Ричард II, Шекспир Вильям, Год: 1862

Драматургия
Время на прочтение: 71 минут(ы)
Скачать в PDF

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,

ВЫПРАВЛЕННЫЙ И ПОПОЛНЕННЫЙ ПО НАЙДЕННОМУ ПЭНЪ КОЛЬЕРОМЪ, СТАРОМУ ЭКЗЕМПЛЯРУ IN FOLIO 1632 ГОДА.

ЧАСТЬ 1.

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

РИЧАРДЪ II.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 1-Я.

ГЕНРИХЪ IV. ЧАСТЬ 2-Я.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.

ВЪ ТИПОГРАФІИ В. ГРАЧЕВА И КОМП.
1862.

РИЧАРДЪ II.

ДЙСТВУЮЩІЕ.

Король Ричардъ II.
Эдмондъ Ленгли, герцогъ Іоркскій.
Джонъ Гаунтъ, герцогъ Ланкастерскій.
Генрихъ, прозванный Болинброкомъ, герцогъ Герфордскій, сынъ Джона Гаунтъ, въ послдствіи король Генрихъ IV.
Герцогъ Омерль, сынъ герцога Іоркскаго.
Мовбрэй, герцогъ Норфолькскій.
Герцогъ Сёррей. Графъ Сольсбёри.
Графъ Беркди.
Бёши, Бэготъ, Гринъ — приверженцы Ричарда II.
Графъ Норсемберландъ.
Генрихъ Перси, сынъ его.
Лордъ Россъ.
Лордъ Виловби.
Лордъ Фицватеръ.
Епископъ Карлэйльскій.
Аббатъ Вестмистерскій.
Лордь-Маршалъ.
Сэръ Пирсъ Экстонъ.
Сэръ Стефенъ Скрупъ.
Капитанъ отряда Вэльсцевъ.
Королева, супруга Ричарда II.
Герцогиня Глостеръ.
Герцогиня Іоркъ.
Леди изъ свиты королевы.

Лорды, герольды, офицеры, солдаты, два садовника, тюремщикъ, гонецъ, конюшій и другіе служители.

Дйствіе въ Англій и въ Вэльс.

ДЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Лондонъ. Комната во дворц.

Входятъ: Король Ричардъ со свитой, Джонъ Гаунтъ и съ нимъ другіе лорды.

К. РИЧ. Старый Джонъ Гаунтскій, почтенный лтами Ланкастеръ {Джону Гаунтъ было въ это время 58 лтъ.}, привезъ ты, согласно клятв и поручительству, своего смлаго сына, Генриха Герфорда, чтобы онъ доказалъ теперь недавнее, жестокое обвиненіе Томаса Мовбрэй, герцога Норфолькскаго? Тогда мы не имли времени выслушать его.
ГАУНТ. Привезъ, мой повелитель.
К. РИЧ. Скажи дале: уврился ли ты, что онъ обвиняетъ герцога не по старой вражд, а по долгу, какъ врный подданный, узнавшій объ измн?
ГАУНТ. Сколько я могъ вывдать — отнюдь не по закоренлой вражд, а по очевидной опасности, которая грозитъ вашему величеству.
К. РИЧ. Такъ введите же ихъ. Мы хотимъ, чтобъ и обвинитель, и обвиненный стали лицомъ къ лицу, грознымъ челомъ противъ чела и говорили свободно. (Нp3,которые изъ свиты уходятъ.) Они оба раздражительны, запальчивы, а въ ярости глухи какъ море, быстры какъ огонь.
Нкоторые изъ свиты возвращаются съ Болинброкомъ и Норфолькомъ.
БОЛИН. Много, много лтъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Many years of happy days… По изданію Кольера: Full many years of happy days…} счастливыхъ дней моему милостивому королю, моему возлюбленному повелителю!
НОРФ. И чтобъ каждый день былъ счастливе другаго, пока небо, завидуя земл, не придастъ твоей корон безсмертія!
К. РИЧ. Благодарю обоихъ, но одинъ льститъ намъ, что доказываетъ самая причина вашего прізда — обвиненіе въ государственной измн. Братъ Герфордъ, что имешь ты сказать противъ Томаса Мовбрэй герцога Норфолькскаго?
БОЛИН. Во-первыхъ, да будетъ небо свидтелемъ правдивости моего слова! не по злоб и не по гнусной ненависти {Въ прежнихъ изданіяхъ: And free from other misbegotten hate… По изданію Кольера: And free from wrath or misbegotten hate…}, а по долгу врнаго подданнаго, которому драгоцена безопасность моего государя, предсталъ я обвинителемъ предъ твои царственныя очи. — Теперь я обращаюсь къ теб, Томасъ Мовбрэй, и вникни хорошенько въ мой привтъ теб — что я скажу, то докажу на земл моимъ тломъ, или моя божественная душа отвтитъ за это на неб. Ты злодй и измнникъ, слишкомъ прекрасный, чтобъ быть имъ, и слишкомъ гадкій, чтобъ жить, потому что чмъ прекрасне, чмъ свтле небо, тмъ безобразне кажутся пролетающія по немъ облака. И, чтобъ еще сильнй заклеймить тебя позоромъ — я, еще разъ, затыкаю твою глотку гнуснымъ названіемъ измнника, и готовъ, если королю угодно, доказать, не сходя съ мста, правдивымъ мечемъ моимъ все, что сказалъ языкъ мой.
НОРФ. Не судите по моей холодной рчи о моемъ негодованіи. Не бабьей бранью, не рзкимъ крикомъ двухъ раздраженныхъ языковъ ршить такое дло. Кровь, которая должна охладть за него, пылаетъ, и все-таки я не могу похвалиться такимъ смиреннымъ терпніемъ, чтобъ могъ онмть совершенно, не сказать ни слова. Во-первыхъ, уваженіе къ вашему величеству не позволяетъ мн опустить поводья и пришпоривать свободу моего слова, безъ него же оно не остановилось бы, пока не возвратило бы въ его глотку двойнаго названія измнника. Отстраните его царственное рожденіе, пусть онъ не будетъ родственникомъ моего повелителя — и я стану противъ его, наплюю ему въ глаза, назову подлымъ клеветникомъ и бездльникомъ. И чтобъ доказать это, я, даже давъ ему переда, настигъ бы его, хотя бы пришлось гнаться за нимъ пшкомъ на ледяныя вершины Альповъ и во всякое другое необитаемое мсто, куда еще не ступала нога Англичанина. Теперь же примите въ защиту моей врности клятву всми моими надеждами, что онъ лжетъ безбожно.
БОЛИН. Блдный, дрожащій трусъ, вотъ, я бросаю теб мой залогъ — отрекаюсь отъ родства съ королемъ, отъ моего царственнаго рожденія, на которое ссылается твоя трусость, а не уваженіе. Если тоска преступленія оставила теб еще столько силы, чтобъ поднять залогъ моей чести — подними. По этому и всмъ возможнымъ обычаямъ рыцарства я готовъ доказать, въ единоборств съ тобой, справедливость всего, что я сказалъ, и всего еще худшаго, что ты можешь замыслить.
НОРФ. Я поднимаю его, и клянусь мечемъ, которымъ посвятили меня въ рыцари, готовъ отвчать теб по всмъ обычаямъ рыцарскаго испытанія. Свъ на коня, да не сойду я съ него живой, если я измнникъ, или буду биться неправедно!
К. РИЧ. Въ чемъ же обвиняетъ вашъ братъ Мовбрэя? Вина его должна быть ужасна, чтобъ заставить насъ хоть только подумать о немъ дурное.
БОЛИН. Послушайте, я ручаюсь жизнью за справедливость того, что скажу. Мовбрэй получилъ заимобразно восемь тысячъ ноблей {Старая золотая монета.} для войскъ вашего величества, и удержалъ ихъ на свои беззаконныя надобности, какъ гнусный измнникъ и подлый бездльникъ. Кром того, я говорю, и готовъ доказать мечемъ, здсь или гд бы то ни было, до отдаленнйшихъ предловъ, которые когда-либо открывалъ глазъ Англичанина, что коварный Мовбрэй источникъ и начало всхъ измнъ, которыя въ теченіи осьмнадцати лтъ замышлялись и обнаруживались въ этомъ государств. Дале я говорю, я также докажу его гнусной жизнью, что онъ замыслилъ смерть герцога Глостера, возбудилъ легковрныхъ противниковъ его, и такимъ образомъ, какъ подлый трусъ, источилъ его невинную душу потоками крови. Кровь эта, какъ жертвенная кровь Авеля, вопіетъ ко мн даже изъ нмыхъ ндръ земли, требуетъ правосудія, жестокаго возмездія, и, клянусь славой моихъ предковъ, я отомщу этой самой рукой или погибну.
К. РИЧ. Какъ высоко паритъ его ршимость! — Томасъ Норфолькъ, что скажешь ты на это?
НОРФ. О, государь, отврати лицо свое, прикажи ушамъ своимъ оглохнуть на мгновенье, пока я выскажу позоръ твоей крови, какъ Богъ и добрые люди гнушаются лжецомъ столь низкимъ.
К. РИЧ. Мовбрэй, и глаза я слухъ нашъ безпристрастны. Будь онъ родной братъ мн, мало этого, наслдникъ престола, а онъ только сынъ брата моего отца — клянусь уваженіемъ, которымъ обязаны моему скипетру, и это близкое родство съ нашей священной кровью нисколько не защитило бы его, не подкупило бы непреклонной твердости правдивой души моей. Онъ нашъ подданный, Мовбрэй, такъ же какъ и ты, говори свободно и безбоязненно — я разршаю.
НОРФ. Когда такъ, Болинброкъ, пусть же мое: ты лжешь! пройдетъ сквозь твою лживую глотку до самаго сердца. Три части полученнаго мною для Кале я выдалъ, какъ слдовало, войску, а четвертую удержалъ по согласію его величества, потому что мой повелитель оставался у меня въ долгу по неуплаченному еще счету расходовъ моей поздки во Францію за его благородной супругой. Проглоти же эту ложь! — Что касается до смерти Глостера — я не убивалъ его, но, къ стыду моему, пренебрегъ въ этомъ случа моей клятвенной обязанностью.— Что до васъ, благородный лордъ Ланкастеръ, почтенный отецъ моего врага, нкогда, я замышлялъ на вашу жизнь, и этотъ грхъ терзалъ мою скорбную душу, но передъ послднимъ причащеніемъ я покаялся, просилъ у вашей милости прощенія и, надюсь, получилъ его? Вотъ все, въ чемъ виноватъ я, остальное же выдумано злобой гнуснаго, подлаго, развратнаго измнника. Справедливость этого я готовъ защищать безбоязненно, и потому, въ свою очередь, бросаю мой залогъ къ ногамъ надменнаго клеветника, чтобъ доказать мою врность и благородство лучшею кровью его сердца. Молю ваше величество назначить день нашего испытанія какъ можно скоре!
К. РИЧ. Послушайте меня, раздраженные лорды. Уничтожьте этотъ разливъ желчи безъ кровопусканья. Не бывши врачами, мы даемъ вамъ этотъ совтъ, потому что глубоко укоренившаяся злоба длаетъ слишкомъ глубокія насчки. За будьте, простите, кончите и помиритесь, наши врачи говорятъ, что теперь не время кровопусканій {Прежде полагали, что кровь можно было пускать только въ извстные мсяцы.}. — Добрый дядя, пусть это кончится началомъ, мы успокоимъ герцога, а ты уговори сына.
ГАУНТ. Въ мои лта, такъ хорошо быть примирителемъ. — Сынъ, брось залогъ герцога Норфолька.
К. РИЧ. А ты, Норфолькъ, брось его залогъ.
ГАУНТ. Ну чтоже Генрихъ? Этого требуетъ повиновеніе, повторять кое требованіе мн бы не хотлось.
К. РИЧ. Норфолькъ, брось его залогъ, мы требуемъ этого и ты долженъ.
НОРФ. Государь, и самъ бросаюсь къ ногамъ твоимъ. Ты можешь требовать моей жизни, но не безчестья. Моя жизнь принадлежитъ теб по долгу, но моего чистаго имени, которое и посл смерти будетъ жить на моей могил, я не могу отдать теб на черный позоръ. Я обвиненъ, опозоренъ, обезчещенъ, душа пронзена ядовитымъ копьемъ клеветы, и этой раны не уврачуетъ никакой бальзамъ, кром его сердечной крови, испарившей этотъ ядъ.
К. РИЧ. Надо преодолвать бшенство. Отдай мн залогъ. его. Львы укрощаютъ и леопардовъ {Намекъ на золотаго леопарда, замнявшаго гребень на шлем Hopфолька.}!
НОРФ. Но не перемняютъ ихъ пятенъ. Сними съ меня безчестье, и я отдамъ залогъ мой. Государь, незапятнанная честь чистйшее сокровище нашей земной жизни, безъ нея человкъ позлащенная грязь, раскрашенная глина. Духъ безбоязненный въ груди врной — алмазъ въ ларц, запертомъ десятью замками. Моя честь — жизнь моя, об он срослись въ одно: возьми мою честь, и жизнь моя покончена. И потому, государь, молю, позволь мн стоять за честь, которой живу и за которую готовъ умереть.
К. РИЧ. Братъ, брось его залогъ, начни ты.
БОЛИН. Да избавитъ Всевышній мою душу отъ такого гнуснаго грха! Я унижусь предъ лицомъ моего отца? опозорю свой санъ блдной, нищенской боязнью этого презрннаго труса? Прежде чмъ мой языкъ поранитъ мою честь такимъ малодушіемъ, такой низкой уступкой, мои зубы откусятъ это рабское орудіе боязливаго отреченья и я выплюну его, окровавленный, въ лицо Мовбрэя — эту вывску всего гадкаго. (Гаунтъ уходитъ.)
К. РИЧ. Не просить рождены мы, а приказывать, и потому, не имя возможности сдружить васъ, повелваемъ, подъ опасеніемъ смертной казни, явиться въ Ковентри, въ день святаго Ламберта. Тамъ копье и мечъ ршатъ неукротимую вражду вашей закоснлой ненависти, мы не могли помирить васъ — судъ неба покажетъ намъ правоту побдителя. Лордъ-маршалъ, прикажите герольдамъ приготовить все къ единоборству.

СЦЕНА 2.

Лондонъ. Комната во дворц герцога Ланкастерскаго.

Входятъ: Гаунтъ и Герцогиня Глостеръ1).
1) Элеонора Богунъ, вдова Томаса Глостера, сына Эдуарда III.

ГАУНТ. Поврь, единокровность съ Глостеромъ возбуждаетъ меня противъ палачей его жизни сильнй всхъ твоихъ возгласовъ. Но вдь право возмездія попало въ т самыя руки, которыя совершили преступленіе, котораго мы не можемъ наказать, предоставимъ же вашу тяжбу на волю неба — придетъ пора, и оно задождитъ грознымъ мщеніемъ на главы виновныхъ.
ГЕРЦ. И братство не возбуждаетъ тебя сильне? Неужели и любовь не можетъ воспламенить твоей устарвшей крови? Семь сыновъ Эдуарда, въ томъ числ и ты, были семью фіалами его священной крови, семью прекрасными отпрысками одного корня. Нкоторые изъ этихъ отпрысковъ засохли сами собой, другіе срзаны судьбой, но Томасъ, мой повелитель, моя жизнь, мой Глостеръ — этотъ фіалъ, полный священной крови Эдуарда, этотъ цвтущій отпрыскъ его царственнаго корня, — разбитъ рукой зависти, и драгоцнная влага пролита, срубленъ кровавымъ топоромъ убійства, и вс юные листья завяли. — Ахъ, Гаунтъ! вдь его кровь была твоя кровь, ложе, утроба, духъ, тло, давшіе теб жизнь, сдлали и его человкомъ, пусть ты еще живешь и дышешь, но ты убитъ въ немъ. Ты какъ-будто соглашаешься на смерть своего отца, взирая равнодушно на убійство бднаго брата — этого врнаго подобія отца. Гаунтъ! не называй этого терпніемъ — это отчаяніе, перенося убійство брата, ты открываешь имъ дорогу къ твоей собственной жизни, учишь безчеловчныхъ палачей какъ умертвить тебя. То, что мы въ низшихъ величаемъ терпніемъ, въ высшихъ — блдная, холодная трусость. Что сказать мн еще? ты обезопасишь свою собственную жизнь местью за убійство моего Глостера.
ГАУНТ. Эта тяжба принадлежитъ небу, потому что онъ умерщвленъ его намстникомъ, его помазаннымъ представителемъ. Пусть оно и наказываетъ, если смерть эта беззаконна, я же никогда не подниму разъяренной руки противъ его помазанника.
ГЕРЦ. Гд же, кого же просить мн?
ГАУНТ. Небо, оно опора и защита вдовъ.
ГЕРЦ. Хорошо, я прибгну къ нему. Прощай, прощай, старый Гаунтъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Farewell, old Gaunt… По экземпляру Колльера: Farewell, farewell, old Gaunt…}. Ты дешь въ Ковентри смотрть битву племянника Герфорда съ злобнымъ Мовбрэемъ. О, пусть кровь моего мужа направитъ копье Герфорда прямо въ грудь палача Мовбрэя! Или, когда первая сшибка не посчастливится, пусть грхи Мовбрэя надломятъ своей тяжестью хребетъ его взмыленнаго коня и онъ сброситъ своего гнуснаго сдока, стремглавъ къ ногамъ Герфорда! Прощай, старый Гаунтъ, врно жен твоего брата умереть, не разставаясь съ грустью — ея врной подругой.
ГАУНТ. Прощай, сестра. Мн надо хать въ Ковентри. Пожелай мн счастливаго пути, какъ я теб желаю счастья.
ГЕРЦ. Еще слово. Скорбь, западая въ душу, гнететъ не безсмысленной пустотой, а тягостью. Я простилась съ тобой, не сказавъ еще ничего, потому что печаль не кончается, хотя я кажется, что ужь все кончено. Поклонись отъ меня брату Эдмонду Іоркскому. Кажется теперь все: — нтъ, не покидай же меня такъ скоро, погоди немного, можетъ-быть я вспомню еще что нибудь. Попроси его — о, да чтожь попрошу я? — попроси пріхать ко мн поскорй въ Плэши. — Но, Боже мой! что же увидитъ тамъ бдный, старый Іоркъ? Пустыя комнаты, голыя стны {Неоштукатуренныя стны внутри старыхъ замковъ завшивались просто коврами и обоями, которые нацпляли на крючки, а при каждомъ перемщеніи снимали.}, обезлюдвшія передніи, ни кмъ не попираемыя ступени, и — вмсто привта, я встрчу его стнаніями. Нтъ, поклонясь только ему, пусть онъ лучше не прізжаетъ ко мн. Вдь онъ не найдетъ у меня ничего кром горя, а оно и такъ живетъ везд. Безутшная, безнадежная, пріду я домой, и умру {Въ прежнихъ изданіяхъ: Desolate, desolate will I hence and die… По экземпляру Колльера: Desolate, desperate will I hence and die…}, полные слезъ глаза мои говорятъ теб послднее прости.

СЦЕНА 3.

Госфордское пол, близь Ковентри. Огороженное мсто для поединка и тронъ. Герольды и другіе въ ожиданіи.

Входятъ: Лордъ-маршалъ1) и Омерль2).

1) Лордъ-маршалъ Англія былъ герцогъ Норфолькскій, но такъ какъ въ этомъ случа онъ былъ однимъ изъ единоборцевъ, то его должность была передана Томасу Годанду, герцогу Сиррей.
2) Эдуардъ Омерль, старшій сынъ Лэнгли, пятаго сына Эдуарда III. Онъ сдланъ герцоговъ Омерль или Омаль въ 1397 году. Въ этотъ день онъ занималъ въ Ковентри должность верховнаго Констабля Англіи.
Л. МАР. Лордъ Омерль, вооружился ли Генрихъ Герфордъ?
ОМЕРЛ. Совсмъ, и жаждетъ выдти скоре на поприще.
Л. МАР. Герцогъ Норфолькъ, веселый и бодрый, ждетъ только трубы обвинителя.
ОМЕРЛ. Такъ дло только за его величествомъ.

Трубные звуки. Входитъ Король Ричардъ и садится на тронъ, Гаунтъ и другіе Лорды размщаются по своимъ мстамъ. За сценой раздается трубный звукъ, на который тотчасъ же отвчаетъ другой, также за сценой. Всл&#1123,дъ за тмъ является Норфолькъ въ полномъ вооруженіи, предшествуемый герольдомъ.

К. РИЧ. Лордъ-маршалъ, спросите, за чмъ явился сюда этотъ воинъ въ полномъ вооруженіи, спросите его имя, я потомъ, согласно правиламъ, заставьте его поклясться, что дло его правое.
Л. МАР. Во имя Бога и короля, скажи, кто ты и зачмъ пришелъ сюда въ полномъ рыцарскомъ вооруженіи, противъ кого пришелъ ты и какая вина распри. Говори истину по долгу рыцарства и присяги, и да защититъ тебя небо и твое мужество.
НОРФ. Я Томасъ Мовбрей, герцогъ Норфолькскій, и пришелъ сюда по данной клятв — отъ нарушенія которой да сохранитъ Боже всякаго рыцаря, — защищать мою честь и врность Богу, моему королю и моему потомству, противъ герцога Герфордскаго, моего обвинителя, и чтобъ при помощи Бога и этой руки, доказать, защищая себя, что онъ измнникъ противъ моего Бога, моего короля и меня, и да защититъ меня небо въ правой битв.

Трубы. Входитъ Болинброкъ въ полномъ вооруженіи, предшествуемый герольдомъ.

