Рассказы о сибирских золотых приисках, Небольсин Павел Иванович, Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 35 минут(ы)

РАЗСКАЗЫ О СИБИРСКИХЪ ЗОЛОТЫХЪ ПРІИСКАХЪ.

Статья пятая.

Каратузъ.— Сборы на пріиски.— Отправленіе въ минусинскую тайгу.— Переправы.— Комаръ и Мошка.— Зимовья.— Ночевка.— Пища.— Таежная дорога.— Заявки.

Я пріхалъ въ Каратузъ, запасшись предварительно и совсмъ-нечаянно двумя предписаніями одного золотопромышленика, имющаго въ минусинской тайг свои пріиски, къ двумъ подчиненнымъ ему лицамъ, о томъ, чтобъ меня принять ласково, снабдить всмъ нужнымъ для дороги въ тайгу и обратно, и вообще оказывать мн всякое удовольствіе. Этимъ чрезвычайно-важнымъ для меня облегченіемъ гостепріимный владлецъ платилъ мн за ничтожную услугу, которую мн случилось ему оказать.

Минусинскій пріискъ нашей компаніи, на который я теперь сбирался для осмотра мстности его, находился по систем рчки Большой-Тюхтетъ, по Большому же Тюхтету былъ расположенъ пріискъ золотопромышленика, принявшаго во мн такое участіе. Значитъ, оба пріиска были въ одной сторон и врно близёхонько другъ отъ друга, такое пріятное сосдство радушнаго хозяина очень меня радовало. Нашъ пріискъ не имлъ еще собственнаго названія, которое обыкновенно дается каждому пріиску во время его отвода и усвоиваетъ ему или имя святаго угодника, въ день памяти котораго пріискъ открытъ, или имя важнаго человка, въ честь котораго хотятъ назвать пріискъ, или, наконецъ, какой-нибудь много-общающій девизъ, особенно заманчивый своею звучностью и таинственнымъ смысломъ.

Одно предписаніе было къ управляющему, находившемуся въ это время уже на пріиск, другое къ проживавшему постоянно въ резиденціи матеріальному прикащику: я у него и остановился въ хозяйскихъ комнатахъ.

Должность ‘матеріальнаго’, т.е. прикащика, или смотрителя при магазинахъ — маленькая, но требующая большаго доврія со стороны хозяина и честности и аккуратности со стороны служителя. Онъ принимаетъ закупленные товары, провіантъ, инструменты, лошадей, словомъ, все, записываетъ въ своей книг и отправляетъ на пріиски по требованію управляющихъ, особенно, если у хозяина не одинъ, а нсколько разработывающихся пріисковъ.— Кажется, не головоломное занятіе и не Богъ-знаетъ какое соблазнительное, а какъ надобно быть осторожну въ выбор матеріальныхъ!.. Это какъ-будто какая-то особеннаго рода болзнь человка нашего времени, что онъ всякое мсто съуметъ сдлать для себя тёпленькимъ.— И тутъ, какъ и во всякомъ быту, дайте человку отличіе, увеличьте окладъ его жалованья, ласкайте его, награждайте, но держите его непремнно въ ежовыхъ рукавицахъ. Мало-мальски ослабишь надзоръ, положишься на честность-какъ разъ попадешься въ просакъ.

Мой хозяинъ, Иванъ Петровъ, былъ не изъ числа подобныхъ людей. Всякій день возился онъ въ амбарахъ и въ контор: то пересмотритъ книги, то выколотитъ полушубки, то перетретъ инструменты, то проветъ азямы, то, отъ нечего-длать, провіантъ и фуражъ станетъ перевшивать — цлый день проводитъ въ хлопотахъ. Занявшись моимъ отправленіемъ въ тайгу, онъ въ одно утро пожаловалъ ко мн въ комнату и, слдуя строго-соблюдаемому въ Сибири обычаю титулованія, сказалъ:

— Такъ какъ же, вашее высокое благородіе, завтра въ тайгу?

— Завтра въ тайгу! отвчалъ я, не понимая еще, что такое значитъ тайга: рка, что ли, это, деревня ли, или какое-нибудь особенное заведеніе, разспрашивать объ этомъ мн не хотлось, чтобъ не обнаружить своего незнанія. Я довольствовался тмъ, что надялся самъ узнать, что это за штука.

— Ну, и ладно! Мн же кстати кое-чего послать на пріискъ. А сколько бы вамъ лошадокъ надо было?

— У меня тарантасъ прелегонькій: пары за глаза довольно!

— Какъ пары, вашее высокое благородіе? Христосъ съ вами! На пар-то не можно.

— А сколько же, Иванъ Петровичъ? Не на одной же хать!.. Жаль, что здсь ямщиковъ вовсе нтъ, я бы васъ не безпокоилъ.

— Батюшка, не гнвайтесь! да пары-то нельзя, вдь это тайга!

— Что жь, что тайга? Пожалуй, я и на одной поду, да двсти верстъ она измучится, и тарантасъ грузноватъ для одной.

— О тарантас вы, батюшка, безпокоиться не извольте, мы его запремъ въ завозню, въ сарай, и сбережемъ сохранно.

— Какъ запрете? Я-то въ чемъ же поду?

— Да не-ужь-то, батюшка, вашее высокое благородіе, вы въ тарантас по тайг хотите хать?

— А въ чемъ же прикажете? Не въ тележк же! Я и безъ того слабъ здоровьемъ, а тутъ всю душу вытрясетъ.

— И въ тележк нельзя: верхомъ надо хать.

— Какъ верхомъ?

— Да такъ — верхомъ, батюшка.

— Полноте: я и на лошадь ссть не умю.

— Сядете, батюшка: право-слово, нельзя инако!

— Что вы, Иванъ Петровичъ! я никогда верхомъ не зжалъ, мн двухъ-сотъ верстъ верхомъ не прохать: вдь это взадъ и впередъ четыреста верстъ!

— Полегонечку, не торопясь, дней въ пятокъ, Богъ-дастъ, додете до мста.

— Вотъ теб разъ! Я думалъ въ сутки двсти верстъ прокатиться, а тутъ изволь верхомъ мучиться цлые пять дней. Зналъ бы я — лучше вовсе не здилъ.

— Чего длать! Теперь ужь, батюшка, не воротиться-стать! А запаслись ли вы всмъ нужнымъ для дороги: есть ли у васъ сточка?

— Какая еще сточка?

— Да вотъ что на себя надваютъ.

— Нтъ у меня никакой сточки.

— Ну, купить надо, батюшка. Не то мошка застъ: ее у насъ дивно! (то-есть ужасъ какъ много). А есть ли у васъ сапоги длинные? Болозень кстати что вспомнилъ.

— Это еще къ чему?

— Можетъ пшкомъ пройдтись захотите, такъ въ вашихъ-то сапогахъ по болотамъ ходить негожо, неловко, да при томъ надо ноги хорошенько защитить отъ ударовъ втвей, да отъ воды.

— Сдлайте милость, не безпокойтесь! У меня нтъ длинныхъ сапоговъ, но, я думаю, и безъ нихъ дло обойдется.

— Эка бда: безъ нихъ недоточно (не годится)! Были у меня важнецкіе охотницкіе сапоги, да одинъ сапогъ мыши проклятыя совсмъ изгрызли… Но я выберу вамъ хорошіе кунгурскіе сапоги: они тоже длинные, мы къ емя (нимъ) пришьемъ еще кожаные крагены, чтобъ ноги совсмъ были закрыты кожею, вотъ, взаболь (въ-самомъ-дл) и ладно будетъ! Ну, а есть ли у васъ что на себя надть?

— Этого добра у меня довольно, я взялъ съ собою весь свой гардеробъ.

— Нтъ, ужь, батюшка, вы лучше это приберегите, оставьте здсь, возьмите сюртучокъ, который не такъ жалко надть, не щеголять же въ тайг: вдь тамъ все издерете. А вотъ что: я вамъ дамъ хозяйскій кожанъ, кожаную шинельку и картузъ кожаный съ хвостикомъ. Ну, а сдла-то у васъ, вашее высокое благородіе, я чай, тоже своего нтъ?

— И сдла нтъ!

— Ну, ужь на сдл вы, батюшка, не взъищите — какое есть! А чтобъ вы себ чего не натерли, мы вамъ подушечку мягонькую съ постельки положимъ. А ружьецо-то хоть есть ли съ вами?

— Со мной пистолеты.

— Пистолетомъ немного дла надлаешь! Не ровенъ часъ! Медвдь попадется — не шибко же ладно!… Впрочемъ, съ вами казакъ нашъ подетъ — у него ружье есть. А покушатьто есть ли у васъ чего?

— На этотъ счетъ вы, Иванъ Петровичъ, будьте совершенно спокойны — я сытъ буду, отвчалъ я, полагая наврное, что везд найду себ кусокъ говядины, молока, творогу, яицъ — были бы деньги. Чаю и сахару было у меня довольно своего, я же давно привыкъ къ простымъ блюдамъ.— Вы меня только отправьте какъ слдуетъ, сказалъ я Ивану Петровичу.

— Такъ вотъ, батюшка, вашее высокое благородіе, лошадокъ вамъ и понадобится не парочка, а десяточекъ или побольше. Подете вы — вамъ лошадку, человку вашему — другую, казаку третью, двумъ конюхамъ, которые будутъ вмсто вожаковъ, одинъ ошибется въ дорог, другой поправитъ дло — это пять лошадей, да двое рабочихъ, это семь, да четыре лошади съ нашею кладью, вьючныя — это одиннадцать, да ваши пожитки положить: шкатунку, погребецъ, чайничокъ, сахарку и другое что — вотъ-те и вс двнадцать.

Часа за два до разсвта меня разбудилъ необычайный шумъ во двор: ловили лошадей, которыя отвязывались отъ стойлъ и выбгали на улицу, очевидно избгая непріятнаго удовольствія попасть подъ вьюкъ и путешествовать по знакомой имъ таежной дорог. Часть людей выносила изъ амбаровъ разныя вещи, инструменты, крупу, писчую бумагу, сухари, топоры и всякую всячину, они укладывали все это въ кожаныя вьючныя сумы, очень-похожія на портфели, вывшивали ихъ на всахъ, разставляли по порядку около забора, прибавляли къ нимъ сумы переметныя, поменьше вьючныхъ, хотя совершенно на нихъ похожія, но уже предварительно соединенныя между собою по-парно длиннымъ широкимъ ремнемъ, для удобнаго помщенія на крестц лошади. Сумы эти обыкновенно прившиваются или сверхъ вьючныхъ сумъ, или помщаются на сдл подъ конюхомъ и, разумется, должны безпокоить его во всю дорогу.

