Рассуждение о любви к Отечеству, Шишков Александр Семенович, Год: 1812 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

А. С. Шишковъ (? 1841 г.)

Разсужденіе о любви къ Отечеству.

Нкогда разсуждали мы о преимуществ, какое родъ человческій получилъ тмъ единымъ, что благость Божія, даровавъ намъ душу, даровала и слово, безъ котораго не могли бы ни чувства наши возвышаться, ни разумъ преуспвать, остриться и расти. Но сей величайшій даръ, сіе слово, толико отличающее насъ отъ безсловесныхъ тварей, толико превозносящее надъ ними, было бы заключено въ тсныхъ весьма предлахъ, не разширило бы ни понятій нашихъ, ни способностей, когда бы воля небесъ судила каждому изъ насъ порознь скитаться по лицу земли, когда бы не вложила въ насъ желанія составить общества, называемыя державами или народами, и не повелла каждому изъ оныхъ, размножаясь, жить подъ своимъ правленіемъ, подъ своими законами. Люди безъ сихъ обществъ были бы столько же злополучны, какъ безъ семействъ и родства. Не было бы у нихъ ни вры, обуздывающей страсти, исправляющей нравъ и сердце, ни воспитанія, просвщающаго разумъ, ни общежитія, услаждающаго жизнь, ни могущества, величія и безопасности, произтекающихъ отъ совокупленія во едино всхъ частныхъ воль и силъ. Отъ сюду слдуетъ, что человкъ, почитающій себя гражданиномъ свта, то есть, не принадлежащимъ ни какому народу, длаетъ тоже, какъ бы онъ не признавалъ у себя ни отца, ни матери, ни роду, ни племени. Онъ исторгаясь изъ рода людей причисляетъ самъ себя къ роду животныхъ.

И такъ, когда Всемогущему Создателю міровъ угодно было устроить природу нашу таковою, чтобъ мы для безопасности и благоденствія своего совокуплялись въ разныя общества, и каждое изъ оныхъ составляло бы едино тло и едину душу, то для лучшаго исполненія сей Всевышняго воли не худо разсмотрть обязанности наши къ сему сообществу, или великому, собственно нашему семейству, называемому Отечествомъ, не безполезно поговорить о любви къ нему, не скучно побесдовать о томъ священномъ долг, которой всякому благородному сердцу толь сладостенъ.

Что такое Отечество? Страна, гд мы родились, колыбель, въ которой мы возллеяны, гнздо, въ которомъ согрты и воспитаны, воздухъ, которымъ дышали, земля, гд лежатъ кости отцовъ нашихъ, и куда мы сами ляжемъ. Какая душа дерзнетъ расторгнуть сіи крпкія узы? Какое сердце можетъ не чувствовать сего священнаго пламени? Самые зври и птицы любятъ мсто рожденія своего. Человкъ ли, одаренный разумною душою, отдлитъ себя отъ страны своей, отъ единоземцевъ своихъ, и уступитъ въ томъ преимущество пчел и муравью? Какой извергъ не любитъ матери своей? Но Отечество меньше ли намъ, чемъ мать? Отвращеніе отъ сей противуестественной мысли такъ велико, что какую бы ни положили мы въ человк худую нравственность и безстыдство, хотя бы и представили себ, что можетъ найтися такой, который въ развращенной душ своей дйствительно питаетъ ненависть къ отечеству своему, однако же и тотъ постыдился бы всенародно и громогласно въ томъ признаться. Да какъ и не постыдиться? Вс вки, вс народы, земля и небеса возопіяли бы противъ него: одинъ адъ сталъ бы ему рукоплескать. — Отсюду произходитъ, что при всхъ порокахъ и страстяхъ человческихъ, при всей примчаемой иногда дерзости развращенныхъ умовъ и сердецъ, ни гд не видимъ мы вопіянія противъ сроднаго каждому чувствованія любви къ отечеству. Напротивъ того не только единогласное во всхъ языкахъ слышимъ тому проповданіе, но и везд, въ прошедшихъ и настоящихъ временахъ, тьмочисленные находимъ примры, что сила любви къ отечеству препобждаетъ силу любви ко всему, что намъ драгоцнно и мило, къ женамъ, къ дтямъ нашимъ и къ самимъ себ.

Спартанка, мать троихъ сыновей составлявшихъ всю ея гордость и надежду, вопрошаетъ притекшаго во градъ гонца: что войски наши? что мои дти? Гонецъ отвчаетъ вздохнувъ: вс трое убиты. — Такъ гибнетъ отечество наше? — Нтъ, оно спасено, торжествуетъ надъ врагами. — Довольно, сказала Спартанка, иду. — Куда? — Во храмъ благодарить боговъ. Вотъ сила любви къ отечеству: кого преодолла она? Материнское сердце!

