Реликвии Александра Блока
В. Врасская
За строками автографов
Александра Кублицкая-Пиоттух.
‘Многоуважаемая Мария Андреевна
‘Многоуважаемая Мария Андреевна
Сопроводительные заметки Е. М. Беня
Реликвии Александра Блока, Блок Александр Александрович, Год: 1989
Время на прочтение: 9 минут(ы)
‘Наше наследие’, 1989, No 2
Публикация, предисловие и комментарии Т. Н. Жуковской
OCR Бычков М. Н.
Публикуемые автографы А. А. Блока, А. А. Кублицкой-Пиоттух и Г. П. Блока до самого последнего времени находились в семье Якушкиных, куда они попали из семейного архива Менделеевых. Произошло это в результате целого ряда случайных и неслучайных обстоятельств.
Случайным обстоятельством оказалось родство — прадед поэта Н. А. Бекетов был женат на племяннице предка Якушкиных, известного декабриста. А неслучайным — знакомство в начале 30-х годов на выставке Ленинградского общества кровного собаководства двух женщин: Зои Михайловны Полюта, бабушки нынешнего владельца автографов, и Марии Дмитриевны Менделеевой. Дочь знаменитого химика, агроном по образованию, она была еще и известным кинологом, постоянным авторитетным членом жюри на выставках собак. Деятельная, всегда кому-то помогавшая, Мария Дмитриевна относилась к категории людей, которых Менделеев называл ‘общественными’ и считал ‘лучшими’ (дальше по его классификации шли ‘семьянины’, достойные жалости и сочувствия, за ними — презираемая им группа — ‘эгоисты’).
К ‘общественным людям’ относилась и Зоя Михайловна, человек высокой культуры, отзывчивая, доброжелательная, с открытым и легким характером. Круг ее знакомых был очень широк. Очень точно Зою Михайловну характеризуют строки из письма к ней известного востоковеда, академика Н. И. Конрада: ‘…По душевной полноте и тонкости Вы — наиболее совершенный тип женщины’.
Знакомство с Марией Дмитриевной перешло в тесную дружбу. Вместе с нею Зоя Михайловна часто бывала у ее матери Анны Ивановны Менделеевой. Анна Ивановна жила тогда в бывшем дворце великого князя Владимира Александровича. Парадную часть дворца, выходящую на Дворцовую набережную, занимал Ленинградский дом ученых, а в личных покоях — со стороны улицы Халтурина — благодаря инициативе и хлопотам А. М. Горького жили семьи ветеранов науки. Насколько Мария Дмитриевна была всегда в гуще событий, настолько для Анны Ивановны время как бы остановилось после смерти мужа. Она не представляла себе радикальных перемен, произошедших в жизни, и иногда от нее можно было услышать нечто вроде: ‘А какие же слои общества гуляют теперь в Царскосельских парках?’ Небольшого роста, худенькая, всегда в черном, Анна Ивановна принимала гостей в громадных апартаментах, стены которых были завешаны картинами художников, бывавших на ‘менделеевских средах’: Репина, Крамского, Ярошенко, Мясоедова и самой Анны Ивановны.
Судьба свела ее с двумя великими людьми — Менделеевым и Блоком. Все серьезное о них, как она говорила, уже вспомнили и еще вспомнят, а она, обладая большим чувством юмора, любила рассказывать ‘к случаю’ смешные истории из их жизни. Так, когда дочери Марии Дмитриевны и Зои Михайловны ставили в Доме ученых детскую сказку, она рассказала им, как однажды Дмитрий Иванович сорвал домашний спектакль в Боблове. Ставили сказку, и по ходу пьесы на сцене должен был появиться волк, которого играла скотница Федосья. ‘Вот волк-Федосья вышел из лесу, как ему и полагается, на четвереньках, озираясь и обнюхивая кровожадно воздух. Уже волк дополз до середины сцены — тут Федосья увидела Дмитрия Ивановича. ‘Здравствуйте, барин!’ — быстро встав на задние лапы сказал волк. ‘Не барин, матушка, а Дмитрий Иванович’, — поправил волка не любивший слова ‘барин’ Дмитрий Иванович. ‘Здравствуйте, Дмитрий Иванович’, — покорно поправился волк, стал на четвереньки и пополз к дуплу, где задыхалась от хохота Маша (ее играла десятилетняя Люба Менделеева). Публика хохотала, хлопала и стучала, один Дмитрий Иванович был невозмутим’. {Цит. по книге воспоминаний Анны Ивановны ‘Менделеев в жизни’ (изд. М. и С. Сабашниковых, 1928)} И тут же следовало воспоминание об Александре Блоке, с появлением которого для бобловского театра началась новая жизнь. ‘Репертуар был установлен классический. Старый бревенчатый сарай — импровизированный театр — видел настоящее священнодействие’.
