Путевые записки русского по Европе в 1847-м году, Победоносцев Сергей Петрович, Год: 1848 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 68 минут(ы)

ПУТЕВЫЯ ЗАПИСКИ РУССКАГО ПО ЕВРОП ВЪ 1847-МЪ ГОДУ.

I.
Дорога въ Парижъ.— Плаваніе по Рейну.— Кобленцъ и Эренбренштейнъ.— Кёльнъ.— Кёльнскій соборъ.— Аахенъ.— Бельгія и Брюссель.— Франція.— Въздъ въ Парижъ.

Отъ Рейна, между Майнцемъ и Кобленцомъ, гд провелъ я лучшую часть лта, ведутъ три дороги въ Парижъ. Первая, кратчайшая по разстоянію, идетъ на Триръ (Tr&egrave,ves) и Метцъ, вторая, по горному пути (Bergstrasse) на Дармштадтъ, Гейдельсбергъ, Карльсру и Страсбургъ, третья на Кёльнъ, Аахенъ и Брюссель, по сверной желзной дорог. Я выбралъ первый путь. Отъ Кобленца по Мозелли можно было дохать на пароход до самаго Метца, а оттуда, не боле какъ въ сутки, почтою до Парижа. Хотлось мн полюбоваться живописными берегами Мозелли и взглянуть на древній Триръ съ остатками его римскихъ памятниковъ. Дурная, дождливая погода заставила меня перемнить намреніе и выбрать боле-спокойный путь — по желзной дорог на Брюссель.

Въ Бинген слъ я на одинъ изъ рейнскихъ пароходовъ дюссельдорфской компаніи. Омываемый съ одной стороны зеленымъ Рейцомъ, съ другой серебристою Наге, Бингенъ принадлежитъ къ живописнйшимъ пунктамъ лваго берега Рейна. Кругомъ его высятся покрытыя виноградниками горы, передъ нимъ, за Рейномъ, поднимается хребетъ Рейнгау съ его живописными развалинами, съ его оживленными многолюдными городами и селеніями, съ его садами и виноградниками. Глазъ устаетъ любоваться чуднымъ разнообразіемъ этой роскошной природы. Передъ вами, какъ на ладони, богатыя селенія: Рюдесгеймъ съ остатками двухъ римскихъ башень, Ассмангаузеръ, славный своимъ краснымъ виномъ, и между ними, какъ прилпленное къ скал ласточье гнздо, развалины замка Эренфельсъ. Отъ Бингена Рейнъ, стсненный горами, круто поворачиваетъ къ сверу. На самомъ поворот, изъ средины рки одиноко встаетъ маленькій островокъ съ Мышачьею-Башнею (Musethurm), въ которой, по преданію, мыши загрызли епископа Гатто. Невольно вспомнилъ я тутъ балладу нашего Жуковскаго, въ которой звучнымъ стихомъ своимъ передалъ онъ эту легенду.

Пароходъ, не взирая на непогоду, былъ полнёхонекъ. Большинство пассажировъ, по обыкновенію, составляли Англичане — чума рейнскихъ береговъ. Надобно, впрочемъ, отдать имъ справедливость: туристы ex professo, одни они умютъ путешествовать какъ слдуетъ. Все, отъ пассибельной равнодушной физіономіи до костюма, обличаетъ въ нихъ туристовъ. Съ любопытствомъ наблюдалъ я за ними везд, гд ни встрчалъ ихъ — а встрчаешь ихъ чуть ли не на каждомъ шагу. По Рейну они обыкновенно путешествуютъ ptites journes, часто пшкомъ, и останавливаются везд, гд только есть трактирная вывска — а по всему Рейну, въ каждомъ самомъ маленькомъ селеніи, превосходные трактиры. Соломенная шляпа съ широкими полями, мериносовый или желтый нанковый жилетъ, коротенькое куцое пальто, кожаные штиблеты на пробочныхъ непромокаемыхъ сапогахъ, кусокъ шотландскаго тартана вмсто плаща, кожаный футляръ для зрительной трубки, крошечный чемоданъ въ род солдатскаго ранца, который можно надть на плеча, зонтикъ или палка въ рук и неизбжный дорожникъ подъ мышкою — вотъ самый полный костюмъ и вооруженіе странствующаго Бритта. Бингенъ пользуется особенною благосклонностью этого путешествующаго народа. Въ превосходномъ отел Викторія, едва-ли не лучшемъ по всему Рейну, содержимомъ исключительно на ихъ счетъ, они поселяются цлыми семействами.

