Решетников Ф. М., Венгеров Семен Афанасьевич, Год: 1911
Время на прочтение: 8 минут(ы)
——————————————————————
Оригинал находится здесь: Русский биорафический словарь.
——————————————————————
Решетников (Федор Михайлович) — известный писатель. В истории новейшей
русской литературы Решетников до сих пор занимает особое положение, одним
из наиболее ярких проявлений которого может служить отзыв Тургенева , в его
воспоминаниях о Белинском . Бросая общий взгляд на произведения,
появившиеся после смерти критика, Тургенев говорит: ‘Как бы порадовался
Белинский поэтическому дару Л.Н. Толстого, силе Островского, юмору
Писемского, сатире Салтыкова, трезвой правде Решетникова’. Основанием для
этого отзыва послужило, однако, лишь одно небольшое произведение
Решетникова — этнографический очерк ‘Подлиповцы’. Почти исключительно о
‘Подлиповцах’ пишут и другие критики Решетникова, остальные произведения
Решетникова признаются неинтересными, почти не принадлежащими к литературе,
местами ‘полуграмотными'(слова апологета Решетникова — М.А. Протопопова ).
Решетников пишет иногда действительно тем своеобразным смешением простой
речи с речью интеллигентных классов, которое встречается в письмах
грамотных простолюдинов. Литературная обработка его сочинений не
выдерживает самых элементарных требований, этого не отрицают самые
доброжелательные критики Решетникова, в общем придающие ему большое
значение. Так, Е.И. Утин , написавший чрезвычайно сочувственную статью о
Решетникове, говорит о его ‘невыработанном слоге’, о его ‘простоте,
доходящей до сухости’, о его ‘поразительном неумении распоряжаться со своим
материалом’. П.Н. Ткачев , тоже написавший сочувственную статью о
Решетникове, констатирует ‘скудность фантазии’ автора ‘Подлиповцев’,
замечая вполне справедливо: ‘романисты должны обладать некоторой
способностью к обобщению, некоторой долей творческой фантазии, некоторой
силой воображения — но у Решетникова нет даже и в зародыше всех этих
качеств’. П.Д. Боборыкин , в позднейшей статье о Решетникове, тоже
отмечает, что ‘отсутствие литературного умения у Решетникова сначала
поражает, а потом даже забавляет’. Как же велика и нова должна быть
‘правда’ ‘Подлиповцев’, чтобы заставить забыть ради нее все требования,
предъявляемые к художественному произведению? На самом деле, однако, в
‘Подлиповцах’ нет ничего типичного, тот порыв покаяния, который в лучшей
части русского общества вызвали ‘Подлиповцы’, был только проявлением
необыкновенной русской совести русского ‘кающегося дворянина’, а не
непосредственным выводом материала, данного произведением. Сам автор с
полной добросовестностью озаглавил свое произведение так: ‘Подлиповцы.
Этнографический очерк’. Но никто ему тогда не поверил, в действительно
этнографическом очерке быта дикарей нерусского происхождения усмотрели
изображение жизни русского крестьянина. На первых же страницах очерка
Решетников вполне определенно говорит, что подлиповцы, жители деревни
Подлипной — ‘пермяки’, т.е. язычники-инородцы, что они молятся ‘своим
пермякским богам’, что они ‘говорят по-пермякски, плохо понимая наши слова’
— и никто на это не обратил ни малейшего внимания. Источники этого
недоразумения лежат в том, что решетниковские пермяки говорят по-русски,
только с пермскими областными особенностями. Понятно, что если бы в
каком-нибудь уголке России, даже при самых исключительных и неблагоприятных
условиях, русский крестьянин мог дойти до такой жизни, которая изображена в
‘Подлиповцах’, то сколь-нибудь чуткая совесть не могла бы не быть потрясена
этим до самой глубины. Подлиповцы меняют раз в год рубашку, настоящий хлеб
немногие едят с месяц в году, остальное время едят мякину с корой, от чего
в начале очерка вымирает почти вся Подлипная. Подлиповцы не умеют сложить
простой печки, подлиповцу лень дрова нарубить и ребята замерзают от стужи.
