія надежды. Лердъ, какъ другъ Графа Аргиля, пріхалъ къ нему въ замокъ Инверари съ Макъ-Грегоромъ, который былъ принятъ со всми знаками дружбы, но вечеромъ, когда удалившись въ свою комнату предался сладостному сну, онъ былъ схваченъ въ постели и увлеченъ изъ замка. Первый предметъ, поразившій взоры Ахнабрека на другой день утромъ, было тло его молодаго друга, повшенное предъ его окнами. Оскорбленный столь низкою измною и явнымъ нарушеніемъ правъ гостепріимства, онъ въ то же время оставилъ замокъ, горя желаніемъ отмстить, что онъ нашелъ случай исполнить, напавши на Аргиля и проколовъ его насквозь своею шпагою.
Сіи лютыя и безпрестанныя злодйства не въ состояніи были утишить ярость поколнія, отъ природы воинственнаго, потомки Макъ-Грегора, припоминая несчастія предковъ, не преставали за нихъ мстить.
Посреди бдствій своего поколнія, родился Робъ, или лучше сказать Робертъ Макъ-Грегоръ, прозванный Рой (рыжій), отъ цвта волосъ и въ слдствіе обычая горцевъ, которые призваніями различали членовъ семейства. Онъ былъ второй сынъ Дональда Макъ-Грегора, Подполковника Королевской службы и слдовательно дворянина. Онъ получилъ довольно хорошее для того времени воспитаніе, которое, по крайней мр, соотвтствовала той роли, которую онъ долженъ былъ играть въ свт. Природа одарила его невроятною силою, мужество духа соединялось въ немъ съ крпчайшимъ сложеніемъ. Особенно, въ упражненіяхъ тлесныхъ онъ совершенствовалъ себя съ самой нжной юности и владлъ саблею съ такимъ необыкновеннымъ искуствомъ, что ни одинъ изъ его соотечественниковъ не могъ съ нимъ сравняться. Онъ имлъ нравъ тихій и привтливый, когда не встрчалъ препятствій, ршителенъ и неустрашимъ при наступленіи опасностей, онъ презиралъ ихъ и никогда не зналъ страха, въ послдствіи сдлался примчательнымъ, какъ смлостію своихъ предпріятій, такъ и отважнымъ исполненіемъ оныхъ.
Въ то время былъ обычай, который продолжается и по нын, состоявшій въ томъ, что дворяне сами занимались торговлею скотомъ. Робъ-Рой Макъ-Грегоръ, какъ кажется, долгое время симъ занимался и уже длалъ значительные обороты, ибо въ молодости не ознаменовалъ себя ни какимъ блистательнымъ подвигомъ, но сдлавшись обладателемъ владній своихъ предковъ, онъ перемнилъ намренія, и, пользуясь силою которую имлъ надъ вассалами, онъ требовалъ ихъ помощи, которую они не колебаясь подали, для того, чтобъ отражать враговъ или собирать черную данъ, налагаемую имъ на сосдніе графства. Сія подать, долго господствовавшая между горцами, и какъ-бы признанная закономъ, была добровольная, обычай такъ утвердилъ ее, что она не почиталась ни несправедливою, ни безчестною. Такъ какъ она обязывала благорасположеніемъ и покровительствомъ тхъ, которымъ платилась, то весьма рдко отказывались взносить оную, она состояла въ деньгахъ или скот, смотря по обстоятельствамъ. Обычай похищать стада сосдей, былъ тогда во всей сил, и Робъ-Рой часто приводилъ его въ дйство, начальствуя вассалами, когда нужда заставляла ихъ прибгать къ сему насильственному средству достать жизненныхъ потребностей, или когда недружественное расположеніе другихъ клановъ производило споры. Сіи нападенія, всегда сопровождаемыя грабежемъ, обыкновенно были предпринимаемы противъ жителей долинъ, сосднихъ ихъ горамъ, которыхъ они почитали какъ бы составляющихъ другое государство, ихъ обычаи, нравы и даже языкъ, весьма различествовали отъ горскихъ, ихъ богатство и невоинственность подавали еще большій поводъ нападать на нихъ.
Подвиги Робъ Роя, надлавшіе довольно шуму въ горахъ, вмст съ славою о его мужеств и неустрашимости, убдили фамилію Аргиль, которая прежде съ такою злобою притсняла его кланъ, что лучше снискать дружбу его, нежели привлекать ненависть. Второй Герцогъ сего имени, совершенно другими поступками хотлъ загладить жестокости, нанесенныя Макъ-Грегорамъ его предками, онъ не только пересталъ угнетать сіе поколніе, но еще сдлался другомъ и явнымъ покровителемъ Робъ-Роя.
Жестокій законъ, изданный въ царствованіе Іакова VI, запрещавшій носить имя Макъ-Грегора, не только не былъ уничтоженъ, но еще подтвержденъ его преемниками, хотя Робъ-Рой долго не покорялся оному, но наконецъ, съ большимъ негодованіемъ, согласился принять другое имя, для того, чтобы хотя однажды казаться покорнымъ закону. Съ согласія Герцога Аргиля, который сдлался явнымъ покровителемъ его клана, онъ принялъ имя Кампбеля, хотя въ отечеств всегда называли его Макъ-Грегоромъ. Въ самомъ дл на одномъ акт 170З года, онъ подписался именемъ Роберта Кампбеля Инвернесскаго, послднее по наслдственному имнію, доставшемуся ему отъ предковъ.
Сіе владніе, которое было довольно значительно, вскор перешло въ руки Герцога Монтроза, по слдующему случаю: Робъ-Рой имлъ товарищемъ въ своей торговл скотомъ одну особу, когилрал пользовалась его неограниченнымъ довріемъ, но человкъ сей, получивъ отъ него въ одно время довольно важную сумму денегъ, вдругъ скрылся и ушелъ въ чужіе края. Сіе похищеніе, лишившее Робъ-Роя части имущества, сдлало такія препятствія его торговл, что онъ принужденъ былъ продать свои земли Герцогу Монтрозу, съ условіемъ имть право возвратить оныя назадъ, внеся Герцогу полученныя деньги. Монтрозъ заплатилъ большую часть условленной цны, но не всю. Спустя нсколько лтъ дла Робъ-Роя такъ поправились, что онъ изъявилъ желаніе вступишь во владніе своею собственностію и предложилъ Герцогу полученную отъ него сумму, но сей, подъ разданными предлогами, отказался исполнишь это обязательство, и зная, что Робъ-Рой не пользовался славою честнаго человка, безъ большаго труда склонилъ судебныя мста утвердить ршительно за нимъ имніе. Зная всю несправедливость сего опредленія, Робъ-Рой ршился, въ противность законамъ, самъ исполнить правосудіе и отмстить за себя. Для сего онъ ждалъ благопріятнаго случая, который вскор не замедлилъ представиться. Управитель Герцога Монтроза, объзжая земли своего господина для полученія податей, пригласилъ многихъ окружныхъ дворянъ къ себ на обдъ. Робъ-Рой былъ въ числ ихъ, но прежде отбытія своего туда, онъ спряталъ десятка два своихъ людей въ ближнемъ лсу и потомъ явился на мсто пиршества, предшествуемый игрокомъ волынки, который наигрывалъ дикія псни его отечества. Это было въ трактир Шанель-Арохскомъ, въ Аберфойл. Управитель не подозрвалъ о намреніяхъ Робъ-Роя, который скинулъ свою саблю въ знакъ мира и слъ за столъ, между тмъ какъ игрокъ на волынк продолжалъ извлекать нестройные звуки, которые, какъ кажется, придаютъ новую прелесть всмъ празднествамъ горцевъ.
Въ продолженіе сего времени Робъ-Рой примчалъ вс движенія управителя и увидлъ, что онъ спряталъ деньги въ чемоданъ, лежавшій въ углу комнаты. Едва окончилъ обдъ, какъ онъ приказалъ своему музыканту заиграть новую псню: это былъ условленный знакъ и въ то же время весь домъ былъ окруженъ его людьми. Шесть изъ нихъ вошли въ комнату съ саблями въ рукахъ, и Робъ-Рой, взявъ свою, потребовалъ отъ управителя денегъ, которыя его господинъ былъ ему долженъ., Сопротивленіе было тщетно, деньги возвращены Робъ-Рою, который далъ росписку въ полученіи оныхъ. Но какъ онъ почиталъ управителя участникомъ въ оказанной ему несправедливости и въ сочиненіи условія, лишившаго его собственности, то вздумалъ наказать его и отправилъ на островъ, почти пустой, гд бдный управитель содержался нсколько недль. Робъ-Рой посл того возвратилъ ему свободу, увдомивъ, чтобъ онъ не собиралъ боле податей съ его владній, ибо самъ намренъ былъ это длать. Хотя актъ, который онъ почиталъ несправедливымъ, лишалъ его имнія, но онъ не переставалъ поддерживать права свои и былъ постояннымъ врагомъ Грагамовъ, Мурраевъ и Друммондовь, кои объявляли свои права на его обширныя владнія, которыми они и до сего времени пользуются.
Много мръ принимали въ разныя времена, чтобъ обуздать и привести въ повиновеніе Макъ-Грегоровъ, между прочимъ содержали гарнизонъ въ самой средин ихъ земли, въ Инвернесс, составлявшемъ часть наслдственнаго имнія Робъ-Роя. Чрезмрная жестокость, съ какою исполнялись свирпыя опредленія правительства, не только чрезъ непосредственныхъ его служителей, но и отъ другихъ клановъ окружавшихъ Макъ-Грегоровъ, до такой степени истощили ихъ терпніе, что они отказались повиноваться законамъ, благодяніями которыхъ не могли пользоваться, не было смлаго и отважнаго предпріятія, въ которое бы они не вдались для того, чтобъ отмстить за понесенныя угнетенія. Крпость, построенная для воспрепятствованія ихъ грабительствамъ, содержала не довольно солдатъ, чтобъ противупоставить сильную преграду предпріятіямъ Робъ-Роя, но такъ какъ она мшала ему посылать по обыкновенію небольшіе отряды для грабежа долинъ, то онъ вздумалъ напугать гарнизонъ внезапнымъ нападеніемъ. Привлеченная на его сторону женщина его клана, служившая въ крпости, приготовила большое количество крпкаго напитка той страны, называемаго виски, который Англійскіе солдаты весьма любили, въ одну условленную ночь она постаралась напоить часоваго и опустила подъемный мостъ, Робъ-Рой въхалъ въ крпость съ своимъ отрядомъ съ зажженными факелами и подложилъ огонь къ четыремъ угламъ, солдаты съ трудомъ спасли свою жизнь. Его подозрвали виновникомъ сего пожара, но такъ какъ не было ясныхъ къ тому доказательствъ, то и довольствовались одною только перестройкою крпости. Непоколебимая привязанность Шотландскихъ горцевъ къ Стуартамъ была столь извстна и въ то же время такъ опасна всмъ преемникамъ ихъ, что малйшія движенія горцевъ были примчаемы, и они принуждены были брать великую, осторожность въ сношеніяхъ, сколько нибудь касающихся до изгнанной Королевской фамиліи.
Спустя нсколько времени посл нещастнаго покушенія, которое они сдлали въ пользу искателя престола подъ стнами Дундея, главнйшіе начальники собрались въ Бреадальбан, подъ видомъ охоты, но въ самомъ дл для того, чтобъ взаимно уврить другъ друга въ привязанности и любви къ Стуартамъ. Мннія ихъ были единодушны и они вс подписали договоръ союза, которымъ общали взаимную помощь и покровительство. Небреженіемъ одного изъ начальниковъ, которому ввренъ былъ сей актъ, попалъ онъ въ руки Капитана Кампбеля Гленліона, коменданта крпости Вилліама, будучи въ связяхъ со многими начальниками, подписавшими актъ союза, Капитанъ не такъ скоро представилъ его правительству. Сей офицеръ привлекъ на себя ненависть горцевъ своею противъ нихъ строгостію, едва узнали, что онъ обладаетъ столь важною бумагою, то безпокойство сдлалось всеобщимъ и стали изобртать средства достать ее въ свои руки. Робъ-Рой Макъ-Грегоръ, находившійся также въ числ ихъ и подписавшій, какъ и другіе, актъ союза, мало заботился о правительств: для него было совершенно равно, извстно ли сіе условіе или нтъ. Впрочемъ, по просьбамъ многихъ начальниковъ, преимущественно же Герцога Аргиля, своего покровителя, онъ ршился употребить старанія достать сей актъ. Съ этимъ намреніемъ, перемнивъ свою одежду, онъ прибылъ одинъ въ крпость Вилліамъ. Успвъ поговорить съ Капитаномъ, который былъ его близкій родственникъ, онъ узналъ, что сей послдній, дабы отмстить за ненависть, съ нкотораго времени ему оказываемую начальниками горцевъ, передалъ актъ союза Губернатору того мста, который ршился отослать оный Частному Совту. Робъ случайно узнавъ день, когда посланный долженъ былъ хать, простился съ Кампбелемъ. Курьеръ, снабженный депешами, между коими былъ и сей актъ, выхалъ изъ крпости Вилліамъ подъ прикрытіемъ отряда, начальствуемаго Офицеромъ, который всегда сопровождалъ посылаемыхъ правительствомъ. Уже три дня продолжали они путь свой, когда Робъ, предводительствуя пятьюдесятью человками, встртилъ ихъ близь Глендохарта, приказалъ остановиться и потребовалъ депешей. Офицеръ отказался ему повиноваться, но Робъ сказалъ, что онъ отниметъ и жизнь и депеши, если не отдадутъ ему однихъ депешъ. Зврской видъ и ршительность Робъ Роя увряли всхъ въ несомннности его угрозъ. Пакетъ былъ отданъ, вынувъ нужную бумагу, онъ попросилъ извиненія у Офицера въ томъ, что задержалъ его, и пожелавъ ему добраго пути, позволилъ отряду продолжать дорогу. Симъ отважнымъ поступкомъ, Робъ спасъ жизнь многимъ начальникамъ, которые подвергли оную величайшей опасности, подписавъ актъ союза.
Непримиримымъ врагомъ Робъ-Роя былъ Графъ Апюль, который издавна притснялъ его кланъ, и коего происки были гораздо опасне доносовъ и притсненій правительства. Правда, Робъ самъ привлекъ его ненависть, ибо часто опустошалъ области Атоля, уводилъ стада и предавалъ острію сабли всхъ, которые осмливались ему противиться, это было совершаемо по праву возмездія, говорилъ онъ, за жестокости, понесенныя нкогда предками. Но Робъ дорогою цною едва не заплатилъ за свою отважность. Графъ послалъ противъ него отрядъ конницы, который стремительно напавъ, взялъ его въ собственномъ дом, находившемся въ долин Балкиддарской. Посадивъ на лошадь съ зади однаго всадника, они везли его въ замокъ Стирлингъ, по прозжая чрезъ узкое ущелье, онъ тихо сползъ съ лошади и углубившись въ густой кустарникъ, преграждавшій дорогу, куда кавалеристы не могли за нимъ слдовать, скрылся такимъ образомъ. Въ другой разъ Атоль послалъ двадцать человкъ, чтобъ взять Макъ-Грегора, Робъ, увидвъ ихъ, не подумалъ скрыться, хотя и былъ одинъ. Его ростъ и необыкновенная сила, гордые взгляды, мужественный видъ и увренность, съ какою ихъ ожидалъ, столько устрашилъ посланныхъ, что они не осмлились къ нему приближиться. Онъ сказалъ, что знаетъ ихъ намренія, и чтобъ они немедленно отправлялись, если хотятъ увидть свои домы, поручилъ также извстить ихъ господина, что ежели онъ еще пришлетъ своихъ карликовъ чтобъ его тревожить, то велитъ всхъ ихъ повсить на одно дерево и отдастъ на съденіе коршунамъ.
Несогласія, прежде царствовавшія между кланами, еще продолжали раздирать ихъ и были поддерживаемы злобою и духомъ мщенія, который составлялъ основу характера сихъ племенъ, почти дикихъ. Когда возникла вражда между Графами Атолемъ и Пертомъ, Робъ-Роя просили принять сторону послдняго. Ни чего не было такого, чего бы не предпринялъ Робъ для отмщенія Атолю, не колебаясь, онъ употребилъ всю власть свою, чтобъ поддержать предпріятіе противъ своего врага. Собравъ шестьдесятъ человкъ, онъ соединился съ Друммондцами, коими начальствовалъ Графъ Пертъ. Небольшое войско Ашоля стояло на берегахъ Еарна, когда Друммонды и Макъ-Грегоры приблизились, чтобъ на нихъ напасть, но едва воины Атоля узнали Макъ-Грегоровъ, коихъ они почитали злыми духами, то оставили поле сраженія, не сдлавъ ни малйшаго сопротивленія, и были преслдуемы даже до самыхъ границъ своихъ.
Хотя Макъ-Грегоръ былъ ужасомъ всхъ Графствъ, гд только имя его было извстно, и прославился какъ своею силою и невроятнымъ мужествомъ, такъ равно и хладнокровіемъ и присутствіемъ духа, которыя никогда не оставляли его, даже въ самыхъ критическихъ обстоятельствахъ, — кротость и доброжелательство, которыя всегда оказывалъ своимъ подчиненнымъ, заставляли вассаловъ любишь его, они готовы были для него сносить потери, терпть труды, чтобъ только защитить отъ множества враговъ, которые искали его погибели. Вотъ нсколько примровъ привязанности ихъ къ своему вождю и неустрашимости Робъ-Роя.
Робъ былъ уже давно долженъ значительную сумму денегъ одному жителю нижнихъ земель, который никакъ не могъ ее получить, ибо ни кто не осмливался взять на себя труда преслдовать должника. Наконецъ одинъ Единбургскій полицейской вызвался перейти Шотландскія горы и взять Робъ-Роя гд бы онъ ни былъ. Онъ былъ человкъ смлый и крпкаго сложенія, шесть товарищей просилъ онъ себ въ сопутники. Ему общали богатую награду, если приведетъ Макъ-Грегора въ темницу Спуірлинга, и самому позволили выбрать товарищей. Они вооружились шпагами, палками и другимъ необходимымъ оружіемъ для совершенія своего предпріятія, и прибывъ въ трактиръ, который одинъ только и есть въ Балкиддар, спрашивали дорогу къ дому Роба. Трактирщикъ, угадывая ихъ намренія и зная причины, которыя ихъ привели, немедленно послалъ извстить о томъ своего друга Робъ-Роя, и совтывалъ своимъ гостямъ нейти дале, если они не хотятъ раскаиваться въ своемъ безразсудств, но полицейской не слушалъ совтовъ, и оставивъ свою команду въ нсколькихъ шагахъ отъ дома Роба, одинъ вошелъ въ него съ смлостію, которая его до сихъ поръ еще не оставляла.
Полицейской извстилъ о себ, что онъ заблудившійся путешественникъ, Робъ учтиво принялъ его въ большой комнат, коей стны украшены были кожами ланей и кабановъ, саблями, стрлами, пистолетами и кинжалами. Сіи новыя и страшныя обои весьма изумили бднаго полицейскаго, который ощутилъ такой ужасъ, какъ будто вошелъ въ адъ, но когда дверь затворилась и онъ примтилъ чучелу, коей дали видъ трупа и положили съ намреніемъ, то страхъ его дошелъ до такой степени, что онъ испустилъ крикъ и спрашивалъ былъ ли то убитый человкъ? Робъ хладнокровно отвчалъ ему, что это одинъ полицейской, пришедшій къ нему наканун, котораго онъ убилъ и ещё не усплъ схоронить. Тутъ служитель правительства такъ испугался, что вскор потерялъ чувства и едва имлъ время препоручить душу свою Богу, прежде нежели упалъ безъ памяти на полъ. Четыре человка вынесли его изъ дома и чтобы привести въ чувство, бросили въ рку, которая протекала не вдалек, предоставивъ самому освободиться изъ оной. Въ сіе время товарищи, безпокоясь о его отсутствіи и почитая его убитымъ, бросились бжать изо всхъ ногъ, но люди Робъ-Роя разсялись по окрестности, поймали бглецовъ и угостили ихъ столь хорошимъ купаньемъ въ той же рк, что они въ жизнь свою не забудутъ озера и рки Балкиддарской.
Освободясь изъ рукъ Макъ-Грегоровъ, они отправились въ Стирлингъ такъ скоро, что даже одежда ихъ не успла высохнуть. Прибывъ туда, они извстили о недостойномъ пріем, со всми прибавленіями, кои могли сдлать Макъ-Грегоровъ еще ненавистне, увряли при томъ, что однимъ только чудомъ избжали ихъ безчеловчія. Сіе происшествіе было пересказано Коменданту замка, который немедленно отрядилъ солдатъ для поимки Робъ-Роя. Нкоторые друзья Макъ-Грегора, возвращавшіеся ее скотомъ съ береговъ Форта, встртили отрядъ на дорог, и угадывая его намренія, спшили извстить о томъ Роба. Въ нсколько часовъ весь кланъ узналъ объ опасности, предстоявшей ихъ начальнику, и везд поставлены были часовые, для наблюденія за движеніями отряда. Вс жители на нсколько Миль въ окружности готовы были отразить его нападеніе, но Робъ-Рой, узнавъ, что солдаты имли приказаніе щадить страну сію и до него одного имли дло, почелъ лучше спрятаться въ горахъ, чмъ нападать на людей, которые не имли непріязненныхъ намреній.
Посл многихъ дней, употребленныхъ на тщетные поиски, солдаты, не привыкшіе перелзать горы и взбираться на утесы, возвращались назадъ. Въ одинъ вечеръ они расположились ночевать въ пустомъ дом, сдлавъ постели изъ моху. Макъ-Грегоры, не желая отпустить ихъ безъ нкоторыхъ воспоминаній, которыя лишили бы ихъ охоты придти къ нимъ въ другой разъ, подложили огня подъ домъ, который вскор объятъ былъ пламенемъ. Солдаты бросились вонъ, но въ смятеніи многіе изъ нихъ были ранены, почти вс потеряли оружіе, и одинъ былъ убитъ изъ ружья, которое нечаянно выстрлило Измученные усталостью и умирая съ голода, ибо ни кто не хотлъ дать имъ жизненныхъ потребностей, солдаты оставили страну Макъ-Грегоровъ, почитая себя щастливыми, что такъ дешево съ ними расплатились.
Упомянутая Черная данъ, распространялась, по систем Робъ-Роя, на вс состоянія, на небольшихъ владльцевъ и даже на всякаго рода фермеровъ и вассаловъ, но сильные начальники, хотя и почитали Робъ-Роя хорошимъ себ помощникомъ и не разъ видли опустошеніе своихъ владній, однакожъ рдко соглашались платить сей притснительный налогъ, оскорблявшій ихъ достоинство, которое они всми силами поддерживали. Робъ умлъ заставить при случа платить себ должное, но вообще получалъ подать, какъ дань добровольную. Такова, на примръ, была плата, которую ежегодно давалъ ему Кампбель Абрухиль, но когда сей владлецъ пересталъ въ продолженіи нсколькихъ лтъ оную вносить, то Робъ пріхалъ къ нему въ замокъ требовать недоимку, съ тол’ пою вооруженныхъ людей. Оставя ее въ нкоторомъ разстояніи, онъ началъ стучать въ ворота, требуя свиданія съ Кампбелемъ. Привратникъ отвчалъ, что господинъ его обдаетъ съ нкоторыми важными особами, и потому ни одинъ постороній не можетъ его видть {Обычай Шотландцевъ. Пр. Перевод.}. ‘Скажи ему, прервалъ Робъ-Рой, что Робъ-Рой-Макъ-Грегоръ у воротъ, и желаетъ говорить, хотя бы обдалъ съ нимъ самъ Король.’ Привратникъ возвратился и сказалъ, что господинъ его не знаетъ такого человка, и проситъ его удалиться. Тогда Робъ взялъ свой охотничій рогъ, висвшій у него черезъ плечо, и извлекъ такой звукъ, отъ котораго поблднлъ стражъ замка и потряслось основаніе зданія, Кампбель съ товарищами поспшно встали изъ-за стола, въ одно мгновеніе явились сопутники Роба, коимъ веллъ онъ увести скотъ, который найдутъ въ долинахъ, но Кампбель со всхъ ногъ прибжалъ къ воротамъ и покорнйше просилъ своего любезнаго друга Робъ-Роя извинитъ грубость привратника, потомъ, пригласивъ войти въ замокъ, заплатилъ ему все требуемое, и они разстались добрыми друзьями.
Неизвстныя и произвольныя титла, въ силу коихъ владльцы пользовались землями въ горахъ Шотландскихъ, не были еще приведены въ должный порядокъ. Законы, изданные въ защиту правъ личности, не соблюдались въ сей стран, которая, будучи удалена отъ Правительства, казалось, была вн сферы дйствій законной власти. Мало заботясь объ уставахъ, постановленныхъ для наблюденія правосудія и для ограниченія честолюбивыхъ происковъ, сильнйшіе начальники опустошали имнія небольшихъ владльцевъ и присвоивали обширныя помстья подъ неважными и пустыми предлогами. Робъ, видя, что равнодушное, правительство допускало жестокія и несправедливыя поступки, которыя оно и не могло, можетъ быть, ограничить, ршился помочь безсилію законовъ и острію шпаги предоставить правосудіе. Онъ вооружился своею властью противъ всхъ несправедливыхъ поступковъ, въ особенности если какой нибудь нещасный былъ ихъ жертвою, бдный, сирота, вдовица, уврены были найти въ немъ защитника, для всегдашней возможности подавать имъ сильную помощь, онъ заключилъ нкоторый родъ союза съ разными владльцами, для взаимной защиты. Таково было основаніе договора, сдланнаго имъ съ Бухананомъ Арипрерскимь въ 1695-мъ году, около того же времени Кампбели Леснель, Гленфалохъ, Ласдокартъ и Гленліонъ присоединились къ сему благодтельному обществу.,
Продажа съ правомъ выкупа была тогда очень обыкновенна въ этой стран и помстья всегда почти переходили въ руки богатыхъ людей, которые находили средства обращать въ свою пользу сіи сдлки. Они употребляли тысячу изворотовъ, чтобъ уничтожить право выкупа, которое удерживали за собою владльцы, а такъ какъ господа имли въ сіи феодальныя времена неограниченную власть надъ подданными, то почти не возможно было прекратить подобныя грабительства и защитить имніе, которое вздумаютъ они себ присвоить.
Земли Гленгиля были заложены но условію сего рода, когда ими владлъ племянникъ Робъ-Роя. Начальникъ клана Кампбелевъ ссудилъ деньгами подъ залогъ сихъ земель, съ тмъ условіемъ, что оныя ему достанутся, если деньги не будутъ внесены прежде десяти лтъ, хотя он и составляли только половинную цну имнія. Робъ, зная, что кредиторъ не упуститъ случая извлечь возможныхъ выгодъ изъ сего условія, далъ денегъ своему племяннику для уничтоженія онаго. Нсколько мсяцовъ оставалось до десятилтняго срока, но подъ предлогомъ, что не могли отыскать акта, деньги не были приняты. Робъ, будучи занятъ, не могъ взять участія въ семъ дл. Едва вышелъ срокъ, какъ помщикъ прислалъ своего управителя именемъ его принять владніе надъ имніемъ, а юный Макъ-Грегоръ получилъ приказаніе выхать изъ онаго въ восемь дней, со всми людьми и скотомъ. Робъ негодуя: на столь низкіе поступки, и узнавъ, что виновникъ оныхъ находится въ Графств Аргильскомъ, собралъ своихъ приверженцевъ и немедленно туда отправился, Встртивъ его случайно на дорог, онъ остановилъ его и отправилъ въ небольшой ближній трактиръ. Потомъ увдомилъ его, что не прежде возвратитъ ему свободу, какъ получивъ условіе о продаж Гленгильскаго помстья, и приказалъ послать въ замокъ за актомъ. Господинъ, помщикъ общалъ прислать оный, возвратясь домой, но Робъ, зная, что не должно полагаться на его общанія, заставилъ послать въ замокъ двухъ довренныхъ людей съ двумя изъ своихъ спутниковъ, которые и возвратилисъ, съ контрактомъ черезъ нсколько дней. Отдавая оный, господинъ просилъ своихъ денегъ, но Робъ на отрзъ ему отвчалъ, что сумма сія есть еще малая пеня за его низкое плутовство и что онъ долженъ благодарить за оставленную ему жизнь.
Прежде нежели Робъ ознаменовалъ себя симъ поступкомъ самовольнаго правосудія, — если оный хотятъ такъ назвать,— фамилія Аргиль, слдуя примру другихъ владльцевъ, хотла привести въ рабскую зависимость небольшихъ бароновъ, ее окружавшихъ, она отбирала земли у тхъ, кои обладали ими не въ силу достоинствъ, ею самою данныхъ. Одинъ молодой человкъ, изъ сей фамиліи не давно пожалованный кавалеромъ, получилъ приказаніе привести въ дйствіе сіи самовольныя опредленія. Между многими помстьями, которыя онъ несправедливо присоединилъ къ владніямъ Аргильскимъ, было одно, находившееся близь Глендохара. Господинъ онаго, увидвъ себя лишеннымъ наслдственнаго имнія, жаловался Робъ-Рою, который объявилъ себя покровителемъ угнетенныхъ. Робъ послалъ пять или шесть надежныхъ человкъ въ Гленурхей взятъ молодаго кавалера и привезти въ Тейндрумъ, гд онъ имъ назначилъ свиданіе. Исполнивъ въ точности его приказанія, они доставили плнника въ назначенные день и мсто. Робъ началъ упрекать его въ несправедливости и наконецъ заставилъ подписать бумагу, въ силу которой онъ отказывается отъ земель, имъ присвоенныхъ, въ пользу законныхъ владльцевъ. Потомъ, приведши его къ пруду Св. Филлана, бросилъ его туда, сказавъ, что вода сія иметъ удивительную силу, и если онъ немного напьется ее, то врно будетъ имть лучшія понятія о чести и не станеть бдняка лишать имущества.
Помогать нуждамъ бднаго кошелькомъ богача, было любимйшимъ удовольствіемъ нашего героя, онъ выслушивалъ всхъ, кои призывали на помощь его великодушіе или справедливость. Одинъ бдный человкъ былъ долженъ управителю Герцога Монтроза за трехъ годичный паемъ фермы и не имлъ нужныхъ для заплаты денегъ Чтобъ избавить его отъ затрудненій, Робъ далъ ему требуемую сумму, и когда чрезъ нсколько времени онъ принесъ оную назадъ, то Робъ отказался ее взять, говоря, что въ тотъ же день онъ получитъ ее съ управителя. Въ другой разъ, видя нищету одной вдовы, которая также была должна за нсколько лтъ, далъ ей росписку отъ имени Монтроза, который оную принялъ, ибо зналъ, что можно смягчать ненависть Робъ-Роя, извиняя ему такіе поступки.
Одинъ человкъ, изъ клана Робъ-Роя, занималъ въ силу откупа ферму Графа Пертскаго. Друммондъ, управитель Графа, нашелъ предлогъ уничтожить договоръ и прогнать фермера, для того, чтобъ на его мсто поставить другаго. Узнавъ о томъ, Робъ прямо отправился въ замокъ Графа, первая особа, попавшаяся ему передъ домомъ, былъ Друммондъ, виновникъ сей несправедливости. Робъ, бросившись на него, не говоря ни слова, повергнулъ полумертваго отъ страха къ ногамъ своимъ и вошелъ на дворъ. Графъ, видя изъ окна нещастную участь своего повреннаго, поспшилъ сойти въ низъ, и чтобъ смягчить Роба, принялъ его весьма вжливо. Робъ просилъ его не притворствовать и возвратить откупъ, несправедливо отнятый у одного изъ Макъ-Грегоровъ, въ противномъ случа онъ придетъ съ своимъ кланомъ и уведетъ его стада. Пертъ зналъ Робъ-Роя, ему извстно также было, что за угрозами его слдовало исполненіе, возвратилъ условіе, обвинивъ во всемъ своего управителя и Робъ-Рой, окончилъ это дло, за дружескимъ завтракомъ съ Графомъ.
Мы уже видли, что Робъ всегда питалъ непримиримую ненависть къ Герцогу Монтрозу, лишившему его наслдственнаго имнія, но оскорбленіе, причиненное его супруг управителемъ Герцога, во время отсутствія Робъ-Роя, еще боле увеличило его ненависть. Онъ всегда-былъ готовъ присоединиться къ врагамъ Герцога, и когда имлъ нужду въ стадахъ, то всегда бралъ въ его владніяхъ. Ни когда не требовалъ онъ хлба отъ своихъ мызниковъ, ибо Герцогъ снабжалъ его онымъ. Когда онъ въ немъ нуждался, или бдные люди просили его, то отправлялся въ хлбный магазейнъ Монтроза въ Мулен, приказывалъ изготовить нужное число мшковъ, давалъ сторожу росписку и даже переносилъ оные къ себ на вассалахъ своего непріятеля.
Для удобнйшаго исполненія своихъ намреній, Робъ и его товарищи (ибо у него всегда ихъ было не мене двнадцати), жили иногда въ пещер у подошвы горы Бенъ-Ломона, возвышающейся на берегу озера сего имени, это было врное убжище, ибо окружалось обломками скалъ, кустарникомъ и травою, которые совершенно длали его неприступнымъ.
Щастіе всегда почти благопріятствовало Робу, однажды началъ онъ длать столь частыя и гибельныя нападенія на земли Герцога Монтроза, что сей предводитель клана Грагамовъ, собралъ большую часть обоихъ вассаловъ и подъ начальствомъ одного врнаго человка послалъ ихъ схватитъ Макъ-Грегора. Робъ и его небольшое войско находились въ отсутствіи, когда Грагамы окружили его домъ, но узнавъ, по какому пути онъ похалъ, они на разсвт другаго дня прибыли въ Кринлахъ, гд нашъ герой остановился съ своимъ отрядомъ. Онъ ночевалъ въ трактир, помстивъ людей своихъ въ ближней житниц. Грагамы, не ожидая пока имъ отворятъ двери, выломили оныя и побжали немедленно въ комнату Робъ-Роя, который при первомъ шум вооружился и смло ихъ ожидалъ. Такъ какъ двери были столь узки, что не боле одному человку можно было въ нихъ пройти, то онъ всякой разъ имлъ дло только съ однимъ противникомъ, и по мр, какъ они входили, повергалъ ихъ къ ногамъ своимъ. Люди его пробудясь отъ шума, немедленно пришли на помощь, напали на Грагамовъ съ тылу и съ такимъ остервененіемъ, что они принуждены были обратиться въ бгство, оставя множество раненыхъ. Робъ, подкрпивъ силы своихъ товарищей нсколькими бутылками виски, перешелъ съ ними утесы, ведущіе въ Гленфалахъ. Грагамы издали за ними слдовали, думая напасть внезапно, но Макъ-Грегоры вдругъ оборотились назадъ и открыли огонь противъ Грагамовъ, которые, имя множество раненыхъ, почли за лучшее, оставя вс покушенія, возвратиться домой.
Монтрозъ посл сего пораженія, тмъ боле для него унизительнаго, что воины его были въ пять разъ многочисленне Робъ-Роевыхъ, пересталъ на нкоторое время его безпокоить, по Робъ сдлался еще отважне и предпріимчивй, сошедши въ долины, онъ увелъ стада и опустошилъ всю страну, которую называютъ обыкновенно помстьемъ Кильренскимъ. Сіе общее разореніе, самое большое изъ всхъ имъ совершенныхъ, привлекло вниманіе правительства, западные волонтеры были отряжены въ горы Шотландіи, наказать дерзость Росъ-Роя и его клана, который называли кланомъ — опустошителемъ. Сіи волонтеры дошли до Дреймена, но видя, что ихъ принимаютъ весьма дурни, и боясь довести народъ до какой нибудь крайности, они-были вооружены всю ночь. На другой день узнавъ, что Макъ-Грегоры собрались въ числ боле нежели пяти сотъ человкъ, они не пошли дале, но возвратились къ своему гарнизону, сверхъ того многіе отряды кавалеріи были посланы по различнымъ направленіямъ съ тмъ, чтобы взять Робъ-Роя: голова его была оцнена и онъ въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ принужденъ былъ скрываться въ своей горной пещер, которая уже не разъ служила ему убжищемъ.
Чтобы мене подвергаться опасности быть открытымъ, онъ имлъ тогда съ собою только двухъ человкъ. Въ одинъ день, прозжая по дорог, почти пустынной, лежащей близь горы Лохсарна, они вдругъ встртили семь всадниковъ, которые спрашивали какъ ихъ зовутъ и куда дутъ, они дали имъ удовлетворительные отвты, но необыкновенный ростъ и воинственная одежда нашего героя измнили ему, и солдаты, не сомнваясь, что это былъ тотъ, кого они ищутъ, кричали ему сдаться. Не отвчая на ихъ слова, Робъ съ удивительною легкостію взобрался на утесистую скалу, гд былъ безопасенъ отъ ихъ преслдованій, товарищи хотли ему послдовать, но не были такъ щастливы: солдаты застрлили ихъ прежде, нежели они могли съ нимъ соединиться. Ожесточенный Робъ, пылая желаніемъ отмстить за ихъ смерть, вооружился своими пистолетами, сошелъ въ долину и, застрливъ двухъ солдатъ, скрылся въ горы.
Онъ продолжалъ блуждать изъ пустыни въ пустыню, не теряя мужества. Безпокоясь о безопасности семейства, которое также преслдовали, онъ втайн препроводилъ его въ одно уединенное мсто, въ средину горъ графства Аргильскаго. Нкоторые изъ его врнйшихъ друзей послдовали за нимъ въ сію пустыню и построили себ жилища вокругъ его хижины. Когда это было окончано, Макъ-Грегоръ отыскалъ своего покровителя, Герцога Аргильскаго, и извстилъ его о томъ, что онъ сдлалъ.
Нещастія не поколебали предпріимчивости Роба, онъ часто выходилъ изъ своего убжища, длалъ нападенія на земли Монтроза и Атоля, и всегда на щетъ ихъ запасался хлбомъ и скотомъ. Монторозъ, узнавъ что Робъ удалился въ земли Герцога Аргильскаго, писалъ къ нему и просилъ предать сего разбойника въ руки правосудія, упрекая въ доставленіи ему убжища. Герцогъ отвчалъ, что Робъ безъ его позволенія поселился въ горахъ графства,— и что онъ ничего недаетъ ему, кром дровъ и воды предполагая, что остальное Робъ самъ для себя достанетъ.
Пробывъ нкоторое время въ семъ безопасномъ, но неспокойномъ убжищ и видя, что ярость враговъ его утихла. Робъ съ своимъ семействомъ оставилъ безплодныя горы Аргильскія и возвратился въ средину клана Макъ-Грегоровъ, въ долину Балкиддарскую.
Частыя нападенія Робъ-Роя на земли Графа Атоля, не были ему внушены любовью къ грабежу и опустошенію, но единственно желаніемъ отмститъ за презрніе, которое графъ всегда ему оказывалъ, хотя и зналъ его храбрость, коей слдствія не разъ испыталъ. Робъ, возвратясь домой, только и желалъ, возобновить свои прежнія привычки. Графъ, употребляя тщетныя усилія усмирить наконецъ ршился самъ идти противъ него и привести плнникомъ въ свой замокъ. Атолъ не имлъ недостатка ни въ мужеств, ни въ смлости и отправился въ Балкиддаръ. Большая часть сего владнія тогда ему принадлежала, прибывъ туда, онъ собралъ своихъ вассалловъ, которые, не осмливаясь ослушаться своего господина, сопровождали его въ домъ Робъ-Роя, хотя не съ большимъ удовольствіемъ, ибо вс почти были изъ клана Макъ-Грегоровъ. Робъ только что потерялъ мать свою и былъ занятъ приготовленіями къ похоронамъ, которыя должны были совершиться въ тотъ день, по сему случаю онъ почиталъ себя въ прав отказаться принять гостей, которыхъ вовсе не ожидалъ. Онъ зналъ причину ихъ посщенія, скрыться же было не возможно. Съ неустрашимостію и обыкновеннымъ присутствіемъ духа, онъ взялъ свою саблю, привсилъ ее къ поясу и пошелъ на встрчу къ Графу, учтиво поклонясь ему, онъ благодарилъ за неожиданное его присутствіе, которымъ онъ удостоиваетъ похороны его матери. Атолъ отвчалъ, что пришелъ не съ тмъ намреніемъ, но чтобъ попросить его въ свои замокъ. Робъ хотлъ отклонитъ сію честь, говоря, что не можеті отсрочить похоронъ своей матери, но отдавъ ей послдній долгъ, всюду послдуетъ за Графомъ. Атоль отвчалъ, что похороны могутъ быть и безъ него и не хотлъ сдлать ни малйшей отсрочки. Робъ представилъ возраженія, но Графь былъ неумолимъ, и Робъ, уступая его настойчивости, похалъ среди плачевныхъ восклицаній своихъ сестеръ. Ихъ отчаяніе такъ раздирало его сердце, что онъ вдругъ Перемнилъ намреніе, и вынувъ свою саблю, пробился сквозь окружавшихъ его стражей. Атоль, видя недоумніе своихъ воиновъ, которыхъ устрашила отважность Роба, и опасаясь, чтобъ онъ еще разъ не убжалъ, вынулъ пистолетъ и выстрлилъ въ него. Робъ упалъ въ ту же минуту, но не отъ пули, во время поспшнаго бга нога его поскользнулась. Одна изъ его сестеръ, Г-жа Гленфалахъ, женщина сильная и мужественная, видя, что братъ ея упалъ и почитая его умершимъ, съ яростію бросилась на Атоля, взявъ его за горло, повергла на землю и вроятно бы удушила, еслибъ Робъ не поспшилъ на помощь къ Графу и не вырвалъ его изъ рукъ сей героини въ ту минуту, когда въ немъ едва оставалась искра жизни.
Многіе друзья Роба, видя, какъ А толь прохалъ къ нему съ отрядомъ и угадывая его злыя намренія, поспшно вооружились и прибыли въ то самое время, когда глаза Графа начинали навсегда закрываться. Тогда Робъ ему сказалъ, что ежели бы ему позволено было отправить похороны, то непремнно съ нимъ похалъ, но теперь онъ останется, не смотря на вс его усилія. Не очень нжныя объятія Г-жи Гленфалахъ такъ ошеломили Графа, что онъ почелъ за лучшее поспшить отправиться съ своимъ отрядомъ. Еслибъ онъ помедлилъ еще нсколько времени, тогда весь кланъ собрался бы на похороны умершей и вассаллы Атоля на другой же день праздновали бы похороны своего господина.
Хотя Робъ-Рой зналъ, что Стуарты не имли тхъ личныхъ достоинствъ, которыми могли бы привлечь къ себ приверженцевъ, но всегда почиталъ ихъ права на престолъ какъ бы наслдственными и потому не отъемлемыми, слдуя сему убжденію, онъ ршился употребить вс усилія, чтобъ поддержать ихъ сторону. И потому, когда кланы начали вооружаться, въ 1715 году, за сей домъ, то онъ ничмъ не пренебрегалъ, чтобы возбудить Макъ-Грегоровъ послдовать ихъ примру. Въ этомъ предпріятіи онъ имлъ ревностнымъ участникомъ племянника своего Грегора Макъ-Грегора Гленгиля.
Такими единодушными дйствіями они вскор собрали многочисленое войско, которое посл сдлалось страшнымъ. Предпринявъ походъ въ графства Мантейское и Леннокское, они обезоружили всхъ, бывшихъ, по ихъ мннію, врагами Стуартовъ. Взявъ суда, которыя находились на озер Ломонскомъ, они овладли небольшимъ островомъ, откуда посылали свои отряды въ окрестныя мста собирать различныя подати. Но соединеніе ихъ возбудило наконецъ сильныя опасенія и регулярныя войска посланы были ихъ усмирить. Принужденные оставить островъ, посл многихъ сшибокъ съ Королевскими войсками, надъ которыми всегда торжествовали, они подвинулись къ сторон Стратфиллана, съ намреніемъ присоединиться къ большому отряду горныхъ жителей, собравшихся близь сего города.
Видя съ безпокойствомъ, что войско Мара съ каждымъ днемъ умножается, правительство немедленно послало приказаніе въ Единбургъ задержать всхъ подозрительныхъ людей, также освдомиться о Робъ-Ро Мак-Грегор. Однакожъ въ семъ случа Робъ велъ себя благоразумне, и прежде, нежели на что нибудь ршился, хотлъ видть, какой оборотъ примутъ дда, Но всего боле затрудняло его то, что другъ его, Герцогъ Аргильскій, принялъ сторону Короля Георга. Пришедши въ нижнія земли, онъ увидлъ себя между двухъ войскъ, готовыхъ сражаться, и не зналъ къ которой сторон долженъ присоединиться. Наконецъ онъ ршился быть простымъ свидтелемъ битвы. Дв причины, равно сильныя, заставили его принять такое положеніе, которое кажется страннымъ со стороны человка ему подобнаго: съ одной стороны онъ боялся оскорбить Герцога Аргильскаго, присоединясь къ Графу Мару: съ другой, не хотлъ поступать противъ совсти, взявъ сторону Герцога и дйствуя противъ своего Короля, лишеннаго отечества.
Хотя побда осталась нершенною и войско Горцевъ разсялось, однакожъ Макъ-Грегоры не расходились, и желая возвратиться домой, сдлавъ въ той стран нсколько выгодныхъ походовъ, они отправились въ городъ Фалкландъ, овладли стариннымъ дворцомъ его, откуда налагали большія дани на всхъ друзей Короля и наконецъ съ великою добычей возвратились въ свою землю, въ продолженіи нсколькихъ лтъ не оставляя оружія, къ величайшему неудовольствію своихъ сосдей, которые, боле нежели когда либо, подвергались ихъ нападеніямъ.
По сей-то, вроятно, причин, въ акт всеобщаго прощенія всмъ возмутившимся, Макъ-Грегоры были исключены сими словами: ‘Исключая всхъ носящихъ имя, или принадлежащихъ къ клану Макъ-Грегора, упоминаемыхъ въ одномъ акт правительства, изданномъ въ первый годъ царствованія Карла І-го, какое бы имя ни приняли они въ послдствіи.’ О нашемъ же Геро сказано дале: ‘Робертъ Кампель, инзъе Макъ-Грегоръ, обыкновенно называемый Робъ-Рой.’
Правительство, будучи уврено, что для усмиренія сего страшнаго клана, должно сперва овладть его начальникомъ, издало объявленіе, которымъ общало въ награду тысячу гиней тому, кто предастъ Роба въ руки правосудія.
Герцогъ ***, чтобъ отмстиьь Робу, на котораго онъ весьма часто имлъ случай жаловаться, и показать свое усердіе правительству, вздумалъ овладть Макъ-Грегоромъ, но къ достиженію сего — предпочелъ хитрость сил. Онъ приглашалъ его пріхать къ нему въ замокъ, общая дать весьма нужныя объясненія и совты касательно недовольныхъ, уврялъ его, что симъ средствомъ онъ можешь пріобрсть прощеніе и милости Его Величества, равно какъ и его единомышленники.
Посл многихъ усильныхъ убжденій и торжественныхъ общаній, что въ случа, когда предложенныя условія не понравятся Робъ-Рою, то онъ иметъ полную свободу возвратиться, онъ ршился наконецъ пріхать въ замокъ.
Герцогъ прогуливался въ своемъ саду, когда слуга извстилъ его о прізд Макъ-Грегора. Онъ веллъ его просить.
Лишь только Робъ показался, то Герцогъ побжалъ къ нему на встрчу и сдлавъ ему тысячу увреній въ дружб, сказалъ, что весьма радъ видть у себя столь храбраго и благороднаго человка. Потомъ предложилъ множество вопросовъ о тхъ особахъ, которыя принимали участіе въ послднихъ смутахъ. Робъ отказался овчать на оные. Герцогъ сказалъ, что если онъ хочетъ получить прощеніе, то долженъ сдлать самое подробное и чистосердечное признаніе.— Если бы вы извстили меня о томъ чрезъ своихъ посланныхъ, то избавились труда прізжать издалека.— Это такой трудъ, прервалъ Герцогъ, которымъ я не хотлъ безполезно васъ обременить, и такъ какъ вы теперь не расположены удовлетворить моему любопытству, то чрезъ нсколько дней мннія ваши, можетъ быть, перемнятся, а въ ожиданіи того не худо будетъ васъ задержать.
— Возможно ли! вскричалъ Робъ-Рой, ужели мн измнили! Человкъ вашего рода можешь ли имть столь корыстную душу, что пожертвуетъ приманкамъ презрнной награды своею честью, своимъ словомъ и совстью?
— Тише, тише, сказалъ Герцогъ по’ бжавъ къ дверямъ сада. Онъ отворилъ ихъ и сдлалъ знакъ, по которому солдаты вошли немедленно.
Объятый гнвомъ Робъ уже взялся за кинжалъ, съ намреніемъ наказать Герцога за его измну, но пришедъ въ себя, онъ разсудилъ, что столь дерзкой поступокъ можетъ имть пагубныя слдствія, и что лучше скрыть свой гнвъ. Размышляя такимъ образомъ, онъ позволилъ вести себя въ темницу.
Пришедъ туда, онъ приказалъ пригласить къ себ Герцога и въ самыхъ покорныхъ выраженіяхъ просилъ у него прощенія, общая, что если онъ на другой день получитъ свободу, то откроетъ ему не только вс подробности, о которыхъ онъ спрашивалъ, но и другія важныя дла, это такъ понравилось Герцогу, что онъ ршился ни чмъ не пренебрегать для того, чтобъ заставить его исполнить общанное. Онъ приказалъ стра-‘ жамъ поступать съ Робомъ какъ можно учтиве, не переставая между тмъ зорко за нимъ наблюдать.
Восхищенный своимъ предпріятіемъ, Герцогъ поспшилъ отправить извстіе къ Лорду Судь Клерку, который пребывалъ тогда въ Единбург. Лордъ, получивъ сіе увдомленіе, отдалъ приказъ отряду драгунъ, содержавшихъ тогда гарнизонъ Линлитговскій, отправиться въ замокъ Герцога и привезти Макь-Грегора въ крпость Единбургскую. Не смотря на поспшность, съ какою драгуны повиновались сему приказанію, они прибыли слишкомъ поздно, какъ мы увидимъ въ послдствіи.
Герцогъ не довольствовался написать къ одному Лорду-Судь, по опасаясь, что молва не такъ скоро разгласишь о благоразуміи и искуств, которое онъ въ семъ случа оказалъ, написалъ другое письмо къ Секретарю Королевства въ Лондонъ и еще ко многимъ своимъ знакомымъ, такъ, что мене нежели въ два или три дни едва ли былъ одинъ житель въ сверной Британіи, который не зналъ бы о заточеніи Макъ-Грегора.
Въ продолженіе сего времени Робъ-Рой не оставался въ бездйствіи, въ голов его вертлось нсколько способовъ, избавиться отъ неволи. Выбравъ одинъ изъ нихъ, подававшій надежду въ успх, онъ тотчасъ приступилъ къ его исполненію.
Приказавъ принести водки и другихъ крпкихъ напитковъ, онъ тмъ расположилъ къ себ своихъ стражей. Чтобъ не подать имъ ни какого подозрнія, онъ пилъ вмст съ ними, по крайней мр такъ показывалъ, и побуждая ихъ слдовать своему примру, самъ между тмъ не много пилъ.
Стараясь скрывать, что онъ недоволенъ своимъ настоящимъ положеніемъ, онъ безпрестанно увеселялъ солдатъ, напвая старинныя псни Горцевъ, или разсказывая свои приключенія, не забывая въ то же время имъ внушать, что онъ питаетъ глубочайшее уваженіе къ ихъ господину, и что его милость удостоила и его своимъ почтеніемъ.
Сіи хитрости, опираясь на приказаніе Герцога обращаться съ плнникомъ со всею учтивостью, произвели дйствія, которыхъ столько желалъ Макъ-Грегоръ. Солдаты думали, что Робъ былъ побуждаемъ выгодами и собственнымъ желаніемъ, повиноваться ихъ господину и не имли ни малйшаго подозрнія о его намреніи скрыться. Сіи мысли заставили наблюдать за нимъ съ такою небрежностью, что онъ нашелъ случай подкупитъ одного слугу, который общалъ ждать его съ лошадью въ слдующее утро въ ближнемъ лсу, приготовивъ все, что было нужно къ побгу.
Ночь цлую провели они въ попойк, крикахъ и клятвахъ, что почитается удовольствіями жизни въ той стран. Едва показался день, какъ Робъ сказалъ своимъ стражамъ, что намренъ просить ихъ объ одномъ одолженіи. Они съ нетерпніемъ спрашивали, какое было это одолженіе? и клялись такъ вразумительно, какъ только позволяли имъ винные пары, что почтутъ себя неблагодарными чудовищами, если не исполнятъ благоразумныхъ требованій Господина, который такъ великодушно себя показалъ. Поблагодаривъ ихъ, Робъ сказалъ, что своею силою и хорошимъ здоровьемъ онъ единственно одолженъ привычк каждое утро купаться въ рк, привычк, которую сохранилъ онъ отъ самаго дтства, и нарушеніе которой можетъ имть на него пагубное вліяніе, потому онъ надется, что они не воспрепятствуютъ ему исполнить сіе необходимое для здоровья движеніе. Подобныя разсужденія, соединяясь съ дйствіями водки, имли полный успхъ. Солдаты не замедливъ исполнить его просьбу, привели его къ рк, которая протекала близь лса, гд онъ веллъ ожидать себя съ лошадью. Погрузившись въ воду, онъ купался по своему обычаю, но человкъ, котораго ждалъ, не показывался и онъ принужденъ былъ возвратишься въ темницу съ своими стражами, не сомнваясь, что очень рано явился на мст свиданія.
Пришедъ назадъ, Робъ, въ благодарность за услугу ему оказанную, веллъ приготовить пуншу. Увидвъ его, солдаты испустили радостные крики и начали пить за здоровье Макъ-Грегора, который отвчалъ имъ, выпивъ въ честь Герцога. Едва осушили чашу, какъ Робъ, взявшись за свой карманъ, Съ видомъ большаго смущенія объявилъ, что выходя къ рк, потерялъ свою записную книжку, въ коей заключались билеты большой цны и весьма нужныя бумаги, которыя онъ хотлъ сообщить ихъ господину. Не смотря на свое пьяное состояніе, солдаты увряли, что они принимаютъ участіе, въ его горести и единодушно предложили идти вмст искать потерянное. Поблагодаривъ, онъ сопровождалъ ихъ къ берегу рки. Добрые солдаты начали искать книжку въ трав, но услышавъ, что ихъ зовутъ, они оглянулись и увидли Роба, сидящаго на лошади.— Засвидтельствуйте мое почтеніе Герцогу, вашему господину, сказалъ онъ, и уврьте его отъ меня, что я буду искать случая заплатить за его милости. Сказавъ сіи слова, онъ далъ шпоры своей лошади и оставилъ ихъ въ величайшемъ смущеніи. Герцогъ, узнавъ о побг Робъ-Роя, пришелъ въ сильной гнвъ и приказалъ посадить въ темницу бдныхъ солдатъ, которые жестоко были наказаны за свою оплошность. Драгуны, вскор посл сего пріхавшіе, чтобъ отвести плнника въ Единбургъ, принуждены были ухать безъ него. Герцогъ же, который постарался везд разгласить объ искуств, съ коимъ овладлъ Макъ-Грегоромъ, долго былъ подверженъ насмшкамъ народа и упрекамъ правительства.
Освободясь столь удачно изъ самаго критическаго положенія, въ которомъ когда-либо находился, онъ направилъ путь къ мсту всегдашняго своего пребыванія, будучи застигнутъ ночью, онъ остановился у бднаго мызника, который былъ одинъ изъ вассалловъ того Герцога, о коемъ мы недавно говорили.
Макъ-Грегоръ, замтивъ, что хозяинъ его былъ весьма печаленъ, спросилъ о причин: — Милостивый господинъ, сказалъ фермеръ, три недли прошло какъ я расплатился съ управителемъ Герцога и мн не возможно было собрать всего, что я былъ ему долженъ, съ большимъ трудомъ я упросилъ его подождать до завтраго, надясь занять нужную сумму, но вс друзья мои отказали мн въ помощи, хотя и знаютъ, что если управитель не будетъ удовлетворенъ, то продастъ мои пожитки и самаго выгонишь изъ фермы.
— А какъ велика сумма, которая теб нужна?— Пятдесятъ шиллинговъ, отвчалъ бднякъ.— Ободрись, мой другъ! если пятьдесятъ шиллинговъ могутъ помочь твоему нещастію, то они готовы къ твоимъ услугамъ. Сказавъ сіи слова, Робъ вынулъ кошелекъ, счелъ деньги и отдалъ ихъ бдному фермеру, который не зналъ, чмъ выразишь свою благодарность.
На утро явился управитлсь, который ни какъ не ожидалъ быть удовлетвореннымъ и взялъ съ собою приказнаго служителя для отобранія вещей, но онъ весьма изумился, когда фермеръ просилъ дать ему росписку и счесть деньги. Управитель немедленно счелъ деньги и давъ росписку, отправился домой, будучи весьма пріятно обманутъ въ своемъ ожиданіи.
Но Робъ и не думалъ оставить его спокойнымъ обладателемъ своихъ денегъ. Простясь съ хозяиномъ, пустился преслдовать управителя. Не замедля съ нимъ соединился, онъ заставилъ его отдать нетолько деньги полученныя съ фермера, но еще сверхъ того многія другія значительныя суммы, взятыя въ разныхъ мстахъ, поручивъ притомъ сказать Герцогу, что это есть легкая расплата за т одолженія, которыя онъ ему сдлалъ. На дорог не случилось съ нимъ ни какого примчательнаго произшествія и онъ скоро возвратился въ средину своего семейства и, друзей, которымъ его продолжительное отсутствіе начинало внушать живйшія безпокойства.
Утомленный блуждающею жизнію, которую Робъ-Рой до того времени проводилъ, онъ пожелалъ вкусить спокойствіе и удалился въ небольшую ферму, гд жилъ въ тишин нсколько, мсяцовъ. Въ своемъ смиренномъ убжищ онъ ршился, отъ упрековъ ли совсти за прежнее свое поведеніе, или въ самомъ дл почувствуй желаніе загладить свои грхи, посредствомъ Католическихъ священниковъ, которые имли власть разршать отъ всхъ возможныхъ грховъ, Робъ ршился сдлаться Католикомъ и пошелъ искать стараго священника сей религіи, жившаго въ замк Друммонда. Не знаемъ, какого рода были признанія Роба, и какое покаяніе на него наложили, но если можно судить по разсказамъ его о свиданіи съ духовникомъ: ‘старой и доброй человкъ кашлялъ всякую минуту, ворчалъ и длалъ крестные знаки’ — то должно думать, что прегршенія Робъ-Роя трудно было загладить.
Но какое бы ни сдлала вліяніе перемна религіи на нравственныя правила нашего Героя, которыя до того времени были не весьма строги, извстно то, что его дятельный и буйный нравъ не долго позволялъ ему оставаться въ уединеніи и заниматься своей новою религіей. Нападеніе на Сверныя горы Шотландіи, предпринятое его племянникомъ и нкоторыми изъ его старинныхъ товарищей, прельстили Роба, коего просили принять надъ ними начальство. Наскуча бездйственною жизнію, которую онъ провождалъ и желая поправить свое состояніе, не весьма цвтущее, онъ охотно согласился на предложеніе и отправился, предводительствуя двадцатью человками. Кажется, что сіи Макъ-Грегоры, вмст съ другими горными жителями, присоединились къ тмъ Испанцамъ, кои вышли на сверозападные берега Шотландіи въ 1719 году, вмст съ ними были на Гленгейльскомъ сраженіи, и что Робъ съ своимъ небольшимъ отрядомъ ограбилъ наконецъ Испанскій корабль, взятый Англичанами, это столько обогатило Роба, что онъ возобновилъ торговлю скотомъ, которую принужденъ былъ прервать, и возвратился въ долину Балкидарскую.
Въ продолженіи долгаго времени посл реформаціи, пресвитеріанское духовенство съ большимъ трудомъ едва могло водвориться въ горахъ Шотландскихъ, гд Католическое исповданіе продолжало господствовать.— Министры {Такъ называются на островахъ Британскихъ священники Пресвитеріанскіе. Прим. Перев.} часто были выгоняемы своими прихожанами и весьма худо получали жалованье, которое помщики обыкновенно заставляли платишь васеалловъ, долженствовавшихъ сверхъ того взносишь-вс прибавленія къ жалованью, кои въ послдствіи священникъ пріобрталъ. Во время нашего Героя, Г. Фергусонъ былъ назначенъ Министромъ въ Балкиддаръ, народъ во множеств возсталъ, и не позволялъ ему войти въ сію страну, наконецъ его допустили къ мсту, но съ тмъ однакожъ условіемъ, чтобъ онъ на всегда отказался отъ прибавки къ жалованью. Видя между тмъ, что даже необходимаго не льзя имть за сіи деньги, Г. Фергусонъ покушался истребовать себ прибавки, но Робъ положилъ этому конецъ. Взявъ Министра за руку, онъ силою заставилъ его войти въ трактиръ, который стоялъ близь церкви, заставилъ его выпить стаканъ виски и подписать общаніе навсегда отказаться отъ своихъ требованій. Съ своей стороны онъ обязался каждый годъ давать ему шесть барановъ и одну корову, общаніе сіе онъ врно исполнялъ до самой смерти.
Робъ-Рой часто имлъ нужду путешествовать по нижнимъ землямъ касательно своей торговли скотомъ, въ такомъ случа онъ всегда перемнялъ имя, хотя и перестали преслдовать его съ прежнею жестокостью. Въ послдній разъ онъ прибыль въ Единбургъ для полученія значительной суммы денегъ, должной ему нкоторымъ богатымъ человкомъ, который, чтобъ избжать преслдованій, скрылся въ одномъ аббатств. Робъ вошелъ туда и увидлъ своего должника, который, казалось, презиралъ его преслдованія, но святость мста не защитила его: Робъ взялъ его за руку, вытащилъ изъ аббатства и предавъ въ руки правосудія, получилъ такимъ образомъ свои деньги.
Макъ-Грегоръ имлъ необыкновенную силу Въ рукахъ, такъ что почти не возможно было вырвать у него что нибудь. Весьма часто случалось ему ловить за рога лань и держать ее какъ плнницу. Руки его были длинны, даже до безобразія, стоя прямо, онъ могъ доставать пальцами свою колна. Многіе изъ его сосдей могли справедливо сказать, что Робъ имлъ долгія руки, впрочемъ, большею частію въ своихъ длахъ онъ показывалъ доброту и учтивость, и вообще былъ уважаемъ всми дворянами своего края. Правда, что въ частыхъ своихъ нападеніяхъ онъ не всегда слдовалъ справедливости, но впрочемъ большая часть его преступленій была нкоторымъ образомъ извинительна, ему казалось, что это не боле, какъ справедливое воздаяніе за т притсненія, которыя онъ претерплъ.
Въ продолженіи боле тридцати лтъ Робъ былъ непримиримымъ врагомъ фамиліи Монтроза, оскорбленіе, нанесенное ему оною, почиталъ онъ незагладимою обидою. Но извстно, что вражда, царствовавшая между Герцогами Монтрозомъ и Аргилемъ, служила еще боле къ умноженію ненависти Робъ-Роя къ первому, ненависть, которую его покровитель старался поддерживать для ослабленія своего врага, коего могущество могло бы его затмить.
Слава Робъ-Роя Макъ-Грегора далеко распространилась за горы Шотландскія. Его удалыя дла везд превозносимы были на ряду съ подвигами гордыхъ Каледонцевъ, мужество его, хотя не всегда было употребляемо въ обстоятельствахъ равно достойныхъ, но его поступки, взятые въ цломъ, возбуждали удивленіе соотечественниковъ. Къ нему примняли старинную пословицу той страны, которая весьма хорошо выражаетъ характеръ Роба: ‘онъ не оборачивался спиною ни къ другу, ни къ врагу?’
Робъ не тщеславился ни силою, ни мужествомъ своимъ, и воспоминалъ о своихъ подвигахъ не съ гордостію побдителя, но съ радостнымъ чувствомъ, что участвовалъ въ подвигахъ своего клана, и всегда употреблялъ вс силы для сопротивленія утшенію. Онъ положилъ себ правиломъ никогда не поддерживать и не участвовать въ ссорахъ, и не любилъ драться на поединкахъ, ибо онъ приобрлъ величайшее искуство владть оружіемъ. Впрочемъ ему часто длали вызовы и онъ никогда отъ нихъ не отказывался, по посл двукратной сряду неудачи, онъ, бросилъ саблю и поклялся никогда не брать ее, ибо въ то время онъ почти ничего не видлъ и силы его начинали ощущать вліяніе времени.
Наконецъ, посл жизни, ознаменованной удивительными превратностями, которыя, казалось, предвщали ему конецъ гибельный, онъ умеръ, или, лучше сказать, тихо угасъ посреди своего семейства, въ долин Балкиддарской, въ 1740-мъ году. Его останки положены на приходскомъ кладбищ, безъ другаго памятника, кром простаго камня, на коемъ дружеская рука изобразила мечь, достойную эмблему человка, который могъ бы истинно быть знаменитымъ, еслибъ добродтели его сравнялись съ его мужествомъ.
Хотя сыновья Робъ-Роя Макъ-Грегора въ жизни отца своего видли разительный примръ дарованій, худо употребленныхъ, видли примръ, который, казалось, былъ данъ для того, чтобъ они ему не слдовали, но мы не можемъ не пожалть о смерти двухъ изъ нихъ, которая была ужаснымъ доказательствомъ ярости и несправедливости приговоровъ, произносимыхъ тогда духомъ партій. Участь младшаго изъ братьевъ въ особенности была плачевна. Онъ назывался, какъ и отецъ его, Робъ-Рой Макъ-Грегоръ, къ чему для отличія обыкновенно прибавляли прозваніе Огъ, младшій. Подобно ему, онъ посвятилъ себя торговл скотомъ, но на двнадцатомъ году своего возраста, имвъ несчастіе убить, нечаянно на охот, двоюроднаго своего брата, онъ былъ изгнанъ и принужденъ скрыться во Франціи, до тхъ поръ, пока потрясенія 1745-го года привели его въ Шотландію. Потомъ былъ онъ обвиненъ въ нкоторыхъ жестокихъ поступкахъ, въ которыхъ впрочемъ никогда не изобличили его, и за преступленіе, въ коемъ онъ не былъ виновенъ, осудили на смерть, это было новымъ доказательствомъ ненависти, съ какою еще преслдовали всхъ, носившихъ имя Макъ-Грегора. Его обвиняли въ похищеніи силою одной молодой вдовы, добровольно съ нимъ убжавшей и посл сдлавшейся его женою, хотя она и объявила о его невинности, но онъ былъ взятъ отрядомъ конницы и отвезенъ въ Единбургъ, гд пробывъ три года въ темниц, былъ осужденъ и казненъ 6-го Февраля 1754 годъ
Братъ его, Жамесъ Макъ-Грегоръ, иногда называвшейся Жамесомь Друммондомъ, замшанный въ томъ же произшествіи, подъ предлогомъ, что въ ономъ участвовалъ, былъ остановленъ и отведенъ въ замокъ Единбургскій. Жамесъ всегда показывалъ воинственный жаръ своего клана, въ 1745-мъ году онъ взялъ крпость Инвериссъ и имя только 12-ть человкъ, плнилъ 89-ть. По-томъ присоединился къ Карлу Стуарту и начальствуя шестью отрядами Макъ-Грегоровъ, участвовалъ въ несчастномъ покушеніи, которое сдлалъ сей юный Государь для возвращенія себ престола Велико-Британскаго, въ сраженіи Престонманскомъ Жамесъ Макъ-Грегоръ переломилъ ногу и хотя не могъ сопутствовать Государю въ его дурно соображенномъ намреніи идти на Англію, но посл соединился съ нимъ на ршительномъ Куллоденскомъ сраженіи, гд, начальствуя своими горцами, онъ долго оспоривалъ побду. Онъ также былъ преслдуемъ, равно какъ и его сообщники, славнымъ закономъ о подозрительныхъ., закономъ, который не щадилъ ни богатаго, ни бднаго, ни младенца, ни старца, и который наказывая, какъ виновныхъ Въ измн, тхъ людей, на которыхъ были только недостаточныя подозрнія въ глазахъ закона, распространилъ свое опустошеніе на всю Шотландію, пренебрегая священныя права человчества, которыя въ особенности должны покровительствовать народамъ побжденнымъ.
Въ то время, когда Жамесъ Макъ-Грегоръ содержался въ темниц Единбургской подъ тмъ предлогомъ, что принималъ участіе въ похищеніи, о коемъ мы уже говорили, но въ самомъ дл за то, что принялъ сторону Стуартовъ, онъ узналъ о предстоящемъ суд своемъ и вроятно подвергся бы участи своего брата, еслибъ не спасла его приверженность дочери, которая съ удивительною смлостію и искуствомъ помогла ему скрыться. Ему позволено было видть ее во всякое время, обдумавъ напередъ свой планъ съ отцемъ, она пришла однимъ вечеромъ въ его темницу въ вид сапожника и принесла пару башмаковъ, отецъ ея немедленно перемнился съ нею одеждою и поспоривъ съ мнимымъ сапожникомъ, чтобъ удобне обмануть часоваго, онъ прошелъ чрезъ многія двери и наконецъ вышелъ изъ темницы не бывъ открытымъ. Едва замтили его побгъ, то затворили вс городскія вороты, сдлали поиски вовсхъ домахъ. Но онъ былъ уже далеко, благопріятствуемый густымъ туманомъ, онъ избжалъ отъ всхъ преслдованій.
Когда первыя чувствованія, которыя онъ долженъ ощутить въ подобныя минуты, начали утихать, то онъ не могъ противиться желанію, которымъ горлъ, увидться съ своимъ семействомъ и кланомъ. Но не сомнваясь въ томъ, что его будутъ преслдовать, онъ принужденъ быль укротить свои чувства и направить путь въ Англію. Во время сего странствованія, онъ старался не переходить никакого города во время дня и принималъ, смотря по обстоятельствамъ, различныя имена.
Въ четвертый день своего утомительнаго пути, онъ былъ застигнутъ ночью на берегу огромнаго болота въ Кумберланд. Не зная той страны, онъ былъ въ неизвстности, куда направить свои стопы и продолжалъ идти вдоль болота, шедши боле часа по дорог дикой и негладкой, онъ вступилъ въ лсъ, коего втвистыя деревья и густой мракъ не позволили ему дале продолжать путь. Свши при корн дерева, онъ ршился ожидать утра. Вдругъ послышался говоръ невдалек, онъ, кажется, узнаетъ Шотландскій языкъ. Вставъ немедленно, онъ взялъ пару пистолетовъ, которые достала ему дочь его, и ршился лучше погибнуть, нежели позволить снова себя взятъ, предпочитая тысячу разъ умереть съ оружіемъ въ рукахъ, защищая свою свободу, нежели нести голову свою на эшафотъ. Онъ слушаетъ: голоса, кажется, удаляются, по вотъ блеснулъ вдалек огонекъ между деревьями.
Въ надежд найти какое нибудь жилище, гд могъ бы провести ночь, онъ пошелъ къ тому мсту, отъ куда блестлъ огонь и увидлъ старую женщину, которая свтила тремъ человкамъ, навьючившимъ лошадей корзинами, потомъ одинъ изъ нихъ отправился вскачь, между тмъ какъ другіе возвратились въ хижину, почти совсмъ скрытую между большими деревьями. Въ первыя минуты Жамесъ Макъ-Грегоръ почелъ ихъ за разбойниковъ, но потомъ узналъ въ чертахъ одного, который прошелъ мимо его въ хижину, стараго Билли Маршала, начальника орды Египтянъ, котораго онъ часто видлъ въ горахъ Шотландскихъ. Съ сей мыслію онъ пошелъ къ хижин и постучалъ въ дверь, надясь, что если Билли тамъ находится, то не только дастъ ему убжище, но еще будетъ способствовать его побгу: онъ не обманулся. Билли самъ подошелъ къ двери, и хотя Макъ-Грегоръ изъ осторожности былъ одтъ въ платье, которое достала ему дочь его, но Билли его узналъ и принялъ весьма дружески. Онъ зналъ о его заключеніи и очень обрадовался, что ему такъ счастливо удалось освободишься изъ рукъ своихъ враговъ. Извинясь въ томъ, что не можетъ принять своего гостя въ лучшемъ жилищ, онъ увдомилъ Макъ-Грегора, что принужденъ скрываться въ этомъ лсу, пока забудутъ одинъ случай, довольно неприятный, который заставилъ его подложить огня подъ житницу въ Галлова. Макъ-Грегоръ провелъ два дни въ сей хижин, на третій же онъ отправился рано утромъ, вмст съ своимъ хозяиномъ, который не оставлялъ его до тхъ поръ, пока не посадилъ въ рыбачью лодку, для отплытія на островъ Мань. Отсюда Макъ-Грегоръ перешелъ въ Ирландію и черезъ нсколько времени отправился въ Парижъ. Изъ сего города написалъ онъ письмо къ Принцу Карлу Стуарту, въ коемъ уврялъ его въ своей непоколебимой преданности къ его особ, и что во всякое время онъ можетъ употреблять его противъ похитителей престола.
Авторъ сихъ записокъ имлъ у себя оригинальныя письма Макъ-Грегора, здсь представляются нкоторыя, содержащія исторію остальной части его жизни. Он писаны (по возвращеніи изъ пущеціествія, на которое онъ испросилъ позволеніе) на имя начальника клана Макъ-Грегоровъ, который, бывъ изгнанъ изъ отечества за то, что принялъ сторону Стуартовъ, подобно ему, удалился на границы Франціи.

