Германъ Александровичъ Лопатинъ.
Германъ Александровичъ Лопатинъ.
H. E. Кудринъ.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/01-124.jpg)
Герман Александрович Лопатин, Русанов Николай Сергеевич, Год: 1907
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Галлерея Шлиссельбургскихъ узниковъ
Подъ редакціею: Н. . Анненскаго, В. Я. Богучарскаго, В. И. Семевскаго и П. Ф. Якубовича
Часть I. Съ 29 портретами.
Весь чистый доходъ предназначается въ пользу бывшихъ шлиссельбургскихъ узниковъ.
С.-Петербургъ. Типографія М. М. Стасюлевича, Вac. остр., 5 лин., 28. 1907.
Яркая и разносторонняя личность Г. А. Лопатина всегда производила сильное впечатлніе на всхъ, съ кмъ только судьба ставила его въ отношенія, — разумется, на каждаго по своему. Крупные теоретики поражались свжестью и гибкостью его ума. Практики съ удивленіемъ открывали въ этомъ человк рдкую способность оріентироваться среди самыхъ затруднительныхъ обстоятельствъ жизни и осуществлять во всхъ подробностяхъ задуманные планы. Революціонеры, люди общества, высшіе и низшіе чиновники, рабочіе и крестьяне и просто обыватели почти при самомъ начал знакомства съ Лопатинымъ чувствовали, что передъ ними находится недюжинный человкъ. И эта способность импонировать всякому достаточно указываетъ на разнообразіе качествъ ума и сердца Г. А. Лично я довольно близко былъ знакомъ съ Лопатинымъ съ весны 1883 г. по весну 1884 г., въ Париж, гд онъ провелъ съ перерывами годъ наканун своего окончательнаго ареста. И если бы я долженъ былъ полагаться только на свои воспоминанія, — я былъ въ то время совсмъ неопытнымъ молодымъ человкомъ 24 лтъ, Германъ же Александровичъ, приближавшійся къ сорока годамъ, былъ въ цвт физическихъ и умственныхъ силъ, — то я былъ бы очень затрудненъ ролью біографа этой исключительно-крупной личности. Но мн пришлось слышать и до личнаго знакомства съ Г. А., и посл знакомства съ нимъ такъ много разсказовъ о немъ изъ устъ Глба Успенскаго, П. Л. Лаврова, Энгельса, младшей и средней дочерей Маркса, Поля Лафарга и т. д. и т. д., — все, какъ видите, людей, могущихъ быть хорошими судьями, — что моя задача значительно облегчается.
Германъ Лопатинъ родился 13 января 1845 г. въ Нижнемъ Новгород, въ дворянской семь, но среднее образованіе получилъ въ гимназіи г. Ставрополя (Кавказскаго), куда родители его перехали, когда мальчику было не боле пяти лтъ. Кончивъ гимназическій курсъ съ золотою медалью, 17-лтній юноша поступилъ (1862 г.), слдуя тогдашнему теченію, на естественное отдленіе математическаго факультета, въ петербургскій университетъ. Здсь его живая и общительная природа скоро длаетъ его популярнымъ среди товарищей, а блестящія дарованія быстро выдвигаютъ его въ первые ряды работающихъ студентовъ, между которыми онъ выдается своею жизнерадостностью, отнюдь не мшающею серьезности его занятій. Четыре года спустя онъ выдерживаетъ экзаменъ на кандидата естественныхъ наукъ, представивъ на разсмотрніе факультета очень оригинальную и обстоятельную диссертацію по столь волновавшему въ то время умы вопросу о ‘самопроизвольномъ зарожденіи’. Несмотря на то, что эта работа била въ забрало господствующимъ тогда теоріямъ, искренность тона и солидность аргументаціи молодого ученаго обратили на себя общее вниманіе профессоровъ, и Лопатину было предложено остаться при университет. Но уже съ самой ранней молодости, — выражаясь словами самого же Германа Александровича, который произнесъ ихъ на суд, 2о лтъ спустя, — его ‘свободолюбивой натур претило наложить на себя оковы какой бы то ни было обязательности’. Лопатинъ отказался отъ каедры и раскрывавшейся передъ нимъ оффиціальной научной карьеры.
То было въ 1866 г. Вскор каракозовскій выстрлъ вызвалъ свирпую и во многихъ отношеніяхъ комичную по своей нелпости реакцію. Повсюду обыски, аресты, ссылки отмчали шествіе полицейской вакханаліи, предводимой ‘Муравьевымъ-вшателемъ’. Былъ арестованъ и Лопатинъ. Къ счастью для него, та самая жизнерадостность, которая заставляла съ недовріемъ относиться къ нему, какъ къ человку ‘не серьезному’, членовъ ^Ада’, не желавшихъ ввести Германа Александровича въ число заговорщиковъ, выручила его изъ рукъ чтецовъ человческаго сердца въ жандармскихъ и прочихъ мундирахъ. Самъ проницательный г. Никифераки выразилъ мнніе, что такого шутника и весельчака, какъ Лопатинъ, никакая революція не собьетъ съ пути безпечальнаго прожиганія жизни. И Германъ Александровичъ былъ выпущенъ, что дало ему возможность развить свою рдкую энергію и изобртательность по части предупрежденія близко или далеко причастныхъ къ каракозовскому длу лицъ и впервые заставило знакомыхъ Лопатина оцнить солидныя качества человка, обманывавшаго въ свои молодые годы вншнимъ легкомысліемъ поверхностныхъ наблюдателей.
Въ 1867 г. его безпокойная и ищущая борьбы натура гонитъ его за границу, въ Италію, въ ряды волонтеровъ Гарибальди, который подготовлялъ въ то время новую кампанію противъ папскаго Рима. Но французскія ‘шаспо’ на служб у клерикализма ‘совершили чудеса’ во время битвы при Ментон, и не усплъ Германъ Александровичъ надть на себя красную рубашку гарибальдійца, какъ плнъ главы кампаніи длаетъ путешествіе Лопатина безцльнымъ. И ‘удалый добрый молодецъ’ (какъ впослдствіи назоветъ его Глбъ Успенскій, собиравшійся дать цлый художественный разсказъ о плнившемъ его Лопатин) возвращается на родину, успвъ познакомиться во время этого путешествія съ Герценомъ.
Вскор по возвращеніи Германъ Александровичъ арестуется за участіе въ чисто культурной дятельности такъ называемаго ‘рублеваго общества’, имвшаго цлью распространеніе грамотности въ деревн, и ссылается подъ надзоръ родителей въ Ставрополь, гд поступаетъ на службу чиновникомъ особыхъ порученій при мстномъ губернатор, который души не чаетъ въ талантливомъ и энергичномъ служащемъ и даетъ ему самыя деликатныя порученія: уговорить бунтующихъ крестьянъ и т. п. Къ этому времени относится шутливое письмо Лопатина къ пріятелю, письмо, въ которомъ ‘коллежскій секретарь’ (чинъ, до котораго усплъ дослужиться Германъ Александровичъ, ставшій правою рукою очарованнаго имъ помпадура) возвщаетъ свое твердое намреніе ‘удалиться изъ предловъ ввренной ему губерніи въ вольную Америку’. Это письмо, найденное на квартир упомянутаго пріятеля въ Питер вызываетъ новый арестъ Лопатина. Но ‘удалый добрый молодецъ’ бжитъ съ гауптвахты, становится нелегальнымъ, увозитъ ‘по спопутности’ (изъ Кадникова!) Петра Лавровича Лаврова въ столицу, а затмъ направляетъ его за границу (въ Парижъ), куда и самъ прізжаетъ въ начал 1870 г.
Во время этой боле продолжительной заграничной поздки, Лопатинъ вступаетъ въ одну изъ секцій Интернаціонала, знакомится въ Швейцаріи съ Бакунинымъ и Нечаевымъ, въ Англіи съ Марксомъ и Энгельсомъ, поражаетъ своимъ умомъ и эрудиціей обоихъ родоначальниковъ ‘научнаго соціализма’, близко сходится съ ними и принимается переводить первый томъ ‘Капитала’, устанавливая замчательно остроумно и точно русскіе термины, соотвтствующіе многозначительнымъ и крайне труднымъ для передачи неологизмамъ Маркса.
Но этотъ замчательный трудъ былъ продвинутъ Г. А—емъ лишь на 1/3 перваго тома ‘Капитала’ (и затмъ продолженъ Н. Ф. Даніельсономъ). Въ голов Германа Александровича созрлъ, отвлекшій его отъ научной работы, дерзкій, но чрезвычайно умно задуманный планъ — вернуться въ Россію и освободить Чернышевскаго, который, какъ ему казалось, только и могъ стать авторитетнымъ руководителемъ русскаго, сильно обмелвшаго къ тому времени, революціоннаго движенія. Лопатинъ былъ уже близко у своей цли, пробираясь подъ видомъ члена географическаго общества, все дальше и дальше на востокъ и возбуждая у сибирскихъ обывателей даже предположеніе, что это — важный ревизоръ, путешествующій инкогнито, какъ вдругъ телеграмма, посланная Третьему Отдленію изъ Швейцаріи пронюхавшимъ планъ Лопатина шпіономъ, помшала блестящему предпріятію, а самого Германа Александровича привела къ тюрьм. Два раза пускался онъ въ бгство, продлавъ во время второй попытки цлое путешествіе (и не забывая вести научный журналъ его), пока, наконецъ, третья, эффектно выполненная попытка не освободила его изъ когтей самодержавія. Къ этой эпох относится знакомство съ Лопатинымъ сибирскаго Гарунъ-аль-Рашида, генералъ-губернатора Синельникова, который, въ качеств просвщеннаго деспота, и спалъ и видлъ, какъ бы приручить славнаго революціонера и пустить въ ходъ его изъ ряду вонъ выдающіяся способности для административнаго облагодтельствованія ввреннаго ему края.
Въ 1873 г., посл трехлтняго вынужденнаго скитанья по русскимъ острогамъ и дорожнымъ этапамъ, Лопатинъ по является снова ‘за рубежомъ’ и окунается въ ставшую кипучей къ тому времени жизнь заграничной эмиграціи, сохраняя пріятельскія отношенія съ выдающимися представителями соперничающихъ фракцій, но самъ не вступая ни въ одну изъ организацій. Такъ, онъ пишетъ отъ времени до времени во ‘Впередъ’, и его блестящая корреспонденція о ‘не-нашихъ’, и его письмо къ Александру II производятъ немалую сенсацію. Онъ является даже посредникомъ между П. Л. Лавровымъ и Тургеневымъ по денежной части, передавая отъ знаменитаго романиста, увлеченнаго, подобно столькимъ людямъ, могучей индивидуальностью Лопатина, издателю ‘Впередъ’ суммы на поддержаніе журнала. Но онъ отказывается участвовать въ редактированіи этого органа, несмотря наличную дружбу съ Лавровымъ. Это третье, и самое продолжительное, пребываніе Лопатина за-границей длится почти шесть лтъ, но прерывается смлыми поздками въ Россію на ‘нелегальномъ положеніи’, пока одна изъ такихъ поздокъ, предпринятая въ 1879 г., не заканчивается арестомъ Германа Александровича, выданнаго однимъ презрннымъ шпіономъ, уврявшимъ Лопатина въ своей безграничной преданности.
Снова на цлые четыре года Германъ Александровичъ попадаетъ въ подневольное положеніе. Тюрьма, ссылка — сначала въ Ташкентъ, потомъ въ Вологду — направляютъ по очень узкому фарватеру этотъ большой корабль, которому, согласно пословиц, было надо и большое плаванье. Въ самомъ начал 80-хъ годовъ, находясь въ Петербург, я впервые услышалъ яркую художественную характеристику Лопатина изъ устъ Успенскаго, который познакомился съ нимъ, когда жилъ во второй половин 70-ъ годовъ въ Париж. Въ то время Г. А. проживалъ въ Ташкент, и ходили слухи, что онъ, отъ нечего длать, пристроился къ хлбной торговл.— Вы знаете Лопатина?— началъ по этому поводу свое описаніе Глбъ Иванычъ, попыхивая вчной папироской.— Это вотъ какой человкъ: сегодня онъ великому Карлу Марксу объяснитъ, что у него должно полагаться въ слдующемъ том ‘Капитала’, а на завтра онъ у его степенства, едора Поликарпыча, главнымъ прикащикомъ будетъ орудовать, и хозяинъ въ ножки будетъ ему кланяться, прося продолжать коммерцію, а посл завтра нашъ Германъ Александровичъ на улиц знакомаго адвоката встртитъ да подъ его именемъ, въ ближнемъ окружномъ суд, уголовное дло выиграетъ. Такъ вотъ кто такой Лопатинъ: это — точно самая сильная паровая машина, и только проведите приводъ отъ его головы къ любому длу, и онъ начнетъ вамъ работать, какъ никто’.
Лично съ Лопатинымъ я познакомился весною 1883 г. въ Париж, куда Г. А. удалось-таки убжать изъ вологодскаго плненія. Я былъ въ числ нсколькихъ Знакомыхъ, приглашенныхъ П. Л. Лавровымъ для выслушанія одной изъ его статей, предназначавшихся къ печати. То былъ, если не ошибаюсь, біологическій очеркъ ‘Хлопоты науки съ низшими организмами’, который долженъ былъ появиться въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’. До начала чтенія радушный хозяинъ познакомилъ насъ съ какимъ-то высокимъ, плотнымъ господиномъ. Но не разслышали ли мы путемъ его фамиліи, или, можетъ быть, Петръ Лаврычъ назвалъ намъ апокрифическое имя, — хорошо не помню, — только никто изъ насъ до самаго конца чтенія и не подозрвалъ, что передъ нами, добродушно и остроумно шутя, находится знаменитый Лопатинъ. Насъ всхъ, помню, крайне забавляли жесты, которыми Германъ Александровичъ, не желая прерывать читавшаго вслухъ автора, характеризовалъ вншній видъ и пріемы всхъ тхъ животныхъ, именами которыхъ пестрли страницы лавровскаго этюда. Въ то время ‘Народная Воля’ шла на убыль, но въ обществ и интеллигенціи партія была еще окружена ореоломъ историческаго величія. Въ Париж приготовлялся къ печати первый номеръ ‘Встника’ подъ редакціей П. Л. Лаврова и Льва Тихомірова. Я былъ дятельнымъ сотрудникомъ этого изданія и, конечно, живо интересовался мнніями Г. А. относительно партіи, имя которой прогремло по всему міру. Припоминаю, что въ теченіе полугода взгляды Лопатина потерпли въ этомъ пункт знаменательное измненіе. Но именно самый процессъ этой эволюціи показываетъ, какой чуткостью и политическимъ пониманіемъ обладалъ этотъ, казалось бы, уже вполн сложившійся человкъ. Съ самаго начала этого обмна мыслей, путемъ котораго редакторы журнала и находившіеся тогда въ Париж народовольцы старались завербовать въ партію такую крупную личность, какой былъ Лопатинъ, оказалось, что Германъ Александровичъ, собственно, вполн сознавалъ значеніе политической борьбы противъ самодержавія, съ такой энергіей и блескомъ веденной Народною Волею. Но его отталкивалъ заговорщицкій, строго конспиративный и централизованный способъ борьбы. И это понятно: его широкой и разносторонней индивидуальности казались колодками т условія подпольной дятельности, въ какія добровольно загоняли себя фанатики партійной дисциплины, хотя и сами бывшіе очень крупными людьми, — въ род хотя бы Александра Михайлова. На этой-то почв разыгрывался въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ кризисъ въ мужественной душ Германа Александровича. Къ осени 1883 г. Лопатинъ значительно подошелъ къ народовольцамъ и, конечно, сейчасъ же занялъ здсь исключительное положеніе одного изъ политическихъ руководителей и боевыхъ практиковъ. Замчая упадокъ партіи, уступая настояніямъ нкоторыхъ лицъ, которыхъ онъ любилъ и уважалъ, — П. Л. Лаврова, М. Н. Полонской (Ашаниной), — Г. А. ршилъ посвятить весь свой умъ и энергію на приданіе новой жизни ‘Народной Вол’. Его короткое, но полное отваги и блеска служеніе партіи закончилось арестомъ всего черезъ нсколько мсяцевъ вступленія въ ряды народовольцевъ. Обстоятельства и причины его ареста (5 октября 1884 г.) достаточно извстны. И всмъ, знающимъ хоть мало-мальски исторію русскаго революціоннаго движенія, памятно его трагически безстрашное поведеніе на суд въ ма 1887 г., гд онъ въ страстной и нервной рчи изобразилъ картину своего отчаянія при вид послдовавшихъ за его арестомъ проваловъ и бросилъ въ лицо членамъ военнаго трибунала послднія хлещущія ихъ, какъ ударъ бича, слова: ‘пощады я просить не желаю и увренъ, что сумю умереть такъ же мужественно, какъ и жилъ’.
Но Герману Александровичу не было суждено умереть: приговоренный судомъ къ смертной казни, ‘помилованный’ Александромъ III, бросившимъ его на вчное заключеніе въ шлиссельбургскомъ каменномъ гробу, Лопатинъ снова среди насъ посл 18-лтняго летаргическаго сна, который онъ раздлялъ съ другими героями — нын уже торжествующей отчасти — русской революціи. Ибо не забудемъ, что русская революція воззвала въ 1905 году къ жизни и свту солнца своихъ славныхъ ‘заживо-погребенныхъ’. И окончательное торжество назрвшаго великаго переворота превратитъ ихъ не только въ полноправныхъ, но въ первыхъ русскихъ истинно свободныхъ гражданъ, своею борьбою, своими страданіями, своею беззавтною преданностью свобод и соціализму положившими основаніе русской гражданственности.
Въ одномъ изъ писемъ Лопатина изъ крпости къ роднымъ, которое было переслано его старому другу, П. Л. Лаврову, почти совсмъ наканун смерти послдняго, и которое ветеранъ русскаго движенія читалъ мн дрожащимъ отъ волненія голосомъ, встрчается выраженіе, которое глубоко поразило меня: ‘они слизнули у меня жизнь’. Они, т.-е. нашъ чудовищный архаическій режимъ съ его великими и малыми приспшниками… Нтъ, имъ все-таки не удалось слизнуть цликомъ эту благородную и высоко поучительную жизнь! И хотлось бы думать, что судьба сохранила намъ Германа Александровича Лопатина, между прочимъ, и для того, чтобы съ тмъ литературнымъ талантомъ, который обнаруживается въ его письмахъ, — порою, настоящихъ диссертаціяхъ, — и который приводилъ въ восторгъ Тургенева, самъ ‘удалый добрый молодецъ’ изобразилъ намъ любопытный и вмст глубоко идейный романъ своей жизни, романъ ‘рыцаря духа’ на рубеж XIX и XX столтій…