Настоящей церковной службы подлиповцы никогда не видали. Брака освященного
у них не существует. Отец объясняет сыну, что с ‘бабой жить баско’, и тот
находит себе девку, с которой живет, пока случайно заехавший поп, пригрозив
становым, не заставил его обвенчаться. Отнюдь не злая Матрена ‘больше всего
в своей жизни любила корову. Корова для нее была больше, нежели дети: дети
ей ничего не давали, а корова снабжала всю семью молоком’. Добрый, по
авторским намерениям, парень Сысойко маленького брата и сестру ‘садил на
голый пол, нарочно не давал есть, думая, что они помрут’, хотел ‘пришибить
чем-нибудь, но ему было жалко, он боялся’. Подлиповцы не знают, что такое
царь, что такое паспорт. Умнейший и лучший из подлиповцев — Пила умеет
считать только до пяти, он отъявленный и систематический вор и живет с
собственной дочерью Апроськой, которую разделяет с Сысойкой. И все-таки
Решетников показывает весьма определенно, что душе подлиповца не чужды
человеческие чувства. Пила не понимает почему нельзя украсть у торговки и
даже у односельчан, но тем же односельчанам он оказывает множество услуг, а
к Сысойке чувствует отеческую нежность и ухаживает за ним с трогательной
нежностью. Есть в рассказе и много других проявлений того, что живой родник
человеческих чувств бьет в глубине души скотоподобных героев рассказа.
Именно это и усугубляло впечатление: думалось, что всякий из наслаждающихся
плодами жизни и культуры виноваты в чудовищном ‘вырождении’ жителей
Подлипной, которые при более участливом к ним отношении, может быть и не
дошли бы до такой потери образа и подобия человеческого. В этих-то
чувствах, возбужденных ‘Подлиповцами’, лежит их несомненное историческое
значение. Даже признавая впечатление, произведенное очерком Решетникова,
недоразумением, нельзя не согласится с тем, что в истории изображения
народной жизни ‘Подлиповцы’ являются поворотным пунктом. После их, если и
не ‘трезвой’, то во всяком случае отрезвляющей правды барски соболезнующее,
смягчающее и приподнятое изображение народного быта исчезает навсегда. В
последующих произведениях Решетникова — ‘Где лучше?’, ‘Глумовы’, ‘Свой
хлеб’ и других — тоже изображалось народное горе, но читатель уже не считал
себя ответственным за это горе, потому что в значительной степени сами же
герои томительно-длинных, однообразных ‘романов’ Решетникова были виноваты
в своих заключениях. Все они зверски пьют, при всяком удобном случае готовы
стянуть все, что плохо лежит, и, за малыми исключениями, менее симпатичны,
чем Пила и Сысойка. Быт, который изображал Решетников, — быт уральских
горнорабочих — по своей исключительности, также не мог способствовать
обобщающим выводам и возбудить живой интерес. Самое неудачное из больших
произведений Решетникова — ‘Свой хлеб’. Автор задается здесь целью
изобразить борьбу с предрассудками, которую ведет молодая девушка из
чиновничьего (или ‘аристократического’, по наивной терминологии
Решетникова) круга, захотевшая жить собственным трудом. Исход своим
стремлениям к эмансипации героиня (видимо, портрет близкого к Решетникову
лица) находит в том, что для тех же самых чиновниц, понятия которых ей
кажутся узкими и устарелыми, шьет модные платья. В чисто литературном
отношении Решетникову больше удались небольшие рассказы, например, ‘Тетушка
Опориха’. Здесь, по крайней мере, нет тех утомительных повторений, которые
составляют характерную черту протокольного творчества Решетникова,
совершенно лишенного способности выделять и отличать важное и яркое от
второстепенного и безразличного. Автобиографический интерес представляют
очерки ‘Между людьми’. В связи с немногими сохранившимися биографическими
данными они дают ключ к пониманию того, почему все, что писал Решетников,
так мрачно и безнадежно. Решетников родился 5 сентября 1841 года в
Екатеринбурге. Отец его был сначала дьячком, потом поступил в почтальоны.
Горький пьяница, он довел жену свою, дочь дьякона, до того, что она с
9-месячным Решетниковым решилась уйти от него в Пермь, где жил брат ее
мужа. Пришла она в Пермь во время страшного пожара, который на ее
чрезвычайно нервную натуру произвел такое впечатление, что она умерла.
Мальчик остался на попечении дяди и тетки. Они не были злые люди по
существу, но испытывая страшную нужду на нищенском жалованье по почтовому
ведомству, вымещали все накоплявшееся неудовольствие на приемыше, которого
к тому же считали нужным ‘учить’ для его же блага. От природы веселый,
бойкий и резвый мальчик раздражал их своей веселостью, его стали бить
беспрерывно, зверски, до крови и довели его до такого ожесточения, что ему
ничего не стоило засунуть в квашню дохлую кошку, измазать в грязи чистое
белье, вытащить из самовара кран и забросить его через забор и т.д. Он стал
наказанием для всего двора, все его нещадно били, а он продолжал делать
всем всяческие неприятности. Ласки он никогда ни от кого не знал, когда он
в первый и последний раз в жизни, в 9 лет от роду, увидел отца, все
свидание ограничилось тем, что оба неловко молчали, а на прощание отец
просил тетку: ‘дери ты его…, что есть мочи дери’. Десяти лет его отдали в
уездное училище, и мальчика стали бить и дома, и в школе. В школе драли
больше, он решился бежать. После разных злоключений его отловили и так
отодрали, что он два месяца пролежал в лазарете. Тем не менее он вскоре
опять убежал, шатался с нищими, терпел ужаснейшую нужду, был пойман и опять
варварски наказан. Охота бежать у него пропала. К порке он стал равнодушен,
к тому же он придумал средство отделываться от нее взятками:
сторожу-секутору давал несколько копеек из тех, что зарабатывал в почтовой
конторе писанием писем для неграмотных, а учителям таскал с почты газеты
или отправлял при помощи дяди даром письма. Таскание газет имело для
Решетникова роковые последствия. После прочтения газет Решетников редко
отправлял их снова по назначению подписчикам и обыкновенно забрасывал их
куда-нибудь. Эти проделки сходили с рук пока дело ограничивалось газетами.
Но между газетами находились пакеты, которые Решетников тоже забрасывал.
Раз между не доставленными по назначению пакетами оказались важные
официальные бумаги. Поднялся переполох, началось расследование, добрались
до проделок Решетникова. Над ним был назначен суд, который тянулся два года
и измучил его родных, а больше всего его самого. Участие учителей судом
было затушевано и все расследование сведено к тому, что Решетников вскрывал
пакеты, чтобы из них доставать белую хорошую бумагу и попадавшиеся иногда
картинки. По малолетству виновного, наказание ограничилось тем, что его
сослали на покаяние в Соликамский монастырь. Трехмесячное пребывание в
монастыре имело печальнейшие последствия для Решетникова. ‘В одну неделю, —
писал Решетников в своих записках, — я познал нечестие монахов, как они
пьют вино, ругаются, едят говядину, ходят по ночам, ломают ворота’. Время
Решетников здесь проводил ‘чудно и весело’, но здесь-то он и приобрел
пагубную привычку к вину. На почве наследственного алкоголизма она очень
быстро подрезала его жизнь. Развеселое времяпровождение соликамских иноков
не мешало Решетникову предаваться весьма глубоким порывам к аскетизму и
мистицизму, он долго мечтал посвятить себя истинно благочестивой жизни.
Вернувшись в Пермь, Решетников снова поступил в уездное училище и очень
хорошо окончил курс в 1859 г., после чего поселился в Екатеринбурге, где
его дядя получил место помощника почтмейстера. Он поступил сначала писцом в
уездный суд с жалованием в 3 рубля, потом был помощником столоначальника. В
это время литературные наклонности Решетникова сказались уже очень
определенно: он писал поэмы, драмы, очерки. Родные относились к его писанию
крайне неблагосклонно, считали это ‘черною немочью’ и отчасти побаивались,
чтобы он не начал изобличать в газетах и не причинил бы им неприятностей по
службе. Решетников, однако, не унимался и особенно много стал писать, когда
в 1860 г. перешел на службу в Пермь. Узнав о том, что все свое свободное
время Решетников отдает ‘черной немочи’, дядя ему писал: ‘я не ладил и даже
не желал сделать из тебя поэта или какого-нибудь дурака, а всегда старался
сделать из тебя умного и образованного человека’. В Пермь Решетникова,
кроме желания большого простора для умственной жизни, влекла любовь,
которую он подавлял в себе под влиянием аскетического настроения. Из
благоприятно слагавшихся сначала отношений ничего не вышло, и общее мрачное
настроение получило новую пищу. В Перми Решетников занимал место
канцелярского служителя казенной палаты. Получая жалование 5 рублей в
месяц, он жил впроголодь, расходуя 1 1/2 рубля на квартиру, 90 копеек на
говядину, 60 копеек на хлеб и 60 копеек на молоко. В 1862 г. ему удалось
поместить этнографический очерк в ‘Пермских Губернских Ведомостях’, но это
только причинило ему массу неприятностей по службе, его стали бояться, как
беспокойного и неприятного человека, который вот-вот начнет обличать
сослуживцев. В Пермь в это время приехал из министерства ревизор, у
которого Решетников занимался перепиской бумаг и которому очень понравился.
Литературные увлечения Решетникова, его драмы и поэмы, ревизор не одобрил,
но обещал найти ему место в Петербурге и обещание свое выполнил. В августе
1863 г. Решетников уже был в Петербурге. Сначала он очень сильно
бедствовал. Место в Министерстве финансов давало только 9 рублей в месяц,
снова приходилось жить впроголодь, в конуре рядом с кабаком. Чтобы
несколько поправить свои денежные дела, Решетников помещал небольшие очерки
в ‘Северной Пчеле’, но платили ему очень неаккуратно. Один из сослуживцев
надоумил его снести только что написанных ‘Подлиповцев’ в ‘Современник’. В
письме к Некрасову Решетников говорил, и это чрезвычайно ценно для
характеристики общего колорита творчества Решетникова, его мотивов и
источников: ‘Я задумал написать бурлацкую жизнь, с целью хоть
сколько-нибудь помочь этим бедным труженикам. По-моему, написать все это
иначе — значит говорить против совести, написать ложь. Наша литература
должна говорить правду… Вы не поверите, я даже плакал, когда передо мною
очерчивался образ Пилы во время его мучений’. Тайна успехов ‘Подлиповцев’ в
том и заключается, что слезы, хотя и скрытые за сухостью протокольного
стиля автора, сообщились читателю. Тотчас же напечатанные (в N 3 и 4
‘Современника’ за 1864 г.), ‘Подлиповцы’ сразу создали Решетникову крупную
известность. Он оставил службу и всецело отдался литературе. Но мало
личного счастья дал Решетникову неожиданный успех. Он страдал от сознания
своего ничтожного образования, от того, что не был интересен столичным
литераторам, набросившихся на него как на новинку. Его известность шла
назад, хотя его печатали очень охотно в лучших журналах. К нравственным
страданиям присоединялись и материальные. Хотя он зарабатывал немало, но он
был не один: вскоре по приезде в Петербург он женился на землячке,
приехавшей зарабатывать в столицу свой хлеб. Пошли дети, заработок был
неверный, приходилось бедствовать. Все это делало Решетникова крайне
угрюмым, мрачным и грубым, он сторонился от всех и топил свое настроение в
вине. У него вновь сделался отек легких, он умер 9 марта 1871 г., не дожив
до 30 лет. Собрания сочинений Решетникова изданы в 1869 г. (СПб.), в 2
томах, затем К. Т. Солдатенковым в 1874 г. (М., 2 тома), с вступительной
статьей Глеба Успенского , и в 1890 и 95 годах — Ф.Ф. Павленковым , со
статьей М. Протопопова. Ср. ‘Отечественные Записки’, 1871, N 4 (Г.
Успенского), А. М. Скабичевский ‘Сочинения’, Н. В. Шелгунов (‘Дело’, 1871, N
5), Евг. Утин (в ‘Вестнике Европы’, 1869, N 12), П. Д. Боборыкин (в
‘Критическом Обозрении’,1880, N 10), П.Н. Ткачев (в ‘Деле’, 1868, N 11 и
12), ‘Заря’ (1869, N 9), М. К. Цебрикова (в ‘Сборнике Недели’, 1872), А.
(Авсеенко) в ‘Русском Вестнике’ (1875, N 4), ‘Сияние’ (1872, N 19), Головин
‘Русский роман’, Г.С. Десятов ‘К биографии Ф. М. Решетникова’ (Казань, 1897,
оттиск из ‘Волжского Вестника’).