REQUIEM
REQUIEM
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Requiem, Зайцев Борис Константинович, Год: 1969
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
Ей было сорок три, Ольге Самыловой, жене Самылова Михаила, профессора Лондонского Университета. Сама она магистр, тоже преподавала — оба филологи. Душой оба столь молодые, что мы, друзья, называли их просто Оля, Миша.
Родилась Оля в Риге. Ломоносовскую гимназию пришлось из-за войн и революций бросить — трудное бегство на Запад, начало скитаний. Гамбург, окончание русской гимназии в каком-то немецком городке Менхенгофе. Гамбургский университет, там изучала она испанский, французский, древне-французский. А потом ‘Летящая по волнам’, 38-дневное странствие эмигрантское: из Триеста в Суэц, Индийский океан — Новая Зеландия, за Австралией. Город Веллингтон. Все это с родителями, она совсем молоденькая. Мечтала и о балете, да еще и Бог знает, о чем, о Моцарте, музыке. Но тут не до мечтаний. Надо жить. ‘Тяжело работала в госпитале для хронических больных, по контракту, как и все новоприбывшие’.
Продолжала и учиться в Ун-те тамошнем, изучала русскую литературу, да и французскую. Служила в Университетской Библиотеке. В1951 г. получила степень Bachelor of Arts в Веллингтонском Университете. Училась в Новой Зеландии два года, а потом, вновь по океанским просторам, но теперь на Север, все с родителями, перебралась в Канаду — русская эмигрантская Одиссея. В Торонто написала и защитила диссертацию по литературе русской — магистерскую. В Торонто и встретилась с молодым профессором, тоже филологом, нашим будущим ‘Мишей’ Самыловым. Вышла за него замуж. Новая жизнь, Vita Nuova, но с прежними странствиями и посуху, и по ‘волнам беспредельно-пустынного моря’.
В Париж ‘Оля и Миша’ попали весной 1958 года. Тут мы и встретились и подружились. К Италии любовью заразили их отчасти и мы с покойной женою. Отсюда покатили они в Рим, Флоренцию, Венецию, Равенну и окончательно стали ‘нашими’, духовно-подданными чудной страны.
А потом начались их блуждания по Университетам, связанные с ученой карьерой Миши. Оля тоже работала и в учебном деле, и в домашнем: поддерживала мужа, утешала, подбадривала (‘главной радостью для нее было доставлять радости близким, да и ближним’).
По Университетам колесили они, как бы залетными гостями, немало: читал он в Станфорде (Калифорния), Итаке, Беркли, три года в известном Иельском Ун-те в Нью-Хэвене. Но тянуло в Европу, ближе к Италии.
Оля была особенная. Нечто и детское, в лучшем смысле, и прозрачно-смиренное жило в ней, как и в Мише. Очень они подходили друг к другу. По его мнению, она ‘сочетала жизнерадостность с некоей детской мудростью’ — да, он прав. Бог и смерть, ‘все укладывалось в какую-то гармонию’ — объяснить это трудно, как не расскажешь словами музыкального произведения. Музыку любили оба. Моцарта особенно. Он вообще сыграл роль в их жизни.
‘За несколько недель до болезни слушали мы одно из поздних произведений Моцарта… — она сказала мне: ‘Моцарт уже чувствовал смерть и вечность, эта музыка уже оттуда, из Царства Небесного, и это немного страшно, так как мы боимся незнакомого, но все мы должны чрез это пройти, и будем этому рады’.
Тут добавила она фразу, удивившую его.
— У тебя останется Моцарт.
Почему только у него? Она была тогда еще совершенно здорова, молода…
Но в этой жизнелюбивой и ‘человеколюбивой’ женщине жило, очевидно, некое предвосхищение иного мира и особое отношение к смерти. Она любила молитву св. Франциска: ‘Благодарю тебя, Господи, за сестру нашу смерть телесную, для всех смертных неизбежную’. А Моцарт писал отцу: ‘Я уже несколько лет как подружился со смертью, этим истинным, лучшим другом человека, и ее вид меня не страшит, а успокаивает. И я благодарен Богу, что Он подарил мне счастье и возможность видеть в ней ключ к истинному нашему блаженству’.
Женщины более чутки, чем мы. Она была еще совсем здорова, но уже ощущала ‘близость’… (в моей жизни тоже пример: ‘Я скоро умру’ — хотя была совершенно здорова, но вот ночью, в тишине… Так все и вышло).
В 1965 г. служебно-кочевая жизнь их кончилась. Мишу, как знатока древнеславянских языков, Лондонский Университет избрал на постоянное, теперь уж не гастроли: он получил кафедру, Оля занималась со студентами.
Но некое бродяжничество, паломничество по святым местам Европы продолжалось. Где-где не побывали они, начиная, конечно, с Италии, там особенно. Испания и Португалия, Австрия не раз в Зальцбурге: не пропускать же фестивалей Моцарта.
А за всеми успехами и усладами жизненными какой-то подкоп под Олю продолжался, до поры до времени незаметный, а потом разные нездоровья — ну, мало ли что, пустяки. Но они нарастали. ‘Знала ли, догадывалась ли о своей болезни? Нас {Мужа, мать.} она только укрепляла, поддерживала. Уже больная, настояла на поездке в Рим. Через пять дней пришлось вернуться’.
Тянуло, значит, попрощаться с Италией. Все понятно. И останавливались-то они близ Trinita det Monti, в пансионе против Hassler’а, у Испанской лестницы знаменитой, где альбанки продают цветы (мне ли не знать благословенных мест молодости и счастья).
‘Плакала она три раза — в церкви S. Silvestro, в пансионе у Monte Trinita и в такси перед отлетом. С Италией расставалась. Но на пути домой, уже в аэроплане, мечтала о том, чтобы завести к старости хижину где-нибудь около Урбино или Ассизи.
Осуществить это не удалось. Как таинственный посетитель Моцарта, смерть явилась к ней неожиданно, не спрашиваясь, 1-го апреля 1969 года, ровно через тридцать лет после кончины старшей ее сестры — в тот же день месяца. Конечно, была Оля уже больна и находилась в клинике. На другой день операция. Но она бодра, дружественно разговаривала с соседками. Прихода загадочного незнакомца на этот раз не ощутила. Он нажал педаль, все внезапно остановилось.
Занималась эта чистая душа литературой, любила музыку, Италию, была странницею изгнанническою, любила ‘близких, но и ближних’.
У гроба плакали ученики-студенты. Уход ее отзывает горестным некиим хрустальным звуком. Музыка может выразить его в торжественно-органным излиянии. Слову же трудновато.
Русская мысль. 1969. 5 июля. No 2741 (с уточнениями по рукописи).
С. 459. Как таинственный посетитель Моцарта… — Имеется в виду ‘человек в черном’, посетивший Вольфганга Амадея Моцарта (1756—1791) незадолго до его смерти и заказавший композитору ‘Реквием’.