РАЗСКАЗЫ О СИБИРСКИХЪ ЗОЛОТЫХЪ ПРІИСКАХЪ.
РАЗСКАЗЫ О СИБИРСКИХЪ ЗОЛОТЫХЪ ПРІИСКАХЪ.
Статья первая.
‘Отечественныя Записки’, No 6, 1847
Рассказы о сибирских золотых приисках, Небольсин Павел Иванович, Год: 1847
Время на прочтение: 19 минут(ы)
— Здорово, дружище! вскричалъ молодой человкъ съ китайскими глазками и въ модномъ мшковатомъ фрак, бросаясь чуть-чуть не на шею другому, тоже молодому человку лтъ тридцати, расхаживавшему по комнат и, для развлеченія, размахивавшему кистями своего халата.— Тебя ршительно нигд не видно, прибавилъ поститель, усаживаясь въ покойныя кресла и закуривая папироску.
— Все не здоровится, пріятель, отвчалъ хозяинъ… назовемъ его хоть Зорскимъ и прибавимъ ужь за одно, что постителя его называютъ Веселковымъ.
— Что это съ тобой сдлалось? а погода такая безподобная: весна, настоящая весна! Снгъ таетъ, лужи на каждомъ шагу, черезъ Невскій-Проспектъ перейдти нтъ никакой возможности, грязь весьма-много общающая,— однимъ словомъ, прелесть! Петербургская весна въ полномъ развитіи. Да, кстати. Знаешь, Гиза и Норменби помирились?
— Очень-радъ!
— Дюма проигралъ процессъ!
— Подломъ ему, взялся за гужъ, не говори, что не дюжъ!
— Да онъ этого и не говорилъ, замтилъ Веселковъ обидвшись, и потомъ, выпустивъ красивую струйку дыма, прибавилъ:— а все надо ожидать въ Европ чего-нибудь необыкновеннаго: чмъ-то кончится вопросъ объ испанскихъ бракосочетаніяхъ? Франція и Англія дуются другъ на друга то за Испанію, то за дона-Мигэля, то за Балеарскіе-Острова, то завладнія борнеосскаго султана, у Турціи опять с.ъ тунисскимъ беемъ что-то не ладно, Греція вооружила противъ себя Турцію: король Оттонъ такъ угостилъ при всхъ Муссуру, турецкаго посланника, что тотъ ухалъ въ Константинополь. Впрочемъ, не безпокойся, мн писалъ изъ Аинъ одинъ мой хорошій знакомый, что эта исторія кончится благополучно! Ну, а скажи, пожалуйста, какого ты мннія на-счетъ ныншнихъ парламентскихъ преній касательно ирландскихъ нищихъ? А?!
— Да таки ровно ничего не думаю, потому-что все это до меня ни на волосъ не касается, хладнокровно отвчалъ Зорскій.
— Ахъ, варваръ! протяжно сказалъ Веселковъ, всплеснувъ руками и качая головой: — да вдь Ирландцы мрутъ съ голода, какъ мухи! Не-уже-ли это тебя не трогаетъ?
— Очень трогаетъ, я сострадаю имъ, а все-таки мн кажется, что наши бдные боле заслуживаютъ нашего участія. Что такое для меня какой-нибудь Ирландецъ? ни сватъ, ни братъ.
— И это говоришь ты, человкъ половины XIX столтія? и тебя нисколько но мучитъ разршеніе современныхъ вопросовъ?
— Нисколько не мучитъ! Все это я читалъ въ газетахъ, и все мое участіе къ этимъ современнымъ вопросамъ ограничивается тмъ, что я выжидаю дальнйшихъ извстій о томъ, что придумаютъ люди, до которыхъ эти вопросы ближе касаются, чмъ до меня съ тобою, что придумаютъ они для своего блага, и чмъ удовлетворятъ мое любопытство, которое, разумется, должно быть заинтересовано.
— А я про что же и говорю! Впрочемъ, нтъ, я вижу, ты не рожденъ быть политикомъ. Ну, оставимъ политику. Вотъ теб наши новости:сегодня послдній концертъ Эрнста.
— Знаю.
— Берліозъ пріхалъ изъ Москвы.
— Знаю.— Віоль и Пачифико Авиньйоли перешли къ Лежару, который, между-тмъ, разссорился съ Кюзаномъ.
— Знаю.
— Да послушай же, дружище, никакъ ты сегодня не въ своей тарелк?
— Съ чего ты это взялъ? Мн такъ только немножко не здоровится!
— Ужь не болитъ ли у тебя сердце?
— Богъ миловалъ.
— Не простудился ли ты?
— Да нтъ — Боже мой!
— Ужь не страдаешь ли ты зубами?
— Сдлай милость, не приставай ко мн: право, мн и безъ того тошно!
— Да что жь съ тобой, любезный? ты просто въ хандр! Мн только жаль, что я не вё-время, можетъ-быть, пріхалъ, норовилъ прямо въ это несчастное сегодня…
— На этотъ счетъ будь спокоенъ, я вчера былъ въ хандр, завтра буду въ хандр, посл завтра буду въ хандр, черезъ недлю тоже, черезъ мсяцъ тоже.
— Нтъ, это ужь не спроста! Пріятель, другъ, товарищъ, откройся мн, скажи, что у тебя на душ. Не-уже-ли ты не разскажешь про свое горе мн, мн — твоему другу?
— Дло очень-простое, отвчалъ Зорскій, крпко сжимая руку Веселкова,— я сижу ршительно безъ гроша!
— Ты безъ гроша? съ удивленіемъ спросилъ Веселковъ. Лицо его вытянулось, по-крайней-мр, на четверть аршина, и самъ онъ невольно сдлалъ два шага назадъ. Ужасная мысль блеснула въ его ум,— ну, если да онъ попроситъ у меня въ долгъ? И, хлопнувъ себя по лбу, Веселковъ продолжалъ:
— Безъ гроша? ты? золотопромышленикъ?.. Да нтъ, ты шутишь! У тебя должны быть горы золота!
— Въ томъ-то и дло, что его нтъ.
— Ужь ты меня извини, а я все не врю, то-есть, я сообразить не могу, какъ человкъ-золотопромышленикъ иметъ гд-то тамъ, въ Сибири, золотыя розсыпи… не то, что ищетъ, а ужь они и есть у него… вели накопать, вотъ теб и золото! Кажется, не мудреная штука?
— То-то и есть, что слишкомъ-мудреная, отвчалъ Зорскій прищелкнувъ языковъ: — кмъ накопать, чмъ накопать, что накопать, и, наконецъ, что выкопаешь? Вдь, чтобъ выкопать-то что-нибудь, надо прежде очень-много закопать!
Съ какимъ горькимъ вздохомъ сказалъ это Зорскій.
— Знаемъ мы насъ, господа, и слыхали не разъ отъ настоящихъ Сибиряковъ, которые прізжали сюда устроивать компаніи, что тамъ, на пріискахъ, копнешь пятакомъ, а выкопаешь цлковый… знаемъ мы!
— Нтъ, Веселковъ, не такъ это бываетъ, я самъ такъ было-думалъ, самъ здилъ въ Сибирь, самъ былъ на пріискахъ, а все-таки въ моемъ золотомъ пріиск нтъ золота: оно, пожалуй, и есть, да чтобъ добыть его на сто рублей, приходится иногда лишиться тысячи,— вотъ теб и золото! Въ Сибири золото везд есть, да сплошь не стоитъ работать: а назови какое теб угодно мсто золотымъ пріискомъ — оно и будетъ золотымъ пріискомъ, и навсегда останется золотымъ пріискомъ, то-есть, вчно будетъ носить это названіе, но никогда не дастъ золота. Конечно, есть мста, совершенно и во всхъ отношеніяхъ золотыя: только мн не удалось тутъ присосдиться.
— Э, пріятель! да никакъ ты заговорился? И еще съ аллегорическими намеками. Врно золото-то у тебя хандру прогнало. Какъ не врить теперь гомеопатіи, чмъ ушибся, тмъ и лечись? Такъ вотъ же я теб что скажу. Ты никуда сегодня не выходишь?
— Никуда, вдь я ужь сказалъ, что мн нездоровится.
— Хорошо! Мн тоже некуда спшить. Вели дать мн чего нибудь позавтракать, я буду сть, а ты, сдлай дружбу, разскажи, какъ ты попалъ въ эту громогласную компанію, какъ ты здилъ въ Сибирь, много ли тысячь верстъ прокатился на собакахъ, что видлъ на пріискахъ, каковъ этотъ народъ сибирскій, и, наконецъ, какъ это тамъ длаютъ золото?
— Да разв ты самъ не знаешь?
— Понятія, братецъ, не имю!
— Пожалуй. Ну, такъ вотъ видишь ли…
‘Нсколько лтъ тому назадъ, впрочемъ, не очень-давно, пріхалъ сюда изъ Сибири купецъ Первостатейный, какой онъ тамъ былъ гильдіи-этого я теб не могу наврное сказать, но ужь, разумется, не ниже второй: третьей гильдіи купцы не имютъ права заниматься золотопромышленостью. Вотъ, сударь ты мой, пріхалъ онъ сюда и поселился въ прегрязной гостинниц, въ предрянномъ нумеришк. То время было самое бойкое: вс бредили розсыпями, горяченькихъ охотниковъ до золота было бездна. Здсь были предупреждены вс, кому о томъ вдать надлежитъ, что детъ, де-скать, такой-то, вс напередъ знали, что Сибирякъ прідетъ продавать богатйшій пріискъ, гд просто руками надо брать золото. Пріхавъ сюда, Первостатейный сдлалъ, какъ водится, визиты всмъ здшнимъ золотымъ знаменитостямъ, и, чтобъ заинтересовать собою ихъ съ перваго раза, не побезпокоился даже перемнить своего костюма: разъзжалъ везд въ сронмецкомъ долгополомъ сюртук со сборками около таліи, въ костюм, извстномъ въ Сибири подъ названіемъ капотки, или сибирки въ вашихъ краяхъ. Прежде чмъ пустилъ въ ходъ свой пріискъ, Первостатейный сталъ продавать пимы, и лунтаи, которыми повозка его была биткомъ набита.
— Позволь, позволь… что такое пимы, и что такое лунтаи? спросилъ Веселковъ.
— Это обувь, длинные сапоги изъ оленьей кожи, въ род желтой замши, шьются они кожей вверхъ, шерстью внутрь, спереди вышиваются шелками довольно-дурно, носятся обыкновенно въ дорог, а въ Сибири крестьяне и мщане разгуливаюіъ въ нихъ и по городу въ морозы, теплы они до чрезвычайности, малйшая сырость вредна имъ.
— Довольно, продолжай, сказалъ Веселковъ.
— Пимы эти и лунтаи Первостатейный сталъ продавать знакомымъ и незнакомымъ и, какъ человкъ вполн-коммерческій, который знаетъ, что за моремъ телушка — полушка, да рубль перевозу, Первостатейный, примняясь къ обстоятельствамъ и къ личностямъ покупщиковъ, бралъ съ нихъ за свои сапожки отъ 7-ми до 12-ти рублей серебромъ, вмсто какого-нибудь цлковаго, чего они стоютъ на мст. Собравъ такимъ-образомъ, въ весьма-короткое время, до трехъ тысячь рублей серебромъ, конечно, все мелочью да разноцвтными бумажками, первостатейный отнесъ ихъ однажды въ Банкъ, обмнялъ тамъ на новенькія сторублевыя депозитки, положилъ въ свой засаленный бумажникъ и отправился домой. На дорог вдругъ поразила его мысль вотъ какая: ‘Вотъ, молъ, везъ я цлую повозку лунтаевъ… цлую повозку! Везъ ихъ я пять тысячь верстъ… шутка сказать, пять тысячь верстъ! Сподобилъ меня Господь продать ихъ ладно, выгодно… а что жь у меня есть за вс мои хлопоты? тридцать листочковъ! Въ горсти сожмешь!.. Нтъ, тяжело!.. не могу! Пойду опять размняю!’ Совстно ли ему было воротиться въ Банкъ, или надялся онъ размнять деньги въ другомъ мст, или вспомнилъ про недурненькую жену свою Васильевну, или про востроглазую дочку, двоньку, Мару тку, да про Стёпку, сынишка своего,— только Первостатейный отправился прямо въ Гостиный-Дворт, обошелъ въ раздумьи Зеркальную, Суровскую и Перинную Линіи и явился въ Суконной. А чего такого у васъ есть? спросилъ вашъ Сибирякъ.
— Шляпы, фуражки, перчатки есть разныя-съ… господинъ, пожалуйте-съ! скороговоркой прокричалъ мальчишка.
— Покажи мн фуражку картузъ.
— Извольте, господинъ, вотъ самая модная-съ.
— Что стоитъ?
— Двнадцать рублей.
— Не энтихъ!
— Позвольте, господинъ, что пожалуете-съ?
— Не энтихъ! съ сердцемъ повторилъ Первостатейный, недовольный тмъ, что сидлецъ не хочетъ понять, что двнадцати-рублевые картузы не по его карману.
Долго онъ выбиралъ, разсматривалъ, примрялъ, торговалъ и торговался, пять разъ уходилъ и пять разъ возвращался, наконецъ, посл оклика въ шестой разъ: ‘господинъ, пожалуйте-съ, позвольте-съ’, Первостатейный въ шестой разъ возвратился въ лавку, вынулъ сторублевую депозитку, веллъ завернуть въ бумагу клеенчатую фуражку и взять уговоренную цну — тридцать-пять копеекъ серебромъ.
— Только похлопочи, парнишка, дай сдачи помельче, прибавилъ покупщикъ.
Набравъ синенькихъ, зелененькихъ и желтенькихъ депозитокъ и засунувъ ихъ въ карманъ своей долгополой капотки, Первостатейный зашелъ въ сосднюю лавку, купилъ на двугривенный обтяжныхъ пуговицъ, размнялъ сторублевый билетъ на мелочь и отправился въ третью лавку. Тамъ купилъ онъ выростковые сапоги за цлковый, опять выдалъ новый билетъ и опять, съ добычею мелкихъ бумажекъ, пустился дальше странствовать. Въ одной лавк купилъ банку помады за пятиалтынный, въ другой два платка бумажные тоже по пятиалтынному, въ третьей два съ половиною аршина огненныхъ лентъ въ одну цну съ помадой,— разумется, все это въ подарокъ жен.. однимъ словомъ, обошелъ множество лавокъ, въ каждой размнялъ по билету, наполнилъ вс карманы деньгами, увязалъ ихъ въ платокъ и думалъ-себ: ‘ну, то-ли дло теперь?.. эвона сколько денегъ!’ Съ охапкой покупокъ и разныхъ связокъ Первостатейному трудненько было пробираться домой пшечкомъ — онъ развернулся и нанялъ пролетныя дрожки.
Между-тмъ, эта продлка не могла остаться незамченною, гостинодворцы передавали ее другъ другу, всть о размн новенькихъ билетовъ пошла дальше-дальше, и наконецъ поселила въ головахъ весьма-разсудигельныхъ людей весьма-основательное подозрніе: не скрывается ли тутъ чего-нибудь особеннаго? не мняетъ ли этотъ господинъ фальшивыхъ билетовъ? Начались опросы, разспросы, записали нумера билетовъ, розданныхъ уже въ лавкахъ, стали слдить за молодцомъ: ‘изъ Сибири пріхалъ… мертвымъ притворяется’, узнали о продаж лунтаевъ и все-таки никакъ не могли разршить задачи, откуда же у него явились билеты самые новенькіе, явно, теперь только увидавшіе свтъ божій.
Первостатейный вставалъ всегда часовъ въ шесть.На другой день посл покупокъ, онъ только-что усплъ встать, какъ вдругъ дверь съ шумомъ отворилась, и два человка важной наружности явились передъ изумленные его взоры.
— Вы занимаете этотъ нумеръ? спросилъ одинъ изъ пришедшихъ.
— Я, задыхаясь отъ страха отвчалъ Первостатейный.
— Вы пріхали изъ Сибири?
— Я.
— Вы господинъ Первостатейный?
— Я.
— Извините, что мы обезпокоили васъ, не предувдомивъ о томъ заране, но есть одно маленькое обстоятельство, по которому мн нужно съ вами переговорить.
И съ этими словами неизвстный подошелъ къ двери, высунулъ голову, посмотрлъ направо и налво по корридору, возвратился въ комнату и заперъ ее на ключъ.
Что у нихъ тамъ такое происходило, я ужь не знаю, только не больше какъ черезъ четверть часа оба господина вышли оттуда, извиняясь передъ Первостатейнымъ въ самыхъ деликатныхъ выраженіяхъ, что его понапрасну обезпокоили, представляли ему на видъ, что часто ничтожныя, по виду, обстоятельства обращаютъ на себя весьма-сильное вниманіе, и просили быть совершенно-спокойнымъ.
Этотъ случай какъ-нельзя больше послужилъ въ пользу Первостатейному. Въ Петербург только и говорили, что о Сибиряк въ сронмецкой капотк, да о богатйшемъ его пріиск.Узнавъ, что онъ всякій день мшками возитъ деньги — даже почетныя особы стали къ нему внимательне. А про продажу пріиска все еще не было рчи. Сибирякъ ждалъ, чтобъ Петербургцы предложили продажу, и надялся, что по этому самому онъ можетъ подороже съ нихъ взять, а Петербургцы ждали, чтобъ онъ самъ объ этомъ рчь завелъ, и заране хлопотали какъ бы ему поменьше дать. Въ ожиданіи этого-то вожделннаго разговора, наши почетныя особы и подмасливали дорогаго гостя то тмъ, то другимъ.
— Захаръ Ефимовичъ! подемте къ Сен-Жоржу, говорилъ Первостатейному одинъ новый знакомый.
— А что это за штука такая, ваше превосходительство?
— Мы у него отлично пообдаемъ.
— Вонъ, ваше превосходительство! деньги-то тратить понапрасну!
— Ужь это не ваша забота, Захаръ Ефимовичъ, я васъ приглашаю.
— Да подемъ, пожалуй, вдь я противъ генерала, ваше превосходительство, слова не смю пикнуть.
Дома Первостатейный обдывалъ въ часъ: такъ ужь ты, Веселковъ, можешь себ представить каково у него за ушами хрустло въ пять-то часовъ. Удовлетворивъ свой истинно-сибирскій аппетитъ питіемъ и яствами и не пропустивъ ни одного блюда, котораго бы онъ не очистилъ въ совершенств, Первостатейный посл стола обыкновенно говаривалъ:
— Вотъ вдь мошенники какіе, ваше превосходительство, повара-то эти, Французы! Десять цлковыхъ за обдъ безъ вина! Шутка ли это только вымолвить! Да я на десять-то цлковыхъ сытъ цлый мсяцъ буду. А чмъ кормятъ-то, мошенники? Воздухомъ! право, воздухомъ! То ли дло у Дюме. Коевадни водилъ меня туда баронъ Карлъ Ивановичъ, и много, и сытно, и вина цлую бутылку выпилъ и дв чашки кофію… и за все шесть рублей ассигнаціями!
— Захаръ Ефимовичъ, что вы длаете сегодня вечеромъ? не хотите ли сегодня въ концертъ? Вотъ вамъ билетъ, говорила Первостатейному другая почетная особа.
— Ахъ, ваше сіятельство, графъ, сегодня я никакъ не могу, а почемъ билетъ?
— Пятнадцать рублей, но мн хочется, чтобъ вы послушали это чудо въ мір, и я вамъ дарю билетъ.
— Ахъ, графъ, ваше сіятельство, почто жь это, почто?
— Я васъ такъ люблю, Захаръ Ефимовичъ… Ну, одвайтесь же, подемте… моя карета къ вашимъ услугамъ.
— Да я готовъ, графъ, ваше сіятельство.
И Первостатейный, въ своей сронмецкой капотк, залзъ въ модную карету, покатился съ графомъ, его сіятельствомъ, и вошелъ въ облитую свтомъ залу Собранія, потерявъ при вход своего путеводителя.
Въ сронмецкомъ зипун, въ выростковыхъ сапогахъ, въ зеленыхъ замшевыхъ перчаткахъ, въ узенькомъ черномъ ошейник, съ дрянной порыжлой шляпой, Первостатейный спустился съ галереи въ самую залу и протерся до первыхъ мстъ, запятыхъ дамами. Длинное, блдное лицо, черный коротенькій тупей, длинные виски, маленькая дрожь, которая начала его пронимать, особенно когда онъ, къ-несчастію поздно, замтилъ, что залзъ не въ свои сани, привычка поминутно приподнимать мшковатые рукава своего яркаго костюма и поглаживать усы и бороду, давно уже сбритые, обратили на него взоры всхъ и каждаго. На него устремлены были сотни лорнетовъ. Они смутили его въ конецъ, и нашъ прізжій, то опуская глаза въ землю, то поводя ихъ по зал и надляя проклятіями самыми сибирскими его сіятельство графа, безсознательно, шагъ за шагомъ отступалъ назадъ и въ то время, когда раздался первый чудный аккордъ виртуоза, Первостатейный былъ уже у выхода. Однакожь онъ не ушелъ, не смотря на то, что онъ двадцать разъ порывался къ побгу — невдомая сила волшебныхъ звуковъ знаменитаго пьяниста удержала его до конца концерта.
Вотъ какъ разсказывалъ Первостатейный на другой день Александр Семеновн, образованной дам купеческаго сословія, о томъ впечатлніи, которое произвелъ на него концертъ.
— Вдь, кажется, и Петербургъ, и столица, и умные люди все, и знать, а глупятъ-то какъ, Мать Пресвятая Богородица! Чмъ бы бдному помочь — они разсыпаютъ деньги первому зазжему Нмцу! И за что, подумаешь? Диви бы въ-самомъ дл чудо какое было, а то просто трень-брень, морочитъ только! Смотришь на него — одинъ играетъ, закроешь глаза — просто десять человкъ, кто во что гораздъ. Заиграетъ по настоящему — душу всю вытянетъ, даже жалости слушать… Что жь тутъ хорошаго? Нтъ, матушка-сударыня Александра Семеновна! Вотъ какъ у насъ у бригаднаго-то генерала — такъ ужь музыканты, какъ начнутъ играть на плацу, такъ по всему городу у каждаго жилки заговорятъ, самому любо, такъ тряхнуть стариной и хочется. А это-то что? И понять-то никакъ нельзя, что такое онъ играетъ: не то божественное, не то пляску какую, не то псню, а такъ-себ судить — ничего не разберешь, а по каковски это — французское ли это или русское — и не спрашивай. Нтъ, матушка Александра Семеновна, срамъ, срамъ, просто срамъ, некуда денегъ двать!
А нашему Рубини и еще пуще доставалось. Первостатейный смекалъ, что это должно быть просто адскій заговоръ, чтобъ перевесть русское золото за границу — сговорились нанять итальянскую оперу, платить Рубини 60,000 жалованья. И тотъ плъ-то по христіански, зареветъ во все горло или запоетъ кажется только губы шевелитъ, а ничего не слышно. А публика-то изъ себя выходитъ, а журналы-то изъ всхъ силъ лзутъ! Себя только дурачатъ!
Въ-слдствіе этихъ-то выходокъ стали толковать, что Первостатейный — дуракъ, что онъ просто хамъ, маклакъ, что стоитъ бросить ему пыль въ глаза десяткомъ именъ громкихъ и сіятельныхъ, наряду съ которыми будетъ стоять и его имя, дать какихъ-нибудь тысячь пятьдесятъ, а потомъ заставить отступиться отъ дла и передать его компаньйонамъ. Время до-сихъ-поръ уходило день за день: пора было приступить къ длу. Стали закидывать сть изъ громкихъ именъ и тысячныхъ общаній.
Первостатейный въ свою очередь разсуждалъ, что Петербургъ далеко не Сибирь, что если тамъ стоишь въ струнку передъ квартирной коммиссіей, трепещешь передъ городничимъ, въ прахъ обращаешься передъ совтникомъ да передъ предсдателемъ ищешь, какъ Богъ-знаетъ какой милости, рукопожатія секретаря или чиновника по особымъ порученіямъ — такъ въ Петербург ровно знать никого не хочу, не длай только того, за что законъ грозитъ наказаніемъ. Первостатейный понялъ, что въ своемъ захолусть онъ въ церкви не смлъ становиться на то мсто, гд обыкновенно стоялъ — не говорю ужь про губернатора или прокурора, а просто какой нибудь надворный совтникъ, а здсь, въ Петербург, онъ за два рубля серебромъ сидитъ въ первомъ ряду креселъ Александрынскаго-Театра, по бокамъ его сидятъ звзды, сзади сидятъ кресты на ше, а онъ-себ и усомъ не ведетъ: знать ничего не хочетъ, даже передъ генеральской эполетой не встанетъ, а сидитъ-себ тоже, какъ и они, впереди всхъ. Первостатейный, наслушавшись вольтерьянскихъ разсужденій, и самъ, въ свою очередь, сдлавшись вольтерьянцемъ, видлъ на опыт, что онъ точно такой же человкъ, какъ и другіе, кто бы они тамъ ни были, сіятельные или превосходительные, что стоитъ только тряхнуть мошной, да показать, что есть деньги — вс ему будутъ друзья и пріятели, что онъ точно такъ же, какъ и другіе, можетъ быть дятельнымъ гражданиномъ, и что если одни трудятся для отечества кто шпагой, кто перомъ, то почему же и ему не быть полезнымъ тому же отечеству своими трудами на поприщ коммерціи и золотопромышлености. Онъ ужь и сдлалъ эту пользу косвеннымъ образомъ, увеличивъ капиталы везшихъ его изъ Сибири ямщиковъ тми деньгами, которыя они подучили съ него за проздъ. Еслибъ не онъ, кому бы другому пришла въ голову мысль познакомить Петербургъ съ произведеніями дальней Сибири — съ пимами и лунтаями? Отъ этой мысли Первостатейный перешелъ къ другой. Если онъ за лунтаи, за носкій товаръ, выручилъ три тысячи рублей серебромъ, такъ сколько жь посл этого ему прійдется взять за золото, которое всегда останется золотомъ, и на которое сырость не иметъ такого вліянія, какъ на лунтаи. А охотнички есть! охотниковъ много! прибавилъ мысленно Первостатейный: куй желзо, пока горячо, пора приступить къ длу!
Ну, и приступили къ длу.
Сперва велъ переговоры графъ, его сіятельство, который возилъ Первостатейнаго въ концертъ, потомъ мужъ Александры Семеновны (которой Первостатейный разсказывалъ свои впечатлнія), знатокъ этого рода длъ, богатый и весьма-образованный, по старыхъ лтъ, купецъ первой гильдіи, въ черномъ фрак и лакированныхъ сапогахъ. Потомъ толковалъ съ нимъ его превосходительство генералъ, обклавшій съ Первостатейнымъ у Сен-Жоржа. Потомъ, часа два бесдовалъ съ нимъ баронъ Карлъ Ивановичъ. И все каждый поочередно. Наконецъ, вс пріхали разомъ и условились назначить день у графа, у его сіятельства, и окончательно перетолковать о дл.
Въ назначенный день, вс пятеро сидли въ кабинет графа. Сперва говорили о погод, потомъ о трудности всегда имть наличныя деньги, о дальности пути въ Сибирь, остроумно замтили, кстати, что отъ Петербурга въ Иркутскъ недалеко прокатиться, что Это составитъ ровно столько же, сколько отсюда до самаго центра земли — рукой подать, потомъ о томъ, что такое тайга, деревня это или лсъ, наконецъ, весьма-много распространялись о томъ: будутъ ли еще барыши съ этого пріиска и хорошо ли тутъ золото.
— Да вотъ какъ, ваше сіятельство, графъ, началъ Первостатейный,— Имю я два золотосодержащіе пріиска — оба въ Восточной Сибири, въ Енисейской-Губерніи, одинъ въ Минусинскомъ Округ, при ключик, вливающемся съ правой стороны въ ключъ же Безъименный, текущій съ лвой стороны въ рчку Безъимянку, впадающую съ правой стороны въ рчку же Малый-Тюхтетъ, который съ лвой стороны впадаетъ въ Большой-Тюхтетъ, а этотъ вливается въ ркку Амылъ съ лвой стороны, а Амылъ впадаетъ въ Енисей. Другой мой пріискъ — въ Енисейскомъ-Округ, по сухому логу и мочажинамъ, залегающимъ по ключу неизвстнаго наименованія, впадающему съ правой стороны въ неизвстный же ключъ, впадающій съ правой стороны въ рчку Верхнюю-Подголётную, впадающую съ правой стороны въ рчку Большую-Мурожную, впадающую съ правой стороны въ рку Большую-Туіігузку или Ангару, впадающую съ правой стороны въ рку Енисей. Вы, графъ, ваше сіятельство, и вы, ваше превосходительство, и вы, баронъ, ваше высокородіе, и вы, Лука Андреичъ, ваше почтеніе, продолжалъ Первостатейный, обращаясь посл всхъ и посл барона, коллежскаго секретаря, къ купцу первой гильдіи (а надо теб, Веселковъ, сказать, что купцы въ Сибири и вс почетные люди — не-чиновники пользуются титуломъ ‘его почтеніе’). Я честный человкъ и чужаго себ не хочу… уже стойте, погодите, я вамъ скажу. Я не хочу чужаго и обманывать грхъ: я купецъ и говорю прямо. За пріискъ, что въ Минус, не ручаюсь, можетъ-статься, графъ, ваше сіятельство, онъ и богатъ, а можетъ-быть, онъ и бденъ! Можетъ-быть, въ немъ и много золота, а можетъ-быть и мало! Можетъ-быть, онъ и принесетъ барышъ, и большой барышъ, а можетъ быть, барыша и не будетъ: стало, не будетъ и выгоды… Стойте, уже, графъ, ваше сіятельство: я говорю прямо, открыто, честно дло длаю и не ручаюсь за Минусійскій-Пріискъ и не продаю его. А вотъ Енисейскій-Пріискъ, что я самъ открылъ въ день св. Ефимія — это другое дло. Пріискъ этотъ ужь и утвержденъ за мною, и отведенъ, и планъ мн выданъ. Вы, графъ, ваше сіятельство, и вы, ваше почтеніе Лука Андреичъ, знаете, что про пріискъ говорятъ, богатъ онъ или бденъ, по тому смотря, сколько добудется золота изъ ста пудовъ песку или земли, откуда хотятъ достать золото. А чтобъ понять-то вамъ, столичнымъ-то жителямъ,— извините, графъ, ваше сіятельство, — что такое значатъ эти сто пудовъ песку, то ужь позвольте мн маленечко поразсказать дло. У насъ все мряется на аршинъ, да на сажень. Купеческая сажень, или, по-вашему, кубическая, вситъ 1,000 пудовъ: такъ, значитъ, сто пудовъ будетъ десятая часть кубической сажени. Ну у а кубическую-то сажень вы ужь сами хорошо знаете. Обыкновенно во ста пудахъ, въ нашихъ системахъ по Мурожной, по Шааргану, по Удерею, бываетъ круглымъ счетомъ 3, 4, 5, даже 6 золотниковъ, и это называется содержаніе. Вотъ по Калами, Севагликону, да по Актолику, вотъ по этимъ рчкамъ золота бываетъ по двнадцати, по двадцати золотниковъ въ ста пудахъ, да насъ-то, по Мурожной Господь обошелъ этою благодатью. У меня, на Енисейскомъ, есть мста и въ шесть и въ восемь золотниковъ, да не сплошь и сряду, а сплошь-то и сряду я кладу у себя бдно-бдно по четыре золотника. Такъ вотъ, графъ, ваше сіятельство, извольте-ко вы взять бумажку да карандашикъ, да и смекните-ка цифирью то, что я вамъ скажу. Мн отвели подъ пріискъ полную площадь, то-есть, дали столько мста, больше чего по закону и нельзя дать: пять верстъ длиннику, да сто саженъ поперечнику, или двсти-пятьдесятъ тысячь квадратныхъ сажень. Если во ста-то пудахъ будетъ четыре золотника, такъ вдь, ваше сіятельство, въ тысяч-то пудахъ будетъ сорокъ золотниковъ, то-есть, сорокъ золотниковъ въ кубической сажени, или, пожалуй, въ квадратной сажени мста. Я ужь кладу такъ, бдно, если въ глубь идти только на одну сажень, а вы сами, ваше сіятельство, графъ, знаете, что не только на одну сажень копать можно, а сто сажень въ глубь копай — все до конца не докопаешься. Я этого и не беру въ разсчетъ: будете дальше идти — все ваше! Такъ вотъ въ квадратной-то сажени площади, поверхности-то земли, наврное ужь сидитъ сорокъ золотниковъ, а у меня этакихъ-то квадратныхъ сажень двсти-пятьдесятъ тысячь! Помножьте-ко, графъ, ваше сіятельство, эти двсти-пятьдесятъ тысячь квадратныхъ сажень на сорокъ золотниковъ — что выйдетъ? Десять мильйоновъ золотниковъ!.. Если, для круглаго счета, въ фунт положить на сту золотниковъ, такъ вдь тутъ сто тысячь фунтовъ золота! Въ пуд сорокъ фунтовъ, а въ ста-то тысячахъ фунтахъ будетъ дв тысячи пятьсотъ пудовъ. Пудикъ-то стоитъ пятьдесятъ тысячь рублей, а вс-то дв тысячи пятьсотъ пудовъ будутъ стоить сто-двадцать-пять мильйоновъ рублей.. Вдь въ англійскомъ банк нтъ такой наличности! простоналъ Первостатейный и въ изнеможеніи упалъ на стулъ, вытирая бумажнымъ платкомъ струившійся по блдному лицу холодный потъ. Выкладка была сдлана врно и озадачила всхъ присутствующихъ. Разсчетъ прямой. Лука Андреичъ первый прервалъ молчаніе, замтивъ, что сколько еще надо отдать казн процентовъ, сколько заплатить жалованья управляющимъ и рабочимъ, и когда-то еще Богъ приведетъ получать барыши! Вс его поддержали и потребовали у Первостатейнаго совта. Первостатейный разршилъ ихъ очень-просто.
— Десять мильйоновъ, сказалъ онъ: — вы заплатите процентовъ казн, десять мильйоновъ употребите на жалованье и на содержаніе людей, пять мильйоновъ на непредвидимыя издержки, — вотъ двадцать-пять мильйоновъ только, а сто мильйоновъ пойдетъ въ дивидендъ. Барышъ будете получать не когда Богъ приведетъ, а когда вы захотите. А одинъ я и не въ силахъ ничего сдлать. Я, пожалуй, употреблю триста, ну, четыреста тысячь… ну, пол-мильйона, — больше я не въ состояніи, и то не въ одинъ годъ, а въ два года,-ну, и получу какихъ-нибудь двадцать, двадцать-пять процентовъ — стоитъ изъ-за чего силы тратить, жизнію, можно сказать, жертвовать! Употребите вы разомъ мильйонъ, разомъ поставьте на работу дв тысячи человкъ, а у насъ, пожалуй, что рабочій и обойдется въ пятьсотъ рублей,— они въ первый же годъ намоютъ вамъ сто пудовъ. А сто пудовъ, это значитъ пять мильйоновъ рублей! Значитъ, на первый годъ вы на свой мильйонъ получите пятьсотъ процентовъ. Этимъ вы ужь будете навсегда обезпечены. Пятнадцать процентовъ, то-есть, семьсотъ пятьдесятъ тысячь, вы вносите въ казну, воротите свой мильйонъ, который вы употребили на первый годъ, прибавьте еще къ нему мильйонъ двсти-пятьдесятъ тысячь, чтобъ увеличить размръ работъ, — это выйдетъ два мильйона двсти пятьдесятъ тысячь на одн работы, всего, значитъ, три мильйона, четвертый мильйонъ употребите въ дивидендъ на первый же годъ, а послднимъ мильйономъ покроете расходъ на покупку у меня пріиска.
— Какъ?! вскричали графъ, баронъ, генералъ и купецъ, вскочивъ въ одно время съ своихъ мстъ и выпучивъ глаза на Первостатейнаго:-вы хотите за свой пріискъ…
— Мильйонъ рублей, спокойно отвчалъ Первостатейный.
— Помилуйте! какъ мильйонъ? да въ ум ли вы?
— Стойте уже, стойте! отвчалъ Первостатейный:— оно, конечно, не совсмъ-то умно за сто мильйоновъ брать одинъ мильйонъ, да, ваше сіятельство, графъ, у меня тутъ свои разсчеты: я не буду ни хлопотать, ни терять силъ, ни бросать послднія деньги, ни мучиться да ждать, когда-то да когда-то тё и тё будетъ. Я человкъ небольшой, я и малымъ буду доволенъ. Человкъ я, сами видите, невоспитанный, насъ родители не воспитывали, а вскармливали, намъ многаго и не нужно: лишь бы сыты были!
— Да какъ же мильйонь-то вамъ дать, Захаръ Ефимовичъ? Побойтесь Бога! А мы лучше вотъ какъ сдлаемъ, сказалъ графъ: мы васъ возь мемъ къ себ въ компанію, вотъ будемъ мы четверо, вы пятый, соберемъ еще компаньйоновъ, будутъ князья, генералитетъ, все люди знатные, люди капитальные. Мы вамъ дадимъ… пожалуй, а готовъ дать пятьдесятъ тысячь, будемъ сами на свой счетъ работать пріискъ, пожалуй, дадимъ и вамъ какой-нибудь пай. Замтьте себ, что вы будете въ кругу людей знатныхъ…
— Батюшка! вашесіятельство, графъ! вдь его моимъ же добромъ да мн же челомъ! Что мн такое, что важные люди будутъ знать… Да вотъ какъ, я вамъ доложу, ваше сіятельство. Положимъ, мы съ вами товарищи. Понадобится мн теперь, ради какихъ ни-на-есть причинъ, тамъ въ Сибири поважничать: такъ-молъ-де я хочу, я сейчасъ контрактецъ нашъ, ваше сіятельство, и раскрываю и показываю тому, кого надо мн заставить длать по-моему, имя-то вашего сіятельства, извстно, громкое, — вотъ я имъ и стрляю куда мн надо, конечно, подъ секретомъ, только такъ, чтобъ вс знали: моя выгода — ваша выгода — одна выгода! Вы-то, ваше сіятельство, и молчите, и рады еще, что ваше дло криво ли, прямо ли, а идетъ хорошо. А попробуй-ко кто-нибудь другимъ-то именемъ такъ поиграть, такъ насъ, маленькихъ то людей, въ бараній рогъ согнутъ, въ пыль обратятъ, а золотое дло, какъ и всякое коммерческое, любитъ таки-частенько своротить съ большой дороги, да идти проселочной, да именами-то сильныхъ земли играть и не подобаетъ, и не дадутъ. Вы меня за правду, ваше сіятельство, извините и простите, а говорю я для вашей же пользы. Это первое, а второе дло-мн къ вамъ въ компанію идти тоже но приходится, у васъ новое свидтельство, вы будете платить двадцать процентовъ, а у меня оно старое — я даю только пятнадцать. Вотъ не угодно ли будетъ вашему сіятельству пожаловать ко мн въ компанію, такъ это дло другое! Только съ пятьюдесятью тысячами мн нечего длать. Вы мн пожалуете мильйонъ, а я вамъ по контракту передамъ въ полную собственность оба мои пріиска, и мы больше знать другъ друга не будемъ. Подумайте, ваше сіятельство, и вы, ваше превосходительство, и вы, баронъ, ваше высокородіе, и вы, Лука Андреичъ, ваше почтеніе. Это мое послднее слово, больше одной недли я здсь въ Петербург не проживу, и, если вамъ полюбится дло — пришлите черезъ три дня отвтъ. Имемъ честь кланяться… Не безпокоитесь, ваше сіятельство, прибавилъ Первостатейный, замтивъ, что графъ пошелъ-было провожать его.
Четверо капитальныхъ людей просто остолбенли, они себ не врили: точно ли стоялъ передъ ними прізжій Сибирякъ? дйствительно ли это именно онъ возвысилъ свой ничтожный голосъ? откуда у сро-нмецкой капотки прыть такая взялась? какъ онъ осмлился предлагать имъ свои условія?Они никакъ не могли согласить въ ум своемъ два, по-видимому, совершенно-противоположныя понятія: долгополая сибирка и мильйонъ! Продавецъ лунтаевъ — и мильйонъ!.. Невзрачный Сибирякъ, однимъ словомъ, Захаръ Ефимовичъ — и мильйонъ! Начали снова передлывать задачу… четыре золотника кругомъ, десять мильйоновъ золотниковъ, дв тысячи пятьсотъ пудовъ золота — сто двадцать-пять мильйоновъ рублей… точно такъ! Разсчетъ вренъ. Если даже уменьшить содержаніе… страшно сказать на половину… положить содержаніе въ два золотника.. даже въ одинъ золотникъ, что ршительно, какъ имъ извстно было, въ Сибири ни-по-чемъ по систем рчки Мурожной — даже въ такомъ случа въ пріиск врныхъ шестьсотъ пудовъ золота на тридцать мильйоновъ рублей… Ну, а если содержаніе больше четырехъ золотниковъ? если поминутно будутъ встрчаться фунтовые самородки?.. если пластъ золота будетъ больше одной сажени?.. тутъ ужь просто всякое воображеніе потеряется въ громад цифръ…
Великое дло надежда!.. Капитальные люди начали приводить въ примръ одну компанію, другую, третью… нашли, что, если кто и погибъ въ золотопромышленныхъ операціяхъ, такъ это т немногіе изъ искателей, которые только-что искали, да и искали-то съ небольшими капиталами, которые они, разумется, скоро и проискали. Будь у нихъ еще немножко денежныхъ средствъ — они, можетъ-быть, на первомъ же бы шагу нашли розсыпь, которая сторицею, можетъ-быть, возвратила бы имъ вс ихъ потери. А много ли этихъ примровъ? Какихъ-нибудь пять, шесть, семь, не больше десяти. А цлыя сотни людей можно по пальцамъ пересчитать такихъ, которые обогатились именно черезъ золотыя розсыпи.
Положеніе капитальныхъ людей было самое непріятное: и хочется, и колется! И надо купить — и нельзя купить!.. Хоть бы этотъ Первостатейный ршился разсрочить уплату мильйона лтъ на пять что ли: они бы уплатили ему его же золотомъ — ему бы все равно было: куда ему разомъ мильйонъ двать?
Послали парламентера,но Первостатейный себ-на-ум, утромъ онъ дома, посл полудня странствуетъ по кандитерскимъ, пьетъ шоколадъ и стъ конфекты, разумется, самыя дешевыя, обдаетъ въ рестораціяхъ гд стоятъ органы.Гд онъ бывалъ до семи часовъ, никто не могъ узнать, вроятно, онъ по-своему пользовался свободою петербургской жизни, за то въ восемь часовъ вечера онъ непремнно являлся въ Александрынскомъ-Театр или въ галере, или въ мстахъ за креслами: въ кресла ходилъ онъ только по праздникамъ. На записку, оставленную въ его нумеръ парламентеромъ, Первостатейный отвчалъ лаконически: ‘или мильйонъ, или прощайте!’
Что было длать? Дло-то врное! Упустить его гршно!
На пятый день посл консультаціи въ графскомъ кабинет, занялись составленіемъ контракта и проекта правилъ новой Акціонерной Золотопромышленой Компаніи
На другой день посл того, Первостатейный привезъ къ графу связку бумагъ, развязалъ ее и, передавая графу, сказалъ:
Вотъ, ваше сіятельство, вы честно дла длаете и я честно дла длаю. Вотъ это планъ моего пріиска, вотъ на немъ, видите, подписи правительственныхъ лицъ. Вотъ точная копія съ этого плана, тутъ вотъ карандашикомъ отмчено мсто гд у меня начаты работы, вотъ тутъ мста новаго изслдованія. Вотъ это журналъ моего прикащика и реестры и замтки о золот, которое мы оттуда вынимали. Вотъ извольте, ваше сіятельство, сосчитать этотъ реестрикъ… вотъ итогъ: всего промыто десять тысячь пудовъ песку, золота получено четыре фунта, шестьдесятъ золотниковъ, двадцать-четыре доли… ровнёшенько въ четыре золотника кругомъ.
Посл этого ршительно ни въ чемъ было сомнваться. Компанія, къ-тому же, даромъ пріобртала Минусинскій пріискъ въ Минусинскомъ-Округ.
Дло теперь пошло быстро. Составлена была компанія подъ громкимъ именемъ, которое я уже назвалъ Громкое названіе привлекло бездну желающихъ. Всхъ паевъ назначено ровно тысяча. Сборъ на первый разъ назначенъ по четыреста рублей серебромъ, въ тхъ видахъ, чтобъ мильйонъ рублей ассигнаціями отдать Первостатейному, а четыреста тысячь ассигнаціями употребить на промысла.
Первостатейный получилъ мильйонъ рублей и на другой же день ухалъ.
Да! я забылъ теб сказать, что онъ, въ порыв великодушія, вынулъ изъ кипы билетовъ бумажку въ двадцать пять рублей серебромъ и заказалъ тысячу порцій для бдныхъ.
— Я таки-пожертвовалъ? спросилъ Веселковъ.
— Пожертвовалъ, отвчалъ Зорскій: — восемьдесятъ-семь съ полтиной — изъ мильйона! Когда привелось приложить еще красненькую депозитку, Первостатейный каялся, что на первыхъ порахъ погорячился, да купецкое слово — вексель!