К. РИЧ. Лордъ-маршалъ, спросите этого вооруженнаго рыцаря, кто онъ и зачмъ явился сюда въ воинственныхъ доспхахъ, и за тмъ, какъ слдуетъ по нашему закону, потребуйте клятвы въ правот его дла.
Л. МАР. Какъ твое имя, и зачмъ явился ты предъ лицо короля Ричарда на его царственное поприще? Противъ кого пришелъ ты, и въ чемъ твоя распря? Говори, какъ истинный рыцарь и да защититъ тебя небо.
БОЛИН. Я Генрихъ Герфордскій, Ланкастерскій и Дербиширскій, и явился сюда въ полномъ вооруженіи, чтобъ, съ помощію Бога и собственнаго мужества, доказать въ единоборств съ Томасомъ Мовбрэемъ, герцогомъ Норфолькскимъ, что онъ подлый и опасный измнникъ противъ Бога, короля Ричарда и меня, и да защититъ меня небо въ правой битв!
Л. МАР. Подъ опасеніемъ смертной казни, никогда не осмлится вступить на это поприще, кром маршала и другихъ сановниковъ, обязанныхъ распоряжать битвой.
БОЛИН. Лордъ-маршалъ, позволь мн поцловать руку моего государя и преклонить колна передъ его величествомъ, потому что Мовбрэй и я, подобны двумъ путникамъ, обрекшимъ себя на дальное и трудное странствованіе, позволь намъ торжественно проститься и съ нашими друзьями.
Л. МАР. Обвинитель почтительно привтствуетъ ваше величество и проситъ позволенія поцловать вашу руку и проститься.
К. РИЧ. Мы сойдемъ и обнимемъ его. Братъ Герфордъ, да даруетъ теб Всевышній побду по мр правоты твоей. Прощай, моя кровь, прольешь ты ее ныньче — мы можемъ плакать, но мстить за твою смерть не можемъ.
БОЛИН. О, нтъ! ни одинъ благородный глазъ да не унизится слезами обо мн, если меня пронзитъ копье Мовбрэя. Я иду на битву съ нимъ съ увренностью сокола, когда онъ устремляется на пташку.— (Лордъ-маршалу.) Прощайте, благородный лордъ, прощай и ты, мой братъ, мой добрый лордъ Омерль, не больной, а юный, сильный, полный жизни вступаю я въ борьбу со смертью. Какъ за англійскими обдами, сладчайшее сберегается для конца, послдній привтъ (Гаунту) теб, мой земный творецъ, духъ твоей юности возродился во мн и одушевляетъ меня двойной силой схватить побду, летающую надъ головой моей. Укрпи мои доспхи твоими молитвами, закали твоимъ благословеніемъ остріе моего копья, чтобъ оно проникло сквозь вощаный панцырь Мовбрэя и чтобъ имя Джона Гаунта заблестло новой славой въ доблестяхъ сына.
ГАУНТ. Небо да даруетъ теб успхъ въ твоемъ правомъ дл. Будь быстръ какъ молнія, и пусть твои удары, съ дважды удвоенной силой, разразятся оглушающимъ громомъ по шлему твоего опаснаго противника. Возбуди свою юношескую кровь, будь мужественъ и живи!
БОЛИН. Моя невинность и святый Георгъ помогутъ!
НОРФ. Какъ бы ни ршило небо или счастье судьбу мою, я и останусь въ живыхъ и умру врнымъ престолу короля Ричарда, какъ честный, прямой и благородный дворянинъ. Никогда еще плнникъ не сбрасывалъ цпей рабства, не привтствовалъ золотой, безусловной свободы съ такой радостью, съ какой мой ликующій духъ торжествуетъ это бранное пиршество съ моимъ противникомъ. — могущественный повелитель, и вы, мои товарищи, перы, примите изъ устъ моихъ искреннее желаніе, многихъ, многихъ счастливыхъ дней и лтъ. Я уду на битву радостно, весело, какъ на празднество. Дыханіе человка праваго всегда спокойно.
К. РИЧ. Прощай, благородный лордъ, я вижу, въ твоихъ глазахъ блестятъ и добродтель, и мужество. Лордъ-маршалъ, распорядитесь битвой и начинайте. (Король и лорды возвращаются на мста.)
Л. МАР. Генрихъ Герфордскій, Ланкастерскій и Дербиширскій, прими твое копье и да защититъ Господь правоту твою.
БОЛИН. Твердый надеждой, какъ башня, я восклицаю: аминь.
Л. МАР. (Одному изъ сановтковъ.) Подай это копье Toмасу, герцогу Норфолькскому.
1 ГЕР. Генрихъ Герфордскій, Ланкастерскій и Дербиширскій стоитъ здсь за Бога, своего государя и самого себя, подъ опасеніемъ оказаться лжецомъ и негодяемъ, если не докажетъ, что Томасъ Мовбрэй, герцогъ Норфолькскій, виновенъ въ измн противъ Бога, короля и его, и потому смло вызываетъ его на битву.
2 ГЕР. Томасъ Мовбрэй, герцогъ Норфолькскій, стоитъ здсь подъ опасеніемъ оказаться лжецемъ и негодяемъ, если не защититъ себя и не докажетъ, что Генрихъ Герфордскій, Ланкастерскій и Дербиширскій виновенъ въ измн противъ Бога, короля и его, и потому безбоязненно и нетерпливо ждетъ только знака къ битв.
Л. МАР. Трубы, тушъ, противники впередъ. (Тушь.) Остановитесь, король бросилъ жезлъ свой.
К. РИЧ. Вели имъ снять шлемы, бросить копья и возвратиться на мста. — Отойдемъ въ сторону: пусть гремятъ трубы, пока мы не возвстимъ герцогамъ нашего ршенія. — (Продолжительный тушъ. Обращаясь къ противникамъ.) Подойдите къ намъ ближе и выслушайте что мы придумали съ нашимъ совтомъ. Чтобы земля нашего королевства не обагрилась драгоцнной кровью, которую сама вскормила, потому что ужасныя, междоусобныя раны, вспаханныя родственными мечами, ненавистны нашему взору, потому что мы полагаемъ, что только орлиный полетъ стремящихся къ небу гордыхъ, честолюбивыхъ помысловъ и зависть, которая разражается ненавистью ко всякому сопернику, побуждаютъ васъ нарушать миръ, покоившійся въ колыбели нашего государства тихимъ, спокойнымъ сномъ дитяти, и чтобы пробужденный громомъ барабановъ, рзкими звуками трубъ и трескомъ ярыхъ желзныхъ доспховъ, онъ не оставилъ нашихъ спокойныхъ предловъ и намъ не пришлось тонуть въ крови родственной, мы изгоняемъ васъ изъ нашего государства. Теб, братъ Герфордъ, подъ опасеніемъ смертной казня, не привтствовать нашихъ прекрасныхъ владній, блуждать по чуждымъ стезямъ изгнанія, пока дважды пять лтъ не уберутъ нашихъ полей своей роскошью.
БОЛИН. Твоя воля будетъ исполнена. Мн остается одно утшеньемъ, что тоже солнце, которое гретъ васъ здсь, будетъ свтить и мн, что т же золотые лучи, которые озаряютъ васъ, озарятъ и меня и озолотятъ мое изгнанье!
К. РИЧ. Норфолькъ, тебя ждетъ приговоръ еще тягостнший, хотя и не охотно, но я долженъ произнести его: лнивому ходу часовъ не опредлять твоего жестокаго безсрочнаго изгнанія, я произношу безнадежное: навсегда, подъ опасеніемъ смертной казни.
НОРФ. Жестокій приговоръ, мой повелитель, и совершенно неожиданный изъ устъ вашего величества. Я заслуживалъ лучшей награды, а не такой жестокой обиды, какъ это изгнаніе въ безпредльный міръ. Я долженъ теперь забыть мое родное англійское нарчіе, которому учился сорокъ лтъ, теперь языкъ мой безполезенъ мн, какъ безструнная лютня или арфа, или какъ хорошій инструментъ, запертый въ ящикъ, или вынутый изъ ящика, но попавшій въ руки, которыя не умютъ играть на немъ. Ты заключилъ мой языкъ въ моемъ рт, за двойной ршоткой зубовъ и губъ, и приставилъ тюремщикомъ глупое, безчувственное, безплодное невжество. Я ужь слишкомъ старъ, чтобъ ластиться къ кормилиц, вышелъ изъ лтъ, чтобъ быть ученикомъ, чтожь твой приговоръ какъ не нмая смерть, лишающая мой языкъ возможности жить роднымъ ему дыханіемъ?
К. РИЧ. Напрасно стараешься ты возбудить состраданіе, приговоръ нашъ произнесенъ — и вс жалобы безполезны.
НОРФ. Прости же свтъ моей отчизны, я оставляю тебя на жизнь въ печальномъ сумрак безконечной ночи. (Удаляется.)
К. РИЧ. Постой, возьми съ собой еще клятву. Положите ваши изгнанныя руки на нашъ царственный мечъ и клянитесь долгомъ, которымъ обязаны Богу, потому что часть его, которой обязаны намъ, изгоняется вмст съ вами {Много было споровъ между законниками того времени, остается ли изгнанный подвластнымъ законамъ того государства, которое его изгнало. Лордъ канцлеръ Кларендонъ утверждаетъ, что остается, Гоббсъ и Пуффендорфъ отрицаютъ. Судя по этой строк, Шекспиръ раздляетъ мнніе послднихъ.}. Клянитесь, и да поможетъ вамъ небо сдержать клятву, — никогда не сдружаться и не встрчаться другъ съ другомъ въ изгнаніи, никогда не привтствовать другъ друга даже письменно, никогда не жалть и не стараться укротить бурю взаимной, на родин возникшей ненависти, никогда не соединяться, не замышлять и не предпринимать никакого зла противъ насъ, нашего государства и нашихъ подданныхъ!
БОЛИН. Клянусь.
НОРФ. И я, хранить эту клятву.
БОЛИН. Норфолькъ, до сихъ поръ я говорилъ съ тобой, какъ со врагомъ. Еслибы король позволилъ, одна изъ нашихъ душъ блуждала бы уже теперь въ воздух, изгнанная изъ бренной могилы нашего тла, какъ наши тла изгнаны изъ этого государства. Сознайся въ измн прежде, чмъ удалишься, вдь теб идти далеко, не бери съ собой тягостнаго бремени преступленія.
НОРФ. Нтъ, Болинброкъ, если я когда-нибудь былъ измнникомъ, пусть мое имя вычеркнется изъ книги жизни, пусть я буду изгнанъ и съ неба, какъ отсюда! Но что такое ты, знаютъ небо, ты и я, и, боюсь, что король раскается слишкомъ скоро. — Прости, государь. — Теперь мн не возможно сбиться съ дороги, теперь цлый міръ мн дорога, только не въ Англію! (Уходитъ.)
К. РИЧ. Дядя, я вижу въ зеркал твоихъ глазъ, какъ скорбитъ твое сердце, твое печальное лицо сокращаетъ его изгнаніе четырьмя годами. (Боллигброку). Пройдутъ шесть морозныхъ зимъ, и ты можешь возвратиться на родину.
БОЛИН. Какъ много времени въ одномъ короткомъ слов! Четыре томительныхъ зимы и четыре веселыя весны кончаются однимъ словомъ, такъ мощно оно въ устахъ государя.
ГАУНТ. Благодарю, мой повелитель, что для меня ты сократилъ его изгнаніе четырьмя годами, но я, едва ли воспользуюсь твоей милостью. Прежде чмъ мсяцы обреченныхъ ему шести лтъ совершатъ свое теченіе, моя лампа, лишенная масла, мой свточъ, истощенный временемъ, погасится старостью и безконечной ночью. Мой огарокъ догоритъ, и слпая смерть не позволитъ мн увидть сына.
К. РИЧ. Полно, дядя, ты проживешь еще много лтъ.
ГАУНТ. Нтъ, государь, ты не прибавишь ни одной минуты. Сократить мои дни мрачною печалью ты можешь, можешь лишить меня ночей, но не дашь ни одного утра. Ты можешь помочь времени избраздить меня старостью, но не остановишь углубленія и малйшей морщинки, твое слово, за одно со временемъ, можетъ умертвить меня, но мертвому не возвратитъ уже дыханія и все твое государство.
К. РИЧ. Твой сынъ изгнанъ по мудрому совту, отчасти твоимъ собственнымъ языкомъ утвержденному, а теперь ты, кажется, негодуешь на наше правосудіе.
ГАУНТ. Сладкое на вкусъ часто горько, когда проглотишь. Вы поставили меня судьей, но для меня было бы лучше, еслибъ вы заставили меня говорить какъ слдуетъ отцу. — Будь онъ чужой мн, а не сынъ — я смотрлъ бы на его проступокъ снисходительне. Я хотлъ избжать упрека въ пристрастіи и разрушилъ этимъ приговоромъ свою собственную жизнь. Ахъ! я все ждалъ, не скажетъ ли кто изъ васъ, что я слишкомъ строгъ къ себ, но вы дали волю языку моему, и я поневол произнесъ приговоръ самому себ.
К. РИЧ. Прощай, братъ, — дядя, простись и ты съ нимъ, мы изгоняемъ его на шесть лтъ, и онъ долженъ удалиться. (Трубы. К. Ричардъ уходитъ со свитой.)
ОМЕРЛ. Братъ, прости, чего не льзя пересказать теперь, то разскажетъ письмо оттуда, гд будешь жить.
Л. МАР. Я не прощаюсь съ вами, благородный лордъ: я провожаю васъ до морскаго берега.
ГАУНТ. Къ чему же бережешь ты слова, не отвчаешь на привтъ друзей?
БОЛИН. У меня ихъ слишкомъ мало на прощанье съ вами, тогда какъ ихъ надобно такъ много, чтобъ выразить все величіе печали моего сердца.
ГАУНТ. Тебя огорчаетъ временное удаленіе.
БОЛИН. Радость далеко, а грусть уже тутъ.
ГАУНТ. Что такое шесть зимъ? он пронесутся скоро.
БОЛИН. Въ радости, но печаль удесетеряетъ каждый часъ.
ГАУНТ. Назови это добровольной поздкой для удовольствія.
БОЛИН. Какъ не называй, сердце все будетъ вздыхать, видть вынужденное странствованіе.
ГАУНТ. Смотри на это печальное, томительное странствованіе, какъ на фольгу, въ которую вставится драгоцнный алмазъ твоего возвращенья.
БОЛИН. Нтъ, скорй, каждый томительный шагъ будетъ напоминать мн какъ далеко оставляю я за собой вс алмазы моей любви. Не предстоитъ ли мн длинное ученичество въ странствованіи по чуждымъ стезямъ, и наконецъ, когда получу свободу, чмъ похвалиться, кром того, что былъ поденщикомъ печали?
ГАУНТ. Для мудраго вс мста, озаряемыя окомъ неба, пристани счастья. Научи необходимость такому разсужденью, никакая добродтель не сравнится съ необходимостью. Вообрази, что не король изгналъ тебя, а ты короля. Горе налегаетъ сильне, если замтитъ, что ему поддаются. Говори, что не король изгналъ тебя, а я послалъ искать славы, или представь себ, что въ нашемъ воздух развилась всепожирающая зараза, и ты бжалъ искать странъ благодатнйшихъ. Уврь себя, что все милое душ твоей тамъ, куда ты идешь, а не тамъ, откуда удаляешься. Вообрази, что птицы — музыканты, попираемые тобою луга — усыпанный полъ пиршественной залы {Намекъ на обычай посыпать полы пиршественныхъ комнатъ осокой.}, цвты — прекрасныя леди, а твое странствіе — упоительный танецъ. Брюзгливая скорбь грызетъ гораздо меньше того, кто смется надъ ней или не обращаетъ на нее большаго вниманія.
БОЛИН. Кто же сдержитъ огонь въ рукахъ, воображая о ледяномъ Кавказ? притупитъ жало голода мыслью о пиршеств? станетъ валяться голый по декабрскому снгу, мечтая о лтнемъ зно? Нтъ! мысль о прекрасномъ длаетъ дурное еще ощутительнй, свирпый зубъ скорби никогда не нагнаиваетъ такъ сильно, какъ когда кусаетъ, но не прокусываетъ болячки.
ГАУНТ. Идемъ, идемъ, мой сынъ! я выведу тебя на дорогу.— Будь я такъ же молодъ, я бы не сталъ такъ медлить въ подобномъ случа.
БОЛИН. Прощай же, Англія, прощай, моя прекрасная мать, моя кормилица, прощай! Кудабъ ни завела меня судьба — я могу похвалиться, что и въ изгнаніи я все останусь врнымъ Англичаниномъ.

СЦЕНА 4.

Тамъ же. Комната въ королевскомъ замк.

Входятъ: Король Ричардъ, Бэшотъ и Гринъ, въ одну дверь, Омерль въ другую.

К. РИЧ. Мы замтили. — Братъ Омерль, какъ далеко проводилъ ты великаго Герфорда?
ОМЕРЛ. Я проводилъ великаго Герфорда, если вы ужь такъ называете его, до большой дороги и тамъ оставилъ.
К. РИЧ. И много пролито прощальныхъ слезъ?
ОМЕРЛ. Нисколько, разв сверовосточный втеръ, рзко дувшій въ наши лица и пробудившій спавшія слезы, случайно подарилъ какой-нибудь одной наше холодное разставанье.
К. РИЧ. Что сказалъ нашъ братъ, когда вы разставались?
ОМЕРЛ. Прощай, но мое сердце не хотло, чтобъ языкъ унизилъ это слово {Въ прежнихъ изданіяхъ: my heart disdained that my tongue… По экземпляру Колльера: my heart disdain’d my tongue…} и научило меня притвориться такъ огорченнымъ, что слова, казалось, были погребены въ могил моей печали. Конечно, еслибъ это слово могло продолжить часы, увеличить цлыми годами его короткое изгнаніе — о, тогда я наговорилъ бы ему цлую книгу этихъ прости, оно не могло этого сдлать, и я не сказалъ ему ни одного.
К. РИЧ. Братъ, онъ братъ намъ, но я сомнваюсь, придется ли ему увидать своихъ друзей, когда кончится изгнаніе. Мы сами, Бёши, Бэготъ и Гринъ замтили какъ онъ подлещался къ простолюдинамъ, какъ старался вкрасться въ ихъ сердца смиреннымъ, дружественнымъ обхожденіемъ, какое показывалъ уваженіе рабамъ, какъ подкупалъ бдныхъ ремесленниковъ льстивой улыбкой и безропотной покорностью своей судьб, какъ-будто желалъ изгнать вмст съ собой и ихъ любовь. Онъ снялъ беретъ передъ старухой, торговавшей устрицами. Два возчика пожелали ему счастливаго пути, и его гибкія колна согнулись {Въ то время мужчины присдали, какъ нынче женщины.}, и онъ сказалъ имъ: ‘благодарю, земляки! благодарю, мои добрые друзья!’ точно какъ-будто наша Англія его наслдіе, а онъ единственная надежда нашихъ подданныхъ.
ГРИНЪ. Онъ удалился, а съ нимъ и его замыслы. Теперь, государь, пора подумать объ Ирландскихъ бунтовщикахъ, надо принять, какъ можно скорй, дятельнйшія мры, чтобъ нашей медленностью не дать имъ возможности отыскать новыя средства къ ихъ выгод и ко вреду вашего величества.
К. РИЧ. Мы сами, собственной особой, отправляемся на эту войну. Но такъ-какъ, содержаніе большаго двора и наша чрезмрная щедрость порядочно пооблегчили наши сундуки, мы вынуждены отдать наше королевство на откупъ {Носился слухъ, что король Ричардъ отдалъ государство на откупъ сэръ Вилльяму Скрупъ, графу Вильширскому, сэръ Джону Бёши, сэръ Джону Бэготъ и сэръ Генриху Гринъ. Фабіанъ.}, это обезпечитъ наше настоящее предпріятіе. На случай же недостатка, мы оставимъ бланки {Стове упоминаетъ, что Ричардъ заставилъ все духовенство, дворянство и среднее сословіе приложить свои печати къ бланкамъ, чтобъ имть возможность, когда ему вздумается, угнетать ихъ всхъ вдругъ или по одиночк. Нкоторые изъ средняго сословія платили по тысяч маркъ, иные даже по тысяч фунтовъ. Гольтъ.}, и наши намстники впишутъ въ нихъ всхъ богачей на значительныя суммы, которыя и перешлютъ къ намъ, на наши нужды. Мы тотчасъ же отправляемся въ Ирландію.

Входитъ Бёши.

Что новаго, Бёши?
БЁШИ. Старый Гаунтъ вдругъ заболлъ сильно и прислалъ гонца съ просьбой, чтобъ ваше величество навстили его.
К. РИЧ. Гд онъ теперь?
БЁШИ. Въ Эли-гауз, мой повелитель {Въ прежнихъ изданіяхъ: Where lies he?— At Ely house… По экземпляру Колльера: Where lies he now?— At Ely house, my liege…}.
К. РИЧ. Да внушитъ Всевышній его врачу благую мысль спровадить его поскорй въ могилу! Начинка его сундуковъ однетъ ваше войско на войну съ Ирландіей. демте, лорды, къ нему вс вмст. Дай Богъ, чтобы, не смотря на нашу поспшность, мы не поспли!

ДЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Лондонъ. Комната въ Эли-гауз.

Гаунтъ на кресл, Герцогъ Іоркскій и другіе стоятъ около него.

ГАУНТ. Чтожь, прідетъ ли король? Мн бы хотлось кончить жизнь добрымъ совтомъ его безразсудной молодости.
ІОРКЪ. Не мучь себя, не утомляй груди, онъ не послушаетъ твоего совта.
ГАУНТ. Но вдь говорятъ, что рчь умирающаго вынуждаетъ вниманіе, какъ глубокая гармонія, когда ужь такъ не много остается словъ, они рдко высказываются безъ пользы, потому что слова того, кто говоритъ съ трудомъ переводя дыханіе, дышатъ истиной. Человка, которому скоро не говорить, слушаютъ скорй, чмъ того, кому еще льстятъ и юность и довольство, на кончину обращаютъ больше вниманія, чмъ на всю предшествовавшую жизнь. Закатъ солнца, послдніе аккорды музыки, какъ послдній кусокъ сладкаго — сладчайшіе послдки, врзываются въ память сильнй давно уже прошедшаго. Пусть Ричардъ не слушалъ совтовъ моей жизни: можетъ-быть, печальныя истины моей смерти проникнутъ въ его ухо.
ІОРКЪ. Нтъ, оно замкнуто другими, льстивыми звуками: хвалами его роскоши, сладострастными пснями, ядовитымъ напвамъ которыхъ такъ охотно внимаетъ юность, разсказами о модахъ гордой Италіи, за нравами которой нашъ неповоротливый народъ ковыляетъ съ низкой подражательностью обезьяны {Во время Шекспира Италія была страною подъ, изъ Италіи привозились вс предметы роскоши.}. Появится ли въ цломъ мір хоть одна суета, которой бы ему тотчасъ не передали? И пусть она будетъ гнусна — ничего, была бы только нова. Чтоже сдлаетъ запоздалый совтъ тамъ, гд воля возстаетъ противъ разсудка? Не руководи того, кто самъ себ избираетъ дорогу, ты и безъ того скоро лишишься дыханія, не расточай же его понапрасну.
ГАУНТ. Мн кажется, что я вновь вдохновленный пророкъ и, умирая, предвщаю. Дикій, буйный пылъ его распутства не продолжителенъ, потому что сильный огонь перегараетъ скоро. Мелкіе дожди идутъ долго — сильныя бури кратковременны, кто слишкомъ спшитъ съ самаго начала, утомляется прежде времени, кто стъ жадно, давится пищей, легкомысленное тщеславіе и ненасытное прожорство, истощивъ вс средства, пожираютъ самихъ себя. И этотъ царственный престолъ, этотъ внценосный островъ, эта земля величія, эта отчизна Марса, этотъ другой Эдемъ, полурай, эта крпость, которую природа создала для самой себя въ защиту отъ заразъ и войнъ, — это счастливое поколніе мужей, этотъ маленькій міръ, этотъ драгоцнный камень, вставленный въ серебристое море, которое защищаетъ его, какъ стна, какъ ровъ замка отъ зависти государствъ не такъ счастливыхъ, — и эта благословенная земля, этотъ островъ, это королевство, эта Англія, эта кормилица, эта мать королей, страшныхъ своимъ племенемъ, знаменитыхъ рожденіемъ, прославившихся подвигами, службой христіанству и истиннымъ рыцарствомъ также далеко отъ домашняго крова, какъ находящійся въ упрямой Іуде, гробъ Спасителя, сына благодатной Маріи, — и эта родина душъ великихъ, эта драгоцнная страна, драгоцнная своей знаменитостью въ цлой вселенной, отдана — о это убиваетъ меня, — отдана на откупъ, какъ помстье, какъ ничтожная мыза! Англія, объятая побдоноснымъ моремъ, Англія, скалистые берега которой отбиваютъ завистливый напоръ водянистаго Нептуна, опоясана теперь позоромъ, чернильными пятнами, крпостями изъ гнилаго пергамена! Англія, привыкшая завоевывать другія земли, завоевала теперь постыднйшимъ образомъ самое себя! О еслибы этотъ позоръ исчезъ вмст съ моей жизнью, какъ счастливъ былъ бы мой близкій конецъ!

Входятъ: К. Ричардъ, Королева1), Омерль, Бёши, Гринъ, Бэготъ, Россъ и Вилловби.

1) Тутъ Шекспиръ отступилъ отъ исторической врности. Анна, первая жена Ричарда, умерла еще до начала драмы, а Изабела, вторая жена его, была еще ребенкомъ, когда его умертвили.
ІОРК. Король пріхалъ, — будь снисходительнй къ его юности, вдь молодые, горячіе жеребята, бснуются еще боле когда ихъ понуждаютъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: being rag’d, do rage the more… По экземпляру Колльера: being urg’d do rage the more…}.
КОРОЛ. Какъ здоровье, нашего благороднаго дяди, Ланкастера?
К. РИЧ. Ну, что хорошаго? Что съ нашимъ старымъ Гаунтомъ?
ГАУНТ. О, какъ пристало это имя къ моему положенію! Да, я въ самомъ дл старый Гаунтъ, и изнуренный (gaunt), потому что старъ {Тутъ игра между собственнымъ именемъ Gaunt и gaunt — тощій, худой, изнуренный. Прозваніе Гаунтъ (Gaunt) онъ получилъ отъ Гента, въ которомъ родился.}, скорбь постилась во мн слишкомъ долго, а ктожь, воздерживаясь отъ пищи, не изхудаетъ (gaunt)? Я долго бодрствовалъ для спящей Англіи, бдніе родитъ худобу, а худоба тоже изнуренье (gaunt). Для меня строгій постъ и то, что откармливаетъ многихъ отцовъ — я разумю взгляды дтей, наложивъ на меня этотъ постъ, ты изнурилъ меня (made me gaunt). Я изхудалъ (gaunt) для могилы, тощъ (gaunt), какъ могила, и ея пустая утроба наслдуетъ одн кости.
К. РИЧ. Ну можетъ ли больной человкъ играть тамъ замысловато своимъ именемъ?
ГАУНТ. Это болзнь забавляется насмшками надъ собой. Съ тхъ поръ, какъ ты началъ хлопотать, чтобъ убить во мн мое имя, въ угоду теб, великій король, я смюсь надъ моимъ именемъ.
К. РИЧ. И умирающій будетъ угождать остающемуся въ живыхъ?
ГАУНТ. О, нтъ, остающіеся въ живыхъ угощаютъ умирающему.
К. РИЧ. Но ты умирающій, и сказалъ сейчасъ, что угождаешь мн.
ГАУНТ. Нтъ, ты умираешь, хоть я и больне тебя.
К. РИЧ. Я здоровъ, дышу легко и вижу, что ты боленъ.
ГАУНТ. Тотъ, кто создалъ меня, знаетъ, что я вижу, какъ ты боленъ, больной самъ, я вижу болзнь и въ себ, я въ теб. Твой смертный одръ такъ же великъ, какъ твое королевство, въ которомъ ты страждешь потерей доброй славы, и ты, безпечный больной, повряешь свое помазанное тло врачамъ, которые именно и разстроили его. Тысячи льстецовъ сидятъ въ твоей корон, хотя объемъ ея не больше твоей головы, заключенные въ такомъ маломъ пространств, они разоряли твое государство. О, еслибы твой ддъ прозрлъ пророческимъ окомъ, какъ сынъ его сына уничтожитъ его сыновъ — онъ избавилъ бы тебя отъ позора, отршивъ отъ наслдія еще до твоего восшествія на престолъ, на который ты вступилъ, чтобъ самому себя свергнуть. Племянникъ, еслибъ ты владлъ цлымъ міромъ, то и тогда опозорилъ бы себя, отдавъ эту страну на откупъ, но вмсто цлаго міра ты владешь только этой страной — и срамя ее такъ, ты срамишь себя еще боле. Теперь ты не король, а мызникъ Англіи. — Твоя законная власть раба закона, а ты —
К. РИЧ. А ты сумазбродный, слабоумный глупецъ! Полагаясь на право горячки, ты осмливаешься сгонять своими ледяными увщаніями краску съ нашего лица, возмущая гнвомъ нашу царственную кровь. Клянусь моимъ королевскимъ величіемъ, не будь ты братъ сына великаго Эдуарда, языкъ, движущійся такъ смло въ твоей голов, снесъ бы твою голову съ дерзкихъ плечъ!
ГАУНТ. О, не щади меня, сынъ моего брата Эдуарда, потому только, что я сынъ Эдуардова отца, ты, какъ пеликанъ, пустилъ уже его кровь и упился ею допьяна. Мой братъ Глостеръ, прямая, честная душа — да блаженствуетъ онъ между праведниками на неб, — первое и врное доказательство, что теб ничего проливать кровь Эдуарда. Соединись съ моей болзнью и пусть твое жестокосердіе, какъ сгорбленная старость, скоситъ цвтъ, давно уже увядшій. Живи въ позор, и да не умретъ позоръ съ тобою.— Придетъ время, и эти слова будутъ твоими мучителями! — Проводите меня до постели, а тамъ и въ могилу. Пусть любятъ жизнь, кому еще улыбаются и любовь, и почести! (Служители уносятъ его.)
К. РИЧ. И пустъ умираютъ, кмъ овладли и старость и брюзгливость! Въ теб и то и другое, и то и другое да будетъ достояніемъ могилы.
ІОРК. Прошу, ваше величество, припишите его слова брюзгливой болзни и старости. Клянусь жизнью, онъ любитъ васъ, вы дороги ему, какъ Генрихъ, герцогъ Герфордскій, еслибъ онъ былъ здсь.
К. РИЧ. Да, твоя правда, какова любовь Герфорда, такова и его, какова ихъ — такова и моя, и все да будетъ такъ, какъ есть.

Входитъ Норсомберландъ.

НОРС. Государь, старый Гаунтъ посылаетъ вамъ послдній привтъ.
К. РИЧ. Чтоже говоритъ онъ?
НОРС. Ничего, все сказано. Языкъ его теперь безструнный инструментъ, слово, жизнь и все утратилъ старый Ланкастеръ.
ІОРК. Пусть же Іоркъ первый за нимъ подвергнется такой утрат! Какъ ни бдна смерть, но она кончаетъ смертельныя скорби.
К. РИЧ. Сплйшій плодъ падаетъ первый, такъ и онъ. Онъ свершилъ свой путь — наше странствованіе только начинается, но довольно объ этомъ. — Теперь о войн съ Ирландіей. Намъ необходимо уничтожить грубыхъ, неугомонныхъ мужлановъ, живущихъ какъ ядъ, тамъ, гд, кром ихъ, не можетъ жить ничто ядовитое {Есть преданіе, что святый Патрикъ освободилъ Ирландію отъ всхъ ядовитыхъ пресмыкающихся.}. А такъ какъ это важное дло требуетъ большихъ издержекъ, то мы и конфискуемъ въ свою пользу серебряную посуду, деньги, доходы и вс пожитки нашего дяди Гаунта.
ІОРК. О, долго ли еще терпть мн? Долго ли, покоряясь нжной обязанности, переносить несправедливости? Ни смерть Глостера, ни изгнаніе Герфорда, ни оскорбленіе Гаунта, ни тайныя страданія Англіи, ни помха браку бднаго Болинброка {Изгнанный Болинброкъ былъ принятъ французскимъ дворомъ и женился бы на единственной дочери герцога Беррійскаго, брата Французскаго короля, еслибъ не помшалъ Ричардъ II. — Стивенсъ.}, ни угнетніе меня самого, ничто ни разу еще не нахмурило моего терпливаго чела, не заставило покоситься на моего государя. Я послдній изъ сыновъ благороднаго Эдуарда, твой отецъ, принцъ Вельсскій, первый. На войн и левъ не былъ страшне, въ мирное время и кроткая овечка не была смиренне этого царственнаго юноши. У тебя его лицо, когда онъ былъ въ твои лта, но его чело мрачилось враждой только къ французамъ, а не противъ друзей. Благородная рука его расточала только пріобртенное имъ самимъ, но не трогала того, что завоевала длань его побдоноснаго отца. Руки его обагрялись не родственной кровью, а кровью враговъ его родственникамъ. О, Ричардъ! скорбь превозмогла Іорка, иначе онъ никогда не прибгнулъ бы къ этому сравненію.
К. РИЧ. Что это значитъ, дядя?
ІОРК. О, государь! прости мн, если теб будетъ угодно, или не прощай, если не угодно — я всмъ доволенъ. Ты хочешь завладть, присвоить себ права и достояніе изгнаннаго Герфорда. Но разв Гаунтъ не умеръ, а Герфордъ не въ живыхъ еще? разв Гаунтъ не былъ честенъ, а Герфордъ не вренъ? разв Гаунтъ не заслуживаетъ имть наслдника, а достойный сынъ не наслдникъ его? Если ты хочешь лишить Герфорда правъ его, лиши время его хартій, его обычныхъ правъ, сдлай, чтобъ завтра не слдовало за ныншнимъ днемъ, не будь самимъ собой — вдь ты король по тому же праву преемничества, наслдія. Клянусь Богомъ — и не дай Боже, чтобъ сбылись слова мои! — если ты завладешь такъ несправедливо правами Герфорда, уничтожишь жалованныя грамоты, по которымъ его повренные будутъ требовать передачи принадлежащаго ему лена, и если ты откажешь ему въ этомъ, ты навлечешь на свою голову тысячи бдствій, потеряешь любовь тысячи сердецъ, заставишь даже мое снисходительное терпніе думать, чего не позволяютъ думать ни честь, ни врность подданаго.
К. РИЧ. Думай что хочешь. Мы беремъ въ свою пользу и посуду, и пожитки, и деньги, и вс его владнія.
ІОРК. Я не хочу быть при этомъ. Прощай, государь! Кто знаетъ что изъ этого выдетъ, но кому не извстно, что путемъ зла не доходятъ до добра. (Уходитъ.)
К. РИЧ. Бёши, ступай сейчасъ къ графу Вильширскому и скажи ему, чтобъ онъ немедленно явился къ намъ въ Эли-гаузъ, для описи. Завтра утромъ мы отправляемся въ Ирландію, я думаю, пора ужь. На время нашего отсутствія мы назначаемъ нашего дядю Іорка правителемъ Англіи, потому что онъ честенъ и всегда былъ намъ преданъ.— Идемъ, королева, завтра мы разстанемся. Будь же весела, мы недолго пробудемъ вмст. (Трубы. Король, Королева, Бёши, Омерлъ, Гринъ и Бэготъ уходятъ.)
НОРС. Итакъ, лорды, герцогъ Ланкастерскій умеръ.
РОСС. И живъ, потому что теперь его сынъ — герцогъ.
ВИЛЛ. По званію, не по доходамъ.
НОРС. И потому, и по другому, еслибъ была справедливость.
РОСС. Сердце мое полно и должно разорваться отъ молчанья прежде, чмъ свободный языкъ облегчитъ его.
НОРС. Такъ говори — и пусть тотъ навсегда лишится языка, кто перескажетъ твои рчи, ко вреду теб.
ВИЛЛ. Если ты хочешь сказать что-нибудь такое, что касается Герфорда, говори смло, я готовъ слушать все, что для него полезно.
РОСС. Я ршительно не могу принести ему никакой пользы, если вы не назовете полезнымъ состраданіе къ ограбленному, лишенному отцовскаго наслдія.
НОРС. Клянусь Богомъ, позоръ намъ, что сносимъ такія несправедливости съ царственнымъ принцемъ и со сколькими еще, не мене благородной крови, въ этой упадающей странъ. Король дйствуетъ не самъ, имъ управляютъ подлые льстецы, и что бы ни донесли они на каждаго изъ насъ, ршительно по одной только ненависти, онъ готовъ карать насъ, нашихъ женъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: ‘Gainst us, our lives… По экземпляру Колльера: ‘Gainst us, our wives…}, нашихъ дтей, нашихъ наслдниковъ.
РОСС. Онъ разорилъ народъ тяжелыми налогами и совсмъ лишился любви его, дворянство онъ обложилъ пенями за старыя распри и также потерялъ любовь его.
ВИЛЛ. И каждый день придумываются еще новые поборы въ форм займовъ, пожертвованій и Богъ знаетъ чего, чмъ же наконецъ все это кончится?
НОРС. И все это пожираютъ не войны — онъ не велъ ни одной, напротивъ, уступилъ позорными сдлками все, что завоевали его предки мечемъ. Онъ и въ мирное время тратитъ больше, чмъ они въ военное.
РОСС. Все королевство на откуп у лорда Вильширскаго.
ВИЛЛ. Король обанкрутился, какъ простолюдинъ.
НОРС. Надъ нимъ отяготли позоръ и разоренье.
РОСС. У него нтъ денегъ на войну съ Ирландіей, не смотря на вс тягостные налоги, ему надобно ограбить еще изгнаннаго герцога.
НОРС. Своего благороднаго родственника, о, выродившійся король! Однакожь, лорды, мы слышимъ свистъ бури, и не думаемъ искать крова, видимъ какъ сильно надуваетъ втеръ наши паруса, и не собираемъ ихъ — безпечно близимся къ гибели.
РОСС. Мы видимъ грозящее намъ кораблекрушеніе, и потому что терпли вину его, гибель наша неизбжна.
НОРС. Напротивъ, я вижу какъ проглядываетъ жизнь сквозь безглазыя очницы смерти. Но я не смю высказать какъ близко наше спасеніе.
ВИЛЛ. Раздли съ нами твои помыслы, какъ мы раздлили съ тобой наши.
РОСС. Будь откровененъ, Норсомберландъ. Мы трое составляемъ одного, и потому, что бы ты ни сказалъ, слова твои — наши мысля {Въ прежнихъ изданіяхъ: Thy words are but as thoughts… По экземпляру Колльера: Thy words are but our thoughts…}, говори смло.
НОРС. Слушайте же.— Я получилъ изъ Бретаньской гавани Пор-ле-Бланъ извстіе, что Генрихъ Герфордъ, Регинальдъ лордъ Кобхэмъ, бжавшій недавно отъ графа Эксетера, братъ его, бывшій архіепископъ Кентербёрійскій, сэръ Томасъ Эрпингамъ, сэръ Джонъ Рамстонъ, сэръ Джомъ Норбери, сэръ Робертъ Ватертонъ и Френсисъ Койнтъ спшатъ сюда, снабженные, герцогомъ Бретаньскимъ, всми нужными средствами, на восьми большихъ корабляхъ, съ тремя тысячами войска, и думаютъ пристать къ нашимъ свернымъ берегамъ въ непродолжительномъ времени. Можетъ-быть они пристали бы и раньше, но выжидаютъ отъзда короля въ Ирландію. Если вы хотите свергнуть съ себя рабское иго, снова оперить {To imp a hawk — выраженіе соколиныхъ охотниковъ. Если соколъ лишился, какимъ-нибудь образомъ, нсколькихъ перьевъ изъ крылъ, то ихъ замняли искусственно такимъ же количествомъ другихъ.} выщипанныя крылья нашей истощенной родины, выкупить изъ позорнаго залога обезчещенную корону, стереть пыль, покрывшую позолоту нашего скиптра, возвратить королевственности ея прежнее, настоящее значеніе — за мной въ Равенспургъ, боитесь — оставайтесь, но храните молчаніе, я ду одинъ.
РОСС. На коней, на коней! оставимъ сомннія трусамъ.
ВИЛЛ. Я буду тамъ первый, если только выдержитъ моя лошадь.

СЦЕНА 2.

Лондонъ. Комната во дворц.

Входятъ: Королева, Бёши и Бэготъ.

БЁШИ. Вы слишкомъ грустите, ваше величество. Прощаясь съ королемъ, вы общали не предаваться сокрушительной печали, быть веселой.
КОРОЛ. Общала въ угоду королю, въ угоду себ — не могу. Конечно, я не вижу никакой причины, почему бы должна привтствовать такого гостя, какъ грусть, кром разв той, что проводила драгоцннйшаго гостя, моего милаго Ричарда. Но мн все кажется, будто ко мн близится какая-то бда, еще не рожденная, но уже созрвшая въ ндрахъ счастья, и сердце трепещетъ чего-то, его тревожитъ что-то, кром разлуки съ королемъ, моимъ повелителемъ.
БЁШИ. Каждая скорбь порождаетъ двадцать отраженій, которыя, совсмъ не бывши скорбью, принимаютъ однакожь видъ ея, глаза печали, охрусталенные ослпляющими слезами, дробятъ одинъ, нераздльный предметъ на множество. Какъ граненыя стекла {Perspectives. Круглыя стекла, съ граненой выпуклой поверхностью. Эти стекла вставлялись въ коробочки и въ ларчики изъ черепахи или слоновой кости. — Генли.}, когда смотришь на нихъ прямо, представляютъ что-то смутное, сбоку же даютъ возможность различать формы: такъ и ваше величество, взирая на отъздъ нашего повелителя не прямо, видите не самую грусть разлуки, а отраженія ея, взгляните прямо, и вы убдитесь, что все это только призрачные отблески. И потому, трижды прекрасная королева, оплакивайте только разлуку — другихъ причинъ грусти не видно, если же и видятся, то это только представленія омраченныхъ печалью глазъ, готовыхъ оплакивать и призрачныя скорби, какъ настоящія.
КОРОЛ. Все это можетъ быть и такъ, но въ глубин души есть какое-то убжденіе въ противномъ. Какъ бы тамъ ни было, мн грустно, до того грустно, что даже когда и не думаю объ этомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: As though, in thinking, on no thought I think… По экземпляру Колльера: As though unthinking on no though I think.} — тягостное ничто пугаетъ и страшитъ меня.
БЁШИ. Это чистыя фантазіи, прекрасная повелительница.
КОРОЛ. Нтъ! Фантазіи родитъ всегда какая-нибудь предшествующая скорбь. Со мной совсмъ не такъ, — моей тоски ни что не порождало, но что-нибудь да есть же въ этомъ, пугающемъ меня ничто {Въ прежнихъ изданіяхъ: For nothing hath fiegot my something grief, Or something hath the nothing that I grieve… По экземпляру Коільepa: For nothing hath begot my seracthing woe, Or something has the nothing thht I guess…}. Какъ бы по передач перешло ко мн это что-нибудь, но что оно такое — не знаю еще, не могу назвать, меня страшитъ безыменное горе.

Входить Гринъ.

ГРИН. Да хранитъ Всевышній ваше величество! — Я радъ, что нашелъ васъ здсь, благородные лорды. Надюсь, король не переправился еще въ Ирландію?
КОРОЛ. Для чего надешься ты этого? Лучше надяться, что онъ переправился, потому что предпріятіе его требуетъ поспшности, въ поспшности его надежда. Для чегожь надешься ты, что онъ не переправился?
ГРИН. Для того, чтобъ онъ, наша надежда, обратилъ назадъ свои войска и уничтожилъ надежду врага, который вступилъ уже въ его владнія. Изгнанный Болинброкъ возвратился самовольно и счастливо вышелъ на берегъ, съ поднятымъ оружіемъ, въ Равенспург.
КОРОЛ. Боже, избави насъ отъ этого!
ГРИН. О, королева, это слишкомъ справедливо, но еще хуже та, что лордъ Норсомберландъ, его молодой сынъ Генрихъ Перси, лорды Россъ, Бомондъ и Вилловби бжали къ нему со всми своими сильными приверженцами.
БЁШИ. Зачмъ же не объявилъ ты Норсомберланда и прочихъ возмутителей измнниками?
ГРИН. Мы сдлали это, и за тмъ графъ Ворстеръ переломилъ свой жезлъ, отрекся отъ обязанности гофмейстера, и вс придворные служители бжали вмст съ нимъ къ Болинброку.
КОРОЛ. Гринъ, ты повитуха моего горя, а Болинброкъ страшное дтище моей печали. Душа моя разродилась наконецъ своимъ чудищемъ, и надо мной, утомленной только что разршившейся родильницей, скопляется горе за горемъ, печаль за печалью?
БЁШИ. Не отчаявайтесь, королева.
КОРОЛ. Ктожь запретитъ мн отчаяваться? Я хочу отчаяваться, хочу враждовать съ лживой надеждой, она льстивая прихлебательница, заморживающая самую смерть. Въ крайности смерть хотла бы нечувствительно развязать узы жизни, а лживая надежда затягиваетъ ихъ.

Входитъ Іоркъ.

ГРИН. Вотъ герцогъ Іоркъ.
КОРОЛ. Въ воинственныхъ доспхахъ на дряхлой вы! Какъ полны заботливаго безпокойства взоры его!— Ради Бога, дядя, скажи что-нибудь утшительное.
ІОРК. Я оболгалъ бы собственную мысль, сказавъ что-нибудь подобное. Утшеніе на неб, а мы на земл, гд не живетъ ничего, кром крестовъ, заботъ и печалей. Твой мужъ отправился спасать отдаленныя владнія, а между тмъ другіе спшатъ обобрать его дома. Онъ оставилъ меня опорой королевства, а я такъ обезсиленъ старостью, что едва поддерживаю и самого себя. Наступаетъ часъ болзни, накликанный его чрезмрностями, теперь онъ испытаетъ друзей, льстившимъ ему.

Входитъ Служитель.

СЛУЖ. Мой повелитель, я не засталъ твоего сына, онъ ухалъ.
ІОРК. Ухалъ? — Чтожь!— пусть все идетъ какъ хочетъ! — Лорды бжали, граждане равнодушны и, боюсь, примутъ также сторону Герфорда. — (Служителю.) Скорй, скачи въ Плэши, къ моей сестр, герцогин Глостеръ, скажи, чтобъ она тотчасъ же прислала мн тысячу фунтовъ стерлинговъ. Постой, возьми мой перстень.
СЛУЖ. Благородный лордъ, я забылъ сказать твоей милости, что, прозжая нынче мимо, я захалъ — но остальнымъ я огорчу тебя.
ІОРК. Говори!
СЛУЖ. За часъ до моего прізда герцогиня скончалась.
ІОРК. Боже милосердый! какой страшный приливъ бдствій разомъ хлынулъ на эту несчастную страну! Я не знаю что длать. — клянусь Богомъ, мн было бы лучше, еслибъ король ни за что снялъ съ меня голову, какъ съ моего брата {Ни одинъ изъ братьевъ Іорка не лишался головы. Герцогъ Глостеръ, на котораго онъ здсь намекаетъ, задушенъ въ Кале между двухъ перинъ, въ 1397 году.}! — Посланы ль гонцы въ Ирландію?— Гд возьмемъ мы денегъ на эти войны?— Пойдемъ, сестра, извини — племянница, хотлъ я сказать. — (Служителю.) Спши домой, возьми нсколько телгъ и увези все оружіе, которое найдешь тамъ. (Служитель уходитъ.) — Лорды! не угодно ли вамъ собрать войско, — если я знаю, какъ, какимъ образомъ устроить дла, переданныя мн въ такомъ разстройств, не врьте мн никогда. Оба мои родственники. Одинъ мой государь — защищать его велитъ мн и клятва и долгъ, другой опять близкій родственникъ, оскорбленный королемъ — родство и совсть заставляютъ вступиться и за него. Но что-нибудь да надожь длать. — идемъ, племянница, я свезу тебя въ безопасное мсто. — Господа, соберите войска, и тотчасъ ко мн, въ Беркли. Хотлось бы захать въ Плэши, но время не позволяетъ. — Все въ такомъ безпорядк, разстройств! (Уходитъ съ Королевой.)
БЁШИ. Попутный втеръ переноситъ всти въ Ирландію, а оттуда ни одной. Войска, равносильнаго непріятельскому, мы ни какъ не сберемъ.
ГРИН. Кром того, наша близость къ королю, по его любви къ намъ, близка къ ненависти тхъ, которые не любятъ его.
БЭГОТ. То-есть: непостояннаго народа, потому что его любовь къ кошелькахъ, кто опустошаетъ ихъ — наполняетъ его сердца непримиримой ненавистью.
БЁШИ. Это — общее обвиненіе короля.
БЭГОТ. А если у него есть смыслъ — и наше, потому что мы всегда были близки къ королю.
ГРИН. И потому я сейчасъ же отправляюсь въ Бристольскій замокъ. Графъ Вильширъ тамъ уже.
БЁШИ. И я съ вами. Чего ждать намъ отъ раздраженнаго народа? онъ, какъ собака, разорветъ насъ на части? — (Бэготу) А вы, съ нами?
Бэгот. Нтъ, я поду къ его величеству, въ Ирландію.— Прощайте, если предчувствіе сердца не вздоръ, мы никогда уже не увидимся.
БЁШИ. Это смотря по тому, какъ удастся Іорку отразить Болинброка.
ГРИН. Бдный, герцогъ! это все равно, что взяться пересчитать песокъ, выпить океанъ до суха, между тмъ какъ одинъ приметъ его сторону, тысячи оставятъ.
БЁШИ. Прощайте, и можетъ-быть навсегда.
ГРИН. Нтъ, мы еще увидимся.
Бэгот. Боюсь, никогда.

СЦЕНА 3.

Дикое мсто въ Глостиршир.

Входятъ: Болинброкъ и Норсомберландъ cъ войскомъ.

БОЛИН. Скажите, лордъ, далеко ли еще до Беркли?
НОРС. Глостерширъ, благородный лордъ, совершенно мн неизвстенъ. Эти дикіе, высокіе холмы, дурныя и неровныя дороги растягиваютъ мили и длаютъ ихъ еще утомительнй, но ваша пріятная бесда, какъ сахаръ, усладила, сдлала для меня пріятной и эту несносную дорогу. Воображаю, какъ скученъ покажется переходъ отъ Равенспурга до Котскольда лордамъ Россу и Вилловби, лишеннымъ вашего общества, которое, поврьте, намного уменьшило для меня и скуку, и вс трудности. Конечно, и у нихъ есть утшеніе: надежда на удовольствіе, которымъ я уже наслаждаюсь, а надежда на наслажденіе почти такъ же пріятна, какъ и самое наслажденіе. Она сократитъ дорогу утомленнымъ лордамъ, какъ мн самое наслажденіе вашей бесдой.
БОЛИН. Моя бесда, право, не иметъ такой цны, какъ ваши лестныя слова. Но кто это спшитъ къ намъ?

Входитъ Генрихъ Перси.

НОРС. Мой сынъ, молодой Генрихъ Перси. Во всякомъ случа онъ отъ брата Ворстера. — Ну что, Генрихъ, какъ поживаетъ твой дядя?
ПЕРС. Я думалъ отъ васъ узнать объ его здоровьи.
НОРС. Какъ, разв онъ не при королев?
ПЕРС. Нтъ, мой добрый лордъ, онъ оставилъ дворъ, переломилъ свой жезлъ {Гофмаршалъ, переламывая жезлъ, освобождалъ подчиненныхъ служителей отъ должнаго повиновенія.} и распустилъ служителей короля.
НОРС. Чтоже это значитъ? Въ послднее наше свиданіе онъ былъ такъ далекъ отъ этого.
ПЕРС. Потому что васъ объявили измнникомъ. Онъ похалъ въ Равенспургъ, чтобъ предложить свои услуги герцогу Герфорду, меня же послалъ въ Беркли развдать какое собралъ войско герцогъ Іоркскій, съ приказаніемъ явиться затмъ въ Равенспургъ.
НОРС. Сынъ, неужели ты забылъ герцога Герфордскаго?
ПЕРС. Нтъ, мой добрый лордъ, какъ забыть, чего никогда не было въ памяти? Сколько мн извстно, я еще никогда не видалъ его.
НОРС. Такъ познакомься — вотъ герцогъ.
ПЕРС. Благородный лордъ, я предлагаю вамъ мою службу, службу, конечно, еще незначительнаго, неопытнаго юноши, пока лта не разовьютъ и не дадутъ ему возможности служить вамъ дйствительне, съ большей пользой.
БОЛИН. Благодарю, любезный Перси. Будь увренъ, что я счастливъ боле всего тмъ, что въ груди моей сердце, которое никогда не забываетъ добрыхъ друзей, мое счастье, возрастая съ твоей любовью, будетъ постоянно наградой твоей врной любви. Мое сердце заключаетъ этотъ союзъ, а рука скрпляетъ.
НОРС. Далеко ли до Беркли, и что длаетъ тамъ добрый, старый Іоркъ съ своимъ войскомъ?
ПЕРС. Замокъ вонъ за той рощей, и въ немъ, какъ я слышалъ, триста человкъ гарнизона, лорды — Іоркъ, Беркли и Сеймуръ, и кром ихъ ни одного извстнаго имени.

Входятъ: Россъ и Вилловби.

НОРС. Вотъ лорды Россъ и Вилловби, въ крови отъ пришпориванья, красные, какъ огонь, отъ поспшности.
БОЛИН. Привтствую васъ, господа! Я знаю — ваша любовь ищетъ изгнаннаго измнника. Въ моемъ казнохранилищ лтъ теперь ничего, кром неосязаемой благодарности, разбогатвъ, онъ наградитъ васъ достойне за вашу любовь и участіе.
РОСС. Благородный лордъ, мы вознаграждены уже вашимъ присутствіемъ.
ВИЛЛ. И больше, чмъ стоятъ вс труды, которымъ подвергались, чтобъ соединиться съ вами.
БОЛИН. И все-таки благодарность — казнохранилище бднаго, и она будетъ порукой моей щедрости до тхъ поръ, пока мое юное счастіе не достигнетъ совершеннолтія. — Это кто?

Входитъ Беркли.

НОРС. Кажется, лордъ Беркли.
БЕРК. Я посланъ къ вамъ, лордъ Герфордъ.
БОЛИН. Лордъ, я отвчаю только на имя Ланкастера. За этимъ именемъ возвратился я въ Англію, и пока не услышу его изъ устъ вашихъ, не отвчу, что бы вы ни говорили.
БЕРКЛ. Лордъ, не перетолковывайте словъ моихъ, мн и въ голову не приходило вычеркивать какое-либо изъ титлъ вашей чести {Вычеркиваніе имени или титла изъ списковъ было наказаніемъ за оскорбленіе королевскаго величества.}. Я посланъ къ вамъ, лордъ — какого вамъ угодно названія — отъ доблестнаго правителя королевства, отъ герцога Іоркскаго, чтобъ узнать: что заставило васъ воспользоваться отсутствіемъ короля и нарушить миръ нашей родины самовольнымъ вторженіемъ, съ оружіемъ въ рукахъ?

Входитъ Іоркъ со свитой.

БОЛИН. Я не имю нужды отвчать ему черезъ васъ, его свтлость приближается собственной особой. — Мой благородный дядя! (Преклоняетъ передъ нимъ колна.)
ІОРК. Покажи мн, что покорно твое сердце, а не колна, покорность которыхъ обманчива, лжива.
БОЛИН. Мой добрый дядя —
ІОРК. Нтъ, нтъ, не улещай меня ни добрымъ, ни дядей. Я не дядя измннику, и слово ‘добрый’ опозоривается въ устахъ не добрыхъ. Какъ осмлились твои изгнанныя стопы коснуться пыли англійской почвы? Но еще боле {Въ прежнихъ изданіяхъ, But then, more why… По экземпляру Колльера: But more than that...} — какъ дерзнулъ ты пройдти столько миль по ея мирному лону, устрашая ея блднолицыя селы войной и блескомъ грабительственнаго оружія {Въ прежнихъ изданіяхъ: And ostentation of despised arms… По экземпляру Колльера: And ostentation of despoiling arms…}? Не потому ли, что помазанный король въ отлучк? Глупый ребенокъ, король здсь, въ моей врной груди власть его. Будь я такимъ же пылкимъ юношей, какъ въ то время, когда мы съ доблестнымъ Гаунтомъ, твоимъ отцомъ, высвободили Чернаго принца, этого юнаго Марса, изъ безчисленной толпы французовъ — о, какъ быстро наказала бы тебя эта рука, скованная теперь параличемъ, покарала бы твое преступленіе!
БОЛИН. Скажи же, благородный дядя, мое преступленіе, какъ и чмъ провинился я?
ІОРК. Ужаснйшимъ образомъ: дерзкимъ возстаніемъ, гнусной измной. Ты изгнанъ, и возвратился до истеченія срока, грозя оружіемъ твоему повелителю.
БОЛИН. Изгнали Герфорда, а возвратился Ланкастеръ. Благородный дядя, прошу, разсмотри вины мои безпристрастно: ты мой отецъ, потому что мн все кажется, что старый Гаунтъ живъ еще въ теб, — и потому, отецъ мой, потерпишь ли ты, чтобъ я скитался осужденнымъ бродягой? чтобъ меня лишали насильственно и титлъ, и владній, для того, чтобъ раздавать ихъ расточительнымъ временщикамъ? Для чего рожденъ я? Если мой братъ — король Англіи, то и я по тому же самому праву — герцогъ Ланкастерскій. И у тебя есть сынъ, Омерль, мой благородный родственникъ, еслибы ты умеръ прежде, и его стали угнетать точно такъ же, онъ нашелъ бы въ дяд Гаунт отца, который поднялъ бы его обиды, загналъ бы ихъ на смерть. Меня лишаютъ лена, на который мои грамоты даютъ мн полное право. Все имущество моего отца захвачено, продано, расхищено. Что же оставалось мн длать? Я подданный, и требую законнаго, моихъ повренныхъ не принимаютъ — и я здсь самъ искать наслдіе, которое принадлежитъ мн по рожденію.
НОРС. Съ благороднымъ герцогомъ поступлено чрезвычайно несправедливо.
РОСС. И вашей свтлости слдуетъ поправить эту несправедливость.
ВИЛЛ. Его достояніемъ обогатили подлыхъ.
ІОРК. Благородные лорды, послушайте, что я скажу какъ. Я вполн сознавалъ вс дурные поступки съ моимъ племянникомъ, отстаивалъ права его сколько могъ, но не потерплю возврата съ оружіемъ въ рукахъ, чтобъ онъ сдлался самъ своимъ рщикомъ, самъ прорзывалъ себ дорогу, добивался права неправдой, — и вы, помогая ему въ такомъ дл, лелете возмущеніе, вс бунтовщики.
НОРС. Благородный герцогъ поклялся, что пришелъ только за своею собственностью, а такъ какъ онъ иметъ на это право, то мы клятвенно обязались помогать ему, и тотъ, кто нарушитъ эту клятву, да не увидитъ никакой радости!
ІОРК. О, я очень хорошо вижу, къ чему клонятся это возстаніе. Я не могу подавить его — я поневол долженъ признаться въ этомъ, — потому что войско мое малочисленно и все въ ужаснйшемъ безпорядк, но еслибы я могъ — клянусь тмъ, кто даровалъ мн жизнь, — я захватилъ бы васъ всхъ и заставилъ покориться безусловному милосердію короля. Не могу — да будетъ же вдомо, что не принимаю ни чьей стороны. За симъ, если не хотите захать и переночевать въ моемъ замк, прощайте.
БОЛИН. Благородный дядя, мы принимаемъ это приглашеніе, но мы непремнно убдимъ тебя отправиться вмст съ нами въ Бристольскій замокъ. Говорятъ, что онъ занятъ Бэготомъ, Бёши и ихъ соумышленниками, этими гусеницами государства, которыхъ я поклялся извести, уничтожить совершенно.
ІОРК. Можетъ-быть я и поду съ вами, — но не знаю еще, потому что мн противно нарушать законы родины. И дружба и вражда съ вами мн равно непріятны, непоправимость дла кончаетъ вс мои заботы.

СЦЕНА 4.

Лагерь въ Вельс.

Входятъ Сольсбёри и Велльсскій Капитанъ.

КАПИТ. Лордъ Сольсбёри, мы ждали десять дней, съ трудомъ сдерживая нашихъ соотечественниковъ, а o корол и до* сихъ поръ никакихъ извстій, и потому мы разойдемся. Прощайте!
СОЛЬС. Подожди еще одинъ день, врный Вельсецъ, король полагаетъ на тебя всю свою надежду.
КАПИТ. Говорятъ, что король умеръ, мы не хотимъ ждать доле. Вс лавры нашей страны посохли {Въ этомъ году, говоритъ Голиншедъ, во всей Англіи засохли вс старыя лавровыя деревья.}, метеоры грозятъ неподвижнымъ звздамъ неба, блдноликій мсяцъ облился кровью, чахлые пророки нашептываютъ страшныя перемны, богачи хмурятся, а бездльники скачутъ и пляшутъ: первые отъ боязни потерять свои богатства, послдніе въ надежд воспользоваться смутами и войной. Все это предвстники смерти или паденія королей. — прощайте, мои соотечественники разбжались, разсялись, въ твердой увренности, что Ричардъ, король ихъ, умеръ. (Уходитъ.)
СОЛЬС. Ахъ, Ричардъ! очами сокрушеннаго сердца я уже вижу, какъ летитъ твое величіе, подобно падучей звзд, съ чистаго неба на низменную землю. Въ слезахъ склоняется твое солнце къ западу, предвщая бури, бдствія и смуты, друзья твои передались врагамъ, и все идетъ наперекоръ твоему счастію!

ДЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Лагерь Болинброка подъ Бристолемъ.

Входятъ: Болинброкъ, Іоркъ, Норсомберландъ, Перси, Вилловби, Россъ, за ними офицеры съ Бёши и Гриномъ, плнными.

БОЛИН. Подведите плнниковъ. — Бёши и Гринъ, души ваши сейчасъ разстанутся съ тломъ, и потому я не хочу томить васъ подробнымъ переборомъ всхъ золъ вашей жизни. Это было бы слишкомъ немилосердно, но, чтобы смыть вашу кровь съ моихъ рукъ, я долженъ высказать при всхъ хотя нкоторыя изъ побудительныхъ причинъ вашей казни. Вы развратили внценоснаго короля, счастливаго какъ рожденіемъ, такъ и чертами лица, вы сдлали несчастнымъ, обезобразили совершенно. Своимъ распутствомъ вы, нкоторымъ образомъ, развели его съ королевой, удалили отъ царственнаго ложа, омрачили красоту щекъ прекрасной королевы слезами, выжатыми изъ глазъ ея вашими гнусностями. Я самъ — принцъ по рожденію, близкій къ королю по крови, близкій по любви, пока вы не очернили меня, склонилъ выю отъ вашей неправды, расточалъ мое англійское дыханіе подъ небомъ мн чуждымъ, лъ горькій хлбъ изгнанія, тогда какъ вы пресыщались въ моихъ владніяхъ, рушили ограды моихъ парковъ, рубили мои лса, выбивали мои гербы изъ оконъ {На цвтныхъ стеклахъ изображались гербы фамилій. Джонсонъ.}, стирали мои девизы, не оставляя никакихъ слдовъ моего права, кром общественнаго мннья и моей живой крови, готовой доказать цлому міру мое благородство. Это, и еще большее, большее, чмъ все это, вдвое взятое, осуждаетъ васъ на смерть. — Предайте же ихъ палачу и смерти.
БЁШИ. И смертный ударъ отрадне мн, чмъ Болинброкъ Англіи! — прощайте, лорды!
ГРИН. Меня утшаетъ увренность, что небо приметъ наши души и накажетъ несправедливыхъ муками ада.
БОЛИН. Лордъ Норсомберландъ, будь свидтелемъ казни ихъ. (Норсомберландъ и другіе уходятъ ее плнниками.) Дядя, ты говоришь, что королева въ твоемъ замк, заклинаю тебя именемъ Бога, смотри, чтобъ съ ней обращались со всевозможнымъ уваженіемъ. Увдомь ее, что я поручаю себя въ ея родственное расположеніе, прошу передать ей мой привтъ непремнно.
ІОРК. Я послалъ къ ней одного изъ моихъ дворянъ съ письмомъ, въ которомъ описываю вашу любовь подробно.
БОЛИН. Благодарю, мой добрый дядя! — Теперь впередъ, лорды, сражаться съ Глендоверомъ и его соумышленниками, еще день труда, и затмъ праздникъ!

СЦЕНА 2.

Вельсскій берегъ. Вдали замокъ.

Трубы и военная музыка. Входятъ: Король Ричардъ, Епископъ Карлэйльскій, Омерль и войско.

К. РИЧ. Такъ это замокъ Беркловли?
ОМЕРЛ. Точно такъ, мой повелитель. Какъ кажется вамъ здшній воздухъ посл недавней качки на бурномъ мор?
К. РИЧ. Долженъ казаться прекраснымъ, я плачу отъ радости, что опять привелось стоять на родной почв моего королевства. Я привтствую тебя моей рукой, драгоцнная земля моя, хотя бунтовщики и взрываютъ тебя копытами коней своихъ. Какъ мать, надолго разлучавшаяся съ своимъ дтищемъ, и плачетъ и улыбается ему при первомъ свиданіи — такъ и я, рыдая и улыбаясь, привтствую и ласкаю тебя моими царственными руками. О, не питай же, моя прекрасная земля, врага твоего государя, не услаждай твоими сластями хищническихъ чувствъ его! Усй, напротивъ, путь его пауками, высасывающими ядъ твой, и неповоротливыми жабами, чтобъ он затрудняли его измнническія ноги, попирающія тебя неправедными стопами! Не представляй врагу моему ничего кром жгучей крапивы, а вздумается ему сорвать цвтокъ съ груди твоей, прошу, скрой подъ нимъ ехидну, и пусть ея раздвоенное жало занесетъ смерть врагу твоего повелителя!— Не смйтесь, о лорды, надъ моими безумными заклинаніями, скорй въ этой земл пробудится чувство и эти камни станутъ вооруженными воинами, чмъ законный король ея покорится преступному оружію возмутителей.
ЕПИСК. Не страшись, мой повелитель: сила, поставившая тебя королемъ, въ силахъ и сохранить тебя королемъ наперекоръ всему. Но надобно пользоваться, а не пренебрегать средствами, которыя даруетъ небо, иначе, если небо хочетъ, а мы не хотимъ — мы отвергаемъ предлагаемыя имъ средства и помощь.
ОМЕРЛ. Государь, онъ хочетъ сказать этимъ, что мы слишкомъ нерадивы, тогда какъ Болинброкъ, пользуясь нашей самоувренностью, ростетъ силой, средствами и друзьями.
К. РИЧ. Боязливый братъ! разв ты не знаешь, что когда зоркое око неба скроется за земный шаръ, чтобъ свтить дольнему міру, воры и разбойники выходятъ, незримые, изъ трущобъ своихъ и обагряются кровью и неистовствуютъ, но что только что, обойдя земный шаръ, оно зажжетъ съ востока гордыя вершины сосенъ, и свтлый лучъ его проникнетъ во вс преступныя ущелья — убійства, измны и вс гадкіе грхи, лишенные черной одежды ночи, являются во всей нагот и трепещутъ, ужасаясь самихъ себя? Такъ точно и Болинброкъ, этотъ воръ, этотъ измнникъ, пировавшій во мрак все время, какъ мы странствовали съ антиподами, только что увидитъ нашъ восходъ, восходъ на престолъ нашъ, и измна запылаетъ на его лиц стыдомъ, онъ не перенесетъ дневнаго свта, испугается самого себя, затрепещетъ грха своего. И вс воды суроваго, бурнаго океана не смоютъ мра съ чела помазанника, дыханіе смертнаго не свергнетъ намстника, избраннаго Господомъ. За Ричарда, на каждаго человка, котораго Болинброкъ принудитъ поднять злобную сталь противъ нашей золотой короны, Всевышній выставитъ по свтлому ангелу, а въ борьб съ ангелами слабый смертный падетъ непремнно, небо вчный заступникъ праваго!

Входитъ Сольсбери.

Здравствуйте, лордъ. Далеко ли ваше войско?
СОЛЬС. Не ближе и не дальше этой слабой руки, благородный повелитель. Горе движетъ языкъ мой, и онъ долженъ возвщать одни только несчастія. Государь, я боюсь, что просрочка одного дня заволокла тучами вс счастливые дни твоей земной жизни. О, призови вчера, вели времени вернуться назадъ, и у тебя будетъ двнадцать тысячъ воиновъ. Но нынче, нынче — одинъ несчастный, опоздавшій день — лишаетъ тебя и радостей, и друзей, и государства, потому что Вельсцы, прослышавъ, что ты умеръ, разсялись — бжали къ Болинброку.
ОМЕРЛ. Ободритесь, мой повелитель! чего блднть?
К. РИЧ. Сейчасъ на моемъ лиц торжествовала кровь двадцати тысячъ человкъ, и они бжали, какъ же не быть мн мертвенно-блднымъ, пока не притечетъ къ нему столько же крови? Все, что хочетъ избжать гибели, бжитъ меня, потому что судьба отяжелла надъ моей гордыней.
ОМЕРЛ. Успокойтесь, государь! вспомните, кто вы.
К. РИЧ. Да, я забылся. Разв я не король? Проснись же, сонное величіе! ты спишь. Разв имя короля не равносильно сорока тысячамъ именъ? Возстань же, возстань, мое имя! ничтожный подданный грозитъ твоему величію. Не потупляйте же глазъ, любимцы короля, разв мы не велики? Пусть же будутъ велики и наши помыслы. Я знаю, у дяди Іорка довольно еще войска на службу намъ. — Это кто спшитъ сюда?

Входитъ Скрупъ.

СКРУП. Желаю моему повелителю и благоденствія и счастія больше, чмъ можетъ возвстить ему мой языкъ, настроенный бдами.
К. РИЧ. Уши мои отверсты, сердце приготовлено, самое худшее, что ты можешь возвстить мн — только земная потеря. Говори! — Утратилъ я королевство? что жь! оно было моей заботой, а можно ли назвать утратой избавленіе отъ заботы? Добивается Болинброкъ сдлаться такъ же великимъ, какъ мы? выше насъ онъ не будетъ, если онъ служитъ Богу, и мы также будемъ служить ему, и тутъ сравняемся. Возмутились наши подданные? мы не можемъ поправить этого, они нарушаютъ клятвы, данныя не только намъ, но и Господу. Возвщай же: горе, гибель, разрушенье, самое худшее смерть, а смерть всегда возьметъ свое.
СКРУП. Я радъ, что ваше величество такъ вооружены противъ всякой несчастной всти. Какъ безвременный бурный день, заставляющій серебристыя рки затоплять берега своя, какъ будто бы весь міръ разршился въ слезы, такъ бшенство Болинброка переступаетъ вс предлы, покрывая твою трепетную землю твердою блестящею сталью и сердцами твердйшими самой стали. Блобородые старики вооружили своя лысыя, безволосыя головы противъ твоего величества, — дти, съ женскими голосами, силятся говорить грубо и заковываютъ свои слабые члены въ твердыя, тяжелыя латы, — даже священники учатся натягивать луки изъ вдвойн-гибельнаго тисса {Въ прежнихъ изданіяхъ: and clap their female joints in stiff uwieldy arms… По экземпляру Кольера: and clasp their feeble joints in stiff unwieldy armour… Тиссъ ядовитъ для скота и гибеленъ по употребленію на луки. — Стивенсъ.} противъ твоей державы, — самыя пряхи идутъ съ ржавыми косарями противъ твоего трона. Вс возстали, и старъ и младъ, и все идетъ хуже, чмъ я могу пересказать.
К. РИЧ. Слишкомъ, слишкомъ хорошо передаешь ты эти гадкія всти. Гд же графъ Вильширъ? гд Бэготъ? что сдлалось съ Бёшя, съ Гриномъ? Какъ позволили они этому опасному врагу измрять наши предлы, такъ безпрепятственно? Головами заплатятъ они за это, если мы превозможемъ. Ручаюсь, они заключили миръ съ Болинброкомъ?
СКРУП. Да, государь, они въ самомъ дл заключили съ нимъ миръ.
К. РИЧ. О, подлецы, ехидны, осужденные неискупимо! Собаки, готовыя ластиться къ каждому господину! Зми, согртыя моей сердечной кровью и теперь язвящія мое сердце! Три Іуды, каждый втрое хуже настоящаго! Заключили миръ? пусть же страшный адъ возстанетъ войной противъ ихъ душъ, запятнанныхъ такою гнусною измной.
СКРУП. Я вижу, что нжная любовь, измняясь, переходитъ въ жесточайшую, убійственнйшую ненависть.— Возьми назадъ свое проклятіе, они заключили миръ не руками, а головами: ты проклинаешь сраженныхъ роковымъ ударомъ смерти, закопанныхъ глубоко во рву.
ОМЕРЛ. Какъ? Бёши, Гринъ и графъ Вильширъ мертвы?
СКРУП. Вс обезглавлены, въ Бристол.
ОМЕРЛ. Гд же герцогъ, мой отецъ, съ своимъ войскомъ?
К. РИЧ. Все равно, гд бы онъ ни былъ. Никто ни слова утшительнаго, будемъ говорить о могилахъ, о червяхъ, о надгробныхъ надписяхъ, сдлаемъ прахъ нашей бумагой, напишемъ вашу грусть на груди земли слезящими глазами. Изберемъ исполнителей вашей послдней воли и поговоримъ о завщаніяхъ. — Или, нтъ, къ чему? — что отказывать намъ, кром нашихъ труповъ, завщанныхъ земл? Наши владнія, наша жизнь, все принадлежитъ Болинброку, даже и этотъ жалкій слпокъ изъ безплодной земли, которой смазаны и прикрыты наши кости. Ради Бога, сядемъ на земь и примемся разсказывать грустныя повсти о кончинахъ королей: какъ т свергнуты съ престола, т убиты на войн, тхъ посщали духи обезтроненныхъ ими, какъ т отравлены женами, т зарзаны во сн. Вс умерщвлены — потому что въ внц, обнимающемъ смертное чело короля, живетъ смерть. Сидя тутъ, старая шутиха издвается надъ его величіемъ, скалятъ зубы на окружающій его блескъ, — позволяетъ какую-нибудь минуту разыгрывать коротенькую сценку царствованія, вселять страхъ, мертвить взоромъ, — наполняетъ его лживой самоувренностью, мечтой — будто это тло, служащее оплотомъ нашей жизни, мдь непроницаемая, и наконецъ, обольстивъ его совершенно, приходитъ, прокалываетъ крошечной булавкой стны его крпости, и — прощай король! Накройте головы и не издвайтесь надъ тломъ и кровью торжественнымъ чествованіемъ, отбросьте уваженіе, обычный почетъ, церемоніялъ — все это время вы принимали меня не за то что я есть. Я такъ же, какъ и вы, кормлюсь хлбомъ, чувствую недостатки, горе, нуждаюсь въ друзьяхъ, и мн, всему этому подчиненному, вы говорите — я король!
ЕПИСК. Государь, люди мудрые никогда не стуютъ, сложа руки, о разразившейся надъ ними бд, а тотчасъ же предупреждаютъ всякій поводъ къ стованію. Боязнь врага — а всякая боязнь подавляетъ силу — усиливаетъ врага твоей слабостью, и ты воюешь противъ себя собственнымъ неразуміемъ. Бояться и быть убиту — хуже этого не случится и въ битв. Умереть сражаясь — уничтожить смерть смертью, тогда какъ умереть страшась смерти — заплатить смерти рабскимъ дыханіемъ.
ОМЕРЛ. У моего отца есть войско, спроси, гд онъ? Научись и изъ одного члена длать цлое тло.
К. РИЧ. Ты справедливо упрекаешь меня. Иду, надменный Болинброкъ, иду ршать нашу судьбу оружіемъ! Лихорадочная дрожь страха миновалась, возвратить наше такъ легко! — Скажи, Скрупъ, гд нашъ дядя съ своимъ войскомъ? скажи же хоть что-нибудь радостное, какъ ни мрачно лицо твое.
СКРУП. По виду неба, заключаютъ каковъ будетъ день, по мрачности моего лица, ты можешь заключить точно такъ же, что мой языкъ повдаетъ теб еще худшее. Я, какъ палачъ, длю пытку, доводя мало по малу до самаго дурнаго, которое должно же наконецъ высказаться. — Твой дядя присоединился къ Болинброку, на свер вс твои замки сдались, на юг все дворянство подняло оружіе за него.
К. РИЧ. Довольно.— (Омерлю) Проклятіе теб, мой братъ, что совлекъ меня съ сладостнаго пути къ отчаянію! Что жь вы теперь еще скажете? Какое еще утшеніе выдумаете? Клянусь Богомъ, вчная ненависть тому, кто и теперь еще вздумаетъ утшать меня. — Идемъ въ замокъ Флинтъ, тамъ истомлюсь я грустью, король, рабъ злополучія, покорится королевственному злополучію. Распустите остатокъ моего войска, пусть оно идетъ пахать землю, тамъ, гд есть еще надежда на жатву — у меня нтъ ея. — Никто не думай измнить этого ршенія, вс совты безполезны.
ОМЕРЛ. Государь, одно слово.
К. РИЧ. Тотъ оскорбитъ меня вдвойн, кто еще поранитъ лестью языка. Распустите мою свиту, пусть все бжитъ ночи Ричарда, къ свтлому дню Болинброка.

СЦЕНА 3.

Вельсъ. Передъ замкомъ Флинтъ.

Трубные звуки и барабанный бой. Входятъ: Болинброкъ съ войскомъ, Іоркъ, Норсомберландъ и другіе.

БОЛИН. По этой всти: Вельсцы разсялись, а Сольсбери отправился къ королю, недавно вышедшему на этотъ берегъ, съ немногими изъ своихъ приверженцевъ.
НОРС. Отличная, превосходная всть, благородный принцъ. Ричардъ наврное скрылъ свою голову гд-нибудь здсь, по близости.
ІОРК. Лорду Норсомберландъ слдовало бы сказать: король Ричардъ.— О, какъ же дурны времена, если и король помазанный долженъ скрывать свою голову!
НОРС. Ваша свтлость не такъ поняли меня, я опустилъ титло только для краткости.
ІОРК. Было время, что за такую краткость онъ поступилъ бы съ вами еще кратче — укоротилъ бы цлой головой.
БОЛИН. Благородный дядя, не бери же словъ его не такъ какъ слдуетъ.
ІОРК. Любезный племянникъ, не бери чего не слдуетъ, чтобъ не взять грха на душу. Надъ тобой небо.
БОЛИН. Знаю, дядя, я и не противлюсь его вол. — Но кто это спшитъ сюда?

Входитъ Перси.

А, Гарри. Ну что? неужели не хотятъ сдаться?
ПЕРС. Принцъ, замокъ занятъ королевственно, и не отворитъ воротъ теб.
БОЛИН. Какъ королевственно? Вдь король не въ немъ?
ПЕРС. Въ немъ, мой добрый принцъ, король Ричардъ за этой оградой изъ глины и камей. Съ нимъ лорды Омерль и Сольсбёри, сэръ Стефенъ Скрупъ и еще какой-то важный духовный сановникъ, но кто — не знаю.
НОРС. Врно епископъ Карлэйльскій.
БОЛИН. (Норсомберлэнду). Благородный лордъ, подойдите къ твердымъ ребрамъ этого стараго заика, прогремите дыханіемъ мдной трубы полуразрушеннымъ ушамъ его вызовъ на переговоры, и за тмъ передайте: что Генрихъ Болинброкъ преклоняетъ оба колна, цлуетъ руку короля Ричарда и посылаетъ клятву въ покорности и истинной преданности его королевскому величеству, — что онъ пришелъ сюда сложить къ его ногамъ и оружіе и мощь свою, разумется, если добровольно отмнятъ его изгнаніе и возвратятъ ему вс его владнія,— что въ противномъ случа онъ воспользуется своимъ превосходствомъ и прибьетъ лтнюю пыль кровавымъ дождемъ изъ ранъ убитыхъ Англичанъ. Какъ же чуждо душ Болинброка желаніе оросить такой пурпуровой невзгодой свжую зелень прекрасныхъ владній короля Ричарда, онъ докажетъ своей почтительной покорностью. Ступайте, передайте все это, а между тмъ, мы выдвинемъ наши войска на травянистый коверъ этой равнины. (Норсомберлэндъ идетъ къ замку съ трубачемъ.) Впередъ, безъ шума грозныхъ барабановъ, чтобъ съ полуразвалившихся стнъ замка слышали ясне наши снисходительныя предложенія. Мн кажется, что я и король должны встртиться тамъ же ужасно, какъ стихіи воды и огня, когда ихъ громовое столкновеніе раздираетъ, покрытыя тучами, ланиты неба. Но будь онъ огнемъ — я буду уступчивой водой, ярись онъ — я паду дождемъ на землю, на землю, не на него.— Впередъ, замчайте выраженіе лица короля Ричарда. (Трубный вызовъ на переговоры, на который изъ-за стнъ отвчаютъ такимъ же. Тушъ.)

Выходятъ на стну: Король Ричардъ, Епископъ Карлэйльскій, Омерль, Скрупъ и Сольсбёри.

ІОРК. Смотрите, смотрите, самъ король Ричардъ выходитъ, какъ красное, негодующее солнце изъ огненныхъ вратъ востока, когда видитъ, что завистливый тучи силятся помрачить его блескъ, запятнать стезю его свтлаго теченія къ западу. Какъ все въ немъ королевственно! смотрите, взоръ его, какъ орлиный, сверкаетъ такъ же ярко царственнымъ величіемъ! — И не горе ли, что такое дивное зрлище должно омрачиться невзгодой {Въ прежнихъ изданіяхъ: That any harm should stain… По экземпляру Колльера: That any storm should stain …}?
К. РИЧ. (Норсомберлэнду). Мы изумлены, мы долго стояли, ожидая врноподданническаго колнопреклоненія {Въ прежнихъ изданіяхъ: То watch the fearful bending of thy knee… По экземпляру Колльера: То watch the faithful bending of thy knee…}, потому что полагали себя законнымъ королемъ твоимъ. Если мы король, то какъ же осмлились колни твои забыть долгъ уваженія къ нашей особ? Не король мы — докажи, что рука Всевышняго отршила насъ отъ правленія, рука же изъ крови и костей, мы это очень хорошо знаемъ, не можетъ взяться за священную рукоять нашего скиптра, не сдлавшись виновной въ клятвопреступленіи, въ воровств, въ хищничеств. Если ты воображаешь, что вс, какъ ты, отпали отъ насъ, что мы одиноки, лишены друзей, такъ знай — мой властитель, Господь Всемогущій, собираетъ на облакахъ, намъ на помощь, войска заразъ, которыя изведутъ не рожденныхъ и не зачатыхъ еще дтей кичливыхъ вассаловъ, поднимающихъ руки на нашу голову, грозящихъ слав нашей драгоцнной короны. — Скажи Болинброку — мн кажется, онъ стоитъ тамъ, — что каждый шагъ его на моей земл гнусная измна. Онъ пришелъ вскрыть багряное завщаніе кровоточивой войны, но прежде, чмъ онъ наднетъ внецъ, которымъ думаетъ владть спокойно, десятки тысячъ кровавыхъ внцовъ оснятъ головы сыновъ Англіи, и не украсятъ цвтущаго лица ея: двственно-блдный миръ ея превратится въ багровое негодованіе и трава ея пастбищъ упьется врной англійской кровью.
НОРС. Царь небесный да сохранитъ нашего короля и повелителя отъ такого негражданственнаго возстанія гражданъ! Твой трижды благородный братъ, Генрихъ Болинброкъ, смиренно цлуетъ твою руку и клянется многоуважаемымъ памятникомъ, воздвигнутымъ надъ костями твоего королевственнаго дда, — и вашей царственной кровью, вытекшей, какъ два потока, изъ одного свтлаго источника, и погребенной рукой воинственнаго Гаунта, и собственной своей честью и благородствомъ — что совключаетъ въ себ вс возможныя клятвы и увренія, — что онъ пришелъ единственно за своими наслдственными правами, чтобъ на колняхъ молить тебя о немедленномъ прекращеніи его изгнанія, — и что, если ты дашь на это свое королевское соизволеніе, онъ предастъ свое блестящее оружіе ржавчин, коней, облеченныхъ въ желзо, отправитъ въ стойла, а сердце свое посвятитъ на врную службу твоему величеству. Онъ клянется, какъ принцъ, что все это врно, и я, какъ дворянинъ, врю ему.
К. РИЧ. Норсомберлэндъ, вотъ отвтъ короля: — Мы рады видть нашего благороднаго брата и исполнимъ вс его справедливыя требованія безпрекословно. Передай ему нашъ дружественный привтъ со всей, свойственной теб любезностью. — (Омерлю.) Братъ, мы унижаемъ себя, не правда ли, вдь мы унижаемъ себя такой жалкой уступчивостью, такой ласковой рчью? Не воротить ля Норсомберлэнда? не послать ли измннику вызовъ на битву, и умереть, сражаясь?
ОМЕРЛ. Нтъ, государь, будемъ воевать ласковымъ словомъ, пока время не снабдитъ насъ друзьями, а друзья — мечами.
К. РИЧ. О, Боже, Боже! и тотъ самый языкъ, который произнесъ грозный приговоръ изгнанія этому гордому человку, отмнитъ его теперь ласковымъ словомъ! О, если бы я былъ такъ же великъ, какъ велика моя грусть, или ниже моего сана! если бы я могъ забыть что я былъ, или не помнить чмъ долженъ быть теперь!— Ты вздымаешся, гордое сердце?— (Разстегивая верхнюю одежду) Даю теб полную волю биться, когда въ вол враговъ убить и тебя и меня!,
ОМЕРЛ. Норсомберлэндъ возвращается отъ Болинброка.
К. РИЧ. Что жь долженъ теперь длать король? Покориться? — король покорится. Отречься отъ престола? — король не станетъ спорить. Утратить названіе короля? — Господь съ нимъ! Я промняю мои бриліянты на чотки, мой великолпный дворецъ на пустынь, мои богатыя одежды {Ричардъ былъ чрезвычайно расточителенъ на одежду. Голиншедъ говоритъ, что у него было одно платье, сшитое изъ золота и бриліянтовъ, и стоившее до 30,000 маркъ. Стивенсъ.} на рубище нищаго, мои вычурныя чаши на деревянный ковшъ, мой скипетръ на странническій посохъ пилигрима, моихъ подданныхъ на два рзные образа, а мое обширное королевство на маленькую могилу — на маленькую, маленькую, безвстную могилу, — или, нтъ! похороните меня на столбовой королевской дорог, на дорог къ какому-нибудь рынку, чтобы подданные ежечасно попирали голову своего государя, вдь они попираютъ же мое сердце еще при жизни — почему жь не попирать имъ и моей головы, когда меня схоронятъ? — Ты плачешь, Омерль, мягкосердый братъ мой! Сдлаемъ ненастье нашими презрнными слезами, побьемъ ими и вздохами вс жатвы и родимъ голодъ въ этой возмутившейся стран. Или насмемся надъ несчастіями, употребимъ въ дло и самыя слезы: заставимъ ихъ, напримръ, капать все на одно мсто, до тхъ поръ, пока он выбьютъ намъ дв могилы, и когда уляжемся въ нихъ, пусть надъ нами напишутъ: ‘Здсь лежатъ два родственника, выкопавшіе себ могилы слезами собственныхъ глазъ’. Видишь, и зло можно употребить въ пользу.— Однакожь я вижу, что говорю вздоръ, и ты смешься надо мной. — Ну что, могущественный принцъ, благородный лордъ Норсомберлэндъ! что ршилъ король Болинброкъ? Угодно его величеству позволить Ричарду жить до смерти Ричарда? — Вамъ стоитъ только шаркнуть ногою, и Болинброкъ скажетъ: да!
НОРС. Государь, онъ ожидаетъ васъ на нижнемъ двор, не угодно ли вамъ сойдти внизъ?
К. РИЧ. Внизъ, внизъ, сойду, какъ блистательный Фаэтонъ, не умвшій справить безпокойными конями! (Норсомберлэндъ возвращается къ Болинброку.) На нижній дворъ? Да, низокъ дворъ, гд короли унижаются, являясь на призывъ измнниковъ, и милуютъ ихъ! На нижній дворъ? Сойдти внизъ? — Долой же дворъ! долой король! потому что тамъ, гд должны пть высоко-парящіе жаворонки, кричатъ ночныя совы. (Сходятъ со стны.)
БОЛИН. Что сказалъ его величество?
НОРС. Грусть и сердечное горе помутили его разумъ, и онъ говоритъ какъ помшанный. Но вотъ и онъ.

Входятъ Король Ричардъ и свита.

БОЛИН. Стойте въ сторон и оказывайте должное уваженіе его величеству. (Преклоняя колна) Государь —
К. РИЧ. Любезный братъ, ты унижаешь свои царственныя колна, лобызая ими подлую землю, ты заставишь ее возгордиться. Мн было бы гораздо пріятне чувствовать твою любовь сердцемъ, чмъ видть огорченными глазами твое колнопреклоненіе. Встань, братъ! встань! твои колна согнуты, но сердце, я знаю, поднялось (показывая на свою голову) по крайней мр на столько.
БОЛИН. Государь, я пришелъ только за моей собственностью.
К. РИЧ. Твоя собственность — твоя, и я твой, и все.
БОЛИН. Будьте же моимъ, мой повелитель, на столько, на сколько заслужу вашу любовь моей врной службой.
К. РИЧ. Ты заслужилъ. Кто знаетъ скорйшія и врнйшія средства къ пріобртенію — заслуживаетъ, разумется, и право владть пріобртеннымъ.— Руку, дядя!— Полно, осуши глаза: слезы показываютъ любовь, но не помогаютъ. — Братъ, я слишкомъ молодъ, чтобъ быть твоимъ отцомъ, хоть ты и въ пор быть моимъ наслдникомъ. Я отдамъ теб все, чего ни пожелаешь, и отдамъ съ полнйшей готовностью, вдь мы должны длать то, чего по невол не можемъ не сдлать. — демъ въ Лондонъ. Не такъ ли, братъ?
БОЛИН. Да, демъ, мой добрый государь.
К. РИЧ. Въ такомъ случа, мн нельзя сказать: нтъ!

СЦЕНА 4.

Лэнгли. Садъ герцога Іоркскаго.

Входятъ Королева и дв Леди.

КОРОЛ. Какую же игру придумаемъ мы здсь, въ саду, чтобъ отогнать тяжкія думы заботы.
1 ЛЕД. Будемъ играть въ шары.
КОРОЛ. И мн придетъ въ голову, что свтъ полонъ препятствій и что мое счастье катится противъ покатости.
1 ЛЕД. Такъ займемтесь танцами.
КОРОЛ. Сохранятъ ли мои ноги тактъ веселости, когда бдное мое сердце не соблюдаетъ мры и въ грусти? Нтъ, милыя, придумайте какую-нибудь другую забаву.
1 ЛЕД. Станемъ разсказывать сказки.
КОРОЛ. Печальныя, или веселыя?
1 ЛЕД. И т и другія,
КОРОЛ. Ни тхъ, ни другихъ, моя милая. Заговорите о радости, которую я совершенно утратила — напомните мн еще живй мое горе, заговорите о гор, которое овладло мной совершенно — заставите еще сильне почувствовать утрату радости. Къ чему повторять чего у меня такъ много, и жалть о томъ, чего недостаетъ мн?
1 ЛЕД. Не спть ли мн что-нибудь?
КОРОЛ. Хорошо, если у тебя есть отчего распвать, но мн было бы пріятнй, еслибъ ты плакала.
1 ЛЕД. Я готова и плакать, если это вамъ поможетъ, королева.
КОРОЛ. И я плакала бы, еслибъ слезы могли помочь мн, я никогда не заняла бы у тебя ни одной слезинки — Постойте, сюда идутъ садовники — спрячемся за эти деревья. Закладую мое несчастіе противъ ряда булавокъ — они непремнно заговорятъ о государственныхъ длахъ, кто не толкуетъ о нихъ передъ перемной. Горе — предвстникъ горя. (Скрываются за деревья.)

Входятъ Садовникъ и два Работника.

САДОВ. Подвяжи, вонъ т повисшіе абрикосы, какъ безпокойныя дти, гнутъ они своего отца роскошной тяжестью, подопри чмъ-нибудь пригнувшіяся втви. — А ты, какъ палачъ, сржь верхушки побговъ, слишкомъ скоро и высоко поднявшихся надъ прочими, въ нашемъ владніи все должно быть ровно. — Займитесь этимъ, а я, между тмъ, выполю вредныя травы, которыя безъ толку высасываютъ плодородіе почвы въ ущербъ полезнымъ растеніямъ.
1 РАБ. Къ чему же намъ, за этой оградой, хранить законъ, порядокъ и должную соразмрность, какъ бы въ примръ нашему мощному государству, когда вся страна, весь этотъ садъ, обнесенный моремъ, заросъ плевелами, когда вс прекраснйшіе цвты его заглушены, плодовитыя деревья не подстрижены, тыны разрушены, дорожки въ безпорядк, полезныя травы покрыты тлёй?
САДОВ. Молчи! — Тотъ, кто допускалъ эту безпорядочную весну, дожилъ теперь и самъ до листопада. Плевелы, которые защищала его развсистая листва, которые, подъдая, казалось, поддерживали его, выполоны, искоренены теперь Болинброкомъ на-чисто, — я разумю графа Вильшиирекаго, Грина и Бёши.
1 РАБ. Какъ, разв они умерли?
САДОВ. Умерли, да и расточительный король въ рукахъ Болинброка. Какъ жалко, что онъ не очищалъ и не убиралъ своихъ владній, какъ мы этотъ садъ. — Въ извстныя времена года мы ранимъ кору, кожу нашихъ плодовитыхъ деревьевъ, чтобъ, переполнившись сокомъ и кровью, они не губили себя своимъ собственнымъ преизбыткомъ, длай онъ тоже съ возвышавшимися и разживавшимися любимцами — они жили бы и теперь, чтобъ приносить, а онъ, чтобъ наслаждаться плодами ихъ долга. Мы обскаемъ излишніе сучья, чтобъ жили плодоносныя втви, длай онъ тоже — онъ и теперь носилъ бы корону, которую безпутство почти что сбросило съ головы его.
1 РАБ. Какъ? — ты думаешь, что короля ссадятъ съ престола?
САДОВ. Его ужь поосадили, и нтъ никакого сомннія, что ссадятъ и совсмъ. Прошедшей ночью пришли письма къ старому другу добраго герцога Іорка, и не съ добрыми встями.
КОРОЛ. (Выходя изъ-за деревьевъ). О, меня задушитъ горе, если не облегчу его словами! — Ты, подобіе древняго Адама, обязанное ходить за этимъ садомъ, скажи: какъ сметъ твой грубый, дерзкій языкъ разглашать такія противныя новости? Какая Эва, какая змя соблазнила тебя на второе грхопаденіе? Ты говоришь, что король Ричардъ свергнутъ съ престола? Какъ осмлился ты, жалкій, немногимъ лучшій земли, предугадывать его паденіе? — Говори, гд, когда и какъ дошла до тебя эта гнусная всть? Говоря, презрнный!
САДОВ. Простите, королева! не радостны и для меня эти новости, но все, что я говорилъ, правда. Король Ричардъ въ рукахъ мощнаго Болинброка. Судьбы ихъ теперь взвшиваются. Въ чаш вашего супруга только онъ и нсколько суетностей, которыя длаютъ его еще легче, но въ чаш великаго Болинброка, кром его, вс перы Англія, и этимъ придаткомъ онъ перетянетъ короля Ричарда. — Позжайте въ Лондонъ, и вы увидите, что это такъ, что я говорю всмъ извстное.
КОРОЛ. Проворное, быстроногое злополучіе, разв твое посланіе не касается меня, что я узнаю послдняя? О, ты затмъ только и услужило мн посл всхъ, чтобъ грудь моя доле носила зло твое! — демте, леди! демте въ Лондонъ, чтобъ видть короля Лондона въ злополучіи. — Неужели же я родилась для того, чтобы украсить моей печалью торжество надменнаго Болинброка? — За эти грустныя всти, садовникъ, желаю чтобъ никогда ни одно принятое тобою растеніе не давало теб плода! (Уходитъ съ леди.)
САДОВ. Бдная королева! пусть сбудется твое проклятіе надъ моимъ искусствомъ, только бы ты не испытала еще большихъ бдъ. — Здсь канула ея слеза — здсь посажу я руту, горькую траву благости, и она вскор выростетъ, какъ знакъ состраданія, въ память плакавшей королевы.

ДЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лондонъ. Большая зала въ Вестминстер. Тронъ. По правую сторону его лорды духовные, по лвую лорды мірскіе, внизу общины.

Входятъ: Болинброкъ, Омерль, Серрей, Норсомберлендъ, Перси, Фицватеръ и еще Лордъ, Епископъ Карлэйльскій, Аббатъ Вестминстерскій и свита.

БОЛИН. Введите Бэгота.— (Вводятъ Бэгота.) Ну, Бэготъ, говори теперь свободно все, что знаешь о смерти Глостера. Кто задумалъ ее вмст съ королемъ и кто свершители кроваваго дла его безвремянной кончины?
БЭГОТ. Поставьте противъ меня лорда Омерль.
БОЛИН. Братъ, подойди и взгляни на этого человка.
Бэгот. Лордъ Омерль, я знаю, вашъ смлый языкъ погнушается отрчься отъ того, что разъ произнесъ. Въ то глухое время, когда замышлялась смерть Глостера, я слышалъ, какъ вы говорили: ‘Разв моя рука не достаточно длинна, чтобъ достать и отъ усыпленнаго англійскаго двора до Кале, до головы моего дяди?’ Между многимъ другимъ, въ то же время, я слышалъ какъ вы говорили, что скоре отказались бы отъ ста тысячъ кронъ {Монета равняющаяся 5 шиллингамъ.}, чмъ согласились на возвращеніе Болинброка въ Англію, прибавляя къ этому, что его смерть была бы величайшимъ счастіемъ для государства.
ОМЕРЛ. Принцы и благородные лорды, какъ отвчать мн этому подлому человку? Неужели унизить мои свтлыя звзды до наказанія его, какъ равнаго мн? А приходится, дли честь моя останется запятнанной обвиненіемъ его лживыхъ губъ. — Вотъ мой залогъ, ручная печать смерти, отмчающая тебя аду, я говорю: ты лжешь, и что все сказанное тобой солгано, докажу кровью твоего сердца, хотя она такъ подла, что запятнаетъ доброту моего рыцарскаго меча.
БОЛИН. Остановись, Бэготъ, не поднимай его залога.
ОМЕРЛ. О, какъ бы я желалъ, чтобъ это оскорбленіе было нанесено, кром одного, любымъ изъ благороднйшихъ членовъ этого собранія!
ФИЦВ. Требуетъ твоя храбрость равенства — вотъ мой залогъ, въ отвтъ на твой, Омерль! Клянусь этимъ прекраснымъ солнцемъ, по милости котораго вижу гд ты стоишь, я слышалъ, какъ ты говорилъ, и говорилъ хвастаясь, что ты причина смерти благороднаго Глостера. Отопрешься двадцать разъ — солжешь, и я, остріемъ моего меча, возвращу твою ложь въ твое сердце, гд она зародилась.
ОМЕРЛ. Трусъ, ты не доживешь до этого дня!
ФИЦВ. Клянусь душой, желалъ бы, чтобъ это было сейчасъ же.
ОМЕРЛ. Фицватеръ, это обрекаетъ тебя аду!
ПЕРС. Омерль, ты лжешь! Честь его въ этомъ обвиненіи такъ чиста, какъ ты виновенъ, а что ты виновенъ, вотъ и мой залогъ, — и я готовъ стоять за мою правоту противъ тебя до послдняго издыханія. Подними его, если смешь!
ОМЕРЛ. Да отгніетъ моя рука, и пусть моему мстительному мечу никогда не сверкать надъ блестящими шлемами моихъ враговъ, если я не подниму его!
1 ЛОРД. Я беру землю въ свидтели того же, вроломный Омерль, и напомню теб столько лжей, сколько можно накричать ихъ въ твое измническое ухо отъ солнца до солнца. Вотъ и мой залогъ — подними его на битву, если смешь!
ОМЕРЛ. Кто еще вызываетъ меня? Клянусь небомъ, я готовъ бросить перчатку всмъ! Въ моей груди тысячи силъ, чтобъ отвтить двадцати тысячамъ вамъ подобныхъ!
СЕРР. Лордъ Фицватеръ, я очень хорошо помню вашъ разговоръ съ лордомъ Омерль.
ФИЦВ. Да, въ самомъ дл, вы тогда были тутъ же. Вы можете засвидтельствовать, какъ правдиво мое обвиненіе.
СЕРР. Клянусь небомъ, такъ лживо, какъ правдиво небо!
ФИЦВ. Сёррей, ты лжешь!
СЕРР. Безчестный мальчишка! Эта ложь наляжетъ на мой мечъ такъ сильно, что онъ будетъ мстить и вымщать, пока ты, лжи раздаватель, и эта ложь не уложатся въ землю, какъ черепъ твоего отца.— И въ доказательство, вотъ залогъ моей чести. Подними его на битву, если смешь!
ФИЦВ. Какъ безумно пришпориваешь ты и безъ того разгоряченнаго коня! Если я не боюсь пить, сть, дышать и жить — такъ не побоюсь и встртиться съ Сёрреемъ въ пустын, и плевать ему въ лице, повторяя: ты лжешь, лжешь, лжешь! — Вотъ и мой залогъ, чтобъ связать тебя съ жестокою за это карою. Что Омерль заслужилъ мое обвиненіе, это такъ врно, какъ я надюсь счастья въ этомъ, еще новомъ для меня мір {Вроятно намекъ на слово мальчишка.}.— Кром того, я слышалъ еще отъ изгнаннаго Норфолька, что ты, Омерль, послалъ въ Кале двухъ наемниковъ съ порученіемъ убить благороднаго герцога.
ОМЕРЛ. Не повритъ ли мн какой-нибудь честный христіянинъ залога для утвержденія, что Норфолькъ лжетъ. — Вотъ, я бросаю его на случай, если онъ будетъ возвращенъ, для доказанія своей чести.
БОЛИН. Вс эти распри остаются подъ залогомъ до возвращенія Норфолька, а онъ будетъ возвращенъ, — и пусть онъ мн врагъ, ему возвратятся и вс его титла и вс его владнія. Когда онъ прибудетъ, мы потребуемъ отъ него единоборства съ лордомъ Омерль.
ЕПИСК. Никогда не видать намъ этого славнаго дня. Долго сражался изгнанный Норфолькъ за Іисуса Христа, разввая на славныхъ поляхъ христіянства знаменіе христіянскаго креста, противъ черныхъ язычниковъ, Турокъ и Сарациновъ, утомленный воинственными подвигами, удалился онъ наконецъ въ Италію, и тамъ, въ прекрасной Венеціи, отдалъ свое тло земл, а чистую душу своему военачальнику Христу, подъ знаменами котораго сражался такъ долго.
БОЛИН. Какъ, епископъ, Норфолькъ умеръ?
ЕПИСК. Такъ врно, какъ я живу.
БОЛИН. Сладкій миръ да сопутствуетъ его прекрасной душ на лоно добраго, стараго Авраама!— Лорды обвинители, вс ваши распри остаются подъ залогомъ, пока мы не назначимъ дня вашего единоборства.

Входитъ Іоркъ со свитой.

ІОРКЪ. Великій герцогъ Ланкастерскій, я отъ развнчаннаго Ричарда. — Онъ охотно признаетъ тебя своимъ наслдникомъ и передаетъ свой славный скипетръ въ твои королевственныя руки. Взойди на тронъ, съ котораго онъ сошолъ. Да здравствуетъ Генрихъ, этаго имени четвертый!
БОЛИН. Во имя Бога вступаю я на этотъ царственный тронъ.
ЕПИСК. Богъ не попуститъ этого! — Мои слова могутъ не понравиться этому царственному собранію, но мн всего приличне говорить правду. Еслибъ Богу было угодно, чтобъ кто-нибудь въ этомъ благородномъ собраніи былъ довольно благороденъ, чтобъ быть правдивымъ судіей благороднаго Ричарда, — истинное благородство, заставило бы его воздержаться отъ такого гнуснаго беззаконія. Можетъ ли подданный судить своего короля? — а кто изъ находящихся здсь не подданный Ричарда? И воровъ, какъ бы ни была очевидна вина ихъ, не судятъ заочно, — а подобіе Божія величія, его намстникъ, представитель, помазанный, коронованный, царствовавшій столько лтъ, будетъ судимъ своими подданными и низшими себя, и въ его отсутствіи? О, не дай Господи, чтобы въ христіянскомъ государств, люди образованные ршились на такое противное, черное, срамное дло! Я говорю подданнымъ, и говорю за своего короля смло, какъ подданный, подвигнутый самимъ небомъ. Лордъ Герфордъ, котораго вы называете королемъ, гнусный измнникъ противъ короля высокомрнаго Герфорда, и если вы коронуете его, я предвщаю вамъ: кровь Англичанъ утучнитъ землю, и грядущія столтія будутъ стонать отъ этого гнуснаго дла, — миръ удалится дремать съ Турками и язычниками, а въ этой стран мира свирпыя войны возстановятъ брата на брата, родъ на родъ, смуты, ужасы, бунты сдлаютъ ее своимъ поприщемъ, и ее назовутъ полемъ Голгоы, полемъ череповъ людей убитыхъ. Возстановите этотъ царственный родъ противъ самого себя — родятся междоусобія, какихъ эта, обремененная проклятіемъ земля досел никогда и не видывала еще. Предотвратите, не допускайте, не длайте этого, чтобъ не вопіяли на васъ бдныя дти дтей вашихъ.
НОРС. Сэръ, вы разсудили прекрасно, и за вашъ трудъ мы арестуемъ васъ, какъ государственнаго измнника. Почтенный аббатъ Вестминстера, мы поручаемъ его вамъ до суднаго дня. — Лорды, согласны вы на просьбу общинъ?
БОЛИН. Приведите Ричарда. Пусть онъ въ присутствіи всхъ передастъ намъ корону. Этимъ мы оградимъ себя отъ всякаго подозрнія.
ІОРК. Я приведу его. (Уходитъ.)
БОЛИН. Лорды, арестованные нами, представьте поручителей, что явитесь, когда васъ потребуютъ къ отвту. (Епископу.) Мы ничмъ не обязаны вашей любви и не ищемъ вашей помощи.

Іоркъ возвращается съ К. Ричардомъ и сановниками, несущими корону и проч.

К. РИЧ. О, зачмъ призвали меня къ королю, прежде чмъ я усплъ отдлаться отъ царственныхъ мыслей, которыми царствовалъ. Я еще не выучился подбиваться, льстить, изгибаться, преклонять колна, дайте печали время научить меня такой покорности. Мн слишкомъ еще памятны лица этихъ людей,— разв они не были моими? разв они не кричали мн иногда: да здравствуетъ! Тоже сдлалъ и Іуда съ Христомъ, но Христосъ изъ двнадцати нашелъ только одного неврнаго, я изъ двнадцати тысячъ — ни одного врнаго. Да здравствуетъ король! — Что жь? неужели никто не скажетъ: аминь? Неужели я вмст и священникъ и причетникъ? Такъ я же скажу и аминь. Да здравствуетъ король, хоть я и не король, и аминь, если небо почитаетъ меня королемъ. — Для какой еще послуги вытребовали меня сюда?
ІОРК. Для предложенной твоимъ утомленнымъ величествомъ, по собственному, добровольному твоему желанію, передачи государства и короны Генриху Болинброку.
К. РИЧ. Подайте корову. — Вотъ, братъ, возьми ее, вотъ, съ одной стороны моя рука, съ другой — твоя. Теперь эта золотая корона точь въ точь, какъ глубоки колодезь съ двумя бадьями, наполняющими одна другую: порожняя все качается въ воздух, другая внизу, невидимая и полная воды, эта нижняя и полная слезъ — я, упивающійся горемъ, между тмъ какъ ты возносишься вверхъ.
БОЛИН. Я думалъ, что вы сами желали отрчься.
К. РИЧ. Отъ моей короны, да, но мои скорби все-таки останутся моими. Ты можешь лишить меня моихъ почестей, моего государства, но не скорбей моихъ — я навсегда король ихъ.
БОЛИН. Часть своихъ заботъ вы передаете мн вмст съ короной.
К. РИЧ. Твои заботы, возрастая, не уничтожатъ моихъ. Моя забота — потеря заботъ, отъ старыхъ заботъ, твоя забота — выигрышъ заботъ, добытыхъ новой заботой. Отдаваемыя мною заботы не покинутъ меня и за тмъ, какъ отдамъ ихъ, он сопутствуютъ корон, и все-таки остаются при мн.
БОЛИН. Угодно вамъ уступить корону?
К. РИЧ. И да и нтъ, и нтъ и да. Вдь я долженъ быть ничмъ, что жь въ моемъ ‘нтъ’, когда я уступаю теб? — Смотри же, какъ а примусь разорять себя. — Я слагаю это тягостное бремя съ головы, освобождаю руку отъ этого тяжелаго скиптра, сердце — отъ гордыни королевскаго властвованія, собственными слезами смываю помазаніе, собственными руками отдаю мою корону, собственнымъ языкомъ отрекаюсь отъ моего священнаго права, собственнымъ дыханіемъ разршаю отъ всхъ обязанностей и уставовъ, отказываюсь отъ всякой царской торжественности и почести, уступаю вс мои лены, пошлины и доходы, уничтожаю вс мой акты, указы и постановленія. Да проститъ Господь вс клятвы мн нарушенныя! да сохранитъ вс теб данныя! Да избавитъ меня, всего лишеннаго, отъ всхъ огорченій, и да ниспошлетъ теб, все получившему, возможность всмъ радоваться! Да даруетъ теб долгіе дни на престол Ричарда, и да успокоитъ скорй Ричарда въ могил! Да здравствуетъ король Генрихъ, восклицаетъ развнчанный Ричардъ и желаетъ ему много, много лтъ дней солнечныхъ! — Что еще нужно вамъ?
НОРС. (подавая бумагу.) Прочтите только это обвиненіе въ тяжкихъ преступленіяхъ противъ выгодъ и блага государства, свершенныхъ вами и вашими любимцами. Пусть ваше собственное сознаніе покажетъ гражданамъ, что вы не безъ причины лишены престола.
К. РИЧ. И я долженъ согласиться и на это? долженъ самъ распутывать путаницу безумствъ моихъ? — Любезный Норсомберлэндъ, еслибъ теб точно такъ же подали перечень твоихъ проступковъ, неужели ты не постыдился бы читать ихъ такому блестящему собранію? Читая его, ты нашелъ бы въ немъ дло гнусное — сверженіе короля, нарушеніе священнйшей клятвы, отмченное въ небесной книг чернымъ пятномъ, преданное проклятію. — Да и вс вы, что стоите и смотрите какъ травятъ меня несчастія, — хотя нкоторые изъ васъ и омываютъ руки, какъ Пилатъ, показывая наружное состраданіе, — вс вы, Пилаты, продали меня на распятіе, и океаны не смоютъ вашего грха!
НОРС. Государь, не задерживайте, прочтите эти статьи.
К. РИЧ. Глаза мои полны слезъ, я не вижу, но соленая вода не ослпила ихъ еще до того, чтобъ я не видалъ здсь толпы измнниковъ. Обращу ихъ на самого себя — вижу, что и я такой же, какъ и вс измнникъ, потому что добровольно согласился разоблачить величавое тло короля, унизить славу, сдлать властвованіе рабствомъ, властелина подданнымъ, государя мужикомъ!
НОРС. Государь —
К. РИЧ. Я не государь теб, высокомрный оскорбитель, да и никому не государь я. У меня нтъ ни званія, ни сана, кром имени, даннаго при крещеніи, да и то чужое. — Тяжкая година! прожилъ столько зимъ, и не знаю теперь какъ назвать себя! О, еслибъ я былъ потшнымъ королемъ изъ снга, поставленнымъ передъ солнцемъ Болинброка, я растаялъ водяными слезами! — Добрый король, велики король — но все-таки не велико-добрый, — если мое слово иметъ еще какое-нибудь значеніе въ Англіи, пусть оно сейчасъ же вытребуетъ сюда зеркало, чтобъ я могъ взглянуть, каково стало мое лице съ тхъ поръ, какъ лишилось своего величія.
БОЛИН. Принесите зеркало. (Одинъ изъ свиты уходитъ.)
НОРС. Прочтите эту бумагу, пока принесутъ зеркало.
К. РИЧ. Демонъ, я еще не въ аду, а ты ужь мучишь меня!
БОЛИН. Не принуждайте его боле, лордъ Норсомберлэндъ.
НОРС. Мы не удовлетворимъ въ такомъ случа общинъ.
К. РИЧ. Он будутъ удовлетворены. Я прочту достаточно, когда увижу настоящую книгу, въ которой записаны вс мои грхи, а эта книга — я самъ.

(Одинъ изъ свиты возвращается съ зеркаломъ.)

Подай, я прочту въ немъ. — Какъ! и морщины не глубже? Горе разразилось столькими ударами по этому лицу, и не нанесло ранъ боле глубокихъ? — О, льстивое зеркало, ты обманываешь меня, какъ мои приверженцы въ счастіи! Такъ это-то лице было лицемъ, которое каждый день располагало, подъ кровомъ своего дома, десятью тысячъ человкъ {Придворный штатъ Ричарда былъ чрезвычайно великъ. Старыя лтописи говорятъ, что ему приходилось кормить ежедневно до десяти тысячь человкъ.}? Такъ это-то лице, какъ солнце, заставляло щуриться всхъ смотрвшихъ на него? Такъ это-то лице, видвшее столько вздоровъ, просмотрло наконецъ Болинброка? — Бренное величіе блеститъ еще на этомъ лиц, такъ же бренномъ, какъ это величіе, потому что — (бросаетъ зеркало на полъ) вотъ оно, разбитое въ дребезги. — Замть, безмолвствующій король, нравоученіе этой шутки: быстроту, съ которой печаль моя разрушила мое лице.
БОЛИН. Отраженіе вашей печали уничтожило только отраженіе вашего лица.
К. РИЧ. Повтори это. Отраженіе моей печали? — Да, — такъ, — ты правъ. Вся моя скорбь внутри, а эти наружные виды стованія только отраженія невидимой скорби, которая безмолвно волнуется въ растерзанной душ, въ ней-то вся сущность. Благодарю тебя, король, за твою великую милость, ты не только подаешь мн поводъ скорбть, но и научаешь еще, какъ оплакивать этотъ поводъ. Я попрошу тебя еще объ одной милости, и за тмъ уйду — не обезпокою тебя ничмъ боле. Ты не откажешь?
БОЛИН. Говорите, доблестный братъ.
К. РИЧ. Доблестный братъ! — Что жь это? Стало-быть я больше короля. Когда я былъ королемъ, у меня были льстецами только подданные, а теперь, когда сдлался подданнымъ, у меня льстецомъ король. — Если ужь я такъ великъ, мн и просить не нужно.
БОЛИН. Требуйте.
К. РИЧ. И ты не откажешь?
БОЛИН. Не откажу.
К. РИЧ. Позволь мн удалиться.
БОЛИН. Куда?
К. РИЧ. Куда хочешь, только чтобъ я не видалъ васъ.
БОЛИН. Проводите его въ Товеръ.
К. РИЧ. Прекрасно! — Проводите? — Вы вс проводите и возвышаетесь быстро паденіемъ законнаго короля. (К. Puчардъ удаляется съ нкоторыми изъ свиты и со стражей.)
БОЛИН. Слдующую середу мы назначаемъ торжественнымъ днемъ нашего коронованія. Приготовьтесь же, лорды! (Уходятъ вс, кром Аббата вестминстерскаго, Епископа карлэйльскаго и Герцога Омерлъ).
АББАТ. Горестнаго позорища были мы здсь зрителями!
ЕПИСК. Горе впереди еще: день этотъ отзовется на дтяхъ, теперь еще не рожденныхъ, и будетъ для нихъ такъ же колючь, какъ терны.
ОМЕРЛ. Почтенные отцы, неужели нтъ никакого средства спасти государство отъ такого срама?
АББАТ. Прежде нежели я свободно выскажу мое объ этомъ мнніе, вы причаститесь святыхъ таинъ, въ удостовреніе, что не только скроете мои замыслы, но и приведете въ исполненіе, что бы ни задумалъ я. Я вижу, ваши лица полны негодованія, сердца печали, а глаза слезъ, пойдемте ко мн ужинать, я сообщу вамъ средство возвратить веселые дни всмъ намъ.

ДЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Лондонъ. Улица ведущая къ Товеру.

Входятъ Королева и дв Леди.

КОРОЛ. Король пойдетъ здсь, вдь это дорога къ сооруженной на зло башн Юлія Цезаря {Есть преданіе, что Лондонская башня (Товеръ) сооружена Юліемъ Цезаремъ. — Джонсонъ.}, кремнистая грудь которой должна, по ршенію надменнаго Болинброка, принять въ себя плнникомъ моего осужденнаго государя. Отдохнемъ здсь, если на этой возмутившейся земл есть еще мсто для отдыха королев настоящаго короля.

Входитъ Король Ричардъ со Стражей.

Постойте, посмотрите — или лучше не смотрите какъ вянетъ мой прекрасный розанъ, — или нтъ! поднимите глаза, глядите, чтобъ растаять росой состраданія и омыть, освжить его слезами истинной любви! — О ты, оттискъ древней Трои, образецъ величія, могила короля Ричарда, а не король Ричардъ, прекраснйшая гостинница — зачмъ же остановилось въ теб жестокое горе, когда радость стала гостемъ корчмы.
К. РИЧ. Милая жена, не соединяйся за одно съ горемъ, чтобъ ускорить конецъ мой, — не длай этого. Научись, моя добрая, представлять себ наше прежнее состояніе счастливымъ сномъ, пробужденнымъ — наше настоящее положеніе показываетъ только, что я побратался съ жестокой нуждой, что и я и она останемся врны этому союзу до самой смерти. Спши во Францію и запрись въ какой-нибудь монастырь. Наша святая жизнь пріобртетъ намъ корону инаго міра, которую мы здсь утратили нашимъ нечестіемъ.
КОРОЛ. Какъ? неужели мой Ричардъ измнился, ослабъ не только тломъ, но и духомъ? Неужели Болинброкъ лишилъ тебя и разума, проникъ въ самое сердце? Царственный левъ, упирая, протягиваетъ еще лапу, и въ бшенств, что побжденъ, раздираетъ землю, если не встртитъ ничего другаго. А ты, какъ ребенокъ, хочешь переносить наказаніе смиренно, цловать розгу, льстить злодіству низкой покорностью, ты — левъ, царь зврей?
К. РИЧ. Да, царь зврей, будь они хоть немного лучше, зврей, я былъ бы и теперь счастливымъ королемъ людей. Приготовься, моя добрая, бывшая королева, къ отъзду во Францію, вообрази, что я умеръ, что ты здсь, какъ у смертной постели, приняла мое послднее цлованіе. Въ длинные зимніе вечера, когда, сидя у огня, будешь слушать разсказы добрыхъ старичковъ о бдствіяхъ давнопрошедшихъ временъ, прежде чмъ пожелаешь имъ доброй ночи, передай имъ, въ отплату за ихъ печальныя повсти, жалостную повсть обо мн {Въ прежнихъ изданіяхъ: Tell thou the lamentable fall of me… По экземпляру Кольера: Tell thou the lamentable tale of me…} и отошли потомъ ко сну, рыдающихъ. Печальные звуки твоего грустнаго языка тронутъ даже безчувственныя головни: изъ состраданія къ низверженному законному королю он зальютъ огонь слезами и покроются пепломъ или превратятся въ черный уголь.

Входитъ Норсомберлэндъ со Свитой.

НОРС. Милордъ, Болинброкъ измнилъ свое ршеніе, вы отправляетесь не въ Товеръ, а въ Помфретъ. У меня есть повелніе, касающееся и до васъ, королева: вы сейчасъ же дите во Францію.
К. РИЧ. Норсомберлэндъ, — лстница, по которой возвышающійся Болинброкъ добрался до моего трона, — время постаретъ немногими еще часами, и нарывъ гнуснаго преступленія назретъ и прорвется гноемъ. Если Болинброкъ и раздлитъ съ тобой правленіе, отдастъ теб половину — ты подумаешь, что этого мало еще, потому что ты добылъ ему все, подумаетъ и онъ, что, зная средство возводить незаконныхъ королей, при малйшей непріятности, ты найдешь другія, чтобъ стремглавъ свергнуть и его съ похищеннаго имъ престола. Дружба злыхъ переходитъ въ боязнь, боязнь въ ненависть, а ненависть подвергаетъ того или другаго, или и обоихъ вмст заслуженной опасности и смерти.
НОРС. Пусть моя вина падетъ на мою голову. Проститесь съ вашей супругой, вы отправляетесь сію же минуту.
К. РИЧ. Вдвойне разведенный!— Злые люди, вы расторгаете двойной брачный союзъ: между короной и мной, я потомъ — между мной и законной женой моей. (Обнимая Королеву) Разршимъ ваши клятвы другъ другу поцлуемъ, но не такимъ, какимъ он были скрплены.— Теперь разлучай насъ, Норсомберлэндъ! Меня — на сверъ, гд дрожащій холодъ и немощи удручаютъ землю, жену мою — во Францію, откуда она пріхала въ великолпіи, украшенная какъ свтлый май, и куда возвращается теперь, какъ день Всхъ-святыхъ, кратчайшій изъ всхъ дней.
КОРОЛ. И мы должны разлучиться, разстаться?
К. РИЧ. Да, моя милая, оторвать руку отъ руки, сердце отъ сердца.
КОРОЛ. Изгоните насъ обоихъ, пошлите его вмст со мной.
НОРС. Это было бы довольно снисходительно, но нисколько не благоразумно.
КОРОЛ. Такъ пошлите меня туда же, куда пошлете его.
К. РИЧ. Рыдая вмст, мы составимъ одно горе. Плачь обо мн во Франціи, я буду плакать о теб здсь, лучше быть дальше другъ отъ друга, чмъ близко, и никогда не сблизиться. Позжай, измряй свой путь вздохами, а я измрю свой стонами.
КОРОЛ. Мой длинне, и мн больше стенать.
К. РИЧ. Мой короче, но каждый шагъ вырветъ не одинъ стонъ, и тоска сердечная растянетъ его. Довольно, сократимъ наше сватанье за грустью, сочетавшись съ ней, мы еще успемъ увидать, какъ она безконечна. Замкнемъ наши уста поцлуемъ, и разстанемся безмолвно. (Цлуя ее) Имъ беру я твое сердце и отдаю мое.
КОРОЛ. Нтъ, отдай мое назадъ, хорошо ли, взявъ твое на сохраненіе, убить его. (Цлуетъ его.) Теперь, когда я возвратила свое, разстанемся, чтобъ я скоре могла уничтожить его стенаніями.
К. РИЧ. Мы только усиливаемъ горе безполезными задержками. Еще разъ, прощай, остальное пусть доскажетъ грусть.

СЦЕНА 2.

Лондонъ. Комната во дворц герцога Іоркскаго.

Входятъ Іоркъ и Герцогиня.

ГЕРЦ. Ты общалъ досказать мн твой, перерванный слезами, разсказъ какъ възжали наши племянники въ Лондонъ.
ІОРК. На чемъ же я остановился?
ГЕРЦ. На томъ, какъ жестокіе, безпутные люди бросали изъ оконъ соръ и всякую дрянь на голову короля Ричарда.
ІОРК. Ну, такъ какъ я сказалъ, герцогъ, великій Болинброкъ, халъ тихимъ, мрнымъ шагомъ на прекрасной, пылкой лошади, которая, казалось, знала своего гордаго сдока, и все восклицало: ‘да здравствуетъ Болинброкъ!’ — Ты подумала бы, что самыя окна кричали, такъ много жадныхъ взоровъ, и старыхъ и молодыхъ, было устремлено на его лице, — и что вс стны съ расписанными полотнами {Шекспиръ говоритъ здсь вроятно о полотнахъ, которыя въ его время вывшивали на улицы при торжествахъ. Иногда изъ ртовъ фигуръ на нихъ изображенныхъ, выходили ерлыки съ поздравительными и привтственными фразами.} вторили: ‘да здравствуетъ Болинброкъ, да сохранитъ его Господь’. — А онъ, съ непокрытой головой, поворачивался то на ту, то на другую сторону, и, кланяясь ниже шеи своего гордаго коня, все повторялъ: ‘благодарю, благодарю, любезные соотечественники!’
ГЕРЦ. А бдный Ричардъ, гд же халъ онъ въ это время?
ІОРК. Какъ въ театр, когда любимый актеръ уходитъ со сцены, взоры зрителей лниво обращаются на другаго, который появляется тотчасъ за нимъ, полагая, что болтовня этого непремнно должна быть скучной, — точно такъ, и еще съ большимъ презрніемъ, косился народъ на Ричарда. Никто не кричалъ ему: да сохранитъ тебя Господь, ни одинъ языкъ не привтствовалъ его возврата, напротивъ, бросали соръ на его помазанную голову. А онъ стряхалъ его съ такой тихой грустью, на лиц его боролись все это время улыбка и слезы, свидтели его страданія и терпнія. — Еслибъ Господь, для какой-нибудь высшей цли, не закалилъ сердецъ зрителей — они растаяли бы поневол, самое злодйство почувствовало бы состраданіе. Но тутъ всмъ руководило небо, высшей вол котораго подчиняются наши слабые домыслы. Мы присягнули на подданство Болинброку, и отнын я признаю его моимъ королемъ и повелителемъ.
ГЕРЦ. Вотъ и нашъ сынъ, Омерль, пріхалъ.
ІОРК. Онъ былъ Омерль и лишился этого имени за дружбу къ Ричарду {Герцогъ Омерль былъ лишенъ герцогства, актомъ перваго Генрихова парламента, за нимъ оставили однакожъ графство Румэндское.}. Зови его теперь Рутлэндомъ. Въ парламент я поручился за его врность и неизмнную покорность новому королю.

Входитъ Омерль.

ГЕРЦ. Здравствуй, сынъ мой! Кто нынче фіялки, украшающія зеленое лоно новой весны?
ОМЕР. Не знаю, матушка, да и не слишкомъ забочусь объ этомъ. Свидтель Богъ, мн все равно — быть или не быть одной изъ нихъ.
ІОРК. И прекрасно, веди себя сообразне съ этой новой весной, чтобъ тебя не срзали прежде цвта. Что новаго въ Оксфорд? пиры и турниры все еще продолжаются?
ОМЕР. Сколько мн извстно, продолжаются, мой лордъ.
ІОРК. И ты, я знаю, будешь тамъ.
ОМЕР. Дунаю, если угодно будетъ Богу.
ІОРК. Что это за печать виситъ у тебя изъ-за пазухи {Печать въ прежнія времена не прикладывали къ самой бумаг, а прившивали къ ней.}? Ты блднешь? Покажи бумагу.
ОМЕР. Въ ней нтъ ничего особеннаго, мой лордъ.
ІОРК. Стало можетъ видть всякой. Я требую, чтобъ ты показалъ ее мн.
ОМЕР. Прошу, ваша свтлость, извинить меня. Какъ ни ничтожна она — по нкоторымъ причинамъ мн не хотлось бы ее показывать.
ІОРК. Но по нкоторымъ причинамъ, сэръ, я хочу ее видть непремнно. Я боюсь —
ГЕРЦ. Чего жь теб бояться? Врно какое — нибудь долговое обязательство за наряды для торжественныхъ дней.
ІОРК. Обязательство? за чмъ же зайдетъ къ нему обязательство, которымъ онъ самъ обязывается? Жена, ты сошла съ ума! — покажи бумагу.
ОМЕР. Извините — не могу.
ІОРК. Я требую повиновенія, говорятъ теб, я хочу ее видть! (Вырываетъ ее и читаетъ.) А, измна! гнусная измна! — подлецъ! измнникъ! рабъ!
ГЕРЦ. Что это значить, мой лордъ?
ІОРК. Эй, кто тамъ есть?

Входитъ Слуга.

Сдлай мою лошадь. — Боже милосердый, какая гнусная измна!
ГЕРЦ. Зачмъ, что случилось, мой лордъ?
ІОРК. Подай сапоги, сдлай лошадь! (Слуга уходитъ).— Нтъ, клянусь честью, жизнью — я донесу на бездльника.
ГЕРЦ. Да что такое?
ІОРК. Молчи, глупая женщина!
ГЕРЦ. Не хочу молчать!— Что такое, сынъ мой?
ОМЕР. Успокойтесь, добрая матушка, такъ, бездлка, за которую придется отвтить моей бдной жизнью.
ГЕРЦ. Твоей жизнью?
ІОРК. Сапоги! Я ду къ королю.

Слуга возвращается съ сапогами.

ГЕРЦ. Выгони его, Омерль! — Бдное дитя мое, ты совсмъ растерялся.— (Служителю.) Вонъ, негодяй! и никогда не показывайся мн на глаза!
ІОРК. Подай мн сапоги, говорятъ теб.
ГЕРЦ. Для чего, Іоркъ? что ты хочешь длать? Неужели ты не скроешь проступка твоего роднаго? Разв у васъ есть еще сыновья, или хоть надежда имть другихъ? Разв время не унесло съ собой моего плодородія? И ты хочешь, въ эти лта, вырвать у меня моего милаго сына, лишить меня радостнаго названія матери! Разв онъ не похожъ на тебя? разв онъ не твой?
ІОРК. Глупая, безумная женщина, теб хочется скрыть гнуснйшій изъ заговоровъ. Ихъ двнадцать причастились святыхъ таинъ и дали другъ другу письменныя обязательства убить короля въ Оксфорд.
ГЕРЦ. Онъ не будетъ въ числ этихъ двнадцати, мы задержимъ его здсь, сдлаемъ непричастнымъ.
ІОРК. Прочь, глупая! будь онъ двадцать разъ мой сынъ, я и тогда донесу на него.
ГЕРЦ. Еслибъ ты стеналъ о немъ, какъ я, ты былъ бы сострадательнй. Но теперь я знаю, что ты думаешь: ты подозрваешь, что я была неврна твоему ложу и что онъ незаконнорожденный, не твой сынъ. О, не думай этого, мой милый Іоркъ, мой добрый супругъ! онъ весь въ тебя, онъ не похожъ ни на меня, ни на кого изъ моихъ родственниковъ, а я все-таки люблю его.
ІОРК. Пусти, безотвязная! (Уходитъ.)
ГЕРЦ. За нимъ, Омерль! Вскочи на его лошадь, пришпоривай, гони, предупреди его у короля, моли прощенья прежде, чмъ онъ обвинитъ тебя. Я де запоздаю, какъ ни стара я, я съумю прискакать такъ же скоро, какъ и Іоркъ. Я не встану, пока Болинброкъ не проститъ тебя. Ступай же! спши!

СЦЕНА 3.

Виндзоръ. Комната въ замк.

Входятъ Болинброкъ въ королевскомъ облаченіи, Перси и другіе Лорды.

БОЛИН. Не знаетъ ли кто, гд мой негодный сынъ? вотъ ужь три мсяца, какъ я не видалъ его. Ежели есть у насъ горе, такъ это онъ. Лорды, я бы желалъ, чтобъ его отыскали. Спросите о немъ въ лондонскихъ шинкахъ, говорятъ, онъ посщаетъ ихъ ежедневно съ негодяями, распутными, буйными, такими, что шатаются по узкимъ переулкамъ, бьютъ нашу стражу, грабятъ прозжихъ. И онъ молодой повса, избалованный мальчишка, почитаетъ за честь покровительствовать этой гнусной сволочи.
ПЕРС. Государь, я видлъ принца дня два тому назадъ и говорилъ ему о турнирахъ въ Оксфорд.
БОЛИН. Что жъ сказалъ повса?
ПЕРС. Что онъ сорветъ перчатку съ руки распутнйшей твари, будетъ носить ее какъ залогъ благосклонности и, при помощи его, ссадитъ съ коня и храбрйшаго изъ противниковъ.
БОЛИН. Такъ же бшенъ, какъ и распутенъ, но сквозь то и другое просвчиваютъ еще для меня искры лучшихъ надеждъ, которыя разовыотся, можетъ-быть, съ лтами.— Это кто спшитъ сюда?

Входитъ Омерль поспшно.,

ОМЕР. Гд король?
БОЛИН. Что надо нашему брату? что смотритъ и озирается онъ такъ дико?
ОМЕР. Господь, да сохранитъ ваше величество! Молю позволенія переговорить на един съ вашимъ величествомъ.
БОЛИН. Выдьте, оставьте насъ однихъ. (Перси и Лорды выходятъ.) Въ чемъ дло?
ОМЕР. (Падая на колни). Пусть навсегда приростутъ мои колна къ земл, мой языкъ прильнетъ къ небу, если я встану или заговорю прежде, чмъ получу прощеніе.
БОЛИН. Только задумано или уже свершено преступленіе? Въ первомъ случа я прощаю, какъ бы оно ни было гнусно, чтобъ пріобрсть твою любовь на будущее время.
ОМЕР. Позвольте же мн повернуть ключь, чтобъ никто не взошелъ прежде, чмъ кончу мою исповдь.
БОЛИН. Позволяю. (Омерль запираетъ дверь.)
ІОРК. (за дверью). Государь, берегись! съ тобой измнникъ!
БОЛИН. (обнажая мечъ). Бездльникъ, я сдлаю тебя безопаснымъ.
ОМЕРЛ. Останови мстительную руку, — теб нечего бояться.
ІОРК. (за дверью). Отопри дверь, неосторожный, безумно-отчаянный король! Неужели, изъ любви, я долженъ забыть всякое уваженіе! Отопри, или я выломлю дверь! (Болинброкъ отпираетъ.)

Входитъ Іоркъ.

БОЛИН. Что такое, дядя? Переведи же духъ и потомъ скажи, какъ близка опасность, чтобъ мы могли ее встртить съ оружіемъ въ рукахъ.
ІОРК. Прочти эту бумагу, и ты узнаешь измну, которой отъ поспшности не могу пересказать.
ОМЕР. Читая, помни что сейчасъ общалъ. Я раскаялся, пропусти мое имя — мое сердце не было въ союз съ рукой.
ІОРК. Было, негодяй, прежде чмъ твоя рука написала его.— Я вырвалъ эту бумагу изъ-за пазухи измнника, боязнь, а не любовь вынуждаетъ у него раскаяніе. Забудь всякое снисхожденіе, чтобы твое снисхожденіе не превратилось въ змю, и не уязвило твоего сердца.
БОЛИН. Гнусный, жестокій, дерзкій заговоръ!— О, врный отецъ вроломнаго сына! чистый, свтлый, серебристый источникъ, изъ котораго вытекъ этотъ ручей, осквернившій себя, грязными путями! разливъ твоего добра превратился во зло, но этотъ самый преизбытокъ твоей доброты заставляетъ простить ужасное преступленіе твоего совратившагося сына.
ІОРК. И моя добродтель будетъ сводней его пороковъ, и онъ расточитъ мою честь своимъ позоромъ, какъ безпутныя дти золото бережливыхъ отцовъ! Моя честь можетъ жить только смертью его безчестья, потому что оно позоритъ мою жизнь. Даруя ему жизнь, — ты убиваешь меня, жизнь измнниковъ лишаетъ жизни врныхъ!
ГЕРЦ. (за сценой.) Государь! ради самаго Бога, впустите меня!
БОЛИН. Кто кто молитъ такимъ рзкимъ, пронзительнымъ голосомъ?
ГЕРЦ. Женщина и твоя тетка, великій король, это я. Выслушай, сжалься надо мной, отопри дверь! Исполни просьбу нищей, которая никогда еще не нищала!
БОЛИН. Сцена перемняется, начинается другая, не такъ серьезная: ‘Нищей и короля’ {‘Король и нищая’, баллада или псня, очень извстная во время Шекспира, который упоминаетъ о ней не разъ.}. Опасный братъ, впусти мать свою, я знаю, она спшитъ просить за твое гнусное преступленіе.
ІОРК. Кто бы ни просилъ тебя, если ты простишь — твое прощеніе родитъ еще боле преступленій. Отски этотъ загнившій членъ, и остальные будутъ здоровы, пощади его — и вс погибнутъ.

Входитъ Герцогиня.

ГЕРЦ. Государь. не слушай этого жестокосердаго человка, кто не любитъ себя, не можетъ любить и другихъ.
ІОРК. Что теб здсь надобно, сумасшедшая? Еще разъ вскормить измнника своими старыми сосками!
ГЕРЦ. Позволь, мой добрый Іоркъ. (Падая на колни.) Государь, выслушай.
БОЛИН. Встаньте, добрая тетушка.
ГЕРЦ. Нтъ, — молю тебя! Я вчно буду ползать на колняхъ, никогда не увижу дней, которые видятъ счастливые, если ты не даруешь мн радости, не возвратишь моей радости, простивъ моего Рутлэнда, мое провинившееся дтище!
ОМЕР. И я на колняхъ молю тебя вмст съ матерью.
ІОРК. И я преклоняю врныя колна, и молю противъ обоихъ. Горе теб, если даруешь прощеніе!
ГЕРЦ. О, не думай, чтобъ его мольба была искренна! Посмотри на его лице: въ глазахъ нтъ ни слезинки, его мольба шутка, его слова вырываются только изъ устъ — наши изъ груди, онъ молитъ боязливо и желаетъ отказа — мы молямъ и сердцемъ, и душой, и всмъ, его колна утомлены: я знаю, онъ всталъ бы съ радостью — мы будемъ стоять, пока наши вростутъ въ землю, его мольбы лживое лицемріе — ваши пламенны, истинны! Наши превозмогутъ, вдь награда истинной молитвы — милосердіе: будь же милосердъ!
БОЛИН. Встаньте, добрая тетушка.
ГЕРЦ. Нтъ, не говоря: встаньте, прежде прости, а потомъ скажи: встаньте! еслибъ я была твоей кормилицей, прощеніе было бы первымъ словомъ, которому бы я научила тебя. Никогда никакого слова не желала я еще такъ сильно, скажи же — прощаю, пусть состраданіе научитъ тебя, какъ. Оно такъ коротко, но не такъ коротко, какъ сладостно, ни одно слово не идетъ королю, какъ это!
ІОРК. Государь, скажите его по французски, скажите: pardonnez moi.
ГЕРЦ. И ты учишь уничтожать прощеніе извиненіемъ? Злой мужъ, жестокосердый властелинъ мой, ты возстановляешь слово противъ слова. — Нтъ, произнеси прощенье, какъ говорятъ его въ нашей земл, французской болтовни мы не понимаемъ. Твои глаза начинаютъ говорить — перенеси же въ нихъ языкъ свой, или твои уши въ сердце, чтобъ они, слыша, какъ проникаютъ въ него наши мольбы и стоны, подвигли тебя на состраданіе я заставили выговорятъ прощеніе.
БОЛИН. Встаньте же, тетушка.
ГЕРЦ. Я прошу не позволенія встать, прощеніе, вотъ все чего молю я.
БОЛИН. Я прощаю его, какъ проститъ меня Господь.
ГЕРЦ. О, радостный успхъ колнопреклоненья! Но я еще больна страхомъ, повтори, — вдь дважды сказанное прощаю не прощаетъ двухъ разъ, а только подтверждаетъ разъ произнесенное.
БОЛИН. Я отъ души прощаю его.
ГЕРЦ. Ты земной Богъ!
БОЛИН. Что жь касается до нашего врнаго шурина {Іоанна герцога Экстеръ, женатаго на сестр Болинброка.}, аббата и прочихъ заговорщиковъ, гибель гонится за ними по пятамъ. — Добрый дядя, помоги мн отправить войско въ Оксфордъ, или въ другія мста, гд находятся измнники. Клянусь, только бы мн узнать гд они, они будутъ въ моей власти, и не жить имъ въ этомъ мір! Прощай, дядя, прощай, братъ. Сильны были просьбы твоей матери, докажи же свою врность.
ГЕРЦ. Пойдемъ, мой прежній сынъ, молю Господа, чтобъ онъ обновилъ тебя.

СЦЕНА 4.

Входятъ Экстонъ и Служитель.

ЭКСТ. Ты слышалъ, что сказалъ король? ‘Неужели нтъ у меня друга, который избавилъ бы меня отъ живущаго страха?’ Кажется такъ?
СЛУГ. Слово въ слово.
ЭКСТ. ‘Неужели нтъ у меня друга?’ сказалъ онъ, и повторилъ это два раза. Вдь повторилъ?
СЛУГ. Два раза.
ЭКСТ. И говоря, взглянулъ на меня такъ значительно, какъ будто хотлъ сказать: что еслибы ты оторвалъ этотъ страхъ отъ моего сердца, — намекая на короля въ Помфрет. Идемъ, я другъ короля, я избавлю его отъ врага.

СЦЕНА 5.

Помфретъ. Темница въ замк.

Входить Король Ричардъ.

К. РИЧ. Я все думаю, какъ бы сравнить мою темницу съ міромъ, и не придумаю, потому что міръ многолюденъ, а въ ней, кром меня, ни души, но я добьюсь. Я сдлаю мой мозгъ женой моего духа, мой духъ отцомъ, они зачнутъ цлое поколніе всезараждающихся мыслей, и этотъ маленькій міръ населится этими мыслями, такъ же причудливыми, какъ и люди большаго міра, потому что ни одна не удовлетворяется. Лучшія, какъ, напримръ, мысли о предметахъ божественныхъ перемшиваются съ сомнніями и самому слову священнаго писанія противопоставляютъ его же слово, какъ, напримръ: ‘Придите вс дти’, и потомъ: ‘Войдти въ царствіе небесное такъ же трудно, какъ пройдти верблюду въ ушко иголки’. — Мысли честолюбивыя хлопочутъ о чудесахъ несбыточныхъ: какъ проложить этими слабыми, ничтожными ногтями дорогу сквозь кремнистыя ребра этого жестокаго міра, сквозь эти стны моей жалкой темницы, убждаются въ невозможности, и — умираютъ отъ собственной гордыни. Мысли, стремящіяся къ довольству — льстятъ себ, что не он первые, не он и послдніе рабы счастья: точь въ точь, какъ глупые нищіе, которые, сидя въ колодк, оправдываютъ себя тмъ, что въ ней сидли ужь и будутъ еще сидть многіе, и утшаются этой мыслью, перенося свое собственное несчастье на спины тхъ, которые прежде ихъ подвергались тому же. — Такъ разыгрываю я, одинъ одинехонекъ, множество лицъ, и ни одного довольнаго. Иногда я король, но вотъ измны заставляютъ меня желать быть нищимъ — и я нищій. Тутъ гнетущія нужды убждаютъ меня, что мн было лучше, когда я былъ королемъ — и я опять король, но вскор мн представляется, что я развнчанъ Болинброкомъ, и опять ничто. — Но чмъ бы я ни былъ, ни я, да и никто изъ людей не удовольствуется ничмъ, пока не успокоится, перейдя въ ничто. (Музыка.) — что это, музыка? О, прошу, соблюдайте тактъ! — Вдь и сладостная музыка длается невыносимой, когда не соблюдаютъ такта, не сохраняютъ мры. Тоже и въ музык человческой жизни, — и у меня есть слухъ, чтобъ чувствовать и малйшее нарушеніе такта въ разстроенной струн, и не было его, чтобъ замчать совершенную потерю настоящаго такта въ гармоническомъ сочетаніи моего правленія со временемъ. Я убивалъ время, а теперь время убиваетъ меня, потому что сдлало своими часами: мои мысли — минуты, и вздохами, какъ колебаніемъ маятника, обозначается ихъ теченіе на моихъ глазахъ — этомъ циферблат, на который мой палецъ, стирающій слезу за слезой, показываетъ какъ стрлка, стоны, раздирающіе сердце, которое заступило мсто колокола — бой, обозначающій часы. Такъ: вздохи, слезы, стоны, показываютъ минуты, часы, время, — но мое время уносится быстро горделивымъ торжествомъ Болинброка, тогда какъ я стою здсь глупымъ часовымъ автоматомъ {Jack o’the clofck — автоматъ бьющій часы. Они встрчаются еще и теперь на древнихъ колокольняхъ и на ратушахъ.}.— Однакожь эта музыка сводитъ меня съ ума: лучше еслибъ перестали, хоть она и возвращала умъ сумасшедшимъ, меня она, кажется, лишитъ его окончательно. И все-таки, благословляю сердце, которое думало утшить меня ею, это доказываетъ любовь, а любовь къ Ричарду рдкая драгоцнность въ этомъ все ненавидящемъ свт.

Входить Конюшій.

КОНЮШ. Да здравствуетъ, мой королевственный повелитель!
К. РИЧ. Благодарю, доблестный перъ, и дешевйшій изъ насъ все-таки не стоитъ десяти гротовъ {Конюшій привтствуетъ его словомъ royal — королевственный, которое значитъ также реалъ, золотая монета.}. Кто ты, и какъ зашолъ сюда, куда никто не входитъ, кром черной собаки, которая носитъ пищу, чтобъ питать мое злополучіе.
КОНЮШ. Когда ты былъ еще королемъ, я служилъ на твоей конюшн бднымъ конюхомъ. Прозжая въ Іоркъ, я выпросилъ, не безъ труда конечно, позволеніе взглянуть еще разъ на моего прежняго повелителя. О, какъ больно было моему сердцу, когда я смотрлъ, какъ, въ день коронаціи, Болинброкъ халъ по лондонскимъ улицамъ на твоей прекрасной арабской лошади, на той самой, на которой ты такъ часто зжалъ, за которой я такъ ухаживалъ.
К. РИЧ. Такъ онъ халъ на арабской? Скажи же, другъ, какъ она шла подъ нимъ?
КОНЮШ. Такъ гордо, какъ будто презирала землей.
К. РИЧ. Гордилась, что Болинброкъ сидлъ на ея спин! Эта лошадь ла хлбъ изъ моей королевской руки, гордилась, что эта рука трепала ее! И она не споткнулась, не упала — вдь гордость должна же когда-нибудь пасть, — и не сломила шеи этому гордецу, который услся на ея спину насильственно? — Но, нтъ! прости мн, моя добрая лошадь! можно ль укорять тебя, когда ты рождена на службу человка, создана носить его! Я и не былъ сотворенъ лошадью, а несу бремя какъ оселъ, загнанный и ободранный шпорами рыскающаго Болинброка.

Входитъ Тюремщикъ съ блюдомъ кушанья.

ТЮРЕМ. (Конюшему). Убирайся, любезный. Теб нечего здсь больше длать.
К. РИЧ. Если ты меня любишь, ступай.
КОНЮШ. Чего не сметъ высказать мой языкъ, то скажетъ сердце. (Уходитъ.)
ТЮРЕМ. Кушаите, благородный лордъ.
К. РИЧ. Попробуй прежде самъ, какъ всегда.
ТЮРЕМ. Не чмю, мой лордъ, сэръ Пирсъ Экстонъ, недавно пріхавшій отъ короля, запретилъ мн.
К. РИЧ. Къ чорту Генриха Лэнкэстера и тебя! Терпнье истаскалось, надоло мн! (Бьетъ тюремщика.)
ТЮРИМ. Помогите, помогите!

Входить Экстонъ съ вооруженными Служителями.

К. РИЧ. Это что? смерть нападаетъ на меня уже открыто! Бездльникъ, твоя собственная рука даетъ мн орудіе твоей смерти! (Вырываетъ мечъ у одного изъ служителей и убиваетъ его.) Ступай и ты — займи другое мсто въ аду! (Убиваетъ другого, и за тмъ падаетъ, сраженный Экстономъ). Вчный, неугасаемый огонь будетъ палить руку моего убійцы! Экстонъ, твоя жестокая рука обагрила землю короля его королевской кровью!— Лети, лети, моя душа! престолъ твой тамъ, вверху, а грубое тло, пусть лежитъ себ здсь и умираетъ! (Умираетъ.)
ЭКСТ. Такъ же полонъ мужества, какъ и королевской крови. Я источилъ и то и другое, о, какъ бы я желалъ, чтобъ это было дйствительно доброе дло, потому что демонъ, говорившій прежде, что я хорошо длаю, шепчетъ теперь, что сдланное мною внесено въ лтописи ада. — Свезу мертваго короля къ живому. Вынесите и похороните прочихъ.

СЦЕНА 5.

Виндзоръ. Комната въ замк.

Трубы: Входятъ Болинброкъ и Іоркъ съ Лордами и свитой.

БОЛИН. Любезный дядя Іоркъ, по послднимъ извстіямъ бунтовщики сожгли Чичестеръ, нашъ городъ въ Глостершир, но мы не слышимъ, чтобъ кого-нибудь изъ нихъ взяли въ плнъ или убили.

Входитъ Норсомберлэндъ.

Привтствую васъ, благородный лордъ. Что новаго?
НОРС. Прежде всего желаю всякаго блага твоему священному государству. За тмъ, первая новость — я послалъ въ Лондонъ головы Сольсбёри, Спенсера, Блёнта и Кента. Подробности ихъ взятія ты прочтешь въ этой бумаг. (Подаетъ ему бумагу.)
БОЛИН. Благодаримъ, любезный Перси, мы вознаградимъ тебя достойно за твою службу.

Входитъ Фицваттеръ.

ФИЦВ. Государь, я отправилъ изъ Оксфорда головы Брокаса и сэръ Беннета Сили, двухъ опаснйшихъ измнниковъ, которые замышляли убить тебя въ Оксфорд.
БОЛИН. Твои заслуги, Фицваттеръ, не будутъ забыты, я вполн цню твои достоинства.

Входитъ Перси съ Епископомъ карлэйльскимъ.

ПЕРС. Главный заговорщикъ, Аббатъ вестминстерскій, подавленный совстью и черной меланхоліей, передалъ свое тло могил, но вотъ Карлэйль, живой, въ ожиданіи твоего царственнаго приговора его высокомрію.
БОЛИН. Карлэйль, мой приговоръ: выбери себ какое-нибудь уединенное убжище, какой-нибудь монастырь, строжайшій всхъ теб подвдомственныхъ, и наслаждайся въ немъ жизнью и умри такъ же спокойно, какъ будешь жить. Хоть ты и былъ всегда врагомъ мн, — я все-таки видлъ въ теб много яркихъ искръ благородства.

Входитъ Экстонъ съ Служителями, которые несутъ гробъ.

ЭКСТ. Государь, представляю теб твой страхъ, заключенный въ этомъ гроб. Бездыханенъ лежитъ въ немъ величайшій изъ твоихъ враговъ, Ричардъ Бордоскій.
БОЛИН. Экстонъ, я не благодарю тебя, твоя гибельная рука обременила кровавымъ дломъ и мою голову и мое государство.
ЭКСТ. Государь, твои собственные уста заставили меня свершить его.
БОЛИН. Тотъ не любитъ еще яда, кто нуждается въ немъ, — и я не люблю тебя, я желалъ его смерти, но ненавижу его убійцу и люблю его убитаго. Возьми въ награду за свой трудъ упреки совсти, но не жди ни благосклоннаго слова, ни королевской милости. Скитайся, какъ Каинъ, во мрак ночи, и никогда не показывай твоего лица ни днемъ, вы при огн.— Лорды, клянусь, мн больно, что мое возвышеніе должно было окропиться кровью. Стуйте вмст со мной о несчастіи, которое я оплакиваю, наднемъ черныя одежды печали. Я отправлюсь въ Святую землю, чтобъ смыть эту кровь съ моей виновной руки. Почтите мое горе слезами надъ этимъ безвременнымъ гробомъ!
Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Трагедия о короле Ричарде II, Шекспир Вильям, Год: 1595
  2. Монолог короля Ричарда II перед его смертью в темнице, Шекспир Вильям, Год: 1595
  3. Жизнь и смерть короля Ричарда II, Шекспир Вильям, Год: 1595
  4. Король Ричард II, Шекспир Вильям, Год: 1595
  5. Ричард II, Шекспир Вильям, Год: 1595
  6. Король Ричард второй, Шекспир Вильям, Год: 1595
  7. Венецианский купец, Шекспир Вильям, Год: 1596
  8. Просперо и Ариель, Шекспир Вильям, Год: 1837
Электронная библиотека