Редактор Линге, Гамсун Кнут, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 160 минут(ы)

Кнутъ Гамсунъ.
Полное собраніе сочиненій.
Томъ второй.
Изданіе В. М. Саблина.

Редакторъ Линге.
Романъ.
Переводъ О. X.
http://az.lib.ru

I

И чего только не бываетъ на бломъ свт… Два молодыхъ человка выходятъ изъ дома на улиц Хегдехангенъ. Одинъ изъ нихъ — хозяинъ этого дома, кандидатъ Илэнъ, онъ въ сромъ лтнемъ костюм, въ цилиндр и съ тросточкой. Другой — его другъ и товарищъ по школ, радикалъ по убжденіямъ, Андрей Бондезенъ. Они останавливаются на минутку и смотрятъ въ окна второго этажа: тамъ стоитъ молоденькая двушка съ рыжеватыми волосами и киваетъ имъ головой. Мужчины отвчаютъ тмъ же, они кланяются и уходятъ. Илэнъ крикнулъ сестр:

— До свиданья, Шарлотта!

На Бондезен былъ черный, тсно прилегающій костюмъ, на голов шелковый беретъ, и шсрстяная рубашка со шнурами. Сейчасъ видно, что онъ спортсмэнъ. У него нтъ тросточки.

— При теб рукопись? — говоритъ онъ. Илэнъ отвчаетъ, что рукопись при немъ.

— Нтъ, какая погода и какое глубокое небо! О, какъ хорошо тамъ, наверху въ горахъ, въ Хансханген, въ деревн,— тамъ небо еще выше, деревья шумятъ! Когда я состарюсь, я непремнно сдлаюсь помщикомъ.

Андрей Бондезенъ изучалъ юриспруденцію. Ему 25—26 лтъ, у него очень красивые усы и рдкіе прилизанные волосы подъ беретомъ. Онъ блденъ, почти прозраченъ, но его тяжеловсная походка съ размахивающими руками показываетъ, что онъ смлъ, энергиченъ и, если и не силенъ, то, во всякомъ случа, ловокъ и живучъ. Впрочемъ, онъ теперь больше не изучалъ юриспруденціи, а шатался повсюду, здилъ на велосипед и былъ радикаломъ. На это у него были средства: каждый мсяцъ онъ получалъ деньги изъ дому отъ отца, помщика въ Бергшенен, который, во всякомъ случа, не былъ скупъ на шиллинги. Андрей не очень много тратилъ, но все-таки ему постоянно нужны были деньги то на то, то на другое, и онъ самъ часто разсказывалъ, какъ обращался къ отцу съ просьбой присылать немножко больше, чмъ обыкновенно въ мсяцъ. Такъ, напримръ, разъ онъ написалъ отцу, что хочетъ изучать римское право, а римское право можно изучать только въ Рим,— вотъ почему онъ проситъ прислать ему небольшую сумму на это путешествіе. И помщикъ посылалъ деньги.

Илэнъ былъ тхъ же лтъ, какъ и Бондезенъ, но былъ еще худе его, немного выше ростомъ и не носилъ бороды, у него были длинныя блыя руки и тонкія ноги. Онъ иногда морщилъ лобъ надъ переносицей.

На улиц они кланялись знакомымъ, и Бондезенъ говорилъ:

— Если бы они знали, что у насъ съ собой!

Бондезенъ былъ въ превосходномъ настроеніи. Наконецъ-то ему удалось уговорить своего друга, аристократа, три года онъ работалъ надъ этимъ. Это былъ очень торжественный день для него, и въ честь этого онъ даже отказался отъ поздки на велосипед въ Эйдсфольдъ. Шарлотта посмотрла ему прямо въ лицо, когда ему удалось, наконецъ, чуть ли не въ двадцать первый разъ, убдить брата своими краснорчивыми доводами, кто знаетъ, этимъ, можетъ быть, онъ тронулъ ее.

— Послушай, рукопись наврно съ тобой,— спросилъ онъ опять,— ты не оставилъ ея на стол?

Илэнъ ощупываетъ свой боковой карманъ и отвчаетъ, что рукопись при немъ.

— А впрочемъ, это не было бы большимъ несчастьемъ, если бы я оставилъ ее на стол,— прибавляетъ онъ. — И кром того, очень маловроятности, что онъ приметъ ее!

— Онъ приметъ, непремнно приметъ ее! — возражаетъ Бондезенъ.— Линге сейчасъ же возьметъ ее. Ты не знаешь редактора Линге. Здсь, въ стран, немного такихъ людей: когда я жилъ еще дома, совсмъ мальчикомъ, онъ многому научилъ меня, и во мн начинаетъ говорить чувство благодарности, какъ только я его увижу на улиц. Знаешь,— это удивительное чувство! Видлъ ли ты когда-нибудь подобную силу? Три-четыре строчки въ его газет говорятъ не меньше, чмъ цлый столбецъ въ другихъ. Онъ здорово рубитъ и, во всякомъ случа, мтитъ прямо въ цль. Ты прочелъ крошечную замтку о министерств въ послднемъ номер? Первыя шесть строчекъ — такія мирныя, кроткія, безъ всякаго злого умысла, но зато седьмая,— одна единственная строчка въ заключеніе,— ударъ хлыста, оставившій хорошій кровавый слдъ. Да, да, онъ уметъ это. Когда ты придешь къ нему, скажи ему такъ или иначе, что ты много уже писалъ, кое-что послалъ за границу, а главное — у тебя много задумано. Потомъ ты положишь передъ нимъ рукопись… Если бъ у меня было что-нибудь снести ему! Но когда у меня что-нибудь будетъ, я хочу сказать — позже, можетъ быть въ будущемъ году, ты окажешь мн услугу передать ему мою рукопись. Нтъ,— ты долженъ это сдлать, пойми, онъ имлъ на меня большое вліяніе!

— Ты говоришь такъ, какъ будто у меня уже есть опредленное мсто въ ‘Новостяхъ’.

— Большая разница между тобой и мной: ты берешься за это со старымъ, извстнымъ именемъ,— вдь не каждый называется Илэнъ, кром того, ты пишешь научныя работы.

— Ты черезчуръ торопишься! — воскликнулъ Илэнъ.— Не могу же я явиться къ нему, какъ снгъ на голову.

— Нтъ, ты правъ, ты долженъ войти къ нему совершенно спокойно. Я буду ждать тебя у двери… Медвдь Хойбро говоритъ, что онъ больше не читаетъ ‘Новостей’. Ну, это вполн соотвтствуетъ образованности этого человка… Онъ ничего не читаетъ…

— О, нтъ, онъ очень много читаетъ,— возражаетъ Илэнъ.

— Вотъ какъ, Хойбро много читаетъ? Но если хочешь быть передовымъ и современнымъ человкомъ, то, по моему, нужно читать ‘Новости’. Хойбро смялся, когда я ему сказалъ, что ‘Новости’ радикальнаго направленія. Онъ просто-на-просто важничаетъ. Я радикалъ, и я повторяю, что ‘Новости’ радикальнаго направленія. Правда, он рекламируютъ себя, но почему этого и не длать, разъ он чувствуютъ свое превосходство. Вс подражаютъ имъ, а искусству подбирать заглавія для статей свободно можно поучиться у ‘Новостей’. Неправда ли? Пусть говорятъ, что угодно,— ‘Новости’ единственная газета, имющая какое-нибудь вліяніе. Линге, я говорю это буквально, распредлилъ портфели между министрами. Онъ сможетъ, если захочетъ, и отобрать ихъ. До извстной степени онъ работаетъ въ свою же пользу. Но разв Линге виноватъ въ этомъ? Разв министерство не измнило своему старому знамени? Долой измнниковъ! Линге ужъ позаботится объ этомъ.

— Вотъ ты говорилъ о заглавіяхъ, и мн пришла въ голову мысль,— можетъ быть мн лучше дать какое-нибудь другое заглавіе своей стать.

— А какъ она теперь называется?

— Теперь это — ‘Нчто о сортахъ нашихъ ягодъ’.

— Зайдемъ въ ‘Грандъ’ и подумаемъ о другомъ заглавіи.

Но когда они оба зашли въ ‘Грандъ’ и взяли себ по кружк пива, Бондезенъ перемнилъ свое мнніе. Это ‘Нчто о сортахъ нашихъ ягодъ’ — заглавіе не для ‘Новостей’. На первый взглядъ оно какъ-то не совсмъ удобно и, кром того, не помстится въ одну строчку. Но зато это очень скромное заглавіе для пробной работы, которая попадетъ на столъ выдающагося редактора.

И они ршили предоставить это дло самому Линге, такъ какъ онъ не имлъ равнаго себ въ изобртеніи пикантныхъ заглавій. Пока пусть такъ остается: ‘Нчто о сортахъ нашихъ ягодъ’,— и ни слова больше объ этомъ.

Они опять вышли на улицу. Подходя къ редакціи ‘Новостей’, они какъ-то невольно замедлили шаги. У Бондезена былъ смущенный видъ.

Названіе газеты находилось надъ дверью, какъ разъ на фасад дома, на дверяхъ, на оконныхъ выступахъ,— всюду, гд только можно было.

Изъ типографіи раздавался шумъ вальцовъ и колесъ.

— Видишь,— сказалъ Бондезенъ,— здсь длаются большія дла. — И даже среди всего этого шума онъ говорилъ какъ-то глухо.

— Да, Богъ знаетъ, что теперь будетъ. Впрочемъ, самое худшее, что онъ можетъ сдлать, это сказать: ‘нтъ’.

— Ну, поднимайся и длай все, какъ я теб сказалъ,— ободрилъ онъ своего друга. — Ты послалъ кое-что въ заграничную газету, и у тебя много задумано. Могу я васъ попросить,— у меня есть здсь кое-что о ягодахъ, о сортахъ нашихъ ягодъ… Я буду тебя здсь ждать.

Илэнъ вошелъ въ прихожую редактора. Здсь сидли два господина, писали и что-то вырзывали ножницами, и ему показалось, что по крайней мр пять ножницъ въ ходу. Онъ спросилъ редактора. Одинъ изъ пишущихъ указалъ ему движеніемъ руки на дверь въ редакторскую, онъ отворилъ ее. Тамъ было много постителей, даже нсколько дамъ. Посреди комнаты, за столомъ, сидлъ самъ редакторъ, Александръ Линге, извстный издатель, котораго зналъ весь городъ.

На видъ ему около 40 лтъ, черты лица его рзко очерчены и подвижны, а глаза совсмъ еще молодые. Его свтлые волосы коротки, а борода заботливо подстрижена. Костюмъ и ботники у него совсмъ новые. Въ общемъ у него очень любезный и располагающій видъ.

Об дамы смются надъ тмъ, что онъ только что сказалъ, а онъ, между тмъ, самъ распечатываетъ телеграммы и длаетъ на нихъ надписи. Каждый разъ, какъ онъ нагибается надъ столомъ, виденъ его двойной подбородокъ, при этомъ жилетъ его слегка морщитъ на живот. Не отрываясь отъ работы, онъ кивнулъ Илэну и продолжалъ говорить направо и налво. Илэнъ осмотрлся вокругъ,— по стнамъ висли иллюстраціи и вырзки, везд,— на столахъ, на стульяхъ, на окнахъ, на полу навалены газеты и журналы. На полк, надъ головой редактора, лежатъ цлыя кипы разныхъ руководствъ и лексиконовъ, а его столъ весь заваленъ бумагами и рукописями, такъ что онъ съ трудомъ можетъ пошевелить руками. Во всемъ чувствуется рука редактора. Эта масса печатнаго слова, этотъ безпорядокъ, шуршанье листковъ и книгъ производятъ впечатлніе усиленной и непрестанной работы.

Все было въ движеніи: телофонъ звонютъ, не переставая, люди входили и уходили, шумъ изъ типографіи доносился и сюда, а посыльные приносили все новыя и новыя кипы писемъ и газетъ. Казалось, что этотъ издатель листка вотъ-вотъ будетъ погребенъ въ цломъ мор работы и труда.

Среди всей этой дятельной работы онъ сидитъ съ замчательнымъ спокойствіемъ. Въ его рукахъ бразды правленія, онъ составляетъ заглавія, принимаетъ разныя важныя сообщенія, длаетъ замтки на листкахъ, разговариваетъ съ постителями, порой открываетъ дверь и задаетъ вопросъ своимъ подчиненнымъ въ бюро и раздаетъ приказанія. И все это для него какъ будто одна игра,— порой онъ говоритъ какую-нибудь шутку, вызывающую смхъ у дамъ. Входитъ какая-то бдная женщина. Линге знаетъ ее и знаетъ, въ чемъ ея дло,— она привыкла приходить къ нему по извстнымъ днямъ. Онъ даетъ ей крону черезъ столъ, киваетъ и продолжаетъ писать дальше. Онъ повсюду разставилъ свои сти: мечъ ‘Новостей’ виситъ надъ головой каждаго. Редакторъ — это все равно, что какая-нибудь государственная власть. А власть Линге больше, чмъ чья-либо другая. Онъ смотритъ на часы, встаетъ и говоритъ секретарю:

— Что, министерство не дало намъ никакихъ объясненій?

— Нтъ.

И Линге опять садится. Онъ знаетъ, что министерство вынуждено будетъ дать объясненіе, которое онъ требуетъ, иначе онъ нанесетъ ему еще ударъ,— можетъ быть послдній, смертельный.

— Боже мой, какъ вы жестоки къ бднымъ министрамъ! — говоритъ одна изъ дамъ. — Вы просто убиваете ихъ.

На это Линге возражаетъ серьезно и горячо:

— Такъ будетъ съ каждой измннической душой въ Норвегіи.

Налво у окна сидитъ очень важная для редактора ‘Новостей’ личность: сдой, худой господинъ въ очкахъ и въ парик. Это Олэ Бреде. Этотъ господинъ — журналистъ безъ мста, ничего никогда не написавшій,— другъ Линге и его неразлучный спутникъ. Злые языки дали ему прозвище Лепорелло,— онъ постоянно и всюду бываетъ съ Линге. Ему нечего длать въ листк, у него нтъ другого занятія, какъ только сидть на стул и занимать мсто. Онъ никогда не говоритъ, если его не спрашиваютъ, но и тогда онъ ищетъ слова. Человкъ этотъ — смсь глупости и добродушія. Онъ равнодушенъ ко всему по лни и любезенъ со всми изъ-за нужды. Редакторъ подтруниваетъ надъ нимъ, называя его поэтомъ, и Лепорелло улыбается, какъ будто это вовсе не относится къ нему. Когда об дамы встаютъ и уходятъ, редакторъ тоже встаетъ, но Лепорелло продолжаетъ сидть.

— До свиданья! — говоритъ редакторъ и кланяется съ улыбкой. — Не забудьте вашъ свертокъ, фрёкэнъ. До свиданья!

Наконецъ, онъ обращается къ Илэну:

— Что вамъ угодно?

Илэнъ подошелъ.

— У меня статья о сортахъ нашихъ ягодь, можетъ быть, это вамъ пригодится…

— О нашихъ?..

— Ягодахъ!..

Редакторъ беретъ рукопись и говоритъ, разсматривая ее:

— Писали вы что-нибудь раньше?

— У меня была маленькая статья о грибахъ въ одной заграничной газет, и кром того, у меня есть много задуманнаго. Но…— Илэнъ остановился.

— Грибы и ягоды очень не современные вопросы,— говоритъ редакторъ.

— Да,— отвчаетъ Илэнъ.

— Ваше имя?

— Илэнъ, кандидатъ Илэнъ.

Редакторъ вздрагиваетъ при этомъ старомъ консервативномъ имени. Теперь уже даже Илэны стали обращаться въ ‘Новости’. Ему стало даже пріятно,— какіе большіе размры принимаетъ его власть.

Онъ посмотрлъ на молодого человка: онъ былъ хорошо одтъ, и, казалось, ему не приходилось очень плохо, но, Богъ знаетъ, дла, можетъ быть, дома были очень плохи, и онъ написалъ это, чтобы заработать нсколько шиллинговъ. Но почему же онъ не обращается въ консервативные листки?

И кто бы раньше поврилъ, что одинъ изъ Илэновъ обратится въ ‘Новости’? Ягоды вдь нейтральный предметъ и не имютъ ничего общаго съ консервативной политикой.

— Вы можете оставить вашу статью, я просмотрю ее,— говоритъ онъ и снова принимается за другія бумаги. Илэнъ понимаетъ, что его аудіенція кончена и прощается.

Когда онъ вышелъ и разсказалъ Бондезену, какъ было дло, Бондезенъ просилъ передать весь разговоръ цликомъ. Онъ хотлъ знать, какъ тамъ все было наверху, сколько тамъ было народу, и что Линге говорилъ каждому изъ нихъ.

— ‘Измнническія души’, вотъ! Разв это не врно сказано? — воскликнулъ онъ одушевленно.— ‘Измнническія души’ — это удивительно, я замчу это себ… Ну, вотъ видишь, онъ, значитъ, взялъ, стало быть, она будетъ принята, иначе почему бы онъ оставилъ ее у себя?

И оба друга шли домой въ очень хорошемъ настроеніи. Дорогой они встртили нсколькихъ знакомыхъ, и Бондезенъ ршилъ въ честь этого случая угостить ихъ въ ‘Гранд’.

II.

У вдовы Илэнъ былъ маленькій домъ на Хегдеханген. Она жила съ сыномъ и двумя дочерьми на деньги, которыя зарабатывала главнымъ образомъ рукодліемъ. Кром того, у нея еще была маленькая пенсія. Фру Илэнъ была очень ловкая и экономная женщина: она умла какъ-то обходиться своими маленькими средствами и съ утра до вечера была весела и довольна. Ей посчастливилось найти солиднаго квартиранта для угловой комнаты, платившаго всегда во время и, кром того, вообще, очень симпатичнаго.

Слава Богу, теперь самая серьезная забота была сложена съ плечъ. Вначал, когда дти были еще малы, а сынъ учился, бывало иногда очень трудне, но теперь все это прошло: Фредрикъ былъ кандидатомъ, а об дочери уже конфирмовались.

Вдова Илэнъ торопливо входила и выходила, убирала, вытирала пыль, готовила обдъ и пользовалась каждой свободной минуткой, чтобы сдлать нсколько стежковъ въ своей вышивк.

Сегодня она была непривычно-безпокойна,— она знала, что Фредрикъ посл экзаменовъ длаетъ первую попытку заработать что-нибудь,— какъ-то все это пойдетъ?

Если Фредрикъ будетъ работать на самого себя, весь домъ воспрянетъ духомъ, она не могла не видть, что въ ея квартир все понемножку начинало принимать довольно плачевный видъ: драпировки на старыхъ дверяхъ, разваливающіяся печи и постели. Но со временемъ все это поправится.

А Фредрикъ ужасно долго не возвращается. Около 11-ти часовъ онъ вышелъ съ Бондезеномъ и до сихъ поръ не вернулся, обдъ весь пережарился. Было шесть часовъ: квартирантъ пришелъ къ нимъ въ комнаты и болталъ, по обыкновенію, съ ея дочерьми. Фру Илэнъ сама просила его, чтобы онъ бывалъ у нихъ. На этотъ счетъ у нея были свои соображенія. Въ то время, какъ онъ сидлъ у нихъ, она экономила на освщеніи и отопленіи, кром того, это было пріятно для двушекъ, которыхъ онъ могъ многому научить. А потомъ… вся эта исторія съ велосипедомъ, который онъ подарилъ Шарлотт. Да, дйствительно, трудно себ представить лучшаго квартиранта: она сдлаетъ все возможное, чтобы удержать его.

Дочери сидли за работой, работали он очень прилежно. Шарлотта — высокаго роста, у нея рыжеватые волосы и полный бюстъ, кожа на лиц удивительно прозрачна, съ маленькими розовыми пятнами, мягкая и пріятная, какъ бархатъ. Она составила себ имя въ спортемэнскихъ кружкахъ, благодаря знакомству съ Андреемъ Бондезенъ, кром того, она прекрасно здила на велосипед. Сестра Софи была на два года старше ея, но мене развита и, вообще, мало замтна. Про нее въ город разсказывали такую исторію:

Какъ-то разъ, въ темный вечеръ, какой-то господинъ ходилъ взадъ и впередъ передъ музеемъ скульптуры, съ твердымъ намреніемъ проводить какую-нибудь даму домой. Этотъ господинъ былъ никто иной, какъ Олэ Бреде, Лепорелло, но онъ поднялъ воротникъ, такъ что никто не могъ его узнать. Онъ встрчаетъ даму, кланяется, дама отвчаетъ.

— Можетъ ли онъ ее проводить?

— Да, это онъ можетъ.

Дама ведетъ его черезъ улицы и переулки къ одной подруг, у которой какъ разъ въ это время были гости.

— Я живу здсь,— говоритъ дама,— но только нужно подняться очень осторожно.

Въ третьемъ этаж они останавливаются, входная дверь открыта, и они входятъ. Вдругъ дама отворяетъ дверь въ комнаты, широко распахиваетъ ее и толкаетъ передъ собой господина. Комната ярко освщена и полна гостей. Дама указываетъ на бднаго человка, стоящаго съ сапогами въ рукахъ и смущенно разглядывающаго общество. Она говоритъ:

— Этотъ господинъ присталъ ко мн на улиц.

Этого было достаточно,— подруги ея вс разомъ закричали:

— Боже, неужели этотъ человкъ приставалъ къ теб? — Когда он немного угомонились, он увидли, кто передъ ними стоитъ, и одна за другой смущенно произнесли имя Лепорелло.

Тогда господинъ увидлъ, что ему ничего лучшаго не остается, какъ исчезнуть, и онъ исчезъ.

Дама, съ которой онъ такъ попался, была Софи Илэнъ.

Вотъ съ какими людьми имлъ дло Линге, этотъ легкомысленный редакторъ. Какъ онъ теперь выпутается изъ этой исторіи? Вроятно, будетъ молчать!

На другой день этотъ случай былъ скромно приведенъ подъ заглавіемъ: ‘Храбрая молодая дама’.— ‘Это былъ удивительно хорошій поступокъ,— говорили ‘Новости’,— поступокъ, достойный подражанія. Хорошо было бы, если бъ онъ повліялъ, какъ слдуетъ, на нашихъ дамъ’.

Эта маленькая, симпатичная замтка произвела больше впечатлнія въ семь Илэна, чмъ вс вмст взятые легкомысленные аргументы Андрея Бондезена, съ этого дня ему больше не запрещалось приносить ‘Новости’.

И что за редакторъ былъ этотъ Линге! Для этого сильнаго характеромъ человка личность не играла никакой роли: онъ не щадилъ даже своего дорогого Лепорелло, если тотъ поступалъ неправильно.

Об сестры прилежно шьютъ, мать входитъ и выходитъ, а Хойбро сидитъ и наблюдаеть за ними.

Это — тридцатилтній мужчина, у него черные, какъ уголь, волосы и борода, но глаза голубые, и эти глаза смотрятъ какъ-то особенно задумчиво. Порой, въ разсянности, онъ поднимаетъ то одно, то другое могучее плечо. У него внушительный видъ, и благодаря его темному лицу, онъ кажется иностранцемъ. Лео Хойбро обыкновенно — очень тихъ и скроменъ. Онъ изрдка говоритъ лишь самое необходимое, а потомъ опять смотритъ въ свою книгу и начинаетъ о чемъ-то размышлять. Но если онъ сердился, его рчь и глаза горли, и онъ обнаруживалъ удивительно глубокую силу. Этотъ человкъ былъ уже двнадцать лтъ студентомъ и занималъ у своихъ друзей по крон, когда удавалосъ. Вотъ уже пять мсяцевъ, какъ онъ жилъ у Илэновъ.

— Дамы очень прилежно работаютъ,— сказалъ онъ.

— О да, нужно же кончать.

— А что это такое будетъ, можно узнать?

— Коверъ. Красиво, не правда ли? Онъ будетъ на выставк. А когда онъ будетъ готовъ, желаніе каждой изъ насъ, конечно, если оно будетъ не слишкомъ дорогимъ, будетъ исполнено. Мама общалась. Шарлотта хотла получить короткое, гладкое платье для спорта.

— А фрёкенъ Софи?

— Квитанцію сберегательной кассы на десять кронъ,— отвчала Софи.

Хойбро опять углубился въ свою книгу.

— Синее платье для спорта,— начинаетъ опять Шарлотта.

Хойбро смотритъ на нее.

— Что вы говорите?

— Ахъ, ничего! Наконецъ-то у меня будетъ новое платье для катанья.

Хойбро что-то бормочетъ о томъ, что спортъ черезчуръ захватилъ ее. Для нея, собственно говоря, скоро не будетъ совсмъ существовать другихъ людей, кром тхъ, которые на чемъ-нибудь здятъ.

— Вотъ какъ? Да, вдь, теперь такое время — эмансипація!

— А каковъ идеалъ молодой двушки господина Хойбро? Не хочетъ ли онъ имъ разсказать объ этомъ? Вроятно, это дама, которая уметъ ходить пшкомъ, только пшкомъ?

Нтъ, это не совсмъ такъ, онъ этого не сказалъ бы. Но вотъ онъ былъ какъ-то учителемъ въ одномъ дом, о которомъ онъ часто вспоминалъ позже.

Это было въ деревн. Тамъ не было ни теплыхъ купаній, ни пыли улицы Карла Іоганна, ни разодтыхъ мопсовъ, но въ молодыхъ женщинахъ было много огня, силы и искренняго смха съ утра до вечера. Имъ, можетъ быть, пришлось бы плохо, если бъ ихъ начали экзаменовать по какимъ-нибудь научнымъ предметамъ, онъ почти увренъ, что он ничего не знаютъ о періодахъ обращенія земли и о фазисахъ луны,— но, Боже мой, какія у нихъ пылкія сердца, сколько блеска въ ихъ глазахъ!

И какъ мало свдущи он были въ искусств спорта, бдняжки!

Какъ-то вечеромъ мать разсказала дочерямъ, что у нея было кольцо съ камнемъ, но она его потеряла, голубой камень, только, Богъ знаетъ, былъ ли этотъ камень настоящій,— кольцо это было подаркомъ. Тогда Болета, старшая дочь, сказала: ‘Если бъ у тебя было теперь кольцо, мама, ты бы мн его отдала?’ Но прежде, чмъ мать успла отвтить, Тора нжно прильнула къ ней и сказала: ‘Нтъ, я получила бы его!’

И, представьте себ, об сестры вдругъ начали спорить и чуть не подрались изъ-за того, кто бы изъ нихъ получилъ кольцо, если бъ оно не пропало. И это случилось не потому, что одна завидовала другой, а просто — каждая хотла стоять ближе къ сердцу матери.

— Вотъ какъ? — говоритъ Шарлотта удивленно,— что же тутъ хорошаго, что об сестры поссорились?

— Боже мой, вамъ нужно было бы самой это видть. Это не поддается передач, но это было такъ трогательно. Наконецъ, мать говоритъ обимъ: ‘Послушайте, дти, какія вы глупыя! Зачмъ Болета и Тора ссорятся?’

‘Мы ссоримся?’ — воскликнули об, вскочили и обнялись.

И взрослыя дти въ шутку начали бороться и покатились на землю. Нтъ, он не сердились, а весело смялись.

Посл этого наступила пауза. Игла Софи ходитъ очень быстро, но вдругъ она ее воткнула, швырнула работу на столъ и сказала:

— Какія глупыя деревенскія двочки! — и затмъ Софи выходитъ.

Наступаетъ опять пауза.

— Вдь вы же сами подарили мн велосипедъ,— говоритъ задумчиво Шарлотта.

— Ахъ, такъ разв я теперь жалю объ этомъ? Если бъ у васъ не было велосипеда, я опять подарилъ бы вамъ его, если бъ вы этого хотли! Врьте мн, вы — совсмъ другое дло! Въ васъ я не нахожу ничего дурного. Если бъ вы только знали, какъ я радуюсь, когда вижу, какъ вы здите здсь, здсь по комнат. Мн все равно, гд бы вы ни были…

— Тише! Нтъ, Хойбро!

Софи снова вошла въ комнату.

Хойбро уставился въ свою книгу. Безпокойныя мысли мучили его. Неужели онъ огорчилъ Шарлотту? Именно ее онъ мене всего хотлъ бы огорчить. И онъ не усплъ даже попросить у нея прощенія. Постоянно всплывала опять эта несчастная исторія съ велосипедомъ, стоившая ему столько безпокойныхъ часовъ. Да, это правда, онъ подарилъ ей велосипедъ и изъ-за этого былъ принужденъ совершить некрасивый поступокъ. Какъто, въ одно прекрасное утро, онъ пообщалъ ей велосипедъ,— она засіяла отъ этого, она была счастлива. Долженъ же онъ былъ посл этого сдержать свое общаніе? У него самого не было на это средствъ, и откуда было ему взять столько дегегъ? Коротко и ясно: ему пришлось занять эти деньги, онъ получилъ ихъ въ банк, въ которомъ служилъ, на имя нкоторыхъ извстныхъ лицъ, короче говоря,— на подставныя имена. Но никто не открылъ его продлки, никто не поймалъ его на этомъ, поручительства были приняты, бумаги спрятаны и деньги выданы. Съ тхъ поръ онъ платилъ и платилъ аккуратно, каждый мсяцъ. Слава Богу, теперь оставалось немножко больше половины, онъ и въ будущемъ такъ же аккуратно будетъ выплачивать. И онъ будетъ длать это съ радостью, потому что онъ всего только разъ видлъ, какъ глаза Шарлотты просіяли отъ счастья, и это было тогда, когда онъ подарилъ ей велосипедъ. Никто, никто ни о чемъ не догадывается.

— Какъ долго не идетъ Фредрикъ! — говоритъ Софи.

— Фредрикъ общалъ намъ билеты въ театръ, если ему повезетъ сегодня,— объявляетъ Шарлотта.

Хойбро заложилъ рукой книгу и взглянулъ на нихъ.

— Вотъ какъ? Теперь понятно, почему наши барышни нетерпливы сегодня. Ха-ха!

— Нтъ, вовсе не потому. Фу! Какъ вы можете такъ говорить!

— Нтъ, нтъ, немножко и потому. Да почему бы и нтъ?

— А вы не бываете въ театр?

— Нтъ.

— Нтъ? Вы не ходите въ театръ? — спрашиваетъ также и Софи.

— Нтъ, я не хожу.

— Но почему же?

— Главнымъ образомъ потому, что это меня не интересуетъ, мн это кажется самой скучной глупостью. Мн такъ надодаетъ это ребячество, что я готовъ встать посреди партера и кричать отъ неудовольствія!

На этотъ разъ Софи уже больше не возмущается.

Нужно имть снисхожденіе къ необразованному человку.

— Какой вы бдный! — говоритъ она.

— Да, правда, я очень бдный,— говоритъ онъ и улыбается.

Наконецъ, въ прихожей раздаются шаги, и входятъ Фредрикъ и Бондезенъ. Они выпили по стаканчику вина и были возбуждены, они внесли съ собой прекрасное настроеніе.

— Поздравьте насъ! — крикнулъ тотчасъ же Бондезенъ.

— Нтъ, правда, все хорошо прошло?

— Объ этомъ мы ничего не знаемъ,— отвчалъ Фредрикъ. — Онъ только оставилъ у себя рукопись.

— Говорю вамъ, милыя дамы, это обозначаетъ, что рукопись будетъ напечатана. Это такъ принято. За это ручаюсь я — Андрей Бондезенъ!

Въ это время вошла фру Илэнъ, и посыпались вопросы и отвты. Они благодарятъ, они не хотятъ сть, въ честь такого дня они пообдали въ ‘Гранд’ — вдь нельзя же было поступить иначе.

Они принесли съ собой бутылочку,— нужно выпить за успхъ.

И Бондезенъ тащитъ бутылку, оставшуюся въ карман пальто.

Хойбро всталъ и хотлъ уйти, но фру Илэнъ не пустила его. Вс были очень оживлены, пили, чокались и громко разговаривали.

— Что вы читаете? — спросилъ Бондезенъ. — Какъ, политическую экономію?

— Да, ничего особеннаго,— отвчаетъ тихо Хойбро.

— Вы, вроятно, много читаете?

— Нтъ, нельзя сказать, я читаю не особенно много.

— Во всякомъ случа, ‘Новостей’ вы не читаете? Я не понимаю, какъ можно не читать этой газеты? А знаете что? Т, которые увряютъ, будто они никогда не читаютъ ‘Новостей’, какъ я слышалъ, читаютъ ихъ на самомъ дл больше всхъ, да, если не ошибаюсь, я узналъ это изъ самой газеты. Нтъ, я сейчасъ говорю не о васъ, сохрани Богъ! За ваше здоровъе! Нтъ, здсь не вы иметесь въ виду. Но скажите, пожалуйста, что вы имете противъ ‘Новостей?’

— Я, собственно говоря, ровно ничего не имю противъ ‘Новостей’ — пусть он считаются чмъ угодно. Я просто не читаю ихъ, я потерялъ интересъ къ нимъ, мн кажется, что это очень смшной листокъ!

— Ну, вотъ, какъ вамъ это нравится! Что же, по вашему, это не руководящая газета? И она не иметъ никакого вліянія! Видли ли вы когда-нибудь, чтобъ Линге хотя на шагъ отступилъ отъ своихъ убжденій?

— Нтъ, я такого случая не знаю.

— Этого вы не знали, но нужно же знать, прежде чмъ говорить! Извините меня!

Бондзенъ былъ въ хорошемъ настроеніи: онъ говорилъ громко, длалъ рзкіе жесты руками, ничто не могло его удержать.

— Вы сегодня здили на велосипед, фрёкэнъ,— спросилъ онъ. — Нтъ? Но вы вдь и вчера не здили? Нужно быть усердне. Съ вашими прекрасными данными нельзя распускаться. Знаете что? Либлинъ долженъ играть каждый день по два часа, чтобъ не потерять техники. Вотъ такъ и со спортомъ. Нужно каждый день упражняться. За твое здоровъе, Илэнъ, старый другъ! Теб было бы тоже полезно поздить немножко на велосипед. Впрочемъ, ты сегодня доказалъ, что способенъ и на кое-что другое. Ну, выпьемте стаканчикъ за успхъ Илэна, за его талантъ! Поздравляю!

Онъ подслъ ближе къ Шарлотт и началъ говорить ей тихимъ голосомъ: она должна побольше выходить изъ дому, а то, чего добраго, и она примется за политическую экономію. А когда Шарлотта разсказала ему, что получитъ новое синее платье, онъ пришелъ въ восторгъ и говорилъ, что ужъ мысленно видитъ ее въ немъ. Хорошо было бы, если бъ онъ имлъ честь сопровождать ее въ этотъ день. Онъ просилъ ее объ этомъ, она общалась. Наконецъ, они начали говорить совсмъ шопотомъ, а остальные разговаривали громко. Было одиннадцать часовъ, когда Бондезенъ поднялся, чтобы итти домой. Въ дверяхъ онъ обернулся и сказалъ:

— Ты долженъ сторожить теперь свою статью, Илэнъ. Ты можешь найти ее въ газет завтра, или въ иной день, можетъ быть, она уже отправлена въ типографію.

III.

Маленькая статья не появлялась въ газет ни на другой день, ни въ послдующіе. Недли шли за недлями, и ничего не было. Вроятно, она лежала въ масс другихъ мертвыхъ бумагъ на стол у редактора.

Линге было о чемъ другомъ подумать, кром ягодъ. Кром двухъ-трехъ передовыхъ статей противъ министерства, даваемыхъ каждый день, онъ долженъ былъ первымъ сообщать всякія новости, долженъ былъ слдить за нравственностью въ город, быть постоянно насторож, чтобы ничего не проходило мимо него во мрак и неизвстности.

Помощь, которую могъ бы въ этомъ оказать ‘Новостямъ’ старый, легкомысленный листокъ, ‘Норвежецъ’, была въ высшей степени скромная: бдный конкурентъ имлъ небольшое вліяніе или почти никакого вліянія, да онъ и не заслуживалъ большаго, потому что былъ очень умреннаго направленія. Незначительность ‘Норвежца’ обнаруживалась больше всего въ его нападкахъ — ни размаха, ни сильныхъ словъ. Иногда онъ глубокомысленно высказывалъ кое о чемъ свое мнніе и успокаивался.

Если ‘Норвежецъ’ наносилъ кому-нибудь удары, то тотъ спокойно могъ бы ему сказать: ‘Пожалуйста, продолжайте, это меня не касается, я не хочу вмшиваться’. И если дйствительно кто-нибудь и получалъ ударъ, то получавшему казалось, что это случилось гд-то поблизости,— ударъ его не уничтожалъ, и онъ не терялъ почвы подъ ногами. Редакторъ Линге смялся, когда видлъ вс эти несовершенства.

Въ ‘Новостяхъ’ дло обстояло совсмъ иначе. Линге умлъ длать такъ, что молніи сверкали, онъ писалъ, какъ будто когтями, перомъ, которое заставляло другихъ скрежетать зубами. Его эпиграммы были бичомъ, никого не щадившимъ и заставлявшимъ всхъ трепетать. Какая сила и ловкость! Онъ пользовался и тмъ и другимъ, везд было очень много темнаго — и въ город, и въ деревн. Почему же непремнно онъ долженъ былъ выводить истину на свтъ Божій?

Вотъ, напримръ, этотъ жуликъ столяръ, занимающійся лекарскимъ искусствомъ за деньги и отбирающій у бдныхъ, легковрныхъ людей послдніе шиллинги. Разв онъ это смлъ длать? А разв чиновники не были обязаны прибгнуть къ своей власти относительно шведскаго подданнаго Ларсона, который всячески мшалъ строительнымъ комиссіямъ и въ своихъ собственныхъ длахъ былъ не совсмъ чистъ? Линге имлъ свдніе о немъ отъ Мандаля,— онъ не говорилъ объ этомъ такъ, съ втру.

Благодаря этой удивительной способности всюду проникать, вынюхивать все, что могло годиться для листка, онъ всегда могъ узнать что-нибудь новое, вывести что-нибудь нехорошее на свжую воду. Онъ дйствовалъ, какъ миссіонеръ, онъ сознавалъ высокое назначеніе прессы,— строгій, спокойный, пламенный въ своемъ гнв и въ своихъ убжденіяхъ. И никода раньше его перо не работало такъ блестяще: это превосходило все, что когда-либо видлъ городъ въ области журналистики. Онъ не щадилъ никого и ничего въ своемъ усердіи, для него личность не играла никакой роли. Какъ-то разъ король далъ одному учрежденію для бдныхъ пятьдесятъ кронъ,— въ ‘Новостяхъ’ была по этому поводу краткая замтка: ‘Король далъ нищимъ Норвегіи боле 20-ти кронъ’. Въ другомъ случа, когда ‘Горвежецъ’ былъ вынужденъ спустить подписную плату до половины, ‘Новости’ сообщили эту новость подъ заглавіемъ: ‘Начало конца’. Никто не могъ избжать насмшекъ Линге.

Но люди цнили его по заслугамъ. Когда онъ шелъ по улиц въ редакцію или обратно,— на него оглядывались.

А совсмъ не то было въ старые прежніе дни, когда онъ былъ маленькимъ и никому не извстнымъ.— Тогда едва ли кто давалъ себ трудъ поклониться ему на улиц.

Т дни, холодные дни студенчества, прошли, тогда приходилось пробиваться довольно двусмысленнымъ образомъ, чтобы, наконецъ, съ честью выдержать экзамены. Это былъ молодой талантливый деревенскій парень. Онъ быстро все схватывалъ и ловко выпутывался изъ всякихъ затрудненій, онъ чувствовалъ свои силы, носился съ разными планами, предлагалъ всмъ свои услуги, кланялся, получалъ одинъ отказъ за другимъ и засыпалъ вечеромъ съ сжатыми кулаками: ‘Подождите жъ, подождите, настанетъ и мое время!’ И тмъ, кто ждалъ этого, пришлось увидть, что онъ правилъ городомъ и могъ низвергнуть цлое министерство. На глазахъ у всхъ онъ сдлался вліятельнымъ лицомъ, у него былъ свой домъ, свой очагъ, прекрасная жена, пришедшая къ нему не съ пустыми руками, и своя газета, приносящая ему тысячи въ годъ.

Нужда исчезла, годы униженій прошли и не оставили по себ никакихъ воспоминаній, кром простыхъ синихъ буквъ, которыя онъ какъ-то разъ дома въ шутку вырзалъ у себя на обихъ рукахъ, и которыя никакъ нельзя было удалить, сколько онъ ихъ ни теръ въ продолженіе многихъ, многихъ лтъ. И каждый разъ, когда онъ писалъ, каждый разъ, когда онъ шевелился, свтъ падалъ на эти синіе позорные знаки,— его руки говорили о его низкомъ происхожденіи.

Но разв не должны были его руки носить слдовъ его работы?

Кто могъ нести такія тяжести, какъ онъ? А политика, а газета? Это онъ руководилъ всми ими и распредлялъ роли. Старый, ничего не говорящій ‘Норвежецъ’ портилъ все дло своей пачкотней и безпомощностью. Онъ не заслуживалъ названія современной газеты, и, несмотря на это, у него были свои подписчики, находились такіе люди, которые читали этотъ неподвижный кусокъ сала. Бдные, бдные люди! И Линге мысленно сравнивалъ об либеральныя газеты — свою собственную, и ту,— другую. И находилъ, что ‘Норвежецъ’ не можетъ продолжать своего существованія. Но, Боже мой, разъ онъ живетъ, пусть живетъ! Онъ не будетъ длать непріятностей своему товарищу по образу мыслей,— тотъ умретъ самъ собой, ибо дошелъ уже до ‘начала конца’. И кром того, у него были свои мысли на этотъ счетъ.

Александръ Линге не былъ доволенъ тми тысячами, которыя онъ зарабатывалъ, и той извстностью, которую пріобрлъ, что-то гораздо большее, иное зародилось у него въ голов. Правда, какой-нибудь Хинцъ или Кунцъ зналъ его, многіе благоговли и боялись его, но что же дальше? Что мшало ему довести это до большаго,— такъ распространить свое вліяніе, чтобы владть умами? Разв у него не было достаточно ума и силъ на это? Въ послднее время у него иногда являлось чувство, что онъ не такъ ловокъ, какъ прежде, бывали часы, когда онъ оказывался не на высот своего призванія. И онъ не могъ понять, что бы это значило.

Во всякомъ случа, не нужно было пугаться этого,— въ его душ былъ тотъ же огонь, а въ рук прежнее остроумное перо, никто не сметъ думать, что онъ уже выдохся!

Онъ поставитъ большія требованія, онъ распространитъ газету въ городахъ и деревняхъ, онъ сдлается объектомъ жгучаго интереса, имя его должно раздаваться далеко вокругъ! Почему же нтъ? Ему не нужны совсмъ дв-три тысячи подписчиковъ ‘Норвежца’, они не нужны ему. Трудомъ и талантомъ онъ самъ достанетъ себ новыхъ подписчиковъ. Сколько золотыхъ талеровъ онъ наберетъ при этомъ, а кром того, имя его будетъ на устахъ у всхъ, у всхъ!

Онъ сидлъ теперь какъ разъ съ бумагами, нужными для этой операціи, и въ его голов зарождался планъ переворота, на который онъ разсчитывалъ. Счастье какъ-то разъ удивительно улыбнулось ему: къ нему пришелъ въ бюро крестьянинъ и обвинялъ одного изъ должностныхъ лицъ въ скандальныхъ отношеніяхъ къ его дочери-ребенку, которой не было еще десяти лтъ. По лицу Линге пробжала тнь недовольства.

— Слыхано ли о такомъ безстыдств! Самъ ребенокъ признался въ этомъ?

— Да, ребенокъ признался, и больше того,— отецъ накрылъ его, просто-напросто поймалъ. Его отцовское сердце разрывалось на части, когда онъ въ первый разъ увидлъ это.

— Въ первый разъ? Такъ разв онъ видлъ это нсколько разъ?

Крестьянинъ покачалъ головой.

— Да, къ сожалнію, онъ видлъ это два раза, чтобы убдиться въ томъ, что дйствительно дло такъ обстоитъ. А второй разъ съ нимъ былъ свидтель, для врности. Вдь опасно простому крестьянину жаловаться, нужно имть доказательства тому, что говоришь.

— А кто былъ другой свидтель?

— Да вотъ, здсь въ бумагахъ все объяснено, и имя стоитъ, пусть онъ самъ прочтетъ.

Линге весь дрожалъ отъ восторга надъ этой находкой,— золотая яма грязи откроется теперь. Бумаги задрожали въ его рукахъ. Съ правдой въ рукахъ пойдетъ онъ на малыхъ и на великихъ, на каждаго, кто бы онъ ни былъ, разъ онъ позоритъ законъ и общество! Онъ не могъ достаточно нарадоваться, что никто не предупредилъ его, никто не перехватилъ у него этого человка. Пойди крестьянинъ къ редактору ‘Норвежца’,— тотъ, по глупости, которую онъ выдавалъ за честность, далъ бы знать полиціи и испортилъ бы этимъ все дло. Это просто счастье, что крестьянинъ обладалъ все-таки нкоторой хитростью и выбиралъ людей. Какую сенсацію произведетъ его извстіе, какой крикъ подымется въ клерикальномъ лагер.

Этимъ самымъ онъ подыметъ престижъ ‘Новостей’, какъ единственной газеты, которую стоитъ читать.

Линге общаетъ крестьянину приняться всми силами за его дло. Виновникъ лишится мста, онъ не останется и дня посл такого открытія.

Но крестьянинъ продолжаетъ сидть на своемъ мст и виду не показываетъ, что собирается уходить. Линге увряетъ его еще разъ, что за это дло хорошо примутся, но крестьянинъ смотритъ на него и говоритъ… гм… что… онъ, вдь, не пошелъ съ этими показаніями прямо въ полицію…

— Нтъ, нтъ, это совсмъ и не нужно, дло будетъ обнаружено, въ лучшія руки оно не могло попасть.

— Да, но вдь… гм… вдь это извстіе онъ принесъ… не совсмъ ужъ… даромъ. Что?

— Даромъ! Что онъ хочетъ этимъ сказать? Онъ хочетъ получить вознагражденіе за…

— Да, маленькое вознагражденіе… да, если вы хотите это такъ называть. Путь очень далекій, пароходъ и желзная дорога тоже, вдь, стоятъ чего-нибудь…

Редакторъ Линге пристально посмотрлъ на этого человка.

Норвежскій крестьянинъ, коренной крестьянинъ выдаетъ свою собственную дочь за деньги! Его лобъ опять омрачился, и онъ готовъ былъ указать крестьянину на дверь, но сейчасъ же одумался: крестьянинъ былъ пройдоха, онъ разсчиталъ всю эту исторію и могъ бы обойти ‘Новости’ и сообщить свою тайну въ полицейское бюро. И если на другой день дло будетъ напечатано въ ‘Новостяхъ’, то это уже не будетъ открытіемъ въ буквальномъ смысл этого слова,— полиція сегодня уже будетъ имть вс показанія, это тоже не будетъ бомбой или молніей съ яснаго неба.

Линге задумался.

— Сколько же вы хотите за это сообщеніе о вашей дочери? — спрашиваетъ онъ. Злоба Линге всегда насторож, всегда наготов,— вотъ почему онъ сказалъ: ‘сообщеніе о вашей дочери’.

Но крестьянинъ хочетъ, чтобъ ему хорошо заплатили, онъ требуетъ круглую сумму, сотни: ясно, что онъ хотлъ получить не только деньга для путешествія, но и грязныя кровныя деньги за тайну.

Злость на этого негодяя опять закипаетъ въ душ Линге, но одъ вторично сдерживается. Ни за какія деньги онъ не хотлъ выпустить этого дла изъ рукъ. Оно должно быть въ ‘Новостяхъ’ и возбудить не только шумъ и возмущеніе, но и удивленіе. Онъ еще разъ мысленно обдумываетъ все это. Положеніе дла было ясно, все было начистоту, никакой ошибки не могло быть. Донесеніе лежало передъ нимъ, и, кром того, въ этомъ сознался самъ ребенокъ. Къ томуже еще послднее доказательство — доносчикомъ былъ самъ отецъ.

Линге предлагаетъ цну.

Но крестьянинъ качаетъ головой. Дло въ томъ, что онъ долженъ подлиться съ тмъ другимъ свидтелемъ, котораго онъ взялъ съ собой второй разъ. — Нтъ… никакъ нельзя было по другому… ему нужна вся сумма.

Линге былъ такъ противенъ этотъ отецъ, что онъ прибавляетъ къ своей цн еще сто кронъ, только бы отъ него отдлаться, но крестьянинъ, увидвшій, что редакторъ у него въ рукахъ, не хочетъ уступить ни одной кроны съ той суммы, которую онъ назначилъ. Потому что вдь кром всего еще ему придется… гм… на немъ будетъ отзываться въ общин, что у него такой ребенокъ, ему не легко придется, у него обязанности, долги, и по правд сказать… гм… онъ не ршился бы на это сообщеніе, если бъ получилъ меньше, чмъ требовалъ.

Наконецъ, Линге согласился. Съ глубокимъ презрніемъ заплатилъ онъ деньги. Онъ самъ пошелъ къ кассиру и потребовалъ эту сумму на свое собственное имя, чтобы это дло не было обнаружено.

Линге сидитъ въ своемъ бюро, и въ рукахъ у него бумаги,— неопровержимыя доказательства.

Вс эти три дня, съ тхъ поръ, какъ у него былъ крестьянинъ, онъ употребилъ на разслдованіе этого дла. Онъ послалъ Лепорелло, своего повреннаго, въ т мста, гд былъ совершенъ этотъ поступокъ, и Лепорелло вернулся съ подтвержденіемъ всего.

Теперь должна разорваться бомба,

Люди входятъ и выходятъ изъ бюро,— дверь ни на одну минуту не остается въ поко. Редакторъ въ превосходномъ настроеніи духа.

Помимо предвкушенія громкаго скандала, наполняющаго его душу радостью, сегодня вечеромъ у него будетъ одна встрча, и это обстоятельство очень важно для него. Онъ шутитъ, отправляетъ статьи и телеграммы съ улыбкой на лиц и весело отдаетъ приказанія въ бюро.

Изслдованія этого дла были такъ удачны, что онъ хотлъ отблагодарить Лепорелло маленькимъ денежнымъ вознагражденіемъ помимо того, что онъ получалъ обыкновенно,— настолько былъ благодаренъ редакторъ за хорошую работу.

— Благодарю васъ,— сказалъ онъ и протянулъ Лепорелло руку. Но такъ какъ тутъ были посторонніе, то оба поняли другъ друга безъ дальнйшихъ словъ.

Кром того, онъ хочетъ попросить Лепорелло еще объ одной услуг. Онъ получилъ сегодня публикацію отъ одной очень бдной прачки въ Гаммерсборг, воззваніе о помощи.

Боже мой, она приложила даже сорокъ пять ёръ, чтобы это было одинъ разъ напечатано. Разв это не трогательно! Онъ радъ, что письмо попало къ нему въ бюро, а не въ экспедицію, теперь бдная женщина можетъ получить обратно свои хеллеры. Если человкъ принадлежитъ къ ‘лвой’,— это еще не значитъ, что онъ кровопійца. Женщина не поняла назначенія ‘Новостей’. Онъ хочетъ просить Лепорелло отнести ей эти деньги, эту пока временную помощь, позже онъ откроетъ подписку. Это было удачно сказано: нсколько постителей, бывшихъ въ бюро, приняли въ этомъ участіе.

У него чуть было не выступили на глазахъ слезы, онъ былъ тронутъ и преисполненъ любви къ несчастной женщин изъ Гаммерсборга…

Вечеромъ онъ не отправился изъ бюро домой. У него было столько дла, ему везд нужно было быть, ничего онъ не долженъ былъ пропускать, а сегодня было большое собраніе въ кружк рабочихъ.

Онъ собственноручно передалъ фактору статью о скандал, сказалъ секретарю, куда онъ уходитъ, и оставилъ бюро. Онъ чувствовалъ себя молодымъ, шелъ легкой походкой, и шляпа его, какъ всегда, была надта немного на бокъ.

IV.

Большая зала рабочаго клуба была всябиткомъ набита. Дебаты были уже въ полномъ разгар. Консерваторъ изъ ‘правой’ забрался на каедру и старался сказать что-то, но его часто перебивали.

Войдя, Линге постоялъ немного внизу у двери и окинулъ взглядомъ все собраніе, ища кого-то. Онъ скоро нашелъ то, что ему было нужно, и началъ пробираться черезъ залу. Онъ кланялся направо и налво: вс знали его и отступали, чтобы дать дорогу. На противоположной сторон онъ остановился и низко поклонился молодой дам съ свтлыми волосами и темными глазами.

Она подвинулась на скамейк, и онъ слъ около нея.

Эта дама была фру Дагни Ганзенъ, урожденная Киландъ. Она пріхала изъ одного приморскаго города и вотъ уже годъ живетъ въ Христіаніи, ея мужъ, морякъ-лейтенантъ, былъ въ плаваніи. У нея были густые свтлые волосы, которые она носила завязанными въ узелъ, на ней былъ роскошный туалетъ.

— Здравствуйте,— сказала она,— вы пришли очень поздно!

— Да, нужно вдь обо всемъ позаботиться,— отвчалъ онъ. Но теперь онъ не былъ больше въ состояніи умалчивать о своей тайн, и онъ продолжалъ: — Но иногда получаешь за это награду. Вотъ какъ разъ въ данную минуту я собираюсь уничтожить одно должностное лицо, очень извстное въ стран, Ларса Офтедаль.

— Уничтожить, кого?

— Успокойтесь, не вашего отца,— сказалъ онъ, смясь.

Она тоже разсмялась и показала свои немного попорченные зубы за красными губами.

— Что же сдлалъ онъ?

— Хм… да,— отвтилъ онъ: — тяжелый грхъ, смертный грхъ, ха-ха-ха!

— Боже мой, сколько на свт зла!

Она опустила глаза и замолчала. Этотъ скандалъ не представлялъ для нея ничего интереснаго. Весь день она была разстроена, а теперь еще больше. Если бы она не была среди такого большого собранія, гд, не переставая, раздавался съ каедры голосъ оратора, она закрыла бы лицо руіами и горько заплакала. Въ продолженіе послдшхъ лтъ фру Дагни не могла слышать о скандл, не вздрогнувъ: и у нея вдь была своя исторя, своя ошибка въ жизни. Это не былъ какой-нибудь тяжелый грхъ, она это сама сознавала, но все-таки, она была очень гршна, ахъ, какъ гршна!

Фру Дагни мучили какія-то мрачныя мысли съ тхъ поръ, какъ она познакомилась съ молодымъ иностранцемъ, настоящимъ искателемъ приключеній, по имени Іоганъ Нагель. Невзрачный на видъ, онъ въ прошломъ году появился на ея пути и смутилъ ее. Знакомство не кончилось низкимъ поклоимъ и нжнымъ ‘прости’: дикій человкъ бросился въ море, и, не говоря ни слова, положилъ всему конецъ. Такимъ образомъ, онъ оставилъ ее съ тяжелой отвтственностью на душ, результатомъ этого было то, что ей пришлось сейчасъ же оставить городъ и перехать въ Христіанію.

Кром того, раньше у нея была еще исторія: одинъ несчастный теологъ такъ сильно влюбился въ нее, что… но это было комично и смшно, она вовсе и вспоминать объ этомъ не хочетъ.

Другое дло съ Нагелемъ, который чуть было не довелъ ее до паденія. Когда она видла его въ послдній разъ, судьба ея была на волоск,— еще одно слово, еще полупросьба съ его стороны, и она, не обращая вниманія ни на что, бросилась бы ему на шею. Но онъ не высказалъ этой полупросьбы, онъ не посмлъ. Причиною была она сама: она такъ часто жестоко отказывала ему.

Конечно, это была ея вина! Никто не зналъ, что тяготетъ надъ нею, часто она хохотала, болтая и кокетничала больше всхъ, а потомъ вдругъ сразу становилась серьезной и тихой. Это была и привычка.

А вотъ теперь еще эта исторія. Она знала, въ чемъ было дло, предчувствовала это, и это не настраивало ее весело. Постоянно что-нибудь было не такъ, постоянно кто-нибудь сворачивалъ съ пути. Почему все, что касается людей, не идетъ такъ, чтобы люди были счастливы?

Линге увидлъ, что онъ ее разстроилъ, — настолько онъ ее зналъ, вотъ почему онъ ліхо сказалъ:

— Хотите, я пойду въ типографію и возьму обратно эту статью?

Она посмотрла на него удивленно. Ей никогда и въ голову не приходило жалть виновника. Вовсе не его участь мучила ее. Она сказала: — Думаете ли вы о томъ, что говорите?

— Разумется.

— Нтъ, но какъ вы можете задавать такой вопросъ? Разв онъ не виноватъ?

— Да, но чтобъ угодить вамъ, знаете…

— Ахъ,— сказала она и разсмялась,— что вы дурачите меня!

Тмъ не мене его предложеніе привело ее въ хорошее настроеніе. Онъ былъ въ состояніи сдлать то, о чемъ говорилъ, и она искренно поблагодарила его за это.

— Я не понимаю только, какимъ образомъ вы все это узнаете, какъ вы шпіоните за людьми? Вы безподобны, Линге!

Это ‘вы безподобны, Линге’ проникло въ его сердце и сдлало его счастливымъ. Собственно говоря, очень рдко вдь бываетъ, что признаютъ человка такъ непосредственно — какія бы заслуги за нимъ ни были. И онъ отвтилъ съ благодарностью шуткой:

— Мы везд разставили свои сти и не лнились. Вдь на то и пресса и правительственная власть.

И онъ самъ улыбался своимъ словамъ. Консерваторъ кончилъ рчь, и предсдатель крикнулъ:

— Слово принадлежитъ господину Бондезену.

И радикалъ Андрей Бондезенъ встаетъ тамъ, внизу, среди залы, и торопливо пробирается къ каедр. Онъ сидлъ около сестры Илэна и длалъ замтки, онъ намревался возражать предшествующему оратору. Онъ самъ былъ радикаломъ и современнымъ человкомъ, и хотлъ указать этому человку надлежащее мсто въ его ям, въ темной реакціонной партіи, въ которей онъ выросъ, вдь онъ не принадлежалъ къ этой партіи.

Бондезенъ и раньше не разъ стоялъ на этой каедр и нсколько разъ говорилъ отсюда.

— Да, милостивые государи и милостивыя государыни. Онъ осмливается расчитывать, на короткое время, на вниманіе слушателей,— дло идетъ о двухъ-трехъ вопросахъ, которые онъ намтилъ себ. Вотъ сейчасъ, передъ этимъ, здсь стоялъ человкъ,— онъ теперь тамъ услся на свои лавры (смхъ) и хочетъ убдить людей, современныхъ людей, что лвая ведетъ страну къ погибели.

Не правда ли, можно дойти до отчаянія, слушая такія рчи о наиболе многочисленной политической партіи въ Норвегіи!

Можно принадлежать къ лвой, можно быть радикаломъ, но это еще не значитъ — быть анархистомъ, чудовищемъ.

Если страна пришла въ упадокъ, это случилось съ тхъ поръ, какъ правительство такъ скандально перешло къ правой,— а правительство сдлало все это. (Одобреніе.) Какова программа лвыхъ? Жюри, всеобщая демократизація, право голоса для взрослыхъ мужчинъ и женщинъ, бережливость въ государственномъ хозяйств, одни только гуманныя учрежденія, современныя идеи. И вотъ, вдругъ является кто-то и разсказываетъ, что страну ведутъ къ упадку! Дйствительно, программу можно считать радикальной,— она въ дйствительности такова,— но всякія другія огульныя обвиненія онъ отклоняетъ.

Тутъ опять поднимается консерваторъ и говоритъ:

— Вотъ именно я и имлъ въ виду, что радикализмъ лвой ведетъ страну къ упадку!

Предсдатель перебиваетъ:

— Слово принадлежитъ господину Бондезену.

Но тутъ вмшивается осторожный либералъ.

— Мы не согласны съ заявленіемъ гесподина Бондезена о радикальной лвой. Господинъ Бондезенъ радикалъ и говоритъ съ своей личной точки зрнія, а не отъ лица лвой.

Предсдатель кричитъ громко:

— Слово принадлежитъ господину Бондезену.

Бондезенъ не иметъ ничего противъ того, что онъ — единственный радикалъ въ зал. Бывало, что и прежде онъ оставался одинъ, а въ данную минуту онъ чувствовалъ себя достаточно сильнымъ. Продолжая свою прерванную рчь, онъ сталъ говорить еще громче, чтобы показать, какъ мало онъ боится своихъ противниковъ.

— Правая видитъ заблужденія и ошибки на каждомъ шагу, бду въ каждомъ успх,— ужасно не понимать такъ свое время. Эти господа тоже вдь умютъ лежать лишь въ тихой вод, но и они когда-то слушались своего времени, и они когда-то были въ мод, пятьдесятъ лтъ тому назадъ. (Смхъ.) Но теперь они потеряли всякое пониманіе своего времени,— демократическаго свободнаго времени. Нельзя за это бросать въ нихъ каменьями, нужно имть снисхожденіе къ этимъ немногимъ, оставшимся гд-то позади, въ то время, какъ весь остальной міръ стремится впередъ. Косвенно, можетъ быть, и эти немногіе приносятъ свою пользу: своимъ противодйствіемъ они способствуютъ тому, что мы, остальные, удваиваемъ силу своихъ порывовъ впередъ. (Знаки одобренія.) Но они не должны совращать людей съ пути свободы, въ каждомъ пункт они будутъ противорчить, въ каждомъ вопрос они будутъ сбивать съ позиціи.

— Всмъ, всмъ совершенно ясно, что правая — это кучка людей, приговоренная къ тому, чтобы быть побжденной лвой. Лвая же — это стражи прогресса, работники культуры.

Черезъ короткіе промежутки Бондезенъ слышалъ частыя одобренія, потому что, несмотря на свой сильный радикализмъ, онъ все-таки очень хорошо зналъ свое дло. Сестры Илэнъ были въ восторг, он сидли, блдныя отъ волненія, и не могли никакъ поврить, что ихъ другъ могъ такъ хорошо говорить, он знали, что онъ никогда ничего не читалъ, никогда не работалъ.

Какая голова, какой талантъ!

Все, что онъ говорилъ, его мысли, его слова, такъ легко было понять, он трогали каждаго и никого не ставили втупикъ, это были самыя доступныя либеральныя истины, почерпнутыя изъ стортинга, изъ разныхъ собраній и газетъ. Онъ говорилъ, длая рзкія движенія, голосъ его былъ полонъ вры и вдохновенія,— его пріятно было слушать. Прямо учишься, слушая этого радикальнаго человка, который говоритъ такъ смло. Вотъ какой должна быть вся молодежь Норвегіи.

Ораторъ просматриваетъ свои замтки, ему остается сказать еще нсколько словъ. Онъ долго и задумчиво крутитъ свои красивые усы. Какъ утомительно все-таки говорить такъ долго стоя! Его уважаемый противникь воспользовался случаемъ, чтобъ подтрунить надъ жалкимъ положеніемъ правительства, за это онъ хочетъ поблагодарить своего достоуважаемаго противника — въ этомъ пункт они оба согласны, потому что онъ очень далекъ отъ того, чтобы защищать правительство,— наоборотъ, онъ всми силами старается его низвергнуть. Но онъ хочетъ спросить своего достоуважаемаго противника, что же общаго между бдственнымъ положеніемъ страны и лвой?

— Вдь, кажется, ясно всмъ, что лвая не согласна со взглядами правительства, въ особенности, со взглядами министра Іоганна Свердрупа, этого человка, бывшаго когда-то большимъ талантомъ, но теперь идущаго къ закату.

Правительство измнило, продало себя, или, можетъ быть, оно спало. (Знаки одобренія.)

Пора, наконецъ, снять съ лвой отвтственность за жалкое положеніе правительства! Именно лвая всми силами содйствуетъ низверженію правительства, и совершенно напрасно ожидаютъ, что она перестанетъ это длать, такъ называемая либеральная партія черезчуръ ужъ много оскорбляла принципы прогресса и демократіи. Заключительными словами оратора къ собранію будетъ горячій призывъ подняться, подняться противъ этой кучки ‘измнническихъ душъ’ въ Норвегіи и законными средствами низвергнуть ихъ.

Бондезенъ сошелъ съ каедры подъ долго несмолкавшія рукоплесканія.

Нтъ, Шарлотта и Софи никогда бы не поврили, что въ его словахъ заключается столько силы.

Эти ‘измнническія души’,— какъ своеобразно это звучало!

Ноздри Шарлотты трепетали, и она тяжело дышала, слдя за нимъ взглядомъ.

Когда онъ вернулся къ ней, она радостно кивнула ему и съ улыбкой посмотрла на него. Бондезенъ тоже улыбался.

Онъ говорилъ цлыхъ четверть часа и былъ еще разгоряченъ. Онъ провелъ нсколько разъ платкомъ по лбу. Но вотъ опять раздается голосъ предсдателя:

— Слово принадлежитъ господину Карлсену.

Господинъ Карлсенъ поднимается и говоритъ лишь нсколько словъ. Онъ хочетъ взять свои слова обратно относительно лвой, какъ радикальной, но такъ какъ господинъ Бондезенъ въ заключеніе своей превосходной рчи не высказалъ ничего, съ чмъ не была бы согласна лвая, то ему остается только высказать свою благодарность господину Бондезену.

Господинъ Карлсенъ садится.

— Теперь слово принадлежитъ господину Хой… Хой…

— Слово, по всей вроятности, принадлежитъ мн,— говоритъ какой-то человкъ и поднимается около каедры.— Хойбро,— прибавляетъ онъ.

Бондезенъ прекрасно зналъ, почему этотъ медвдь Лео Хойбро хочетъ говорить. Онъ сидлъ около каедры и все время въ продолженіе рчи Бондезена смялся, онъ хотлъ отомстить ему за то, что ему повезло, онъ хотлъ блеснуть и затмить его въ присутствіи Шарлотты. Да, онъ это зналъ. Маленькій успхъ Бондезена не давалъ Хойбро покоя.

Хейбро никто не зналъ,— предсдатель не могъ даже разобрать его фамиліи, и когда онъ поднялся, вс въ зал начали выказывать нетерпніе. Предсдатель вынулъ часы и сказалъ, что теперь онъ будетъ давать для рчи только десять минутъ. Этого требовало собраніе.

Дагни, долго молчавшая, шепнула Линге

— Боже мой, какой онъ черный! Посмотрите, какъ блестятъ его волосы!

— Я его не знаю,— отвтилъ равнодушно Линге.

Хойбро началъ говорить со своего мста, не всходя на каедру. Его голосъ былъ глухой, замогильный, говорилъ онъ медленно и такъ неясно выражался, что часто было трудно понять, что онъ хочетъ сказать., онъ самъ извинялся — онъ не привыкъ говоризъ передъ публикой.

Совсмъ лишнее ограничивать его время,— ему, вроятно, не понадобится и десяти минутъ. У него только одна просьба ко всмъ строгимъ людямъ, просьба быть снисходительными ко всмъ тмъ несчастнымъ, которые не принадлежатъ ни къ какой партіи, къ тмъ безпріютнымъ душамъ, радикаламъ, которыхъ не можетъ принять къ себ ни правая, ни лвая. Сколько головъ, столько и умовъ,— одни шли быстро, другіе медленно, были такіе, которые врили въ либеральную политику и республику и считали это самымъ радикальнымъ въ мір въ то время, какъ другіе уже пережили эти вопросы и теперь были далеко отъ нихъ.

Человческая душа съ трудомъ укладывается въ разныя числовыя величины: она состоитъ изъ нюансовъ, изъ противорчій, изъ сотни извилинъ, и чмъ современне душа, тмъ больше въ ней оттнковъ.

Но такая душа съ трудомъ можетъ найти постоянное мсто въ какой-нибудь партіи. То, чему учили и во что врили эти партіи, давно уже пережито этими одинокими душами.

Он — блуждающія кометы, он шли своимъ путемъ и оставляли позади всхъ другихъ. И вотъ за нихъ-то онъ ратуетъ, вообще, это были люди съ волей, сильные люди. У нихъ была одна цль — счастье, какъ можно больше счастья, и одно средство: честность, абсолютная неподкупность и презрніе къ личнымъ выгодамъ.

Они боролись на жизнь и на смерть за свою вру, изъ-за нея они способны были сломать себ шею, но не могли врить въ непоколебимыя политическія формы,— вотъ почему они не могли принадлежать ни къ какой партіи, но они врили въ благородство души, въ благородство натуры. Ихъ слова были жестоки и суровы, ихъ оружіе очень опасно. Но они были чисты сердцемъ.

Ему кажется, онъ видлъ,— въ политическихъ партіяхъ души людей темны,— вотъ почему онъ хочетъ сдлать маленькое предостереженіе лвой, которая, разумется, ближе всхъ ему, чтобы она неполагалась на людей, лишенныхъ благородства души. Нужно остерегаться, осматриваться, выбирать…

Таково было содержаніе его лепета. Было еще очень корректно со стороны собранія, что ему не свистали. Никогда еще въ этой зал не говорили такъ слабо, а между тмъ здсь не одинъ бдный парень высказывалъ свои мысли. Хойбро, дйствительно, не везло, онъ стоялъ, неподвижно вытянувшись, длалъ длинныя паузы, бормоталъ въ это время что-то про себя и шевелилъ губами, заикался, запинался, останавливался, и его рчь была полна смущенія и повтореній. Никто не понималъ его. Несмотря на это, у него была потребность высказать эти мысли, шепнуть это скромное предупрежденіе, тяготвшее у него на душ. Видно было, что онъ вкладывалъ всю душу не только въ каждое сбивчивое предложеніе, но даже и въ паузы.

Бондезенъ, бывшій въ начал къ нему снисходительнымъ, потому что онъ такъ плохо справлялся со своимъ дломъ, сдлался теперь въ высшей степени нетерпливъ. Въ отрывочныхъ словахъ Хойбро онъ почувствовалъ то тутъ, то тамъ уколъ, и это его, дйствительно, глубоко оскорбляло. У него хотятъ отнять даже его радикализмъ. Онъ былъ оскорбленъ и крикнулъ:

— Къ длу! къ длу!

Къ нему присоединилось все собраніе, и вс кричали:

— Къ длу!

Казалосъ, нуженъ былъ именно этотъ перерывъ, это маленькое противорчіе, чтобъ разгорячить Лео Хойбро.

Онъ насторожилъ уши. Онъ узналъ этотъ голосъ, зналъ, откуда онъ идетъ, онъ улыбнулся неудовольствію, которое онъ вызвалъ, и бросилъ своимъ глухимъ голосомъ нсколько фразъ: он были какъ искры, какъ молніи. Прежде всего, онъ хочетъ сдлать маленькое замчаніе о господин Бендезен, какъ о радикал.

— Радикализмъ господина Бондезена очень великъ, онъ намъ объ этомъ самъ заявилъ, но онъ хочетъ сказать, что собраніе не должно преувеличивать его значенія.

Не нужно его бояться, потому что, если бы господину Бондезену пришло въ голову въ одинъ прекрасный день предложить радикаламъ свой радикализмъ, т отвтили бы ему: — Да, мы когда-то занимались этимъ вопросомъ, но, впрочемъ, это было очень давно, это было еще тогда, когда мы конфирмировались…

Бондезенъ не могъ больше сдерживаться. Онъ вскочилъ и крикнулъ:

— Я знаю… я знаю этого человка, эту блуждающую комету, я не знаю, можетъ ли онъ вообще говорить о какихъ-нибудь политическихъ вопросахъ, но въ политик Норвегіи онъ такъ же много смыслитъ, какъ любой ребенокъ. Онъ не читаеть даже ‘Новостей’! (Смхъ.) Онъ говоритъ, что ‘Новости’ надоли ему, и онъ потерялъ къ нимъ всякій интересъ. (Взрывъ смха.)

Хойбро улыбается и продолжаетъ: — Тмъ не мене пусть ему разршатъ разобрать еще одну мысль, высказанную сегодня…

Предсдатель вмшивается:

— У васъ больше нтъ времени.

Хойбро оборачивается къ каедр и говоритъ почти умоляющимъ голосомъ:

— Еще только пять минутъ, а то мое введеніе будетъ совершенно непонятно.

— Только всего пять минутъ!

Но предсдатель требуетъ, чтобы уважалось его ршеніе насчетъ ограниченія времени, и Хойбро принужденъ былъ ссть.

— Какъ жалко! — сказала фру Дагни,— онъ только что началъ.

Она, можетъ быть, была единственной во всей зал, которая слдила за нимъ, даже во время его плохой рчи.

Въ этомъ человк было что-то, что производило на нее впечатлніе,— звукъ его голоса, его своеобразный взглядъ на вещи, образъ блуждающей кометы, это былъ какъ бы слабый отзвукъ голоса Іотана Нагеля, и передъ ней вставали воспоминанія.

Она пожала плечами и звнула. Когда начался шумъ и крики въ зал, она сказала:

— Не уйти ли намъ? Будьте такъ любезны, проводите меня домой.

Линге сейчасъ же поднялся и помогъ ей надть накидку.

Для него это будетъ громадное удовольствіе, ничего другого онъ и не хочетъ! И онъ шутилъ и острилъ, заставляя ее смяться, когда они спускались по лстниц и вышли на улицу.

— Не пустить ли мн замтку насчетъ этого человка съ его блуждающей кометой?

— Ахъ нтъ,— сказала она,— оставьте его въ поко. Ну, въ чемъ же ваша исторія? Разскажите мн, что такое вышло?

Но Линге всегда знаетъ, что длаетъ, никто не можетъ его поймать, онъ никогда не скажетъ лишняго. Всего нсколько словъ о самомъ факт, а остальное неизвстно. Между тмъ, они дошли до желзнодорожной площади, гд сли въ экипажъ и похали въ Драмменевененъ, на глазахъ у всхъ, при яркомъ освщеніи газа.

V.

Нсколько дней подъ-рядъ Христіанія только и говорила, что о скандал.

Въ первое утро, когда разорвалась бомба, казалось, что городъ зашатался. Каждому невольно приходило въ голову — кому отецъ, кому дочь. Даже такое вліятельное лицо, чье имя было извстно всей стран, такъ позорно низвергнуто!

Линге былъ увренъ въ своемъ дл, онъ не обращалъ вниманія ни на крики, ни на угрозы,— его твердость была непоколебима.

Онъ постоянно упоминалъ объ этомъ дл, повторялъ свои обвиненія въ рзкой форм, а когда первое впечатлніе ослабло, онъ позаботился о томъ, чтобы разными маленькими дополненіями, подробностями, поддержать интересъ къ его доносу, и постарался вполн исчерпать все это дло, онъ самъ заботился о томъ, чтобы ему противорчили, печаталъ гнвныя анонимныя письма, которыя онъ получалъ отъ приверженцевъ обвиняемаго, и заинтересовалъ весь городъ своимъ открытіемъ.

Пришлось сдаться, не стоило и пробовать уйти какъ-нибудь отъ этого редактора. Вс, даже его самые ярые противники, преклонялись передъ нимъ и сознавались, что дйствительно ему самъ чортъ не братъ.

Наконецъ-то Линге торжествовалъ въ большомъ дл!

Благодаря сенсаціи онъ пріобрлъ довольно много новыхъ подписчиковъ. Люди, жизнь которыхъ была достаточно безупречна, читали его газету ради занимательности и съ любопытствомъ слдили за скандальной исторіей, а т, у кого былъ какой-нибудь тайный грхъ на душ, лихорадочно проглатывали ‘Новости’, съ бьющимся сердцемъ и со страхомъ, что очередь скоро дойдетъ и до нихъ.

Ну, теперь нужно только не останавливаться, продолжать въ томъ же дух, нужно, какъ говорятъ билліардные игроки, не терять удара.

Линге не изъ такихъ, которые скоро успокаиваются. Эта исторія была его первымъ настоящимъ большимъ ударомъ, но онъ еще не всюду проникъ не въ каждый домъ, не въ каждое сердце. Передъ нимъ постоянно стояла эта мысль.

Онъ говорилъ и надялся, что скандалъ произведетъ еще больше шуму. Собственно говоря, списки не показывали массоваго наплыва подписчиковъ,— они не появлялись цлыми группами, были даже единичныя личности, отказавшіяся отъ газеты именно изъ-за скандала. Ну, какъ понимать такихъ людей?!

Онъ привелъ въ газет лишь одну единственную новость,— и вдругъ отказывались ее читать. Ну, во всякомъ случа, онъ достигъ того, что одно время былъ у всхъ на язык, а это ужъ само по себ было очень цнно.

Онъ былъ далекъ отъ того, чтобы чувствовать себя утомленнымъ, наоборотъ, онъ воспрянулъ духомъ, онъ смялся, когда вспоминалъ, какъ долго полиція и власти боялись вмшаться въ это дло, и какъ онъ, въ конц концовъ, все-таки заставилъ ихъ поступить такъ, какъ онъ хотлъ. И виновникъ былъ самымъ блестящимъ образомъ смщенъ.

Линге не сдлался высокомрнымъ посл этой побды, напротивъ, успхъ сдлалъ его очень обходительнымъ, гуманнымъ и добрымъ, онъ безъ всякой выгоды для себя помогалъ многимъ бднымъ и даже сталъ писать не такъ рзко. Но съ правительствомъ онъ обращался по-прежнему, со всей безпощадностью своего пера онъ геройски защищалъ своихъ и принципы лвой, никто не могъ обвинить его въ низости.

Нкоторое время, вслдствіе его открытія, къ нему въ бюро приходило еще больше постителей, чмъ прежде. Люди приходили выразить свое уваженіе, пожать ему руку, прибгали ко всякимъ предлогамъ, только чтобы увидть его, привтствовали его по телефону, прося извинить за безпокойство, и получали такимъ образомъ отъ него отвтъ. Всхъ онъ встрчалъ съ одинаковымъ радушіемъ. Въ городъ пріхалъ президентъ второй камеры — членъ королевской комиссіи, и сейчась же отправился къ Линге. Всми уважаемый президентъ, видный политикъ, очень вліятельный человкъ въ оппозиціи правительству, привтствуетъ редактора съ неподдльной искренностью, какъ друга, какъ знакомаго. Линге оказываетъ ему уваженіе, которое онъ заслуживаетъ, и слушаетъ его внимательно.

— Да, эта королевская комиссія, она черезчуръ нераціонально составлена, очень трудно ждать отъ нея какой-нибудь плодотворной работы: одинъ хочетъ одного, другой — другого. Если бы правительство хотло поправить свои отношенія съ лвой, оно могло бы это сдлать при выборахъ въ комиссію.

Линге на это возражаетъ:

— Правительство? Разв вы что-нибудь ждете отъ него?

— Нтъ, къ сожалнію,— говоритъ президентъ,— я ничего не жду и ни на что не надюсь,— я убжденъ, что оно должно пасть!

Линге, принявшій это за комплиментъ, отвчаетъ:

— Мы будемъ исполнять свой долгъ!

Когда президентъ собрался уходить, Линге вдругъ замтилъ, какой измученный и надломленный видъ у этого стараго борца за интересы лвой. Его фризовая куртка криво сидла у него на плечахъ, а по полоскамъ вдоль брюкъ было замтно, что онъ зажигалъ срныя спички о свои панталоны. Въ дверяхъ онъ остановился и сказалъ, что собирается черезъ нсколько дней созвать собраніе,— онъ хочетъ сдлать докладъ въ политическомъ клуб и хочетъ попросить Линге о его содйствіи. Нужно, чтобы вс объ этомъ знали. Ему очень хотлось бы видть и самого Линге, онъ надется, что онъ придетъ.

— Само собою разумется,— отвчаетъ Линге.— Конечно, онъ приметъ участіе въ такомъ важномъ дл, какъ докладъ президента одельстинга {2-я камера норвежскаго стортинга.}. До свиданья, до свиданья!

Потомъ онъ обернулся къ вошедшему Лепорелло и спросилъ его:

— Ну, что новенькаго? О чемъ говорятъ въ город?

— Городъ говоритъ о стать въ ‘Норвежц’ о положеніи нашихъ моряковъ,— сообщилъ Лепорелло.

— Эта статья обращаетъ на себя очень большое вниманіе,— гд я сегодня ни былъ, везд говорятъ объ этой стать.

— Вотъ какъ? Правда?

Хотя они сейчасъ же перешли къ чему-то другому, Лепорелло очень хорошо видлъ, что мысли редактора гд-то витаютъ, у него были какія-то собственныя соображенія на этотъ счетъ, и онъчто-то обдумывалъ.

— Вчера былъ очень веселый вечеръ въ Тиволи,— говоритъ Лепорелло,— я очень весело провелъ время.

— Я тоже,— возражаетъ Линге и встаетъ.

Онъ открываетъ дверь въ сосднее бюро и кричитъ секретарю:

— Послушайте, напишите что-нибудь насчетъ нашихъ моряковъ, скажите, что наши прежнія статьи о флот произвели очень большуго сенсацію, даже такіе листки, какъ ‘Западная Почта’, начинаютъ насъ поддерживать…

Хотя секретарь и привыкъ получать изъ бюро самыя странныя приказанія, тмъ не мене, на этотъ разъ онъ удивленна уставился на редактора.

— Да вдь у насъ не было такой статьи,— говоритъ онъ,— она напечатана въ ‘Норвежц’.

Линге нетерпливо хмурится и говоритъ:

— Какая наивность! Очень вроятно, что и у насъ была какая-нибудь замтка, какое-нибудь замчаніе объ этомъ. Не будутъ же люди справляться въ старыхъ газетахъ, было ли тамъ напечатано то или другое. Скажите, что наша статья о положеніи нашихъ моряковъ привлекла всеобщее вниманіе, и что это неудивительно и т. д. и т. д. Вы можете наполнить этимъ цлый столбецъ, но поторапливайтесь, чтобъ это вышло завтра же.

Редакторъ закрылъ дверь и исчезъ въ бюро. Лепорелло не очень много слышалъ отъ него сегодня: онъ былъ очень требователенъ, его занимали какія-то свои мысли, и онъ отвчалъ на все, что онъ ему говорилъ, односложнымъ ‘гмъ’ и ‘да’.

Въ сущности говоря, жизнь, которую Линге велъ, была очень утомительна: тутъ поневол будутъ замаранныя руки, благодаря такой утомительной и грязной работ. Нужно было постоянно пробиваться, постоянно быти на чеку, а какая за все это награда? Его заслуги не признавались. Его живость исчезла, и ему показалось, что вся исторія не стоитъ такого огромнаго труда: вотъ сегодня, напримръ, прибжала эта прачка изъ Гаммерборга и жаловалась, что ея воззваніе о помощи не попало въ газету. — Не попало и не попало — это постоянная жалоба, не можетъ же все попадать! Женщина поблагодарила за деньги, которыя она получила, а потомъ начала плакать, что ей нечмъ жить, а воззваніе все еще не напечатано

Эта сцена была очень не во время, онъ не былъ въ настроеніи — нельзя же постоянно быть въ хорошемъ настроеніи духа, онъ далъ понять женщин коротко и ясно, что у него у самого есть жена и дти, о которыхъ нужно заботиться, и кром того, существуетъ пріютъ для бдныхъ, пусть она туда обратится. Разв онъ ей не помогъ ужъ разъ отъ всей души? Видитъ Богъ, онъ пожаллъ ее, хотя онъ не долженъ былъ этого длать, принимая во вниманіе свою собственную семью. О воззваніи онъ совсмъ позабылъ. Нельзя же постоянно помнить весь міръ. Впрочемъ, онъ отложилъ ея объявленіе въ сторону, заботясь о ней же самой, если бы ея воззваніе было напечатано вмст съ сенсанціонной статьей, то ни-одна душа не прочла бы его. Это объявленіе проглядли бы, какъ и вс другія въ этотъ день. Онъ сдлаетъ все, что возможно, и завтра же объявленіе будетъ напечатано.

Нтъ, ни у кого не было ни благодарности, ни пониманія, а въ особенности у этихъ необразованныхъ людей. А онъ въ продолженіе многихъ лтъ работалъ какъ рабъ, лучшія свои силы онъ отдалъ этимъ людямъ изъ народа. Они не стоили его труда, они всегда останутся такими же грубыми.

Какъ хорошо онъ чувствовалъ себя въ квартир фру Дагни, гд все такъ красиво и богато, гд имешь дло съ образованными людьми, гд цнятъ твои заслуги. Но онъ ни на одинъ шагъ не былъ къ ней ближе, чмъ въ первый разъ, когда онъ ее встртилъ, она кокетничала съ нимъ, смутила его слабое сердце, положивъ свою блую ручку на его руку, но ни на что большее онъ надяться не могъ, вдь никто, никто не былъ безупречне этой молодой женщины изъ приморскаго города. Вотъ почему ему приходилось возвращаться къ своей перезрвшей актрис, которую очень немногіе, врне никто, не ходилъ смотрть. Да, откровенно говоря, фру Л. была всегда у него подъ рукой, но эта женщина, которую прозвали камбалой за блую кожу и жиръ, начинала ему невыносимо надодать, а онъ не переносилъ никакого стсненія. Если онъ и не могъ произвести впечатлнія на фру Дагни, то, по крайней мр, онъ наслаждался, глядя на нее, онъ испытывалъ блаженство отъ пожатія ея руки и отъ аромата ея комнатъ. На каждомъ шагу въ ея квартир онъ наталкивался на что-нибудь красивое и нжное, постоянно слышалъ вжливый, изысканный разговоръ.

Совсмъ не такъ было у него дома. Политика и опять политика, жалкое положеніе правительства, королевская комиссія, воззванія бдныхъ и неблагодарность за его работу. Все насквозь было пропитано этимъ, и его артистическая душа страдала.

Ну, а какъ обстояли теперь дла президента одельстинга, самой большой силы въ партіи, посл паденія его свтлости? Мужикъ, человкъ безъ всякаго воспитанія, съ срыми полосами на панталонахъ! Да зачмъ далеко ходить,— а крестьянинъ, продающій за деньги, за звонкій металлъ позоръ своей дочери? Это просто невроятно и переходитъ всякія границы. Ему пришлось торговаться съ негодяемъ!

И такъ было повсюду. Ни образованія, ни благородства — одна грубость, куда ни посмотришь. Но разв нельзя было бы этому помочь какъ-нибудь? Вдь что-нибудь долженъ же онъ сдлать! Его самой любимой мечтой было покорить сердца, подчинить себ страну. Не одинъ только сбродъ долженъ читать его газету и говорить о ней, онъ стремился къ боле высокому, никто еще не знаетъ, какія у него цли.

— Самое лучшее, если я уйду,— сказалъ Лепорелло,— господинъ редакторъ очень разсянъ сегодня.

— Нтъ, подождите минутку, мы пойдемъ вмст, я сейчасъ готовъ.

И опять все было такъ, какъ и раньше: когда редакторъ и Лепорелло шли по улиц, ему кланялись, смотрли вслдъ, толкали другъ друга, чтобы обратить на него вниманіе. Но что это были за люди, оказывавшіе ему вниманіе! Ахъ, это все были люди середины, масса, толпа, но не было избранныхъ. Но все таки его настроеніе подымалось, къ нему вернулась его шутливость, и, тихо разговаривая, они гуляли по улиц. Нельзя быть задумчивымъ, люди должны видть, что его глаза ясны, что его голова попрежнему продолжаетъ работать. Онъ сдвинулъ немножко на бокъ шляпу.

Какой-то господинъ съ дамой прохали мимо нихъ на велосипедахъ. Линге чуть было не остановился,— дама на него пристально посмотрла, онъ видлъ, какъ промелькнула мимо него ея пышная фигура, и онъ спросилъ:

— Вы видли эту даму? Кто это?

Лепорелло, знавшій весь городъ, знаетъ, что это сестра Софи Илэнъ. Онъ отвтилъ коротко:

— Это фрёкэнъ Иленъ, Шарлотта Илэнъ.

Бдный Лепорелло, онъ не забылъ, какъ хитрая Софи провела его за носъ и представила цлому обществу съ сапогами въ обихъ рукахъ. Вотъ почему онъ отвчаетъ такимъ недовольнымъ голосомъ.

Но Линге хотлъ имть боле подробныя свднія, онъ что-то вспомнилъ и опять спрашиваетъ:

— Илэнъ?

— Да.

Линге вспомнилъ, что гд-то въ бумагахъ у него лежитъ рукопись, принесенная Илэномъ. Молодой человкъ въ сромъ костюм,— онъ вдругъ ясно представилъ его себ.

— Не знаете ли вы, есть ли у этой Шарлотты братъ? — спрашиваетъ онъ.

— Да, у нея есть братъ, кандидатъ Илэнъ,— немного слабъ, немного глупъ, но въ общемъ превосходный человкъ.

Линге задумчиво смотритъ вслдъ обоимъ велосипедистамъ. Господина онъ узналъ: это радикалъ Бондезенъ изъ рабочаго кружка, но онъ не помнитъ, видлъ ли онъ гд-нибудь даму. Какой страшный взглядъ она бросила ему, почти умоляющій. Онъ поразилъ его прямо въ сердце. И какая она элегантная въ своемъ новомъ синемъ плать, немного короткомъ. Для Линге это было какимъ-то видніемъ, этотъ взглядъ молодой женщины мгновенно зажегъ его.

Вдругъ онъ повернулъ. Онъ говоритъ Лепорелло, что онъ что-то забылъ въ бюро, и уходитъ.

Илэнъ, это старое красивое имя заставляетъ его задуматься. Глаза бросили ему мимоходомъ взглядъ, онъ никакъ не могъ устоять противъ нихъ. Что, если онъ напечатаетъ эту маленькую статью о ягодахъ, подписанную самымъ громкимъ именемъ въ стран? Что скажутъ на это? Въ самомъ дл, Илэнъ — въ ‘Новостяхъ’! Это дастъ ему извстность и не меньше подписчиковъ, даже чмъ самый скандалъ. Нужно быть осмотрительнымъ, добиваться повсюду доступа, а передъ именемъ Илэна никто не посметъ поднять носъ. А какую радость онъ доставитъ этимъ его семь! Нтъ, какъ только онъ вспомнитъ этотъ просящій взглядъ…

Линге идетъ въ редакцію и запираетъ дверь. Онъ начинаетъ рыться въ бумагахъ на стол и находитъ, наконецъ, статью о сортахъ ягодъ. Пробжавъ ее, онъ началъ искать что-то между журналами, находитъ какой-то иностранный журналъ, разрзаетъ его и просматриваетъ. Теперь все сложилось въ его голов, все готово, и онъ начинаетъ писать.

Завтра же должна быть напечатана статья Илэна,— давно пора, нельзя откладывать ни на одинъ день. Онъ можетъ вдь выпустить нсколько вещей изъ завтрашняго номера. Пришлось вычеркнуть объявленіе о доклад президента одельстинга и воззваніе прачки. Для всего въ газет не хватитъ мста.

VI.

Илэны чутъ не лишились разсудка отъ радости, когда статья Фредрика была, наконецъ, напечатана. Они потеряли уже всякую надежду, самъ Фредрикъ безутшно качалъ головой и говорилъ, что его работа, по всей вроятности, брошена въ корзину съ бумагами, но мать никакъ не могла этого понять, если статья не напечатана, значитъ, она никуда не годится. И она начала работать, еще прилежне, чмъ прежде. Теперь все представлялось ей въ боле мрачномъ свт, чмъ раньше. Она не понимала, что сдлалось съ Шарлоттой въ послдніе мсяцы, она потеряла всякую охоту къ работ и ни о чемъ другомъ не думала, какъ только о своемъ синемъ плать и зд на велосипед. А этотъ молодой человкъ, Бондезенъ, былъ постоянно вмст съ нею. Ну пусть, хорошо,— Шарлотта, кажется, ему очень нравится, но, Боже мой, если молодой человкъ не хочетъ ни учиться, ни заниматься дломъ, то въ этомъ мало хорошаго. Правда, у него богатый отецъ, помщикъ, но сынъ не можетъ вчно на него разсчитывать.

Потомъ бдную женщину очень огорчало то, что ея квартирантъ, господинъ Хойбро, пришелъ къ ней однажды и отказался отъ угловой комнаты. Это было на другой день посл одного собранія, на которомъ присутствовала вся семья. Она всплеснула руками и спросила, почему онъ хочетъ бросить комнату? Можетъ быть, ему что-нибудь не нравится? Она постарается сдлать все возможное, чтобъ снова ему было хорошо. Когда Хойбро увидлъ, какъ неохотно она его отпускаетъ, онъ взялъ обратно свой отказъ,— съ грустью, съ покорностью. Онъ сказалъ, что ничего другого не хочетъ, какъ только остаться у нея, но что онъ предпочелъ бы быть немножко ближе къ банку, гд онъ служилъ. Онъ остался, но можно было ожидать, что онъ опять повторитъ свой отказъ самымъ серьезнымъ образомъ, онъ приходилъ очень рдко къ нимъ въ квартиру, большей частью оставался у себя въ комнат и былъ очень молчаливъ.

Теперь фру Илэнъ очень мрачно смотрла на будущее.

Она такъ много ждала отъ Фредрика, когда онъ окончилъ свое ученіе. Правда, она знала, что онъ не геній,— это былъ обыкновенный молодой человкъ съ средними способностями, это внушила ей Софи, которая въ своемъ род была не глупа. Но человкъ, сдавшій экзаменъ, не можетъ же сидть сложа руки, долженъ же онъ предпринимать что-нибудь со своей ученостью, зарабатывать кусокъ хлба и скромно поддерживать свое существованіе. Фру Илэнъ была въ отчаяніи, что Бондезенъ и дочери возлагали такія большія надежды на статью Фредрика, а ему такъ не повезло. У нея явилась даже мысль отправить Фредрика въ Америку, если здсь изъ него ничего не выйдетъ, было много прекрасныхъ людей, которые тамъ выбивались на дорогу,— она знала такихъ.

И вдругъ все сразу приняло совсмъ другой оборотъ. Въ одинъ прекрасный день появился цлый номеръ ‘Новостей’, весь посвященный Илэну,— тутъ была и статья Фредрика, а потомъ еще замтка о немъ самомъ.

Весь домъ переполошился, даже у Хойбро было странное выраженіе лица, когда фру Илэнъ разсказала ему, что случилось. Бондезенъ шумлъ, былъ въ восторг, гордился, что всему причиной онъ. Во всякомъ случа, долго имъ пришлось ждать, даже вра Бондезена начала понемногу исчезать, но какъ только пришелъ этотъ номеръ, онъ вскочилъ на велосипедъ и полетлъ стремглавъ къ Илэнамъ.

— Ну, вотъ видите! Что онъ говорилъ все время?! Онъ ни одного дня не сомнвался въ Линге! Разв видано когда-нибудь, чтобы Линге не исполнилъ своего долга! Разв не онъ нашелъ студента Ойзна, писателя Ойзна, разв не онъ поддержалъ его талантъ? Ничто не могло избгнуть вниманія Линге, тотъ, кто утверждаетъ противное,— не читаетъ ‘Новостей’.

Бондезенъ въ особенности гордился тмъ, что относительно заглавія случилось такъ, какъ онъ сказалъ. Статья больше не называлась: ‘Нчто о сортахъ нашихъ ягодъ’, такое заглавіе ‘ничего не говорило людямъ’. Теперь было три заглавія, одно другого громче, одно подъ другимъ: — Ягоды. — Два милліона экономіи.— Національный вопросъ.— Посмотрите, вотъ заглавія, бросающіяся въ глаза, благодаря имъ редакторъ сдлалъ статью всмъ понятной, облагородилъ ее. Пусть-ка люди пропустятъ ее, если могутъ, но они не могутъ этого сдлать, потому что это — національный вопросъ,— вопросъ двухъ милліоновъ, это — сама жизнь.

А рядомъ съ этой внушительной статьей, на первой страниц была очень тонкая, но сильная замтка редакціи о самомъ Илэн. — Господинъ Илэнъ, чью сенсаціонную статью о ягодахъ печатаетъ сегодня наша газета, помстилъ въ послднемъ номер журнала Леттерштедта статью о грибахъ, строго научную и безусловно выдающуюся, она произвела сильное впечатлніе. Это блестящій анализъ грибовъ съдобныхъ, ядовитыхъ, грибовъ съ запахомъ и самой удивительной окраски. Если господинъ Илэнъ будетъ писать подобныя статьи, то въ Норвегіи однимъ ученымъ больше.

Илэнъ былъ честенъ и чувствовалъ себя совсмъ маленькимъ. Онъ прочелъ эту замтку съ удивленіемъ и безпокойствомъ. Бондезенъ разсялъ его сомннія. Какъ, онъ еще не доволенъ? Онъ теперь участвуетъ въ ‘Новостяхъ’! Бондезенъ объявилъ, что будетъ телеграфировать своему отцу, помщику, чтобъ получить нсколько лишнихъ кронъ,— отпраздновать это событіе.

Между тмъ, друзья ршили, что Илэнъ долженъ пойти къ Линге и поблагодарить его за замтку. Илэнъ пошелъ. Но внизу въ город онъ встртилъ Хойбро. Хойбро принялся разубждать его:

— Не длайте этого,— сказалъ ему Хойбро. — Я право не знаю, разв это такъ нужно?

Но оказалось, несмотря на слова Хойбро, что это нужно было сдлать. Линге принялъ его вообще очень любезно. освдомился, надъ чмъ онъ теперь работаетъ, и попросилъ новыхъ статей. Въ заключеніе Илэнъ получилъ изъ кассы очень высокій гонораръ за статью. Да, Илэнъ былъ очень доволенъ, что пошелъ поблагодарить Линге.

У Хойбро всегда свои особыя мннія обо всемъ. Но онъ не замчалъ, что, благодаря этому, онъ казался страннымъ, почти смшнымъ. Съ того вечера, когда онъ привлекъ общее вниманіе своей неудачей въ кружк рабочихъ, Хойбро сдлался совсмъ неузнаваемъ — онъ сталъ блднымъ, тихимъ и пугливымъ. Дома вс старались сдлать такъ, чтобы онъ забылъ о своемъ фіаско, но Хойбро улыбался этимъ дтскимъ попыткамъ.

Какъ-то разъ утромъ онъ встртилъ Шарлотту на лстниц, машинально они оба остановились, и она покраснла. Хойбро не могъ удержаться, чтобы не спросить ее съ улыбкой:

— Какъ, фрёкэнъ, вы все еще не въ синемъ плать? — потомъ онъ посмотрлъ на часы и прибавилъ иронически:— Вдь уже половина девятаго!

Это было черезчуръ. Можетъ быть, въ сущности, синее платье доставляло ей не такое большое удовольствіе, какъ вс это думали. Но что же ей было длать? Бондезенъ предложилъ прокатиться, велосипедъ былъ вычищенъ и готовъ, нужно же ей было надть платье. Она молчала, углы ея губъ дрожали.

Онъ видлъ, что оскорбилъ ее и хотлъ поправить дло. Она, вдь, была самая красивая, самая лучшая на всемъ свт. Несмотря на то, что онъ былъ золъ на нее, она простила ему: она стояла около перилъ и не уходила. Этого онъ не заслуживалъ.

— Простите меня! — сказалъ онъ. — Я не хочу сказать, что не имлъ намренія васъ оскорбить, потому что я имлъ это въ виду. Но я раскаиваюсь въ этимъ.

— Мн кажется, вамъ должно быть совершенно безразлично, срое или синее на мн платье,— возразила она.

— Да, да.

Это были лишь слова. Онъ приподнялъ шляпу и хотлъ итти.

— Я думала только,— сказала она опять,— что для васъ это безразлично. Вы совсмъ больше не приходите ко мн.

Онъ понялъ, что она сказала это изъ вжливости, чтобы замаскировать предшествующія слова. Онъ отвтилъ осторожно, тоже хладнокровно:

— У меня масса всякихъ мелкихъ длъ, я очень много работаю теперь.

Онъ улыбнулся и низко поклонился.

Въ этотъ вечеръ вся семья отправилась въ театръ, Хойбро одинъ остался дома. Онъ уставился въ книгу, но не могъ читать. Шарлотта стала такой блдной. Это не портило ея, нтъ,— ея красивое лицо съ полными губами стало еще красиве, еще нжне, благодаря этому, не было ничего такого, чтобы не шло къ ней. Но, можетъ быть, ее что-нибудь мучило, безпокоило. Хойбро казалось, что произошла какая-то перемна въ ея обращеніи съ Бондезеномъ, они стали какъ-то ближе другъ съ другомъ,— какъ-то разъ онъ видлъ, что они шептались въ прихожей. Ему нечего было больше здсь длать. Это не изъ-за него она покраснла на лстниц сегодня утромъ, объ этомъ можно было заключить изъ того, что она сказала потомъ. Ну и что же? Остается одно: — стиснуть зубы, Лео Хойбро, и сжать кулаки. Теперь онъ только ради самого себя будетъ приводить въ порядокъ свои печальныя дла въ банк, а потомъ будетъ стараться чтеніемъ и работой вернуть себ снова покой. Впрочемъ, онъ могъ бы скоро покончить съ банкомъ, если бъ не пришла къ нему однажды въ комнату фру Илэнъ и не попросила одолжить ей денегъ до полученія полугодовой пенсіи. Хойбро не могъ отказать ей въ этой услуг, онъ видлъ, что это было довріемъ съ ея стороны къ нему, и это его очень обрадовало. Какъ-нибудь онъ справится съ банкомъ, можетъ быть, онъ сможетъ еще ограничить свои расходы, кром того, у него еще были часы и пальто, въ которыхъ онъ не видлъ особой надобности. Во всякомъ случа, банкъ получитъ все во-время.

——

Отецъ Бондезена, помщикъ, не прислалъ сыну денегъ столько, сколько онъ просилъ, но тотъ не пришелъ въ отчаяніе. И этихъ денегъ хватило все-таки на покупку необходимаго. Правда, Бондезенъ не отложилъ мы одного хеллера, но зато пиръ удался на славу.

— Нтъ, оставь, предоставь мн откупоривать бутылки,— сказалъ онъ и отнялъ у Илэна штопоръ,— въ земныхъ длахъ я столько же свдущъ сколько ты въ духовныхъ. Ха-ха-ха!

Вс были въ превосходномъ настроеніи. Фру Илэнъ предложила уговорить Хойбро присоединиться къ нимъ, но Хойбро, вроятно, уже слышалъ хлопанье откупориваемыхъ бутылокъ. Онъ собирался уйти изъ дому, и шляпа у него была уже надта, когда фру Илэнъ вошла къ нему въ комнату.

— Онъ очень благодаренъ, но никакъ не можетъ, онъ приглашенъ въ городъ и вернется очень поздно…

Бондезенъ крикнулъ ему черезъ открытую дверь:

— Войдите, войдите! Я нисколько не обиженъ тмъ, что вы говорили противъ меня въ кружк рабочихъ, я уважаю всякое честное убжденіе!

Хойбро усмхнулся и спустился по лстниц.

— Вотъ медвдь! — сказалъ Бондезенъ спокойно. — На любезность онъ отвчаетъ смхомъ.

Вдругъ кто-то позвонилъ. Илэнъ самъ пошелъ отворять. Онъ оставилъ дверь въ прихожую открытой, — это, по всей вроятности, почтальонъ. Пожалуйста!

Но это не былъ почтальонъ,— это былъ редакторъ Линге.

Илэнъ, удивленный, отступилъ назадъ. Линге улыбается и говоритъ, что у него къ нему маленькое дльце, онъ какъ разъ проходилъ мимо и вотъ зашелъ.

Смущенный оказанной ему честью, Илэнъ крикнулъ въ открытую дверь.

— Мама, это редакторъ Линге, не хочешь ли ты…

Фру Илэнъ сайчасъ же вышла и радушно попросила его войти. — Она очень рада, это такая честь для нихъ…

Линге, наконецъ, соглашается.

Дло въ томъ, что спекуляція съ именемъ Илэна оказалась удачной. Уже не говоря о томъ, что люди удивлялись неизвстному дотол генію и тому, что раціональная культура ягодъ можетъ любого сдлать капиталистомъ и обогатить страну двумя милліонами, но, кром того, вс обратили вниманіе на безпристрастность Линге, признававшаго даже человка противоположной партіи. Одинъ Линге, и только Линге могъ это сдлать! Онъ былъ и оставался безподобнымъ. Впрочемъ, безпристрастность этого человка была засвидтельствована и раньше: напримръ, когда онъ открылъ писателя Ойзна, о которомъ онъ ровно ничего не зналъ, кром того, что онъ геній. Несмотря на это, вдь онъ могъ бы быть самымъ ужасным реакціонеромъ въ мір. А какъ Линге выдалъ своего же Лепорелло, когда тотъ пустился въ ночныя приключенія? Да, Линге, дйствительно, исполнялъ высокое призваніе прессы. И, благодаря этому, онъ пріобрлъ еще новыхъ подписчиковъ.

Теперь у него явилась еще новая идея, удивительная идея,— вотъ почему онъ безъ всякихъ дальнйшихъ разсужденій зашелъ къ Илэну. Правда, ему пришлось пропустить изъ-за этого собраніе въ политическомъ клубъ, гд долженъ былъ говорить президентъ одельстинга, но нельзя же быть везд сразу. Онъ уже былъ на большомъ собраніи рабочаго союза. Есть же, наконецъ, границы тому, что можно спрашивать съ человка.

Онъ обращается къ Илэну и тотчасъ же переходитъ къ цли своего визита, онъ совсмъ забылъ объ этомъ, когда Илэнъ былъ у него въ бюро въ послдній разъ, онъ хотлъ узнать, нельзя ли напечатать въ ‘Новостяхъ’ статью Илэна о чистой культур дрожжей, прежде чмъ она появится въ брошюр, а если онъ не можетъ предоставить ему всей статьи, то, по крайней мр, хоть часть, главное содержаніе. Онъ пришелъ къ нему съ этой просьбой, имя въ виду булочныя и пекарни, ему хочется, по мр возможности, ввести нововведенія и въ эту область.

Но Илэнъ уже отослалъ свою статью въ одинъ журналъ, очень незначительный популярный журналъ, онъ надялся, что ее тамъ примутъ. Ему пришлось сказать Линге, что она уже отослана.

На это Линге возражаетъ:

— Такъ верните ее телеграммой. Разумется, за все будетъ заплачено.

Илэнъ съ благодарностью общаетъ телеграфировать.

Добродушная фру Илэнъ не могла больше сдерживаться, она благодарила Линге съ сіяющими глазами за все, что онъ сдлалъ для Фредрика. Онъ сдлалъ этимъ всхъ такими счастливыми, и они вс обязаны ему, это такъ неожиданно и незаслуженно.

— Многоуважаемая фру Илэнъ, мы исполнили только свой долгъ,— отвтилъ Линге.

— Кром васъ, никто вдь не считалъ этого своимъ долгомъ.

— Да,— сказалъ онъ,— большинство редакторовъ иметъ довольно смутное понятіе о задачахъ прессы.

— Мы всегда будемъ благодарны и никогда не забудемъ, что вы первый поддержали насъ.

Шутя и улыбаясь Линге возразилъ:

— Меня радуетъ, фру Илэнъ, что на этотъ рать моей задачей было воздать таланту должное. Мы, либералы,— не людоды!

На это Андрей Бондезенъ громко разсмялся и ударилъ себя по колну. До этого времени онъ сидлъ и молчалъ отъ удивленія, онъ былъ немного навесел, но какъ только вошелъ Линге, это сейчасъ же прошло. Хорошо еще, что они не все выпили, не вс бутылки были опустошены. Когда они предложили Линге стаканъ вина, тотъ взялъ его, не отказываясь, и поблагодарилъ. Онъ былъ сегодня въ хорошемъ настроеніи.

Шарлотт онъ сказалъ комплиментъ насчетъ ея элегантной зды на велосипед. Она покраснла. Два раза онъ нагибался къ ней и восхищался ея работой, но, въ общемъ, онъ былъ очень сдержанъ и говорилъ больше съ мужчинами, чтобъ показать, что пришелъ не съ какой-нибудь другой цлью, а только по поводу статьи Илэна. Вс его взгляды на Шарлотту ничего не говорили. Какъ она была красива, молода, цвтуща! Эти рыжеватые волосы блестли какъ золото при свт лампы,— онъ никогда не видлъ ничего подобнаго, а брови ея сходились надъ носомъ. Даже маленькія розовыя пятнышки на ея лиц приводили его въ восторгъ, молодость заговорила въ немъ, его молодые еще глаза блестли, и онъ все время улыбался. Какъ хорошо чувствовалъ онъ себя въ этомъ семейномъ кругу, въ этой комнат, гд были молодыя двушки и ихъ поклонники. Хорошее происхожденіе сказывалось во всемъ въ этой семь: и въ рзьб старой мебели, въ двухъ-трехъ фамильныхъ портретахъ по стнамъ, въ каждой фраз этихъ людей, они родились благородными, культурность была у нихъ въ крови. Но Линге не замчалъ, какимъ все это было изношеннымъ и стертымъ, онъ не видлъ недостатковъ. Панно стнъ были, разумется, старинной, гордой, художественной работы, а стаканы, изъ которыхъ онъ пилъ дешевое шампанское, были красивые, граненые стаканы. И какъ вкусно было вино въ граненыхъ стаканахъ!

Нехотя онъ поднялся, поблагодарилъ отъ всей души за оказанное ему гостедріимство и направился къ дверямъ.

— Итакъ, я надюсь, что вы пришлете мн, какъ можно скоре, вашу статью,— сказалъ онъ Илэну.— До свиданья!

——

Линге отправился дальше по Хагдехангену, мимо своей собственной квартиры, туда дальше, въ противоположную часть города, гд улицы постепенно переходили въ поле, а дома были разбросаны въ одиночку. Онъ искалъ нкоего господина Конгсфольда, товарища по гимназіи, который теперь служилъ въ канцеляріи суда. Линге хотлъ выпытать отъ него одну тайну. Эта счастливая мысль пришла ему въ голову, когда онъ сидлъ у Илэновъ. Даже тамъ, въ импонирующей ему сред, лицомъ къ лицу съ молодой женщиной, произведшей на него такое сильное впечатлніе, даже тамъ онъ вполн владлъ собою и заставлялъ работать свою изобртательную голову. Онъ не напрасно былъ великимъ редакторомъ.

Наконецъ, онъ нашелъ скромную квартиру Конгсфольда.

— Не бойся,— сказалъ онъ входя и улыбнулся, онъ былъ все еще въ хорошемъ расположеніи духа и шутилъ: — я не для того пришелъ, чтобы тебя интервюировать.

Конгсфольдъ чувствовалъ себя очень польщеннымъ этимъ визитомъ, онъ былъ смущенъ и стоялъ молча, онъ никогда не могъ ршиться говорить редактору ‘ты’. Линге пожалъ ему по-товарищески руку, онъ былъ обворожителенъ, какъ всегда. Посл этого оба друга сли за столъ и начали болтать.

Ихъ судьба была очень различна. Счастье улыбнулось Линге. Онъ былъ однимъ изъ извстнйшихъ и самыхъ вліятельныхъ лицъ въ стран, однимъ своимъ словомъ онъ заставлялъ гнуть шеи и подчинялъ своей вол. А Конгсфольдъ вотъ уже двнадцать-четырнадцать лтъ сидлъ въ министерств, исписалъ себ вс пальцы, но зарабатывалъ попрежнему гроши, рукава его лоснились и были совсмъ изношены. Нтъ, повышенія въ министерств приходится долго ждать.

Линге спросилъ:

— Ну, какъ ты поживаешь?

— Не важно,— отвчалъ Конгсфольдъ.

— Вотъ какъ!

Линге осмотрлся въ комнат. Для служащаго въ королевской канцеляріи квартира была недостаточно элегантна. Эта довольно большая комната была и единственная. Когда онъ сидлъ дома, ему постоянно приходилось быть среди этихъ стульевъ, этого стола, этого шкапа и постели. На стн висло его пальто, оно было въ пыли.

— Мн кажется, что ты очень медленно подвигаешься, Конгсфольдъ! — сказалъ Линге.

— Да, къ сожалнію,— отвтилъ тотъ,— это могло бы итти скоре!

— Ну, теперь пойдетъ лучше,— министерство падетъ на этихъ дняхъ, а виды твои вроятно лучше при консервативномъ состав министровъ. Ты, по всей вроятности, консерваторъ?

— Да.

— Министерство выйдетъ въ отставку, оно должно это сдлать. Мы не пощадимъ его.

— Да вы и такъ этого не длали до сихъ поръ.

— Нтъ, слава Богу, настолько-то мы еще единодушны. Мы можемъ простить либеральному министерству, если оно колеблется, если оно по слабости своей заблуждается, мы можемъ простить честный проступокъ, совершенный по слабости. Но здсь рчь идетъ о личномъ безчестіи, объ измн закону, объ оскорбленіи личности,— этого мы никогда не простимъ.

Линге говоритъ затмъ, что, между прочимъ, пришелъ попросить у него маленькаго одолженія, не напрасно ли онъ пришелъ?

Для Конгсфольда — удовольствіе оказать редактору какую-нибудь услугу, если это только возможно.

— Дло касается списковъ жюри,— сказалъ Линге.— Дло будетъ у тебя въ рукахъ, ты вдь получишь его для отправки.

— Этого я не знаю.

— Ну, это не къ спху, можетъ быть, это будетъ не скоро. Но я бы хотлъ поговорить съ тобою объ этомъ дл. Если ты получишь списки, чтобъ отправить ихъ по назначенію, то ты можешь мн тогда оказать услугу.

— Какъ такъ?

— А такъ, чтобъ я получилъ отъ тебя списки какъ разъ въ ту минуту, когда они будутъ отправляться въ Стокгольмъ.

Конгсфольдъ молчалъ.

— А если ты не получишь это дло для отправки, то, во всякомъ случа, ты легко можешь узнать въ министерств, кто именно предложенъ въ жюри. Я бы хотлъ первый сообщить эту новость, понимаешь, ничего другого я отъ тебя не требую.

Конгсфольдъ обдумывалъ.

— Не знаю, смогу ли я это сдлать для тебя,— сказалъ онъ.— Но, во всякомъ случа, это, вдь, не представляетъ никакой опасности?

Линге разсмялся.

— Ну, само собою разумется, что ты лично не будешь упомянутъ. Ты же не боишься, что я выдамъ тебя, старый другъ? Это длается для газеты, этотъ вопросъ интересуетъ всю страну, и я бы хотлъ, чтобы ‘Новости’ первыя сообщили эту тайну. И ты этимъ окажешь мн дружескую услугу, больше ничего.

Вдругъ Линге пришло въ голову объявить, что сотрудникомъ у него въ газет Илэнъ, человкъ съ консервативнымъ именемъ, освященнымъ цлыми поколніями. Разумется, онъ политическій противникъ Илэна, но это нисколько не мшаетъ ему признавать его талантъ. Въ дйствительности, онъ не стоитъ слпо, какъ другіе либералы, на своей точк зрнія. Въ принцип, конечно, онъ непоколебимъ, но, Боже мой, на правой сидли тоже люди, онъ многихъ изъ нихъ уважалъ.

Конгсфольдъ былъ очень радъ тому, что въ ‘Новостяхъ’ признали одного изъ Илэновъ. Въ душ онъ былъ очень благодаренъ Линге за эту черту его характера. И Конгсфольдъ соглашается и смущенно улыбается.

Вотъ еще, о чемъ Линге хотлъ ему напомнить, какъ объ одномъ очень пріятномъ для него долг, если Конгсфольду нужно повышеніе по служб, то ‘Новости’ поддержатъ его въ этомъ, это не есть вознагражденіе за его дружескую услугу, а это простая справедливость. ‘Новости’ не безъ вліянія, нужно надяться, что и въ будущемъ он не будутъ лишены его.

Такимъ образомъ, они оба пришли къ соглаіненію насчетъ этого маленькаго дла.

Конгсфольдъ нашелъ въ шкапу бутылку черри, и Линге ушелъ отъ него лишь нсколько часовъ спустя. Онъ весело потиралъ руки. Онъ дятельно и успшно провелъ сегодняшній день.

На обратномъ пути онъ началъ припоминать, что будетъ утромъ въ ‘Новостяхъ’. Да, онъ очень разохотился, когда писалъ свою колкую статью насчетъ собранія консерваторовъ въ Дронтгейм, эта статья вышла очень удачной,— коротко, мтко, весь прежній подъемъ вернулся къ нему, когда онъ писалъ ее. Во всякомъ случа, онъ выпуститъ очень интересный номеръ завтра утромъ, въ особенности онъ многаго ждалъ отъ длинной статьи въ четыре столбца насчетъ извстнаго агента Іензена въ Осло, который велъ торговлю сукнами, возбуждающую массу неудовольствій, и не хотлъ показать своихъ бумагъ человку отъ ‘Новостей’. Никто не сметъ безнаказанно оскорблять современную прессу и препятствовать ея дяхельности.

VII.

Послдняя статья Фредрика Илэна на этотъ разъ не заставила себя долго ждать. Эта маленькая статья о производств дрожжей, составленная по нсколькимъ нмецкимъ журналамъ,— добросовстныя и осторожныя заключенія изъ нсколькихъ опытовъ,— заключенія, въ которыхъ сказалось честное отношеніе Илэна къ длу. Эта маленькая статья, въ которую авторъ вложилъ все свое усердіе, получила широкое распространеніе и заняла выдающееся положеніе въ ‘Новостяхъ’. Самъ Илэнъ не понималъ, какимъ образомъ его стать была оказана такая честь. Теперь о немъ вс говорили. На улиц на него обращали вниманіе, жалко, что такой человкъ не иметъ опредленнаго мста,— ему нужна лабораторія, хотя бы даже небольшая, гд онъ собственноручно могъ бы производить эксперименты: онъ могъ бы длать самостоятельныя научныя открытія. Но, пока что,— онъ у Линге, тамъ онъ не пропадетъ.

И Линге постоянно ободрялъ его, толкалъ, заставлялъ пробовать. Онъ не скупился на гонораръ, за об статьи въ ‘Новостяхъ’ Фредрикъ принесъ своей матери довольно значительную сумму, и кром того, купилъ дорого стоящія книги. Линге очень тонко взялъ подъ свое покровительство всю семью Илэнъ. Даже о работахъ старой фру Илэнъ онъ написалъ замтку въ своей газет.

Потомъ почему-то вдругъ ‘Новости’ начли интересоваться спортомъ. Он приводили длинныя телеграммы о гонкахъ, имена побдителей печатались съ восклицательными знаками и на такомъ видномъ мст, что никто не могъ ихъ пропустить. Десять или двнадцать циклистовъ въ город, вс, кто на чемъ-нибудь умлъ здить, нашли въ ‘Новостяхъ’ друга, горячо защищавшаго ихъ противъ всякихъ несправедливостей, у нихъ была своя собственная рубрика,— ‘Новости’ стали настоящей спортсмэнской газетой, кишвшей именами гонщиковъ. Это была новая область, большой, новый міръ, присоединенный Линге. Каждый умющій здить на велосипед приказчикъ сдлался врнымъ его подписчикомъ. У нихъ былъ удивительно смлый видъ. Какъ-то разъ въ ‘Новостяхъ’ появилась маленькая пикантная замтка, что дочь начальника NN. въ Копенгаген управляла четверкой съ козелъ своего экипажа. Вотъ настоящая молодежь! Два раза листокъ уже имлъ случай открыто восхищаться Шарлоттой на велосипед.

Въ общемъ Линге продолжалъ попрежнему выводить на свтъ интересныя и новыя вещи. ‘Утренняя почта’ не могла съ нимъ тягаться,— во всей стран не было ни одного пожара, ни одного убійства, ни одного кораблекрушенія, о которомъ ‘Новости’ не приводили бы длинной телеграммы.

У Линге явилась счастливая мысль обратиться за статьями къ своимъ знакомымъ среди художниковъ и къ лицамъ другихъ профессій. Эти люди, совсмъ почти неумвшіе писать, съ трудомъ, чутъ ли не по слогамъ читающіе, исполнили свое дло прекрасно и заполняли столбецъ за столбцомъ своимъ свжимъ, геніальнымъ жаргономъ художниковъ, и этотъ сюрпризъ доставилъ читаталямъ удовольствіе. Къ Рождеству, когда спортъ кончался, и становилось все меньше матеріала, счастливая судьба поправила дло. Линге отыскалъ духовное лицо, извстнаго консерватора, принявшагося за изученіе соціальныхъ вопросовъ, у него хватило мужества и смлости обсуждать этотъ серьезный вопросъ со своими ближними. Это было очень кстати для Линге, этотъ человкъ, консерваторъ и священникъ, начавшій заниматься рабочимъ вопросомъ, и далъ ему цлый рядъ статей. Счастье просто преслдовало Линге. Какую бы цну ни имли статьи пастора, какъ ни мало было мысли въ этихъ работахъ, это не имло змаченія. Самое главное то, что онъ опять предоставилъ столбцы своей газеты одному изъ извстныхъ консерваторовъ, онъ хотлъ показать всему міру, какъ мало значенія для него иметъ личность. ‘Новостямъ’ пришлось немного расшириться: разнообразный матеріалъ и выписки изъ американскихъ газетъ совсмъ заполонили ихъ. Наконецъ, всякій находилъ въ газет убжище со своими частными маленькими длами, дловые люди тихо и скромно рекламировали себя, и ихъ имена печатались по различнымъ поводамъ. Одинъ бдный часовщикъ, прокармливавшій до тридцати бдныхъ дтей въ своей паровой кухн, самъ же принесъ статью объ этомъ въ ‘Новости’, и ей было отведено очень видное мсто. Одинъ профессоръ получилъ сочувственную замтку отъ редакціи по поводу смерти его шестилтняго сына. Линге былъ вездсущъ, и разсыльные его бгали съ утра до вечера.

Редакторъ Линге не хотлъ сознаться самъ передъ собою, что длалъ вс эти фокусы съ газетой, чтобы скрыть ея слабости. Нельзя было не видть, что ему все больше и больше не хватало прежняго подъема. Его талантъ былъ ограниченъ. Это былъ ловкій парень съ крпкой головой,— онъ могъ быстро и сильно возмущаться и, благодаря этому, могъ всегда легко составить эпиграмму,— но дальше онъ не пошелъ, что переходило за одинъ столбецъ, то должны были длать за него другіе. Въ продолженіе многихъ лтъ онъ какъ-то умлъ обходиться своими семью строчками, фономъ для которыхъ служила иронія и желчность. Но теперь его силы начинали измнять ему, и его работа все больше и больше перемщалась во вншнее бюро. Ему не могло ггритти въ голову признать себя побжденнымъ, уваженіе къ нему глубоко коренилось въ общественномъ мнніи, онъ все еще довольно ловко игралъ своими номерами. Но нужны были постоянно новыя открытія, постоянно новые сюрпризы, разоблаченія о проповдникахъ въ Вестланд и выгнанныхъ агентахъ изъ Осло никогда не бывали лишними. Когда онъ почувствовалъ, что выдыхаются его политическія способности, доставившія ему не одну блестящую побду, онъ вдругъ перемнилъ свою политику, сдлался очень дловымъ, началъ обсуждать тонъ прессы, жаловаться на него. Какъ это грубо и недостойно — спорить такимъ образомъ! ‘Новости’ не будутъ пускаться въ такія разсужденія, он черезчуръ высоко цнятъ себя, у нихъ есть другія задачи, на которыя имъ нужно тратить силы. Въ пресс нельзя переходить тхъ границъ, которыя образованные люди ставятъ себ въ частныхъ бесдахъ. ‘Новости’ не будутъ больше отвчать на нападки, а тогда вс образованные люди увидятъ… Но люди, давно знавшіе Александра Линге, не могли никакъ понять, откуда у него вдругъ явились такія мысли о порядочности.

Теперь, прежде всего, надо было воспользоваться именемъ Илэна, ни одна газета не могла указать боле звучнаго имени,— генералы, епископы и государственные люди выходили изъ этого рода. Молодой человкъ хорошо и удачно справлялся съ отвлеченными темами о ягодахъ и обработк дрожжей, что мшало Линге указать ему на занятія боле современными вопросами. Вдь есть много вещей, которыя должны входить въ составъ знаній Candidatus realium. И вотъ, какъ-то разъ, когда Илэнъ принесъ ему нсколько столбцовъ о норвежскомъ вин, онъ задержалъ его и предложилъ ему постоянное мсто въ газет, содержаніе такое-то и такое-то.

Илэнъ запнулся и смотритъ очень удивленно.

Предложеніе повторено.

Илэнъ задумывается.

Линге замчаетъ, что на это нужно смотрть, какъ на временное занятіе, нтъ сомннія, что Илэна очень скоро ждетъ стипендія, такъ что не можетъ быть и рчи о постоянномъ писательств,— это только временная дятельность.

Илэнъ находитъ предложеніе это очень хорошимъ, а окладъ превосходнымъ, онъ соглашается, и съ условіями покончено.

Илэну пришлось выдержать борьбу съ Лео Хойбро, который вмшивался въ дла другихъ и отговаривалъ его отъ этого поступка.— Разв было на свт что-нибудь такое, въ чемъ Хойбро не видлъ бы несчастья?

— Вы будете раскаиваться въ этомъ,— сказалъ Хойбро,— вдь это не что иное, какъ спекуляція.

И со слезами на глазахъ онъ пожалъ руку Илэна и просилъ его обдумать это дло. Илэнъ на это возразилъ:

— Благодарю васъ за ваше вниманіе ко мн. Но согласитесь, что это очень хорошее предложеніе и очень высокій окладъ.

Теперь не бда, если Хойбро разобидится и даже откажется отъ комнаты, теперь Илены не зависли такъ отъ другихъ. Въ конц концовъ, Андрей Бондезенъ могъ снять угловую комнату, когда она освободится.

Но оказалось, что Хойбро совсмъ и не думалъ о перезд съ квартиры, онъ не напоминалъ ни однимъ словомъ о поступленіи Илэна въ ‘Новости’. Очевидно, онъ на этотъ счетъ перемнилъ свое мнніе. Онъ сталъ еще боле замкнутымъ, и все рже и рже сталъ заходить къ нимъ на квартиру, сестры были почти весь день одн. Хойбро послднее время сдлался мене внимательнымъ, онъ шутилъ надъ расположеніемъ, которое къ нему вначал вс питали. Какъ-то разъ вечеромъ онъ самымъ серьезнымъ образомъ разсердилъ Софи. И это случилось изъ-за самаго ничтожнаго пустяка. Какъ-то, совсмъ незамтно, они перешли на разговоръ о брак. Хойбро не могъ понять, какъ эта сухая передовая женщина со стрижеными волосами могла пускаться въ такіе разговоры, какъ бракъ, ему она казалась существомъ мужескаго пола въ женскомъ плать, чмъ-то среднимъ: если проколоть ее, то, вроятно, вмсто крови посыплются камешки. Онъ былъ въ очень плохомъ настроеніи и отвчалъ очень рзко. Шарлотта сидла на своемъ мст, слушала ихъ, но ничего не говорила. Иногда она отворачивалась, какъ будто ей непріятенъ былъ этотъ разговоръ. А Хойбро думалъ, что именно она должна была принимать участіе въ этомъ разговор, и все, что онъ говорилъ, онъ говорилъ именно для нея, хотя очень былъ недоволенъ своими мыслями.

Споръ начался съ того, что Софи сказала, что она хочетъ внчаться гражданскимъ бракомъ. Это было бы практичне, экономне, безъ всякой лжи и тому подобнаго.

Хойбро же, напротивъ, внчался бы непремнно въ церкви. И ни въ одной изъ этихъ скромныхъ церквей, гд нтъ красоты и искусства, не въ Божьей каморк, а въ громадномъ Божьемъ дом, въ собор, гд мраморъ, мозаика и колонны. Четверка вороныхъ везла бы его въ церковь, и на ушахъ у нихъ были бы блыя атласныя розетки.

— Ха-ха-ха, вотъ мелочность! Ну, а невста,— какой она должна быть по-вашему?

Шарлотта взглянула на него.— Да, какой должна быть невста? — казалось, спрашивала и она. И почему она именно теперь посмотрла на него? Ея лицо было чисто и красиво, лобъ невинный, какъ у ребенка.

Онъ отвтилъ:

— Невста должна быть невинна и молода.— Онъ подумалъ немного и снова повторилъ: — да, молода и невинна.

Шарлотта вспыхнула. Она начала усердно считать стежки своей работы. ея пальцы дрожали. Потомъ вдругъ она начала распарывать стежокъ за стежкомъ. Богъ знаетъ, можетъ быть, она и не ошиблась, а тмъ не мене она распарывала.

Фрекэнъ Софи стала насмшливой и начала его вышучивать.

— Невинной? Что онъ хочетъ этимъ сказать? Немножко глупой, да? Немножко несвдущей?

— Да, или немножко мене просвщенной, чмъ двушка съ ребенкомъ,— грубо отвтилъ Хойбро.— Понимайте это, какъ знаете.

Софи не могла дольше сдерживатися. Она начала сердиться, начала его выспрашивать, сказала, что невинность это не что иное, какъ мораль мужчинъ, и хотла своими вопросами совсмъ его одурачиь. Да, въ самомъ дл, женщина, которая жила страдала, плакала,— разв она не невинная? И если она даже попробовала узнать жизнь, тогда..

Хойбро прекрасно понималъ, что все это было не что иное, какъ хвастовство со стороны фрёкэнъ Софи. Эта двушка, которая была такъ холодна, которой приходилось переносить такія небольшія испытанія, страсть которой была такъ суха и спокойна, хотла показать, что она опытна и гршна. Онъ замолчалъ, онъ говорилъ вдь не для Софи.

— А если бы вы были такимъ великодушнымъ — повторила Софи,— то…

— То я не женился бы на васъ, нтъ,— перебилъ онъ ее коротко.

Софи зло разсмялась. Чему она смялась? Онъ пожалъ плечами, а Софи сразу разозлилась на это. Она быстро поднялась и сказала:

— Остатокъ вашихъ разсужденій я предоставляю Шарлотт.

Съ этими словами она вышла, вся блдная отъ злости.

Но Хойбро и Шарлотта не обмнялись ни однимъ словомъ, они сидли молча, и даже когда вернулась Софи, они еще не сказали ни слова другъ другу. Шарлотта, которая была настолько же красива и нжна, насколько ея сестра суха и холодна, была, по всей вроятности, согласна съ нимъ, онъ это замтилъ, хотя она больше и не взглянула на него. Она опять прилежно шила.

Послднее время Шарлотта не была весела, какъ прежде, она не была уже тмъ беззаботнымъ ребенкомъ. Но, можетъ быть, у нея были какія-нибудь маленькія заботы. Она начала теперь провожать по утрамъ брата въ редакцію. Линге принималъ ее всегда такъ любезно, что она просто нуждалась въ этой перемн. Талантъ Линге занимать дамъ былъ всмъ извстенъ: у него всегда была шутка наготов, и онъ не скрывалъ своего восхищенія передъ полными бюстами и красными губами. Только въ обществ дамъ онъ чувствовалъ себя молодымъ, онъ никуда не годился, если его приглашали въ какое-нибудь собраніе, гд не было дамъ, онъ или совсмъ не приходилъ, или приходилъ, скучалъ часокъ и спшилъ исчезнуть. Безъ дамъ ему было скучно. Доказательствомъ этому былъ кружокъ журналистовъ: двадцать пьющихъ и курящихъ мужчинъ и ни одной женщины во всей зал, вотъ почему Линге по цлымъ мсяцамъ не ходилъ на собранія этого кружка. Онъ предпочиталъ итти куда-нибудь въ другое мсто.

Вотъ какимъ онъ былъ. Но никто бы не посмлъ притти и сказать, что редакторъ Линге соблазнитель, на это онъ не былъ способенъ. Онъ никогда не терялъ самообладанія и никогда не уступалъ влеченіямъ своего сердца. Но если случалось, что его ухаживанія за женщиной увнчивались успхомъ и приводили къ цли, то онъ смялся про себя надъ своимъ счастьемъ, надъ своей побдой. И весь дрожа отъ нетерпнія, онъ становился похожимъ на счастливаго деревенскаго парня, который самъ удивляется всмъ тмъ соблазнамъ, которымъ предается.— Чортъ возьми,— какія чудеса могутъ случиться съ человкомъ, когда онъ попадаетъ въ городъ!

Когда Шарлотта пришла къ нему въ первый разъ, онъ оставилъ вс свои работы и цликомъ посвятилъ себя ей, онъ даже нашелъ предлогъ, чтобы выпроводитъ Лепорелло. Потомъ онъ обратилъ ея вниманіе на это и прямо сказалъ, что все это длается ради нея, такъ что она даже покраснла! Да, какъ удивительно мило она покраснла! Маленькій влюбленный редакторъ предоставилъ ей рыться, какъ она хочетъ, среди рукописей и журналовъ, и, между тмъ, старался всячески занять ее. Онъ былъ такъ счастливъ, что эта молодая двушка сидитъ у него за столомъ. Но когда она поднялась, чтобы уйти, и онъ посмотрлъ на нее горячо въ послдній разъ своими еще юными глазами,— и теперь даже Линге соображалъ. Даже тогда, когда его сердце билось отъ любви, редакторъ въ немъ не дремалъ.

Онъ позвалъ къ себ Илэна. Илэнъ сидитъ во вншнемъ бюро за столомъ секретаря. Онъ быстро поднялся,— въ голос редактора было что-то, говорившее, что дло идетъ о серьезномъ.

Но ничего важнаго не оказалось. Редакторъ почти шутя спросилъ его о его политическихъ взглядахъ.

— Скажите мн, какъ обстоятъ ваши дла по части политики? — спросилъ онъ, улыбаясь.

Илэнъ что-то пробормоталъ о томъ, что онъ плохой политикъ, у него не было времени углубляться въ эти вопросы.

Было ли это искреннимъ мнніемъ Линге или онъ обнаружилъ искру присущей ему насмшливости, но онъ сказалъ:

— Да, наука совсмъ заковала васъ.

На это Илэнъ ничего не отвтилъ.

— Но вы — взрослый человкъ, и должны же вы принадлежать къ какой-нибудь партіи! — продолжалъ Линге.

Илэнъ ничего не могъ сказать на это.

— Андрей Бондезенъ имлъ на меня нкоторое вліяніе,— сказалъ онъ,— въ особенности за послднее время. Бондезенъ — радикалъ.

— Да, да, да! Конечно, вы не должны приниматъ это за давленіе. Но я подумалъ… Какъ вы относитесь къ вопросу объ уніи? {Унія между шведами и норвежцами, которую либералы хотятъ уничтожить. Радикалы въ Норвегіи требуютъ также собственнаго генеральнаго консула и т. д.}.

Это была какъ разъ слабая сторона Илэна,— онъ стоялъ за унію, въ этомъ пункт Бондезену не удалось поколебать его убжденій. Почему Линге хотлъ знать его мнніе именно по этому вопросу? Разв онъ что-нибудь слышалъ? Можетъ быть онъ хотлъ отказать ему отъ мста?

Онъ честно отвтилъ:

— Я стою за унію. Я думаю, что теперь это самое лучшее, лучше, чмъ теперь, не будетъ.

Пауза.

Илэнъ думаетъ, что разговоръ конченъ, онъ хочетъ поклониться и вернуться къ своей работ.

— Нтъ, подождите минутку. Напишите нсколько статей по поводу уніи. Скажите прямо и открыто,— вы врите въ то, что лучше, чмъ теперь, не будетъ, скажите также, почему именно вы такъ думаете, изложите ваши доводы. Мы — либералы, но мы уважаемъ честное убжденіе каждаго. Дло съ дипломатіей, кажется, подвигается довольно плохо. Но вдь вы не хотли бы видть насъ шведами?

— Нтъ, не боле, чмъ мы есть!

— Боле, чмъ мы есть! Мы не шведы, мы совершенно самостоятельный народъ,— это первый параграфъ нашихъ основныхъ законовъ. Такъ напишите статью для ‘Новостей’, вы должны свободно высказать ваше мнніе. Посмотримъ, что вы изъ этого сдлаете.

Илэнъ вышелъ и затворилъ за собою дверь.

Но какъ разъ, когда Линге такъ нуженъ былъ покой для всей той работы, которую ему пришлось отложить въ сторону во время визита Шарлотты, въ бюро приходили одинъ за другимъ постители и безпокоили его. Наконецъ, пришла прачка изъ Гаммерсберга,— теперь уже въ третій разъ! Онъ уже и не помнилъ объ ея объявленіи, его легкомысленное сердце забыло про старую женщину.

— И чмъ люди считали ‘Новости?’ Разв это клочокъ бумаги, въ который можно завернуть все, что угодно?

— Я просмотрлъ ваше объявленіе, мы не можемъ его напечатать,— сказалъ онъ и затмъ быстро принялся за разныя бумаги.

Женщина продолжаетъ стоять, она ничего не говоритъ, но она продолжаетъ стоять.

— У насъ нтъ мста для этого! — говоритъ Линге опять и протягиваетъ женщин объявленіе.

Эта-то ужъ во всякомъ случа не обворожительна, эта стиравшая женщина не была даже сама чистоплотной! И чего она дожидалась? Онъ привыкъ къ тому, что разъ онъ отказывалъ въ чемъ-нибудь, то дважды этого онъ не повторялъ: слово оставалось словомъ.

— Итакъ, вы не можете напечатать этого въ вашемъ листк? — спрашиваетъ спокойно женщина.

— Нтъ! Можете обратиться съ этимъ въ ‘Вечернюю Почту’.

Женщина не отвчаетъ, она, кажется, не поняла его словъ.

Линге хватается за карманъ. Если бы у него были деньги при себ, то онъ далъ бы ей крону, хотя у нея очень не аппетитный видъ. Видитъ Богъ, онъ бы это сдлалъ! Онъ не былъ безсердеченъ, но ему надоли эти постоянныя просьбы женщины, она не производила больше на него впечатлнія. Но у него не было при себ денегъ. Онъ былъ радъ отъ всей души, когда, наконецъ, женщина ушла.

И какую благодарность получаешь за свою помощь? Ни малйшей. Одна лишь неблагодарность…

— Войдите!

Вошелъ довольно пожилой господинъ. Линге встаетъ, называетъ его Биркеландъ.

Это былъ норвежскій политикъ и владлецъ желзныхъ мастерскихъ, Биркеландъ, онъ тоже въ настоящее время членъ королевской комиссіи. Онъ очень блденъ, говори^тъ взволнованнымъ, прерывающимся голосомъ:

— Мы понесли тяжелый ударъ! — говоритъ онъ.

— Ударъ? Что случилось? Кто-нибудь умеръ?

И Биркеландъ разсказываетъ медленно и грустно, что онъ пришелъ, чтобъ сообщить о смерти президента одельстинга. Онъ неожиданно умеръ утромъ отъ удара. Линге вздрогнулъ,— и былъ также потрясенъ.

— Президентъ одельстинга? Вы уврены въ этомъ?… Вотъ несчастье! Такая сила для лвой! Надежда и опора лвой во всхъ затрудненіяхъ.

Линге въ данную минуту искренно, сильно огорченъ, онъ понимаетъ все значеніе этого грустнаго событія, его партія лишилась самой умной и вліятельной головы въ стортинг, очень видной личности, пользовавшейся уваженіемъ и правой. Онъ сказалъ глухо, немного дрожащимъ голосомъ:

— Его нельзя никмъ замнить, Биркеландъ!

— Нтъ, его мы не можемъ замнить, я просто не знаю, что мы вообще будемъ длать.

Биркеландъ проситъ разршенія поговорить по телефону, онъ хочетъ сообщить эту всть Эрнсту Зарсъ.

Биркеландъ не привыкъ обращаться съ телефономъ. Линге даетъ ему нкоторыя указанія и потомъ снова садится.

Это самая страшная потеря, какая только могла поразить лвую именно въ данную минуту, когда поставлено такъ много на карту, когда должны были быть проведены такія коренныя реформы. Какъ все это грустно!

Вдругъ Линге разражается смхомъ.

Онъ напрягаетъ вс свои силы, чтобы подавить его, сильно краснетъ и все-таки громко смется.

Биркеландъ кончилъ, онъ отвернулся отъ телефона и смотритъ на него съ удивленіемъ. Линге нашелъ что-то очень смшное, его духъ снова воспрянулъ, онъ все еще борется со смхомъ.

— Ничего,— говоритъ онъ и качаетъ головой.— Наблюдали вы когда-нибудь за человкомъ, говорящимъ въ телефонъ? Онъ киваетъ, склоняетъ голову на бокъ, и видъ у него такой сочувствующій, будто онъ стоитъ передъ человкомъ, а не передъ деревяннымъ ящикомъ. Я это длаю точно такъ же. Ха-ха-ха!

Но Биркеландъ совсмъ не въ настроеніи смяться, на его лиц появляется слабая улыбка, онъ не желаетъ быть невжливымъ, но его губы дрожатъ. Онъ поправляетъ свои сдые волосы со лба и берется за шляпу, съ этой встью о смерти онъ долженъ обойти еще кое-кого,— правительство вдь тоже должно быть освдомлено. Да, да, ему будущее представляется очень мрачнымъ.

Линге, ставшій опять серьезнымъ, былъ съ нимъ вполн согласенъ.

Какъ только Биркеландъ ушелъ, Линге тотчасъ же принялся за дло, чтобъ выпустить экстренное прибавленіе съ этой встью, онъ, такимъ образомъ, предупредитъ ‘Вечерніе Листки’. Въ теченіе одного часа весь городъ долженъ быть оповщенъ. Онъ написалъ превосходный ‘экстра-листокъ’,— настоящее маленькое произведеніе, въ которомъ выражалъ горячую благодарность усопшему за его работу, каждое слово было преисполнено чувствомъ искренняго горя, и самъ Линге былъ доволенъ своимъ произведеніемъ.

Посл этого онъ опять досталъ рукописи и письма.

Онъ остановился на одномъ письм отъ неизвстнаго молодого человка, жившаго на чердак на улиц Торденса,— ему нечмъ, абсолютно нечмъ было жить, если бы его платье было немного приличне, то онъ явился бы лично къ редактору. Онъ просилъ заработка, какого-нибудь перевода, какую-нибудь небольшую литературную работу, въ данную минуту онъ пишетъ большой романъ, но еще не кончилъ и не можетъ за него получить денегъ. Было что-то въ этомъ письм, что тронуло Линге, оно звучало такъ правдоподобно и было такъ хорошо написано, глаза Линге сдлались влажными,— онъ поможетъ этому бдняку, онъ дастъ ему переводъ. И онъ для памяти надлъ свое обручальное кольцо на лвую руку. Уходя посл обда, онъ остановился передъ секретаремъ и сказалъ, надвая перчатку:

— Есть у васъ отчетъ о доклад президента одельстинга?

— Онъ сейчасъ находится въ типографіи.

— Пусть его принесутъ внизъ, вы раздлите его и будете брать по четыре цолла въ день. Нужно всегда придумывать что-нибудь новое, чтобы вниманіе людей было всегда насторож.— Пусть этотъ человкъ и говоритъ черезъ нашу газету три недли спустя посл своей смерти!

И, усмхнувшись своей удачной выдумк, Линге удалился.

VIII.

Илэнъ выступилъ какъ политическій писатель анонимно, отъ лица редакціи. Его статья объ уніи привлекла всеобщее вниманіе. Опять взгляды всей страны были устремлены на газету Линге. Въ особенности взволновалась Христіанія, а редакторъ ‘Норвежца’ прямо спрашивалъ всхъ встрчныхъ, что это значитъ,

‘Новости’, которыя съ тхъ поръ, какъ он существуютъ, никогда не обнаруживали колебанія, ‘Новости’, которыя изъ году въ годъ въ продолженіе двадцати лтъ такъ ненавидли унію и это презрнное братство! ‘Новости’, нападавшія даже на его величество. ‘Новости’, редакторъ которыхъ пламенно, съ убжденіемъ поклонялся Гамбетт, Кастелару, Улканову и печаталъ хвалебные стихи польскому возстанію и бразильскому спору, каждый день, всю свою жизнь писалъ статьи, строчки, сентенціи всегда въ дух лвой и только въ этомъ направленіи,— и вдругъ ‘Новости’ измнили. Покажите намъ человка, посмющаго взять на себя отвтственность за ту радикальную перемну въ уніи, о которой идетъ рчь, мы ршаемся утверждать, что такого человка не существуетъ!

Вотъ въ какихъ выраженіяхъ это было сказано.

Илэнъ писалъ это, имя вполн опредленное намреніе, его старая любовь къ правой, его врожденныя консервативныя склонности сказались въ этой стать, къ его собственному удивленію оказалось, что вліяніе Бондезена не проникло въ глубину его души. Статья эта была произведеніемъ консерватора, которому данъ былъ случай обратиться къ свободомыслящей публик.

Публика никакъ не могла понять этого страннаго маневра ‘Новостей’. Консервативныя газеты воспользовались этимъ: вотъ теперь обнаруживается, что даже сами ‘Новости’ находятъ политику лвой черезчуръ крайней, он считали невозможнымъ взять на себя отвтственность за нарушеніе самыхъ святыхъ интересовъ своего отечества! Но различные люди, понимавшіе это въ глубин души, знали, что это лишь шутка со стороны Линге, шутка, которую не нужно принимать всерьезъ. Нтъ, на это нужно смотрть, какъ на шутку, нтъ, съ Линге вдь далеко не зайдешь,— онъ былъ неуязвимъ для своихъ враговъ! Разумется, онъ поспшилъ немного съ этой статьей, посланной со стороны,— да, со стороны,— статья была скверная, и ясно было, что она ‘случайная’, такъ что газета не должна была нести за нее никакой отвтственности.

Когда Бондезенъ узналъ отъ своего друга, кто былъ авторомъ статьи, онъ разсердился сначала, что вс его старанія обратить Илэна остались безъ результата, но потомъ онъ обрадовался тому, что статья, дйствительно, была случайная. Разумется, онъ зналъ это,— это по всему было видно: что касается политики, его нельзя было надуть такъ легко. Илэнъ вдь и не воображаетъ, что точка зрнія его и ‘Новостей’ одинакова. Конечно, онъ ученый, уметъ обращаться съ лупой и находить микробовъ въ сыр, но измнить старую политику ‘Новостей’, политику, которой он были врны двадцать лтъ,— нтъ, этого онъ не можетъ. Никто этому и не повритъ.

Бондезенъ объявилъ это матери Илэна и его сестрамъ и не скрывалъ, что въ вопросахъ политики онъ совсмъ не согласенъ съ Фредрикомъ. Софи сказала:

— Хойбро говорилъ, что ожидалъ этого, ожидалъ этой продлки ‘Новостей’. Онъ вчера это сказалъ.

— Да,— сказалъ Бондезенъ и пожалъ плечами,— нтъ ничего такого, чего Хойбро не зналъ бы и давно уже не ожидалъ.

Это было рано утромъ, молодыя двушки въ утреннихъ туалетахъ сидли и работали. Въ печк трещалъ огонь, Фредрикъ еще не вставалъ.

Бондезенъ продолжалъ:

— Я встртилъ вчера Хойбро, но мн онъ ничего не сказалъ. Такія вещи онъ говоритъ только дамамъ!

— А почему же и не говорить этого дамамъ?— возразила сердито Софи.

Она часто переносила злыя насмшки Бондезена, но на этотъ разъ она больше не хочетъ. Онъ былъ радикалъ, у него были постоянно слова о свобод на устахъ, онъ всегда ратовалъ за избирательныя права для женщинъ, но въ душ онъ былъ того мннія, что женщина ниже мужчины, женщина — человкъ, она составляетъ одну половину человчества, но мужчин она не равна, нтъ. Софи была готова выпустить когти. Но Бондезенъ уклонялся. Онъ сказалъ только, что Хойбро со всей своей мудростью обращается къ дамамъ, онъ подтвердилъ только фактъ, больше ничего. Самъ же Хойбро не сказалъ ему ни слова, напротивъ, онъ какъ-то избгалъ его.

И это было, дйствительно, правда: Хойбро началъ избгать всхъ на улиц. На немъ не было даже пальто, часы его тоже ‘исчезли’. Онъ не хотлъ, чтобы кто-нибудь говорилъ на улиц съ нимъ, съ человкомъ, не имвшимъ даже пальто зимой. Онъ не мерзъ, казалось, въ немъ самомъ находился источникъ тепла, когда онъ возвращался изъ банка, согнувшись съ высматривающимъ взоромъ. Но видъ у него былъ нехорошій, онъ чувствовалъ себя плохо, онъ самъ это сознавалъ. Черезъ нсколько мсяцевъ придетъ весна, можетъ быть, ему удастся еще и до весны выкупить свое пальто,— въ этомъ не было ничего невозможнаго. Одно было ясно,— онъ не мерзъ, ему было хорошо.

— Что, Хойбро уже ушелъ въ банкъ? — спрашиваетъ Бондезенъ.

— Онъ сейчасъ уходитъ,— отвчаетъ Шарлотта. Въ прихожей раздались шаги Хойбро.

Онъ предпочиталъ выходить раньше, чмъ это нужно было, чтобы никого не встрчать на лстниц.

Бондезенъ распахнулъ дверь и позвалъ его. Онъ отвтилъ, что ему нужно уходить, но когда поднялась Шарлотта и кивнула ему, онъ подошелъ къ двери и любезно поздоровался.

— Они такъ давно его не видли, почему онъ сталъ такъ чуждаться ихъ?

Хойбро разсмялся. Нтъ, онъ совсмъ не чуждается, но у него есть работа, въ данное время онъ заинтересованъ кое-чмъ очень важнымъ.

— Скажите мн,— сказалъ Бондезенъ,— каково ваше мнніе по поводу статьи объ уніи въ ‘Новостяхъ’?

— Я ничего не могу сказать.

— Но вы знаете, кто ея авторъ?

— Да, я слышалъ.

— Но, можетъ быть, вы не читали статьи,— вдь вы вообще не читаете ‘Новостей’?

— Нтъ, эту статью я читалъ.

— Вотъ какъ! Но неужели вы думаете, что ‘Новости’ раздляютъ взглядъ этого сотрудника?

— Этого я не знаю.

— Но вчера вы вдь сказали, что вы ждали этого колебанія отъ ‘Новостей?’

Хойбро начинаетъ припоминать и отвчаетъ:

— Да, я сказалъ вчера фрёкенъ Софи кое-что въ этомъ род. Но я выразился не совсмъ ясно. Я вообще ничего не ждалъ отъ ‘Новостей’, я не умю изслдовать сердца и печени, но я хотлъ сказать, что даже этотъ маневръ ‘Новостей’ меня не удивилъ.

— Вы насквозь видите Линге,— сказалъ Бондезенъ. — Вы знакомы съ нимъ?

На это Хойбро ничего не отвтилъ. Это его разсердило, и онъ обратился къ дамамъ.

Но Бондезенъ повторилъ свои вопросъ и пристально посмотрлъ на него.

— Вамъ это очень хочется знать?— возразилъ Хойбро. — Право, не понимаю, почему. — Но вдругъ краска залила его лицо и онъ прибавилъ: — Вы такой радикалъ, принадлежащій къ непоколебимой партіи, каково-то вамъ теперь, когда вы видите такую политику ‘Новостей’?

— Нтъ, я не могу сказать, чтобы это отняло у меня сонъ…

Хойбро перебилъ его горячо.

— Нтъ, вотъ именно это и есть выгодная сторона въ васъ и въ подобныхъ вамъ. Вы умете какъ-то очень быстро найтись въ обстоятельствахъ, соотвтствующихъ перемн убжденій. Вы не теряете головы, вы не краснете отъ стыда или гнва, вы принимаете эту перемну, осматриваетесь и понемножку успокаиваетесь. И понемножку вы начинаете пріобртать новыя убжденія, такія же искреннія и долговчныя, какъ и прежнія ваши. И это называется быть современнымъ.

Какъ грубо и некрасиво все это было сказано! Хойбро самъ сознавалъ, что онъ придалъ всему этому черезчуръ большое значеніе, что онъ былъ невжливъ, онъ чувствовалъ себя неловко, глаза всхъ были обращены на него, и онъ опустилъ голову.

Но Бондезенъ разозлился.— Вдь рчь идетъ совсмъ не о немъ и ему подобныхъ, они начали говорить о Линге.

Какъ и прежде, когда съ нимъ обращались рзко, Хойбро и на этотъ разъ вспыхнулъ, заложилъ руки въ карманы и началъ бгать взадъ и впередъ по комнат фру Илэнъ. Онъ совсмъ забылъ, гд находился.

— Вы хотите слышать мое мнніе о Линге, никому не навязываемое,— сказалъ онъ.— Богъ знаетъ, почему именно вы хотите это знать. Я скажу вамъ въ двухъ словахъ, что я думаю: Лииге — это студентъ изъ крестьянъ, для него оказалось вредно, что онъ былъ пересаженъ въ чуждую для него землю и атмосферу, это просто ротозй изъ деревни, который очень хочетъ разыгрывать свободомыслящаго человка и столичнаго джентльмзна, но для этого онъ не рожденъ. Этому человку не достаетъ культурности, въ немъ много лживости. Точне,— это просто плутъ, который никогда не дорастетъ до своего призванія. Вотъ мое мнніе.

Бондезенъ широко раскрылъ глаза. Гнвъ его исчезъ, онъ пристально смотрлъ на Хойбро и произнесъ съ трудомъ:

— Но съ психологической точки зрнія Линге совсмъ другой, я хочу сказать, психологически…

— Съ психологической точки зрнія! Это человкъ, лишенный всякой психологіи. Скажите лучше, что все, что онъ длаетъ, онъ длаетъ подъ впечатлніемъ минутнаго вдохновенія, изъ-за мелочной разсчетливости, или изъ-за того и другого вмст, скажите лучше, что все это онъ длаетъ, чтобъ быть на устахъ у всей Христіаніи и сдлаться бдовымъ редакторомъ на своемъ маленькомъ клочк бумаги, прибавьте къ этому — онъ крестьянинъ въ душ, онъ дрожитъ за лишнія нсколько сотъ кронъ годового дохода,— и вотъ вамъ весь человкъ со всей его психологіей.

Бондезенъ успокоился, онъ находитъ, что это начинаетъ становиться интереснымъ. Просто забавно было его слушать! Онъ отвтилъ:

— Но я не понимаю, за что вы такъ сердиты на Линге? Вдь вы не принадлежите къ его партіи, вы вдь блуждающая комета. Чмъ онъ васъ такъ разсердилъ? Разв вамъ не все равно, побдитъ ли лвая или нтъ?

— Да, мы теперь опять возвращаемся къ удивительнымъ преимуществамъ всей вашей партіи, вамъ трудно понять, что кто-нибудь можетъ быть кровно оскорбленъ, когда видитъ, что обманутъ въ своихъ самыхъ идеальныхъ надеждахъ какимъ-нибудь человкомъ или дломъ, обманутъ грязными продлками спекулянта, въ данномъ случа редактора. Я хочу вамъ сказать кое-что: знаете ли вы, что Линге былъ мн дорогъ, что я любилъ Линге? Тайно я писалъ негодующія письма тмъ, кто ругалъ его въ газетахъ, клянусь вамъ, что я былъ самимъ преданнымъ его другомъ. Когда я услышалъ, что одинъ человкъ, одинъ высокопоставленный военный говорилъ частнымъ образомъ, что напрасно правая не купила Линге для государственнаго суда, что Линге можно подкупить, я написалъ этому высокопоставленному военному письмо, разбилъ его по пунктамъ, назвалъ его безчестнымъ и лжецомъ, и подъ этимъ я подписалъ свое имя и свой адресъ… Это было тогда, когда я мало зналъ Линге… Почему я на него золъ? Врьте мн, я не золъ на него, онъ мн настолько сталъ безразличенъ, что я даже не беру его газеты въ руки. Я вспоминаю его потому, что онъ существуетъ и успшно продолжаетъ свою вредную дятельность. Публика находитъ, что онъ издаетъ очень занимательную газету. Почитайте, поизучайте ее, посмотрите, какъ этотъ маленькій, пустой человчекъ, безъ убжденій, но съ нахальствомъ,— какъ этотъ человкъ, повинующійся лишь своимъ страстишкамъ,— посмотрите, какъ онъ держитъ себя безобидно, и какъ говорятъ съ нимъ люди на улиц — посмотрите только, какъ онъ пишетъ и о чемъ онъ пишетъ. Онъ потираетъ себ руки отъ удовольствія, когда оказывается въ состояніи погубить какого-нибудь несчастнаго нуждающагося агента, онъ снимаетъ съ него маску, и онъ въ восторг, что никакой другой газет до него не удалось поймать этого преступника. Ничего лучшаго его уважаемые читатели не могутъ требовать… Дло въ томъ, что человкъ этотъ исковерканъ. Если ему удается выкинуть какую-нибудь продлку или штуку, при чемъ весь міръ указываетъ на него, какъ на ловкаго молодца, и этимъ онъ пріобртетъ нсколько лишнихъ кронъ отъ подписчиковъ,— онъ доволенъ. Онъ блаженствуетъ отъ такой пустяшной продлки, онъ посмивается и радуется, что онъ первый сообщилъ тысяч людей новость о пожар въ Міос. Когда въ Драммен бываетъ народное собраніе, онъ требуетъ, чтобъ телеграфная станція была открыта ‘за нашъ счетъ’, пока не кончится собраніе. На собраніи объявляется, что сдлалъ Линге, читаютъ вслухъ его телеграмму, умиляются, что Линге приказалъ телеграфу работать ‘за нашъ счетъ’ А сколько будетъ ему стоить этотъ неслыханный поступокъ? Полчаса стоятъ цлые семьдесятъ пять ёръ. Весь расходъ — не меньше семидесяти пяти ёръ и не превышаетъ четырехъ кронъ пятидесяти ёръ. Ну да, а есть ли для Линге какая-нибудь личная выгода въ томъ, что его телеграмму читаютъ и рекламируютъ? Непосредственно, можетъ быть, и нтъ, я не знаю. Но я знаю, что такая телеграмма не была бы прочтена, если бъ она была получена изъ какой-нибудь другой газеты, напр. изъ ‘Норвежца’. Линге уничтожилъ въ людяхъ всякое чувство скромности, своими непрестанными рыночными выкрикиваніями ему удалось устранить врожденный страхъ передъ безстыдствомъ. А посл этого онъ иронизируетъ надъ собой и своимъ образомъ дйствій, безстыдно и плоско смясь: ‘Новости’ интервюировали подводную лодку и воздушный корабль, ‘Новости’ — самая свдущая газета во всхъ уткахъ.

Хойбро остановился на минутку, и Бондезенъ говоритъ:

— Я не буду пускаться съ вами въ споръ, вы уже черезчуръ унизили дятельность Линге. Это просто смшно. Разв, напримръ, не иметъ значенія, что ‘Новости’ обвинили Ларса Офтедаль въ такихъ преступныхъ дйствіяхъ?

— Но, Боже мой, какая же заслуга! Сообщить въ газет о скандал — только для того, чтобы заполучить нсколькихъ подписчиковъ.

— Да разв только изъ-за этого?

— Разумется, иначе онъ обратился бы съ этимъ въ полицію, и это былъ единственный правильный путь.

— Да, но вдь, слава Богу, это лицо было низвержено, а я всегда смотрю на результатъ. Агентъ Іензенъ въ Осло ведетъ запрещенную торговлю матеріями, ‘Новости’ узнаютъ это, он отправляются къ нему и требуютъ его паспортъ,— онъ отказывается, ‘Новости’ выступаютъ съ нсколькими статьями,и три недли спустя агенту пришлось собрать свой товаръ и переселиться въ Америку.

— Вотъ опять результатъ! Да, еще новое доказательство жадности Линге до новыхъ подписчиковъ. Этотъ человкъ въ роли представителя прессы старается проникнуть даже въ частныя квартиры, чтобы выспрашивать и экзаменовать. Онъ говоритъ: ‘Будьте такъ добры показать мн ваши бумаги!’ Клянусь Богомъ и всми святыми, я спустилъ бы этого молодца съ лстницы, если бъ онъ пришелъ ко мн, даже если бъ я былъ виновенъ въ незаконной торговл матеріями…

— Да, берегитесь, онъ можетъ притти въ одинъ прекрасный день.

— Тогда я сумю сказать ему: добро пожаловать… Онъ черезчуръ мало одаренъ, чтобъ ршиться на смлый поступокъ, онъ никогда не выплываетъ, если не разсчиваетъ, что можно спрятаться. Онъ любитъ темныя дороги, все тайное и скрытое, поцлуй въ углу, тайное пожатіе руки, легкое головокруженіе,— и все это подъ предлогомъ, что онъ хочетъ оздоровлять общество. Пусть, вс люди видятъ это, и черезъ короткіе промежутки онъ начинаетъ выставлять…

Звонокъ.

Софи идетъ открывать и возвращается съ новымъ номеромъ ‘Новостей’. Бондезенъ набрасывается на него съ обычнымъ интересомъ.

Въ этомъ номер Линге вполн ясно и опредленно поднялъ свой флагъ. Редакція разъясняетъ отношеніе газеты къ стать объ уніи, привлекшей всеобщее вниманіе: были высказаны сомннія по поводу того, была ли эта статья написана отъ редакціи, или она была случайная, прислана кмъ-нибудь со стороны. Чтобы выяснить вс эти достоуважаемыя сомннія, Линге сообщаетъ читателямъ, что статья ‘Новостей’ — ихъ собственная личная точка зрнія, и всю отвтственность за нее газета беретъ на себя.

Бондезенъ прочелъ это съ широко раскрытымъ ртомъ, молча,— его волновали самыя противоположныя чувства. Вотъ несправедливость! А онъ билъ кулакомъ по столу и такъ ошибался! Онъ швырнулъ Хойбро газету, не говоря ни слова.

Хойбро бросается въ глаза статья о какой-то гадалк въ Кампен, которую накрылъ человкъ отъ ‘Новостей’, она продлывала всякіе фокусы на картахъ или на кофейной гущ за стаканчикъ вина или чашку кофе отъ сосдей. Она просто дурачила людей! Она водила ихъ за носъ! Побольше школъ! Побольше просвщенія!

Наконецъ, онъ дошелъ и до статьи редактора. Онъ прочелъ ее такъ же, какъ и все остальное, не обнаруживая никакого удивленія, и сказалъ, окончивъ ее:

— Ну вотъ,— вы сами видите.

— Да,— сказалъ Бондезенъ,— я вижу.

Пауза.

— Но все-таки никто не долженъ говорить, что Линге незначительній человкъ, какъ вы утверждаете,— продолжалъ Бондезенъ.— Я все-таки разсчитываю на него. Нужно нчто большее, чтобъ потрясти вру!

— Даже если Линге перейдетъ къ правой?

— Да, чортъ съ нимъ, что онъ длаетъ,— если даже онъ и получитъ званіе камергера.

Пауза.

— Да, видите ли! — сказалъ Хойбро,— норвежскій радикалъ совсмъ не долженъ мнять своихъ убжденій, просто онъ долженъ согнуть ихъ немного.

Онъ всталъ, чтобы итти.

Но Бондезену явилась вдругъ мысль, тонкая, остроумная мысль.

— Вы уврены, что Линге не имлъ тутъ никакой задней мысли? — спросилъ онъ.— Вы не можете допустить, что у этого человка какая-нибудь цль, какой-нибудь тайный замыселъ? Вы не можете предположить, что онъ этимъ способомъ хочетъ проникнуть въ правую, чтобъ заставить ее читать его и понемножку и постепенно впустить ядъ лвыхъ въ эту партію?

— Во-первыхъ,— возразилъ Хойбро,— во- первыхъ, я надюсь, къ чести правой, что ихъ убжденія не настолько жалки, чтобъ старанія ‘Новостей’ могли ихъ поколебать. На такую жалкую удочку эта партія со своимъ старымъ образованіемъ и прозорливостью не попадется. Во-вторыхъ, что касается Линге, то вы ошибаетесь. Зачмъ его подозрвать въ этомъ, и зачмъ онъ сталъ бы рисковать? Вдь все, что онъ длаетъ, онъ длаетъ для того, чтобъ привлечь вниманіе, произвести шумъ и заманить этимъ любопытныхъ подписчиковъ. Человкъ этотъ не сталъ бы терпть подозрній, если бъ онъ дйствительно ихъ не заслуживалъ. Для этого онъ недостаточно великодушенъ. Если бы поводомъ было — совращать членовъ правой, то онъ не могъ бы молчать объ этомъ, онъ давно разболталъ бы и выдалъ эту тайну и разсказалъ бы намъ о ней крупнымъ шрифтомъ вотъ здсь, на первой страниц. Но, можетъ быть, ему нравится, что вы и другіе считаете его за такого непроницаемаго человка.

— Ну къ чему эта шутка? Я все время вдь вамъ не отвчалъ, хотя вы задвали меня лично…

Хойбро кивнулъ головой и сказалъ:

— Васъ, какъ представителя норвежекаго радикализма.

На это Бондезенъ ничего не отвтилъ. Онъ пожимаетъ плечами.

— Да, да, изъ насъ никто не перевернетъ міра,— говоритъ онъ.— Откровенно говоря, когда я читаю это заявленіе Линге и вижу его доводы, то, несмотря на все, я все-таки восхищаюсь имъ. Самъ чортъ ему не братъ! Его противники среди лвыхъ, его конкуренты думаютъ, что вотъ-вотъ они накрыли его, но онъ опять вынырнетъ. Чорть возьми!

— Есть два сорта людей, которьте пробиваются въ жизни, и въ каждомъ дл они на высот своего призванія,— возражаетъ Хойбро.— Это:— чистые сердцемъ — они пробиваются, они не всегда бываютъ практичны, но нравственно они всегда правы сами передъ собой. А потомъ — нравственно испорченные, нахалы, потерявшіе всякую способность чувствовать угрызенія совсти. Они могутъ выпрямиться, если даже ихъ согнуть въ три погибели.

Но теперь Бондезенъ находитъ, что эти постоянные отвты въ вид обвиненій черезчуръ близко касаются его и унижаютъ его. Онъ говоритъ вызывающимъ голосомъ:

— Ну, объ этомъ не будемъ лучше говорить, двумя-тремя утвержденіями нельзя убдить взрослыхъ людей. Но какъ бы то ни было, если такой человкъ, какъ Линге, колеблется въ своей до сихъ поръ послдовательной политик, то это является каждому изъ насъ — вдь мы дти въ сравненіи съ нимъ — какъ бы предложеніемъ обдумать хорошенько этотъ вопросъ. Доводы Линге поражаютъ меня, я просто понять не могу, что эти простыя вещи до сихъ поръ не приходили мн въ голову. Он кажутся мн такими ясными.

Хойбро громко, во все горло разсмялся.

— Я этого именно и ждалъ! — сказалъ онъ.

— Да, но замтьте, я предоставляю самому разсмотрть вс эти доводы. Я…

— Да, да, сдлайте это! Ха-ха-ха! Это именно то, что я сказалъ,— это преимущество нкоторыхъ людей,— что они могутъ такъ ловко обращаться со своими убжденіями. Такіе сомнительные поступки не заставляютъ ихъ блднть, не лишаютъ ихъ сна и аппетита. Они мняютъ все, осматриваются и потомъ остаются тамъ. Ахъ, да!

До этой минуты двушки не говорили ни слова. Шарлотта взглянула на Бондезена, потомъ и она начала смяться и сказала:

— Вотъ именно это и говорилъ господинъ Хойбро!

Бондезенъ вдругъ вспыхнулъ, губы его задрожали.

— Мн совершенно безразлично, что говорилъ господинъ Хойбро, и что бы онъ ни говорилъ, я не нуждаюсь въ томъ, чтобы ты была свидтельницей: въ этомъ дл ты ничего не смыслишь..

Какая опрометчивость, какъ онъ могъ такъ проболтаться! Шарлотта низко опустила голову надъ работой, вскор посл этого она опять посмотрла на него, но ничего не могла сказать ему. Она пристально посмотрла на Бондезена.

— Что ты хочешь сказать? — спросилъ Бондезенъ, все еще возбужденный.

Тогда вмшивается Хойбро и длаетъ глупое и оскорбительное замчаніе, въ которомъ онъ тоже раскаялся:

— Фрёкэнъ хочетъ дать вамъ понять, что вы не должны говорить ей ‘ты’.

Бондезенъ смущенъ на одно мгновеніе, онъ извиняется, но вдругъ имъ снова овладваетъ гнвъ. Онъ выдаетъ тайну, уничтожая этимъ всякое возраженіе, которое онъ долженъ былъ бы на это сдлать, онъ обращается къ Хойбро и говоритъ:

— Я хочу обратить ваше вниманіе на то, что фрёкэнъ ничего не хотла дать мн понять. Мы говоримъ другъ другу ‘ты’.

Хойбро поблднлъ, но поклонился и попрссилъ извиненія. Онъ посмотрлъ на Шарлотту, взглядъ, который она бросила Бондезену, выражалъ большую радость. Такъ странно она смотрла на него, вся сіяющая. Хойбро не могъ понять этого. Ну, а впрочемъ, это совсмъ его не касалось! Итакъ, они, значитъ, говорили другъ другу ‘ты’.

Онъ взялъ свою шляпу и направился къ двери, здсь онъ опять низко поклонился, простился почти шопотомъ, ни на кого не взглянулъ и вышелъ. Черезъ нсколько минутъ онъ бжалъ по улиц, безъ пальто, легко одтый.

Бондезенъ остался.

IX.

Это была правда — Шарлотта и Бондезенъ говорили: другъ другу ‘ты’, когда они оставались одни въ комнат Бондезена на Парквег, когда около нихъ никого не было. Она часто бывала тамъ, въ первый разъ это случилось въ тотъ вечеръ, когда они возвращались домой изъ собранія рабочихъ. Бондезенъ завладлъ ея сердцемъ. Съ тхъ поръ, въ предолженіе осени и зимы, она бывала тамъ не разъ, они забгали къ нему на часъ или на два посл поздокъ на велосипед, а когда наступила снжная зима, они ходили вмст въ театръ или въ циркъ, чтобъ посл этого хоть немножко посидть въ комнат Бондезена. Ей было такъ жарко посл ходьбы, отъ свжаго воздуха. Она снимала пальто и шляпу, когда входила къ нему, Бондезенъ помогалъ ей. Дрова трещали въ печк, и чтобъ въ комнат было уютне, они уменьшали огонь лампы.

Это такъ часто повторялось, что пылъ Бондезена началъ остывать. Самое скверное было то, что теперь Шарлотта сама приходила къ нему, безъ всякихъ приглашеній, когда у нея бывали дла въ город, эти посщенія не всегда бывали ему пріятны. Онъ предпочиталъ торопливо и поспшно самому вести ее наверхъ, чтобы избжать встрчъ на лстниц, въ третій этажъ. Когда они доходили до двери, ему все еще приходилось употреблять предосторожности, высовывать голову на лстницу и прислушиваться, все ли спокойно въ верхнихъ этажахъ. Благодаря этому, каждый разъ они нсколько волновались,— это было очень пикантно. А въ комнат, закрывъ дверь, онъ съ наслажденіемъ свободно вздыхалъ и дрожащими руками снималъ съ нея пальто. Но все это исчезало, когда она приходила къ нему среди бла дня, со свертками въ рукахъ, вся пропитанная запахомъ покупокъ, которыя она длала для матери въ гастрономическихъ магазинахъ. Это уже совсмъ было похоже на жену, возвращающуюся домой съ мясомъ въ бумаг. И какъ мало привлекательно было при дневномъ свт, снимать съ нея накидку и все прочее, когда каждую минуту можно было ожидать почтальона или товарища, или даже хозяйку, забывшую стереть утромъ пыль. Нтъ, Бондезену это совсмъ не нравилось.

Если бъ онъ не былъ обрученъ съ Шарлоттой, онъ отказался бы отъ этихъ посщеній. А она ничего не замчала и не понимала, что первая вспышка исчезла. Она все приходила, приходила и приходила. Она была такъ же мила и нжна приходя, какъ и уходя, онъ никогда еще не видлъ подобнаго самообладанія. Но онъ не былъ виноватъ въ томъ, что онъ больше не ликовалъ, когда она входила къ нему.

Обо всемъ этомъ размышляетъ Бондезенъ и чувствуетъ, что ему вс надоли, самъ онъ и весь міръ.

Фредрикъ тоже провелъ его, обманулъ его довріе. Онъ никогда не мечталъ сдлать изъ него убжденнаго радикала, какимъ былъ самъ, для этого у Фредрика было черезчуръ мало силы воли. Но, несмотря на его проповдь, убжденія и стучанье по столу, онъ показалъ, что онъ все тотъ же Илэнъ,— аристократъ и бюрократъ. Вотъ почему Бондезенъ охотно бы бросилъ Илэновъ, завелъ бы новыя знакомства, это вдь ужасно утомительно быть вчнымъ другомъ одной семьи. Все было противно, и ничего нельзя было измнить. Фредрикъ основательно устроился теперь въ ‘Новостяхъ’, и уже по этому одному Бондезенъ долженъ былъ держаться этой дружбы, у него было кое-что задумано, нсколько стихотвореній, нсколько настроеній, и онъ давно ужъ ршилъ дебютировать въ ‘Новостяхъ’, въ этой газет, которая все больше и больше читалась,— чуть не всмъ міромъ.

Только бы все шло удачно! Онъ ршилъ отъ Илэновъ итти прямо домой и попробовать, не можетъ ли онъ теперь написать нсколько стихотвореній, онъ такъ хорошо былъ утромъ настроенъ, когда всталъ, а теперь, кажется, все исчезло. Можетъ быть, было глупо сердиться, но Бондезенъ, все-таки, сердился. Хойбро разозлилъ его своими длинными, важными отвтами на вс его замчанія, а Шарлотта довела его до того, что онъ выдалъ всмъ ихъ тайныя отношенія. Ахъ, если бъ онъ не проболтался и не сказалъ бы ей ‘ты’! Теперь узелъ затянулся сильне, это длало его несвободнымъ, мшало всмъ его движеніямъ. Онъ не былъ созданъ для того, чтобы быть съ кмъ-нибудь въ очень близкихъ отношеніяхъ, и его обрученіе, состоявшееся какъ-то подъ горячую руку, съ глазу на глазъ, мучило его, вмсто того, чтобы дать ему счастье.

Когда въ комнату вошла фру Илэнъ и заговорила объ угловой комнат, онъ не могъ порадовать ее и сказать, что онъ готовъ сію минуту снять эту комнату.

— Можетъ случиться,— говорила фру Илэнъ,— что Хойбро въ одинъ прекрасный день откажется отъ комнаты.

Она очень неохотно разстанется съ нимъ, онъ такой превосходный квартирантъ, но онъ сдлался такимъ страннымъ за послднее время, а если онъ откажется,— комната останется пустой!

Бондезену нужна была лишь одна минутка, чтобы все это сразу обдумать. Онъ зналъ, что если онъ передетъ въ этотъ домъ, то окончательно будетъ пойманъ. Ихъ отношенія сейчасъ же будутъ обнаружены, а это равняется браку. У него и въ мысляхъ не было обмануть Шарлотту, никто не долженъ подозрвать его въ этомъ низкомъ образ дйствій, они давно уже сговорились между собой, онъ далъ ей слово. Но вотъ какъ разъ въ послднее время онъ почувствовалъ потребность немного подумать и обсудить это дло. Въ худшемъ случа, ему пришлось бы приняться за науку и держать экзамены.

Вотъ почему при всемъ своемъ желаніи онъ ничего другого не могъ отвтить фру Илэнъ, какъ только то, что онъ, къ сожалнію, уже давно снялъ комнату въ Парквег на цлый годъ. Онъ очень жалетъ объ этомъ.

Услыхавъ, между тмъ, что въ сосдней комнат встаетъ Фредрикъ, онъ поднялся и вышелъ. Бондезенъ всмъ былъ недоволенъ въ эту минуту. Это ничего, что фру Илэнъ нашла немного страннымъ, что онъ именно теперь снялъ комнату въ Парквег на цлый годъ.

Шарлотта смотрла на него прежними доврчивыми глазами. Изъ всхъ она была самая счастливая, такъ ее обрадовало, что Бондезенъ сказалъ всмъ, что они съ глазу на глазъ говорили другъ другу ‘ты’.

Она поднялась и догнала Бондезена въ прихожей.

— Благодарю,— сказала она,— благодарю!

Онъ обнялъ ее. И это съ ней-то онъ хотлъ разстаться! Онъ не понималъ, гд было его благоразуміе въ ту минуту. Никогда онъ ей не причинитъ горя, никогда! Онъ просилъ ее простить, что онъ такъ вспылилъ и, прежде чмъ уйти, наклонился къ ея уху, и они сговорились, что вечеромъ будутъ вмст.

Фредрикъ вошелъ въ комнату немного блдне обыкновеннаго, немного утомленный тяжелой работой надъ этими политическими статьями за послднее время. Эта работа стоила ему гораздо большаго труда, чмъ вс предшествующія научныя работы, онъ не былъ политикомъ, онъ никогда особенно не интересовался политикой, правая утверждала одно, лвая — другое, иначе быть не могло, но всегда была права правая, онъ это чувствовалъ въ глубин своей души, хотя обыкновенно говорилъ:— есть много справедливаго и въ оппозиціи лвыхъ. Но Илэнъ попалъ на ложный путь, все меньше мста предоставлялось его наук. Изо дня въ день ‘Новости’ занимались политикой. Статьи объ уніи надлали шуму по всей стран, даже шведская пресса перепечатала ихъ, а Линге выступалъ каждый день или съ выясненіемъ, или съ защитой этихъ статей. Среди всего этого Илэнъ бездйствовалъ, онъ только вырзывалъ и переписывалъ замтки. Но эта работа не стояла въ уровень съ его интересами, и, направляясь въ бюро редакціи, онъ искренно желалъ, чтобы наступилъ скорй конецъ политическимъ раздорамъ.

Но дло это протянется еще долго, Линге отложилъ пока вс свои остальныя дла въ сторону и защищалъ свою точку зрнія въ вопрос объ уніи. Онъ опять оказался удивительно ловкимъ. Что онъ такое сдлалъ? Въ чемъ состояло преступленіе, противъ котораго возмущались разные идіоты? Онъ утверждалъ только, что унія, такая, какъ она теперь, самая лучшая, и никто и не возьметъ на себя отвтственности за радикальныя измненія, предложенныя нкоторыми. И что же дальше? Если лвая не хочетъ уніи, она больше не лвая. Никто не долженъ вести республиканской пропаганды подъ маской лвыхъ.

‘Новости’ укажутъ на это, какъ на поступокъ, недостойный честной политики. ‘Новости’ представляютъ собой лвую, какой она есть и какой думаетъ остаться, вотъ почему он держатся за унію.

Короче говоря: ‘Новости’ такъ честны и добросовстны, что Лео Хойбро совсмъ несправедливъ со всми своими враждебными обвиненіями. Никто, кто только читалъ ‘Новости’, не могъ на нихъ пожаловаться.

Разв это не звучало красиво и гуманно въ одно и то же время, когда газета такъ ршительно протестовала противъ злыхъ, исполненныхъ ненависти рчей о братскомъ народ?

Да, ‘Новости’ не хотли принимать участія въ этой ненависти, Линге въ другихъ вещахъ уже значительно улучшилъ тонъ прессы, онъ и въ этомъ направленіи хотлъ поднять уровень норвежской журналистики, больше всего достигнешь, дйствуя, какъ культурный человкъ. И такъ легко бгало перо Линге, такъ сквозила правда въ его доказательствахъ, что нападки на него постепенно прекращались, было очень немного такихъ, которые не признавали за нимъ искренняго желанія поднять нравственный уровень журналистики.

Оставался еще ‘Норвежецъ’. Кротко и врно онъ не измнялъ своимъ, коптлъ надъ своей древней либеральной точкой зрнія, никакого измненія въ его взглядахъ не было, и онъ изо всхъ силъ старался предотвратитъ этотъ переворотъ. Но сила ‘Норвежца’ была не въ нападкахъ, сила его заключалась въ томъ, что онъ разъяснялъ свои прежнія требованія,— и онъ всегда держался своихъ мнній, несмотря на то, что очень часто все, что онъ говорилъ и длалъ, извращалось у него же передъ носомъ. ‘Норвежцу’ Линге указалъ его мсто, и потомъ оставилъ его въ поко. Странно, но посл этихъ серьезныхъ словъ ‘Норвежецъ’ больше ничего не сказалъ. Боялся онъ Линге? Онъ не осмливался даже нанести ему одинъ изъ тхъ своихъ ударовъ, передъ которыми никто не отступалъ. Линге считался такимъ вліятельнымъ, что никто не смлъ пошевельнуться безъ его знака. Забирали ли какого-нибудь гуляку, давался ли отзывъ о книг сомнительнаго содержанія, или кого-нибудь рекомендовали на мсто,— это не обходилось безъ Линге. Это сказалось особенно рзко, когда статья ‘Норвежца’ объ отношеніяхъ нашихъ моряковъ была также упомянута и Линге,— несчастный редакторъ ‘Норвежца’ не сказалъ на это ни слова, не настоялъ на своемъ прав, и никому не было ясно, гд же, въ конц концовъ, прежде была напечатана статья. Вдь никто не далъ себ труда просмотрть старыя газеты.

Въ эти дни ‘Норвежца’ постигла неожиданная радость,— твердость его убжденій была награждена. Цлыми массами являлись новые подписчики, старые врные либералы, отпавшіе отъ ‘Новостей’, сдые ветераны, главари партіи. Въ первый разъ Линге былъ такъ не понятъ публикой, никогда еще онъ такъ смшно не попадался. Но онъ это не оставитъ такъ, никогда,— настанетъ и его время посмяться. Въ чемъ его упрекаютъ? Разв его газета не единственная читаемая газета? ‘Норвежецъ’, который, такъ сказать, находится при послднемъ издыханіи, вздумалъ снова воспрянуть духомъ, вздумалъ жить: онъ получилъ новыхъ подписчиковъ и хотлъ существовать теперь наравн съ ‘Новостями’.

Хорошо, пусть онъ существуетъ, несмотря на вс его недостатки,— онъ, все-таки, товарищъ по убжденіямъ, пусть онъ живетъ! Линге не завидуетъ, пусть у него останется этотъ жалкій кусокъ хлба.

Онъ зналъ, что у него въ город есть свой большой кругъ читателей. Христіанія не могла обойтись безъ него, здсь онъ былъ въ своей сфер, какое значеніе это имло, если нсколько человкъ отказалось отъ его газеты. На ихъ мсто появились другіе читатели, люди, политическіе взгляды которыхъ онъ затронулъ своимъ теперешнимъ образомъ дйствій. Да, да, онъ и не такіе бури выдерживалъ.

Каждый разъ онъ разспрашивалъ Лепорелло, какъ относится городъ ко всмъ этимъ вещамъ, что думаетъ городъ объ этомъ? Что говорятъ объ этомъ въ ‘Гранд’?

Городъ говорилъ исключительно только объ этой стать. Лепорелло завидовалъ, что ‘Норвежецъ’ опять привлекъ всеобщее вниманіе извстіемъ о самоубійств художника Дальбіэ.

Это самоубійство, дйствительно, интересовало публику. Дальбіэ былъ молодой человкъ, очень извстный на улиц Карла Іоганна. Между прочимъ, онъ издалъ цлый сборникъ стихотвореній, онъ былъ очень многосторонній и живой. Пріхавъ въ Христіанію, онъ довольно скоро пріобрлъ нкоторую извстность изъ-за разныхъ скандальныхъ исторій, вскор посл этого онъ выставилъ нсколько картинъ у Пломбквиста. И вдругъ этотъ человкъ застрлился, сотрудникъ ‘Норвежца’ случайно услышалъ этотъ выстрлъ, и первый сообщилъ грустную всть, но очень сухо и спокойно, безъ криковъ и не привлекая вниманія, что, вообще, было въ привычкахъ ‘Норвежца’, Газета только высказала свою симпатію несчастному человку, котораго, вроятно, какое-нибудь тайное горе довело до этого. Ни одна газета не знала объ этомъ событіи,— гд же были ‘Новости’, гд он были въ это время? Отъ нихъ ускользнула хорошая, значительная статья, которая должна была бы стоять на первой страниц. Линге еще больше былъ раздраженъ, увидя, что эта добыча ускользнула у него между пальцевъ.

Но что говорилъ городъ? Былъ онъ на сторон художника?

Насколько могъ замтить Лепорелло, городъ, кажется, не очень сожалетъ о смерти молодого человка. Его талантъ оспаривался, и кром того, онъ почти скомпрометтировалъ одну молодую даму съ очень извстнымъ именемъ.

Тогда Линге взялся за перо. ‘Норвежцу’ не очень-то жирно придется отъ всей этой исторіи, доставшейся ему такъ, безъ всякаго труда. Онъ считалъ это самоубійство просто-на-просто смшнымъ. Онъ посовтовалъ бы полиціи выяснить это дло,— разв товарищи умершаго не могли отсовтовать этому ребенку лишать себя жизни? Такія вещи не должны происходить въ цивилизованномъ и нравственномъ обществ, нужно было бы помшать мальчику хвататься за револьверъ только потому, что простылъ супъ за обдомъ.

Въ эту минуту Линге горячо сочувствовалъ обществу, которое должно было столько переносить, онъ вложилъ много убжденности въ эти строки, и самъ нашелъ ихъ превосходными. Вс опять будутъ удивляться его безпримрной способности такъ быстро и врно отгадывать самыя сокровенныя мысли людей.

Это, дйствительно, смшно. Ну, зачмъ этотъ юноша лишилъ себя жизни?

——

Когда Илэнъ вошелъ въ редакцію ‘Новостей’, онъ услыхалъ громкій разговоръ въ комнат редактора. Секретарь сказалъ, смясь:

— Онъ разсчитывается съ одной изъ своихъ пріятельницъ.

Вскор посл этого изъ бюро Линге вышла дама,— сильно взволнованная. Она была очень плотная, полная, у нея были необыкновенно свтлые волосы и голубые глаза. Это была фру Л., прозывавшаяся камбалой, потому что была такая жирная, а кожа у нея была блая.

Линге провожаетъ ее до дверей и кланяется ей, онъ соблюдаетъ приличіе и проситъ даже какъ-нибудь навстить его,— онъ очень хорошо знаетъ, что она больше никогда не вернется посл этого расчета. Они не могли дольше переносить другъ друга, легкомысленный нравъ Линге причинялъ ей черезчуръ много заботъ, а онъ, съ своей стороны, ждалъ съ нетерпніемъ дня разлуки. Ну, слава Богу, теперь все это миновало! Эти полустарыя дамы, которыя постоянно выпадали ему на долю, совершенно не знали, сколько мученій он доставляютъ человку, когда не хотятъ отпустить его отъ себя. ‘Камбала’ упрекнула его даже въ нкоторыхъ неисполненныхъ общаніяхъ, въ нкоторыхъ некрасивыхъ продлкахъ, во лжи. Но его долгая жизнь журналиста пріучила его выдерживать бури, его внутренняя сила была такъ велика, что онъ ни разу не опустилъ глазъ книзу, когда она упрекала его въ измн и неврности.

Но неужели ему никогда не посчастливится побдить сердце, никмъ другимъ еще непобжденное,— молодую, цвтущую, желанную двушку, которая предпочтетъ его всмъ другимъ,— неужели ему никогда не повезетъ? А почему же и нтъ? Ему было 40 лтъ, но онъ чувствовалъ себя молодымъ. Даже Шарлотта Илэнъ покраснла, увидя его, это такъ же врно, какъ и то, что его зовутъ Линге.

Онъ вспомнилъ Фредрика, ея брата, котораго онъ заманилъ въ ‘Новости’,— теперь онъ охотно отдлался бы отъ него. Линге теперь опять былъ редакторомъ, извстнымъ журналистомъ, издававшимъ самую распространенную газету въ стран. Онъ открылъ дверь и выглянулъ,— совершенно врно, Илэнъ сидлъ на своемъ мст. Линге не зналъ, на что ему теперь этотъ человкъ, бюджетъ газеты былъ въ затруднительномъ положеніи, а работы Илэна не представляли больше интереса, въ публик перестали больше удивляться тому, что знатное имя Илэна встрчается въ газет Линге. Ну и что же? Разумется, этотъ человкъ не ради его собственныхъ достоинствъ былъ произведенъ въ сотрудники газеты, поэтому нельзя было черезчуръ на него положиться. Подписчики изъ самаго центра лвой, покинувшія такъ демонстративно ‘Новости’ и перешедшіе къ ‘Норвежцу’,— разв все это — пустяки?

Линге не могъ понять людей, читавшихъ ‘Норвежца’, который не могъ даже ударить бичемъ или поймать агента, даже если бъ это было чрезвычайно необходимо. Онъ желалъ всего хорошаго своему товарищу по убжденіямъ, но тотъ стоялъ у него на пути, онъ не могъ развернуться, какъ онъ этого хотлъ, его цлью было заставить всхъ читать свою газету, а ‘Норвежецъ’ мшалъ этому своей непоколебимой политической стойкостью.

Вдругъ Линге приказываетъ позвать управляющаго. Входитъ маленькій, худой человкъ съ черной бородой. У него есть нсколько акцій въ газет, и онъ преданъ ‘Новостямъ’ тломъ и душой.

— Линге слышалъ, что они потеряли подписчиковъ?

— Да, именно они-то и перешли къ ‘Норвежцу’.

Линге задумался. Маленькій управляющій тоже.

— ‘Норвежецъ’ печатаетъ объявленія пароходныхъ обществъ,— говоритъ онъ.

— Разв они у него? — спрашиваетъ Линге.

— Да, и кром того у ‘Норвежца’ еще публикаціи о каналахъ въ Фредриксхальд.

— Да,— говоритъ Линге,— собственно говоря, онъ не долженъ былъ бы ихъ имть. Самое врное, если это будетъ печататься въ самой распространенной газет, а это — ‘Новости’. Онъ очень далекъ отъ того, чтобы желать зла своему коллег, но этотъ коллега не поддерживаетъ его больше въ прежней политик лвой, напротивъ, онъ тормозитъ дятельность ‘Новостей’. Вотъ почему ему нужно бороться съ нимъ,— это вопросъ принципіальный.

Они поговорили немного объ отпавшихъ подписчикахъ. Линге узналъ ихъ число,— было названо много извстныхъ именъ изъ среды лвой. Многіе, какъ на причину своего отказа, указывали на статью объ уніи.

Вдругъ за узкимъ маленькимъ лбомъ управляющаго зародился смлый планъ.

X.

Снгъ носится вихремъ по улицамъ, дворцовый холмъ будто весь подернутъ дымкой. Голоса, звуки, удары подковъ, звонъ колокольчиковъ,— все какъ-то глухо погребено въ снгу, фонари мерцаютъ, но не свтятся. Прохожіе поднимаютъ воротники, ёжатся и спшатъ, спшатъ домой.

Вечеръ. Лео Хойбро гуляетъ безцльно по дворцовому холму, выпрямившись во весь свой длинный ростъ и засыпанный снгомъ, какъ медвдь. На немъ нтъ пальто, и онъ безъ перчатокъ, лишь иногда, когда его лвое ухо заносится снгомъ, онъ вытираетъ его поспшно красными теплыми руками и идетъ дальше, не торопясь.

Хойбро возвращается изъ банка и направляется домой. Онъ идетъ по Парквегу. Одна дверь поспшно открывается, дама выходитъ на улицу, а дверь осторожно за ней закрывается. Дама осматривается, хочетъ назадъ, но уже поздно. Хойбро и дама стоятъ другъ передъ другомъ. Онъ сейчасъ же узнаетъ ее,— это Шарлотта, онъ кланяется ей.

— Фрёкенъ! — въ такую погоду и вы не дома?

Она пристыжена и боится, предчувствуетъ ли онъ что-нибудь?

Меньше всего она хотла бы встртить именно Хойбро, выходя отъ Бондезена. Счастье, что фонари такъ тускло свтятъ, а то онъ замтилъ бы ея смущеніе.

Въ нсколькихъ словахъ она сказала ему, что у нея въ город было дло и, къ сожалнію, она запоздала.

Хойбро говорилъ такъ прямо и равнодушно, что она успокоилась, онъ разсказалъ ей маленькую сценку во время открытія стортинга, при которомъ онъ присутствовалъ, эта сценка была такая смшная, что она громко расхохоталась. Она была счастлива, что у него не было никакихъ подозрній на ея счетъ, нтъ, онъ ни о чемъ не догадывался, разъ онъ былъ такъ спокоенъ.

Они борются со снжной мятелью и подвигаются понемножку впередъ.

— Я не знаю, смю ли я предложить вамъ свою руку,— сказалъ онъ. — Можетъ быть, вамъ легче будетъ итти подъ руку.

— Благодарю,— сказала она и взяла его подъ руку.

— Здсь, вдь, никто насъ не видитъ! — сказалъ онъ тогда.

На это она ничего не отвчала. Богъ знаетъ, что онъ хотлъ этимъ сказать.

— Странно, мы васъ такъ рдко видимъ теперь,— сказала она.

И опять онъ, какъ всегда, отвтилъ, что работа, только работа, вечерняя экстренная работа совсмъ заполонила его.

Онъ говорилъ правду. Въ продолженіе длинныхъ вечеровъ онъ сидлъ у себя въ комнат, работалъ и уже почти окончилъ маленькую работу, нчто въ род философско-политическаго трактата, въ которомъ изобразилъ стремленія лвой къ полному сравненію въ уніи, въ то же время онъ нападалъ съ большой силой на редактора Линге и на дятельность ‘Новостей’. Хойбро въ тиши работалъ надъ своей книгой. Фру Илэнъ видла, какъ онъ послднее время до глубокой ночи работалъ и тратилъ все больше и больше керосину.

Но Шарлотта ничего не знала о его ночной дятельности, она смялась и говорила:

— И постоянно у васъ работа! Если бъ я могла этому врить!

— Вотъ какъ, она, значитъ, этому не вритъ?

— Нтъ, пусть онъ извинитъ ее, но…

— Но онъ можетъ доказать ей это во всякое время, когда они придутъ домой, онъ охотно это сдлаетъ, если она хочетъ.

Они оба смялись и шли подъ руку. Когда особенно сильно налеталъ втеръ, она почти останавливалась, ей трудно было итти, и она прижималась къ нему. Какъ это было хорошо, что она почти совсмъ не могла сдвинуться съ мста. Ему было такъ хорошо и тепло отъ счастья, когда онъ помогалъ ей своими сильными руками.

— Вамъ холодно? — спросилъ онъ.

— Нтъ, теперь нтъ,— отвчала она.— Но вамъ должно быть холодно.

— Мн? Нтъ!

— Ваша рука даже дрожитъ.

Ну, а если бъ даже его рука дрожала? Разв онъ дрожалъ отъ холода,— онъ постоянно сдвигалъ на затылокъ шапку, ему было жарко. Вдругъ онъ вспомнилъ, что она, наврно, невста Бондезена, невста другого, вотъ почему онъ возразилъ:

— Если моя рука дрожитъ, то не отъ холода. Она просто, можетъ быть, устала, давайте перемнимъ.

И онъ сталъ съ правой стороны и подалъ ей другую руку. Они продолжали бороться со снжнымъ вихремъ.

— И какъ вы можете обходиться безъ пальто? — сказала она.

— Если я до сихъ поръ всю зиму обходился безъ него, то и теперь какъ-нибудь справлюсь,— отвчалъ онъ уклончиво. — Черезъ два мсяца у насъ весна.

Хойбро больше ничего не сказалъ. Шарлотта посмотрла на него сбоку. Неужели же онъ зналъ, гд она была, и хотлъ скрыть это? Она хотла бы провалиться сквозь землю.

Хойбро ждетъ не дождется весны. Эта зима была самая длинная въ его жизни, въ ней столько было страданій и нехорошихъ дней. Днемъ онъ работалъ за своей конторкой въ банк, въ вчномъ страх, что вотъ сейчасъ будетъ открыта его продлка. Каждый разъ, какъ директоръ обращался къ нему или требовалъ отъ него какое-нибудь объясненіе онъ вздрагивалъ, убжденный, что вотъ сейчасъ услышитъ свой смертный приговоръ. По временамъ онъ въ отчаяніи готовъ былъ даже признаться, чтобы только положить этому конецъ, но когда входиль начальникъ, и онъ видлъ этого честнаго человка, такъ доврявшаго ему въ продолженіе многихъ лтъ, онъ молчалъ, молчалъ, какъ могила. И день проходилъ, наступалъ другой, и его страданію не было конца.

Такъ онъ мучился днемъ.

А по вечерамъ, когда онъ возвращался домой, другія страданія не давали ему покоя. Онъ жилъ стной къ стн съ Илэнами, его безнадежная любовь къ Шарлотт снова просыпалась, онъ слышалъ ея шаги въ комнат, ея голосъ, когда она говорила или напвала, и каждый разъ ему казалось, будто огонь пронизываетъ всего его. Это было мучительно и пріятно, такъ неспокойно, онъ прислушивался у стны, затаивъ дыханіе,— догадывался, что она въ данную минуту длаетъ, дрожалъ отъ страха, когда она въ прихожей проходила мимо его двери. Можетъ быть, она войдетъ… Кто знаетъ, можетъ быть, у нея было какое-нибудь дло! И тмъ не мене, она никогда не была въ его комнат, никогда.

Нтъ, онъ давно бы ушелъ, онъ давно бы переселился на другой конецъ города, если бы у него на это были деньги. Но пока фру Илэнъ не выплатитъ ему свой долгъ, свои 150 кронъ, онъ не можетъ двинуться съ мста. Своими послдними хеллерами, заложивъ часы и платье, онъ смогъ заплатить въ банк за этотъ послдній мсяцъ, но теперь у него ничего не было, ни одного шиллинга. Слава Богу, слдующій мсяцъ будетъ лучше. Фру Илэнъ сама сказала какъ-то разъ, что Фредрикъ теперь хорошо зарабатываетъ, и она непремнно вернетъ ему свой долгъ въ середин слдующаго мсяца. Тогда, наконецъ, остатокъ его долга будетъ выплаченъ, и его опасный поступокъ съ подставнымъ именемъ будетъ забытъ и погребенъ на вки. А тогда настанетъ и весна со своими свтлыми и тихими ночами. О, Боже мой, какъ радостно онъ будетъ привтствовать весну!

— Ну, теперь мы сейчасъ будемъ дома,— сказала вдругъ Шарлотта.

— Да.

Она взглянула на него, но не могла разсмотрть его лица. Онъ сказалъ это ‘да’ такъ странно, почти грустно и какъ-то беззвучно. Она разсмялась и сказала:

— Въ конц-концовъ, вы не имли бы ничего противъ того, чтобы пойти еще сегодня ночью въ поле?

— Ничего, если вы пойдете со мной, отвчалъ онъ, не подумавъ. Потомъ онъ раскаялся въ своемъ отвт, сдлалъ два-три большихъ шага и сказалъ коротко: — Ерунда! что я болтаю? Ну, вотъ мы и дома.

Онъ отворилъ дверь и пропустилъ ее впередъ по лстниц. Входную дверь открыла сама фру Илэнъ.

— Богъ мой, Шарлотта, гд же ты была такъ долго? — сказала она съ упрекомъ.

Хойбро подошелъ, разсмялся и сказалъ:

— Простите насъ, мы пошли гулять, мы гуляли съ фрёкенъ Шарлоттой.

Фру Илэнъ всплеснула руками,— они выбрали для прогулки совсмъ неподходящую погоду.

Но фру Илэнъ положила конецъ этому замшательству, она открыла дверь изъ прихожей и заставила войти ихъ, засыпанныхъ снгомъ. У Хойбро не было пальто, его заставили войти, хотя онъ и былъ весь покрытъ снгомъ.— Да, да, входите, у нихъ гости, хоть на этотъ разъ долженъ онъ быть любезенъ!

Молодая, удивительно красивая дама сидла на диван. По дорог изъ города она зашла къ Илэнамъ, она жила тамъ, дальше, въ Хегдехаген и хотла побывать у Шарлотты. Лобъ у нея былъ удивительно блый, а глаза зеленоватые и блестящіе. Черная бархатпая лента на ше придавала ей видъ совсмъ молодой двочки.

Хойбро сейчасъ же слъ и началъ всячески занимать ее. Онъ становился все оживленне и оживленне, много говорилъ и показалъ себя совсмъ съ новой стороны. Софи и Шарлотта удивлялись этой перемм. Онъ знали, почему разыгрываетъ весельчака, вдь не должна же эта дама все время молчать,— наоборотъ, нужно занять ее. Къ сожалнію, онъ до сихъ поръ черезчуръ много вниманія оказывалъ Шарлотт, сегодня же вечеромъ никто не можетъ заподозрить его, онъ суметъ владть собою.

Шарлотта опять посмотрла на него. Отъ холода его лицо покраснло, онъ весь сіялъ, глаза блестли. Наконецъ, она напомнила ему, что онъ хотлъ показать ей нкоторыя доказательства, можетъ она теперь взглянуть на нихъ.

— Да, сію минуту, онъ принесетъ.

И съ этими словами онъ всталъ.

— Нтъ, а не можетъ она пойти вмст съ нимъ?— Шарлотта тоже поднялась. Это доставитъ вамъ меньше хлопотъ.

— Нтъ! — сказалъ онъ коротко.

Молча она опять сла на свое мсто.

Хойбро уже вышелъ. Что такое съ ней? Сегодня она хотла непремнно войти къ нему въ комнату, чтобы поговорить, что это значило? Да, у него, по крайней мр, сознаніе, что сегодня вечеромъ онъ не былъ ей въ тягость.

Онъ вернулся со своей брошюрой, показалъ ей исписанные листки и сказалъ:

— Вотъ доказательство моихъ маленькихъ ночныхъ работъ. Ха-ха, вы, врно, находите, что это не иметъ никакого вида? — Нтъ, я не привыкъ къ писанію, я черезчуръ много думаю, вотъ почему это подвигается такъ медленно, но по вечерамъ это составляетъ, дйствительно, мое занятіе.

Софи спросила:

— Что это такое? Да, что это такое?

— Какъ бы мн назвать это? — возразилъ онъ.— Это политическій трудъ, въ самомъ дл, это маленькій крикъ предостереженія, это слабый звукъ рога.

— Во всякомъ случа, это было бы очень интересно почитать.

— Нтъ, нтъ,— сказалъ онъ,— кто можетъ знать, выйдетъ ли вообще что-нибудь изъ этого. Но онъ все-таки хочетъ это кончить.

— Я убждена, что это будетъ хорошо,— тихо сказала Шарлотта.

Откуда она можетъ это знать! Онъ покраснлъ, онъ былъ тронутъ, онъ сказалъ со слабой улыбкой — спасибо, и снова обратился къ молодой дам, сидвшей на диван. Потомъ онъ продолжалъ говорить съ того мста, гд его прервали,— онъ началъ разсказывать одну охотничью исторію, дама сказала, что, благодаря его разсказамъ, вся комната какъ будто полна запаха сосны. Она тоже изъ деревни и вотъ уже годъ живетъ въ Христіаніи, поэтому она такъ понимаетъ его любовь къ лсу и полю.

Она говорила мягкимъ, немного слабымъ голосомъ.

Въ это время раздались шаги въ прихожей. Фредрикъ вернулся домой.

Онъ былъ въ дурномъ настроеніи духа. Съ тхъ поръ, какъ открылся стортингъ, его дла стали еще хуже, не могло быть и рчи о томъ, чтобъ печатать его научныя статьи. ‘Новости’ — опять чисто-политическій органъ съ передовыми статьями о всякихъ важныхъ вопросахъ и съ ежедневными нападками на правительство.

Министерство, начавшее такъ хорошо свою дятельность, и первый министръ, бывшій божкомъ и героемъ всего народа, все больше и больше начинали колебаться, едвали министерство удержится до конца сессіи стортинга. Никто не былъ такъ заинтересованъ въ его паденіи, какъ ‘Новости’. Это были очень безпокойныя, смутныя времена. Министерство осмивалось и осуждалось всми либеральными газетами, министерство гибло при общемъ недоброжелательств и держалось лишь по милости стортинга, медлившаго нанести ему ршительный ударъ, къ тому же въ лвой произошелъ расколъ по поводу послднихъ большихъ реформъ, старые политики переходили то къ одной, то къ другой партіи, безпокойство, смута и колебаніе взглядовъ царили кругомъ.

Илэнъ никогда еще не находился въ такомъ скверномъ настроеніи, ему становилось все ясне, что политика партій — не его область, и онъ рабогалъ какъ волъ, чтобъ не совсмъ поддаться этому. Постепенно, отъ ягоднаго масла для употребленія въ медицин,— что, по правд сказать, не представляло большого иитереса,— онъ перешелъ къ статьямъ о домашней помощи,— выдержки изъ одной популярной медицинской книги. Онъ опускался все ниже и ниже, писалъ о чистот на улицахъ, о выгребныхъ ямахъ и кончилъ, наконецъ, статьей о бойняхъ. Дальше итти было некуда. Какая огромная разница между вопросомъ о двухъ милліонахъ, важномъ для всей націи, и этимъ предостереженіемъ мясникамъ, чтобъ они держали свои кожаные фартуки въ чистот!

Чтобы увнчать его уииженіе, редакторъ предложилъ ему писать отчеты о стортинг, и, вмст съ тмъ, къ сожалнію, Линге пришлось лишить его постояннаго оклада и перевести на построчную плату.

И все это случилось сегодня, какъ разъ въ ту минуту, когда онъ выходилъ изъ редакціи.

Илэнъ былъ въ мрачномъ настроеніи, и мать спросила:

— А разв построчная плата не выгодна?

— Нтъ, мама, она могла бы быть очень выгодна, если бъ печатали все, что я пишу.

Въ комнат наступило молчаніе. Даже Хойбро замолчалъ на нкоторое время. Фру Илэнъ не сможетъ, значитъ, вернуть ему маленькаго долга,— что же теперь будетъ съ его платежомъ въ банкъ на будущій мсяцъ? Ну, будь что будетъ, но сегодня вечеромъ онъ не покажетъ и виду, что огорченъ. Онъ подслъ къ Фредрику, старался ободрить его, говорилъ, что если построчное писаніе пойдетъ удачно, то это даже гораздо выгодне: больше принадлежишь себ, можно работать дома.

— Да,— сказалъ Фредрикъ,— нужно попробовать.

Молодая дама, сидвшая на диван, поднялась, чтобъ уходить. Хойбро предложилъ проводить ее домой, она сердечно поблагодарила его за любезность,— ей жалко опять подвергать его непогод.

— Совсмъ нтъ! — Это доставитъ ему удовольствіе быть сегодня вечеромъ еще разъ занесеннымъ снгомъ.

Шарлотта встала и отвела мать въ уголъ, — ей тоже очень хочетря пройтись, можно ей? Только на этотъ разъ, мамочка!

— Что за выдумка? Что съ ней сегодня вечеромъ?

Она хотла опять выйти на улицу и съ влажными глазами просила о томъ, чтобъ ей разршили отправиться въ такую бурю. Мать покачала головой, а Шарлотта продолжала шопотомъ просить.

Хойбро понялъ, что она задумала, онъ тоже качаетъ головой и говоритъ, улыбаясь:

— Ахъ нтъ, фрёкэнъ, сегодня вечеромъ совсмъ неподходящая погода для васъ.

Она посмотрла на него, бросила на него быстрый, помутившійся взглядъ и вернулась къ своему мсту.

——

Когда Хойбро поздно вечеромъ вернулся домой, проводивъ молодую даму, онъ слышалъ, что Шарлотта все еще не спала въ своей комнат.

XI.

На другое утро Шарлотта провожала своего брата въ редакцію. Уже въ половин десятаго онъ долженъ былъ быть въ стортинг. Онъ былъ очень не въ дух. Къ чему было все то, чему онъ учился и о чемъ писалъ, если его заставляли теперь составлять замтки о стортинг.

Редактора еще не было. Секретарь далъ Шарлотт просмотрть иллюстрированные газеты и журналы утренней почты. Скоро пришелъ и редакторъ.

Онъ насвистывалъ, шляпа у него была надта набекрень, онъ былъ въ хорошемъ настроеніи духа. Онъ поклонился, улыбаясь сказалъ нсколько шутливыхъ, дружескихъ словъ Илэну и напомнилъ ему не забыть захватить съ собой карандашъ, если онъ идетъ въ стортингъ.

— Я вовсе не думаю оставлять васъ долго на этой скучной работ,— сказалъ онъ,— но сегодня вы уже должны оказать намъ эту услугу. Мн какъ разъ пришлось послать человка въ Іевнакеръ по поводу бьерисенскаго собранія.

Потомъ онъ вошелъ въ свое бюро.

Но скоро онъ опять отворилъ дверь и сказалъ:

— Не хотите ли вы войти, фрёкэнъ Илэнъ?

Шарлотта вошла. Она хорошо относилась къ Линге, всегда оказывавшему ей такое вниманіе. И посл того, какъ ея братъ заглянулъ въ дверъ и, сказалъ, что идетъ въ тингъ, она продолжала спокойно сидть на своемъ мст и разговаривать съ редакторомъ, просматривавшимъ, между тмъ, письма и телеграммы.

Вдругъ онъ остановился, онъ встаетъ и подходитъ къ ней, онъ останавливается и смотритъ на нее. Она перелистываетъ иллюстрированную газету, поднимаетъ на него глаза и сразу вся вспыхиваетъ. Онъ стоитъ около нея, наклоняетъ голову на бокъ, кладетъ руки за спину и смотритъ на нее своими маленькими блестящими глазами.

— Какіе дивные волосы! — говоритъ онъ глухимъ голосомъ и смется.

Она не могла больше сидть, въ ушахъ у нея шумло, комната вся кружилась, она встала и въ это самое мгновеніе почувствовала, что ее обнимаютъ дв руки, а на лиц она почувствовала горячее дыханіе.

Она слабо вскрикнула, она слышала, что онъ сказалъ: ‘нтъ, подождите’, и она опять опустилась на стулъ. Ей казалось, что онъ поцловалъ ее.

Онъ снова нагнулся къ ней, она опять слышала, что онъ началъ говорить, это были тихія, вкрадчиныя слова, но когда онъ опять хотлъ обнять ее, тронуть, подъ предлогомъ, чтобъ помочь ей встать, она собрала вс свои силы и оттолкнула его. Потомъ она поднялась, не говоря ни слова, все тло ея дрожало.

— Ну, ну,— говорилъ онъ успокаивающе и смялся подавленнымъ, дрожащимъ смхомъ.

Она быстро отворила дверь и вышла, она была такъ смущена, что совсмъ не сознавала, что длаетъ, и даже кивнула ему головой на прощанье.

Когда она вышла въ коридоръ, глаза ея начали наполняться слезами, она все еще дрожала и уже далеко, на дворцовомъ холм, наконецъ смогла овладть собою.

Нтъ, теперь нужно положить всему этому конецъ. Казалось, всякій знаетъ, что она такое, разъ позволяетъ себ обращаться съ нею такъ. Она обо всемъ этомъ разскажетъ Бондезену и попроситъ его объявить, что они обручены, а позже, когда будетъ возможность, они могутъ обвнчаться.

Одну минуту она подумала также и о Хойбро. Да, онъ тоже все, вроятно, зналъ объ ней, разв онъ вчера не старался выгородить ее? Это зашло такъ далеко. Позже, вечеромъ, Хойбро былъ просто-напросто невжливъ, онъ отвчалъ ей холодно и разсянно, съ такимъ презрніемъ можно было отвчать только какой-нибудь потаскушк, а раньше онъ такъ хорошо относился къ ней. А потомъ онъ пошелъ съ Мими домой, провожалъ эту совершенно незнакомую даму, несмотря на снгъ и непогоду. Но почему бы ему этого и не сдлать?

Она, Шарлотта, ничего другого съ его стороны и ждать не могла. Но у Мими были коротко остриженные волосы, а Хойбро какъ-то разъ сказалъ, что онъ не переноситъ дамъ со стрижеными волосами. Зачмъ же онъ пошелъ съ Мими?

Потомъ ей опять вспомнилось, что ей пришлось перенести въ этотъ послдній часъ. Это все казалось ей сномъ, и она даже остановилась въ парк и подумала, дйствительно ли произошла эта сцена въ бюро? О чемъ это говорилъ Линге? О свиданіи вечеромъ? Разв онъ не обнималъ ее за талію, желая помочь ей встать со стула? А что, если все это лишь одно воображеніе?! Она не совсмъ была уврена въ томъ, она устала и чувствовала себя измученной посл безсонной ночи, полной слезъ и отчаянія, она не спала ни одного часа. Можетъ быть, если поразмыслить, Линге ничего ей не сказалъ, ни о чемъ и не просилъ ее. Онъ, можетъ быть, только хотлъ ее успокоить, когда ей показалось, что его руки обнимали ее? Дай Богъ, чтобы все это было только обманомъ чувствъ!

Во всякомъ случа, она совсмъ не понимала, какимъ образомъ вышла изъ бюро и попала на улицу.

Бондезена она не застала дома.

Съ тяжелымъ сердцемъ она пошла дальше. Она увидитъ Бондезена вечеромъ, она не хочетъ дольше ждать, ея положеніе должно быть выяснено. Ея мысли все время были заняты Линге.— Онъ, можетъ быть, ничего ей не сказалъ, она ошиблась, но онъ поцловалъ ее, она это все еще чувствовала, клянусь Богомъ, онъ это сдлалъ! И, направляясь домой, она нсколько разъ плюнула.

Войдя въ прихожую, она къ своему удивленію увидла Бондезена: онъ выходилъ въ эту самую минуту изъ комнаты Хойбро. Они взглянули другъ на друга, на мгновеніе онъ теряетъ самообладаніе, но похомъ быстро говоритъ:

— Да, тебя не было дома, я искалъ тебя по всей квартир, я даже заглянулъ въ комнату Хойбро.

— Ты хотлъ мн что-нибудь сказать?

— Нтъ, ничего особеннаго. Я только хотлъ поздороваться съ тобой. Вчера я тебя не видлъ.

Она услышала шаги матери, она позвала Бондезена на лстницу и затворила за собой дверь.

Они шли по улиц, не говоря ни слова, каждый былъ погруженъ въ свои собстиснныя мысли.

Когда они пришли въ комнату Бондезена, Шарлотта сла на диванъ, а Бондезенъ рядомъ съ ней на стулъ. Она въ первый разъ здсь не сняла пальто. Она начала говорить о томъ, что накопилось у нея на душ, необходимо все это измнить, люди все видятъ и презираютъ ее.

— Видли? Кто видлъ?

— Вс,— Хойбро, Линге, кто знаетъ, не замтила ли чего-нибудь и Мими Аренсенъ, вчера она смрила ее взглядомъ съ ногъ до головы.

Бондезенъ разсмялся и сказалъ, что все это ерунда.

— Ерунда? Нтъ, къ сожалнію.— И вдругъ со слезами въ голос она сказала, что даже Линге велъ себя съ ней нахально.

Бондезенъ вздрогнулъ. — Линге? Она сказала — Линге?

— Да, Линге.

— Что же онъ такое сдлалъ?

— Ахъ, Боже мой, зачмъ ее такъ мучить? Линге велъ себя нахально, онъ поцловалъ ее.

— Линге? — Бондезенъ отъ удивленія разинулъ ротъ.— Чортъ возьми, вотъ те на,— даже Линге?— говоритъ онъ. Шарлотта смотритъ на него.

— Это, кажется, не очень-то тебя оскорбляетъ,— говоритъ она.

Бондезенъ молчитъ нкоторое время.

— Я хочу только теб сказать, что Линге не такой, какъ вс другіе! — отвчаетъ онъ.

Теперь она широко раскрыла глаза.

— Что ты хочешь этимъ сказать? — спросила она наконецъ.

Но онъ нетерпливо покачалъ головой и возразилъ:

— Ничего, ничего! Но ты на все непремнно должна смотрть такъ серьезно, Шарлотта!

— Но что ты хотлъ этимъ сказать! — крикнула она вн себя и бросилась на диванъ, вся дрожа отъ рыданій.

Бондезенъ не могъ препятствовать тому, что его чувство къ Шарлотт уменьшалось съ каждымъ днемъ. Этотъ послдній мсяцъ онъ долго колебался, долженъ ли онъ, посл того, что между ними было, войти въ связь, которая ему была противна, или онъ долженъ прямо и открыто покончить со всмъ этимъ. Разв было что-нибудь особенное въ этой размолвк? Разв это не случалось и въ другихъ жизненныхъ вопросахъ, да вотъ, напримръ, съ ‘Новостями’? Когда он почувствовали, что не могутъ больше служить политик вражды и несогласія, он выступили съ отказомъ отъ нея. Что же онъ, Бондезенъ, какъ честный человкъ, могъ сдлать другое по отношенію къ Шарлотт? Разв хорошо было бы по отношенію къ ней и самому себ войти въ связь, основаніемъ которой будетъ ложь и скрытая холодность?

Онъ все это добросовстно взвсилъ, и одно время у неге были тяжелыя угрызенія совсти, теперь онъ понималъ, что для нихъ обоихъ самое лучшее будетъ мирно разойтись.

Ему казалось даже, что, какъ мужчина, онъ долженъ такъ поступить. Онъ чувствовалъ всю силу правды въ себ, чувствовалъ себя сильнымъ, благодаря сознанію, что поступаетъ правильно…

Видя, что Шарлотта все еще плачетъ, онъ сказалъ мягко и какъ можно осторожнй:

— Встань и выслушай меня спокойно, я хочу теб кое-что сказатъ.

— Ты больше не любишь меня, Андрэ,— сказала она тихо.

На это онъ ничего не отвчалъ, онъ продолжалъ гладить ее по волосамъ и сказалъ:

— Дай мн объяснить теб…

Она подняла голову и взглянула на него. Ея глаза были сухи, но она все еще вздрагивала отъ рыданій..

— Неужели это правда? Скажи мн, ты меня не любишь? Ну отвчай же, отвчай же мн!

У него хватило силы прямо и мягко сказать, что онъ не такъ любитъ ее, какъ прежде, не совсмъ такъ, нтъ, къ сожалнію, онъ больше ее такъ не любитъ, онъ здсь не при чемъ, пусть она вритъ ему. Онъ глубоко ее уважаетъ.

Наступило нсколько минутъ молчанія. Шарлотта всхлипнула нсколько разъ, ея голова опустилась низко на грудъ, она не шевелилась.

Его мучило, что она такъ огорчена изъ-за него. Ему явилась мысль уронить себя въ ея глазахъ: онъ сказалъ, что, собственно говоря, она должна этому радоваться, что онъ не достоинъ ея, что она ровно ничего не потеряла. Какъ честный человкъ, онъ полагалъ, что долженъ сказать ей правду, пока еще есть время. Пусть теперь она длаетъ съ нимъ, что хочетъ.

Опять длинная пауза. Шарлотта обими руками схватилась за голову. Пауза продолжалась такъ долго, что онъ взялъ со стола свою шляпу и началъ по ней водить рукой.

Потомъ она вдругъ отняла руки отъ лица, посмотрла на него и сказала съ неподвижной, недоброй улыбкой.

— Ты, вроятно, хочешь, чтобъ я ушла?

Онъ запнулся и снова положилъ шляпу на столъ. Боже мой! неужели нельзя было проще отнестись къ этому? Вс отношенія въ мір рано или поздно кончаются.

— Нтъ, время терпитъ,— отвтилъ онъ рзко, чтобы показать, что его ршимость не ослабла.

Тогда она встала и пошла къ двери. Онъ позвалъ ее, они должны разстаться друзьями, она должна простить ему. Но она отворила дверь и вышла, не говоря ни слова, не удостоивъ его даже взглядомъ. Онъ слышалъ ея шаги на скрипучихъ ступеняхъ, все дальше внизъ во второй этажъ, въ первый этажъ, наконецъ, онъ всталъ около окна за гардиной и видлъ, какъ она вышла на улицу Шляпа ея все еще сидла криво на голов, посл того, какъ она бросилась на диванъ во всю длину. За угломъ она исчезла.

Бондезенъ облегченно вздохнулъ. Миновало! Какую борьбу пришлось ему выдержать послдній мсяцъ, и какихъ только плановъ онъ не строилъ, чтобъ какъ-нибудь уладить эти несчастныя отношенія.

Борьба была кончена.

Съ полчаса Бондезенъ сидлъ на своемъ стул и думалъ о случившемся. Ему дйствительно трудно было нанести этотъ ударъ Шарлотт, ему хотлось, чтобъ все это произошло мягче, нжне. Но она сама спросила, и онъ долженъ былъ отвчать.

Каждый человкъ долженъ быть правдивымъ. Онъ могъ упрекнуть себя только въ томъ, что въ свое время опрометчиво любилъ эту молодую двушку, въ этомъ была его ошибка, и съ этого все началось. Но разв можно было отказать сердцу въ прав любить и длаться жертвой этой опрометчивости?

Вдругъ Бондезенъ вспомнилъ, что еще не завтракалъ. Проходя по дворцовому парку, онъ все еще вспоминалъ грустную сцену въ своей комнат. Онъ такъ ясно помнитъ все, что она сказала, и что онъ отвчалъ. Онъ вспомнилъ также, что встртилъ Шарлотту въ прихожей ея квартиры: она чуть было не застала его врасплохъ въ комнат Хойбро.

Нтъ, вотъ подозрительная личность этотъ Хойбро! Онъ, оказывается, работалъ, готовилъ мины. Весь его столъ былъ заваленъ конспектами и исписанными листами. Такъ вотъ онъ что! Онъ хочетъ выступить, и противъ кого же? Противъ Линге! Но вдь онъ же будетъ раздавленъ, уничтоженъ однимъ пальцемъ Линге…

Что? Онъ ее поцловалъ? Линге? Ну, разв есть на свт другой такой смльчакъ? И кто бы это подумалъ.

——

Въ стортинг Илэну было очень хорошо, онъ просидлъ тамъ нсколько часовъ и почти ничего не сдлалъ, но когда онъ пришелъ со своими бумагами въ редакцію, оказалось, что это составляло почти два столбца. Такъ легко онъ еще никогда не зарабатывалъ. Линге просмотрлъ статью и нашелъ ее превосходной…

Илэнъ обратился къ Шарлотт и спросилъ, что съ ней было, почему она почувствовала себя плохо въ ‘Новостяхъ’, что съ ней такое?

Шарлотта, вернувшись домой, крпко заснула: она проспала нсколько часовъ. Она была блдна и ее знобило, но у нея ничего не болло.

Она отвтила брату, что почувствовала себя плохо, но все это прошло, какъ только она вышла на улицу.

— Линге былъ очень озабоченъ,— сказалъ Фредрикъ.

— Правда?

Пауза.

Вдругъ она озадачиваетъ брата заявленіемъ, что никогда больше не будетъ провожать его въ редакцію. А когда онъ настаиваетъ на разъясненіи, она говоритъ, что ей неудобно видть Линге. Вдь очень непріятно — почувствовать себя плохо при постороннихъ.

XII.

Линге былъ сердитъ на себя, что обнаружилъ свои чувства къ Шарлотт. Правда, онъ вовсе не зашелъ такъ далеко, чтобы за это отвчать, еслибъ дло получило огласку, но все-таки непріятно, когда тебя отталкиваютъ, непріятно отступить, ничего не добившись. Всегда его презирали, всегда ему отказывали. Ему былъ доступъ, какъ и многимъ другимъ, только къ опытнымъ, привычнымъ женщинамъ. Его допускали, когда наступалъ его чередъ.

Случай съ Шарлоттой злилъ его тмъ боле, что онъ никакъ не могъ отдлаться отъ нкотораго страха. Онъ никогда до сихъ поръ не рисковалъ съ молодыми женщинами ея сословія, никто не могъ знать, что ей придетъ въ голову. У нея были родственники, очень извстная семья, ему могли повредить, выбить его изъ колеи.

Но, во всякомъ случа, они были вдвоемъ, у нея не было свидтелей.

Вся эта исторія ужасно злила его. Теперь ему придется еще нкоторое время терпть ея ни къ чему непригоднаго братца. Рефератъ Илэна о тинг былъ до того невозможемъ, что просто вызоветъ смхъ, если его напечатать. Но ему придется его напечатать и заплатить очень дорогой цной за свой душевный покой’.

Линге поклялся, что никогда больше ни одна молодая женщина не заставитъ его сдлать глупости.

Онъ не можетъ не ухаживать за женщинами, даже если он и не совсмъ невинны. Вотъ сегодня утромъ онъ говорилъ съ фру Дагни, и однимъ пожатіемъ руки, одной своей розовой улыбкой она пробудила въ немъ старое чувство. Онъ не можетъ сдлаться хладнокровнымъ человкомъ, при всемъ своемъ желаніи онъ не можетъ этого. Фру Дагни была боле, чмъ любезна, она жаловалась, что въ послднее время видитъ его такъ рдко, она сказала, что ей его недостаетъ, что она хочетъ о чемъ-то переговорить съ нимъ, о чемъ-то, что недавно пришло ей въ голову.

Они сговорились итти вечеромъ вмст въ театрь, а оттуда онъ проводитъ ее домой.

Съ нетерпніемъ Линге ждалъ этого вечера. Съ нимъ произошла, между прочимъ, маленькая непріятностъ, онъ швырнулъ газету и нахмурилъ лобъ. Противная надодавшая прачка изъ Хамерсборга все еще не перестала ему надодать, въ конц-концовъ она добилась, что ея воззваніе было напечатано въ ‘Берденсзанг’, и она не умолчала о томъ, что ей было отказано въ ‘Новостяхъ’.

Линге пожалъ илечами. Къ чорту! Наконецъ онъ отдлался отъ этой надодливой нищей! Но вотъ новое доказательство, что на свт нтъ благодарности! Разв эта женщина обратила вниманіе на то, что онъ, редакторъ Линге, далъ ей въ самомъ начал значительное пособіе. И не подумала! Въ ‘Новостяхъ’ въ пріем отказано,— и ни слова больше.

Покончивъ съ самымъ необходимымъ для утренняго номера, Линге оставилъ бюро. Ему нужно зайти побриться, а потомъ прямо къ Дагни. Но до этого у него еще одно дло. Линге направился въ бюро ‘Норвежца’.

Въ бюро ‘Норвежца’!

Ему нужно было, къ сожалнію, устроить одно маленькое щекотливое дло, но оно не особенно глубоко трогало его. Дло въ томъ, что его мелкій служащій, заботясь о преуспяніи ‘Новостей’, выкинулъ очень глупую штуку: онъ взялъ и разослалъ циркуляры всмъ печатающимъ объявленія — пароходнымъ обществамъ, купцамъ и водопроводчикамъ въ Фредриксхальд. Въ этихъ циркулярахъ онъ сопоставлялъ числа абонентовъ ‘Новостей’ и ‘Норвежца’ и предлагалъ печатать объявленія въ самой распространенной газет. Онъ задумалъ этотъ планъ въ своей хитрой голов, но исполнилъ его такъ грубо и неделикатно, что самому редактору пришлось вмшаться. Что, если ‘Норвежецъ’ на этотъ разъ соберется съ духомъ и надлаетъ ему непріятностей! Назоветъ это подлостью по отношенію къ коллег, къ честно конкурирующей газет! Линге ни за что не хотлъ, чтобъ его газету обвинили въ поступкахъ такого рода.

Онъ очень скоро покончилъ съ редакторомъ ‘Норвежца’. Войдя къ нему въ редакцію съ достоинствомъ, онъ сказалъ, что это невозможный поступокъ, что это позоръ, что онъ ничего до сихъ поръ объ этомъ не зналъ, онъ извиняется и общаетъ, что никогда ничего подобнаго не повторится. И этимъ было все покончено. Редакторъ ‘Норвежца’ говорилъ то, что вообще говорится въ такихъ случаяхъ, кивалъ головой, гд нужно,— и все было улажено. Въ глубин души онъ, можетъ быть, былъ даже радъ, что могъ оказать услугу своему великому коллег.

Линге простился и вышелъ. Редакторъ ‘Норвежца’ пошелъ немедленно къ своему секретарю и разсказалъ ему обо всемъ случившемся, онъ ощущалъ потребность подлиться съ кмъ-нибудь новостью, а въ данную минуту никого другого, кром секретаря, не было подъ рукой.

Линге миновалъ вс подводные камни. Онъ шелъ быстрыми шагами, шляпа у него была на боку, онъ вошелъ къ своему парикмахеру. Скоро онъ опять вышелъ, причесанный, выбритый, помолодвшій и веселый. Наконецъ-то у него былъ свободный вечерокъ, никакой работы, никакихъ заботъ, ничего. Когда онъ дошелъ до половины улицы, онъ вдругъ увидлъ, что на немъ не было манжетъ: онъ забылъ ихъ въ парикмахерской.

Раздосадованный этимъ, онъ поворачиваетъ и идетъ обратно той же самой дорогой, нсколько минутъ спустя онъ наталкивается на жену. Она шла какъ разъ къ нему навстрчу.

Ну да, разумется! И зачмъ, чортъ возьми, онъ забылъ эти манжеты! Онъ не могъ теперь ускользнуть отъ нея, нигд не было переулковъ, куда онъ могъ бы свернуть, его жена, приближаясь, смотрла прямо на него. Онъ поклонился и сказалъ:

— Какъ, ты въ город?

— Да,— отвчала она,— послушай, пойдемъ сегодня со мной въ театръ, мн такъ хочется.

Онъ запнулся.

— Въ театръ? Нтъ, я не могу.

— Ну, пожалуйста, мн такъ хочется.

— Вдь она же можетъ итти одна.

Она подумала и сказала задумчиво ‘да’.— Но почему онъ одинъ единственный разъ не можетъ пойти съ ней? Она такъ рдко проситъ его о чемъ-нибудь.

— Нтъ, сегодня вечеромъ у него собраніе.

— Ну, хоть нсколько актовъ! Вдь можетъ же онъ, по крайней мр, проводить ее?

Онъ покачалъ головой и сказалъ немного нетерпливо, что долженъ отказываться отъ удовольствій, когда есть боле важныя дла. Времена теперь не такія, чтобы думать о весельи, теперь министерство должно быть низвергнуто, день уже назначенъ.

Она остановилась.

— Ну хорошо, тогда придется мн итти одной,— сказала она.

— Да. Послушай, можетъ быть ты захватила бы съ собою кого-нибудь изъ дтей? Ахъ нтъ, правда, сегодня вечеръ — не для дтей. Да, да. Я забылъ свои манжеты въ парикмахерской, доженъ за ними итти.

Они разстались.

Вотъ повезло ему, что онъ встртилъ свою жену раньше, чмъ итти въ театръ! Правда, она часто встрчала его въ театр или въ концерт, даже когда онъ бывалъ съ какой-нибудь дамой, и никогда не говорила ему ни слова, но, во всякомъ случа, она была сдерживающимъ началомъ, узами для него.

——

Когда Линге вошелъ къ фру Дагни Ханзенъ, она радостно вскрикнула. Это очень мило съ его стороны, что онъ находитъ время для нея, да и еще въ такія тяжелыя времена.

Въ комнат сидла еще какая-то дама, фрёкэнъ Гуде, съ блыми, какъ снгъ, волосами. Линге любезно поздоровался съ ней, онъ встрчалъ ее здсь уже не разъ, она жила съ фру Дагни на правахъ подруги и сестры. Фрёкэнъ Гуде сейчасъ же вышла. Она всегда исчезала, когда приходили гости.

Лампы горли, въ углу, гд стояли диваны, горлъ красный фонарь, а у противоположной стны стояла на стол лампа, блый свтъ лился сквозь свтлый шелковый абажуръ. Въ камин весело горлъ огонь.

Фру Дагни сла на диванъ подъ красный фонарь, а Линге на стулъ напротивъ нея. Заговорили о послдней городской новости,— о нападеніи въ Зандвикен, о которомъ въ ‘Новостяхъ’ была сегодня утромъ большая статья. И какъ эти люди могутъ быть такими злыми другъ къ другу! Фру Дагни вся содрогалась при мысли объ этомъ. Вдь она занимала весь этажъ одна-одинешенька съ фрёкэнъ Гуде и горничной, какъ легко можетъ случиться и съ ней несчастье! Линге засмялся и сказалъ:

— Одна-одинешенька, а въ общемъ выходитъ трое взрослыхъ.

Впрочемъ, она права, если и случиться несчастіе, то… Но вдь не было такого человка, у котораго хватило бы сердца причинить ей какое-нибудь зло, если онъ хоть разъ видлъ ее. Нтъ, этому онъ не повритъ. А вотъ, если бъ она была на его мст! Анонимныя письма, угрозы, вызовы чуть не каждый день.

Фру Дагни опять вздрогнула.

— Да? Что же онъ длаетъ съ этими письмами?

Линге пожалъ презрительно плечами и отвтилъ равнодушно.

— Я ихъ едва читаю!

— Нтъ! Сколько въ васъ смлости!

А онъ отвтилъ шуткой, стихомъ изъ псалма.

— Направи пути моя, Господи.

Вдругъ фру Дагни вспоминаетъ, что они хотли вдь итти въ театръ. Она вскакиваетъ. Нтъ, она чуть не забыла объ этомъ.

Линге смотритъ на часы. Онъ медлитъ отвтомъ. Теперь ужъ довольно поздно, во всякомъ случа, первый актъ они уже пропустили, пока они придутъ, будетъ уже столько-то времени. А по правд сказать, времени у него сегодня мало… И онъ началъ разсказывать фру Дагни то же самое, что своей жен: ему нужно быть непремнно на одномъ собраніи сегодня, онъ никакъ не можетъ пропустить его. Но фру Дагни не должна сердиться,— онъ съ большой радостью пойдетъ съ ней въ другой разъ, она должна понять его,— можетъ быть завтра же вечеромъ. Она должна простить его, ему такъ долго, къ сожалнію, пришлось оставаться въ бюро, дла у него по уши.

Фру Дагни опять сла. Пришлось покориться. Что же длать, если его задерживаютъ. Ну, тогда въ другой разъ! Пожалуйста, безъ церемоній.

Тмъ не мене, ночное совщаніе очень заинтересовало ее, ей очень хотлось что-нибудь педробне узнать объ этомъ. Неужели онъ прямо отъ нея пойдетъ на это ночное совщаніе? Какъ великъ и непроницаемъ этотъ человкъ! Чмъ только онъ не занимается! Она сказала:

— Значитъ, вы пришли, чтобы мн сказать, что не можете сегодня вечеромъ итти въ театръ?

— Нтъ,— отвчалъ онъ,— не только для этого. Я пришелъ прежде всего потому, что вы были такъ любезны, разршили мн это, а потомъ, чтобы выслушать то, о чемъ вы хотли со мной переговорить.

— Да,— сказала она,— если бъ я могла какъ-нибудь сразу это высказать!

Потомъ она разсказала ему, что ей пришло въ голову за это послднее время. Да, ея мужъ ухалъ, онъ теперь въ плаваніи, онъ вернется черезъ нсколько мсяцевъ. Ей такъ хотлось бы доставить ему какое-нибудь удовольствіе, когда онъ вернется, можетъ быть во время его отсутствія она была не такой, какъ нужно. Но лучше этого не касаться. И вотъ ей пришло въ голову, что Линге со своимъ громаднымъ вліяніемъ при министерств можетъ быть ей полезенъ. Линге покачалъ головой.

— Она хочетъ повыщенія для своего мужа?

— Нтъ, это не годится, но тмъ не мене… Правда, она ничего не понимаетъ въ этомъ дл. Но ей такъ бы хотлось доставить ему удовольствіе. По правд сказать, ей совстно сознаться — она подумывала объ орден для него, о крест.

Все это Дагни высказала однимъ духомъ и при этомъ смотрла Линге прямо въ лицо. На немъ не было написано отказа, напротивъ, у него былъ такой видъ, будто онъ подаетъ ей надежду.

Онъ разсмялся и сказалъ:

— Орденъ? Вашему мужу орденъ? Разв вы придаете этому значеніе?

Она покачала головой.

— Нтъ, нтъ! — воскликнула она. — Это не я, вы прекрасно это знаете! Да, но Боже мой, разъ онъ придаетъ этому значеніе? Онъ принадлежитъ къ такимъ.

— Хмъ, да!

Линге помолчалъ нкоторое время. Они оба молчали.

— Самое скверное то,— продолжалъ онъ,— что министерство скоро будетъ низвергнуто, на его мсто явится консервативное министерство, а тамъ я ничего не могу. Или, почти что ничего.

Она молчитъ. Они оба молчатъ.

— Какъ жалко,— сказала она, наконецъ,— А то вы бы это сдлали, да? Скажите, вы бы это сдлали?

— Во всякомъ случа, я сдлалъ бы все, что могъ,— сказалъ онъ.

— Благодарю!

Эта благодарность тронула его, онъ спросилъ:

— Васъ очень огорчаетъ, что вы не можете порадовать вашего мужа?

— Да, откровенно говоря, очень,— отвчала она, и у нея чуть было не выступили слезы на глазахъ. — Мн такъ хотлось бы видть его радостнымъ. По правд сказать, мн не разъ бывало очень весело, когда его здсь не было… Ну, не будемъ больше говорить объ этомъ! — сказала она и перешла въ веселый тонъ.— Могу я вамъ задать еще одинъ вопросъ?

— Боже мой, ну, конечно!

— Что это за ночное совщаніе, на которое вамъ нужно итти? Скажите мн!

— Это политическая сходка,— отвчалъ онъ, не долго думая.

— Политическая сходка? Такъ поздно? Разв что-нибудь случилось?

И опять онъ отвчаетъ, не задумавшись:

— Дло касается паденія министерства. Мы хотимъ условиться насчетъ дня.

Линге не хотлъ сознаться, что его политическое вліяніе значительно поубавилось среди лидеровъ лвой. Нашлись такіе, которые завидовали великому редактору, а посл его знаменитой статьи объ уніи никто не зналъ, что о немъ думать. Конференціи происходили безъ него, президентъ стортинга съ его открытія ни разу у него не былъ, въ Линге не чувствовалось больше необходимости. Онъ чуялъ, что у предводителей партіи бывали иногда тайныя совщанія, въ душ онъ былъ за это, принималъ участіе, какъ и прежде, говорилъ удачное слово, и ни на іоту не отступалъ, по своему обыкновенію, отъ своихъ принциповъ. Сегодня вечеромъ было, по всей вроятности, совщаніе,— Лепорелло разузналъ объ этомъ, и паденіе министерства, вроятно, было ршено. При такомъ оборот длъ онъ былъ за это, разумется, за это.

— Нтъ, подумать только! Паденіе министерства! — сказала фру Дагни.

Она задумалась. Она вспоминала, какъ нсколько лтъ тому назадъ присягали въ врности этому же самому министерству. Первое либеральное министерство во всей исторіи страны! Ея отецъ, пробстъ Киландъ, лично зналъ министра-президента, какъ часто онъ разсказывалъ своимъ дтямъ о знаменитомъ оратор, Іоганн Свердруп,— такого никогда еще не было. Цлое поколніе слышало отзвукъ его голоса, онъ воспламенялъ сердца своими рчами и воодушевлялъ ихъ на борьбу… А теперь онъ долженъ пасть! Боже мой, какъ грустно, что даже такой человкъ не можетъ удержаться! Оттолкнуть его посл того, какъ онъ истратилъ вс силы въ работ на отечество!

Фру Дагни искренно жалла его. Она сказала:

— Но разв министерство непремнно должно пасть? И министръ-президентъ?

Линге отвтилъ коротко и ясно, безъ слда сантиментальности:

— Разумется!

Наступило долгое молчаніе.

Итакъ, онъ долженъ пасть! Онъ будетъ забытъ, никто никогда не назоветъ его имени, никто не будетъ кланяться ему на улиц,— онъ какъ будто умретъ для всхъ. При этой мысли фру Дагни вздрогнула. Она такъ боялась всякихъ катастрофъ посл этого грустнаго случая съ искателемъ приключеній Нагелемъ въ прошломъ году, она не переносила никакихъ волненій, а здсь гибнетъ геній Норвегіи. Его отбросятъ какъ нчто никому не нужное, ни на что не годное.

— О, Боже, какъ все это грустно,— сказала она наконецъ.

Искреннее чувство, звучавшее въ этихъ словахъ, привлекло его вниманіе, его душа, душа художника, содрогнулась, почти влажными глазами онъ взглянулъ на нее и сказалъ:

— Да, я тоже это нахожу, но…

Вдругъ она поднялась съ дивана, подошла къ нему, положила руки ему на плечи и сказала:

— Разв вы не можете его спасти? Вы вдь это можете!

Онъ былъ смущенъ,— ея близость, ея слова, ея дыханіе привели его на одно мгновеніе въ замшательство.

— Я?

— Да… ахъ, если бъ вы это сдлали!

— Я право же не могу этого сдлать,— сказалъ онъ только.

Но когда онъ въ то же время схватилъ ея руки, она медленно отняла ихъ и, опустивъ голову, начала ходить взадъ и впередъ по комнат, а онъ продолжалъ сидть.

— Онъ долженъ былъ бы слушаться насъ и оставаться врнымъ своему прошлому,— сказалъ Линге,— тогда бы онъ властвовалъ до конца.

— Да, можетъ быть!

Фру Дагни опять сла на диванъ. Потомъ она сказала:

— А разв будетъ лучше, если у насъ будетъ консервативное министерство?

— Которое будетъ врно своему слову и закону,— да,— возразилъ онъ.

Но Линге подумалъ объ этихъ словахъ. Разв съ точки зрнія лвой лучше имть консервативное министерство?

Посл долгаго молчанія онъ сказалъ:

— Впрочемъ, въ этомъ вы правы. Эта мысль мелькнула и мн.

Она была такъ мила, когда облокотилась на диванъ, ея глаза покоились на немъ, какъ дв голубыя звздочки.

Линге вздрогнулъ, ему трудно было противостоять женщинамъ. Этотъ человкъ, который былъ строгъ и неумолимъ, твердость принциповъ котораго вошла въ поговорку, который безпощадно очищалъ общество отъ всякаго ханжества,— этотъ человкъ могъ быть потрясенъ до глубины души звукомъ женскаго голоса. Она была права, можетъ быть, совсмъ не станетъ лучше оттого, что во глав правленія станетъ консервативное правительство. Его голова начинаетъ сейчасъ же работать, всевозможныя комбинаціи представляются ему. Вотъ онъ собралъ разъединенныя партіи, онъ заставляетъ разлетться, какъ карточные домики, остроумныя и съ трудомъ составленныя комбинаціи, онъ назначаетъ министровъ, указываетъ, повелваетъ, управляетъ страной…

Не будучи въ состояніи оставаться дольше спокойнымъ, онъ говоритъ голосомъ, дрожащимъ отъ безпокойства и волненія:

— Вы натолкнули меня на одну мысль, фру Дагни, я безконечно удивляюсь вамъ. Я сдлаю кое-что…

Она также поднялась. Она не распрашивала его, онъ наврно ничего больше и не скажетъ, онъ такой скрытный, она протянула ему руку. И увлеченная его огнемъ, его ршимостью, она воскликнула:

— Боже мой, какой вы великій человкъ!

Четверть часа тому назадъ, да можетъ быть и пять минутъ,— эти слова заставили бы его сдлать глупость по отношенію къ молодой женщин, но теперь это опять былъ редакторъ, общественный дятель, занятый только своими планами, какъ будто поглощенный тмъ отчаяннымъ переворотомъ, который собирался произвести, его молодые еще глаза смотрли пристально и загадочно на лампу съ блымъ шелковымъ абажуромъ, порой онъ хмурилъ лобъ. Ей такъ хотлось еще разъ напомнить объ орден, о крест, она хотла сказать, что это была дтская выдумка съ ея стороны, и что она проситъ его забыть объ этомъ, но она не хотла мшать ему, и кром того онъ, по всей вроятности, уже и забылъ объ этомъ. Только тогда, когда она была въ дверяхъ, а Линге уже почти вышелъ, она не могла удержаться, чтобъ не сказать:

— Это такъ глупо было съ орденомъ, мы забудемъ это, слышите, забудемъ?

Его опять ударило въ жаръ, его прежняя нжность проснулась, онъ быстро обнялъ за талію молодую женщину. Когда она отступила назадъ и отстранила его, онъ сказалъ:

— Это мы забудемъ? Не въ моихъ правилахъ забывать!

Затмъ онъ пожелалъ покойной ночи и вышелъ, она продолжала стоять наверху, на лстниц, и крикнула ему внизъ:

— Мы вдь увидимся?

И издали, снизу, онъ отвчалъ:

— Да, на-дняхъ.

——

Инстинктивно Линге направился въ бюро ‘Новостей’.

Голова его работала, зарождались планы и ршенія, онъ готовъ былъ перегонять всхъ людей на улиц. Было 11 часовъ, городъ еще не спалъ, фонари горли.

Линге удивитъ еще міръ,— несмотря ни на что, въ полномъ противорчіи съ тмъ, надъ чмъ онъ работалъ мсяцы и мсяцы, онъ ршилъ спасти министерство. Онъ теперь будетъ высказываться за радикальное переустройство, онъ хотлъ оставить министра-президента и одного или двухъ членовъ государственнаго совта, остальные же должны быть замнены новыми людьми, нужно сдлать все, только чтобы избжать консервативнаго министерства. А разв настоящій либералъ могъ иначе поступать? Разв онъ могъ взять на себя отвтственность и способствовать тому, чтобы въ стран было правительство консервативное, теперь, когда должны быть проведены большія реформы? Линге уже нашелъ выдающихся людей изъ лвой, которые должны войти въ новый совтъ, листъ выборовъ въ министры былъ уже готовъ, онъ самъ укажетъ кандидатовъ, когда настанетъ время.

А ‘Норвежецъ’ и лидеры лвыхъ будутъ скрежетать отъ злости зубами, когда увидятъ, что вс ихъ ршенія уничтожаются, хо-хо! Вотъ разинутъ рты! И что же дальше? Разв онъ не привыкъ выдерживать штурмъ! Онъ покажетъ добрымъ людямъ, что нельзя безнаказанно устранять его, редактора Линге, отъ ночныхъ совщаній. Союзъ лвыхъ заперся въ Роял безъ него,— это не ускользнуло отъ его вниманія, его хотли обойти, удалить,— посмотримъ, кто побдитъ. Разв онъ не служилъ, какъ рабъ, всю свою жизнь стран и лвой?

Въ эту минуту Линге не могъ не сознаться самъ передъ собою, что въ довріи публики къ его политик произошла перемна. Онъ измнился, онъ сознавалъ это, и онъ не скрывалъ этого, въ немъ произошелъ расколъ,— это говорило и за и противъ него. И все это произошло изъ-за этой несчастной статьи по поводу уніи. Ну, онъ научитъ людей немножко размышлять, онъ будетъ ковать желзо, пока горячо, и весь міръ будетъ удивляться ему! Имя министра-президента еще популярно во всей стран, люди, слышавшіе всю свою жизнь, какъ его восхваляли, не могли вырвать его изъ своего сердца. Вотъ является Линге, какъ молнія, машетъ шляпой, и подъ громъ музыки возводитъ стараго властелина на его прежній тронъ. Народъ прислушивается къ этимъ звукамъ — это были всмъ знакомые звуки, въ нихъ была сила, а народъ будетъ радоваться, какъ прежде, какъ въ старыя времена. Да, Линге зналъ, что онъ длалъ.

‘Мы вдь увидимся?’ Да, они увидятся. Скоро, въ одинъ прекрасный день онъ окажетъ услугу фру Дагни, какую никто во всей стран не могъ бы оказать. Она должна будетъ признать его власть. Вмст съ тмъ онъ и себ окажетъ маленькую услугу, онъ понемножку заставигъ вспомнить о себ, и тогда уже не такъ-то легко позволитъ себя забыть. Вниманіе, которое онъ теперь привлечетъ, вознаградитъ его за убытки, онъ подумывалъ уже о маленькомъ расширеніи ‘Новостей’, которое удивитъ тысячи его подписчиковъ!

Что скажетъ публика, что скажетъ весь міръ? Газеты, коллеги, конкуренты, либеральная пресса? Имъ будетъ досадно, почему бы и нтъ? Споровъ по поводу него, по поводу его газеты,— вотъ чего ему хотлосъ. Впрочемъ, онъ зналъ либеральную прессу: она качала утвердительно головой, когда онъ говорилъ, у нея былъ цлый штатъ редакторовъ, сила которыхъ заключалась не въ ихъ головахъ. Онъ такъ часто пускалъ пыль имъ въ глаза, и они кивали и повторяли его слова, если бы онъ далъ имъ штопать свои чулки, они штопали бы! Единственный, кто, можетъ быть, запнулся бы и попросилъ времени на размышленіе,— это ‘Норвежецъ’. Когда Линге явится со своимъ проектомъ возсозданія министерства, редакторъ ‘Норвежца’ погрузится на нкоторое время въ размышленія, а потомъ скажетъ то, что принято говорить въ такихъ случаяхъ: онъ выскажетъ осторожно сомннія, настаивая на своихъ взглядахъ. Да, Линге зналъ его. Но если ‘Норвежецъ’ посметъ назвать этотъ великій, дипломатическій ходъ перемной убжденій, то онъ получитъ надлежащій отвтъ. Нтъ, это не перемна убжденій, этотъ шагъ онъ предпринялъ, какъ убжденный либералъ, это не было колебаніемъ, это было политикой въ политик, тотъ же маршъ, только съ измненной скоростью.

Линге дошелъ до дверей своего бюро, здсь онъ остановился и задумался. Собственно говоря, длать что-нибудь сегодня вечеромъ было безполезно, завтрашній номеръ ‘Новостей’ уже составленъ,— а онъ воспользуется этой ночью, чтобы мысленно разработать подробности. Онъ собирался уже повернуть, когда по старой привычк открылъ почтовый ящикъ и положилъ пришедшую почту въ карманъ, газеты онъ оставилъ.

Онъ спустился къ подъзду и пробжалъ письма при свт фонаря, ему бросился въ глаза большой желтый конвертъ съ печатью, онъ вскрылъ его съ любопытствомъ.

Линге вздрогнулъ и задержалъ на мгновеніе дыханіе. Министръ! Министръ-президентъ хочетъ имть совщаніе съ нимъ, хочетъ говорить съ нимъ, какъ можно скоре, будь то ночью или днемъ.

Вотъ счастье, что онъ инстинктивно направился въ редакцію. Совщаніе — будь то ночью или днемъ, что-нибудь случилось,— его превосходительство, вроятно, не очень твердо сидитъ на своемъ предсдательскомъ кресл. Ну, тмъ лучше, тмъ больше будетъ заслуга Линге. Хотя лидеры и обошли его въ своихъ тайныхъ совщаніяхъ, тмъ не мене у него будетъ свое ночное совщаніе, его приглашалъ президентъ министровъ своей собственной персоной.

Линге взялъ извозчика и полетлъ на Уоламштрассе. Здсь онъ слзъ и пошелъ въ Штифтсгардъ {Перестроонный старый королевскій дворецъ, гд теперь живетъ президентъ совта министровъ.}. Если бъ кто-нибудь видлъ, куда онъ идетъ въ полночный часъ? Онъ осмотрлся вокругъ: улицы, къ сожалнію, были пустыя, его никто не видлъ! Онъ позвонилъ, дверь отворили,— его ждали, его впустили безъ доклада.

Его превосходительство, старый, блый какъ снгъ господинъ, принялъ его въ своемъ личномъ помщеніи.

— Я ршился побезпокоить васъ, потому что дло идетъ объ очень важномъ,— сказалъ онъ. — Благодарю васъ, что вы пріхали.

Этотъ голосъ, этотъ голосъ! Сколько разъ Линге слышалъ его въ зал стортинга на трибун передъ массами людей. Линге вздрогнулъ.

Они сли другъ противъ друга. Линге держалъ въ рукахъ свою шляпу.

— Я подумалъ, что вы сегодня же вечеромъ зайдете въ редакцію, возвращаясь съ совщанія.

Линге ничего не сказалъ, онъ только поклонился. На совщаніи, разумется, онъ присутствовалъ. Ну, конечно, онъ тамъ былъ.

— Я знаю, къ сожалнію,— продолжалъ его превосходительство,— что между вами, господинъ редакторъ, и мною произошло большое разногласіе во мнніяхъ. Я сожалю объ этомъ и, во всякомъ случа, не оправдываю себя. Въ этотъ тяжелый переходъ, когда у кормила правленія должно было встать первое либеральное правительство въ стран, намъ, государственнымъ людямъ, пришлось очень много работать, чтобы не споткнуться, а почва была очень скользкая, господинъ редакторъ. Я говорю не въ свою защиту, но мн кажется, что въ этомъ — нкоторое извиненіе.

— Разумется, ваше превосходительство.

— Непоправимыхъ ошибокъ не было совершено,— продолжаетъ его превосходительство въ томъ же почти доврчивомъ тон, — приложивъ немножко доброй воли, каждый можетъ видть это и судить объ этомъ дл, многое и теперь уже можетъ быть измнено, его долгая трудовая жизнь доказала его неустанное желаніе служить своей стран. А теперь? Правда, его превосходительство не зналъ тего, что знаетъ господинъ редакторъ, у него нтъ никакихъ свдній о ршеніи, принятомъ оппозиціей сегодня вечеромъ относительно министерства, но если падетъ миннистерство, то солнце взойдетъ завтра надъ народомъ, который не понималъ, что онъ сдлалъ. Отвтственность будетъ тяжелая.

И министръ опять извинился, что побезпокоилъ господина редактора въ эту позднюю или, врне, ночную пору. Ему казалось, что правительство заставятъ выйти въ отставку на этихъ дняхъ, можетъ быть, даже завтра.

— Въ этомъ, можетъ быть, ваше превосходительство и не ошибается,— сказалъ Линге.

Онъ хотлъ уже нсколько разъ перебить министра, сказать ему, что онъ раньше, чмъ приттй, уже принялъ ршеніе оставить на своемъ мст министра-президента, но старый членъ парламента побдилъ его и принудилъ не противорчить ему. Линге оставилъ его въ поко.

Министръ былъ величественъ въ своемъ кресл, онъ излагалъ глубокія мысли, жестикулировалъ, онъ произносилъ рчь. Со свойственнымъ ему искусствомъ и живостью, онъ развивалъ свои взглноы на положеніе вещей, задавалъ вопросы, предоставлялъ другимъ отвчать и продолжалъ дальше говорить зажигательныя слова. Онъ уважаетъ талантливое противодйствіе Линге, искренность его нападокъ, такія нападки могутъ происходить лишь изъ глубокаго, святого убжденія, он длаютъ ему честь. Теперь онъ хочетъ спросить его, господина редактора,— единственнаго талантливаго человка изъ всей партіи,— онъ хочетъ его спросить, можетъ ли онъ взять на себя отвтственность за то, что они отдаютъ власть консервативному правительству и именно теперь, когда должно быть приведено въ исполненіе все, надъ чмъ такъ долго трудились и онъ самъ, и господинъ редакторъ, и вся лвая? Можетъ ли онъ взять на себя эту отвтственность?

Министръ все время прекрасно сознавалъ, что говорилъ и какіе аргументы приводилъ, онъ зналъ Линге наизусть, ничто не скрылось отъ стараго, хитраго министра. Онъ слдилъ за маневрами Линге по поводу политики уніи, и, можетъ быть, прекрасно зналъ въ этотъ часъ, что Линге вовсе и не возвращался съ совщанія, и что, вообще, послднее время онъ не пользовался безграничнымъ довріемъ лвой. Но его превосходительство отлично зналъ, какъ ловокъ редакторъ, зналъ, что вс восхищалисъ и вмст съ тмъ боялись его, для массъ его имя попрежнему имло значеніе, его газету читали и слдили за ней, провинціальная пресса все еще молилась на его семистрочныя замтки. Его превосходительство прекрасно зналъ, что этотъ человкъ можетъ быть ему полезенъ, да, онъ былъ убжденъ, что если Линге дйствительно захочетъ, его министерство устоитъ, несмотря на вс сегодняшнія тайныя совщанія.

Онъ всталъ и предложилъ Линге сигару.

Редакторъ продолжалъ сидть, отуманенный краснорчіемъ министра. Да, вотъ такимъ онъ его слышалъ въ стортинг, на народныхъ засданіяхъ, много-много лтъ тому назадъ. Боже мой, какъ умлъ этотъ человкъ одушевлять и побуждать къ смлымъ поступкамъ!

И онъ сказалъ прямо, что работа, состоящая въ томъ, чтобы расчищать дорогу для консервативнаго правительства, ему нетріятна. Онъ тоже думалъ о томъ — нельзя ли этого избжать, онъ остановился на возможности министерства его превосходительства!

— Само собою разумется,— перебилъ его поспшно министръ. — Разумется, мы должны вычеркнуть половину нашихъ членовъ и замнить ихъ людьми, желающими и могущими стать на ихъ мсто въ этомъ кризис.

Въ сущности говоря, они были одинаковыхъ мнній.

Они говорили еще цлый часъ, ршали, думали, разбирали подробности и взаимно благодарили другъ друга за каждую хорошую мысль. Но все, что касается газеты, онъ предоставляетъ это редактору,— самъ онъ писать не можетъ, онъ развелъ руками и сказалъ шутя:

— Попасть подъ ваше перо я не хотлъ бы, господинъ редакторъ.

У Линге все время вертлась на язык просьба объ орден, исполненіе которой доставило бы министру удовольствіе, но было бы мелочно, недостаточно серьезно упомянуть объ этой ничтожной просьб въ такой серьезный моментъ, на это еще время будетъ. Прощаясь съ министромъ, онъ не упомянулъ объ орден.

Еще въ дверяхъ его превосходительство, пожимая въ послдній разъ руку Линге, сказалъ:

— Благодарю васъ еще разъ, что вы пришли. Мы оба оказали сегодня услугу Норвегіи.

Линге вышелъ.

На улицахъ было пусто, городъ спалъ. Линге отправился въ редакцію.

Сегодня же, пока подъемъ еще не остылъ, онъ долженъ написать первую статью. То, что онъ напишетъ, приведетъ всхъ въ удивленіе, его статью будутъ читать — и громко, и про себя, будутъ спорить о ней, повторять до безконечности, изучать наизусть, только нужно это дльце хорошо обдлать. Нужно было бы сразу поразить большой побдой.

Мечтая, онъ воображалъ свою газету самой большой въ стран, съ десятками тысячъ подписчиковъ, собственнымъ телеграфомъ, собственной желзной дорогой, съ экспедиціей для изслдованія свернаго полюса, отдленіями во всхъ частяхъ свта, съ воздушными шарами, почтовыми голубями, собственнымъ театромъ и собственной церковью для служащихъ типографіи. И какъ все казалось ничтожнымъ въ сравненіи съ такими гигантскими планами! А что, если онъ и на этотъ разъ потеряетъ довріе добрыхъ людей? Пусть рушится довріе, онъ перешелъ теперь на другой путь. Какое вознагражденіе ему было за вс его безконечные труды съ этимъ героемъ катехизиса? Разв онъ достигъ этимъ заслуженнаго признанія своихъ заслугъ? Разв избранные люди снимали передъ нимъ щляпу? Кланялись ему епископы, генералы? Смотрли ли ихъ дочери съ восторгомъ на него, когда онъ на улиц проходилъ мимо нихъ? Ахъ, Александръ Линге былъ исключенъ со всми его заслугами, даже задиравшіе носы либералы совщались теперь безъ него. А дочь начальника, правившая четверкой въ Копенгаген,— разв она длала видъ, что его знаетъ, когда онъ проходилъ мимо? Совсмъ нтъ, несмотря на то, что онъ такъ благосклонно отозвался о ней въ своей газет.

Нтъ, съ нимъ нельзя шутить, онъ былъ на все способенъ, никто не зналъ, какъ сильна его воля. Въ своей новой политик онъ хотлъ побдить, люди вернутся къ нему, вернутся колнопреклоненными, онъ обуздаетъ ихъ, заставитъ образумиться. И народныя массы будутъ прислушиваться къ его ршеніямъ въ стортинг.

Линге вошелъ въ редакцію. Было темно. Онъ зажегъ свтъ и посмотрлъ въ печку,— она была пустая. Тогда онъ слъ за столъ и взялся за перо. Его статья должна быть огненна. Онъ обмакнулъ перо и собирается начать. Вдругъ онъ остановился.

Его взглядъ упалъ на синія буквы на его рук, эти страшные знаки, длавшіе его руки такими грубыми, простыми. По старой привычк, машинально, онъ начинаетъ ихъ тереть, дуть на нихъ и опять тереть.

И вотъ редакторъ Линге пишетъ, сидитъ въ холодной комнат, въ которой нтъ огня, и пишетъ, пишетъ своими изуродованными руками до поздней ночи.

XIII.

Нсколько дней продолжался споръ между Линге и лвой по доводу обновленія министерства. Въ эти дни совсмъ забыли о тон прессы. И, дйствительно, тонъ прессы былъ не совсмъ такимъ, какимъ онъ долженъ былъ быть, но когда правая спросила насмшливо ‘Новости’, что сталось съ ихъ тономъ, Линге сдержалъ свое слово и не счелъ нужнымъ отвчать на эту насмшку. У него были другія, боле важныя задачи.

Все шло такъ, какъ предсказывалъ Линге: вначал лвая какъ будто онмла отъ удивленія, затмъ ‘Норвежецъ’ высказалъ свои соображенія, на это возражали ‘Новости’,— и страстная борьба загорлась но всей стран. Линге, впрочемъ, не оставался безъ поддержки, онъ не оставался одинъ: часть лвыхъ въ стортинг и провинціальная пресса протянули ему руку. Редакторъ ‘Отландской Газеты’, человкъ, честность котораго была такъ велика, что въ ней не сомнвалась почти половина страны,— этотъ человкъ не могъ предоставить Линге бороться одному: онъ перешелъ на сторону ‘Новостей’ и началъ вмст съ нимъ борьбу.

На Лепорелло лежала обязанность разузнавать, каково настроеніе въ город, онъ ходилъ въ ‘Грандъ’, прислушивался у Гравезена, заглядывалъ посл театровъ къ Ингеброту, ловилъ членовъ стортинга на улиц — и длалъ все возможное, чтобы разузнать настроеніе города. А что говорили въ город? Боролся ли городъ или молчалъ по поводу него, принималъ ли участіе въ этомъ зрлищ, или только наблюдалъ, Линге все равно ничего не выигрывалъ.

Вотъ какъ? Значитъ, ему оказывали противодйствіе? Ему хотли заградить путь къ побд? Линге напрягъ вс свои силы и привелъ все въ такое замшательство, что исходъ борьбы нкоторое время былъ неизвстенъ, число его приверженцевъ въ нсколько дней увеличилось вдвое. Перо Линге работало дятельно и напряженно, но разв это было не странно? Онъ не могъ больше метать искръ, казалось, огонь его изсякъ.

Линге написалъ нсколько статей, въ которыхъ выражалъ свое удивленіе передъ первымъ министремъ. Въ его нападкахъ не всегда соблюдалась мра, выраженія въ его газет иногда бывали рзче, чмъ бы слдовало такой газет, какъ ‘Новости’, но теперь было не время думать объ этомъ, теперь лвая должна стараться объединиться, какъ одинъ человкъ, чтобы спасти страну отъ консервативнаго правительства. Первому министру нужно еще разъ дать возможность испробовать себя въ работ съ людьми, пользующимися довріемъ страны, самыми избранными людьми изъ лвой. Это былъ единственный исходъ, другого выхода не было. И Линге считалъ серьезной мысль, высказанную однимъ иностранцемъ по поводу того, что если будутъ держаться за правительство, стоящее у кормила правленія въ Норвегіи, это будетъ правильно, это будетъ работа противъ реакціи въ Европ.

‘Норвежецъ’ былъ попрежнему упоренъ. Онъ спрашивалъ, врно ли онъ разслышалъ, что намреніе ‘Новостей’ — удержать министра-президента, называвшаго не разъ листокъ лживымъ и измнническимъ.

Линге отвчалъ ему насмшкой: ‘Да, удивительно, не правда ли? Несмотря на то, что дважды два четыре, что въ Кита голодъ, и что король Фердинандъ умеръ,— тмъ не мене онъ хочетъ лучше либеральнаго норвежскаго министерства, чмъ пустить къ кормилу правленія правую. Понятно это ‘Норвежцу’?

Въ залахъ и коридорахъ стортинга царило страшное безпокойство. Представители партій дергали другъ друга за петлички, настораживали уши и были исполнены непоколебимыхъ убжденій и скрытыхъ мыслей. Если бъ можно было знать, на чьей сторон будетъ побда? Гд же была правая? Вс думали о выборахъ и не знали, что длать. Старый министръ-президентъ не могъ дать имъ никакихъ указаній, все, что они могли отъ него добиться, когда онъ проходилъ мимо нихъ, заложивъ руки за спину и склонивъ голову на бокъ — это, что, къ сожалнію, онъ ничего не могъ сказать, онъ не склоняется ни на ту, ни на другую сторону, въ этомъ отношеніи онъ чистъ сердцемъ, а если бъ ему пришлось примкнуть къ какой-нибудь партіи, то охотне всего онъ примкнулъ бы къ обимъ сразу.

Линге ковалъ свое желзо, вызывалъ знакомые звуки, махалъ шляпой, но какъ ни странно, люди не шли за нимъ, желзо оставалось холоднымъ! Никогда еще онъ не работалъ такъ неутомимо,— онъ зналъ, что у него много поставлено на карту, и если онъ проиграетъ, дорого придется расплачиваться. Было даже что-то трагическое въ его усиліяхъ. Ничего не ломогало. Лепорелло день за днемъ приносилъ неутшительныя всти о настроеніи города, и Линге приходилъ въ бшенство. Какъ! въ ‘Гранд’ посмли надъ нимъ смяться? Разв дйствительно нельзя было удержать реакцію въ Европ?

А ко всему этому — еще какой-то человкъ съ рукописью. Человкъ этотъ низко кланяется редактору и сообщаетъ, что онъ Бондезенъ, Андрэ Бондезенъ…

Да, редакторъ зналъ его. Онъ зналъ его, какъ радикала, какъ товарища по убжденіямъ, который, вроятно, раздлялъ его страхъ передъ консервативнымъ министерствомъ?

Бондезенъ опять кланяется,— господинъ редакторъ не ошибается, и это радуетъ его. Онъ сочувствуетъ теперешней политик Линге, онъ даже хотлъ бы присоединиться… но, кром того, у него еще есть другое дло,— да, во-первыхъ, у него есть маленькая замтка о пожар на Анкерштрассе, можетъ быть, она пригодится господину редактору?

Линге просматриваетъ маленькую статью и сейчасъ же замчаетъ, что въ ней что-то есть. Это превосходная статья, въ ней много жизни, много огня,— одинъ студентъ чуть было не погибъ въ огн, онъ съ трудомъ выбрался изъ окна третьяго этажа, выскочилъ онъ въ одной рубашк, но съ портретомъ родителей въ рукахъ. Разв это не красиво? Линге, не знавшій, что во всей этой замтк не было крупицы правды, кром самаго пожара, былъ очень благодаренъ за статью.

Тогда Бондезенъ обращается къ своей настоящей цли. Къ сожалнію, у него есть свднія о заговор противъ Линге, противъ него готовится брошюра, она уже въ печати, появится она, вроятно, въ одинъ изъ ближайшихъ дней. Бондезенъ долженъ былъ увдомить господина редактора объ этомъ, это возмутительно, что одинъ изъ самыхъ заслуженныхъ людей въ стран втаптывается въ грязь какимъ-то негоднемъ.

Линге слушалъ спокойно эту исторію.— Да? Ну, и что же дальше? Разв на него не нападали и безъ того уже часто? Но понемногу онъ началъ усматривать опасность въ томъ, что брошюра появится именно теперь, когда онъ шелъ на жизнь или на смерть со своей перемной политики. Онъ сггросилъ о содержаніи, о характер нападокъ. Это политическая брошюра?

— Да, если хотите, врне — это подлый намфлетъ. Вондезенъ считалъ его вдвойн подлымъ, потому что это анонимная статья.

— Господинъ Бондезенъ знаетъ автора?

Къ счастью, Бондезенъ знаетъ, что авторъ — нкій Лео Хойбро, служащій въ такомъ-то и такомъ-то банк. Можетъ быть, господинъ редакторъ помнитъ человка, выступавшаго однажды въ рабочемъ кружк противъ лвой и, между прочимъ, сравнившаго себя съ блуждающей кометой?

Ну, конечно, Линге помнитъ его, онъ хотлъ тогда посмяться надъ нимъ, высмять его, какъ плохого оратора, но фру Дагни просила тогда за него. Это было какъ-то вечеромъ, онъ разговаривальсъ фру Дагни и она просила за него. Разумется, онъ помнитъ его,— онъ черный, какъ мулатъ, неповоротливый, какъ медвдь, и, кром того, этотъ человкъ не читалъ ‘Новостей’. не такъ ли?

Вотъ именно. Бондезенъ удивлялся памяти господина редактора.

Линге задумался.

Но разв эта брошюра носитъ чисто личный характеръ? Можетъ быть, это только нападки на его политику?

Нтъ, брошюра эта носитъ въ высшей степени личный характеръ.

Линге опять задумался, онъ морщитъ лобъ, какъ всегда, когда думаетъ о чемъ-нибудь со злобой. Дло зашло черезчуръ далеко, противъ него начали издавать брошюры, уничтожали его же собственными средствами. Разв это не было смло со стороны такого мулата? А что, если онъ расправитъ свои крылья и положитъ вс свои силы? Вдь Богъ милостивъ къ каждому червячку, лежащему на дорог.

Онъ спросилъ:

— Имя этого человка Хойбро?

— Лео Хойбро.

Линге записалъ имя на кусочк бумаги. Потомъ онъ смотритъ на Бондезена. Столько честности и деликатности въ человк, которому онъ никогда ничего не сдлалъ. Линге не могъ отнестись къ этому равнодушно, его юношеское сердце было тронуто, и онъ спросилъ, можетъ ли онъ въ благодарность оказать господину Бондезену какую-нибудь услугу. Ему будетъ очень пріятно, если онъ сможетъ когда-нибудь помочь ему.

Бондезенъ кланяется. Онъ очень доволенъ и проситъ позволенія притти какъ-нибудь опять. Онъ хочетъ написать стихи, состоящіе изъ однихъ настроеній, и ему бы очень хотлось, чтобы они были напечатаны.

— Да, сдлайте это и приходите опять. Благодарю васъ за вашу статью и за ваши сообщенія.— Въ эту самую минуту ему пришли въ голову слова его ггревосходительства, обращенныя къ нему при прощаніи, и онъ сказалъ величественно: — Сегодня вы, можетъ быть, оказали услугу и кому-нибудь другому, помимо меня.

Бондезенъ хочетъ его попросить быть какъ можно осторожне. Онъ не хочетъ ни во что впутываться, что бы тамъ ни было. Онъ, значитъ, надется, что его имя не будетъ названо.

Разумется, разумется, ‘Новости’ сумютъ соблюсти тактъ. Линге вдругъ спрашиваетъ, предосторожности ради, какимъ образомъ Бондезенъ узналъ эту тайну?

Бондезенъ отвчаетъ: — Случайно, благодаря счастливому обстоятельству. Во всякомъ случа, онъ можетъ положиться на это, онъ отвчаетъ честнымъ словомъ.

Посл этого онъ ушелъ.

На него значитъ клеветали, наговаривали. Линге посмотрлъ еще разъ на имя Хойбро и заперъ потомъ бумажку въ ящикъ. Во всякомъ случа, не лишнее знать, съ кмъ имешь дло, это всегда можетъ пригодиться. Люди, но крайней мр, будутъ знать, какъ хорошо освдомлены ‘Новости’. Да, его хотятъ низвергнуть, а пресмыкающееся не хочетъ уйти у него съ дороги, оно упирается и кричитъ, что есть мочи. Нтъ, ошибка была въ томъ, что онъ былъ черезчуръ кротокъ, черезчуръ снисходителенъ, человкъ съ такимъ острымъ перомъ, какъ его, не можетъ такъ оставить этого. Теперь все будетъ иначе.

Вотъ этотъ Илэнъ сидитъ во вншнемъ бюро и расходуетъ напрасно чернила, со стороны Линге прямо-таки великодушіе — оставлять за нимъ это мсто. Но теперь пусть онъ убирается. Чортъ знаетъ, что онъ будетъ длать съ этимъ человкомъ, даже его рыжеволосая сестра избгаетъ его на улиц! Разв не изъ-за его статьи по поводу уніи газета потеряла подписчиковъ? Теперь его спустили на построчную плату, половина его безсмысленныхъ статей о рынкахъ и улицахъ никому не нужна, человкъ этотъ ничего не понималъ и не уходилъ. Онъ удваивалъ старанія, чтобы немножко заработатъ, и все продолжалъ сидть и худть съ каждымъ днемъ. Нтъ, Линге былъ черезчуръ великодушенъ, теперь все будетъ иначе!

И снова онъ принялся за свою утомительную работу, за реорганизацію министерства. Онъ былъ въ дух, написалъ дв статьи, такія мощныя, такія уничтожающія, какихъ еще не было никогда въ продолженіе всей войны. Этимъ дло должно будетъ ршиться.

Линге не могъ дольше молчать, вечеромъ, прежде чмъ оставить бюро, онъ позвалъ секретаря и сказалъ:

— На этихъ дняхъ появится статья противъ меня. Я хочу, чтобъ ее обсуждали такъ, какъ будто она направлена не противъ меня.

Секретарь не понимаетъ этого приказанія. Редакторъ, вдь, будетъ первый, кому брошюра попадетъ въ руки, вдь всю почту приносятъ къ нему въ бюро.

— Нужно стоять выше всего этого,— продолжаетъ редакторъ,— нужно показать, что мы выше всего этого.

Но чтобы разъяснить, что онъ хотлъ сказать о брошюр, которая еще не появилась, онъ прибавилъ:

— Я боялся, что вы будете писать о ней во время моего отсутствія,— я, можетъ быть, уду на родину, въ деревню, на нсколько дней.

Да, теперь секретарь нонялъ приказаніе. Но Линге и не думалъ узжать въ деревню. Онъ и не ухалъ.

XIV.

Въ кулуарахъ и комитетскихъ комнатахъ стортинга ходили взадъ и впередъ представители разныхъ партій — и либералы, и консерваторы, вс они были заняты предстоявдшмъ важнымъ ршеніемъ, на всхъ лицахъ было написано напряженіе. Редакторы, референты, посланники, знатные постители, члены стортинга ходили взадъ и впередъ, шептались по зтламъ, качали головой, отстаивали свои взгляды и не знали, какъ помочь длу. Линге подхватилъ одного изъ колеблющихся, ободрялъ его,— вообще онъ разсчитывалъ на своихъ. Редакторъ ‘Норвежца’ тоже прохаживался то съ однимъ, то съ другимъ, онъ былъ блденъ и подавленъ торжественностью этого часа, онъ почти ничего не говорилъ и напряженно считалъ минуты. Тамъ, въ зал, теперь говорилъ Ветлезенъ. Никто не трудился слушать его, рчь его касалась устройства маяка на берегу, но вс знали, что когда Ветлезенъ кончитъ, будетъ сдлана интерпелляція. Правая хочетъ интерпеллировать. Редактору ‘Норвежца’ вовсе не хотлось, чтобы это, когда-то такъ превозносившееся министерство, было низвергнуто такимъ постыднымъ образомъ, но если правая займетъ мсто, это будетъ справедливо, этого никто не можетъ отрицать. Правительство въ продолженіе многихъ лтъ противилось желаніямъ лвой, оно усиливало реакціонную церковную политику, не исполняло своихъ общаній, втоптало честность въ грязь — оно должно пасть.

Линге начиналъ терять надежду. Онъ хотлъ еще попробовать убдить владльца желзныхъ мастерскихъ Биркеланда, но ему не удалось ни на волосокъ сдвинуть его съ пути истины. Линге пожалъ плечами, но чувствовалъ себя не на высот своего призванія. Онъ усталъ, ему было какъ-то неловко въ этой толп смущенныхъ, серьезныхъ людей, относившихся такъ торжественно къ этимъ вещамъ. Линге не могъ дольше выдерживать этого. Онъ задержалъ перваго человка, попавшагося ему навстрчу, и принялся шутить. Въ эту самую минуту мимо него прошелъ редакторъ ‘Норвежца’, сгорбленный и подавленный безпокойствомъ. Линге не могъ дольше оставаться серьезнымъ, онъ указалъ на редактора и сказалъ:

— Нтъ, посмотрите на этого козла отпущенія, взявшаго на себя вс грхи міра!

Нтъ, немыслимо оставаться дольше среди этой скуки! Линге взглянулъ на часы,— онъ условился съ фру Дагни, что, наконецъ, сегодня вечеромъ они отправятся вмст въ театръ, пора было итти, онъ не хотлъ опоздать, какъ въ послдній разъ, здсь онъ ничего не можетъ помочь, даже если и останется, исходъ сомнителенъ. Но разв дло будетъ врне, если онъ останется? Это продолжится, можетъ быть, еще съ полчаса. Но Бетлезенъ уже кончилъ свою рчь, и представители хлынули въ залу, чтобы голосовать. Линге абсолютно не могъ оставаться дольше. Помочь онъ все равно никому не можетъ.

Линге отправился въ театръ…

Въ зал тинга голосованіе происходило съ чрезвычайной медленностью,— казалось, вс боялись покончить съ этимъ и имть дло съ чмъ-то новымъ.

Наступила маленькая пауза.

Галлерея была биткомъ набита слушателями. Лео Хойбро нашелъ мстечко въ лож корреспондентовъ и сидлъ тамъ, затаивъ дыханіе. На галлере вс знали, что сейчасъ должно случиться, и вс сидли тихо, не шевелясь.

Но вотъ поднимается лидеръ правой:

— Господинъ предсдатель!

Представители сословій бросились къ нему, образовали кольцо вокругъ оратора, стоятъ передъ нимъ и смотрятъ пристально ему въ лицо. Требованіе объясненія было коротко и ясно,— это билъ запросъ, подчеркнутый запросъ. Когда лидеръ правой слъ, старый предсдатель смотритъ то на однихъ, то на другихъ, куда склониться?

Наконецъ, онъ передалъ интерпелляцію съ подписями по врному адресу,— первому министру, сидвшему на своемъ мст и рывшемуся въ бумагахъ, какъ будто ничего не случилось.

Его превосходительство помолчалъ съ минутку. Ждалъ ли онъ поддержки, общанной ему Линге? Почему никого не было на его сторон, абсолютно никого?

Прежде въ этой зал не было никого, кто бы умлъ такъ, какъ онъ, заставлять блестть глаза и биться сердца, а теперь все тихо: только за собой въ большой зал онъ слышалъ, какъ дышали представители сословій.

Его превосходительство поднялся и сказалъ нсколько словъ. Разв нельзя было отвратить эту бурю обращеніемъ въ парламентъ?

Онъ попробовалъ сказать нсколько словъ о своемъ долгомъ трудовомъ дн, объявилъ, что если страна больше не нуждается въ его услугахъ, онъ суметъ на старости найти пріютъ. Онъ слъ. Онъ сказалъ много словъ, не отвтивъ на вопросъ, его искусство говорить было очень велико.

Но лидеръ правой прижалъ его къ стн.— Да или нтъ, отвтъ, ршеніе!

И снова его превосходительство чего-то ждетъ. Чего онъ ждетъ? Никто не поднимается. Никто не выступаетъ за него.

Тогда его превосходительство кладетъ конецъ этидіъ мукамъ: министерство завтра подастъ въ отставку. Его Величество уже подготовленъ къ этому.

Его превосходительство складываетъ свой портфель, кладетъ его подъ мышку,— и все это холодно и спокойно, будто ничего не случилось. Члены совта по-двое слдуютъ за нимъ.

Министерство было низвергнуто.

——

Хойбро старается выбраться изъ своей ложи и пробирается, наконецъ, съ большимъ трудомъ на лстницу. Итакъ, министерство пало, маневры Линге не могли его спасти, чмъ теперь Линге будетъ привлекать вниманіе публики?

Хойбро только что былъ въ город и отослалъ свою брошюру. Она не поспла во-время, чтобы имть вліяніе на паденіе министерства, но это и не было нужно, все-таки доврчивая лвая побдила, рекламная политика ‘Новостей’ не помогла, и Хойбро радовался въ душ, что лвая была на врномъ пути.

Онъ не жаллъ ни объ одномъ слов изъ своей брошюры, онъ не измнилъ бы въ ней ни одного предложенія. Онъ изобразилъ въ ней Линге какъ натуру, потерпвшую кораблекрушеніе, какъ одареннаго талантомъ жулика, настолько испортившагося за послдніе годы, что онъ играетъ теперь роль кельнера бульварной публики. Что говорили въ город? Весь городъ вчера смялся надъ совщаніями правой по поводу предсдателя первой камеры.

Темой для разговоровъ въ город на этой недл служила статья ‘Новостей’ о нападеніи въ Зандвикен. Это еще вопросъ, получали ли остальные люди въ город такое же удовольствіе отъ статей ‘Вечерней почты’, какъ сама эта газета…

Какъ только что-нибудь приключалось, прибгалъ Линге, кланялся и разспрашивалъ многоуважаемый городъ о его многоуважаемыхъ взглядахъ на вещи, узнавъ это, онъ снова кланялся.

Ну, объ этомъ нечего больше распространяться. Но прошу обратить вниманіе, что этотъ ненадежный человкъ, лишенный всякихъ убжденій, судитъ людей и вещи лишь при помощи его способностей подслушивать мнніе города. Его легкій взглядъ на вещи вызываетъ споры, сетъ смуту и ослабляетъ чувство отвтственности въ людяхъ. Прочь съ дороги! Линге хочетъ сдлать переворотъ, Линге хочетъ привлечь публику необыкновеннымъ новымъ событіемъ! Онъ является совсмъ съ другой стороны, онъ удивляетъ, онъ переворачиваетъ все вверхъ дномъ, онъ не уважаетъ даже своего прежняго мннія, онъ подсмивается надъ нимъ, вышучиваетъ его и предоставляетъ ему быть забытымъ.

Для такого человка честность или нравственность являются пріятными и красивыми домашними добродтелями, а политическая врность и правдивость — пустой фразой. Сообразно съ этимъ онъ и поступаетъ. Своими неожиданными маневрами онъ заставляетъ сомнваться въ честной работ лвой, даетъ иностранной пресс совершенно ложныя представленія о норвежскомъ народномъ самосознаніи и отклоняетъ наши переговоры со шведами о нашихъ правахъ. Онъ не желаетъ погубить лвой, онъ хочетъ задать тонъ, чтобы читалась его газета, онъ хочетъ играть роль, хочетъ, чтобы о немъ говорили. Ахъ нтъ, онъ не хочетъ губить лвой,— это было бы черезчуръ грубо, онъ отниметъ у нея только всю ея сущность, все значеніе, а затмъ пусть она продолжаетъ существовать. Вотъ уже три мсяца, какъ онъ былъ врнымъ приверженцемъ лвой и писалъ для своей партіи, но на четвертый мсяцъ онъ придумываетъ средство поразить людей, онъ выпускаетъ номеръ, который окончательно сбиваетъ съ толку лвую и радуетъ правую своими полускрытыми уступками.

Такимъ путемъ Линге хочетъ пробраться въ правую. Онъ хочетъ заполучить подписчиковъ и изъ правой, онъ хочетъ заинтересовать и правую, а правая не указываетъ ему на дверь,— по крайней мр, не вс консерваторы, вжливые люди не выталкиваютъ его. Онъ заинтересовалъ ихъ? Да! Онъ, дйствительно, очень интересенъ. Онъ длаетъ даже имъ всякаго рода уступки! Нестойкіе, жалкіе члены этой партіи уничтожаютъ себя, идя на уступки.

Широко распространилъ Линге свою плохо задрапированную честность. ‘Новости’ всегда правы въ вопросахъ самоубійствъ и преступленій противъ нравственности, ‘Новости’ не оставляютъ въ поко гадальщицъ и агентовъ, он накрываютъ ихъ съ холодной справедливостью, для Линге открыты вс пути, чтобъ ловить людей и черезъ это очищать общество отъ преступленій и всякаго рода продлокъ.

Но, вдь, должно же быть что-нибудь въ этомъ человк, завоевавшемъ себ такое прочное имя? Только одно то, что онъ былъ нкоторое время извстной силой въ стран, нуждавшейся въ издателяхъ газетъ, и именно въ это время онъ началъ успшную агитаторскую работу. Онъ началъ писать свои зажигательныя эпиграммы,— раздались выстрлы, они отдались эхомъ наверху, въ горахъ, и внизу, въ долинахъ, выстрлы были смлы, никто не могъ имъ подражать. Высоко и низко стоящіе, большіе и малые,— вс должны были служить ему мишенью, лишь такія недосягаемыя личности, какъ величайшіе поэты, величайшіе композиторы, величайшіе спортсмены, популярные герои всякаго рода, находящіеся подъ защитой города, могли избгнуть эпиграммъ Линге. Такимъ образомъ, человкъ укрпилъ свое положеніе: онъ сердито нападалъ, онъ стрлялъ, это правда, но зато онъ щадилъ тхъ, кто былъ достоинъ пощады.

Никто не сознавалъ, что только въ такой маленькой стран, гд журнальное дло было поставлено такъ плохо, Линге могъ играть роль. Въ большомъ государств онъ длалъ бы лишь вырзки изъ газетъ, въ Афганистан онъ выдавалъ бы себя за лкаря и продлывалъ бы фокусы съ пескомъ.

Лвая должна остерегаться этого человка. Пока лвая представляетъ изъ себя такую разрозненную партію и застряла въ переговорахъ по поводу уніи, Линге въ продолженіе трехъ мсяцевъ будетъ принадлежать лвой, а правой — на четвертый мсяцъ,— но если лвая объединится въ одинъ прекрасный день, то Линге опять нераздльно будетъ принадлежать большей партіи. Такой поборникъ не долженъ служить честнымъ и идеальнымъ стремленіямъ лвой. Линге показалъ себя, какъ спекулянтъ, отъ него всего можно было ожидать, онъ на все былъ способенъ. Въ открытыхъ спорахъ онъ считаетъ лишнимъ серьезный тонъ, и со всми обращается очень легко и нахально. Это стрлокъ, убжавшій съ поля битвы и приводящій въ ужасъ всхъ женщинъ въ стран кровавыми пятнами на своемъ плать. А если женщины будутъ его спрашивать, какъ было дло, то онъ имъ отвтитъ:— Что случилось? Я убилъ десять тысячъ человкъ,— больше я не могъ, но я опять примусь за дло, клянусь, я это сдлаю, какъ только обстоятельства поправятся.

Вотъ каково было содержаніе брошюры Хойбро. Кром того, были здсь и чисто личные намеки, тайны, которыя Хоибро удалось узнать отъ Лепорелло, кое-что о похожденіяхъ редактора въ город и за его предлами. Во всякомъ случа, видно было, что онъ изобразилъ этого человка такимъ, ненавидя его, этотъ великій человкъ, сидвшій въ своемъ бюро и произносившій приговоры всему и всмъ, былъ никто иной, какъ перебжчикъ, у котораго рыльце было въ пуху. Въ заключеніе своей брошюры Хойбро объявилъ, что цлью его статьи было снять маску и разоблачить Линге и его низкую политику. Лвая стала сильнй. Она требуетъ преданности и врности отъ своихъ приверженцевъ, а этого требовать она въ прав, она это заслужила…

——

Съ поникшей головой возвращался Хойбро домой,— черезъ недлю въ банк истечетъ послдній срокъ, а у него не было денегъ, если не случится какого-нибудь чуда, то положеніе будетъ безвыходно. Фру Илэнъ два раза уже говорила съ нимъ о своемъ долг: Фредрикъ почти ничего теперь не зарабатываетъ въ ‘Новостяхъ’, послдній мсяцъ онъ заплатилъ счетъ булочной,— это все, что онъ могъ сдлать. И фру Илэнъ не была даже въ состояніи отказываться, когда Хойбро каждый мсяцъ приходилъ съ платой за квартиру, она заняла у него полтораста кронъ, но что же ей оставалось длать, когда ей приходилось такъ туго? Бдная фру Илэнъ, дйствительно, находилась въ очень тяжеломъ положеніи, и когда Хойбро приходилъ платить за комнату, ей не оставалось ничего другого, какъ только брать. Должны же настать лучшія времена, въ худшемъ случа Фредрику придется хать въ Америку, туда ухало много очень хорошихъ людей.

Да, но отъ этого Хойбро не было легче. Ему придется пойти къ директору банка, заявить о томъ, что онъ не можетъ платить, и попросить отсрочки на мсяцъ, онъ не хотлъ этого объявлять, выдавать себя, если бы впереди былъ хоть мсяцъ,— онъ могъ бы какъ-нибудь выкарабкаться. Разв не было досадно — выплачивать аккуратно, день въ день, вс сроки и въ конц концовъ ссть на мель! Еще цлый мсяцъ онъ долженъ дрожать, и можетъ быть, все обнаружится именно въ этотъ мсяцъ.

Хойбро незамтно дошелъ до дому. Онъ открываетъ входную дверь и встрчаетъ Шарлотту: она выходитъ съ посудой въ рукахъ изъ комнаты. Въ продолженіе нсколькихъ недль онъ ни слова съ ней не говорилъ, она сдлалась такой тихой и молчаливой. Хойбро замтилъ, что Бондезенъ больше не приходилъ къ Илэнамъ, и не могъ понять, что это значитъ.

Онъ кланяется, Шарлотта благодаритъ. Она благодаритъ за брошюру, которую Хойбро вчера занесъ въ ея комнату, она прочла ее съ громаднымъ интересомъ. Но Фредрикъ качалъ головой и очень сердился.

Она пошла съ посудой въ кухню, а Хойбро пошелъ къ себ въ комнату. Онъ слъ на качалку и закрылъ глаза. Она стала такой блдной, худой, маленькія розовыя пятнышки выступали рзче на ея лиц, губы незамтно дрожали. Нтъ! Всли вспомнить то время, когда онъ только что пріхалъ въ этотъ домъ, какъ она сіяла тогда и смялась! Теперь ея голосъ сталъ какъ-то тише, и она неохотно смотрла людямъ въ глаза. И все-таки, несмотря на это, онъ весь дрожалъ, когда она подходила къ нему, онъ не обращалъ вниманія на ея небрежность, на ея растрепанные волосы.

Кто-то постучался въ дверь, онъ крикнулъ:

— Войдите!

Это была Шарлотта. Она вымылась, причесалась, какъ въ былые дни, ея руки были тонкія и красивыя.

— Не мшаетъ ли она? Она хотла только спросить, знаетъ ли Линге, кто написалъ брошюру?

— Пока еще, можетъ быть, нтъ,— отвчалъ Хойбро,— но, во всякомъ случа, онъ это узнаетъ… Не хочетъ ли она приссть? Пожалуйста!

Онъ всталъ и подвинулъ къ ней качалку. Она сла и спокойно продолжала сидть на качалк.

— Но тогда васъ, значитъ, обвинятъ? — спросила она. — Я не знаю, но вдь это можетъ дойти до суда.

— Вы такъ думаете? — отвчалъ онъ и разсмялся.

— Находите ли вы, что я поступилъ нехорошо по отношенію къ редактору?

Шарлотта молчала. Шарлотта, такъ хорошо знавшая Линге, не могла защитить его ни однимъ словомъ. Стройная и красивая, она сидла на стул, почти не поднимая глазъ, и отчего она сдлалась такой пугливой? И почему она именно теперь пришла къ нему?

— Мими Аренсенъ просила передать вамъ поклонъ,— сказала она и бросила на Хойбро быстрый взглядъ.

Но Хойбро совсмъ забылъ, кто такая эта Мими Аренсенъ, только посл нсколькихъ разспросовъ онъ вспомнилъ, что провожалъ эту молодую даму какъ-то разъ въ зимній вечеръ, въ бурю и непогоду.

— Вотъ какъ? Благодарю васъ! — сказалъ онъ.

— Да, теперь онъ вспомнилъ,— она удивительно красива, онъ помнитъ ея лицо, въ которомъ столько невинности, оно такое невинное и чистое, не правда ли? Да, у нея коротко остриженные волосы, но…

Шарлотта нагнулась и подняла какую-то ниточку съ ковра.

— Да, она очень красива,— сказала она.

— Удивительно, — продолжалъ онъ,— что эта черта невинности, въ сущности говоря, такъ много придаетъ прелести. Можно быть некрасивой, уродливой,— но открытые глаза, невинный лобъ длаютъ лицо красивымъ, милымъ.

Шарлотта воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы отвтить ему:

— Да, многіе утверждаютъ это.

— Да, многіе это находятъ,— сказалъ онъ,— нкоторыя старыя женщины, къ нимъ принадлежу и я.

Собственно говоря, не оставалось ничего больше сказать объ этомъ, но вдругъ Шарлотта заволновалась, съ мукой въ голос, рзко она воскликнула:

— Что-то въ этомъ род вы говорили уже и раньше, но, Боже мой, что же должны длать т, которыя… я не думаю, чтобы у васъ были такіе средневковые взгляды, Хойбро!

Онъ удивленно посмотрлъ на нее. Она тоже начинаетъ защищать падшихъ женщинъ? Вдь прежде она была съ нимъ согласна. Онъ тоже вспылилъ и сказалъ:

— Средневковые взгляды? Да, я не изъ такихъ, какъ норвежскій радикалъ Бондезенъ,— если онъ вамъ это внушилъ, то… Не онъ? Ну, во всякомъ случа, у насъ съ вами мннія расходятся насчетъ этого вопроса.

Потомъ онъ продолжалъ:

— По правд говоря, теперь уже больше не стыдятся, вступаютъ въ бракъ уже боле или мене испорченными, съ двушкой обращаются, какъ съ первой встрчной женщиной — прошу извиненія! Он разгуливаютъ себ по Карлъ-Іоганнштрассе, какъ ни въ чемъ не бывало, сегодня она кланяется своему возлюбленному на виду у всхъ, завтра съ другимъ идетъ къ внцу. Я говорю только, что я бы не могъ жениться на такой. Вы бы могли? Знать, что женщина, съ которой ты связанъ на всю жизнь, что она бывала… лежала… ухъ! всю жизнь сознавать, что вотъ эти руки, эта грудь… что ты повнчанъ съ какими-то остатками человческими… И быть приговореннымъ вдыхать въ себя съ каждымъ вздохомъ этотъ запахъ другого! Я сказалъ только,— что касается меня, я бы этого не могъ!

— Да, такъ можетъ разсуждать только тотъ, кто чистъ.

— Я не понимаю, что такое съ вами сегодня вечеромъ, вы непремнно хотите защищать эти некрасивыя вещи! Я не понимаю. Чистъ? Вы должны знать, что я далеко не невиненъ, но все-таки я настаиваю на томъ, что я сказалъ. Я, къ сожалнію, настолько виновенъ, что если бъ мой грхъ былъ извстенъ міру, я сидлъ бы въ данную минуту въ тюрьм! — Хойбро поднялся возбужденно и всталъ передъ ней. — Значитъ, я не чистъ. Вотъ почему каждый можетъ мн сказать: Нтъ, съ тобой я не могу повнчаться, потому что ты не чистъ. — Хорошо, отвчаю я, я тоже самое сдлалъ бы на твоемъ мст! Тогда я лишаю себя жизни или проклинаю, или стараюсь забыть, смотря по тому, насколько сильна моя любовь.

Шарлотта молчала. Боле спокойный, улыбаясь, онъ прибавилъ:

— Но если встртится мн двушка, которая захочетъ быть моей женой, несмотря на то, что я виновенъ,— хорошо, значитъ она другого мннія обо мн, и мы поженимся.

Итакъ, значитъ, онъ никого не обманывалъ, ничего не скрывалъ. И чего онъ старается? Его дло погибло, давно погибло, онъ давно это сознавалъ. А теперь это обнаружилось еще ясне. Шарлотта сидла совершенно равнодушная: все, что онъ сказалъ ей, нисколько ея не трогало, даже то, что онъ выдалъ себя, не произвело на нее впечатлнія.

— Ну, что же, женитесь тогда,— сказала она разсянно. Но когда она поднялась и посмотрла на него, она прибавила: — Я сознаю, впрочемъ, что вы правы.

Онъ не ожидалъ такой уступчивости.

— Нтъ, я не правъ,— перебилъ онъ ее поспшно. — Въ общемъ, я не правъ, и я не хотлъ вовсе этого сказать. Но я правъ относительно самого себя настолько, насколько это касается меня самого. Я бы не могъ иначе поступить.

Шарлотта вышла. Ей ничего не нужно было. Она не сказала больше ни слова, она вышла съ поднятой головой, холодная и увренная, лунатикъ.

XV.

Нсколько дней спустя Хойбро вышелъ изъ дому, чтобы отправиться въ банкъ. Было еще только восемь часовъ утра. Былъ мягкій, ясный день, первые признаки весны. Хойбро пришла вдругъ въ голову мысль разсказать кое-кому изъ своихъ товарищей о своемъ затрудненіи съ банкомъ, ему помогутъ, наврное, если онъ къ кому-нибудь обратится. Эга мысль подняла его настроеніе. Какое свтлое, ясное утро, снгъ таялъ, въ деревьяхъ шумли птицы, перепрыгивали съ втки на втку и щебетали.

Онъ прошелъ уже часть дороги, когда увидлъ передъ собой сестеръ Илэнъ, на Шарлотт была свтлая кофточка.

Онъ чуть было не остановился, его охватило вдругъ чувство безпокойства, которое всегда овладвало имъ въ присутствіи Шарлотты, одну минутку ему показалось, что онъ сидитъ на качеляхъ, задыхаясь отъ блаженства,— весь онъ пронизанъ имъ. Онъ пошелъ медленне, держался вдали отъ нихъ, но дамы замтили его, а у него не было предлога свернуть куда-нибудь въ переулокъ. Но что сестры длали на улиц такъ рано, въ восемь часовъ?

Они поклонились другъ другу, и Софи сейчасъ же объявила, что это изъ-за свтлаго дня он выбрались изъ дому. У Шарлотты былъ удивительно бодрый видъ, она не опускала больше головы, если кто-нибудь встрчный смотрлъ на нее, она громко смялась и длала замчанія на счетъ него. Хойбро она не сказала ни слова.

— Дамы должны воспользоваться случаемъ, чтобъ пойти въ девять часовъ на выставку,— сказалъ онъ.

Софи была согласна, но что думаетъ объ этомъ Шарлотта?

Шарлотта коротко сказала:— нтъ.

— Если нтъ,— сказалъ Хойбро,— то тогда он могутъ отгтравиться въ стортингъ, тамъ сегодня очень интересно.

Но Шарлотта не хотла также итти и въ стортингъ. Шарлотта хотла оставаться на улиц, чтобы посмотрть на людей.

Ну, длать было нечего, если ему отказывали во всемъ, то лучше ничего не говорить. Онъ молчалъ.

— Вы рады, что пришла весна? — спросила Софи.

— Да, я не помню, чтобъ я когда-нибудь такъ ждалъ ее, какъ въ этомъ году,— отвчалъ онъ.

— Это вполн понятно,— замтила Шарлотта и усмхнулась. — Вы, вроятно, еще никогда такъ не мерзли, какъ этой зимой.

Софи удивленно посмотрла на сестру. Они пришли въ паркъ. Вдругъ Софи останавливается и говоритъ раздосадованнымъ голосомъ:

— Я забыла книгу. Уфъ! я теперь должна вернуться за ней.

— Вдь это можетъ сдлать и господинъ Хойбро,— сказала Шарлотта и указала на него головой.

Софи опять взглянула на нее.

— Я еще положила книгу на столъ, ну, конечно, я ее забыла,— сказала она.

— Да, но вдь Хойбро можетъ принести ее,— повторила опять Шарлотта. Она сказала это, нахмуривъ лобъ.

— Прежде всеге нужно спросить господина Хойбро, хочетъ ли онъ быть такимъ любезнымъ,— сказала Софи.

— Съ удовольствіемъ! Что это за книга? Гд она лежитъ?

— Она лежитъ тамъ-то и тамъ-то. Книга эта должна быть обмнена въ библіотек. Но зачмъ же несправедливо затруднять васъ…

— Пусть его идетъ,— перебила Шарлотта. Хойбро пошелъ.

Когда онъ вернулся, сестры были все еще на томъ же мст.

— Какъ вы скоро вернулись. Большое спасибо!

Софи дйствительно была очень благодарна ему за услугу. Они пошли дальше.

— Скоро можно будетъ здить на велосипед,— сказала Софи сестр.

— Я никогда больше не поду,— отвчала Шарлотта. — Теперь ты можешь, если хочешь, взять себ на годъ велосипедъ.

— Вотъ вамъ и благодарность,— сказала Софи шутя Хойбро. — Только что получила велосипедъ и ужъ бросаетъ его!

— Я дарю его теб,— прибавила Шарлотта увренно и холодно.

— Вотъ какъ,— да, все лучше и лучше! — Софи пробовала обратить все это въ шутку, но раздраженное настроеніе сестры смутило ее. — Ты бы постыдилась, — сказала она тихонько. Вдругъ Шарлотта поблднла и сказала:

— Ты просто невыносима съ своимъ важничаньемъ, Софи! Когда я сказала, что господинъ Хойбро, вроятно, принесетъ теб книгу, ты нашла, что это было нехорошо, теперь я говорю, что ты можешь пользоваться этотъ годъ велосипедомъ вмсто меня,— я вдь знаю, что господинъ Хойбро ничего не будетъ имть противъ этого,— это по-твоему опять-таки нехорошо. Что бы я ни сдлала, все ты понимаешь какъ-то не такъ. Мн это, наконецъ, надоло!

Пауза. Софи подыскиваетъ слова.

— Недостаетъ еще, чтобъ господинъ Хойбро наставлялъ меня на путь истины,— продолжала Шарлотта.

— Я? — спросилъ Хойбро,— зачмъ мн наставлять васъ?

— Я сказала только, что этого только недостаетъ.

Они дошли до университета, и Хойбро спросилъ:

— Не хотите ли вы зайти въ ‘Грандъ’ чего-нибудь выпить? У меня есть еще время.

— Благодарю васъ,— сказала Шарлотта,— намъ нужно еще пойти въ библіотеку. — И она указала на Тиволи. — Во всякомъ случа, большое спасибо.

На этотъ разъ она отвтила любезне, чмъ во время всей прогулки. Хойбро закралось подозрніе, что она не хочетъ итти съ нимъ въ ‘Грандъ’ изъ-за его костюма, на немъ не было пальто, а пиджакъ начиналъ протираться на локтяхъ. Съ горькой усмшкой онъ сказалъ:

— Да, да, а я зайду на минутку въ ‘Грандъ’ чего-нибудь выпить теплаго: фрёкэнъ Шарлотта права,— я мерзну.

Онъ хотлъ поклониться и уйти, но вдругъ Шарлотта протянула ему руку. Онъ былъ пораженъ. Она пожала ему руку, да, она пожала ее, и, идя по улиц, онъ размышлялъ, почему она такъ неожиданно пожала ему руку. Хотла ли она казаться любезне, чтобы сгладить впечатлніе своего раздраженія? Онъ вспомнилъ, когда онъ какъто раньше держалъ ея руку, онъ чувствовалъ, какъ волненіе наполняло его грудь, онъ слышалъ ея голосъ, говорившій: — но вы совсмъ теплы! Я чувствую вашу теплоту сквозь перчатку, вамъ вдь не холодно?

Но что же это значитъ? Зачмъ она была такъ невжлива, что онъ ей такое сдлалъ? Она хотла даже подарить сестр велосипедъ. Ну, что же? Одной связью меньше, и зачмъ онъ думаетъ о ней?

Онъ посмотрлъ ей вслдъ. Вотъ она шла тамъ, по бульвару, эта свтлая кофточка удивительно ей идетъ! У нея видъ бабочки среди деревьевъ. Но, Боже мой, пусть себ идетъ, пусть себ летитъ и исчезаетъ! Теперь онъ былъ боле чуждъ ей, чмъ когда-либо,— она высказала ему столько презрнія сегодня утромъ.

Онъ остановился. Вотъ — вотъ она и исчезла! Хойбро еще разъ взглянулъ на кустъ, за которымъ она скрылась, онъ сжалъ руки,— нтъ, ея больше не видно. Онъ пошелъ дальше.

Когда онъ пришелъ къ ‘Гранду’, онъ хотлъ пройти момо, собственно говоря, у него и денегъ не было, чтобъ распивать кофе въ ‘Гранд’, но когда онъ вспомнилъ, что онъ сказалъ, что все-таки пойдетъ въ ‘Грандъ’, онъ захотлъ сдержать слово, это ужъ не такъ дорого стоитъ.

Онъ получилъ кофе и началъ размышлять, къ кому же изъ своихъ коллегъ онъ обратится по поводу денегъ, ему нуженъ былъ человкъ, у котораго было бы сорокъ-пятьдесятъ кронъ, неужели такого не найдется?

Вдругъ кто-то останавливается около него и здоровается съ нимъ.

Андрэ Бондезенъ. Въ новомъ красивомъ костюм, съ сіяющимъ лицомъ.

Бондезенъ нашелъ какой-то новый способъ добывать деньги. Посл этой несчастной исторіи съ Шарлоттой Илэнъ онъ ршилъ перемнить квартиру, чтобъ его адресъ былъ неизвстенъ.

Кто знаетъ, что могло притти въ голову этой двушк, не вздумаетъ ли она вернуться въ одинъ прекрасный день. Около парка онъ нанялъ на короткое время комнату, и когда мсяцъ кончился, онъ снялъ квартиру въ дв комнаты на Анкерсштрассе. Онъ жилъ тамъ уже нсколько дней, какъ вдругъ въ нижнемъ этаж случился небольшой пожаръ въ кухн, огонь сейчасъ же былъ потушенъ, ничего цннаго не испортилось, и хозяева легли спать и спали до утра, какъ будто ничего и не случилось. Но Бондезенъ не спалъ, онъ былъ все это время въ затруднительномъ положеніи, у него не было денегъ, и онъ придумывалъ самые замысловатые способы ихъ достать. Что, если онъ воспользуется этимъ пожаромъ? Разв не нужно смотрть на это маленькое обстоятельство, какъ на счастливый случай, пришедшій ему на помощь?

Онъ самъ понесъ въ ‘Новости’ маленькую, живо написанную статейку, въ которой были вс подробности. Въ этомъ пожар одинъ студентъ потерплъ большой убытокъ,— его имя было обозначено начальными буквами, онъ спасъ только свою жизнь,— все его имущество, его книги, весь гардеробъ, все погибло въ огн. Но въ рукахъ его, когда онъ бросился въ окно, былъ портретъ родителей.

На этотъ номеръ ‘Новостей’ Бондезенъ обратилъ вниманіе своего отца: этотъ студентъ былъ никто иной, какъ онъ самъ. Вотъ почему теперь поправились его дла. Впрочемъ, онъ надялся, что ему будетъ помощь свыше, и онъ встанетъ на ноги, а пока что, ему были даны въ кредитъ нсколько костюмовъ, такъ что онъ могъ, по крайней мр, одться.

Это воззваніе къ отцу оказало свое дйствіе, въ особенности стараго крестьянина тронула фотографія, спасенная изъ огня, онъ отдалъ все, что могъ, продалъ даже часть инвентаря, занялъ немножко у сосда, и такимъ образемъ составилась порядочная сумма. Съ этого дня Бондезенъ не только выплатилъ вс свои долги, но, кром того, началъ чуть не каждый день ходить въ Тиволи. Помимо этого онъ пріобрлъ очень элегантный гардеробъ. Теперь Андрэ Бондезенъ былъ на верху блаженства, радовался и сіялъ.

— Да,— сказалъ онъ Хойбро,— вотъ видите! Уже три ночи я не сплю, но разв это замтно по мн, что? Разв я превратился въ кожу и кости? и все это благодаря моему велосипеду, вы не можете себ представить, какъ полезенъ велосипедъ. Если бъ у васъ былъ велосипедъ, вы не былибы такимъ блднымъ! Да, прошу прощенія!

Хойбро, этотъ медвдь, который одной рукой могъ бы бросить его оземь, ничего не возражалъ ему.

— Но, разумется, иногда и съежишься,— продояжалъ Бондезенъ,— вдь тоже длаешь что-нибудь, иногда три ночи не поспишь. Ну, по крайней мр, когда умрешь, будетъ сознаніе, что весело пожилъ… Кстати, вы не видли сегодня въ ‘Новостяхъ’,— Линге разбираетъ памфлетъ, т.-е., я хочу сказать брошюру. Вотъ она здсь, вотъ, какъ разъ на первой страниц.

Хойбро взялъ листокъ и прочелъ замтку. Она была спокойна, насколько возможно, только въ заключеніе готовился ударъ, настоящій ударъ бичомъ: авторъ сдлалъ попытку оклеветать извстныхъ людей, которые много лтъ посвятили служенію обществу, ‘Новости’ и ихъ редакторъ — выше всхъ этихъ презрнныхъ анонимовъ. Но, впрочемъ, ничего не остается скрытымъ отъ ‘Новостей’. Он знаютъ, кто этотъ клеветникъ: образъ жизни его не совсмъ безупреченъ, и слава о немъ не изъ лучшихъ.

Хойбро закусилъ губу. — Образъ жизни не совсмъ безупреченъ. Ничего не остается скрытымъ отъ ‘Новостеи’! Гм!..

— Ну-съ,— сказалъ Бондезенъ,— вдь этимъ дло еще не покончено, опять примутся за это.

— Да,— сказалъ Хойбро,— насколько я знаю Линге, онъ, дйствительно, не оставитъ такъ этого дла.

— Это вполн понятно. Я помню ваше мнніе о Линге, оно не изъ очень-то хорошихъ.

— Линге на самомъ дл такой, что если бы авторъ брошюры пришелъ къ нему и сказалъ: вотъ и я, я нападалъ на васъ, и я пришелъ, чтобы вамъ это сказать,— если бъ этотъ человкъ такъ поступилъ, Линге почувствовалъ бы себя польщеннымъ этимъ вниманіемъ и достойнымъ образомъ оцнилъ бы его. Ха-ха! онъ не сталъ бы долго отдыхать, чтобы снова ударить: Линге не постояненъ, онъ не искрененъ въ своемъ гнв.

— Изъ всего этого видно, что вы одного мннія съ авторомъ брошюры.

— Да, я вполн согласенъ съ его мнніемъ.

Пауза.

— А вы знаете автора?

— Да.

— Можно спросить, кто онъ такой?

— Да. Это я.

Бондезенъ никакъ не ожидалъ такого отвта,— минуту онъ смотрлъ на Хойбро и замолчалъ. Наступила опять пауза.

— Прочтите вы одно стихотвореніе на той же страниц,— сказалъ Бондезенъ.

Наконецъ, Бондезенъ могъ дебютировать. Это былъ гимнъ весн, три сильныхъ стиха,— ура въ честь расцвта народа и страны, гд доброе начало вело къ добру. Эти строки Бондезену стоили много труда, онъ постарался вложить въ нихъ какъ можно больше смысла.

— Какъ вы это находите? — спросилъ онъ.

— Можно васъ поздравить,— сказалъ Хойбро,— кажется это превосходно написано. Я, вообще, въ этомъ очень мало понимаю.

— Правда? Но все-таки мы должны по поводу этого выпить по стаканчику,— воскликнулъ Бондезенъ и позвонилъ.

Хойбро поднялся, ему нужно итти въ банкъ, если онъ не хочетъ опоздать, остается всего пять минутъ.

Онъ вышелъ.

Образъ жизни котораго не совсмъ чистъ… Итакъ, значитъ, онъ былъ въ рукахъ Линге. Ну, по крайней мр, онъ зналъ теперь, что его ждетъ. Линге не пощадитъ его, это не въ его привычк. Если человкъ въ темнот наткнется на стну, онъ со злости ударитъ кулакомъ объ стну, онъ стиснетъ зубы и еще разъ ударитъ, чтобъ сорвать на этомъ всю свою дтскую злобу. Разв онъ можетъ простить, если его попросятъ объ этомъ?

Но разв, дйствительно, онъ что-нибудь знаетъ? И откуда ему это знать? Отъ директора банка? Но тогда Хойбро былъ бы сейчасъ же арестованъ. Можетъ быть, это было просто нахальствомъ со стороны Линге? Когда онъ придетъ въ банкъ, онъ все это разузнаетъ.

Хойбро вошелъ, какъ всегда, въ двойную стеклянную дверь, онъ поклонился — служащіе, отвтили. Ничего необыкновеннаго онъ не замтилъ въ выраженіяхъ ихъ лицъ. Начальникъ, войдя, отвтилъ на его поклонъ, не обнаруживая никакого удивленія, казалось, онъ взглянулъ на него даже какъ-то снисходительне, чмъ прежде. Хойбро ничего не понималъ.

Часъ за часомъ проходилъ, но ничего не случалось. Когда начальникъ собрался уходить изъ банка, онъ вжливо попросилъ Хойбро къ себ въ бюро. Вотъ-вотъ теперь! Хойбро спокойно положилъ перо и вошелъ къ начальнику. Разумется, это былъ смертельный приговоръ,

— Я хотлъ вамъ задать одинъ вопросъ, если вы позволите,— сказалъ начальникъ. — Мн сказали, что вы авторъ брошюры, появившейся нсколько дней тому назадъ…

— Да, это я,— отвчалъ Хойбро.

Пауза.

— Вы читали сегодняшнія ‘Новости’?— спрашиваетъ директоръ.

— Да.

Опять пауза.

— Я надюсь, что вы настолько уважаете себя, что будете совершенно игнорировать то, что говоритъ листокъ о вашемъ образ жизни, и въ этомъ отношеніи не будете ничего предпринимать. Слава о васъ хорошая.

Губы Хойбро задрожали. Ему было бы понятнй, если бъ его лишили мста, если бъ прогнали его и арестовали на глазахъ у начальника. Этотъ честный человкъ былъ отцомъ ему въ продолженіе десяти лтъ, и онъ ничего и не предчувствовалъ. Хойбро ничего не могъ сказать, ничего другого, какъ только:

— Благодарю васъ, господинъ директоръ, благодарю, благодарю…

Медвдя душили слезы.

Директоръ посмотрлъ на него, кивнулъ ему и сказалъ коротко, короче, чмъ обыкновенно.

— Это все, что я хотлъ вамъ сказать, Хойбро, вы можете итти.

Въ возбужденіи Хойбро еще разъ поблагодарилъ и вышелъ.

Онъ стоялъ около своего бюро, мысли его совсмъ перемшались, перепутались. Зналъ ли Линге что-нибудь? Если бы онъ что-нибудь зналъ, онъ погубилъ бы его безъ всякихъ разговоровъ, если не сегодня, такъ завтра. Ахъ, если бъ онъ могъ скоре все выплатить и взять обратно бумаги! Сегодняшній день былъ полонъ безпокойствъ и неожиданностей: рано утромъ презрніе со стороны Шарлотты, потомъ это пожатіе руки, согрвшее его немного, и, наконецъ, это хорошее отношеніе начальника,— оно произвело на него больше впечатлнія, чмъ что-либо другое, да, больше, чмъ все другое. Если бъ онъ могъ вывести этого стараго честнаго человка изъ его заблужденія.

Вернувшись вечеромъ домой, онъ зажегъ лампу, заперъ на ключъ дверь и слъ озабоченно въ качалку. Черезъ полчаса кто-то постучался къ нему въ дверь, но онъ не двинулся. Еще разъ постучали, но онъ все-таки не отворилъ, онъ потушилъ лампу и продолжалъ неподвижно сидть въ кресл. Боже мой, неужели это была Шарлотта? Онъ не въ состояніи видть ее сейчасъ, она тоже, вроятно, прочла ‘Новости’ и составила теперь о немъ мнніе: что онъ ей скажетъ, что онъ отвтитъ на первый же ея вопросъ?

Впрочемъ, можетъ быть, это и не Шарлотта, а если это была она, ей просто, быть можетъ, хотлось посмяться надъ нимъ, ничего нтъ невроятнаго въ этомъ! Почемъ онъ знаетъ!

Стукъ прекратился. Онъ продолжалъ сидти въ этомъ кресл, онъ даже заснулъ въ немъ и проснулся уже ночью, въ темнот, весь похолодвшій, ноги и руки у него отекли, голова была тяжелая, смутная. Который теперь можетъ быть часъ?

Образъ жизни его не совсмъ безупреченъ…

Онъ подошелъ къ окну и поднялъ гардину. Лунный свтъ, тихая погода, тишина, по улиц идетъ какой-то служащій, единственный живой человкъ, котораго видно, благодаря свту газовыхъ фонарей, онъ видитъ, что у служащаго рыжая широкая борода и мховая шапка. Ну что же такое? Разв не все ли ему равно, есть ли борода у этого человка или нтъ? Разв не лучше всего раздться и лечь спать?

Вдругъ онъ останавливается и задерживаетъ. дыханіе. Онъ слышитъ легкій шумъ внизу: какъ будто катятъ и тащатъ какой-то предметъ. Онъ снова подходитъ къ окну и видитъ, что служащій остановился внизу, какъ разъ передъ дверью. Что тамъ происходитъ? Что тамъ выкатываютъ? Онъ пріоткрываетъ немножко окно и смотритъ внизъ. Велосипедъ,— да, велосипедъ медленно, осторожно появляется изъ двери, его ведетъ Шарлотта. Служащій помогаетъ ей. Потомъ Шарлотта отдаетъ ему велосипедъ и говоритъ что-то, тихо называетъ какое-то имя, адресъ, и проситъ служащаго завтра пораньше принести ей деньги, которыя ему дадутъ за велосипедъ.

Но что это былъ за адресъ? И почему она отослала велосипедъ? Онъ отправленъ въ ломбардъ. Хойбро зналъ этотъ адресъ очень хорошо,— это домъ, тамъ внизу, въ город, гд были заложены и его собственныя вещи. А теперь и велосипедъ попалъ туда.

XVI.

Въ бюро ‘Новостей’ стало тише. Неустойчивость Линге въ политик пугала его друзей, только кое-кто изъ самыхъ преданныхъ собрались, чтобы образовать нейтральную партію: одинъ адвокатъ, два профессора, три-четыре дамы, занимающіяся политикой, они посщали его довольно часто и участвовали въ его листк. Никто не зналъ, къ кому же, въ конц концовъ, принадлежитъ Линге.

Да онъ и самъ этого не зналъ. Въ бюро, зарывшись въ газеты и бумаги, въ мрачномъ настроеніи, разочарованный, убитый, сидитъ Линге въ своемъ кресл и размышляетъ. Его кресло когда-то можно было сравнить съ трономъ, теперь же его съ трудомъ можно считать за устойчивую скамейку. Самъ онъ низведенъ до обыкновеннаго редактора, уличеннаго въ ошибкахъ, въ колебаніихъ и даже въ недобросовстности. И чего только не бываетъ на бломъ свт!

Послдніе дни были очень тяжелыми для Линге. Противъ всхъ ожиданій, когда онъ отправился въ назначенный вечеръ съ фру Дагни въ театръ, онъ былъ отвергнутъ самымъ ршительнымъ образомъ: да, эта честная женщина чуть было не выставила его за дверь. Не будучи увреннымъ въ своей побд, онъ никогда не рисковалъ, а вотъ тутъ его горячее сердце увлекло и поставило его въ неловкое положеніе по отношенію къ этой холодной, разсчетливой женщин! Онъ не могъ понять этого. Правда, онъ не могъ доставить фру Дагни удовольствія, достать орденъ для ея мужа. Вс обстоятельства были противъ него,— министерство пало, его псня была спта, но онъ надялся, что фру Дагни въ немъ самомъ что-нибудь нашла, что она цнила его личность. Ну, а оказалось, что этотъ орденъ, дйствительно, имлъ значеніе для этой женщины, и между ними все было кончено, разъ онъ его не могъ достать. Разв это не смшно! Онъ, вдь, ничего не сдлалъ, онъ только обнялъ ее за талію, смялся про себя тихо: хи-хи-хи, ты моя, ты моя! Вдругъ она ушла въ свою спальню и повернула ключъ въ замк. Она предоставила старой фрёкэнъ Гуде проводить его до дверей, таковъ былъ грустный конецъ этого визита.

Много ночей Линге спалъ опять съ сжатыми кулаками, какъ въ свои первые студенческіе годы. Куда бы онъ ни обращался, всюду онъ получалъ отказъ. Превратности судьбы брали верхъ: брошюра Хойбро причинила ему много непріятностей и досады. Что ему длать съ этой статьей? Пройти мимо, обратить все въ шутку? Теперь уже больше не было фру Дагни, которая просила бы за этого дурака съ блуждающей кометой. Нужно высмять его и заглушить его слова смхомъ людей. А съ съ другой стороны, благоразумно ли связываться съ нимъ? Богъ знаетъ, на что онъ способенъ, отъ негодяя всего можно ждать. Линге ршилъ умолчать и о стать и объ автор. Это будетъ самымъ благороднымъ. Кром того, онъ зналъ, что если онъ будетъ молчать, то и другія газеты будутъ молчать, включая и ‘Норвежца’, который будетъ ждать, пока Линге скажетъ свое слово, и тогда все это дло будетъ навки погребено.

Но черезъ дв недли Линге измнилъ свое ршеніе,— онъ не могъ спать въ такое время, нтъ, на это онъ не способенъ. Во всякомъ случа, онъ долженъ указать на то, что ‘Новости’ очень хорошо освдомленный листокъ и что ему извстенъ анонимный клеветникъ. Человкъ этотъ служитъ въ такомъ-то и такомъ-то банк, противъ его образа жизни, можетъ быть, ничего нельзя сказать,— этого Линге не знаетъ, онъ попробуетъ сдлать намекъ на не совсмъ хорошіе отзывы. Человкъ, котораго выдаютъ собственные друзья, не совсмъ чистъ, а Андрэ Бондезенъ назвалъ его болваномъ и разбойникомъ. Для большей врности Линге послалъ опытнаго Лепорелло къ начальнику Хойбро, чтобы справиться о немъ, но тамъ ему указали на дверь. Линге находитъ, что это начинаетъ переходить всякія границы, человку, приходившему отъ ‘Новостей’, отъ него, указали на дверь? Онъ возмущенъ и отправляется самъ лично къ директору банка во имя порядка и закона. Онъ еще чувствуетъ въ себ прежнюю силу, и съ высоко поднятой головой, какъ человкъ, который никогда не сгибается и не колеблется, онъ входитъ въ банкъ. Съ глазу на глазъ съ директоромъ онъ говоритъ ему, зачмъ онъ именно пришелъ,— пожалуйста, книги!

Дверь вжливо, любезно открылась передъ нимъ и столь же любезно закрылась за нимъ.

Терпніе Линге лопнуло. Онъ отправился въ свое бюро и написалъ съ сверкающими глазами первую замтку. Образъ жизни автора памфлета былъ небезупреченъ, а слава о немъ очень нехорошая.

Брошюра Хойбро была такой несправедливой, такой односторонней, что гнвъ Линге былъ вполн понятенъ. Ахъ, какая она была односторонняя! Человка съ такими большими заслугами и съ такимъ добрымъ сердцемъ, какъ Линге, нельзя было подвергать насмшкамъ страны, даже если бы онъ дйствительно длалъ перевороты въ политик, чтобы придать значеніе своему листку. Среди всхъ этихъ непріятностей Линге не думалъ только объ одномъ себ. Разв онъ забылъ бднаго поэта на Торденскіольдгассе?

Линге не лишилъ его своей помощи. До сихъ поръ Фредрикъ Илэнъ занималъ мсто въ бюро ‘Новостей’, но теперь пусть онъ убирается. Линге нашелъ другого человка на его мсто, какъ разъ этого новаго, многообщающаго генія съ Торденскіольдгассе. Линге прочелъ его начатый романъ и нашелъ въ немъ большія достоинства, нельзя допустить, чтобы гибнулъ талантъ, нужно его поддержать. При этой мысли Линге опять сдлался широкой натурой, опять обнаружилъ свое превосходное качество — помогать талантамъ по сил возможности. Онъ отворяетъ дверь и кричитъ:

— Илэнъ, мн нужно переговорить съ вами!

Илэнъ входитъ.

— На одномъ собраніи мы поршили уменьшить бюджетъ нашего листка,— говоритъ онъ,— я ршилъ, что могу справиться въ редакціи и съ меньшими силами, и вотъ нтъ другого исхода,— намъ придется съ вами разстаться.

Илэнъ пристально смотритъ на него. Его лицо сдлалось блднымъ и худымъ. Въ продолженіе цлыхъ недль онъ работалъ какъ волъ, чтобы заплатить счетъ въ булочную за свою мать: Линге платилъ ему гроши. Поэтому ему приходилось писать замтки, безконечное количество замтокъ, которыя Линге черезъ нкоторые промежутки времени просматривалъ и откладывалъ въ сторону. Когда онъ бывалъ въ хорошемъ настроеніи, онъ отыскивалъ одну изъ этихъ несчастныхъ бумаженокъ и бросалъ ее съ снисходительной улыбкой фактору.

Илэнъ не могъ понять, почему его работа сразу сдлалась такой скверной, и онъ писалъ, вычеркивалъ и мучился, чтобы въ слдующій разъ сдлать что-нибудь получше. Ничего не помогало: его замтки возвращались къ нему цлыми листами, цлыми кипами, а третьяго дня ему вернули ихъ даже непрочитанными.

— Мы съ удовольствіемъ будемъ принимать отъ васъ статьи,— продолжаетъ редакторъ, видя, что Илэнъ молчитъ,— но отъ вашего постояннаго сотрудничества въ газет мы, къ сожалнію, должны отказаться.

— Но почему такъ? — спрашиваетъ, наконецъ, Илэмъ и смотритъ удивленно на редактора.

— Да, почему? Это ршеніе собранія и, кром того… Но вамъ не нужно непремнно сегодня уходить, это можно сдлать и завтра или въ какой-нибудь другой день.

Илэнъ все-таки не можетъ понять.

— Я считаю это не очень-то внимательнымъ съ вашей стороны,— говоритъ онъ.

Какая наивность! Линге пожимаетъ плечами и отвчаетъ:

— Внимательно! Да, это дло взгляда. Разв мы не печатали цлую массу вашихъ статей и хорошо платили за нихъ? Вы меньше всего можете жаловаться на невниманіе, не правда ли? Насколько я помню, мы напечатали даже разъ замтку о рукодліяхъ вашей матери и старались рекламировать ея работы.

— Да, но вдь это не иметъ ничего общаго съ моей работой,— возражаетъ Илэнъ.

Линге овладваетъ нетерпніе. Онъ садится на свое мсто, беретъ бумаги и перелистываетъ ихъ.

Илэнъ чувствуетъ, что въ немъ просыпается злоба. Разв онъ не взрослый человкъ, разв т же ‘Новости’ не дали ему имени въ его родной наук? Онъ говоритъ:

— Я не столько зарабатывалъ въ послднее время, чтобы вы могли у меня отнять и это послднее.

— Но, Боже мой! — возражаетъ Линге горячо:— разв вы не понимаете, что намъ не нужно того, что вы пишете? Вы сами должны понимать, что это никому не нужно, это не представляетъ никакого интереса, и никто этого не читаетъ.

— Но вы сами сказали какъ-то разъ, что это хорошо.

— Ахъ, да! никогда не бываешь достаточно остороженъ съ такими отзывами.

Посл этого Илэну нечего было длать,— онъ замолчалъ и медленно пошелъ къ двери. А стипендія? Разв въ свое время Линге не общалъ ему устроить стипендію?

Илэнъ возвращается въ бюро. Секретарь спрашиваетъ:

— Что случилось?

— Отказали,— говоритъ Илэнъ съ усталой улыбкой.

Онъ начинаетъ собирать свои бумаги и убирать столъ. Онъ достаетъ цлыя связки своихъ статей изъ ящиковъ и съ полокъ, онъ все хочетъ взять съ собой, даже рукопись знаменитой первой статьи о національномъ вопрос и двухъ милліонахъ, котррая лежала среди его бумагъ, какъ пріятное воспоминаніе о прежнемъ величіи. Покончивъ съ этимъ, онъ хочетъ пойти къ редактору, чтобы проститься съ нимъ, но ему нужно немножко подождать,— къ Линге пришелъ какой-то человкъ, служащій въ министерств, Конгсфольдъ, прямо вошедшій въ бюро къ редактору, какъ будто его дло не терпло отлагательствъ.

Линге встрчаетъ своего стараго товарища студенческихъ временъ съ вопросительнымъ видомъ.

— Пожалуйста, садись!

Конгсфольдъ какъ-то таинственно осматривается, благодаритъ тихимъ голосомъ и достаетъ изъ кармана какую-то бумагу.

— Вотъ списокъ предложенныхъ въ жюри,— говоритъ онъ.— Сегодня вечеромъ онъ отправляется въ Стокгольмъ.

Благодарность Линге за эту неожиданную радость не знаетъ границъ. Онъ съ жадностью просматриваетъ списокъ и жметъ руку Конгсфольду.

— Ты оказалъ мн громадную услугу, старый другъ, можешь быть увренъ, что я никогда теб этого не забуду.

Но Конгсфольдъ не хочетъ выпустить изъ рукъ этого списка изъ страха, что его почеркъ можетъ выдать его. — Почемъ знать, мало ли что можетъ случиться, легко могъ быть поднятъ вопросъ объ источник, свидтеляхъ. Пусть Линге самъ перепишетъ списокъ.

— Я надюсь, что ты не выдашь меня,— сказалъ Конгсфольдъ. — Это равняется немедленному удаленію меня со службы.

— Что теб вздумалось! Неужели ты хоть минуту можешь такъ дурно думать обо мн?

— Нтъ, нтъ, я просто ужасно боюсь. Ты, конечно, не выдашь меня нарочно, но, вдь, это можетъ случиться и ненамренно, нечаянно. А что ты сдлаешь, если на тебя окажутъ нкоторое давленіе?

— Этого не сдлаютъ, разъ я не захочу, Конгсфольдъ. Я никогда не выдавалъ имени, я не измнникъ. — Консфольдъ поднялся и хотлъ итти.

— Ну,— сказалъ Линге,— теперь у тебя опять консервативный начальникъ?

— Да, опять все такъ сложилось. Линге кивнулъ головой.

— А что я говорилъ? Правительство безъ вры и чести не можетъ удержаться въ Норвегіи. Наконецъ-то мы убдились въ этомъ.

Оба они посмотрли другъ на друга. Линге даже глазомъ не моргнулъ.

— Прощай! — сказалъ Конгсфольдъ. Но Линге хотлъ его удержать.

— Подожди меня минутку, мы пойдемъ вмст въ ‘Грандъ’.

— Нтъ, нельзя, именно теперь люди не должны видть насъ вмст.

Конгсфольдъ ушелъ.

Когда Илэнъ вошелъ къ Линге, чтобы проститься, редакторъ встртилъ его совсмъ другимъ человкомъ: онъ былъ бодръ и веселъ. Если бъ онъ могъ чмъ-нибудь помочь Илэну, онъ охотно бы это сдлалъ.

Онъ сказалъ:

— Я дамъ вамъ ордеръ на полученіе денегъ. Кассиръ врно уже ушелъ, но вы можете видть его завтра.

— У меня нтъ совсмъ больше денегъ, — возразилъ Илэнъ,— я уже взялъ послднія.

— Да, да. Такъ вы присылайте намъ ваши статьи.

Илэнъ простился и вышелъ.

Теперь на улиц никто не обращалъ на него вниманія.

Люди знали его и предоставляли ему спокойно итти своей дорогой со связкой забракованныхъ статей подъ мышкой. Илэнъ выслужилъ свое время, онъ удовлетворилъ любопытство толпы и покончилъ съ этимъ.

Теперь очередь была за другимъ. Илэнъ дошелъ до дому, дорогой никто ему не кланялся.

XVII.

Когда Хойбро вечеромъ пришелъ домой, въ прихожей встртила его фру Илэнъ, грустная, разстроенная, и разсказала ему, что случилось съ Фредрикомъ. Теперь у него нтъ другой дороги, кром Америки, если онъ продастъ вс свои книги и свой рабочій столъ, можетъ быть, ему хватитъ денегъ на дорогу. Во всякомъ случа, онъ не можетъ обратиться ни къ кому изъ своихъ родственниковъ, на это онъ ни за что не соглашался, впрочемъ, это ни къ чему бы и не привело. Съ тхъ поръ, какъ Фредрикъ сдлался сотрудникомъ ‘Новостей’, вс Илэны относились къ нему очень холодно… Между прочимъ, теперь она можетъ вернуть ему ея большой и запоздавшій долгъ,— полтораста кронъ, да, да, нельзя сказать, чтобы это было своевременно, это дло такъ затянулось, пусть онъ проститъ ей…

— Но разв она можетъ обойтись безъ этихъ денегъ, теперь, когда произошли такія грустныя перемны въ ихъ обстоятельствахъ?

— Да, она получила эти деньги именно съ этой цлью, эти деньги дала ей Шарлотта. Шарлотта скопила ихъ… да, она сберегла ихъ. Бдная Шарлотта, она такая добрая. Какъ только она узнала, что ея мать должна Хойбро деньги, она тотчасъ же сказала: ‘Это не можетъ продолжаться ни минуты больше’. И она сдлала то, что хотла. Богъ знаетъ, что сдлалось съ Шарлоттой,— ей пришлось такъ много пережить за эту зиму, она никогда ничего не говорила, но мать все замчала. Фру Илэнъ была не слпая: вотъ уже давно, какъ Андрэ Бондезенъ пересталъ бывать въ дом, а это что-нибудь да значитъ, у нихъ врно что-нибудь случилось. Ей такъ жалко было ее.

Шарлотта бросилась ей на шею и сказала, что если бъ были деньги, она тоже ухала бы въ Америку, но денегъ у нея не было.

Все это фру Илэнъ разсказывала тихимъ, таинственнымъ голосомъ, чтобы дочери изъ сосдней комнаты не слышали ее. Потомъ она сунула ему въ руку деньги. Хойбро прекрасно понималъ, откуда эти деньги,— это залогъ, полученный за велосипедъ. Онъ отказывался, не хотлъ брать этихъ денегъ,— пусть он останутся у Шарлотты, и она употребитъ ихъ на путешествіе.

Но фру Илэнъ покачала головой.— Нтъ, ей было поручено отдать ему эти деньги, Шарлотта отошлетъ ее обратно, если она вернется съ ними къ ней. Такъ что — пожалуйста!

Хойбро торопливо вошелъ въ свою комнату и въ страшномъ возбужденіи бросился въ качалку. Ну, слава Богу, теперь онъ можетъ заплатить свой долгъ въ банк. Завтра же утромъ онъ выкупитъ вексель, какъ только пробьетъ 9 часовъ, прежде чмъ придетъ директоръ. Итакъ, значитъ — еще одна ночь, одна единственная ночь, въ эту ночь онъ будетъ спать такимъ счастливымъ… Но удастся ли ему сомкнуть глаза на радостяхъ?

Какъ онъ страдалъ всю эту зиму, не видя нигд спасенія. Впрочемъ, теперь онъ написалъ эту брошюру, которая понемногу распродавалась, но выгоды ему отъ этого никакой не было. Онъ подарилъ рукопись первому попавшемуся издателю и былъ радъ, что даромъ ее напечатали. Такъ проходили дни, а срокъ уплаты все приближался.

Сегодня вечеромъ онъ вернулся домой, чтобы еще разъ подумать обо всемъ этомъ, ссть въ кресло и подумать, какимъ образомъ онъ достанетъ эти деньги. Напрасно онъ былъ у двухъ-трехъ своихъ товарищей и просилъ о помощи, можетъ быть, онъ встртитъ какого-нибудь добраго человка, который сдлаетъ это для него, въ этомъ не было вдь ничего невозможнаго, если хорошенько подумать. Вотъ онъ слъ бы здсь, на этотъ самый стулъ, онъ не зажигалъ бы лампы, вотъ какъ сейчасъ, и сталъ бы думать цлые часы объ этомъ. А теперь деньги у него въ рук. Об большія кредитки пахнутъ мускусомъ, онъ пощупалъ ихъ пальцами — онъ не ошибается,— он у него въ рук. Разв это не странно?

Онъ не могъ сидть спокойно, онъ всталъ посреди темной комнаты и улыбнулся, вдругъ услыхавъ шаги въ передней, онъ поспшно открылъ дверь и выглянулъ. Обыкновенно онъ сидлъ тихо, задерживалъ дыханіе, когда прислушивался,— но теперь онъ радостно отворилъ дверь, безъ всякаго намренія кого-либо встртить.

— Добрый вечеръ! — сказалъ кто-то.

— Добрый вечеръ, фрёкенъ Шарлотта! — отвчалъ онъ и остановился въ дверяхъ, въ его комнат все еще было темно.

— Вы такъ поздно уходите? — спросила она.

— Ухожу ли я? Нтъ. Я думалъ, что это вашъ братъ вернулся домой и хотлъ съ нимъ поздороваться.

— Мой братъ у себя въ комнат,— сказала она,— позвать вамъ его?

— Нтъ, зачмъ, я хотлъ только… Нтъ, ничего, серьезнаго ничего.

Они стояли другъ противъ друга. Она заглянула въ его темную комнату и сказала:

— Разв у васъ сегодня нтъ лампы?

— Что вы, лампа есть! Я сейчасъ ее…

Онъ старался ее зажечь торопливыми, неврными движеніями, они продолжали между тмъ разговаривать. Наконецъ, она вошла въ комнату и затворила за собой дверь. Они оба сли.

— Мн нужно кое о чемъ попросить васъ,— сказала она.

— Меня? Что-нибудь такое, чего я не знаю! А я хотлъ васъ поблагодарить…

Онъ глазами указалъ на деньги, лежавшія на стол, но она перебила его:

— Простите меня, я нехорошо вела себя по отношенію къ вамъ.

— Ахъ, пустяки, зачмъ ей просить прощенія, можетъ быть даже въ этомъ былъ виноватъ онъ самъ.

Онъ возразилъ:

— Вы можете обращаться со мной, какъ вамъ угодно. Впрочемъ, вы были такой, какъ всегда… да, да, я хочу сказать…

— Нтъ, я все-таки надюсь, что это не такъ,— сказала она смясь. Потомъ она прибавила очень серьезнымъ голосомъ: — Я не знаю, я была такой раздражительной, совсмъ больной отъ злости. Вы замтили?

— Нтъ.

— Да, это было такъ. Но я никогда не буду больше такой, Хойбро. Это не давало мн покоя, я хотла въ тотъ же вечеръ попросить у васъ прощенія, но когда постучала въ вашу дверь, вы мн не отвтили.

— Такъ это, значитъ, были вы! Я это предчувствовалъ, но у меня не хватало смлости смотрть на васъ, посмотрть вамъ въ глаза. Иногда человкъ длаетъ такія вещи, что приходится опускать глаза. Но вы, вдь, не можете стать на мсто этого человка. Вы — нтъ.

— О, нтъ, я могу стать на его мсто. Есть скрытые грхи, заставляющіе опускать глаза.

Онъ принялъ это за полуотвтъ, за предложеніе продолжать:

— Ну, и что же дальше?

Она хочетъ показать, что можетъ понять и простить. Онъ приготовился разсказать ей свой грхъ, свой обманъ, свой подлогъ, ему нужны были деньги, чтобы заплатить пари, пари на честное слово, онъ принесъ документъ и получилъ подъ него деньги.

Онъ началъ:

— Это случилось такъ…

Но она опять перебила его:

— Нтъ, нтъ, нтъ! Вы ничего не должны мн разсказывать! Мы ничего не будемъ другъ другу разсказывать, не правда ли? Нтъ, милый мой, не будемъ грустить хоть сегодня вечеромъ, а то мн право нехорошо. Я больше не въ состояніи…

Она сдлала большое усиліе, чтобы не расплакаться.

Онъ былъ такъ пораженъ, что не могъ дальше продолжать, и не сказалъ больше ни слова. Одну минуту онъ думалъ о томъ, что надо поблагодарить ее за деньги, но она перебивала его, когда онъ начиналъ. Можетъ быть, было бы неделикатно съ его стороны напомнить ей о бдности ея матери и о ломбард, о велосипед. Онъ молчалъ.

Она стала разспрашивать его о старыхъ портретахъ, стоявшихъ у него на стол, о его родителяхъ, о его сестр, о которыхъ она никогда раньше не упоминала. Она обрадовалась и удивилась, когда онъ показалъ ей портретъ своей сестры.

— Вы сегодня вечеромъ такая добрая,— сказалъ онъ,— могу ли я вамъ показать послднее письмо изъ дому? Правда, оно не совсмъ грамотно написано!

Она взяла письмо и прочла его съ неподдльной радостью. Какія здравыя и твердыя убжденія, какая любовь! Имъ обоимъ очень понравилось заключеніе, гд старый отецъ, вообще никогда не шутившій, наставилъ цлый рядъ знаковъ и написалъ: — Прилагаю при семъ нсколько дюжинъ знаковъ, которые ты можешь размстить въ письм.

О, да, это, дйствительно, прямая, наивная и сильная душа.

Пока Хойбро складывалъ письмо, Шарлотта сидла и смотрла на него, думая о чемъ-то.

Они начали говорить о Фредрик. Онъ ршился искать счастья въ Америк и уже началъ продавать свои книги, у него не мало книгъ.

Он могутъ покрыть расходы по путешествію. Она съ удовольствіемъ проводила бы его, если бъ у нея были на это средства, съ улыбкой, казавшейся почти вздохомъ, она разсказала ему, какъ она просила сегодня у Бога денегъ на путешествіе,— хотя и не достойна его помощи.

— Нтъ, вамъ не нужно,— сказалъ Хойбро неосторожно.— Вы не должны хать съ нимъ.

— Почему нтъ? Ахъ, нтъ, мн такъ бы этого хотлось, здсь я даже самой себ въ тягость.

— Но никому другому вы не въ тягость. Многимъ будетъ тяжело, если вы удете.

— Кому я нужна?

Ему больше всхъ, ему — днемъ и ночью, но онъ сказалъ:

— Разъ вы спрашиваете: Андрэ Бондезену, напримръ.

Она сжала руки и крикнула рзкимъ голосомъ: ‘Нтъ!’ поблднвъ отъ волненія. Потомъ она коротко и насмшливо улыбнулась.

— Я не хочу даже, чтобы онъ вспоминалъ обо мн. — Она перешла опять въ прежній тонъ и сказала:— Но, вдь, мы хотли быть веселыми сегодня.

— Да, будемъ веселыми,— сказалъ также и онъ.

Но у нея не выходилъ изъ головы вопросъ объ Андрэ Бондезен, она опять начала говорить о немъ. — Онъ сдлалъ ей столько зла, сколько вообще человкъ можетъ сдлать. Однако, они не будутъ больше говорить объ этомъ, они будутъ веселы.

— Вдь вы его любили,— сказалъ Хойбро,— и потомъ…

— Я хочу вамъ сказать одну вещь, но вы мн не поврите, нтъ, вы мн не поврите, даже если бъ это было моимъ послднимъ словомъ въ этой жизни. Я никогда его не любила. Это такъ же врно, какъ то, что вы сейчасъ видите меня здсь. Дай Богъ, чтобы вы поняли, что я хочу сказать, но вы врно не понимаете. Я его не любила. Но одинъ вечеръ я была въ него влюблена, и въ этотъ вечеръ я… случилось… Но я никогда его не любила, я была влюблена въ него только одинъ вечеръ. И все время, съ самаго того вечера, я знала, что не люблю его, хотя заставляла себя врить, что люблю. Я внушала себ, что люблю его.

Хойбро почувствовалъ сильную тайную радость, его лщо горло, и онъ не старался этого скрыть. Да, вотъ такъ постоянно, одинъ строитъ свое счастье на чужомъ несчастьи. Его любопытство было возбуждено, ему хотлось говорить, узнать побольше, но она протянула руку къ нему, почти касаясь пальцами его волосъ, и сказала съ грустнымъ взглядомъ:

— Да, милый, давайте говорить о чемъ-нибудь другомъ.

Какъ-то невольно она провела рукой по его волосамъ. Онъ вздрогнулъ съ ною до головы и взялъ ея руку.

— Я буду тосковать по васъ, если вы удете,— сказалъ онъ ей почти шопотомъ.

— Да, вы, можетъ бытъ,— сказала она тихо.— Но вы должны знать, что я не стою этого.

— Какъ, вы не стоите?!

Онъ подошелъ къ ней ближе, сталъ на колни около ея стула и взялъ об ея руки. Она не препятствовала и, улыбясь, шепнула:

— Нтъ, не нужно. Кто-нибудь можетъ войти.

— Нтъ, никого не слышно, никто не войдетъ. Я такъ счастливъ въ эту минуту, какъ никогда въ моей жизни, никогда. Посмотрите, я держу Ваши ручки, знаете ли вы это?

— Да!

Въ прихожей раздались щаги. Кто-то изъ комнаты вошелъ въ кухню. Шарлотта вскочила, но сейчасъ же опять сла. Хойбро опять взялъ ея. руки и началъ ихъ цловать, онъ ласкалъ эти худыя блыя руки, которыя мысленно такъ часто цловалъ, теперь онъ сжималъ ихъ горячо и радостно. И онъ говорилъ, шепталъ, надялся, что это не сонъ, просилъ позволенія любить такъ, какъ всегда любилъ. Никто, никто не подозрвалъ, какъ его сердце тосковало по ней всю эту зиму. На это она отвчала:

— Вы говорите, что счастливы, Хойбро, но завтра вы этого не повторите.

— И завтра, и всегда, если вы мн это разршите! Скажите мн,— могу ли я? Вы одна можете это ршить, вы одна. Почему не завтра? Да, именно завтра, вотъ именно завтра. Потому что завтра я покончу съ однимъ очень непріятнымъ дломъ, давившимъ меня, и если вы разршите мн увидть васъ завтра вечеромъ, я кое о чемъ буду просить васъ, умолять васъ на колняхъ, Шарлотта.

Вдругъ Шарлотта поднялась и отстранила его обими руками.

— Нтъ, нтъ, довольно, Бога ради! Теперь мн нужно итти. Благодарю, благодарю за этотъ вечеръ! Хойбро, вы ни о чемъ не должны просить меня на колняхъ. Нтъ! Я отвчу вамъ — ‘нтъ’. Вы не должны этого длать, слышите? А то я отвчу вамъ: ‘нтъ’! Мн нужно итти…

— Вы отвтите мн ‘нтъ’? Я держалъ ваши руки, я цловалъ ихъ и, несмотря на все это, вы мн скажете ‘нтъ’? Нтъ, послушайте меня, послушайте только, неужели вы никогда этого не захотите, нтъ, никогда? Дайте мн хоть каплю надежды, назначьте долгій, долгій срокъ, испытайте меня, заставьте меня долго, долго ждать, я могу ждать долго, если у меня будетъ надежда.

Опять раздались шаги въ прихожей, они замолчали, но шаги замерли въ комнат, все спять утихло.

Шарлотта положила руку на ручку двери, она стояла стройная и гордая, ея щеки горли, грудь поднималась и опускалась.

— Я люблю васъ,— сказала она спокойно,— да, люблю, и все-таки я говорю ‘нтъ’.

Они посмотрли другъ на друга.

— Вы любите меня? Да? Любите? Правда? Ну, тогда вы говорите ‘нтъ’ не навсегда? Зачмъ? Скажите мн!

Она быстро подошла къ нему, взяла его голову обими руками и поцловала его въ губы. Потомъ вскрикнула, закрыла лицо руками и бросилась къ двери.

Но онъ крикнулъ ей вслдъ, не соблюдая осторожности:

— Шарлотта, почему же ты уходишь отъ меня?

— Потому,— сказала она хриплымъ шопотомъ,— потому что я не чистая женщина. Я не чиста, нтъ!

Она все еще продолжала закрывать лицо руками. Потомъ сдлала нсколько шаговъ въ прихожей, открыла дверь въ крмнату и исчезла…

Хойбро затворилъ свою дверь и остановился посреди комнаты. Не чистая? Что это означало? Шарлотта не чистая? Она его поцловала, дйствительно, поцловала, онъ все еще это чувствовалъ. А почему она сказала, что она не чистая?

Какъ это можетъ быть, Шарлотта — не чистая? Да, ну такъ что же, если и такъ? Она поцловала его, она его любитъ, разв она не сказала прямо, что она его любитъ? Зачмъ она сказала, что она не чистая, вдь не въ этомъ дло, разъ она его любитъ. Кто посл этого былъ чистъ? Вдь самъ же онъ не былъ чистъ, онъ былъ даже преступникомъ, обманщикомъ, и только завтра онъ будетъ въ состояніи заплатить по векселямъ…

Онъ смотритъ на деньги на стол,— большія кредитки лежатъ на своихъ прежнихъ мстахъ. Да, завтра же онъ обратится къ Шарлотт со своей большой просьбой. Она — не чистая? Ахъ, во всякомъ случа чище, чмъ онъ, чище, чмъ кто-либо, и онъ станетъ передъ ней на колни. Нтъ,— она любитъ его, она его поцловала.

Въ голов закружились воспоминанія, дикая радость охватила его, онъ продолжаетъ стоять среди комнаты. На ней было утреннее платье, это легкое платье, сквозь которое просвчивалъ корсетъ, руки были открыты почти до локтей, настолько коротки были рукава. Но у нея замчательно красивыя руки. А что, если кто-нибудь цловалъ эти руки, Да, что тогда? Разумется, другіе цловали ее! вдь она сама сказала, что она — не чистая. Эти руки обнимали шею другого,— другого, разъ она не чистая! Нтъ, она невинна, и онъ любитъ ее.

Лампа преспокойно стояла на стол. Ея свтъ проходилъ ровно и свтло сквозь абажуръ, и она продолжала горть, какъ будто ничего не случилось съ нимъ, стоявшимъ въ раздумьи посреди комнаты.

Онъ слъ въ качалку. Значитъ, эти руки обнимали другого. Забудется ли это когда-нибудь? Он будутъ обнимать его шею, посл того какъ уже обнимали другого, они никогда не будутъ одни, она можетъ сравнивать его ласки съ ласками другого.

Все глубже и глубже углублялся онъ въ свои мысли. Нтъ, неужели она не была невинна? Онъ вспомнилъ, что онъ встртилъ ее передъ дверью Бондезена и видалъ ихъ обоихъ въ отдаленныхъ частяхъ города. И это она, которой онъ молился каждый день, каждый часъ, съ тхъ поръ, какъ въ первый разъ увидлъ ее! Она придетъ къ нему, уже испытанная, ко всему привыкшая, она будетъ нжна съ нимъ, какъ была съ другими, будетъ обнимать его своими опытными руками. И потомъ всю жизнь жить и сознавать, что это именно такъ! Онъ не можетъ, нтъ, это немыслимо, лучше наложить на себя руки.

А лампа все горла и горла.

Часы проходили за часами, онъ былъ то въ восторг, что Шарлотта его любитъ, то въ ужасномъ отчаяніи.

Нтъ, это немыслимо, онъ прекрасно сознавалъ, что онъ этого не выдержитъ. Было бы лучше, если бъ она совершила убійство, кражу, только не это.

Лампа выгорла и начала мигать, онъ ее потушилъ. Легъ на постель совсмъ одтый, съ широко раскрытыми глазами. Поцлуй Шарлотты горлъ на его губахъ. Она просила у Бога денегъ на путешествіе! Она не была испорченной, и онъ любитъ ее не такъ, какъ любятъ люди, но разв это могло помочь длу? Всю свою жизнь сознавать!

Когда наступило утро, и его гардины не могли дольше задерживать свта, его глаза отяжелли какъ свинецъ и закрылись, онъ крпко заснулъ и проснулся только тогда, когда кто-то постучалъ къ нему въ дверь.

——

Вошелъ Фредрикъ Илэнъ.

— Десять часовъ,— сказалъ онъ,— но, можетъ быть, вы сегодня свободны?

— Десять часовъ? Нтъ, я не свободенъ.

Хойбро вскочилъ.

— Мн отказали въ ‘Новостяхъ’, вотъ почему я ещі дома.

— Да, я слышалъ.

— Да, вотъ чмъ все это кончилось. Ахъ, я долженъ былъ бы послушаться вашего совта, но…

— Ахъ да, но…

— Въ этомъ нельзя больше сомнваться.

Пауза.

— Вы одты, вы, врно, рано встали и хотли еще поспать немного? — сказалъ Илэнъ.

— Да, вотъ именно.

— Да, это тоже случалось со мной не разъ. Что я хотлъ сказать? — вы, вдь, написали брошюру? А сегодня вы опять упомянуты въ ‘Новостяхъ’.

— Вотъ какъ?

Пока Хойбро мылся, Илэнъ пошелъ за листкомъ. Собственно говоря, это была такая же замтка, какъ и въ прошлый разъ, только боле сильная, обвиненіе въ не совсмъ безупречномъ образ жизни было подчеркнуто. Рчь шла не о ‘говорятъ, что’, а какъ будто Богъ и весь міръ уже знали обо всемъ. Въ этомъ неспусканіи глазъ, въ этомъ повтореніи изо дня въ день, все въ боле сильныхъ выраженіяхъ — въ этомъ сказывался Линге. Хойбро прочелъ вещь съ интересомъ, но когда онъ кончилъ ее, то не сказалъ ни слова.

— Что вы на это скажете, какъ вы это находите?

— Разсказываютъ про Актэона, что онъ какъ-то разъ засталъ врасплохъ Артемиду, купающуюся со своими нимфами. Въ наказаніе за этотъ невольный проступокъ Артемида обратила его въ оденя, и ея собаки растерзали его. Такъ случилось и со мной: я засталъ Линге врасплохъ и написалъ о немъ брошюру, и Линге губитъ меня.

— Да, и что можно на это отвтить? Н-да!…

Когда Илэнъ ушелъ, Хойбро нсколько разъ ударилъ себя по лбу, ходя взадъ и впередъ по комнат. Каждый разъ, какъ онъ подходилъ къ двери, онъ останавливался на минутку и прислушивался къ шагамъ, но ничего не было слышно. Можетъ быть, Шарлотта еще и не встал,, можетъ быть, она уже вышла. Сжимая руки, онъ тосковалъ по ней и шопотомъ звалъ ее. И онъ все ходилъ и ходилъ взадъ и впередъ по комнат. ‘Новости’ опять нападали на него, он нахально нападали на его образъ жизни, какъ будто знали каждое малйшее пятно на немъ.

Вотъ здсь на стол лежатъ деньги, ему стоитъ только сбгать въ банкъ и заплатить по векселю, черезъ полчаса все будетъ приведено въ порядокъ, честь будетъ спасена, а намеки ‘Новостей’ будутъ уничтожены навсегда.

А что же дальше? А Шарлотта, это гршное и дорогое дитя? Вдругъ онъ подошелъ къ столу и сложилъ поспшно деньги. Затмъ взялъ конвертъ, вложилъ въ него деньги и прилагаемую карточку, на которой прощался и благодарилъ за все свою возлюбленную, онъ написалъ адресъ Шарлотты и сжегъ вс свои остальныя бумаги. Столъ убралъ, все въ порядк. Деньги для путешествія Шарлотты лежатъ посреди комнаты на темномъ ковр, для того, чтобы он сейчасъ же были замчены.

Онъ поспшно вышелъ изъ дому на улицу,— никто его не видлъ. Въ эту самую минуту онъ поднялъ глаза на второй этажъ и увидлъ тамъ Шарлотту. Она смущенно отступила назадъ. Онъ поклонился, его темное мулатское лицо все перекосилось, хотя онъ старался улыбнуться. Она кланяется ему, потому что онъ остановился и смотритъ наверхъ, она отдернула занавску и подошла близко къ окну. Онъ опять кланяется.

Полчаса спустя Хойбро явился въ полицію.

XVIII.

Нсколько недль спустя ‘Новости’, постоянно первыя узнававшія вс новосхи, сообщали, что уважаемый сотрудникъ ‘Новостей’, Фредрикъ Илэнъ, ухалъ въ Америку. Онъ взялъ съ собой свою сестру, фрёкенъ Шарлотту Илэнъ, извстную въ спортсменскихъ кружкахъ. Дай Богъ, чтобы имъ повезло ‘въ новой стран’! Говорятъ, что господинъ Илэнъ ведетъ переговоры по поводу мста профессора въ одномъ изъ американскихъ университетовъ. ‘Новости’ могутъ только поздравить Америку съ этимъ выборомъ.

Итакъ, Линге до самаго конца выказывалъ Илэну свое расположеніе. Онъ смялся про себя надъ этимъ ‘говорятъ’. Это была его собственная выдумка: онъ придумалъ ее въ то время, какъ писалъ замтку, его шутка носила невинный характеръ, онъ сидлъ и смялся про себя. Его веселая натура постоянно прорывалась и сокращала ему многіе скучные часы.

Но наравн съ этимъ онъ продолжалъ и свою серьезную дятельность, выборы въ стортинг были въ полномъ разгар. Линге защищалъ точку зрнія крайней лвой съ такой смлостью, что ‘Норвежецъ’ остался далеко позади. Ему помогалъ Андре Бондезенъ: молодой радикалъ, дебютировавшій, какъ поэтъ, приносилъ время отъ времени статью, полную силъ и чувства. Линге былъ очень благодаренъ за эту помощь,— самъ онъ не былъ такъ ловокъ, какъ прежде, и нуждался порой въ поддержк. Его ловкость исчезла, его удары все больше и больше начали походить на удары ‘Норвежца’: никто передъ ними не отступалъ.

Какъ это случилось? Разв у него не было прежняго сильнаго убжденія въ правот своего дла? Можетъ быть, онъ щадилъ себя и заботился о своемъ спокойствіи? Нисколько. Наоборотъ, Линге работалъ боле дятельно, чмъ когда-либо. Онъ работалъ теперь безъ отдыха, какъ будто всю свою жизнь никогда ни о чемъ другомъ и не думалъ, какъ только о томъ, чтобы лвая непремнно побдила на этихъ выборахъ. Никто не могъ жаловаться, что онъ слишкомъ мало вритъ въ этотъ вопросъ и не хочетъ защищать его, ежедневно въ ‘Новостяхъ’ появлялась новая статья, относящаяся къ выборамъ. Только владлецъ желзныхъ мастерскихъ Биркеландъ былъ угрюмо-недоврчивъ и говорилъ: ‘Если Линге въ продолженіе десяти лтъ, не колеблясь, будетъ писать о самой крайней либеральной политик, то и тогда я не буду увренъ въ томъ, что у него нтъ какой-нибудь скрытой мысли’.

Но вдь Биркеландъ, несмотря на вс его качества, былъ однимъ изъ тяжелыхъ, неповоротливыхъ умовъ. Какъ часто онъ смотрлъ на Линге, широко раскрывъ ротъ, когда этотъ удивительный редакторъ съ поразительною легкостью шагалъ черезъ вс препятствія и со всякимъ вопросомъ могъ продлать всевозможные фокусы. Биркеландъ, конечно, не могъ поспть за нимъ, его голова была черезчуръ неповоротлива, и онъ постоянно повторялъ свое мнніе о десяти годахъ и скрытыхъ мысляхъ, которымъ, по его мннію, все меньше и меньше врили.

На дл Линге показалъ, что его политическія колебанія не были серьезными, когда понадобилось, оказалось, что и онъ такой же норвежскій либералъ, какъ и всякій другой.

Разв его инстинктъ не одержалъ побды въ дл Хойбро? Линге почувствовалъ, что Хойбро одинъ изъ тхъ людей въ обществ, съ которыхъ нужно снимать маску, и лишь нсколько намековъ съ его стороны заставили его выдать себя.

Кром того, онъ удивилъ всю страну своимъ спискомъ предложенныхъ въ жюри — и это за нсколько дней до выборовъ. Эта выходка вызоветъ всеобщее вниманіе, а люди опять скажутъ, что Линге можно во многомъ упрекнуть, но онъ не иметъ равнаго себ. Линге при мысли объ этой новой побд самодовольно потиралъ руки. Это давало его фантазіи новые планы, новые сюрпризы. И его-то хотли свергнуть? Никогда, никогда!

— Войдите!

— Посланный отъ лвой, письмо,— просятъ отвта.

Линге пробжалъ письмо и сейчасъ же отвтилъ. Союзъ лвыхъ хотлъ напечатать нсколько его избранныхъ статей отдльно, распространить ихъ по стран во многихъ тысячахъ экземпляровъ. О, пожалуйста! Разумется, онъ съ радостью даетъ на это свое согласіе,— статьи въ ихъ полномъ распоряженіи, и он будутъ напечатаны даромъ, ради блага отечества. Онъ далъ посланному крону, это былъ еще очень молодой парень съ голубыми глазами, вроятно, онъ никогда прежде не видлъ Линге въ его кресл.

— Вотъ! купи себ книжку съ картинками.

Тронутый благодарностью молодца, Линге вскочилъ и отыскалъ среди бумагъ нсколько иллюстрированныхъ листковъ и журналовъ. Это письмо изъ союза лвыхъ въ данную минуту имло большое значеніе и радовало его. Его энергичная работа по выборамъ, наконецъ, была признана: союзъ не сталъ бы издавать статей ‘Новостей’ отдльными экземплярами, если бы он не заслуживали этого. Онъ хочетъ написать еще статью. Онъ сдлаетъ это сегодня же, матеріаломъ ему можетъ послужить статья шведскаго рейхстага.

Въ эту минуту въ дверь просунулась голова Лепорелло.

По всей вроятности было какое-нибудь спшное дло, разъ пришелъ Лепорелло. Линге не обращался теперь къ нему, онъ не пользовался теперь его помощью, какъ прежде, къ тому же онъ подозрвалъ его въ томъ, что тотъ наболталъ и выдалъ его Хойбро. Эта мысль возмущала Линге. Неужели онъ заслужилъ такую измну? Какъ-то разъ на улиц онъ увидлъ женщину, и его первой мыслью было пустить въ ходъ Лепорелло, чтобъ онъ освдомился о ней, но, къ счастью, онъ одумался и бросилъ лишь нсколько неясныхъ словъ. Во всякомъ случа, никакого порученія Лепорелло онъ не давалъ. Впрочемъ, онъ вдь больше уже не юноша. Сорокъ лтъ, шутка сказать,— его горячность поостыла, а что осталось отъ нея, онъ употреблялъ на свой листокъ. Нтъ, правда,— съ нкоторыхъ поръ онъ началъ сидть дома по вечерамъ, прочитывалъ рукописи, снабжалъ ихъ заглавіями, примчаніями и занимался прилежно статьями и замтками. И къ утру бывала готова превосходная работа.

— Дама, о которой вы на-дняхъ освдомлялись, фру Олсенъ,— сказалъ Лепорелло.

Линге поднялъ голову.

— Ну и пусть, мой милый, она называется фру Олсенъ, — возразилъ онъ. — Я не настолько любопытенъ, просто мн пришло въ голову спросить васъ, знаете ли вы ее или нтъ?

Но Лепорелло, хорошо знавшій своего редактора, зналъ, какъ косвеннымъ образомъ можно сообщить ему разъясненія, и онъ быстро возразилъ:

— Разумется, но разв это не смшно: ея мужъ ведетъ торговлю живымъ товаромъ въ Фьердинген, онъ торгуетъ тамъ всми хорошенькими двочками, и знаете, какъ его называютъ? Эти плутовки дали ему прозвище: принцъ Фіорда, ха-ха-ха!

Линге улыбнулся довольно принужденно,— сегодня онъ хотлъ бы отдлаться отъ Лепорелло. Но, противъ обыкновенія, Лепорелло былъ очень разговорчивъ и спросилъ:

— Что это за новое лицо сидитъ во вншнемъ бюро?

Это новый поэтъ, геній съ Торденскіольдштрассе. Линге взялъ его къ себ и поставилъ его на ноги, его занимало выдвинуть этотъ талантъ, и рдко приходилъ кто-нибудь въ бюро безъ того, чтобы онъ не говорилъ ему: ‘Обратите на него вниманіе, когда вы будете уходить: это новый норвежскій поэтъ’.

И онъ отвтилъ Лепорелло, какъ и всмъ другимъ:

— Это новый поэтъ. Обратите на него вниманіе, когда вы будете выходить.

И онъ указалъ головой на дверь.

Но Лепорелло не обратилъ вниманія на этотъ кивокъ и не вышелъ. По старой привычк, ему хотлось сообщить Линге, что онъ слышалъ на улицахъ и въ ресторанахъ, городъ опять говорилъ о ‘Новостяхъ’. Статья о выборахъ, статья о желзной дорог, телеграммы объ убійств въ Ракештат, о кораблекрушеніи при Тольдестранде,— все было превосходно. Листокъ каждому давалъ что-нибудь. Предложеніе допустить женщинъ къ должности городскихъ ревизоровъ вызвало радостное одобреніе. Былъ разъ навсегда положенъ конецъ тмъ глупостямъ, будто женщины не могутъ быть тмъ, чмъ мужчины, даже такой серьезный листокъ, какъ ‘Новости’, стоялъ за выборы женщинъ.

Линге было очень пріятно слышать эти сообщенія, радостное настроеніе охватило его, и когда онъ понялъ, что Лепорелло не уйдетъ, пока не получитъ одну или дв кроны на обдъ, онъ далъ ему съ улыбкой пять кронъ и кивнулъ головой.

Даже посл того, какъ ушелъ Лепорелло, это радостное настроеніе не покидало его, онъ облокотился въ кресл и уставился на маленькую полочку съ лексиконами.

Да, да, ‘Новости’ опять плывутъ по втру, подписчики возвращаются. И зачмъ людямъ быть глупыми? Каждый, кто умлъ читать, долженъ видть, что его листокъ — единственный во всей стран. Онъ, можетъ быть, не былъ такимъ ярымъ, какъ прежде, но зато у него было то преимущество, что его могли читать въ любой семь, любая молодая женщина.

Линге теперь опять стоялъ за улучшеніе тона прессы, и это онъ длалъ во имя образованности. Что такое эти вчныя ругательства противниковъ? Онъ сдлаетъ все возможное, чтобъ поднять уровень прессы.

Въ продолженіе всей весны онъ проводилъ въ своемъ листк одну удачную мысль за другой. Какъ только стаялъ снгъ, онъ началъ свои статьи о спорт, кром того, онъ объявилъ, что будетъ издаваться особый листокъ въ продолженіе цлаго года — и зимою тоже, когда въ ходу лыжи и коньки. Во всхъ областяхъ онъ укрплялъ свою позицію и снева сдлался стражемъ города. Это была счастливая выдумка,— женщины въ роли ревизоровъ,— и къ нему многіе присоединились.

Онъ хотлъ ввести налогъ на трости, Каждый, носившій трость безъ необходимости, долженъ былъ платить налогъ за ношеніе ея.

Онъ хотлъ ввести на каждомъ пассажирскомъ пароход рулетку. Въ лтнее время это доставило бы путешествующимъ пріятное времяпрепровожденіе.

Онъ обратилъ вниманіе на портреты на норвежскихъ картахъ. Что, если напечатать карты съ портретами знаменитыхъ людей и женщинъ Норвегіи, художниковъ, поэтовъ, ораторовъ? Короче говоря,— національные карты со знакомыми и любимыми портретами. ‘Новости’ съ удовольствіемъ произведутъ анкету, и въ избраніяхъ будетъ принимать участіе вся страна: кто получитъ наибольшее количество голосовъ, тотъ сообразно съ этимъ будетъ выбранъ въ короли, въ дамы или валеты.

Недлю спустя Линге требовалъ усиленія законовъ о защит зврей. Лтомъ, когда владтели помстій перезжали на дачу, они оставляли въ город своихъ кошекъ, выгоняли ихъ на улицу, закрывали передъ ними двери и оставляли ихъ умирать съ голоду,— это просто ужасно! Не нужно ли положить этому конецъ?

Не было такой области, куда бы не проникалъ Линге и не вносилъ бы интересной идеи. А если прибавить еще къ этому художниковъ и остряковъ, писавшихъ въ ‘Новостяхъ’ на своемъ жаргон, то не было ничего удивительнаго, что листокъ везд требовался и читался,

— Войдите!

Вошелъ Андрэ Бондезенъ: онъ принесъ съ собой рукопись, и въ то же время онъ хотлъ обратить вниманіе господина редактора на одну ошибку: это не Шарлотта Илэнъ сопровождала брата въ Америку, а другая сестра — Софи.

— Вы въ этомъ уврены? — спрашиваетъ Линге.

— Вполн! Я встртилъ сегодня Шарлотту на улиц. Я слышалъ, что это, собственно говоря, Шарлотта должна была хать, но по нкоторымъ причинамъ она осталась.

— А по какимъ причинамъ?

— То-то я этого не знаю. Говорятъ, что это иметъ какое-то отношеніе къ Хойбро, къ Лео Хойбро. Я не знаю.

Линге задумался. Поправку онъ не могъ внести,— поправлять какъ можно меньше было его принципомъ. Что стоитъ въ ‘Новостяхъ’, пусть стоитъ и на этомъ остается, но, когда Вондезенъ ушелъ, Линге поправилъ дло новой замткой: фрёкенъ Шарлотта Илэнъ, о которой мы какъ-то уже писали, проводила своего брата и сестру, а теперь вернулась обратно.

И только онъ хотлъ приняться за свою новую статью по поводу выборовъ, его опять прервали: въ дверь просунулъ худое, измученное лицо уполномоченный отъ министерства Конгсфольдъ.

Линге удивленно посмотрлъ на него.

Конгсфольдъ поклонился. До этого онъ былъ всегда очень сдержанъ и немного себ на ум, теперь же онъ улыбался и какъ-то униженно протягивалъ Линге руку и велъ себя, въ общемъ, какъ-то вкрадчиво. Совтъ министерства далъ понять несчастному, что онъ долженъ оставить свое мсто, они узнали, что это онъ имлъ отношеніе къ напечатанію знаменитаго списка.

Линге терпливо выслушивалъ это чисто личное дло.

— Вотъ несчастье, что именно ты былъ моимъ источникомъ! — сказалъ онъ.— Во всякомъ случа, это вышло не отсюда.

— Я не понимаю,— возразилъ Конгсфольдъ. Онъ опускаетъ голову и повторяетъ еще разъ, что онъ ничего не понимаетъ.

— Ты, должно быть, былъ какъ-нибудь неостоженъ.

Онъ неостороженъ! Нтъ, нтъ, онъ не былъ неосторожнымъ. Но фактъ былъ тотъ, что вс бумаги для экспедиціи были у него въ рукахъ.

— Да, непріятная исторія.

— Да.

— Но, вдь, это уже не такъ опасно? Конгсфольдъ увренъ въ томъ, что ему совершенно ясно дали понять, чтобъ онъ искалъ другое мсто.

Линге опять повернулся къ своему столу. Къ сожалнію, онъ не можетъ дать ему никакого совта.

— Это ужасно досадно,— говоритъ онъ.

Пауза.

— Да, я не знаю, чмъ мы могли бы этому помочь,— говоритъ Конгсфольдъ тихо и осторожно.

На это Линге ничего не отвчаетъ.

— Я право не знаю, я хотлъ тебя спросить.

— О чемъ?

— Что намъ длать, какъ помочь этому длу?

— Ты самъ долженъ ршить, какъ поступать въ этомъ дл. Я ничего не могу теб ни совтовать, ни отсовтовать.

При этихъ словахъ голова Конгсфольда опустилась еще ниже, онъ съ отчаяніемъ уставился въ землю.

— Всли я даже и буду искать что-нибудь другое, все равно я ничего не получу,— говоритъ онъ.— Государственный совтъ не дастъ мн рекомендаціи.

— Да, дйствительно, не легко будетъ найти другое мсто.

— Но въ этомъ случа ты, вдь, поможешь мн?

— Разумется, насколько мн позволятъ мои силы. Но ты, вдь, знаешь, что при этомъ правительств мой листокъ едва читаютъ, такъ что моя помощь врядъ ли теб пригодится.

— Во всякомъ случа, сдлай все, что можешь.

— Нтъ, я думаю, откровенно говоря, что это будетъ плохая услуга съ моей стороны,— возражаетъ Линге.— Если я буду поддерживать тебя теперь, то всмъ станетъ ясно, что мы работали вмст. Разв ты не понимаешь?

Конгсфольдъ вполн это понимаетъ, Линге былъ правъ. Онъ сидитъ нсколько минутъ, ничего не говоря. Вдругъ въ его голов мелькнула мысль: онъ пойдетъ къ своему начальнику и все ему разскажетъ, онъ будетъ просить о пощад на этотъ разъ и никогда больше не будетъ злоупотреблять своей должностью, кто знаетъ, можетъ быть, начальникъ и послушаетъ его!

Онъ молча поднялся и простился.

— Прощай! — отвтилъ Линге.

И онъ опять нагнулся надъ своимъ столомъ и началъ статью о выборахъ. Нужно было дополнить тотъ удивительный рядъ статей, которыя должны доставить побду лвой на выборахъ. Нужью исполнять свой долгъ и бороться за свое дло, а Биркеландъ пусть себ разсказываетъ о десяти годахъ и скрытыхъ мысляхъ.

Кнутъ Гамсунъ.Полное собраніе сочиненій.Томъ второй.Изданіе В. М. Саблина.

Редакторъ Линге.Романъ.Переводъ О. X.http://az.lib.ru

I

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

Читайте также:

Кнутъ Гамсунъ.
Полное собраніе сочиненій.
Томъ второй.
Изданіе В. М. Саблина.

Редакторъ Линге.
Романъ.
Переводъ О. X.
http://az.lib.ru