Когда началась война и семьи ветеранов науки эвакуировались в Подмосковье, Анна Ивановна сказала, что никуда из Ленинграда не поедет — здесь она прожила двадцать семь лет с Дмитрием Ивановичем, здесь будет и умирать. Мария Дмитриевна, которая стала к этому времени директором музея Менделеева, уезжала с университетом в Елабугу, вывозила архив отца. А в свою квартиру при Академии наук она предложила переехать Зое Михайловне с семьей. Зоя Михайловна считала, что этот переезд и спас им жизнь в первую блокадную зиму: широкий коридор квартиры Менделеевых был заполнен штабелями распиленных березовых дров.
Как-то в январе 1942 года к ним на Менделеевскую линию пришла женщина, ухаживавшая за Анной Ивановной. В руках у нее были какие-то бумаги. Она протянула их Зое Михайловне и сказала: ‘Анна Ивановна скончалась. Пойдите, возьмите еще что-нибудь, а то ведь все пойдет на растопку’. Сил идти со Стрелки Васильевского острова на улицу Халтурина уже ни у кого не было, и Зоя Михайловна, даже не посмотрев, что это, спрятала бумаги — до возвращения Марии Дмитриевны.
Как только появилась связь с Ленинградом, от Марии Дмитриевны стали приходить письма, в которых она звала Зою Михайловну приехать к ней в Елабугу: ‘Дорогой, ненаглядный друг Зоя Михайловна! Наше несчастие <,смерть Анны Ивановны и гибель сына Зои Михайловны на фронте>, наполовину бы нам облегчилось, если бы мы могли быть снова вместе… Домик, где мы живем, вместил бы и Вас’. И в августе 1942 года семья Зои Михайловны через Ладожское озеро выехала в Елабугу. Бумаги, принесенные от Анны Ивановны, ехали с ними.
В Елабуге Мария Дмитриевна помогла устроиться Зое Михайловне на работу в университетское подсобное хозяйство. Разбирая бумаги Анны Ивановны, они обнаружили листки со стихами, написанными рукой Блока, его юношескую анкету ‘Признания’, завещание его матери и другие документы.
Как нечто нереальное вспомнилась квартира Блоков на Пряжке, визиты к Любови Дмитриевне и Марии Андреевне Бекетовой. Анфиладой расположенные комнаты были тогда поделены: на половине Любови Дмитриевны все было подчинено ее работе. Она писала книгу о классическом танце и занималась с артистами Кировского и Малого оперного театров — Г. Кирилловой, Н. Дудинской, В. Чабукиани и другими. Из комнат была вынесена почти вся мебель, установлены большие зеркала и балетный станок. Нетронутым оставался маленький островок — диван Александра Александровича, портрет Блока работы Т. Гиппиус над ним и шкура на полу…
На другой половине жила тетка Блока Мария Андреевна с Аннушкой — старинной семейной прислугой Бекетовых. Здесь царили доброта и умиротворяющий покой. Мария Андреевна, в отличие от Любови Дмитриевны, не жаловавшей посетителей, гостей очень любила. Сидя в кресле с пледом и книгой на коленях, она постоянно возвращалась в разговорах к жизни в Шахматове, к своим книгам воспоминаний о Блоке. Найденное в бумагах Анны Ивановны письмо Георгия Петровича Блока о родословной поэта было связано с работой над этой книгой.
