‘Отечественныя Записки’, No 9, 1847
Расин, драма-биография в пяти картинах, в стихах и прозе, Зотов Владимир Рафаилович, Год: 1847
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Расинъ, драма біографія въ пяти картинахъ, въ стихахъ и проз. Санктпетербургъ. 1847. Въ тип. Штаба Отдльнаго Корпуса Внутренней Стражи. Въ 8-го д. л. 139 стр.
Расинъ ставитъ ‘Андромаху’, Расину 28 лтъ. Когда онъ ставитъ ‘Андромаху’, приходитъ къ нему на квартиру Клодъ Лансело и говоритъ, что Эврипида изуродовали, Маргарита, няня Расина, испугалась ужасно и замчаетъ, что ужь не переломили ль ему руки или ноги? Посл чего читателю длается ужасно-смшно, затмъ, что есть же на свт такая глупая женщина, которая не знаетъ, что Эврипидъ родился за 480 лтъ до P. X, и что, слдственно, ему нельзя было въ нашъ вкъ переломить себ руки иль ноги, если разсуждать такъ, какъ долженъ разсуждать образованный человкъ, читавшій разныя книжки и обучавшійся всмъ наукамъ. Потомъ входитъ дядя Расина, Какъ Расинъ, который тоже необразованный человкъ и незнакомъ, какъ онъ говоритъ, съ мсьё Эврипидомъ. Наконецъ входитъ племянникъ Расинъ и ругаетъ тётку, непонявшую его, потомъ входитъ Марія Шаямеле, актрисса, и объясняетъ Расину любовь свою. Расинъ умилительно радуется и длаетъ пиръ, а Клодъ Лансело, который также ужасно-смшной человкъ, повязываетъ себ на шею, вмсто салфетки, цлую скатерь. Затмъ читателю длается опять ужасно-смшно, ибо ужь извстно, что когда встанетъ Клодъ Лансело, такъ все, что ни есть на скатерти, полетитъ на полъ и все разобьется. Оно такъ и случилось: пришелъ дядя Расинъ — и все полетло на полъ, а племянникъ Расинъ замчаетъ дядюшк очень-разумно: ‘Какъ же вы хотите, любезнйшій дядюшка, чтобъ я не писалъ трагедій, чтобъ я отказался отъ славы, отъ удивленія моихъ соотечественниковъ и отъ уваженія вельможъ и знатныхъ?’ (стр. 27). Дядя уходитъ, а посл него приходитъ Корнель, но тутъ ужь Расину длается жутко: Корнель тотчасъ же начинаетъ браниться! Изъ словъ его видно, во-первыхъ, что онъ Корнель великъ, во-вторыхъ, что трагическіе поэты не должны пить вино съ пріятелями, и что, наконецъ, порядочный человкъ не долженъ писать комедіи, а долженъ думать о высокомъ и писать трагедіи, онъ говоритъ о настоящемъ талант, что —
Не станетъ онъ, какъ скоморохъ презрнный,
За золото кривляться и смшить.
Нтъ! тотъ, кто разъ унизился до смха,
И Момуса гремушку въ руку взялъ,
Кто глупому народу на потху
Пвцомъ его дурачествъ пошлыхъ сталъ,
Кто сталъ смшитъ, какъ рабъ, толпу пустую
Когдабъ надъ ней могъ властвовать какъ Богъ, —
Кто написалъ комедію такую,
Тотъ не поэтъ — а жалкій скоморохъ.
(Стр. 33).
Сказавъ это, онъ гордо и медленно уходитъ, занавсъ опускается, а умный человкъ межь тмъ думаетъ про себя, экіе же скоморохи были вс эти Аристофаны, Мольеры, Грибодовы, Гоголи! за то, что они были пвцами равныхъ пошлыхъ дурачествъ, имъ досталось отъ умнаго человка Корнеля…
Потомъ Расину 30 лтъ, и на сцен идетъ его ‘Британникъ’. Расинъ влюбленъ въ Марію Шанмеле и очень-счастливъ въ любви. Но вдругъ Маріи приходитъ на умъ, что Расинъ любитъ не ее, что Расинъ любитъ въ ней только актриссу, которая поддерживаетъ своей игрой его трагедіи — и тотчасъ же начинается сцена: Марія объявляетъ на-прямки Расину, чтобъ онъ бросилъ писать, что она бросить сцену, и что только тогда онъ ей докажетъ любовь свою. Это возмущаетъ Расина, онъ прямо говоритъ, что нельзя же ему теперь
Сойдти въ разрядъ людей обыкновенныхъ.
Марія сердится, Расинъ кричитъ:
Марія! Боже! неужели
Меня ты покидаешь?
Нтъ, не покидаю, отвчаетъ Марія:
Нтъ! нисколько!
Со мной въ разлук ты меня забудешь,
Вообразишь, что умерла Марія,
Утшишься и славой, и другою
Любовью — все быть можетъ. Потому-то
Тебя я не оставлю.— Я хочу,
Чтобъ видлъ ты — какъ отъ меня съ ума
Весь городъ сходитъ, — какъ одной улыбкой
Я буду жизнь и счастіе дарить.
Я превзойду себя — съ досады буду
Я первою трагической актриссой,—
И это будетъ месть моя, Расинъ,
За то, что ты мою отвергнулъ жертву!
Расинъ. Марія!
Шанмеле. Да! въ роляхъ царицъ, любовницъ —
Я буду удивительна, чтобъ ты
Раскаялся, чтобъ плача и страдая,
ы мучился, слдя за каждымъ словомъ,
За каждымъ вздохомъ, потому что эти
Слова и вздохи — будутъ не къ теб,
Къ другому обращаться, и другому
Восторги общать и счастье рая, —
И это будетъ месть моя, Расинъ!
Расинъ. Марія!
Шанмеле. Я сдлаю, что ты
Самъ проклянешь и славу и искуство,
Что самъ свою ты лиру разобьешь!..
Забудешь все, испуганный и блдный
Съ мольбою припадешь къ моимъ ногамъ,
Но я тебя съ насмшкою отвергну
И это будетъ месть моя, Расинъ (уходитъ).
И за что бы, кажется? Но ужь таковы итальянскія страсти! восклицаетъ читатель и переходитъ къ третьей картин, къ первому представленію ‘Береники’. А нужно замтить, что ‘Британникъ’ удался, и король Лудовикъ согласился не танцовать въ балетахъ, но за то ему вздумалось поволочиться за Генріэттой, герцогиней Орлеанской. Генріэтта не хочетъ губить души своей, она проситъ Расина написать ‘Беренику’, въ которой бы выразилось, какъ гнусна страсть къ замужней женщин, и такимъ-образомъ пристыдить непрошеннаго любовника. Расинъ написалъ, но Марія Шанмеле ршительно измняетъ ему, а Корнель опять бранится и опять доказываетъ Расину, что у него нтъ ни крошки таланта. Расинъ, въ отчаяньи отъ неудавшейся любви, а боле отъ-того, что у него нтъ таланта, бросается къ Босоюзту и проситъ его умирить сердце гршника, но Боссюэтъ отвчаетъ, что
У трона Бога славы
Нтъ мста для писателей трагедій…
Расинъ уже погибаетъ совсмъ, но является король, хвалитъ ‘Беренику’, Расинъ оживаетъ и падаетъ въ обморокъ въ знакъ признательности.
Но въ четвертой картин, когда на сцен падаетъ ‘Федра’, Расину дйствительно приходитъ на умъ: ‘полно есть ли у меня талантъ въ-самомъ-дл?’ Чтобъ разршить свои сомннья, онъ женится на кузин своей, очень-глупенькой двушк, съ которой не сказалъ еще двухъ словъ, и кричитъ, что онъ обязанъ дяд, женившему его, истиннымъ счастьемъ. Читатель радуется за Расина, видя, какъ скоро перескакиваетъ онъ отъ несчастія къ счастію.-Когда же, въ пятой картин, пала на сцен ‘Гофолія’, Расинъ догадывается, что онъ очень несчастливъ. Ему 60 лтъ, тутъ приходитъ мадамъ де-Ментенонъ и говоритъ, что трагедіи Расина падаютъ столько лтъ отъ-того, что она не хочетъ, чтобъ он удавались, и что она такимъ-образомъ мститъ ему за неосторожное слово. Тутъ вбгаетъ Марія Шанмеле, которой уже подъ пятьдесятъ лтъ, она монахиня, но все-таки любитъ Расина. Она въ чемъ-то проситъ прощенія, Расинъ прощаетъ, но, узнавъ, что другая актрисса, Луиза Дюпаркъ, любитъ его лтъ безъ малаго 30, а онъ и не замчаетъ этого, приходитъ въ отчаяніе, и собственно для того, чтобъ драма поскоре кончилась, умираетъ на сцен.
Такимъ-образомъ читатель узнаётъ, что такое драма-біографія ‘Расинъ’. Сверхъ-того, онъ узнаётъ, что эта біографія — жизнь Расина, какъ она есть въ драм, по ужь вовсе не жизнь, какъ она была въ-самомъ-дл. Потомъ онъ длаетъ заключеніе, что, еслибъ въ драм русскаго автора было побольше такихъ сценъ, какъ сцена вторая въ четвертой картин, между Луизой Дюпаркъ и Жиль-Менажемъ, то драма-біографія ‘Расинъ’ была бы скоре жизнію, какъ она была въ-самомъ-дл, а не жизнію, какъ она есть.