Но что я говорю о Спартанк? За чемъ ходить въ Грецію? Сколько таковыхъ Спартанокъ найдемъ мы у себя дома? Не видимъ ли въ прошедшихъ и ныншнихъ временахъ мужей, сыновъ, женъ, сестръ, матерей нашихъ, исполненныхъ любви къ отечеству? Воспомнимъ одинъ только примръ Пожарскаго и Минина, когда по гласу сего простаго купца, по единому извщенію его о бдствіяхъ согражданъ, безчисленное воинство, жертвуя состояніемъ своимъ и собою, стеклось добровольно для избавленія Москвы. Какая ревность и усердіе! Какое въ толикомъ множеств людей достойное удивленія единодушіе! Мужескій и женскій полъ, юноши и двы, отроки и старцы безъ всякой неволи, безъ всякаго принужденія, по единому подвигу любви, вс текутъ, всякъ со всемъ семействомъ своимъ, имуществомъ и домомъ. Нкто изъ нашихъ стихотворцевъ, описывая сіе произшествіе, прекрасно прибавляетъ:

И жены зрлище явили безпримрно,
Усердіе гражданъ для не лицемрно.
Сокровища, привыкъ что нжный полъ цнить,
Он въ даръ обществу спшили приносить,
Вручали Минину уборы т драгіе,
Чмъ русые власы и нжны красятъ выи,
И провождаемы числомъ своихъ дтей,
Оставившихъ серпы и плуги средь полей,
Прими отъ насъ, рекли, ты сей залогъ священный,
И сердцу матери толико драгоцнный!
Съ сей рчью въ сонмъ единъ дтей совокупивъ,
И горькими ихъ грудь слезами окропивъ,
Какъ часть самихъ себя отъ персей отрывали,
И трепетной рукой на брань благословляли.

емистоклъ, за вс свои заслуги изгнанный неблагодарными Аинами, принужденъ былъ прибгнуть къ Царю Персидскому Ксерксу, противъ котораго предводительствуя войсками одержалъ онъ многія надъ нимъ побды. Ксерксъ обрадованный пріобртеніемъ толь великаго полководца, погасилъ вражду свою къ нему, принялъ его въ число первйшихъ вельможъ своихъ, осыпалъ благодяніями, и поручилъ ему начальство надъ войсками, которыя посылалъ онъ въ Египетъ. — Но потомъ, когда присланъ былъ изъ Греціи посолъ требовать емистокла, какъ скрывающагося изъ отечества преступника, тогда Ксерксъ, пылающій ненавистію къ Грекамъ, перемнилъ свое намреніе, и полагая въ емистокл съ одной стороны благодарность за оказанныя ему благодянія и защиту, а съ другой желаніе отомстить согражданамъ своимъ за несправедливое отъ нихъ гоненіе, веллъ ему съ войсками идти въ Грецію. емистоклъ, забывая несправедливость согражданъ своихъ и не страшась гнва Ксерксова, полагаетъ къ ногамъ его жезлъ повелительства надъ Персидскими войсками, и говоритъ, что онъ скоре умретъ, нежели пойдетъ раззорять стны своего отечества. Сіе отрицаніе подаетъ поводъ къ слдующему достойному примчанія между ими разговору:

Ксерксъ. Ты раздражаешь того, кто тебя можетъ сдлать нещастнымъ.

емистоклъ. Но не измнникомъ.

Ксерксъ. Ты мн жизнію обязанъ.

емистоклъ. Но не честію.

Ксерксъ. Отечество твое тебя ненавидитъ.

&#1138,емистоклъ. Но я люблю его.

Ксерксъ. Неблагодарный! смерть ожидаетъ тебя. Но что ты любишъ столько въ отечеств твоемъ?

емистоклъ. Все, Государь: прахъ моихъ предковъ, священные законы, покровителей боговъ, языкъ, обычаи, потъ во благо согражданъ моихъ мною проліянный, славу отъ того полученную, воздухъ, деревья, землю, стны, каменья.

Такъ мыслилъ емистоклъ въ отдаленнйшія времена, также и нын мыслитъ всякая благородная душа. Природа человческая не испортилась и не испортится никогда. Достохвальныя чувствованія всегда велики и почтенны. Хотя часто порокъ торжествуетъ въ мір, но какое его торжество! Наружный блескъ щастія сокрываетъ въ немъ внутреннюю темноту, и когда одтый въ злато и багряницу встрчается онъ съ покрытою рубищемъ добродтелію, тогда, не взирая на гордый видъ свой, невольно, внутри сердца своего, падаетъ къ ногамъ ея, и не сметъ мрачныхъ очей своихъ возвесть на свтлое ея лице.

еодоръ Никитичь Романовъ, нашъ емистоклъ, нарченный потомъ Филаретомъ, мужъ благонравный и кроткій, отправленъ былъ въ смутныя времена Россіи со многими другими Боярами и Чиновниками посломъ въ Польшу. Польскій Король Сигизмундъ искалъ тогда ссть на праздномъ посл Шуйскаго престол Россійскомъ. Войски его силою и коварствомъ вторглись въ Москву и принудили устрашенныхъ Московскихъ Бояръ послать къ нему грамоту, приглашающую его принять самодержавное надъ Россіею владычество. иларетъ, не видя руки Патріарха Гермогена, отрекся подписать сію грамоту. Ни долговременное заточеніе въ темницу, ни жестокіе съ нимъ поступки, ни страхъ, ни угрозы, не могли поколебать твердости его души. По десятилтнемъ страданіи возвращается онъ въ любезное отечество свое, въ Россію, за которую претерплъ столько мученій, возвращается и падаетъ къ ногамъ избраннаго народомъ Царя… Но кто сей Царь? Сынъ его Михаилъ! Кто можетъ описать сіе величественное зрлище? Сію священную радость ихъ свиданія? Страдалецъ за отечество видитъ въ сын своемъ награду за свои страданія, лобызаетъ въ немъ надежду Россіи, созерцаетъ будущее ея благополучіе, и юный Царь объемлетъ въ сдомъ родител своемъ мудрость, великодушіе и примръ, какъ должно любить свое отечество. Но отнимемъ у иларета твердость душевную, дадимъ ему подписать грамоту. Куда днется священство и величіе сего свиданія? Превратится въ стыдъ и раскаяніе. Добродтель! ты одна можешъ чувствовать истинную радость.

Эпаминондъ повелваетъ ивскими войсками противъ ратоборствующихъ съ ними Лакедемонянъ, и знаменитыми подвигами своими приноситъ величайшія отечеству пользы. ивяне, какъ сказываютъ, имли неблагоразумный законъ, опредлявшій предводителю войскъ срочное время, по истеченіи котораго посылалось отъ народа къ нему повелніе о сдач начальства другому, и въ случа непослушанія осуждался онъ на смерть. Зависть и клевета неупустили воспользоваться симъ обстоятельствомъ. По внушенію ихъ обманутый народъ, не взирая на дла Эпаминондовы, посылаетъ къ нему повелніе сдать въ силу закона предводительство надъ войсками другому полководцу. Эпаминондъ, не надясь на преемника своего, и видя что вс пріобртенные до сего успхи не токмо остановятся и не довершатся, но что непріятели чрезъ таковую перемну возникнутъ и усилятся, не послушалъ повелнія, довершилъ начатое имъ дло, покорилъ всхъ противниковъ, и возвратяся въ ивы сказалъ народу: ‘я преступилъ законъ, вы должны предать меня смерти, но справедливость требуетъ, чтобъ на гроб моемъ написано было: Эпаминондъ казненъ за преступленіе, содланное имъ для спасенія согражданъ своихъ отъ ига иноплеменныхъ‘. Вотъ какъ сильна въ истинныхъ сынахъ отечества любовь къ оному! Дв смерти предстояли Эпаминонду: одна отъ враговъ, другая отъ своихъ. Онъ могъ избавиться отъ обихъ, сохраня и жизнь свою и славу, но гласъ любви къ отечеству вопіетъ въ немъ, и онъ ничему кром его не внемлетъ. Откуда, въ слабомъ тл человческомъ толикая твердость духа? Отъ надежды на безсмертіе: сіе одно длаетъ душу его толь великою, безъ того боялся бы онъ какъ червь раздавленъ быть пятою послдняго животнаго.

Петръ Великій приступаетъ къ Шлиссельбургу. Голицынъ предводительствуетъ войсками. Краткость лствицъ отъемлетъ у храбрости возможность взойти на высоту стнъ: осажденные поражаютъ сильно, осаждающіе во множеств падаютъ. Петръ, видя сіе, повелваетъ Голицыну отступить. Голицынъ не отступаетъ и беретъ Шлиссельбургъ. Вотъ нашъ Эпаминондъ. Ломоносовъ не пропустилъ воспть сего великаго подвига. Онъ описывая упорную и жестокую брань сію говоритъ, что Петръ:

Смотря на воинства упадокъ безполезный,
Къ стоящимъ близь себя возвелъ зницы слезны:
‘Что всуе добрыхъ мн, сказалъ, людей губить?
‘Голицыну спша велите отступить’.

Но Голицынъ:

…..пламенемъ отвсюду окруженъ,
Вщалъ: ‘мы скоро трудъ увидимъ совершенъ,
‘Чрезъ отступленіе отъ крпости обратно.
‘Въ другой еще приступъ погибнетъ войскъ двукратно,
‘И естьли Государь желаетъ городъ взять,
‘Позволилъ бы намъ бой начатый окончать’.
Съ отвтомъ на стну предъ всми поспшаетъ,
Солдатамъ слдовать себ првелваетъ.

И хотя опущенное на него со стнъ горящее бревно низринуло его полумертваго на землю, однакожъ храбрые Россіяне, послдними силами гласа его ободряемые:

На копья, на мечи, на ярость сопостатъ,
На очевидну смерть безтрепетно лтятъ.

Такимъ образомъ взятъ былъ Шлиссельбургъ или по прежнему названію Оршекъ. Народъ пощадилъ Эпаминонда, Петръ облобызалъ Голицына. Любовь къ отечеству! Ты такъ почтенна, что и самое оскорбленное тобою самолюбіе не можетъ удержаться отъ простертія къ теб длани своей.

Регулъ взятъ въ плнъ Карфагенцами. Римъ для полученія обратно толь великаго мужа, готовъ помириться съ ними и уступить имъ вс пріобртенныя кровью выгоды. Регулъ, узнавъ о семъ, проситъ Карфагенянъ отпустить его въ Римъ, давъ имъ честное слово съ тмъ же посломъ, съ которымъ отправленъ будетъ, возвратиться назадъ. Карфагенцы зная, что такое честь въ душ Регуловой, врятъ ему и отпускаютъ — но съ какимъ условіемъ? показываютъ ему бочку, по всей поверхности пробитую на сквозь желзными гвоздями, и говорятъ: ‘естьли ты возвратишся къ намъ съ миромъ, мы тебя освободимъ, естьли же привезешъ къ намъ продолженіе войны, то посаженъ будешь въ сію бочку и пущенъ катиться по крутизн горы’. Регулъ отъзжаетъ. Обрадованный Римъ стекается его увидть. Онъ даетъ Римлянамъ совтъ не иначе помириться съ Карфагенцами, какъ воспользовавшись всми силою оружія одержанными досел преимуществами, и по склоненіи ихъ къ тому, въ провожаніи рыдающаго семейства своего и плачущаго Сената и народа отправляется обратно въ Карфагенъ, дабы тамо быть низвержену съ горы въ приготовленной для него бочк. До какой чрезвычайной степени пылающая къ отечеству любовію душа человческая можетъ быть велика!

Гермогенъ, Патріархъ Московскій, былъ нашъ Регулъ, Великаго мужа, почтеннаго старца сего нкто изъ нашихъ стихотворцевъ такъ изображаетъ:

Кто мужъ сей мудрый, сановитый,
Примрачный, какъ луна во мгл,
Имущій кроткій зракъ, открытый,
Ко правд ревность на чел?
Блеститъ въ очахъ, слезитъ усталыхъ,
Какъ солнца лучь сквозь ранній паръ,
Къ отечеству сердечныи жаръ.
Блднетъ скорбь въ ланитахъ впалыхъ,
До чреслъ волнуется брада,
Глава годами оснженна,
Вся крлость плоти изможденна,
Душа единая тверда.

Такъ подлинно: въ семъ тл сокрушенномъ, въ сей изможденной плоти, видимъ мы духъ, никакими страхами, никакими бдствіями не преоборимый. Россія безъ главы, нтъ въ ней Царя, Вельможи вс вкуп раздлены, а каждый порознь слабъ и маловластенъ, народъ мятется, унываетъ, страждетъ, не зная что длать и кому повиноваться: такъ на мор корабль безъ кормила и якоря не вдаетъ куда идти и гд остановиться. Между тмъ буря подъятыми на подобіе горъ волнами бьетъ, ломитъ, трясетъ вс его составы и угрожаетъ ихъ разрушить. Въ такомъ состояніи была Россія въ начал семнадцатаго вка. Отвн Поляки и Шведы, внутри несогласія и раздоры свирпствовали. Москва отворила врата свои врагу и подъ властію чужой руки угнтенная, разграбленная, растерзанная, рыдала неутшно. Каменныя стны, огнедышущія бойницы, дремучій лсъ копій, молніеносныя тучи мечей, не столько отъ великихъ силъ непріятельскихъ, сколько отъ собственнаго своего неустройства, преклонились и пали. Однимъ словомъ все преодолно было, но оставался еще одинъ оплотъ, всего крпчайшій: оставался въ изнеможенномъ тл старца духъ твердый, оставался Гермогенъ. Народъ Россійскій всегда крпокъ былъ языкомъ и врою, языкъ длалъ его единомысленнымъ, вра единодушнымъ. Двсти лтъ стоналъ онъ подъ игомъ Татаръ, но въ язык и вр пребылъ непремненъ. Для совершеннаго покоренія Россіи надлежало къ сил оружія присовокупить гласъ Церкви, надлежало принудить Патріарха, яко первенствующую духовную особу, дать на то свое согласіе и разослать повсюду за подписаніемъ своимъ грамоты. Поляки вмст съ согласившимися по невол на то нкоторыми Московскими Боярами и народомъ упрашиваютъ Патріарха. Онъ отвергаетъ ихъ прошеніе. Неистовые враги угрожаютъ ему смертію, онъ отвчаетъ имъ: тло мое вы можете убить, но душа моя не у васъ въ рукахъ. Они въ ярости рвутъ на немъ златыя ризы, совлекаютъ священное облаченіе, налагаютъ на него вериги и оковы: онъ сожалетъ только, что изъ десницы его отнятъ крестъ, которымъ благословлялъ онъ народъ стоять за отечество. Они повергаютъ его въ глубокую, смрадную темницу: онъ соболзнуетъ токмо, что неможетъ боле предстоять во храм Божіемъ для воздянія предъ лицемъ народа рукъ своихъ ко Всевышнему. Они изнуряютъ его гладомъ, томятъ жаждою, но ни тяжкія цпи, ни густой мракъ, ни страшное мученіе алча, ни жестокая тоска изсыхающей гортани, не могутъ побдить въ немъ твердости духа, не могутъ преклонить его къ согласію на порабощеніе своего Отечества: онъ умираетъ и послдній вздохъ его былъ молитва о спасеніи Россіи. Тако скончалъ жизнь свою Россіянинъ, пастырь Церкви, сынъ Отечества! О Гермогенъ! Ни санъ твой святительскій, ни власть твоя священная, не прославили бы тебя столько на Небесахъ и на Земли, сколько прославили требя твоя темница и твои цпи. Между тмъ всть о его смерти течетъ изъ града въ градъ, изъ веси въ весь. Во всхъ сердцахъ воспламеняетъ гнвъ и мщеніе, утверждаетъ согласіе, возбуждаетъ храбрость, умножаетъ ревность и усердіе. Пожарскіе, Минины, Діонисіи, илареты, Палицыны, Трубецкіе, и множество другихъ врныхъ сыновъ Россіи, каждый своимъ образомъ, кто мечемъ, кто совтомъ, кто иждивеніемъ, кто твердостію духа, стекаются, содйствуютъ, ополчаются, гремятъ, и Москву отъ бдствій, Россію отъ ига иноплеменныхъ освобождаютъ. Уже не Польскій Царевичь малымъ числомъ устрашенныхъ Бояръ возводится на престолъ, но избирается устами и сердцемъ всея Россіи младый Михаилъ, благословенная втвь отъ благословеннаго корени Рускихъ Князей, изъ рода Романовыхъ. Сей родъ соединяется потомъ съ родомъ Нарышкиныхъ и производитъ Петра Великаго, вознесшаго Россію на высокую степень величія и славы.

Такимъ образомъ везд и во вс времена видимъ мы удивительные примры любви къ Отечеству. Сила ея превыше всякаго страха. Душа воспламененная ею не боится ни воды, ни огня, ни глубины, ни высоты: Курцій въ Рим низвергается для нее въ подземную пропасть. Сакенъ на Черномъ мор, окруженный непріятелями, подрываетъ подъ собою порохъ и летитъ съ обломками корабля на воздухъ, откол тло его упадаетъ въ мор, а душа возносится къ Небесамъ.

И такъ видя съ одной стороны людей съ толикою неустрашимостію духа жертвующихъ собою Отечеству, и съ другой всеобщій стыдъ не любить оное, слдовало бы изъ того заключить, что привязанность къ мсту рожденія своего и къ согражданамъ своимъ, братіямъ нашимь, есть нкое общее, со млекомъ всосанное и во всхъ сердцахъ обитающее чувство. Такъ бы надлежало, такъ оно и есть въ главной своей сущности. Но людей много, нравы ихъ различны, склонности непостоянны, страсти пылки: человческая душа, исполненная добродтелями или развращенная пороками, толико же благостію своею удобна приближаться къ Божеству, колико чернотою своею къ жителямъ преисподней. Отсюда видимъ мы людей жертвующихъ жизнію и всми благами Отечеству, и въ тоже время видимъ, хотя и рдко, измнниковъ онаго и предателей…. Но оставимъ ихъ, природа гнушается ими, и человчество долженствуетъ имена ихъ забыть, дабы при воспоминаніи оныхъ не содрагаться отъ ужаса, оставимъ ихъ проклятію потомковъ и мщенію Небесъ. Отвратимъ глаза наши отъ гнусныхъ преступленій человческихъ, но неотвратимъ ихъ отъ слабостей, отъ заблужденій, отъ нкоторыхъ обманчивыхъ прелестей, ибо мы вс тому подвержены. Природа наша несовершенна. Кто назоветъ себя непорочнымь? Кто, сынъ грха, скажетъ о себ: я стою твердо, и никакія волны страстей и заблужденій непоколеблютъ меня? Таковое несродное тлесному составу нашему надяніе на себя, было бы не иное что, какъ гордая слпота, отвергающая осторожность и ведущая насъ прямо въ ровъ. И такъ устремляя вс наши мысли къ благимъ и добрымъ дламъ, не забудемъ, что мы люди, и что для утвержденія себя въ въ добродтеляхъ имемъ нужду помнить свои слабости и опасаться ихъ. На семъ основаніи станемъ разсуждать и объ Отечеств нашемъ. Мы вс любимъ его, но сіе не мшаетъ намъ размышлять о средствахъ, какими сія священная любовь питается въ насъ, растетъ и умножается, ибо она не должна имть предловъ. Чемъ больше душа всего народа пылаетъ ею, тмъ тверже слава и благоденствіе сего народа. Отечество (сказала мн одна изъ почтенныхъ нашихъ женщинъ) требуетъ отъ насъ любви даже пристрастной, такой, какую природа вложила въ одинъ полъ къ другому. Отними у насъ слпоту видть въ любимомъ человк совершенство, дай намъ глаза посреди самаго сильнйшаго пламени нашего, усматривать въ немъ нкоторые недостатки, нкоторые пороки, возбуди въ насъ желаніе сличать ихъ съ преимуществами другихъ людей: умъ начнетъ разсуждать, сердце холодть, и вскор человкъ сей, ни съ кмъ прежде несравненный, сдлается для насъ не одинъ на свт, но равенъ со всми, а потомъ и хуже другихъ. Такъ точно Отечество. Когда мы начнемъ находить въ немъ многіе предъ другими землями недостатки, когда станутъ увеселять насъ чужіе обычаи, чужіе обряды, чужой языкъ, чужія игры, обворожая и прельщая воображеніе наше правдивою Рускою пословицею: тамъ хорошо, гд насъ нтъ, и то хорошо что не носитъ на себ отечественнаго имени, тогда при всхъ нашихъ правилахъ, при всхъ добрыхъ разположеніяхъ и намреніяхъ, будетъ въ душу и въ образъ мыслей нашихъ нечувствительно вкрадываться предпочтеніе къ другимъ, и слдовательно уничиженіе къ самимъ себ, а съ симъ вмст непримтнымъ же образомъ станетъ уменьшаться первйшее основаніе любви къ Отечеству, духъ народной гордости, который гремящими устами Ломоносова завистникамъ Россіи говоритъ:

Обширность нашихъ странъ измрьте,
Прочтите книги славныхъ длъ,
И чувствамъ собственнымъ поврьте:
Не вамъ подвергнуть нашъ предлъ.
Изчислите тьму сильныхъ боевъ,
Изчислите у насъ Героевъ
Отъ земледльца до Царя,
Въ суд, въ полкахъ, въ моряхъ и въ слахъ
Въ своихъ и на чужихъ предлахъ,
И у святаго олтаря.

Или устами одного изъ новйшихъ нашихъ стихотворцевъ, взывающаго къ сынамъ Россіи:

Подъ хладной сверной звздою
Рожденные на блый свтъ,
Зимою строгою, сдою,
Взлелеянны отъ юныхъ лтъ,
Мы презримъ роскошь иностранну,
И даже боле себя
Свое отечество любя,
Зря въ немъ страну обтованну,
Млеко точащую и медъ,
На вс природы южной нги
Не промняемъ наши снги,
И нашъ отечественный ледъ.

Такъ, конечно, гордость сія хотя иногда величавая, иногда суровая, но необходимо нужная, предостерегаетъ отъ ложныхъ умствованій: она недопускаетъ насъ подъ видомъ предразсудка излишней любви ко всему отечественному, упадать въ предразсудокъ излишней любви ко всему чужеземному.

Слово гордость иметъ два значенія, совершенно противныя между собою, или лучше сказать, человку свойственны дв гордости: одна есть торжество порока, другая торжество добродтели, одна чуждая всякой благости и любви, хочетъ главою коснуться небесъ, и все то, что подъ нею попрать и разтоптать ногами. Она любитъ брани, пожары, токи крови. Другая напротивъ, не завидующая ни кому и сама собою довольная, услаждается миромъ и тишиною. Она не превозносится уничиженіемъ другихъ, но собственнымъ своимъ достоинствомъ величается. Она не ищетъ ни кого порабощать, но кто силою или коварствомъ возмнитъ ее поработить, повергнуть въ цпи, оковы, тогда только является она во всемъ своемъ могуществ и величіи: могущество ея состоитъ въ общемъ согласіи сердецъ и умовъ, величіе въ твердости душъ. Сія народная гордость и любовь къ Отечеству суть дв единокровныя, неразлучныя подруги, составляющія силу, крпость и благоденствіе всякой державы. Любовь къ отечеству говоритъ человку: неисповдимая премудрость Божія повелла теб родиться отъ отца и матери, имть братьевъ, сестръ, родныхъ, ближнихъ, дала теб отличное отъ животныхъ свойство знать и помнить ихъ отъ колыбели до гроба, обязала ихъ пещися о твоемъ младенчеств, дышать тобою и любить тебя, даже за предлами твоей жизни. Поставила сердце твое посреди сладчайшихъ чувствованій къ тмъ, отъ кого ты произошелъ, и къ тмъ, которые отъ тебя бытіе свое получили. Не благополученъ ли ты посреди объятій родившаго тебя и рожденнаго тобою? Симъ образомъ благость Создателя Вселенной назначила теб домъ, жилище, мсто пребыванія. Повелла чтобъ единое семейство посредствомъ брака соединялось съ другими: да течетъ во всхъ одна и та же кровь, да свяжутъ сіи священныя узы весь народъ, и да скрпятъ его единодушіемъ, любовію, дружбою. Отсюду законы назвали тебя гражданиномъ, единоземцы братомъ, отечество сыномъ. Ты предъ лицемъ Бога и всего свта далъ торжественное общаніе хранить сей союзъ, запечатлнный волею Творца, вопіющимъ въ теб гласомъ природы, и общимъ всхъ благомъ, съ которымъ и твое собственное неразлучно. Сіе общаніе основано на долг благодарности, чести, на правилахъ вры, на законахъ Божескихъ и человческихъ. Можешь ли ты безъ содроганія и ужаса помыслить о нарушеніи онаго, какимъ бы то ни было образомъ собственнымъ твоимъ ожесточеніемъ, или отсутствіемъ благоразумія, или пагубными соблазнами другихъ?

Тако вщаетъ намъ любовь къ Отечеству, и гласъ ея священъ и праведенъ. Онъ поселяетъ въ насъ чувство народной гордости, ибо гд любовь къ народу своему, тамъ и желаніе видть его процвтающимъ, благополучнымъ, сильнымъ, превозносящимся надъ всми другими Царствами. Тамъ всякой словами и душою не сравняетъ имени Отечества своего ни съ какимъ другимъ, пользуется чужими изобртеніями, произведеніями, хвалитъ ихъ, но любитъ только свои. Безъ сей необходимо нужной гордости упадаетъ духъ честолюбія, сохнетъ корень надежды на самого себя, и величіе души, раждающее вс подвиги и доблести, подавляется уничиженіемъ. Естьли бы какой народъ и вподлинну примчалъ въ себ нкоторые недостатки въ искуствахъ украшать наружность, увеселять зрніе, услаждать вкусъ роскоши, и тому подобныхъ (ибо въ душевныхъ свойствахъ и добротахъ стыдно кому нибудь уступать), то и тогда благородне и полезне мыслить: я имю свой умъ, свои руки, свои понятія, свои глаза, могу самъ изобртать, творить, размышлять, дйствовать, и любовь къ собственнымъ моимъ произведеніямъ увеличитъ мои способности, дастъ имъ блескъ, пріятность, славу, нежели думать: все мое собственное худо, и самъ я не могу иначе быть хорошъ, какъ руководствуясь другимъ и длаясь во всемъ на него похожимъ. Таковое уничижительное о себ мнніе, естьлибъ оное въ какомъ нибудь народ укорениться могло, послужило бы къ поврежденію нравовъ, къ упадку духа, и къ разслабленію силъ умственныхъ и душевныхъ. Когда одинъ народъ идетъ на другаго съ мечемъ и пламенемъ въ рукахъ, откуду у сего послдняго возмутся силы отвратить сію страшную тучу, сей громовый ударъ, естьли любовь къ отечеству и народная гордость не дадутъ ему оныхъ? Какой щить тверже единодушія гражданъ защищающихъ женъ и дтей своихъ? Какое оружіе страшне стыда уступить и пасть предъ своимъ врагомъ идущимъ раззорять Отечество наше? Чтожъ когда сіи дв крпчайшія ограды заблаговременно ослаблены будутъ? Отсюду явствуетъ, что не одно оружіе и сила одного народа опасна бываетъ другому, тайное покушеніе прельстить умы, очаровать сердца, поколебать въ нихъ любовь къ земл своей и гордость къ имени своему, есть средство надежнйшее мечей и пушекъ. Средство сіе медленно, однакоже врно въ своихъ соображеніяхъ и ране или позже, но всегда цли своей достигаетъ. Мало по малу налагаетъ оно нравственныя узы, дабы потомъ наложить и настоящія цпи, зная, что плнникъ въ оковахъ можетъ разорвать ихъ, можетъ еще быть гордъ и страшенъ побдителю, но плнникъ умомъ и сердцемъ остается на всегда плнникомъ. Естьли бы какой народъ различными путями дошелъ до того, чтобъ сдлался во всемъ образцомъ и путеводителемъ другаго народа, такъ чтобы сей, прельстясь блескомъ мнимыхъ его превосходствъ, не возлюбилъ ни страны своей, ни обычаевъ, ни языка, ни ремеслъ, ни забавъ, ни одежды, ни пищи, ни воздуха, и все сіе казалось бы ему у себя не хорошо, а у другихъ лучше: не впалъ ли бы онъ въ достойное жалости уничиженіе? Таковые примры со всми вредными ихъ слдствіями нердко находимъ мы въ бытописаніяхъ народовъ. Римъ отъ сего лишился своего величія, многія сильныя державы явились отъ сего слабыми. Сама Россія нкогда была тому подвержена. Хилковъ устами Хераскова говоритъ въ Россіяд:

Въ сіи позорные въ Россіи времена
Погасли Княжески почтенны имена,
Чужіе къ намъ пришли обычаи и нравы,
И скрылися слды пріобртенной славы.

Но хотя бы и не можно было ни въ комъ предполагать толь великаго ослпленія, то однакоже по сродной человку слабости прельщаться и впадать въ заблужденіе (чему всякъ больше или меньше подверженъ), не надлежитъ предостерегающее о томъ напоминаніе почитать излишнимъ и не надобнымъ.

Что длаетъ любовь къ Отечеству? Съ благостію въ очахъ, съ прозорливостію въ ум, съ истинною и правосудіемъ въ сердц, печется о благоденствіи народномъ. Она въ одной рук держитъ законы, а въ другой мечь, и говоритъ народу: сіи законы, начертанные мною на основаніи Божіихъ заповдей, суть ваша свобода, сей мечь, держимый мною на пораженіе вншнихъ и внутреннихъ враговъ, есть ваша безопасность: докол сіи законы свято будутъ храниться, до тхъ поръ я съ вами и вы свободны, докол мечь сей никому, кром нарушителей законовъ, не будетъ страшенъ, до тхъ поръ радость и спокойствіе обитать будутъ въ сердцахъ и жилищахъ вашихъ. Она говоритъ каждому сыну отечества: членъ великаго тла! Не отрывайся отъ онаго никогда, и поставленной отъ Бога надъ нимъ глав служи врою и правдою. Люби Царя и Отечество длами твоими, а не словами. Не надйся никогда быть щастливъ угрызаемый совстію, и не бойся ничего похваляемый ею. Знай что я съ гнушеніемъ отвращаю взоры мои отъ Глинскихъ, которые лукавымъ языкомъ говорятъ Іоанну:

‘Ты Богъ нашъ! естьли бъ мы могли нещастны стать,
‘То намъ ли на тебя отважиться роптать?’

И съ веселіемъ объемлю выю Курбскихъ вщающихъ ему чистосердечно:

‘О Царь мой! властенъ ты мою пролити кровь,
‘Однако въ ней почти къ отечеству любовь’.

Что длаетъ народная гордость? не хочетъ никому уступать. Ревнуетъ украшаться и блистать собственными своими достоинствами. Велитъ любить честь, велитъ уважать себя, имть мужество, твердость, душу. Она не промняетъ имени, языка, нравовъ своихъ ни на что. Она покорствуетъ единой глав Отечества своего, и больше ни кому. Она простираетъ руку помощи слабому, и смотритъ на сильнаго безъ зависти и безъ боязни. Всякъ чужеземецъ ей другъ, но какъ скоро помыслитъ онъ властвовать надъ нею, съ оружіемъ въ рукахъ, или съ лукавствомъ въ сердц, на силу ли свою надясь, или на прельщеніе, тотчасъ увидитъ ее грозну какъ тучу, и страшну какъ молнію и громъ. Между уничиженіемъ и погибелью избираетъ она погибель, между цпей и смертію кидается она въ объятія смерти.

И такъ самое величайшее блаженство, самая сильнйшая ограда всякой державы, есть любовь къ Отечеству и народная гордость. Посмотримъ же какими средствами сіи дв добродтели, толь необходимыя для общаго блага, укрпляются въ насъ, и какими ослабваютъ.

Первйшая покровительница ихъ есть святая провославная вра, сей единственный человческаго благополучія источникъ, изъ котораго народоправитель почерпаетъ мудрость, законъ, силу, судія правду, полководецъ мужество, земледлецъ трудолюбіе, воинъ храбрость и безстрашіе. Она устами первосвященника говоритъ Іоанну:

‘Не кровію алкать Монарха устремляю,
‘Но Церковь защищать тебя благословляю’.

Такимъ образомъ вра, которая во всякомъ другомъ случа велитъ намъ и малйшую каплю крови человческой щадить, которая каждую слезу, каждый вздохъ, жестокостію нашею исторгнутый, изчисляетъ и взыскиваетъ отъ насъ, сей агнецъ смиренія, сей Ангелъ кротости и милосердія, ополчаетъ руки наши и повелваетъ намъ проливать свою и чужую кровь, когда дло идетъ о защищеніи и спасеніи Церкви и Отечества. Она, поучающая насъ, чтобъ мы даже и непріятелей своихъ любили и за всякое сдланное намъ зло платили имъ добромъ, въ семъ единомъ случа, возводя на небо очи, молитъ о побд и преодолніи враговъ. Изъ сего единаго не видимъ ли мы, какими тсными узами вра сопряжена съ любовію къ Отечеству, и что она не только ведетъ насъ въ блаженство будущей и вчной жизни, но и въ семъ краткомъ на земли пребываніи нашемъ необходимо нужна для общаго всхъ спокойствія и безопасности. Кто жъ приведетъ насъ въ сіе благополучное состояніе? Слово народъ представляетъ нам

Читайте также: