Речь, произнесенная при открытии публичного заседания Общества Любителей Российской Словесности, 7-го июня 1880 года, Юрьев Сергей Андреевич, Год: 1880 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Рчь, произнесенная С. А. Юрьевымъ, при открытіи имъ публичнаго засданія Общества Любителей Россійской Словесности, 7-го іюня 1880 года.

Съ смущеніемъ, полнымъ благоговнія, передъ величіемъ торжества, насъ здсь соединившаго, открываю я это засданіе Общества Любителей Россійской Словесности, существующаго боле полу-столтія, съ 1811 года, и единственнаго въ Россіи, въ числ членовъ котораго, въ прежнія времена, блистали имена славныхъ двигателей русской мысли и русскаго слова: Карамзина, Жуковскаго и другихъ, а въ наше время блистаютъ имена не мене славныхъ представителей мысли и художественнаго слова, которыхъ я не называю потому, что ихъ имена на устахъ всхъ, наконецъ, Общества, членомъ котораго, съ 1830 года, состоялъ величайшій нашъ народный поэтъ, А. C. Пушкинъ и теперь какъ бы присутствующій среди насъ въ лиц своего семейства, навсегда дорогаго для русской земли.

Нтъ для народа торжествъ выше тхъ, которыя соединены съ воспоминаніями о великихъ людяхъ, двинувшихъ впередъ его жизнь и просвщеніе, и изъ этихъ воспоминаній, наиболе возвышающее душу, есть, конечно, воспоминаніе о великомъ народномъ поэт.

Таково значеніе настоящаго нашего собранія и настоящихъ торжественныхъ для насъ дней.

Вс мы до единаго готовились встртить эти дни съ особенно радостнымъ чувствомъ, но эта радость была нарушена великимъ для всего русскаго народа горемъ, — кончиною Русской Царицы, Супруги возлюбленнаго нашего Монарха, которой врующая, исполненная глубокой любви душа, свтлый и просвщенный умъ и преданное святому долгу сердце посяли столько добра на русской земл. Достаточно упомянуть о неусыпномъ попеченіи покойной o женскомъ образованіи и объ учрежденіи Общества Краснаго Креста, уврачевавшемъ столько страданій, принесшемъ столько утшеній семействамъ погибшихъ за отчизну. Объ этомъ знаетъ каждый на всемъ пространств обширной Руси и свтлый образъ отошедшей отъ насъ Матери русскаго народа сохранится, какъ святыня на вки вковъ въ памяти народной. И невозможно, немыслимо было бы для насъ настоящее торжество, если бы оно было простымъ увеселеніемъ, если бы не наполняло оно духъ нашъ возвышенными, глубокими думами.

Источникомъ одушевляющаго насъ теперь чувства — не суетное тщеславіе, не горделивая радость, что среди насъ родилось такое украшеніе природы человка, какъ Пушкинъ. Геніальность его есть даръ свыше, а дло имъ совершенное есть его великій подвигъ. Источникомъ вдохновляющаго насъ теперь чувства служитъ созерцаніе того прекраснаго и святаго, которое заложено въ основу природы русской души и раскрыто въ созданіяхъ нашего поэта, созерцаніе, возвышающее нашъ духъ и укрпляющее наши нравственныя силы и уразумніе того міроваго значенія русскаго народа, которое выясняется при такомъ созерцаніи.

Отрекитесь отъ всего случайно навяннаго на вашу душу, отъ всего предвзятаго въ вашей мысли и вникните во внутренній смыслъ созданій Пушкина, и передъ вами раскроются тайны души великаго поэта и ея творчества, этого чуда изъ чудесъ, этого внца твореній Божіихъ, и тайны души русской, движеніе тхъ сокровенныхъ силъ ея, которыя строятъ наше будущее, свыше опредленное намъ.

Вы ясно увидите, какъ въ душ такого поэта, какъ Пушкинъ, которая, по его собственному слову, подобно эху отзывается на вс движенія жизни и звуковъ природы, не проронивъ ни единаго изъ нихъ, въ душ, одаренной тою впечатлительностію, которая съ необычайною ясностію отражаетъ вс формы и краски природы во всхъ ихъ подробностяхъ и оттнкахъ, тою прозорливостію, которая, въ этомъ мір явленій, безпрерывно измняющихся, преходящихъ и возникающихъ, открываетъ неизмнное, непреходящее, типичное или, какъ привыкли выражаться, идеальное, то, что живетъ во всхъ этихъ измненіяхъ, какъ въ живыхъ формахъ проявленій своего бытія, въ душ наконецъ, одаренной тмъ ясновидніемъ, которое за этимъ міромъ явленій созерцаетъ то невидимое, но единое истинно существующее и вчное, для котораго весь ощущаемый міръ служитъ какъ бы живою одеждою, увидите, говорю, ясно, какъ въ такой душ совершается чудо сліянія этого вншняго конечнаго міра съ внутреннимъ безконечнымъ и въ этомъ сліяніи образуется красота, наполняющая душу поэта, и какъ изъ этой красоты возникаютъ и создаются образы насквозь проникнутые идеей ихъ породившею и дышащіе всми силами реальной жизни, полные правды и разума.

Вы увидите ясно, какъ такой поэтъ, живущій всею полнотою жизни своего народа, возводитъ эту жизнь къ ея идеальнымъ типамъ, къ ея основнымъ началамъ и она, освщенная въ его твореніяхъ свтомъ вчной истины, сама, такъ сказать, выдаетъ въ нихъ свои тайны и выясняетъ свое высокое назначеніе. И народъ, въ лиц тхъ, чей слухъ и умъ отверсты для слова красоты и истины, охваченный силою вдохновеннаго слова поэта, проникаетъ въ глубину его созерцаній и мысль народная какъ бы свыше осняется великими помыслами, и воля народа окрыляется энергіей на совершеніе своего историческаго подвига. Поистин нтъ для народа воспоминаній выше воспоминаній о его великомъ народномъ поэт, соединенныхъ съ созерцаніемъ внутренняго смысла и великихъ красотъ его созданій. Что таково значеніе нашего торжества, что таково значеніе Пушкина и его созданій, въ томъ свидтельствуетъ тотъ общій восторгъ, который охватилъ вс классы нашего общества, людей всхъ направленій при первой мысли о празднованіи, посвященномъ воспоминаніямъ о Пушкин и открытіе памятника ему нежданно превратилъ въ общественно-народное торжество. Здсь представители всхъ классовъ нашего общества, здсь представители практическаго русскаго труда, здсь представители русской мысли и слова, здсь представители русской печати, депутаты русскихъ ученыхъ, художественныхъ, литературныхъ корпорацій и учрежденій. Вс они свободно собрались сюда, чтобъ праздновать вмст этотъ общій праздникъ, и нкоторые изъ нихъ скажутъ свое многозначущее слово. Они раскроютъ передъ вами въ возможной для настоящихъ засданій нашего Общества полнот характеръ и глубину содержанія поэзіи нашего безсмертнаго поэта, я же хотя бы и могъ подтвердить и выяснить изъ самыхъ созданій Пушкина высказанное мною въ общихъ чертахъ о немъ, какъ о великомъ народномъ поэт, но, стсняемый краткостію времени, которымъ могу теперь располагать, предоставляю это силамъ боле меня талантливымъ и ограничусь немногимъ:

Пушкинъ стоялъ на рубеж двухъ періодовъ историческаго развитія нашей народной жизни. Онъ пришелъ къ намъ въ тотъ моментъ, когда сила нашего государства стала на высшую точку своего вншняго могущества и долженъ былъ начаться поворотъ силъ нашего народа на устроеніе его внутренней жизни на началахъ самодятельности, правды и нравственной красоты.

