Разбойники, Шиллер Фридрих, Год: 1781 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

РАЗБОЙНИКИ.

Драма Фридриха Шиллера.

Переводъ С. А. Порцкаго.

No 415.

МОСКВА.
Типографія Вильде, Малая Кисловка, собственный домъ.
1901.

Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 2 марта 1901 г.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА

Максимиліанъ фонъ-Мооръ, владтельный графъ.

Карлъ, Францъ, его сыновья.

Амалія фонъ-Эдельрейхъ.

Шлигельбергъ, Швейцеръ, Гриммъ, Рацманъ, Шуфтерле, Роллеръ, Косинскій, Шварцъ, разгульные молодые люди, потомъ разбойники.

Германъ, побочный сынъ одного дворянина.

Даніель, слуга графа Моора.

Пасторъ Мозеръ.

Патеръ (католическій священникъ).

Шайка разбойниковъ.

Дйствіе происходитъ въ Германіи, въ продолженіе приблизительно двухъ лтъ.

ПЕРВОЕ ДЙСТВІЕ.

Первая сцена.

Франконія. Золъ въ замк Мооровъ. Францъ и старикъ Мооръ.

Францъ. Здоровы ли вы, батюшка? Вы очень блдны.

Старикъ Мооръ. Вполн здоровъ, сынъ мой. Ты хотлъ мн что-то сказать?

Францъ. Пришла почта… Письмо отъ нашего знакомаго изъ Лейпцига.

Старикъ Мооръ. Всти о моемъ сын Карл?

Францъ. Гмъ! Да, о немъ. Но я боюсь… я не знаю… могу ли я… Ваше здоровье… Правда ли, что вы совсмъ хорошо себя чувствуете, батюшка?

Старикъ Мооръ. Какъ рыба въ вод!.. Онъ пишетъ о моемъ сын?.. Что значитъ твое безпокойство? Ты уже во второй разъ спрашиваешь меня о моемъ здоровь.

Францъ. Если вы больны… если вы хотя сколько-нибудь боитесь, что можете захворать, то лучше оставимъ . Я поговорю съ вами въ другой разъ. (Про себя). Это извстіе не для дряхлаго тла.

Старикъ Мооръ. О, Боже, Боже! Что я услышу?

Францъ. Позвольте мн сначала отойти въ сторону, пролить слезу сожалнія о моемъ погибшемъ брат. Мн не слдовало бы совсмъ говорить о немъ, потому что онъ вамъ сынъ, я долженъ былъ бы навсегда скрыть его позоръ, потому что онъ мой братъ. Не моя первая, печальная обязанность — повиноваться вамъ. Поэтому простите меня.

Старикъ Мооръ. О, Карлъ, Карлъ! Если бы ты зналъ, какъ твое поведеніе терзаетъ родительское сердце! Если бы ты зналъ, какъ одно радостное извстіе о теб прибавило бы мн десять лтъ жизни, вернуло бы мн молодость… между тмъ какъ теперь каждое извстіе о теб приближаетъ меня на одинъ лишній шагъ къ могил!

Францъ. Если такъ, батюшка, то прощайте… а то намъ придется сегодня же рвать на себ волосы у вашего гроба.

Старикъ Мооръ. Останься!… Все равно, мн уже не долго жить. Оставь его длать, какъ хочетъ! (Садится). Грхи отцовъ отмщаются на третьемъ и четвертомъ поколніяхъ. Пусть онъ исполнитъ волю неба!

Францъ (вынимаетъ письмо изъ кармана). Вы знаете моего друга. Право, я далъ бы себ отрубить палецъ на правой рук, чтобы имть право назвать его лжецомъ, чернымъ, ядовитымъ клеветникомъ. Соберитесь съ силами! Простите, что я но даю вамъ самому прочесть письмо… Вы не должны слышать всего.

Старикъ Мооръ. Нтъ, все, все! Сынъ мой, ты избавишь меня отъ костылей!

0x01 graphic

Францъ (читаетъ). ‘Лейпцигъ. 1-го мая. Дорогой другъ! Если бы меня не связывало общаніе но скрывать отъ тебя ничего изъ того, что мн удастся узнать о судьб твоего брата,— я никогда но ршился бы сдлаться твоимъ мучителемъ. Изъ многихъ твоихъ писемъ я вижу, какъ подобныя извстія терзаютъ твое братское сердце, мн кажется, что я вижу передъ собой тебя, проливающаго слезы’… да, он текли, текли ручьями по этому липу… ‘Проливающаго слезы о недостойномъ, презрнномъ’… (Старикъ Мооръ закрываетъ себ лицо). Вотъ видите, батюшка! А я читаю вамъ, еще самое снисходительное… ‘Мн кажется, что я вижу передъ собой твоего стараго благочестиваго отца, блднаго, какъ мертвецъ’. Іисусъ-Марія! Вы уже поблднли, прежде чмъ что-нибудь узнали!

Старикъ Мооръ. Дальше, дальше!

Францъ.… ‘блднаго, какъ мертвецъ, падающаго на стулъ и проклинающаго тотъ день, когда его впервые назвали отцомъ. Мн не хотли сказать всего, но и изъ того немногаго, что я знаю, ты узнаешь далеко не все. Твой братъ, кажется, переполнилъ мру своего позора. Надлавъ на сорокъ тысячъ дукатовъ долговъ’,— недурные карманные расходы, батюшка!— ‘обезчестивъ дочь одного здшняго банкира и ранивъ смертельно на поединк ея жениха, достойнаго юношу изъ хорошаго семейства, онъ вчера въ полночь, вмст съ семью своими товарищами, которыхъ онъ же увлекъ въ свою распутную жизнь, бжалъ отъ рукъ правосудія… Батюшка! Ради Бога, что съ вами, батюшка!

Старикъ Мооръ. Довольно! Оставь меня, сынъ мой!

Францъ. Я пощажу васъ… ‘Сдлано распоряженіе объ его задержаніи, оскорбленные громко требуютъ возмездія, голова его оцнена, имя Моора’… Нтъ! Я не хочу, чтобы мои бдныя уста убили моего отца! (Разрываетъ письмо). Не врьте ему, отецъ! Не врьте ни одному слову!

Старикъ Мооръ (горько плача). Мое имя! Мое честное имя!

Францъ (бросается ему въ объятія). Негодный, трижды негодный Карлъ! Не предвидлъ ли я этого тогда еще, когда онъ мальчишкой бгалъ за двками и шлялся по полямъ и горамъ съ уличными мальчишками и всякой сволочью, когда онъ избгалъ вида церкви, словно преступникъ тюрьмы, когда онъ бросалъ первому попавшемуся нищему въ шайку т деньги, которыя выклянчивалъ у васъ, между тмъ какъ мы, сидя дома, назидались благочестивыми молитвами и проповдями? Не предвидлъ ли я этого раньше, видя, что онъ охотне читаетъ приключенія Юлія Цезаря, Александра Великаго и другихъ темныхъ язычниковъ, чмъ исторію благочестиваго Товія? Но говорилъ ли я вамъ сотни разъ, что мальчишка принесетъ намъ всмъ срамъ и горе?.. О, если бы онъ не носилъ имени Мооровъ! Если бы мое сердце не билось такой горячей любовью къ нему! Мн придется еще отвтить передъ Небеснымъ Судіей за эту безбожную любовь, за то, что я не могу заглушить ее въ себ.

Старикъ Мооръ. О, мои надежды! Мои золотые сны!

Францъ. О, да, я это знаю. Вотъ объ этомъ-то я и говорилъ сейчасъ. Вдь вы постоянно твердили, что этотъ пламенный духъ мальчишки, который длаетъ его такимъ впечатлительнымъ ко всему великому и прекрасному, это чистосердечіе, отражающееся въ его глазахъ, эта мягкость чувствъ, заставляющая его съ участіемъ проливать слезы при вид всякаго страданія, эта мужеская храбрость, побуждающая его взбираться на столтніе дубы, перепрыгивать черезъ рвы и заборы, переплывать бурные потоки, это дтское честолюбіе, это ничмъ непобдимое упрямство и вс прочія блестящія добродтели, замчающіяся въ папашиномъ сынк, сдлаютъ изъ него со временемъ врнаго друга, прекраснаго гражданина, героя, великаго., великаго человка… Ну, вотъ теперь вы видите, батюшка! Пламенный духъ развился, выросъ и принесъ великолпные плоды. Посмотрите, какъ это чистосердечіе превратилось въ дерзость, посмотрите, какъ эта мягкость чувствъ выражается теперь въ нжной чувствительности къ публичнымъ женщинамъ, посмотрите, какъ этотъ пламенный духъ въ шесть лтъ истратилъ на нихъ вс свои силы. Посмотрите, какъ эта смлая, предпріимчивая голова задумываетъ и выполняетъ замыслы, передъ которыми блднютъ подвиги знаменитыхъ разбойниковъ. А когда эти великолпные задатки вполн разовьются — пока вдь при его молодости нельзя еще ждать отъ него чего-нибудь вполн законченнаго — тогда, батюшка, вамъ, можетъ-быть, придется еще испытать удовольствіе — видть его во глав отряда, скрывающагося въ лсахъ и облегчающаго усталыхъ путниковъ отъ ихъ ноши, можетъ-быть, вамъ еще удастся прежде, чмъ вы сойдете въ могилу, совершить странствованіе къ его памятнику, который онъ воздвигнетъ себ между небомъ и землей… и, можетъ-быть, — о, батюшка, батюшка!— вамъ еще придется пріискивать себ другое имя, иначе лавочники и уличные мальчишки, видвшіе изображеніе вашего почтеннаго сына на базарной площади въ Лейпциг, будутъ показывать на васъ пальцами

Старикъ Мооръ. И ты, мой Францъ, и ты? О, дти мои! Какъ вы попадаете мн прямо въ сердце!

Францъ. Вы видите, я могу быть и остроумнымъ, но мое остроуміе — жало скорпіона… И вотъ этотъ сухой, будничный, холодный, деревянный Францъ — и какія еще тамъ прозвища ни приходили вамъ въ голову, когда вашъ Карлъ сидлъ у васъ на колняхъ и щипалъ васъ за щеку, и вы сравнивали его со мной — этотъ Францъ когда-нибудь умретъ среди своихъ владній, и сгніетъ и будетъ забытъ, между тмъ какъ слава этой всеобъемлющей головы облетитъ всю землю!.. О! отъ всей души благодаритъ тебя, о Небо, этотъ холодный, сухой, деревянный Францъ за то, что онъ не таковъ, какъ этотъ!

Старикъ Мооръ. Прости меня, мое дитя! Не сердись на отца, обманувшагося въ своихъ надеждахъ. Богъ, посылающій мн слезы черезъ Карла, высушитъ ихъ твоей рукой, мой Францъ.

Францъ. Да, батюшка, онъ осушитъ ихъ. Вашъ Францъ посвятитъ всю свою жизнь на то, чтобы продлить вашу. Ваша жизнь будетъ мн первымъ указаніемъ того, что я долженъ длать, она будетъ для меня зеркаломъ, въ которое я буду наблюдать все. Ни одна обязанность не покажется мн настолько священной, чтобы я но согласился нарушить ее. если дло будетъ итти о вашей драгоцнной жизни. Врите ли вы мн, батюшка?

Старикъ Мооръ. У тебя есть еще обязанности къ теб самому, сынъ мой… Богъ да благословитъ тебя за то, чмъ ты былъ и будешь для меня!

Францъ. Теперь скажите мн вотъ что: если бы вы не были вынуждены называть его своимъ сыномъ, вдь вы могли бы тогда быть счастливы?

Старикъ Мооръ. О, замолчи, замолчи! Когда бабушка принесла его мн, я поднялъ его къ небу и воскликнулъ: не счастливый ли я человкъ!

Францъ. Вы говорили такъ тогда. Но оправдались ли ваша слова? Вы завидуете теперь худшему изъ вашихъ крестьянъ въ томъ, что онъ не отецъ этого, — ваше горе будетъ длиться, пока у васъ будетъ этотъ сынъ. Это горе будетъ расти вмст съ Карломъ. Это горе сгубить вашу жизнь.

Старикъ Мооръ. Ахъ! Оно сдлало меня старикомъ.

Францъ. Ну, итакъ… если бы вы отреклись отъ этого сына?

Старикъ Мооръ (испуганно). Францъ! Францъ! Что говоришь ты?

Францъ. Разв не эта любовь къ нему длаетъ васъ несчастнымъ? Безъ этой любви онъ не существуетъ для васъ. Если не будетъ этой преступной, проклятой любви,— онъ умеръ для васъ, онъ какъ бы никогда и но рождался. Не плоть и кровь, а чувство длаетъ изъ насъ отцовъ и сыновей. Перестаньте его любить, и этотъ выродокъ уже боле не сынъ вашъ, хотя бы онъ и былъ сдланъ изъ вашей плоти. До сихъ поръ онъ былъ зницей вашего ока, но если око твое соблазняетъ тебя, говоритъ писаніе, вырви и брось его. Лучше пойти съ однимъ глазомъ на небо, чмъ съ двумя въ адъ. Лучше предстать бездтному на небо, чмъ обоимъ, и отцу и сыну, отправиться въ адъ. Такъ говоритъ Господь.

Старикъ Мооръ. Ты хочешь, чтобы я проклялъ моего сына?

Францъ. Нтъ, нтъ, но то Вамъ не придется проклинать своего сына. Скажите: кого вы называете своимъ сыномъ? Только ли того, кому выдали жизнь, хотя бы онъ прилагалъ теперь вс старанія къ тому, чтобы сократить вашу жизнь?

Старикъ Мооръ. О, это слишкомъ правда! Это судъ надо мной. Господь возложилъ этотъ судъ на него.

Францъ. Посмотрите, какое сыновнее отношеніе къ вамъ выказываетъ вашъ любимецъ. Онъ убиваетъ васъ, пользуясь для этого вашей же отеческой любовью, онъ уязвляетъ ваше родительское сердце, чтобы прикончить васъ. Если васъ не будетъ боле на свт, онъ сдлается владльцемъ вашихъ имній, господиномъ своихъ желаній. Поставьте себя на его мсто. Какъ часто должно приходить ему въ голову желаніе, чтобы его отецъ и братъ, которые такъ безжалостно стоятъ на дорог къ его излишествамъ, были бы уже въ могил! Что же — разв это любовь за любовь? Разв это сыновняя благодарность за отеческую кротость, когда онъ ради минутной прихоти приноситъ въ жертву десять лтъ вашей жизни, когда онъ въ одинъ сластолюбивый мигъ ставитъ на карту славу своихъ предковъ, славу, которая оставалась незапятнанной въ теченіе семи столтій? И этого человка вы называете своимъ сыномъ? Отвчайте: назовете ли вы такого человка сыномъ?

Старикъ Мооръ. Жестокій сынъ, но все же мой сынъ, все же мой сынъ!

Францъ. Молйшій, драгоцнный сынъ, который жаждетъ отдлаться отъ своего отца! О, если бы вы могли понять это! Если бы съ вашихъ глазъ спали покровы! Но вы своимъ потворствомъ только укрпляете его въ его распутств, вашей помощью какъ бы оправдываете его. Да, вы отведете проклятье отъ его головы. На васъ, на васъ, батюшка, падетъ осужденіе!

Старикъ Мооръ. Справедливо! Справедливо! Я, я во всемъ виноватъ!

Францъ. Сколькихъ людей, пресытившихся распутствомъ, исправляли страданія! И не являются ли тлесные недуги, которые слдуютъ за каждой невоздержностью, указаніемъ Божьей воли? Неужели же человкъ своей жестокой нжностью извратитъ эту волю? Неужели отецъ сгубить навки ввренный ему залогъ?.. Подумайте, батюшка: если бы вы предоставили его на время его несчастіямъ, не измнится ли онъ тогда, не исправится ли? Если же онъ и въ великой школ страданій останется негодяемъ, тогда… горе отцу, который своей слабостью разрушаетъ опродленія высшей мудрости!.. Итакъ, батюшка?

Старикъ Мооръ. Я напишу ему, что отвращаю отъ ‘его свою руку.

Францъ. И вы поступите справедливо и разумно.

Старикъ Мооръ. Чтобы онъ но показывался никогда ко мн на глаза.

Францъ. Это окажетъ цлобноо вліяніе на него.

Старикъ Мооръ (нжно). Пока онъ не перемнится.

Францъ. Хорошоі Хорошо!.. Но если онъ явится къ вамъ, надвъ на себя личину лицемрія, и вымолить себ у васъ прощеніе, а на другой день опять уйдетъ туда и будетъ издваться надъ вашей слабостью въ объятіяхъ непотребныхъ женщинъ?.. Нтъ, батюшка! Онъ самъ вернется къ вамъ, когда его совсть будетъ чиста.

Старикъ Мооръ. Я сейчасъ же напишу ему это.

Францъ. Подождите! Еще два слова, батюшка! Я боюсь, что чувство негодованія заставитъ васъ употребить слишкомъ жесткія слова, которыя разобьютъ ему сердце… А потомъ, не думаете ли вы, что онъ увидитъ признакъ прощенія въ томъ, что вы удостоиваете его собственноручнымъ письмомъ. Не лучше ли будетъ, если вы предоставите написать мн?

Старикъ Мооръ. Напиши, сынъ мой. Ахъ! Это все-таки разбило бы мн сердце! Напиши ему…

Францъ (быстро). Вы остаетесь при томъ же ршеніи?

Старикъ Мооръ. Напиши ему, что тысячи безсонныхъ ночей, тысячи кровавыхъ слезъ… Но не доводи моего сына до отчаянья!

Францъ. Но ляжете ли вы въ постель, батюшка? Это слишкомъ на васъ подйствовало.

Старикъ Мооръ. Напиши ему, что родительское сердце… Повторяю теб, не доводи моего сына до отчаянья! (Уходить печальный).

Францъ (смотритъ со смхомъ ему вслдъ). Утшься, старикъ! Ты никогда больше но прижмешь его къ своему сердцу, путь къ твоему сердцу прегражденъ для него, какъ для ада путь къ небу… Онъ былъ вырванъ изъ твоихъ объятій прежде, чмъ ты узналъ, что можешь когда-нибудь захотть этого… Жалкимъ игрокомъ былъ бы я, если бы не сумлъ оторвать сына отъ отцовскаго сердца, будь онъ прикованъ къ нему хотя желзными узами… Я обвелъ тебя заколдованнымъ кругомъ проклятій, черезъ который онъ не перейдетъ… Въ добрый часъ, Францъ! Нтъ больше любимца — лсъ проясняется… Надо эти бумажки совсмъ уничтожить, а то кто-нибудь, пожалуй, еще узнаетъ мою руку! (Собираетъ съ полу кусочки разорваннаго письма). Горе унесетъ скоро и старика въ могилу, а изъ ея сердца я вырву этого Карла, хотя бы это стоило ей половины жизни!..

Я имю полное право сердиться на природу и, клянусь честью, я воспользуюсь своимъ правомъ!.. Почему я не первымъ вылзъ изъ материнскаго чрева? Почему не я одинъ только? Почему природа надлила меня этимъ безобразіемъ? Почему именно меня? Почему именно мн дала она этотъ калмыцкій носъ, эту арапскую харю, эти готентотскіе глаза? Право, мн кажется, она собрала отъ всхъ человческихъ породъ въ одну кучу самое отвратительное и изъ этой смси слпила меня! Чортъ возьми! Кто далъ природ право лишать меня того, что она дала другому? Разв можетъ кто-нибудь услужить ей чмъ-нибудь прежде, чмъ онъ самъ появится на свтъ? Или другой чмъ-нибудь оскорбить ее прежде, чмъ возникнетъ самъ? Почему же она поступаетъ такъ пристрастно?

Нтъ! Нтъ! я несправедливъ къ природ. Разв не надлила она насъ изобртательнымъ умомъ, не посадила насъ всхъ голыми и безпомощными на берегъ великаго житейскаго моря: плыви, кто можетъ плыть, а кто неловокъ, или ко дну! Она не дала ма ничего на дорогу, чмъ я хочу себя сдлать — это уже мое дло. Каждый иметъ одинаковыя права на большое и малое: притязаніе разбивается о притязаніе, стремленіе о стремленіе, сила о силу. Право на сторон того, кто сильне, и предлы нашей силы — вотъ наши законы!

Правда, люди придумали себ различныя обязательства, чтобы легче было возбуждать общество къ дятельности. Честное имя-поистин, пнная монета, съ помощью которой отлично можно барышничать тому., кто уметъ толково ее расходовать! Совсть — о, да, конечно! отличное пугало, чтобы отгонять воробьевъ отъ вишенъ!

Поистин, все это очень похвальныя учрежденія, очень пригодныя къ тому, чтобы внушать дуракамъ уваженіе и держать народъ въ узд для того, чтобы умнымъ людямъ тмъ свободне жилось на свт. Право, презабавныя учрежденія! Они мн представляются въ род тхъ изгородей, которыми мои крестьяне такъ хитро огораживаютъ свои поля, чтобы не проскочилъ туда., Боже упаси, какой-нибудь заяцъ!.. Да, заяцъ! Но господинъ помщикъ пришпориваетъ своего коня и преспокойно себ скачетъ по засянному полю.

Бдный заяцъ! Конечно, печальна судьба того, кому приходится быть зайцемъ въ этомъ мір. Но господину помщику нужны вдь и зайцы!

Итакъ, смло впередъ! Кто ничего но боится, тотъ не мене силенъ, чмъ тотъ, кого вс боятся. Я много слышалъ всякихъ розсказней о такъ называемой родственной любви… Отъ этихъ розсказней у порядочнаго человка голова можетъ пойти кругомъ. Это твой братъ — другими словами, онъ испеченъ въ той же печи, гд и ты,— а потому онъ долженъ быть теб священенъ! Замтьте это странное, забавное разсужденіе: изъ тлесной близости выводить согласіе душъ, изъ одного и того же мста рожденія одни и т же ощущенія, изъ одинаковой пищи одинаковыя наклонности… Затмъ, дале. Это твой отецъ-онъ далъ теб жизнь, ты плоть и кровь его, а потому онъ долженъ быть теб священенъ! Опять то же хитрое разсужденіе! А позвольте васъ спросить, почему онъ меня сдлалъ? Вдь не изъ любви же ко мн, къ моему ‘я’, которое еще только современенъ должно было появиться на свтъ? Или онъ зналъ меня прежде, чмъ меня сдлалъ? Или онъ думалъ именно обо мн, желалъ именно меня, когда меня длалъ? Или я долженъ быть благодарнымъ ему за то, что я родился мужчиной? Конечно, нтъ, какъ все равно я но могъ бы жаловаться на него, если бы онъ произвелъ меня на свтъ женщиной. Могу ли я признавать ту любовь, которая не основывается на уваженіи къ моей личности? Гд же тугъ что-нибудь священное? Или, можетъ-быть, въ самомъ дйствіи, которое произвело меня? Какъ будто это что-нибудь большое, чмъ скотскій поступокъ для удовлетворенія скотскихъ желаній! Или, можетъ-быть, священное заключается въ послдствіяхъ этого дйствія? Но эти послдствія не что иное, какъ желзная необходимость, отъ которой мы охотно бы отказались, если бы она не должна была совершиться насчетъ нашей плоти и крови. Или я долженъ его хвалить за то, что онъ меня любитъ? Но это только тщеславіе съ его стороны, обычный грхъ всхъ художниковъ, которые кичатся своимъ произведеніемъ, какъ бы ни было оно безобразно… Посмотрите же, на что сводятся вс эти чары, которыя вы окутываете священнымъ туманомъ для того, чтобы пользоваться нашей трусостью. И вы думаете, что я, какъ мальчикъ, позволю одурачить себя ими?

Итакъ, смлй за дло! Я вырву съ корнемъ вокругъ себя все, что мшаетъ мн быть господиномъ. Я хочу быть господиномъ и добьюсь силой того, на что у меня не хватаетъ любезности. (Уходитъ).

Вторая сцена.

Корчма на саксонской границ. Карлъ Мооръ читаетъ, углубившись въ книгу. Шпигельбергъ пьетъ, сидя за столомъ.

Карлъ Мооръ (откладываетъ въ сторону книгу). Меня просто тошнить начинаетъ отъ нашего чернильнаго вка, когда я почитаю у Плутарха о жизни великихъ людей.

Шпигельбергъ (подставляетъ ему стаканъ и пьетъ самъ). Читай-ка лучше Іосифа Прекраснаго!

Мооръ. Нечего сказать, прекрасная награда за пролитый вами на поляхъ сраженій потъ, что ваши имена живутъ теперь въ школахъ и школьники таскаютъ васъ въ своихъ сумкахъ! Цнное вознагражденіе за вашу растраченную кровь, что лавочникъ завернетъ въ васъ свои пряники, или, если ужъ вамъ особенно посчастливится, какой-нибудь французскій драматургъ поставитъ васъ на ходули и выведетъ на сцену! Ха-ха-ха!

Шпигельбергъ. Читай, братецъ, Іосифа, прошу тебя.

Мооръ. Противный, разслабленный вкъ, годный только на то, чтобы пережевывать подвиги прошлыхъ вковъ, уродовать героевъ древности своими толкованіями или коверкать ихъ въ своихъ трагедіяхъ! Сила ихъ чреслъ изсякла, и теперь размноженію человчества должны помогать пивныя дрожжи.

Шпигельбергъ. Чай, братецъ, чай!

Мооръ. И вотъ они — ныншніе люди! Они стсняютъ здоровую природу своими нелпыми правилами, лижутъ ноги у лакея, чтобы онъ замолвилъ за нихъ словечко у его сіятельства, и притсняютъ бдняка, котораго не боятся, боготворятъ другъ друга за праздничные обды и готовы отравить одинъ другого изъ-за какой-нибудь перины, которую у нихъ перебили на торгахъ, проклинаютъ саддукея за то, что онъ недостаточно усердно ходить въ церковь, а сами высчитываютъ у алтаря свои жидовскіе проценты и не сводятъ глазъ съ священника, чтобы посмотрть, какъ завитъ его парикъ, падаютъ въ обморокъ при вид зарзаннаго гуся и хлопаютъ въ ладоши отъ радости, когда разоряется ихъ соперникъ!.. Какъ горячо жалъ я имъ руки… ‘только одинъ день еще’… и все напрасно!.. ‘Въ яму собаку!’… Просьбы! Клятвы! Слезы! (топаетъ ногой). Адъ и черти!

Шпигельбергъ. И все изъ-за какихъ-нибудь нсколькихъ тысячъ жалкихъ дукатовъ!

Мооръ. Нтъ! Я не могу больше думать объ этомъ!.. Неужели мн сковать свою волю законами? Законъ превращаетъ орлиный полетъ въ ползанье улитки. Законъ не создалъ еще ни одного великаго человка, между тмъ какъ свобода творитъ богатырей. Законы заключены въ утроб тирана, они угождаютъ прихотямъ его желудка, подлаживаются подъ его настроенія… О, если бы духъ Германа {Германъ — вождь древнихъ германцевъ, разбившій римлянъ отстоявшій этой побдой свободу германцевъ.} былъ еще живъ!.. Дай мн войско такихъ молодцовъ, какъ я, и Германія сдлается республикой {Республика — государство, которое управляется не государемъ, а выборными людьми изъ народа. Римъ и Спарта — дв могущественныя республики въ древности. Перев.}, въ сравненіи съ которой Римъ и Спарта показались бы женскими монастырями! (Бросаетъ шпагу на столъ и встаетъ).

Шпигельбергъ (вскакиваетъ). Отлично! Великолпно! Ты попалъ въ самую точку. Я теб шепну кое-что на ухо, Мооръ, что я уже давно ношу въ голов… ты самый подходящій человкъ для этого… Пей, братецъ, пой!… Какъ ты думаешь: что если бы намъ сдлаться жидами и возстановить іудейское царство?

Мооръ (хохочетъ). Понимаю… понимаю… ты хочешь ввести въ моду обрзаніе, потому что обрзанъ самъ?

Шпигельбергъ. Нтъ, въ самомъ дл, разв это не ловкій и смлый замыселъ? Мы разсылаемъ во вс концы свта манифестъ и приглашаемъ въ Палестину всхъ, кто но стъ свинины. Тамъ я привожу убдительныя доказательства, что Иродъ Четвертовластникъ былъ моимъ предкомъ, и прочее, и прочее… Важная, братецъ, будетъ для насъ побда, когда они увидятъ, что могутъ возобновить свой Іерусалимъ и зажить припваючи. А тамъ куй желзо, пока горячо: выгонимъ турокъ изъ Азіи, нарубимъ ливанскихъ кедровъ, настроимъ кораблей, обложимъ податями народъ. Между тмъ…

Мооръ (беретъ его, смясь за руку). Товарищъ! довольно этихъ дурачествъ!

Шпигельбергъ (съ удивленіемъ). Не хочешь ли ты изобразить изъ себя блуднаго сына? Такой молодецъ, какъ ты, который своей шпагой больше написалъ на лицахъ, чмъ три писца напишутъ въ годъ въ приказной книг! Но разсказать ли теб снова исторію съ собачьимъ трупомъ? Право, мн остается только одно — возстановить въ твоей памяти твой собственный образъ, чтобы оживить твою кровь, если ничто ужо больше не воодушевляетъ тебя. Помнишь, какъ господа чиновники велли перебить твоей собаки ногу, а ты въ отместку за это предписалъ всему городу постъ? Вс влились на твое предписаніе. А ты но промахъ — скупилъ все мясо во всемъ Лейпциг, такъ что черезъ восемь часовъ во всемъ округ нельзя было найти ни косточки, и рыба начала подниматься въ цн. Чиновничество и горожане грозили отмстить намъ. Но мы, молодежь, въ числ тысячи семисотъ человкъ, выступили впередъ, и ты во глав насъ, а за нами мясники, портные, лавочники, трактирщики, цырульники и вс цехи. Мы поклялись опустошить весь городъ, если тронутъ хотя одинъ волосокъ на голов у кого-нибудь изъ насъ. И они остались съ носомъ. Тогда ты созвалъ докторовъ и предложилъ три дуката тому, кто пропишетъ рецептъ собак. Мы боялись, что господа доктора оскорбятся и откажутся прописать лкарство, и сговорились уже принудить ихъ къ тому силой. Но это оказалось излишнимъ: господа доктора передрались между собою изъ-за трехъ дукатовъ и даже сбавили цну. Въ одинъ часъ было написано двнадцать рецептовъ, и бдное животное вскор же околло.

Мооръ. Мерзавцы!

Шпигельбергъ. Мы устроили ему роскошныя похороны. Надъ тломъ собаки было прочитано множество надгробныхъ стихотвореній, а затмъ ночью мы, въ числ тысячи человкъ, выступили съ фонарями въ одной рук и шпагами въ другой, и такъ прошли черезъ весь городъ съ шумомъ и колокольнымъ звономъ, и наконецъ похоронили собаку. Посл того былъ устроенъ пиръ, который длился до утра. Затмъ ты поблагодарилъ почтенныхъ господъ за сердечное участіе и веллъ продавать мясо за полцны. Чортъ возьми! Тогда мы относились къ теб съ такимъ уваженіемъ, словно гарнизонъ завоеванной крпости.

Мооръ. И теб не стыдно хвалиться этимъ? У тебя нтъ настолько совсти, чтобы устыдиться этихъ безобразій?

Шпигельбергъ. Ну, вотъ еще! Ты, видно, боле не Мооръ. Помнишь, какъ ты тысячи разъ, съ бутылкой въ рук, посмивался надъ своимъ старымъ скрягой и говорилъ: пусть онъ тамъ собираетъ и копитъ деньги, а я буду за это пить въ свое удовольствіе… Помнишь еще это? А? Помнишь? Ахъ ты, безсовстный, жалкій хвастунъ! Тогда ты говорилъ какъ мужчина, по-дворянски, а теперь…

Мооръ. Будь проклятъ ты, что напомнилъ мн объ этомъ! Будь проклятъ и я за эти слова! Всему виною были тогда винные пары — сердце мое но принимало участія въ томъ, что несъ мой языкъ.

Шпигельбергь (качаетъ головой). Нтъ! Нтъ! Это невозможно! Не можетъ быть, братецъ, чтобы ты говорилъ теперь серьезно. Скажи, братъ, не нужда ли настроила такъ тебя? Слушай, я разскажу теб одинъ случай изъ моего дтства. Около нашего дома былъ широкій ровъ, и мы, мальчишки, часто, бывало, бились о закладъ, кто перепрыгнетъ черезъ него. Но вс старанія наши были напрасны. Прыгъ! и ты уже лежишь на дн, а кругомъ вс хохочутъ и свистятъ, и забрасываютъ тебя снжками. Недалеко отъ нашего дома была также ідпвая собака одного охотника — презлая бестія! Моимъ любимымъ удовольствіемъ было дразнить ее, какъ только я могъ, и я, бывало, помиралъ со смху, когда эта стерва уставится свирпо на меня и, вотъ кажется, готова разорвать меня, если бы только могла. И что же случилось? Разъ какъ-то я опять дразнилъ ее и запустилъ въ нее камнемъ такъ сильно, что она въ ярости сорвалась съ цпи и на меня, а я прочь отъ нея и помчался какъ втеръ… Вдругъ — чортъ возьми!— передо мной проклятый ровъ… Что длать? Разсвирпвшая собака мчится за мной по пятамъ — итакъ, но долго думая, я разбжался и… былъ на той сторон. Этому прыжку я обязанъ жизнью, потому что иначе бестія разорвала бы меня въ клочки.

Мооръ. Ну, и что же изъ этого слдуетъ?

Шпигельбергъ. А то, что силы растутъ въ нужд. Поэтому я никогда не падаю духомъ, какъ бы туго ни приходилось мн. Мужество растетъ вмст съ опасностью, сила увеличивается отъ стсненія. Должно быть судьба готовить изъ меня великаго человка, если ставитъ мн на пути столько препятствій.

Мооръ (сердито). Я не знаю, на что еще могло бы понадобиться наше мужество и на что его у насъ не хватало?

Шпигельбергь. Да?.. Значить, ты хочешь, чтобы у тебя вывтрились вс твои способности? Хочешь зарыть свой талантъ? Но думаешь ли ты, что твои лейпцигскія похожденія представляютъ собою предлъ человческой изобртательности? Попробуй-ка сначала попасть въ настоящій свтъ, въ Парижъ или Лондонъ! Тамъ, брать, можешь получить пощечину, если назовешь кого-нибудь честнымъ человкомъ. Только тамъ и можетъ разойтись, душа, гд можно вести дло на широкую ногу. Ты, братецъ, тамъ ротъ разинешь отъ удивленія! А какъ тамъ поддлываютъ подписи, подмниваютъ карты, взламываютъ замки и вытряхиваютъ содержимое шкатулокъ,— всему этому тебя еще научитъ Шпигельбергь! Я бы на первой попавшейся вислиц повсилъ того мерзавца, который голодаетъ изъ-за своей честности!

Мооръ (разсянно). Какъ? Ты пошелъ еще дальше этого?

Шпигельбергъ. Ты, кажется, но вришь мн? Подожди, дай мн только разойтись! Ты увидишь чудеса. У тебя мозги въ голов перевернутся, когда моя изобртательность разршится отъ бремени. (Встаетъ возбужденный). Какъ все проясняется вокругъ меня! Исполинскіе замыслы зарождаются въ моей творческой голов! Проклятая сонливость (ударяетъ себя по голов), которая до сихъ поръ связывала мои силы, задерживала мои замыслы! Я пробуждаюсь, я чувствую теперь, кто я, кмъ я долженъ быть!

Мооръ. Ты — дуракъ. Это винные пары шумятъ въ твоей голов.

Шпигельбергъ (съ жаромъ). Шнигельбергъ! будетъ раздаваться повсюду. Шпигельбергъ, ты просто колдунъ! Какъ жаль, что ты но сдлался генераломъ, Шпигельбергъ! скажетъ король: ты выгналъ бы австрійцевъ въ мышиную норку. Это непростительно, что этотъ человкъ не занялся медициной, заговорятъ вс доктора: онъ наврно изобрлъ бы новыя лкарства. Ахъ! отчего онъ но изучалъ право! станутъ вздыхать министры: онъ сумлъ бы изъ камней добыть денегъ. И ‘Шпигельбергъ’ будетъ раздаваться на восток и запад! И въ то время, какъ вы, бабы, кроты, будете пресмыкаться въ грязи, Шпигельбергъ на распростертыхъ крыльяхъ возлетитъ въ храмъ славы.

Мооръ. Счастливаго пути! Восходи по позорнымъ столбамъ на вершину славы. Меня влекутъ къ себ иныя, благородныя удовольствія въ тни отцовскихъ лсовъ, въ объятіяхъ моей Амаліи. Я еще на прошлой недл написалъ отцу о прощеніи, не скрылъ отъ него ни малйшаго обстоятельства, а чистосердечіе можетъ разсчитывать на состраданіе и прощеніе. Простимся другъ съ другомъ, Морицъ. Мы видимся съ тобою сегодня въ послдній разъ. Почта пришла уже. Прощеніе моего отца уже въ стнахъ этого города.

Входятъ Швейцоръ. Гриммъ, Роллеръ, Шуфтерли и Рацманъ.

Роллеръ. Вы знаете, что насъ разыскиваютъ?

Гриммъ. Что каждую минуту насъ могутъ арестовать?

Мооръ. Меня это не удивляетъ. Пусть будетъ что будетъ! Но видли ли вы Шварца? Онъ не говорилъ вамъ ничего о письм для меня?

Роллеръ. Онъ давно уже ищетъ тебя. Я кой о чемъ, догадываюсь.

Мооръ. Гд онъ? Гд? Гд? (Хочетъ итти).

Роллеръ. Останься здсь. Мы его направили сюда. Ты дрожишь?

Мооръ. Нтъ, я не дрожу. И зачмъ мн дрожать? Товарищи, это письмо… Радуйтесь со мной! Я счастливйшій человкъ на земл, зачмъ же мн дрожать?

Входитъ Шварцъ.

Мооръ (бросается ему навстрчу). Братъ! Братъ. Письмо! Письмо!

Шварцъ (отдаетъ Моору письмо, которое тотъ порывисто вскрываетъ). Что съ тобою? Ты поблднлъ какъ стна?

Мооръ. Рука моего брата!

Шварцъ. А что это съ Шпигельбергомъ?

Гриммъ. Малый, должно-быть, сошелъ съ ума. У него, кажется, пляска святого Витта {Пляской святого Витта называется особая болзн

РАЗБОЙНИКИ.

ПЕРВОЕ ДЙСТВІЕ.

Читайте также: