Развитие национального сознания в Германии, Леви-Брюль Люсьен, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 41 минут(ы)

**Развитіе національнаго сознанія въ Германіи *).**

*) Lvy-Bruhl: ‘L’Allemagne depuis Leibniz’, 1890. Интересную рецензію на эту мигу написалъ Альбертъ Сорель въ Temps (въ No отъ 1 сентября ныншняго года). Ср. также статью въ L’Indpendence (No 15). Потребность изучить національный и государственный ростъ Германіи очень велика въ современной Франціи. Мы можемъ указать еще на одну выдающуюся работу въ этомъ направленіи — Lebon: ‘tudes sur l’Allemagne politique’. Ред.

I.

Политическая карта Германіи въ конц XVII вка представляла картину крайняго раздробленія имперіи на множество независимыхъ государствъ, различной величины, подъ разнымъ управленіемъ. Кром свободныхъ городовъ съ незначительнымъ количествомъ земли, Германія насчитывала боле восьмидесяти владній, имвшихъ въ окружности около двнадцати квадратныхъ миль, между которыми встрчались и такія, пространство которыхъ не превышало восьми квадратныхъ миль. Это политическое раздробленіе не представлялось бы столь непоправимымъ зломъ, если бы сознаніе національнаго единства не было утрачено. Въ конц же XVII вка политическое раздробленіе вполн соотвтствовало духовной розни общества. Тридцатилтняя война не пробудила въ народ сознанія своей индивидуальности, не сплотила германцевъ въ одну общую силу для отраженія враговъ,— она закончила актъ раздробленія, начатый реформаціей. Скоре религіозная, чмъ политическая, она обратилась въ европейскую свалку, идея единаго отечества была подавлена (ожесточенною религіозною враждой. Притупленіе національнаго чувства не обязано. исключительно политическимъ условіямъ: реформація порвала нравственную связь народа, войны, вызванныя ею, привели въ упадокъ, опустошили страну, уничтожили образованіе, промышленность, низвели искусство и литературу до уровня понятій невжественнаго общества. Сравните Францію Людовика XIV, Англію временъ Реставраціи и Вильгельма III съ Германіей: съ одной стороны, возрожденіе роднаго языка въ литературной форм, съ другой — дтскій лепетъ. Нмецкій языкъ сдлался достояніемъ народа, высшіе классы говорили по-французски, ученые писали по-латыни. Это презрніе къ родному языку не мене важный факторъ духовной розни народа. При подобномъ политическомъ, экономическомъ, умственномъ и нравственномъ упадк національное чувство погибало. Это состояніе физіологической нищеты безконечно опасне остраго кризиса: когда вс органы постепенно цлымъ рядомъ причинъ доведены до крайняго истощенія, необходимо полное, всестороннее перерожденіе организма, сопряженное съ немалыми опасностями. Вотъ эта-то работа внутренняго перерожденія совершалась медленно, незамтно въ Германіи, она поддержала гибнувшее національное чувство, дала ему окрпнуть, а затмъ привела къ сознанію идеи національнаго единства, которая и восторжествовала впослдствіи. Среди указаній на политическое и духовное состояніе Германіи въ конц XVII вка не лишено интереса отношеніе Лейбница къ этимъ вопросамъ. Онъ прекрасно понималъ вс недуги родной страны, оплакивалъ ея территоріальное раздробленіе, ея экономическую нищету, умственную апатію, отсутствіе національнаго сознанія, онъ всми силами души стремился уврачевать эти недуги, касаясь различныхъ сторонъ жизни, затрогивая политическіе, экономическіе, религіозные и нравственные вопросы. Въ немъ привыкли видть метафизика, автора Теодиціи и Монадологіи, и только прекрасное изданіе Елоппа дало понятіе о политической дятельности Лейбница. Безуспшность предпріятій послдняго на этомъ поприщ побудила оставить въ тни эту сторону его дятельности. Въ мемуарахъ Лейбница, обращенныхъ въ первой половин его жизни къ Людовику XIV, впослдствіи къ императору, встрчаются остроумныя, часто глубокія мысли. Онъ всюду преслдуетъ интересы Германіи, какъ единой націи, во всемъ ея объем, и попеченію его о родной стран нтъ конца. Въ Поученіи къ нмцамъ, своемъ лучшемъ политическомъ произведеніи, Лейбницъ говоритъ, что душа человка посл любви къ Богу должна быть исполнена мыслью о благ его родины. Безплодныя рчи, безполезныя усилія! Современники Лейбница были скоре способны понять его метафизику, чмъ патріотизмъ. Онъ же неутомимо создавалъ все новые и новые планы, направленные къ возвращенію Германіи ея прежняго благоденствія. Онъ касался вопросовъ объ уничтоженіи препятствій къ свободной торговл, въ особенности внутреннихъ пошлинъ, онъ занимался судьбою нищихъ и бродягъ. Признавая право за трудомъ, онъ предлагалъ реформы, аналогичныя государственному соціализму Бисмарка, хлопоталъ, наприм., объ устройств сберегательныхъ кассъ для всхъ гражданъ. Но ни одно изъ его воззваній не было услышано, ни одинъіизъ его проектовъ не былъ осуществленъ. Главная причина неудачи заключалась въ невозможности, какъ онъ мечталъ, возстановить религіозное единство и гегемонію имперіи въ христіанскомъ мір,— все это погибло невозвратно, нельзя вычеркнуть изъ исторіи ні реформаціи, ни тридцатилтней войны, ни вестфальскихъ переговоровъ. Все же, что онъ думалъ создать вновь: политическое и экономическое единство Германіи, нмецкую науку и литературу,— все это не могло возродиться внезапно, а требовало неутомимаго труда и долгой подготовки общества.

II.

Пробужденіе началось медленно, почти незамтно, оно было дломъ людей посредственныхъ, не обладавшихъ геніемъ Лейбница. Движеніе, начатое въ конц XVII в. и развившееся въ начал XVIII в., обусловливалось двумя теченіями: религіознымъ и философскимъ. Первое изъ нихъ носитъ названіе піэтизма, который, при своемъ возникновеніи, не отличался характеромъ узкой нетерпимой обрядности,— онъ будилъ разсудокъ, подавленный педантическою приверженностью букв, отрицалъ обрядовую сторону религіи и требовалъ истинной вры. Духовенство того времени не заботилось объ образованіи народа, предоставивъ его невжеству и нищет. Спенеръ, основатель піэтизма, начинаетъ съ организаціи религіозныхъ собраній, допуская къ участію въ нихъ людей всхъ положеній, всхъ степеней развитія, онъ является на этихъ собраніяхъ въ качеств толкователя и утшителя. Протестантская Германія слдуетъ примру франкфуртскаго пастора. Ободренный успхомъ, онъ издаетъ книгу На desider іа, въ которой рекомендуетъ мягкія мры по отношенію къ неправоврующимъ, отрицая силу, какъ орудіе обращенія. Посл двадцатилтняго возростающаго успха во Франкфурт, Спенеръ былъ вызванъ въ Саксонію въ качеств перваго придворнаго проповдника, а затмъ въ Берлинъ, гд онъ и умеръ. Его дятельность въ Саксоніи не безплодна. Подъ его вліяніемъ основываются здсь общества для изученія библейскихъ наукъ (collegium philobiblicum), которымъ онъ совтовалъ: не увлекаться теоріями, преслдовать одну практическую цль, т.-е. создавать врующихъ, говорить просто и, главное, по-нмецки. Молодежь, оставляя лекціи теологіи, стремится на эти собранія, даже городское населеніе заинтересовано. По, несмотря на высокое положеніе Спенера, на покровительство друзей, на поддержку философа Томазіуса, новаторовъ преслдуютъ и они вынуждены искать убжища въ город Галле, у курфюрста Бранденбургскаго, примнявшаго уже тогда политику, которой впослдствіи придерживался Фридрихъ П. Основанный здсь въ 1697 г. университетъ длается очагомъ и разсадникомъ піэтизма по всей Германіи. Это религіозное движеніе не носило и тни политическаго характера,— условія 5ыли слишкомъ неблагопріятны: территоріальное раздробленіе, нищета, рознь между высшими и низшими классами, умственная апатія,— все это препятствовало зарожденію политическихъ интересовъ. Ни Спенеръ, ни его послдователи не были проникнуты ими. Піэтизмъ не могъ даже остановить стремленія къ подчиненію духовной власти свтской. Лютеранское духовенство не допускало дятельнаго участія религіозныхъ обществъ въ іерковныхъ длахъ,— оно предпочитало зависть отъ князей. При всемъ стремленіи къ благу, піэтизму недоставало смлости мысли, ршимости дйствія, онъ быстро обезцвчивается, теряетъ свою нравственную чистоту и доходитъ до нетерпимости, которую преслдовалъ сначала. Но, во всякомъ случа, это былъ первый нравственный толчокъ, первая ступень къ возрожденію оцпенвшаго нмецкаго общества. Піетизмъ, удовлетворяя потребности сердца, не могъ дать отвтовъ на умственные запросы людей, жаждавшихъ истины, эти люди примкнули къ другому движенію — философскому. Въ самомъ конц XVII столтія замчается стремленіе къ созданію философіи, какъ самостоятельной науки, основанной на разум. Читаютъ, переводятъ, комментируютъ Декарта, Бейля и свободныхъ англійскихъ мыслителей. Имя Лейбница, отмченное на страницахъ исторіи человческой мысли, и мало извстное имя Томазіуса связаны съ этимъ періодомъ (1690—1710). Послдній не занятъ, какъ Лейбницъ, общими интересами Германіи,— они едва ли доступны ему, онъ поднимаетъ вопросы настоящаго момента, отвчающіе требованіямъ окружающей среды. Касаясь реформы законсвднія, Лейбницъ возвышается до идеи общаго единаго законодательства для Германіи,— Томазіусъ требуетъ только усовершенствованія уголовнаго судопроизводства и преподаванія законсвднія въ университетахъ. Лейбницъ преслдуетъ идеалъ религіознаго мира,— Томазіусъ стремится къ отдленію церковнаго права отъ гражданскаго, теологіи отъ философіи. Лейбницъ ищетъ покровительства сильныхъ міра сего,— Томазіусъ требуетъ у нихъ только свободы. Сдлавшись профессоромъ въ своемъ родномъ город Лейпциг, онъ открываетъ преподаваніе на нмецкомъ язык. Неслыханная вещь! Такъ какъ единственный журналъ того времени Acta eruditor um, издававшійся на латинскомъ язык, былъ слишкомъ одностороненъ, тяжеловсенъ, недоступенъ для большинства, Томазіусъ основываетъ нмецкій журналъ въ легкомъ сатирическомъ тон. Здсь осмивалось лицемріе и педантизмъ теологовъ, недостатки университета, пошлость преподавателей, грубость студентовъ. Стиль плохъ, шутки плоски, но цль достигнута. Уязвленные сатирой Томазіуса начинаютъ преслдованіе, вынуждая его, въ конц-концовъ, бросить все и искать убжища въ Галле. Тамъ онъ опять принимается за лекціи на нмецкомъ язык и за изданіе журнала, его сатира бичуетъ еще сильне. Онъ старается вызвать студентовъ изъ невжества, грубости, безпутства, заставляетъ ихъ упражняться въ нмецкой стилистик, толкуетъ нмецкихъ писателей, развиваетъ вкусъ къ родному языку. Успхъ достигается мало-по малу. ‘Свобода даетъ результаты,— говоритъ онъ,— и если профессора еще не превосходны,— студенты не такъ уже плохи’. Философія Томазіуса отвчала требованіямъ времени: она смло объявляла вражду закоренлымъ предразсудкамъ университета, педантизму профессоровъ и подозрительному преслдованію теологовъ. Начало было положено,— это главное. Томазіусу обязана Германія уничтоженіемъ процессовъ за колдовство. Принимаясь за это дло, Томазіусъ, не отрицая существованія дьявола и чародевъ, ссылается на недостаточность уликъ, указывающихъ на общеніе перваго съ послдними, и эта наивная аргументація приводитъ въ смущеніе юристовъ, заставляя ихъ отказаться отъ осужденія чародевъ. Еще большая услуга, оказанная Томазіусомъ Германіи, заключается въ преобразованіи метода преподаванія законовднія. Онъ нашелъ нужнымъ сократить программу изученія римскаго права, выбросить изъ нея’все, непригодное на практик, и отвести должное мсто германскому праву, въ чемъ достигъ не меньшаго успха. Томазіусъ представляетъ для историка первую попытку средней нмецкой мысли сбросить иго теологической нетерпимости.