Прозорливый умъ поэта, измривъ страшную высоту, на которую была поднята русская государственная сила безстрашною волею царя исполина и ту зіяющую бездну, надъ которою нависла эта сила, обращается къ образу Петра І-го, изваянному геніальнымъ создателемъ памятника ему:

Ужасенъ онъ въ окрестной мгл!

Какая дума на чел!

Какая сила въ немъ сокрыта!

А въ семъ кон какой огонь!

Куда ты скачешь гордый конь,

И гд опустишь ты копыта?

О, мощный властелинъ судьбы!

Не такъ-же ль ты надъ самой бездной,

На высот уздой желзной

Россію поднялъ на дыбы?—

Но этотъ самый чудотворецъ исполненъ былъ воплощеніемъ той великой нравственной силы всеобъемлющаго русскаго духа’ которая съ самоотреченіемъ до забвенія о себ отдается длу добра, той силы, которая дала увидть міру неслыханное въ исторіи человчества: царя передовымъ труженникомъ на всхъ путяхъ народной жизни, повелителя милліоновъ простымъ работникомъ съ топоромъ въ рукахъ среди работниковъ простыхъ.

То академикъ, то герой,

То мореплаватель, то плотникъ,

Онъ всеобъемлющей душой

На трон вчный былъ работникъ.

Созерцая эту нравственную мощь русскаго духа, поэтъ, ужаснувшись страшнаго полета государственной силы, какъ бы несущейся въ безконечность, не взирая на отверстую бездну подъ. ногами, не смутился духомъ и сказалъ:

Въ надежд славы и добра

Гляжу впередъ я безъ боязни.

Это пророческое слово надежды иметъ всю силу несомннной истины въ устахъ именно Пушкина.— Пушкинъ зналъ природу русскую и чувствовалъ въ себ ея силы. Одаренный богато, кром поэтическаго генія и глубокаго тонкаго ума, всми дарами, свойственными русскому духу, онъ перечувствовалъ все, что можетъ и какъ можетъ чувствовать русскій человкъ отъ благоговйной любви къ нашей сдой старин до пламеннаго сочувствія къ общечеловческимъ сторонамъ реформъ Великаго Петра, отъ глубокаго воспріятія въ свое сердце смиреннаго нравственнаго идеала простаго русскаго человка, со дна души котораго онъ поднялъ образъ старца Пимена, плнившій его, какъ онъ говоритъ самъ, съ умилительною кротостью, младенческимъ мудрымъ простодушіемъ и совершеннымъ отсутствіемъ суетности’, до восторженнаго увлеченія вольнолюбивыми идеалами Байрова, отъ страстнаго наслажденія широкошумною, блестящею жизнью, города и дворца, до любви въ матери пустыни, о которой воздыхая поетъ русскій перехожій человкъ. Можно утвердительно сказать, что нтъ русской народной особенности, нтъ глубокаго инстинкта въ русской душ, которые бы не жили въ душ Пушкина и не нашли себ яркаго поэтическаго выраженія въ его созданіяхъ.

Русскій въ душ, онъ былъ также далекъ отъ отвлеченнаго идеализма, какъ и отъ грубаго реализма, не идущаго дале вншности явленія, въ немъ жило то трезвое, живое чувство правды, которое схватываетъ вс факты и явленія жизни въ ихъ цльной дйствительности и безъ чуждыхъ имъ красовъ. Его великій духъ былъ исполненъ той святой простоты, въ силу которой русскій человкъ совершаетъ великій нравственный подвигъ, не замчая даже его величія, какъ дло простое, заурядное, чему примровъ знаетъ каждый изъ насъ не мало. Потому-то въ его твореніяхъ великое и святое въ жизни является въ такихъ простыхъ формахъ, что чувствуешь это нравственно-великое не только доступнымъ, но даже легкимъ и какъ бы необходимымъ элементомъ своей жизни. И въ этомъ великое, просвтляющее душу нравственное вліяніе поэзіи Пушкина. Припомните образъ капитана, коменданта крпости, въ повсти ‘Капитанская дочка’, этого добраго и честнаго человка, который иметъ передъ глазами только дло, возложенное на него и нисколько не думая поддерживать вншнее величіе своего званія, какъ коменданта крпости, отдаленной отъ центра государства, уступаетъ своей жен всякій разъ, когда видитъ, что она права, дльно замняетъ его и потомъ, врный до смерти своему долгу, принимаетъ смерть отъ рукъ злодевъ, какъ нчто самое, естественное и необходимое и такъ, что кажется онъ удавился бы самъ, если бъ стали называть его подвигъ геройскимъ и великимъ.

Вспомните Татьяну въ Онгин, которая и среди блеска высшаго столичнаго общества, будучи знатною дамой, остается въ душ тою же уздною барышней Таней, какой была прежде, и переноситъ тяжелую для нея жизнь блеска, шума и условій знатнаго общества, ея окружающаго, ради исполненія долга бъ мужу, старику, любящему ее и вручившему ей свой покой посл трудной боевой жизни, разстроившей его здоровье, переноситъ она эту жизнь терпливо, а сама тоскуетъ о прежнихъ тихихъ радостяхъ скромной двической жизни.

А мн, Онгинъ, пышность эта —

Постылой жизни мишура,

Мои успхи въ вихр свта,

Мой модный домъ и вечера,

— Что въ нихъ? Сейчасъ отдать я рада

Всю эту ветошь маскарада,

Весь этотъ блескъ и шумъ, и чадъ

За полку книгъ, за дикій садъ.

За наше бдное жилище,

За т мста, гд въ первый разъ,

Онгинъ, встртила я васъ,

Да за смиренное кладбище,

Гд нын крестъ и тнь втвей

Надъ бдной нянею моей….

И въ минуту ршимости между священнымъ для нея долгомъ и неугасшею съ лтами первою любовью, она говоритъ прямо со всею простотою чистой, правдивой души:

Я васъ люблю (къ чему лукавить?)

Но ршаетъ безповоротно:

Но я другому отдана

И буду вкъ ему врна.

Вы чувствуете, что эта самая Татьяна съ такою же святою непосредственною правдою въ душ взойдетъ, ни минуты не колеблясь, прежнею безхитростною Таней на эшафотъ или костеръ, если того потребуетъ долгъ святой правды и высшая любовь.

А вотъ послушайте отрывокъ изъ неконченнаго, къ сожалнію, романа ‘Рославлевъ’: изображеніе русской женщины ‘скромной и молчаливой’ Полины въ минуту нашествія непріятельскихъ полчищъ на русскую землю. ‘Вдругъ’, пишетъ дружная съ Полиною двица, ‘извстіе о нашествіи и воззваніе Государя поразили насъ. Москва взволновалась. Появились простонародные листки графа Ростопчина, народъ ожесточился. Свтскіе балагуры присмирли, дамы струхнули.’

‘Гонители французскаго языка и Кузнецкаго моста взяли въ обществ ршительный верхъ, и гостиныя наполнились патріотами: это высыпалъ изъ табакерки французскій табакъ и сталъ нюхать русскій, кто сжегъ десятокъ французскихъ брошюрокъ, кто отказался отъ лафита, а принялся за кислыя щи. Вс заклялись говорить по-французски, вс закричали о Пожарскомъ и Мннин и стали проповдывать народную войну, собираясь на долгихъ отправиться въ саратовскія деревни.’

‘Полина не могла скрыть своего презрнія, какъ прежде не срывала своего негодованія. Такая проворная перемна и трусость выводили ее изъ терпнія. На бульвар, на Прсненскихъ прудахъ, она нарочно говорила по-французски, за столомъ, въ присутствіи слугъ, нарочно оспаривала патріотическое хвастовство, нарочно говорила о многочисленности Наполеоновыхъ войскъ, о его военномъ геніи. Присутствующіе блднли, опасаясь доноса, и спшили укорить ее въ приверженности ко врагу отечества. Полина презрительно улыбалась. ‘Дай Богъ, говорила она, чтобы вс русскіе любили свое отечество, какъ я его люблю’. Она удивляла меня. Я всегда знала Полину скромной и молчаливой и не понимала, откуда взялась у нея такая смлость. ‘Помилуй, сказала я однажды: охота теб вмшиваться не въ наше дло. Пусть мужчины себ дерутся и кричатъ о политик- женщины на войну не ходятъ и имъ дла нтъ до Бонапарта’. Глаза ея засверкали.— ‘Стыдись, сказала она: разв женщины не имютъ отечества? разв нтъ у нихъ отцовъ, братьевъ, мужей? разв кровь русская для насъ чужда? Или ты полагаешь. что мы рождены для того только, чтобъ насъ на бал вертли въ экосезахъ, а дома заставляли вышивать по канв собачекъ? Нтъ! Я знаю, какое вліяніе женщина можетъ имть на мнніе общественное. Я не признаю уничиженія, къ которому присуждаютъ насъ. Посмотри на m-me de Stal. Наполеонъ боролся съ нею, какъ съ непріятельской силой…. И дядюшка сметъ еще насмхаться надъ ея робостью при приближеніи французской арміи: ‘будьте покойны, сударыня: Наполеонъ воюетъ противъ Россіи, а не противу васъ….’ Да! Если-бъ дядюшка попался въ руки французамъ, то его бы пустили гулять по Пале-Роялю, но m-me de Stal, въ такомъ случа, умерла бы въ государственной темниц. А Шарлотта Корде? а наша Мара Посадница? а княгиня Д.— ? Чмъ я ниже ихъ? ужъ врно не смлостью души и ршительностью’. Я слушала Полину съ изумленіемъ’.

‘А когда русскіе сожгли Москву, чтобъ погубить французовъ, Полина воскликнула: ‘О, мн можно гордиться именемъ россіянки! Вселенная изумится великой жертв! Теперь и паденіе наше мн не страшно, — честь наша спасена, никогда Европа не осмлится уже бороться съ народомъ, который рубитъ самъ себ руки и жжетъ свою столицу.’ Глаза ея такъ и блистали, голосъ такъ и звенлъ. ‘Я обняла ее, мы смшали слезы благороднаго восторга и жаркія моленія за отечество. ‘Ты знаешь? сказала мн Полина съ видомъ вдохновеннымъ: твой братъ…. онъ счастливъ, онъ въ плну — радуйся: онъ убитъ за спасеніе Россіи.’ Я вскрикнула и упала безъ чувствъ въ ея объятія.’ — Это-ли не образъ женщины — общественнаго и народнаго дятеля, образъ глубоко правдивый, ибо не дале какъ въ послднюю войну, русская женщина, сгорая любовью къ человку и родин, среди ужасовъ страданій изувченныхъ и умирающихъ, изумляла всхъ своею неодолимо самоотверженною дятельностію, забывавшею во имя святаго дла все, даже то, отъ чего невольно отвращается женская природа, передъ чмъ трепеща, цпенетъ природа человческая! Все побждала непобдимая въ русской женщин любовь къ человку {Ссылка на повсти ‘Капитанская дочка’, ‘Рославлевъ’ и на поэму ‘Онгинъ’ были выпущены изъ рчи при ея произнесеніи, ради краткости времени для нея назначеннаго.}.

Да, въ твореніяхъ Пушкина въ живыхъ образахъ раскрыты тайны русской души, вс внутреннія движенія, сокровенныя, глубокія стремленія ея и все это доведено до совершенной ясности, все взвшено глубокимъ и тонкимъ умомъ поэта, всему опредлены точныя границы и очертанія, все такъ сказать отчеканено тою мткостію русскаго ума, которою блещутъ русскія народныя пословицы и поговорки. Все это переведено на вдохновенный языкъ ясновидящаго поэтическаго чувства и все слито въ такой гармоническій строй, отъ котораго ветъ на душу родной намъ музыкой.

Пушкинъ чувствовалъ, носилъ въ себ этотъ гармоническій строй высокоразвитой русской души и внутреннимъ поэтическимъ слухомъ слышалъ, да позволено мн будетъ такъ выразиться, музыку этого гармоническаго строя русской души, тоскующей о какомъ-то еще неясномъ свтломъ будущемъ и стремящейся съ нему. И это музыкальное чувство одло большую часть его поэтическихъ созданій тми элегическими звуками, родственными звукамъ русскихъ псенъ, въ которыхъ слышится грусть, но грусть не въ себ замкнувшаяся и безысходной, а разливающаяся въ безбрежномъ пространств, стремящаяся въ ясную даль, въ свтлую высь.

Чувствуя еще въ раннихъ своихъ лтахъ въ груди своей движеніе самобытныхъ творческихъ силъ русской души и сознавая красоту и могущество тхъ же силъ въ дух русскаго человка, Пушкинъ нетерпливо ждалъ, чтобъ тя,есть крпостнаго ига?подавляющая сверху до низу, во всхъ слояхъ русскаго народа, эти могучія творческія силы, была сброшена и открылся широкій просторъ для нихъ:

Увижу-ль я, друзья, народъ неугнетенный

И рабство, падшее по манію царя,

И надъ отечествомъ свободы просвщенной

Взойдетъ-ли, наконецъ, прекрасная заря?

Независимый духомъ и самобытный всегда, въ силу своего геніальнаго ума, самобытный и въ первые годы своей поэтической дятельности, когда еще онъ только переплавлялъ на огн своей русской души великіе идеалы, созданные великими поэтами запада, воплотившими въ своихъ созданіяхъ западно-европейскую духовную жизнь, Пушкинъ, выйдя побдителемъ изъ этой борьбы, если можно такъ выразиться, съ гигантами поэтической мысли, въ тиши деревни, среди простаго русскаго народа, питая свой творческій геній русскою народною пснью, русскими народными сказаніями и лтописями, создалъ, въ 1825 году, драматическую хронику ‘Борисъ Годуновъ’, въ которой впервые въ литератур выступилъ русскій человкъ во всей своей самобытной, такъ сказать, первозданной сил, такимъ, каковъ онъ есть по существу своей природы. Въ этотъ 1825 годъ былъ совершенъ Пушкинымъ столь же великій переворотъ въ нашей литератур, а слдовательно, и въ области нашего самосознанія, какой совершенъ былъ Петромъ Великимъ въ области государственной, съ тою только разницею, что Петромъ былъ открытъ для русской мысли и русской государственной дятельности широкій міровой просторъ, дотол запертой для нихъ, а Пушкинъ эту мысль, это русское сознаніе поставилъ на почву самобытности и открылъ неизсякаемые, вчно-бьющіе живою водою самостоятельнаго творчества, источники для русскаго художественнаго творчества. Онъ сталъ создателемъ всхъ направленій въ нашей литератур, до нын господствующихъ у насъ, и для всхъ ихъ далъ великіе образцы. При первыхъ исполинскихъ шагахъ его на этомъ пути, далеко оставившихъ современную ему подражательную литературу, онъ не былъ понятъ большинствомъ своихъ почитателей, какъ непонятъ былъ большинствомъ своихъ русскихъ современниковъ и Петръ Великій. И до сихъ поръ, по моему мннію, еще не вполн разъяснено значеніе 1825 года въ исторіи нашего развитія. Но этотъ поворотъ къ чистой самобытности не былъ у Пушкина переломомъ въ его творческой дятельности, а продолженіемъ внутренняго, органически шедшаго развитія это духа, внцемъ его борьбы съ вліяніемъ на него иноземныхъ идеаловъ, борьбы не враждовавшей съ ними, но переплавившей ихъ, какъ я сказалъ, въ горнил его геніальнаго духа, внцомъ его плодотворной побды надъ ними. Чмъ глубже и глубже проникалъ онъ въ душу русскаго человка, тмъ боле и боле выяснялось для него общечеловческое и родственное намъ въ дух и природ западныхъ народовъ и точне опредлялось положительное значеніе чуждаго намъ въ нихъ.

Силою своего поэтическаго генія, по преимуществу синтетическаго и своего обширнаго проницательнаго ума онъ сплавлялъ все родственное намъ и общечеловческое въ природ духа западныхъ народовъ съ тмъ, что врождено въ насъ, съ прекраснымъ и свтлымъ русской души, а чуждому для насъ сообщалъ значеніе, какъ положительныхъ факторовъ въ общей гармоніи жизни человчества, о чмъ свидтельствуютъ оставшіяся и частію напечатанныя его записки, оконченныя и неоконченныя, и дошедшія до насъ въ наброскахъ первыхъ главъ и въ очеркахъ произведенія. Такимъ образомъ, далъ онъ намъ поэтическій синтезъ, захватывающій и нашу жизнь, и жизнь другихъ народовъ, а съ тмъ вмст синтезъ тхъ направленій мысли, и которыя и до сихъ поръ еще раздляютъ между собою сознаніе нашего общества и борются другъ съ другомъ.

Нельзя безъ особеннаго чувства, плняющаго умъ и возвышающаго душу, слдить по его твореніямъ, какъ развился этотъ великій духъ, какъ видоизмнялись, разростались, просвтлялись идеалы его, начиная отъ юныхъ дней его до послдняго предла его жизни. Становится понятнымъ то благоговніе къ святын русской души, съ какимъ обратился онъ къ созерцанію дорогихъ для русскаго народа образовъ святыхъ, и какъ самъ онъ, вщій нашъ поетъ, внутренно преображался въ того пророка, который слышитъ гласъ Бога:

Возстань, пророкъ, и виждь, и внемли!

Исполнись волею Моей

И, обходя моря и земли,

Глаголомъ жги сердца людей!

Пушкинъ входилъ уже во святая святыхъ народнаго русскаго духа, сокровенно воздыхающаго о неб на земл, какъ смерть похитила его. Россія одлась великимъ горемъ. И не диво: она въ немъ потеряла великаго своего просвтителя, просвтителя, не успвшаго еще произнести свое послднее великое слово….

Онъ оставилъ намъ свои великія творенія, которыя возводятъ насъ на ту высоту, съ которой предъ нами освщаются сокровенныя силы, слагавшія внутреннюю жизнь русскаго народа и открывается кругозоръ на великое, возможное для насъ, будущее, если только будемъ его достойны, и указываютъ нравственный путь къ нему.

Изучали ли мы какъ должно эти сокровища, оставленныя намъ нашимъ великимъ поэтомъ? Или мы, за немногими исключеніями, какъ дти, любовались только вншней красотой его созданій или какъ дти, дурно воспитанные, прикладывали къ гиганту коротенькія мрки нашихъ узкихъ взглядовъ и страстныхъ требованій минуты и капризно глумились надъ этимъ колоссомъ духа, когда онъ не подходилъ къ размрамъ нашихъ запросовъ.

Отъ нын да будетъ иначе.

Войдемъ въ святыню храма, воздвигнутаго нашимъ великимъ поэтомъ. Уже въ преддверіи этого храма слышится идущій изнутри его голосъ: Не угашайте духа истины и красоты и дйствуйте, и все прочее приложится: и жизнь проникается правдой, красотою однется она и тихо, и торжественно взойдетъ надъ вами лучезарное солнце свободы просвщенной, братскою любовью объемлющей все человчество. Не угашайте только духа, живущаго въ васъ!

С. Юрьевъ.

‘Русская Мысль’, No 7, 1880

Рчь, произнесенная С. А. Юрьевымъ, при открытіи имъ публичнаго засданія Общества Любителей Россійской Словесности, 7-го іюня 1880 года.

Читайте также: