РАТМИРЪ и ВСЕМИЛА.
РАТМИРЪ и ВСЕМИЛА.
ДРЕВНЕЕ ПРЕДАНІЕ.
Ан. Дуропъ.
‘Соревнователь просвещенія и благотворенія’, NoNo 1—2, 1818
Ратмир и Всемила, Дуроп Андрей Христианович, Год: 1818
Время на прочтение: 17 минут(ы)
На берегу быстраго Днпра, въ предмстіяхъ Кіева, существовалъ нкогда замокъ грознаго Витязя Гремислава, уважаемаго по Испытанной врности его къ престолу и по любви къ народу Русскому. Великій Князь Владиміръ II. находилъ ву немъ подданнаго — всегда покорнаго вол Государя, воина — презирающаго вс опасности, совтника мудраго и надежнаго, друга — безъ лести преданнаго. Ему вврено было воспитаніе Ярополка и Георгія, сыновней Владиміра, и опытнность его содлала юныхъ Князей достойными управлять мужественнымъ народомъ. Гремиславъ всегда съ честію и славою ратовалъ подъ хоругвіями Владиміра съ Ярополкомъ и Георгіемъ, ужасный мечь его всегда поражалъ дерзскихъ Яшвяговъ, свирпыхъ Половцевъ и возмущавшихся Болгаръ, дла его гремли далеко по Дунаю, непріятели Царства Русскаго трепетали при одномъ имени Гремислава — и области Кіевскіе оставались на долго спокойными. Въ преклонныхъ лтахъ своихъ Гремиславъ, любимый Государемъ, почитаемый Вельможами и Боярами двора Княжескаго и, превозносимый Кіевлянами, лишась Супруги, удалился въ замокъ съ дочерью своею и Ратмиромъ, сыномъ врнаго друга, падшаго въ битв съ Половцами.
Юная Всемила разцвтала какъ весенній цвтокъ, сберегаемый, благодтельною Природою подъ яснымъ всегда Небомъ. Прелестное милое лице ея казалось живымъ изображеніемъ души, которая подобна была тихому прозрачному источнику, ни чмъ не возмущаемому, большіе голубые глаза, исполненные нжности и состраданья, были несомнительнымъ залогомъ любви и врности, черные волосы небрежно разввались по лилейной груди ея. Ратмиръ, будучи также одаренъ пріятною наружностію, отличался предъ всми юношами величественнымъ стройнымъ станомъ, кротостію, добрымъ сердцемъ и привлекательнымъ обхожденіемъ.
Мирно протекали лта ихъ юношества, скромныя утхи и невинныя игры укрпляли узы взаимной довренности, узы пріязни и дружбы. Всемила занималась своею прялкою, или шитьемъ,-а Рашмиръ упражнялся въ мшаніи изъ пращи и управленіемъ меча, обращался съ юношами въ ристалищахъ и играхъ рыцарскихъ. Одни только сіи занятія разлучали ихъ.—
Не рдко самъ Гремиславъ, забывая старость и болзни, участвовалъ въ упражненіяхъ дтей своихъ, и улыбка удовольствія разглаживала морщины лица его, слезы радости катились изъ глазъ, Когда они съ дтскою безпечностію, возвращаясь съ прогулки, расказывали ему, что добрые поселяне, въ окрестностяхъ замка живущіе, претерпвають нищету, что они роздали имъ вс свои деньги и въ благодарность за то слышали отъ старйшинъ повствованія о набгахъ и раззореніи непріятелей, о славныхъ дяніяхъ Князей Кіевскихъ, о подвигахъ народа Русскаго, о неустрашимой храбрости мудраго, всми прославляемаго Гремислава. Тогда лице, юнаго Ратмира мгновенно покрывалось, живйшимъ румянцемъ, глаза блистали огнемъ мужества и съ твердостію воина клялся онъ, что не попуститъ врагу лютому помрачить славу Отечества, оскорбить старость родителя и лишить его Всемилы кроткія. Счастливый старецъ мысленно переносился тогда во времена протекшія и одушевясь жаромъ юношества, объяснялъ питомцу своему обязанности истиннаго сына Отечества.
Между тмъ Всемил исполнилось пятнадцать, а Ратмиру девятнадцать лтъ. Гремиславъ, заботясь о щастіи своего воспитанника, помышлялъ уже о представленіи его Великому Князю Ярополку, достойному преемнику престола Кіевскаго по смерти Владиміра. Ратмиръ узнавъ, что скоро долженъ будетъ оставить мирный кровь своего юношества, оставить нжно-любимую сестру и родителя, въ первый разъ не понималъ своихъ чувствованій, хладный трепетъ объялъ его и слезы пролились по блдному лицу его. Съ сердечною горестію идетъ онъ къ Всемил, но робость досел имъ непостигаемая останавливаетъ его при первомъ вступленіи въ теремъ прекрасныя, онъ не сметъ обратить на нее взоры, румянецъ заступилъ мсто прежней блдности, вздохи тснятся въ груди его, наконецъ — роковое слово — прости излетло изъ устъ юноши. Теперь только Гремиславъ, поспшившій пріуготовить дочь свою къ разълук, сообщилъ ей страшную тайну, что Ратмиръ не братъ ей, и обратясь къ нему, вщалъ такъ: добрый юноша! ты не обязанъ мн рожденіемъ своимъ, одно только воспитаніе даетъ теб право называть меня отцемъ, и да сохранится навсегда имя сіе въ душ твоей. Пятнадцать лтъ уже покоится въ сырой земл прахъ твоего родителя, по смерти его, на пятомъ году ты былъ принятъ мною въ домъ и воспитываемъ вмсто сына, въ другое время сообщу теб подробности о твоихъ кровныхъ, теперь не хочу растравлять новою горестію юнаго сердца твоего, не привыкшаго еще къ печалямъ. Отнын, любезный сынъ, ты долженъ вступить на новое поприще, разумъ твой сдлался образованне, мышцы возмужали, грудь твоя укрпилась духомъ храбрыхъ соотечественниковъ, не разъ уже замчалъ я въ теб стремленіе къ слав стороны родимой. Вотъ панцырь и шлемъ отца твоего, въ которыхъ онъ никогда не преставалъ быть достойнымъ сыномъ Отечества, вотъ щитъ, отражавшій нечестивые удары противниковъ, вотъ мечь его, которымъ онъ наказывалъ враговъ земли Русскія за гордыню ихъ, облекись въ сіи доспхи и пріими изъ рукъ моихъ сей мечь, послднее наслдіе твоего родителя. Иди юноша, будь достоинъ отеческой любви моей и мужественнымъ подданнымъ добраго Царя. Но знай, что вчный стыдъ покроетъ сдую главу сію, естьли измнишь моимъ ожиданіямъ — и отеческіе мои объятія никогда уже для тебя не будутъ отверзты.
Въ неизъяснимомъ смущеніи пребывала робкая два, когда старецъ оставилъ ихъ, новое Чувствованіе подобно молніи пролетло по всему составу ея когда узнала она, что Ратмиръ уже боле не брать ей. Грудь ея трепетала, въ первый разъ слезы горести показались въ голубыхъ очахъ, двическій стыдъ покрылъ прелестное лице, во всхъ движеніяхъ ея примтна была сильная борьба сердца съ разумомъ — она желала сообщить сокровенныя ощущенія кроткой души своей, но слова замирали на устахъ. Милая сестра! сказалъ Ратмиръ, прижавъ руку ея къ трепещущему сердцу, если позволено мн еще называть тебя симъ священнымъ именемъ — я счастливъ и клянусь, что докол глаза мои не сомкнутся на вки, прелестный образъ твой не изтребится изъ души моей и будетъ бесдовать со мною въ тихіе часы уединенія, онъ будетъ сопровождать меня и въ совтъ храбрыхъ Русскихъ Витязей и на поле битвы, онъ будетъ носиться надо мною среди всхъ опасностей и охранять меня отъ злобы, клеветы и самой смерти. Я не постигаю, что со мною сдлалось съ той минуты, какъ узналъ, что родитель твой есть только, воспитатель, призрившій мое одиночество! Я не братъ теб по рожденію, но чувствую, что теперь люблю тебя боле, нежели когда либо, чувствую, что все блаженство мое заключается въ теб одной. Скажи же мн, милая сестра, будешь ли и ты меня всегда любишь, подобно какъ въ протекшіе дни нашего дтства? Скоро настанешь день разлуки съ почтеннымъ твоимъ родителемъ, заботившимся о сиротств моемъ, скоро настанетъ часъ прощанія съ тобою, прекрасная Всемила!— и одно сладостное воспоминаніе, пламенная любовь моя къ теб и пріятная надежда останутся со мною, но горе бдному Ратмиру, если воспоминаніе сіе будетъ отравляемо мученіями — если любовь моя останется забытою, отверженною: тогда и пріятная надежда, подобно лазоревому васильку, перенесенному въ страну чуждую, неразцвтно увянетъ!— Здсь рыданія Всемилы прервали гласъ юноши, слезы ихъ смщались, невинные поцлуи были нжными истолкователями сердечныхъ чувствъ и взаимное признаніе въ любви излилось изъ стсненной груди ихъ.
Теперь казалось юнымъ любовникамъ, что время пролетало быстре обыкновеннаго, они всегда были вмст, півер. дили безпрестанно о любви своей, одна только темная ночь разлучала ихъ. Съ каждыми утромъ они были уже на высокой башн замка, прямо по дорог къ Кіеву, любовались восходящимъ краснымъ солнышкомъ, которое представлялось глазамъ ихъ и свтле и величественне прежняго. Съ каждымъ полднемъ поспшали они подъ тнь древней дубравы, окружавшей замокъ: тамъ все мечталось имъ переродившимся, — и птички пли согласне, и втерокъ поввалъ пріятне, и зелень была свжее, и цвты благовонне. Съ каждымъ вечеромъ посщеніи они мирныя хижины добродушныхъ поселянъ и всегда находили тамъ новое удовольствіе, новое изобиліе и новое щастіе — тамъ, гд добродтельныя сердца ихъ всегда изглаживали слды опустошенія враговъ Отечества. Съ улыбкою на лиц возвращались они къ почтенному родителю, но взоры его становились мрачны: Старецъ угадывалъ нжную страсть, таимую отъ него — и поспшалъ удалить Ратмира. Онъ любилъ его, но былъ гордъ, привязанъ къ предразсудкамъ и никогда бы не согласился отдать дочь свою, послднюю надежду, за юношу неизвстнаго въ свт своими подвигами.
Уже наступилъ день отъзда Ратмира и неутшная Всемила взирала на приближающуюся минуту разлуки, какъ на послдній мигъ своего блаженства. Мертвая тишина, казалось, окружала ихъ, но страшная буря свирпствовала въ сердц, тайное предчувствіе вчныхъ горестей изображалось на блдномъ лиц. Весь замокъ былъ въ движеніи, служители и старые воины Гремислава, уважавшіе добраго юношу, спшили проститься съ нимъ, слезы и рыданія были свидтелями искренней любви. Блый конь Ратмира стоялъ уже осдланный и отъ нетерпнія билъ копытомъ въ крыльцо чугунное, но примтя печаль всадника, встрепенулся, какъ будто предчувствуя, что нжныя руки Всемилы не будутъ уже подносить ему блую пшеницу и ласкать его. Ратмиръ въ послдній разъ возрлъ на прекрасную, послдній поцлуй напечатллъ на помертвлыхъ устахъ и, отеревъ блымъ платкомъ слезы, катившіяся изъ голубыхъ глазъ ея, вщалъ: ‘докол платокъ сей, сохраняющій драгоцнный залогъ любви, твоей будетъ сберегаемъ здсь на груди моей, докол хладъ смерти не разольется въ крови и сердце мое не престанетъ чувствовать, что залогъ сей еще съ нимъ, еще согрваетъ его, — дотол любовь сія будетъ единственнымъ благомъ дней моихъ.’,— Со скрипомъ растворились желзныя врата замка и Ратмиръ, провождаемый Гремиславомъ, былъ уже на дорог къ Кіеву.
Отчаянная Всемила смотрла на удаляющихся, еще слышался ей топотъ конскій, бллся въ рукахъ Ратмира платокъ по крытый поцлуями, и наконецъ туманная отдаленность сокрыла отъ взоровъ ея милаго друга. Медлнно возвращается она въ уединенное свое жилище, тамъ предъ святою иконою возсылаетъ моленія свои о счастіи возлюбленнаго.
По прибытіи въ Кіевъ, Ратмиръ представленъ былъ Гремиславомъ Великому Князю Ярополку и принятъ въ Княжескую дружину. Въ честь мудраго воспитателя сыновей Владиміра давались нсколько дней празднества въ палатахъ Княжескихъ, на площади Кіева собравшійся. народъ съ рукоплесканіемъ переносилъ отъ одного конца до другаго славное имя Гремислава, храбрые воины въ блестящихъ доспхахъ, на гордыхъ коняхъ, тснили другъ друга въ ристалищахъ, и въ стройныхъ рядахъ прозжая мимо Ярополка и Гремислава, преклоняли предъ ними мечи булатные, пылкіе юноши быстро стремились къ поставленной мт и, ударяя крпкими копьями въ мдныя кольца, сшибали ихъ. Посреди сихъ отличался Ратмиръ величавостію и проворствомъ — и счастливый Гремиславъ, поручивъ его милостямъ Княжескимъ, возвратился въ свой Замокъ.
Уныніе поселилось въ душ Ратмира, когда онъ остался одинъ среди многолюднаго града, мысли его блуждали по окрестностямъ замка, гд прелестная Всемила въ мрачномъ уединеніи и скук проводила дни свои, но юное сердце Героя Русскаго, и въ самыя отдаленныя времена любившее искренно и пламенно, всегда способно было и къ пренесенію горестей, слава и любовь къ отчизн всегда были удломъ народа Русскаго. Ратмиръ, занимаясь воинскими подвигами, скоро забылъ печаль свою, воспоминаніе о Всемил уже боле не тяготило его, но было пріятно, и сладкая надежда всегда оживляла духъ его новою бодростію.— Ярополкъ, вступя по смерти брата своего Мстислава на родительскій престолъ и видя повсюду собираемыя войска Россійскими Князьями, нетерпвшими покоя, а боле страшившимися власти его, премнилъ храбрость свою и пылкую склонность къ войн на миролюбіе и управлялъ въ Кіев кротко и спокойно. Но премна сія и въ самомъ начал не принесла ожидаемой пользы: междоусобія Россійскихъ Князей и нападенія непріятелей на ихъ области возмущали мирное Ярополково царствованіе. Онъ принуждаемъ былъ посылать храбрую дружину или для водворенія мира и тишины, или для вспомоществованія сосдственнымъ Князьямъ къ отраженію ударовъ непріятельскихъ. Сею дружиною предводительствовалъ пылкій Ратмиръ, начинавшій уже пріобртать воинскую славу. Таковыя упражненія усовершенствовали его и доставили случай оказать свою храбрость и благоразуміе. Безстрашно сражался онъ съ противиками, смло летлъ на вс опасности, везд, куда ни обращался, смертоносный мечь его открывалъ пространный путь воинству — побда предшествовала. Ратники были ему преданы, Бояре и Вельможи Кіевскіе уважали его мужество и благородство души, самъ Великій Князь любилъ его и отдавалъ вс почести.
Такимъ образомъ протекли три, года пребыванія Ратмира при Велико-Княжескомъ Двор. Въ теченіи сего времени не рдко посщалъ онъ замокъ Гремислава. Врная Всемила всегда знала день его прізда и съ высоты башни простирала къ нему издали свои объятія. Каждый разъ находили они другъ въ друг новыя совершенства, любовь ихъ была краснорчива, пламенна, но святая невинность осняла ихъ крыломъ своимъ. Въ присутствіи честолюбиваго старца они были скромны и молчаливы, за то выразительные ихъ взоры сообщали другъ другу взаимныя чувствованія. Ратмиръ всегда возвращался въ Кіевъ съ пріятнйшею увренностію, что Гремиславъ, непрестававшій изъявлять ему родительскія ласки, согласится наконецъ на бракъ его съ своею дочерью.
Между тмъ приготовлялись при Двор особенныя празднества, по случаю одержанной Ярополкомъ знаменитой побды — побды, не пролитіемъ крови пріобртенной, но утвержденной согласіемъ Князей и мудрыми Дяніями Ярополка. Изъ всхъ удловъ съзжались Россійскіе Князья и Бояре, граждане и воины толпились на стогнахъ Кіевскихъ, разставлены были столы дубовые на площади Градской — и Отецъ народа Русскаго угощалъ врныхъ дтей своихъ. Тамъ сребренные кубки, наполненные пнистымъ винамъ и медомъ, звучали ударяясь край объ край, переходя изъ рукъ въ руки, тамъ радостные плески, сопровождаемые народнымъ пніемъ, волновали воздухъ и громогласныя восклицанія перелтали изъ конца въ конецъ.. Къ сему времени прибылъ и Гремиславъ съ дочерью. Прекрасная Всемила явилась въ палатахъ Княжескихъ какъ новое солнце, никогда еще не озарявшее землю Русскую, явилась во всемъ блеск красоты своей — и милою скромностію обратила на себя взоры каждаго. Сердце Ратмира трепетало отъ чрезвычайной радости, онъ видлъ и слышалъ одну только ее, и былъ съ нею неразлучно. Не одна нжная матъ говорила. тогда своей дочери, что желала бы видть въ ней Совертсиства Всемилы, не одинъ чадолюбивый отецъ непрестанно повторялъ своему сыну, что желалъ бы найти въ немъ любезныя и благородный качества Рашмира. Всю недлю продолжались различныя веселости при Двор и всякій разъ Всемила и Ратмиръ одни только были душею многочисленнаго собранія. Они почитали себя счастливыми и казалось, ничего не доставало къ ихъ блаженству, но грозныя тучи собирались уже надъ главами ихъ. Въ числ гостей Княжескихъ находился гордый, ужасный Витязь Громвалъ, ближній родственникъ Ярополка. Ростъ его былъ гигантскій, пламенные взоры изображали непримиримый гнвъ, всклокоченные власы и смуглое безобразное лице поселяли отвращеніе въ каждомъ, грубый сиповатый голосъ порождалъ смертный хладъ въ сердц того, къ кому онъ обращался. Душа его была неприступна, ни одно человколюбивое чувство не было ему извстно, ни стоны несчастныхъ, ни улыбка младенцевъ не трогали его, дружба не довряла ему, а любовь трепешала его суровости. Черные латы изъ стали вороненыя никогда не оставляли широкихъ, могучихъ плечь его. Онъ былъ страшенъ въ бояхъ и неукротимъ во мщеніи. Гд присутствовалъ Черный Витязь (такъ называли его по доспхамъ и чернымъ перьямъ, разввавшимся на шлем:) — щамъ, казалось, и самая смерть ужасалась его.— Свтлые взоры невинной Всемилы, обращавшіеся всегда къ одному Рашмиру, скользнули только по твердой груди Чернаго Витязя и вдругъ потемнли, но взоры сіи уже коснулись неприступнаго его сердца. Въ первый еще разъ Громвалъ почувствовалъ дйствіе любви и чмъ дале взиралъ на прекрасную, чмъ боле вслушивался въ нжный ея голосъ, тмъ сильне и порывисте становилась страсть его. Будучи твердъ въ своихъ начинаніяхъ и быстръ въ исполненіи, тогда же открылъ онъ Ярополку желаніе обладать рукою Всемилы, и честолюбивый Гремиславъ, убждаемый Государемъ, изъявилъ Громвалу согласіе.
Всемила, оставляя Кіевъ, еще не знала, что уже ршена участь ея. Возвратясь въ замокъ съ прежнимъ спокойствіемъ и веселіемъ, принялась она опять за свои упражненія, блескъ Двора Княжескаго и шумныя удовольствія не возмущали ея духа. Одно только пріятное воспоминаніе, что видла тамъ своего Рашмира, одна только сладостная надежда, что скоро онъ поститъ ее, занимали вс часы ея досуга: въ старину невинныя, двы Царства Русскаго боле всего предпочитали домашнее хозяйство и рукодлія, преданы были вр предковъ своихъ, и только по вечерамъ съ подругами, собравшись въ теремъ къ почтеннымъ старцамъ, рзвились, подобно дтямъ, не зная, что есть скука и разсяніе.
Громвалъ, мучимый любовію, часто прізжалъ въ замокъ. Всякій разъ настоящего у Гремислава о брак съ его дочерью становились ршительне. Оставалось только снискать взаимную склонность Всемилы, и по совту гордаго старца, отклонявшаго еще до времени родительскую власть свою, суровый женихъ напрасно истощалъ хладныя убжденія, принужденныя ласки, напрасно уврялъ ее, что союзъ сей одобряется и самимъ Государемъ, что любовь его никогда не измнится, что будущая жизнь ея будетъ самая счастливая и блистательная и что новыя удовольствія и почести ожидаютъ ее при двор Великаго Князя. Робкая два съ ужасомъ внимала его предложеніямъ, отклоняла вс изобртаемыя имъ нжности.
Она надялась, что просьбы и слезы ея подвигнуть на жалость жестокое сердце, но когда узнала, что намреніе его непремнно, что воля родителя изркла`уже жребій ея, презрніе было отвтомъ на вс слова ненавистнаго для нея Витязя. Томно склонилась глава ея на трепещущую грудь и смертное онменіе распространилось уже по составамъ ея, но вдругъ загремлъ грозный гласъ родителя, проклятія готовы были посыпаться на несчастную, чувствованія ея оживились для того, чтобы услышать приговоръ раздраженнаго отца, повелвающаго покорствовать его закону. Съ послднимъ усиліемъ желала она открыть признаніе въ любви своей къ Ратмиру, но тяжкія стнанія поглощали слова — и бракъ съ Громваломъ назначенъ былъ чрезъ три дня.
Ратмиръ, удерживаемый при Двор Великокняжескомъ различными длами, порученными отъ Государя, въ продолженіи двухъ недль не имлъ возможности быть въ замк Гремислава. Наконецъ, по совершеніи своихъ обязанностей, поспшаетъ туда, уже онъ на двор замка,— но все тихо и никто нейдетъ принять отъ него усталаго коня, онъ въ длинныхъ переходахъ блокаменныхъ палашъ Гремиславовыхъ, — но и тамъ все безмолвствуешь, ему слышится только звукъ доспховъ его, повторяемый глухими отголосками въ мрачныхъ сводахъ замка, уже достигаетъ онъ отдленія Всемилы и одни стоны и рыданія привтствуютъ его, съ трепетомъ отворяетъ онъ дверь въ ея теремъ, но какое зрлище поражаетъ Ратмира? Блдная, изнемогающая Всемила разпростерта на лож своемъ, а подл въ мрачной задумчивости суровый отецъ ея. Отчаянный юноша преклоняется къ охладвшей рук ея, покрываетъ ее пламенными поцлуями и румянецъ озарилъ помертвлое лице. Всемилы. Прелестная! вщаетъ Ратмиръ, въ какомъ состояніи нахожу я тебя? ясныя очи твои померкли, свжесть лица увяла, алая кровь, кажется, стынетъ въ жилахъ твоихъ, не ужели лютая смерть жаждетъ отъять тебя такъ рано отъ моего сердца? Нтъ! вчная любовь моя удержитъ занесенную надъ главою твоею косу смерти, или да поразитъ она единымъ ударомъ обоихъ насъ. Такъ, мой возлюбленный, отвтствуетъ слабымъ голосомъ Всемила, ты еще не поздо прибылъ сюда, чтобы принять послдній вздохъ мой, все перемнилось: я чувствую, что должна разлучишься съ тобою навки, лунь надежды угасъ въ душ моей, осталась одна только любовь, и ту понесу я съ собою въ хладную могилу, но умоляю тебя, когда меня не станетъ, почти прахъ, мой слезою и священнымъ обтомъ щадить жизнь свою для блага Отечества и для утшенія почитаемаго мною родителя.
Ужасно было положеніе Ратмира, но еще ужасне казались сердечныя мученія Гремислава. Онъ лишался дочери, единой отрады въ старости, и вопіющая, совсть не преставала укорять, что жестокосердіе его разрываетъ узы родства и любви. Безотрадный старецъ повдалъ Ратмиру о любви Громвала къ его дочери и что рука ея уже обрчена ему, но, добрый юноша, продолжалъ онъ, и ты милая, любезная дочь, простите слабаго отца, коего честолюбіе влекло васъ къ вчной разлук. Ахъ! я не зналъ еще, что законъ любви, питаемой съ юныхъ лтъ, сильне власти родительской, сильне всхъ законовъ человческихъ, не зналъ, сколь мучительна потеря дочери, которая одна только подкрпляетъ ослабвающія мои силы. Несчастный Старецъ! что было бы съ тобою тогда, когда бы ты, безотрадный, остался одинокъ въ мір семъ? Чья рука поддержала бы сдую главу твою въ послдній мигъ жизни?.. Кто закрылъ бы угасающія твои очи и съ миромъ опустилъ бы хладное тло твое въ сырую землю? никто можетъ, быть, не оросилъ бы могилы твоей слезою признательности, вчныя проклятія носились бы надъ нею и странникъ трепеталъ бы предъ обителью чадоубійцы. Да изчезнетъ страшная мысль сія въ самомъ ея рожденіи! Пусть лучше, стыдъ помрачитъ остатокъ дней моихъ, какъ нарушителя даннаго Громвалу слова, но да не коснется никогда сердецъ вашихъ и самая тнь злополучія. Будьте счастливы милые дти, любите другъ друга искренно, врно, докол тихій ангелъ смерти не воззоветъ васъ къ другой жизни и дтскою любовію подоите и услаждайте старость мою.
Послднія слова нжнаго отца и присутствіе Ратмира оживили умирающую Всемилу., Надежда, неоцненный даръ неба, искра Божества, снова блеснула въ душ ея и опасность миновалась. Между тмъ Гремиславъ отправилъ нарочнаго съ извстіемъ къ Громвалу, что дочь его, будучи не въ состояніи противиться строгому велнію раздраженнаго отца и терзаема мыслію о ненавистномъ ей брак, впала въ жестокую болзнь, что онъ принужденъ отложить бракъ сей до выздоровленія ея и просить Громвала не посщать замка до того времени, пока дочь его совершенно не успокоится.
Всемила медлнно возвращалась къ жизни, Ратмиръ не разлучался съ нею, нжныя ласки его и увренія отца, что скоро они будутъ соединены навки, разсяли и послднія облака печали. Она уже не чувствовала боле ни малйшей слабости, пріятнйшія воспоминанія протекшихъ счастливыхъ дней ихъ дтства, тогдашнія занятія и удовольствія, очаровательныя мечты юности — все въ растроганномъ живомъ воображеніи ихъ представляло отдаленную будущность въ прелестнйшихъ картинахъ. Но вдругъ тихая радость ихъ нарушена была прибытіемъ гонца отъ Великаго Князя къ Ратмиру съ повелніемъ, немедлнно возвратиться въ Кіевъ, по причин важныхъ произшествій. Въ тотъ же день встревоженный юноша долженъ былъ оставить Всемилу, общавъ скоро увидться съ нею.
Болеславъ, Король Польскій, извстившись тайно о пріуготовленіяхъ Ярополка съ прочими Россійскими Князьями къ войн противу него и бывъ ослабленъ въ сіе время двумя кровавыми войнами съ Венграми и Богемцами, собравъ своихъ Сенаторовъ, открылъ имъ угрожавшія отечеству ихъ опасности. Польскій Вельможа Графъ Влостовичь, участвовавшій тогда въ совщаніяхъ, предложилъ Собранію, что зло сіе надлежитъ предупредить плненіемъ самаго Ярополка, и что исполненіе сего принимаетъ онъ на себя. Тотчасъ отправленъ онъ былъ съ полною властію, въ Кіевъ. По прибытіи туда, хитрый Влостовичь умлъ снискать довренность любимцевъ Ярополковыхъ и пользуясь отличными ласками и почестями Великаго Князя, притворною печалію усплъ обратишь на себя особенное вниманіе добродушнаго Государя. Въ присутствіи всхъ Бояръ Россійскихъ живо описалъ онъ свои несчастій, услуги оказанныя Польш, неблагодарность Болеслава, отнятіе у него всего имнія, изгнаніе изъ отечества, тайный побгъ въ Россію и единственное желаніе быть врнымъ Подданнымъ справедливаго Ярополка. Великій Князь, не подозрвая въ поступк Влостовича никакой измны, общалъ ему свое покровительство и чтобы боле уврить въ гномъ соучастіи, какое принимаетъ онъ въ бдствіяхъ его, Графъ Влостовичь допущенъ былъ даже въ тайные совты Княжескіе. Тогда ршительно положено было, не упуская времени собрать Россійское войско, для чего и Ратмиръ призванъ въ Кіевъ. Ярополкъ, устроивъ все къ начатію войны, выступилъ въ походъ. Влостовичь, будучи при немъ не отлучно, по достиженіи границъ Польскихъ, убдилъ Ярополка отлучиться на нкоторое разстояніе отъ стана, подъ предлогомъ важныхъ тайнъ, касающихся до безопасности его особы, которыя сообщить ему при лиц Бояръ онъ опасался. Князь, довряя словамъ новаго своего любимца, приказалъ всмъ Боярамъ остаться въ стан, а самъ, свъ на коня, похалъ съ Влостовичемъ. Сей лукавый человкъ старался занять Ярополка то различными сомнніями о согласіи союзныхъ Князей Россійскихъ, то вычисленіемъ способовъ нападенія, и когда достигли они кустовъ, прикрывавшихъ рощу конныхъ Поляковъ съ заводными лошадьми, Графъ подалъ знакъ — и Ярополкъ захваченъ: и отвезенъ былъ въ Краковъ.
Союзные Князья Россійскіе, тщетно ожидая возвращенія Ярополкова и наконецъ узнавъ хитрый обманъ Влостовича, долго пребывали въ нершимости, что начать, но безчестный поступокъ со стороны непріятелей подвигъ сердца ихъ къ мщенію. Подобно свирпой, быстрой рк, разрушающей твердйшіе оплоты, воинство Россійское ринулось, за рубежи своего отечества. Справедливая мстъ храбрыхъ воиновъ загремла въ стран чуждой, пролились рки кровавыя и ужасная всть опустошенія промчалась въ столицу Болеслава, уже нкоторыя мста захвачены были Русскими, уже многія тысячи Поляковъ легли на мст и трепещущій Болеславъ прибгнулъ къ послднему средству освободить Ярополка отъ плна, взявъ съ него общаніе съ миромъ возвратиться въ свою отчизну. Появленіе Великаго Князя предъ воинствомъ было новымъ знакомъ къ побд. Радостно воскликнула рать ему преданная, съ нетерпніемъ ожидала его ршенія — и Ярополкъ, презирая обтъ изторгнутый коварнымъ непріятелемъ, указалъ карательнымъ мечемъ своимъ на области иноплеменныхъ. Съ врною дружиною устремился. онъ къ строямъ непріятельскимъ, сражавшимся подъ предводительствомъ Короля своего. Черный Витязь — могучій Громвалъ и пылкій неустрашимый юноша Ратмиръ ударили съ другой стороны. Возгорлась битва ужасная. Зазвучали мечи булатные — и сокрушились щиты противниковъ, полетли копья острыя прямо въ сердца вражія, засвистли калены стрлы — и затмили небесный сводъ, застонала тутъ сыра земля. Побда была уже на сторон Ярополка, но вдругъ новыя силы Польскія подоспли на помощь къ ратующимъ. Съ неизъяснимою-быстротою оба воинства соединились и производили страшную счу, хоругви Россійскія переходили изъ рукъ въ руки. Поляки тснили и врубались въ ряды мужественныхъ враговъ своихъ. Громвалъ какъ лютая смерть носился полетомъ молніи, то здсь поражалъ онъ новыя приспвшія полчища, то тамъ всесокрушительный мечь его указывалъ свободный путь своимъ ратникамъ, онъ горитъ геройскимъ нетерпніемъ, необузданный, быстрый конь его порывисто разскаетъ воздухъ, топчетъ груды непріятелей, Громвалъ наноситъ сильные удары, еще сбирается съ исполинскими силами, еще заноситъ губительную десницу свою — и Чернаго Витязя уже не стало. Мгновенно пролетла молва по дружинамъ соотечественниковъ, что безстрашнаго Громвала уже нтъ съ ними: смутились воины Русскіе и въ безпорядк, утомленные отступать начали. Трупъ его принесенъ былъ въ ставку и кругъ преданныхъ ему оруженосцевъ, оберегавшихъ окровавленные остатки славнаго Герол, мало по малу увеличивался, но юный Ратмиръ, сподвижникъ славы его, видя отчаяніе отступающихъ Россіянъ, торжествующихъ Поляковъ и опасность Государя, окруженнаго непріятелемъ, обращается къ убіенному Громвалу, совлекаетъ съ него доспхи и облекшись въ оные, дерзостно стремится подъ хоругви Ярополка и восклицаетъ: ‘Храбрые соотчичи! Черный Витязь жива! еще, чтобы вести васъ къ ршительной побд. За мною друзья мои! Поставимъ твердую грудь свою щитомъ любезному нашему отечеству, отразимъ гибельный ударъ, или падемъ съ честію, славная смерть лучше постыдной жизни. Едва произнесъ онъ слова сіи, какъ Русскіе орлы съ невроятною быстротою встрепенулись и полетли, съ шумомъ разстилая вдаль крыле свои. Содрогнулись Поляки чудесной сил противниковъ. Полки Россійскіе изстребляли тысячи и сокрушали все, что встрчалось имъ. Черный Витязь, какъ мрачная ночь, повсюду разносилъ страхъ и ужасъ, казалось, что самъ богъ брани мещетъ громы свои. Трепещущіе враги падали подобно листвіямъ, бурею съ древесъ срываемымъ. Наконецъ воинство Ярополково подобно кремнистой скал обрушилось и подавило поборниковъ Болеслава — и Русскіе одержали совершенную побду надъ Поляками.
Въ продолженій битвы встники изъ стана Россійскаго увдомляли Гремислава о всхъ произшествіяхъ. Съ какимъ восторгомъ внималъ почтенный старецъ повствованію о геройскихъ подвигахъ своего воспитанника и прочихъ начальниковъ дружины, съ какимъ ужаснымъ ожиданіемъ встрчала всегда робкая Всемила встника и узнавъ, что милый Другъ ея сражается мужественно, возсылала съ благоговніемъ молитвы ко престолу Вездсущаго о сохраненіи его жизни. Въ самую ршительную минуту сраженія, когда храбрый Громвалъ палъ подъ ударами непріятеля и когда Ратмиръ, отдлясь отъ дружины своей, въ образ Чернаго Витязя отмщалъ смерть убіеннаго Героя, воины его, не сртая нигд своего начальника, обманулись въ вид переодвшагося латника и полагали, что Ратмиръ уже убитъ. Врный оруженосецъ его, не сомнваясь въ смерти юнаго витязя, израненый съ поля сраженія едва усплъ достигнуть замка Гремиславова съ симъ извстіемъ и палъ мертвъ къ ногамъ отчаяннаго старца. Безъ чувствъ поверглась несчастная Всемила въ объятія отца, долго не примтно было ни малйшихъ признаковъ жизни, ударъ казался быть послднимъ, но попеченія окружавшихъ спасли дни ея для новыхъ бдствій.
Солнце склонялось къ Западу, сизыя облака неслись отъ Востока и скоплялись въ грозныя тучи, яркій лучь блисталъ на неб, слышны были отдаленные раскаты грома и порывистый втръ завывалъ по сводамъ замка. Унылая Всемила тихо оставляетъ свой теремъ, удаляется на крутый берегъ шумящаго Днпра, тамъ, склонясь на дрожащую руку, предается жестокой своей горести. Чувствованія души ея согласовались съ ужасными явленіями природы, ни одна слеза не канула изъ очей, стнанія волновали блую грудь и бурный втръ разносилъ ея жалобы на судьбу неумолимую. Здсь — пнистые валы свирпаго Днпра, воздымаясь изъ клокочущей пучины, съ шумомъ ударялись о высокій берегъ и разсыпались въ блыхъ брызгахъ, тамъ — столтніе дубы и сосны преклоняли кудрявыя вершины и съ трескомъ, раздробленные ударомъ грома, повергались къ своему корню, а тамъ на гладкой равнин сыпучій песокъ, холмовъ. Кіевскихъ крушился вихремъ и составляя туманныя облака, разстилался по воздуху. Страшно было все вокругъ Всемилы, но несчастная содрагалась только своего сердца. Блеснула молнія, — и дикимъ взорамъ отчаянной двы предстала тнь ея друга, парящаго надъ волнующимся Днпромъ, кровавая рана въ сердц, улыбка на устахъ, распростертыя объятія призывали Всемилу, она произноситъ любезное ей имя Ратмира и готова уже низринуться въ ярящіяся волны, но грозный ударъ загремлъ и разсыпался надъ ея главою, трепещущая останавливается, внимаетъ со стороны самка смшенные голоса и зритъ, отца своего поспшающаго къ ней. Жестокая! что ты длаетъ? произнесъ Гремиславъ, одинъ мигъ — и осиротвшій родитель твой не возвратился бы уже никогда въ жилище свое. Въ ужасную бурю, одна, здсь на краю гибели, тогда какъ грустное сердце мое тщетно искало тебя повсюду! Я слышалъ пронзительный голосъ твой — и дряхлыя стопы мои едва поддерживали бренное тло, я видлъ тебя при блеск молніи стремящуюся погрузиться въ пучину водную — и душа моя замерла отъ ужаса. Но очи твои померкли, власы извиваются въ безпорядк, грудь твоя волнуется, невріе, порожденіе ада, гнздится въ преступномъ сердц твоемъ. О, не взирай такъ страшно на несчастнаго отца, не обвиняй его въ жестокости, ни одного упрека не услышишь ты отъ слабаго старца, успокойся милый, единственный другъ, здсь на біющейся груди въ моихъ объятіяхъ.
Ужасное изступленіе примтно было во всхъ движеніяхъ Всемилы, медлнно удалялась она отъ береговъ Днпровскихъ, то прижимаясь къ страждущему сердцу отца, казалось, хотла вдохнуть въ него свои чувствованія, то снова отторгаясь, произносила имя Громвала и какъ будто преслдуема его тнію, страшными заклинаніями умоляла оставишь несчастную, то повергаясь снова, въ объятія Гремислава, призывала милаго своего Ратмира принять излетающую ея душу и погружалась въ безчувственность. уже приближались они къ замку, вдругъ раздается топотъ и ржаніе конское, Всемила содрагается , обращаетъ робкій взоръ на дорогу Кіевскую, изъ за-древней рощи показывается всадникъ, онъ подъзжаетъ ближе, и отчаянная два трепещетъ, еще ближе, и Всемила узнаетъ Чернаго Витязя, вскрикиваешь и падаетъ на хладную землю. То былъ Ратмиръ, утомленный, въ пыли и пот, поспшавшій съ поля битвы въ замокъ Гремислава. Юноша стремится къ возлюбленной и находитъ ее умирающею, прижимаетъ къ груди своей, пламенныя уста его касаются хладнымъ устамъ. Всемилы, слезы ліются на помертвлыя ея щеки, онъ произноситъ любезное ему имя, и померкшія очи ея на минуту открываются, въ образ Чернаго Витязя она узнаетъ своего друга. Ангельская улыбка появилась на лиц ея, но смертный хладъ и небесная радость разлились по жиламъ несчастной, крпко сжимаетъ она руку Ратмира, глава ея склоняется къ сердцу юноши и — Всемила навки заснула.
На семъ мст предано было земл тло злополучной Всемилы. Простая ограда, небольшой холмъ и могильный крестъ — были памятникомъ крошкой, ея жизни. Не долго осиротвшій Гремиславъ оплакивалъ смерть своей дочери, старость и печаль въ вид мирнаго Ангела возвстили и ему послдній часъ. Одна могила соединила трупы отца и дочери. Неутшный Ратмиръ безпрестанно боролся, съ отчаяніемъ, сколько разъ орудіе смерти вращала десница его, но святая вра приводила къ раскаянію. Вдругъ безвстно скрылся онъ и никто изъ старыхъ служителей замка никогда не встрчался съ нимъ. Окрестные жители разсказывали, что всякій день при возхожденіи и захожденіи солнца видали они человка въ одежд пустынно-жителя, бесдующаго на могильномъ холм Всемилы и отца ея, или съ благоговніемъ молящагося, они догадывались, что пустынникъ сей былъ Ратмир, ибо никто и при двор Великокняжескомъ не зналъ объ его участи, догадывались, что жилищемъ несчастнаго юноши была въ древней рощ, прилегавшей къ замку Гремислава, часовня, нкогда обитаемая спасавшимся отшельникомъ, но никто не дерзалъ посщать его и нарушать спокойствія. Воины Кіевскіе увряли, что всегда при нападеніи враговъ на землю Русскую, появлялся между ими Черный Витязь, производилъ чудеса храбрости, и посл одержанной побды, мгновенно скрывался. Долго потомъ не видно уже было ни Чернаго Витязя въ строяхъ храбрыхъ воиновъ, ни пустынника на могил Гремиславовой. Жители Кіевскіе, не сртая нигд почитаемаго ими Рашмира, ршились проникнуть въ таинства древней рощи, и въ втхой часовн нашли трупъ юноши, въ одежд старца. Слезы признательности оросили прахъ его, заключенный вмст съ прахомъ Всемилы. Замокъ Гремислава никмъ не былъ обитаемъ, всесокрушительная рука времени и нападенія непріятелей на области Кіевскія наконецъ изгладили и самые слды его существованія.