На пароход вниманіе мое обратила на себя одна Англичанка уже пожилыхъ лтъ, одтая вся въ черномъ. Обвернутая хвостами, съ панорамою Рейна и зонтикомъ въ рукахъ, она бгала по палуб взадъ и впередъ какъ угорлая. Физіономія ея, оживленная маленькими черными глазами, устроена была самымъ страннымъ образомъ и казалась постоянно-смющеюся. Тутъ же расхаживалъ и супругъ ея — длинная, худая фигура, овернутая кускомъ тартана. Встрчаясь съ нимъ, дама улыбалась еще выразительне и обмнивалась короткими фразами, изъ которыхъ въ каждую вставляла нжное ту dear, на что милордъ отвчалъ процженными сквозь зубы лаконическими по или yes.

Не буду описывать вамъ подробно рейнскихъ береговъ между Бингеномъ и Кобленцомъ, лучшею, живописнйшею частью Рейна. Это —рядъ безпрестанно-измняющихся прелестныхъ видовъ, отъ которыхъ наконецъ устаетъ глазъ: такъ ихъ много и такъ они разнообразны. Въ нкоторыхъ мстахъ, берега Рейна принимаютъ грозный, дикій характеръ. Рка тутъ течетъ между почти-отвсными голыми скалами, на которыхъ кое-гд пробивается зеленоватый мохъ. Дикія ущелія Лорха поражаютъ своей живописностью. При прозд парохода слышится эхо, повторяемое нсколько разъ окрестными скалами. Изъ нарочно-устроенной для того сторожки выходитъ сторожевой для того, чтобъ протрубить въ рогъ и сдлать нсколько выстрловъ изъ мушкетовъ. Руины внчаютъ то тамъ, то сямъ голыя скалы Лорха. Два Рейнщтейна, старый и новый, Клеменсъ — капелла, Фалькенбургъ, Соннекъ, Фюрстенбергъ, Шталекъ — развалины старинныхъ рыцарскихъ замковъ, оспоривающія одн у другихъ живописность своего положенія. За Бахерахомъ, живописнымъ, оживленнымъ городкомъ, посреди Рейна, встаетъ замокъ-островъ Пфальцъ, за которымъ виднется Каубъ, гд въ 1814 году прусская армія перешла Рейнъ. Развалины замка Шёнберга, города Обервеэель и Сен-Гоаръ, замокъ Рейнфельсъ и старинныя стны Гоарсгаузеда, развалины двухъ замковъ Кошка и Мышь (Katze und Maus), Бибернгеймъ, Верлау, Вельмихъ, Нидеръ и Оберъ-Кёстеръ, Кацверъ, Зальцигъ — проходятъ одинъ за другимъ передъ вашими глазами какъ въ панорам. У Зальцига берега Рейна снова принимаютъ цвтущій видъ, на нихъ снова показываются сады и виноградники. Близь монастыря Борнгофенъ видны развалины замковъ Либенштенна и Штернберга, которые старинное преданіе назвало ‘братьями’, die Brder. За Боппартомъ Рейнъ снова круто поворачиваетъ къ востоку, проходитъ мимо Браубаха, Марксбурга, Репса, вблизи котораго видны развалины Кёнигсштуль (королевскаго стула), гд, говорятъ, въ старину совщались курфирсты.

Принявъ въ себя Ланъ (въ трехъ миляхъ отъ устья его лежитъ Эмсъ, знаменитый своими цлебными водами), подъ Нидерланштейномъ, гд въ 1814 году переходили черезъ Рейнъ Русскіе, Рейнъ снова измняетъ свое теченіе, круто поворачивая къ сверу. Правый берегъ его становится отложе и богаче растительностью. За островомъ Обервертомъ и Паффендорфомъ открывается Кобленцъ съ крпостью Эренбренштейномъ, выстроенною на противоположномъ, правомъ берегу, почти за отвсной скал. Было уже шесть часовъ вечера, когда нашъ пароходъ, прохавъ черезъ разведенный кобленцскій мостъ, остановился у пристани.

Путешественникъ, вступившій на кобленцскую пристань, повсюду встрчаетъ солдатъ, которымъ здсь, кажется, нтъ конца и счета. Площади и улицы Кобленца, по которымъ я прозжалъ, наполнены были одними солдатами, между которыми кое-гд замшивался мирный горожанинъ. Городъ чисто и красиво выстроенъ. Пруссія содержитъ большой гарнизонъ въ Кобленц и въ Эренбренштейн, гд выстроено множество казармъ. Эренбренштейнъ, соединяющійся съ городомъ пловучимъ мостомъ, составляетъ родъ тет-де-пона, сильно укрпленнаго природой и искусствомъ. Каменная стна съ бойницами и барбетами для орудій, фланкированная баттареями, окружаетъ Кобленцъ со стороны Рейна и Мозелли. Съ прочихъ сторонъ онъ обнесенъ крпкими казематированными валами. Форты императоровъ Александра I и Франца I составляютъ отдльныя передовыя укрпленія.

Кобленцъ, основанный Римлянами, что доказываетъ и самое названіе его (Coblentz, confluentes, confluentia, соединеніе двухъ ркъ, Рейна и Мозелли), однакожь почти вовсе не сохранилъ памятниковъ, которые обличали бы его происхожденіе. Во времена Друза, на томъ мст, гд нын Эренбренштеннъ, существовали уже римскія укрпленія. Собственно-городъ, населенный Римлянами, занималъ мсто, называемое нын Альт-Гофомъ. Во время владычества Франковъ, Кобленцъ былъ резиденціею императоровъ. Въ 806 году въ кобленцской коллегіальной церкви происходилъ соборъ, на которомъ присутствовали три короля и одиннадцать епископовъ. Въ XI вк, Кобленцъ еще составлялъ часть имперіи, но въ конц этого столтія императоръ Генрихъ II отдалъ его архіепископу трирскому Панно, и съ-тхъ-поръ Кобленцъ сталъ вольнымъ епископскимъ городомъ. Позже, въ смутныя эпохи имперіи, владтельные епископы находили для себя убжище въ замк Филипсбургъ, близь Эренбренштейна. Въ 1280 году, Генрихъ де-Виттингенъ выстроилъ замокъ подл Мозельскаго-Моста, гд и была съ-тхъ-поръ резиденція епископовъ. Въ XIII вк Кобленцъ былъ обнесенъ каменною стною. Въ-продолженіе тридцати лтней войны, его поперемнно занимали Испанцы, Шведы, Французы, имперцы и нмецкіе протестанты. Въ 1688 году, онъ много потерплъ отъ осады и бомбардированія войсками Лудовика XIV. Въ начал первой Французской революціи Кобленцъ служилъ главнымъ пристанищемъ эмиграціи, а въ 1794 году взятъ былъ посл кратковременной осады генераломъ Маріо. Во времена имперіи, онъ былъ главнымъ городомъ департамента Рейна и Мозелли, а внскимъ конгрессомъ возвращенъ Пруссіи.

Въ настоящее время, Кобленцъ съ Эренбренштейномъ составляетъ одну изъ важнйшихъ прусскихъ крпостей. Укрпленія послдняго могутъ назваться неприступными и посл Гибральтара и Мальты занимаютъ первое мсто въ сред европейскихъ крдостей. Къ-сожалнію, я не имлъ времени осмотрть Эренбренштейнъ въ подробности и долженъ былъ ограничиться однимъ наружнымъ его обозрніемъ.

Въ город я видлъ нсколько замчательныхъ церквей и зданій. Между первыми обращаетъ на себя особенное вниманіе церковь св. Кастора — величественный памятникъ готической архитектуры. Почти вс старинныя церкви по Рейну, Майну, Лану и Мозелли принадлежатъ къ двумъ различнымъ родамъ готической архитектуры — къ округленному (rundbogenstyl, aux cintres arrondis) и къ стрльчатому (spizbogenstyl, cintres termins en pointe). Почти во всей дредней Германіи и по Рейну преобладаетъ первый родъ, бывшій въ постоянномъ употребленіи до половины XIII вка. Въ кёльнскихъ церквахъ начинается уже смшеніе обоихъ стилей, переходящее наконецъ, на запад, въ чисто-стрльчатый.

Церковь св. Кастора выстроена въ форм латинскаго креста, съ боковыми притворами, полукруглымъ хоромъ и четырьмя башнями. Постройка главныхъ частей зданія относится къ XI вку. Внутренность церкви не отличается богатствомъ, но поражаетъ огромностью размровъ. Вниманіе постителя останавливаютъ на себ прежде всего превосходныя гробницы двухъ трирскихъ архіепископовъ, Куно и Вернера Фон-Фалькенштейна. Въ 860 году, въ церкви св. Кастора имли свиданіе Лудовикъ-Германскій, король восточныхъ Франковъ, и Карлъ-Лысый, король западныхъ Франковъ. При посредств племянника ихъ, короля Лотаря, они заключили между собою мирный и союзный трактатъ, въ которомъ приняли также участіе Лудовикъ, императоръ Италіи, и Карлъ, король провансскій. Трактатомъ этимъ надолго были обезпечены миръ и спокойствіе тогдашней Европы.

На площади, передъ церковью обращаетъ на себя вниманіе монументальный фонтанъ, съ которымъ связаны интересныя для насъ, Русскихъ, воспоминанія. Въ 1813 году, корпусъ нашихъ войскъ, подъ командою графа Сент-При, или Сен-Пріэста, какъ его называли тогда у насъ, перешелъ Рейнъ и занялъ Кобленцъ, защищаемый Французскими войсками. Непріятель отступилъ безъ боя, оставивъ городъ во власть Русскихъ, радостно встрченныхъ жителями. Полковникъ Магденко назначенъ былъ комендантомъ Кобленца. За нсколько мсяцевъ до вступленія Русскихъ, префектъ Кобленца приказалъ воздвигнуть, въ память взятія Наполеономъ Москвы, монументальный фонтанъ съ надписью: ‘Au grand Napolon, en mmoire de la campagne de 1812’. Магденко подъ этою надписью приказалъ вырзать слдующую: ‘Vu et approuv par le commandant russe de Coblentz en 1813’.

Кобленцъ выстроенъ правильно и красиво. Старинныхъ домовъ встрчалъ я весьма-мало. Множество магазиновъ и лавокъ, которыми заняты нижніе этажи почти всхъ домовъ на главныхъ улицахъ, даетъ выгодное мнніе о внутренней торговл города. Между казенными и публичными зданіями замчательны королевскій замокъ (Schloss) съ обширною площадью, усаженною каштановыми аллеями, неизбжный въ каждомъ прусскомъ город connuaudantur, домъ коменданта или главнаго военнаго начальника, ратгаузъ, цейхгаузъ, или арсеналъ и много другихъ. Церквей въ Кобленц немного, и кром главной, св. Кастора, я осмотрлъ Liebfranenkirche.

Переночевавъ въ прекрасномъ, комфортабельномъ отел великановъ (Htel des Gants), я на другой день пустился въ дальнйшій путь къ Кёльну. Прелестное осеннее утро стояло въ этотъ день надъ Кобленцомъ. До десяти часовъ, т. е., до времени прихода парохода, я просидлъ у окна, любуясь превосходнйшимъ видомъ великолпнаго Рейна и грозно-живописнаго Эренбренштейна. Въ десять часовъ перебрался я на пароходъ.

Викторъ Гюго, въ сочиненіи своемъ ‘Le Rhin’, справедливо негодуетъ на безконечные тринкгельды, ‘на-водка’, на которые осужденъ здсь путешественникъ. Въ-самомъ-дл, путешествіе на рейнскихъ пароходахъ и на желзныхъ дорогахъ Германіи становится несноснымъ отъ обыкновенія расплачиваться чуть-ли не на каждомъ шагу. Бда вамъ, если съ вами много вещей! васъ разорятъ тринкгельды! Останавливается у пристани пароходъ, вамъ надобно выйдти на берегъ — и вотъ голодная стая носильщиковъ овладваетъ вашими чемоданами, вашими саками, узелками. Заране запасайтесь мелкой монетой, иначе, въ попыхахъ съ васъ возьмутъ и талеръ. Вамъ надобно перенести вашъ багажъ въ трактиръ, гд вы намрены остановиться, надобно уложить его въ фіакръ — новый тринкгельдъ. При отправленіи — то же самое. Еще несносне эти тринкгельды на желзныхъ дорогахъ, гд вы должны расплачиваться среди общей суматохи. Избавиться отъ всхъ этихъ хлопотъ одно средство — имть съ собой какъ-можно-мене багажа.

Едва усплъ перебраться я на пароходъ, какъ пошелъ дождь. Сильный, холодный втеръ проникалъ насквозь. Обманутый хорошимъ утромъ, я взялъ третье мсто на палуб и долженъ былъ оставаться на ней противъ воли, укрываясь по-временамъ отъ дождя въ общей столовой кают. Небо то прочищалось, то снова сильный втеръ сгонялъ на немъ тучи, разражавшіяся сильнымъ, но непродолжительнымъ дождемъ. Яркое солнце тотчасъ же осушало палубу, вызывая на нее пассажировъ.

Отъ Кобленца до Кёльна берега Рейна, все еще прелестны. Горы становятся отложе, открывая за собою безконечную даль береговъ, или роскошныя растительностью и оживленныя населеніемъ долины. Рка становится шире, и снова появляются на ней покрытые зеленью острова. Развалины замковъ начинаютъ замняться прелестными виллами. Виноградники становятся рже и рже и замняются садами. Изъ городовъ и селеній, которыми усяны берега, останавливаютъ на себ вниманіе Венссентурмъ, прелестный Неивидъ, бывшая резиденція князей нейвадскихъ, старинный Андернахъ, окруженный базальтовыми скалами, съ развалинами средневковыхъ замковъ и римскими гробницами, Зинцигъ, основанный Римлянами, свидтель битвы Константина съ Максенціемъ,— замки Оккенфельсъ, Рейнекъ и Гаммерштейнъ,— Линцъ и Ремагенъ, красивые городки, — Упкель съ базальтовою скалою Упкельштейнъ, поднимающеюся изъ лона Рейна,— Нонненвертъ и Графенвертъ — островъ посредин Рейна съ древнимъ женскимъ монастыремъ, обращеннымъ теперь въ трактиръ,— руины замка Роландсэкъ,— наконецъ, Боннъ, славный своимъ университетомъ.

Не дозжая до Бонна, путешественникъ съ восхищеніемъ останавливаетъ свои взоры на долин Семигорья (Siebengebirge) — одномъ изъ прелестнйшихъ пейзажей рейнскихъ береговъ. Представьте себ семь горъ, семь конусообразныхъ вершинъ, отдляемыхъ одна отъ другой прелестными долинами, похожими на цвтущіе сады. Самыя высокія изъ этихъ горъ живописно увнчаны руинами замка Драхенфельсъ — послдними руинами Рейна. На другомъ берегу рки, противъ Семигорья, возвышается крутой Годесбергъ, также увнчанный руинами. Кругомъ очаровательнйшіе виды. Семигорье, Лурлеи и Бингенъ — три живописнйшіе пункта на всемъ Рейн, отличающіеся каждый особеннымъ характеромъ.

Между Бонномъ и Кёльномъ, Рейнъ совершенно измняется. Это все еще величавый, но уже не живописный Рейнъ. Русло его расширяется, берега становятся низменными. Тутъ Реннъ какъ-будто уже предчувствуетъ болотистую Голландію, которую скоро оросятъ его зеленыя воды. Начинаютъ показываться болота. Съ грустію смотришь на этотъ Рейнъ, котораго красотами такъ долго пресыщались взоры!

Подъ Нидер-Весселингомъ, Рейнъ поворачиваетъ къ востоку, но скоро снова принимаетъ прежнее свое направленіе, открывая передъ зрителемъ панораму стариннаго Кёльна — послднее и едвали не лучшее его украшеніе.

Невольное восклицаніе вырвалось у меня, когда за поворотомъ рки увидлъ я вдали Кёльнъ,— не Кёльнъ, нтъ — его гигантскій соборъ, или, точне сказать, одну недоконченную и до половины башню его. ‘Вы увидите диво’ сказалъ мн старичокъ-нмецъ, котораго разспрашивалъ я о Кёльн. Чмъ ближе подъзжали мы къ городу, тмъ рзче и ясне обозначался громадный соборъ, приковывавшій къ себ вс взоры.

Кёльнъ (Colonia Agrippina),— одна изъ первыхъ римскихъ колоній въ Галліи. При Агриппин, матери Нерона, Кёльнъ былъ уже цвтущимъ городомъ. Любовь Клавдія къ этой знаменитой женщин побудила его избрать Кельнъ своей резиденціей. Въ-послдствіи, Кёльнъ игралъ важную роль въ лтописяхъ имперіи. Вителлій провозглашенъ былъ въ немъ императоромъ. Траянъ, до вступленія своего на престолъ, былъ въ немъ намстникомъ Цезаря. До самаго нашествія Франковъ, Кёльнъ имлъ своихъ патриціевъ, консульскую тогу и ликторовъ. Въ 508 году, Кловисъ, какъ король Франковъ, уже владлъ Кёльномъ. Пепинъ, сынъ Карла Мартелла, до вступленія своего на Французскій престолъ, носилъ титулъ герцога кёльнскаго. Первымъ епископомъ Кёльна былъ святый Матернъ, а первымъ архіепископомъ — Ажидольфъ (747 г.). Норманны разграбили и опустошили Кельнъ въ конц VII вка. Въ X вк, императоръ Оттонъ-Великій присоединилъ городъ къ имперіи, даровавъ ему многія преимущества. Въ XII вк, управляемый архіепископомъ Филиппомъ Фон-Гейнсбергомъ, Кёльнъ пришелъ снова въ цвтущее состояніе. Въ XIII вк, онъ обнесенъ былъ каменною стною съ тринадцатью башнями. Въ древніе вка, Кёльнъ былъ могущественнымъ городомъ и игралъ важную роль. 6 октября 1791 года, его покорили республиканскія войска. Въ 1815 году поступилъ онъ во власть Пруссіи и сталъ главнымъ городомъ герцогствъ Клеве, Бергъ и Юлихъ. Вотъ вкратц исторія Кёльна.

Нын Кёльнъ принадлежитъ къ значительнйшимъ и замчательнйшимъ городамъ Пруссіи и считается столицею ея рейнскихъ провинцій. Въ религіозномъ отношеніи — это германскій Римъ. Тридцать церквей и каплицъ, принадлежащихъ къ замчательнйшимъ памятникамъ средневковой архитектуры, составляютъ лучшее его украшеніе. Въ этомъ отношеніи, Кёльнъ городъ католическій. Странно видть это проявленіе католицизма въ скептической, протестантской Пруссіи. Впрочемъ, католики составляютъ самую малую часть городскаго населенія. Въ лтнее время, Кёльнъ наполняется богомольцами со всхъ концовъ Германіи.

Первымъ моимъ дломъ по прізд въ Кёльнъ было — осмотрть строющійся въ немъ гигантскій соборъ. Главныя улицы, черезъ которыя надобно мн было прозжать, довольно-широки, прямы и хорошо обстроены. Многочисленностью, обширностью и богатствомъ своихъ магазиновъ, Кёльнъ можетъ смло соперничать съ Берлиномъ. Торговля знаменитымъ Фариновскимъ одеколономъ — исключительная принадлежность Кёльна, и я на рдкой улиц не встрчалъ огромныхъ магазиновъ этой воды. Вс члены многочисленной фамиліи Фарина занимаются этой торговлею и выручаютъ, какъ меня увряли, до полу-мильйона франковъ чистаго ежегоднаго дохода. Главный магазинъ, подъ вывскою liuventeur, находится на лучшей городской площади, неподалеку отъ собора. Кёльнъ славится также своими шерстяными издліями и фабрикаціей перчатокъ и кружевъ. Книжныхъ лавокъ множество.

Съ нмымъ изумленіемъ останавливаешься передъ громаднымъ соборомъ, далеко недоведеннымъ и до половины. Работы начались въ немъ нсколько лтъ назадъ. Король прусскій, а вслдъ за нимъ и вся Германія, приняли дятельное участіе въ этомъ истинно-національномъ дл. Огромныя суммы собраны были подпискою. Если когда-нибудь достроится это необъятное зданіе, то Германія можетъ гордиться первымъ и совершеннйшимъ готическимъ храмомъ въ мір. Знаменитый страсбургскій соборъ далеко уступаетъ ему въ размрахъ. Разнообразіе и роскошь архитектурныхъ украшеніи изумительны. Съ перваго взгляда поражаетъ васъ необъятное количество колоннъ, арабесокъ, фризовъ, и все это тянется къ небу на недосягаемую глазу высоту, и пропадаетъ тамъ въ дедал новыхъ арабесокъ, орнаментовъ, деталей. Внутренность церкви, судя по оконченному хору, будетъ вполн соотвтствовать наружности. Хоръ и часть праваго нефа почти окончены. Къ-coжалнію, я не могъ осмотрть главнаго алтаря, закрытаго для публики. Служба отправляется въ боковыхъ капищахъ праваго нефа. Огромныя стрльчатыя окна достаточно освщаютъ внутренность храма. Живопись на стекл, которою украшены окна, можетъ поспорить съ лучшими старинными произведеніями въ этомъ род.