Дункирхенъ, 6 Апрля, 1754.

‘Любезный мой Начальникъ!

‘Вы врно удивились, узнавъ что я былъ въ Лондон, не извстивъ васъ о моемъ отъзд, когда въ послдній разъ я имлъ удовольствіе васъ видть, то даже не увдомилъ о моихъ намреніяхъ. Но тогда я не былъ еще увренъ, что получу позволеніе на сіе путешествіе, а посл боялся обезпокоить васъ, извщая черезъ письма о моихъ предпріятіяхъ. Безъ сихъ причинъ и другихъ гораздо важнйшихъ, которыя сообщу, когда буду имть счастіе снова васъ увидть, я почелъ бы себя неблагодарнйшимъ человкомъ въ свт, посл тхъ отеческихъ милостей, которыя вы мн всегда оказывали, еслибъ не открылся передъ вами. Имя паспортъ, подписанный рукою самаго Георга, я отправился въ Англію и просилъ государственнаго Секретаря о дл моемъ и моего брата, онъ, казалось, былъ хороню къ намъ расположенъ, пока Герцогъ Аргильскій, забывъ услуги, оказанныя ему отцомъ моимъ, оклеветалъ вашъ кланъ самымъ недостойнымъ образомъ, сказавъ, что это есть не иное что, какъ сборище папистовъ. Извстно, что отецъ мой, принявъ предъ смертію католическое исповданіе, причинилъ намъ много хлопотъ предъ министерствомъ. Кавалеръ Карроль сдлалъ мн для васъ все, что только могло быть полезнымъ, увривъ, что употребитъ вс силы для оказанія услугъ особ вашего клана. Едва выздоровлъ я отъ тяжкой болзни, которая продержала меня въ постел около пятнадцати дней, какъ помощникъ государственнаго Секретаря прислалъ за мною. Графъ Голдернесъ приказалъ сказать мн черезъ него, что нашелъ выгодное для меня мсто, зависящее отъ правительства, что вскор долженъ буду хать въ Единбургъ, гд для формы и для удовлетворенія народа отдадутъ меня подъ судъ, что расплатившись, я отправлюсь въ средину Шотландіи, чтобъ занять назначенное мн мсто. Потомъ онъ объяснилъ мн, какого рода оное было, но я поспшилъ отказаться, просивъ его сказать Графу Голдернесу, что я родился благороднымъ человкомъ и не хочу сдлаться безчестіемъ моей фамиліи, угнтая мою отчизну. Когда Графъ зрло размыслитъ о предложеніи, которое мн длаетъ, то не сомнваюсь въ томъ, что извинитъ мой отказъ. Но если онъ назначитъ мн мсто, которое честный человкъ можетъ занимать, то почту удовольствіемъ и долгомъ принять оное. Тотъ же Секретарь призвалъ меня на другой день и объявилъ приказаніе Министерства, по которому въ три дня долженъ былъ я выхать изъ Королевства. Я немедленно отправился, а они послали за мной нарочнаго, опасаясь, чтобъ я не похалъ въ Шотландію. Онъ слдовалъ за мною столь близко, что я едва имлъ время видть Макъ-Грегора Друммонда, который извстилъ меня о нашихъ друзьяхъ, узнавшихъ о моихъ переговорахъ съ Министерствомъ и начинавшихъ меня подозрвать, но вскор сомннія ихъ разсялись, когда узнали какъ меня приняли и какое предложили мн выгодное мсто, отъ котораго я отказался, чтобъ не потерять уваженія старинныхъ моихъ товарищей.
‘Происшествіе сіе весьма дорого мн стоило и я былъ весьма затрудненъ, прежде нежели предпринялъ, оное, но я не сожаллъ бы, еслибъ имлъ счастіе спасти моего бднаго брата. Предъ отъздомъ въ Лондонъ я получилъ отъ Маіора Буханана сто три фунта стерлинговъ, а-тридцать онъ долженъ мн заплатить къ Св. Мартину. Теперь остается у меня только сорокъ фунтовъ, изъ коихъ шестнадцать отослалъ моей жен. Я почелъ обязанностію извстить васъ о всхъ сихъ подробностяхъ для того, чтобъ вы по доброт своей предписали, что мн должно длать. Увряютъ, что съ довріемъ, бережливостію и съ малымъ количествомъ денегъ, я могъ бы завести въ этомъ город небольшую торговлю, которая весьма способствовала бы мн. По я ничего не предприму не получивъ вашего отвта. Такъ какъ я не совсмъ еще здоровъ, то за лучшее счелъ остаться здсь, нежели хать въ Парижъ. Мн кажется, что поселиться тамъ мн будетъ удобне, но вы мой начальникъ и покровитель, приказывайте, я всегда готовъ вамъ повиноваться. Если пожелаете знать, по какому случаю я получилъ позволеніе хать въ Лондонъ и какое было мн предлагаемо назначеніе, то я спшу объ этомъ васъ увдомишь. Прошу меня извинитъ за продолжительность сего письма и быть увреннымъ въ безпредльной преданности и искренной признательности

вашего покорнаго слуги
Жамеса Макъ-Грегора.’

Для объясненія слдующаго письма, должно сказать нсколько словъ о длахъ, въ ономъ заключающихся. Тмъ, коимъ мало извстна исторія Шотландскихъ судилищъ въ продолженіе послдняго столтія, должно напомнить о приговор, произнесенномъ надъ Жамесомъ Стеввартомъ, и который покрываетъ неизгладимымъ пятномъ т продажныя души, кои составляли его судъ. Вотъ исторія его въ немногихъ словахъ: Стевварты и Кампбели приняли разныя стороны, когда Принцъ Стуартъ желалъ овладть Королевствомъ въ 1745 году, и съ сего времени царствовала между ними всегдашняя вражда. Кампбель Гленуръ былъ назначенъ управляющимъ помстья Ардшильскаго, которое было конфисковано по причин войны, и выслалъ изъ онаго многихъ старыхъ фермеровъ, которые были не одного съ нимъ мннія, и отдалъ ихъ мста преданнымъ ему. Одинъ злодй, Алланъ Брекъ Стеввартъ, высланный вмст съ другими, ршился отмстить Кампбелю, подстерегши близь лса, онъ убилъ его изъ пистолета и убжалъ во Францію. Жамесъ Стеввартъ былъ обвиненъ, какъ его сообщникъ, и приговоренъ къ смерти Герцогомъ Аргильскимъ, который былъ въ должности Лорда. Генералъ-Судьи, и судилищемъ, составленнымъ изъ Кампбелевъ. Правительство, какъ кажется, устыдилось, въ послдствіи, произнесть столь несправедливый и жестокій приговоръ и желало предать настоящаго убійцу въ руки правосудія. Узнавъ, что онъ былъ во Франціи, оно общало Жамесу Макъ-Грегору прощеніе вмст съ позволеніемъ возвратиться въ свое семейство, или остановишь сего злодя и представить въ Англію. Продолженіе сего дла можно видть въ слдующемъ письм, которое написано Жамесомъ къ начальнику его клана.

Дункирхенъ, 1 Маія,

‘Любезный мой Начальникъ!

‘Имвъ честь получить ваше письмо, я отвчалъ бы на оное немедленно, еслибъ не жестокая лихорадка, которая въ продолженіе восьми дней не оставляетъ меня ни на минуту. Не сомнваюсь, что ваши друзья Стевварты всми силами стараются поставишь мн въ вину путешествіе мое въ Лондонъ, но я вамъ предоставляю судить, разв я не долженъ былъ, не смотря на малую надежду въ успх, употреблять вс усилія, чтобъ спасти моего брата, или по крайней мр испросите свободу соединиться съ моею бдною женой и несчастными дтьми, которые находятся въ величайшей горести. Вотъ какимъ образомъ досталъ я паспортъ для возвращенія въ Англію. Капитанъ Дункан Кампбель, племянникъ Гленгиля и слдовательно близкій мн родственникъ, писалъ ко мн въ послднихъ числахъ Іюня, касательно Алланъ Брекъ Стевварта, что если я найду средство предать сего убійцу въ руки правосудія, то могу быть увренъ въ полученіи прощенія. Я отвчалъ, что употреблю вс усилія овладть Алланомъ Брекомъ и отправить его въ Англію, но что одинъ не могу сего исполнить, и не зная никого въ Париж, кому бы могъ довриться, просилъ прислать кого нибудь ко мн на помощь. Г *** былъ избранъ для сего правительствомъ и весьма желалъ задержать злодя. Лить только Г *** прихалъ въ Парижъ, я отправился къ нему и онъ показалъ мн рекомендательныя письма къ Графу Албемарлю. Условившись со мною, онъ пошелъ къ Графу, извстилъ его обо всемъ и просилъ мн паспорта для препровожденія убійцы въ Англію. Графъ согласился послать за онымъ въ Лондонъ и получилъ его чрезъ нсколько дней. Но дло сіе сдлалось гласнымъ, Давидъ Ситевваритту, родственникъ Алланъ Брека, извстилъ его о нашихъ замыслахъ, и въ тотъ самый день, когда я усплъ заманить его къ себ, чтобъ отправить въ Англію, онъ ушелъ отъ моихъ рукъ, укравъ у меня чемоданъ, блье и четыре табакерки, изъ коихъ одна принадлежала Макъ-Грегору Друммонду.
‘Г***, показывавшій мн свое дружество со времени своего призда, предложилъ сопутствовать мн къ Графу Албемарлю, которому я разсказалъ о случившемся и какимъ образомъ ушелъ отъ меня Алланъ Брекъ. Графъ сказалъ мн, что еслибъ я имлъ успхъ, то правительство Англійское непремнно бы меня простило. Онъ хотлъ слышать мою исторію, я изобразилъ несчастія, въ коихъ находилась моя жена и злополучное семейство, Г*** прибавилъ, что я имю четырнадцать человкъ дтей, изъ которыхъ почти вс еще младенцы и просилъ, въ награду за старанія, мною употребленныя для преданія преступника въ руки правительства, позволенія воспользоваться мн паспортомъ моимъ и отправиться попросить правительство Англійское о моемъ и брата моего дл. Графъ отвтствовалъ, что не смотря не желаніе его быть мн полезнымъ, онъ боится за всхъ членовъ клана Макъ-Грегоровъ, которые суть слишкомъ ревностные якобинцы, чтобъ получить прощеніе, по что по причин моего многочисленнаго семейства обо мн постарается. Въ самомъ дл, онъ написалъ въ пользу мою къ Графу Голдернесу и позволилъ мн хать въ Лондонъ. Я отправился не теряя ни минуты, и по призд моемъ поспшилъ къ Графу Голдернесу, приказавшему мн написать просьбу, которую общалъ подать Министрамъ, но что въ ожиданіи сего я долженъ жить въ дом судьи, гд буду содержаться на счетъ Короля, не для того чтобъ покушаться на мою свободу, но единственно слдуя мрамъ благоразумія. Чрезъ нсколько дней Графъ предложилъ мн мсто сборщика податей въ Шотландіи, отъ котораго я колебался отказаться, какъ говорилъ прежде, и получилъ приказаніе немедленно оставить королевство.
‘Вотъ, любезный начальникъ мой, врное описаніе сего дла. Вспомните, что несчастный Кампбель Гленуръ, столь недостойно умерщвленный Алланомъ Брекомъ, былъ близкій родственникъ моей жены, надобно ли удивляться, что я длалъ вс усилія для преданія въ руки правосудія убійцы моего друга? Если вы находите меня виновнымъ въ томъ, что я отправился въ Англію не извстивъ васъ о томъ, то наложите на меня какое хотите наказаніе, я снесу оное безъ роптанія, и хотя вы, подобно мн, изгнанникъ, но будьте уврены, гд бы вы ни были, всегда найдете меня готоваго вамъ повиноваться.
‘Не имю нужды оправдывать себя предъ вами въ тхъ оскорбительныхъ слухахъ, которые распустили на мой счетъ: моя прошедшая жизнь оправдываетъ меня. Постоянная привязанность моя къ Государю, негодованіе, съ которымъ я отвергнулъ предложенія, длаемыя мн его врагами, если я оставлю его сторону, наконецъ то состояніе, въ которое я теперь повергнутъ: суть самыя лучшія доказательства моей неизмнной врности. Отечество, друзей, имущество — все потерялъ я служа моему Государю. Если по ложнымъ доносамъ мн суждено еще потерять ваше уваженіе, то чаша несчастій моихъ исполнится. Ожидая съ нетерпніемъ вашего отвта, остаюсь на всегда покорный къ услугамъ моего любезнаго начальника

Жамесъ Макъ-Грегоръ.’

Парижъ, 25 Сентября, 1754.

‘Любезный мой Начальникъ!

‘Со вчерашняго вечера я нахожусь въ семъ город и долгомъ почитаю увдомишь васъ, что для собственной безопасности принужденъ былъ оставить Дункирхенъ, ибо Лохгарей принесъ на меня жалобу главному судь, говоря, что я былъ шпіонъ посланный Англійскимъ правительствомъ. Нкоторые друзья увдомили меня о семъ безчестномъ донос и совтовали оставишь немедленно Дункирхенъ, ибо уже получено приказаніе меня задержать. Я такъ поспшно ухалъ, что взялъ съ собою очень мало денегъ, но еслибъ я имлъ и все нужное время, то весьма немного боле я могъ бы ихъ взять: продолжительная болзнь принудила меня издержать много. Англійской дворянинъ, котораго я встртилъ въ Сентъ-Омер, принялъ на себя мн помочь, но Лохгарей столь ужасно описалъ меня ему, что я потерялъ дружбу моего покровителя. По всмъ признакамъ видно, что я рожденъ для страданій, больной, безъ друзей, безъ помощи, не знакъ куда идти, что длать, дабы выдти изъ несчастнаго положенія, въ которомъ нахожусь. Все, что я могъ взять изъ Дункирхена, простирается до тринадцати фунтовъ стерлинговъ, я нанялъ небольшую комнату въ гостинниц Св. Петра, въ улиц Сапожниковъ. Прошу извстить меня съ подателемъ сего, скоро ли думаете прихать въ Парижъ: ибо я имю желаніе васъ видть, къ одному вамъ я могу только относишься. Я прошу только мста, какого нибудь занятія, чтобъ окончить мое презрнное существованіе, не дойдя до крайности подаянія. Лишенный всего и изнуренный болзнію, которая боле нежели шесть мсяцевъ меня не оставляла, я, вроятно, не долго буду вамъ въ тягость.
‘Весьма сожалю, что принужденъ васъ безпокоить, новы, надюсь, уврены въ моей къ вамъ признательности за все, что вы для меня сдлали. Оставляя вамъ судить о моемъ жалостномъ положеніи, остаюсь на всегда, любезный мой начальникъ,

вашимъ покорнымъ слугою
Жамесъ Макъ-Грегора.’

На обвертк сего письма замчено слдующее:
‘Письмо, писанное Жамесомъ Макъ-Грегоромъ, по прибытіи его въ Парижъ, за восемь дней до его смерти.’
Сіи письма, давая понятіе о томъ дух независимости, который служитъ отличительною чертою Шотландскихъ горцевъ, и о привязанности ихъ къ начальнику своего клана, въ то же вредя возбуждаютъ удивленіе къ человку, который, претерпвая вс ужасы изгнанія и нищеты, и будучи разлученъ съ обожаемымъ семействомъ, имлъ довольно гордости, чтобъ отказаться отъ должности выгодной и не измнить характеру благороднаго человка, исполняя обязанности, кои почиталъ онъ притснительными для своихъ соотчичей. Не можемъ по пожалть о строгости предписаній, которыя лишали общаго прощенія тхъ людей, кои, безъ сомннія, преступили законы отечества, но величіе души которыхъ, кажется, привлекаетъ снисходительность на ихъ сторону.
Жамесъ Макъ-Грегоръ скончался въ Париж 2 Октября, 1754 года, въ величайшей нищет. Его кланъ потерялъ въ немъ крпчайшую опору и ревностнйшаго защитника.
Единственная отрасль сей фамиліи, о коей намъ остается говорить, есть Грегоръ Макъ-Грегоръ Гленгиль, прозванный Глупъ Ду, по причин чернаго пятна на его колн. Онъ былъ племянникъ Робъ-Роя и если бы пожилъ такъ долго, какъ онъ, то, безъ сомннія, приобрлъ бы одинакую съ нимъ знаменитость, ибо онъ слдовалъ по стопамъ своего дяди, съ коимъ желалъ сравняться, и всегда сопровождалъ его во всхъ предпріятіяхъ. Грегоръ, повинуясь предписанію, о коемъ уже говорили, принужденъ былъ перемнить имя и называться Жамесомъ Грагамомъ. Въ юности жилъ онъ у своего дяди, котораго почиталъ своимъ покровителемъ, и когда Робъ-Рой былъ раненъ въ одномъ дл, то Грегору вмсто него было поручено начальство.
Сдлавъ нападеніе на Дрейменъ, онъ принудилъ владльцевъ и вассаловъ придти къ нему въ церковь сего города, чтобъ заплатить черную дань. Вс повиновались, кром одного, у котораго онъ разорилъ земли и увелъ стада.
Грегоръ съ величайшимъ мужествомъ поддерживалъ сторону Принца Карла Стуарта и былъ съ своимъ двоюроднымъ братомъ Жамесомъ изъ числа тхъ двенадцати человкъ, которые взяли крпость Инвернесъ въ 1745. Узнавъ, что два друга его остановлены военнымъ отрядомъ, онъ пустился преслдовать солдатъ съ двенадцатью человками, догналъ ихъ близь Дункельда и обратилъ въ бгство, освободивъ плнниковъ.
Во время гоненій, которыя слдовали за безпорядками 1745 и 1746 годовъ, Грегоръ принужденъ былъ со многими другими оставить свой домъ и скитаться среди лсовъ Шотландскихъ. Бывъ остановленъ въ долин Гленледнихской нкоторыми изъ Кампбелей, онъ убилъ ихъ начальника и скрылся. Видя, что слишкомъ близокъ къ своимъ врагамъ, для безопаснаго пребыванія въ сей стран, онъ съ однимъ только товарищемъ отправился въ Графство Ашольское, коего пространные лса, казалось, предлагали имъ врное и неприступное убжище. Блуждая многіе дни въ сихъ странахъ дикихъ и негостепріимныхъ, они вошли въ хижину пастуха, который съ женою своею принялъ ихъ весьма хорошо, и узнавъ, что они на сторон Принца Карла, общали доставить имъ убжище на нкоторое время. Это мсто было такъ удалено отъ всхъ жилищъ, что бглецы наши почитали себя въ безопасности отъ преслдованій. Между тмъ дошелъ слухъ до Графа Атоля, что два подозрительныя человка, изъ коихъ одинъ имлъ на колн черное пятно, скрываются въ сей хижин. Графъ, не желая открыто нападать на такого человка, каковъ былъ Макъ-Грегоръ, склонилъ на свою сторону жену пастуха, и убдилъ ее скрыть въ дом шесть человкъ, которые, бросившись на него въ то время, когда онъ не ожидалъ, должны были его умертвить.
Случай хотлъ, чтобъ въ день, назначенный для исполненія сего намренія, Макъ-Грегоръ и его товарищи отправились на охоту въ ближній лсъ. Дождь лилъ тогда какъ изъ ведра, и когда они возвратились, то одежда ихъ совершенно промокла. Макъ-Грегоръ слъ подл огня. Такъ какъ онъ имлъ весьма длинные волосы и вода текла съ его головы, то хозяйка предложила ихъ вытерть, но вмсто того, взявъ его за волосы, повалила на спину. Убійцы бросились въ комнату. Макъ-Грегоръ позвалъ своего товарища, и такъ какъ они оба рыли Геркулесы силою, то немедленно убили однихъ изъ злодевъ, а другихъ обратили въ бгство. Вроломная женщина, съ злобою фуріи, схватила кинжалъ и хотла не допустить ихъ выдти изъ дома, но они обезоружили ее и повсили на дерево. Грегоръ былъ тяжело раненъ, и оставляя еіе зрлище убійства, возвратился въ Гленгиль, по трудности пути разтравили его раны, и по призд своемъ, онъ жилъ только два дня.
Посл сего кроваваго и несчастнаго періода исторіи Шотландской, послдовалъ между горцами нкоторый родъ нравственнаго переворота. Они почувствовали благодянія просвщенія и убдились, что къ достиженію благополучія не достаточно однхъ добродтелей воинскихъ. Сею счастливою перемною особенно одолжены ревности и дятельности Президента Форбсса Кулоденскаго, который самъ былъ Шотландецъ. Его стараніями несправедливый приговоръ изгнанія клана Макъ-Грегоровъ былъ уничтоженъ, и они, сдлавшись полезными и достойными членами могущественной державы, столько же отличились повиновеніемъ законамъ, какъ и пылкимъ мужествомъ своимъ, которое они употребляли единственно противъ враговъ государства.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

‘Я имлъ одного только сына и это виновное
дитя безчеститъ мое имя!— Кто тотъ презрнный,
который былъ виною тайной перемны? Я кляну его!…’
Г. Томасъ.

Я общалъ теб, любезный другъ, воспользоваться досугомъ, которымъ надлило меня Провидніе при конц моего поприща и начертать картину превратностей, ознаменовавшихъ начало онаго. Воспоминаніе сихъ приключеній, какъ ты ихъ называешь, оставило въ ум моемъ впечатлніе тягостное и вмст приятное, къ которому я присоединяю живйшее чувство признательности и благоговнія къ Верховному распорядителю нашихъ судебъ, коего благодтельная рука провела мою юность чрезъ только опасностей, противоположность заставляетъ меня съ большею приятностію ощущать цну благополучія и спокойствія, которыми Онъ увнчалъ мою старость. Я даже готовъ думать, — ты часто мн говорилъ объ этотъ, — что повствованіе о моихъ приключеніяхъ среди народа, коего обычаи и нравы еще такъ близки первобытному состоянію людей, будетъ нсколько занимательно для желающихъ изъ устъ старика слышать повсть прошедшаго столтія. Впрочемъ, ты долженъ вспомнить, что разсказъ друга своему другу теряетъ половину достоинства, когда повряется бумаг, и что происшествія, которыя ты внимательно слушалъ, — ибо он разсказываемы были тмъ, который въ нихъ участвовалъ,— покажутся мене достойными вниманія въ тишин кабинета, но твоя старость, юнйшая моей, и крпкое Сложеніе, общаютъ теб, по всмъ вроятностямъ людскимъ, жизнь гораздо продолжительнйшую моей. Спрячь же сіи листы въ какой нибудь тайный ящикъ твоего письменнаго стола, до времени, пока мы разлучимся тмъ происшествіемъ, которое можетъ случиться каждый часъ, и непремнно случится чрезъ не много лтъ. Когда мы простимся въ семъ мір, чтобъ увидться въ другомъ лучшемъ, надюсь, что ты почтешь память твоего друга боле, нежели она того достойна, найдя въ моихъ запискахъ предметъ печальныхъ, но не совсмъ неприятныхъ размышленій.
Многіе завщаютъ друзьямъ свой портретъ, врно начертанный на полотн. Я оставляю теб изображеніе моихъ мыслей и чувствованій, добрыхъ качествъ и недостатковъ, будучи увренъ, что ты извинишь слабостямъ моей юности съ гною снисходительностію, съ какою прощалъ заблужденія возраста, боле зрлаго.
Я нахожу большую выгоду относиться къ теб въ сихъ запискахъ, если только можно дать такое почтенное названіе этому слабому произведенію, ибо чрезъ то я могу избгать всхъ подробностей, которыя замедлили бы ходъ предметовъ важнйшихъ. Передо мной перо, чернилы и бумага,— теб же суждено меня читать, и такъ, надобно ли, чтобъ я во зло употребилъ мою власть и наскучилъ теб на досуг? Впрочемъ, не общаю не воспользоваться иногда случаемъ, столь привлекательнымъ для человка пишущаго свою исторію, чтобъ не сказать теб о моихъ длахъ, даже напомнить т обстоятельства, кои очень хорошо теб извстны. Характеръ описанія происшествій, въ которыхъ мы сами играемъ роль героя и которое разсказываемъ также сами, не позволяетъ принимать въ разсужденіе ни времени, ни терпнія тхъ, къ коимъ мы относимся, характеръ сей есть очарованіе, совращающее съ пути даже мудрйшихъ. Въ примръ приведу странную форму того рдкаго и оригинальнаго изданія записокъ Сюлли, которыя съ небольшимъ тщеславіемъ знатока ты упорно предпочитаешь тмъ, кои приведены въ обыкновенную и употребительную форму записокъ. Чтожъ касается до меня, то я смотрю на нихъ какъ на любопытное доказательство слабости сочинителя, исполненнаго своею знатностію. Сей почтенный воинъ и величайшій политикъ, поручилъ, если не ошибаюсь, четыремъ дворянамъ изъ своего дома описать происшествія твоей жизни, подъ заглавіемъ: Записки о государственныхъ, политическихъ и домашнихъ длахъ Генриха IV. и проч. и проч. Сіи мудрые компиляторы превратили записки, содержащія примчательные случаи жизни ихъ господина, въ повствованіе, въ коемъ они относятся къ нему in propria persona. И такъ, вмсто того, чтобъ разсказывать свою исторію въ третьемъ лиц, какъ Юліи Цезарь, или въ первомъ, какъ большая часть тхъ, кои въ кабинет или во дворц предпринимаютъ быть героями своихъ разсказовъ, Сюлли пользуется удовольствіемъ утонченнымъ, хотя и страннымъ, разсказывать свою жизнь чрезъ секретарей, будучи въ одно время и слушателемъ и героемъ и сочинителемъ своей книги. Забавно было видть ексъ-министра, съ важностію сидящаго въ большихъ креслахъ и слушающаго своихъ компилаторовъ, которые, стоя передъ нимъ съ открытою головою, повторяли: ‘Вотъ что говоритъ Герцогъ.— Таковы были чувствованія ваши объ этомъ важномъ предмет. Таковы были тайные совты, данные Королю въ семъ случа.’— Вс сіи обстоятельства должны быть гораздо боле ему извстны, нежели кому либо, и о коихъ секретари могли узнать отъ него самаго.
Но положеніе мое не такъ забавно, какъ положеніе великаго Сюлли. Смшно будетъ, если Франкъ Осбалдистонъ торжественно станетъ начислять Вилліаму Трешему подробности своего рожденія, воспитанія, семейства. Стараться буду не говорить о томъ, что ты знаешь также хорошо, какъ я самъ. Впрочемъ, есть нкоторыя вещи, которыя принужденъ буду напомнить твоей памяти: теченіе лтъ могло изгладить т изъ нихъ, кои составляютъ основный камень моей участи.
Ты долженъ вспомнить моего отца, котораго зналъ въ дтств, ибо твой отецъ былъ товарищемъ его торговаго дома. Но тогда лта и дряхлость уже много измнили его и онъ не могъ съ прежнимъ жаромъ вдаваться въ разсчеты и предпріятія, которые составляли основу его характера. Правда, онъ былъ не такъ богатъ, но можетъ быть, онъ сдлался бы счастливе, еслибъ посвятилъ изящнымъ искуствамъ и литератур тотъ дятельный жаръ, ту тонкость наблюденій и то воображеніе пламенное, съ коими онъ занимался торговлею. Впрочемъ, я увренъ, что смлый и предпріимчивый чело вкъ, независимо отъ надежды обогатиться, долженъ любить коммерческіе обороты, какъ занимательную игру. Тотъ, кто пускается въ сіе бурное море, долженъ соединять въ себ искуство кормчаго и неустрашимость мореходца, и тогда онъ часто подвергается опасности претерпть кораблекрушеніе, если дуновеніе счастія не приведетъ его благополучно въ пристань. Сія смсь необходимой прозорливости и случая неизбжнаго, сіе сраженіе между разсчетами людей и опредленіями судьбы, сія ужасная и продолжительная неизвстность, которую разрушаетъ одно лишь событіе, невозможность, восторжествуетъ ли благоразуміе надъ счастіемъ, или счастіе разсешь замыслы благоразумія — вс сіи мысли занимаютъ душу и въ то же время раскрываютъ ея силы, такимъ образомъ коммерція, имя всю привлекательность игры, не подвергается нравственному проклятію сего опаснаго удовольствія.
Въ начал восемнадцатаго столтія, едва имя двадцать два года, я жилъ въ Бордо, гд учился коммерціи, но вдругъ я былъ позванъ въ Лондонъ моимъ отцомъ, желавшимъ, какъ онъ писалъ, сообщить мн важныя новости. Никогда не забуду нашего перваго свиданія. Ты помнишь краткій и сухой образъ его выраженія, которымъ онъ предписывалъ свою волю окружавшимъ его. Какъ теперь вижу его: прямой станъ, поступь твердая и увренная, глаза, бросавшіе взглядъ быстрый у проницательный, лицо, уже означенное морщинами, которыя были не столько слдствіемъ лтъ, какъ трудовъ и заботъ, имъ понесенныхъ. Мн кажется, что я еще слышу его голосъ, никогда не произносившій безнужнаго слова, звукъ онаго часто выражалъ суровость, которая весьма далека была отъ его сердца.
Сошедъ съ лошади, я спшилъ въ кабинетъ моего отца. Онъ ожидалъ меня стоя, на лиц его изображались спокойствіе и твердость, которую онъ сохранилъ даже при вид единственнаго сына, бывшаго съ нимъ въ разлук четыре года. Я бросился въ его объятія. Не простирая нжности своей до обожанія, онъ былъ добрымъ отцемъ. Слеза блестла на его черныхъ глазахъ, но онъ поспшилъ ее отерть: это было минутное движеніе.— Дюбургъ пишетъ, что онъ доволенъ тобою, Франкъ.
— Я очень радъ, батюшка….
— Но я нахожу причину не быть довольнымъ, прибавилъ онъ, садясь къ письменному столу.
— Мн очень жаль, батюшка.
— Очень радъ, очень жаль, все это, Франкъ, ничего не значитъ. Вотъ послднее письмо твое.
Онъ вынулъ огромную связку бумагъ, обвязанныхъ краснымъ шнуркомъ и сложенныхъ вмст безъ особеннаго порядка и симитріи. Тамъ-то лежало мое несчастное посланіе, написанное на предметъ, весьма близкій моему сердцу и въ выраженіяхъ, коими я хотлъ если не убдить, то по крайней мр тронуть моего отца, тамъ-то лежало оно, какъ въ ссылк, посреди кучи писемъ и бумагъ, касающихся до торговли. Я не могу внутренно не улыбнуться, воспоминая, какъ оскорбилась моя гордость, видя чувствительныя представленія, въ которыхъ я излилъ все мое краснорчіе и кои я почиталъ изящнымъ произведеніемъ чувства, видя ихъ заключенными между кучею векселей, врющихъ писемъ и другихъ общихъ мстъ переписки негоціанта. По чести, думалъ я, письмо столь важное (я не смлъ назвать иначе такъ прекрасно написанное письмо), заслуживало особеннаго мста и не должно лежать вмст съ тми, кои содержатъ въ себ дла коммерческія.
Отецъ мой не примтилъ моего неудовольствія, а еслибъ и замтилъ, то не обратилъ бы на оное вниманія. Онъ продолжалъ, держа письмо въ рукахъ.— Вотъ письмо, писанное тобою отъ 21-го числа прошлаго мсяца. Прочтемъ его вмст. Ты говорить въ немъ, что въ столъ важномъ дл, каково избраніе состоянія, когда отъ него зависитъ несчастіе или благополучіе всей жизни, ты надешься на доброту отца, что чувствуешь отвращеніе непреодолимое…. да, непреодолимое, кажется, написано, …. я весьма бы хотлъ, чтобъ ты писалъ разборчиве…. отвращеніе непреодолимое отъ моихъ, касательно тебя, распоряженій, кои я теб предлагалъ. Остальная часть твоего письма есть повтореніе того же самаго, ты развелъ на четырехъ страницахъ то, что можно бы написать въ четырехъ строкахъ, приложивъ не много боле вниманія и размышленія: ибо въ заключеніе все это, Франкъ, клонится къ тому, что ты не хочешь исполнить желаемаго мною.
— Я очень бы хотлъ, батюшка, но во этомъ случа не могу.
— Не останавливаюсь на словахъ, молодой человкъ, сказалъ мой отецъ, коего непреклонность всегда скрывалась подъ видомъ спокойствія и величайшаго хладнокровія. Я не могу есть все то же, что я не хочу, въ учтивйшемъ только вид, но это синонимы, если нтъ нравственной невозможности. Я не люблю мръ грубыхъ, но правда, что ты имлъ время подумать. Впрочемъ, мы вспомнимъ объ этомъ посл обда. Ойнъ!
Ойнъ вошелъ, онъ не имлъ еще тхъ сдинъ, которыя придавали въ глазахъ твоихъ ему столь почтенный видъ, онъ не имлъ тогда боле пятидесяти лтъ. Но на немъ было то же орховое платье, которое онъ носилъ, когда ты его зналъ, нижнее платье и жилетъ того же цвта, т же сроватые шелковые чулки, т же башмаки съ серебряными пряжками, т же батистовыя манжеты, старательно сложенныя, которыя, когда онъ былъ въ зал, закрывали до половины его руки, но въ контор онъ пряталъ ихъ подъ рукава своего платья, чтобъ защитить отъ несправедливостей чернилъ. Однимъ словомъ, ша же самая величественная и задумчивая физіогномія, гд доброта просвчивалась сквозь небольшой видъ важности, и которая во всю его жизнь была отличительнымъ признакомъ перваго повреннаго дома Осбалдистона и Трешема.
— Ойнъ, сказалъ ему отецъ мой, когда доброй старикъ съ усердіемъ пожалъ мою руку, ты сего дня обдаешь съ нами и узнаешь новости, которыя привезъ Франкъ отъ друзей нашихъ изъ Бордо.
Ойнъ отвчалъ скорымъ и высокопарнымъ поклономъ, для выраженія своей почтительной благодарности, ибо въ то время, когда разстояніе, которое находится между подчиненными и начальствующими, наблюдалось съ неизвстною теперь строгостію, подобное приглашеніе была большая милость.
Долго буду я помнить этотъ обдъ. Не заботясь объ участи, которая меня ожидала, страшась быть жертвою выгодъ и стараясь изыскивать способы для сохраненія моей свободы, я не принималъ въ разговор живаго участія, какъ желалъ того мой отецъ, и часто очень неудовлетворительно отвчалъ на вопросы, коими онъ меня обременялъ. Ойнъ, сохраняя почтеніе къ отцу и привязанность къ сыну, который часто игралъ на его колнахъ, подобно робкому, но доброжелательному союзнику завоеванной страны, старался загладить мои ошибки, помочь моему бездйствію и прикрыть мою учтивость, онъ употреблялъ сіи извороты къ большому неудовольствію моего отца, коего строгій взглядъ часто заставлялъ молчать добраго старика. Когда я жилъ въ дом Дюбурга, я несовершенно такъ себя велъ, какъ тотъ повренный:
Который, ускользнувъ отъ батюшкиныхъ глазъ,
Стремится изъ его конторы на Парнасъ,
Для Феба — Плутуса онъ дерзко оставляетъ
И не квитанцію, а лишь стихи кропаетъ.
Сказать правду, я ходилъ иногда въ контору, но только для того, чтобъ заслужить хорошее мнніе Француза, стариннаго корреспондента дома нашего, и которому отецъ мой поручилъ посвятить меня въ таинства коммерціи. Въ самомъ же дл, важнйшими занятіями моими были словесность и изящныя искуства. Отецъ мой былъ врагомъ дарованій. Онъ чувствовалъ что он украшаютъ человка и производятъ въ свт другое объ немъ мнніе, но для сихъ принадлежностей не должны быть забываемы истинно полезныя знанія. Онъ хотлъ, чтобъ я наслдовалъ не только его богатство, но вмст и его разсчетливость, посредствомъ которой онъ приобрлъ оное, дабы въ послдствіи я могъ привести въ дйство его намренія и предпріятія, кои могли бы удвоить мое наслдство.
Онъ любилъ свое состояніе и старался убдить меня слдовать по его пути, къ этому были еще и другія причины, о коихъ я узналъ посл. Онъ былъ сколько искусенъ, столько же предпріимчивъ, одаренъ творческимъ и смлымъ воображеніемъ, всякое новое, удачное предпріятіе возбуждало въ немъ новые разсчеты, давая способы привести ихъ въ дйствіе. Подобно гордому побдителю, онъ хотлъ побдъ за побдами, не останавливаясь, чтобъ утвердиться въ своемъ новомъ положеніи, еще мене, чтобъ воспользоваться плодомъ, своихъ побдъ. Привыкнувъ видть все свое богатство на всахъ судьбы, онъ изобртателенъ былъ въ средствахъ склонить ихъ на свою сторону, его дятельность и жаръ какъ будто умножались съ счастіемъ, которое, казалось, ему иногда не благоприятствовало, онъ подобенъ былъ матросу, привыкшему презирать волны и враговъ, и коего довренность возрастаетъ предъ бурею или сраженіемъ. Не заботясь о томъ, что лта и дряхлость могутъ воспрепятствовать его трудамъ, онъ впрочемъ хотлъ образовать добраго кормчаго, который могъ бы взять кормило, когда онъ принужденъ будетъ его оставить, и управлять онымъ съ помощію его совтовъ и наставленій. Хотя отецъ твой былъ его участникъ и все богатство его находилось въ нашемъ дом, но ты знаешь, что онъ никогда не хотлъ принять дятельнаго участія въ торговл. Ойнъ, который по своей честности и по глубокимъ свденіямъ въ Арифмстик, былъ превосходный первый повренный, не имлъ ни генія, ни способностей, чтобъ можно было вврить ему кормило длъ. Если мой отецъ внезапно будетъ отозванъ изъ сего міра, то что произойдетъ съ кучами его прожектовъ, когда сынъ, чрезъ его старанія, не сдлается Геркулесомъ коммерціи, чтобъ поддержатъ всю тягость длъ и замнить колеблющагося Атласа? Что произойдетъ съ самимъ сыномъ, столь далекимъ отъ торговыхъ оборотовъ, когда онъ внезапно увидитъ себя въ лабиринт разсчетовъ, не обладая драгоцнною нитью, то есть знаніями, нужными для выхода изъ онаго? Убжденный сими причинами, изъ коихъ онъ скрывалъ отъ меня нкоторую часть, отецъ мой ршился, чтобъ я пошелъ по тому пути, который онъ проходилъ съ такою честію, а когда онъ ршился на что нибудь одинъ разъ, то ничто въ свт не много его убдить въ противномъ. Къ несчастію, я также ршился — и совершенно не соотвтственно его видамъ. Я имлъ нкоторую твердость моего отца и не расположенъ былъ уступить ему, когда зависло счастіе моей жизни.
Чтобъ оправдать себя въ семъ моемъ сопротивленіи желаніямъ отца, я думалъ, что он не имютъ надлежащаго основанія и что ослушаніе мое не будетъ препятствовать его благополучію. Почитая себя наслдникомъ богатства, которое ни кто не будетъ у меня оспоривать, я никогда не воображалъ, что для полученія онаго долженъ буду входить въ разсчеты и предаваться трудамъ, совершенно не соотвтствующимъ ни вкусу, ни характеру моему. Въ предложеніи моего отца я видлъ одно только желаніе, чтобъ я умножалъ приобртенныя имъ сокровища, будучи увренъ, что никто лучше меня не знаетъ, по какой дорог я долженъ идти для достиженія благополучія, я почиталъ совершенно противнымъ путемъ умноженіе богатства, котораго было боле нежели достаточно для того, чтобъ пользоваться всми наслажденіями жизни.
Посл давно принятаго мною отвращенія къ торговл, не удивительно, какъ я уже сказалъ, что въ бытность мою въ Бордо я не такъ употреблялъ время, какъ желалъ того, мой отецъ. Занятія, кои почиталъ онъ необходимйшими, были для меня очень второстепенными, и еслибъ я не боялся заслужить неудовольствіе корресподента моего отца, то совершенно оставилъ бы ихъ. Дюбургъ, извлекавшій величайшія выгоды изъ связей съ нашимъ домомъ, былъ слишкомъ тонкій политикъ, чтобъ глав онаго длать неблагоприятныя сношенія о его единственномъ сын и привлекать чрезъ то ненависть обоихъ. При томъ, можетъ быть, онъ имлъ еще личныя выгоды, видя мое пренебреженіе къ тмъ занятіямъ, въ коихъ, по желанію моего отца, я долженъ былъ исключительно упражняться. Чтожъ касается до моего поведенія, то оно не подлежало ни малйшему упреку, и увряя въ этомъ моего опща, Дюбургъ отдавала мн только должное, но еслибъ даже онъ могъ упрекнуть меня въ чемъ либо другомъ, кром моей безпечности и отвращенія къ дламъ, я имю все право думать, что хитрый Французъ былъ бы также снисходителенъ. По такъ какъ я употреблялъ большую часть дня на занятіе торговлею, то онъ позволялъ мн посвятить нсколько часовъ Музамъ и не находилъ ничего дурнаго въ томъ, что я боле любилъ читать Корнеля и Боало, нежели Савари и Постлетвейта, предполагая, что многотомное сочиненіе послдняго было тогда извстно, и что Г. Дюбургъ могъ выговорить его имя. Дюбургъ принялъ любимое выраженіе, которымъ оканчивалъ вс письма къ своему корреспонденту: я былъ таковъ, писалъ онъ, какимъ только отецъ желаетъ видть сына.
Отецъ мой никогда не критиковалъ ту фразу, которую онъ найдетъ ясною и выразительною. Такъ какъ Дюбургъ не переставалъ повторять свою обыкновенную форму, то онъ заключилъ, что я дйствительно таковъ, какъ онъ того желаетъ и оправдываю его ожиданія, — но вдругъ письмо мое, открывъ ему глаза, вывело изъ приятнаго заблужденія. Оно заключало въ себ мои краснорчивыя и подробныя извиненія вмст съ причинами, воспрещавшими принять пульпитръ и табуретъ, предлагаемые мн въ углу темной конторы въ Кран-Алле. Съ этой минуты все пошло дурно. Дюбургъ былъ сильно подозрваемъ въ обман. Его векселя потеряли силу, — точно какъ бы онъ отказался заплатитъ въ срокъ. Я поспшно былъ позванъ въ Лондонъ и принятъ тамъ, какъ описалъ теб.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

‘Я начиняю подозрвать, что молодой человкъ
одержимъ ужасною болзнью — страстью къ
стихотворству. Если я угадалъ, это дло кончено:
онъ никогда не успетъ въ финансіи, предавшись
поэзіи хотя одинъ разъ.’
Бен. Жонсонъ.

Отецъ мой умлъ обуздать свои страсти, онъ такъ собою владлъ, что неудовольствіе его рдко выражалось словами, въ такомъ случа одинъ только голосъ становился нсколько суше и грубе обыкновеннаго. Никогда онъ не употреблялъ угрозъ и выраженій глубокаго неудовольствія. Вс дйствія его были единообразны и внушаемы духомъ системы, правиломъ его было: всегда идти прямо къ цди, не теряя времени на пустыя слова. И такъ съ насмшливою улыбкою слушалъ онъ мои необдуманные отвты о состояніи торговли во Франціи. Я углублялся, или лучше сказать заблуждался боле и боле въ таинствахъ векселей и акцій, пошлинъ и тарифовъ, но онъ безъ жалости оставилъ меня на мой произволъ. Увидвъ же, что я не въ состояніи изъяснишь дйствія, произведеннаго упадкомъ луидоровъ на торговлю векселями, онъ не могъ удержаться и хладнокровіе его оставило.
— Это одно изъ достопримчательнйшихъ государственныхъ происшествій, случившихся въ мое время! вскричалъ мой отецъ, а когда я объ немъ говорю, то онъ раскрываетъ глаза и ни чего не отвчаетъ! Въ его лта! не имть понятія о такой важной вещи!
— Г. Франкъ, замтилъ Ойнъ робкимъ и совтовательнымъ голосомъ. можетъ быть припомнитъ, что приговоромъ Французскаго Короля, отъ 1 Марта 1700 года, приказано подателю явиться въ продолженіе десяти дней, кои слдуютъ за срокомъ…
— Г. Франкъ, сказалъ мой отецъ прерывая его, очень скоро припомнитъ все, что ты скажешь ему по своей милости. Но клянусь моимъ кредитомъ! какъ Дюбургъ могъ позволить…. Скажи мн, Ойнъ, доволенъ ли ты Климентомъ Дюбургомь, его племянникомъ, который уже давно служитъ въ моихъ конторахъ?
— Это одинъ изъ самыхъ искусныхъ повренныхъ нашего дома, молодой человкъ, удивительный по своимъ лтамъ, отвчалъ Ойнъ, ибо веселость и учтивость молодаго Француза обворожили добраго старика.
— Да, да, я думаю, что онъ разуметъ нсколько обороты. Дюбургъ устроилъ такимъ образомъ, что я имю подъ рукою молодаго чудака, который разуметъ мои дла, но я предвижу его замыслы и онъ не достигнетъ желаемаго. Ойнъ, ты заплатишь Клименту за эту треть и скажешь, чтобъ онъ былъ готовъ завтра же отправиться въ Бордо на корабл его отца.
— Вы отсылаете Климента Дюбурга? сказалъ Ойнъ дрожащимъ голосомъ.
— Да, отсылаю немедленно. Разв не довольно имть въ дом несмысленнаго Англичанина, длающаго безпрестанныя глупости, но еще надобно держать хитраго Француза, который уметъ ими пользоваться.
Еслибъ даже любовь къ независимости и справедливости не была начертана въ моемъ сердц отъ самой нжной юности, то и тогда я чувствовалъ бы искренне отвращеніе ко всмъ дйствіямъ произвольной власти, и потому я не могъ удержать себя и не заступиться за молодаго человка, котораго хотли наказать за то, что онъ приобрлъ свденія, коими я не обладалъ, къ сожалнію моего отца.
— Прошу извинить, сказалъ я, какъ только Г. Осбалдистонъ окончилъ свои слова, но мн кажется, что если я пренебрегалъ моими занятіями, то я одинъ виноватъ въ этомъ, и потому несправедливо заставлять другаго сносить наказаніе, которое я одинъ заслужилъ. Не могу обвинять Г. Дюбурга: онъ доставилъ мн вс возможныя средства къ образованію, хотя я и не могъ оными воспользоваться, чтожъ касается до Г. Климента Дюбурга….
— Что касается до него и до тебя, прервалъ мой отецъ, то я возьму нужныя мры. Это прекрасно, Франкъ, взваливать всю вину на себя, это очень хороню! Но я никогда не прощу старому Дюбургу, прибавилъ онъ, посмотрвъ на Ойна, что онъ довольствовался однимъ только доставленіемъ средствъ къ занятіямъ Франка, не примчая, что онъ ими не пользовался, и не извстивъ меня о томъ. Ты видишь, Ойнъ: Франкъ по крайней мр обладаетъ врожденнымъ чувствомъ справедливости, которое должно отличать Англійскаго негоціанта.
— Г. Франкъ, сказалъ старый повренный, наклонивъ не много голову и тихонько поднявъ правую руку — слдствіе привычки класть перо за ухо предъ начатіемъ разговора,— Г. Франкъ, кажется, знаетъ основное правило всякаго рода вычисленій, великое нравственное тройное правило: A долженъ длать B то, чего онъ хочетъ чтобъ B ему сдлалъ, произведеніе даеть требуемое правило.
Отецъ мой не могъ не улыбнуться, видя прекраснйшее правило человчества облеченнымъ въ Алгебраическія формы, но онъ поспшилъ принять свой важный видъ, и обратясь ко мн, сказалъ:— Все это ничего не значитъ, Франкъ, ты потерялъ время какъ дитя, теперь надобно учиться жить, какъ человку. Я поручу Ойну приготовить тебя къ длаемъ и надюсь, что ты воспользуешься его уроками.
Я хотлъ, отвчать, но Ойнъ бросилъ на меня такой умоляющій и выразительный взглядъ, что я невольно хранилъ молчаніе.
— Теперь, оказалъ мой отецъ, мы поговоримъ о предмет моего письма отъ прошлаго мсяца, на которое ты отвчалъ такъ необдуманно и неудовлетворительно, но наполни свой стаканъ и передай Ойну бутылку.
Недостатокъ мужества, даже смлости, если ты хочешь, никогда не былъ моимъ недостаткомъ. Я съ твердостію отвчалъ, что весьма жалю, сели письмо мое показалось неудовлетворительнымъ, но что оно есть плодъ прилжныхъ размышленій и не разъ было мною обдумано, что длаемое мн предложеніе я разсмотрлъ съ различныхъ точекъ зрнія и не безъ труда узналъ невозможность оное принять.
Мой отецъ устремилъ на меня глаза и въ ту же минуту отвернулъ ихъ въ сторону. Такъ, какъ онъ ни чего не отвчалъ, то я почелъ обязанностію продолжать, хотя съ небольшимъ смущеніемъ, между тмъ онъ прерывалъ меня краткими восклицаніями.
— Я знаю, батюшка, что нтъ состоянія, которое было бы такъ полезно и вмст почтенно, какъ состояніе негоціанта, — нтъ ничего славне поприща коммерціи.
— Безъ сомннія!
— Я знаю, что она соединяетъ государства, поддерживаетъ трудолюбіе, разливаетъ благодянія по всей вселенной и столь же необходима образованному свту, какъ воздухъ и пища необходимы для тла.
— И такъ, сударь?…
— И между тмъ, я принужденъ подтвердить мой отказъ. Могу ли я вступить въ то состояніе, коего обязанностей не въ состояніи исполнять.
— Я постараюсь, чтобъ ты могъ ихъ выполнить. Ты боле не гость и не ученикъ Дюбурга, отнын Ойнъ будетъ твоимъ наставникомъ.
— Но, любезный батюшка, я жалуюсь не на недостатки образованія, но единственно на мою неспособность. Никогда я не буду въ состояніи воспользоваться уроками….
— Вздоръ! Велъ ли ты журналъ, какъ я теб приказывалъ?
— Велъ, батюшка.
— Пожалуста, покажи мн его?
Книга, которую отецъ мой спрашивалъ, была родъ всеобщей записной книги, веденной мною по его приказанію, и въ коей онъ совтовалъ замчать все, что я узнаю полезнаго въ продолженіи курса моихъ занятіи. Предвидя смотръ оной по возвращеніи моемъ, я постарался наполнить его всмъ, касающимся до торговли, зная, что это боле всего понравится моему отцу. Но перо часто писало не спросясь головы, и такъ какъ эта книга всегда была у меня подъ рукою, то я иногда вписывалъ туда и мірскія замчанія. По между тмъ надобно было отдать ее моему отцу, и я усердно просилъ Небо, чтобъ онъ не попалъ на такую главу, которая усилила бы его неудовольствіе на меня. Лице Ойна, которое сдлалось гораздо длинне, когда отецъ мой спросилъ журналъ, приняло обыкновенную свою круглость, слышимой порядочный отвтъ и просіяло улыбкою надежды, когда я принесъ и положилъ предъ отцемъ мой журналъ, онъ имлъ вс признаки коммерческой книги: боле широкій, нежели длинный, съ мдными застежками, переплетенъ въ кожу, края истерты отъ употребленія. Этаго достаточно было, чтобъ задобритъ добраго повреннаго на счетъ внутренняго содержанія, но скоро его лицо заблистало радостію, когда услышалъ, что отецъ мой прочелъ нсколько страницъ, длая на оныя въ то же время критическія замчанія.
— ‘Водка. Нантъ, 29. Ларошель, 27. Бордо 52. Очень хорошо, Франкъ. Таможенная пошлина, см. таблицы Сексби.’ Это не то: надобно было вписать всю статью и чрезъ это она скоре останется въ памяти. ‘Курсъ піастровъ.’ Хорошо! ‘Сверный хлбъ. Левантская хлопчатая бумага.’ Очень хорошо! Это такія вещи, которыя необходимо припоминать въ торговыхъ отношеніяхъ. Но это что такое? Бордо основанъ…. Замокъ Тромпетъ. Дворецъ Галліенскій. А! хорошо! хорошо! историческія замчанія! Ты напрасно трудился ихъ длать. Это родъ всеобщаго реэстра, Ойнъ, краткое содержаніе всхъ сдлокъ, покупки, платежи, квитанціи, коммисіи, векселя, записки всякаго рода.
— Въ послдствіи они могутъ быть правильно вписаны въ журналъ и въ главную книгу счетовъ, отвчалъ Г. Ойнъ, я очень радъ, что Г. Франкъ любитъ такой порядокъ.
Не безъ страха я видлъ себя въ милости, ибо опасался, что отецъ мой еще боле утвердится въ намреніи сдлать меня негоціянтомъ, а такъ какъ я ршился никогда на это не соглашаться, то и началъ сожалть о томъ, что я, по выраженію друга моего Ойна, люблю такой порядокъ. По скоро я выведенъ былъ изъ безпокойства: исписанный листокъ бумаги выпалъ изъ книги, отецъ мой поднялъ его, а Ойнъ замтилъ, что хорошо бы прикрпить его къ реэстру сургучемъ, но вдругъ отецъ мой прервалъ сіи совты восклицаніемъ: Памяти Принца Эдуарда чернаго! Это что за маранье? Стихи! Клянусь моимъ кредитомъ, Франкъ, я не воображалъ тебя такимъ глупцомъ!
Отецъ мой банкиръ и негоціянтъ, совершенно преданный своимъ оборотамъ и вычисленіямъ, презиралъ занятія поэта. Исполненный религіи и не конформистъ, онъ почиталъ ихъ столько же суетными, какъ и безполезными. Прежде, нежели его осудишь, Треніемъ, вспомни, сколько поэтовъ, въ конц семнадцатаго столтія, злословили честныхъ людей и безчестили себя и поведеніемъ своимъ и сочиненіями. Отецъ мой чувствовалъ ршительное отвращеніе ко всмъ легкимъ произведеніямъ литературы, вообще многія причины соединились для того, чтобъ увеличить неприятное впечатлніе, произведенное надъ нимъ злополучнымъ открытіемъ моего стихотворенія. Чтожъ касается до бднаго Ойна, то еслибъ волосы, составлявшіе короткой его парикъ, могли подняться на голов, я увренъ, что не смотря на труды его, употребленные утромъ на прическу, вся симетрія, оной нарушилась бы единственно отъ удивленія и ужаса его. Недостатокъ чего нибудь въ касс, помарка въ журнал, ошибка въ счетахъ — не изумилибъ его такъ неприятно. Отецъ мой читалъ мои стихи, иногда показывая, что ихъ не понимаетъ, иногда съ героическимъ напряженіемъ, но всегда съ самою горькою насмшкою, не обращая вниманія на чувствительность бднаго Автора, которая весьма страдала во время сего чтенія.

Памяти Принца Эдуарда Чернаго:

‘O врное Фонтарабіи эхо….’
— Фонтарабійское эхо! сказалъ мой отецъ, остановись, говори лучше о Фонтарабійской ярмарк, нежели объ его эхахъ!
‘O врное Фонтарабіи эхо!
‘Когда близь Ронсево Роландъ прощался съ жизнью
‘И рогъ его звучалъ плачевнымъ гласомъ,
‘Ты возвстило Карломану,
‘Что подъ губительнымъ Испаніи мечемъ
‘Храбрйшіе Французы умираютъ.’
— Какія ошибки противъ языка! Пиши, по крайней мр, правильно, если надобно, чтобъ ты писалъ вздоръ!
‘Вы благородные пригорки Албіона!
‘Чей стующій гласъ о бдствіяхъ ужасныхъ
‘Вамъ возвститъ великаго конецъ?
‘Отчизны врная надежда,
‘Герой Креси и Пуатье
‘Въ стнахъ Бордо кончаетъ жизнь свою!’
— Стихи твои еще ужасне бдствій твоего героя, и изобилуютъ самыми ненужными вставками.
Но сей перунъ военный
‘Не умеръ навсегда. Объ имени его,
‘Со страхомъ Англія и Франція воспомнятъ….’
— По крайней мр, Франкъ, общаю, что они никогда не вспомнятъ о твоихъ стихахъ, звонарь напишетъ лучше, и я не въ силахъ дочитать ихъ. Потомъ онъ смялъ бумагу въ рукахъ съ видомъ глубочайшаго презрнія и заключилъ, сказавъ: Клянусь моимъ кредитомъ! Франкъ, я не почиталъ тебя такимъ глупцомъ.
Что могъ я отвчать, любезный Трешемъ. Я стоялъ въ безмолвіи, скрывая мою досаду, между тмъ какъ мой отецъ смотрлъ на мегя съ жалостію, сквозь которую видна была самая оскорбительная насмшка, бдный Ойнъ поднялъ глаза и руки къ небу и, казалось, былъ пораженъ такимъ ужасомъ, какого не ощутилъ бы, увидвъ имя своего покровителя въ числ умершихъ, коими наполнены столбцы нашихъ журналовъ. Наконецъ, собравъ все мужество мое, я прервалъ молчаніе, стараясь, чтобъ звукъ голоса не обнаружилъ моего смущенія.
— Я знаю, батюшка, что не могу играть въ свт той значительной роли, которую вы мн назначаете, но къ счастію я равнодушенъ къ богатству, которое могъ бы приобрсти. Г. Ойнъ можетъ быть лучшимъ товарищемъ: онъ въ состояніи помогать вамъ. Признаюсь, я не могъ лишишь себя удовольствія не много посмяться на счетъ добраго Ойна, мн казалось, что онъ слишкомъ скоро оставилъ меня одного защищаться.
— Ойнъ! сказалъ мой отецъ, этотъ молодой человкъ глупецъ, ршительно глупецъ!
— Ойнъ, безъ сомннія, окажетъ мн боле помощи, нежели ты. Но ты, сударь, ты что будешь длать, скажи помилуй? Какія твои мудрыя намренія?
— Мн хотлось бы, батюшка, отвчалъ я съ увренностію, путешествовать два или три года, если вы будете такъ милостивы и дозволите мн это. Также я хотлъ бы пробыть нсколько времени въ Кембричскомъ или Оксфортскомъ Университет.
— Клянусь здравымъ смысломъ! слыхалъ ли кто подобное? Хотть идти въ коллегію, къ педантамъ и якобитамъ, между тмъ какъ можно бы…. Ступайте, сударь, ступайте въ коллегію, даже въ школу, учиться грамматик и азбук, пусть васъ даже скутъ, если это вамъ нравится.
— Не смотря на желаніе усовершенствовать образованіе мое, если вы не одобряете моей просьбы, то я охотно возвращусь на твердую землю.
— Ты и такъ былъ уже тамъ слишкомъ долго, господинъ Франкъ.
— И такъ, если вы хотите, чтобъ я избралъ себ состояніе, позвольте мн вступить въ военную службу, я пойду….
— Ступай къ чорту! прервалъ мой отецъ съ сердцемъ. Потомъ приходя въ себя: — По чести, сказалъ онъ, ты заставишь меня лишиться головы. Не правда ли, Ойнъ, есть отъ чего сдлаться дуракомъ? Бдный Ойнъ отвчалъ однимъ наклоненіемъ головы.— Послушай, Франкъ, прибавилъ мой отецъ, я хочу положить конецъ всмъ спорамъ. Я былъ твоихъ лтъ, когда отецъ мой, взявъ меня за плеча, прогналъ отъ себя и лишилъ наслдства въ пользу моего меньшаго брата. Я отправился изъ Осбалдистонъ Галя на дурной кляч, съ десятью гинеями въ кошельк. Съ той поры не ступалъ ногою на порогъ замка и клянусь моимъ кредитомъ, что никогда не ступлю. Не знаю и не хочу знать, живъ ли братъ мой, или онъ сломилъ себ шею, гоняясь за лисицами, но онъ иметъ дтей, Франкъ:— я усыновлю одного изъ нихъ, если ты еще будешь мн противиться.
— Вы свободны, батюшка, отвчалъ я боле равнодушно, нежели почтительно, свободны располагать богатствомъ вашимъ по своей вол.
— Да, Франкъ, я свободенъ и покажу это на дл. Одному себ обязанъ я богатствомъ, которое приобрлъ трудами и заботами, и не потерплю, чтобъ лнивый трутень питался медомъ трудолюбивой пчелы. Подумай хорошенько, я предложилъ теб мои намренія: ты узнаешь, кто долженъ уступишь, отецъ или его сынъ.
— Мой любезный, почтенный господинъ! вскричалъ Ойнъ съ слезами на глазахъ, вамъ не свойственно итакъ поспшно поступать съ важными длами. Не оканчивайте счета, прежде нежели Г. Франкъ успетъ сравнить произведенія. Онъ васъ любитъ, почитаетъ, и если включить сыновнюю покорность въ счетную строку, то я увренъ, что онъ не колебаясь удовлетворитъ вашему желанію.
— Подумай, сказалъ мой отецъ голосомъ твердымъ и строгимъ, я два раза предлагалъ, ему быть моимъ товарищемъ, другомъ, раздлять труды и богатство? Ойнъ, я думалъ, что ты меня лучше знаешь.
Онъ посмотрлъ на меня, какъ бы желая что-то сказать, по вдругъ, перемнивъ намреніе, съ гнвомъ отворотился и вышелъ изъ комнаты. Послднія слова его глубоко меня тронули: я еще не разсматривалъ его предложенія съ этой точки зрнія, и еслибъ сперва отецъ мой употребилъ сей доводъ, то надюсь, что не имлъ бы причины на меня жаловаться.
Но было уже слишкомъ поздно. Я также имлъ ршительный характеръ и твердо принялъ мое намреніе. Когда мы остались одни, то Ойнъ обратилъ на меня свои глаза, омоченные слезами, какъ бы желая узнать, прежде нежели вступитъ въ обязанности посредника, слабую мою сторону, на которую должно устремить нападенія. Наконецъ онъ началъ говорить, прерывая слова свои рыданіями и безпрестанно останавливаясь: — О Небеса! Г. Франкъ!… Великій Боже!… Возможно ли, Г. Осбалдистонъ! кто когда либо могъ подумать…. Такой доброй молодой человкъ! Ради Бога, смотрите на об части счета… Сколько не достаетъ!… Подумайте, что вы готовы потерять! Превосходное состояніе, сударь, одинъ изъ первйшихъ домовъ въ город, который былъ извстенъ подъ фирмою Третема и Трента, но еще боле прославился именемъ Осбалдистона и Трешема…. Вы будете кататься въ золот, Франкъ…. а если случится, мой любезный господинъ, какое нибудь дло въ контор, которое вамъ не понравится, будетъ ли то переписываніе векселей или поврка счетовъ, я это приму на себя, прибавивъ онъ, понизивъ голосъ, и буду длать для васъ всякой мсяцъ, всякую недлю, даже всякой день, если вамъ угодно. Любезный Франкъ, превозмогите себя, сдлайте угодное батюшк и Богъ васъ благословитъ.
— Благодаренъ, Г. Ойнъ, весьма благодаренъ за ваши добрыя намренія, но отецъ мой знаетъ, какое употребленіе сдлать изъ своего богатства и говоритъ объ одномъ изъ моихъ двоюродныхъ братьевъ, пусть по произволу располагаетъ онъ своими сокровищами, но я никогда не продамъ моей свободы на всъ золота.
— Ахъ, сударь, еслибъ вы видли счетъ за послднюю треть! Какія блестящія произведенія! шесть — цыфръ, да Г. Франкъ, шесть цыфръ въ итог оборота каждаго товарища! и все это сдлается добычею паписта, какого нибудь мерзавца!… Какъ будетъ больно для меня, который употреблялъ вс труды къ польз нашего дома, видть его перешедшимъ въ руки…. Одна мысль объ этомъ раздираетъ мое сердце! Но еслибъ вы остались съ батюшкою, то какъ бы хороша была наша торговая фирма! Осбалдисшонъ, Трсшемь и Осбалдистонъ, или, можетъ быть, кто знаетъ (понизивъ голосъ), Осбалдистонъ и Грешемъ, ибо Г. Трешемъ не принимаетъ ни какого участія въ длахъ и по моему мннію можетъ уступить вамъ второе мсто.
— Но, Ойнъ, двоюродный братъ мой также называется Осбалдистонъ и потому торговая фирма будетъ также хороша, какъ вы того желаете.
— О! Г. Франкъ, еслибъ вы знали, какъ я васъ люблю! Ватъ братъ, по чести! безъ сомннія папистъ, какъ и отецъ его, сверхъ того….
— Отъ чего вы такъ предупреждены противъ Католиковъ, Ойнъ? Между ними, какъ и между нами, есть очень хорошіе люди.
Ойнъ хотлъ отвчать съ несвойственною ему живостію, но вдругъ отецъ мой вошелъ въ комнату.
— Ты правъ, Ойнъ, сказалъ онъ ему, мы употребимъ боле, времени для нашихъ размышленій. Молодой человкъ, ты будь готовъ дать отвтъ ровно черезъ мсяцъ.
Я поклонился въ молчаніи, будучи обрадованъ сею неожиданною отсрочкой, которая, какъ мн казалось, была хорошимъ предзнаменованіемъ, я не сомнвался боле, что отецъ мой ршился немного ослабить свою прежнюю суровость.
Сей роковой мсяцъ прошелъ безъ того, чтобы случилось что либо замчательное. Я уходилъ, приходилъ, располагалъ временемъ по собственному произволу, отецъ мой не длалъ мн ни вопросовъ, ни упрековъ. Правда, что я видлъ его только въ часы обда и онъ старался избгать спора, который, какъ ты можешь думать, и я не расположенъ былъ возобновлять. Наши разговоры ограничивались новостями, и состояли изъ тхъ общихъ мстъ, къ коимъ обыкновенно прибгаютъ люди, никогда невидавшіеся. Слыша нашъ разговоръ, ни кто не могъ бы предположить, что между нами существуетъ разладъ и мы готовы скоро вступить въ споръ, который весьма много насъ занималъ. Когда я оставался одинъ, то часто предавался размышленіямъ. Возможно ли, чтобъ отецъ мой въ точности исполнилъ свои общанія и лишилъ наслдства единственнаго своего сына въ пользу племянника, котораго онъ не видалъ и въ существованіи коего не былъ совершенно увренъ? Поступокъ моего дда, въ подобномъ случа, долженъ былъ предувдомить меня о поступкахъ его сына. Но я сдлалъ ложное понятіе о характер моего отца. Я вспомнилъ, какъ онъ снисходителенъ былъ ко всмъ моимъ желаніямъ, ко всмъ прихотямъ прежде отъзда моего во Францію, но я не зналъ, что есть люди, которые бываютъ хорошо расположены къ малолтнымъ дтямъ своимъ и даже удовлетворяютъ ихъ своенравію, но въ послдствіи, когда сіи самые дти, сдлавшись людьми въ свою очередь и привыкнувъ повелвать, отказываются повиноваться,— сіи люди бываютъ столько же строги, какъ были прежде снисходительны. Вс опасенія мои ограничивались боязнью, что отецъ мой лишитъ меня нкоторой части своей нжности, или удалитъ отъ себя на нсколько недль. Но изгнаніе это будетъ тмъ боле кстати, что оно доставитъ мн случай поправить и переписать, на бло первыя псни Роланда неистоваго, коего я началъ переводить стихами. Нечувствительно эта мысль такъ во мн вкоренилась, что я началъ собирать мои черновыя бумаги и уже хотлъ отмтить мста, которыя должно было исправить, но внезапно я услышалъ, что кто-то тихонько стучится ко мн въ дверь. Поспшно спрятавъ рукопись въ мое бюро, я поспшилъ отворить. Это былъ Ойнъ, Таковъ былъ порядокъ, такова была точность, которую сей достойный человкъ наблюдалъ во всхъ своихъ поступкахъ, такова была его привычка никогда не уклоняться ни на шагъ отъ пути, который велъ изъ его комнаты въ контору, что по видимому онъ въ первый разъ остановился во второмъ этаж дома, и теперь не могу я придумать, какъ отыскалъ онъ мою комнату.
— Г. Франкъ, сказалъ онъ, когда я изъявилъ мое удивленіе и радость, кои произведены были его посщеніемъ, не знаю, хорошо ли я длаю, приходя сказать вамъ то, что узналъ, можетъ быть, не должно говорить о томъ вн конторы, что происходитъ внутри оной. Не годится, какъ говоритъ пословица, сказывать стнамъ магазина, сколько строкъ въ журнал. По молодой Твинкаль былъ въ отсутствіи боле двухъ недль и только 24 часа какъ возвратился.
— Очень хорошо, но скажите, какое мн дло до отсутствія и до возвращенія молодаго Твинкаля?
— Погодите, Г. Франкъ: батюшка вашъ доврилъ ему тайное порученіе. Не думаю, чтобъ онъ былъ въ Фельмут по длу банкрутства Пильчерда. Долгъ, который мы имли на Блеквел и компаніи Экстерскихъ, недавно заплаченъ, несогласія, возникшія между нашимъ домомъ и нкоторыми подрядчиками рудниковъ Корнваллійскихъ, слава Богу, окончены хорошо. Къ тому же, надобно было справишься съ моими книгами, однимъ словомъ, я твердо увренъ, что молодой Твинкаль былъ на свер у вашего дяди.
— Возможно ли! вскричалъ я, встревожась.
— Посл своего возвращенія, онъ ни объ чемъ больше не говорилъ, какъ о своихъ новыхъ сапогахъ, шпорахъ и о драк птуховъ, виднной имъ въ Іорк. Это столь же врно, какъ таблица умноженія. Когда бы Богъ далъ, мое любезное дитя, чтобъ вы ршились не противиться батюшк, и, подобно ему, сдлались добрымъ негоціантомъ!
Въ эту минуту чувствовалъ я сильное желаніе согласишься на все и хотлъ довершить радость Ойна, прося сказать моему отцу, что я готовъ ему во всемъ повиноваться. Но гордость, сіе чувство иногда похвальное, но чаще достойное порицанія, гордость мн воспрепятствовала. Мое согласіе замерло и въ то время, когда я старался побдить нкоторой стыдъ, надъ коимъ разумъ мой, можетъ быть, и усплъ бы восторжествовать, Ойнъ услышалъ голосъ моего отца, который его звалъ. Онъ вышелъ изъ комнаты съ такого поспшностію и ужасомъ, какъ бы сдлавъ преступленіе вошедши въ оную, и такъ случай былъ потерянъ.
Отецъ мой былъ точенъ до невроятности. Въ тотъ же самый день, въ тотъ самый часъ, въ той самой комнат и тмъ же самымъ голосомъ, какъ мсяцъ назадъ, онъ возобновилъ мн прежнее предложеніе присоединиться къ его торговому дому, взявъ на себя одну изъ втвей коммерціи и веллъ объявить мое ршительное намреніе. Въ послдствіи я увидлъ, что онъ для убжденія меня пошелъ по совершенно противному пути, даже теперь думаю, что онъ поступилъ неблагоразумно, говоря со мною съ жестокостію. Снисходительный взглядъ, одно благосклонное слово заставилибъ меня упасть къ его ногамъ и поручишь себя его произволенію. Сухой тонъ и строгой взглядъ, еще боле подкрпили мое упорство, и я самымъ почтительнымъ голосомъ отвчалъ, что мн не возможно согласиться на его предложенія. Можетъ быть, кто въ состояніи судить о своемъ бдственномъ сердц, можетъ быть думалъ я, что сдаться по первому требованію, было бы знакомъ величайшей слабости, можетъ быть я ожидалъ сильнйшихъ къ тому побужденій, чтобы, по крайней мр, не упрекали меня въ легкомысліи и чтобъ я могъ гордиться пожертвованіемъ, которое сдлалъ власти отеческой. Если это было такъ, то я обманулся въ моихъ ожиданіяхъ, ибо отецъ мой, обратясь хладнокровно къ Ойну, сказалъ: — Я говорилъ теб. Потомъ обращаясь ко мн: — Франкъ, сказалъ онъ мн, въ твои лта ты можешь судить о томъ состояніи, въ коемъ будешь счастливъ, и такъ я больше тебя не принуждаю. Но хотя я и могу не обращать ни какого вниманія на твои желанія, также какъ и ты на мои, можно ли мн узнать, не нужна ли для исполненія оныхъ моя помощь?
Этотъ вопросъ привелъ меня въ смущеніе и я отвчалъ не много смшавшись, что не узнавъ ни какого состоянія и ни чего не имя, мн не возможно было существовать безъ пособій отца, что желанія мои весьма ограниченны, и я надялся, что непреодолимое отвращеніе къ предлагаемому мн состоянію, не лишитъ меня помощи и любви отцовской.
— То есть, ты хочешь опереться объ мою руку, а между тмъ идти куда теб захочется: на это трудно согласиться, Франкъ. Со всмъ тмъ я думаю, что ты намренъ мн повиноваться, если только мои приказанія не противны твоимъ намреніямъ?
Я хотлъ отвчаетъ.— Пожалуста молчите, сказалъ онъ. Если таково намреніе ваше, то отправляйтесь немедленно въ Сверную Англію: дядя васъ ожидаетъ, надобно познакомиться съ его семействомъ. Изъ его, сыновей (ихъ, кажется, семеро) я выбралъ достойнаго замнить то мсто, которое назначилъ вамъ въ можемъ дом. Мн надобно еще окончить нкоторыя распоряженія съ моимъ братомъ и для этаго присутствіе ваше будетъ необходимо: въ Осбалдистонъ Гал получите подробнйшія наставленія, вы останетесь тамъ до тхъ поръ, пока я васъ призову. Завтра утромъ все будетъ готово къ отъзду.
Сказавъ это, отецъ мой вышелъ изъ комнаты.
— Что все сіе значитъ, Ойнъ? сказалъ я моему бдному другу, на лиц коего изображалось глубочайшее уныніе.
— Все потеряно, Франкъ!… Ахъ! еслибъ вы захотли мн поврить!… Но теперь нтъ боле способовъ, когда отецъ вашъ говоритъ такимъ ршительнымъ и тихимъ голосомъ, то это уже не перемняется, какъ конченный счетъ.
И послдствія доказали справедливость его словъ: въ пять часовъ слдующаго утра я увидлъ себя на Іоркской дорог, имя изрядную лошадь и пятьдесятъ гиней въ карман, путешествующаго для того, чтобъ помочь отцу моему сыскать мн преемника, который лишитъ меня его нжности, а можетъ быть и богатства.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

‘Челнокъ плыветъ по вол втровъ, онъ обуреваемъ со всхъ
сторонъ на неизмнчивой стихіи, наконецъ волны разбиваютъ
его о камень подводной.’

Всякое подраздленіе моей повсти я начиналъ эпиграфомъ, для того чтобъ привлечь твое вниманіе отрывками произведеній боле привлекательныхъ, нежели мое. Эпиграфъ этой главы говоритъ о несчастномъ плавател, который, не въ состояніи будучи управлять человкомъ, осмлился ввриться волнамъ рки. Школьникъ, который по безразсудству и смлости вздумалъ бы сдлать подобное покушеніе, не нашелъ себя, посреди теченія, въ такомъ затруднительномъ положеніи, каково было мое, когда я увидлъ себя безъ компаса блуждающаго на океан жизни. Жестокіе и неожиданные поступки моего отца, коими онъ разорвалъ крпчайшія узы, соединявшія различныхъ членовъ обширнаго семейства, легкость, съ какою онъ изгналъ меня, равнодушіе и холодность, съ коими онъ видлъ мой отъздъ,— все соединилось для уменьшенія высокаго мннія, которое я до того времени имлъ о моихъ личныхъ достоинствахъ. Прекрасный Принцъ, который былъ то Принцемъ, то рыбакомъ, не унижался боле, мняя свой скиптръ на уду и чертогъ на хижину. Ослпляемые самолюбіемъ и тщеславіемъ, мы до такой степени привыкаемъ почитать ласки счастія за должную дань нашимъ достоинствамъ, что когда увидимъ себя оставленными нашему произволу, и бываемъ принуждены признаться неимющими существенной цны: то изумляемся нашей незначительностію и ощущаемъ чувствительнйшее оскорбленіе., по мр того, какъ я удалялся отъ Лондона, мое смущеніе увеличивалось, отдаленный звонъ колоколовъ, казалось, просилъ меня возвратиться, но когда съ высотъ Гейгетскихъ я оборотился назадъ, чтобы въ послдній разъ посмотрть на великолпіе сего города, который начиналъ освщаться слабымъ свтомъ зари, мн показалось, что я оставляю позади себя спокойствіе, душевный миръ, свтскія удовольствія и вс приятности жизни.
Но участь была брошена. Позднимъ и низкимъ покорствомъ не возможно было приобрсти хорошаго расположенія моего отца, напротивъ будучи твердъ и неизмненъ, онъ былъ далекъ отъ того, чтобъ простить меня, и смотрлъ на меня съ презрніемъ, еслибъ я возвратился сказать ему, что готовъ вступитъ въ коммерцію. Мое врожденное упорство явилось ко мн на помощь, а гордость тихонько шептала, какую представлю я жалкую фигуру, какой подчиненности, какому униженію подвергнусь я, когда увидятъ, что четырехъ мильнаго путешествія достаточно было для разрушенія намреній, утвержденныхъ мсячнымъ размышленіемъ. Даже надежда, которая никогда не оставляетъ юнаго безумца, украшала мои предпрнятія своимъ очаровательнымъ обольщеніемъ. Отцу моему никогда не могло придти въ голову передать все свое богатство тому роду, котораго онъ никогда не любилъ. Это, безъ сомннія, есть испытаніе надъ моими чувствами, выдержать оное съ терпніемъ и твердостію, было единственнымъ средствомъ примириться и приобрсти его уваженіе. Я даже разсчислялъ, въ чемъ можно ему уступить и въ какихъ статьяхъ нашего мнимаго договора нужно устоять неколебимо. Слдствіемъ моихъ соображеній было то, что я немедленно долженъ быть введенъ во вс права, приобртенныя рожденіемъ, и тогда нкоторыми знаками наружнаго повиновенія загладить мое послднее ослушаніе.
Между тмъ я былъ господинъ самаго себя и ощущалъ то чувство независимости, смшанной съ радостію и Страхомъ, которое заставляетъ трепетать пылкую молодость и почитается ею верховнымъ благомъ. Кошелекъ мой хотя не былъ очень полонъ, но его достаточно было для удовлетворенія нужд смиреннаго путешественника. Во время пребыванія моего въ Бордо, я привыкъ служить самому себ, конь мой былъ молодъ и крпокъ, сильное кипніе моего духа, радость видть себя временно свободнымъ,— разсяли скоро печальныя мысли, овладвшія мною при начал путешествія.
Но, впрочемъ, я желалъ бы путешествовать по дорог, которая, по крайней мр, могла бы питать любопытство, или въ стран, гд можно бы длать занимательныя наблюденія. Дорога на сверъ была въ то время, а можетъ быть и теперь, весьма бдна живописными видами и мстами примчательными, я не думаю, чтобъ во всей Великобританіи была дорога, которая мене этой заслуживала вниманіе. Не чувствительно размышленія приходили мн въ голову и не всегда были безъ горечи. Даже моя Муза, эта кокетка, приведшая меня въ сей дикой край, моя Муза, столь же неврная и втреная, какъ и весь полъ ея, оставила меня въ несчастій, я не зналъ бы какъ убить мою скуку, еслибъ по временамъ не попадались мн путешественники, коихъ разговоры, хотя не весьма занимательные, по крайней мр разсявали меня на нсколько времени. То были деревенскіе священники, которые, объхавъ свой приходъ, возвращались домой, фермеры и торговцы скотомъ, хавшіе съ ближнихъ рынковъ, повренные негоціянтовъ, объзжавшіе провинціальные города для собиранія просроченныхъ долговъ, наконецъ ффицеры, набиравшіе рекрутъ. Мы говорили о религіи и о церковной десятин, о быкахъ и о цн хлба, о коммерческихъ запасахъ и о недостатк млочныхъ купцовъ, по временамъ, для разнообразія, мы слушали разсказъ о какой нибудь осад или сраженіи во Фландріи, гд самъ повствователь, можетъ быть, ни когда не былъ, хотя и занималъ первое мсто въ своей исторіи. Разбойники, предметъ обширный и плодовитый, занимали вс промежутки нашей бесды, и каждый разсказывалъ вс анекдоты объ нихъ, какіе только зналъ, стараясь притомъ увеличить и прикрасить оные. Вс имена дйствующихъ лицъ въ опер нищій бы ли намъ знакомы. При сихъ унылыхъ повствованіяхъ, подобно испуганныхъ дтямъ, которые жмутся къ своей няньк, когда сказка о привидніяхъ приходитъ къ концу, путешественники приближались одинъ къ другому, оглядывались на вс стороны, осматривали свои пистолеты и клялись оказывать взаимную помощь въ случа опасности. Сіи увренія, какъ и большая часть союзовъ оборонительныхъ и наступательныхъ, выходятъ изъ памяти при вид малйшаго несчастія, тогда всякой препоручаетъ себя благосклонности своего коня и узжаешь въ скачь, ни мало не заботясь о товарищахъ своего путешествія.
Одинъ изъ храбрецовъ, котораго преслдовалъ подобный страхъ, былъ величайшій оригиналъ, я халъ съ нимъ почти полтора дня и онъ весьма увеселялъ меня. За сдломъ былъ у него небольшой чемоданъ, который казался очень тяжелымъ, и сохраненіемъ коего онъ единственно занимался. Ни на минуту онъ не терялъ его изъ вида, въ то время, когда останавливался и слзалъ съ лошади, и когда служанка изъ трактира приближалась, чтобъ взять чемоданъ, то онъ отталкивалъ ее съ грубостію и самъ бралъ оный въ руки. Съ равною осторожностію старался онъ скрывать не только цль своего путешествія и мсто назначенія, но даже ту дорогу, по которой подетъ въ слдующій день. Ни что такъ не могло его безпокоишь, какъ если кто ни будь спроситъ, долго ли будетъ онъ хать по сверной дорог или въ какомъ трактир думаешь остановиться. Онъ обращалъ величайшее вниманіе на всякія млочи при выбор ночлега, тщательно избгая трактировъ уединенныхъ и которые хотя мало, казались ему подозрительными. Въ Грешем онъ не спалъ цлую ночь, увидвъ, что въ среднюю комнату входилъ человкъ, который на всхъ косился, имлъ черный парикъ и старый, шитый золотомъ жилетъ. Не смотря на страхъ и безпокойства моего дорожнаго товарища, онъ, судя по его наружности, въ состояніи былъ защищаться. Онъ былъ высокъ и силенъ, кокарда, украшавшая его шляпу, казалось, была знакомъ, что онъ служилъ въ арміи или по крайней мр занималъ военную должность. Его обращеніе, хотя не лучшаго тона, показывало разсудительнаго человка, когда ужасныя привиднія, всегда бывшія предъ его глазами, переставали на время его занимать, но достаточно было малйшаго обстоятельства, чтобъ заставить его трепетать. Разломанный заборъ, ровъ, часто были предметомъ ужаса, свистъ пастуха, собиравшаго свое стадо, казался ему знакомъ, которымъ разбойникъ призываетъ свою шайку, одинъ видъ вислицы, извщая его о казни вора, въ то же время напоминалъ ему, что еще много осязается ихъ вшать.
Мн скоро наскучилъ бы этотъ оригиналъ? если бы он не развлекалъ моихъ печальныхъ мыслей и не воспрещалъ онымъ предаваться. Кром того нкоторыя изъ его ужасныхъ повстей имли нкоторый родъ собственной занимательности, которая еще боле поддерживалась легковріемъ повствованія. Всякое новое доказательство его странности и недоврчивости чрезмрной, доставляло мн случай, позабавиться на его счетъ. Въ его разсказахъ многіе несчастные путешественники попадались шайк воровъ посредствомъ учтивостей и приятнаго обращенія иностранца, который предлагалъ хать вмст и коего сообщество, казалось, общало и удовольствіе и защиту, онъ то говорилъ, то плъ, желая заставить ихъ забыть скуку путешествія, старался чтобъ не обокрали ихъ въ трактирахъ, поправлялъ вс ихъ ошибки, пока наконецъ, подъ предлогомъ, что хочетъ показать имъ ближайшую дорогу, заманивалъ своихъ легковрныхъ жертвъ въ какой нибудь пустынный лсъ, гд свистомъ призвавъ своихъ товарищей, сбрасывалъ плащь и являлся въ своемъ собственномъ вид въ плать атамана разбойниковъ, которые во множеств выбгая изъ своихъ убжищъ, съ пистолетомъ въ рук, требовали у неблагоразумныхъ путниковъ кошелекъ или жизнь. Къ концу подобной исторіи, повствованіе коей, казалось, умножало страхъ бднаго труса, и которую онъ, безъ сомннія, разсказывалъ сто разъ, я примчалъ, что онъ смотрлъ на меня съ видомъ сомннія и недоврчивости, какъ бы вдругъ приходило ему въ голову, что можетъ быть онъ находится подл одного изъ тхъ опасныхъ людей, о коихъ говорить его исторія, едва поражала его такая мысль, онъ поспшно удалялся отъ меня на другую сторону большой дороги, оглядывался на вс стороны, осматривалъ оружіе, и, казалось, готовъ былъ къ побгу или къ битв, если побгъ былъ невозможенъ.
Недоврчивость, которую онъ оказывалъ въ подобныхъ случаяхъ, казалась только минутною и была слишкомъ забавна, чтобъ я думалъ оскорбляться ею, къ тому же въ то время наружность порядочнаго человка не мшала ему быть въ то же время разбойникомъ большой дороги. Раздленіе состояній не было тогда опредлено съ ныншнею врностію, и званіе учтиваго бродяги, который поддвалъ ваши деньги игрою въ шары, было часто соединено съ званіемъ явнаго разбойника, требовавшаго кошелекъ или жизнь на большой дорог. Во нравахъ того времени былъ также нкоторый оттнокъ грубости, которая въ послдствіи была смягчена и потомъ совершенно исчезла. Мн кажется, что въ то время, терявшіе всю надежду, безъ отвращенія принимали вс средства, чтобъ только загладить удары судьбы. Правда, жили мы не въ то время, когда Антоній Вудъ оплакивалъ потерю двухъ прекрасныхъ, честныхъ и храбрыхъ мальчиковъ, которые безъ жалости были повшаны въ Оксфорт за то, что бдность заставила ихъ сбирать пошлину съ большихъ дорогъ. Впрочемъ окрестности столицы, покрытыя большею частію кустарникомъ, и кантоны, не весьма населенныхъ провинцій, были наполнены этимъ разрядомъ воровъ (коихъ существованіе будетъ нкогда извстно), которые исправляли ремесло съ нкоторыми родомъ учтивости. Подобно Жиббету въ хитростяхъ петиметровъ {Комедія.}, они тщеславились быть образованнйшими людьми и съ величайшею обходительностію исправляли свое дло. И такъ, молодой человкъ на моемъ мст не могъ оскорбляться, когда его почитали однимъ изъ этихъ любезныхъ грабителей. Напротивъ я почиталъ за удовольствіе то возбуждать, то успокоивать страхъ и подозрнія моего храбреца, и забавлялся, вселяя ужасъ въ голову, которую природа не весьма хорошо устроила. Когда онъ увлекался моимъ чистосердечіемъ и казался совершенно спокойнымъ, я предлагалъ ему два или три вопроса о цли его путешествіи или о длахъ, его занимавшихъ, голаго довольно было, чтобъ напугать его и заставить поспшно удалиться. Вотъ, напримръ, разговоръ нашъ о сил и сравнительной крпости нашихъ лошадей.
— О! государь мой, сказалъ онъ, признаюсь, моя лошадь уступитъ нашей на бгу вскачь. Но позвольте вамъ сказать, что рысь есть настоящій шагъ почтовой лошади, и въ такомъ случа я поспорилъ бы съ вами, еслибъ мы были недалеко отъ города. Я держу бутылку порто, что я одержу побду на бгу, (ласкаетъ шпорами своего Буцефала).
— Утшьтесь, сударь, вотъ долина, которая, кажется, къ этому способна,
— Гм… гм…. прервалъ мой другъ съ смущеніемъ. Я не люблю безъ нужды утомлять мою лошадь. Не извстно, что можетъ произойти въ случа опасности… Къ томужь, сударь, когда я говорю, что готовъ побиться объ закладъ, то разумю, когда лошади наши былибъ одинаково нагружены. Я увренъ, что ваша лошадь несетъ на себ тяжесть фунтами тридцатью легче, нежели моя.
— Чтожь до этаго! Сколько вситъ вашъ чемоданъ?
— Мой че… че… чемоданъ! прервалъ онъ, дрожа отъ страна, о! весьма не много… ничего… это нсколько рубашекъ и паръ чулокъ.
— На видъ, кажется, онъ боле вситъ, и я держу бутылку порто, что онъ составляетъ всю разницу груза нашихъ лошадей.
— Вы ошибаетесь, сударь, я васъ могу уврить. По чести, вы ошибаетесь, прервалъ онъ, удаляясь на другую сторону дороги, по обыкновенію своему въ опасныхъ случаяхъ,
— Я готовъ держать бутылку, сказалъ я, слдуя за нимъ, а что еще боле, ставлю десять противъ одной, что съ вашимъ чемоданомъ за сдломъ я обгоню васъ на бгу.
При семъ предложеніи, которое показалось ему слишкомъ яснымъ, сопутникъ мой затрепеталъ всми членами. Красной носъ его поблднлъ и страхъ прогналъ съ лица вс слды, оставленные виномъ, зубы его сильно стучали, и онъ, въ припадк ужаса, казалось, ожидалъ, что я свисткомъ сзову всю мою тайну. Увидвъ его лишеннаго способности говорить и едва сидящаго на лошади, я поспшилъ его разуврить, сказавъ, что колокольчикъ слышенъ не въ далек и что мы такъ близки къ одной деревн, а потому и можемъ не опасаться дурной встрчи. Сіи слова возвратили ему мужество, станъ его распрямился, носъ принялъ свой обыкновенный цвтъ, но я замтилъ, что онъ съ трудомъ могъ забыть мое дерзское предложеніе и подозрительно смотрлъ на меня. Я скучаю теб сими подробностями, описывая такъ продолжительно характеръ этаго человка и мои надъ нимъ шутки, потому, что сіи обстоятельства, хотя ничтожныя, имли въ послдствіи большое вліяніе на произшествія, которыхъ я не могъ предвидть, и кои разскажу теб, дошедъ до этаго времени моей жизни. По тогда поступки сего человка возбуждали во мн одно лишь презрніе и утвердили меня въ той мысли, что изъ всхъ чувствъ, кои уничтожаютъ человчество и жестоко терзаютъ обладаемаго ими, нтъ ни одного презрнне, отвратительне и ужасне трусости.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

‘Англичанинъ не красня говорить, что Шотландецъ есть
человкъ презрнный. Вотъ по чему бдняжка прибгаетъ
къ нему, чтобъ обогатиться.’

Въ то время существовалъ обычай, который теперь, можетъ быть, не соблюдается. Дальнія путешествія длались обыкновенно верхомъ, слдовательно не весьма скоро, былъ обычай проводить Воскресенье въ какомъ нибудь город, гд путешественникъ могъ слушать божественную службу, а лошадь его пользоваться днемъ отдыха: учрежденіе похвальное вдвойн. Другой обычай, напоминавшій старинное гостепріимство Англичанъ, состоялъ въ томъ, что хозяинъ гостинницы, хотя не много значительной, приглашалъ къ себ гостей, чтобъ праздновать седьмой день и раздлять семейственный его обдъ. Сіе, приглашеніе обыкновенно было принимаемо съ удовольствіемъ. Всякаго званія особы не почотпали оскорбленіемъ занять мсто за столомъ добраго трактирщика, бутылка вина, которую спрашивали по окончаніи обда, чтобъ пить за его здоровье, была единственная ему благодарность, и за это одно только позволено было платить.
Я родился гражданиномъ міра и склонность моя влекла меня туда, гд я могъ усовершенствоваться въ наук познавать людей, къ томужъ я не имлъ ни какого права гордиться своими достоинствами и никогда не отказывался отъ гостепріимства воскреснаго, было ли оно предложено мн подъ вывскою благо медвдя, золотаго льва или большаго оленя. Честный трактирщикъ, который въ этотъ день почиталъ себя важною особою, гордясь, что видитъ за столомъ своимъ гостей, коимъ онъ служилъ въ простые дни, давалъ волю своей веселости и употреблялъ вс срдства, чтобъ только доставить удовольствіе своимъ собесдникамъ. Магистръ, Аптекарь, Прокуроръ и самъ Священникъ, не отказывались принять участіе въ этомъ седьмичномъ пиршеств. Путешественники, призжая изъ различныхъ частей государства и не отличаясь одинъ отъ другаго ни обращеніемъ своимъ, ни языкомъ, всегда почти составляли любопытное общество, которое нравилось наблюдателю, представляя ему леглое изображеніе нравовъ и характеровъ многихъ различныхъ странъ.
Въ одинъ изъ этихъ торжественныхъ дней я находился съ моимъ робкимъ товарищемъ въ город Дерлингтон, зависящемъ отъ Епископства Дургамскаго, мы готовы были ссть за столъ въ трактир чернаго медвдя, красноватое лице его возвщало весельчака, онъ извстилъ насъ такимъ голосомъ, который можно было почесть иносказательнымъ, что Шотландскій господинъ будетъ съ нами обдать.
— Господинъ!… Какого рода господинъ! сказалъ поспшно мой товаригць, коего воображеніе, всегда готовое къ испугу, въ то время вроятно представило ему господина большой дороги, т. е. разбойника.
— Чортъ возьми! Шотландскій дворянинъ, прервалъ нашъ хозяинъ. Они вс дворяне, даже т, у которыхъ нтъ на спин рубашки. Но этотъ иметъ хорошій видъ, кажется, онъ торгуетъ скотомъ.
— Пусть придётъ, отъ всего сердца согласенъ, отвчалъ мой приятель. Потомъ, обратясь ко мн, онъ сообщилъ свои размышленія.
— Я уважаю Шотландцевъ, сударь, люблю и почитаю этотъ народъ за его хорошія правила. Говорятъ, что они бдный неопрятны, но они честны, и люди достойные вроятія меня увряли, что въ Шотландіи не знаютъ воровства на большихъ дорогахъ.
— Это потому, что у нихъ нечего грабить, сказалъ хозяинъ, съ улыбкою удовлетвореннаго самолюбія.
— Нтъ, отвчалъ громкій голосъ сзади насъ, это отъ того, что ваши Англійскіе мародеры и таможенные сборщики, которыхъ вы послали за Твидъ, завладли ремесломъ разбойниковъ и ничего боле не оставили длать тамошнимъ жителямъ.
— Хорошо сказано, господинъ Кампбелъ, прервалъ трактирщикъ, я не думалъ, чтобъ вы были такъ близко отъ насъ, но вы знаете: временемъ надобно же сказать словцо…. А каково идутъ ваши торги на юг?
— Все по прежнему, отвчалъ Кампбель: умные покупаютъ и продаютъ, а дураковъ продаютъ и покупаютъ.
— Да, да, но умные и дураки имютъ обыкновеніе обдать, прервалъ нашъ веселый хозяинъ. Вотъ часть говядины, на которую мы сдлаемъ нападеніе.
Сказавъ сіи слова, онъ взялъ свой широкій ножъ, слъ по обыкновенію на почетное мсто, съ коего онъ могъ господствовать надъ всмъ столомъ, и началъ угощать гостей.
Въ первой разъ видлъ я Шотландца, съ самаго дтства я былъ, такъ сказать, воскормленъ предубжденіями противъ сей страны. Отецъ мой, какъ теб извстно, происходилъ отъ старинной фамиліи Нортумберландской, которая всегда имла мстомъ своего пребыванія Осбалдистонъ-Галь, отъ коего я былъ не вдалек. Будучи лишенъ наслдства своимъ отцемъ въ пользу младшаго брата, онъ навсегда сохранилъ къ этому столь сильное негодованіе, что никогда не говорилъ о фамиліи, ощъ которой онъ происходилъ и ничего не находилъ смшне и безразсудне хвастовства предками. Вся гордость его состояла въ томъ, что онъ любилъ, когда говорили объ немъ: Вилліамъ Осбалдистонъ, первый или по крайней мр одинъ изъ первыхъ негоціянтовъ въ Лондон. Еслибъ онъ происходилъ отъ Вильгельма Завоевателя, то это мене льстило бы его гордости, нежели шумъ и волненіе на бирж, причиняемые его прибытіемъ. Онъ желалъ, чтобъ я остался въ невденіи о моемъ благородномъ происхожденіи, изъ страха, что мои чувствованія объ этомъ предмет не будутъ согласны съ его чувствами. Но сіи замыслы, какъ обыкновенно бываетъ при самыхъ обдуманныхъ предпріятіяхъ, были опровергнуты,— до извстной степени,— существомъ, отъ котораго его гордость не предполагала сопротивленія. Кормилица его, добрая старуха изъ Нортумберланда, съ дтства къ. нему привязанная, была единственная особа его отчизны, къ которой онъ сохранилъ любовь, и когда счастіе ему улыбнулось, то первое употребленіе, которое сдлалъ онъ изъ его даровъ, было стараніе обезпечить честнымъ содержаніемъ Мабель Рикетсъ и призвать ее къ себ въ Лондонъ. По смерти моей матери, ей-то было поручено имть обо мн то попеченіе и нжное вниманіе, которыхъ требуетъ дтство отъ нжности материнской. Такъ какъ господинъ ея запретилъ говорить ему о степяхъ и долинахъ ея любезнаго Нортумберланда, то она вознаграждала себя, разсказывая мн о своей юности и о преданіяхъ отчизны. Я внималъ ей съ дтскою жадностію, еще теперь, кажется, вижу старую Мабель: голова ея немного колеблется отъ вліянія лтъ, повязка бла, какъ снгъ, лице ея покрыто морщинами, но еще носитъ печать здоровья отъ привычки къ полевымъ трудамъ. Мн кажется, я вижу, какъ она, вздыхая, смотритъ въ окно на кирпичныя стны и узкія улицы, и оканчиваетъ свою любимую псню, которую тогда я предпочиталъ всему, но почемужъ не сказать мн правды?… которую и теперь предпочитаю всмъ большимъ аріямъ Италіанскихъ оперъ.
Увижуль васъ, я дубы вковые
И плющь и зелень нашихъ горъ?
Когда опять мой жадный взоръ
Вы упоите вновь, древа мои родныя?….
Мабель въ своихъ повствованіяхъ съ возможнымъ жаромъ говорила противъ Шотландіи. Жители противуположныхъ границъ занимали въ повствованіяхъ ея т роли, какія лшіе и великаны съ семи-мильными сапогами занимаютъ въ сказкахъ всхъ кормилицъ. Нужно ли этому удивляться? Не Дугласъ ли Черный зарзалъ наслдника фамиліи Осбалдистоновъ въ тотъ самый день, когда сей несчастный вступалъ во владніе имуществомъ своихъ предковъ и среди праздника, который онъ давалъ вассаламъ? Не Ватъ ли, прозванный дьяволомъ, завладлъ во времена моихъ прапраддовъ всми стадами, кои паслись въ нашихъ долинахъ, въ окрестностяхъ Ленторна? Не имемъ ли тысячи трофеевъ, которые, по сказаніямъ Мабель, служатъ доказательствомъ нашего славнаго мщенія? Сиръ Генрихъ Осбалдистонь, пятый именемъ, разв не похитилъ прекрасную Жесси Фейрнингтонъ? Подобно новому Ахиллесу, разв не защищалъ онъ свою Бризеисъ противъ соединенныхъ силъ храбрйшихъ вождей Шотландскихъ? Разв мы не ознаменовали себя въ битвахъ Англіи съ ея соперницею. Сверная война была источникомъ и славы и несчастій нашихъ.
Слыша въ дтств моемъ подобныя исторіи, я сталъ почитать Шотландію естественнымъ врагомъ Англіи, предубжденія мои еще боле увеличились извстіями, которыя приносили моему отцу. Онъ вошелъ въ об. ширныя предпріятія и купилъ пространные лса, принадлежавшіе богатымъ владльцамъ Шотландскимъ. Онъ безпрестанно повторялъ, что они гораздо любятъ боле заключать торги и брать задатки, нежели исполнять на дл свои общанія. Также подозрвалъ онъ Шотландскихъ негоціянтовъ, которыхъ принужденъ былъ употребить агентами въ этомъ дл, что они присвоили себ большую часть прибыли. Однимъ словомъ, сколько Мабель жаловалась на Шотландскихъ воиновъ стараго времени, такъ Г. Осбалдистонъ былъ ожесточенъ лукавствами этихъ Синонцевъ. Оба возбуждали во мн, сами того не зная, глубочайшее отвращеніе ко всмъ жителямъ сверной Великобританіи, и съ того времени я почиталъ ихъ народомъ жестокимъ и кровожаднымъ въ военное время, вроломнымъ въ мирное, скупымъ, корыстолюбивымъ и недостойнымъ доврія въ длахъ, не обладающимъ ни однимъ изъ хорошихъ качествъ, ибо не льзя было дать сего имени свирпости, походившей въ сраженіяхъ на храбрость, и тому лукавству, которое замняло благоразуміе въ ихъ поступкахъ и длахъ. Чтобъ оправдать, или по крайней мр извинить тхъ, которые внушили мн подобные предразсудки, я долженъ замтить, что въ то время Шотландцы не боле отдавали справедливости Англичанамъ. Въ обоихъ государствахъ втайн тлли искры ненависти народной, искры, коими одинъ начальникъ хотлъ произвести ужасное пламя, долженствовавшее обнять оба Королевства, но которое, надюсь, теперь счастливо угасло въ своемъ собственномъ пепл.
По этому-то съ весьма неблагоприятными впечатлніями я смотрлъ на перваго мн встртившагося Шотландца. Его наружность отвчала тому понятію, которое я себ сдлалъ о его соотечественникахъ. Онъ имлъ грубыя черты и крпкіе члены, кои составляютъ ихъ главное отличіе, въ разговор его былъ замтенъ народный тонъ: говорилъ не скоро и съ нкоторымъ принужденіемъ, что происходило отъ желанія скрыть свое нарчіе. Я замтилъ недоврчивость и суровость Шотландцевъ въ его отвтахъ на предлагаемые вопросы, но не думалъ найти въ Шотландц той непринужденной гордости, которая, казалось, ставила его выше того общества, куда случай нечаянно его завелъ. Одежда его была грубая, но впрочемъ чистая и благопристойная для того времени, когда немногіе дворяне занимались своимъ туалетомъ, и представляла не нищету, но умренность. Изъ разговоровъ его было видно, что онъ занимается торговлею скотомъ, ремесломъ не весьма почетнымъ, впрочемъ, не смотря на это, онъ обращался съ нашимъ обществомъ съ холодною учтивостію и нкоторою благосклонностію, которая означаетъ истинное, но непритворное достоинство въ томъ, кто оную принимаетъ. Когда онъ говорилъ о чемъ нибудь свое мнніе, то всегда выражался ршительно и съ нкоторою самоувренностію, какъ бы слова его не могли подлежатъ ни оспориванію, ни сомннію. Нашъ трактирщикъ и его воскресные гости, сдлавъ нсколько усилій для поддержанія своихъ мнній, принуждены были уступить Г. Кампбелю, который чрезъ это овладлъ разговоромъ и управлялъ онымъ по своей вол. Изъ любопытства я хотлъ съ нимъ поспорить, полагаясь на познаніе свта, которое приобрлъ я въ бытность свою во Франціи, и довольно хорошее воспитаніе, которое получилъ я. Въ литературномъ отношеніи онъ не могъ вступить со мною въ споръ, ибо я увидлъ, что его необработанныя, хотя сильныя дарованія, полученныя имъ отъ природы, не были усовершенствованы образованіемъ. Но я нашелъ его, гораздо боле меня, знакомаго съ настоящимъ положеніемъ Франціи, съ характеромъ Герцога Орлеанскаго, который былъ назначенъ правителемъ Королевства, и окружающихъ его Министровъ, его топкія, живыя, иногда сатирическія замчанія, показывали человка, прилжно изучившаго политическое состояніе сего государства.
Когда разговоръ коснулся политики, то Кампбель хранилъ молчаніе, которое, можетъ быть, возбуждалось благоразуміемъ. Раздленіе Вейгсовъ и Торисовъ колебало тогда почти всю Англію. Сильная партія, втайн поддерживая Короля Іакова, угрожала династіи Ганноверской, едва утвердившейся на трон. Во всхъ трактирахъ раздавались крики Якобитовъ и ихъ противниковъ, а такъ какъ политика нашего хозяина состояла въ томъ, чтобъ не ссориться съ хорошими плательщиками и позволять имъ спорить въ охоту, то столъ его всякое Воскресенье былъ театромъ раСтрей столь же сильныхъ, какія бываютъ въ городовомъ совт. Священникъ, Аптекарь и небольшой человкъ, который не объявлялъ своего состоянія, но по нкоторымъ выразительнымъ движеніямъ я принялъ его за цырюльника, приняли сторону Стуартовъ и Епископцовъ. Сборщикъ пошлинъ, по своей обязанности, и Прокуроръ, занимавшій доходное мсто, зависвшее отъ казны, равно и мой дорожный сопутникъ, принимавшій величайшее участіе въ спор, съ неменьшимъ жаромъ защищали сторону Короля Георга и Протестантовъ. Когда доказательства истощились, то прибгли сперва къ крикамъ, потомъ къ клятвамъ и драк наконецъ каждая изъ двухъ партій взывала къ Г. Кампбелю, пылая желаніемъ привлечь его на свою сторону.
— Вы Шотландецъ! государь мой, кричала одна сторона, дворянинъ вашего государства долженъ объявить себя защитникомъ наслдственныхъ правъ!
— Вы Пресвитеріянецъ! государь мой, говорила противная партія, ужели будете вы на сторон несправедливой власти!
— Господа! сказалъ нашъ оракулъ, воспользовавшись минутою молчанія, не сомнваюсь, что Король Георгъ достоинъ привязанности своихъ друзей, и если онъ удержится на престол, то можетъ сдлать любезнаго сборщика короннымъ повреннымъ, другу нашему Г. Кишаму — дастъ мсто генеральнаго коммисара, онъ также можетъ сдлать хорошее вознагражденіе этому честному господину, который сидитъ на своемъ чемодан и предпочитаетъ его всякому сдалищу. Но не противорча можно сказать, что Король Іаковъ есть также особа доброжелательная, еслибъ карты смшались и игра обратилась на его сторону, то онъ могъ бы, если угодно, сдлать почтеннаго священника Епископомъ Кентербурійскимъ, Доктора Микстуру — первымъ Врачемъ своего дома, свою королевскую бороду вврить попеченіямъ друга нашего Летерума. Но такъ какъ я сомнваюсь, чтобъ кто нибудь изъ обоихъ Государей далъ стаканъ вина Роберту Кампбелю, видя его умирающимъ отъ жажды, то подаю голосъ за Іонафана Бровна, нашего хозяина, и провозглашаю его королемъ виночерпіевъ, съ тмъ только условіемъ, чтобъ онъ досталъ намъ другую бутылку, одинакой доброты съ первою.
Выдумка эта была принята съ единодушнымъ одобрніемъ, и когда господинъ Бровнъ исполнилъ условіе своего повышенія, то не преминулъ извстить своихъ гостей, что Г. Кампбель, — при всемъ своемъ миролюбіи,— храбръ, какъ левъ.— Поврите ли! онъ одинъ обратилъ въ бгство семерыхъ разбойниковъ кои окружили его на дорог Вистомъ-Тристской?
— Вы ошибаетесь, любезный другъ, сказалъ Кампбель, прерывая его, ихъ было только двое и притомъ трусы, плохо знавшіе свое ремесло.
— Какъ, государь мой! сказалъ путевой мой товарищъ, придвигая къ Кампбелю свой стулъ, или лучше сказать свои чемоданъ, — возможно ли, чтобъ вы одни обратили въ бгство двухъ разбойниковъ?
— Очень возможно, сударь, отвчалъ Кампбель, и я не вижу тутъ ничего необыкновеннаго. Я не побоялся бы и четверыхъ такого рода.
— Государь мой! прервалъ мой приятель, я почту за величайшее удовольствіе продолжатъ съ вами путь. Я ду на сверъ, государь мой.
Сіе добровольное извщеніе о дорог, по какой онъ намренъ хать, было первое, услышанное мною отъ него, но оно не сдлало большаго впечатлнія на Шотландца, который не отвтствовалъ его довренности.
— Мы не можемъ путешествовать вмст, сказалъ онъ сухо, вроятно вы имете хорошую лошадь, а я путешествую пшкомъ или на горской кляч, которая едва въ состояніи сдлать дв мили въ часъ.
Сказавъ сіи слова, онъ бросилъ на столъ деньги за бутылку вина и готовился выдти, когда мой товарищъ его остановилъ, и взявъ за пуговицу платья, подвелъ ко впадин окна. Мн послышались новыя просьбы о сопутствованіи, которая Кампбель, казалось, отвергалъ.
— Я буду платишь за васъ, сказалъ путешественникъ.
— Невозможно! сказалъ Кампбель, мн есть дло въ Ротбури.
— Но я не очень тороплюсь и могу сдлать небольшой крюкъ, пожертвуя однимъ днемъ, чтобъ только отыскать добраго дорожнаго товарищу
— По чести, сударь, сказалъ Кампбель, не могу оказать вамъ этой услуги. Я путешествую, — прибавилъ онъ, съ гордостію поднявъ голову, — по собственнымъ дламъ, еслижъ хотите послдовать моему совту, то не присоединяйтесь къ чужестранцамъ, которыхъ встртите на пути и ни кому не сказывайте о дорог, по которой намрены отправиться.— Потомъ, безъ дальнихъ церемоніи, онъ освободилъ свою пуговицу, не смотря на усилія путешественника, и приближился ко мн.— Вашъ другъ, государь мой, сказалъ онъ мн, не очень скроменъ касательно ввреннаго ему порученія.
— Государь мой, прервалъ я, онъ вовсе мн не другъ, это путешественникъ, встртившійся мн на дорог. Не знаю ни имени, ни длъ его, и вы, какъ мн кажется, гораздо боле меня удостоились его довренности.
— Я хотлъ только сказать, подхватилъ онъ поспшно, что онъ слишкомъ много заботится, предлагая свое товарищество тмъ, кои того не желаютъ.
Г. Кампбель, не длая другихъ замчаній, пожелалъ намъ добраго пути и все общество разошлось.
На другой день я разлучился съ моимъ робкимъ сопутникомъ, ибо, оставивъ большую сверную дорогу, я похалъ на западъ, въ направленіи замка Осбалдистона, мсто пребыванія моего дяди. Такъ какъ онъ не переставалъ имть на меня нкотораго подозрнія, то не могу сказать, былъ ли онъ доволенъ или нтъ нашею разлукою. Чтожъ касается до меня, то его страхъ пересталъ меня забавлять, говоря откровенно, я былъ очень радъ, что отъ него избавился.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

‘Какъ сердце мое трепещетъ, когда я вижу Нимфу,
весело летящую на своемъ кон по нашимъ полямъ
и взбирающуюся на утесы, безопасно преслдуя
легкую серну.
Охота, Соммервиль.

Приближаясь къ тмъ мстамъ, кои представлялъ себ колыбелью нашей фамиліи, я ощутилъ тотъ восторгъ, который дикія и романтическія картины возбуждаютъ въ любовник природы. Избавясь отъ докучливой болтливости моего сопутника, я могъ замтить различіе сей страны съ тою, которую прохалъ. Здсь рки, кои вполн заслуживали это имя, не дремали посреди изъ и кустарниковъ, но катились въ тни лсовъ, насажденныхъ природою, он то свергались съ вершинъ утесовъ, то змились въ прелестныхъ долинахъ, которыя открывались по дорог, какъ бы приглашая путешественника слдовать за ихъ изгибами. Горы Шевіотскія возвышались предо мною въ своей величественной крас, не съ разнообразіемъ утесовъ и долинъ, которое отличаетъ горы перваго порядка, но представляя одну обширную массу скалъ съ круглыми вершинами, ихъ мрачный видъ и безпредльное пространство отличались необыкновеннымъ величіемъ, которое поражало воображеніе.
Среди сихъ-то горъ лежала узкая долина, въ конц коей возвышался замокъ моихъ отцовъ. Часть обширныхъ владній, къ нему принадлежавшихъ, была продана расточительными предками, но еще осталось довольно много, и дядя мой почитался однимъ изъ богатыхъ владльцевъ графства. Дорогою я узналъ, что по примру другихъ помщиковъ, онъ употреблялъ большую часть своего богатства На то, чтобъ съ величайшею пышностію исправлять обязанности гостепріимства расточительнаго, которое онъ почиталъ необходимымъ для поддержаніи чести своей фамиліи’.
Съ вершины одного возвышенія я уже примтилъ замокъ Осбалдисшонъ, древнее, огромное зданіе, возвышавшееся надъ дубовымъ лсомъ, подобнымъ рощамъ друидовъ, и халъ къ нему съ возможною поспшностію по излучистой и дурной дорог, когда утомившійся конь мой поднялъ уши, слыша не вдалек лай собакъ. Не сомнваясь въ томъ, что собаки принадлежатъ моему дяд, я располагался отъхать въ сторону и датъ охотникамъ проскакать мимо, увренъ будучи, что не прилично представиться моему дяд среди охоты и охотниковъ, ршился отправиться въ замокъ и ожидать тамъ его возвращенія. И такъ, остановись на одномъ возвышеніи и ощущая нкоторый родъ участія и любопытства, возбуждаемаго сею полевою забавою, я ждалъ приближенія охотниковъ.
Изнемогающая отъ преслдованій лисица выбжала изъ кустарника, закрывавшаго правую сторону долины. Ея влачащійся хвостъ, рыжая и всклокоченная шерсть, тихій и принужденный бгъ, — все показывало, что она готова скоро пасть, и летавшій надъ нею воронъ уже почиталъ ее своею добычею. Бдная лисица переплыла рчку, которая перескала долину, и тащилась надъ дикимъ берегомъ, когда собаки бросились изъ кустовъ съ тремя или четырьмя охотниками и поспшно преслдовали ее, не смотря на неровность дороги. Это были молодые люди крпкіе и высокіе, вс они имли хорошихъ лошадей и были одты въ зеленые камзолы, въ кожаное исподнее платье и въ желтыя шапки — мундиръ общества охотниковъ подъ покровительствомъ Сиръ Гилдебранда Осбалдистона. Вотъ мои двоюродные братья, думалъ я, когда они хали милю меня. Какого приема долженъ я ожидать отъ сихъ достойныхъ послдователей Немврода? Невозможно, чтобъ я, не охотясь никогда въ жизнь мою, былъ счастливъ въ семейств моего дяди! Новое явленіе прервало пить моихъ размышленій.
Это была молодая особа, коей видъ, исполненный красоты и выраженія, быль одушевленъ жаромъ охоты. Она хала на прекрасной лошади, черной какъ агатъ и немного обрызганной пною, которая падала съ удилъ, одта была въ платье тогда неупотребительное, которое назвали одеждою верховой зды или Амазонскою, и ввели въ употребленіе во время пребыванія моего во Франціи, и потому это было для меня совершенною новостію. Ея длинные черные волосы разввались по вол втра, освободясь въ жару охоты отъ узъ, кои держали ихъ въ невол. Крутая и неровная дорога, по которой она хала съ смлостію и удивительнымъ присутствіемъ духа, замедлила ея путь, и я имлъ время разсмотрть ея блестящія и живыя черты, коимъ странность наряда, казалось, придавала новую прелесть. Лошадь ея, проходя мимо меня, сдлала скачекъ въ то самое время, когда всадница, выхавъ на гладкую дорогу, понуждала ее присоединиться къ охотникамъ. Воспользовавшись этимъ случаемъ, я къ ней приближился, подъ тмъ предлогомъ, чтобъ подашь помощь, но я очень хорошо видлъ, что прекрасная Амазонка не подвергалась ни малйшей опасности и вовсе не испугалась. Не смотря на это, она поблагодарила меня улыбкою за мое намреніе, и я, видя себя ободреннымъ. спшилъ приближиться и похалъ рядомъ съ нею. Радостные крики охотниковъ и громкій звукъ роговъ возвстили намъ, что торопиться было не къ чему, ибо охота кончилась. Одинъ изъ молодыхъ людей, коихъ я видлъ прежде, приближился къ намъ и торжественно потрясалъ лисьимъ хвостомъ.
— Вижу, сказала она, очень вижу, но не длайте столько шуму. Еслибъ Фебея не утомилась неровною дорогою, прибавила она, лаская шею своей’ лошади, то вы не похвалились бы побдою.
Тогда молодой охотникъ подъхалъ къ ней и я примти.гь, что они смотрли на меня и говорили тихонько между собою, молодая особа, казалось, о чемъ-то просила, но по его недовольному и даже сердитому лицу, я замтилъ, что это было для него неприятно. Оборотивъ ко мн свою лошадь, она сказала: Хорошо, хорошо, Торнклифь, если вы не хотите, то я сдлаю это, вотъ и все. Милостивый Государь, прибавила она, посмотрвъ на меня, я хотла убдить этаго молодаго человка, который можетъ почесться образцомъ учтивости, спросить у васъ, не случалось ли вамъ на дорог слышать объ одномъ изъ нашихъ друзей, Г. Франк Осбалдистон, котораго мы ожидаемъ къ себ на этихъ дняхъ.
Я былъ очень радъ, нашедши такой благоприятный случай дать о себ знать и благодарилъ за столь лестный для меня вопросъ.
— Въ такомъ случа, прервала она, такъ какъ учтивость моего любезнаго двоюроднаго братца въ усыпленіи, то позвольте мн, хотя это не очень прилично, сдлаться церемоніймейстеромъ и представить вамъ молодаго господина Торнклифа Осбалдистона и Діану Вернонъ, которая также иметъ честь быть въ родств съ вашимъ милымъ братцемъ.
Миссъ Вернонъ произнесла сіи слова съ нкоторою смсью тонкости, простоты и насмшки. Я поспшилъ возобновить мою благодарность и уврить ее, что весьма радъ, имвъ удовольствіе встртить ихъ на дорог. Сказать правду, этотъ комплиментъ былъ такъ сказанъ, что Миссъ Вернонъ могла присвоить себ большую часть онаго, ибо Торнклифъ показался мн деревенщиной безъ малйшаго образованія. Однакожъ онъ пожалъ мн руку и объявилъ, что намренъ насъ оставить, чтобъ помочь братьямъ счесть собакъ и собрать ихъ на своры. Это сообщилъ онъ Миссъ Вернонъ, не думая извиниться передо мною.
— Вотъ, сказала она, слдуя за нимъ глазами, вотъ царь лошадей и конюховъ! Но они вс таковы, и по этой любезной особ вы можете судить обо всемъ семейств.
— Читалиль вы Маркама?
— Маркама? кажется мн никогда не случалось даже слышать о такомъ автор.
— Не читать Маркама! Жалкое невжество! Но знаете ли, что это алкоранъ дикаго племени, въ коемъ вы будете жить? Маркамъ! знаменитйшій авторъ изъ всхъ когда либо писавшихъ о птичьей охот! Я начинаю въ васъ отчаиваться и опасаюсь, что вы также не знаете именъ новйшихъ: Жибсона и Бертлета.
— Безъ сомннія не знаю, Миссъ Вернонъ.
— И вы не краснете! Я вижу, что васъ не льзя признать нашимъ братцомъ. Врно не умете ни вычистить, ни подковать лошадь?
— Предоставляю это кузнецу и конюху.
— Безпечность невроятная! Можете ли, по крайней мр, выучить собаку позвать назадъ сокола и приучить его, или…
— Пощадите меня! я говорю вамъ, что не обладаю ни одною изъ этихъ рдкихъ способностей.
— Ради Бога, скажите же, Франкъ, что вы умете длать?
— Почти ничего, Миссъ Вернонъ: когда лошадь моя осдлана, я на нее сажусь, — вотъ и вс мои знанія.
— Этаго немного, сказала она, пустивъ вскачь своего коня.
Небольшой заборъ преграждалъ намъ дорогу, и я уже готовился отворить калитку, когда Миссъ Вернонъ съ улыбкою черезъ него перескочила, я зачесть почелъ за нею послдовать и въ минуту былъ подл нее.
— Я вижу, что не должно терять всей надежды: изъ васъ можно еще что нибудь сдлать. Сказать правду, я боялась, чтобъ вы не были переродившимся Осбалдистономъ. Но какая судьба привела васъ въ замокъ медвдей? ибо такъ сосди окрестили нашъ домъ. Предполагаю, что вы могли остаться въ Лондон.
Дружескій тонъ, коимъ говорила моя прекрасная сопутница, подалъ мн смлость послдовать ея короткости, восхищенный искренностію, которая начинала между нами водворяться, я отвчалъ ей тихимъ голосомъ: — Можетъ быть, Миссъ Вернонъ, я почелъ бы мое пребываніе въ Осбалдистонъ-Гал строгимъ покаяніемъ, — судя по сдланному вами, изображенію его жителей, — еслибъ не было изключенія, И коемъ вы умолчали.
— А! Ралейгъ? сказала Миссъ Вернонъ.
— Нтъ, я думалъ, извините меня, объ особ, которая гораздо ко мн ближе.
— А я думаю, что гораздо приличне будетъ не понимать васъ, но къ чему это притворство? Вашъ комплиментъ заслуживаетъ поклонъ, но какъ я на лошади, то вы извините меня на этотъ разъ. Не шутя, я заслуживаю изключенія вашего, безъ меня, посреди братцовъ-мкдвдей, вы не нашли бы во всемъ замк человка, съ которымъ можно поговорить, изключая стараго священника и Ралейга.
— Но кто этотъ Ралейгъ, скажите мн ради Бога?
— Ралейгъ есть такая особа, которая хочетъ, чтобъ вс были на него похожи, ибо тогда онъ былъ бы похожъ на всхъ. Онъ младшій сынъ Сиръ Гилдебранда, — вашихъ лтъ, но онъ не такъ онъ не хорошъ, однимъ словомъ. Въ замну, природа одарила его разумомъ, который усовершенствованъ воспитаніемъ. Отецъ хочетъ посвятить его церкви, но онъ, кажется, не намренъ ему повиноваться. Вы найдете его любезнйшимъ человкомъ, какого вы не встрчали по крайней мр съ недлю. Еслибъ онъ захотлъ влюбиться въ слпую женщину, то врно сдлалъ бы ее кокеткою, но глаза разрушаютъ очарованія слуха! Боже мой! вотъ ужь мы на двор стараго замка, который кажется такимъ дикимъ и готическимъ, какъ ни одинъ изъ его жителей! Въ Осбалдистон не заботятся о нарядахъ, но мн такъ жарко, что надобно освободиться отъ всего лишняго, а эта шляпа такъ тяжела и безпокойна! Она’ продолжала говорить, снимая свою шляпу, и прекрасные волосы ея разсыпались гебеновыми кольцами по прелестному лицу. Смясь и красня, она отбросила ихъ на об стороны своею блою, прекрасною рукою. Если и было въ этомъ движеніи немного кокетства, то по крайней мр оно прикрывалось совершеннымъ равнодушіемъ. Я не могъ удержаться и не сказать, что если судить о всемъ семейств потому, что я видлъ, то въ такомъ случа не нужны ни какіе наряды,
— Вотъ какія учтивости! прервала Миссъ Вернонъ, хотя мн васъ еще не должно бы слушать, но вы извините за небольшую небрежность, когда увидите медвжонковъ, съ коими будете жить. Искусству трудно было бы исправить ихъ природу, по крайней мр они не принимаютъ на себя труда быть отвратительными. Но старый колоколъ скоро возвститъ обдъ. Онъ разбитъ, но это не мшаетъ его чудесности. Знаете ли, что онъ самъ собою звонилъ въ тотъ день, когда Король Вильгельмъ вышелъ на берегъ, и дядюшка, уважая его пророческій даръ, не хочетъ поправить^ Ну, ловкій кавалеръ, начинайте вашу службу и подержите мою лошадь, пока я пришлю къ вамъ одного изъ моихъ конюшихъ.
Сказавъ сіи слова, она бросила мн повода, какъ будто мы были знакомы съ дтства, — соскочила съ лошади, перебжала дворъ и вошла въ небольшую боковую дверь, оставивъ меня въ удивленіи о своей красот и откровенномъ обращеніи, которое тмъ боле казалось необыкновеннымъ въ то время, когда дворъ великаго Монарха Людовика XIV предписывалъ законы приличія всей Евироп, и при коемъ прекрасный полъ отличался удивительною скромностію. Я представлялъ изъ себя довольно жалкую фигуру на двор замка, сидя на лошади и держа другую за повода. Строеніе не могло занять вниманіе иноземца, къ томуже я совсмъ не разположенъ былъ прилжно его разсматривать. Вс четыре фасада были различной архитектуры, украшенные огромными ршетчатыми окнами, выдавшимися башенками и тяжелыми архитравами, они были похожи на монастырь или на самую древнюю и готическую коллегію въ Оксфорт. Тщетно призывалъ я, слугъ и мое терпніе тмъ боле страдало, что я видлъ и мужескаго и женскаго рода служителей, мелькающихъ въ окнахъ замка, подобно кроликамъ віусвоемъ звринц. Возвращеніе собакъ и охотниковъ вывело меня изъ затрудненія, я отдалъ лошадей одному грубіану, а другому веллъ проводить себя къ Сиръ Гилдебранду. Этотъ негодяй, оказалъ мн сію услугу съ усердіемъ крестьянина, который долженъ служить проводникомъ неприятельскому патрулю, и я принужденъ былъ зорко за нимъ смотрть, чтобъ онъ не ушелъ и не оставилъ меня въ лабиринт темныхъ и узкихъ переходовъ, кои вели въ комнату, гд я долженъ былъ представишься моему дяд.
Наконецъ мы прибыли въ длинную со сводами залу, вымощенную большими каменными четвероугольными плитами, гд стояла длинная цпь дубовыхъ столовъ, столь тяжелыхъ, что ихъ не возможно было сдвинуть съ мста, — на коихъ обдъ былъ уже поставленъ. Сія почтенная храмина, которая нсколько вковъ служила залою пиршествъ фамиліи Осбалдистоновъ, со всхъ сторонъ окружена была знаками ихъ подвиговъ. Кожи лисицъ, ланей и барсуковъ висли вдоль стнъ, замняя обои и трофеи. Между остатками сщариннаго оружія, которое, вроятно, употреблялось нкогда прошивъ Шотландіи, повшены были оружія, служащія къ войн мене опасной: луки, различнаго вида и величины ружья, копья, охотничьи рогатины, и вс употребляемыя орудія для ловли дичины. Нсколько старыхъ закопченыхъ картинъ висло въ промежуткахъ, на оныхъ представлены были кавалеры и дамы: первые съ длинными бородами и въ огромныхъ парикахъ, казались истинными перунами войны, дамы, улыбаясь, смотрли на букеты розъ, которые держали он въ рукахъ, и кои, бывъ не одинъ разъ орошены Мартовскимъ пивомъ, получили желтоватый цвтъ,— что производило удивительный эфектъ.
Едва имлъ я время окинуть глазами вс сіи чудеса, какъ двнадцать слугъ, одтыхъ въ ливреи, къ безпорядк вошли въ залу, каждый изъ нихъ шумлъ на товарищей, ничего между тмъ не длая, нкоторые изъ нихъ бросили дровъ въ трескучій огонь, горвшій въ камин, изъ коего дымъ выходилъ въ огромную трубу, скрытую подъ тяжелымъ архитектурнымъ украшеніемъ, на коемъ какой-то Портумберландскій художникъ изобразилъ фамильныя оружія. Въ послдствіи ихъ выкрасили красною краскою, но дымъ, въ продолженіи нсколькихъ вковъ ложившійся на нее, измнилъ первообразный цвтъ. Другіе слуги устроивали бутылки, стаканы и графины. Вс бгали, толкались, роняли одинъ другаго, длая, какъ обыкновенна водится, мало дла и много шуму. Наконецъ, когда все было приведено въ порядокъ для принятія хозяевъ, лай собакъ, хлопанье арапниковъ и стукъ отъ большихъ охотничьихъ сапоговъ, подобно стуку статуи въ пиршеств Петра, — возвстили ихъ прибытіе. Смятеніе между служителями увеличилось: одни кричали, что надобно стать въ рядъ и дать дорогу Сиръ Гилдебранду, другіе, что нужно затворить двери на галлерею. Наконецъ большая дверь разтворилась, и въ залу съ шумомъ вбжали восемь собакъ, потомъ вошли Священникъ замка, домашній Эскулапъ, шесть моихъ двоюродныхъ братьевъ и наконецъ мой дядя.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

‘Въ зал раздается нестройной шумь,
вс входятъ безпорядочно и съ гордостію.’
Пенрозъ.

Сиръ Гилдебрандъ не спшилъ обнять своего племянника, о призд коего онъ вроятно слышалъ, но его извиняли важныя занятія.— Я повидался бы съ тобою гораздо раньше, племянникъ, вскричалъ онъ, но надобно было отвести собакъ на псарню. Здорово, братъ! Смотри, вотъ твой двоюродный братъ Перси, братъ Торнклифъ и братъ Джонъ, а тамъ, твой братъ Дикъ, твой брать Вильфредъ и…. Постой, гд Ралейгъ? А! вошь онъ! Посторонись, Торнклифъ, дай намъ увидть твоего брата….. А! вотъ твой братъ Ралейгъ…. Наконецъ отецъ твой вспомнилъ старый замокъ и стараго Сиръ Гилдебранда?… Лучше поздно, нежели никогда….. Еще разъ здорово, мой милый…. Но гджъ. моя маленькая Діана? А! вотъ она входитъ…. Это племянница моя Діана, дочь брата моей жены, прекраснйшая двушка нашихъ долинъ…. А!, да! поговоримъ теперь съ обдомъ.
Чтобъ имть нкоторое понятіе объ особ, которая говорила сіи слова, представь себ, любезный Треніемъ, человка лтъ подъ шестьдесятъ, въ охотничьемъ плать, которое нкогда было богато вышито, но въ послдствіи времени обезображена многими дождями. Сиръ Гилдебрандъ, не смотря на свое грубое, или лучше сказать крутое обращеніе, въ молодости своей жилъ при двор, служилъ въ арміи, разположенной въ долинахъ Гунсловскихъ, прежде революціи, свергнувшей съ престола домъ Стуартовъ,— и, можетъ быть за свою религію, несчастнымъ Іаковомъ II былъ сдланъ кавалеромъ, но если онъ и искалъ другихъ милостей, то принуждалъ былъ отъ того отказаться посл несчастнаго перелома, похитившаго корону у его покровителя, съ той поры онъ жилъ въ своихъ владніяхъ. Но не смотря на дикій и грубый тонъ, Сиръ Гилдебрандъ имлъ благородную наружность. Среди сыновей своихъ онъ походилъ на остатки Коринфской колонны, покрытой травою и мохомъ, возвышающейся надъ дикими и грубыми камнями Стонгенча, или другаго храма Друидовъ. Сыновья его были похожи на глыбы тяжелыя, необработанныя искуствомъ! Старшіе пять были сильны, большаго роста и имли станъ правильный, но, казалось, лишены были дыханія Прометеева и наружныхъ достоинствъ, которыя въ большомъ свт замняютъ иногда отсутствіе ума. Надъ всми чувствами ихъ брали верхъ веселость, и удовольствіе, кои всегда изображался на ихъ лицахъ, они ничего боле не желали, кром славы первыхъ охотниковъ графства. Мощный Гіасъ и могучій Клоантъ не были такъ схожи у Виргилія, какъ Перси, Торнклифъ, Джонъ, Дикъ и Вильфредъ. Осбалдистоны.
Но чтобъ вознаградить такое удивительное единообразіе въ своихъ произведеніяхъ, госпожа природа, казалось, съ особеннымъ стараніемъ прибавила разнообразія въ наружность и характеръ меньшаго изъ сыновей Сиръ Гилдебранда. Во всхъ отношеніяхъ. Ралейгъ представлялъ собою рази. тельную противуположность, не только съ братьями, но даже съ большею частію людей, коихъ я видалъ. Посл, того, какъ Перси и Торнклифъ съ компаніею по очереди кланялись, кривлялись и вмсто рукъ подставляли свои плеча, — по мр того, какъ отецъ называлъ ихъ по именамъ, — Ралейгъ подошелъ и изъявилъ свою радость и желаніе со мной познакомиться, съ ловкою учтивостію свтскаго человка. Правда, наружность его была не очень привлекательна: онъ былъ малъ ростомъ, между тмъ какъ братья его, казалось, происходили отъ великана Анака, а Ралейгъ былъ почти безобразенъ. Онъ не много хромалъ отъ несчастнаго случая, приключившагося ему въ молодости, и нкоторые предполагали, что это составляло одно изъ препятствій, не позволявшихъ ему вступить въ духовное состояніе, ибо извстно, что Римская церковь не допускаетъ посвятишь себя ея служенію тому, кто иметъ тлесныя несовершенства. Другіе говорили, что это происходило отъ дурной привычки, и что недостатокъ походки не могъ помшать ему вступить въ духовное званіе.
Черты Ралейга были таковы, что увидвъ ихъ однажды, вы не въ состояніи изгнать ихъ изъ памяти и часто будете припоминать съ чувствомъ тяжелаго любопытства, смшаннаго съ отвращеніемъ и ненавистію. Не одинъ видъ его производилъ столь сильное впечатлніе. Черты его, хотя неправильныя, не были изъ обыкновенныхъ, черные, живые глаза и густыя черныя брови препятствовали ему быть слишкомъ дурнымъ. Но въ сихъ глазахъ выражалось коварство и скрытность, возбужденные, они блистали зврствомъ, которое было смягчено благоразуміемъ, — и не могли укрыться отъ самаго незоркаго физіогномиста. Природа, можетъ быть, съ тмъ намреніемъ одарила ихъ выразительностію, съ какимъ дала гремушки змямъ ядовитымъ. Въ замну сихъ наружныхъ недостатковъ, Ралейгъ имлъ голосъ самый сладостный, самый гармонической, какого я никогда не слыхалъ, а образъ его выраженія еще боле возвышалъ приятность органа. Едва сказалъ онъ нсколько словъ, какъ я узналъ врность его портрета, сдланнаго Миссъ Вернонъ и поврилъ, что Ралейгъ можетъ свести съ ума женщину, у которой одинъ только слухъ можетъ быть его судьею. За обдомъ онъ хотлъ ссть подл меня, но Миссъ Вернонъ, которой поручено было разпоряжать столомъ, нашла средство посадить меня между ею и Торнклифомъ, нужно ли сказывать, что я былъ очень радъ такому разпоряженію!
— Мн надобно поговорить съ вами, сказала она, и я нарочно посадила почтеннаго Торнклифа между Ралейгомъ и вами: Подобно какъ кладутъ шерсть на бойниц, чтобъ остановитъ пули. Безъ сомннія, вы помните, что я изъ всего благоразумнаго семейства самая старинная ваша знакомая: могу ли спросить отъ сего имени, какъ вы находите всхъ насъ?
— Это слишкомъ обширный вопросъ, Миссъ Вернонъ, могу ли на оный отвчать, едва только прихавъ въ замокъ.
— О! Философія нашего семейства явственно видна. Довольно есть тонкихъ оттнковъ, кои отличаютъ роды, заслуживающіе вниманіе наблюдателя: но виды, — это, кажется, техническое слово естество — испытателей,— виды примтны при первомъ взгляд.
— Если надобно говорить то, что. я думаю, то мн кажется, что за изключеніемъ Ралейга, вс мои братья имютъ одинъ характеръ.
— Да, они вс, боле или мене, любятъ попить, поохотиться, повздорить, пожокействовать и подурачиться, но какъ говорятъ, что не льзя найти на одномъ дерев двухъ совершенно схожихъ листьевъ, такъ точно и эта счистливая смсь, раздленная между ними не поровну, производитъ приятное разнообразіе для тхъ, кои любятъ изучать характеры.
— Не можете ли нарисовать мн этихъ портретовъ?
— Съ удовольствіемъ. Я представлю вамъ ихъ въ большомъ семейственномъ портрет. Перси, старшій сынъ, боле любитъ выпить, нежели охотишься, драться, жокействовать и дурачишься. Торнклифъ боле любитъ подраться. Джонъ, который по цлымъ недлямъ бродитъ по лсу, всему на свт предпочитаетъ охоту.
Жокейство по большей части заключается въ Дик, который рыскаетъ и день и ночь, и для того, чтобъ только быть на скачк, длаетъ лишнихъ двсти миль. Дурачество до такой степени царствуетъ надъ всми качествами Вильфреда, что можно назвать его единственнымъ глупцомъ.
— Вотъ рдкое собраніе, Миссъ Вернонъ, и родовые признаки относятся къ весьма занимательному классу, но Сиръ Гилдебрандъ найдешь ли мсто въ этой картин?
— Я люблю дядюшку, отвчала она, онъ оказалъ мн услугу: дурно ли, хорошо ли это примутъ, но я вижу въ этомъ одно только доброе намреніе. Я обязана ему благодарностію и предоставляю вамъ самимъ начертать его портретъ, узнавъ короче.
— А! думалъ я, очень радъ, что она хоть кого нибудь не бранитъ. Немногіе слышали такую дкую сатиру отъ молодой двушки, коей вс черты дышатъ кротостію и добротою.
— Вы думаете обо мн? сказала она, устремивъ на меня свои быстрые глаза, какъ бы желая проникнуть во глубину моей души.
— Признаюсь, отвчалъ я, не много смшавшись, ибо не ожидалъ такого вопроса. Желая дать лучшій оборотъ моему откровенному признанію, я сказалъ: Можно ли думать о чемъ либо другомъ, имя удовольствіе сидть подл васъ?
Миссъ Вернонъ улыбнулась съ тмъ выраженіемъ гордости, которое ей только принадлежало собственно. Одинъ разъ навсегда я должна извстить васъ, г. Осбалдистонъ, что длать мн комплименты, значитъ отдавать даромъ остроуміе, не разточайте безъ нужды вашихъ любезностей: он нужны прекраснымъ господамъ, путешествующимъ въ провинціяхъ, и подобны тмъ бездлкамъ, коими запасаются мореходцы, чтобъ привлечь къ себ дикихъ жителей новооткрытой страны. Не вдругъ истощайте вашъ драгоцнный товаръ: въ Нортумберланд онъ хорошо разойдется. Ваши прекрасныя фразы гораздо боле понравятся здшнимъ красавицамъ, берегите ихъ, но я не имю въ нихъ нужды, ибо знаю ихъ настоящее достоинство.
Я смшался и молчалъ.
— Въ эту минуту, сказала Миссъ Вернонъ, принимая свою веселость и любезность, вы напоминаете мн волшебную сказку, въ которой одинъ купецъ вдругъ увидлъ вс свои деньги, привезенныя имъ на рынокъ, превратившимися въ аспидные кусочки. Злополучнымъ замчаніемъ я лишила васъ всего запаса комплиментовъ. Но полно, перестанемъ говорить объ этомъ. Ваша наружность очень обманчива, Г. Осбалдистонъ, если вы не можете занять меня вещами боле приятными, нежели эти приторности, которыя всякой молодой человкъ за обязанность поставляетъ высказывать передъ бдною двушкою. А почему? потому, что она носитъ юбку и газъ, а онъ прекрасное шитое платье. И, оставайтесь забыть мой несчастный полъ, называйте меня: Томъ Вернонъ, если можно, но говорите со мною, какъ съ другомъ, съ товарищемъ: вы не можете себ представить, какъ буду я вамъ благодарна.
— Вы длаете мн предложеніе завидное.
— Опять! прервала она, поднявъ палецъ, я сказала вамъ, что не люблю даже тни комплимента. Когда вы удовлетворите моего дядюшку, который грозитъ вамъ полнымъ стаканомъ, я скажу, что вы обо мн думаете.
Посл того, когда я, какъ должно почтительному племяннику, осушилъ стаканъ, поднесенный мн дядею, и когда разговоръ объ утренней охот, продолжительный звукъ стакановъ и вилокъ, и наключительное вниманіе брата Торнклифа, сидвшаго подл меня съ правой стороны, и брата Дика съ лвой стороны Миссъ Вернонъ, посл того, какъ вниманіе, которое они прилагали къ великому, занимавшему ихъ длу, позволило возобновить нашъ дружескій разговоръ: — Теперь, сказалъ я, позвольте мн спросить у васъ откровенно, Миссъ Вернонъ, какъ вы думаете, что я думаю объ васъ? Я могъ бы сказать, что я дйствительно думаю, но вы запретили хвалить васъ.
— Не требую вашей помощи, я волшебница — и знаю ваши помышленія. Вы не имете нужды открывать сердца, я его знаю. Вы почитаете меня странною двочкою, маленькою кокеткою, втреною, желающею привлечь вниманіе вольностію своего обращенія, ибо она одарена, какъ говоритъ Зритель, прелестнйшими красами своего пола. Можетъ быть, вы думаете, что я имю намреніе изумить васъ. Если мысли ваши таковы (въ чемъ я почти не сомнваюсь), то позвольте вамъ сказать, что проницательность ваша обманулась и вы находитесь въ очень странномъ заблужденіи. Довренность, которую оказываю вамъ, я также оказалабъ вашему батюшк, еслибъ онъ могъ слышатъ меня. Въ самомъ дл, я такъ удалена отъ всхъ,— даже отъ семейства, въ коемъ живу, — что нахожу такой же недостатокъ во внимательныхъ слушателяхъ, какъ Санхо въ Сіерр-Морен, и такъ, когда представится мн случай, то надобно говорить или умереть. Къ томужъ, увряю васъ, что я не сообщила бы вамъ моихъ замчаній о вашихъ братьяхъ, еслибъ не была совершенно равнодушна къ тому, знаютъ ли они, или нтъ мои объ нихъ мысли.
— Жестоко съ вашей стороны, Миссъ Вернонъ, не оставить мн ниже малйшаго заблужденія и напоминать, что я не имю еще права на вашу откровенность. Но такъ какъ вы не хотите, чтобъ я приписывалъ нашей дружб т замчанія, которыя вы мн сообщили, я приму ихъ какъ вамъ будетъ угодно. Вы не включили Ралейга Осбалдистопа въ вашъ семейственный портретъ.
Мн показалось, что это замчаніе заставило ее вздрогнуть и она поспшно отвчала, понизивъ голосъ: — Ни слова о Ралейг, онь иметъ столь тонкій слухъ, когда дло касается до его самолюбія, что услышитъ насъ даже сквозь обширную фигуру Торнклифа, наполненную говядиною и ветчиною.
— Да, прервалъ я, но прежде посмотрлъ за живую перегородку, раздлявшую насъ, и увидлъ, что стулъ Ралейга былъ пустъ. Онъ вышелъ изъ-за стола.
— Не полагайтесь на это! прервала Миссъ Вернонъ. Поврьте мн, когда хотите говорить о Ралейг, то взойдите на вершину Оттерскопъ-Гиля, откуда можно видть за двадцать верстъ въ окружности. Стоя тамъ, говорите тише, и посл того не будьте уврены, что васъ ни кто не слыхалъ, какая нибудь нескромная птица, летавшая надъ вами, могла перенести ему ваши слова. Ралейгъ взялъ на себя мое воспитаніе и былъ моимъ учителемъ въ продолженіи четырехъ лтъ. Я утомлена имъ, также какъ и онъ мкою, — и мы безъ печали ожидаемъ минуты разлученія.
— И такъ Ралейгъ долженъ скоро хать?
— Да, черезъ нсколько дней, разв, вы не знаете? Вашъ батюшка, кажется, боле откровененъ, нежели Сиръ Гилдебрандъ. Вотъ вся исторія. Когда дядюшка узналъ, что вы будете у него жить, и что батюшка вашъ желаетъ, чтобъ одинъ изъ его племянниковъ, подающій блестящія надежды, замнилъ выгодное вакантное мсто, отъ коего вы отказались, Францискъ, то добрый кавалеръ призвалъ въ совтъ весь свой домъ, не изключая ключника, дворецкаго и главнаго охотника. Сіе почтенное собраніе, состоящее изъ перовъ и чиновникъ дома Осбалдистонъ-Гальскаго, было созвано не для того, чтобъ избрать вамъ наслдника, ибо вся ариметика пяти вашихъ совмстниковъ ограничивается знаніемъ счесть очки на драк птуховъ, и Ралейгъ, былъ одинъ, соединявшій въ себ требуемыя качества для вашего мста. Но надобно было торжественное соизволеніе, чтобъ переименовать Ралейга изъ бднаго священника въ богатйшаго банкира и позволить ему сть скоромное на бирж, вмсто того, чтобъ умирать съ голоду въ церкви: съ трудомъ собраніе изъявило свое согласіе на такое переименованіе.
— Угадываю затрудненія. Но какимъ образомъ ихъ преодолли?
— Общимъ желаніемъ избавиться отъ Ралейга. Хотя онъ самый младшій въ дом, но не знаю какъ взялъ верхъ надъ всми, онъ располагаетъ здсь по произволу, и всякой, чувствуя свою зависимость, не иметъ силы отъ оной избавиться. Если кто вздумаетъ ему противиться, то не боле какъ къ концу года будетъ раскаиваться въ томъ, еслижъ окажете ему важную услугу, то еще боле бу, дете сожалть.
— Если такъ, отвчалъ я, смясь, то мн должно остеречься, ибо я невольно былъ причиною перемны его положенія.
— Да, будетъ ли онъ доволенъ или нтъ — берегитесь. Но вотъ подаютъ рдьку и сыръ: скоро станутъ пить за здоровье короля и церкви, это знакъ, что должно удалиться капелланамъ и дамамъ. Какъ единственная представительница моего пола въ замк, я также должна по обыкновенію удалиться.
Съ сими словами она исчезла, оставивъ меня въ изумленіи о топкости, острот и чистосердечіи, которыя блистали въ ея разговорахъ. Я чувствую, что не въ состояніи дать теб даже малйшаго понятія о ея характер, хотя и старался Подражать языку ея. Въ ней соединены были съ чистосердечною простотою естественная утонченность и смлость невроятная. Вс сіи различныя оттнки, счастливо соединенные вмст и оживленные огнемъ прелестнаго лица, составляли совершеннйшее цлое. Впрочемъ, какъ ни странно было ея свободное и короткое обращеніе, но не должно полагать, чтобъ молодой человкъ двадцати двухъ лтъ могъ, дурно подумать о прекрасной восмнадцати лтней двушк за то, что она не наблюдаешь съ нимъ приличной скромности. Напротивъ, мн льстиладовренность Миссъ Вернонъ, и хотя она откровенно мн призналась, что эта довренность была оказана мн, какъ первому человку, который могъ ее понимать, но яприписывалъ сіе предпочтеніе другимъ причинамъ. Съ тщеславіемъ моего возраста, которое не было умспшспо пребываніемъ во Франціи, я думалъ, что правильная фигура и приятная наружность (преимущества, коц я великодушно себ присвоивалъ), были довольно сильными достоинствами для того, чтобъ сдлаться повреннымъ молодой красавицы. Тщеславіе мое съ жаромъ старалось оправдать выборъ Миссъ Верпонъ, этаго судью не могъ я ни обвинять въ строгости, ни упрекать его за откровенность, которая, казалось, оправдывалась моимъ собственнымъ достоинствомъ, восхищенный ея красотою и умомъ, я еще боле восхищался ея проницательностію, которая доказана была выборомъ друга.
Когда Миссъ Вернонъ оставила залу, бутылка обошла, или лучше сказать облетла кругомъ стола съ невроятною быстротою. Будучи воспитанъ въ иностранномъ государств, я получилъ величайшее отвращеніе къ невоздержности, сему пороку, который быль общимъ въ то время и даже теперь не искоренился между моими соотечественниками. Бесды, коими приправлялись сіи оргіи, были также весьма мн не по вкусу, а слышать ихъ отъ родственниковъ мн было еще досадне. Воспользовавшись симъ благопріятнымъ случаемъ и увидвъ позади меня небольшую полуотворенную дверь, которая вела не знаю куда, я поспшилъ въ оную ускользнуть, будучи не въ состояніи видть отца, подающаго постыдный примръ невоздержности своимъ дтямъ, и неприлично бесдующаго съ ними. Я былъ преслдуемъ, какъ бглецъ изъ подъ знаменъ Бахуса. Услышавъ за собою крики: оге! оге! и стукъ тяжелыхъ сапоговъ моихъ братьевъ, которые, казалось, хотли затравить меня, какъ оленя, я увидлъ, что погибель моя неизбжна. Поспшно отворилъ я примченное мною на лстниц окно, которое выходило въ садъ, столь же готической, какъ и замокъ, и какъ до земли было не боле шести футовъ, то я немедленно спрыгнулъ на цвтникъ и услышалъ за собою крики: оге! оге! онъ ушелъ! онъ ушелъ! Пробжавъ аллею, потомъ другую, третью, и наконецъ видя себя въ безопасности отъ преслдованій, я пошелъ тише, чтобъ насладиться свжестію воздуха, который былъ вдвойн для меня приятенъ отъ паровъ вина, въ довольномъ количеств выпитаго много за столомъ, также и отъ поспшнаго бгства.
Прогуливаясь по саду, я встртилъ садовника, который заступомъ копалъ цвтникъ, остановился посмотрть его работу и сказалъ ему: — Добрый вечеръ, другъ мой.
— Добрый вечеръ, отвчалъ онъ, не поднимая головы. Произношеніе показывало, что онъ Шотландецъ.
— Вотъ прекрасная для тебя погода, другъ мой.
— Жаловаться не льзя, отвчалъ онъ съ тою осторожностію, съ какою садовники обыкновенно хвалятъ самое прекрасное время года. Потомъ, поднявъ голову, какъ бы для того, чтобъ узнать, кто съ нимъ говоритъ, онъ снялъ свой Шотландскій колпакъ съ видомъ почтенія и прибавилъ:— Ахъ! прости Господи! прекрасное шитое платье также рдко можно здсь видть, какъ красивый тюльпанъ въ саду!
— Прекрасное….
— Платье, такое же полукафтанье, какъ у васъ. Да они не тмъ занимаются тамъ на верху, они разстегиваютъ его, чтобъ дать мсто говядин и красному вину. Слава Богу, у нихъ только и дла, что пить, да сть цлой вечеръ.
— У васъ не слишкомъ хорошо дятъ, мой другъ, и потому врно не сидятъ такъ долго за столомъ.
— Эхъ! сударь, по всему видно, что вы не знаете Шотландіи. Въ хорошей пищ мы не нуждаемся: разв нтъ у насъ самой лучшей рыбы, лучшей говядины, лучшей дичины, неговоря о рп и другихъ овощахъ! Да дло въ томъ, что мы воздержне, а здсь изъ двадцати четырехъ часовъ двнадцать проводятъ за столомъ. Ну даже въ постные дни…. да что они называютъ постомъ? Навезутъ Гертлипульской и Сундерлендской рыбы, форелей, семги и Богъ знаетъ чего, да этакъ я бы всякой день постился. Ну на что же похожи посты, этихъ глупцовъ?… Ахъ, Боже мой! вдь я думаю ваша честь такой же Римлянинъ.
— Нтъ, мой другъ, я былъ воспитанъ въ реформатскомъ исповданіи: я Пресвитеріанецъ.
— Пресвитеріанецъ! вскричалъ онъ, и грубыя черты его лица приняли выраженіе удовольствія, но чтобы лучше изъявить свою радость и показать мн, что его дружба не ограничивается словами, онъ вынулъ изъ кармана большую роговую табакерку и потчивалъ меня съ дружескимъ кривляньемъ.
Я не хотлъ отказаться и спросилъ его, давно ли онъ въ замк?
— Да вотъ ужъ лтъ двадцать, какъ я, подобно мученикамъ Ефесскимъ, живу между дикими зврями, сказалъ онъ, посмотрвъ на древній замокъ. Ужъ точно между зврями, и это такъ справедливо, какъ мое имя Андрей Ферсервисъ.
— Да чтожъ, Андрей, если твоя религія, твоя умренность не позволяютъ теб быть свидтелемъ обрядовъ Римской церкви и распутства господъ, то за чмъ же ты остаешься въ ихъ услуженіи, теб легко найти боле правоврныхъ и мене обжорливыхъ господъ. Я думаю, что не слабость способностей лишаетъ тебя выгоднаго мста.
— Не пристало мн говорить о самомъ себ, сказалъ Андрей, оглядываясь вокругъ съ удовольствіемъ, да вотъ видте ли, я Драпделейскаго прихода, а тамъ и капусту выводятъ подъ колоколомъ: такъ искусны въ моемъ ремесл!… А сказать правду, вотъ уже двадцать лтъ сбираюсь я отказаться и откладываю это отъ одного дня до другаго, а какъ придетъ срокъ, то у меня всегда что нибудь цвтетъ, что я хотлъ бы видть разцвтшимъ, или что нибудь зретъ, чтобы я хотлъ видть зрлымъ, а время между тмъ уходить и я остаюсь здсь. Я бы вамъ и сказалъ, что выйду къ будущему Сртенью, да вотъ уже двадцать лтъ все говорю одно и то же и, Господи прости! пусть чортъ меня возьметъ, если я не околдованъ въ этомъ дом. А коли нужно признаться вашей чести, такъ Андрей и не умлъ сыскать лучшаго мста. Но если ваша честь можетъ доставить мн мстечко, гдбъ я могъ слушать святое ученіе, имть маленькой домикъ, хорошій столъ, десять ливровъ годоваго жалованья и гдбъ женщины не считали яблокъ, то я былъ бы чрезвычайно обязанъ вашей чести.
— Браво, Андрей, я вижу, ты очень умренъ въ своихъ желаніяхъ, но можно подумать, что ты не любишь женщинъ.
О нтъ, нтъ, избави Боже!…. это язва всхъ садовниковъ, начиная отъ праотца Адама. Давай имъ яблокъ, сливъ, абрикосовъ, лтомъ или зимой, имъ все равно, он ради всегда приставать къ намъ. Но, слава Богу, у насъ нтъ, съ позволенія сказать этаго собачьяго отродья, разв старая Марфа…. но эта всегда довольна, если дашь нсколько кистей смородины ребятишкамъ ея сестры, когда они приходятъ пить чай по Воскресеньямъ, да если въ недлю раза три принесешь ей хорошую грушу къ десерту.
— Ты забываешь свою молодую госпожу.
— Какую госпожу?
— Молодую госпожу, Миссъ Вернонъ.
— Какъ! Миссъ Вернонъ? Да она не моя госпожа, сударь. О! впрочемъ это прехитрая плутовка.
— Въ самомъ дл? сказалъ я, стараясь скрыть участіе, какое принималъ. Кажется, Андрей, ты знаешь вс семейственныя тайны?
— Если и знаю, то умю беречь. Я вамъ ручаюсь, что он не бродятъ у меня во рту, какъ пиво въ бутылк. Миссъ Діана…. но будь она чмъ хочетъ, мн все равно.
И онъ съ большимъ жаромъ принялся копать.
— Но чтожь такое Миссъ Вернонъ, Андрей? я другъ семейства и хочу это знать.
— Совсмъ не то, чмъ бы должна быть, сказалъ Андрей, прищуря глазъ и съ важнымъ, таинственнымъ видомъ качая головой, это нчто кривое, понимаете, ваша честь?
— Ей Богу, нтъ, Андрей, а мн хочется, чтобъ ты изъяснился получше.
При сихъ словахъ я всунулъ ему въ руку полкроны, и она произвела свое дйствіе: Андрей поблагодарилъ меня улыбкой или, лучше сказать, гримасой, положилъ въ карманъ деньги, и, какъ человкъ, которому нечемъ мн заплатишь, смотрлъ на меня, опершись руками на заступъ, и, принявъ необыкновенно важный видъ, съ таинственностію, котораябъ въ другое время показалась мн смшною, произнесъ:
— Ну такъ знайте, сударь, если вамъ знать хочется, что Миссъ Вернонъ….
Онъ вдругъ замолчалъ, вытянулъ свои щеки, такъ что верхняя челюсть и подбородокъ составили фигуру оршныхъ щипчиковъ, потомъ щелкнулъ зубами, прищурилъ глазъ, нахмурилъ брови, покачалъ головой и, казалось, думалъ что его физіономія выразила то, что языкъ не усплъ окончишь.
— Великій Боже! вскричалъ я, возможно ли? съ такой красотой, въ такихъ молодыхъ лтахъ и погубить себя!
— Да, да, погибла и душой и тломъ! Вы знаете, что она папистка, ну, кром того, она…. Тутъ онъ остановился, какъ бы испугавшись того, что хотлъ сказать.
— Да говори, Андрей, сказалъ я сердито, мн непремнно хочется знать, что это значитъ.
— Кром того, она…. Андрей посмотрлъ кругомъ, подошелъ ко мн и прибавилъ таинственно: величайшая Якобитка сего Графства!
— Какъ! и все тутъ?
Андрей сначала посмотрлъ на меня съ изумленіемъ, видя какъ я равнодушно принялъ такое важное извстіе, потомъ проворчалъ сквозь зубы!— Сохрани меня Богъ! впрочемъ тутъ все, что я знаю худаго на ея счетъ. Онъ опять взялъ заступъ, какъ царь Вандаловъ въ послдней повсти Мармонтеля.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

‘Бардолфъ. Полицейскій съ конвоемъ стоитъ у дверей.’
Генрихъ 18-й, часть 1-я.

Не безъ труда узналъ я, гд была моя комната, но успвъ приобрешь любовь служителей моего дяди всми средствами, которыя они могли лучше оцпить, я заперся тамъ на цлый вечеръ, не заботясь о своихъ родственникахъ, а они, судя по шуму и крикамъ, которые неслись изъ залы, были не слишкомъ приятные товарищи для трезваго человка.
Что побудило моего отца послать меня жить въ такомъ странномъ семейств? Вотъ была первая и въ моемъ положеніи самая естественная мысль, какая только могла мн придти въ голову. По пріему моего дяди, я не могъ сомнваться, что проживу у него долго, его пышное, неразборчивое гостепріимство не заботилось о числ людей за его столомъ, но ясно было, что мое присутствіе или отсутствіе не боле занимало его присутствія послдняго изъ слугъ и гораздо мене, чмъ болзнь или выздоровленіе одной изъ его собакъ. Мои братья были настоящіе медвжонки, въ обществ которыхъ я могъ бы, еслибъ захотлъ, потерять любовь къ умренности и трезвости, и въ награду научиться лчить собакъ, перевязывать лошадей и гоняться за лисицами. Только одна,— и вроятно настоящая,— причина могла изтолковать поступокъ моего отца: онъ почиталъ жизнь, какую вели въ Осбалдистонъ-Галл, за естественное, неминуемое слдствіе праздности и бездйствія, и хотлъ, если возможно, заставить меня принять дятельное участіе въ его торговл, показавъ мн картину, которая, какъ онъ полагалъ, будетъ мн противна. Между тмъ, онъ принялъ къ себ Ралейга Осбалдистона, но имлъ тысячу средствъ доставить ему другое выгодное мсто, коль скоро пожелалъ бы избавиться отъ него’ Словомъ, хотя я и почувствовалъ нкоторое угрызеніе совсти, видя что въ слдствіе моего упрямства, Ралейгъ, котораго портретъ такъ невыгодно представила мн Миссъ Вернонъ, будетъ управлять въ дом моего отца и, можетъ быть, вкрадется въ его довренность, но оно умолкнуло при мысли, что батюшка не любитъ имть посредника въ своихъ длахъ, что трудно обмануть или обольстить его, и что притомъ я былъ слишкомъ,— и можетъ статься несправедливо,— предубжденъ противъ сего молодаго человка и предубжденъ по внушенію молодой, втреной, странной двушки, которая говорила не подумавъ и сама не старалась проникнуть въ характеръ человка, коего осуждала. Тутъ мысли мои обратились къ Миссъ Вернонъ, къ ея чрезвычайной красот, къ ея затруднительному положенію, ибо она жила одна посреди дикой толпы и въ такомъ возраст, когда наиболе нуждалась въ совтахъ, наконецъ къ ея плнительно чудному, непостоянному характеру, который на зло намъ самимъ всегда возбуждаетъ любопытство и привлекаетъ вниманіе. Жить съ такой странной молодой двушкой, видть ее каждый день, всякую минуту, быть съ нею въ короткой связи, все это конечно могло доставить приятное развлеченіе въ скук, какую наводили усыпительные жители Осбалдистонъ Галля, но какъ же и опасно было такое положеніе! Впрочемъ, не смотря на все благоразуміе, на всю мою осторожность, я не жаловался на предстоящія опасности и усыпилъ свою совсть прекрасными планами.
Я всегда буду остерегаться, воздерживаться, буду наблюдать надъ собою въ присутствіи Миссъ Вернонъ и все пойдетъ хорошо. Посреди подобныхъ плановъ уснулъ я, разумется, имя послднею мыслію Миссъ Вернонъ.
Не могу сказать теб, преслдовалъ ли меня образъ ея ночью, я былъ утомленъ и спалъ очень, крпко. По первая она представилась мн въ мысляхъ на другой день, когда съ разсвтомъ рзкіе звуки охотничьяго рога пробудили меня. Въ одну минуту я былъ на ногахъ, веллъ осдлать лошадь и побжалъ на дворъ, гд люди, собаки, лошади, все было готово. Дядя мой, можешь быть не ожидая найти такого искуснаго охотника въ особ своего племянника, всю молодость прокоптвшаго въ школахъ и канторахъ, казалось, удивился увидясь со мной и не съ прежнимъ дружелюбіемъ меня принялъ.
— А! здравствуй, братъ. Юность отважна, но берегись и вспомни старинную псню:
‘Кто скачетъ, какъ глупецъ, надъ пропастью глубокой,
Въ опасности тотъ шею изломать.’
Я думаю, не много молодыхъ людей — и то строгихъ моралистовъ,— которые предпочли бы сомнніе въ ихъ искуств здить верхомъ упреку въ легкомъ проступк. Но какъ я обладалъ ловкостью и мужествомъ, то замчаніе дяди показалось мн обиднымъ и я попросилъ его отложить свои приговоръ до конца охоты.
— Сосвмъ не то, братъ, я хочу сказать. Ты славной здокъ, объ этомъ и не спорю, но берегись: твой отецъ послалъ тебя сюда для исправленія, и я думаю мн самому придется вести тебя за повода, чтобъ другой не велъ за узду.
Но какъ эта краснорчивая рчь была непонятна для меня, и какъ въ оратор не видно было намренія, чтобъ я воспользовался ею, ибо онъ произнесъ ее въ полголоса и притомъ сіи таинственныя слова, казалось, просто выражали какую то мысль, которая бродила въ голов моего почтеннаго дяди, то я заключилъ, что он относились къ моему вчерашнему побгу, или что верхній этажъ дядюшки еще не совсмъ оправился отъ вчерашняго продолжительнаго засданія. Я только далъ себ обтъ ухать при первомъ нарушеніи законовъ гостепріимства и между тмъ спшилъ раскланяться съ Діаною Вернонъ, которая приближалась ко мн. Братья также подъзжали съ ней вмст, но увидя, что они занялись критическимъ разборомъ моей одежды, начиная отъ петлицы на шляп, до шпоровъ на сапогахъ, ибо по смшному патріотизму имли отвращеніе отъ всего, что носило на ружность иностраннаго. Я не хотлъ мшать имъ и присоединился къ Миссъ Вернонъ, какъ единственной особ, съ которой можно было говорить. Верхомъ, подл нее, халъ я вмст съ толпою къ театру будущихъ подвиговъ, къ длинному ряду срубленнаго, лса, расположенному на боку одной неизмримой долины. Дорогой я замтилъ Діан, что съ нами не было Ралейга.— О! отвчала она, это искусный охотникъ, но, подобно Немвроду, ловитъ однихъ людей.
При ободрительныхъ крикахъ охотниковъ, собаки пустились въ лсъ. Все волновалось, все было въ движеніи. Мои любезные братцы занялись этимъ важнымъ дломъ и совсмъ не обращали на меня вниманія. Я только слышалъ, какъ жокей Дикъ сказалъ глупцу Вильфреду: — Постой, поглядимъ, какъ будетъ падать нашъ Французскій братецъ.
— Французскій! отвчалъ Вильфредъ съ хохотомъ, да, да, у него на шляп пресмшная петлица.
Впрочемъ Торнклифъ, не смотря на’ свою грубость, казался не совсмъ безчувственнымъ къ прелестямъ своей сестры и ршился слдовать за нами гораздо ближе своихъ. братьевъ, можетъ быть, съ намреніемъ замчать за нашимъ обращеніемъ съ Миссъ Вернонъ, а можетъ статься и для удовольствія быть свидтелемъ моего паденія. Если послдняя причина побуждала его, то онъ обманулся въ своемъ ожиданіи. Въ недальнемъ разстояніи отъ насъ пробжала лисица и, не смотря на худое предвщаніе Французской петлицы, я всегда первый ее преслдовалъ, и возбуждалъ удивленіе дяди и Миссъ Вернонъ на зло тмъ, которые думали посмяться на мой счетъ. Однако хитрая лисица, заставя насъ попустому прорыскать нсколько миль, успла ускользнуть и собаки потеряли слдъ. Я тотчасъ замтилъ неудовольствіе Миссъ Вернонъ хать вмст съ Торнклифомъ, но, всегда живая и дятельная, она умла избирать самыя удобныя средства для исполненія своихъ желаній или капризовъ, и потому укоризненнымъ голосомъ сказала ему:
— Я удивляюсь, Торнклифъ, что вы цлое утро таскаетесь, какъ хвостъ, за моею лошадью, когда знаете, что у Вульвертонской мльницы ни одна нора не забита.
— Въ самомъ дл, Миссъ Діана? а я ни чего не зналъ объ этомъ, еще вчера божился мн мльникъ, что около полудня онъ ихъ заколотилъ.
— Эхъ! Торнклифъ, можно ли полагаться на слова мльника? Вотъ ужъ три раза на одной недл мы упустили лисицу, а все по милости проклятыхъ норъ. Вы хотите, чтобъ и нынче то же сдлалось, между тмъ какъ на срой кобыл можете туда дохать въ пять минутъ.
— О! коли такъ, Миссъ Діана, я сей часъ отправляюсь въ Вульвертонъ, и если норы не забиты, то общаю вамъ наказать глупость мльника и порядочно наколотить ему спину.
— И такъ отправляйтесь, любезный Торнклифъ, и построже накажите его. Да нуте, ступайте поскорй.
И Торнклифъ поскакалъ туда.
— Тебя самаго тамъ поколотятъ: вотъ что было у меня въ виду…. Я васъ выучу повиновенію и покорности…. Да, знаете ли, Францискъ, я хочу набирать полкъ? Да, да, безъ шутокъ, Торнклифъ будетъ унтперъофицеромъ, Дикъ — ефрейторомъ, а барабанщикомъ — болтунъ Вильфредъ, который говорить по три слова вдругъ и ни одного произнести не можетъ.
— А Ралейгъ?
— Ралейгъ будетъ главнымъ шпіономъ.
— Не найдете ли и мн какого нибудь мста, прелестный Полковникъ?
— Если хотите, вы будете полковымъ квартермистромъ. Но смотрите, собаки нынче сбились съ пути. Нтъ, Г. Францискъ, вамъ не прилично быть на охот. Слдуйте за мною: я хочу вамъ показать прелестный видъ.
И въ самомъ дл, она привела меня на вершину одного красиваго холма, съ коего открылась необозримая перспектива. Она окинула взоромъ вокругъ себя, посмотрла нтъ ли кого подл насъ, и захала за кучу деревьевъ, которыя закрывали ту часть долины, гд паши охотники преслдовали свою добычу.
— Видите ли тамъ гору? видите ли, какъ она остроконечною вершиною возносится до высоты, едва досягаемой взоромъ?
— На конц этой длинной цпи холмовъ? очень ясно вижу.
— Ну, а видите ли на правой рук родъ бловатаго пятна?
— И очень хорошо.
— Это блое пятно есть скала, называемая Гейкесморъ-Крегъ и Гейкесморъ-Крегъ въ Шотландіи.
— Въ самомъ дл? о! я не думалъ, что мы такъ близко отъ Шотландіи.
— Какъ не льзя ближе, и на вашей лошади въ два часа вы можете туда дохать.
— Нтъ, для этаго я не стану ее безпокоить. Но мн кажется, въ этомъ разстояніи по крайней мр миль осмнадцать прямо по полету птицъ.
— Если думаете, что моя лошадь не такъ устала, то возмите ее. Я вамъ говорю, что въ два часа вы можете бытъ въ Шотландіи.
— А я вамъ говорю, что у меня такъ мало къ тому охоты, что если голова моей лошади будешь за границей, то хвостъ не перейдетъ за ней. Ну что мн длать въ Шотландіи?
— Стараться о вашей безопасности, если нужно говоришь прямо. Ну, теперь врно разумете меня, Г. Францискъ?
— Ни мало. Ваши слова для меня настоящій оракулъ, изъ нихъ я ничего не понимаю.
— Если такъ, то, ей Богу, или вы не справедливо опасаетесь меня, или вы закоренлый лицемръ, однимъ словомъ, вторый Ралейгъ или совсмъ не знаете въ чемъ васъ обвиняютъ. Да нтъ, по этому сурьезному лицу я вижу, что притворство чуждо вамъ. Но, Боже мой, какая важность! смотря на васъ, едва могу удержаться отъ смха,
— По чести, Миссъ Вернонъ, сказалъ я, въ досад на ея дтскую веселость, не понимаю, что хотите вы сказать. Очень счастливъ, что могу быть предметомъ минутной забавы, но не знаю въ чемъ она состоитъ.
— Однако, въ этомъ дл ничего нтъ смшнаго, сказала Миссъ Вернонъ съ обыкновеннымъ хладнокровіемъ, но видите, у инаго лице такъ забавно, когда любопытство подстрекаетъ его! Но шутки въ сторону: не извстенъ все вамъ нкто Морей, Моррисъ или кто нибудь подобнаго имени.
— Не могу вспомнить.
— Подумайте немного. Не случалось ли вамъ когда нибудь хать съ человкомъ такой фамиліи.
— По одной дорог со мною халъ путешественникъ, большой чудакъ, котораго душа, казалось, была заключена въ его чемодан.
— Подобно душ ученаго Педра донъ Гарціаса, которая жила между золотыми дукатами кожанаго кошелька.— Какъ бы то ни было, но этотъ человкъ ограбленъ и обвиняетъ васъ какъ участника или виновника сдланнаго ему насилія.
— Вы шутите, Миссъ Вернонъ.
— Увряю васъ, что нтъ. Дло такъ было, какъ я говорю вамъ.
— И вы почитаете доносъ справедливымъ? вскричалъ я въ порыв бшенства, которое и скрывать не старался.
— Ахъ, Боже мой, какъ ужасно! вы бы наврно потребовали отъ меня удовлетворенія, когда бы я имла счастіе быть мущиной. Но если хотите, это не мшаетъ вамъ вызвать меня на дуель. Для меня рубиться легче, нежели перескочить черезъ заборъ.
— Боже сохрани, чтобъ я нарушилъ почтеніе къ своему Полковнику, отвчалъ я, стыдясь своего бшенства, и желая дать веселый оборотъ разговору…. Но, сдлайте милость, потрудитесь мн изъяснитъ эту шутку.
— Тутъ никакой нтъ шутки, васъ обвиняютъ, что вы ограбили этаго человка и мы съ дядюшкой поврили обвиненію.
— Въ самомъ дл! Благодаренъ моимъ друзьямъ за ихъ выгодное мнніе обо мн.
— Ну, полноте! перестаньте горячиться, какъ, пугливая лошадь…. Вы ужъ закусили удила, но прежде выслушайте до конца… Не въ постыдномъ воровств обвиняютъ васъ, о нтъ! совсмъ не то… этотъ человкъ агентъ правительства и везъ деньгами и билетами жалованье гарнизоннымъ Свернымъ войскамъ, а слухъ носится, что у него еще отняли чрезвычайно важныя депеши.
— По этому, меня обвиняютъ не въ воровств, а въ государственной измн?
— Безъ сомннія, а это преступленіе, какъ вы знаете, въ глазахъ многихъ людей покрываетъ славою человка, имвшаго мужество совершить его. Поврьте мн, безъ дальнихъ справокъ, здсь вы найдете тьму особъ, кои почитаютъ за достоинство вредить всми возможными способами царствующему Ганноверскому дому.
— Не такого рода, Миссъ Вернонъ, мои нравственныя и политическія правила.
— Ей Богу, я подозрваю, что вы Пресвитеріанецъ и даже одинъ изъ приверженныхъ къ Ганноверскому дому. Но чтожъ вы намрены длать?
— Сей часъ же обличить гнусную клевету. Кому сдлано донесеніе?
— Старому Судь Инглевуду, которому это не очень понравилось. Онъ присылалъ варочнаго къ дядюшк и совтовалъ ему проводить скоре васъ въ Шотландію и укрыть отъ власти законовъ. Но дядюшка, чувствуя какъ онъ подозрителенъ ныншнему правительству по своей религіи и старой привязанности къ Королю Іакову, притомъ зная, что если откроютъ его содйствіе къ побгу важнаго преступника, то его обезоружатъ и, что всего обидне, объявятъ Папистомъ, Якобитомъ я подозрительнымъ человкомъ….
— А! понимаю, и чтобъ не лишиться лошадей, онъ готовъ выдать своего племянника.
— Племянника, племянницъ, сыновей и дочерей, еслибъ онъ имлъ ихъ, и даже весь родъ и племя! подхватила Діана, и такъ ни одной минуты не полагайтесь на него, но сломя голову скачите и старайтесь убжать, пока васъ не схватили.
— Да, я сей часъ ду, но не туда, а къ Судь Инглевуду. Гд живетъ онъ?
— Мили три отсюда, тамъ позади этаго поля, вы можете видть башенку замка.
— Въ нсколько минутъ доду туда, сказалъ я, пришпоривъ лошадь.
— А я буду показывать дорогу, сказала Миссъ Вернонъ, слдуя за мною.
— Что вы, Миссъ Вернонъ? прилично ли…. простите чистосердечно друга прилично ли вамъ хать со мною?
— Понимаю, сказала Миссъ Вернонъ, покраснвъ не много, это очень ясно, но посл минутнаго молчанія она прибавила: — Впрочемъ, это замчаніе сказано изъ дружбы.
— Ахъ, Миссъ Берномъ! и вы можете думать, что я неблагодаренъ вамъ за такое участіе! отвчалъ я съ жаромъ. Не выразимо признателенъ за ваше предложеніе, но не позволю вамъ слдовать совтамъ великодушія. Это слишкомъ гласный случай, это все равно, что придти въ Уголовный Судъ.
— Но хотя бъ и въ Уголовный Судъ, неужели вы думаете, что я не пришла бы туда защитить друга? У васъ нтъ покровителей, вы иностранецъ, а здсь на границахъ Королевства судьи часто произносятъ самовластные приговоры. Дядюшка не хочетъ мшаться въ это дло, Ралейга нтъ дома, а когдабъ и былъ, то еще не извстно, какую бы сторону принялъ, прочіе такъ глупы, что не могутъ помочь вамъ, еслибъ и хотли того.. Словомъ, одна я могу быть полезна, и, безъ дальнихъ разсужденій, ду съ вами. Я не бальная красавица, не боюсь варварскихъ приказныхъ терминовъ и париковъ напудренныхъ.
— Но любезная Миссъ Вернонъ…
— Но любезный Г. Францискъ, будьте сами покойны и оставте меня въ поко, если я что задумаю, то трудно удержать меня.
Мн лестно было видть, что такая прелестная особа брала участіе въ моей судьб, но чувствуя, какимъ насмшкамъ мы подвергнемся оба, когда вмсто адвоката приведу съ собою двушку (въ семнадцать лтъ, и желая спасти отъ язвительныхъ стрлъ злословія, я старался ее отклонить отъ такого намренія. Но она ршительно отвчала, что вс усилія будутъ напрасны, что она изъ фамиліи Верноновъ, изъ такой фамиліи, которая ни за что въ свт не оставишь друга въ несчастій, что мои пышныя фразы могутъ убдишь прелестныхъ, благоразумныхъ, осторожныхъ Лондонскихъ Миссъ, а не упрямую провинціалку, привыкшую исполнятъ свою волю и никого не слушаться, кром своего разсудка.
Говоря такимъ образомъ, мы приближались къ мсту жительства Г. Инглевуда, и Миссъ Вернонъ, чтобъ прекратить мои увщанія, принялась рисовать портреты судьи и его писаря. Инглевудъ былъ, по ея описанію, посдлый Якобитъ, т. е. человкъ, который долго не соглашаясь присягнуть новой династіи, наконецъ по примру всхъ дворянъ Графства покорился необходимости и за то получилъ позволеніе отправлять должность Совстнаго Судьи. Онъ это сдлалъ, какъ она говорила, по просьб сосдственныхъ помщиковъ, которые съ прискорбіемъ смотрли на упадокъ законовъ объ охот, палладіума ихъ наслажденій — упадокъ, единственно происходившій по недостатку человка, который бы поддержалъ ихъ. Судилище Ньюкестельскаго Мера было ближайшее судебное мсто, но какъ Меръ любилъ сть дичину за столомъ, а не преслдовать ее въ лсахъ, то всегда покровительствовалъ браконьерамъ къ ущербу охотниковъ. Вида наконецъ, что кому нибудь изъ нихъ надобно своими выгодами пожертвовать общему благу, дворяне Нортумберландскаго Графства прибгнули къ Инглевуду, ибо онъ по своему кроткому, уступчивому и безпечному характеру твердо и несомннно вровалъ во всякой символъ политики, на что всякой изъ нихъ готовъ былъ согласиться. Убдивши Инглевуда носить имя Судьи, нужно было найти человка, который взялся бы исправлять его должность, они сдлали только остовъ Судьи: требовалось дать ему душу, чтобы она управляла всми движеніями его. Одинъ хитрый Ньюкестельскій стряпчій, по имени Жобсон, казался способнымъ дйствовать машиной. Этотъ Жобсонъ, который, скажемъ для разнообразія метафоръ — нашелъ, что всего выгодне торговать правосудіемъ подъ вывскою добраго Г. Инглевуда и котораго доходды зависли отъ количества входящихъ длъ, изо всхъ силъ очищаетъ карманы бдныхъ просителей и съ такою ревностью заваливаетъ судъ тяжбами, что честный Судья не знаетъ куда дваться. И теперь, на десять миль въ окружности, ни одна разнощица яблокъ не сочтется съ торговкою плодовъ безъ особеннаго суда, который Инглевудъ по невол производитъ, будучи понуждаемъ къ тому своимъ хитрымъ писаремъ Г-мъ Іосифомъ Жобеономъ. Всего забавне, когда судебное дло, каково на примръ ваше, иметъ политическое отношеніе. Г. Іослоръ Жобсонъ (безъ сомннія у него есть свои причины) пламенный послдователь Протестантской религіи и ревностный защитникъ новой династіи, съ другой стороны Судья, по какому-то инстинкту сохраняя нкоторую привязанность ко мнніямъ, къ коимъ былъ привязанъ въ то время, когда еще не отступалъ отъ своихъ правилъ изъ патріотическихъ видовъ: привесть въ исполненіе законы противъ своевольныхъ истребителей куропатокъ и зайцевъ, не знаетъ что длать, когда ревность писца завлечетъ его въ дла, напоминающія ему о прежней религіи, и Жобсонъ, вмсто нужнаго содйствія со стороны судьи, находитъ себ сильное противодйствіе въ безпечности и лности Инглевуда. Не льзя сказать, что онъ со всмъ лишенъ душевныхъ силъ, напротивъ для человка, который для того единственно живетъ, чтобъ сть и пить, онъ довольно бодръ и веселъ, но этимъ-то и забавно его мнимое безстрастіе. Въ такихъ случаяхъ Жобсонъ похожъ на старую, одышливую лошадь, когда она везетъ тяжелую телгу, подобно ей, онъ задыхается, выбивается изъ силъ, чтобъ подвигнуть Инглевуда, но тяжесть телги противится усиліямъ усталаго животнаго и оно не въ состояніи поворотить ее. Всего же досадне для бдной клячи, что эта машина, которую такъ трудно привести въ движеніе, иногда катится сама собою, не смотря на ляганье несчастнаго коня, когда нужно услужить кому нибудь изъ старыхъ приятелей судьи. Тогда Жобсонъ бсится, что еслибъ не любовь къ Г. Инглевуду и его семейству, то онъ давно бы донесъ на него въ Департаментъ внутреннихъ длъ при Государственномъ Совт.
Миссъ Вернонъ кончила свое странное описаніе, когда мы подъхали къ дому Г. Инглевуда, старинному и готическому зданію, котораго наружность имла въ себ что-то почтенное.

ГЛАВА ОСЬМАЯ.

‘Божусь теб, говорилъ Докторъ, твоя кухня издаетъ обворожительный запахъ, подходя къ ней я думаю, что живу въ дом знатнаго барина.’

Ботлеръ.

На двор намъ попался слуга въ ливре Сиръ-Гильдебранда, оставя у него своихъ лошадей, мы вошли въ домъ. Я чрезвычайно удивился, а моя спутница и того боле, встртивъ на крыльц Ралейга Осбалдистона, который съ своей стороны не мене изумился, увидя насъ.
— Вы, Ралейгъ, врно слышали о дл Франциска Осбалдистона, и пришли поговорить объ немъ съ Инглевудомъ? сказала Миссъ Вернонъ, не давая ему времени сдлать вопросъ.
— Да, сказалъ Ралейгъ съ обыкновеннымъ хладнокровіемъ, оно заставило меня придти сюда. Я употребилъ вс усилія, прибавилъ онъ поклонясь мн, оказать братцу вс услуги, какія отъ меня зависли, и мн неприятно встртиться съ нимъ въ такомъ мст.
— Какъ родственникъ и другъ, Г-нъ Осбалдистонъ, вы должны радоваться, увидя меня здсь въ такое время, когда пятно, нанесенное моей чести, требуетъ моего присутствія.
— Это правда, но, какъ говоритъ батюшка, удаливъ васъ на минуту въ Шотландію, пока дло замнется….
Я отвчалъ, что вовсе не нужно такихъ мръ и что не только не желаю замять дла, но самъ пришелъ обнаружить гнусную клевету и непремнно хочу открыть ея виновника.
— Г. Францискъ невиненъ, Ралейгъ, онъ желаетъ оправдаться, а я пришла его защитить’
— Вы, прелестная сестрица? Мн кажется, что скоре я могу быть Адвокатомъ Г. Франциска, если и не такъ краснорчивымъ, то столь же ревностнымъ и боле приличнымъ.
— Все такъ, да одна голова хороша, а дв лучше, вы сами знаете.
— А особливо такая, какъ ваша, прелестная Діана, отвчалъ Ралейгъ подойдя къ ней и взявъ ея руку съ нжнымъ, дружескимъ видомъ, отъ чего онъ показался мн въ тысячу разъ безобразне, нежели каковымъ произвела его природа. Миссъ Вернонъ отвела его въ сторону и начала разговаривать въ полголоса: казалось, она чего-то просила, на что онъ не хотлъ или не могъ согласишься. Я никогда не видалъ такой разительной противоположности въ выраженіи двухъ лицъ: въ чертахъ Миссъ Вернонъ изображался гнвъ, глаза ея блистали, краска покрывала лице, она ломала руки и, топая ногою, съ презрніемъ и гнвомъ слушала отговорки, которыя представлялъ ей Ралейгъ, судя по его смиренному виду и притворно-почтительной улыбк. Наконецъ она отошла, сказавъ повелительнымъ голосомъ:
— Я хочу, непремнно хочу этаго.
— О! это не возможно, никакъ не возможно! Поврите ли, Осбалдистонъ? сказалъ онъ, обращаясь ко мн.
— Не съ ума ли вы сошли? вскричала она, прерывая его.
— Поврите ли? повторилъ Ралейгъ не слушая, Миссъ Вернонъ утверждаетъ, что не только извстна мн ваша невинность, въ которой точно никто боле меня не убжденъ, но что я долженъ знать настоящихъ виновниковъ насилія, сдланнаго Моррису. Ну сообразно ли это съ разсудкомъ?
— Не Г-ну Осбалдистону должно говорить объ этомъ, Ралейгъ, сказала Миссъ Вернонъ: онъ не знаетъ всхъ способовъ, какіе вы имете, чтобъ сдлать розысканія.
— Ей Богу, вы мн боле приписываете чести, нежели я стою.
— Справедливости, Ралейгъ, одной справедливости я требую.
— Вы поступаете, Діана, какъ тиранъ, отвчалъ онъ со вздохомъ, и какъ тиранъ самовластный: желзнымъ скипетромъ вы управляете своимъ народомъ, но надобно исполнить ваше желаніе. По’ крайней мр не оставайтесь здсь, вы знаете, что вамъ не должно быть въ этомъ мст. Воротитесь со мною.
Тутъ, оставя Діану въ нершимости и обратясь ко мн, онъ сказалъ дружескимъ голосомъ: — Будьте уврены, Г. Осбалдистонъ, что я принимаю живйшее участіе въ вашей судьб и оставляю васъ на минуту, чтобъ свободне дйствовали.. Но употребите ваше вліяніе надъ сестрою и уговорите ее возвратишься домой: присутствіе Діаны не принесетъ вамъ никакой пользы, но можетъ повредить ея чести.
— Я то же самое думаю, и просилъ Миссъ Вернонъ ворошиться назадъ, но мои просьбы не имли успха.
— Я все обдумала, сказала Миссъ Вернонъ посл минутнаго молчанія, и не уду отсюда, не освободивъ васъ изъ кохтей Филистимлянъ. Ралейгъ иметъ свои причины говоришь такимъ образомъ, но мы знаемъ другъ друга.. Нтъ, Ралейгъ, я не уду отсюда…. и. знаю, прибавила, она громкимъ голосомъ, что, оставшись здсь, заставлю васъ поторопиться.
— Ну такъ оставайтесь же, непреклонная, сказалъ Ралейгъ, вы знаете свою власть надо мною. При сихъ словахъ онъ вышелъ, слъ на лошадь и ускакалъ.
— Слава Богу! онъ ухалъ, сказала Діана. Теперь пойдемъ къ Судь.
— Не лучше ли позвать человка?
— Нтъ, нтъ, я знаю дорогу: на него должно нападать въ расплохъ, идите за мной.
Она взяла меня за руку, взошла на лстницу, миновала коридоръ и вошла въ переднюю, увшенную старыми ландкартами, архитектурными ліанами и родословными деревьями. Большая дверь вела изъ этой комнаты въ столовую залу Г. Инглевуда, гд кто-то распвалъ куплетъ старинной псни голосомъ, котораго звуки совершенно соотвтствовали застольной псни:
‘Кто скажетъ нтъ хорошенькой двчонк,
Того вино да обратится въ ядъ.’
— Ахъ, Боже мой! сказала Миссъ Вернонъ, неужели нашъ Судья отобдалъ? Я не думала, что такъ поздно
Но онъ въ самомъ дл отобдалъ. Въ этотъ день ему захотлось сть раньше обыкновеннаго и онъ цлымъ часомъ ускорилъ свой обдъ, такъ что слъ за столъ въ 12 часовъ, а въ Англіи обыкновенно тогда обдали ровно въ часъ.
— Ну, мы опоздали, сказала Діана, но погодите: мн извстенъ весь домъ и я позову человка, а то вашъ неожиданный приходъ не понравится старому Инглевуду, который не любитъ, чтобъ ему мшали бесдовать съ бутылкой.
Сказала и исчезла, оставя меня въ ч нершимости, идти ли впередъ или воротишься назадъ. Я слышалъ отчасти разговоръ въ сосдней комнат и между прочимъ чьи-то отговорки пть, произносимыя довольно знакомымъ голосомъ.— Не будешь пть? Нтъ, братъ, у меня какъ разъ запоешь! Какъ выпивъ водки цлой кокосовой орхъ, оправленный въ серебро, ты говорить, что не льзя пть, да отъ водки кошка запоетъ. Ну, ну, скоре пой псню, а не то вонъ изъ моего дома…. Каковъ же онъ? пришелъ съ проклятыми доносами и отказывается пть!
— Приговоръ совершенно справедливъ, сказалъ другой голосъ, который по чистымъ, протяжнымъ звуками я почелъ за голосъ писаря,— онъ справедливъ: и истецъ долженъ повиноваться. Законъ говоритъ: canet, и онъ долженъ пть.
— Такъ пускай поетъ, сказалъ Судья, или, клянусь Св. Христофоромъ, я волью ему въ горло кокосовый орхъ соленой воды, въ силу указовъ, изданныхъ или имющихъ издаться на сей случай.
Страхъ напиться соленой воды сдлалъ то, чего не могли произвесть просьбы, и мой прежній спутникъ я — не сомнвался, что это былъ онъ — голосомъ преступника, поющаго послднюю молитву, заплъ слдующую плачевную пснь:
‘Если, господа, узнать
Вы мое хотите горе,
Я вамъ долженъ разсказать
Происшествіе о вор.
Мн знакомъ онъ съ давнихъ лтъ!
Вс ему попасться можемъ!
Отъ него пощады нтъ
Ни прозжимъ, ни прохожимъ.
Онъ безжалостенъ, жестокъ,
Въ сердц ядъ одинъ питаетъ:
Жизнь, иль полный кошелекъ
Пистолетомъ вынуждаетъ!
Не такъ видъ дерзскаго разбойника устрашилъ жалкаго бдняка, котораго несчастіе описывалось въ псни, какъ мое нечаянное появленіе испугало пвца. Наскуча дожидаться, пока слуга доложитъ обо мн, и опасаясь, чтобъ кто нибудь не подумалъ, что я подслушиваю у дверей, я вошелъ въ залу въ ту минуту, какъ мой приятель Моррисъ — ибо итакъ вс его называли — началъ четвертый куплетъ своей печальной баллады. Звучный тонъ псни превратился въ устахъ его въ глухой ропотъ смущенія, когда онъ увидлъ человка, который былъ для него подозрителенъ не мене героя псни, и, смотря на его неподвижные глаза, вытянутыя щеки и разинутый ротъ, можно было подумать, что я держалъ въ рук голову Горгоны.
Отъ усыпительнаго вліянія псни уже закрылись глаза Инглевуда, но едва она прекратилась, какъ онъ проснулся и вдругъ вскочилъ отъ удивленія, видя, что собраніе прибавилось однимъ человкомъ во время его минутнаго забвенія. Писарь, котораго я узналъ по пріемамъ, не мене встревожился, онъ сидлъ противъ Морриса и судорожное содроганіе сего бдняка перешло во вс его члены, хотя и не зналъ тому причины.
Видя, что ни кто не могъ говорить, я прервалъ молчаніе:
— Меня зовутъ Францискомъ Осбалдистономъ, Г-нъ Инглевудъ: я узналъ, что какой-то глупецъ принесъ на меня жалобу и осмлился обвинить меня въ воровств.
— Государь мой, сказалъ сухо Судья, объ такихъ длахъ я не говорю за обдомъ. Для всего есть время, и совстному надобно обдать, какъ и всякому другому.
Дородность Г-на Инглевуда — замчу мимоходомъ — показывала, что онъ не часто забывалъ эту потребность для попеченія объ общемъ благ.
— Извините, Государь мой, что осмливаюсь безпокоить васъ, но честь моего имени страждетъ, а обдъ вашъ, кажется, конченъ….
— О нтъ! Государь мой, ни чуть не оконченъ, возразилъ Судья, пищевареніе человку также необходимо, какъ и пища, и я васъ увряю, что обдъ не будетъ мн въ пользу, если не дадутъ двухъ часовъ отдыха, чтобъ насладиться повиннымъ веселіемъ и опорожнить бутылку.
— Извините меня, ваша честь, сказалъ Г. Жобсонъ, который между тмъ вынулъ перо и чернилицу, но какъ по видимому господину нкогда дожидаться и какъ въ преступленіи у заключается измна ибо вышерченный умыселъ называется contra pacem domini rgis….
— Ну къ чорту съ твоимъ domini rgis, сказалъ разгнванный Судья, надюсь, въ моихъ, словахъ нтъ большаго преступленія, но есть съ чего съ ума сойти, когда преслдуютъ такъ неотступно! Съ вашими записями, слдствіями, запретами и трестами вы не даете мн покою. Но я вамъ объявляю, Г. Жобсонъ, что на этихъ дняхъ пошлю къ чорту и васъ, и присяжныхъ, и весь совстный судъ.
— Ваша честь, возмите въ разсужденіе все достоинство вашего сана. Вы одинъ изъ людей quorum et custos rotularum. Справедливо сказалъ объ этой должности Сиръ Эдуардъ Кокъ, что во всемъ Христіанскомъ мір нтъ ничего подобнаго, если она хорошо исполняется.
— Ну, сказалъ Судья, довольный похвалою важности его сана и потопивъ остатокъ досады въ стакан Испанкаго вии’, однимъ глоткомъ осу шивъ его. Ну, кончимъ поскоре проклятое дло. Подойдите, сударь, а ты, Моррисъ, рыцарь печальнаго образа, скажи тотъ ли это человкъ, котораго ты обвиняешь въ покраж?
— Я, сударь, похватилъ Моррисъ не успвъ собраться съ духомъ, я не обвиняю…. я…. я ни въ чемъ не обвиняю этаго господина.
— Ну, такъ мы уничтожимъ твою просьбу и однимъ дломъ будетъ меньше. Передавайте бутылку, подчивайте Г. Осбалдистона.
Жобсонъ зналъ свои выгоды и не могъ потерпть, чтобъ дло тмъ и кончилось.
— Что вы, Г. Моррисъ? да вотъ вашъ собственноручный доносъ…. и чернилы еще не обсохли, а вы хотите такимъ постыднымъ образомъ отъ него отказаться!
— Да знаю ли я, пробормоталъ мой трусъ, дрожа отъ страха, сколько у него человкъ спрятано въ дом для защиты? О, я много начитался объ этомъ у Жонсона въ жизни разбойниковъ. Да вотъ, смотрите…. две… дверь отворяется.
Она въ самомъ дл отворилась, и Миссъ Вернонъ вошла.
— Ну, почтенный Судья, хорошъ же порядокъ у васъ? ни одного слуги въ дом.
— Ахъ! вскричалъ Судья въ радостномъ восторг, который доказывалъ, что ни емида, ни Комусъ не заставили его забыть должную дань красот, ахъ, прелестная Миссъ Вернонъ! цвтокъ Чевіотской границы! полюбуйся, какъ старый холостякъ правитъ хозяйствомъ. Ты будешь принята у меня, красавица, какъ въ Ма первый цвтокъ.
— Ну, ужъ хорошо устроено хозяйство! ни одной души, чтобъ доложить.
— Ахъ! негодяи, они пользуются моими длами…. Но почему же вамъ было не придти пораньше? Вашъ Ралейгъ обдалъ съ нами, но не успли осушить первой бутылки, а трусъ ужъ обратился въ бгство. Да вы еще не обдали? Я велю вамъ подать чего нибудь получше, понжне, какъ ваше малинькое личико, и это сдлаютъ сей часъ.
— Мн не льзя остаться, Г-нъ Инглевудъ. Я прихала съ братцомъ Францискомъ Осбалдистономъ и мн нужно показать ему дорогу въ замокъ, а не это онъ заблудится въ горахъ.
— Гмъ! такъ вотъ откуда дуетъ втеръ? отвчалъ Судья.
‘Она ему дорогу показала.
Дорожку милую любви!’
— Нтъ, ли и для стараго холостяка какого нибудь гостинца, прелестная роза пустыни?
— Только не нынче, но ежели вы будете добрымъ судьею и окончите скоре дло Франциска, то на будущей недл я приду къ вамъ съ дядюшкой обдать и мы посмемся отъ чистаго сердца.
Я буду ожидать васъ, моя Тейнская жемчужина. Но если вы общаете прихать, то не стану васъ держать. Я совершенно доволенъ показаніемъ Г. Франциска. Тутъ есть какая-то ошибка, но мы объяснимъ ее въ другое время.
— Извините меня, Государь мой сказалъ я, но мн даже не извстно, въ чемъ состоитъ обвиненіе.
— Точно, сударь, сказалъ писарь, котораго приходъ Діаны повергнулъ въ уныніе но найдя себ опору въ человк, отъ коего совсмъ но ожидалъ помощи, онъ опять ободрился, точно такъ, Государь мой, и Дультонъ говоритъ, что буде кто обвиненъ въ уголовномъ преступленіи, тотъ не можетъ быть освобожденъ прежде надлежащаго суда и долженъ напередъ представить поруку или быть посаженъ въ тюрьму, заплатя пищу совстнаго Судьи обычную подать за актъ поручительства и за повелніе арестовать.
Наконецъ Судья, посл усильныхъ просьбъ въ короткихъ словахъ объяснилъ мн все.
Разныя шутки, коими я пугалъ Морриса, произвели живое впечатлніе на умъ его,, вотъ на какомъ основаніи утверждалось обвиненіе, вотъ что терзало его голову и почему въ простой шутк видлъ онъ злой умыселъ. Изъ показанія видно было, что въ тотъ день, какъ мы разстались, два человка замаскированные, на хорошихъ лошадяхъ и вооруженные съ ногъ до головы остановили его въ уединенномъ мст и отняли чемоданъ, его любезнаго товарища въ дорог.
Одинъ изъ нихъ по виду и ухваткамъ показался ему схожимъ со мной и когда они совтовались между собой, онъ слышалъ, какъ одинъ другаго называлъ Осбалдистономъ. Въ показаніи было сказано, что, освдомись о мнніяхъ фамиліи сего имени, онъ, обвинитель, узналъ, что они люди подозрительные, а Пресвитеріанскій священникъ, у коего онъ остановился, объявилъ, что вс члены сей фамиліи со временъ Вильгельма завоевателя были ревностные Якобиты и Паписты.
Въ слдствіе сихъ убдительныхъ причинъ, онъ обвинялъ меня, какъ участника въ сдланномъ ему насиліи, прибавляя, что онъ посланъ былъ Правительствомъ, что имлъ при себ важныя бумаги и значительную сумму денегъ, большею частію банковыми билетами, которые ему велно было раздать разнымъ Чиновникамъ, пользующимся довренностію Шотландскаго Правительства.
Выслушавъ такое странное обвиненіе, я отвчалъ, что обстоятельства, на коихъ оно утверждалось, никому не даютъ права лишать меня свободы. Я принужденъ былъ признаться, что не много забавлялся робостью Г. Морриса, но если онъ иметъ хоть искру здраваго разсудка, то эта шутка должна быть для него не поводомъ къ страху, а причиной безопасности. Я прибавилъ, что не видалъ его съ тхъ поръ, какъ съ нимъ разстался, и что ежели точно съ нимъ случилось такое несчастіе, то я не принималъ никакого участія въ поступк, недостойномъ ни моего характера, ни той степени, на какой стою въ обществ, что если одинъ изъ разбойниковъ и назывался Осбалдистономъ, если это имя и произнесли они въ продолженіе разговора, то такое обстоятельство не стоитъ никакого вниманія. Что касается да моихъ мнній, то я готовъ доказать предъ Судьею, писаремъ и самымъ свидтелемъ, что я одной религіи съ Пресвитеріанскимъ священникомъ, и какъ врный подданный, былъ воспитанъ въ правилахъ новаго правленія и потому прибгаю къ покровительству законовъ, доставленному мн симъ великимъ событіемъ.
Судья качался на стул, открылъ табакерку и казался въ большомъ затрудненіи, между тмъ опытный Стряпчій Жобсонъ со всею бглостію людей его званія прочелъ уставъ, изданный въ 54 году царствованія Эдуарда III, въ силу котораго совстные судьи имли право останавливать подозрительныхъ людей и заключать ихъ въ тюрьму. Негодяй мои же показанія обратилъ противъ меня, говоря, что если я принималъ, по собственному сознанію, видъ злодя или разбойника, то самъ навлекъ на себя подозрніе, и поелику облекалъ свои поступки въ одежду преступленія, то и подвергаюсь обвиненію.
Съ досадою и презрніемъ опровергалъ я глупое вранье и ложные доводы писаря, и заключилъ, что если имъ не довольно моего честнаго слова, то я готовъ представить поруку, и Судья не можетъ отвергнуть моего требованія, не принявъ на себя большой отвтственности.
— Извините, Государь мой, извините, сказалъ жадный писарь, въ глазомъ случа не позволяется обвиненному представлять порукъ, ибо у указъ, изданный въ третій годъ царствованія Эдуарда III-го, утвердительно говоритъ, что…
Жобсонъ готовился осыпать насъ судейскими ссылками, какъ вдругъ вошелъ слуга и подалъ ему письмо. Едва онъ прочелъ оное, какъ вдругъ вскричалъ голосомъ человка, обремененнаго длами:
— Господи, Боже мой! не дадутъ на минуту покоя! Въ одно время поспвай везд … Нтъ, ей Богу, не возможно … Какъ бы мн хотлось найти безкорыстнаго человка, который взялся бы помогать мн въ отправленіи должности.
— Сохрани Боже сказалъ Судья сквозь зубы, и одного довольно.
— Въ этомъ письм извщаютъ меня объ одномъ важномъ дл…
— Ну, еще дло! воскликнулъ испуганный Судья.

!!!!!!!!!Пропуск 315-318

отъ всякаго примиренія и упрекалъ Судью, что онъ меня обижаетъ, подозрвая виновнымъ въ преступленіи, въ которомъ я нарочно пришелъ оправдаться. Судья не зналъ что отвчать, какъ вдругъ явился слуга и объявилъ, что какой-то человкъ желаетъ говорить съ его честно, а въ слдъ за нимъ безъ церемоній вошелъ и незнакомецъ, объ коемъ онъ докладывалъ.

Конецъ первой Части.

Скотт Вальтер
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Лунный камень, Коллинз Уилки, Год: 1868
  2. Фальшивомонетчик, Уоллес Эдгар, Год: 1927
  3. По туманным следам, Шаветт Эжен, Год: 1878
  4. Айвено, Скотт Вальтер, Год: 1819
  5. Айвенго, Скотт Вальтер, Год: 1819
  6. Южная звезда, Верн Жюль, Год: 1884
  7. Кенильворт, Скотт Вальтер, Год: 1821
  8. Север против Юга, Верн Жюль, Год: 1887
Электронная библиотека