Вероятно, после смерти обитательниц квартиры на Пряжке (в 38-39 годах) все эти документы и попали к Анне Ивановне.
Весной 1945 года Ленинградский университет возвращался из эвакуации. Мария Дмитриевна и Зоя Михайловна на подводе везли свой малый скарб с Московского вокзала домой. Самое ценное в нем было — автографы Блока и… коза с двумя козлятами, спасение семьи в Елабуге и еще долго — в Ленинграде.
Нужно было приводить в порядок музей Менделеева, восстанавливать экспозицию, разбирать архив Дмитрия Ивановича, и Мария Дмитриевна, занятая этой огромной работой, просила Зою Михайловну сохранить автографы до лучших времен — до открытия в шахматовской усадьбе музея поэта. Она была уверена, что дом когда-нибудь восстановят.
7 августа 1988 года на традиционно проходящем в Шахматове Дне памяти А. А. Блока Е. Д. Якушкин передал автографы из своего домашнего собрания Советскому фонду культуры для подмосковного Историко-литературного музея-заповедника поэта.
Подлинники произведений, дневниковых записей, писем Блока составляют ‘золотое ядро’ его фондов в Рукописном отделе Пушкинского дома АН СССР и в ЦГАЛИ. Немало автографов поэта хранятся в других государственных хранилищах Москвы и Ленинграда. А вот в домашних архивных собраниях их можно встретить не так уж часто. Документы, публикуемые Е. Д. Якушкиным, отдельными штрихами пополняют наше знание биографии поэта и его родственниках.
Анкета ‘Признания’ датирована шестнадцатилетним Блоком ‘Наугейм, 21 июня (3 июля) 1897’ (в то время он вместе с матерью и М. А. Бекетовой находился на германском курорте Бад-Наугейм). Бекетова включила эту анкету в свою вторую книгу о Блоке ‘Александр Блок и его мать’ (Л., 1925, с. 67-68). Позже она вошла в седьмой том восьмитомного Собрания сочинений (М.-Л., 1963). Перепечатывалась анкета и в других изданиях, но местонахождение ее подлинника после смерти М. А. Бекетовой не было известно.
В автографе есть пропущенный в Собрании сочинений пункт: ‘Мой любимый цветок … роза‘. Казалось бы, знакомство с подлинником вносит незначительные коррективы. Тем не менее неизвестная ранее запись юного поэта по-своему знаменательна: образ розы станет одним из неизменных символических контрапунктов в творчестве Блока (назовем хотя бы драму ‘Роза и Крест’, написанную в 1913 году).
Стихотворение ‘Вот они — белые звуки…’ создано 5 апреля 1903 года и впервые опубликовано в московском ‘Альманахе книгоиздательства ‘Гриф’ (1904), а затем вошло в первое издание ‘Стихов о Прекрасной Даме’, увидевшее свет 25 октября 1904 года. Позже Блок включил его и в первый том собрания своих стихотворений (издательство ‘Мусагет’, 1911). Однако в авторском экземпляре этого издания поэт зачеркнул стихотворение, и оно не было напечатано в трех последующих подготовленных им при жизни первых томах собраний стихов 1916,1918 и 1922 годов.
Текст публикуемого автографа, в отличие от известного читателю окончательного текста стихотворения, не имеет заглавной надписи ‘(При посылке белой Азалии)’, но содержит посвящение ‘Л. Д. М.’ — Любови Дмитриевне Менделеевой — будущей жене поэта. Кстати, аналогичная помета ‘Л. Д. М.’ есть в рукописях многочисленных ранних стихотворений Блока, а также в ‘Хронологическом указателе’ стихотворений, составленном поэтом. Между прочим, с автографом стихотворения ‘Вот они — белые звуки…’ ознакомился еще в 1930-е годы литературовед Р. В. Иванов-Разумник, что видно из его неопубликованного труда ‘История стихотворений Александра Блока’ (ЦГАЛИ, ф. 1782, оп. 1, ед. хр. 2, л. 43).
