Раскаты Стенькина грома в Тамбовской земле, Терпигорев Сергей Николаевич, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 59 минут(ы)

РАСКАТЫ СТЕНЬКИНА ГРОМА ВЪ ТАМБОВСКОЙ ЗЕМЛ
(Посвящается Н. Н. Свищову).

Тамъ Стенька Разинъ Тамбовской земли не воевалъ. Не воевали ее также и ближніе и подручные атаманы его. главная грозовая туча прошла стороной, зацпивъ только однимъ краемъ своимъ Тамбовскую землю. Но и этого было достаточно, чтобы вызвать въ ней такой переполохъ, о которомъ и до сихъ поръ, черезъ двсти лтъ, еще вспоминаютъ, и живы преданія. Можно поэтому представить себ, что происходило тогда и особенно тамъ, гд проходилъ самъ ‘батюшка Степанъ Тимоеевичъ съ дтками своими’… Тамбовскій переполохъ, т. е. радость однихъ при извстіи о приближеніи Стеньки и ужасъ другихъ, произошелъ совершенно по тмъ же причинамъ, какъ и везд, куда подходилъ Стенька: радость и надежда у бднаго (подлаго) и крпостного люда избавиться отъ помщичьяго и чиновничьяго гнета и смятеніе и ужасъ помщиковъ и чиновниковъ (подъячихъ и воеводъ) передъ расплатой и неминучими страшными истязаніями за вымогательства и угнетенія.

Новооткрытые и новообъявленные документы — находки и труды архивныхъ комиссій, преимущественно Тамбовской и Рязанской — относящіеся къ этой эпох, столь поучительной и назидательной, — новаго, въ смысл установленія новаго взгляда на событіе, даютъ не особенно много, но за то они даютъ такую массу детальныхъ подробностей, такъ характеризующихъ ужасную, темную, безотрадную жизнь населенія, что, перечитывая ихъ, поразительно ясно представляешь себ, что тогда происходило и невольно останавливаешься, не зная чему боле удивляться: наглости и безстыжеству ставленниковъ тогдашней власти и ихъ помощниковъ и приспшниковъ, или одичалой тупости и терпнію въ конецъ почти запуганнаго, забитаго и загнаннаго населенія.

Перечитывая теперь повствованія о томъ, что тогда длалось, не меньше удивляешься и невжеству и близорукой тупости стоявшихъ у власти въ Москв. Нельзя предположить, чтобы въ Москв обо всемъ этомъ не знали — еще меньше, чтобы не хотли знать, — точно такъ же какъ нельзя предположить, чтобы хаосъ этотъ былъ желательнымъ для Москвы:— свои соки и силы она брала оттуда же, изъ провинцій — и въ то же время мы видимъ, что она ровно ничего не длала, чтобы завести для населенія правду и порядокъ: все ограничивалось одной канцелярской перепиской — бездушной, безсмысленной, безсодержательной — да присылкой новыхъ воровъ-воеводъ, голодныхъ, на мста старыхъ воровъ-воеводъ, уже сытыхъ.

Тутъ, въ эту пору. у Москвы уже- не было никакихъ политическихъ и династическихъ соображеній, чтобы держать провинціи въ черномъ тл. ‘Тишайшій’ Алексй Михайловичъ могъ сидть и сидлъ ‘на Москв’ въ этомъ отношеніи совершенно спокойно. Ему не угрожали никакіе самозванцы, никакіе конкуренты-претенденты, никто не думалъ отъ него отдляться, никакая провинція не думала о самостоятельности — напротивъ, въ это время, боле чмъ когда-нибудь прежде и посл, чувствовалось всми желаніе сплотиться въ одно цлое, и сплотиться именно вокругъ него. Царская власть и на дл, и какъ идея, какъ принципъ, всми давно уже была признана за наилучшую, и противъ нея не только никто не спорилъ, не интриговалъ противъ нея, не подкапывался. но даже сами предводители потерявшаго терпніе и, наконецъ, возставшаго населенія, чтобы сплотитъ вокругъ себя и морализировать затянное дло обращались для этого все къ той же самой иде царской власти. Плывя по Волг, Стенька одну свою барку веллъ отдлать краснымъ сукномъ и ‘прелестники’ его говорили народу, что на ней детъ царевичъ Алексй, сынъ царя, ‘который приказываетъ всхъ бояръ, думныхъ людей, и дворянъ, и всхъ владльцевъ помщиковъ, и вотчинниковъ, и воеводъ, и приказныхъ людей искоренять, потому что они измнники и народные мучители’, т. е. заставлялъ разсказывать какъ разъ то, что было желательно слышать народу отъ самого царя. Это было значитъ не ‘колебаніе основъ’, какъ принято выражаться на этотъ счетъ въ наше время, а только подлогъ, отъ имени царя, боле энергичнаго, сильнаго и свободолюбиваго человка, къ которому онъ прибгалъ, чтобы успокоить совсть и придать ршимость запуганной, забитой и загнанной чиновниками и помщиками, возставшей, наконецъ, народной масс. Устрой ‘тишайшій’ Алексй Михайловичъ у себя въ царств порядки и не давай народа въ обиду помщикамъ и чиновникамъ, не было бы и Стеньки, какъ никогда не было и не бывало огня, если не бывало матеріала для горнія.

А дровъ — всякой неправды и всякаго утсненія — тогда было много, — столько, что хоть отбавляй. И вс эти дрова наломала Москва, а сложили ихъ въ кучу и приготовили для Стеньки, для Булавина и потомъ для Пугачева, помщики и, главнйше, чиновники, разумя тутъ, подъ этимъ названіемъ, и мелкихъ подъячихъ и крупныхъ бояръ и князей-воеводъ. Вс они постарались и потрудились.

Существуетъ взглядъ, что движеніе при Разин такъ разрослось потому, что не совсмъ еще исчезъ тогда изъ народнаго представленія и народной памяти удльно-вчевой порядокъ и складъ жизни, Едва ли это врно. Что при удльно-вчевомъ порядк народу жилось лучше, чмъ потомъ, особенно первое время, подъ властью Москвы, это не только можно предположить съ вроятностью, но это несомннно такъ и было на самомъ дл. Для маленькаго удльнаго князя удлъ его былъ, разумется, дороже, чмъ онъ былъ потомъ для воеводы, намстника-чиновника, который сегодня тутъ, а завтра тамъ, и который, по самому существу своему, какъ намстникъ, хотя бы и отъ государства, не могъ и дйствительно не относился къ своему намстничеству иначе, какъ къ источнику только доходовъ, и притомъ такому источнику, изъ котораго сегодня черпаетъ онъ, а завтра будетъ черпать другой. Слдовательно, чмъ больше онъ изъ него вычерпаетъ, тмъ лучше — завтра еще неизвстно придется ли ему изъ него черпать. Это самое мы видли потомъ, гораздо позже, на примрахъ совершенно тождественныхъ съ этимъ: помщичьи имнія, какъ ни плохи были помщики, все-таки не раззорялись ими такъ, какъ ихъ раззоряли потомъ чиновники, подъ разными наименованіями расплодившіеся съ невроятной быстротой въ удивительномъ количеств и доведшіе населеніе, тамъ гд удавалось зассть имъ поплотне, до того, что у половины крестьянъ не осталось лошадей — ни пахать, ни возить стало не на чемъ. Точно также должно было быть и при воеводахъ-намстникахъ, замнившихъ собою удльныхъ князей-собственниковъ.

Но при чемъ тутъ политическая тенденція — это совершенно непонятно. Ни при Алекс Михайлович, ни при сын его, ни раньше, при отц его, даже передъ его отцомъ, въ междуцарствіе и раньше междуцарствія, при Шуйскомъ и Борис Годунов, не было ни одной, сколько-нибудь серьезной, попытки къ отдленію какого-либо бывшаго княжества: ни одно изъ нихъ не искало независимости, не старалось жить отдльной жизнію отъ всего общаго отечества съ головой въ Москв. Не было точно также и никакихъ попытокъ къ отдленно и къ возвращенію своей утраченной политической независимости и со стороны бояръ и князей, потомковъ владтельныхъ нкогда родовъ. Все слилось и сплотилось на вки вчные и мнять политическаго порядка никому не приходило и въ голову.

Но не было порядка гражданскаго, не было его внутри, ли въ администраціи, ни въ судахъ, ни въ выборахъ, ни во взаимныхъ отношеніяхъ сословій другъ къ другу. ‘Сильный давилъ слабаго и силой, произволомъ своимъ, и къ тему же еще и закономъ. И законы были таковы, что и у нихъ, помимо несправедливости судей, нечего было искать защиты слабому противъ сильнаго. Дворянинъ, убившій крестьянина, особенно собственнаго, рдко отвчалъ. По ‘Уложенію’, холопъ, котораго господинъ не кормилъ, могъ являться въ ‘Холопій приказъ’ и требовать свободы, но получалъ ее тогда, когда жалоба его оказывалась справедливою, а она признавалась справедливою только въ такомъ случа, если господинъ сознавался въ томъ, и, напротивъ, одного отрицательнаго слова его было достаточно, чтобы опровергнуть жалобу холопа. Въ случа, если владлецъ убьетъ въ драк крестьянина другого владльца, послдній бралъ изъ имнія убійцы лучшаго крестьянина съ женою и дтьми, вовсе безъ спроса о желаніи ихъ идти къ другому господину. Законъ разсматривалъ человка совсмъ какъ скотину — за убитаго чужого вола отдай своего вола, за убитаго чужого человка отдай своего человка. Дворянинъ, или сынъ боярскій, могъ, вмсто того, чтобы самому подвергаться правежу, посылать на истязаніе своихъ людей. Въ случа, если дворянинъ, или сынъ боярскій, медлилъ явиться въ срокъ на службу, — брали его людей и крестьянъ и держали въ тюрьм пока господинъ явится. Самъ господинъ могъ наказывать, какъ хотлъ, своего подвластнаго. Къ довершенію всего, иногда люди и крестьяне, по приказанію своего господина, нападали на людей и крестьянъ другого, бывшаго съ нимъ во вражд, и такимъ образомъ, изъ угожденія къ своимъ господамъ, люди и крестьяне били, грабили и убивали другъ друга’.

Царскіе воеводы — довренные царскіе люди — смотрли на свою должность прямо какъ на доходъ и сами ни сколько не стсняясь, открыто и откровенно высказывали этотъ свой взглядъ въ своихъ челобитныхъ. Такъ, напримръ, при Михаил едорович просился на Блоозеро князь Звенигородскій. Хотя на Блоозер былъ тогда воевода на мст, но князь представлялъ, что этотъ воевода живетъ на воеводской должности уже второй годъ и имлъ возможность составить себ состояніе, а онъ, князь, задолжалъ и умираетъ съ голоду, и людишки его пропадаютъ на правеж. ‘Воеводы — говоритъ современникъ — не пользуются ни любовью, ни уваженіемъ въ народ, каждый годъ прибываютъ они на воеводство вновь свжи и голодны, — грабятъ и обираютъ народъ, не обращая вниманія ни на правосудіе, ни на совсть, а какъ окончатъ свой срокъ, то дутъ къ отчету и отдаютъ часть своей добычи тмъ, которые ихъ повряютъ въ четвертяхъ и приказахъ’.

Сила выборнаго управленія въ XVII вк упала. Оно подчинялось всецло вліянію воеводъ и дьяковъ. Выборы производились подъ ихъ рукою и при томъ только богатыми членами общины. Понятно, что это были невыборы, а наборъ людей или заране согласившихся молчать обо всемъ, или прямыхъ пособниковъ администраціи, такихъ же воровъ, какъ воеводы, дьяки и подъячіе ихъ. И ничего нтъ удивительнаго, что эти выборные нердко превосходили воровствомъ даже тхъ, кому обязаны были своими выборными должностями и утвержденіемъ въ нихъ. Это было не выборное земское начало, а какое-то посмшище, издвательство въ дйствіи, на самомъ дл, надъ принципомъ и идеей земскаго управленія и вообще земскаго выборнаго начала. Сохранились разсказы о подвигахъ такихъ выборныхъ по истин невроятные, но когда мы знаемъ подъ чьимъ давленіемъ производились выборы и, вообще, во что они были обращены, — дло становится совершено понятнымъ и другимъ оно и не могло и быть.

Отъ всхъ подобныхъ злоупотребленій жители разбгались, пустли цлые посады и большія села. ‘Удивительно, говоритъ современникъ, какъ люди могутъ выносить такой порядокъ и какъ правительство, будучи христіанскимъ, можетъ быть имъ довольно?..’ Дйствительно, это на свжаго человка дйствовало должно быть ужасно. Онъ не могъ представить себ почему сильная и крпкая центральная московская власть не только мирилась съ подобнымъ порядкомъ, но, казалось, сама способствовала еще процвтанію его, точно полагала, что для ея существованія и силы необходимы вс эти издвательства надъ населеніемъ и вс эти старанія вывести его наконецъ изъ терпнія и заставить возстать, точно, казалось, въ Москв длали какой-то опытъ надъ терпніемъ народнымъ…

Вотъ въ чемъ была дйствительная причина успха Разинскаго возстанія и вотъ почему оно такъ жарко разгорлось и сразу почти охватило всю тогдашнюю Россію и если гд и не разгорлось, то тмъ не мене и тамъ его ждало населеніе съ такою же жадностью и съ такимъ же нетерпніемъ. Достаточно было въ иныхъ мстахъ одного слуха, что ‘батюшка Степанъ Тимоеевичъ’ идетъ, или непремнно скоро придетъ и сюда, чтобы возставали немедленно же цлые узды — помщиковъ-истязателей жгли, воеводъ, дьяковъ и подъячихъ вшали. Но ни гд и никогда при этомъ не заходило и рчи объ отдленіи отъ Москвы, о возвращеніи къ своей политической, независимой отъ Москвы самостоятельности — причины были вовсе не политическія, въ нихъ ничего политическаго даже и небыло — былъ вопросъ о внутренней неурядиц сдлавшейся наконецъ невроятною, непереносимою, и терпніе у народа лопнуло, такъ какъ и его терпнію бываетъ предлъ.

II.

Тамбовскія и шацкія земли раньше были заселены мордвою. До сихъ поръ еще, говоритъ г. Дубасовъ, изслдователь тамбовскаго края, сохранилось множество селъ, деревень и урочищъ съ мордовскими названіями. Самое названіе губернскаго города Тамбова есть, по всей вроятности, мордовское. По-мордовски Тамбовъ значитъ омутъ. Не далеко отъ Тамбова есть рчка Нару-Тамбовъ. Справляясь съ мордовскимъ словаремъ, мы узнаемъ, что Нару-Тамбовъ означаетъ ‘травяные омуты’, что какъ разъ подходитъ къ свойствамъ названной рчки. Въ 90 верстахъ отъ Тамбова есть село Пичаево. И это названіе несомннно мордовское. Когда-то очень давно — говоритъ мордовская легенда — одинъ мордовскій князь кочевалъ на мст этого села. Тутъ у него умерла любимая жена и въ память ея огорченный мужъ вырзалъ изъ дерева статую, Пичь-аву, т. е. сосновую бабу. Въ окрестностяхъ Тамбова и еще есть много мстностей, носящихъ мордовскія названія: Ляда, Итмай, Сишоляй, Пичеяръ и другія.

Вскор на мордву — коренное населеніе — нахлынули съ одной стороны русскіе, съ другой татары. Русскіе били татаръ, татары били русскихъ и т и другіе вмст били мордву. Наконецъ, русскіе окончательно осилили татаръ и завладли и мордовской землей, гд ужъ начало къ тому времени осдать татарское населеніе, бывшее и тутъ сперва, разумется, кочевымъ. Русскіе, т. е. Москва, обращались съ татарами, т. е. покоренными татарскими князьками, мурзами и проч., не только любезно и деликатно, но даже, можно сказать, почти какъ по родственному, какъ съ соплеменниками и дорогими, и любезными сердцу своему родственниками. Вс эти князья, князьки, мурзы и проч. не только были признаны тотчасъ же въ правахъ своихъ, но и награждены еще, особенно т изъ нихъ, которые были такъ благоразумны, что приняли вскор христіанство, что, надо полагать, для нихъ не было особенно затруднительно, такъ какъ они въ христіанство шли даже очень охотно, понимая, что это очень выгодно. Благоразумная развязность въ такомъ вопрос, какъ дло совсти — вра, незамедлила вскор принести имъ и еще большіе плоды и еще больше сблизила ихъ съ Москвой: Москва начала буквально сыпать дворянскими и всякими жалованными граматами, помстьями, пашнями, снными покосами, бортными угодьями, рыбными ловлями, крестьянами, бобылями, даже цлыми вотчинами. А мурзы, князья и князьки все это подбирали ‘поцъ себя’. ‘Се язъ — писалъ въ грамот Василій -й, — князь великій всеа Руси пожаловалъ есьма Микитку Васильева Мордвою въ кормленіе и во вс люди тое мордвы чтите его и слушайте’. До сихъ поръ, особенно въ сверныхъ уздахъ Тамбовской губерніи, почти вс уцлвшія дворянскія фамиліи татарскаго происхожденія. ‘Служилъ ты намъ подъ Тулою, — писалъ въ своей грамот Шуйскій на имя мурзы Барашева — и взяли тебя въ полонъ и приветчи въ Тулу били кнутами и медвдемъ травили, и на башню взводили, и въ тюрьму сажали, и голодъ, и нужду всякую терплъ, и съ Тулы пришелъ къ намъ съ встьми. И мы, великій государь, царь и великій князь всеа Руси, велли есмы дати теб жалованную грамоту на княженіе’. ‘Мурз князь Валаеву — писалъ въ своей грамот Алексй Михайловичъ — ногаю Айкину да Артуганову — жалованье на дикое поле по 10 четьи въ пол, а въ дву потому жъ. А чтобы межъ ими впредь о той земл спору не было, первый рубежъ отъ рчки Воодрей на большую кудрявую березу, а отъ той березы, прямо на березу жъ, что подл тальника, а отъ тое березы сквозь тальникъ на воловатую березу и до орлова гнзда’.

Такимъ образомъ былъ образованъ и созданъ во вновь завладнномъ кра дворянскій элементъ. Но, надо полагать, прелестью и удобствами дворянскаго званія, благодаря царившему тогда въ кра хаосу, пользовалось гораздо еще большее число людей. Такъ, когда впослдствіи, на первомъ дворянскомъ собраніи, стали разсматривать доказательства на дворянское достоинство отъ дворянъ и мурзъ татарскаго происхожденія, то оказалось всего лишь 330 несомннныхъ дворянскихъ фамилій, а претендендовавшихъ на таковыя было до трехъ тысячъ…

Но надо полагать, что многіе мурзы татарскіе, князья и князьки ране еще принятія свта христіанскаго ученія приняли попеченія и заботы о своихъ крпостныхъ изъ русскихъ, которые были конечно вс христіане. Объ этомъ обстоятельств сохранилась масса указаній. Князьки татары-магометане, а крпостные ихъ — русскіе христіане. И такой порядокъ, никого, повидимому, особенно не смущая (кром разумется крпостныхъ, выносившихъ все это на себ), продолжался гораздо дольше и посл Стенькиной эпохи. Его кончилъ уже Петръ Великій: и ‘бусурманамъ крестьянами православной вры не владть. Владющіе же должны креститься конечно въ полгода’, писалъ онъ въ своемъ указ. И татарское дворянство Тамбовской губерніи, владвшее все это время крпостными христіанами въ согласіи или по недосмотру Москвы, разумется, усиленно начало просвщаться свтомъ христіанскаго ученія, не.желая разстаться въ правомъ владть крпостными и пользоваться всми правами и удобствами, соединенными съ нимъ. Тутъ только крестились Енгалычевы, Ишеевы, Татаевы, Кашаевы и т. д., и т. д.

Помимо ужъ вообще неудобства такого порядка, были еще повидимому и другія, частныя, специфическія причины, длавшія жизнь крпостныхъ у помщиковъ-магометанъ непереносимою. Русскіе мужики, бабы и двки, пожалованные Москвою въ крпостные татарскимъ князькамъ, бгали отъ нихъ безъ числа, особенно двки. Въ описи бумагамъ и дламъ, опубликованнымъ Рязанской архивной комиссіей, чуть не на каждой страниц встрчаются такія заглавія длъ, которыя не оставляютъ никакого сомннія относительно щекотливаго положенія бабъ и двокъ у дворянъ татарскихъ князьковъ… Если жизнь крпостныхъ и у помщиковъ чисто русскаго происхожденія была не завидна и соблазнъ при первой же возможности выйти изъ такого положенія былъ великъ, то о положеніи крпостныхъ у помщиковъ-татаръ или татарскаго происхожденія и говорить нечего, во сколько разъ оно было боле тяжело: ко всмъ ужасамъ тутъ прибавлялись еще обычаи и привычки помщиковъ-магометанъ, освященные или по крайней мр не воспрещенные ихъ закономъ и совершенно недозволенные и даже прямо запрещенные христіанскимъ ученіемъ, исповдывавшимся ихъ крпостными.

Но если пренебреженіе къ вопросамъ вры вмст съ странными привычками и обычаями, вводимыми у себя въ имніяхъ помщиками-татарами, имло огромное значеніе въ глазахъ ихъ крпостныхъ изъ христіанъ, то сами помщики, этимъ нарушеніямъ и нововведеніямъ, повидимому, не придавали никакого особеннаго значенія и смотрли на это просто, какъ на развлеченіе и при томъ вполн невинное.

Особенно выдлялся и отличался въ этомъ отношеніи дерзостью помщикъ князь Куланчакъ-Еникеевъ. На него даже жаловались царю едору Ивановичу, что отъ него житья нтъ: ‘Близь Пурдышевской пустыни Рождества Пресвятыя Богородицы и Василья Блаженнаго владетъ деревнею князь Куланчакъ-Еникеевъ, и люди его чинятъ намъ обиду и насильство великое и крестьянской вр поругаются, на монастырь палками бросаютъ, — писали про него монахи, — а какъ ходимъ мы около монастыря со крестомъ по воскресеньямъ и по Владычнымъ празднякамъ и на ердань, и князь Куланчакова люди прізжаютъ на коняхъ и крестьянской вр поругаются, кричатъ и смются, и въ трубы трубятъ и по бубнамъ бьютъ, и въ смыки и въ даюры играютъ, и съ огнемъ подъ монастырь приходятъ и сжечь хотятъ, и пашню монастырскую косятъ и дубы и борты тешутъ насильствомъ и отъ его Куланчаковыхъ людей прожить намъ впредь не мочно’.

Надо однако сказать, что монахи того времени, какъ и вообще тогдашнее духовенство, гораздо ближе принимало къ сердцу свое матеріальное благополучіе, чмъ всякія страданія и даже мученія и истязанія своей паствы. До этой ‘паствы’ имъ повидимому было также мало дла, какъ и татарскимъ князьямъ и мурзамъ. И монахи, и бльцы, и мурзы, смотрли на эту ‘паству’ съ одной и той же въ сущности точки зрнія — какъ на свое достояніе, приносящее имъ доходы и прибыль. Заботы у тогдашняго духовенства объ облегченіи участи крпостного населенія было очень мало. Оно не прилагало въ этомъ отношеніи никакихъ стараній и относилось совершенно къ нему индиферентно, заботясь только объ увеличеніи своего матеріальнаго благополучія, выманивая и выклянчивая у казны себ лишь новые и новые ‘гоны’, ‘бортьи’ и ‘угодья’ съ лсами, полями и проч. Вс тогдашнія заботы монастырскихъ настоятелей съ братіею были направлены исключительно въ одну сторону и именно вотъ въ эту. Цлыя страницы заняты этимъ клянченьемъ и нтъ ни одного указанія ни на одинъ случай заступничества и защиты за несчастное измученное населеніе со стороны благо или чернаго духовенства. Все только клянченье и клянченье у казны и еще жалобы на это же изстрадавшееся населеніе, что оно ‘малодоходно’, мало приноситъ ‘пользы’!.. Эти отношенія духовенства къ паств своей переходили иногда прямо во враждебныя, когда оно не только не заступалось за угнетенныхъ, прибгавшихъ къ нему искать защиты и заступничества, но ршительно и открыто становилось на сторону угнетателей и развратниковъ помщиковъ-татаръ и русскихъ, длившихся съ духовенствомъ, особенно когда оно взяло засилье, конечно, щедре вымотанныхъ и раззореныхъ ихъ крпостныхъ. У духовенства былъ для этого подъ рукой всегда готовый и удобный предлогъ отдлатся отъ заступничества, прибгавшихъ къ нему: власть помщиковъ утверждена правительствомъ и она законная: она, эта власть, отеческая, а какъ же дтямъ возставать противъ своихъ отцовъ? И такой образъ дйствій духовенства, истекавшій изъ побужденій чисто и исключительно наживныхъ, стяжательныхъ, принесъ результаты — плоды тоже чисто только наживные и стяжательные. Монастыри дйствительно росли непомрно быстро, умножаясь и въ своемъ числ. За стачку съ воеводской или помщичьей властью, за поддержку этой власти, за освященіе ея божескимъ происхожденіемъ, духовенство получало въ вид благодарности, или какъ пай въ общей прибыли, богатые дары и вклады, нажитые этой властью отъ спокойнаго владнія крпостнымъ населеніемъ. А когда, въ минуты душевныхъ сомнній, тяжкой болзни или въ предчувствіи близкой кончины, у притснителей народа являлись пробужденія совсти и страхъ передъ загробной жизнью, въ виду неминуемаго отвта за всю неправду, содянную на земл — они жертвовали на монастыри, завщая имъ разныя ‘угодья’, ‘гоны’, ‘бортьи’, лса, рыбные ловы и проч. Опять, значитъ, доходъ…

Но если такъ удачно и ‘находчиво’ поступало духовенство въ практическихъ своихъ длахъ, въ длахъ собственно стяжательныхъ, оно много, такъ много, какъ нигд, упустило и потеряло въ своихъ нравственныхъ интересахъ. ‘Бренное’, стяжательное, собранное и ‘нажитое’ такимъ образомъ не пошло въ прокъ. Пожили всласть монахи собственно перваго, начальнаго періода своей осдлости въ тамбовскихъ и шацкихъ земляхъ. Вскор явился Петръ Великій и потребовалъ отъ нихъ, и очень сурово, обильной жертвы на алтарь отечества, нуждавшагося тогда въ томъ же самомъ, что такъ высоко цнили и они — въ матеріальныхъ благахъ.

Въ то же время, забвеніе своихъ нравственныхъ интересовъ, ‘невниманіе’ къ своимъ духовнымъ обязанностямъ, даже совершенное, можно сказать, запущеніе ихъ и, даже больше, корыстное, съ заране обдуманными умыслами, недостойное и постыдное извращеніе ихъ, принесло такіе плоды, съ которыми еще ране матеріальнаго погрома духовенству черному и блому пришлось познакомиться и отвдать всю ихъ горечь…

III.

Измученное условіями крпостной обстановки и всякими неправдами, ненаходя нигд и ни у кого себ защиты, населеніе могло отдыхать и находить себ утшеніе разв только въ духовной, созерцательной жизни, для которой не надо никакихъ монаховъ, бльцовъ. Изстрадавшееся населеніе искало въ этой полумистической духовной созерцательной жизни себ указаній и совтовъ для спасенія себя хотя бы въ загробной будущей жизни. Въ реальной, дйствительной жизни оно ужъ не надялось найти его, спасенью неоткуда было придти. Давили помщики свои же, русскіе, давили помщики и изъ татаръ, давили подъячіе и воеводы, давили помщики-архимандриты и настоятели монастырскіе. Даже терялась вра въ царя, такъ какъ вс эти неправды доходили до Москвы, покрывались тамъ, и не приходило оттуда никакого наказанія притснителямъ. Вра во всякую правду на земл пропала у населенія и оно обратилось, угнетенное, все къ созерцательной жизни. Спасеніе и услада будутъ тамъ, за гробомъ. Стоитъ думать только о томъ, что будетъ за гробомъ. Надо уготовить себ тамъ жизнь, а объ этой что ужъ думать…

‘Секты развились унасъ, — говоритъ Ж. И. Дубасовъ, — главнымъ образомъ среди помщичьихъ крестьянъ. Тяжелая крпостная обстановка невольно влекла изстрадавшееся крестьянство къ религіозной мистик и фанатизму. Духовенство же своими дйствіями полицейскаго характера не только не умиряло толпу, а еще боле волновало. Отсюда происходило взаимное раздраженіе, роль котораго въ исторіи развитія тамбовскаго сектанства, по нашему мннію, далеко не послдняя. При такихъ-то условіяхъ развивался мстный религіозный критическій анализъ. Люди, незабытые только тми, кто нуждался въ ихъ скудныхъ достояніяхъ, тамбовскіе крпостные и имъ подобные обыватели естественно искали отраду для своей горемычной жизни въ религіи и находили ее по своему’.

И примровъ, подтверждающихъ эти слова г. Дубасова, въ его сочиненіи можно найти массу. Оно переполнено ими, хотя почтенный изслдователь, по миролюбію ли своему, по другимъ ли какимъ причинамъ, находящимся въ связи съ его скромнымъ служебнымъ положеніемъ въ провинціальномъ город, постоянно длаетъ оговорки, что лучше-де не говорить объ этихъ грустныхъ фактахъ… . Эта вольная, или невольная, излишне деликатная застнчивость его длаетъ однако то, что многіе, чрезвычайно характерные и важные факты представляются въ его изложеніи блдными и вялыми, отрывочными, тогда какъ чувствуется по общему ходу, что они были, напротивъ, яркими, рзкими и составляли звенья одной и той же безконечной цпи.

Тмъ не мене, г. Дубасовъ находитъ все же достаточно въ себ смлости, чтобы сказать о тамбовскихъ сектахъ, зародившихся у насъ и развившихся отъ вышеупомянутыхъ причинъ при вышеупомянутыхъ условіяхъ нижеслдующее:— ‘Съ половины XVII вка Тамбовскій край начинаетъ обращать на себя вниманіе разнообразіями и силою мстнаго раскола и сектъ. Съ теченіемъ времени это мистико-раціоналитическое и обрядовое своеволіе религіозной мысли все развивалось и усиливалось и Тамбовская губернія стала наконецъ такимъ краемъ, въ район котораго по преимуществу выразилась рознь религіознаго сознанія…’

Удручающее, безвыходное положеніе загоняло мысль, искавшую объясненія окружающаго и спасенія отъ него, иногда въ ужасныя дебри. Явились секты варварскія, зврскія и совершенно безсмысленныя. Человкъ, живущій въ нормальныхъ условіяхъ экономическихъ, нравственныхъ и правовыхъ, не можетъ даже объяснить себ, какъ могли люди дойти до такого зврства и такого идіотическаго пониманія и представленія себ о путяхъ спасенія. Только отчаяніемъ, до котораго были доведены люди, и можно себ объяснить это. Въ частной обыденной жизни такіе случаи объясняются характерной пословицей: ‘утопающій хватается и за соломенку’, какъ, быть можетъ, ни безсмысленно кажется это стоящему вн опасности, на берегу…

Движеніе это было такъ сильно, душевное угнетеніе было такъ обще, что даже люди, стоявшіе въ матеріальномъ и нравственномъ отношеніяхъ несравненно выше всего населенія, первые два тамбовскіе архіерея, Леонтій и Игнатій, не удержались и поплыли тоже за всми по теченію…

Современное тогдашнее духовенство — черное монастырское и блое — городское и сельское — очень близоруко посмотрло на дло. Кром, конечно, несомнннаго участія тутъ дьявола, котораго надо изгонять всякими мрами, оно объясняло силу движенія не разореніемъ, не безпомощностью, не отчаяніемъ, до которыхъ было доведено наконецъ населеніе, а вообще его ‘буйственностью’ и ‘своеволіемъ’, наилучшими мрами противъ которыхъ должно быть то же самое, что и противъ дьявола, т. е. строгости, т. е. для тушенія пожара, начали подливать масло въ огонь. Результатъ получился указанный нами въ словахъ г. Дубасова, — чмъ стала наконецъ вскор Тамбовская губернія въ сектантскомъ отношеніи. Почтенный историкъ Тамбовскаго края прямо длаетъ даже указанія на фактъ и называетъ дйствующихъ лицъ особенно отличившихся въ раздуваніи пожара, когда они думали, что они его гасятъ. Самое печальное при этомъ явленіи это то, что подобное грустное недоразумніе въ выбор средствъ для борьбы съ сектами и расколами продолжалось съ самаго начала и вплоть до самаго послдняго почти времени. Если еще получались для кого при этомъ результаты хотя сколько-нибудь положительные, то только для мстной полиціи и приходскаго духовенства, съумвшихъ изъ борьбы съ сектантами и раскольниками сдлать для себя неизся, каемый источникъ всяческихъ вымогательствъ и поборовъ. Но эти цли личныя и государство и церковь, конечно, не могли имть въ виду, т. е. желать ихъ, хотя они, конечно, должны были имть ихъ въ виду, т. е. понимать, что гоненія въ такихъ длахъ, какъ дло вры, дло совсти, всегда приводятъ къ подобнымъ результатамъ и что гонители совсти въ подобныхъ случаяхъ и хитители — синонимы.

Дйствительно, въ то время мы видимъ только одинъ результатъ борьбы съ сектантами и раскольниками — это ихъ все боле и боле широкое распространеніе. Удивительнымъ здсь является не то, что полуграмотное, воспитанное въ невозможно жестокихъ условіяхъ (бурса, семинарія и проч.) и далеко не образцово безкорыстное мстное духовенство въ союз съ земской полиціей, набранной изъ отбросовъ помстнаго дворянства, стояли за продолженіе борьбы въ этомъ направленіи, — удивительно то, что этотъ же повидимому взглядъ раздляли и центральное управленіе церкви и государство, необращавшія, кажется, никакого вниманія на проврку донесеній мстныхъ церковныхъ управленій, изъ году въ годъ показывавшихъ въ своихъ донесеніяхъ одну и ту же цифру сектантовъ, именно 9,000 для всей губерніи. Горькая правда въ конц концовъ открылась, разумется, но какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, слишкомъ уже поздно…

Какъ на образецъ удивительнаго хаоса, царившаго въ кра передъ наступленіемъ эпохи Стеньки Разина, собственно въ церковномъ тогдашнемъ управленіи, можно указать здсь на Черніевъ мужской монастырь, основанный старцемъ Матееемъ, въ XVI столтіи. ‘Это былъ, говорится въ очеркахъ Тамбовскаго края, въ сущности казачій монастырь. Сюда шла замаливать свои не малые грхи голутвенная казацкая вольница, буйная и непокорливая: сюда же несли свои достатки разбогатвшіе на разныхъ промыслахъ удальцы тихаго Дона. Ближайшею судебно-административною инстанціею для игумена и старцевъ Черніевой Матееевой пустыни былъ Черкасскій казачій кругъ съ атаманомъ во глав и уже черезъ нихъ нашъ древній монастырь входилъ въ сношеніе съ московскимъ правительствомъ’.

Но это ‘вольное’ происхожденіе монастыря была для него и причиною многихъ бдъ.

Исключительное положеніе Черніева монастыря вызывало противъ него усиленную вражду шацкихъ воеводъ и приказныхъ людей и это обстоятельство отзывалось на монастырской жизни краняе тяжело, что видно изъ слдующей казацкой отписки:

‘Шацкіе служилые люди берутъ съ нашихъ монастырскихъ вотчинъ полоняночныя и ямскія деньги и стрлецкій хлбъ вдвое и втрое сверхъ царскаго указу и посылаютъ многихъ людей. а они емлютъ многія взятки и тмъ монастырскимъ людямъ чинятъ великое утсненіе и тюремное сидніе’.

А съ другой стороны, случалось не рдко, что и самъ Донской покровитель мучилъ черневскихъ монаховъ смертнымъ боемъ и ссылкою. Грабили воеводы съ приказными и подъячими съ одной стороны, грабили основатели и покровители — съ другой. Положеніе монаховъ очевидно было крайне затруднительное. Черневскій игуменъ Моисей однажды жаловался даже въ Москву на казаковъ:

‘И т казаки, забывъ страхъ Божій, озорничали и неповинныхъ старцевъ били плетьми и ослопами безвинно и въ смиреніе сажали, а крестьянъ монастырскихъ съ женами и дтьми увозили на Хоперъ, на Донъ, и на Медвдицу, и про то вдаютъ старосты и выборные крестьяне. Да тжъ казаки въ кельяхъ изъ пищалей стрляли и въ гудки играли и въ ложки били и служилыхъ царскихъ людей плетьями били и монастырь запирали’.

И такой порядокъ продолжался долго. Онъ кончился ужъ посл Разинскаго возстанія, въ которомъ черневскіе монахи, не смотря на свое казацкое происхожденія и на свою зависимость отъ казаковъ, не только не принимали участія, но, напротивъ, держали прямо сторону московскаго правительства и помогали ему въ подавленіи возстанія своими средствами. Они израсходовали тогда на это дло около тысячи рублей.

Въ 1685 году Черніевъ монастырь былъ приписанъ къ Тамбову, отнятъ у казаковъ и отданъ ‘на пропитаніе преосвященному Питириму со всмъ его причтомъ вчно’…

Въ это время у черневскихъ монаховъ образовалось довольно кругленькое состояньице: ‘638 крестьянскихъ дворовъ, земли 744 четы въ пол и снныхъ покосовъ на 2,540 копенъ, да лсъ черный со всякими угодьями, и съ раменьи, и съ перелсьемъ, и съ орловыми гнздами, и съ бобровыми гонами и съ лосиными стойлами’…

Все это тогдашній тамбовскій епископъ Питиримъ своевременно и на законномъ основаніи, не смотря на московскую волокиту, укрпялъ за собою, но продолжительнаго благополучія для монаховъ оттого однакожъ не воспослдовало. Двнадцать лтъ позже, когда Петръ потребовалъ отъ монаховъ ‘усердныхъ и обильныхъ жертвоприношеній на пользу отечества’ и когда т ему въ этомъ отказали, онъ очень просто покончилъ съ ними: епархію Тамбовскую веллъ закрыть, а монахамъ черневскаго монастыря, которыхъ въ это время было 28 человкъ начали выдавать ‘по 2 р. на человка, да имъ же хлба по 5 четвертей каждому, соли по 2 пуда, масла конопляннаго по ведру и дровъ по одной сажени’…

А сосдній Козловскій женскій монастырь въ это время впалъ ‘въ современное нищенство и только городъ Козловъ помогалъ ему изъ кабацкихъ сборовъ’…

IV.

Ко всмъ этимъ тягостямъ, административнымъ, судейскимъ и духовнымъ, которыя переносилъ несчастный край, слдуетъ еще, для безпристрастной и полной картины, прибавить безпрерывныя, одно за другомъ слдовавшія, нашествія непріятельскія, отъ которыхъ вс это обильныя, и даже излишне обильныя власти, поставленныя Москвою, не оберегали населенія ни мало, а можетъ быть и не были въ состояніи оберегать.

Изъ года въ годъ, даже по нскольку разъ въ одинъ и тотъ же годъ, слдовали на край — Тамбовскій и Шацкій — набги то татаръ, то калмыковъ, то просто воровскихъ людей съ Дона и даже неизвстно откуда. Вс эти набги характеризуются въ современныхъ сказаніяхъ боле или мене одинаково и только изъ боле пространнаго, или мене, описанія ихъ можно судить, что такое-то нашествіе было боле жестоко и губительно, а такое-то мене.

Набгали татары: крымскіе, ногайскіе, кубанскіе и азовскіе и калмыки. ‘Не разъ, говоритъ тамбовскій историкъ, внезапно и стремительно прорывали они наши валовыя крпости, избивая засчныхъ и иныхъ стражей и съ гикомъ и съ дикими возгласами появлялись скуластыя и узкоглазыя калмыцкія лица передъ самыми крпостными тамбовскими воротами, смущали наши малосильныя воинскія команды и ихъ воеводъ… Звонили у насъ тогда въ набатный колоколъ тревогу, становились пушкари, пищальники и стрльцы на стнахъ и башняхъ, близь главныхъ воротъ выравнивались на всякій случай конные и пшіе, а въ соборной Преображенской церкви служили молебны до тхъ поръ, пока азіатскіе кочевники не уходили обратно въ свои приволжскія кочевья’…

Калмыки очень скоро, какъ только откочевали изъ Китая, принялись за Тамбовскій край. Они откочевали изъ Китая въ 1630 году, а лтъ черезъ двадцать, и даже мене того, они уже вмст грабили и Шацкую, и Тамбовскую провинціи, не встрчая, повидимому, никакого себ сопротивленія. Все что длало московское правительство — это откупалось отъ нихъ: средство, какъ извстно, мало очень дйствительное, скорй даже подзадоривавшее ихъ на новые набги, развивавшее только въ нихъ аппетитъ, посявшее въ нихъ увренность въ безсиліи Москвы оберегать отъ нихъ свои окраины.

Калмыковъ откочевало изъ Китая 50,000 кибитокъ и вс они откочевали къ Волг. Историкъ Тамбовскаго края говоритъ объ нихъ по поводу ихъ набговъ: ‘Такимъ образомъ отплатили они Русскому государству за гостепріимство. И мы не знаемъ чему въ данномъ случа боле удивляться: необузданной ли наглости полудикихъ азіатовъ, или же чрезмрной терпливости и уступчивости московскаго правительства. Во всякомъ случа, приведенный нами фактъ, (т. е. ихъ постоянные и дерзкіе набги), изъ исторіи нашихъ отношеній къ калмыкамъ долженъ быть объясненъ между прочимъ тмъ, что въ ХП столтіи правительственная энергія почти исключительно расходовалась внутри государства, а для окраинъ ея уже не хватало’…

Это, однако, не совсмъ такъ. Московское правительство въ своихъ отношеніяхъ къ калмыкамъ энергію проявляло, но только не совсмъ такъ, какъ слдовало, употребляло не т пріемы, а потомъ, и это главнйшее, люди, которымъ оно поручало проявлять эту свою энергію, были по большей части такіе же точно воры и грабители, какъ и сами калмыки, и они скоре подражали имъ въ ихъ пріемахъ, чмъ уважали или боялись ихъ. Представители Московскаго государства поступали, напримръ, такъ: ‘Въ самый разгаръ Разинскаго бунта умеръ калмыцкій ханъ Пипцукъ, наслдовалъ ему Аюка. На слдующій же годъ онъ истребилъ подъ Астраханью цлый стрлецкій полкъ’. Начались съ нимъ переговоры. ‘Тогда Аюкъ-тайша и вс приволжскіе калмыцкіе таноны и князьки дали Астраханскому воевод боярину князю Якову Никитичу Одоевскому клятвенное общаніе прямить и служить великому государю и съ пограничными воеводами быть въ любви и согласіи. За это царь Алексй Михайловичъ ихъ пожаловалъ, повеллъ выдавать калмыкамъ ежегодное денежное жалованье, но нкоторые астраханскіе и царицынскіе воеводы были такъ разсянны, что калмыцкое жалованье удерживали у себя. Бывало и хуже. Такъ, однажды, хавъ изъ Астрахани въ Москву, бояринъ Иванъ Богдановичъ Милославскій съ ратными людьми и межъ Чернаго Яру и Царицына калмыцкій улусъ и калмыцкихъ людей погромили да въ полонъ взяли 15 человкъ, да онъ же взялъ 50 лошадей и коровъ, и барановъ, и то учинивъ умысля съ княземъ Одоевскимъ’.

Вслдствіе этого, немедленно начались со стороны калмыковъ новые сильные набги.

Такой порядокъ доводилъ населеніе, и безъ того разоренное и удрученное всякими домашними тяготами, до совершеннаго ужъ отчаянія: ‘Многихъ людей, говоритъ лтописецъ, имали и побивали и арканомъ въ плнъ волочили, отговариваясь передъ царскими гонцами (калмыки) тмъ, что царскаго общаннаго жалованья они не получали. И отъ тоя непрестанныя войны крестьяне оскудли въ конецъ и врознь брели’.

И сколько московское правительство не расходовало своей ‘энергіи’, сколько своихъ князей и бояръ съ деньгами и дарами къ калмыкамъ ни посылало, толку все не выходило, потому что все ограничивалось одними канцелярскими формальностями, написаніемъ и подписаніемъ договоровъ, потомъ пьянствомъ и, въ довершеніе всего, нарушеніемъ мирныхъ договоровъ, тутъ же, сейчасъ же вслдъ за подписаніемъ ихъ, самими посланными князьями и боярами.

Такъ тянулось все XVII столтіе. Воеводы, князья и бояре, посланные Москвы, только упражнялись въ это время въ канцелярскомъ краснорчіи, съ которымъ составляли договоры. Точно, чмъ витіевате и напыщенне будетъ составленъ договоръ, который они привезутъ съ собой, тмъ въ Москв ему будутъ боле рады и оцнятъ ихъ заслуги и старанія. Такія же точно произносились при этомъ и рчи. Нкоторыя изъ нихъ не знаешь просто какъ и понимать — отъ ироніи он такія, или отъ пьянства и безумія.

И Москва оставалась всмъ этимъ, повидимому, довольна. Такой порядокъ тянулся вплоть до Петра — ужъ онъ его кончилъ. Калмыки при немъ сдлали на Тамбовскій и Шацкій край набгъ, много селъ и деревень пожгли, жителей помучили и увели въ плнъ. Онъ послалъ разъ, два сказать, чтобы этого не было. На третій разъ онъ покончилъ ужъ по своему…

Говоря собственно о населеніи, о народ населявшемъ Тамбовскую и Шацкую провинціи, тамбовскій историкъ говоритъ:

‘Большинство тамбовско-шацкаго населенія, по старой привычк, выносило свою судьбу, но иные не мирились съ своимъ положеніемъ и бжали босые и нагіе, на вкъ покидая свои дома и семьи, или же забирали съ собою и самыя семьи, оставляя на родин совершенную пустошь. Бжали старики и дти, забывая немощи своего возроста’.

Наибольшій контингентъ бглыхъ доставляли все-таки барскія вотчины.

И. И. Дубасовъ, много потрудившійся для освщенія прошлаго Тамбовской губерніи, говоритъ, что однажды въ губернскихъ архивахъ, разбирая связки длъ о бглыхъ, ему между ними попалась одна, въ которой было до двухсотъ прошеній явочныхъ и вотчинныхъ бглецовъ и вс одного и того же года. ‘Крпостные бжали, по словамъ нашихъ документовъ, говоритъ онъ, съ голоду и отъ несносныхъ побоевъ’. Бжали дти и древніе, совсмъ дряхлые старики и старухи. Сохранилось извстіе объ одной бглой старух помщика Перепечина, Анисьи Акимовой, которой въ годъ ея побга съ барской усадьбы было 80 лтъ. ‘Значитъ желанія свободы и условія этого желанія было слишкомъ сильно замчаетъ историкъ. Между прочими причинами частыхъ побговъ былъ и обычай помщиковъ продавать своихъ крпостныхъ ‘въ розницу’ — родителей въ одн руки, дтей въ другія.

Не довольствуясь всякимъ безчинствомъ и грабежами у своихъ крестьянъ, многіе помщики образовывали тогда шайки и съ ними ходили грабить сосдей и окрестныя села и даже пригороды. Противъ нихъ надо было иногда посылать воеводамъ цлые отряды. Сохранилось извстіе объ одномъ помщик Карев. Его очень часто ходили смирять командами, но ‘онъ чинился тмъ командамъ весьма противенъ и за тою его противностью была въ поимк воровъ крайняя остановка’.

Одновременно съ нимъ по Ок занимался грабежемъ помщикъ Самсоновъ. Онъ грабилъ купеческія и казенныя суда.

Подъ Темниковымъ грабилъ помщикъ Кашаевъ.

Даже помщицы выходили на разбойничье поприще. Такъ особенно отличалась княгиня Марья Алексевна Енгалычева. Между прочимъ, она съ своей шайкой однажды напала на людей Савельева и ихъ ограбила и ‘била ихъ дубьемъ смертнымъ боемъ и сняла съ нихъ господскихъ денегъ шестнадцать рублей, да шубу новую, цна 2 рубля, кушакъ новый верблюжій, цна 30 коль, да шапку съ рукавицами, цна 50 коп.’.— ‘И стали мы отъ тое лютости едва живы — разсказывали они потомъ — а наижесточае билъ насъ княгининъ дьячекъ Силантій Семеновъ’.

Въ другой разъ княгиня Марья Алексевна ночью напала на соннаго помщика Веденянина, захавшаго по дорог переночевать къ своей знакомой помщиц Чурмонтевой. ‘И въ то число, — жаловался онъ потомъ на Марью Алексевну, — въ полночь къ оной вдов Чурмонтевой пріхала воровски княгиня Енгалычева съ людьми своими и со крестьяны и съ попомъ своимъ Семеномъ Акимовымъ да съ дьячкомъ Силантіемъ Семеновымъ, и связавъ меня били смертно и топтали и деньги 70 рублевъ моихъ отняли, и лошадь мерина гндого отнялижъ…’

Княгиня Енгалычева въ этомъ отношеніи была не единственная въ своемъ род: одновременно съ нею упоминается между прочими помщицами-воительницами еще и какая-то помщица Моисеева. ‘Въ разные мсяца и числа деннымъ, и ночнымъ временемъ съ ружьями и со всякимъ дреколіемъ, — писали про нее, — та Моисеева, съ своими дворовыми умышленно, какъ разбойники, прізжаетъ и безъ всякаго милосердія бьетъ и разоряетъ напрасно и то чинитъ со многими почастно…’

Не отставали отъ помщиковъ и помщицъ въ этомъ отношеніи и духовныя особы.

Кром вышеупомянутыхъ атамановъ енгалычевской шайки, дьячка Силантія Семенова и попа Семена Акимова, дйствовавшихъ подъ княгининымъ началомъ, имется многое множество случаевъ грабежей и разбоевъ, произведенныхъ духовными особами за свой такъ сказать личный счетъ и совершенно самостоятельно.

Такъ, напримръ, въ шацкихъ лсахъ грабилъ и особенно отличался дьячекъ едоръ Поповъ съ братьями. Въ его же шайк отличались: попъ Степанъ и дьяконъ Иванъ, оба съ своими дтьми церковниками. По ночамъ эти ‘духовныя особы’ выходили изъ лсовъ ‘и вс т люди съ рогатинами ходили по селамъ и чинили разбой и огнемъ людей жгли и было отъ нихъ огненное хоромное запаленіе’.

А въ другомъ углу шацкихъ лсовъ въ это же время грабилъ попъ ‘села Сосновки съ своимъ братомъ и дтьми. Въ полночь удутъ на грабежъ, а къ утру вернуться и все время потомъ и пьянствуютъ.

Въ Темников былъ такой случай. ‘Однажды въ деревню Кяргу пріхалъ съ солдатами протопопъ миссіонеръ Казанскій. Не долго думая и не тратя краснорчія, онъ приказалъ своимъ спутникамъ вязать кяргинскую мордву и приготовился насильно крестить ее. Такая проповдь язычникамъ не понравилась и они съ трудомъ отбились отъ протопопа и ускакали въ лсъ. Между тмъ имуществомъ ихъ вполн воспользовался Казанскій’.

Даже цлые монастыри выходили на разбой и грабили крестьянъ. ‘Саровской пустыни строитель Ефремъ съ братіею, — жаловались сосдніе починковскіе крестьяне, — завладлъ нашею мельницею на рк Сош и травятъ т саровскіе монахи собаками овецъ нашихъ. гусей и утокъ. отняли у насъ рыбную ловлю въ усть Сатоса, завладли нашими снными покосами, и еще владютъ нагластно дачами нашими на рк Пущ и лубки и мочалы наши свезли’.

Историкъ тамбовскій по поводу всего этого замчаетъ: ‘Въ числ народныхъ обидчиковъ и нарушителей обществеынаго спокойствія въ это время не послднее мсто занимали и монастыри и приходское духовенство…’

И все это тогда — вс эти насилія, грабежи и разбои — помщикамъ, духовнымъ, подъячимъ и воеводамъ, сходило съ рукъ благополучно. какъ будто всему этому такъ и должно было быть и они на это имютъ право. Простыхъ же и бглыхъ людей, попадавшихся въ лсахъ, въ разбойномъ дл, привозили въ Шацкъ къ допросу и тогда, какъ на торжество какое или на представленіе, вс собирались на городскую площадь ‘и смотрли какъ вырзывали людямъ ноздри и клеймили имъ лбы и какъ полосовали ихъ плетьми и батогами’.

Особенно прославился въ то время въ Шацк заплечный мастеръ Молоствовъ. ‘Это былъ человкъ отличавшійся крайнею жестокостью и въ свое суровое время исполнявшій свои обязанности съ видимымъ удовольствіемъ. Онъ убилъ своего сына-младенца и питался молокомъ своей жены, грудь которой сосалъ до крови…’?

Вотъ какими воспитательными зрлищами ‘умиротворяли’ ограбленное, разоренное, измученное населеніе, надъ которымъ, вмсто удовлетворенія его нуждъ, еще издвались и глумились…

Сверная часть Тамбовской провинціи, въ тогдашнее время — теперешніе узды Шацкій, Кадомскій и Темниковскій — представляла почти сплошное лсное пространство. Теперешніе узды Тамбовскій, Моршанскій и Козловскій, были тоже покрыты лсами, но уже не такими сплошными и непроходимыми. Сосдніе узды ныншнихъ Рязанской и Пензенской губерній были также лсные. На всемъ этомъ пространств было житье всмъ тмъ, кто вольно или невольно хотлъ жить звриной жизнью и отказывался отъ общества и отъ общины.

И лса эти были заселены. Въ нихъ жили, укрываясь какъ зври, бглые крпостные, ‘воровскіе казаки’, всякій сбродъ, промышлявшій ночами подъ ближними селами и усадьбами. Наконецъ, жили въ нихъ бглые ‘духовные особы’ и скрывавшіеся отъ безпрестаннаго ‘сиднья въ осадахъ’ дворяне и дти боярскіе. Впослдствій ужъ, гораздо позже, въ нихъ же начали скрываться и проживать дти боярскіе, не желавшиіе учиться и служить.

Передъ Стенькинымъ возстаніемъ населеніе этихъ лсовъ было особенно сильно. Тамъ скопилось и жило десятки тысячъ всякаго народа, озлобленнаго, отчаяннаго, готоваго примкнуть къ какому угодно протесту противъ существующаго общественнаго и государственнаго строя, въ который они ужъ изврились и отъ котораго не ждали для себя ничего лучшаго и въ будущемъ.

Вс попытки выманить ихъ оттуда общаніями и посулами не приводили ни къ чему, а выгнать силою у помщиковъ, приказныхъ и воеводъ, не хватало на это ни средствъ, ни силы.

Было нсколько попытокъ въ этомъ род, но они вс ни къ чему не приводили, кром какъ къ новому и еще большему раздраженію населенія и новымъ побгамъ въ лса.

Съ другой стороны, съ этимъ лснымъ населеніемъ, ожесточеннымъ, озлобленнымъ и одичавшимъ, было и не безопасно вступить въ открытыя враждебныя отношенія… Оно собиралось тогда въ шайки, въ цлыя банды и подъ предводительствомъ атамановъ длало оттуда набги, жестоко мстя за свое безпокойство своимъ грабителямъ и утснителямъ, отъ которыхъ оно туда, въ эти лса, ушло.

Такъ, однажды, это лсное населеніе не побоялось напасть даже на самого шацкаго воеводу Карташева въ самомъ город Шацк, и онъ едва спасся изъ своего дома.

Понятно, что, рано или поздно, существовавшему тогда общественному и государственному строю предстояло неминуемо придти съ этимъ лснымъ и бродячимъ населеніемъ въ столкновеніе и свести жестокіе счеты.

Но представители власти и законнаго порядка, зная очень хорошо всю трудность подобной задачи, не торопились съ этимъ дломъ и только такъ, больше для проформы, чмъ для острастки, длали по окраинамъ лсовъ нчто въ род военныхъ прогулокъ и захваченныхъ одинокихъ бглыхъ и разбойныхъ людей, какъ сказано было выше, приводили на городскія площади и тамъ, боле въ назиданіе мирныхъ гражданъ, чмъ для дйствительной пользы, мучили и истязали.

На лсное населеніе все это нисколько не дйствовало или если и дйствовало, то совершенно обратно тому, какъ этого бы было желательно, и ни набги, ни разбой, оттого нисколько не прекращались.

Московская центральная власть, до которой все же доходили слухи о разбояхъ и грабежахъ, о бглыхъ и воровскихъ людяхъ, собиравшихся въ банды и цлыя скопища, длала предписанія мстнымъ тамбовскимъ и шацкимъ воеводамъ ходить на нихъ и разбивать ихъ, и ловить ихъ, но ни средствъ на это не давала. ни указывала откуда ихъ взять. Воеводы объ этомъ отписывали и длали вотъ такія невинныя военныя прогулки по опушкамъ.

Да если бы воеводы и проникали далеко, въ глубь лсовъ, и ловили бы, и разбивали бы скопища, собравшіяся тамъ, то, все равно, изъ этого ничего бы не выходило, такъ какъ общественный и государственный строй тогдашній безпрестанно и все больше и больше поставлялъ туда обиженныхъ и недовольныхъ, потому что и самихъ обидчиковъ становилось съ каждымъ годомъ все больше и больше: помщиковъ все прибавлялось, подъячихъ расплодилось видимо-не-видимо…

Додуматься до простого и разумнаго соображенія, что нечего считаться съ послдствіями, и это даже совершенно безполезно, пока не устранены причины, порождающія эти послдствія, въ Москв не хотли, или не могли, тогда по причинамъ, имя которымъ легіонъ.

Такъ дло и стояло.

Въ лсахъ и на ркахъ образовалось и укрпилось совершенно особое населеніе, понятія о которомъ ни у кого не было при удльныхъ князьяхъ, спеціально и специфически обязанное своимъ происхожденіемъ Москв и московскимъ порядкамъ, и жившее на соблазнъ и искушеніе всему остальному мирному и покорному населенію городовъ, полянъ, и всякихъ открытыхъ и неудобныхъ для ‘буйственнаго скопленія’ мстъ.

Соблазнъ этотъ и искушеніе для мирнаго и покорнаго населенія былъ великъ.

Оттуда, изъ лсовъ, во-первыхъ, приходили ихъ грабить ‘буйственные’ и ‘воровскіе’ люди, слдовательно, оно, это мирное и покорное населеніе, содержало ихъ, и, потомъ, они же эти ‘буйственные’ съ дерзостью и глумленіемъ, смялись надъ ними, говоря:

— Ну, что вы тутъ сидите, чего вы боитесь, холопы вы, подлые трусы, по дломъ вамъ, такъ вамъ и надо.

И ничего имъ не могло отвтить кроткое и терпливое, покорное, остававшееся врнымъ, населеніе на ихъ зажигательныя рчи, потому что выходило, повидимому, такъ, что и въ самомъ дл бояться было нечего.

— Вдь, вы видите, бояться нечего, мы грабимъ васъ, а не вы насъ. Вы содержите и помщиковъ вашихъ, и воеводъ, и подъячихъ, и приказныхъ, и не могутъ они васъ, кормильцевъ своихъ, защитить отъ насъ и даже самихъ себя не могутъ защитить.

Зажигательныя эти рчи дйствовали, во-первыхъ, потому, что у этого кроткаго и остававшагося врнымъ населенія, при всей его покорности, все же на сердц, на душ и на спин наболло ужъ достаточно, а потомъ и въ самомъ дл: кормятъ, поятъ, содержатъ они всхъ этихъ воеводъ, помщиковъ, подъячихъ и приказныхъ, а они защитить не могутъ даже и самихъ себя. Лучше, чмъ работать да содержать и кормить и тхъ и другихъ — и воеводъ, и помщиковъ съ одной стороны, и разбойныхъ и бглыхъ людей — съ другой, — пойти самимъ туда въ лса и то же самое длать, зажить той же жизнью, какъ и бглые, и воровскіе люди…

Вопросъ этотъ, такимъ образомъ, становился везд. повсемстно, давно уже, и становился ребромъ, потому-что ‘буйственные’ и ‘воровскіе люди’, предлагая его къ добровольному и свободному разршенію, не всегда долго давали размышлять и ждали отвта, а прямо и просто уводили съ собою ‘на низы’ и въ лса колеблющихся и нершающихся.

— Насъ били, мучили, огнемъ жгли, всячески истязали и въ невол держали, — говорили въ свое оправданіе эти уведенные, когда они потомъ попадались, или ихъ изловятъ, или сами встосковавъ о семьяхъ своихъ, возвращались въ свои села и деревни, но это не всегда и не со всми такъ было, воеводы, подъячіе и помщики знали это очень хорошо и, конечно, не довряли имъ.

И это лсное и рчное, голодное, озлобленное населеніе увеличивалось изъ года въ годъ, становясь изъ года въ годъ сильне и смле поэтому. Обнищалые дворянчики, утекая отъ царскаго московскаго или мстнаго воеводскаго гнва, разстриги попы и просто виноватые въ дерзости или проворовавшіеся, а также и опытные въ, ‘воровскихъ’ длахъ казаки съ низовьевъ Дона, бжавшіе почему-либо отъ своего мста и нашедшіе теперь пріютъ въ этомъ угрюмомъ и отчаянномъ населеніи, верховодили въ немъ, сплачивая его по временамъ въ банды и шайки для отдльныхъ, разрозненныхъ случаевъ грабежа, нападеній или отраженія нападеній на себя самихъ со стороны воеводъ и властей.

Матеріалъ для возстанія, для всякой дикой расправы съ притснителями и съ властями, которые этимъ притснителямъ покровительствовали, а въ большинств случаевъ и сами были притснителями, — давно ужъ былъ готовъ. Отдльныхъ случаевъ организованнаго отпора царившему произволу и насилію сильныхъ ^и богатыхъ надъ бдными было множество и почти вс они были удачны. Дерзость, ушедшаго въ лса и въ степи населенія отъ этихъ удачъ, весьма понятно, росла. Сознаніе, что терять нечего, что хуже теперешняго ужъ положенія ничего и придумать нельзя, укрпляло ршимость на самыя отчаянныя попытки посчитаться и съ своими притснителями и съ властями, у которыхъ эти притснители были въ охран.

Не доставало только одной общей, связующей всхъ, центральной силы, которая бы объявила свой планъ, програму, и подняла бы знамя для общаго и повсемстнаго со всхъ сторонъ нападенія на угнетателей и на ненавистную за попустительство и за участіе въ притсненіяхъ власть.

Такой, объединяющей всхъ недовольныхъ, угнетенныхъ и обиженныхъ, силой, объявился казацкій атаманъ Разинъ, котораго власти, помщики и подъячіе называли ‘Стенькой’, а казаки и народъ ‘батюшкой Степаномъ Тимоеевичемъ’. Онъ идетъ съ совершенно опредленной програмой: помщиковъ, поповъ и подъячихъ вшать и жечь, имнія ихъ и имущество грабить и брать себ, а народъ объявлять везд вольнымъ и устроивать его на вольный казацкій манеръ. И идетъ онъ не самъ по себ, а сопровождаетъ царевича Алекся Алексевича, бжавшаго отъ жестокостей царя-отца своего, утснявшаго его всячески по навтамъ бояръ, которые совсмъ съ толку сбили царя и властвуютъ имъ, какъ хотятъ. Идетъ, плыветъ по Волг вверхъ и патріархъ Никонъ, который тоже стоялъ за народъ и за старую вру, и которую тоже, какъ свою помху, бояре вмст съ духовными свергли, но онъ спасенъ отъ нихъ и теперь идетъ, благословляя за свободу и за вру.

Эти слухи, распускаемые ‘прелестными’ людьми, встрчались жадно въ лсахъ и имъ внимали, какъ давно жданной и благословенной всти о свобод и разгул, которыми потшатся наконецъ надъ своими утснителями загнанные и обиженные. Обобранное, поруганное населеніе селъ и деревень, еще хранившее кое какъ, страха ради и отупнія. свою покорность, внимало имъ съ затаенной радостью въ сердцахъ, и вря и не вря въ скорое свое освобожденіе.

Начали получаться воеводами въ городахъ угнетеннаго края грамоты изъ Москвы, въ которыхъ говорилось, чтобы ‘Божіимъ и нашимъ государевымъ дломъ промышляли сопча и про вора и измнника про Стеньку Разина и про воровскихъ казаковъ провдывали всякими мрами и промыслы и поиски надъ ними чинили’.

Грамоты эти въ секрет оставаться не могли, слухи объ нихъ проникали изъ приказныхъ избъ въ населеніе осдлое и ‘убжавшее’ и только подтверждали слухи, распускаемые бглыми людьми и казаками, вызывая общую радость.

Скоро стали появляться люди, разсказывавшіе, что своими глазами видли плывшіе по Волг струги — одинъ краснымъ бархатомъ покрытый и на немъ царевича Алекся Алексевича, а другой крытый чернымъ бархатомъ и на немъ великаго патріарха Никона. И провожаетъ ихъ ‘батюшка Степанъ Тимоеевичъ, а силы его и не счесть’…

Переполохъ, который начался по городамъ посл полученія этихъ грамотъ и со всхъ сторонъ доходившихъ встей о могуществ и побдахъ надвигавшейся по Волг силы, дйствовали на населенія и мирное, и бглое, тмъ ршительне, что вс отлично знали то безпомощное и убогое состояніе, въ которомъ находились средства сопротивленія и защиты у этихъ городовъ, и начавшихъ собираться для отсиживанія въ нихъ бояръ и дворянъ съ своими семьями и челядью, очень сомнительной преданности.

Населеніе — есть прямое указаніе на это — знало отлично отписки воеводъ въ Москву въ отвтъ на эти грамоты. Эти отписки были жалкаго, убогаго характера: признавалась полная невозможность сопротивленія’ выражалось уже не подозрніе остававшагося еще мирнымъ осдлаго населенія въ врности, а прямо увренность въ непремнной его измн, при первомъ Появленіи Стенькиныхъ передовыхъ бандъ.

Воеводы писали о своихъ силахъ просто повидимому невроятное даже. Въ одномъ город оказывалось ‘сорокъ пищалей и семь пистолей’, въ другомъ ‘пятнадцать мушкетовъ’ и т. п. Въ такихъ же приблизительно размрахъ были и запасы свинца и ‘зелья’, т. е. пороха. Жалоба на недостатокъ оружія и на полную ненадежность населенія и мстной воинской силы была общая у всхъ у нихъ и вс они только и молили, что о скорйшей присылк и того и другого.

Но и понимая всю опасность пустить въ этотъ край Стеньку или его атамановъ, московское правительство все-таки было безсильно оказать воеводамъ немедленную и сколько-нибудь серьезную помощь. Оно все писало имъ, чтобы они собирали ‘безъ всякаго мотчанья дворянъ и дтей боярскихъ’, вооружали ихъ и вели съ собою противъ ‘воровъ и воровскихъ казаковъ, забывшихъ Бога и его, государеву, милость, чинить промыселъ и розыскъ’.

А дти боярскіе и дворяне шли отъ этого на утекъ и охотне прятались въ лсныхъ трущобахъ, чмъ соглашались выступать въ бой съ казаками и воровскими людьми, ни малйше не сомнваясь въ своемъ пораженіи и будучи въ то же время убждены въ неминучей своей казни, какъ только попадутъ въ руки къ ‘вору Стеньк’ на расправу.

Кое-что только Москва могла выслать и высылала. Такъ она выслала незначительный отрядъ иноземцевъ, бывшихъ и тогда уже у насъ на служб и потомъ прислала въ Тамбовъ офицеровъ-начальниковъ: ‘1 полковника, 1 маіора, 7 ротмистровъ, 1 капитана, 10 поручиковъ, 1 квартирмейстра, 10 прапорщиковъ, 1 адьютанта, всего 32’. Вс они были отосланы изъ Иноземнаго приказа.

Были присланы также и тоже въ незначительномъ числ и московскіе стрльцы.

Организація всхъ остальныхъ силъ была предоставлена самимъ мстнымъ воеводамъ и изъ мстнаго же населенія.

Москва однако прислала знамена, шнурки, кисти, бахрому и проч. для войска. Такъ было прислано вмст съ ‘квартирмейстрами’, ‘поручиками’ и пр.’ ’10 знаменъ рейтнерскихъ съ древками, и въ томъ числ одно знамя камчатное блое, въ середин крестъ и звзда, камчатное черное да 9 знаменъ тафтятыхъ тоусинныхъ въ середин крестъ и звзда, тафтянное жъ блое, около знамени бахромы шолковыя разныхъ цвтовъ, да къ тмъ же знаменамъ 10 снуровъ шелковыхъ съ кистями и съ ворвоки, 10 трубъ мдныхъ съ завсы и съ шнуры, а завси у нихъ тафтяныя, бахрамы тонкія, трои литавры, 30 паръ пистолей съ олетры, 30 карабиновъ съ ременьи и съ крюки’.

Становится, читая эти вс грамоты и отписки, ярко рисующія картину совершенной безпомощности власти, совершеннаго ея убожества, понятнымъ, чтобы такое неминуемо произошло въ кра, еслибъ эти вс передовые шайки и атаманы Разина появились ране неудачи его подъ Симбирскомъ, когда онъ какъ лава текъ по всему пространству Волги, широко и на далеко захватывая и берега ея… Но тутъ ужъ онъ былъ поколебленъ, обяніе его падало, и доносился громъ его прежнихъ побдъ: передовые его атаманы шли, но ужъ ихъ никто не подкрплялъ, опереться имъ было не на кого. Были только сшибки передовыхъ безъ поддержки за ними слдовавшихъ главныхъ силъ: этихъ силъ уже-не существовало, — гудлъ, наводя ужасъ, старый громъ: громъ слышался, а ужъ туча разсялась, тамъ на Волг ужъ прояснилось…

VI.

Едва ли не первое извстіе о томъ, что передовые изъ Стенькиной силы ужъ объявились и начали ‘чинить всякое худо’ получилъ шацкій воевода Остафьевъ: отъ 12-го октября онъ доносилъ въ Москву ‘Государю царю и великому князю Алексю Михайловичу всеа Великія и Малыя и Блыя Росіи самодержцу’. Онъ писалъ: ‘Холопъ твой Андрюшка Остафьевъ челомъ бьетъ. Въ ныншнемъ, государь, октябр, часу въ четвертомъ ночи прибжалъ въ Шатцкой (г. Шацкъ) вотчины боярина князя Никиты Ивановича Одоевскаго села Сотницына приказной человкъ Микифоръ Микулинъ, а въ распрос передо мною. холопомъ твоимъ, сказалъ: въ Шатцкомъ де узд въ сел Кабяков объявились воровскіе казаки, и боярина князя Одоевскаго приказнова человка едора Межина на прозд убили до смерти, до того жъ, государь, числа прибжалъ въ Шацкъ крестьянинъ Клокова Ивашка едоровъ, а въ распрос сказалъ: здилъ де онъ за рку Цну съ помщицею своею и съ сыномъ е, и въ сел Кошебев объявились воровскія жъ казаки и сына де е при немъ, Ивашк, срубили, а ево де отпустили и приказали ему молить Бога за нечаю царевича Алекся Алексевича, да за патріарха микона, да за Стенку Разина. Да того жъ, государь, числа шацкихъ селъ воевода Василей Строевъ посылалъ въ твою государеву въ дворцовую Ивину слободу для провдованья тхъ же воровскихъ казаковъ поляка Лунку Алексева, и онъ де Лунка прибжалъ къ нему Василію и въ распрос сказалъ, что де въ той слобод объявились воровскіе казаки, да онъ же Лунка видлъ у нихъ два значка, а та слобода отъ Шатцка въ 20 верстахъ’…

Затмъ и пошло. Товарищъ тамбовскаго воеводы Якова Хитрово писалъ: ‘Холопъ твой Еремка Пашковъ челомъ бьетъ. Въ ныншнемъ, государь, октябр пошолъ изъ Танбова думной дворянинъ и воевода Яковъ Тимоевичъ Хитрово въ походъ, а меня, государь, холопа твоего оставилъ въ Танбов, взялъ съ собою твоихъ государевыхъ ратныхъ людей всякихъ чиновъ, разныхъ городовъ и танбовцовъ жалованныхъ людей розныхъ чиновъ, а со мною, государь, холопомъ твоимъ, въ Танбов оставилъ только московскихъ стрльцовъ полуголову Григорья Салова да стрльцовъ московскихъ съ нимъ 208 человкъ, да на черт въ красномъ городк 83 человка, и на тхъ, государь, танбовцовъ въ ныншнее смутное время надетца не на ково, потому что у тхъ, государь, танбовцовъ на Дону братья и племянники и дти, а иные, государь, у вора, у Стенки Разина, а иныхъ, государь, городовъ твоихъ государевыхъ ратныхъ людей не оставилъ въ Танбов со мною, холопомъ твоимъ, ни одного человка, и съ тми, государь, малыми людьми мн, холопу твоему, въ Танбов сидть не съ кмъ, а будетъ, государь, въ Танбов иныхъ городовъ твоихъ великого государя ратныхъ людей не будетъ, и въ Танбов, государь, въ приходъ воровскихъ казаковъ чаетъ всякого дурна, а по отписке, государь, изъ Шацкаго воеводы Андря Остафьева, что воровскіе де казаки пришли въ Шацкой уздъ отъ города за двадцать верстъ, а Шатцкой, государь, отъ Танбова только во ст въ двадцати верстахъ, и что, государь, учинится въ Танбов отъ малолюдства какое дурно, и за то, государь, мн бъ, холопу твоему, отъ тебя, великого государя, въ опал не быть, и о томъ, государь, мн холопу своему, что то, великій государь, укажешь!’

Муромскій воевода ‘холопъ Оонька Шеховской’, ударивъ челомъ, писалъ: ‘въ ныншнемъ октябр пришедъ въ Муромъ въ приказную избу касимовской воевода Тимоей Карауловъ сказалъ: пріхалъ де онъ Тимоей изъ Касимова боясь отъ приходу воровскихъ людей, потому что въ Касимов города и острогу нтъ, а уздные де всякихъ чиновъ люди въ Касимовъ не идутъ, а Kaдомъ и Кадомской и Шатцкой узды воровскіе люди разорили и нын во многихъ мстехъ разоряютъ же, и онъ де Тимоей, слыша тотъ ихъ воровскихъ людей проходъ изъ Касимова въ Муромъ и пріхалъ, а отъ Мурома, государь, Касимовъ только въ семидесяти верстахъ, и отъ тово приходу воровскихъ людей въ Муром въ осад безъ служилыхъ людей быть опасно, а снаряду, государь, въ Муром только одна желзная пушечка небольшая да 29 мушктовъ, и о томъ снаряд я, холопъ твой, къ теб великому государю къ Москв въ пушкарской приказъ въ ныншнемъ году въ октябр мсяц съ пушкаремъ Куземкою Стюферинымъ писалъ и ко мн, холопу твоему, и no ее число твоего великого государя указу не бывало, и о томъ, что ты, великій государь, мн холопу своему укажешь?’

Черезъ нсколько дней еще шацкій воевода тотъ же ‘холопъ Андрюшка Остафьевъ’, ударивъ челомъ, въ Москву писалъ: ‘Октября въ 17-й день приходили къ Шацкому къ слободамъ воровскіе казаки многимъ собраніемъ съ пушками… а съ тми воровскими казаками приходили къ Шацкому, прозжихъ твоихъ государевыхъ дворцовыхъ селъ Конабева и конабевскаго присуду и всего Шацкаго узду селъ и деревень крестьяне многіе и въ город, государь, отъ того воровскаго заводу Шатцкаго узду всякова дурна надъ городомъ Шацкимъ чаемъ, что въ Шатцкомъ твоихъ великого государя служилыхъ людей мало всякова чину 104 человка, а городъ и острогъ большіе, и безъ тво ихъ великого государя ратныхъ людей безъ полку города Шацка оберечь будетъ не кмъ и некому, а я_т холопъ твой, заскорблъ и одряхллъ и обезпамятлъ, города строить въ осадное время и призрть не могу, и чтобъ, государь, въ моей болзни и въ дряхлости и въ безпамятств городу Шацку какіе порухи не учинилось, и чтобъ мн, холопу твоему, отъ тебя, великого государя, въ опал не быть, а что, государь, въ Шацкомъ въ твоей, великого государя, казн было зелья и свинцу и того зелья и свинцу роздано твоимъ великого государя ратнымъ людемъ, а нын того зелья и свинцу въ твоей великого государя казн въ остатк не много’…

Отъ 21-го октября, товарищъ тамбовскаго воеводы Хитрово, бывшаго въ это время ‘въ поход’, холопъ Еремка Пашковъ, ударивъ челомъ, гшсалъ: ‘Въ ночи прибжали ко мн, холопу тво ему, въ Танбовъ Филька Клеметьевъ да Лунка Кулаковъ, а въ распрос, государь, передо мною, холопомъ твоимъ, сказали: были де они на сторож въ Танбовскомъ узд у прозжихъ Моршенскихъ воротъ, а начальнымъ де человкомъ у нихъ былъ мещеренинъ Петръ Ордабьевъ и пришла де имъ перемна, и они де съ той сторожи похали въ Танбовъ и съ начальнымъ человкомъ, съ Петромъ Ордабьевымъ да съ иноземцемъ съ Андреемъ Лесковскимъ, и стали де они ночевать въ Танбовскомъ узд въ деревн Княжой, и въ той де, государь, деревн Княжой въ полночь нахали на нихъ Танбовскаго жъ узду твои всликого го сударя пашенные крестьяне изо многихъ деревень, измня теб, великому государю, и того де Петра Ордабьева и иноземца и ихъ стрльцовъ бивъ покинули, а мещеренина де Петра Ордабьева убивъ мало не до смерти и коловъ рогатиною и съ иноземцомъ повели де ихъ связавъ къ Моршенскимъ воротамъ къ воровскимъ казакамъ, а сколько, государь, воровскихъ казаковъ пришли въ Танбовской уздъ, и про то де, государь, они стрльцы подлинно не вдаютъ, и для, государь, провдаванья про тхъ воровскихъ казаковъ въ Танбовской уздъ въ деревни послалъ я, холопъ твой, Танбовскихъ же служилыхъ людей, а иныхъ, государь, городовъ служилыхъ людей со мною, холопомъ твоимъ, въ Танбов нтъ, опроч московскихъ стрльцовъ полуголовы Григорья Салова съ стрльцами съ двмя стами человка, а въ приходъ, государь, воровскихъ казаковъ мн, холопу твоему, въ Танбов такими малыми людьми безъ присыльныхъ твоихъ государевыхъ иныхъ городовъ ратныхъ людей поиску учинить надъ воровскими людьми и осады укрпить не кмъ, и о томъ, великій государь, какъ укажешь мн, холопу своему’.

Шацкій воевода ‘холопъ Андрюшка Остафьевъ’ писалъ еще: ‘Въ ныншнемъ, государь, году октября въ -йдень прибжалъ въ Шацкой въ приказную избу Шацкого узду села Почкова церковной дьячокъ Пронька Патрекевъ и въ распрос передо мною, холопомъ твоимъ. сказалъ: въ ныншнемъ де, государь, году, сентября въ 30-й день въ вечеру прибжалъ де Елисеевъ человкъ Лачинова Петрушка Коровинъ въ Елисеево въ Шацкое помстье Лачинова въ село Подболотье изъ Кадомскаго узда изъ села Усть-парцы и сказывалъ ему, что донескіе казаки воры, въ томъ сел Устъ-парцы и въ иныхъ селехъ многое разореніе чинятъ, людей до смерти бьютъ и рубятъ и животы статки емлютъ, а Пензу городъ осадили, а онъ де Петрушка едва у нихъ ушолъ и выочную лошадь съ добромъ у него отбили, а Елисевы крестьяне Лачинова села Усть-парцы съ тми ворами съ донскими казаками сложились за единъ и хотли ево Петрушку убить до смерти, а села Жукова церковь Вожію сожгли и мордвина до смерти убили, а Кадомской воевода Дмитрей Аристовъ съ женою и съ подьячимъ изъ Еадома бжалъ и жилъ въ Шацкомъ узд въ ссл Подболоть дня съ три, а изъ села Подболотья куды съхалъ, и того онъ не вдаетъ, а на Инсар тхъ воровскихъ людей стоитъ большая сила. и къ Шацкому чаетъ тхъ воровскихъ людей вскор во вторникъ ныншней, а вслдъ де тотъ Елисеевъ человкъ Лачинова Петрушка въ Шацкомъ мн, холопу твоему, и грацкимъ людемъ о томъ всно ему учинить, о томъ мн холопу своему, что ты, великій государь, укажешь?’

Черезъ три дня изъ самаго Тамбова писали: ‘Октября въ третій день привелъ въ Танбовъ въ приказную избу ряшенивъ едоръ Колюбакинъ съ товарыщи ломовца сына боярского Савелья Невжина съ сыномъ ево Самошкою, и сказалъ, съхался де онъ едоръ съ нимъ Савельемъ на дорог, не дохавъ до Керенска верствъ за 10, и взялъ де ево Савелья въ Танбовъ съ собою для распросу встей про воровскихъ казаковъ и тотъ ломовецъ распрашиванъ, а въ допрос сказалъ: въ ныншнемъ де году, сентября въ 27-й день, пришли въ Ломовкой уздъ отъ вора отъ Стенки Разина — товарыщи ево воровскіе казаки и помщиковы крестьяне, приставъ къ воровству ихъ многіе люди, и въ томъ де Ложшскомъ узд въ деревн ихъ Невжин воровскіе казаки были и брата ево Савельева роднаго Трофима съ зятемъ его едоромъ взяли и отвели въ томъ же Ломовскомъ узд въ село Никольское къ Григорью Андрееву сыну Мещеренину на дворъ ево и держали до ихъ у него Григорья подъ повилушею сутки и вывелъ де ихъ Трофима и зятя его едора и Григорьева сына Мещеринова Ульяна да Благовщонского собора протопопа Андрея Совиновича крестьянина ево Оску порубили до смерти и трехъ де человкъ брата ево Трофимова и зятя ево едора и Григорьева сына Ульяна, тутошніе люди схоронили въ одну могилу и ево де Савельевъ домъ и иныхъ многихъ людей, т воровскіе казаки разграбили и жену его пытали, а онъ де Савелей съ сыномъ да съ племянникомъ своимъ, боясь отъ тхъ воровскихъ казаковъ смертнаго убивства, побжалъ было въ Шацкой. А пришли де т воровскіе казаки въ Ломовской уздъ съ Норовчатовскаго городища, а того де Норовчатовскаго городища жильцы городъ тмъ воровскимъ казакамъ сдали, а приказнаго де человка съ сыномъ ево ограбя до нага и посадили въ тюрьму, и посл де его Савелья т воровскіе казаки пошли къ нижнему городу Ломову. А изъ Ломовскаго де узду прибжалъ онъ, Савелей, въ Керенскъ, и керенскіе де жильцы ихъ воровскихъ казаковъ ожидаютъ къ себ въ Керенскъ вскор. Да они жъ де воровскіе казаки были въ Кадомскомъ узд въ сел Жуков, и Матвя де Жукова домъ разграбили и церковь Божію въ томъ сел Жуков и ево Матвевъ дворъ сожгли. А здя де они воровскіе казаки по уздамъ рубятъ помщиковъ и вотчиниковъ, за которыми крестьяне, а чорныхъ де людей крестьянъ и боярскихъ людей и казаковъ и иныхъ чиновъ служилыхъ людей и никово не рубятъ и не грабятъ. Да онъ же, Савелей, слышалъ въ Ломовскомъ узд отъ мужиковъ, говорятъ де боярскіе мужики межъ собою, прислана де къ тмъ воровскимъ казакамъ отъ вора отъ Стенки Разина ево воровская грамота, чтобъ де черные люди крестъ цловали государю царевичу Алексю Алексевичу и батюшку нашему, а называютъ де они батюшкомъ бывшаго Никона патріарха. А про него вора про Стенку Разина съ товарыщи говорятъ, что де онъ Стенка на Волг, а въ которомъ де мст онъ, Стенка, на Волг, про то де онъ Савелей не вдаетъ. Да тотъ жъ числа въ распрос сказалъ: Шацкаго узду деревни Берестенокъ Ивановъ крестьянинъ Свищова Филька Шелудякъ, сидлъ де онъ Филька въ тюрьм въ Керенск годы съ 4-е въ лошадиной краже, и въ ныншнемъ де году, въ сентябр мсяц, а котораго числа того не вдаетъ, увдалъ де керенской воевода, что вора Стенки Разина воровскіе казаки пришли въ Ломовской уздъ и хотятъ приходить въ Керенскъ, и онъ де керенской воевода изъ тюрьмы тюремныхъ сидльцевъ всхъ распустилъ, и въ Керенскомъ-де узд сел Жуков помщика убили и церковь Божію и дворъ его сожгли. Да въ Керенсковомъ же де узд въ деревн Тимашов они же, воровскіе казаки, побили помщиковъ трехъ человкъ и домы ихъ разграбили и пожгли и женъ ихъ и дтей побили до сморти. А тхъ де воровскихъ казаковъ было съ 500 человкъ, а съ ними черкасы и калмыки съ копьи, да съ ними жъ де знамена вязалъ лошединый хвостъ. Да онъ же де, Филька, видлся съ воровскими казаками въ Ломовскомъ узд, въ деревн Шелдоис, и ему де, Фильк, они воровскіе казаки сказывали, что итти имъ въ Шацкой, и въ Танбовъ, и въ Козловъ и въ иные городы. Да какъ де онъ Филька шолъ изъ Керенска домой въ Шацкой уздъ и заходилъ де въ деревню Ракову къ новокрещену къ Василью князь Кудашеву и при немъ де, Фильк, прибжалъ изъ Нижнева города Лимова воевода Андрей Некинъ съ подьячимъ пніи въ однихъ рубашкахъ, и сказали, побжали де они изъ того мижнего города Ломова отъ воровскихъ казаковъ, боясь отъ нихъ смертного убійства’.

Оттуда же, изъ Тамбова, нсколькими днями позже:

‘Пріхалъ въ Танбовъ, танбовской станичной вожъ Ивашка Болта, котораго посылалъ изъ Танбова для провдыванья встей, думной дворянинъ и воевода Яковъ Тимоевичъ Хитрово на Царицынъ къ воевод къ Тимоею Тургеневу 20 человкъ, а въ распрос вожъ Ивашка Болта сказалъ:— отпущены де они съ Царицына за два дни до Покрова и пріхавъ де онъ, Ивашко Болта, съ товарыщи на рку Хопру къ пристанскому казачью городку и товарыщевъ де своихъ танбовскихъ станичниковъ восмнадцать человкъ отпустилъ въ Танбовъ, а самъ де онъ, Ивашко, остался съ товарыщемъ своимъ съ Гришкою Дементъевымъ у пристани въ казачьемъ городк для провдыванья встей и слышелъ де онъ, Ивашка, въ томъ пристанскомъ городк у казака у Петрушки Гайдука, сказывалъ де онъ, Петрушка, въ томъ пристанскомъ казачьемъ городк своей братьи казакамъ, звали де Фролку Разина казаки съ собраньемъ ево подъ Танбовъ нын вскор, и онъ де, Фролка, посылаетъ подъ Танбовъ войкою танбовца отоманомъ Ивашка Мартинова съ воровскими казаками’.

Нсколькими днями еще позже шацкій воевода ‘холопъ Андрюшка Остафьевъ’, ударивъ челомъ, доносилъ о положеніи, совсмъ ужъ отчаянномъ: половина воеводъ была ужъ побита или разбжались.

‘Въ ныншнемъ, государь, году, октября въ 7-й день, писалъ въ Шацкой ко мн, холопу твоему, твоихъ государевыхъ дворцовыхъ Шацкихъ селъ, села Конобева воевода Василей Строевъ, а въ отписк его написано: посылалъ де онъ въ Керенскъ для провдыванія воровскихъ казаковъ конобевскихъ приставовъ Аонку Иванова съ товарыщи, и того жъ де числа писалъ изъ Керенска къ нему Автомонъ Везобразовъ совтною грамотку съ тми конобевскими приставы, а въ той де ево совтной грамотк нанисано:— октября въ 4-й день вдомость отъ многихъ людей, что воровскіе казаки въ Инзары, убивъ воеводу, ходили на Пензу и на Пенз воеводу Елися Лачинова убили, а въ Нижнемъ Ломов грацкіе люди воеводу въ тюрьму посадили и къ воровскимъ казакамъ посылали, и воровскіе казаки изъ Норовчатаго, а иные съ Пензы пришли, и нын въ Нижнемъ город Ломов, и воровскіе казаки съ Нижняго города присылали атаманы казаковъ въ Верхній городъ Ломовъ, и Верхняго города Ломова воеводу Игнатія Корсакова взяли въ Нижней Ломовъ, а что надъ Ондреемъ Пекинымъ учинилось и надъ Игнатьемъ Корсаковымъ, того не вдомо, а въ Керенскъ де хотятъ быть октября въ 5-й день, а грацкіе де люди ему сказали, что имъ битца съ казаками не въ мочь, вс приклонились къ ворамъ, а уздные люди давно предались, и нын воровскіе люди объявились въ семи верстахъ отъ Керенска, и грацкіе люди его (воеводу) стерегутъ, чтобы не ушелъ и его до ворамъ отдадутъ, и чтобъ ему о томъ отписать къ великому государю къ Москв, а ему послать некого, да конобевскіе жъ приставы передъ нимъ въ распрос сказали: какъ де они похали отъ Керенска съ тою совтною грамоткою и къ Керенску пришли де воровскіе казаки и учали къ городу Керенску приступать, и они то изъ-за города Керенска видли, а въ Шацкомъ, государь, служилыхъ людей мало, стрльцовъ 80 человкъ, пушкарей и затинщиковъ, и разсыльщиковъ 24 человка, и на нихъ къ приходу не надежа, а уздные люди въ осаду не идутъ, и хотябъ они въ осаду пришли, на нихъ не надежа, что шатаніе въ нихъ большое, а подъ городомъ твоя государева дворцовая черная слобода, а въ ней съ 500 дворовъ, и они въ осаду ни единъ человкъ не идутъ, ожидаютъ всякого дурна’.

VII.

Вотъ въ какомъ отчаянномъ состояніи находились не только воеводы, попы и подъячіе этого несчастмаго изстрадавшагося отъ всякаго безправія края, но и вообще все населеніе! Воеводы съ своей призрачной властью, взывая къ порядку и покорности ими же всякой неправдой озлобленнаго и разореннаго населенія, грозили страхами Божьяго и царскаго суда и бжали сами, утекали, куда попало, какъ-только показывались казаки и воры или вооруженнные дубинками мужики, а воровскіе казаки и свои же, приставшіе къ нимъ односельчане, разные ‘уздные люди’ силой забирали къ себ въ свои банды тхъ, кто не хотлъ или боялся открыто и прямо становиться на ихъ сторону. Но воеводы пока-то еще приведутъ свою угрозу въ дйствіе, да еще и станутъ ли когда-либо это длать — гд ужъ имъ, сами бгутъ! — а казаки и своя братья, всякаго чина уздные люди, приставшіе къ нимъ, скоры на расправу. Да наконецъ, и что же терять? Въ лсахъ вонъ жили же люди, которые теперь повыходили оттуда и разсказываютъ, что имъ жилось хоть порой и холодно и голодно, но зато не въ примръ вольнй и лучше во всхъ отношеніяхъ, чмъ помщичьимъ и монастырскимъ крестьянамъ, безпрекословно исполнявшимъ волю господскую. Ну, избави Боже, воеводы одолютъ, побьютъ казаковъ — хотя какъ же это можетъ быть, когда эти воеводы безъ войска и сами бгутъ первые? — ну, тогда можно уйти въ лса, на рки, гд вонъ сколько и ране того жило народу и жили они — сами говорятъ — не въ примръ лучше смирныхъ и терпливыхъ, которые все какой-то милости ждали да награды за свое спокойствіе и терпніе и не дождались такъ-таки ни отъ кого ничего… Остававшееся еще смирнымъ населеніе видло съ одной стороны претензію на власть уже ускользнувшую изъ рукъ у воеводъ, самихъ воеводъ переструсившихъ, побросавшихъ все и въ однихъ рубашкахъ въ холодъ и въ морозъ, по снгу (осень стояла въ томъ году холодная и былъ въ октябр, уже снгъ) бжавшихъ за десятки верстъ, ночью, отъ одного извстія, что казаки идутъ, а съ другой — эти же казаки — побдители, которыхъ воеводы и подъячіе зовутъ ‘ворами’, на самомъ дл частые и настоящіе ихъ спасители и благодтели, такъ какъ самихъ ихъ не трогаютъ, охотно помогаютъ имъ и бьютъ и грабятъ только ихъ общихъ притснителей и грабителей воеводъ, подъячихъ и помщиковъ, а какъ придетъ, что тамъ, позади ихъ, идетъ съ главными силами самъ ‘батюшка Степанъ Тимоеевичъ’ и съ нимъ нечай царевичъ Алексй Алексевичъ и Никонъ патріархъ, то и совсмъ все новое устройство имъ дастъ, вольное, казацкое. Въ ‘прелестныхъ’ грамотахъ Стеньки говорилось прямо, что онъ дйствуетъ по приказанію царевича и Никона и чтобы и присягали имъ. Онъ требовалъ ‘повидимому’ совершенно законнаго, онъ ничего не требовалъ такого, чтобы не было освщено ихъ волей, ихъ приказами. Онъ и помщиковъ, и воеводъ, и подъячихъ грабилъ и вшалъ только потому, что они ему это длать приказали и вообще все дло расправы съ непокорными и злоупотреблявшими властью поручили ему. Онъ исполнитель распоряженій царскаго сына и патріарха, онъ самъ по себ ничего, онъ творитъ волю пославшихъ его. Онъ и населеніе призываетъ къ этому же и если принуждаетъ нершительныхъ и робкихъ идти съ собою, то это потому только, что спасаетъ ихъ отъ могущаго обрушиться на нихъ гнва царевича: зачмъ они не встрчали его и не помогали исполнить его волю, направленные имъ же на благо и на спасеніе…

Да, наконецъ, и безъ всякихъ размышленій о будущемъ я о законности возстанія, шли къ казакамъ и своимъ смлымъ людямъ просто отвести въ вольномъ жить душу, погулять, попить на вольк, а тамъ пусть будетъ, что будетъ: хуже не будетъ того, что было. И такихъ безшабашныхъ людей безъ всякаго сомннія было еще больше, потому что такихъ легкомысленныхъ всегда въ подобныхъ случаяхъ бываетъ больше, а потомъ это видно и изъ того, что такіе люди всегда первые бгутъ, какъ только настанетъ пора неудачъ, а ужъ такой паники и такого общаго поголовнаго бгства, какое было при конц Стенькинова возстанія и представить себ нельзя. Какъ легкомысленно бжали прежде воеводы, подъячіе, помщики и всякіе ‘государевы служилые люди’, все время безшабашно кутившіе и чинившіе всякую неправду населенію, обращавшіеся въ бгство при одномъ слух только, что идутъ воровскіе казаки и ужъ близко воеводы Стенькины, такъ точно потомъ, посл первыхъ же неудачъ, стали разбгаться и утекать Стенькины банды при одномъ извстіи, что идутъ и ужъ близко государевы люди съ воеводами, знаменами и пушками, отбитыми вначал у нихъ казаками и теперь вновь попавшими къ нимъ въ руки.

Но это все случилось, какъ сказано выше, благодаря тому только, что Стеньк не посчастливилось подъ Симбирскимъ и онъ не достигъ лсистыхъ и неприступныхъ въ этомъ отношеніи мстъ Тамбовской земли. Окоротить его успли рано и этимъ только и спаслись.

Теперь же среди этой общей паники и поголовнаго почти возстанія всего края, изъ всхъ воеводъ, сидвшихъ въ городахъ съ ‘пушками’ и ‘мушкетами’ не потеряли головъ, повидимому, только двое — Тамбовскій воевода думный дворянинъ Яковъ Тимоеевичъ Хитрово да воевода Козловскій Степанъ Хрущовъ. Эти двое только и не сробли, по крайней мр не растерялись, не жаловались, что они ‘одряхлли, уныли и стало имъ оттого тошно’. Они оба сейчасъ же, какъ началось возстаніе, обнаружили и энергію въ принятіи необходимыхъ къ защит и успокоенію своихъ городовъ мръ и стали готовится не бжать, а сразиться съ грознымъ врагомъ.

Оба они, распорядительные и энергичные, все время, даже въ самое худшее, при начал возстанія, когда Стенькины казаки только-что разлились по Тамбомской земл и начали поднимать населеніе, когда доходили слухи все объ однихъ только побдахъ Стенькиныхъ и его самаго ждали ужъ чуть не со дня на день, и то они оба держали высокій тонъ, недопускавшій сомннія, что они не отступятъ передъ врагомъ, а скоре лягутъ мертвыми въ неравной съ нимъ битв.

Отъ 10-го октября Хрущовъ писалъ царю на Москву: ‘Въ ныншнемъ, государь, октябр въ 10-й день писалъ ко мн, холопу твоему изъ Шацкого воевода Андрей Остафьевъ, а въ отписке ево, государь, написано: прибжали де въ Шацкой Шацкіе сторожевые казаки Екимка Ковылинъ съ товарыщемъ отъ Керенского лсу изъ Ининой слободы, а въ распросе де, государь, передъ нимъ сказали: были де они для встей въ Ининой слобод, и того жъ де, государь, числа пришолъ въ тое слободу изъ Керенска крестьянинъ, а сказывалъ де, государь, имъ, что Керенскъ городъ воровскіе люди взяли и изъ Керенска идутъ въ Нацкой, а въ Ининой де свобод крестьяне черезъ рку Цну мостятъ мостъ, а въ тотъ же де день чаетъ ихъ. въ Инину свободу, а Инина де слобода отъ Шацкаго всего въ 20 верстахъ, и по тмъ, государь, встямъ въ Козловской уздъ во вся села и въ деревни послалъ я, холопъ твой, козловскихъ разъщиковъ, а по наказнымъ, государь, паметямъ веллъ я, холопъ твой, козловцовъ дтей боярскихъ и всякихъ чиновъ людей съ женами ихъ и съ дтьми и съ запасы выбивать наскоро въ Козловъ въ осаду и для разбору либо мн, холопу твоему, мучитца итти въ походъ противъ твоихъ государевыхъ непріятельскихъ людей отъ Козлова не въ дальнихъ мстехъ, а что, государь, встовой въ Шацкой отписке написано, что ломовцы и керенцы твои государевы грацкіе люди и уздные теб государю измнили, воеводъ въ тюрьму посадили и къ воровскимъ казакамъ приклонились, и я, холопъ твой, слыша такую ихъ шатость, веллъ въ Козлов посадцкихъ слободъ твоихъ государевыхъ служилыхъ людей козловцовъ дтей боярскихъ и сторожевыхъ и полковыхъ казаковъ и стрльцовъ и пушкарей и затинщиковъ и воротниковъ и посадцкихъ и грацкихъ всякихъ чиновъ людей пересмотрть по спискамъ и пересмотрвъ, государь, веллъ ихъ для подкрепленія твоей государевы службы привести къ вр въ соборной Апостольской церкви по чиновной печатной книг, а сверхъ, государь, чиновника веллъ я, холопъ твой, написать статью къ вр жъ, чтобъ они, козловцы, въ ныншнее въ смутное время къ вору и къ измннику и крестопреступнику, къ Стенк Разину и къ ево товарыщемъ къ воровскимъ казакамъ къ ихъ воровству и къ дьявольской ихъ душепагубной прелести не приставали ни въ чемъ и бунту и скопу и заговору и мятежу не заводили и надъ Козловомъ городомъ и надъ иными твоими государевыми городами и надъ твоею государевото казною и надъ воеводы, и надъ приказными и надо всякими мірскими людьми убивства и грабежу и никакіе хитрости лукавствомъ не чинили и изъ Козлова на Хоперъ и на Донъ и на Волгу къ вору и измннику къ Стенк Разину и къ товарыщемъ ево не отъхали и не збжали и теб великому государю царю и великому князю Алексю Михайловичу всеа Великія и Малыя и Блыя Росіи самодержцу я твоимъ государскимъ дтемъ благоврному государю царевичу и великому князю едору Алексевичу и благоврному государю царевичу и великому князю оанну Алексевичу и благоврнымъ царевнамъ служили въ Козлов и не измняли, а козловцы, государь, на томъ крестъ цловали въ соборной Апостольской церкви, а какъ, государь, изъ узду козловцы жъ всякихъ чиновъ люди въ Козловъ по высылк будутъ и я, холопъ твой, въ томъ по тому жъ велю ихъ привести къ вр для подкрпленія твоей государевы службы и осаду, государь, велю крпить и въ походъ не въ дальные мста противъ твоихъ государевыхъ непріятельскихъ людей стану готовитца тотчасъ, а въ Шацкой, государь, для подлинныхъ встей послалъ я, холопъ твой, въ станицу козловца сына боярскаго Родіона Толкачева съ товарыщи 12 человкъ того жъ числа, и что, государь, какихъ встей о воровскихъ казакахъ прибудетъ впредь и что у меня, холопа твоего, станетъ чинитца, и о томъ о всемъ къ теб, великому государю, я, холопъ твой, учну писать въ Розрядъ того жъ числа’.

Воевода тамбовскій, думной дворянинъ Яковъ Хитрово былъ еще энергичне, Ему первому пришлось сразиться съ воровскими казаками и ходилъ онъ для этого изъ Тамбова ‘подъ Шацкой’. Онъ ходилъ туда ‘на спхъ’, собравши все, что было у него подъ рукой своего тамбовскаго войска и присланныхъ къ нему на подмогу рейтаръ, московскихъ же стрльцовъ онъ почему-то не смлъ съ собою брать въ походъ и о томъ, чтобы впослдствіи было ему дозволено употребить ихъ въ дло, онъ писалъ особо къ царю, просилъ его разршенія. Хитрово поспшно прибылъ подъ Шацкъ и посплъ во время, какъ разъ наканун прихода туда же Мишки Харитонова съ тремя другими Стенькиными воеводами.

Этотъ походъ Хитрово ‘подъ Шацкой’ былъ дломъ очень рискованнымъ, особенно съ такими силами, которыми онъ располагалъ. Хитрово выходилъ биться на встрчу къ передовому Стенькину атаману Харитонову, не имя за собой никакой помощи, и въ то же время зная, что за Харитоновымъ, напротивъ, стоитъ вся Стенькина сила и весь поднятой Стенькою край.

Этотъ походъ Хитрово былъ огромнымъ съ его стороны подвигомъ. Онъ віелъ на врную погибель и неудайся разбить ему Харитонова, никто бы не спасся. Въ Шацк сидть нельзя было, да и безцльно, такъ какъ не откуда было бы ждать помощи. Воеводы всхъ сосднихъ городовъ — одни разбжались, другіе были побиты или сидли у мятежниковъ въ тюрмахъ, въ ожиданіи своей участи. Воевода козловскій Хрущевъ хоть и энергичный былъ человкъ, но ему гд же было идти къ Шацку и бросить на произволъ свой городъ, да у него и сила была самая пустая, ничтожная. Если Барятинскій, разбивъ Разина подъ Симбирскимъ, остановилъ вообще разливъ всего возстанія, то Хитрово своей побдой подъ Шацкимъ остановилъ дальнйшій разливъ передовыхъ бандъ Стеньки по Тамбовской земл и дале. Нельзя, конечно, равнять побду Хитрово подъ Шацкимъ съ побдой Барятинскаго подъ Симбирскимъ, но значеніе ея огромно для всего края, который разстилался на далекое пространство совсмъ беззащитнымъ, и на которомъ эти передовые Стенькины банды даже и посл разбитія его самого съ его главными силами подъ Симбирскимъ, сплотившись, могли образовати новую страшную силу, и, кто знаетъ, не явился какъ бы къ ней вновь въ качеств главнаго атамана и руководителя-организатора дальнйшаго развитія возстанія разбитый подъ Симбирскимъ самъ Стенька Разинъ. Изъ разсказовъ тамбовскаго лтописца и изъ грамотъ московскихъ и воеводскихъ отписокъ мы видли какой богатый матеріалъ скопился во всемъ кра для Стеньки и какой громадный контингентъ озлобленныхъ, отчаянныхъ, на все готовыхъ людей поставилъ бы онъ Разину въ его ‘войско’.

Но этого не случалось только благодаря неудачи Харитонова ‘съ товарыщи’ подъ Шацкимъ, котораго одоллъ Хитрово. Побд этой какъ-то мало до сихъ поръ придавали значенія, а между тмъ она несомннна и огромна. Будущій историкъ возстанія Разина, конечно цнитъ ее, особенно имя въ виду вновь найденныя и опубликованныя данныя о положеніи края, открытаго для разлива по немъ передовыхъ Стенькиныхъ бандъ…

Хитрово повидимому и самъ понималъ, отправляясь въ походъ, на какое отчаянное, рискованное, но и огромной важности дло онъ идетъ. Онъ понималъ также, что тутъ медлить и собираться съ силами, собирать ихъ по крошкамъ, и оттягивать походъ, невозможно. Если бы собиралъ онъ свои силы, притягивая къ себ потомъ изъ сосднихъ еще не охваченныхъ возстаніемъ городовъ, то въ гораздо большей степени, сравнительно съ нимъ, усплъ бы усилиться отъ присоединявшихся къ нему въ изобиліи и со всхъ сторонъ Харитоновъ ‘съ-товарыщи’, къ которымъ потомъ стекались и изъ этихъ ‘врныхъ’ городовъ и изъ деревень, и изъ лсовъ, въ которыхъ кто же могъ знать сколько ихъ, этихъ ‘воровскихъ людей’ тамъ?

Донесенія Хитрово, носящія на себ какой-то эпическій отпечатокъ, въ этомъ отношеніи чрезвычайно интересны:

‘Въ ныншнемъ, государь, году по извту Танбовца земца посылалъ я, холопъ твой, изъ Танбова на рк Хопру въ урочищи Березники, въ которыхъ мстехъ по рк Хопру Земецкіе вотчины, что де будто въ тхъ урочищахъ стоятъ собрався воровскіе казаки съ три тысячи человкъ Тамбовцовъ и Козловцовъ служилыхъ людей, а т, государь, посыльные люди, пріхавъ въ Танбовъ мн, холопу твоему, сказали, что де въ тхъ урочищахъ воровскихъ казаковъ и иныхъ никакихъ людей не видали, а т, государь, ево Земецкіе всти про тхъ воровскихъ казаковъ солгались. И въ ныншнемъ же, государь, году октября въ 10-й день писалъ ко кн, холопу твоему, въ Танбовъ изъ Шацкаго Ондрй Остафьевъ о встяхъ про воровскихъ казаковъ и я, .холопъ твой, съ твоими велккого государя ратными людьми пошолъ изъ Танбова къ Шацкому на спхъ, октября въ одиннадцатый день, а въ Танбов, государь, оставилъ я, холопъ твой, товарыща своево стольника и воеводу Еремя Пашкова съ твоими великого государя съ ратными людьми, а со мною, государь, холопомъ твоимъ, въ поход твоихъ великого государя ратныхъ людей конныхъ и пшихъ 2,670 человкъ, а сколько, государь, какихъ чиновъ ратныхъ людей порознь въ поход со мною, холопомъ твоимъ, и сколько, государь, ратныхъ же людей оставилъ я, холопъ твой, въ Танбов съ стольникомъ и воеводою съ Еремемъ Пашковымъ, и тому, государь, роспись послалъ къ теб, великому государю, я, холопъ твой, подъ сею отпискою, а московскихъ, государь, стрльцовъ полуголову Григорія Салова, а съ нимъ московскихъ стрльдовъ 210 человкъ оставилъ я, холопъ твой, въ Танбов, а съ собою, государь, въ походъ тхъ московскихъ стрльцовъ, безъ твоего великого государя указу, я, холопъ твой, взять не смлъ, и о тхъ, государь, о московскихъ стрльцахъ ты, великій государь, какъ мн, холопу своему, укажешь. Да октября жъ, государь, въ одиннадцатый день, писалъ ко мн, холопу твоему, изъ Шацкаго воевода Андрей жъ Остафьевъ о встяхъ про воровскихъ же казаковъ, и съ той, государь, его Ондреевой отписки послалъ къ теб великому государю я, холопъ твой, списокъ подъ его отпискою. А съ твоими, государь, съ ратными людьми по тмъ встямъ иду я, холопъ твой, къ Шацкому на спхъ. Да того жъ, государь, числа прислалъ ко мн, холопу твоему, изъ Танбова товарыщъ мой стольникъ и воевода Еремей Пашковъ списокъ съ отписки, какову отписку писалъ къ нему въ Танбовъ изъ Козлова воевода Степанъ Хрущовъ о встяхъ про воровскихъ казаковъ, и тотъ, государь, списокъ съ отписки послалъ къ теб, великому государю, я, холопъ твой, подъ сею отпискою, а на передъ, государь, изъ походу послалъ я, холопъ твой, къ Шацкому твоихъ великого государя, ратныхъ людей Левонтья Букина съ мещеряны и съ рейтары съ полковыми казаками, всего съ нимъ 300 человкъ, а напередъ, государь, сево послано на заставу къ Кацмацкимъ воротамъ для береженія отъ воровскихъ же казаковъ и для промыслу твоихъ, великого государя, ратныхъ людей 300 жъ человкъ’.

Хитрово, такимъ образомъ, ‘поспшая’, пошелъ къ Шацкому на выручку 11-го октября, оставивъ въ Тамбов, съ 2,118 человками стрльцовъ, рейтары и проч. своего товарища сотника Еремя Пашкова, которому пока не угрожала еще никакая опасность. Подробный списокъ оставшихся съ Пашковымъ вооруженныхъ силъ Хитрово послалъ на Москву къ государю. По этому списку въ Тамбов съ Пашковымъ оставалось: ‘дтей боярскихъ 21 чел., бломсныхъ казаковъ 81 чел., сторожевыхъ казаковъ 40 чел., полковыхъ казаковъ разныхъ слободъ и селъ 1,017 чел., Московскихъ стрльцовъ 210 чел., Танбовскихъ стрльцовъ 243 чел., солдатъ 502 человка, пушкарей и затинщиковъ и воротниковъ 31 человкъ, станичныхъ вожей 3 чел. Всего въ Танбов всякихъ чиновъ ратныхъ людей оставлено 2,118 человкъ’.

Этихъ силъ Пашкову, которому никто и ни откуда не угрожалъ безъ сомннія, было достаточно. Ужъ если Хитрово пошелъ съ такимъ же числомъ людей къ Шацкому на встрчу Харитонову и тремъ еще Стенькинымъ атаманамъ, число войскъ которыхъ онъ не могъ даже приблизительно знать, такъ какъ къ нимъ ежедневно подходила помощь и изъ деревень, лсовъ и нагоняли задніе и отставшіе атаманы, замедлившіеся на своемъ ходу разореніями и грабежами городовъ и помщичьихъ усадебъ, то Пашкову съ его силами можно бы покойно сидть, не робя преждевременно. Но такъ великъ былъ у всхъ, за исключеніемъ Хитрово и Хрущова, страхъ и такъ вс оказались растерявшимися и малодушными, что этотъ же самый Пашковъ, въ тотъ же самый день, оставленный Хитрово сидть въ Тамбов съ такой относительно все-таки солидной силой, послалъ на Москву къ царю явную и завданную ложь, повидимому, забывъ совершенно о томъ, что она тотчасъ же раскроется: ‘Въ ныншній день пошелъ изъ Танбова думный дворянинъ и воевода Яковъ Тимоевичъ Хитрово въ походъ, а меня, государь, холопа твоего, оставилъ въ Танбов, взялъ съ собою твоихъ государевыхъ ратныхъ людей всякихъ чиновъ разныхъ городовъ и танбовцовъ жалованныхъ людей розныхъ чиновъ, а со мною, государь, холопомъ твоимъ въ Танбов оставилъ только московскихъ стрльцовъ, полуголову Григорья Салова да стрльцовъ московскихъ съ нимъ 208 человкъ, да на черт въ красномъ городк 83 человка, и на тхъ, государь, танбовцовъ въ ныншнеее смутное время надетца не на ково, потому что у тхъ, государь, танбовцовъ на Дону братья и племянники и дти, а иныхъ, государь, городовъ твоихъ государевыхъ ратныхъ людей не оставилъ въ Танбов, со мною, холопомъ твоимъ, ни одного человка, и съ тми, государь, малыми людьми мн, холопу твосму, въ Танбов сидть не съ кмъ, а будетъ, государь, въ Танбов иныхъ городовъ твоихъ великого государя ратныхъ людей не будетъ, и въ Танбов, государь, въ приходъ воровскихъ казаковъ чаетъ всякого дурна, а по отписке, государь, изъ Шацкаго воеводы Андря Остафьева, что воровскіе де казаки пришли въ Шацкой уздъ отъ города за 20 верстъ, а Шацкой, государь, отъ Танбова только во ст въ двадцати верстахъ, и что, государь, учинится въ Танбов отъ малолюдства какое дурно, и за то, государь, мн бъ, холопу твоему, отъ тебя, великого государя, въ опал не быть, и о томъ, государь, мн, холопу твоему, что ты, великій государь, укажешь!’

Что въ отвтъ на это донесеніе царю послдовало, — не извстно, но вскор въ Тамбовъ былъ присланъ изъ Москвы стольникъ и воевода Иванъ Бутурлинъ. На одного Пашкова очевидно не надялись.

Въ числ вновь открытыхъ и обнародованныхъ Тамбовской

Архивной Комиссіей документовъ, къ сожалнію, нтъ подлиннаго донесенія Хитрово о битв его подъ Шацкимъ съ Харитоновымъ.

Есть свднія и нкоторыя подробности объ этомъ, но самаго донесенія нтъ. Во всякомъ случа, несомннно побда Хитрово была полная и ему дальше уже не приходилось сталкиваться съ такими силами. Имя Шацкой опорнымъ своимъ пунктомъ, Хитрово то и дло ходилъ по разнымъ направленіямъ разбивать отдльныя банды, какъ только узнавалъ, что он гд-нибудь собираются, но это все было ужъ не то. Главные атаманы: Харитоновъ, Чирокъ и Шиловъ были разбиты и убжали назадъ, побросавъ и пушки и знамена. А главное, побда эта, ободривъ упавшій совершенно въ царскомъ войск духъ, имла несомннно сильное вліяніе тотчасъ же на все окрестное населеніе.

Важность побды Хитрово въ стратегическихъ и другихъ отношеніяхъ выяснилась уже позже, но теперь она была важна въ этихъ двухъ отношеніяхъ: ободрила упавшій духъ въ царскомъ войск, дала ему вру въ самого себя и потомъ охладила увренность населенія въ непобдимость Стеньки и его атамановъ.

Посл Харитонова ‘съ товарыщи’ больше всхъ надлалъ хлопотъ воевод Хитрово Тимошка Мещеряковъ. Съ нимъ воевод пришлось много повозиться. Хитрово очень обстоятельно и характерно описываетъ въ своемъ донесеніи, какъ онъ бился съ Мещеряковымъ, побдилъ, какъ потомъ тотъ ему сдался, а онъ, имя въ виду разныя свои политическія соображенія, отпустилъ его на волю.

‘Въ ныншнемъ, государь, октябр, въ 21-йдень, вдомо мн, холопу твоему, учинилось въ Шацкомъ, что въ Шацкомъ узд, въ деревн Печинищахъ, отъ Шацкаго въ 20 верстахъ, собрався розныхъ шацкихъ селъ и деревень воры и измнники крестьяне забунтовали и стояли для воровства многіе люди въ той деревн Печинищахъ, да съ ними жъ де, государь, ворами и измнники въ той же деревни стояли танбовскіе казаки и солдаты розныхъ слободъ и селъ, которымъ, по твоему великого государя указу, велно быть на твоей, великого государя, служб въ Шацкомъ полку у меня, холопа твоего, и твое, великого государя, денежное жалованье для службы имъ казакомъ и солдатомъ дано въ Танбов, и изъ твоей же, государь, деревни Печинищей т воры и танбовскіе казаки и солдаты, боясь на себя твоихъ, великого государя, ратныхъ людей приходу, отошодъ въ Танбовскій уздъ на рыбную пустошь въ село Алгасово, ставъ обозомъ, и завели бунтъ, и призвали къ себ рыбной же пустоши розныхъ селъ крестьянъ многихъ и стали побивать всякихъ чиновъ людей и животъ ихъ, грабить и твою, великого государя, казну, котора была послана съ начальными людьми ко мн, холопу твоему, въ рейтарской полкъ полковника Семена Семенова сына Скорнякова-Писарева, знамена, и трубы, и литавры, и пистоли, и карабины взяли, и октября, государь, въ 22-й день на тхъ воровъ и бунтовщиковъ и на танбовскихъ казаковъ и на солдатовъ въ Танбовскій уздъ въ село Алгасово съ твоими, великого государя, ратными людьми и съ полковники, и съ рейтары изъ Шацкаго я, холопъ твой, ходилъ и пришодъ въ село Алгасово тхъ воровъ и казаковъ и солдатовъ и мужиковъ бунтовщиковъ въ сел Алгасов осадили и къ обозу ихъ приступили жестокими приступы и изъ пушекъ били и побивали въ обоз и у обозу ихъ многихъ, и то, государь, село Алгасово веллъ я, холопъ твой, въ то приступное время зажечь и разорить, потому что того села Алгасова крестьяне въ томъ же обоз съ тми ворами и съ казаками и съ .солдаты сидли и съ твоими, великого государя, ратными людьми бились за одно, и октября жъ, государь, въ 23-й день милостію Божіею и твоимъ, великого государя, царя и великого князя Алекся Михайловича всеа Росіи Самодержца и твоихъ государскихъ благородныхъ чадъ счастьомъ они воры и бунтовщики танбовцы казаки съ солдаты Тимошка Мещерековъ съ товарыщи, видя надъ собою твоихъ, великого государя, ратныхъ людей промыселъ и жестокій приступъ и отъ пушечной стрльбы великую тсноту, а на себя упадокъ и пожарное разореніе, теб, великому государю, въ той своей воровской вин до били челомъ, и я, холопъ твой, веллъ ихъ привесть къ вр на томъ, что имъ, казакомъ и солдатомъ впредь теб, великому государю и твоимъ, великого государя, благороднымъ чадомъ служить по прежнему и ни къ какому воровству и къ воровскимъ прелестямъ не приставать и твоихъ, великого государя, бояръ и воеводъ и всякихъ приказныхъ людей не побивать и городовъ не сдавать и не измнить, а гд воровскихъ людей провдаютъ, и ихъ имать и въ городы приводить, также гд и про воровской заводъ увдаютъ и имъ извщать и воровскіе свои знамена мн, холопу твоему, отдали и въ всемъ быть послушнымъ, а приветчи, государь, къ вр тхъ танбовцовъ, казаковъ и солдатовъ, Тимошку Мещерекова съ товарыщи отпустилъ я, холопъ твой, изъ того села Алгасова въ Танбовъ, октября, въ 23-й день для того, чтобъ они, видя къ себ такую твою, великого государя, милость, въ Танбовскомъ узд по селамъ и по деревнямъ сказывали, что имъ вмсто смерти данъ животъ и вина имъ отдана, и видя бъ такую твою государскую милость иные ихъ братья по селамъ и по деревнямъ ни на какую воровскую прелесть не прельщались, да вдомо, государь, мн, холопу твоему, учинилось что въ Шацкомъ узд села Сасова и села Кобякова крестьяно заворовали и завели бунтъ и собрався тхъ села Сасова и села Кобякова и иныхъ разныхъ селъ крестьяне многіе люди стоятъ въ томъ сел Сасов и отъзжая въ иные села людей побиваютъ и пытаютъ и на тхъ, государь, воровъ и заводчиковъ съ твоими, великого государя, ратными людьми въ село Сасово иду я, холопъ твой, октября въ 25-й день, а что, государь, милостію Божіею и твоимъ, великого государя, счастьемъ надъ тми ворами отъ твоихъ, великого государя, ратныхъ людей какой промыслъ и поискъ учинитца и о томъ къ теб, великому государю, къ Москв учну писать я, холопъ твой, вскор съ гонцык

И это село Сасово, гд скопилось тоже много ‘воровскихъ казаковъ’ Хитрово разгромилъ: ‘И октября, государь, въ 26 день, писалъ царю Хитрово, по твоему великого государя указу, въ Шацкой уздъ въ то село Сасово ходилъ я, холопъ твой, изъ Шацкаго съ твоими великого государя съ ратными людьми и съ полковниками и съ рейтары на воровскихъ казаковъ и того села Сасова на измнниковъ на мужиковъ, и воровскіе, государь, казаки и и села Сасова измнники мужики, увидвъ приходъ къ тому селу Сасову со мною, холопомъ твоемъ, твоихъ великого государя ратныхъ ліодей и надъ тмъ селомъ промыслъ, изъ того, государь, села Сасова т воровскіе казаки и измнники мужики и съ двмя знаменами побжали за рку Цну въ лса, а достальныхъ, государь, воровскихъ людей и измнниковъ мужиковъ твои великого государя ратные люди, которыхъ застали въ сел Сасов, побили, а иныхъ, государь, пущихъ измнниковъ мужиковъ веллъ я, холопъ твой, въ томъ же сел Сасов и перевшать, и то, государь, село Сасово твои великого государя ратные люди за ихъ измну и за непокорство тхъ сасовскихъ мужиковъ выжгли, а достальныхъ, государь, села Сасова крестьянъ, которые были переиманы, веллъ я, холопъ твой, въ томъ же сел Сасов привесть къ вр, что имъ виредъ служить теб великому государю по прежнему, и ни къ какому воровству и къ шатости не приставать’. .

Въ слдующемъ своемъ донесеніи въ Москву Хитрово жалуется и кается въ свой ошибк, что отпустилъ на волю и простилъ взятаго въ плнъ подъ Алгасовымъ вора и измнника атамана Тимошку Мещерякова. Хитрово разсчитывалъ, что онъ почувствуетъ и поцнитъ милость его и будетъ ему еще полезенъ, отговаривая другихъ отъ бунта, а вышло наоборотъ, Мещеряковъ не только не пересталъ самъ лично принимать участія въ возстаніи, но еще черезъ своего подручнаго станичнаго вожа Гаврилку Карнауха поднялъ на возстаніе остальную часть Тамбовскаго узда и вызвалъ этимъ новый походъ туда Хитрово для усмиренія.

‘Въ ныншнемъ, государь, октября въ 29 день, писалъ объ этомъ Хитрово въ Москву, объявились мн, холопу твоему, въ Шацкомъ на съзжемъ двор Танбовцы дти боярскіе едоръ Клоковъ съ товарыщи, а сказали посланы де, государь, они изъ Танбова отъ стольника и воеводы отъ Еремя Пашкова съ ротмистромъ съ Даниломъ Броунтомъ да съ подъячимъ съ Тимоеемъ Хлбниковымъ въ Шацкой ко мн, холопу твоему, съ встовою отпискою, что де, государь, Танбовскіе казаки и солдаты, которые октября въ 23 день въ приходъ къ селу Алгасову со мною, холопомъ твоимъ, твоихъ великого государя ратныхъ людей въ воровств своемъ теб великому государю вины свои принесли и крестъ цловали и въ Танбовъ отпущены Тимошка Мещеряковъ съ товарыщи, изъ того села Алгасова въ Танбовъ не пошли, и теб великому государю измнили въ другой и завели въ Танбовскомъ узд въ селахъ и въ деревняхъ воровской бунтъ большой и сбираются для воровства въ Танбовскомъ узд въ деревн Селквукин и въ иныхъ селахъ, и октября въ 27 день въ Танбовскомъ узд въ Вирятинскомъ лсу воровскіе люди ихъ едора Клокова съ товарыщи разбили и разграбили порознь и ротмистра Данила Броунта и подъячаго Тимоея Хлбникова съ товарыщи и съ отписками поиманы, а они де едоръ Клоковъ съ товарыщи отъ тхъ воровскихъ людей ушли пніи и прибжали въ Шацкой ко мн, холопу твоему, съ встою безъ отписокъ’.

Но еще больше хлопотъ Мещеряковъ надлалъ Пашкову, который изъ Тамбова не выходилъ, ни съ кмъ не сражался, а все только пугался и просилъ о пощад. Когда Хитрово извстилъ его, что отпустилъ на свободу взятаго имъ въ илнъ подъ Алгасовымъ Мещерякова, Пашковъ, подождавъ нсколько времени, послалъ провдать объ немъ казаковъ ‘лучшихъ людей’ и съ нимъ какого-то Рождественскаго пока Тимоея. Но черезъ два дня прибжалъ одинъ только допъ Тимоей, едва спасшись отъ Мещерякова: ‘И октября, государь, въ 25 день, часу въ 1-мъ дни прибжалъ ко мн, холопу твоему, въ Танбовъ тотъ Танбовскій Рождественскій попъ Тимоей, а въ распрос мн, холопу твоему, сказалъ: какъ де онъ попъ съ тми казаками будутъ въ Танбовскомъ узд въ сел Черленомъ отъ города въ 20 верстахъ, и въ томъ де сел Черленомъ казаковъ изо многихъ селъ, и изъ деревень скопилось человкъ съ 400 и болыми и теб, великому государю, измнили да и многія твои великого государя танбовскіе служилые уздные люди многихъ слободъ и деревень, измнили жъ, и которыхъ думной дворянинъ и воевода Яковъ Тимоеевичъ Хитрово приветчи ко кресту отпустилъ въ Танбовъ атамана Тимошку Мещеряка съ товарыщи, тотъ Тимошка цловалъ крестъ теб, великому государю, и прислалъ де отъ себя станичного вожаГаврилку Карнауха наговаривать на воровство и на измну всхъ твоихъ государевыхъ Танбовскихъ служилыхъ людей, и многія, государь, Танбовцы служилые и всякихъ чиновъ люди того прелестника Гаврилка Карнауха послушевъ, теб великому государю, измнили и ево де попа Тимоея и товарыщей ево въ томъ сел Черленомъ т измнники, бивъ на смерть и снявъ съ него попа платья и связавъ, кинули на ночь въ потполъ, а на утрее де хотли ево попа срубить, а товарыщи де ево поповы, которые съ нимъ посланы изъ Танбова, живы ль или нтъ, а онъ де попъ Тимоей про нихъ не вдаетъ, биты жъ де они, государь, на смерть, а онъ де покъ Тимоей ушелъ изъ потполья въ окно ночью и прибжалъ въ Танбовъ пшъ, да онъ же де попъ Тимоей, лежавъ въ потноль, слышалъ отъ тхъ мятежниковъ, что де идутъ, государь, къ нимъ воровскіе казаки, а со мною, государь, холопомъ твоимъ, только въ осад въ Танбов московскихъ стрльцовъ полуголова Григорей Саловъ съ стрльцами съ двумя стами человкъ да Танбовцевъ, государь, стрльцовъ и двухъ слободъ полковой и покровской всхъ съ 500 человкъ, и говорятъ, государь, т Танбовцы градскіе люди, что теб великому государю измнить они не хотятъ, а у тхъ, государь, Танбовцовъ, которые хотятъ сидть въ осад, въ измн, братья ихъ и дти, и въ тхъ, государь, Танбовцахъ будетъ ли правда или нтъ, и того, государь, вдать не почему’ и т. д., и т. д., обычная псня Пашкова о сомнніяхъ и подозрніяхъ.

Но это, кажется, было послднее его донесеніе, потому что слдующая грамота отъ царя послана въ Тамбовъ ужъ на имя воеводы Ивана Бутурлина.

VIII.

Возстаніе приходило къ концу. Хитрово продолжалъ хотя все еще переходить съ мста на мсто, преслдуя и разбивая шайки ‘воровскихъ казаковъ’ и мужиковъ, но это все ужъ было не опасно. Возстаніе видимо улегалось. Приходили слухи и подробныя всти о разгром Разина Барятинскимъ подъ Симбирскимъ и о томъ, что все войско его разбжалось и самъ онъ не извстно куда скрылся. Начало собираться къ Тамбову и войско, бывшее въ длахъ противъ Разина. Начинался періодъ суда и расправа надъ зачинщиками и участниками возстанія. Не ршительныя мры и мры кротости, которыя практиковались досел, частью въ предположеніи подйствовать этимъ на бунтовщиковъ, вызвать въ нихъ раскаяніе, частью по слабости и по неимнію силъ поступить везд энергично и ршительно, замнялись теперь мрами самой крутой строгости и даже просто жестокостью.

Изъ Москвы къ Бутурлину пришла грамота съ приказаніемъ какъ поступать съ бунтовщиками: …’Писалъ къ намъ, говорится въ грамот, изъ Танбова стольникъ нашъ и воевода Еремей Пашковъ, что Танбовскаго узда села Черленаго и иныхъ селъ и деревень казаки намъ великому государю измнили, да Танбовскаго жъ узду, казачей атаманъ Тимошка Мещерякъ съ товарыщи, которые были въ измн намъ великому государю въ винахъ своихъ добили челомъ, крестъ цловали изъ нолку думнаго нашего дворянина и воеводы Якова Тимоеевича Хитрово отпущены въ Танбовскій уздъ въ домы свой, и тотъ воръ и крестопреступникъ танбовскихъ казаковъ атаманъ Тимошка Мещерякъ съ товарыщи, забывъ Господа Бога и наше государево крестное цлованіе, намъ, великому государю, измнилъ въ другой рядъ и прислалъ отъ себя станичного вожа Гаврилка Карнауха и веллъ танбовскихъ служилыхъ и всякихъ людей наговаривать на воровство и на измну, и по ево де Гаврилкову наговору танбовцы служилые и всякихъ чиновъ люди многіе намъ, великому государга, измнили. И какъ къ вамъ ея наша великого государя грамота придетъ, и вы бъ по сему нашему великого государя указу съ нашими государевыми ратными людьми, которымъ по варяду съ Moсквы съ вами въ полку быть велно, и съ резанцы дворяны и дтьми боярскими шли днемъ и ночью на спхъ, тотчасъ, не мшкавъ нигд ни малого времени ни для чего, а въ дорог про воровскихъ людей развдывали… И вы бъ надъ казаки и надъ измнниками, надъ Тимодшою Мещерякомъ и надъ Гаврилкою Карнауховымъ: и будетъ гд объявятца, прося у Господа Бога милости и у Пречистой Богородицы и у всхъ святыхъ помощи и застудленія, промышляли всякими обычаи, чтобъ съ Божіею помощію надъ нимъ поискъ и промыслъ учинитъ вскор, а какъ дастъ Богъ надъ ними поискъ и промыслъ учинить и атамана Тимошку Мещеряка и товарыща его станичного вожа Гаврилко Карнауха возмете или они, видя вашъ надъ собою промыслъ, сдадутца, и вы бъ ихъ и товарыщевъ ихъ къ тому воровству пущихъ заводчиковъ велли распросить и пытать накрпко и огнемъ жечь, а посл распросу и пытки, сказавъ имъ воровскіе ихъ вины при многихъ людехъ велли имъ обсчь руки по локоть, а ноги по колни, казнить смертію повсить, чтобъ на то смотря инымъ не повадно было также воровать и къ такому воровству приставать: а сами бъ есте въ Танбов жили съ великимъ береженіемъ и опасеньемъ и про сборъ и про приходъ воровскихъ казаковъ съ Хопра и съ Медвдицы и изъ иныхъ мстъ провдывать всякими обычаи и отъзжіе сторожи держали въ которыхъ мстахъ пригожъ, чтобъ воровскіе казаки къ танбовскимъ крпостямъ и къ Танбову и въ Танбовскій уздъ бездльно не пришли и надъ городомъ и въ узд какова дурна и порухи не учинили, и гд какіе воровскіе казаки объявятца, и на нихъ съ нашими государевыми ратными съ конными и съ пшими людьми и съ пушки и съ обозомъ ходили, и о томъ поискъ и промыслъ чинили, а Танбовцевъ служилыхъ и жилецкихъ всякихъ чиновъ людей нашею государскою милостію обнадежили и говорили имъ, чтобъ они намъ, великому государю, служили, а на воровскіе ни на какіе прелести не прельщались и ни къ какому воровству не приставали никакими обычаи, а за службу наша государева милость къ нимъ будетъ и служба ихъ у насъ, великого государя, никогда въ забвеніи не будетъ’.

Подходилъ къ Темникову князь Юрій Долгорукій, прославившійся побдой надъ ‘воровскими казаками’ подъ селомъ Паневымъ и потомъ своими казнями въ Арзамас. Подходили другіе воеводы. Забунтовавшіе города и села сдавались одни за другими, прося помилованія и высылали на встрчу войскамъ поповъ съ иконами и крестами. Стольникъ воевода Степанъ Лихаревъ безъ труда освободилъ Казатинъ и приказалъ всмъ возмутителямъ въ город рубить головы, а въ селахъ и деревняхъ вшать ихъ. 14-го декабря Хитрово взялъ Керенскъ, 17-го января князь Щербатовъ овладлъ Нижнимъ-Ломовомъ, потомъ сдался ему Верхній-Ломовъ, потомъ покорилась Пенза. Возстаніе доживало послдніе дни…

Между тмъ дворяне и дти боярскіе, воеводы, бжавшіе съ воеводствъ и неизвстно гд оказавшіеся, подъячіе, приказные, собирались снова на свои мста. Чмъ большій страхъ и даже паника овладвали населеніемъ при слухахъ о побдахъ царскихъ воеводъ и о казняхъ, которыя слдовали за побдами, тмъ теперь выше поднимали эти бжавшіе и возвратившіеся начальники головы. Начались безчисленные ‘указанія’ и доносы. Везд чинился судъ и за нимъ сейчасъ же слдовало наказаніе.

Растерявшееся населеніе приносило всюду повинную. Уличаемые въ соучастіи съ мятежниками увряли, что они взяты были въ банды и удерживались тамъ силою. Зачинщиковъ населеніе выдавало. Ихъ допрашивали, потомъ вшали, нкоторымъ рубили руки по локоть, ноги — по колни и въ такомъ вид отпускали на свободу, чтобы было памятно имъ. Всхъ же вообще, сколько-нибудь причастныхъ воровству или только подозрваемыхъ въ немъ — а ихъ было безъ числа — пороли кнутомъ.

Стенькины грамоты и ‘прелетныя’ письма сыскивали всюду, отбирали ихъ и отсылали въ Москву, а тхъ, у кого ихъ находили, вшали, чтобы не осталось ни одного человка, который видлъ эти письма его или грамоты.

Казни были ужасны и происходили въ ужасающихъ размрахъ. Жестокостью въ этомъ случа больше всхъ прославился воевода князь Юрій Долгорукій, занимавшійся этимъ во все время своей стоянки въ Арзамас:—‘Страшно было смотрть на Арзамасъ, — говоритъ современникъ, — его предмстья казались совершеннйшимъ адомъ, повсюду стояли вислицы и на каждой висло по сорока и по пятидесяти труповъ, тамъ валялись разбросанныя головы и дымились свжею кровью, здсь торчали колья, на которыхъ мучились преступники и часто были живы по три дня, испытывая неописанныя страданія. Въ три мсяца Долгорукій казнилъ въ Арзамас одиннадцать тысячъ человкъ: ихъ казнили не иначе, какъ соблюдая обряды правосудія и выслушавъ свидтелей и обвинителей. На вопросъ, какое было у нихъ намреніе, они вс въ одно говорили подъ пыткой:

— ‘Хотли мы Москву взять и васъ всхъ бояръ и дворянъ, и приказныхъ людей перебить на смерть’.

Характерную черту обнаружили при этомъ побдители: они вздумали было взятыхъ въ плнъ мятежниковъ обращать въ рабство себ и многіе столько ихъ набрали, зачисливъ въ своихъ крпостныхъ, что правительство должно было наконецъ велть останавливать по дорогамъ воеводъ, бояръ и дворянъ, которые вели къ себ этихъ новыхъ своихъ крпостныхъ. Ихъ задерживали и возвращали назадъ за счетъ этихъ бояръ и дворянъ…

Такъ кончилось возстаніе и край затихъ впредь на цлыхъ сто лтъ, вплоть до возстанія Пугачева, вызвавшаго т же ужасы при разгром помщиковъ и чиновниковъ и потомъ при своемъ усмиреніи…

А еще черезъ сто лтъ великій актъ 19-го февраля 1861 года сдлалъ навсегда невозможнымъ дальнйшее ихъ повтореніе…

С. Терпигоревъ.

‘Историческій Встникъ’, NoNo 6—7, 1890

РАСКАТЫ СТЕНЬКИНА ГРОМА ВЪ ТАМБОВСКОЙ ЗЕМЛ(Посвящается Н. Н. Свищову).

Читайте также:

РАСКАТЫ СТЕНЬКИНА ГРОМА ВЪ ТАМБОВСКОЙ ЗЕМЛ
(Посвящается Н. Н. Свищову).