Пышность двора царского в семнадцатом веке
Пышность двора царского в семнадцатом веке
(Продолжение впредь.)
——
Пышность двора царского в семнадцатом веке
Пышность двора царского в семнадцатом веке
(Окончание.)
Д.
——
Пышность двора царскаго [при Алексее Михайловиче] в семнадцатом веке, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1805
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Великолепие двора свидетельствует о народном богатстве, а богатство служит верным доказательством государственной тишины и благоденствия. Истинный россиянин с пламенною ревностью ищет следов любезной старины отечественной и торжествует духом, встречая в летописях черты, напоминающие древнее величие, могущество и славу России. Предупреждая нарекание в пристрастии, выпишем из иностранных авторов известия о некоторых обыкновениях и обрядах, бывших в употреблении при дворе московском.
Царь, получив донесение о прибытии иностранного посла к границам России, для встречи его и провожания до столицы посылал отряд стрельцов. Определенные приставы обязаны были стараться о доставлении посольской свите возможнейших удовольствий и о предупреждении всех ее потребностей, для сего из царской казны отпускалась знатная денежная сумма. Чужестранный министр, находясь в российских владениях, не имел нужды вынимать кошелька своего до тех пор, пока преступал за границу, возвращаясь в отечество.
Когда посол приближался к Москве, другие приставы, знатнейшие прежних, выезжали к нему на встречу с поздравлением, и для предложения услуг своих посольству, пока оно пробудет в столице. Иногда при таких встречах происходили странные споры. Граф Карлиль, посол английский — отправленный от Карла II к царю Алексею Михайловичу для переговоров о восстановлении торговых привилегий, уничтоженных по случаю происшедших в Англии смятений — долго спорил с приставом, кому прежде выходить из саней, наконец повелено было ступить на землю обоим в одно время. Однако пристав перемудрил англичанина: выходя из саней, он приказал людям поддержать себя на руках, и не прежде ступил на землю, как посол, не ожидавший никакой хитрости, уже стоял на ней. Секретарь графа Карлиля, описавший путешествие посольства его к северным дворам, жалуется на упрямство русского пристава, который поступал соображаясь с обрядами тогдашнего этикета, кажется, что и посол не более прав: оба они думали, что честь государя и нации налагает на них обязанность быть неуступчивыми.
Бояре и знатнейшие чиновники, облитые серебром и золотом, для встречи посла выезжали за город верхами на конях, богато убранных, серебряные цепи служили вместо поводов у узды, чепраки выложены были дорогими камнями. Посланники равным образом старались отличиться пышностью уборов. Приготовление к торжественному въезду и самое шествие столь медленно происходили, что нередко свита въезжала в Москву уже по наступлении ночи. Тогда город освещен был факелами, и свет огня, отражающийся от золота и дорогих камней, придавал еще более великолепия сему зрелищу. Иногда сам царь с супругою и детьми своими скрытным образом смотрел на торжественное шествие.
По обыкновению тогдашнего времени, иностранные послы и чиновники, при них находившиеся, не могли выезжать из квартиры своей, которая обыкновенно была назначаема в городе Китае, ниже принимать у себя кого-нибудь, до тех пор, пока не были у царя на аудиенции. Российские посланники, отправляемые к европейским дворам, также не посещали знатных особ, извиняясь, что они не могут быть ни у кого прежде, пока не увидят ясных очей королевских {В посольском наказе дворянину и наместнику Болховскому князю Михаилу Петровичу Борятинскому с товарищи, отправленным в посольство к персидскому шаху Аббасу 1618-го года, сказано: Если в каком-нибудь городе шахов ближний человек велит им быть у себя, то князю не ходить к тому ближнему человеку и отвечать, что, не быв у шаха и не исправя посольства, им ни у кого быть непригоже, что послы шаха Аббаса, бывшие у царского величества, бояр и воевод не посещали, и что наконец, царское величество повелевает делать это, остерегая честь своего царского величества и шахова.}. После аудиенции посольство и свита имели свободу гулять по улицам Москвы белокаменной, выезжать за город, забавляться охотою и даже видеться с иностранцами. Правда, двор не всегда был доволен, если посольство часто принимало у себя гостей, а особливо русские почитали для себя делом непристойным и недозволенным посещать их.
Дня за два до аудиенции пристав от имени царя уведомлял посланника о назначенном времени, в самый день аудиенции поутру, пристав в другой раз объявлял послу, что государь царь желает видеть его. Свита, более или менее многочисленная, смотря по уважению к государю, которого особу представляет посол, провожала его в Кремль. По обоим сторонам улицы до самой лестницы чертогов стояли стрельцы вооруженные, знатнейший чиновник государственный с одним дьяком встречал посла внизу лестницы, другой чиновник также с дьяком принимал его вверху на крыльце, а третий, и обыкновенно царский родственник, у дверей грановитой палаты. Это называлось: первая, вторая и третья встреча. Министрам второклассных держав делали только по две встречи.
В передней горнице стояли дворяне в парчовых одеждах, и почетнейшие купцы с белыми волнистыми бородами называемые гостями царскими. Они одеты были также в богатые парчовые платья и имели на головах высокие шапки собольи. Одежда выдавалась им из казны для торжественных обрядов. Стражи царские одеты были в богатое бархатное платье, подложенное соболями, шапки их украшены были жемчугом и дорогими камнями, даже бердыши их покрыты были серебром и золотом. Посол и прочие, допускаемые пред лицо государя, должны были оставлять шпаги свои в передней горнице: вооруженным не позволялось входить в палату.
Самая зала аудиенции не представляла взорам ничего достопамятного, кроме богатых ковров, которыми она была обита. В ней господствовало глубокое молчание. Вокруг сидели около двухсот, иногда и более, бояр и знатнейших чиновников, одетых в парчовые и бархатные платья, унизанные дорогими камнями, на головах их были шапки из мехов черных лисиц. Не должно удивляться, что бояре в присутствии государя сидели в шапках, во время могущества татар, послы русские являлись к ордынским ханам с покрытою головою, сие обыкновение введено было при дворе великих князей и потом царей всероссийских. У стены против дверей возвышался престол, на семи или восьми ступенях. Он был вылит из серебра и вызолочен, верх его оканчивался пирамидами. Царь сидел на троне в пирамидальном венце с крестом наверху, в одежде, унизанной драгоценными камнями, имея в руке скипетр. Держава лежала подле его на бархатной подушке. По обеим сторонам стояли молодые, видные собою люди знатной породы в белых шелковых одеждах и в белых же коротеньких сапогах, имея на шее по золотой цепи, а в руке по топору серебряному. Они назывались рынды, и выбираемы были в сие звание из стольников, стряпчих и дворян. Г. Новиков пишет, что они имели на головах высокие, черные лисьи или собольи шапки, и стояли неподвижно, подобно статуям, не трогаясь никаким членом и не поворачивая глаз. Напротив того секретарь посольства английского, Мьеж, очевидный свидетель, именно говорит, что четыре стража, стоявшие перед престолом (при других аудиенциях их было только по два), отличались тем, что весь убор на них был белый, даже сапоги и шапки, и что, смотря попеременно то на государя, то на посольскую свиту, казалось, давали ей разуметь желание свое, чтобы она удивлялась великолепному зрелищу.
Иногда патриарх Филарет присутствовал при аудиенции, и сидел на стуле, покрытом черным бархатом, стоявшем в правой стороне от престола, подле его занимали места знатнейшее архиереи.
По восточному обыкновению надлежало являться к царю с дарами, посланники в свою очередь получали от государя богатые подарки. Татарские ханы единственно из корыстолюбия часто отправляли посольства ко двору московскому, их посланники, бедно одетые на первой аудиенции получали подарки и нарядные кафтаны. В бытность Олеария в Москве, приезжали ко двору семьдесят два крымских татар, все в качестве посланников. Они шли к царю на аудиенцию в толстых суконных кафтанах, а вышли назад в богатых нарядах.
Ничто не может сравниться с великолепием аудиенции, ослеплявшим глаза чужестранцев. Секретарь графа Карлиля описывал происшествия слогом простым, но когда дошло до аудиенции, то против своей воли он должен был говорить тоном возвышенным. ‘С нами то же случилось’, пишет он: ‘что бывает с людьми, вышедшими из тьмы и ослепленными внезапным сиянием солнца, едва могли глаза наши сносить блеск великолепия, когда мы вошли в палату. Казалось, что яркость сияния, от дорогих камней изливающегося, спорила с лучами солнечными, так что мы совершенно терялись в сем смешении блеска и величия. Сам царь, подобно горящему солнцу, излучал от себя лучи света’.
При чтении верительной грамоты каждый раз надлежало повторять полный титул царский, где только упоминалось его имя. Секретарю графа Карлиля не понравилось такое обыкновение, однако царь всероссийский в титуле своем употреблял имена царств и областей, которые действительно принадлежали к его владениям, между тем как великобританский король до наших времен назывался королем английским, шотландским, французским и ирландским, не владея Францией и не имея никакого права на присвоение сего королевства.
Царь допускал послов чужестранных и находившихся при них чиновников к целованию руки своей. Левек говорит, что магометане и идолопоклонники не удостаивались такой чести, однако это кажется нам сомнительным, потому что цари иногда дозволяли с собою обедать послам магометанским, и в наказах русским послам предписываемо было целовать руки у магометанских государей.
Царь, допустив к столу своему послов, патриарха, или какого-нибудь знатнейшего чиновника государственного, угощал их с отменной пышностью. У стола служили двести или триста молодых благородных людей, одетых в богатые платья из золотых и серебренных парчей персидских, с высокими выложенными жемчугом воротниками, и с золотыми цепями на шее. Наши летописи свидетельствуют, что польские послы оцепенели от удивления и зависти, увидев великолепие стола царского, и подарки, назначенные для посольства, в это время, прибавляют летописи, три татарские царевича, Уруслан, Урмамет и Меметкул, окружали царя Бориса. Пышность, с какою сей государь угощал датского принца Иоганна, нареченного своего зятя, превосходит вероятие. По прибытии принца в Москву, царь послал к нему на квартиру кушанье на ста больших и толстых блюдах, покрытых сотнею же других блюд, все они были сделаны из чистого золота, количество чаш и кубков с напитками соответствовало числу блюд. Аудиенция, которую царь Борис дал своему зятю, представляла зрелище очаровательное. Царь и оный царевич стояли под богатым балдахином, в длинных пурпуровых бархатных мантиях, вынизанных крупным жемчугом и дорогими камнями, на голове и на грудях были каменья, совсем неоцененные. После взаимных дружеских приветствий царь угощал принца обеденным столом в грановитой палате. Царские кресла сделаны были из золота, а стол из серебра с позолоченным подножием. Над столом висела корона с боевыми часами. Большой столб, стоящий среди палаты, сверху донизу кругом уставлен был золотыми и серебренными кубками, большими чашами, кружками и прочею посудою, в передней зале большие пирамиды уставлены были золотыми же и серебренными чашами и блюдами. Петрей говорит, что кушанья за столом подавали на двухстах блюдах.
[Каченовский М.Т.] Пышность двора царскаго [при Алексее Михайловиче] в семнадцатом веке: [Из иностр. источников] / [Д.] // Вестн. Европы. — 1805. — Ч.20, N 6. — С.118-128.
Удивительно ли, что роскошный Годунов изумлял всех своею пышностью? Тогда внутренние смятения еще не раздирали отечества, вероломный де ла Гардий еще не опустошил области Новгородской, жадные неприятели еще не расхитили сокровищ московских, собранных в продолжение многих столетий. Англичане, гордые и богатые англичане, не могли надивиться великолепию при дворе царя Иоанна Васильевича. Клемент Адам, описавший первое путешествие британцев к городу Архангельску, и аудиенцию, которую имел в Москве капитан-канцлер, свидетельствует, что блеск царского величия мог каждого поразить, привести в недоумение. Царь угощал посланника обеденным столом в Золотой палате. Столовый прибор для ста пиршествующих весь сделан был из золота, многие чаши и сосуды не уместились на столах за теснотою. Сто сорок облитых золотом служителей в продолжение обеда три раза переменили платье.
Перед обедом обыкновенно подавали водку. Сев за стол, царь посылал от себя по куску хлеба каждому гостю. Стольник, или другой кто-нибудь, поднося царскую дачу, произносил вслух: ‘Государь царь жалует тебя (такого то) хлебом!’ Все присутствующие, не исключая служителей, получали свою долю, потом уже начинали носить кушанье. Равным образом царь раздавал пиршествующим блюда с кушаньем — вероятно первые — и посылал им кубки с напитками, иногда приказывал угощаемым подходить к себе, и потчевал их из собственных рук своих. Так, например, царь Алексей Михайлович несколько раз подзывал к себе посланника графа Карлиля, пил с ним за упокой души короля Карла I, за здоровье Карла II, короля английского и царевичей всероссийских, разговаривал о делах политических, шутил очень приятно, и опять приказывал Карлилю садиться на свое место. — На каждом столе стояли большие серебренные ковши с медами. Присутствующие гости и отсутствующее любимые государем чиновники получали еще по блюду с кушаньем, которые и были отсылаемы к ним домой. Ежедневно от царского стола отправляемы были такие посылки к боярам и другим знатнейшим особам.
Обеденный пир, которым царь Алексей Михайлович угощал Карлиля, продолжался девять часов, разных кушаний подано было около пятисот блюд. Может быть, во времени и в числе блюд здесь прибавлена третья доля, однако известно и по другим описаниям, что из-за стола вставали уже ночью. Царь кушал, сидя на троне за особливым столом, на правой стороне сидели бояре, а на левой английский посланник со свитой.
Часто государю угодно было посылать домой к министрам чужестранным и к любимым придворным своим полные обеды. Чиновник, богато одетый, со множеством товарищей приезжал уведомлять о милости царской того, кому она была сказываема, и оставался с ним обедать. За ним вслед шли пешком два служителя со скатертью, два другие с солонками, еще два с уксусом, потом с ножами и ложками, шесть человек, по два в ряд, несли хлеб, за ними шли люди с водкою, потом двенадцать человек несли разные вина в серебряных сосудах, за ними следовали служители с кушаньями на блюдах золотых или серебряных, наконец сорок человек несли двадцать жбанов с медом, а двенадцать других шли за ними с ковшами, все шествие заключалось двумя или тремя повозками, нагруженными медом и пивом для домашних служителей. Иногда по двести и по триста стрельцов наряжаемо было для несения таких обедов.
Надлежало оказать важные услуги отечеству, чтобы иметь счастье сидеть за столом с государем.
Цари не всегда приглашали иностранных послов к столу после первой аудиенции, в таком случае обыкновенно посылали к ним домой обеды, более или менее пышные. К графу Карлилю посланы были кушанья на двухстах блюдах. Послы голштинские угощаемы были в квартире своей только на сорока блюдах.
Великолепие послов российских, отправленных ко дворам европейским, возбуждало в иностранцах не меньшее удивление. В бытность англичан в Москве при царе Иоанне Васильевиче два раза выезжали послы к королю польскому, тысяча пятьсот избраннейших воинов, назначенных в свиту посольства, одетых в парчовые и шелковые платья, ехали на прекрасных лошадях, покрытых златошвейными чепраками. Вслед за сим многолюдным поездом вели сто белых, как снег, лошадей, принадлежавших чиновникам посольства.
Обыкновение требовало от послов чужестранных дарить своих приставов, которые иногда сами напоминали им о сем, если послы забывали исполнять свое дело. Иезуит Поссевин, посол папский, называет сие обыкновение низким, напротив того русские думали, что оказывают вежливость, принимая подарки, и что не принять их значило изъявить пренебрежение: таков был образ мыслей тогдашнего времени. Герои Гомеровы в этом походили на наших праотцев, они также требовали подарков от тех, кому оказывали услуги гостеприимства, и со всем тем были герои. По крайней мере, так замечает один из новейших иностранных авторов, писавший о нравах и обыкновениях россиян тогдашнего века. Мы прибавим к тому, что во всякое время люди благородно мыслящие принимают подарки только от тех, которых уважают. Граф Карлиль, не получив успеха по препоручениям от своего короля при дворе московском, ничего не хотел принять от царя Алексея Михайловича.
Тот же Поссевин, провожавший послов царя Иоанна Васильевича, отправленных к папе, обвиняет их в скупости и жалуется, что они безденежно требовали подвод и пищи, что, не довольствуясь полученными подарками, домогались еще других большей цены. Каждый народ независимый управляется своими законами и соображается с обычаями своих предков, россияне тогда не походили на прочих европейцев. Царь с восточною пышностью довольствовал чужестранных министров на счет казны своей, следственно послы его не имели права надеяться, что их будут принимать с равным отличием? Получаемые подарки большей или меньшей цены служили доказательством большего или меньшего уважения к государю. Итак, мудрено ли, что послы сии желали возвратиться в отечество с несомнительными знаками высокого мнения, которое чужестранцы имеют об их монархе, и которое могло быть почитаемо следствием рачительного исполнение возложенной на них должности?
[Каченовский М.Т.] Пышность двора царскаго [при Алексее Михайловиче] в семнадцатом веке: (Окончание) / Д. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч.20, N 7. — С.223-229.