В.Г. Короленко
Речь на митинге в Полтаве11
КОММЕНТАРИИ
Речь на митинге в Полтаве, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1917
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Короленко В.Г. ‘Была бы жива Россия!’: Неизвестная публицистика. 1917-1921 гг.
Сост. и коммент. С. Н. Дмитриева.
М.: Аграф, 2002.
Граждане!
В России совершилось великое событие и совершилось так, как редко совершались в истории такие события. Царь отрекся от престола и передал всю полноту власти брату, Михаилу Александровичу.
Тот тоже отказался от тяжкого бремени и полноту власти передал временному правительству из народных избранников. И вот теперь Россия сама владеет своей судьбой, сама за нее несет ответственность.
Что теперь происходит у нас в Полтаве?12
Полтава одновременно с другими городами радостно и спокойно присоединяется к новому, правда временному правительству. Вы видите: здесь все слои общества, все элементы государственности: народ, администрация, армия. Все объединены сознанием важности этой минуты и желанием служить родине, спасти ее от неприятеля, создать ее великое мирное будущее. Старая власть отступила перед этой задачей. Новая стремится всецело к ее осуществлению.
Как же это произошло и почему случилось?
Двести лет назад под нашим городом произошла, как известно, великая битва, в которой решилась судьба России: молодая русская армия защищала родину от старой и опытной шведской армии под предводительством величайшего полководца Карла XII. Перед этой битвой Петр Великий писал в приказе по войскам: ‘А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога. Была бы жива Россия’.
Это говорил величайший и гениальнейший из русских царей. И он доказал это делом: царь дрался в рядах своих войск, подчиняясь команде своих генералов, которым он и войско верило.
Так рассуждал самодержец России во время величайшего расцвета самодержавия.
В его лице самодержавие признавало, что отечество должно стоять впереди царя. Царь — слуга. Была бы жива Россия!
Но не всегда так рассуждали и цари и подданные. Всем известна наша присяга: ‘За царя и отечество’, а не ‘за отечество и царя’. Это указывало как будто, что не царь для России, а Россия для царя.
Это гибельное недоразумение, и в нем узел того, что теперь произошло на наших глазах.
После ненужной японской войны, начатой без воли и без ведома народа, — Россия подняла свой голос и пожелала через своих выборных сама решать свою судьбу. Царь как будто признал этот порядок. Но у него всегда были дурные советники, которые поддерживали в нем прежнюю уверенность. Россия и при новом строе присягнула царю. Царь не присягнул обновленной России.
Царь по-прежнему стоял впереди, Россия за ним.
Кто читал отчеты Государственной Думы, тот знает, что из-за этого шел великий спор между представителями народа и властью. Удалите дурных советников. Около Вашего трона стоят Сухомлинов13 и Штюрмер14. Народ им не верит. Народ требует других правителей.
Но дурные советники тесно сомкнулись у престола, и Царь продолжал слушать только их, а не голос народа. Шла великая война. Неприятель могущественный, хорошо организованный, объединенный, стучал в двери нашего русского дома. Русские войска, отбор и цвет русского народа, лили кровь на защиту родины, а страна не могла быть уверена в верности и умелости управляющих этим домом.
Петра Великого не было. Великих людей судьба посылает столетиями. А народ с тех пор вырос, и он требовал, чтобы его выслушали в трудную минуту. Мы хотим оберегать отечество прежде всего, и уже только после этого, и на этом условии готовы поддерживать Царя, по словам Петра Великого: была бы жива Россия!
И Царю говорили это все: представители народа в Государственной Думе, земства, города… Этот голос страны рос, ширился, становился громче. Нам нужно правительство, которому мы все — и народ, и войско могли бы верить, что оно захочет и сумеет защитить наш русский дом от чужого нашествия.
Первая заговорила Государственная Дума. В ней стихали все другие споры: она объединялась на одной мысли. К Думе в этом примкнула большая часть Государственного Совета, до тех пор противившегося всем ее начинаниям. Заговорили громко земства, города, рабочие и другие организации и сословия вплоть до объединенного дворянства. Голос всей страны был так громок, что его услышали некоторые министры: они сказали об этом Царю и ушли добровольно в отставку. Услышали наконец во дворцах: грозную правду говорили Царю некоторые придворные и даже члены императорской семьи…
Но тесная клика льстецов и холопов сумела преградить доступ предостерегающей правды, сумела подменить голос истины хором грубой лести и обольщения. Все правдивое уходило или изгонялось, вокруг трона оставалась бессильная кучка, доказывая, что самодержавный строй мертв и не может вести новую страну.
Армия долго была опорой царской власти. Но и она теперь увидела, что ей приходится выбирать: или престол, или отечество. Что же ей выбрать!
И перед ней встал завет величайшего из Царей:
Была бы жива Россия!
А Россия голодает, Россия гибнет. Народ волнуется и ищет спасения в Думе…
И вот — этот последний оплот — Думу разгоняют.
Она не расходится. Что сделает армия, когда ей прикажут стрелять в народ и его избранников?
Ответ не заставил себя ждать.
Армия пришла к стенам Думы. Генералы, офицеры, солдаты сделали свой выбор. Они сказали: мы с Думой. Долой дурных советников, чего бы это ни стоило.
Вот как случилось то, что случилось. Самодержавие прогнало всех честных своих защитников, и старый строй рухнул, как карточный домик.
Теперь — слишком поздно — это сознание правды звучит уже и в словах царского манифеста. Вот эти слова:
‘В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы. И, в согласии с Государственной Думой, признали мы за благо отречься от престола Государства Российского’.
Да, в этих словах звучит позднее признание, что Россия важнее личности, хотя бы монарха.
Монарх уходит. Россия остается.
Остается при тяжких обстоятельствах, до которых довели ее ошибки прежнего строя, но объединенная и цельная.
Что будет впереди?
Над отечеством мрачные тучи. Предстоит много трудностей. Но родина теперь едина и сильна, и потому она справится со своими трудностями. Надо помнить одно: была бы жива Россия!
И все мы теперь думаем только об этом. Вот здесь народ, рабочие, генералы, офицеры, солдаты. И все мы думаем одно:
Была бы жива Россия!
Мы все переживаем теперь драгоценные и сладкие минуты объединения в одном чувстве. Пусть же эти минуты станут днями, неделями, месяцами, годами! Конечно, неизбежно должно наступить время разногласий и споров, когда придется решать вопрос, какое же лучше правительство поставить на место старого.
Об этом придется спорить. Но пусть эти споры будут споры друзей и братьев, а не врагов, пусть дело решается по согласию. И пусть воля большинства народа станет законом для всех.
Что даст нам будущее — посмотрим. Но и теперь можно сказать, что лучшее правительство будет то, которое вольными голосами установит свободный народ. Потому уже, что только такому правительству будут верить.
Когда-то триста лет назад решением земского собора всей Руси после великой смуты Россия призвала дом Романовых на Царство. Теперь, в годину великой опасности, Царь из этого дома видит себя вынужденным отдать власть, полученную от народа, обратно тому же народу.
Решим же великий вопрос об этой власти с полным разумением и как братья, помня, что весь русский народ без различия народностей и племен грудью на фронте или трудом в тылу защищал общую родину, и что родная земля, на защиту которой лилась лучшая молодая кровь, впитала в себя наряду с кровью великороссов также и кровь поляков, украинцев, евреев.
На чем народ поставит, тому Россия подчинится. А для нас всех теперь наступают дни трудной работы. Надо отразить неприятеля, и надо, чтобы выборы в учредительное собрание были действительно свободным голосом всего русского народа.
Старое отошло! Да здравствует новая Россия!15
11. Публикуется по газете ‘Полтавский день’ (1917, No 55, 7 марта), экземпляр которой хранится в архиве писателя: ОР РГБ, ф. 135/II, к. 43, д. 27. Манифестация в честь победы Февральской революции была проведена в Полтаве 6 марта по постановлению соединенных губернского и городского общественных комитетов и Совета рабочих депутатов. Митинг у городского театра и открыл своей речью Короленко.
12. Первые известия о революции дошли до Полтавы лишь 3 марта 1917 г. На следующий день Короленко писал П.С. Ивановской: ‘Пока в городе все спокойно. На первый взгляд даже как будто все довольны… Как бы то ни было, огромный факт совершился, и совершился на фоне войны. Войска, без сомнения, двинуты этими мотивами, петербургский народ — явной экономической разрухой и голодом. Общество — скандальным характером правления’. (Короленко В.Г. Письма к П.С. Ивановской. М., 1930, с 250—251.) В эти дни Короленко участвует почти во всех мероприятиях общественной жизни Полтавы, в частности в заседаниях губернского земства и комитета общественных деятелей. В архиве писателя сохранилась вырезка заметки ‘В провинции’ из эсеровской газеты ‘Земля и воля’ (1917, No 5, 14 марта), в которой говорилось о ситуации, сложившейся в первые послереволюционные дни в Полтаве: ‘В общем настроение спокойное, слишком даже спокойное для переживаемого момента. В этом многие винят местных либералов, в том числе и, не без основания, В.Г. Короленко, которые, пользуясь упроченным среди полтавцев авторитетом, заставляют Полтаву пассивно идти в хвосте переживаемых событий’. По поводу этой заметки Короленко оставил весьма примечательное замечание: ‘Если бы это была правда, т.е. если бы действительно мне Полтава была обязана тем, что у нас первые дни после революции проходили более спокойно, чем в других местах, без буйства и эксцессов, хотя и с полным признанием совершившегося переворота, то этим я мог бы только гордиться. К сожалению, эсеровская газета преувеличила мое влияние. Я только оборвал каких-то двух юношей, по-видимому Хлестаковых, которые явились с самозванными полномочиями и вели себя как сумасшедшие или пьяные. Один и был в постоянном полуопьянении… По-видимому, приводимая выше заметка эсеровской газеты есть лишь ответ на мое отношение к этим самозванцам, явившимся, чтобы взять на себя руководство движением в Полтаве’ (ОР РГБ, ф.135/II, к. 16, д. 967, л. 1-1об.).
13. Сухомлинов Владимир Александрович (1848—1926) — видный государственный и военный деятель, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг., военный министр России с 1909 г. В июне 1915 г. освобожден Николаем II от этого поста в связи с подозрением в шпионаже в пользу Германии. В апреле 1916 г. против него было возбуждено судебное дело. Приговорен к пожизненному заключению уже после Февральской революции. В 1918 г. освобожден, после чего эмигрировал. Факты свидетельствуют, что в действительности Сухомлинов в шпионаже замешан не был.
14. Штюрмер Борис Владимирович (1848—1917) — с 1894 по 1902 г.— губернатор, с 1904 — член Государственного совета, председатель Совета министров России в январе — ноябре 1916 г., был близок к ‘распутинскому кружку’, оказался замешанным в целом ряде ‘великосветских афер’. Уволен в отставку в связи с обвинением в подготовке сепаратного мира с Германией. 23 февраля 1917 г. Короленко записал в своем дневнике: ‘Нет теперь в России человека, на которого бы обрушилась такая подавляющая глыба позора, как этот недавний первый министр. В разговоре с сотрудниками ‘Петроградской газеты’ бедняга запросил пощады. Дайте, дескать, отдохнуть и одуматься. Да, эти люди в надежде на самодержавие шли старыми путями, не замечая, что если самодержавие еще может защитить их от суда и ответственности, то уже бессильно защитить от позора’ (Вопросы литературы, 1990, No 5, с. 202—203).
15. Как отмечалось в том же номере газеты ‘Полтавский день’, ‘во второй части своей речи, произнесенной после речей других ораторов, В.Г. Короленко указал на то, что хотя еще и остались представители старой власти, но новая Россия достаточно сильна, чтобы не питать страха. Нужно быть снисходительными к тем слугам старого режима, которые теперь обезврежены и вредить не будут. Оратор напоминает слова нового министра юстиции А.Ф. Керенского: новая Россия не будет прибегать к приемам старой России, ответственность может быть только по суду.
Пусть же будет ответственность по суду, но не нужно мести!’