Другая часть людей занималась собственно лошадьми, безобидно размщала на нихъ вьюки такъ, чтобъ тяжесть не превышала всу четырехъ пудовъ’ и укрпляла эти сумы навьючныхъ сдельныхъ деревягахъ вьючными веревками, крпкими и длинными.— Въ этомъ случа надо имть сноровку и опытность: надо, чтобъ вьюкъ былъ крпко увязанъ, чтобъ петли не распустились, чтобъ все это не слетло съ лошади и не задерживало людей въ дорог, заставляя поминутно поправлять вьюки, и — главное дло — чтобъ не испортило спины лошади. Это умное животное, во время навьючиванія, забавно лукавитъ съ конюхами. Какъ-только начнутъ опутывать вьюкъ и забрасывать концы веревки подъ брюхо лошади, чтобъ сдлать узелъ и стянуть его наверху — лошадь натуживается, сдерживаетъ дыханіе и кряхтитъ понемножку, чтобъ показать, что она изнемогаетъ подъ своимъ бременемъ: это для того, чтобъ петли ослабли, веревки распустились, ноша свалилась, и чтобъ такимъ-образомъ хитрая лошадка могла избавиться отъ тяжести. Но сметливый конюхъ не податливъ на милосердіе: онъ дастъ ей пинка ногой въ брюхо, заставитъ ее дышать, и кончитъ свое дло какъ слдуетъ, крпко закрутивъ веревки.

Гиппофилія ныньче въ мод, и потому долгъ справедливости требуетъ сказать, что въ Сибири лошадь пользуется всми правами своей благородной скотской породы и связана узами тсной дружбы съ конюхомъ. Мужикъ любитъ ее, ласкаетъ, тшитъ въ тайг лишнимъ сухарикомъ, длится съ нею послднимъ, ухаживаетъ за нею, какъ за дтищемъ, и бережно хоронитъ ее. Но, что жъ длать! безъ маленькихъ непріятностей иногда не обходится. Хоть на-примръ взять картину вьюченія лошадей дикихъ и непокорныхъ. Картина эта возмущаетъ душу. Когда лошадь начинаетъ дрыгать ногами, бить, лягать людей, оступившихъ ее кругомъ, на близкое разстояніе, и не даетъ подступиться къ ней съ сумами — тогда голову ея подтягиваютъ высоко веревками, а ноги привязываютъ къ пнямъ деревъ и налагаютъ на бока ея тяжести не въ четыре, а въ семь, въ восемь пудовъ. Когда ее отпутаютъ, лошадь бжитъ что есть духу, не смотря на тяготящее ее бремя, кидается во вс стороны, задваетъ за стоящія вблизи деревья, разбиваетъ о нихъ всю ношу, и убгаетъ за поскотину въ поле. Ее ловятъ, подвергаютъ прежнимъ мученіямъ и повторяютъ до-тхъ-поръ, пока брыкливый конь не угомонится и но сдлается совершенно-послушнымъ.

Тутъ непремнно приходитъ на память вопросъ: что тяжеле — фунтъ желза или фунтъ пуху? Лошадь легко пронесетъ на себ шесть пудовъ муки или амуничныхъ вещей, желзныхъ вещей она можетъ снести около пяти пудовъ, но четырехъ пудовъ золота — лошади не пронести, если это количество золота будетъ заключено въ одномъ мшк, или въ одной банк. Причина ясная: объемъ тяжести меньше — давленіе сильне на сравнительно меньшую площадь опоры.

Вьюченіе приходило къ концу, надо было и мн оболокаться.

Я нарядился въ приготовленныя мн украшенія. Стка, маска изъ черныхъ конскихъ волосъ или обыкновенное сито, было вшито въ какія-то тряпки, какъ по всему было видно — обрывки стараго женскаго платья. Она представляла родъ черкесской кольчуги, спускающейся съ маковки головы на плеча до половины груди. Захочется пить или курить — надо просунуть или стаканъ или чубукъ подъ оборыши, или заворотить края стки на голову, или совсмъ снять этотъ уборъ, а потомъ ужь пить или курить. Когда я сверхъ стки надлъ кожаный картузъ, къ которому сзади пристегнутъ былъ широкій кусокъ кожи для того, чтобъ дождь свободно скатывался на плащъ и не лился за шею, и потомъ облекся въ кожанъ, будучи не въ-состояніи свободно сложить себ! руки — мн сдлалось такъ душно еще до солнечнаго восхода, что я хотлъ-было все съ себя снять, заране соразмряя, какова должна быть мука! въ полдень, когда на солнц въ тхъ краяхъ бываетъ до сорока градусовъ тепла! Иванъ Петровичъ уговорилъ меня остаться въ этомъ костюм, урезонивая тмъ, что иначе я изорву себ все платье и въ добавокъ могу жестоко простудиться.

— Я вотъ, вашее высокое благородіе, привяжите вы себ въ торока азямъ, на случаи, когда дождя не будетъ, а вамъ станетъ жарко, да бличій халатъ для ночи, ночи у насъ стюдёныл, да животикъ перетяните покрпче опояской, а то васъ растрясетъ по нашимъ дорогамъ.

— А разв дорога нехороша? спросилъ я, не имя о ней никакого понятія.

— Дивно!! отвчалъ мн коротко Иванъ Петровичъ, употребляя свое сибирское восклицаніе, многостороннее значеніе котораго я узналъ уже въ-послдствіи.

— Да отъ-чего жь люди, которые со мною дутъ, въ однихъ чамбарахъ да азямахъ — а я буду кутаться?

— Да люди-то, батюшка, эти привычные: они иногда въ феврал и въ март, градусовъ въ десять морозу, въ припрыжку бгутъ чуть не въ одной рубашонк верстъ по сороку въ день по тайг, когда, собираясь на пріиски, пропьютъ всю свою одёжишку. Этимъ людямъ простуда неизвстна, а вамъ не слдуетъ рисковать своимъ здоровьемъ, горы, батюшка, втры, болота, дожди… гд вамъ!— опасно, всячины натерпишься!

Я убдился этими доводами и хлопоталъ только, чтобъ мой Никита, мой петербургскій провожатый, не нуждался ни въ чемъ тепломъ и не подвергался сырости. На всякій случай я выпросилъ у Ивана Петровича бутылку рома.

Но только-что я заикнулся передъ нимъ о томъ, что заплачу ему все, что слдуетъ, за его хлопоты, какъ Иванъ Петровичъ остановилъ меня словами,

— Не ошибитесь, вашее высокое благородіе, покупать на сторон можете что угодно, а въ дом у нашего хозяина деньгами не платятъ. Вы нашъ гость, я здсь то же, что хозяинъ, когда настоящаго хозяина нтъ, наше дло принять и угостить всякаго зазжаго человка, кто бы онъ ни былъ. Вы, смотрите, батюшка, и въ другомъ мст не проговоритесь: за деньги здсь чернаго сухаря не достанете, а только ближняго обидите. Оголодали? своего пость нечего?.. такъ и такъ, молъ, напоите, накормите — и накормятъ и напоятъ, да еще за счастіе поставятъ: это ужь у насъ такой законъ. Ну, да Христосъ съ вами! Прощайте, позжайте съ Богомъ! Пора! Солнышко всходитъ!… До увиданія.

— Прощайте, Иванъ Петровичъ, благословите! говорили старику рабочіе, подходя къ нему поодиначк.

Просить благословенія — всеобщій обычай рабочихъ и прикащиковъ, когда они отправляются въ тайгу и прощаются со старшими.

Мы сли на коней и съ пснями отправились въ дорогу, при звукахъ пистолетныхъ выстрловъ, которыми угощалъ насъ Иванъ Петровичъ, подъ музыку привязаннныхъ къ уздечкамъ колокольчиковъ и боталовъ — тоже колокольчиковъ, только желзныхъ, и не круглыхъ, а продолговатыхъ.

Мы похали гусемъ, одинъ за другимъ. Впереди халъ вожакъ, конюхъ, за нимъ я, за мной Никита, мой каммердинеръ, за нимъ казакъ въ простомъ азям, съ ружьемъ на сошкахъ и въ фуражк съ краснымъ околышемъ, чмъ единственно и выказывалось достоинство его сословія, за казакомъ два рабочіе тащили каждый по дв вьючныя лошади за чумбуръ, шествіе заключалъ другой конюхъ, онъ гналъ остальную вьючную.

Конюхи и рабочіе были ссыльнопоселенцы. Лицо, шея и руки были вымазаны у нихъ дегтемъ. Стки довольно-дороги и не всякому рабочему по карману, а пригоршня хозяйскаго дегтя имъ ровно ничего не стоитъ. Деготь — предохранительное средство отъ мошекъ, которыя, при желаніи укусить человка, прилипаютъ къ тлу, вязнутъ въ густомъ раствор и не могутъ причинить никакого вреда.

Часа два-три времени мы хали по превосходной колесной дорог полями и лугами. Я не понималъ причины, которая побуждала Ивана Петровича мучить лошадей и взваливать на ихъ бока цлыя горы тюковъ, тогда-какъ, но моему мннію, все можно было уложить въ телеги и рысцой отправить на пріискъ съ мёньшимъ количествомъ народа.— Я думалъ, что мои разсужденія были основательны, но скоро убдился, что они ни къ чему не ведутъ.

Близь Шадатскаго-Караула мы подъхали къ обрывистой, высокой и отвсной скал, составляющей берегъ рки Тубы, или Казга-Тубы и извстной подъ именемъ ‘Краснаго Камня’ (Кызылъ-Тагъ). Подъхали и остановились.

— Ну, что? спросилъ я конюха.

— Не што! отвчалъ онъ мн хладнокровно.

— Куда же намъ теперь хать?

— На ту сторону, сударь, тамъ тайга.

— А какъ мы туда заберемся? тутъ и парома нтъ!

— Ничего-съ, попадемъ! Сами съ вьюками передемъ на лодк, а лошадей вплавь пустимъ.

— Тутъ нтъ никакой лодки, любезный.

— Какъ нту-съ? А эвона! въ кустахъ-то чернется! Вотъ я ее подгоню поближе.

— Какая же это лодка? Это корыто! замтилъ я, разсмотрвъ вблизи выдолбленное бревно тополя, между-тмъ, какъ люди развьючивали лошадей.

— Что за корыто! это важнецкая лодка, пудовъ пятнадцать подниметъ.

— Да тутъ и одному не ссть?

— Одному не ссть — такъ вдвоемъ стоя лихо переберемся.

Tyба — рка очень-значительная, чрезвычайно-быстрая и гораздо-шире нашей Фонтанки. Въ этомъ мст она съужена была высокими и крутыми берегами съ обихъ сторонъ и съ шумомъ катила свои чистыя воды. Переправа черезъ Тубу въ корыт, даже не въ челнок, а просто-таки въ корыт, управляемомъ обгрызанною лопаткой, стоя и соблюдая равновсіе при безпрестанныхъ колебаніяхъ утлаго суденышка — не представляла никакого особеннаго удовольствія. А нечего длать — надо было прокатиться. Лошади, на которыхъ сли рабочіе, казакъ и одинъ конюхъ, были уже на той сторон и поджидали вьюковъ. Не заставлять же себя ждать: я ступилъ въ выдолбленное бревно и мигомъ на-кось перехалъ рку — на-кось потому, что насъ снесло довольно-далеко. Вожакъ сажень на сто поднялся вверхъ по теченію, воротился за Никитой, и съ такою же быстротою доставилъ его на другую сторону.

Дале по земл не видно было слдовъ тележной зды, везд одинаково глухо, и дорога шла нерасчищеннымъ лсомъ, но такъ широко вырублена, что четверымъ очень-легко можно было хать рядомъ. Но рядомъ здсь не здятъ, лошади такъ пріучены, что рядомъ трудно ихъ удержать: непремнно одна перегонитъ другую. Къ этому пріучили ихъ вьюки. Если два вьючные новичка вздумаютъ идти рядомъ, то, не соразмривъ разстоянія другъ отъ друга, выдерживаютъ на себ порядочные толчки, которые наносятъ другъ другу оттопырившимися боками тяжелаго груза. Посл он смекнутъ это и стараются другъ друга опередить, когда замтятъ, что одна лошадь догнала другую. Случается, что конюхи привязываютъ чумбуръ у недоуздка задней лошади къ хвосту передней и такимъ-образомъ составляютъ цпь вьючныхъ.

Скоро я началъ узнавать пользу стки. Меня давно, по всей Сибири, преслдовали комары лошадиные кровопійцы — пауты, огромные оводы, но я ужь такъ къ нимъ привыкъ, что комаровъ пересталъ бить, а отъ паутовъ только платкомъ отмахивался. Однакожъ преслдованіе ихъ стало здсь невыносимо. Пауты облпляли лошадей сотнями, сосали кровь ихъ безъ всякаго милосердія и старались уязвить насъ самихъ — хотя сквозь стку. Комары жгли нестерпимо малйшую часть тла, которая какимъ-нибудь случаемъ освобождалась отъ покрововъ. Снимешь перчатки, или, правильне, толстыя кожаныя рукавицы, намреваясь набить трубку — комары сейчасъ же цлымъ стадомъ вопьются въ голое тло, приподнимешь стку, желая освжить немного лицо, пышущее жаромъ — комары и тутъ кучами насядутъ на лбу, подъ носомъ и около ушей. Словомъ, при какихъ бы обстоятельствахъ ни было — они цлой гурьбой кинутся на обнаженную часть тла и сильно, дб-крови искусаютъ человка.

Но этотъ бичъ ничто въ сравненіи съ мошками, которыя большимъ облакомъ, мильйонами носятся надъ водой и лсомъ. Маленькое, меньше булавочной головки, наскомое терзаетъ животныхъ и человка. При открытомъ лиц — оно заползаетъ въ глаза, влетаетъ въ носъ, забивается въ уши, путается въ волосахъ бровей, тучей облпляетъ жертву и мучительно тиранитъ ее. Одно спасеніе — стка. Но негодная тварь и тутъ найдетъ себ дорогу: она проберется чрезъ складки платья, проползетъ за воротникъ, очутится тамъ, гд ея совсмъ не ожидаешь и не оставитъ человка въ поко до-тхъ-поръ, пока не докажетъ дружбы своимъ колючимъ жаломъ. Къ полудню я вышелъ изъ терпнія и веллъ остановиться.

— Погодите, сударь, еще нельзя, отвчалъ вожакъ..

— Отъ-чего нельзя?

— Отъ-того, что если остановиться, такъ надо обдать, а обдать рано.

— Не все ли равно, что теперь, что посл?

— Маленечко осталось, сударь: тутъ воды нтъ хорошей, вотъ, подъдемъ скоро къ Амылу — по крайности чайку какъ слдуетъ напьетесь.

— И то правда! подумалъ я, не совсмъ, однакожь, довряя конюху, потому-что мы довольно-часто переходили черезъ маленькіе ручейки. Наконецъ, мы подъхали къ большому ручью. Ручей, какъ съумасшедшій, только-что сорвавшійся съ цпи, съ шумомъ, ревомъ и грохотомъ бжалъ по разселин, влача на себ обломки деревъ, съ яростью ударяя волны объ огромные камни, встрченные имъ на крутомъ паденіи, и далеко разметывая брызги блой пны, оттненной радужными цвтами.

Черезъ ручей не было перекинуто мостика, а таежный мостъ, извстное дло, не большихъ трудовъ стоитъ: перекинулъ два-три бревна съ необрубленными сучьями — мостъ и готовъ. Намъ постройкой тоже некогда было заниматься — авось такъ продемъ! къ чему лишніе хлопоты?… Берегъ былъ крутъ: надлежало соскочить въ воду, перейдти по ложу и выкарабкаться на другую сторону — какъ умешь. Вожакъ далъ лошади нагайку и спустился по разслин, но прежде, чмъ онъ усплъ выбраться на другой берегъ, я съ своей лошадью былъ уже подл него, посереди ручья, зачерпнувъ полные сапоги воды.

— Ступайте впередъ, сударь, или возьмите въ сторону, противъ теченія! закричалъ во все горло конюхъ, голосъ котораго терялся въ рев быстраго потока.

— А что такъ?

— Да ваша лошадь мою претъ, а моя вашу ссадить назадъ можетъ, только держитесь противъ теченія, а не то снесетъ и изобьетъ коня о камни: вишь ты, какъ ихъ высунуло!

Я свернулъ налво и замтилъ удобный откосъ, по которому лошадь моя въ два-три прыжка, сильно захватывая струю воздуха, вынесла меня опять на берегъ.

— Теперь, что-ли, мы остановимся? Я сть хочу!

— Только съ версту осталось, сударь: сейчасъ мы выдемъ на берегъ Амыла, дадимъ лошадкамъ вздохнуть хорошенько, пусть ихъ идутъ теперь шагомъ: имъ скоро опять маленькая работишка прійдетъ, а тамъ славный кормъ будетъ.

Похали шагомъ, солнышко стало припекать, я едва сидлъ, пробовалъ и пшкомъ идти — утомительно!

Въ одномъ мст дорога прекращалась: мы были у широкаго и быстраго Алыма.

— Теперь что?

— Теперь на ту сторону, сударь.

— А лодка?

— Лодки нтъ.

— Такъ какъ же?

— Да вплавь! Мсто не глыбкое, тутъ бродъ, да ныньче, посл дождей, воды везд порядкомъ поприбавилось. Поднимите только, сударь, ноги, да протяните ихъ на лошади по спин.

Съ этимъ словомъ конюхъ, безъ церемоніи, жиганулъ моего коня нагайкой и самъ выхалъ впередъ, направивъ своего пегаса противъ теченія.— Не доходя до середины рки, лошади наши всплыли. Особенно жаль было тхъ, которыя были навьючены: бдняжки бились до изнеможенія. Подъ однимъ изъ рабочихъ лошадь, подъ конецъ переправы, на настоящемъ брод, споткнулась о подводный камень, рабочій покачнулся и слетлъ въ воду. Не теряя присутствія духа, онъ вынырнулъ и, ухватившись за гриву, былъ вынесенъ лошадью на берегъ безъ всякихъ послдствій, только весь мокрый.

— Станція! вскричалъ вожакъ радостно.

Я осмотрлся кругомъ: берегъ, трава, деревья, камни — ничего больше. Я вопросительно взглянулъ на вожака… языкъ у меня, казалось, не ворочался.

— Здсь мы, сударь, поотдохнемъ, кони покормятся, мы пообдаемъ, часокъ вздремнемъ, а тамъ опять въ дорогу до ночлега.

— А тайга? спросилъ я:— гд жь она?

— Да мы ужь въ тайг давно! Мы теперь все тайгой демъ.

— Такъ это лсъ по вашему тайгой называется? Значитъ, это все равно?

— Никакъ нтъ, сударь! Перво-наперво взять садъ,— садъ, вишь ты, съ дорожками, другое дло роща, а роща изъ одной хвои-это боръ. Больше бору, и гуще и темне — это лсъ, а гуще и лсу, такъ-что и глазомъ не окинешь — это по-нашему тайга. Тутъ ужь всякаго лса много, а все-таки больше хвойнаго.

Мигомъ разведенъ былъ костеръ изъ сухаго лса, въ землю воткнули дв жерди, на одной повсили на сучк чайникъ для меня, на другой котелъ желзный для рабочихъ.

Снявъ съ себя кожаные доспхи и облекшись въ азямъ, толстый верблюжій армякъ сраго цвта, я растянулся на трав, положивъ подъ головы шинель. Небо было сине и ясно, но мн не до него было: я хотлъ пить, сть, спать и успокоить утомленные члены. Лошадей не развьючивали и не разсдлывали. Он жадно ли сочную траву и глотали прохладительныя струи чистыхъ водъ Амыла. Мн подали чай и между-тмъ, какъ я докуривалъ трубку и простужалъ стаканъ, мои кровные злоди, комары и мошки, привлеченные паромъ ароматическаго настоя, попадали одинъ за другимъ въ кипящую влагу и образовали собою черную пнку въ палецъ толщины. За ложечкой идти было далеко: для этого надо было развязать вьюкъ, гд она находилась, расшнуровать суму, достать, опять уложить, опять шнуровать, опять вьючить. Чтобъ не тратить времени, вожакъ срзалъ втку, обстрогалъ ее въ вид лопаточки и подалъ мн выловить моихъ кровопійцъ. Я пошарилъ около себя: ни въ карманахъ, ни въ сум у меня, кром чая и сахара, крохи състнаго не было. сть до смерти хочется, а нечего, и купить не гд. Церемониться тутъ было некстати.

— Дайте-ка, ребята, пость мн того, что вы дите! сказалъ я, обращаясь къ моимъ провожатымъ.

— Кушать, сударь, не станете! отвчалъ изъ нихъ одинъ, исправлявшій должность кашевара.

— Вотъ вздоръ какой! вдь вы дите же?

— Мы-то димъ, а вамъ врядъ ли наше кушанье полюбится.

— Ничего, давайте, а васъ прошу во всю дорогу распоряжаться моимъ чаемъ.

Рабочіе закопошились и съ церемонною торжественностью поднесли мн на большой берест, первообраз подноса, берестяную коробку, въ которой налитъ былъ наваръ съ плавающими на поверхности его какими-то крупинками и съ утонувшими невзрачными кусками чернаго мяса. Возл коробки лежала палочка, въ расщелину, сдланную съ одного ея конца, всунутъ былъ клочокъ бересты, сложенной въ вид воронки: это орудіе довольно-хорошо замняло собою столовую ложку, только береста частенько болталась на своемъ шаткомъ основаніи. На берест-поднос было набросано нсколько соли и еще какія-то красно-сизыя стружки.

— Это что за стружки? спросилъ я кашевара.

— Это отличное-съ сухое-вяленое-соленое мясо, отвчалъ кашеваръ облизываясь.

— Нтъ, другъ мой, дай ужь мн лучше обыкновеннаго хлба, а супомъ своимъ поподчуйте моего Никиту: съ одного чая онъ сытъ не можетъ быть.

— Мы его давича ужь зазывали на вашу хлбъ-соль, онъ-было и подошелъ, да какъ попробовалъ — врно не по нутру показалось, отошелъ, спасиба не сказалъ! Однихъ сухарей нался.

Подали и мн сухарей: печенаго хлба не было.

Таежные сухари поменьше морскихъ, но, чтобъ справиться съ ними, надо имть крпкіе зубы и сильный аппетитъ, пролежавъ въ амбар около полугода, они принимаютъ твердость кирпича и въ случа нужды могутъ быть употреблены вмсто пуль при заряжаніи ружей, на повалъ такъ и убьетъ! Опыты эти мн некогда было длать. Завернувъ ихъ въ первую попавшуюся тряпку, я истеръ ихъ въ порошокъ, высыпалъ въ стаканъ съ чаемъ и утолилъ свой голодъ этою особеннаго рода тюрею.

Вожакъ, узнавъ, что со мной не было никакихъ запасовъ, просилъ у меня позволенія возвратиться въ резиденцію и взять все, что для меня нужно, общаясь къ вечеру догнать насъ на дорог. Но я запретилъ ему это длать, не желая тревожить старость Ивана Петровича и полагая, что не теперь, такъ посл можно же будетъ купить все нужное.

Отдохнувъ часа два, мы опять пустились въ дорогу.

Дорога замтно становилась хуже и хуже. Начали появляться болота. Дорога сворачивала въ мрачныя ущелья горъ. Синяго неба не стало видно за сплетшимися втвями деревъ. Часто приходилось перескакивать черезъ опрокинутыя бурею деревья и истлвшіе пни. Рысь надлежало оставить до боле-удобнаго случая и плестись шагомъ. Прохавъ верстъ восемь, или десять, я предпочелъ идти пшкомъ. Подъ гору въ моихъ сапожищахъ идти было скользко, въ гору, или какъ здсь говорятъ-тянигусомъ, идти тяжело, на сдл сидть неловко, я перебилъ на немъ подушку съ изголовья Ивана Петровича — все то же, снялъ ее прочь — сидть отъ боли невозможно. Остановиться на ночь въ этомъ мст нельзя было и подумать, потому-что мы, пробираясь опять къ берегу Амыла, не встрчали уже въ этихъ хребтахъ воды, да и травы порядочной не было: значитъ — ни людямъ, ни конямъ нечего было сть. Силы мои совершенно истощились, остановиться нельзя — и я машинально волочилъ ноги впередъ. Отдохнуть еще часъ-другой времени — тоже нельзя: надобно было засвтло дохать до извстнаго мста, до станка, гд и воды и травы было довольно, посл солнечнаго заката по тайг не ходятъ изъ боязни въ совершенной темнот напасть на медвдя или потерять дорогу. Заблудившись одинъ разъ, рискуешь погибнуть въ пустынныхъ лсахъ отъ голода или отъ дикихъ зврей. Наконецъ, въ то самое время, когда нетерпніе мое и изнеможеніе, которыя я долженъ былъ тщательно скрывать отъ моихъ провожатыхъ, готовы были довести меня до отчаянія — мы неожиданно очутились передъ избушкой.

Это былъ станокъ, зимовье, гд грются и отдыхаютъ рабочіе во время переходовъ въ холодное время на пріиски и съ пріисковъ. Подобныя же зимовья строились и въ старые годы казаками въ то время, когда они расширяли границы Россіи въ Сибири и объясачивали инородцевъ. Изъ зимовья длался острожекъ, изъ острожка — крпостца, потомъ населеніе увеличивалось, строился храмъ Божій и въ недавней глуши являлись или село, или городъ. Такая же участь ожидаетъ и ныншнія зимовья или по-крайней мр пріиски золотопромышлениковъ. Когда прекратятся вс работы иныхъ пріискателей на извстномъ какомъ-нибудь мст, оставшіяся посл нихъ строенія будутъ готовы къ принятію новыхъ обитателей, можетъ-быть, новыхъ колонистовъ, которыми правительству угодно будетъ населить отдаленные предлы Сибири. Въ Томскомъ-Округ Рязановскіе Пріиски, въ Минусинскомъ Подсосовскіе, въ южной части Енисейскаго-Округа Щеголевскіе и Асташовскіе, въ Канскомъ — Кузнецовскіе и опять Рязановскіе и во многихъ другихъ мстахъ ныншнія постройки пригодятся и въ будущемъ для многаго, что правительство признаетъ за нужное сдлать.

— Переходъ конченъ’, прикажете разсдлывать? спросилъ старшій конюхъ.

— Сдлай милость, любезный, и, пожалуйста, поскорй чаю! Я думаю, и вы очень устали?

— Съ чего жь это, сударь? У насъ не только что мы, даже хозяева-то, когда дутъ на-легк, весь этотъ переходъ длаютъ до обда, а посл обда другой такой же. Завтра васъ поломаетъ такъ, что не дай Господи, а посл завтра все какъ рукой сниметъ: только не сходите съ сдла.

Лошади скоро были развьючены, стреножены и отпущены искать себ корма. Я пошелъ осмотрть свою новую квартиру и вошелъ въ избушку, въ надежд хотя тамъ заказать хорошій для себя ужинъ и расположиться попривольне отдохнуть. Съ какимъ огорченіемъ я увидлъ, что зимовье это пусто и недоступно для обитанія! Не говоря уже про то, что мн пришлось остаться безъ ужина такъ же, какъ я остался и безъ обда, мн нельзя было даже укрыться въ этомъ такъ-называемомъ пріют. Я съ ужасомъ оттуда вышелъ. Провести ночь въ этой избушк не было никакой возможности: она была темна, грязна, измарана, пропитана какимъ-то отвратительнымъ запахомъ, съ печью, складенною изъ необдланныхъ обломковъ разныхъ камней, безъ трубы, съ нарами низенькими и широкими, на которыя не только лечь — ссть было нельзя: такъ они были грязны и перепачканы. Я ршился ночевать подъ деревомъ тмъ охотне, что воздухъ былъ чистъ, погода чудная, а на неб показалась ужь полная луна и общала свтлую ночь.

— Не безпокойтесь, сударь, все отлично устроимъ, сказалъ вожакъ и сталъ хлопотать съ народомъ около огня.

Солнышко закатилось.Сумерки тамъ непродолжительны: скоро наступила ночь. Но какая ночь! Подъ ногами шумитъ и плещетъ Амылъ и, круто поворачивая въ сторону, пробиваетъ между утесами широкую и длинную улицу и раскрываетъ передъ глазами дивную панораму своихъ скалистыхъ береговъ, осненныхъ гигантскими кедрами. Чудная перспектива оканчивается черною массою древнихъ лсовъ, за которыми другъ изъ-за дружки выглядываютъ вершины горъ, рзко очерченныя на сафировомъ неб блдными лучами мсяца, который медленно переплывалъ съ одной горки на другую. Прямо противъ насъ берега представляютъ сплошную массу отвсно стоящихъ громадныхъ камней. За ними влво образуется глубокая впадина, окаймленная ближайшими вершинами и освщенная какимъ-то особеннымъ, магическимъ свтомъ луны, придававшимъ густой зелени лсовъ бирюзовый цвтъ, а тамъ, далеко, на краю горизонта, Сн&#1123,жные-Блки, высокіе хребты, покрытые вчнымъ снгомъ, подпираютъ собою сводъ небесный. Золотая луна дрожитъ длинною полосою на черныхъ водахъ бурной рки. Миріады звздъ яркимъ блескомъ сверкаютъ въ вышин. А здсь широкое пламя огромнаго костра озаряетъ краснымъ варевомъ и высокіе кедры, и бдную, одинокую избушку, и горсть чуждыхъ другъ другу людей, отршенныхъ теперь отъ цлаго міра непроходимыми дебрями и соединенныхъ тутъ въ одну кучку одинаковыми интересами — блескомъ золота. Казакъ лежитъ на берегу навзничь, свсивъ ноги въ воду, закрывъ лицо шапкою и подложивъ руки подъ голову. Ссыльные, копатели золота, окружали котелъ съ несъдобною пищею, которая для нихъ уже готовилась, и, забывъ утомленіе, въ ожиданіи ужина, заливались веселыми пснями, сопрождая ихъ выразительными жестами, подмигиваньемъ и пляскою. Я, безпечный фрачникъ Невскаго-Проспекта, нежданно, невданно попавшій въ эту компанію, стоялъ поодаль на утес, разинувъ ротъ отъ удивленія передъ дикими красотами сибирской природы и развсивъ уши для громкихъ припвовъ псней, которыми утшала себя горсть сосланныхъ преступниковъ. Въ голов моей роились тысячи восторженныхъ мыслей, душа моя хотла вылиться въ звучныхъ словахъ, про никнутыхъ лиризмомъ, нокъ высокимъ помысламъ стали незамтно примшиваться чувствованія эгоистическія. Гд я очутился? думалъ я. Сколько я преодоллъ препятствіи? Что можетъ сдлать человкъ, подстрекаемый какою-нибудь любимою идеей? Нужна только воля — и для него нтъ ничего невозможнаго: все ему покорно: онъ властитель міра…

Не усплъ я еще всмотрться хорошенько въ окружающую меня природу — какъ вдругъ все перемнилось. Страшная мгла мгновенно налетла. Звздъ и луны не видно. Молнія въ трехъ мстахъ разомъ прорзала воздухъ и освтила на мгновеніе свинцовыя тучи, неожиданно набжавшія изъ-за горъ, скрытыхъ отъ нашихъ глазъ утесомъ, подъ которымъ мы расположились. Въ то же мгновеніе раздался оглушительный ударъ грома, люди и лошади пали безсознательно ницъ, все смолкло, все омертвло! Не успло эхо въ тысяч перекатовъ отдать дань первому удару — раздался новый трескъ. Земля вздрогнула, застонала. Амылъ вспнился, заревлъ, вковой кедръ вырванъ съ корнемъ и отброшенъ невдомою силою далеко въ сторону. Дождь полился крупными каплями и съ шумомъ хлесталъ о выдавшіеся камни утесовъ. Берегъ покрытъ былъ лужами, которыя пузырились и издавали Фосфорическій блескъ, пламя нашего костра было уничтожено. Сильный втеръ свистлъ въ ущельяхъ и валилъ взрощенныя по утесамъ деревья, которыя, не поддаваясь его могучему напору, съ пискомъ и скрипомъ колебали своими одинокими верхушками, крпко запустивъ корни въ расщелины камней. Громъ раздавался ужасными взрывами: молнія безпрестанно чертила воздухъ зеленокрасными полосами свта и озаряла ту же панораму береговъ и горныхъ вершинъ, но панорама имла уже не тотъ смыслъ, дйствіе ея на чувства, на воображеніе было иное. Веселье и буйные клики превратились въ смиреніе, гордость пала въ прахъ передъ величіемъ природы, мелочной эгоизмъ уступилъ мсто благоговнію къ Промыслу.

Гроза стихла такъ же быстро, какъ быстро разразилась надъ нами, быстро стихли и волненія души. Не прошло и десяти минутъ отъ перваго громоваго удара — и опять небо прояснилось, опять декорація та же, опять раздались псни рабочихъ, опять человкъ призналъ себя покорителемъ вселенной, опять все засуетилось около чайника съ кипяткомъ и котла съ прародительскимъ отваромъ стараго мяса, если только прародителямъ нашимъ было извстно отличное сухое-вяленое-соленое мясо. Блюдо это можно перевести по-русски словомъ-провсная солонина, то-есть, соленая говядина или баранина, въ-продолженіе извстнаго періода времени высушенная солнечными лучами и обращенная съ виду въ какое-то деревянное вещество, грязное и очень-дурно пахнущее. Пролежавъ иногда года три-четыре въ амбар, въ неопрятности, мясо это совершенно чернетъ и у человка съ деликатнымъ желудкомъ можетъ отбить всякій аппетитъ даже во время голода.

И на этотъ разъ я удовольствовался чаемъ съ черными и чуть-ли не каменными сухарями. Мой Никита и провожатые промокли до костей. Снявъ съ себя все до рубахи, они сушили свои пожитки около костра: такъ обыкновенно соблюдаютъ, какъ я узналъ въ-послдствіи, вс почти рабочіе, во время розъисковъ, свою опрятность. Надъ людьми надо было сжалиться, и я всмъ имъ роздалъ по небольшой порціи рома. Восторгъ ихъ былъ неописанъ. Они ужь давно не пивали, на пріиск, гд они были съ начала лта, еще не дошла очередь до порціи, которая раздается раза два-три въ лто, а въ резиденціи купить вина было не на что, да и заложить ничего не случилось — а деньги водятся у пріисковыхъ рабочихъ только въ сентябр мсяц и ведутся недолго. Не цльная рюмка рома благотворно подйствовала на людей, отвыкшихъ отъ крпкихъ напитковъ, отъ двойной такой порціи они бы совершенно охмлли и были бы ршительно ни на что не способны.

Для меня рабочіе нарубили съ десятокъ жердей, устроили изъ нихъ на живую нитку маленькій шалашикъ, обложили его берестою и пихтовыми втвями, внутри шалаша разложили войлочные потники изъ-подъ сделъ, сравняли неровности почвы, въ головы положили сдло съ подушкой Ивана Петровича и недалеко оттуда кинули большую горящую головшку, чтобъ выкурить, сколько возможно, мошекъ. Было чувствительно холодно, я надлъ бличій халатъ, натянулъ кожаную шинель, и въ сапогахъ, стк и перчаткахъ, не раздваясь, легъ на устроенное ложе, крпкое и жосткое до чрезвычайности. Половина туловища моего была въ шалаш: остальная часть, за неимніемъ мста, распространилась на чистомъ воздух. Люди расположились около костра, предварительно выстрливъ три раза въ три разныя стороны, съ тою цлію, говорили они, чтобъ отдалить медвдя, если онъ былъ близко. Каждый выстрлъ эхо безпрерывно передавало по ущеліямъ по-крайней-мр въ-теченіе полуминуты.

Ночью я проснулся отъ страннаго шума и чавканья подъ самымъ ухомъ. Ужь не медвдь ли? вотъ бда-то! Я тихонько приподнялся, выползъ изъ-подъ шалаша, смотрю — люди спятъ, составляя одинъ полукругъ около перегорвшихъ бревенъ костра, другой полукругъ составляли лошади, он смирно стояли тутъ, уткнувъ головы въ дымъ отъ головней, бдняжки спасались отъ мошекъ, которыя успли изранить ихъ во вс нжныя части тла. Врно не медвдь, подумавъ я, разсудивъ, что иначе лошади непремнно бы разбжались. Обойдя кругомъ нашу стоянку, я поймалъ вора. Подъ деревомъ, къ которому шалашъ былъ прислоненъ, лежала сума съ сухарями, лошадь набрела на него, распустила, ужь не знаю какимъ образомъ, ремень и преспокойно изволила убирать сухарики, одинъ за другимъ. Сухари даны были намъ по разсчету дней, намъ нельзя было тратить ихъ по пустому, я лошадь прогналъ, суму опять стянулъ, втащилъ къ себ въ шалашъ, легъ и опять заснулъ.

На другой день, мы проснулись вмст съ солнышкомъ. Горы дымились испареніями, которыя, подобно облакамъ, носились по покатямъ и внчали собою вершины. Туманъ рдлъ понемногу, быстро поднимаясь къ верху, и наконецъ совсмъ исчезъ изъ глазъ. Солнышко огромнымъ огненнымъ шаромъ явилось во всемъ блеск ослпительныхъ лучей. Оно озлатило окраины снжныхъ горъ, покрыло даль пурпуромъ, вдохнуло въ природу новую жизнь, пробудило все къ новой дятельности.

Я всталъ разбитый и голодный. Къ сухарямъ однакожь прибавилъ я наваръ и сырую вяленую говядину, которою уже не брезгалъ, мн это блюдо показалось даже превосходнымъ — точно вестфальскій окорокъ. Никита тоже полъ его исправно. Рабочіе срубили кедровое дерево, чтобъ попользоваться его шишками. На этомъ дерев мало было шишекъ, рабочіе срубили другое: то было поплодовите. Шишки сорвали, положили ихъ печь въ горячую золу, раздлили поровну, а срубленныя деревья оставили гнить на мст.

— Это, сударь, капля въ мор, отвчали мн рабочіе, когда я имъ говорилъ, что благоразумне было бы влзть на дерево.— А вонъ изволите видть на той сторон выгорлый лсъ? Это наши же братья сожгли: развели костеръ, какъ вотъ и мы, да и ушли, не заливши огня. Поднялся втеръ, головни разметало, пламя показалось во многихъ мстахъ, и лсъ весь выгорлъ. А какой лсъ-то богатый! какъ на подборъ все строевой: лсина къ лсин, верстъ на двнадцать въ длину, а въ ширину-то и Богъ-всть сколько!

Мы свой костеръ чуть-было тоже не забыли залить и едва не отправились дале, оставивъ суму съ сухарями въ шалаш, въ которомъ я провелъ ночь.

Этотъ день мы начали переправой черезъ рку, и опять таки вплавь. Въ послдствіи времени я двадцать, тридцать разъ переплывалъ рки быстрыя и бурныя и все ни-по-чемъ, какъ-будто такъ и слдовало, но въ первое время подобныя переправы поселяли во мн очень-непріятныя ощущенія и довольно-неутшительныя мысли, особенно при совершенномъ неумніи моемъ плавать. При всемъ томъ, нельзя даже прійдти въ недоумніе и обнаружить при постороннихъ душевное волненіе. Рабочіе какъ-разъ на зубокъ поднимутъ и не замедлятъ подтрунить надъ новичкомъ, конечно, не въ глаза, а такъ, между собою.

— Глядь-ко, парень! скажетъ одинъ: еще баринъ, а трусу празднуетъ!

— Не говори ужо, подхватитъ другой: — этіе, то-есть, питимбургскіе, будь они не ладны! на словахъ только горячи, а какъ прійдетъ къ длу-такъ и на попятный!

— Сидлъ бы дома, замтитъ третій:— сполитичне бы было, а то нтъ, туда же въ тайгу ползётъ! Вотъ анагдысь прозжалъ, даромъ-что изъ Питера, а смотри-ткось какъ закатывалъ: ихъ ты!

Съ противоположнаго берега начиналась такая дорога, о которой, не видавъ ея, нельзя себ составить яснаго понятія. Мы шли тянигусами, они перескались еланями, открытыми площадками на склонахъ и вершинахъ горъ, почва была размягчена водными родниками и разбита стадами быковъ, которыхъ гнали, за нсколько недль до насъ, этимъ путемъ на пріиски, или, сохраняя мстное выраженіе, надобно сказать: туто-ка скота гонили. Вся дорога иззубрена была уступами изъ перегнилыхъ пней и сплетшихся древесныхъ корней. Промежутки этой фантастической лстницы были переполнены жидкимъ и вязкимъ растворомъ глины и грязи, никогда невысыхающей въ тни густыхъ елей, сосенъ, пихты и кедра, перепутавшихся втвями одни съ другими черезъ тропинку, по которой двоимъ невозможно было хать. Въ иныхъ мстахъ, тропинка еще боле съуживалась. Лошади, выбирая сами мсто, гд бы имъ ступить посуше, приближались къ сторонк. Въючныя задвали своею ношею стволы деревъ, цплялись своими веревками за толстые сучки и задерживали ходъ этимъ безпрестаннымъ препятствіемъ. Верховыя, которымъ мы предоставили полную свободу, опустивъ имъ поводья, такъ-какъ дорога была одна и своротить ршительно некуда, тоже не хотли идти по середин дороги: ступать въ грязь имъ не нравилось, опираться на выдавшіеся гребнемъ корни-невыгодно, потому-что копыто могло или соскользнуть или попасть въ развтвленіе корней, а такимъ-образомъ легко вывихнуть ногу, он и жались къ деревьямъ, а мы, по ихъ милости, получали порядочные удары втвей въ лицо и въ голову, если не успвали, нагнуться на сдл или во-время приподнять и распутать т сучья, которые, по гибкости своей, не могли противостоять нашимъ усиліямъ. Особенно страдали наши колни, когда лошадь прижимала насъ къ дереву. Подобные удары, весьма-чувствительные, заставили насъ опять взяться за поводья, чтобъ принудить животныхъ идти серединою.

Выдавались мстами, особенно по болотамъ, такіе переходы, что надлежало, по чувству самосохраненія, слзать съ сдла и идти пшкомъ, проваливаясь на каждомъ шагу почти по колно и перепрыгивая съ одной кочки на другую. Раза два случалось развьючивать лошадей и переносить тюки на себ до лучшаго пути, а бдныхъ животныхъ, и безъ того измученныхъ, пускать по топкимъ мстамъ безъ груза. Бда, если вьючная лошадь упадетъ здсь вмст со вьюкомъ, развьючивъ ее тутъ же, не теряя времени, недостаточно тянуть ее за поводъ: надобно приподнимать ее кольями, запуская ихъ съ обихъ сторонъ увязнувшаго тла. Если ко всмъ этимъ удовольствіямъ прибавить опустошенія, причиненныя минувшею бурей, перескакиваніе черезъ опрокинутыя деревья, дождь, который цлый день ливмя лилъ на насъ и пробилъ на сквозь мой кожанъ, и замтить, что второй день верховой зды, съ утренней зари до вечерней — самый тягостный, самый мучительный, то легко можно себ вообразить, каково жь было человку, который, здилъ верхомъ разв только въ малолтств, и то на деревянныхъ лошадкахъ въ Екатерингоф, и который до-сихъ-поръ безвыздно жилъ въ Петербург, не имя никакого понятія о прелестяхъ верховой зды въ сибирскихъ трущобахъ! Это не гарцованье по аллеямъ Лтняго-Сада или на Елагиномъ-Остров, не прогулка изъ Парголова въ Токсово: это безпрерывное мученье цлый день, скачка верстъ по пятидесяти, по восьмидесяти, а въ случа нужды и боле — отъ зари до зари. Здсь очень-легко можно попасть и подъ лошадь, когда она, несясь крупною рысью по фантастической тропинк, упадетъ, завязнувъ въ ям, или поскользнется пробираясь извилинами на крутизны и спускаясь неврнымъ шагомъ подъ гору по камнямъ, которые поминутно катятся изъ-подъ ногъ, можно разбить себ голову, когда, посл проливныхъ дождей и затопленія всего прибрежья, въ разбухнувшихъ, полныхъ воды сапогахъ, по скользкой трав, намотавъ хвостъ врнаго коня себ на руку, цпляешься по крутымъ быкамъ, горнымъ мысамъ, далеко вдавшимся въ рку, для того, чтобъ продолжать путь боле-удобною дорогою, не берегомъ, а хребтами, по гребнямъ горъ, можно даже окунуться не совсмъ-удачно въ чистыхъ струяхъ быстрыхъ горныхъ потоковъ и рчекъ, которыхъ нельзя миновать и которыя перезжаешь по необходимости вплавь, сидя на лошади.

На третій день похода, когда мы въ полдень остановились отдохнуть, мн показалось, что мы еще мало прохали. Усталость и боль каждой косточки прошли совсмъ, я чувствовалъ себя другимъ человкомъ, привыкъ къ дорог, къ сырости и сталъ настоящимъ таёжникомъ, а чай, ржаные сухари и вяленое мясо были для меня единственною и очень-вкусною пищею: аппетитъ мой сдлался все пожирающимъ,а желудокъ всепереваривающимъ. Я уже привыкъ и къ стк: она теперь была для меня самою необходимою принадлежностью, не смотря на то, что сначала надялся непремнно подъ нею задохнуться. Я даже забывалъ о ея существованіи до такой степени, что когда нужно было обойдтись посредствомъ платка, какъ выражаются поклонники десяти тысячь китайскихъ церемоній, я, вмсто того, чтобъ схватить себя за носъ, сжималъ платкомъ одну стку, отдаленную отъ лица вершка на два пустаго пространства. Къ ней же, вмсто рта, подносилъ стаканъ съ чаемъ, проливалъ, конечно, его, ошпаривалъ немножко себя и мочилъ прозрачную ткань волосяной кисеи. Но подобнымъ происшествіямъ довольно было случиться разъ-другой, чтобъ пріучить человка ко всмъ мрамъ предосторожности, даже во время сна. А спали мы крпко, не смотря на то, что лежать было очень-жостко и что дождь мочилъ насъ безъ всякой жалости. Кожанъ мой такъ разбухъ и до такой степени напитался сыростью, что въ немъ всу было врныхъ полпуда.

Такъ путешествовали мы и слдующіе дни. Ничто не измнялось. При вид роскошныхъ, плнительныхъ для взора и досел невиданныхъ мною растеній, которыми пестрла каждая долина, какъ-будто подернутая разноцвтнымъ ковромъ, — во мн явилась-было потребность собрать гербарій той мстности, которую я прозжалъ, но до гербарія ли тутъ! когда мн было этимъ заняться? Я думалъ прежде всего, какъ бы скоре дохать, потомъ сообразилъ, что я могъ убить много чужаго времени, на которое не имлъ права, у людей, провожавшихъ меня, провіанту было взято по разсчету всего на пять дней: значитъ, еслибъ мы и одинъ день промшкали въ дорог — семь человкъ были бы цлый день голодны. Ко всему этому, мн не во что было положить экземпляровъ предположеннаго гербарія: Ничего и не вышло! Скажу только, какъ про рдкость, что въ кустарникахъ по берегу Амыла растетъ дикая, но очень-крупная и сладкая малина. Въ противоположность малин — здсь, такъ же какъ въ Енисейскомъ и въ Томскомъ Округахъ, растетъ въ изобиліи черемша или колба (angulare allium), дикій чеснокъ, трава, придающая всему сильный чесночный запахъ и служащая предохранительнымъ средствомъ отъ цинги: изъ нея простой народъ варитъ щи и употребляетъ ее вмсто салата. Рогатый скотъ стъ ее съ аппетитомъ и запахъ ея передаетъ и молоку и мясу: потому часто у богатыхъ и радушныхъ хлбосоловъ-золотопромышлениковъ можно полакомиться ростбифомъ съ сильнымъ запахомъ чеснока, кофеемъ съ чесночными сливками или мороженымъ, непріятно отзывающимся.— Изъ числа прочихъ растеній замчателенъ корень сардна (lylium marlagon): онъ мучнистъ, на вкусъ пріятенъ и отлично замняетъ собою хлбъ, у ясачныхъ онъ въ большомъ⁷ употребленіи, бглымъ рабочимъ съ пріиска, особенно, когда они въ тайг заблудятся, а хлбомъ при побг достаточно не запаслись, кром саранокъ сть больше нечего. Вмст съ черемшою и саранками растетъ повсемстно кирлыкъ (polygonum convolvulus), самородная греча, употребляемая въ кашу, въ иныхъ мстахъ, особенно въ Бійскомъ-Округ, растетъ кандыкъ (erythronium), на вкусъ сходный съ картофелемъ, и дикая конопля (cannabis), всюду по тайг можно найдти чагырскій чай (pblomis tuberosa), употребляемый кочевыми племенами, и ревень (rheum), игравшій въ прежнія времена важную роль въ нашей коммерціи, но Сибиряки хвастаются особенно однимъ растеніемъ: это ягода облпиха (hippophae hamnoides), которая, говорятъ, удивительно-хороша въ вареньи.

Точно такъ же, какъ гербарій, не могла осуществиться и завтная моя мысль. А эта мысль была вотъ какая. Отправляясь въ тайгу, я думалъ, вотъ, молъ, люди бросаютъ привычныя свои занятія, тратятъ деньги, нанимаютъ людей, бродятъ по лсу и жадно ищутъ по тайг золота. Я неожиданно явился въ Сибири, со мной есть люди, есть инструменты, я тоже иду въ тайгу, безъ особеннаго пожертвованія капитала, котораго за мной никогда не водилось. Значитъ, счастіе само меня преслдуетъ. Вотъ, когда я поду и увижу такое мсто, гд должно быть золото — я и остановлюсь. Я буду сидть да смотрть и чай пить, или обдать, а люди между-тмъ станутъ шурфовать. Это слово ужь и мн стало знакомо: я зналъ, что оно значитъ — посмотрть, есть ли золото. Мы копнемъ тутъ, тамъ, есть золото-ладно, давай его сюда! Нтъ золота — пойдемъ дальше, въ другомъ мст поищемъ. Я нисколько не думалъ, что если мн нуженъ отдыхъ, то и для другихъ онъ необходимъ, если я буду обдать — то и другимъ сть захочется, я былъ увренъ, что не Богъ же знаетъ, какихъ трудовъ и времени стоитъ отъискивать золото, копнулъ гд-нибудь лопаткой разъ-другой — и дло въ шляп!

И я не одинъ такъ думалъ. Нтъ, много было другихъ людей, которые въ полномъ убжденіи, что гд Сибирь — тамъ и золото, раздляли мои мысли. Конечно, мы были совершенные невжды въ этомъ дл, но это-то и доказываетъ ясно, что золотою промышленостью занимаются преимущественно люди ршительно безъ всякихъ спеціальныхъ познаній и что управленіе и надзоръ за пріисками ввряются большею частію людямъ, вовсе-непонимающимъ горнаго дла.Нисколько не выше насъ въ этомъ отношеніи были и т, которые поручили мн ‘посмотрть на пріискъ’, на которомъ никакихъ работъ не производилось: порученіе это ни имъ, ни мн — нисколько не казалось страннымъ. Уже пріхавъ на мсто и присмотрвшись къ длу, я понялъ, немножко-поздно, что въ этомъ порученіи не было логики, точно такъ же, какъ и въ моей завтной мысли. Я узналъ тутъ, что золото де такъ легко достается: дорого оно стоитъ, много надобно прежде убить трудовъ, времени и денегъ, чтобъ пожать какіе-нибудь плоды. Случалось, что золото и легко доставалось иному, при помощи доносовъ, тяжебъ и разныхъ интригъ, но вдь на подобныя мры предусмотрительности не всякій въ состояніи ршиться! Еслибъ этотъ иной, который нанялъ рабочихъ, заплатилъ за инструменты и отдалъ приказанія управляющему на съ неба свалившемся для него пріиск,— подумалъ когда-нибудь, какими тяжкими трудами открыто его золото, сколько поту и крови пролито на этотъ драгоцнный металлъ, сколькими горькими слезами смочены эти блестящія зернышки — не съ улыбкой бы самодовольствія, не съ гордымъ бы сознаніемъ своего богатства, не съ любовію бы и восхищеніемъ сталъ онъ любоваться вожделнною собственностью, принявшею на Монетномъ-Двор привлекательный видъ полуимперіаловъ… Но это въ скобкахъ!..

Мы подвигались впередъ довольно-успшно. Дорожныя удобства т же, рки безъ мостовъ, болота, опрокинутыя съ давнихъ лтъ деревья, которыхъ внутренность давнымъ-давно уже выгнила и которыя при малйшемъ напор на нихъ ногою, особенно при желаніи ссть на нихъ и отдохнуть — потому-что съ виду тутъ не было ничего подозрительнаго — превращались въ какую-то труху въ томъ мст, которое подвергалось большему вліянію, и опрокидывали охотниковъ понжиться. Это производитъ такое же ощущеніе, какое испытываетъ человкъ, изъ-подъ котораго вытаскиваютъ стулъ въ ту минуту, когда онъ только-что на гіего садится. Объ зд на колесахъ нельзя было осмлиться подумать: такая дорога! Дождь шелъ безпрерывно, гроза, о которой мы, петербургскіе жители, не можемъ имть понятія, бывала часто, въ довершеніе всего, очень-нердко попадались слды владыки здшнихъ лсовъ, медвдя, съ которымъ, однакожъ, не довелось намъ встртиться лицомъ-къ-лицу: вроятно, колокольчики и ботало, шумъ нашего позда и псни рабочихъ помшали ему выйдти на сцену. Что говорить: я былъ этому очень-радъ, но мн хотлось бы знать, какую роль разъиграетъ храбрый потомокъ завоевателей, который, казалось, трусилъ отстать отъ насъ сажень какихъ-нибудь на пятьдесятъ, какъ бы это ему иногда ни было нужно. Вотъ примръ его храбрости.!

Однажды, остановившись вечеромъ у какого-то ручья, котораго я позабылъ названіе, и замтивъ огромную стаю дикихъ утокъ не въ дальнемъ отъ насъ разстояніи, я попросилъ юнаго воина похлопотать о новомъ блюд къ моему ужину. Онъ осмотрлъ внимательно ружье, подошелъ поближе къ лакомому кусочку, утвердилъ ружье на сошкахъ очень-старательно, долго-долго цлилъ, прицлился… и отошелъ шаговъ на пять назадъ посмотрть, ладно ли ружье стоитъ. Потомъ тихохонько подкрался къ нему и, отвернувъ голову, потянулъ за веревочку, по которой спускался курокъ и отъ которой зависла участь невинныхъ пернатыхъ. Выстрлъ раздался… и, разумется, утки остались живы и здоровы: он только встрепенулись и отлетли подальше.

На четвертый день къ вечеру, мы прибыли на Больше-Тюхтетскій Пріискъ: двухъ-сотъ верстъ далеко не было, но за то таежная верста не измряемая, а разсчитываемая на обумъ, стоитъ нашихъ десяти. Теперь я былъ въ пяти съ половиною тысячахъ верстахъ отъ Петербурга.

— Что жь вы будете длать на вашемъ пріиск? спросилъ меня на другой день управляющій: — вдь у васъ тамъ никакихъ работъ не производится?

— Потому-то мн и поручили посмотрть на него.

— Увряю васъ, что вы тамъ ничего не увидите, только продетесь понапрасну: вода, земля, лсъ, горы — больше ничего!

— А золото?

— Золото въ земл: вы его такъ, просто, не увидите, надо шурфовать.

— Я и буду шурфовать!

— Да вдь вамъ нечмъ: у васъ нтъ ни народу, ни лошадей, ни провіанта, ни инструментовъ, ничего нтъ! Надобно было все это прежде закупить и доставить сюда, нанять рабочихъ и прикащиковъ, обезпечить ихъ содержаніе, словомъ — приготовиться, употребивъ на это тысячи, а потомъ ужь, этими средствами, и посмотрти есть ли въ пріиск золото. А этакъ, какъ вы собираетесь хать, одни, безъ всего — что вы увидите? Небо да землю, траву да деревья!

— Такъ какъ же мн быть? А я, во что бы ни стало, сдержу общаніе и посмотрю хоть на мстность.

— Послдствій-то никакихъ не будетъ! Другое дло, еслибъ у васъ было хоть человкъ восемь рабочихъ, съ хорошими рабочими и съ хорошими инструментами, вы, въ-продолженіе цлаго лта, успли бы выбить нсколько шурфовъ для того только, чтобъ знать: производить ли шурфовку настоящую, какъ слдуетъ, будущимъ лтомъ въ обширномъ размр, или бросить совсмъ пріискъ, не рискуя въ будущемъ времени потратить понапрасну капиталъ безъ всякаго толка.

— Такъ-то оно такъ! А нечего длать — я поду: вы мн не откажите только въ провожатомъ.

— Мало этого: вы мн позвольте предложить вамъ пять человкъ рабочихъ со всми инструментами, но не больше, какъ на два дня: я не въ-состояніи обезсиливать себя безъ особеннаго приказанія хозяина, въ добавокъ ко всему, я самъ съ вами поду и покажу вамъ вс наши пріемы. Теперь я вамъ и свою промывальню не показываю — посл будетъ ясне. Но какъ мы найдемъ вашъ пріискъ? У васъ съ собой планъ на него?

— Плана нтъ!

— Ну, такъ хоть копіи съ заявки нтъ ли?

— Со мной никакихъ бумагъ, кром довренности, нтъ.

— Какъ же намъ быть? Этакъ мы не отъищемъ… Вы, прозжая сюда, замтили ли хоть одинъ пріискъ?

— Нтъ, ни одного!

— А вы хали золотою розсыпью, прохали нсколько пріисковъ, даже перезжали по работамъ одного изъ нихъ по Жибижану.

— Я не замтилъ.

— Сергіевскій-Пріискъ по Жибижаву ныншній годъ не разработывается: онъ, подобно остальнымъ, по которымъ вы прозжали, пустъ, вы, какъ новый человкъ, и не могли ничего замтить, пропустивъ безъ вниманія прежніе разрзы и рабочія лачужки. Тмъ боле вы ничего не увидите на вашемъ пріиск… Какъ же бы намъ его отъискать… Позвольте, найдемъ! Вы только скажите мн, когда и отъ какого пріискателя онъ заявленъ, если это вамъ извстно, у меня, какъ и у другихъ, есть свои копіи со всхъ заявокъ нашей системы. Хотя за врность этихъ копій я ь не могу поручиться, однакожь, по нимъ все-таки я вашъ пріискъ найду прежде на бумаг, запишу вс урочища и вс особенности, какими этотъ пріискъ отличается отъ другихъ, а потомъ, надюсь, найду его на-самомъ-дл въ природ.

Заявку нашли, она была неудовлетворительна и заключала въ себ слдующее:

‘Въ Минусинскій Земскій Судъ

‘Довреннаго отъ золотопромышленника такого-то Первостатейнаго, такого-то крестьянина Петра Сидорова Жгута

‘Объявленіе.

‘Имя дозволеніе на розъискъ золотосодержащихъ песковъ, второй гильдіи купецъ Захаръ Ефимовъ Первостатейный.— Каковые поиски доврилъ мн, а отъ меня по довренности вязниковскій мщанинъ Иванъ Борисовъ открывши розсыпь въ Минусинскомъ Округ, въ вдомств Тесинской Волости, при ключик не извстнаго наименованія, вливающемся съ правой стороны въ ключъ же Безъименный, текущій съ лвой стороны въ рчку Безъимянку, впадающую съ правой стороны въ рку же Малый Тюхтетъ, который съ лвой стороны впадаетъ въ Большой-Тюхтетъ, а сей вливается въ рку Амылъ съ лвой стороны, Амылъ же впадаетъ въ рку Тубу, текущую въ Енисей {Амылъ, вмст съ рками Кизиремъ и Кижиромъ, образуетъ рку Тубу, которая впадаетъ въ Енисей выше Минусинска, съ правой стороны.}. Отъ устья ключика до вершины его примрно три версты. Починный пунктъ у самаго устья. На ономъ пространств выбито шесть шурфовъ, три съ правой и три съ лвой стороны. Изъ перваго шурфа добыто одинъ золотникъ, сорокъ дв доли золота, изъ втораго восемьдесятъ восемь доль, въ третьемъ оказались одни признаки, а четвертый, пятый и шестой, за сильнымъ притокомъ воды, до плотяка не пройдены. Сложное содержаніе отъ ста пудъ примрно въ одинъ золотникъ. Шурфы биты длиною отъ трехъ до четырехъ аршинъ, шириною отъ трехъ до четырехъ аршинъ, глубиною отъ трехъ до четырехъ аршинъ. Турфу снимается отъ двухъ съ половиною до трехъ аршинъ, золотосодержащій пластъ въ два съ половиной аршина толщины. Порода образуется шкварцу благо малая часть, камень срый и синій, глина и песокъ желтоватый. Почвенная порода срый шиферъ. Лсъ произрастаетъ пихтовый, еловый, кедровый, березовый и рябиновый. Поставленъ столбъ съ вырзкой З. Е. II. 1840, что означаетъ вензель изъ первыхъ словъ хозяина. Партія находилась подъ управленіемъ прикащика Ивана Борисова съ перваго іюня по двнадцатое сего же іюня. Въ партіи было шесть человкъ: промывальщикъ, минусинскій мщанинъ Василій Просвирнинъ, рабочіе, ясачные Татары Качинской Дуемы Барсукъ Окуневъ и Битка Мартыновичъ и Койбальской Думы Туктишка Кабаргинъ, Шугай Байновъ и Абрамъ Санвараевъ. По соображенію моему, пріискъ сей къ разработк уваженъ быть можетъ, о чемъ и объявляю земскому суду. Подать и копію получить довряю служителю Егору Иванову. По неимнію гербовой бумаги при семъ прилагаю пошлинныхъ мдью 52 ¹/₂ копейки.— Крестьянинъ Петръ Жгутъ.’

Ныньче не пишутъ ужь такихъ заявокъ: въ восемь лтъ много воды утекло.Можетъ-быть, подобныя заявки составляютъ теперь рдкость по тому наивному обману, которымъ она проникнута. Коль-скоро вся яма, шурфъ, глубиною 3 — 4 аршина и турфовъ, пустой породы, наносу, земли, снимается 2 ¹/₂ — 3 аршина, то отъ-чего же толщина золотосодержащаго пласта 2 и 2 ¹/₂ аршина? Откуда вывелъ заявитель, что сложное содержаніе обошлось въ одинъ золотникъ? Какимъ-образомъ онъ усплъ прохаться взадъ и впередъ по тайг, искать тамъ розсыпь, найдти ее, вырыть въ ней шесть глубокихъ ямъ, добыть золото и все сдлать въ двнадцать дней? Обманное и нисколько неуважительное выраженіе ‘за притокомъ воды шурфъ не пробитъ до почвы’, то-есть до сливной горнокаменной породы, противъ которой тщетны вс усилія золотокопательныхъ орудій и дальше которыхъ золотосодержащіе пласты проникать не могутъ, но дойдти до которой зависитъ совершенно отъ воли пріискателя — встрчалось, говорятъ, въ старинные годы сплошь и сряду, почти въ каждой заявк. Мстность пріиска не опредлялась никакими положительными особенностями и соблазняла не совсмъ-нравственныхъ искателей на неделикатныя попытки присвоить себ берега рчки, заключающіе въ себ золото и открытые тяжкими трудами настоящаго ихъ хозяина.

Говорятъ, случалось нердко, что столбы заявочные срубали, или срзывали вырзанныя на нихъ литеры, ставили другія клейма, прибавляли къ выбитымъ уже шурфамъ нсколько своихъ и длали заявки, перифразируя описаніе мстности, говоря о ней опредлительне и, въ случа нужды, измняя названіе самой рчки, одинъ называлъ ее ‘рчкой Безъимянкой’, а другой ‘Ключомъ — неизвстнаго наименованія’, третій присвоивалъ ей названіе ‘Павловки’, а четвертый кликалъ ‘Петровкой’, наконецъ, открывалось, что это просто ‘Черная-Рчка’, а Черныхъ-Рчекъ въ Сибири, говорятъ, такая пропасть, что очень-нетрудно перемшать вс мстности. Все это вело къ спорамъ, которые развивались изъ послдней мелочи.

На-примръ, могъ быть такой случай. Одинъ, положимъ, открылъ пріискъ по рчк, которой мстное названіе Жибижанъ. Другой присосдился-было тутъ же, но вся мстность была уже занята. Новый открыватель, пришедшій по слдамъ перваго счастливца, ршился на хитрость, подалъ заявку и назвалъ рчку Зибизяномъ. Кажется, ясно, что это одна и та же рчка, и что у того, кто выговаривалъ Зибизянъ, или зубъ былъ со свищомъ, или манера говорить немножко-еврейская, а можетъ-быть, рчка и въ-самомъ-дл носила оба названія, что не всмъ было извстно, а изъ этого ничтожнаго обстоятельства затвается ссора, завязывается тяжба, возникаетъ дло, исписываются цлыя стопы бумаги, процессъ переходитъ вс инстанціи… Между-тмъ, каждому противнику хочется работать именно тутъ. Къ несчастію праваго владльца, у противника его заявка сдлана была весьма-опредлительная и рзко отличалась отъ заявки перваго открывателя, у котораго она была тоже подробная и опредлительная. Эта разница происходила отъ-того, что одинъ описывалъ долину начиная съ устья рчки, откуда онъ шелъ, а другой описывалъ ее же, но только съ вершины, откуда онъ пріхалъ: описанія и вышли разныя. Но пока еще успли наткнуться на эту мысль, оба противника спорили между собою и доказывали другъ другу, что онъ лжетъ и хочетъ завладть чужимъ пріискомъ съ богатымъ золотомъ.

— У тебя на Зибизян пріискъ: ты на Зибизян и работай, а мн не мшай. Это мой Жибижанъ, я первый открылъ его, я первый заявку подалъ! Это мое!

— Не правда: мое! Это Зибизянъ! Это моя рчка! Пусти меня! Ступай на свой Жибижанъ, ищи его! У тебя справа горы отвсныя, а слва покатыя, а здсь, видишь ты: отвсныя горы стоятъ съ лвой стороны, какъ сказано и у меня въ заявк, сказалъ тотъ, кто описывалъ пріискъ съ вершины.

— Да ты погляди хорошенько, возразилъ описыватель съ устья, обратившись лицомъ къ истоку рчки: у меня въ заявк сказано, что горы сначала съ обихъ сторонъ высокія, постепенно къ вершин понижаются — вотъ он здсь и есть! Вотъ теб и раздвоившаяся сосна, подъ которой у меня тайный знакъ въ ям положенъ.

— Пройдемся подальше, я теб у вершины тоже покажу мою тайную замтку, свою-то, можетъ-быть, ты и посл сдлалъ! Нтъ, братъ, не обманешь: это мой пріискъ.

Дло продолжалось долго, и во все время ни тотъ, ни другой не смли разработывать пріискъ, пока дйствительный владлецъ, первый открыватель розсыпи, не былъ возстановленъ во всхъ своихъ правахъ.

Сколько было заглазныхъ заявокъ! Одинъ откроетъ пріискъ, положимъ, хоть по Тербижеку, по систем рки Абакана. Другой, прослышавъ отъ кого-нибудь, что это открытіе весьма-хорошее, что Тербижекъ — долгая рчка, течетъ боле, нежели на пятиверстномъ протяженіи — длинне пяти верстъ пріискъ но отводится,— и что, значитъ, отъ перваго открывателя можно попользоваться ‘остаточкомъ’, достаетъ заявку счастливаго находчика, перифразируетъ ее и подаетъ свое объявленіе, что онъ нашелъ пріискъ тоже по Тербижеку, выше окончательнаго пункта своего предшественника, сочиняетъ число своихъ шурфовъ, выдумываетъ сложное содержаніе золота во ст пудахъ песку и, чтобъ показать, что онъ самъ былъ на мст, характеризуетъ его такъ: ‘порода горная, камень блый и синій, щебнистый’ — а гд нтъ блыхъ, синихъ и щебнистыхъ камней? ‘Горы крутыя и покатыя или отлогія’ — разумется, что вс горы или круты или отлоги. ‘Лсъ частію кедровый, частію сосновый съ другими произрастеніями ‘— въ Сибири, въ тайгахъ, лсъ почти везд состоитъ изъ кедра, сосны, елей и пихты, рдко попадается лиственница и тополь, и то въ южныхъ предлахъ, а грушевыхъ, яблочныхъ и другихъ плодовыхъ деревьевъ въ цлой Сибири вовсе нтъ, въ одномъ Иркутск водятся свои яблоки, съ орхъ, да и тхъ сть нельзя. Земскій Судъ не въ состояніи вникнуть во вс тонкости и подробности заявокъ, поступающихъ часто цлыми сотнями, не можетъ, безъ всякаго основанія, сейчасъ же произвести слдствіе-точно ли этотъ господинъ былъ самъ въ тайг — онъ и принимаетъ его заявку къ свднію. А ловкій проситель зимой торопится на Тербижекъ, чтобъ не попасться, если горное начальство, назначивъ отводъ этого пріиска на будущее лто, обнаружитъ незаконныя продлки открывателя и, безъ всякихъ разговоровъ и пощады, отдастъ его подъ уголовный судъ: вдь горный чиновникъ, человкъ высшаго образованія, не то, что земская власть: это какъ небо отъ земли! Избгая этой непріятности, промышленикъ забираетъ съ собой людей и частью въ кошев, особеннаго устройства саняхъ, или дровняхъ, салазкахъ, съ устроеннымъ на нихъ помщеніемъ для сиднья и поклажи изъ жердей, обтянутыхъ рогожами, а частію на лыжахъ, пробирается къ мсту своего открытія и кой-какъ улаживаетъ дло. Зимой же шурфовать легче, вода не долитъ.

Иные пускались на продлки еще чище этого. Мн разсказывали тоже вотъ какой случай. Одна поисковая партія открыла удивительное богатство по одной рчк.Обшурфовавъ мстность, главный прикащикъ написалъ заявку и отправилъ ее въ городъ съ служителемъ испытанной преданности, а самъ отправился въ дальнйшіе поиски. Служитель по дорог въ тайг встртилъ другую, чужую партію искателей.

— А, часомъ братанъ, здорово!

— Здорово.

— Куда Богъ несетъ?

— Съ почтой ду!

— Ужотка, постой, отдохни съ нами, чайку выпей, обогрйся!

— Однако, нтъ, спшу въ городъ!

— Да почуй съ вами’, вишь морочно, скоро вечеръ, а тамъ медвдь бродитъ… не обиходно (не чисто)!

Слово за слово, служитель соблазнился гостепріимнымъ кровомъ, со’шелъ съ коня и остался съ партіей ночевать. Выпивъ лишній стаканъ вина, которымъ начальникъ партіи его поподчивалъ, преданный служитель расхвастался подвигами своихъ товарищей, проговорился объ открытіи и разсказалъ, что детъ съ заявкою. Ужь тутъ, конечно, его изъ рукъ не выпустили! Напоили до нельзя, положили спать, обшарили всего, вынули заявку, переписали ее по-своему, въ подпечатанный кувертъ положили чистый листъ бумаги и сейчасъ же послали на богатое открытіе своихъ людей обдлать дло, какъ слдуетъ, а одного изъ нихъ послали съ своей заявкой въ городъ. Преданный служитель на другой день опохмлился и, ошупавъ въ карман кувертъ, прогулялъ цлый день у гостепріимныхъ хозяевъ, которые чистую бумагу опять замнили настоящею заявкой. На третій день, служитель поблагодарилъ за хлбъ за соль и отправился дале. Черезъ нсколько дней, онъ пріхалъ въ городъ, но судъ не принялъ отъ него заявки, потому-что наканун того дня довренный отъ другаго хозяина записалъ уже свою заявку объ этой же мстности…

Но, можетъ-быть, спросятъ: какъ же это того?.. Да такъ же, доброму вору все въ пору! Впрочемъ, этимъ извстнымъ уже всмъ анекдотамъ я какъ-то не совсмъ врю.

Ныньче, благодаря Бога, въ-слдствіе вновь-изданныхъ правилъ и строгихъ законовъ, все это давно и совершенно вывелось и за малйшее поползновеніе къ безчестному поступку посягатель лишается всхъ правь на золотопромышленость и предается сужденію на основаніи Новаго Уложенія, изъ котораго трудно вывернуться.

П. Н.

‘Отечественныя Записки’, No 11, 1847

РАЗСКАЗЫ О СИБИРСКИХЪ ЗОЛОТЫХЪ ПРІИСКАХЪ.

Читайте также: