Разсужденіе о старыхъ календаряхъ и предложеніе о сочиненіи новыхъ
——
Рассуждение о старых календарях и предложение о сочинении новых, Измайлов Владимир Васильевич, Год: 1814
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Успокоитесь, читатели и читательницы! не имю совсмъ намренія томить васъ, не имю ученой ревности восходитъ до начала календарей, до этимологіи слова: календарь и до имени перваго изобртателя мсяцослововъ. Правда, что матерія сама по себ обильна, но подобные труды напоминаютъ имъ всегда о томъ ученомъ муж, который во время Сенеки пылалъ усердіемъ сказывать желающимъ его слушать, на что подвизался каждый изъ Римскихъ полководцевъ наперерывъ перед другими своими собратіями. Сенека осмиваетъ такія познанія, а Светоній называетъ странными вопросы, Тиверіемъ задаваемые грамматикамъ. Мы имемъ ученыя диссертаціи, которыхъ предметы немного важне Тиверіевыхъ задачъ, или свденій того ученаго мужа, о которомъ говоритъ Сенека. Но возвратимся въ нашимъ календарямъ.
Есть мсяцословы различныхъ родовъ, различныхъ формъ, есть для всхъ возрастовъ, для всхъ состояній, для всхъ вкусовъ, но не о томъ идетъ рчь. Вамъ извстны, читатели, вс календари отъ карманныхъ, дамскихъ, модныхъ, свтскихъ столь укладистыхъ, и столь многочисленныхъ въ Германіи, до обыкновенныхъ недавно предсказывавшихъ перемну погоды, ведро и ненастье, небо ясное и покрытое. Прошу замтить, что я смотрю только на предсказательную или пророческую часть календарей, какъ на самую блестящую и на самую обманчивую, какъ на ту, которая возбуждаетъ большее любопытство и участіе.
Календарь принимаетъ дани многихъ искусствъ и наукъ. Вначал предтечею является Астрономія, за нею идутъ Исторія, Хронологія, Географія, Статистика, Политика, Земледліе, Стихотворство, Музыка, Химія, Медицина, даже моды и проч. Взгляните на модные карманные календари, нтъ только морали. Но мораль не разгуливаетъ съ такою блестящею свитою, она любитъ уединеніе и безмолвіе: можетъ быть и ей посвятятся нкогда особенные календари.
Странно кажется, что безпокойная тоска о будущемъ, вчная болзнь, ума человческаго, которая родила оракулы, Сивилл, Пифій, Аруспиціевъ, гаданія, которая прославила и освятила столько безвстныхъ прежде мст, Делос, Дельфы, Кумы и проч., которая налагала дань на землю и небо, вопрошала звзды и дымящіяся утробы закланныхъ жертвъ, почитая безсловесныхъ животныхъ провозвстниками таинственныхъ судебъ Божіихъ, и опредлила первосвященника для наблюденія полета и ды птицъ, которая суетнымъ мечтамъ и чудной игр воображенія во время сна приносила такое вліяніе на умы и сердца великихъ людей, которая, наконецъ, произвела на свт чародйство со всми его ужасами и обманами: странно, говорю я, что такая склонность въ человк до того низпала въ своихъ дйствіяхъ, что явила намъ только въ послднія времена колдуновъ, гадателей, чернокнижниковъ, хиромантковъ и календарныхъ пророковъ.
Сіи новые пророки имютъ только общую съ ихъ великими предшественниками безсмысленность и темноту отвтовъ, ибо ихъ пророчество не въ слав. Бдныя лачуги, безвстные кровы, темные углы заступили мсто храмовъ, капищъ, грозныхъ треножниковъ, вмсто Сивильскихъ книгъ, съ такимъ благоговніемъ принятыхъ Тарквиніемъ Гордымъ {Сивилла Амальфея принесла Тарквинію девять пророческихъ книгъ о предбудущей судьб Рима. Тарквиній купилъ только три, по совщаніи съ прорицателями. Книги хранились въ Рим до правленія Гонорія. Стиликонъ предалъ ихъ огню.}, хранившихся Капитолій подъ стражею двухъ Патрицій, и во всхъ народныхъ бдствіяхъ призываемыхъ тогда на совщаніе, имемъ нын непостижимыя бредни Нострадамуса, валяющіяся въ пыли нкоторыхъ кабинетовъ, и календари которыхъ удлъ еще печальне.
По мр разпространенія истины и науки, по мр убжденія человка въ невозможности угадывать предбудущее, обманщики и гадатели обречены были на стыдъ общаго презрнія и на заточеніе въ послдній классъ народа. Несправедливо однакожъ сказать, что суевріе иметъ только прибжище у непросвщенной черни. Есть въ другихъ классахъ люди, которымъ не льзя того говорить, что писалъ Горацій къ своему другу:
Somnia,— terrores magicos, miracula, sagas,
Nocturnos lemures, portentaque thessala rides.
Вспомните, что писалъ Адиссонъ о предразсудкахъ и суевріяхъ сего рода въ такой земл и въ такомъ вк, въ которыхъ Философія уже воцарилась. Вспомнимъ, что мы сами видали и слыхали о дйствія, производимомъ надъ нкоторыми умами опрокинутой солонкой, тринадцатымъ человкомъ за столомъ, крикомъ кукушки и проч., вспомнимъ, что Астрологія долго царствовала на престолахъ {Извстно, что Папа Убранъ VIII издалъ прекрасную буллу въ опроверженіе Астрологіи, хотя самъ врилъ ей и самъ сочинялъ календари.— Исторія также повствуетъ слдующую черту о Лудовик XI. Одинъ Астрологъ пророчествовалъ скорую кончину дамы, бывшей въ милости у сего Короля. По смерти ея, черезъ десять дней отъ предсказанія случившейся, Лудовикъ XI призвалъ Астролога, отдавъ передъ тмъ тайный приказъ схватить его по извстному сигналу и выкинуть изъ окошка. ‘Ты, который выдаешь себя за искуснаго пророка’ сказалъ ему Король ‘ты, знающій часъ жизни и смерти, для другихъ предназначенный судьбою? скажи мн тотъ-часъ, какая судьба тебя ожидаетъ, и долго ли теб остается жить на свт?’ Астрологъ, угадывая намреніе Короля, отвчалъ: Государь! я умру тремя днями прежде, Вашего Величества. Король раздумалъ подавать сигналъ, и приказалъ имть особенное объ Астролог попеченіе.} и надъ умами людей просвщенныхъ, что славный Гассенди занимался ею безъ шутки, и уврясь посл въ своемъ заблужденіи, называлъ ее остроумно изобртенною игрою, что она имла послдователей и въ ныншнихъ вкахъ, и что Филосовъ Бель не стыдился собирать анекдоты, служащія не къ оправданію, но къ извиненію тхъ, которые не смютъ осуждать Астрологію. Вспомнимъ, что Великій Фридрихъ боялся привидній, и что Густавъ III удостоилъ одну ворожею своимъ посщеніемъ и долго бесдовалъ съ ея пророческимъ духомъ {Сей анекдот извстенъ.}.
Разскажите въ кругу хорошаго общества три или четыре анекдота о сбывшихся сновидніяхъ, предсказаніяхъ, гаданіяхъ примчайте дйствіе разсказа на лицахъ слушателей: и увидите общее расположеніе врить небылицамъ. Говорю о трехъ, или четырехъ анекдотахъ, но можно бы разсказать ихъ гораздо боле.— Изъ столькихъ сновъ и пророчествъ надлежало многимъ неминуемо исполниться, а разсказываютъ обыкновенно о тхъ, которыя сбылися. Но кто считаетъ и знаетъ вс обманчивые сны вс неврныя предсказанія? Тутъ-то, какъ замчаетъ Монтань, кстати припомнитъ слово древняго Грека {Язычнику указали въ храм Самофракскомъ на множество молельщиковъ, и на изображеніе мореплавателей, спасенныхъ отъ кораблекрушенія покровительствомъ Зевеса, убждая его признать промысл боговъ. Но, отвчалъ язычникъ, вы не указываете на всхъ тхъ, которые потонули, не смотря на ихъ обты и моленія.}. И такъ нсколько слабыхъ вроятностей, между безчисленными заблужденіями, были во всхъ вкахъ стями для человческаго суеврія, и слабость ума, соединенная съ таинственностію предвщаній, вознесла на степень славы календари, подобно какъ оракулы древнихъ.
Но во вс вки отъ Ксенофонта {Ксенофонтъ былъ современникъ Сократа и возставалъ, какъ мудрецъ, противъ суеврій язычества, а особенно противъ покушеній угадывать будущее.} до насъ были мудрецы, которые не только словами опровергали науку предзнаменованій и предсказаніи, но и въ душ своей пренебрегали ее. у суеврныхъ Римлянъ, Цицеронъ говорилъ, что не льзя двоимъ прорицателямъ, смотря другъ на друга, не засмяться, Горацій осмивалъ ихъ въ прекрасныхъ стихахъ, а другій поэтъ молилъ Юпитера, не дозволять смертнымъ достигать сокровенности предбудущаго.
Sit саеса futuri
Mens hominum fati: liceat sperare timenti.
Истинная мудрость оказывала другую важнйшую услугу, изъясняя намъ, что для благополучія нашего сокрыто будущее, и въ то же время убждая насъ не заботиться о таинств судьбы и неба. Три слова поэта: Liceat sperari timenti, заключаютъ въ себ все, что можно сказать разсудительнйшаго о семъ предмет: естьлибы мы вдали будущее, то не утшались бы надеждою.
Изъ древнихъ ни одинъ поэтъ, ни одинъ писатель не повторялъ столько раз сихъ уроковъ мудрости, и не украшалъ ихъ такимъ краснорчіемъ, какъ Горацій. Прочитайте 29 оду въ 3 книг и 9 оду въ первой. Изъ новыхъ, не говоря о тхъ, которые писали въ дух Эпикурейцевъ, никто не опредлялъ съ такою справедливостію, точностію и простотою великаго благополучія не знать будущаго, какъ мудрый Адиссонъ. ‘Весьма сожаллъ бы’, говоритъ он, ‘естьли бы имлъ способность угадывать будущее. Не желаю предускорять радости жизни, ни огорчаться безвременно посщеніемъ горестей {I should be very much troubled, Were i Endued with this divining quality… would not anticipate the relish of any happinels, non feal the weight ofany misery, before it actually arrives, the spectator.}.’ Вотъ истинное благоразуміе.
Но мудрецы, которые не позволяютъ намъ заботиться о будущемъ, отвергаютъ ли равно и предусмотрительность? Нтъ, конечно, такое подозрніе было бы для нихъ оскорбительно. Въ той самой од, гд Горацій старается удалить насъ отъ суетныхъ забот, он говоритъ: Тотъ доволенъ собою и надъ собою властенъ, кто можетъ сказать себ каждый день: я жилъ.
Ille patens fui
Lactusque deget, cui licet in dien dixifse: Vixi.
А какой человк можетъ, перед концемъ каждаго дня, сказать: я жилъ, естьли не предусмотрительность опредляла жизнь его? и какіе полезные труды, какія важныя предпріятія, какія великія мысли, даже какія добродтели, безъ предвиднія будущаго? Горацій твердитъ, что бы мы устроивали настоящее, но чтобы устроить его хорошо, намъ должно заране къ тому приготовиться, и тотъ же самый Поэтъ говоритъ въ другомъ мст: Пока ты плывешь открытымъ моремъ, берегись, чтобы перемнный втеръ не откинулъ тебя назадъ.
Tu dum tua navis in alto est,
Hoc age, ne mutata retrordum te ferat aura!
Кто не помнитъ послднихъ двадцати стиховъ въ томъ посланіи, гд онъ говоритъ о сей осторожности {Это 18 въ первой книжк.}? Въ семъ отрывк, преисполненномъ хвастливой мудрости, все до краткой молитвы Горація показываетъ, сколько онъ старался обезпечить судьбу на предбудущее время. И такъ предусмотрительность безъ заботы, вотъ ученіе Гораціево, вотъ правила всхъ истинныхъ мудрецовъ, надпишемъ сіи три слова на заглавномъ лист нашихъ календарей.
Говорю не о тхъ календаряхъ, которые въ книжныхъ лавкахъ продаются, во о тхъ, которые бы намъ самимъ сочинять надлежало. Въ самомъ дл, для чего не имть каждому изъ насъ календаря своего собственнаго сочиненія? Не иметъ ли каждый изъ насъ нкотораго вліянія на свои предбудущіе дни? не повелваетъ ли, каждый судьбою своею до нкоторой мры? и, читая Исторію, наблюдая людей своего вка, наблюдая самаго себя, не испыталъ ли каждый сей истины, сказанной Саллюстіемъ: Faber est fuae puisque fortimae {In orat. ad Cesarem.}?
И такъ, вмсто календарей, предсказывающихъ судьбу нашу, будемъ сами писать календари, которые бы помогали намъ овладть и воспользоваться ею, сколько дозволяетъ слабость человческая, или сколько угодно вышней Вол, Будемъ спокойно ожидать будущаго и почитать благимъ даромъ Небесъ каждый лишній день, на земл проведенный, будемъ смотрть жизнь, какъ на долг требуемый и оплачиваемый съ благодарною душею. Предадимъ себя вол верховнаго Посредника, неограниченная къ Нему довренность да будетъ единственнымъ изголовьемъ, на которое возляжемъ въ благополучіи для сладкаго, а въ бдствіи для сердечнаго успокоенія!
Но тогда отвергнемъ слова человческой слабости и съ нею неразлучный дух унынія. Довольно твердили человку о его слабости, да познаетъ онъ свою крпость. Среди безчисленныхъ памятниковъ, свидтельствующихъ силу его духа, не льзя ему не имть великихъ побужденій для смлости, и что не совершить твердая водя, подкрпленная отважностію? изъ какого бдственнаго состоянія не извлечетъ человка? И такъ поставимъ въ одну главу нашего календаря титулъ: Воля и мужество.
Передъ второй главою поставимъ въ начал: Истинное благо, истинное зло. На первой строк означимъ трудъ, добродтель, пользу, на второй лность, порок и слабость. Къ одной сторон припишемъ умренность всегда богатую, а къ другой корысть всегда нищенскую,
Будемъ ли имть главу под титуломъ утшенія? Безъ сомннія, для насъ чувствительность не есть пустое слово, и сколько случаевъ, въ жизни насъ искушающихъ? Иногда человкъ едва цвтетъ, а сердце его уже блекнетъ, но умъ созретъ, укрпится. И перестанетъ томиться отъ излишней нжности. Такъ утшаетъ насъ время. Но говорить огорченному: время утшитъ тебя, есть безжалостный и странный способъ для облегченія страждущаго. Знаю, одинъ писатель сказалъ, что время лечитъ и для печальныхъ, но, ахъ! время не уноситъ иныхъ горестей… По крайней мр вы знаете Сократа, Эпиктета, Плутарха, Цицерона, Сенеку и слдственно знаете, что можетъ человческая мудрость. Вамъ случалось заходить къ бдному подъ ветхій кров его, и видть, какъ облегчаетъ страдальцевъ святая Вра: и такъ вамъ извстно какую силу имютъ Философія и Вра для утшенія человка.
Глава утшеній приведетъ васъ неминуемо къ пріятной глав удовольствій, но я желалъ бы, чтобъ съ нею рядомъ стояла глава науки, или трудолюбія. Въ одной откажете вы навсегда суетнымъ забавамъ, а въ другой ничтожнымъ искушеніямъ Вы не будете предусматривать и устроивать ваши удовольствія: ничего нтъ холодне забавы, врно ожидаемой, но умный выборъ опредлить истинныя удовольствія, истинную средину между мірскою втренностію и пустынною святостію, остерегая васъ отъ скуки и пустоты, которыя остаются въ душ посл многихъ наслажденій.
Но, говоря о наслажденіи, не льзя не пробудить желаній, для которыхъ посвятимъ одну важную главу. Но естьли вс предъидущія и принадлежныя главы, какъ-то домашнія сношенія, связи, общества, пріязни и проч., должны измняться по возрасту, полу, состоянію и нраву, то сколько боле подвержена измненію та глава, которая, находясь под титуломъ желанія, будетъ занимать мсто между главою намренія и главою надежды!
У людей честолюбіе дло великое — послдній работникъ иметъ его, какъ и человк государственный, самый безпечный хочетъ покоиться и лниться по тому же побужденію. Честолюбіе кокетки иметъ нчто общее съ честолюбіемъ завоевателя, но кто перечтетъ вс роды честолюбія? Какъ бы то ни было, жадный къ слав завоеватель составить для себя календарь, и ему позволено вписать въ оглавленіе битвы, побды, трофеи, кром однакожъ спокойствія, щастія, благодарности народовъ. Согласенъ, чтобы самая втреная женщина, записная прелестница, имла свой календарь, и въ немъ нсколько главъ посвященныхъ баламъ, спектаклямъ, побдамъ, любовникамъ, измнамъ, обманутымъ глупцамъ, не объявляя только несправедливаго требованія на главу уваженія, любви, дружбы. Пускай и купецъ иметъ свой календарь. Ему дозволяется записать страницы выведенными изъ нуля многими знаменательными знаками, съ договоромъ только отмтить въ углу для памяти честность вмст съ пріобртеніемъ. Имй и сочинитель свой календарь, впиши, естьли угодно ему, читателей, книгопродавцевъ, Академіи, почетныя мста и титла, происки и волокитства для полученія диплома на ученое достоинство, и тому подобное: нтъ ничего естественне, но только не изключай онъ здраваго смысла и прямаго достоинства. Не опорочу его, естьли найду главу о соперничеств талантовъ, лишь бы не было зависти, досады, брани и ругательства въ отмщенie своего безсилія.
Я могъ бы такимъ образомъ обозрть многія состоянія въ свт, но едва не забылъ, что во всякомъ календар означены дни и мсяцы, и они ожидаютъ нашего труда. Здсь минувшее обратится въ предбудущее не для горести безплоднаго сожалнія, но для возобновленія протекшихъ радостей, въ угожденіе благодарному сердцу, и въ память невозвратнаго, но милаго.
Римляне имли въ ихъ календаряхъ дни злощастные, дни неудачные, дни очищенія, дни для памяти усопшихъ и также имли дни торжества, веселья, любви, согласія и надежды, т дни соотвтствовали важнымъ для народа эпохамъ. Кто же изъ насъ не имлъ пріятныхъ для сердца эпохъ? кто изъ насъ пересматривая двенадцать мсяцовъ въ году, не замтилъ дня и даже часа, котораго одно воспоминаніе возбуждаетъ радость и трепетъ? Здсь нкоторые дни склонятъ его въ сладкой меланхоліи. Тамъ другіе приводятъ ему на память начало сердечной связи, рожденіе младенца или возвращеніе друга, или примиреніе искреннее съ достойнымъ человкомъ. Дале, къ его утшенію представится облегченіе нещастнаго, великая жертва добродтели. Намренія добраго сердца. Въ иномъ мст признаетъ онъ свои ошибки или слабости, и постарается загладить ихъ. Не спасительно ли для насъ самое раскаяніе? не подкрпляетъ ли оно душу новыми силами? Не лишимъ себя такихъ выгодъ: сочиняя нашъ календарь, мы будемъ предвкушать т удовольствія, которыя общаетъ намъ чтеніе сего календаря.
Но сего довольно для читателей, которымъ мысль моя понравится, а слишкомъ много для тхъ, которымъ они не полюбится. Между тмъ еще нсколько словъ, Естьли бы при сочиненіи подобнаго календаря, могли мы пользоваться выгодою сотоварищества, естьли бы друзья, любовники, супруги обще трудились надъ книгою сего рода чистосердечно и согласно, естьли бы отецъ, руководствуя сыномъ, а мать дочерью, направляли ихъ такимъ образомъ на путь жизни и добродтели, естьли бы мы посвящали сему періодическому труду первую недлю въ году, или послднюю перед истеченіемъ года, то домашнее щастіе было бы нсколько врне,— а слава календарей справедливе.
Но истина и справедливость бываютъ скучны, мечты и обманы веселы, и такія статьи, какъ наша о календаряхъ, усыпительны для многихъ. Почитатель Горація согласится, что можно и мудрому позволить себ нчто лишнее для забавы, и что разсудокъ можетъ иногда заснуть безъ великаго преступленія, естьли только сонъ его кстати и непродолжителенъ. И такъ заключу стихами Горація къ Виргилію:
Misce stultitiam conslliis brevem,
Dulee est desipere in loco.
Разсуждение о старых календарях и предложение о сочинении новых: [Эссе] / [Пер. В.В.Измайлова] // Вестн. Европы. — 1814. — Ч.78, N 24. — С.281-297.