Последний из автографов поэта представляет собой чистовой вариант завершающих двадцати восьми строк третьей главы поэмы ‘Возмездие’, над которой Блок работал с 1910 года до последних дней жизни — июля 1921 года. Не исключено, что этот отрывок датируется 1914 годом, ибо был напечатан в том же году в третьем выпуске альманаха ‘Сирин’, а следовательно незадолго до того должен был переписываться автором начисто. Может быть, перед тем как отослать стихи ‘Когда ты загнан и забит…’ в альманах, Блок переправил их для прочтения своей матери, А. А. Кублицкой-Пиоттух, о чем нам сегодня может рассказать надпись на конверте, в который когда-то был вложен этот автограф, имеющий некоторые расхождения с окончательным текстом концовки ‘Возмездия’. Вместо: ‘И тяжелит ресницы иней…‘ — ‘И серебрит ресницы иней…‘ Вместо: ‘И в этот несравненный миг…‘ — ‘И в этот незабвенный миг…‘
Предложенные вниманию читателя две деловые записки, написанные самым близким Блоку человеком, его матерью Александрой Андреевной Кублицкой-Пиоттух (1860-1923), непосредственно являются фактами биографии поэта. Вот текст первой из них:
‘Во имя Отца и Сына и Св. Духа. Аминь.
Находясь в здравом уме и твердой памяти, пишу последнюю мою волю. Завещаю, чтобы в случае моей смерти, сын мой Александр ни в каком случае не был поручен своему отцу, Александру Львовичу Блоку. Завещаю моим родителям взять его к себе на воспитание до полной его независимости, а в случае смерти родителей, прошу отдать его, точно так же до полной независимости, сестре моей Марье Андреевне Бекетовой.
Жена штабс-капитана гвардии Франца Феликсовича Кублицкого-Пиоттух, Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух. Шахматове 1894 года 29-го июля’.
В связи с публикацией этого завещания есть смысл кратко напомнить о взаимоотношениях матери Блока с ее первым мужем Александром Львовичем Блоком (1852-1909) — профессором кафедры государственного права Варшавского университета. 7 января 1879 года Александра Андреевна Бекетова вышла замуж за будущего отца поэта и перебралась с ним в Варшаву. Осенью 1880 года Блоки приехали в Петербург, где в ‘ректорском доме’ университета 16 ноября родился будущий поэт. После рождения сына его мать больше не вернулась к мужу в Варшаву, несмотря на его исключительно настоятельные просьбы. М. А. Бекетова вспоминала, что за время совместной жизни с ее сестрой Александр Львович раскрылся не только как человек весьма одаренный и наделенный богатым душевным миром, но и как личность неуравновешенная, жестокая и даже деспотическая. В 1889 году в связи со вторым замужеством мать Блока добилась указа Синода о расторжении брака с первым супругом.
Вероятно, официальное разрешение на брак сына с Любовью Дмитриевной от 23 мая 1903 года непосредственно предшествовало состоявшемуся через день — 25 мая причащению и обручению невесты и жениха в петербургской университетской церкви (А. А. и Л. Д. Блок обвенчались 17 августа 1903 года в селе Тараканово, находившемся рядом с имениями Блоков и Менделеевых). Кублицкая-Пиоттух засвидетельствовала:
‘Сим удостоверяю, что против брака сына моего от первого брака, студента Императорского с.-петербургского университета Александра Александровича Блока с Любовью Дмитриевной Менделеевой с моей стороны препятствий не будет. Жена полковника лейб-гвардии гренадерского полка
23 мая 1903 г. С.-Петербург’.
Еще одна реликвия домашнего собрания Якушкиных — подлинник письма двоюродного брата поэта по отцовской линии писателя Георгия Петровича Блока (1888-1972) от 9 марта 1922 года М. А. Бекетовой, готовившей к изданию свою первую книгу о племяннике ‘Александр Блок’ (Пг., ‘Алконост’, 1922). Кстати, знакомство Георгия Петровича с поэтом состоялось только 4 декабря 1920 года (ЦГАЛИ, ф. 55, оп. 1, ед. хр. 168, лл. 8-9), а их переписка началась чуть раньше.
Итак, письмо Г. П. Блока:
Согласно Вашему общему желанию, посылаю автобиографию Александра Львовича. Она преимущественно ‘ученая’, но ‘шум’, ‘мечта’ и ‘тишина’ очень характерны. В Венгеровском словаре за ней следует биография, писанная Слонимским. Тут же и точная дата рождения А. Л. — 20 окт. 1852.
Наш разговор заставил меня пристальнее заняться Черкасовыми и вот что за эти дни мне удалось узнать из разных разбросанных печатных источников.
Прежде всего я, кажется, ошибочно назвал моего прадеда Александром Ивановичем — он был также Александр Львович.
Он был из дворян Казанской губ. Родился 16 августа 17% г., умер в сентябре 1856 г. По-видимому, в молодости служил в гвардии, в артиллерии. Служить начал, должно, быть в 1819 году. Псковским гражданским губернатором был с 26 февраля 1845 г. по день смерти.
Были у него братья Иван и Николай, оба гвардейские уланы.
В ‘Русском Архиве’ за 1878 г. (кн. III, стр. 519) есть очень ‘уютные’ мемуары, сообщенные И. С. Листовским и озаглавленные: ‘Рассказы из недавней старины’. В них нашлось вот что: ‘В Пскове был губернатором Александр Львович Черкасов. Государь, зная его как честнейшего труженика, не имеющего никакого состояния и обремененного семейством, при замужестве каждой дочери жаловал на приданое’.
Будьте добры, пожалуйста, передайте Любови Дмитриевне, что по обоим ее делам (Венгеров и Шляпкин) я усиленно хлопочу. Нашел людей, которые стоят около этого, и на них давлю. Если отыщется, думаю, что удастся получить их совсем.
О Черкасовых буду еще искать. Надеюсь, что ко времени, когда Вы будете работать над подробными ‘Материалами’, мне удастся достать портреты двух прадедов: Александра Ивановича Блока и А.Л. Черкасова. Вечер, проведенный у Вас, был чудесный. Тема этого вечера — и старина и самое последнее — мне безгранично дорога. Очень хотелось бы еще к Вам придти.
Искренно Вас уважающий и всегда готовый к услугам Г. Блок.
Прилагаю изображение нашего герба, которым Вы интересовались. Другое изображение на конверте. Если бы потребовалось лучшее, можно достать в Пушкинском Доме, в Сенате и в Публичн. библиотеке. Там в красках’.
В упомянутой Г. П. Блоком краткой заметке Л. Слонимского, помещенной в третий том первого издания критико-биографического словаря С. А. Венгерова, утверждалось, что А. Л. Блок своими жизненными понятиями ‘обязан не только родителям, но и некоторым домашним наставникам (людям преимущественно университетского образования, по духу принадлежащим к двум известным русским поколениям — 40-х и 60-х годов)’. Окончив в 1870 году новгородскую гимназию с золотой медалью и поступив на юридический факультет Петербургского университета, юноша ‘все более и более сосредотачивался на уединенных книжных занятиях или на отдаленных от городского ‘шума’ мечтах…’ (Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. Т. III, СПб., 1892, с. 397).
О деде отца поэта по материнской линии А.Л. Черкасове, о котором говорит Г. П. Блок, М. А. Бекетова писала в книге ‘Александр Блок’ (1922): ‘Прадед поэта, Александр Львович Черкасов, судя по скудным сведениям, дошедшим до нашего времени, слыл человеком из ряда вон деспотичным и жестоким <,…>, Александр Львович служил в Сибири (очевидно до 1845 года — прим. Евг. Б.). Все его четыре дочери получили домашнее образование’ (с. 12). О деде же отца поэта по линии отцовской Александре Ивановиче Блоке Бекетова сообщила, что он снискал государевы милости и был награжден ‘несколькими именьями в разных уездах петербургской губернии’ (там же, с. 11).
Не удалось прояснить, какие именно труды историка литературы и библиографа Семена Афанасьевича Венгерова (1855-1920) и профессора Петербургского университета Ильи Александровича Шляпкина (1858-1918), между прочим, преподававшего и Блоку, обещал прислать корреспондент Любови Дмитриевне.