Литература, находившаяся въ начал XVIII в. въ крайнемъ упадк, оживаетъ подъ англійскимъ вліяніемъ. Вліяніе это сопровождается появленіемъ періодическихъ изданій, очень посредственныхъ, но привлекающихъ вниманіе публики. Возникавшій средній классъ начиналъ уже интересоваться вопросами нравственности, педагогики, семейной и общественной жизни. Лучшее изъ этихъ изданій, Патріотъ, издававшійся патріотическимъ обществомъ въ Гамбург (1724—1727), представляетъ обращикъ патріотизма начала XVIII столтія: онъ смотритъ на весь міръ — какъ на свою родину, на всхъ людей — какъ на своихъ согражданъ. Это настроеніе философскихъ умовъ не исключало особенной привязанности къ родной стран, но было совершенно равнодушно къ политическимъ вопросамъ. Вся цль заключалась въ улучшеніи нравовъ и возбужденіи въ обществ потребности чтенія на родномъ язык. Большинство этихъ изданій издавалось въ Гамбург и Лейпциг, что объясняется торговыми сношеніями перваго съ Англіей. Стремясь только улучшить нравы и развить вкусъ въ обществ къ родному языку, они подготовили читателей Лессингу, Гёте и Шиллеру, которые въ свою очередь привели ихъ къ сознанію своей національной индивидуальности.

III.

Экономисты говорятъ, что образованіе первыхъ капиталовъ стоило несравненно больше труда и времени, чмъ увеличеніе ихъ во сто разъ впослдствіи. Дло національнаго возрожденія шло такимъ же путемъ. Между Германіей 1710 года и Германіей 1740 года значительная разница,— въ умственномъ и нравственномъ отношеніи уровень общества поднялся. Личность Вольфа, совершенно второстепенная для исторіи фигософіи, оказывала несомннное вліяніе на современниковъ. Правда, Вольфъ только систематизировалъ доктрину Лейбница, но тмъ самымъ длалъ ее доступне,— онъ умлъ и любилъ преподавать. Успхъ его въ алле среди студенческой молодежи навлекъ на него преслдованіе піэтитовъ, которые снисходили къ Томазіусу только въ силу оказанныхъ имъ слугъ. Поводомъ къ преслдованію ‘послужила статья Вольфа Discour ur la morale des Chinois, въ которой высказывалось мнніе, что, разумно руководствуясь исключительно своими силами, можно создать безупречную нравственность, доказательствомъ чему служитъ примръ китайцевъ. Піэисты дали длу слдующій оборотъ. Въ Пруссіи царствовалъ въ это время Фридрихъ-Вильгельмъ I, король-сержантъ, дорожившій, какъ извстно, коими блестящими полками гренадеровъ гигантскаго размра, навербованныхъ имъ ко всей Европ за громадныя деньги. Друзья піэтистовъ донесли ему, что Вольфъ проповдуетъ фатализмъ, отрицая свободу воли и нравственную отвтственность, напримръ, если кто-либо изъ его гренадеровъ дезертируетъ, то, по этой доктрин, онъ не могъ поступить иначе и не долженъ быть подвергнутъ наказанію. Вольфъ немедленно получилъ приказаніе оставить Пруссію въ двадцать четыре часа. Онъ удалился въ Гессенъ, гд былъ принятъ Марбургскимъ университетомъ. Это событіе доставило ему извстность, на которую онъ даже не разсчитывалъ. Его окружили ореоломъ мученика свободной науки, и количество его учениковъ возростало съ каждымъ годомъ. Вся заслуга Вольфа заключалась въ выработк научнаго метода. Вольтеръ назвалъ его ‘le matre penser de l’Allemagne’, Мирабо — ‘le p&egrave,re de la saine philosophie’, но самое удачное выраженіе принадлежитъ Гегелю — наставникъ Германіи. Этотъ учитель понялъ прекрасно, что нужно говорить съ своими учениками на родномъ язык, и потому его принципы и методъ распространились по всей Германіи. Вольфъ не былъ исключительно спекулятивнымъ мыслителемъ, онъ не ограничился преслдованіемъ только теоретической истины, а задался цлью — работать для блага всего человчества: ‘развивать разумъ и добродтели среди людей’, какъ выражается онъ. Но воспитаніе, данное Вольфомъ Германіи, гршило отсутствіемъ гражданскихъ обязанностей, оно было проникнуто космополитизмомъ XVIII в. Лейбницъ не упускалъ изъ вида идеи общаго отечества и политическихъ интересовъ Германіи,— Вольфъ не думалъ о нихъ никогда. Его обязанности по отношенію къ отечеству формулировались слдующимъ образомъ: истинный патріотъ — гражданинъ всего міра. Тмъ не мене, ему не была чужда нкоторая степень національной гордости, ему хотлось сохранить за Германіей первое мсто въ ряду науки и философіи, поддержать славу Германіи, посл Лейбница, за границей.

Самое выдающееся литературное имя этого времени — Готшедъ. Дарованія этого человка далеко не соотвтствовали его притязаніямъ. Онъ задался цлью создать національную литературу, руководствуясь научнымъ методомъ Вольфа, и вполн врилъ въ свой успхъ. Равнодушный къ политическимъ недугамъ Германіи,онъ занятъ больше всего своею литературною репутаціей. Національное самолюбіе толкнуло его къ напечатанію каталога всхъ нмецкихъ драматическихъ произведеній съ 1450 по 1750 гл Эта патріотическая работа,— говоритъ онъ,— была имъ предпринята вслдствіе вызова одного француза, который въ своихъ Lettres franaises eh germaniques обвиняетъ нмцевъ въ крайней несамостоятельности и склонности къ подражанію.

Въ одномъ изъ современныхъ событій,— правда, не политическаго характера,— проглядываетъ та же патріотическая забота. Въ 1737 г. Георгъ II, король Англіи и курфюрстъ ганноверскій, основалъ университетъ въ Геттииген. Они руководились исключительно экономическими соображеніями, желаю привлечь университетскую молодежь въ Ганноверъ. Но это дло было сопряжено съ такою массой препятствій, что, посл четырехлтнихъ усилій, проектъ былъ почти заброшенъ. Баронъ Адольфъ фонъ-Мюнхгаузенъ спасъ его. Ганноверскій вельможа, одинъ изъ просвщенныхъ умовъ Германіи, онъ не раздлялъ стремленія высшихъ классовъ къ французской литератур. Убжденный, что Германія вступаетъ въ фазисъ прогресса и ничто не поможетъ ей такъ, какъ либеральная реформа высшаго образованія, онъ настаивалъ на основаніи университета въ Геттинген. Чтобы привлечь сюда студенческую молодежь и лучшихъ профессоровъ, необходимо было предоставить какъ тмъ, такъ и другимъ большую свободу, чмъ въ другихъ университетахъ. Мюнхгаузенъ наблюдалъ за выполненіемъ этихъ разумныхъ условій, и Геттингенскій университетъ вскор сдлался самымъ блестящимъ въ Германіи. Еще однимъ изъ симптомовъ прогресса было улучшеніе системы воспитанія. Въ начал вка моралисты единодушно оплакивали излишнюю строгость обращенія родителей съ дтьми. Подъ вліяніемъ работъ Вольфа и сочиненій Локка и Фенелона, переведенныхъ на нмецкій языкъ, произошло значительное измненіе въ вопрос воспитанія. Въ то время, какъ высшіе классы были рабски привержены французской мод, средній классъ мало-по-малу преобразовывался. Буржуазія своими вкусами, занятіями, выборомъ чтенія и воспитаніемъ дтей моказывала, что желаетъ быть нмецкой. Равнодушная къ политическимъ интересамъ, она, тмъ не іене, подготовляла новую Германію. Она дала впослдствіи великихъ писателей, которые создали національную литературу и читателей, способныхъ понимать ее.

IV.

Фридрихомъ II открывается новый періодъ. Его воспитаніе, вкусы, чувства далеко не гармонировали съ идеями и стремленіями лучшихъ людей Германіи XVIII в., а, между тмъ, съ первыхъ годовъ своего царствованія, въ особенности посл геройской защиты во время семилтней войны, онъ жъ глубоко подйствовалъ на воображеніе нмцевъ, положилъ столь завтный отпечатокъ на полвка своего царствованія, что не мшаетъ познакомиться съ его политическими принципами. Фридрихъ II считалъ себя королемъ-философомъ. Онъ любилъ философію: вопросы этого рода интересовали его. Онъ не скрывалъ, до какой степени ему не нравились энциклопедисты, когда они касались соціальныхъ и политическихъ вопросовъ, и хорошо предвидлъ ту опасность, которою угрожала философія XVIII в. существующимъ государствамъ. ‘Я покровительствую,— писалъ онъ къ готской герцогин, — только свободнымъ мыслителямъ съ приличными манерами и разумными идеями’. Совершенно понятно, что ни манеры, ни идеи женевскаго гражданина не могли нравиться прозорливому государю, ршившему сопротивляться потрясенію основъ государственной власти и общественной жизни. Фридрихъ прекрасно понималъ, что государственная власть человческаго происхожденія, а не божественнаго, вотъ въ чемъ состоитъ заблужденіе государей,— говоритъ онъ:— они думаютъ, что, снисходя къ ихъ величію и тщеславію, создана Богомъ эта масса людей, спасеніе которой имъ поручено, они думаютъ, что подчиненные должны играть роль орудій ихъ развращенныхъ страстей! Люди же избрали изъ своей среды того, котораго считали самымъ справедливымъ, самымъ лучшимъ, самымъ человчнымъ, чтобы служить имъ отцомъ, чтобы умть имъ сочувствовать и т. д.’ Это отрывокъ совершенно въ дух XVIII в., склонномъ измнять вопросы происхожденія въ вопросы логики: идея естественной эволюціи не проникла еще въ исторію. И такъ, согласіе народа — фундаментъ государственной власти. Но, народное право, по Фридриху II, исчерпана этимъ первоначальнымъ выборомъ и его роль кончена. Власть государя неограниченна, его права становятся законными и обусловливаются, въ то же время, обязанностями. ‘Не безуміе ли,— говоритъ Фридрихъ,— представлять себ людей, говорящихъ своему собрату: мы васъ избрали, потому что любимъ быть рабами, мы даемъ вамъ неограниченную власть управлять нашими мыслями. Наоборотъ, они должны были сказать: вы намъ нужны, чтобъ охранять законы, которымъ мы желаемъ слдовать, чтобъ править нами разумно, защищая насъ, кром того, мы требуемъ уваженія къ нашей свобод’. Послдній пунктъ остается неяснымъ: кто же можетъ опредлить ту степень свободы, которая должна быть дана народу? Гд та граница, которую даже государь не сметъ переступить? Прусскій король не даетъ объясненій по этому поводу, но отвтъ прямо слдуетъ изъ его теоріи. Очевидно, граница эта измняется сообразно обстоятельствамъ, которыя могутъ быть опредлены только государемъ. По этимъ признакамъ легко узнать знаменитую теорію ‘просвщеннаго деспотизма’, принятую повсемстно въ Германіи въ половин XVIII вка. ‘Государь — первый слуга государства, онъ долженъ дйствовать честно, разумно, безпристрастно, какъ будто обязанъ ежеминутно отчетомъ своего правленія передъ гражданами’. Словомъ, онъ не отвтственъ ни передъ кмъ, но долженъ считать себя отвтственнымъ передъ всми. Пользуясь абсолютною властью, онъ употребляетъ ее только для блага своихъ подчиненныхъ, которыхъ любитъ, какъ отецъ. Какая иронія, если бросить взглядъ на просвщенныхъ деспотовъ того времени, на этотъ типъ смшнаго чванства и грубо-утонченнаго разврата! Вся жизнь націи подчинена государству, а царствующая династія является какъ бы его воплощеніемъ. Это, главнымъ образомъ, прусская теорія, которая будетъ возобновлена впослдствіи Гегелемъ. Вншняя политика, какъ и внутренняя, сводится къ тому же принципу — интересу государства.

Съ девятнадцатилтняго возраста въ голов Фридриха, еще наслднаго принца, возникъ планъ — сплотить вс разрозненныя части Прусскаго государства отъ Вислы до Мааса. Для того, чтобы пользоваться благопріятными случаями и умрять алчныя стремленія сосдей, необходимо, прежде всего, запастись финансами и хорошо организованными полками. Нравственность не играла никакой роли для правительствъ въ XVIII в., международное право не существовало. Вс обманывали другъ друга и Фридрихъ такъ же, какъ и вс.

Приписывать Фридриху II ‘нмецкую миссію’ — значитъ извращать ‘торію. Вся цль его сводилась къ величію Прусскаго государства и преслдованію своихъ личныхъ интересовъ. Но, тмъ не мене, нельзя отрицать глубокаго вліянія Фридриха на политическое развитіе и на возрожденіе національнаго чувства въ Германіи. Кровавая семилтняя война, въ сущности, гражданская война между нмцами, вызвала народъ изъ оцпеннія, пробудила національную гордость, внушила образцы литературы и искусства. Преслдуя исключительно прусскую политику, Фридрихъ далъ встряску всей Германіи, вывелъ ее изъ апатіи. Было дйствительно нчто геройское въ этой неравной борьб, дававшее обильную пищу воображенію. Маленькое государство, безъ опредленныхъ границъ, съ ничтожными средствами сопротивлялось напору соединенной Европы. Нмецкій государь, сражавшійся во, глав своихъ войскъ, становился первымъ европейскимъ полководцемъ! Этого было достаточно, чтобы разбудить національную гордость пруссаковъ, откуда она сообщилась всей Германіи. Патріотическая горячка охватила поэтовъ и литераторовъ, ихъ созданія дышутъ почти религіознымъ энтузіазмомъ. Но Фридрихъ, находясь всецло подъ французомъ вліяніемъ, мало интересовался нмецкою литературой, игнорируетъ ея авторовъ,— воспоминанія, вкусы, складъ ума, все удаляло его отъ нихъ. Пренебрегаемые Фридрихомъ, оскорбленные въ своихъ лучшихъ чувствахъ, нмецкіе писатели пошли своею дорогой. Нмецкая литература, вмсто того, чтобы принять боле живое участіе въ политическихъ вопросахъ, становится къ нимъ еще равнодушне. Внутреннее положеніе Германіи, какъ и сношенія ея съ сосдними государствами, не интересуетъ ненецкихъ авторовъ. Постепенно удаляясь отъ міра реальнаго, они создаютъ свой отдльный міръ искусства, избгая реальности въ области вымысла, которая имъ такъ несимпатична. Посмотрите на Гелдерта, этого кумира своего поколнія! Историки указываютъ на благоговніе, которое онъ внушилъ народу, какъ буржуазіи, такъ и части аристократіи. И что же? Этотъ современникъ Фридриха II, этотъ уважаемый профессоръ, этотъ любимый проповдникъ также лишенъ національнаго чувства, какъ и политическихъ принциповъ! Клопштокъ — поэтъ сантиментальный. Два чувства преобладаютъ въ его созданіяхъ: религіозное рвеніе и національная гордость. Христіанинъ и нмецъ въ немъ нераздлимы, потому-то Фридрихъ его то приближаетъ, то отталкиваетъ, а поэтъ жалуется, что, дивясь королю, не можетъ любить его. Клопштокъ слдуетъ традиціямъ нмецкихъ писателей этого вка, желающихъ спасти національный геній отъ иностраннаго подражанія и привести его къ сознанію своей оригинальности и силы. Ученики и поклонники поэта превосходятъ въ ненависти къ подражанію своего учителя. Они ненавидятъ Францію не какъ соперничающую націю, обвиняемую въ политическомъ упадк и экономической бдности ихъ страны: галлофобія исключительно литературная. Отсюда можно вывести заключеніе о глубокомъ антагонизм нмецкаго и французскаго ума. Эта идея ошибочная. Видя полюсы, которыми дв націи отталкиваются другъ отъ друга, не видятъ полюсовъ, которыми он приближаются. Самые оригинальные выдающіеся умы Германіи — Лессингъ, Гёте, Кантъ, Шиллеръ и позже Шопенгауэръ — проникнуты французскою мыслью. Къ несчастью, идея безусловной оппозиціи между геніями двухъ націй не только ошибочна, но и опасна: она разжигаетъ политическую злобу. Исторія отношеній Франціи и Германіи въ настоящемъ вк служитъ горькимъ доказательствомъ. Изъ всхъ поэтовъ, философовъ, критиковъ, современныхъ Фридриху II, только одинъ пережилъ свое поколніе, одинъ вошедъ въ плоть и кровь Германіи,— Лессингъ. Плненный идеаломъ человчества, безъ различія расъ и народовъ, онъ слдовалъ общему теченію вка, считая себя гражданиномъ міра. Онъ интересовался скоре соціальными вопросами, чмъ политикой. Но, вопреки своей космополитической философіи, вопреки своимъ соціальнымъ теоріямъ, онъ нмецъ прежде всего. Конечно, онъ не горевалъ о политическомъ упадк имперіи, не мечталъ о средствахъ поднять ее, но для идеальной Германіи XVIII в., безъ опредленныхъ границъ, сосредоточенной на развитіи роднаго языка, національной философіи и литературы, никто не сдлалъ больше Лессинга. Онъ далъ современникамъ то, что, по словамъ Эмерсона, составляетъ первое достоинство народовъ какъ людей: вру въ себя… Однако, ни военная слава, ни обаяніе государя, ни удовлетвореніе національной гордости недостаточны для объясненія литературнаго разцвта. Необходимо присутствіе возростающей силы, тогда только великія событія играютъ роль искры, вызывающей пламя.

VI.

Слабое и колеблющееся сначала движеніе все больше и больше усиливается. Лирическая и драматическая поэзія, эстетика, философія, археологія, критика, филологія,— все развивается. Умственное движеніе не сосредоточивается въ какомъ-нибудь одномъ центр, каждый университетскій городъ живетъ самостоятельною жизнью. Это явленіе сопровождалось извстными преимуществами и недостатками. Оно способствовало блистательному развитію умовъ и полнйшему безкорыстію, съ другой стороны, живя одною жизнью со всмъ народомъ, страдая его страданіемъ и гордясь его торжествомъ, трудно освободиться отъ всякихъ патріотическихъ чувствъ. Но для нмцевъ XVIII в. подобные интересы не существовали. Поразительно противорчіе между ихъ рвеніемъ въ литературной, философской и научной слав Германіи и полнйшимъ равнодушіемъ къ ея политическимъ недугамъ, отсюда — смсь космополитизма съ патріотизмомъ, которую мы видли у Лессинга, а также встртимъ и у Гердера, хотя уже нсколько видоизмненную.

Вковой прогрессъ, въ особенности христіанство, — говоритъ Гердеръ,— привели людей къ сознанію идеи человчества. Съ тхъ поръ исключительный патріотизмъ древнихъ потерялъ уже свое значеніе: нужно любить совокупность всхъ народовъ въ человчеств, которое только и можетъ быть нашимъ истиннымъ отечествомъ. Индифферентизмъ нмецкихъ мыслителей къ политическимъ интересамъ Германіи происходитъ не вслдствіе непониманія или забвенія этихъ интересовъ,— онъ былъ осмысленъ и желателенъ: философія того вка учила, что идея отечества должна стушевываться передъ именемъ человчества. Боле опредленный патріотизмъ ведетъ, по мннію Гердера, къ шовинизму, который смшонъ и гнусенъ, въ одно и то же время. Онъ больше всего опасается воинственнаго настроенія, завоеваній и возвратныхъ требованій, къ которымъ такъ склоненъ горячій патріотизмъ. Международную войну онъ считаетъ междоусобною борьбой, она возбуждаетъ въ немъ только ужасъ и отвращеніе. Гердеръ рисуетъ себ человчество въ вид одной большой семьи, предполагая, что всмъ есть мсто у общаго очага. Однако, онъ допускаетъ, что каждая изъ націй, состоящихъ членами этой семьи, иметъ свою индивидуальную оригинальность. Тмъ боле осуждаетъ онъ склонность къ подражанію иностранцамъ, которая такъ долго господствовала въ Германіи. Гердеръ не ограничивается только протестомъ противъ рабскаго подражанія образцамъ французовъ и англичанъ, онъ дошелъ до общихъ принциповъ поэзіи, что сообщило извстную оригинальность его критик. Онъ вывелъ неожиданныя слдствія изъ сложнаго положенія Руссо, принятаго съ большимъ успхомъ въ Германіи: ‘Вернемся къ природ, источнику всякаго добра и истины’. Если нмецкая литература останется коллекціею боле или мене остроумныхъ подражаній, не созданныхъ геніемъ націи, она погибнетъ вмст съ модою, породившею ее. Гердеръ давалъ себ ясный отчетъ въ политическомъ положеніи Германіи, но онъ находилъ возможнымъ работать для ея духовнаго объединенія даже при такихъ условіяхъ. Уловить сущность національнаго генія въ язык, поэзіи, наук и искусств — вотъ куда были Направлены силы этого подвижнаго ума. Слава народа заключается въ способности жертвовать собою для прогресса человчества. Разв не великое назначеніе — существовать боле для другихъ, чмъ для себя? Задача германской націи выше пріобртенія власти и богатства грубыми орудіями силы и хитрости: ей достаточно быть воспитательницею человчества, живою философіей міра. Подъ вліяніемъ этихъ грезъ патріотическихъ и гуманитарныхъ въ то же время, развивалась идея, что каждой націи, въ силу ея національнаго характера, предназначена исключительная миссія въ исторіи. Германіи, по мннію Гердера и его современниковъ, предстоитъ еще въ будущемъ выполнить свою великую миссію. Ничего нтъ легче теперь, какъ согласить космополитизмъ съ нмецкимъ національнымъ чувствомъ: идеалъ нмца совпадаетъ съ идеаломъ человчества. Германіи назначено указывать цивилизованной и христіанской Европ дорогу къ прогрессу. Чмъ съ большимъ самоотверженіемъ работаетъ нмецъ для блага человчества, тмъ боле остается онъ вренъ самой сущности германскаго генія. ‘Гердеръ,— какъ удачно выразился Гервинусъ,— служилъ закваскою для своего времени’. Германія не замтила, какъ, подъ вліяніемъ идей Гердера и духа времени, ея космополитизмъ переродился незамтно въ національное чувство. До французской революціи Гердеръ мене всхъ въ Германіи разсчитывалъ, что его труды послужатъ для воспламененія патріотическаго энтузіазма противъ иностранцевъ. Онъ имлъ въ виду гармоническое развитіе національностей, наслаждаясь вмст со своими читателями идеаломъ самоотверженной Германіи, посвященной человчеству, политическое ничтожество которой покрывалось славою ея поэтовъ, философовъ и ученыхъ.

Къ концу XVIII вка все чаще и чаще стали повторяться въ печати пророчества о неизбжности великой революціи въ Европ. ‘Всюду жаждутъ перемны существующихъ формъ… разумъ возстаетъ противъ политической тираніи… всемірное движеніе возвщаетъ новаго учителя и новую доктрину’,— писалъ Форстеръ въ 1788 году. Но никто не помышлялъ тогда, о политическомъ обновленіи Германіи, жалобы, раздававшіяся подчасъ на существующій порядокъ вещей, не указывали средствъ для выхода. К. Ф. Фонъ-Мозеръ рисуетъ печальное положеніе нмецкаго народа, связаннаго только общностью языка и имени, но разрозненнаго и слабаго въ политическомъ отношеніи. Отыскивая корень зла, онъ находитъ его въ самомъ характер нмцевъ, отличительною чертой которыхъ является послушаніе. Послушаніе государю, какъ бы своеволенъ и несправедливъ онъ ни былъ,— неприкосновенный догматъ. ‘Слушайтесь, не разсуждайте!’ — первое положеніе политическаго катехизиса нмецкихъ государствъ XVIII вка. Года, предшествовавшіе французской революціи, были отмчены событіями, заставившими высказаться общественное мнніе, причемъ ясно обнаружилось, какъ далека еще Германія отъ мысли о перемн ея политическаго строя. Іосифъ II, въ начал своего царствованія, желая придать нкоторую силу имперіи и государственной власти, задумалъ произвести кое-какія измненія въ области судебныхъ учрежденій. Но такъ какъ императоръ былъ въ то время главою австрійскаго дома, то Пруссія выступила противъ этого проекта. Іосифу II пришлось отказаться отъ своихъ проектовъ. Мирясь съ неудачей, онъ задумалъ, по крайней мр, округлить свои владнія и, пользуясь наслдственными правами, выразилъ желаніе присоединить Баварію къ Австріи. Большинство нмецкихъ государствъ съ Фридрихомъ II во глав воспротивилось притязаніямъ Іосифа II и вступило въ составъ Лиги государей, цль которой сводилась къ охраненію statu quo имперіи. Вопросъ перенесенъ былъ на обсужденіе печати, которая начинаетъ пріобртать большое значеніе. Въ половин XVIII вка количество періодическихъ изданій возросло въ Германіи боле, чмъ въ другихъ странахъ. Они носили все тотъ же характеръ литературныхъ и нравственныхъ обозрній, политическая же пресса находилась въ зачаточномъ состояніи, стсняемая до крайнихъ предловъ цензурою. Король-философъ не давалъ пощады публицистамъ въ своихъ владніяхъ, хотя и существуетъ легенда, приписывающая Фридриху II обратное. Свобода прессы, которую онъ будто бы далъ Германіи, сводилась къ полнйшему равнодушію короля въ вопросахъ религіи, въ длахъ хе политики прусская цензура не уступала другимъ. Въ 1770 году положеніе мняется. Иниціатива принадлежитъ геттингенскому профессору Шлецеру. Покровительствуемый англійскимъ королемъ (Георгъ III былъ въ то же время курфюрстомъ Ганноверскимъ), онъ могъ высказываться смле, не боясь преслдованій правительства. Шлецеръ понималъ, что предоставленная ему свобода — личная привилегія, и пользовался ею осторожно. Желая привлечь сотрудниковъ, смло разоблачавшихъ злоупотребленія правительствъ, онъ общалъ сохранять въ тайн ихъ имена. Онъ не боялся угрозъ, находя поддержку у правительства, которое отвчало на, протесты осмиваемыхъ лицъ, что король Англіи даровалъ своимъ подданнымъ свободу мысли и печати. Примръ Шлецера былъ заманчивъ, вопреки всмъ препятствіямъ, нашлись послдователи. Публицисты отважились потребовать свободы печати и уничтоженія цензуры. Конечно, требованіе ихъ не было уважено, тмъ не мене, политическая пресса отвоевывала съ каждымъ годомъ, вплоть до французской революціи, все большую и большую свободу.

По мр развитія средняго класса, въ Германіи слышатся частыя нападки на общественныя привилегіи аристократіи. Но вопросъ сводится не къ политической реформ, а только къ извстному преобразованію нравовъ. Подъ вліяніемъ теорій физіократовъ и Руссо, раздаются голоса въ пользу народа. На сцену выступила идея Руссо и Канта о неприкосновенности человческой личности. Она повлекла за собою уничтоженіе крпостнаго права въ-Европ, а впослдствіи освобожденіе черныхъ въ колоніяхъ. Стремясь принести пользу народу, публицисты этого направленія ршили, прежде всего, образовать его… Восемнадцатый вкъ врилъ въ силу разума… Начались серьезныя хлопоты о введеніи первоначальнаго образованія въ деревняхъ, движеніе охватило преимущественно сверную Германію. Но эти заботы о положеніи народа не имли въ виду какихъ-либо политическихъ или соціальныхъ реформъ,— он сводились скоре къ филантропіи. Конечно, были люди, тяготившіеся современнымъ строемъ, имвшіе право воскликнуть съ героемъ Разбойниковъ: ‘Моя душа жаждетъ дла, мои легкія — свободы’. Но и они не останавливались на иде реформы. Тмъ не мене, шагъ впередъ былъ сдланъ значительный: предъидущія поколнія имли понятіе только о просвщенномъ деспотизм, Шлоссеръ же осмлился выразиться въ своихъ Политическихъ отрывкахъ, что отеческая власть (т.-е. абсолютная власть) для нашего времени больше непригодна. Идея о правахъ человка въ послднюю четверть XVIII вка проникаетъ всюду. Но ничто не предвщало великаго національнаго движенія. Вс лучшіе умы Германіи были заняты интересами человчества: забота о благ родной страны казалась имъ отступленіемъ отъ своего долга. Слдуетъ отмтить, однако, что, подъ вліяніемъ времени, просвщенный деспотизмъ сдлался мягче: власть обращала больше вниманія на матеріальные интересы населенія, становилась человчне и сопротивлялась довольно слабо распространенію просвщенія. Говорили даже о реформахъ и вротерпимости… Сила магическихъ словъ: человчество, свобода, право, справедливость — была настолько велика, что, казалось, все готово уступить юному энтузіазму конца XVIII вка.

Но лишь только значеніе французской революціи было понято въ Германіи, какъ нмецкія правительства заговорили другимъ языкомъ. Французскія изданія были запрещены, цензура дошла до крайнихъ предловъ. Тмъ не мене, извстія изъ Франціи приходили и проникая въ самыя отдаленныя деревни. Характеристичне всего отношеніе образованныхъ классовъ Германіи къ революціи. Они смотрли съ человческой и космополитической точки зрнія, отдавая вс симпатіи французамъ, борящимся за свою свободу. Философы, поэты, критики, историки были охвачены энтузіазмомъ. Взятіе Бастиліи было встрчено въ Германіи взрывами восторга. Но вншняя политика конвента и терроръ измнили настроеніе: одни отвернулись съ ужасомъ и отвращеніемъ, оплакивая печальный конецъ своихъ радужныхъ надеждъ, другіе остались врны до конца принципамъ революціи. Форстеръ писалъ въ 1793 году, что, какъ бы ни были ужасны послдствія анархіи, это — дтская игра въ сравненіи съ произволомъ тирановъ. Фихте остался вренъ своимъ симпатіямъ, несмотря на вс преступленія революціи. Однако, симпатій уцлло немного. Надежды Канта рушились. Форстеръ умеръ въ Париж разочарованный. Гёте привтствовалъ революцію какъ начало новой эры, а впослдствіи отвернулся отъ террора. Но къ энтузіазму или разочарованію нмецкихъ писателей не примшивалось никакихъ -опасеній за свое отечество, ихъ не безпокоила мысль, что слдствія революціи могутъ отразиться и на Германіи: они были охвачены всецло интересами человчества. Эту черту мы встртимъ также у Гёте и у Шиллера.

Утверждать, что Гёте смотрлъ на политическое положеніе Германіи, какъ на величайшее общественное бдствіе, что ея раздробленность служила мотивомъ его страданій и негодованія,— значило бы противорчіи истин. Въ его глазахъ, политическіе интересы не первенствовали надъ другими и не всегда были тсно съ ними связаны. Раздробленіе Германіи благопріятствовало даже разцвту эстетическаго идеала, который, согласно духу времени, скоре человческій, чмъ національный. Будемъ нмцами,— говоритъ Гёте,— потому что каждое оригинальное произведеніе должно быть создано геніемъ націи, но будемъ также гражданами міра, политику же предоставимъ государственнымъ людямъ. Патріотизмъ не исчезъ, онъ преобразовался подъ вліяніемъ цивилизаціи. Человческій разумъ заявилъ свое господство. Все, что было хорошаго въ патріотизм, сохранилось въ любви къ человчеству, все дурное — жажда побдъ, войны, антагонизмъ націй — стушевалось и должно исчезнуть навсегда различіе между народами не уничтожилось: каждый изъ нихъ носитъ извстный отпечатокъ оригинальнаго генія, каждый занимаетъ опредленное мсто въ исторіи міра, и мсто, занимаемое Германіей, одно изъ блестящихъ. Если возстаніе сверной Германіи въ 1813 г. не вырвало у Гёте крика симпатія или негодованія по адресу французовъ,— справедливо ли вмнять ему въ преступленіе это равнодушіе? Возможно ли требовать чувства отъ Гёте тамъ, гд любовь къ родному краю сливалась съ ненавистью, жаждою мести и борьбы, гд бушевали страсти, такъ ненавистныя ему? Гёте чуждъ по принципу всему, что находится вн разума. Онъ остался вренъ до конца идеаламъ своей юности: не спустился на землю изъ области божественнаго покоя, гд царствуетъ только искусство, куда политическія страсти и волненія достигаютъ удовлетворенными и очищенными, давая матеріалъ для великихъ произведеній. Онъ предоставилъ дйствіе людямъ дла, а самъ исполнилъ долгъ поэта. Кто же, могъ онъ спросить, оказалъ боле важныя услуги общему отечеству? Въ лиц Шиллера противупоставлаютъ Гёте національнаго поэта по преимуществу. Но онъ такъ же, какъ и Гёте, отталкиваетъ исключительный патріотизмъ древнихъ, оставляя его націямъ не созрвшимъ, также, какъ и Гёте, работаетъ для блага всего человчества. Служить одной какой-нибудь націи — идеалъ слишкомъ ничтожный. Но разв это исключало привязанность Шиллера къ родной стран? Его произведенія дышатъ сыновнею любовью къ Германіи, онъ рисуетъ, какъ и Гердеръ, идеальный образъ нмецкаго народа. ‘Я называю національнымъ духомъ народа,— говоритъ онъ,— совокупность мнній и симпатій по поводу предметовъ, о которыхъ другая нація судитъ иначе’. Политическое ничтожество Германіи — зло относительное: оно не помшаетъ ей достигнуть высшей степени цивилизаціи, что составляетъ абсолютное благо. Это идея Гердера, Гёте, а также и Шиллера. У древняго міра они заимствовали идеалъ чистой красоты, у христіанства — идею человческаго братства. Шиллеръ умеръ въ 1805 году. Сохранилъ ли бы онъ хладнокровіе Гёте при вид бдствій, охватившихъ страну, или бросился бы въ авангардъ патріотовъ, какъ Фихте? Второе вроятне: большинство его Драмъ, начиная Разбойниками и кончая Вильгельмомъ Теллемъ, имютъ большее или меньшее соприкосновеніе съ политикой. Его первыя произведенія дышатъ энтузіазмомъ приверженца Руссо, жаждавшаго свободы и справедливости. Эта горячность — скоре революціонная, чмъ патріотическая — смиряется впослдствіи вліяніемъ Канта и Гёте. Но его страстная, подвижная натура откликнулась бы, по всей вроятности, на призывъ патріотовъ въ 1813 году.

Несправедливы поэтому упреки этимъ двумъ героямъ нмецкой литературы въ недостатк патріотическаго чувства. Они выполнили съ честью назначеніе національныхъ поэтовъ, дали нмецкому генію сознаніе своей силы и вры въ себя, создали духовное единство Германіи. Это было много, но не все: культура ума не вырабатываетъ еще характеровъ, способныхъ жертвовать собою для общаго дла. Необходимъ былъ цлый рядъ Уроковъ, чтобъ убдить Германію въ невозможности существованія въ форм безплотнаго духа и неизбжности борьбы за право жизни. Счастлива та нація, которая могла почерпнуть въ мужественной доктрин Канта энергію побдоноснаго усилія.

VII.

Доктрина Канта не была созданіемъ метафизика, чуждаго запросамъ вншняго міра,— она, кром своей оригинальности, служила врнымъ отраженіемъ духа того времени. Все было подвергнуто критик восемнадцатымъ вкомъ: исторія, традиція, религія, основы государственной и общественной жизни, законы морали, что не могло быть оправдано разумомъ, должно было погибнуть. Кантъ пошелъ дальше: онъ приступилъ съ критикою къ самому разуму. Познавъ себя, соразмривъ величину своихъ силъ, разумъ долженъ смириться, такъ какъ область, подлежащая его компетенціи, очень ограничена. Развнчивая притязанія человческаго разума, Кантъ выдвигаетъ достоинство нравственной личности, даетъ понятіе о величіи нравственнаго закона,(о святости долга. Сантиментальная добродтель XVIII вка легко мирилась съ преслдованіемъ личныхъ интересовъ. Мораль сводилась къ умнью найти боле выгодныя средства для обезпеченія личнаго счастья, согласуй насколько возможно интересы другихъ со своими. Эта доктрина мало способствовала строгости нравовъ и выработк характера. Какое впечатлніе должна была произвести суровая мораль Канта, гласившая о долг? Единственная вещь въ мір безусловной цнности — добрая воля. Эта воля подчиняетъ все долгу и сообразуется только съ нимъ. Долгъ представляется нашему сознанію какъ безусловное предписаніе, какъ категорическій императивъ. Ничто не можетъ насъ избавить отъ повиновенія ему. Только онъ даетъ смыслъ жизни. Если бы мы были созданы для преслдованія личнаго счастія, намъ пришлось бы упрекнуть природу, давшую намъ несовершенный разумъ, вмсто непогршимаго инстинкта животныхъ. Но этотъ разумъ длаетъ насъ способными къ нравственному совершенствованію, сознавши это, мы видимъ цль жизни. Все наше достоинство заключается въ подчиненіи нравственному закону. Канта упрекали за перенесеніе въ область морали военной дисциплины. Мы ‘рядовые нравственности!, какъ выражается онъ, наша роль ограничивается обязанностью исполнять предписанія совсти, не оспаривая ихъ. Кантъ преувеличиваетъ, но умышленно. Понимая, что ему слдуетъ бороться противъ господствующихъ стремленій вка, онъ, прежде всего, считалъ необходимымъ разбудить чувство уваженія къ долгу. Его мораль, суровая, полная безкорыстія, строго основанная на разум, шла въ разрзъ съ моралью вка. Она не была создана всецло Кантомъ и носила характеръ какъ христіанскаго, такъ и стоическаго ученія. По духу смиренія человка предъ святостью нравственнаго закона и по иде первороднаго грха (le mal radical Канта), напоминающаго вчно о нашей неизлечимой слабости,— она христіанская. Но въ особенности стоическая — по суровымъ взглядамъ на жизнь, по вр въ энергію человка. Еще черта, общая стоицизму: Кантъ не считаетъ возможнымъ доказать теоретически существованіе свободной воли, но онъ не затрудняется взывать къ свобод человка, требуя отъ него энергическихъ усилій. ‘Каждое существо,— говоритъ онъ,— дйствуйте подъ вліяніемъ идеи свободы, вслдствіе этого уже практически свободно’. Другими словами, человкъ считаетъ себя свободнымъ, будучи обязанъ выполнить свой долгъ. Онъ, слдовательно, свободенъ и отвтственъ передъ своею совстью. Эта свобода, дозволяющая человку осуществить нравственный идеалъ, если онъ того желаетъ, поднимаетъ его надъ вселенной и даетъ ему доступъ въ высшій міръ. Она сообщаетъ ему безусловную цнность и даетъ право на неотъемлемое уваженіе. Это Руссо,— говоритъ Кантъ,— обратилъ его вниманіе на неприкосновенность человческой личности, священной также у послдняго крестьянина, какъ и государя.

Нравственное достоинство человка — сила, не останавливающаяся ни передъ какими препятствіями. Внутреннее сознаніе нашей свободы служитъ единственною основой для нея, благодаря непоколебимости нравственнаго икона: достаточно этой точки опоры, чтобы привести въ движеніе человческую волю, хотя бы возстали вс силы природы. Эта мужественная доктрина воспламенила молодежь, бросившуюся подъ знамена въ 1813 г. Она врила, что нравственная сила побдитъ матеріальную: удары штыковъ и пушекъ не могутъ убить ее. Доктрина Канта мало-по-малу распространилась по всей Германіи, въ нкоторыхъ пунктахъ ея вліяніе сказалось сильне, гд почва была уже подготовлена, какъ, напримръ, въ Кенигсберг. Здсь жилъ Кантъ, преподавались экономическія теоріи Адама Смита и были доступны вс лучшія произведенія человческаго ума. Пять лтъ спустя, посл изданія Критики чистаго разума, кантизмъ привлекаетъ всеобщее вниманіе Германіи. Лучшіе умы: Фихте, Шиллеръ, Рейнгольдъ, Жанъ-Поль и др. отзываются о новомъ ученіи, какъ объ откровеніи. ‘Безъ Канта,— говоритъ одинъ современный историкъ,— не было бы войны за независимость’. При Іен раздавлена Пруссія Фридриха Великаго, выродившаяся, лишенная нравственныхъ основъ. Ни одного взрыва патріотическаго отчаянія, Берлинъ сноситъ терпливо французскую оккупацію. Въ 1813 г. все мняется. Патріотическое движеніе, идущее изъ восточныхъ провинцій, охватываетъ всю монархію. Въ новомъ дух, объявшемъ Пруссію, нельзя не замтить вліянія Канта. Самый мирный изъ философовъ подготовилъ это преобразованіе, тогда какъ государственные люди, находя его необходимымъ, не умли взяться за дло.

Въ періодъ ужаснаго кризиса 1807—1815 гг. выдлился одинъ изъ самыхъ блестящихъ и оригинальныхъ учениковъ Канта — Фихте. Личность Фихте достойна вниманія. Въ его натур уживались черты, казалось, исключающія другъ друга: страсть къ наук и отвлеченной спекуляціи, съ одной стороны, жажда дятельности — съ другой. Темпераментъ оратора — почти трибуна. ‘У меня только одна страсть,— пишетъ онъ:— дйствовать, дйствовать вокругъ себя!’ Его горячность сообщалась молодежи, — онъ вдохновлялъ ее, будучи профессоромъ въ Іенскомъ университет. Вскор, однако, обвиненный въ атеизм, одъ вынужденъ былъ оставить каедру и жить трудами своего пера. Онъ занимается опредленіемъ закона ‘дйствительнаго вообще для каждаго разумнаго существа’ и берется только впослдствіи за общественную мораль и политику. Политическая же доктрина Фихте тсно связана съ нравственной. Онъ хочетъ не только, какъ Кантъ, осуществить идеалъ чистоты и нравственности въ нашемъ сознаніи, онъ находитъ нужнымъ помстить человка въ общество, въ государство, предложить ему идеалъ общественнаго совершенствованія и справедливости и требовать отъ него работы именно въ этой сфер. Зимою 1804—1805 г. Фихте предпринимаетъ въ Берлин рядъ публичныхъ лекцій О чертахъ настоящаго времени. Онъ стоитъ на точк зрнія Гердера и Гёте: человчество — высшій идеалъ для цивилизованнаго ума, настоящій патріотъ долженъ быть гражданиномъ міра. Но въ 1807 г. этотъ космополитъ становится самымъ страстнымъ патріотомъ. Пруссія раздавлена, французы занимаютъ Германію. Идеалъ человчества не устоялъ противъ силы фактовъ. Фихте мняетъ не принципы, какъ онъ говоритъ, но выраженія. Будемъ нмцами-патріотами и мы не перестанемъ быть космополитами, потому, что Германія представляетъ собою человчество. Фихте удаляется въ Кенигсбергъ, а затмъ въ Копенгагенъ. По возвращеніи въ Берлинъ читаете онъ свои знаменитыя рчи къ нмецкой націи. Три первыя изъ нихъ важны для исторіи развитія идеи національнаго единства. Онъ обращается к всмъ нмцамъ, не признавая раздленій, которыя привели къ столь печальнымъ результатамъ. Нмецкая нація погибла отъ эгоизма, эгоизма государей и подданныхъ: каждый думалъ только о своихъ выгодахъ, а результатомъ явилось общее бдствіе. Нужно установить новый порядокъ вещей, чтобы возрожденная Германія вышла побдительницею изъ настоящаго положенія. Онъ понималъ, что необходимо время, что нужно подготовить это возрожденіе, и рекомендовалъ, какъ лучшее средство, учрежденіе національнаго воспитанія. Принципъ его заимствованъ изъ морали Канта: ученіе — для ученія безъ всякой задней цли, безъ награды и наказанія. Умственное безкорыстіе будетъ школою для нравственнаго безкорыстія. Только суровая и чистая мораль Канта можетъ служить средствомъ къ спасенію. Новое воспитаніе должно возродить все человчество, но Германія боле другихъ способна къ его воспріятію. Одна Германія можетъ разршить вопросы настоящей эпохи, ей одной предназначено указывай дорогу Европ и разумъ и т. д. Въ своей послдней рчи Фихте указываетъ на политическое раздробленіе Германіи, какъ на источникъ всхъ ея бдствій, объединенная, она служила бы охраною мира. Она должна погибнуть или спасти себя, спасая всю Европу. И Фихте, повторяя идею Канта, призываетъ волю: ничто не поможетъ вамъ, только вы сами,— обращается онъ къ своей аудиторіи. Послдній совтъ: пусть каждый нмецъ приметъ твердое ршеніе исполнить свой долгъ, разсчитывая только на себя. Впечатлніе было сильно не только въ Берлин, но и во всей сверной Германіи. Въ эпоху общественныхъ бдствій ясно обрисовалась идея единой Германіи, она не исчезнетъ.

VIII.

Битва при Іен и года, слдующіе за нею, положили конецъ иллюзіямъ писателей и философовъ. Въ интересахъ націи слдовало дать ей новую организацію, которая положила бы основаніе ея политическаго единства и укрпила бы ея границы. Въ числ немногихъ, понимавшихъ всю неизбжность реформъ, находился одинъ изъ выдающихся государственныхъ людей — Штейнъ. Его реформы, даже самыя широкія, отличаются практическимъ характеромъ: онъ обладалъ врнымъ взглядомъ и тактомъ государственнаго человка. Пруссія въ то время пользовалась преимуществами мира и была настроена оптимистически. Штейнъ понялъ опасность только наканун катастрофы. Да и безъ этого потрясенія реформа не была бы возможна: только разрушеніе существующей системы способствовало возстановленію боле энергичной и либеральной администраціи. Прежде всего привлекла его вниманіе организація центральной власти. Все, казалось, было направлено къ тому, чтобы парализовать всякую дятельность страны. Министры, сосредоточенные каждый въ своемъ департамент, не дйствовали заодно и исполняли, въ сущности, роль первыхъ канцелярскихъ служителей. Государственный совтъ состоялъ изъ лицъ, пользовавшихся довріемъ государя, принималъ на себя иниціативу ршеній и не несъ никакой отвтственности. Отвтственность, впрочемъ, нигд не существовала, русское государство,— говоритъ Штейнъ,— не иметъ конституціи. Верховная власть не раздлена между государемъ и представителями націи,— слдовательно, вся жизнь народа зависитъ отъ управленія. Оно плохо, но король не обращалъ вниманія на требованія Штейна, которыя ставились все настоятельне въ виду опасности. Положеніе, дйствительно, было ужасное. Наполеону стоило только свиснуть, по выраженію Гейне, и Пруссіи бы не существовало. Большинство государственныхъ людей склонялось на сторону радикальныхъ реформъ, Штейнъ не былъ ихъ сторонникомъ. Нельзя возродить націю одними законами,— полагаетъ Штейнъ. Роль государственныхъ людей сводится къ поддержк общества, къ доставленію боле выгодныхъ условій, при которыхъ усилія націи будутъ стоить меньшихъ жертвъ. Идея исключительно нмецкая, разработанная во всей полнот философами. Штейнъ кладетъ ее въ основу своей политической формы, изложенной въ большомъ сочиненіи, написанномъ въ Нассау въ 1807 г. Личный опытъ убдилъ Штейна въ преимуществ представительныхъ учрежденій, онъ смотритъ на нихъ какъ на средство воспользоваться знаніями всхъ просвщенныхъ классовъ общества, привязать ихъ къ государству, допуская къ участію въ общественныхъ длахъ, дать свободное развитіе силамъ націи, направляя ихъ для общаго блага, отвратить отъ гонки за наслажденіями и преслдованія только личныхъ интересовъ, образовать, наконецъ, просвщенный органъ общественнаго мннія. Система, доведенная Фридрихомъ II до совершенства, подавляетъ духъ общества. Штейнъ называетъ ее ‘механизмомъ’. Когда испорченъ главный двигатель, машина находится въ бездйствіи. Механизмъ оставляетъ безъ употребленія большую часть силъ націи, обрекая ее на пассивное существованіе. Государство должно быть организмомъ, а не машиною. Нація оживетъ, когда вс силы, вс способности найдутъ примненіе, нарой пойметъ тогда, что общественныя дла такъ же близко касаются его какъ и короля. Однимъ словомъ, необходимо, чтобы общественный духъ возродился всюду. Спасеніе можетъ быть куплено только этою цной.

Король понялъ, наконецъ, что Штейнъ необходимый человкъ. Вызванный въ Кенигсбергъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ III, Штейнъ начинаетъ проводить свою программу. Недлю спустя по его прибытіи былъ обнародованъ эдиктъ освобожденія крпостныхъ. Проектъ былъ выработавъ раньше, но только для одной провинціи, Штейнъ распространяетъ его на всю монархію. Ко дню святаго Мартина 1810 г. во владніяхъ прусскаго короля не должно быть ни одного крпостнаго. Въ другое время эта реформа была бы неосуществима. Доведенный до крайности, король доврился Штейну и предоставилъ ему дйствовать. Такъ какъ по тильзитскому договору половина территоріи была отнята, реформы Штейна производились въ ограниченной части монархіи, преимущественно восточной, гд сказывалось вліяніе Канта и экономическихъ теорій Адама Смита. То, что осуществилось въ атмосфер Кенигсберга, быть можетъ, рушилось бы въ Берлин. Личному вліянію Штейна подчинялись вс, не исключая короля. Когда Штейнъ въ ноябр 1808 г. былъ вынужденъ закончить свою дятельность, онъ послалъ своимъ сотрудникамъ послдній циркуляръ, въ которомъ было обозначено все, что уже сдлано и что нужно сдлать. Свобода и равенство передъ закономъ обезпечены для всхъ подданныхъ прусскаго короля. Гд существуютъ привилегіи, он должны быть уничтожены. Религіозная терпимость, свободно открытый доступъ къ военнымъ и гражданскимъ должностямъ, упрощеніе судопроизводства, низведеніе бюрократіи до minimum’а, распространеніе образованія, учрежденіе провинціальнаго самоуправленія, общаніе народнаго представительства,— вотъ, по отзыву Штейна, главныя черты его дятельности. Нельзя отрицать вліянія революціи на эти постановленія, он разнятся только по духу.

Французскія собранія требовали справедливости и естественнаго права, Штейнъ основывался на законахъ политической экономіи и высшихъ интересахъ государства. Извстная доля свободы необходима подчиненнымъ для процвтанія государства: это не право, признаваемое властью, а новыя обязанности. Штейнъ ближе стоитъ къ Фридриху II, разница только въ средствахъ. Онъ остается вренъ прусской традиціи, имя въ виду и право и счастье индивидуумовъ, а благо и величіе государства. Все, что согласовалось съ духомъ прусской монархіи, уцлло, проектъ же конституціи не имлъ успха.

IX.

Въ глазахъ нмецкихъ патріотовъ дятельность Штейна обозначала то же, что и рчи Фихте: мужество, сопротивленіе, надежды. Возстаніе Пруссіи было результатомъ и средствомъ для достиженія высшей цли — возрожденія Германіи. Изгнанный изъ Пруссіи по требованію Наполеона, объявленный общественнымъ врагомъ, Штейнъ посвящаетъ себя интересамъ отечества, становится горячимъ защитникомъ единства Германіи. Найдя убжище въ Австріи, онъ посылаетъ въ Вну проектъ нмецкой лиги противъ Наполеона. Каждому нмцу слдуетъ напомнить его обязанности по отношенію къ общему отечеству, тмъ же, которые откажутся отъ исполненія своего долга, угрожать наказаніемъ, какъ государственнымъ измнникамъ. Но никто, за исключеніемъ нсколькихъ патріотовъ, не имлъ еще понятія объ этомъ общемъ отечеств. Южная и восточная Германія не чувствовали себя солидарными съ сверной: единство Священной имперіи пало, единство новой Германіи еще не выяснилось. Въ сочиненіи обращенномъ къ графу Стадіонъ, о народномъ образованіи Штейнъ высказываетъ твердое убжденіе, что нравственная сила восторжествуетъ надъ матеріальной. Въ то же время, онъ настаиваетъ на средствахъ къ подготовленію возстанія противъ французскаго господства путемъ вліянія на общественное мнніе. Періодъ 1809—1812 г. былъ самый тяжелый для нмецкихъ патріотовъ. Пруссія подчинилась побдителю, — остальная Германія въ рукахъ Наполеона. Но русская кампанія измняетъ дло. Призванный въ Петербургъ, Штейнъ представляетъ императору проектъ будущаго государственнаго устройства Германіи. Идея нмецкаго единства выражается во всей своей сил. Проектъ новой Германіи изображенъ въ форм политической программы. Прежде всего, не возстановлять стараго порядка вещей. Какъ измнились взгляды со времени ‘Лиги государей’! Тогда вестфальскіе договоры считались охраною ‘нмецкой свободы’, теперь — патріотъ въ лиц Штейна признаетъ ихъ главнйшею причиной униженія и слабости Германіи. Конечно, войны временъ революціи и Имперіи имли большое вліяніе на перемну взглядовъ, но не слдуетъ забывать также силы идейныхъ теченій.

Штейнъ допускаетъ возможность троякаго ршенія вопроса: 1) создать одну нмецкую монархію: полнйшее единство, одна верховная власть,— все остальное равно подчинено этой власти, исключеніе въ пользу гражданскихъ и политическихъ правъ, которыми долженъ пользоваться каждый свободный человкъ, 2) раздлить Германію между Пруссіей и Австріей по границ Майна и возстановить императорскій титулъ въ пользу одной изъ нихъ, 3) оставить, кром Австріи и Пруссіи, небольшое количество государствъ относительно свободными, но принудить ихъ войти въ союзы: сверныя съ Пруссіей, южныя — съ Австріей, и отнять у нихъ возможность дйствовать въ качеств независимой власти, договариваться непосредственно съ иностранцами и т. д. Первое ршеніе самое лучшее, но легче всего заставитъ принять третье. Сначала все, казалось, благопріятствовало Штейну. Онъ побуждаетъ весною 1813 г. колеблющагося Александра I преслдовать французскую армію на нмецкой территоріи. Необходимо во что бы то ни стало продолжать войну, необходимо вовлечь въ нее Пруссію. Побда была одержана. Знаменитое ‘воззваніе къ моему народу’ дало сигналъ къ возстанію сверной Германіи. Но патріотическій энтузіазмъ не охватываетъ всей страны, какъ думалъ Штейнъ, и политическое единство будущей Германіи колеблется. Въ Праг, во время перемирія, онъ предлагаетъ государямъ новый планъ преобразованія Германіи, настаивая сдлать изъ Австріи и Пруссіи дв первенствующія державы, подчинить ихъ вс остальныя государства, возстановить императорскій титулъ для Австріи и учредить парламентъ для всей Германіи. Оппозиція нашлась въ лиц князя Меттерниха. Вмсто того, чтобъ объявить измнниками государей, приверженныхъ Наполеону, онъ склоняетъ ихъ на сторону союзныхъ державъ, предоставляя сохранить въ цлости территорію и господство, утверждая за ними право на владнія, дарованныя Наполеономъ. Штейнъ же разсчитывалъ, главнымъ образомъ, сократить ихъ владнія и свести на степень вассальной зависимости. Съ этого момента отечество потеряно, но Штейнъ его не оставляетъ. Онъ опять повторяетъ государямъ, что только политическое единство Германіи можетъ служить гарантіей европейскаго мира. Его не слушаютъ. Патріоты, какъ Штейнъ, избравшіе девизомъ: единство и только единство, составляли исключеніе, большинство не желало поглощенія своихъ маленькихъ государствъ большими. Традиціонная рознь между южною Германіей и Пруссіей обозначалась рзче. Во всякомъ случа, идея единства не могла быть принята внскимъ конгрессомъ: какъ понималъ ее Штейнъ, она была продуктомъ французской революціи, а внскій конгрессъ организовалъ контръ-революцію.

Штейнъ былъ первымъ, но не единственнымъ работникомъ на пользу общаго отечества. Не говоря уже о его политическихъ сотрудникахъ, какъ Аридтъ, Шаригорстъ, Гнейсенау и др., поэты, критики и литераторы оказывали вліяніе на общественное мнніе. Въ послднее десятилтіе XVIII в. романтизмъ мало-по-малу водворился на мст классицизма. Молодые писатели не боле своихъ предшественниковъ занимались политическими интересами Германіи. Но ихъ космополитизмъ носитъ другой характеръ. Классики, преслдуя идеалъ чистой красоты, отворачивались какъ отъ настоящаго, такъ и отъ прошедшаго. Романтики, желая оживить прошедшее, старались проникнуть въ душу каждаго народа, изучить его первоначальную поэзію, языкъ, нравы и т. д. Это увлеченіе прошедшимъ указывало на новое направленіе. Основатель романтической школы, Людовикъ Тикъ, заставилъ обратить вниманіе на сокровища древней нмецкой литературы. къ этому отдаленному прошедшему Германіи, къ которому относились съ полнымъ равнодушіемъ двадцать лтъ тому назадъ, почувствовали живую привязанность. Но не чувство патріотизма толкнуло писателей къ изученію Германіи среднихъ вковъ: они остановились на ней, сдлавши кругосвтное путешествіе въ области древностей, и эта найденная Германія возбудила въ нихъ чувство патріотизма. За литераторами слдуютъ историки и филологи, труды которыхъ составляютъ славу Германіи въ начал этого вка. Они дали нмецкому научному методу европейскую извстность. Ничто не могло боле благопріятствовать возрождающемуся чувству національнаго единства, какъ возобновленіе культа германской древности. Но эти ученые филологи не имли никакого поползновенія къ политической роли. Самые выдающіеся изъ нихъ, Яковъ и Вильгельмъ Гриммы, являются типичными нмецкими учеными того времени. Нельзя представить себ боле мирнаго существованія, поглощеннаго кабинетными трудами. Но они знали, что, исполняя свое скромное дло, они будутъ полезными работниками для нмецкой націи. Дйствительно, романтическая школа имла извстное вліяніе на пробужденіе національнаго чувства въ Германіи. Кром того, многіе изъ ея представителей наканун катастрофы обратились въ горячихъ патріотовъ, когда поняли, что самое существованіе Германіи находятся подъ сомнніемъ, что гибель угрожаетъ ихъ генію, языку, словесности и т. д.

Одинъ изъ выдающихся — Арндтъ. Въ его книг Духъ времени отражаются мотивы ненависти, скоплявшейся противъ французовъ въ сверной Германіи. Онъ поетъ хвалебный гимнъ XVI в., вку реформаціи, этой великой побды Германіи, и приписываетъ ея упадокъ французскому вліянію въ теченіе двухъ послднихъ вковъ. Философы указываютъ намъ великую миссію — космополитизмъ. По ихъ мннію, космополитизмъ выше національнаго чувства, и человчество прекрасне отчизны. Идеи благородныя, но ошибочныя. Нтъ человчества безъ народовъ, нтъ народовъ безъ свободныхъ гражданъ. Нтъ великихъ людей безъ великихъ народовъ и великихъ народовъ безъ патріотизма. Вс наши бдствія происходятъ отъ отсутствія національнаго единства. Арндтъ не сказалъ ничего новаго, но страстность его рчей дйствовала возбуждающимъ образомъ, самый горячій патріотизмъ выражается въ стихахъ Кернера, Шенкендорфа, Рюкерта, Уланда и др. Драмы Генриха Клейста возбуждаютъ т же чувства, какъ книга Арндта и рчи Фихте.

Посл тильзитскаго мира, подъ вліяніемъ общихъ бдствій, люди дла науки соединились въ одну силу. Основаніе Берлинскаго университета служило какъ бы символомъ этого примиренія. Прусскіе государственные люди, растерявшіеся въ моментъ пораженія, обратили свои надежды къ университету, какъ источнику спасенія. Профессора, жаждавшіе принести все свое самоотверженіе отечеству, поняли, какую пользу могутъ они оказать ему съ университетскихъ каедръ. Университеты должны сдлаться главнымъ органонъ національной жизни. Шлейермахеръ и Вильгельмъ Гумбольдтъ горячо взялись за выработку проекта новаго университета. Ихъ удач способствовало одно событіе, имвшее ршающее значеніе. По тшьзитсдому договору, городъ Галле былъ присоединенъ къ Вестфаліи и Пруссія лишилась, такимъ образомъ, своего цвтущаго университета. Депутація галльскихъ профессоровъ просила Фридриха-Вильгельма III перенести университетъ въ Берлинъ, на что король отвтилъ, общая основать новый университетъ въ Берлин: ‘Необходимо, чтобы государство нашло въ умственной и нравственной сил то, что оно потеряло въ матеріальной’. Вра Штейна, Фихте, Аридта и др. въ торжество духовной силы — въ устахъ короля. Факты оправдали эти надежды: въ 1813 г. студенчество бросилось на поле битвы. Оставалось приступить къ осуществленію проекта. Тутъ встртилось не мало препятствій, возраженій, но вс они исчезли въ масс сочувствія, вызваннаго идеею основанія университета въ Берлин. Больше другихъ имлъ успха проектъ Шлейермахера, который предлагалъ устроить новый университетъ по образцу старыхъ, но только съ большею суммой свободы. Эта система преслдовала заднюю цль — политическую. Мы образуемъ научную организацію,— говорилъ Шлейермахеръ, — которая по своей внутренней сил будетъ господствовать на обширномъ пространств, далеко за предлами Пруссіи. Берлинъ сдлается научнымъ центромъ сверной Германіи и миссія Прусскаго государства найдетъ въ немъ твердую точку опоры. Эта вра въ будущее въ моментъ полнаго разоренія указываетъ на жизненность Прусскаго государства. Но при Штейн почти ничего не было сдлано: его вниманіе было поглощено новою войной съ Наполеономъ. При Вильгельм Гумбольдт, министр народнаго просвщенія, дло пошло скоре. Зимою 1807—1808 г. лекціи начались, но начало было очень скромно. Зати же Гумбольдта были широкія: онъ желалъ основать большой университетъ, заставилъ короля отдать подъ зданіе университета дворецъ принца Генриха, желалъ университетъ сдлать собственникомъ капитала, владльцемъ помстій,— словомъ, обезпечить его полную свободу. Но правительство согласилось отпускать ежегодно только 54,000 флориновъ, и проекты Гумбольдта не удались. При тогдашнемъ состоянія казны и это было много: если она ршалась отпустить такую сумму, можно судить, какою необходимостью представлялся университетъ въ ея глазахъ. Гумбольдтъ заботился не мене о выбор персонала. Вс выдающіеся люди Германіи были приглашены въ качеств профессоровъ: Фихте, Шлейермахеръ, Рейдъ и др. Разумется, вся молодежь бросилась въ Берлинъ. Университетъ былъ открытъ въ 1810 г., привтствуемый всеобщимъ сочувствіемъ. Количество студентовъ въ зимнемъ семестр перваго года равнялось 256. Къ 1817 году оно превышало 1,000, а къ 1830 — 2,000. Берлинскій университетъ сдлался умственнымъ центромъ сверной Германіи, какъ предсказывалъ Шлейермахеръ. Онъ былъ также очагомъ патріотизма, не малое число его воспитанниковъ осталось на пол битвы. Ихъ примръ былъ полезенъ для Пруссіи, они служили импульсомъ, увлекая за собою массу. Благодаря имъ, энтузіазмъ, производимый моралью Канта, рчами Фихте, памфлетами Аридта и проповдями Шлейермахера, дйствовалъ заразительно. Но не слдуетъ увлекаться: онъ не подготовилъ въ Германіи возстанія цлаго народа, оскорбленнаго за свою честь и жаждущаго независимости, какъ это было въ Испаніи. Только одна сверная Германія принимала участіе въ возстаніи. Пруссія удивила Европу величіемъ своего отчаяннаго усилія.

XI.

Посл побды каждый нмецкій патріотъ разсчитывалъ на награду. Этотъ тріумфъ не можетъ остаться безплоднымъ: развернувшаяся сила Германіи дала ей право на высокое положеніе въ Европ. Публицисты выражаютъ самыя смлыя надежды, что границы Германіи будутъ расширены, что ей возвратятъ все, что у нея было отнято, съ теченіемъ времени. Но ни Россія, ни Англія не желали создавать въ центр Европы столь могущественную державу. Это былъ жестокій урокъ, заставившій еще разъ понять всю цну единства. Еслибы Германія была могущественною сплоченною державой, разв бы она отступила отъ своихъ законныхъ требованій? Парижскій трактатъ былъ принятъ съ негодованіемъ. Исторія XIX вка показала, что оскорбленіе не было забыто. Многіе стали желать еще страстне осуществленія единства. Космополитизму былъ нанесенъ сильный ударъ. Въ XVIII вк идея человчества господствовала надъ идеею отечества. Въ 1806 г. идея отечества выступаетъ на первый планъ, но еще согласуется съ идеалами прошлаго вка. Борясь съ Наполеономъ, преслдуютъ не только національные интересы, но также и освобожденіе человчества. Посл 1815 года, вслдствіе наступившей реакціи, идеалъ человчества стушевывается и его мсто заступаетъ идея національнаго единства. Герресъ скоро понялъ всю силу препятствій, стоявшихъ на пути осуществленія проекта единства. Въ его діалог Имперія и императоръ встрчаются указанія безвыходности положенія Германіи и будущей роли Пруссіи. Ея миссія состоитъ въ разршеніи вопросовъ, которые не могутъ быть разршены сами собою. Она представляетъ военную силу, передъ которой пасуютъ всякія препятствія. Ея побды провозгласили ея миссію. Между тмъ, федеральный актъ перестраивалъ Германію согласно съ видами Австріи и въ разрзъ съ надеждами патріотовъ. Единство было установлено только кажущееся. Многіе изъ князей сохранили свои права договариваться и вступать въ союзы съ кмъ угодно. Не существовало ни національной армія, внушающей уваженіе сосдямъ, ни внутренней свободы торговли, ни единства мры, вса, монетной системы, кодекса и т. д. Что же касается внутренней свободы, то федеральный актъ гласилъ, что парламенты будутъ учреждены въ каждомъ изъ нмецкихъ государствъ. Однако, Австрія — врагъ парламентаризма — производила давленіе на подчиненныя ей государства, такъ что этотъ пунктъ остался мертвою буквой. Штейнъ и его друзья предвидли эти печальные результаты. Фихте за нсколько времени до смерти выразилъ свои предчувствія. Публицисты требовали minimum’s свободы не во имя человческихъ правъ, но, какъ Штейнъ, для блага и процвтанія государства. Однако, ихъ требованія не имли никакого вліянія на дйствія Священнаго Союза. Какъ идея единства, такъ я сознаніе необходимости свободы противорчили стремленіямъ контръ-революціи, а ея сила была еще прочна. Борьба продолжалась полвка. Нмецкіе либералы и партизаны національнаго единства поняли, что имъ нечего ждать отъ Австріи, и обратили свои взоры къ Пруссіи, точно говорили ей: ‘Дайте намъ то, чего мы требуемъ, чего требуетъ вмст съ нами вся Германія,— конституцію, парламентъ, свободу, а въ награду, при нашемъ содйствіи, единство Германіи будетъ осуществлено вами’. Если же нтъ, ‘Пруссія погибнетъ до конца этого вка вслдствіе ненависти всей Германіи’. Но Пруссія не боялась подобныхъ угрозъ, она готова была пользоваться поддержкою этихъ либераловъ, но не служить имъ. Становясь во глав либераловъ, она была бы принуждена расторгнуть союзъ съ Австріей и Россіей и могла бы поплатиться войною. Воспоминанія 1807 г. были еще слишкомъ свжи. Да и политическіе взгляды короля приближались скоре къ взглядамъ Меттерниха, чмъ къ стремленіямъ нмецкихъ либераловъ. Пруссія не колебалась въ выбор между публицистами, требовавшими отъ нея защиты свободы, и Священнымъ Союзомъ, распространявшимъ реакцію. Негодованіе Герреса, возмутившагося возстановленіемъ старой системы Прусскаго государства, вылилось въ одномъ изъ нумеровъ Рейнскаго Меркурія, Отвтъ послдовалъ: Рейнскій Меркурій былъ запрещенъ.

Періодъ великихъ движеній въ Германіи кончился, какъ и во Франціи, возстановленіемъ прежняго режима, правда, съ кое-какими измненіями. Священной имперіи боле не существовало, церковныя государства исчезли, южныя остались въ томъ вид, какъ они были установлены Наполеономъ. Требованіе политической свободы было подавлено, но не уничтожено. Сверхъ того, произошло вторичное явленіе значительной важности. Пруссія, какъ и при Фридрих II, возвысилась, когда существованію Германіи угрожала гибель. Большинство государственныхъ людей, работавшихъ для поднятія Пруссіи, не были пруссаками, но они понимали, что, служа Пруссіи въ этотъ моментъ, они работали для всей Германіи. Тогда-то и создалась ‘нмецкая миссія Пруссскаго государства’. Жизненные интересы Германіи слились на время съ интересами Пруссіи, но кризисъ миновалъ, и они разошлись опять. Пруссія гордилась, что, спасая себя, она спасла Германію, но никакъ не допускала, что ея награда должна заключаться въ измн прусскимъ традиціямъ, которыя составляли ея силу, чтобы гнаться за мечтами патріотовъ, требовавшихъ единства и свободы. Но ни сила реакціи, ни темная, порою колеблющаяся политика Пруссіи, ни моменты слабости и униженія,— ничто не могло стушевать впечатлнія, полученнаго въ начал этого вка. Германія осталась убжденной, что ршительный ударъ будетъ нанесенъ Пруссіей. По ршеніе этого вопроса принадлежало будущему. Въ 1815 г. Пруссія шла объ руку со Священнымъ Союзомъ. Либералы и патріоты, не удовлетворенные дйствительностью, обратили свою дятельность въ другую сторону. Всеобщее вниманіе было привлечено системой Гегеля.

XII.

Въ то время, когда реакція преслдовала всякій проблескъ мысли, Гегель пользовался особымъ расположеніемъ прусскаго правительства, занимая каедру въ Берлинскомъ университет. Общія тенденціи гегеліанской философіи и въ особенности теорія государства могли ему только нравиться. Доктрина Гегеля такъ сильно повліяла на развитіе политическихъ идей въ Германіи, что слдуетъ познакомиться съ ея основными принципами. Государство, по мннію Гегеля, существуетъ само собою, въ силу естественной необходимости, т.-е. божественной. Для его основанія не было нужно ни согласія индивидуумовъ, ни договора. Не государство существуетъ для индивидуумовъ, а индивидуумы для государства. Оно выше води и искусства человка, нашъ разумъ не можетъ разложить его на составныя части, какъ машину. Чтобы понять его сущность, необходимо приступить къ изученію не съ анализомъ, обычнымъ методомъ нашего мышленія, а съ синтезомъ, слдя за развитіемъ самой идеи. Опредливши такимъ образомъ государство, Гегель послдовательно выводитъ: 1) внутреннюю организацію государства, 2) отношенія государствъ между собою, 3) общій законъ всемірной исторія.

Монтескьё далъ намъ идею о раздленіи властей. Ничего нтъ врне, если смотрть на нихъ какъ на силы, содйствующія жизненному единству государства. Но предполагать, что он существуютъ независимо и находятся въ антагонизм другъ съ другомъ,— абсурдъ. Въ дйствительности,— говоритъ Гегель,— вс три власти (законодательная, исполнительная и судебная) соединены вмст. Типъ новйшаго государства — конституціонная монархія. Формы, существовавшія нкогда самостоятельно (какъ монархія, аристократія и демократія), входя въ составъ государства XIX в., сведены на степень факторовъ. Но не слдуетъ думать, что государственное устройство является дломъ человческихъ рукъ,— его происхожденіе выше, оно служитъ выраженіемъ развитія идеи, осуществленной въ государств. Если Гегель допускаетъ, какъ типъ боле совершеннаго государства, конституціонную монархію, имъ руководятъ не историческія соображенія или принципъ полезности. Государство, въ силу необходимой дедукціи, достигаетъ этой формы, которая объединяетъ формы мене совершенныя (аристократію, демократію, монархію) подъ видомъ простыхъ факторовъ. Истинный владыка есть монархъ наслдственный, служащій олицетвореніемъ государства. Ему принадлежитъ ршеніе вопросовъ мира и войны, высшее командованіе войсками и завдываніе вншними длами. Внутреннее управленіе совершается имъ при посредств министровъ и чиновниковъ. Государь — единственный судья ихъ способности занимать ту или другую должность, онъ, вообще, слдитъ за правильнымъ порядкомъ повышенія должностныхъ лицъ. Какъ поклонникъ Ришельё и Наполеона, Гегель — партизанъ централизаціи. Тмъ боле удивительно исключеніе, сдланное имъ въ пользу мстнаго самоуправленія. Въ городскихъ и земскихъ общинахъ,— говоритъ Гегель, — заключается настоящая сила государствъ. Тамъ правительство встрчаетъ законные интересы, которые должны быть уважаемы, по отношенію къ нимъ его роль сводится только къ надзору. Принципъ прекрасный, примненный въ дйствительности прусскимъ правительствомъ, по крайней мр, въ отношеніи государства и городской администраціи. Представители законодательной власти: 1) государь, 2) коронные совтники, 3) парламентъ. Роль послдняго очень ограничена. Народъ представляетъ часть государства, которая ‘не знаетъ, чего она хочетъ’. Съ точки зрнія пользы нашлось бы много возраженій противъ парламентовъ, по мннію Гегеля. Но если принять въ разсчетъ логическую дедукцію идеи, тогда можно признать въ разумно понятомъ сотрудничеств парламента необходимаго фактора развитія государства: безъ парламента народная масса остается неорганическимъ тломъ, а это противно иде государства. Кром того, этимъ путемъ можно избжать возстаній, революцій и т. п., такъ какъ народныя чувства имютъ возможность выражаться въ законной и правильной форм. Парламентъ не иметъ ршающаго голоса. Монархъ и министры выслушиваютъ мнніе палатъ, но ничто не обязываетъ ихъ подчиняться ему. Ршеніе принадлежитъ монарху, — онъ только одинъ служитъ олицетвореніемъ государства.

Восемнадцатый вкъ, а Кантъ въ особенности, мечталъ о мир всего человчества. ‘Иллюзія!— говоритъ Гегель.— Война необходима въ силу вещей, слдовательно, она разумна, иначе говоря, божественна. Цль, которую преслдуетъ государство въ сношеніяхъ съ другими, сводится къ его личнымъ выгодамъ. Нельзя отъ него требовать человческой морали: оно вправ существовать для себя, вправ подчинять все въ пользу своего благоденствія, такъ какъ оно — абсолютъ’.

Идея государства въ себ, независимо отъ всякихъ историческихъ и утилитарныхъ соображеній, заимствована Гегелемъ у Руссо. Но и Руссо, и Гегель подверглись вліянію античнаго міра. Можно ли не признать сходства между древнимъ городомъ и государствомъ Гегеля? Государство — верховная власть, выше которой ничего не существуетъ, граждане, вполн подчиненные государству,— все это черты античнаго духа. Современники Гегеля искали сходства ближе. Они видли въ его доктрин прославленіе политики Священнаго Союза. Да и разв Гегель санъ не указывалъ на родство своей философіи съ духомъ Прусскаго государства? Это родство существовало въ дйствительности. Идея сильнаго государства, стоящаго выше частныхъ интересовъ, подчиняющаго волю и личность индивидуумовъ, нравственное олицетвореніе государства въ лиц короля, соединеніе исполнительной и законодательной власти, обязательное участіе гражданъ въ городскихъ длахъ, при отсутствіи политической свободы, — все это согласовалось какъ нельзя боле съ традиціями Прусскаго государства.

По своему методу, по сочетанію почти религіознаго благоговнія къ античному міру и вры въ свой собственный разумъ, Гегель принадлежитъ еще XVIII в. но какъ онъ далекъ отъ него реальною стороной своей доктрины! Какъ онъ развялъ надежды человческаго мира, всеобщаго братства, безкровнаго прогресса! Какъ онъ разбилъ всю теорію правъ человка и естественнаго равенства: народъ будетъ всегда несовершеннолтнимъ, его нужно вести, онъ не знаетъ, чего хочетъ и чего долженъ хотть! Да, современники Гегеля могли видть въ его теоріи апологію реакціонной политики. Но они были неправы, видя только это. Доктрина Гегеля иметъ дв стороны. Его діалектика не только построительная, но и разрушительная. Намъ нтъ дла, что личные вкусы Гегеля носили характеръ прусскаго консерватизма. Соціальныя слдствія доктрины далеко не всегда зависятъ отъ личныхъ тенденцій автора. Они развиваются сами собою въ зависимости отъ той почвы, на которую доктрина падаетъ.

Посл смерти учителя образовалась правая и лвая гегеліанская, даже крайняя лвая и крайняя правая, въ одной стороны, къ систем Гегеля примыкаютъ теологи и политическая консервативная партія, защитница прусской традиціи, съ другой — авторъ Жизни Іисуса Давидъ Фридрихъ Штраусъ, учитель современныхъ соціалистовъ Карлъ Марксъ, Лассаль и Фейербахъ. ‘Гегель открылъ дорогу, но удалился отъ цли’, — говоритъ Фейербахъ. Такое вліяніе гегеліанской философіи могло обнаружиться только тогда, когда политическія и экономическія условія измнились, ея боле непосредственное вліяніе сказалось раньше. Всеобщее вниманіе было привлечено идеей государства. Нмецкіе публицисты посл революціи требовали, чтобы Германія сдлалась единою націей, — никто не говорилъ о государств, Гегель же, создавши свою теорію по образцу Пруссіи, указываетъ, что нація не существуетъ, если она не организована какъ государство. Чмъ боле единство Германіи встрчало сопротивленій, тмъ боле убждались въ правильности этого взгляда. Типъ государства, представленнаго Гегелемъ, былъ воплощенъ въ Пруссіи, а потому вс взоры обратились къ ней. Объединеніе Германіи должно быть дломъ Пруссіи. Но что для однихъ представлялась конечною цлью, то другіе считали переходною ступенью.

XIII.

Государственное устройство, данное Германіи внскимъ конгрессомъ, держалось въ теченіе (пятидесяти лтъ. Политической жизни почти не существовало за этотъ долгій періодъ въ Германіи. Цензура стсняла вліяніе прессы. Въ стран, гд больше всего дорожили свободой мысли, научною и философскою славой, вмшательство полиціи въ дла университета было невыносимо. Недовольство возростало. Въ этомъ,можетъ быть, коренилась не малая доля успха ‘молодой Германіи’, врага цензуры и существующаго порядка. ‘Молодая Геоманія’ была либеральна, она продолжала по-своему, путенъ ироніи и насмшекъ, серьезное дло патріотовъ 1815 года. Она обращала свои симпатіи на сторону Франціи. Тамъ совершалась борьба за свободу, тамъ, можетъ быть, зародится искра, способная избавить Европу и Германію отъ Священнаго Союза и Метгерниха.

До чмъ больше склонялась молодая Германія на сторону Франціи, тмъ больше теряла она друзей въ Германіи. Достаточно прослдить несчастныя попытки главнаго ея представителя — Генриха Гейне. Никто лучше Гейне не былъ подготовленъ говорить Франціи о Германіи и нмцамъ о французахъ. Об страны были ему дороги: Германія — какъ его родина, Франція — какъ другое отечество, страна великодушныхъ идей и свободы. Всю жизнь мечталъ Гейне о союз Германіи съ Франціей, въ которомъ, какъ онъ думалъ, заключается спасеніе Европы и условіе будущаго прогресса. Онъ не имлъ успха, да и не всегда умло брался за дло. Въ интересахъ мира, Гейне находилъ нужнымъ познакомить французовъ съ своимъ отечествомъ, онъ не скрывалъ враждебныхъ чувствъ Германіи, предупреждая Францію не давать пищи этимъ чувствамъ. Съ удивительною проницательностью предвидлъ Гейне, что политическое единство Германіи не осуществится безъ вмшательства военной силы_у а такъ какъ она не забыла оскорбленія 1815 г., Франція должна быть всегда наготов, всегда съ оружіемъ въ рукахъ.

Враги Гейне кричали объ измн, а, между тмъ, онъ считалъ себя патріотомъ, онъ только иначе понималъ миссію Германіи во всемірной исторіи: ей предназначено идти во глав цивилизованныхъ націй, ея господство будетъ куплено цною идей, а не пушечныхъ выстрловъ. Галлофобы, поддерживающіе національныя антипатіи и предразсудки, — умы ограниченные, ихъ шовинизмъ возстаетъ противъ исторіи. ‘Нтъ больше націй, есть только партіи’, по мннію Гейне. Въ этотъ долгій періодъ мира во Франціи были подняты соціальные вопросы, соціализмъ, пробуждаясь во всей своей сил, казалось, потрясетъ Европу еще энергичне, чмъ революція. Однако, Гейне ошибался,— Германія готовилась не къ соціальной революціи, но къ политическому переустройству. Миновало то время, когда она увлекалась гуманитарными утопіями, и, конечно, не голосъ поэта, этого ‘друга Франціи’, могъ вернуть ее къ нимъ.

Цль, преслдуемая молодою Германіей, была ею достигнута только отчасти. Она одержала побду надъ романтиками, выродившимися, дошедшими до крайней узкости въ своихъ патріотическихъ тенденціяхъ. Она способствовала поддержк либеральнаго духа, врожденнаго прусской и австрійской политик, въ особенности въ южной Германіи. Іюльская революція 1830 г. нашла въ Германіи горячій откликъ симпатіи. Но вспышка была подавлена Священнымъ Союзомъ и вліяніе молодой Германіи утратило свое значеніе, такъ какъ Гейне и Берне вынуждены были покинуть свое отечество, другіе — замолчать.

Недовріе къ Франціи было велико: нмцы были убждены, что она ждетъ только удобнаго случая, чтобъ овладть границей Рейна, недовріе вспыхнуло еще сильне въ 1840 г., подъ вліяніемъ осторожной политики Людовика-Филиппа. Тревога охватила Германію: ‘Франція желаетъ войны, Франція желаетъ Рейнъ!’ Еще разъ патріоты и либералы обратили свои надежды къ Пруссіи: ей первой придется вынести ударъ общаго врага — Франціи. Это была только тревога, но она послужила въ пользу интересовъ Пруссіи. Признать ее неизбжною защитницей — значитъ изъявить готовность подчиниться ей. Франція своими военными приготовленіями обратила къ Пруссіи всхъ колеблющихся и враждебно-настроенныхъ противъ нея нмцевъ, она заставила ихъ понять, что настанетъ день, когда, въ виду общаго блага Германіи, придется признать гегемонію Пруссіи. Все это рисовалось еще смутно, Пруссія пока подчинялась политик Австріи. По чмъ невыносиме становилось положеніе, тмъ живе чувствовалось, какъ иного теряетъ Германія, не будучи единою націей, тмъ сильне возникала въ воображеніи, хотя и неясная, картина будущей Германіи, въ которой Пруссія должна занять мсто Австріи.

XIV.

И такъ, политическое вліяніе молодой Германіи не имло серьезнаго и продолжительнаго значенія. Но въ періодъ 1820—1848 гг. совершилось событіе огромной важности: Пруссіи удалось склонить почти вс нмецкія государства (за исключеніемъ Австріи) на сторону таможеннаго союза. Этотъ Zollverein, облегчая экономическія сношенія, уничтожая внутреннія препятствія, доказывалъ даже самымъ предубжденнымъ солидарность нмецкихъ интересовъ. Конечно, единство не было осуществлено Zollverein’омъ, тмъ не мене, онъ далъ партизанамъ единства еще одноорудіе: онъ положилъ реальное начало этому желанному единству, онъ научилъ нмцевъ считать себя солидарными. Промышленный прогрессъ, слдовавшій за изобртеніемъ желзныхъ дорогъ, особенно благопріятствовалъ таможенному союзу. Сношенія между различными частями Германіи увеличились и существовавшія взаимныя предубжденія если не исчезли, то замтно смягчились. Слдуетъ поэтому отмтить, что единство Германіи, созданное, правда, войною, было подготовлено не только путемъ литературнаго и философскаго вліянія, но также экономическаго союза.

Вопросъ нмецкаго единства сопровождался многими осложненіями. Большинство патріотовъ требовало не мене настоятельно свободы, чмъ единства. Вопросъ единства соединялъ всхъ, вопросъ свободы ихъ разъединялъ. Единая Германія была цлью почти недоступною, единая и свободная Германія — неосуществимою мечтой. Южные нмцы, дорожившіе своими парламентскими учрежденіями, не желали покупать единство цною господства Пруссіи или Австріи. Какъ ни было горячо желаніе единства, лучшіе изъ патріотовъ не хотли принести ему въ жертву свободы. Они надялись, въ одно и то же время, какъ осуществить единство, такъ сохранить и свободу. Факты трагически разсяли эти иллюзіи.

Лучшіе профессора, какъ Дальмонъ и Гервинусъ, воображали, что событія совершатся сами собой, безъ борьбы, безъ крови. Орудія ихъ дйствій — профессорская каедра, книги, журналы. Но они жили въ то время, когда не было возможности обратить каедру въ трибуну и вдохновлять молодежь любовью къ свобод и жаждой національнаго единства. Книги и журналы представлялись лучшими средствами. Ими начинается пропаганда посредствомъ исторіи, — искусство, очень распространенное впослдствіи въ Германіи. Исторія нмецкой поэзіи Гервинуса — памфлетъ въ пяти томахъ — призывъ къ политической дятельности. Вся Германія откликнулась на этотъ горячій призывъ. Въ 1848 г. Гервинусъ является самымъ энергичнымъ дятелемъ среди нмецкихъ либераловъ. По его иниціатив былъ созванъ во Франкфурт нмецкій національный парламентъ. Правительство, сверхъ всякихъ ожиданій, не заявило сопротивленія: оно было смущено отраженіемъ февральской революціи по всей Европ. Германія дастъ себ свободу и единство, думали патріоты. Ко вскор возникли препятствія другаго рода, Гервинусъ, считая ихъ непреодолимыми, бросаетъ все и удаляется въ Италію. Ни Гервинусъ, ни его единомышленники не давали себ яснаго отчета, какъ осуществится это желанное единство, они разсчитывали на счастливую звзду Германіи и добрую волю государей, закрывая глаза на дйствительность, не отступая отъ своего девиза: единство, свобода, единство посредствомъ свободы. Цль прекрасная, но неопредленная.

Стремленія Дальмона были опредленне. Онъ врилъ въ миссію Пруссіи и желалъ, чтобы Германія въ критическій моментъ обратилась именно къ ней, а не къ Австріи. Горькій опытъ 1848 г. указалъ ему всю цну силы и онъ готовъ былъ заране преклониться передъ тмъ, кто осуществитъ единство Германіи, хотя бы на счетъ свободы.

И такъ, иллюзіи Гервинуса и Дальмона должны были разбиться при первомъ столкновеніи съ дйствительностью. Въ 1848 г. представится нмецкой націи собрались во Франкфурт для выработки конституціи. Они упустили изъ вида только одинъ пунктъ: кто же заставитъ нмецкихъ государей принять эту конституцію? Сравните дебютъ генеральныхъ штатовъ 1789 г. съ франкфуртскимъ парламентомъ. Версальскія собранія заставили короля признать ту власть, которую они желали нести. Въ 1789 г. единство Франціи было давно завершено, единство Германіи въ 1848 г. было только надеждой. Политическіе дятели, способствовавшіе собранію парламента, ставили высшею цлью своихъ усилій единство. Начавъ съ законодательныхъ трудовъ, они разсчитывали, что конституція будетъ принята всми добровольно и духъ партикуляризма исчезнетъ передъ ней. Наивная иллюзія! Эти законодатели не имли въ рукахъ силы, приходилось обратиться за поддержкой къ одной изъ державъ или возбудить народное движеніе. Но народъ относился безразлично къ трудамъ франкфуртскаго парламента. Государства были противъ него, народная масса не заодно съ нимъ. Успхъ былъ невозможенъ. Если бы Гервинусъ и Дальмонъ видли ясне настоящее положеніе вещей, то убдились бы, что есть только два выхода, между которыми слдуетъ выбирать: они могли на время отказаться отъ единства и употребить вс усилія для его подготовки, если же желаніе единства было слишкомъ горячо, они должны были примириться со всми его послдствіями — съ войною и господствомъ побдителя. Но они не соглашались ни на то, ни на другое: объединенная Германія не должна была сдлаться прусской или австрійской, а остаться нмецкой.

На франкфуртскомъ парламент мы остановимся. Онъ — естественный результатъ полуторавковыхъ усилій. Посл него открывается періодъ новой Германіи. Единство — желанная цль этой новой Германіи: раздробленіе привело ее къ бдствіямъ какъ прошедшимъ, такъ и настоящимъ, существующій порядокъ вещей длаетъ ее неспособной къ прогрессу. Чтобъ исполнить нмецкую миссію, чтобы сдлаться могущественною державой во всхъ отношеніяхъ и пользоваться уваженіемъ сосдей, необходимо быть объединенной. Но разршеніе этого вопроса не было еще найдено даже въ 1848 г., потому что идея національнаго единства, вмсто того, чтобы слдить за политическою жизнью Германіи, развивалась вн дйствительности. Она была сперва чувствомъ національнаго генія борящагося противъ иностраннаго вліянія, критики, поэты, философы XVIII в. развивали ее въ этомъ направленіи, не имя въ виду никакихъ политическихъ цлей, относясь равнодушно къ разрушенію Священной имперіи. Къ концу вка Германія не существовала какъ государство, по какъ опредленная идея въ національномъ сознаніи. Въ періодъ бдствій, когда самое существованіе Германіи находилось подъ сомнніемъ, выступила на первый планъ идея отечества съ девизомъ: національное единство. Но эта идея не имла никакой реальной подкладки, она не могла справиться съ усилившимся духомъ партикуляризма. Былъ, впрочемъ, моментъ (1813—1814 г.), когда, казалось, она можетъ быть осуществима. Принося все свое самоотверженіе Пруссіи, Штейнъ и Фихте думали, что работаютъ для общаго дла Германіи. Но Пруссія вскор отвернулась отъ этихъ патріотовъ, которые, по мннію Священнаго Союза, представляли собою революціонеровъ, и стремленіе къ національному единству отступило въ область идей. Однако, это уже не чувство XVIII в., довольствовавшееся блестящимъ литературнымъ разцвтомъ и космополитическими тенденціями, оно становится господствующею идеей, требующею единства для спасенія всей Германіи. Отсюда попытка франкфуртскаго парламента, приведшая къ столь грустнымъ результатамъ. Неудача парламента послужила въ пользу Пруссіи. Мене двадцати лтъ спустя она достигла своей цли: не она сдалась Германіи, какъ мечтали объединители, но Германія, посл непродолжительной борьбы, сдалась ей. Пруссія воспользовалась трудами этихъ писателей, мыслителей, философовъ, за усиліями которыхъ мы слдили. Но все заставляетъ думать, что внутренняя эволюція Германіи еще далеко не довершена.

И. К.

‘Русская Мысль’, кн.XII, 1890

Развитіе національнаго сознанія въ Германіи *).

I.

Читайте также:

**Развитіе національнаго сознанія въ Германіи *).**