И. Аничкова.
РИНГИЛЬДА
ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ ТРИНАДЦАТАГО СТОЛТІЯ.
РИНГИЛЬДА
ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ ТРИНАДЦАТАГО СТОЛТІЯ.
C.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія M. Меркушева, Невскій пр., No 8.
1900.
——
——
——
——
——
Рингильда, Аничкова Идалия Мечиславовна, Год: 1896
Время на прочтение: 94 минут(ы)
Въ тринадцатомъ столтіи въ Голштиніи, въ трехъ мафіяхъ отъ деревни Борнговедъ, возвышался женскій монастырь, построенный въ готическомъ стил.
Игуменьей этого монастыря недавно была назначена и посвящена въ этотъ духовный санъ герцогиня фонъ-Люнебургъ, племянница датскаго короля Вольдемара II-го.
Герцогиня была молодая тридцати-двухлтняя красавица.
Въ продолженіи трехъ лтъ до поступленія въ монастырь, она была фрейлиною супруги короля Вольдемара II-го, королевы Дагмары, и посл ея смерти сдлалась настоятельницей монастыря.
Живая умная двушка вскор понравилась всмъ монахинямъ. Гордая и повелительная женщина съумла подчинить себ весь монастырь. Ея красота, знатное происхожденіе, образованіе импонировало скромнымъ монахинямъ. Это была женщина съ желзною волею. Она любила только тхъ монахинь, которыя ей вполн подчинялись. Она не терпла возраженій. Если кто-либо сталъ на ея пути, то она-бы не задумалась удалить его, обезоружить, стереть съ лица земли. И съ средства казались для нея годными. Она держалсь девиза — цль оправдываетъ средства. Весь этотъ характеръ предъугадывали монахини и потому трепетали передъ ней.
Въ день ея посвщенія, на большую площадь передъ ратгаузомъ собралась вся знать, духовенство, рыцарство, совтъ и граждане.
Молодая красавица явилась въ золотомъ парчевомъ плать и вступила на высокую, приготовленную для этого празднества эстраду. Герцоги, рыцари, архіепископъ Андреасъ съ духовенствомъ помстились на эстрад противъ нея. Бургомистръ выступилъ передъ собравшимися на торжество гостями и началъ читать врноподданическую клятву. Посл присяги вс подошли по старшинству званія, къ новой настоятельниц монастыря и принесли поздравленія съ принятіемъ священнаго сана. Въ числ другихъ подошелъ къ ней ея братъ, герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ, и, предложивъ сестр руку, повелъ ее въ ратгаузъ, гд для прізжихъ гостей былъ сервированъ роскошный обдъ.
Когда братъ и сестра направлялись къ ратгаузу, пронеслась волна одобренія. Вс восхищались прекрасною величественною парою. Герцогиня гордо шла впередъ, никого, казалось, не замчая. Среди гостей, идя съ ними рядомъ и оживленно разговаривая съ архіепископомъ, выдлялся воинъ мужественной и величественной осанки, закованный въ брон. Поверхъ красной шелковой рубашки, на немъ была надта кольчуга изъ миланской стали.
Свой шлемъ онъ снялъ съ головы и несъ его въ рук. Его прекрасные, длинные, вьющіеся волосы разсыпались по плечамъ. Глаза его выражали доброту, мужество и отвагу.
— Кто этотъ рыцарь? спросила герцогиня своего брата.— Я его вижу въ первый разъ.
— Это мой близкій другъ, отвтилъ онъ ей.— Мы съ нимъ недавно сражались противъ жителей острова Эзеля. Никто изъ нашихъ воиновъ не можетъ съ нимъ сравниться въ храбрости. Король теперь ничего не предпринимаетъ безъ его совта.
— Почему его здсь никто не знаетъ? снова спросила герцогиня.
— Онъ выходецъ изъ Вестфаліи и живетъ въ Эстляндіи.
— Скажи, какъ его фамилія?
— Я теб ея не скажу, смясь сказалъ герцогъ.— Если онъ тебя интересуетъ, то сама узнай, кто онъ такой.
— Представь мн его въ ратгауз передъ обдомъ, продолжала герцогиня.— Я хочу сидть за столомъ рядомъ съ нимъ и попрошу его быть покровителемъ нашего монастыря.
— Онъ живетъ слишкомъ далеко, потому и не можетъ быть вашимъ покровителемъ. При томъ-же, на дняхъ мы подемъ съ своими войсками на совтъ къ королю. Нашъ врагъ, графъ Генрихъ Шверинскій, не даетъ намъ покоя, и въ скоромъ времени предвидится съ нимъ ожесточенная схватка.
За обдомъ, герцогиня фонъ-Люнебургъ сидла рядомъ съ рыцаремъ. Онъ много говорилъ съ ней, разсказывая ей о крестовыхъ походахъ, въ которыхъ участвовалъ.
Онъ видимо былъ плненъ красотою герцогини. Она съ восхищеніемъ смотрла на любимца короля, рыцаря героя. Тсная дружба связывала его съ ея братомъ. Она видла, что произвела сильное впечатлніе на рыцаря и она себ сказала: ‘Этотъ человкъ будетъ моимъ мужемъ. Я его никому не уступлю’.
Посл торжества, прощаясь съ гостями, она взяла клятву съ рыцаря, что онъ прідетъ въ монастырь, посл сраженія съ графомъ Генрихомъ Шверинскимъ, и рыцарь dominus Эйлардъ общалъ ей это. Герцогиня отпустила гостей по домамъ и сіяющая возвратилась во внутренніе покои своего монастыря.
На другой день посл посвященія герцогини, по лснымъ дебрямъ, вблизи деревни Борнговедъ, шелъ монахъ. На спин у него была котомка съ хлбомъ, въ рук онъ держалъ костыль и, опираясь на него, монахъ часто останавливался и вытиралъ потъ съ лица. Рядомъ съ нимъ шла красивая двочка лтъ двнадцати. Ея блокурые, длинно отпущенные волосы падали ей на плечи, и свжее лицо ея зардлось отъ палящихъ лучей солнца.
— Жарко сегодня, дитя? спросилъ монахъ ребенка.
— Да, жарко, отвтила ему Рингильда,— и идти не весело, страшно какъ-то, жаль дома и Эльзы!
Монахъ промолчалъ, потомъ взглянулъ на двочку и промолвилъ:
— Видишь, какъ разгорлась, да и солнце палитъ сильно. Сядемъ, переждемъ немного здсь и кстати перехватимъ что-нибудь, а я омою себ голову и руки свжею водою. Сядемъ здсь, подъ тнью дерева, на берегу оврага.
Монахъ остановился, снялъ свою шапку съ головы, доложилъ палку, на землю и сталъ умываться, а двочка присла на колни, взяла цвточекъ въ ротъ и задумчиво стала грызть его зубами. Монахъ обернулся и спросилъ ее.
— О чемъ ты задумалась, Рингильда?
— Я вспомнила о дом нашемъ. Какъ радостно гуляла я въ лсу въ прошлое воскресенье. Тамъ въ деревн Борнговедъ осталась старая Эльза и вс мои дорогіе друзья!
— Какіе друзья? спросилъ ее монахъ.— Вдь вы съ сестрой Эльзою жили въ полномъ одиночеств!
— Въ лсу у меня было много друзей, отецъ.
— Ты мн о нихъ никогда ничего не говорила, Рингильда.
— Ахъ, Хрисанфъ, ты бы сталъ смяться надо мною!
— Нисколько, ты ошибаешься, дитя.
— Съ тобою только я могу вспоминать о прошломъ счастливомъ времени моего дтства, поэтому я разскажу теб, что я длала въ лсу.
Ребенокъ услся на траву и, хлебнувъ нсколько глотковъ молока изъ глиняной кружки, продолжалъ:
— По воскресеньямъ Эльза позволяла мн ходить въ лсъ. Тамъ было весело и привольно. Тамъ я собирала снопы полевыхъ цвтовъ и клала ихъ къ ногамъ статуи Божіей Матери, которая стояла въ чащ лса. Когда я уставала бгать, я ложилась на спину, на влажный мохъ и, глядя на небо, мечтала, что ношусь въ голубомъ воздух, что маленькіе эльфы тоже летаютъ надъ моей головой и машутъ своими большими блыми крыльями.
Воздухъ какъ будто отъ этого длался свже и свже. Я засыпала и мн, слышался ихъ голосъ: ‘Рингильда,— говорили они мн,— иди къ намъ, у насъ тутъ лучше, чмъ у васъ на земл. У насъ никто не умираетъ! Когда по вечерамъ свтятся на неб яркія звзды и одна изъ нихъ падетъ на землю, то паденіе ея возвщаетъ людямъ, что одинъ изъ нихъ покинулъ міръ’.
Я была еще совсмъ маленькой двочкой, Эльза разсказывала мн, что эльфы живутъ вблизи старыхъ деревьевъ, что они носятъ зеленыя воздушныя одянія, какъ листья, и что не вс люди ихъ видятъ. Лтомъ эти маленькіе духи живутъ подъ землей и выходятъ на поверхность ея только въ лунныя ночи, тогда они летаютъ около насъ и вятъ на насъ прохладный воздухъ тихой лтней ночи.
У нихъ есть своя королева, у которой много власти. Люди, которыхъ она не любитъ, погибаютъ отъ отчаянія, жизнь ихъ не весела. Эти люди никогда не видятъ эльфовъ. Въ день Всхъ Святыхъ эльфы покидаютъ свои земныя жилища и улетаютъ въ далекія страны, гд солнце свтитъ ярко, и гд имъ тепло и привольно.
Я имъ отвчала: ‘Маленькіе эльфы, я еще земли не знаю, хочу еще пожить и видть все прекрасное на земл, хочу видть своего брата рыцаремъ, и здить къ нему въ гости въ рыцарскій замокъ’. Потомъ мн снилось, что эльфы исчезали и что въ втвяхъ стараго дуба рыцарь сидитъ на кон въ шлем и латахъ, что его сынъ везетъ ему навстрчу свою невсту. И одинъ и другой окружены ратью. Все это ясно видно въ качающихся втвяхъ деревьевъ, а вдали на песчаной горк стоитъ хрустальный гробъ Зигфрида, окруженный сосновыми деревьями. Не правда-ли тамъ было хорошо? спросилъ ребенокъ.
— Да, конечно, отвтилъ, смясь, отецъ Хрисанфъ.
— Какъ-бы мн хотлось когда-нибудь видть рыцарскій замокъ и жить въ немъ, мечтала Рингильда.— Разскажи мн отецъ, что длаетъ тамъ мой Альбертъ?
Отецъ Хрисанфъ улыбнулся и, желая разсять грустныя мысли ребенка, принялся занимать его разсказомъ.
— Когда твоя мать умерла, я помстилъ тебя у своей сестры Эльзы, а брата твоего свезъ въ замокъ. Рыцарь, хозяинъ этого замка, замнилъ ему отца. Твой братъ живетъ въ этомъ замк съ семилтняго возраста. Его учили тамъ чтенію, письму, языкамъ латинскому и другимъ. Теперь Альберту шестнадцать лтъ. Его обучаютъ верховой зд, плаванью, стрльб изъ лука и военнымъ упражненіямъ съ мечомъ, щитомъ и пикой. Онъ также изучаетъ искусство благородной охоты съ гончими собаками, участвуетъ въ турнирахъ и, въ случа войны, долженъ слдовать за своимъ рыцаремъ. Если на войн онъ окажется вренъ своей служб, то его посвятятъ въ санъ рыцаря.
— А какъ посвящаютъ въ рыцари? спросила Рингильда.
— Это большая церемонія, отвчалъ отецъ Хрисанфъ.— Сперва совершается краткое богослуженіе, во время котораго священникъ освящаетъ мечъ у алтаря, юноша приноситъ присягу, что онъ будетъ вренъ законамъ рыцарскаго званія, будетъ служить Богу и церкви, будетъ послушнымъ подчиненнымъ своего господина, уважительнымъ съ благородными женщинами, опорою вдовъ и сиротъ и справедливымъ во всхъ своихъ дйствіяхъ. Посл этой присяги юноша становится на колни съ опущенною головою передъ своимъ господиномъ, который ударяетъ его по ше мечемъ въ память усвоенныхъ имъ правилъ чести, мужества и отваги. Тогда знатнйшій изъ князей края опоясываетъ вновь посвящаемаго мечемъ. Это-то и есть главный знакъ посвященія въ рыцарское званіе. Празднество оканчивается турниромъ, въ которомъ новопосвященный долженъ показать свою ловкость и отвагу.
— Счастливый Альбертъ! сказала Рингильда.— А монастырь, въ который ты меня ведешь, похожъ на рыцарскій замокъ?
— Монастырь также замокъ, но не рыцарскій. Тамъ обучаютъ дтей молитвамъ, пнію, музык и изящнымъ работамъ.
— Ты мн говорилъ, что игуменья монастыря герцогиня?
— Да, Рингильда, она племянница нашего короля, тамъ ты увидишь весь дворъ, архіепископа, герцоговъ, рыцарей и герцогинь, которые часто навщаютъ игуменью.
— Неужели, сказала двочка,— я увижу этихъ герцогинь, которымъ Эльза и я вышивала такія богатыя платья.
Отдохнувъ два часа подъ тнью втвистой липы, монахъ и ребенокъ снова отправились въ путь. Солнце садилось за лсъ и воздухъ сталъ свже.. Вскор показалась башня монастырской церкви съ ея высокой остроконечной крышей. Видъ этой каменной глыбы не особенно хорошо подйствовалъ на ребенка.
‘Крпкія стны, думала двочка,— отсюда не убжишь!’
— Присядемъ еще немного на травку, просила монаха Рингильда.— Дай отдохнуть! Платьице мое смялось, и рубашка уже не такъ свжа. Какъ же я буду представляться герцогин?
— Какъ, только мы прійдемъ въ монастырь, я тебя сведу къ канонисс Кунигунд. Тамъ теб принесутъ монастырское платье, а это я снесу домой и отдамъ Эльз.
— Я боюсь герцогини! сказала Рингильда.
— Она очень добрая и образованная женщина. ‘Ея не надо бояться.
— А если я буду очень скучать по теб и Эльз, ты меня возьмешь домой? спросилъ ребенокъ.
— Конечно, отвтилъ ей отецъ Хрисанфъ.
— Ну, такъ пойдемъ, если идти надо, сказала Рингильда и гораздо бодре стала идти рядомъ, съ отцомъ Хрисанфомъ.
Приближаясь къ монастырю, монахъ, въ свою очередь, испытывалъ душевное волненіе и не могъ выговорить ни слова. Ему жаль было разстаться съ двушкой.
— Я общалъ ея матери, что она будетъ образованною, и теперь долженъ исполнить ея волю, плохо утшалъ себя отецъ Хрисанфъ.
Монастырь, въ который отецъ Хрисанфъ привелъ Рингильду, казался скоре маленькимъ дворомъ, находящимся въ постоянномъ сообщеніи съ дворомъ короля, а равно съ Германіею и Римомъ. Вс вельможи, возвратившіеся изъ далекихъ странъ, навщали герцогиню. Дти, находящіяся въ монастыр, постоянно слышали разсказы о тхъ геройскихъ подвигахъ, которые рыцари совершали во время крестовыхъ походовъ, и въ ихъ воображеніи носились образы этихъ героевъ, которыхъ вс уважали за храбрость и отвагу. Временно находившіяся въ монастыр дочери сановниковъ и герцогини королевской крови собирались по вечерамъ на паперти церкви, которая выходила въ садъ, и разсказывали другъ другу героическія германскія саги. Рингильда незамтно пробиралась къ нимъ и, прислонившись къ колонн, жадно слушала ихъ разсказы.
Каждый день по утрамъ монахини обучали дтей чтенію и письму латинскими буквами, по азбук, введенной въ Даніи королемъ Вольдемаромъ II (runenalphabet)
По вечерамъ монахини читали имъ разсказы о святыхъ отцахъ, дянія апостоловъ, легенды о святыхъ, изъ нихъ самыми поэтичными были легенда о святомъ Себастіан и сочиненія скальда Эйнара Скуласона. Данія отличалась своими медицинскими знаніями, и въ то время женщины должны были имть понятіе о врачебной наук (он ухаживали за больными и ранеными) и собирать въ лсахъ врачебныя травы.
Двушки, воспитывавшіяся въ монастыр, обучались рукодліямъ, изготовляли изящныя одежды для двора и вышивали знамена для войскъ и церковные орнаменты. Рингильда, привыкшая къ этимъ работамъ съ дтства, стала вскор одною изъ самыхъ лучшихъ золотошвеекъ. Самолюбивая двушка рдко рзвилась въ обществ, своихъ подругъ, да и вообще воспитанницъ рдко выпускали на свжій воздухъ. Имъ позволялось гулять въ саду, окруженномъ высокою каменною стною. Рингильда, вспоминая привольную жизнь въ деревн, гд глазамъ ея представлялся обширный небесный сводъ, на которомъ ночью горли миріады ясныхъ огней, не могла примириться съ каменною стною, окружавшею маленькое пространство монастырскаго сада.
Такъ прошло пять лтъ и изъ ребенка образовалась красивая семнадцатилтняя двушка,— съ прежнимъ дтскимъ выраженіемъ лица, только станъ ея вполн развился. Она была выше средняго роста и стройна, какъ пальма. Въ это время пріхалъ въ монастырь герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ и, замтивъ молодую двушку, спросилъ сестру, кто она такая.
— Это сирота, деревенская двушка. Не стоитъ обращать на нее вниманія! сказала герцогиня.
— Неужели! воскликнулъ герцогъ,— а я принялъ ее за аристократку. Я думаю, эта двушка очень развита и образована. По выраженію ея лица видно, что она живетъ какимъ-то духовнымъ міромъ. Кто бы она ни была, но она самая интересная изъ всхъ твоихъ воспитанницъ.
— Я ее хорошо знаю: это самая обыкновенная деревенская двушка, которая скучаетъ у насъ по своимъ нивамъ и лсамъ. Одно, что въ ней есть хорошаго, это — ея золотыя руки. Она самая лучшая моя золотошвейка.
— Кстати, сестра, вспомнилъ герцогъ.— Я пріхалъ тебя просить приготовить знамя для самаго храбраго изъ нашихъ рыцарей. Ты вдь знаешь, что мы готовимся къ сраженію.
— Когда теб нужно приготовить знамя? спросила его герцогиня.
— Я думаю, мы выступимъ въ походъ въ іюл мсяц.
— О! тогда у насъ еще много времени, и я общаю теб сготовить его и ручаюсь въ томъ, что оно будетъ изящно и красиво.
Лицо герцогини покрылось блдно-розовою краскою. Она предугадывала, кому предназначалось это знамя, именно, для того самаго воина, котораго она видла въ ратгауз, въ день принесенія королю присяги на врность, и съ тхъ поръ не могла забыть.
— Кто же можетъ быть мужественне и отважне его, кто же боле, чмъ онъ, достоинъ этого знамени? думала она.— Съ нимъ ни въ красот, ни въ благородств, ни въ храбрости не можетъ никто сравниться!
Какъ только герцогъ ухалъ вечеромъ домой, настоятельница заперлась въ своей кель и долго ходила взадъ и впередъ по комнат. На другой день она посл обдни позвала къ себ Рингильду и велла ей распустить свои волосы. Подойдя къ молодой двушк, она принялась сама расчесывать ихъ гребенкой и, любуясь ими, сказала: ‘Рингильда, мой братъ заказалъ намъ знамя для самаго храбраго изъ воиновъ короля и мы будетъ имть счастье увнчать нашимъ подаркомъ побдителя. Надюсь, мы сдлаемъ все возможное, чтобы содйствовать слав нашего монастыря!
— Что же я должна сдлать для этого? смутясь спросила Рингильда.
— Теб надо остричь свои блокурые волосы и вышить ими цлую картину святаго Георгія Побдоносца, поражающаго дракона.— И, взявъ одну прядь волосъ въ руку, добавила: изъ твоихъ волосъ войдутъ такія тонкія чудныя нитки!
— Когда я должна это сдлать?— спросила Рингильда.
— Завтра. Твои волосы выростутъ скоро и будутъ ровне и красиве прежнихъ, а знамя выйдетъ необыкновенно изящно! Вся слава выпадетъ на твою долю. Я тебя представлю королю, какъ самую лучшую свою художницу.
— Нтъ я не могу пожертвовать своими волосами, простите меня герцогиня, возразила Рингильда въ испуг.
— Разв ты смешь мн отвчать и ослушаться!
— Не браните меня герцогиня, отвтила ей Рингильда,— я скажу вамъ всю правду. Въ моей родной стран преданіе гласитъ, что двушка изъ деревни Борнговедъ съ блокурыми волосами по имени Рингильда должна спасти народъ свой. Если же она лишится своихъ волосъ, то она умретъ. Ворожея сказала мн, что эта двушка я…
Герцогиня гнвно смотрла въ глаза Рингильды. Она жалла, что не могла ее уничтожить въ эту минуту.
— Какая дерзость,— сказала герцогиня тяжело дыша и трудно владя собой.— Какъ ты высоко мнишь о себ, вдь ты еще ребенокъ, ничто, бдная двушка, которую я пріютила въ своемъ монастыр изъ жалости и состраданія. Какое самомнніе. Мы даже не знаемъ, чья ты родомъ? Я тебя приняла въ свой монастырь въ угоду отцу Хрисанфу, котораго я уважаю, и вотъ чмъ ты мн отплатила. Видно, что не научилась ты смиренію въ нашемъ монастыр. Иди спать, теперь уже поздно. Завтра мы переговоримъ съ тобою серьезно объ этомъ дл. Кто не хочетъ смириться, тому прійдется страдать, сказала герцогиня.— Завтра посл обдни я снова позову тебя къ себ.
Съ этими словами гордая настоятельница повернула спину Рингильд и медленнымъ шагомъ пошла въ свои покои.
Рингильда, посл исчезновенія герцогини, долго еще стояла въ корридор, ведущемъ въ кельи монахинь. Она тряслась всмъ тломъ и нсколько разъ молясь, спрашивала себя: ‘Что длать?’
‘Бжать!’ отвтилъ ей внутренній голосъ, бжать безъ оглядки. ‘Дай Богъ, чтобы это мн удалось. Матерь Божія спаси меня, помоги мн’, шептала двушка-ребенокъ. Съ этимъ намреніемъ она ускорила шагъ и направилась въ свою келью.
Монастырь находился въ трехъ миляхъ отъ деревни Борнговедъ, въ которомъ родилась Рингильда. Она хорошо знала туда дорогу. Какъ только монахини улеглись спать, Рингильда вышла изъ своей кельи. Луна сіяла своимъ зеленоватымъ свтомъ черезъ желзныя ршетки оконъ на каменный полъ длиннаго большаго корридора, ведущаго въ церковь. Это были большія окна въ готическомъ стил, черезъ нихъ освщался длинный каменный лабиринтъ, по которому пробиралась Рингильда къ церкви. ‘А вдругъ поймаютъ меня!’, думала молодая двушка. ‘Тогда Кунигунда поставитъ меня на колни въ церкви на цлую ночь, а завтра наврное обржутъ мои волосы и оставятъ меня здсь на годъ, если не больше’. Съ замираніемъ сердца продолжала она свой путь. Каменныя статуи, изображенія святыхъ, стоявшія въ нишахъ вдоль стнъ, бросали тни на долъ. Рингильда подошла къ образу Божіей Матери и молча просила Ея покровительства. Вотъ уже половина корридора пройдена. ‘Ахъ, лишь бы добраться до церкви!’ — и молодая двушка бгомъ пробжала другую половину корридора и очутилась близь церковной двери, которая никогда не запиралась. Въ церкви теплились лампады у образовъ. Рингильда оглянулась, въ ней не было ни единой живой души, что ее также немного успокоило. Часы на башн монастыря пробили два. Рингильда знала, что въ четыре часа утра монахини идутъ, въ церковь къ заутрени и что ей необходимо быть подальше отъ монастыря въ это время. Она тихонько прошла церковь и думала: ‘слава Богу, лишь бы дверь на кладбище была открыта, а тамъ я перелзу какъ-нибудь ограду. За нею идетъ широкое поле, а сзади его лсъ. Дорогу въ Борнговедъ я хорошо знаю’. Она открыла дверь церкви. На нее пахнуло свжимъ ночнымъ втромъ.
‘Какъ тутъ хорошо!’ думала Рингильда и стала спускаться по ступенямъ все ниже, и ниже, пока глазамъ ея представились монументы, плиты и кресты, воздвигнутые въ память усопшихъ. Поверхъ чернаго платья на ней была надта пелеринка съ чернымъ капюшономъ, который она себ надвинула на лобъ.
Посреди кладбища стояла часовня, воздвигнутая въ память прежней игуменьи. Передъ образомъ горла лампада, у дверей часовни стояли два кипариса, еще съ зимы укутанные рогожками и перевитые двумя веревками. Рингильда осторожно развязала одну изъ нихъ и обвила ею свой станъ. ‘Теперь, думала она,— я скоро достигну своей цли’.
Близь рва, у самой стны, стояло одно высокое втвистое дерево. Рингильда ребенкомъ часто взбиралась на деревья, поэтому поднялась на него какъ блка и, привязавъ веревку къ одному сучку, стала спускаться по ней съ дерева, стараясь встать на ограду. Держась одной рукой за веревку, а другой опираясь на стну, она скоро очутилась на земл и пустилась бжать по направленію къ первой деревушк, гд жила Іоганна, сестра Эльзы. Уже начало смеркаться. Звзды покрывали небо. Рингильда вдыхала полною грудью животворный воздухъ полей. Миновавъ поля, она начала подходить къ лсу, который показался ей страшнымъ. Смеркалось, и издали каждый пень казался ей старой монахиней, слдящей за ней и ожидающей ея приближенія. Ей слышался конскій топотъ. ‘Это герцогиня послала за мною’, думала Рингильда. Въ лсу запли птицы, рога засеребрилась подъ лучами восходящаго солнца. Рингильда сняла свои башмаки и несла ихъ на плеч. Ножки ея холодли, отъ мокрой росы. Рингильда этого не замчала и все быстре и быстре шла впередъ, лишь бы миновать этотъ страшный лсъ съ его таинственными привидніями. Вотъ, наконецъ, показался свтъ съ поля, и издали завидлись избушки. Рингильда стала ускорять шаги, иногда неслась бгомъ. Ей страшно было одной и хотлось имть вблизи себя другую человческую душу, съ которой она могла-бы подлиться и мыслью, и словомъ.
Наконецъ, она вошла въ деревню, показавшуюся ей обтованною землею. Тихонько постучалась она въ двери хижины, въ окн которой виднъ былъ яркій огонь горвшей печи. Какая-то женщина вынимала изъ нея горячіе хлбы. Глядя на нихъ, Рингильда почувствовала, что она голодна. Она постучала сильне, и голова тетки Іоганны показалась въ дверяхъ. Сначала она не узнала Рингильду, но когда двушка еще разъ окликнула ее, то старуха впустила ее въ домъ.
Іоганна была сестра Эльзы, въ дом которой воспитывалась Рингильда. Глядя на нее, старуха восхищалась красотой молодой двушки, но не вполн ее узнавала.
— Тетя, неужели ты меня не узнаешь? воскликнула Рингильда.
Тогда старуха взявъ молодую двушку за об руки, притянула ее къ горящей лучин и, оглядвъ съ головы до ногъ, воскликнула:
— Это ты, Рингильда! Какъ ты выросла! Ну, садись за столъ.— Она, вынувъ изъ печи горячій отваръ изъ крупъ и овощей, поставила его не столъ передъ Рингильдой съ большимъ ломтемъ хлба.
— Кушай, дитя мое! говорила старуха.— Разскажи скоре, что съ тобою случилось, куда ты идешь?
— Ты знаешь, тетя, что я четыре года жила въ монастыр. Я иду оттуда. Герцогиня хотла обрзать мои волосы и обратить ихъ въ нитки, чтобы вышить изъ нихъ кому-то знамя.
— Ну, а потомъ?
— Разумется, я оттуда убжала.
— Ахъ, Боже мой! въ такой поздній часъ!
— Да что же тутъ особеннаго, тетя? Вдь меня отецъ Хрисанфъ отдалъ только на четыре года. Я въ прав была уйти.
— Да я тебя не порицаю, Рингильда. Только боюсь, чтобы герцогиня не отомстила теб за твой побгъ.
— Теперь я не въ ея власти и очень рада, что нахожусь у тебя и что скоро увижу Хрисанфа и Эльзу.
— Лягъ на мою постель и отдохни, а я тмъ временемъ пошлю въ Борнговедъ за братомъ.
Іоганна боялась погони за Рингильдой изъ монастыря и не желала отпустить ее одну. На другой день вечеромъ явился и отецъ Хрисанфъ. Онъ радъ былъ видть Рингильду, любовался ею и, гладя ее по головк, промолвилъ: ‘какое святотатство со стороны герцогини посягать на этотъ золотой уборъ, которымъ украсила тебя природа!’
— Ты не сердишься на меня, Хрисанфъ? сказала Рингильда.— Теперь спалъ камень съ моей груди. Я боялась твоего порицанія за мой поступокъ.
— Въ монастыр никто не иметъ права отдавать такія приказанія. Ты была права, мое дитя, что не хотла подчиниться требованіямъ герцогини, жаль только, что ты меня не предупредила о своемъ намреніи уйти оттуда. Будемъ надяться, что герцогиня тебя проститъ, какъ умная женщина, не станетъ преслдовать тебя за твой побгъ, когда узнаетъ объ этомъ, не станетъ затвать дла, тмъ боле, что ты была весьма полезна въ монастыр и срокъ твоего обученія кончился.
— Я рада, что возвращаюсь домой къ теб и Эльз, промолвила Рингильда.
Простившись съ теткой Іоганной, отецъ Хрисанфъ и двушка отправились въ путь.
Идя съ отцомъ Хрисанфомъ, Рингильда вспоминала, какъ нсколько лтъ тому назадъ ребенкомъ она съ тяжелымъ сердцемъ шла по той же самой дорог въ монастырь. Молодая двушка была въ веселомъ и радостномъ настроеніи духа, и мысли ея перенеслись во времена ея дтства, когда въ лсу ея родной деревни разные духи и сказочные герои представлялись ея воображенію. Ей казалось, что хотя она и вышла изъ дтскаго возраста, но все же будетъ испытывать т сладко-таинственные ужасы, которые волновали ея дтское сердце. Она горла отъ нетерпнія увидть Эльзу и свой домъ, гд она пользовалась такой свободой и гд ей казалось въ дтств, что она королева міра.
Поздно вечеромъ отецъ Хрисанфъ и молодая двушка вступили въ деревню Борнговедъ, гд вс поселяне спали крпкимъ сномъ и, кругомъ царила мертвая тишина.
Въ Эстляндіи, на берегу моря, въ нсколькихъ миляхъ, отъ крпости Ревель, возвышался замокъ. Готическая архитектура постройки замка выдлялась среди первобытныхъ построекъ этой мстности. Онъ былъ выстроенъ на подобіе германскихъ замковъ. Хозяинъ его былъ выходецъ изъ Вестфаліи и поселился въ Эстляндіи посл покоренія ея датскимъ королемъ Вольдемаромъ II.
На балкон замка стояли шесть пажей отъ шестнадцати до двадцати лтняго возраста. Они были въ праздничной одежд и, повидимому, кого-то ждали. Пятеро изъ нихъ весело разговаривали между собою, а шестой стоялъ поодаль отъ своихъ товарищей и наигрывалъ на лютн какую-то грустную псню.
Слуги замка разстилали по полу и развшивали, до стнамъ ковры. Шамбелланъ ходилъ съ связкою: ключей вокругъ стола, уставленнаго рубками и приборами для гостей. Садовники срзали въ клумбахъ живые цвты и клади ихъ въ корзины.
Пажи разсуждали о томъ, удостоятся ли они чести сопровождать своего рыцаря въ предстоящемъ сраженіи, и удивлялись, что ихъ товарищъ, Альбертъ, сидитъ безмолвный и, казалось, ничего не слышитъ. Другъ его, Генрихъ, отошелъ отъ группы товарищей и, подойдя къ Альберту, спросилъ его, почему онъ сегодня такъ молчаливъ и грустенъ.
— Надоло мн ждать его,— отвтилъ ему Альбертъ.
— Если капелланъ тебя бы услышалъ, то, наврное, наказалъ бы тебя, Альбертъ.
— Я говорю, что мн скучно безъ нашего рыцаря. Этотъ замокъ точно остовъ человка безъ души въ его отсутствіи.
— Ахъ, это такъ!— сказалъ Генрихъ.— Прости, я тебя не понялъ!
— Генрихъ, я, вдь, сирота и на всемъ свт имю только двухъ близкихъ мн людей: его и мою сестру Риргильду, которую я хотлъ навстить въ монастыр. Нашъ господинъ хотлъ меня взять съ собою, но эта поздка не состоялась, такъ какъ король внезапно вызвалъ моего властелина въ замокъ Вордингборгъ.
— Теб скучно, потому что ты давно не видалъ своей сестры?— спросилъ Генрихъ.
— Да отчасти и отъ этого, затмъ, я не увренъ, возьмутъ ли меня на войну. У насъ, вдь, идутъ здсь интриги, какъ при двор. У меня есть враги среди этихъ мальчиковъ, нашихъ товарищей. А мн такъ бы хотлось отличиться на войн и даже быть его тлохранителемъ!
— Генрихъ, послушай, что я теб скажу, добавилъ Альбертъ шопотомъ.— Я видлъ вчера ночью привидніе въ этомъ замк! Ахъ, какъ я его испугался! Боюсь, не предвщаетъ ли это чего-нибудь недобраго. Пойдемъ въ садъ, я теб разскажу тамъ, какъ было дло.
Взявъ за руку товарища, Альбертъ потащилъ его за собою по лстниц. Сойдя съ нея, мальчики услись на скамейк подъ тнью втвистой липы, стоящей на двор чести.
— Ну, говори же скоре!— торопилъ заинтересованный Генрихъ.
— Ты знаешь нашего стараго звонаря Гаммерштедта. Его вывезъ нашъ dominus изъ Вестфаліи. Онъ мн какъ-то разсказывалъ, что въ старинномъ замк предковъ рыцаря показывалось привидніе Норвежскаго короля, святого Олафа, съ которымъ предки нашего господина сражались за Благо Бога и Его вру. Съ тхъ поръ духъ короля появлялся въ замк ихъ передъ каждою грозящею имъ опасностью. Такъ вотъ его-то я видлъ въ прошлую ночь!
Глядя другъ-другу въ глаза, мальчики поблднли отъ страха.
— Гд же ты его видлъ?— спросилъ испуганный Генрихъ.
— Тнь его медленно прошла мимо балкона изъ одной башни въ другую.
— Ахъ! какъ страшно. Что это видніе предвщаетъ?
— Не знаю, но что-либо да предвщаетъ. Звонарь Гаммерштедтъ это знаетъ, продолжалъ Альбертъ.
— Какая одежда была на немъ?
— Онъ былъ, кажется, въ рыцарскомъ одяніи, въ шлем и латахъ. Я видлъ блый плащъ и замеръ отъ страха, когда онъ, освщенный свтомъ луны, остановился на балкон. Я видлъ какъ бы кровь на его рук.
— Ахъ, какъ страшно!— промолвилъ Генрихъ.— Ты, конечно, убжалъ?
— Нтъ, я остался на мст, какъ вкопанный.
— Что-бы означало это?— спросилъ Генрихъ.
— Я думаю, что нашъ dominus будетъ раненъ въ сраженіи. Какъ бы я хотлъ быть его тлохранителемъ, чтобы предотвратить грозящую ему опасность!
— Сегодня мы боле свободны, чмъ когда либо. Не прійдешь ли ты, Альбертъ, ночью въ садъ, чтобы поговорить объ этомъ на свобод?
Поршивъ встртиться въ саду въ двнадцать часовъ ночи, оба друга разстались. Альбертъ отправился на берегъ моря, находящійся въ нсколькихъ шагахъ отъ замка, а Генрихъ присоединился къ групп товарищей, которые на двор чести стрляли изъ лука, чтобы упражняться въ ловкости.
Громъ прозвучалъ въ отдаленіи и небо затянулось тучами, сверкнула молнія, и пошелъ сильный дождь. Молодые люди должны были укрыться въ замк. Цлый день они напрасно ожидали хозяина. Посл обда гроза стихла, и молодежь опять вышла на дворъ замка, для того чтобы заняться фехтованіемъ и военными играми на свжемъ воздух. Прошелъ вечеръ, и посл молитвы въ капелл замка, вс пажи разошлись по своимъ комнатамъ. Когда все стихло въ замк и вс спали крпкимъ сномъ, дв фигуры тихонько пробрались за втвистую липу, стоящую противъ замка. Они стояли подъ деревомъ, какъ вдругъ на балкон вновь показалось привидніе. Дыша отъ страха, мальчики смотрли на него, пока оно не скрылось.
— Ты видлъ тнь Святого Олафа?— обратился Альбертъ къ Генриху.
— Да, я замтилъ кровь на его рук, въ ней онъ держалъ внокъ. Но кто стоитъ за нами?.. Это ты Гаммерштедтъ!
— Это я, дти. Да защититъ Господь нашего властелина рыцаря Эйларда, ему грозитъ бда! отвтилъ Гаммерштедтъ.
— Неужели бда неотвратима? воскликнули въ испуг Альбертъ и Генрихъ.
— Боюсь я, что бда близка, отвтилъ имъ звонарь.
— Почему ты это знаешь Гаммерштедтъ?— спросили его мальчики.— Умоляемъ, повдай о чемъ гласитъ преданіе.
— Мы безсильны. Его можетъ спасти только одна двушка, сказалъ звонарь.
— Это эта двушка?— спросилъ его со страхомъ Альбертъ.
Звонарь ничего не отвтилъ. Мальчики тихонько вышли изъ сада, прошли галлерею предковъ, капеллу замка и очутились въ своей комнат. Они были сильно взволнованы, похолодли отъ страха и, дрожа какъ въ лихорадк, запрятались подъ свои одяла. Вскор они уснули, какъ и вс въ замк, только часовые прохаживались на валу въ своихъ тяжелыхъ броняхъ, ночной караулъ совершалъ свой обходъ, подъемный мостъ былъ поднятъ, и ворота замка были заперты.
Лтняя ночь коротка. Солнце выкатилось на горизонтъ, освщая своимъ золотымъ блескомъ зубчатыя башни, бельведеръ, крпость и стны замка. Вдали послышался конскій топотъ. Часовой встрепенулся и увидлъ всадниковъ, вооруженныхъ пиками.
— Кто детъ?— окликнулъ часовой.
Въ это время всадникъ, держа высоко щитъ съ гербомъ, остановился и крикнулъ часовому: — Что ты спишь или пьянъ, что не узнаешь меня и гербъ нашего владльца!.. Онъ детъ за нами. Отворяй ворота!
— Ахъ, это ты, Рудольфъ! а я тебя и не узналъ,— проговорилъ заспанный часовой.
Одинъ изъ воиновъ, хавшій за первымъ слдомъ, ударилъ лошадь шпорами. Она поднялась на дыбы и понесла его впередъ. Въ одно мгновенье онъ очутился у стны перваго укрпленія и началъ трубить въ охотничій рогъ. Вс люди въ замк встрепенулись, и пошла страшная суета. Пажи соскочили съ своихъ постелей, наскоро одлись и становились по обимъ сторонамъ лстницы.
Среди блестящей свиты, имя по правую сторону герцога Эриха, по лвую герцога Оттона фонъ-Люнебургъ, възжалъ въ свой замокъ dominus Эйлардъ. За нимъ слдовали графъ Галландъ, герцоги, рыцари и рать изъ тысячи двухсотъ датчанъ, которая собралась въ замокъ для приготовленія къ предстоящему сраженію.
Въ этой свит было много красивыхъ и блестящихъ молодыхъ людей, но вс они блднли въ сравненіи съ рыцаремъ, несшимся среди нихъ на ворономъ кон въ кольчуг изъ миланской стали. На его голов красовался шлемъ, окованный золотомъ, изъ подъ котораго падали на плечи блокурые локоны. Тонкія аристократическія черты его выражали благородство, мужество и отвагу. Видно было, что качества ума и сердца сочетались въ немъ въ совершенств, составляя его духовную красоту, къ которой присоединялась и привлекательная наружность.
Каждый маленькій пажъ, котораго приводили къ нему на обученіе въ замокъ, спрашивалъ своего товарища:
— Замтилъ-ли ты его лицо? Оно запечатллось въ моей памяти, къ нему влечетъ какая-то притягательная сила. Въ его чертахъ сквозитъ его рдкая душа, его духовная красота, и среди самой блестящей знати онъ кажется мсяцемъ среди звздъ, разсянныхъ по небу въ темную ночь.
Пажи сравнивали его съ Богомъ свта, Бальдеромъ, о красот и доброт котораго повствовали древне-германскія саги.
При възд именитыхъ гостей въ замокъ началась суета, нкоторые слуги спускались бгомъ съ лстницы замка и начали снимать съ гостей оружіе, а также взяли и ихъ лошадей.
Владлецъ замка первый слзъ съ лошади и предложилъ руку герцогу Эриху, который оперся правою рукою на его руку. Остальные графы и герцоги слдовали за ними. Хозяинъ дома ввелъ гостей въ залъ чести, на каменномъ полу котораго красовался коверъ, на немъ были разсяны живые цвты и зеленыя втки. Двери, ниши и стны были завшаны коврами, запахъ цвтовъ распространялся по всмъ комнатамъ.
Изящно выпиленныя канделябры, въ которыхъ горли восковыя свчи, освщали залъ. Посредин стоялъ большой дубовый столъ, а вокругъ него скамейки, покрытыя коврами, и одно шелковое кресло съ балдахиномъ для хозяина дома или самаго почетнаго его гостя.
Столъ былъ покрытъ узорчатою скатертью! Передъ почетнымъ мстомъ былъ поставленъ серебряный сосудъ для питья, имющій форму корабля и наполненный виномъ. Снасти его были сдланы такъ, что передъ питьемъ снимались.
У каждаго прибора лежали ножъ и ложка, вилки совсмъ отсутствовали въ то время.
На стол были разставлены металлическіе кувшины съ виномъ, чаши съ крышками, солонки, на которыхъ находились латинскія надписи, напоминающія пирующимъ, что ‘сытый не долженъ забывать голоднаго’ и другія. Когда вс гости услись за столь, вошли пажи и внесли кувшины съ водой. На шеяхъ ихъ были накинуты полотенца, и когда вс умыли себ руки, слуги внесли жаренаго оленя, вторымъ блюдомъ слдовалъ жаренный кабанъ и птицы.
Альбертъ и Генрихъ обходила гостей и наливали имъ въ кубки вино. Вмсто десерта были поданы яблоки, гранаты и финики.
Во время пиршества играла музыка, состоящая изъ десяти музыкантовъ на гусляхъ, лютн и арфахъ.
Въ конц обда каждый изъ присутствующихъ проплъ пснь.
Пиршество закончилось играми и турнирами молодежи, на свжемъ воздух.
Герцогъ Эрихъ и его приближенные собрались на совтъ въ сосднюю съ залой комнату и, сидя за столомъ, начали составлять планъ новаго сраженія.
Герцогъ обратился ко всмъ вельможамъ съ рчью, въ которой сказалъ, что непріятельское войско превосходитъ ихъ своею численностью и что союзниками графа Генриха Шверинскаго состоять герцогъ Альбертъ Саксонскій со всми землями, взятыми имъ въ ленъ, и городъ Любекъ, который отдалъ свои права герцогу Альберту.
— Но мы надемся на лучшій составъ своей рати, продолжалъ онъ,— и на предводителей ея, которые вс герои.
Поднявъ кубокъ вина, герцогъ провозгласилъ тостъ за своихъ храбрыхъ воиновъ, на что вс присутствующіе на совт отвтили громкимъ и не умолкаемымъ: ‘Hoch! да здравствуетъ Данія и ея король’!
Когда вс гости вновь услись за столъ, герцогъ Эрихъ продолжалъ: — Посл завтра мы двинемся въ Голштинію. Я думаю, что сраженіе должно произойти близь деревни Борнговедъ, тамъ расположится наше войско, непріятель, вроятно, остановится тамъ же.
Я буду командовать правымъ крыломъ, продолжалъ онъ: — въ центр нашего войска выступитъ мой отецъ, Вольдемаръ II Побдитель. Предводителемъ лваго крыла долженъ быть герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ. Рыцарь dominus Эйлардъ примкнетъ со своею ратью къ войску стараго короля. Ему я ввряю жизнь моего дорогого родителя.
Вс вельможи изъявили герцогу свою готовность выступить въ бой въ означенное имъ время.
Когда совщаніе кончилось и былъ составленъ планъ сраженія, хозяинъ дома снова пригласилъ своихъ гостей въ ужину. Осушивъ съ ними послдній кубокъ вина, онъ проводилъ герцога.
Замокъ, въ которомъ только что окончился пиръ, снова затихъ. Загремли цпи, сняли подъемные мосты, караулъ обошелъ стну, прозвучали сигнальныя трубы, шамбеланъ вышелъ въ залу и хозяину дома передалъ связку большихъ ключей.
Вс живущіе въ замк разошлись по своимъ комнатамъ. Одинъ владлецъ его не могъ и думать о сн.
Когда вс стихло, онъ вышелъ въ галлерею своихъ предковъ близь капеллы замка. Тамъ пустыя рыцарскія латы и шлемы изображали давно умершихъ героевъ, каждый стоялъ прислоненный къ стн съ пикой въ рук, одинъ на лошади, другой пшій, съ саблей на боку или скирой, прикрпленной сзади къ сдлу. Вс эти рыцари занимали свои мста, были безмолвны и не подавали никакихъ признаковъ жизни. Это было родословное древо, собраніе сфинксовъ, окончившихъ свое земное существованіе, призраки давно минувшихъ дней.
За галлереей стеклянная дверь часовни пропускала свтъ, исходящій изъ алтаря, передъ иконой котораго горла серебряная лампада. Это былъ чудотворный образъ, вывезенный изъ заграницы. Вельможа преклонилъ передъ нимъ колни и молился въ ней Богу.
Посл молитвы онъ вышелъ изъ часовни и спустился по гранитнымъ ступенькамъ лстницы, находившейся близь его спальня. Миновавъ садъ, открылъ ключемъ потаенную дверь ограды и очутился на большой дорог. Онъ шелъ по направленію къ морю, которое находилось вблизи его замка, оттуда доносился гулъ бушевавшихъ волнъ. Рыцарь слъ на скалу, прислушиваясь къ шуму волнъ и, глядя на море, вспомнилъ о своей жен, которую схоронилъ нсколько лтъ тому назадъ, и о своемъ маленькомъ сын, находящемся въ Вестфаліи, далеко за этимъ синимъ моремъ. Глубокая тоска напала на его сердце.
Небо было ясно, вс звзды выступили на небесный горизонта, виднлись семь звздъ Большой Медвдицы, Левъ, Два и Регулъ.
Полярная звзда показывала безспорную точку небеснаго свода. Луна выступила на горизонтъ съ своимъ краснымъ дискомъ, Марсъ сіялъ между Поллуксомъ и Регуломъ, Сатурнъ на юго-запад.
Вельможа задумчиво смотрлъ на эти миріады свтилъ и думалъ: ‘которая изъ нихъ звзда моей судьбы? Она не можетъ считаться изъ самыхъ счастливыхъ! Какая-то зловщая волшебница надлила меня жребіемъ страданія, и вотъ я всю жизнь страдаю, не смотря на почести и славу, которыя меня окружаютъ.
‘Какъ бы хотлось мн, размышлялъ рыцарь, вернуть моему Королю-Побдителю все то, чмъ владлъ онъ еще такъ недавно на верху своей славы и чего лишился съ того времени, когда графъ Генрихъ Шверинскій коварствомъ захватилъ его въ плнъ во время охоты. Голштинія отпала отъ Даніи, и въ теченіи двухлтняго плна короля все пришло въ броженіе а хаосъ. Мельнское пораженіе еще памятно намъ! Мой друг, герцогъ Альбертъ фонъ-Орламюнде, предпринялъ походъ для освобожденія короля, попавшагося въ плнъ, тогда мы также потеряли Гамбургъ и Любекъ. Теперь король собирается смыть это безчестіе и отомстить графу Генриху Шверинскому за свое оскорбленіе’. Рыцарь не замчая времени, погрузился въ крпкую думу, онъ размышлялъ о шансахъ новаго сраженія и, зная мстоположеніе Борнговеда, составлялъ планъ аттаки.
Утомленный двумя безсонными ночами онъ уснулъ къ утру. Небо заволоклось тучами, и громъ слышался въ отдаленіи, а вельможа, сидя на скал, продолжалъ спать крпкимъ сномъ. Ему снилось, что облака покрываютъ небо и что они смняютъ свои срыя тни на боле розовыя, а средина одного облака ярче выступаетъ на горизонт. Изъ него начала выясняться яркая, какъ огонь, фигура воина въ рыцарскомъ одяніи, съ мечемъ въ рук. На голов его виднлся шлемъ, у ногъ его лежали растоптанными змя и жаба.
— Святой Олафъ! воскликнулъ рыцарь сквозь сонъ, и видніе ему отвтило:
— Ты меня узналъ, храбрый воинъ. Я норвежскій король Святой Олафъ. Твоя судьба знаменательна. Ты будешь родоначальникомъ славнаго и храбраго рода. Въ предстоящемъ сраженіи теб предназначено спасти жизнь твоего короля.
Все умолкло. Рыцарь проснулся подъ впечатлніемъ видннаго имъ сна и воскликнулъ, протянувъ руку къ небу:
— Святой Олафъ! я чувствую въ себ силу и мощь исполнить твое предсказаніе. Осненный твоимъ святымъ знаменіемъ, я готовъ вступить въ бой съ сильнымъ и мощнымъ непріятелемь, погружаясь въ огонь, плавая и покоряя морскія стихіи, восходя на высокія горы, куда орелъ одинъ дерзалъ подыматься.
Видя, что солнце уже высоко выкатилось на горизонт, онъ удивился, что спалъ такъ долго, и, вспомнивъ о своемъ сн, перекрестился, мысленно прося покровительства высокочтимаго святого въ предстоящемъ сраженіи. Затмъ рыцарь покинулъ берегъ моря и отправился въ свой замокъ, гд пожелалъ сдлать смотръ своимъ войскамъ передъ выходомъ въ походъ.
Когда онъ завтракалъ съ своимъ капелланомъ, послдній спросилъ: подутъ-ли съ нимъ въ сраженіе пажи?
— Пусть дутъ въ моей свит, отвтилъ рыцарь,— ихъ нужно пріучать къ этимъ зрлищамъ.
— Завтра мы выступимъ въ походъ, сообщилъ Альбертъ Генриху. Я слышалъ, что моя сестра находится въ деревн Борнговедъ, гд мы родились. Тамъ я жилъ ребенкомъ, а увижу стараго монаха, отца Хрисанфа, который свезъ меня въ дтств въ этотъ замокъ.
— А лютню я непремнно возьму съ собою, продолжалъ Альбертъ, собираясь въ походъ,— я ни одного дня не могу жить безъ нея.
— Оставь ее здсь, возразилъ Генрихъ.— Куда же ты ее днешь?
— Нтъ, ни за что! я ее привяжу къ сдлу.
— И кому ты тамъ будешь пть?
— Самому себ, а можетъ быть и королю.
— А для меня ты пть не хочешь?— спросилъ Генрихъ.— Я нахожу, что у тебя прекрасный голосъ, да, кстати, ты поэтъ, умешь сочинять стихи, я думаю, изъ тебя выйдетъ со временемъ прекрасный мейстерзингеръ. Но все это хорошо дома, не на войн. Впрочемъ, длай, какъ хочешь, а теперь пойдемъ собираться въ походъ. Завтра съ зарей мы отсюда выдемъ.
Оба мальчика побжали въ свои комнаты, гд шла большая суета. Каждый приготовлялъ свою военную амнуницію и чистилъ оружіе.
На другой день на зар dominus Эйлардъ стоялъ въ часовн, гд капелланъ замка читалъ мессу. Рыцарь былъ во всемъ военномъ вооруженіи: шлемъ покрывалъ его голову, на немъ была надта черная броня, рука его покоилась на меч. Онъ внимательно слушалъ молитвы, читаемыя священникомъ, и задумчиво смотрлъ на стараго капеллана. Неподвижно стоя передъ алтаремъ, онъ походилъ теперь на одного изъ своихъ предковъ, стоящихъ въ галлере замка.
По окончаніи мессы, священникъ благословилъ рыцаря и далъ ему поцловать крестъ, и вдругъ неподвижная фигура пошла, бряцая своей тяжелой броней. Другіе рыцари и пажи послдовали за нимъ.
Выйдя изъ своего замка, онъ крикнулъ своей свит: ‘на лошадей!’ И вс дружно, въ одно мгновеніе, очутились въ сдлахъ.
Трубы, рога и литавры прозвучали, и предводитель со свитой пажей выхалъ изъ замка на большую дорогу.
Чрезъ нсколько дней войско рыцаря dominus Эйларда соединилось въ Голштиніи съ королевскимъ войскомъ, они пришли въ деревню Борнговедъ за два дня до праздника Маріи Магдалины и остановились на берегу ручья.
Тамъ вс поселяне ожидали войско. Вс вышли изъ своихъ жилищъ. Рингильда, надясь увидть своего брата, пріискала себ мсто на высокомъ холм близь дороги.
Она надла свое праздничное одяніе. Голубой бархатный спенсеръ, затканный серебромъ, и голубая шерстяная юбка плотно облегали ея станъ. Она смотрла на воиновъ, прозжавшихъ мимо нея передъ сраженіемъ.
Когда рыцарь dominus Эйлардъ поравнялся съ холмомъ, на которомъ стояла Рингильда, онъ пристально взглянулъ на нее и поблднлъ. Казалось, что вся кровь прихлынула ему къ сердцу. Что-то необыкновенно близкое, сродное сказалось ей въ проницательномъ взгляд этого героя, такъ спокойно приближавшагося въ полю сраженія, какъ будто онъ входилъ въ храмъ для прославленія Бога.
Альбертъ, хавшій сзади его и узнавшій сестру, подъхалъ къ Рингильд и сказалъ ей:
— Здравствуй, Рингидьда! Неужели ты меня не узнаешь? или не рада меня видть?
— Мой милый братъ Альбертъ! воскликнула Рингидьда,— прости, но мой взоръ былъ ослпленъ свтиломъ, только что сіявшимъ близь меня. Я не знала, что ты такъ близко за нимъ слдуешь!
Протянувъ ему руку, двушка крпко сжала его руку въ своей.
— Какъ только будешь свободенъ, приходи къ Эльз! радостно воскликнула Рингидьда.
Мальчикъ, кивнувъ ей головой, прохалъ дальше, а она снова впала въ раздумье.
Когда началось сраженіе, Рингидьда недвижимо стояла на холм и молилась, сама того не сознавая, за жизнь прекраснаго незнакомца, чрезъ котораго проникъ въ ея душу сптъ, теплота, радость и счастіе. Онъ прекрасенъ, какъ архангелъ Божій, ликъ его свтелъ и ясенъ, какъ лики святыхъ. Рингильда перебирала свои четки, шепча молитву и прося Бога, чтобы это сраженіе пришло бы скоре къ концу и чтобы смертъ пощадила войско короля и рыцаря, за котораго она такъ горячо молилась.
‘Его я должна спасти’, шептало сердце Рингильд. ‘Я знаю, что это мой рокъ, моя судьба. Я умру не ропща, лишь бы онъ жилъ!’
Яркое солнце освщало горизонтъ, втеръ разввалъ знамена, раздавались звуки трубъ, лошади ржали, толпа солдатъ шумла. Старый король стоялъ со своимъ войскомъ на берегу ручья. Герцогъ Оттонъ фонъ-Люнебургъ находился на лвомъ крыл, на правомъ молодой герцогъ Эрихъ.
По ту сторону ручья расположилось непріятельское войско. Въ центр, противъ стараго короля, помщались Бременцы, на лвомъ крыл герцогъ Альбертъ Саксонскій, на правомъ графъ Генрихъ Шверинскій и Любекскій бургомистръ.
Отецъ Хрисанфъ, стоящій за Рингильдой съ крестомъ въ рукахъ, подошелъ къ ней и указалъ ей на кавалькаду, которая хала по ту сторону зеленой поляны, на которой находился его монастырь. Это были женщины, хавшія верхомъ, въ длинныхъ черныхъ платьяхъ. За ними слдовалъ одинъ рыцарь.
— Кто это? спросила монаха молодая двушка.
— Неужели ты не узнаешь герцогиню, канониссу Кунигунду и графиню Галландъ? Видишь и графъ Галландь ихъ сопровождаетъ.
— Боже милостивый! куда это он дутъ?
— Въ нашъ монастырь. Смотри, за ними обозъ: он везутъ лекарства для раненыхъ. Мн нужно идти въ монастырь, чтобы ихъ принять,— продолжалъ монахъ,— но надюсь скоро опять вернусь сюда.
— А гд же архіепископъ? спросила Рингильда.
— Разв ты его не видишь? Вонъ онъ такъ стоитъ въ толп въ своей блой митр. Пойдемъ лучше домой, дитя, сказалъ монахъ молодой двушк.— Ты готовишь себ тяжелое зрлище.
— Нтъ, я останусь здсь. Войско меня защищаетъ, и я стою здсь вн опасности.
Архіепископъ подалъ знакъ къ сраженію. Облако пыли закрыло отъ глазъ Рингильды оба войска: только слышно было бряцаніе оружія и крики побды или пораженія. У большого монастырскаго окна стояла герцогиня съ двумя монахинями.
— Я больше ничего не вижу, говорила герцогиня, перебирая четки.— Молитесь Св. Олафу!— сказала она, обращаясь къ женщинамъ, стоящимъ за нею.— Святой Олафъ! спаси наше войско, молилась она.
— Но что это тамъ происходитъ? воскликнула герцогиня снова.— Предатели, предатели!— Смотрите, въ войск короля одинъ бросается на другого, и наши воины сражаются другъ противъ друга.
Отецъ Хрисанфъ, стоящій въ рефекторіум за герцогиней, сказалъ ей:— Это должно быть Дитмарцы. Они были въ центр за королемъ. Я видлъ, какъ они повернули свои щиты остріями кверху. Это должно быть былъ условный знакъ изъ измны королю, который сейчасъ же поняли въ непріятельскомъ войск.
— Боже милосердый! Они убиваютъ своихъ!… Молю тебя, святой Олафъ, прекрати эту рзню!
Вспомнивъ, что рыцарь dominus Эйлардъ находился въ центр войска со старымъ королемъ, что ея братъ былъ также близко и что они, наврное, погибнутъ, герцогиня лишилась чувствъ и, какъ снопъ, повалилась на землю. Монахи подняли и понесли ее въ лазаретъ, гд канонисса Кунигунда начала приводить ее въ чувство.
Отецъ Хрисанфъ, вспомнивъ о Рингильд, вышелъ изъ монастыря и бросился въ толпу. Онъ вспомнилъ, что оставилъ Рингильду на холм среди народа и очень о ней безпокоился.
Рзня въ войск продолжалась. Тысяча двсти датчанъ, славные ратники рыцаря dominus Эйларда, пали на пол сраженія. Непріятельское войско окружило короля. Все предвщало гибель его, и никто, казалось, боле не могъ его спасти. Вдругъ Рингильда издали увидла всадника на ворономъ кон, влетвшаго въ непріятельское войско.
Рингильда, узнавъ издали этого воина, вся затряслась, какъ въ лихорадк, и лицо ея покрылось смертною блдностью. Она опустилась на землю на колни.
— Что за слабость!— сказала она.
Подбжавъ въ толп, Рингильда начала прислушиваться къ тому, что въ ней говорили.
— Король спасенъ! пронеслось въ толп, но рыцарь, спасшій ему жизнь, раненъ.
Сердце Рингильды болзненно сжалось. Она угадала, кто былъ этотъ рыцарь.