Revue des Revues
Revue des Revues
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
К. Чуковский
Revue des Revues, Чуковский Корней Иванович, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В журнале ‘Задушевное слово’ напечатан отрывок из басни Крылова ‘Скворец’ и под отрывком подписано:
— А. С. Пушкин!!! (1912 г., No 24.)
Если это случится еще раз, я пожалуюсь г-ну Н. Лернеру.
А с журналом ‘Новая жизнь’ вышло еще конфузнее. Там г. Вавулин вздумал исследовать поэзию сумасшедших и в очень ученой статье привел такие стихи одной умалишенной девицы:
Что жизнь моя? Один звенящий
Невнятный шорох камыша:
Им убаюкан лебедь спящий —
Моя усталая душа.
И т. д. (1912, VI).
Но не сойдет ли с ума и сам г. Вавулин, когда он узнает, что это — знаменитые стихи известной поэтессы Мирры Лохвицкой:
Земная жизнь моя — звенящий
Невнятный шорох камыша.
Им убаюкан лебедь спящий —
Моя тревожная душа.
И т. д.
Какой-то фотограф снял некогда графа Алексея Толстого. Эта фотографическая карточка так понравилась редактору ‘Истории русской литературы’, что он подписал под нею:
— С портрета И. Е. Репина!!! Третьяковская галерея!!! (изд. т-ва ‘Мир’, стр. 408.)
А редактор ‘Журнала для всех’, чтобы не отстать от собрата, взял картину Мурильо, ту самую, что у нас в Эрмитаже, и, должно быть из патриотизма, подмахнул:
— Картина Венецианова!!! (1911, No 33).
Некогда мы указывали, что у русских писателей не редкость — ‘лапчатые быки’ и ‘зубастые голуби’. Ныне переводчик ‘Индии’ Пьера Лоти изобрел… рогатых коней! ‘Две длинных морды зебр являются моими соседями, — читаем мы в этой книге. — Их рога почти плотно прижаты к шее’ (стр. 15, изд. ‘Вестн. ин. лит.’). Переводчик взял рога у Zebu и приставил их к Zebre. Объяснять ли этому господину, что зебры — полосатые лошади и столь же часто встречаются в Индии, как в Куоккала или Териоках?
П. Д. Боборыкин в ‘Русском слове’:
‘Тотчас после войны 1877-78 г., куда я ездил от газет, а потом напечатал свои итоги у Некрасова, под заглавием: ‘На славянском распутье»…
После 1878 года у Некрасова можно было печататься только на Новодевичьем кладбище, ибо Некрасов скончался в 1877 г.
Снова о Лидии Чарской. Прочитавшие мою вчерашнюю заметку спрашивают меня: если Чарская и вправду такая, откуда же та влюбленность, с которой влекутся к ней наши милые сестры и дочери?
Одну причину я уж указал: Чарская для детей — это опий, водка, гашиш: опьяняться и одурманиваться жаждет и детская душа. Очевидно, есть и вторая, и третья причина, но я их не знаю, и очень прошу глубокоуважаемых Лялечек написать мне в редакцию этой газеты самое подробное письмо, почему и за что они обожают Чарскую. Я же могу указать лишь десятую или двадцатую причину, довольно странную и неожиданную: дети — консерваторы и рутинеры, они любят поступать ‘как все’, их идеал — comme il faut, — и вот если Галечка написала:
— Чарская — это Пушкин!
то Лялечка, будьте уверены, напишет:
— Чарская — это Гоголь!
Таков уж хороший тон. Этого требует декорум. ‘Очевидно ‘так принято», — думает Аличка и тоже выводит каракули:
— Чарская — это Жорж Борман!
Я бы этому никогда не поверил, но вот поразительный пример. При журнале ‘Путеводный огонек’ издается какая-то газета, где публикуются детские письма. И случайно какой-то семилетний Марк Твен написал г-ну редактору:
— Желаю существовать вашей редакции 100 000 000 000 лет.
Тотчас же так и посыпалось из Томска и Омска, из Ялты и Балты:
— Будьте здоровы 2 123 005 лет.
— Желаю вашей редакции просуществовать 1 002 567 392 года и 3 минуты (см. ‘Наша переписка’, 1911 г.).
Этот массовый гипноз распространялся, как эпидемия. Каждый ребенок считал долгом вежливости посулить журналу и редактору миллионы, миллиарды лет, и я думаю, что хвалители Чарской стали жертвой такой же заразы.
Не правда ли, милая Лялечка?
Первая публикация: ‘Речь‘ / 10. 09. 1912.