Начало постройки Кёльнскаго Собора (dme) относится къ половин XI вка. Можно составить идею о могуществ и огромныхъ средствахъ кёльнскихъ архіепископовъ, предпринимавшихъ подобныя сооруженія. Архіепископъ Конрадъ Гохштаденъ, посл пожара, совершенно истребившаго старый соборъ, возъимлъ мысль соорудить храмъ, который бы затмилъ собою вс лучшіе храмы христіанскаго міра. Тогда же приступлено было къ постройк этого собора, которому суждено быть доконченнымъ только въ наше время. Храмъ этотъ, въ настоящемъ его вид, не взирая на недоконченность и на разрушеніе, произведенныя временемъ, можетъ почесться однимъ изъ огромнйшихъ и монументальнйшихъ зданій въ свт.

Судя по первоначальному плану архитектора Жерара, главный порталъ, помщенный между двумя сквозными стрльчатыми башнями, долженъ былъ служить входомъ въ продолговатый главный корпусъ зданія, къ которому прилегали нефы съ семью каплицами. Длина всего зданія, по наружной сторон, предполагалась въ 466 футовъ, широта въ 274 фута, а высота до кровли 195, до шпицовъ же обихъ башень въ 500 футовъ. По внутренней сторон, наибольшая длина предполагалась въ 432 фута, ширина въ 240, а пространство между колоннами нефовъ въ 41 футъ. Колонны хора должны были имть 150, а нефовъ 60 футовъ высоты. Планъ этотъ выполненъ былъ только въ-отношеніи къ хору, всё остальное осталось боле или мене недоконченнымъ. Первый камень въ основаніе зданія положенъ былъ 14 августа 1248 года, а освященіе хора послдовало 27 сентября 1322 года.

Съ наружной стороны хора, зданіе кажется цльнымъ и совершенно-доконченнымъ. Оно раздляется на три части: верхняя образована кровлею главнаго хора, средняя — продолженіемъ хора, и нижняя боковыми нефами съ ихъ семью каплицами, каждая каплица освщена тремя огромными стрльчатыми окнами, промежутки же между каплицами снаружи зданія заняты устоями или контрфорсами въ вод башенъ, до 160 футовъ высотою. Отъ этихъ контрфорсовъ идутъ на двухъ различныхъ высотахъ капитальныя сводообразныя стны, соединяющіяся съ пилястрами главнаго центральнаго зданія.

Я говорилъ уже, что каждая изъ башень должна была имть 500 футовъ высоты. Въ настоящемъ вид собора, сверная или лвая башня выведена только на 20 футовъ отъ фундамента, а южная или правая на 200 футовъ, т. е, мене чмъ на половину предполагаемой высоты. Два этажа занимаютъ это пространство. Теперь уже начали выводить третій, также четвероугольный этажъ, отъ котораго уже пойдетъ восьмигранная стрльчатая шпицеобразная башня, съ рзною стрлкою. Можно имть совершенное понятіе о громадности размровъ цлаго зданія, имя въ виду только то, что все пространство между этой недоконченной башней и хоромъ, который самъ-по-себ составляетъ уже огромное зданіе, должно быть занято главнымъ корпусомъ. Въ цломъ и въ томъ вид, въ какомъ онъ теперь, Кельнскій Соборъ есть древнйшій и совершеннйшій памятникъ чистаго готическаго стиля.

Подобно Франкфурту (на Майн) и нкоторымъ немногимъ городамъ Германіи, Кёльнъ, не смотря на вс измненія, сохранялъ на себ отпечатокъ средневковой старины. Не говоря о нкоторыхъ — къ-сожалнію, немногихъ — остаткахъ римскихъ построекъ, въ Кёльн сохранилось много домовъ стараго готическаго стиля, какъ рдкость, ихъ щадятъ корыстолюбіе и промышленость. Ратуша, домъ тампльеровъ, домъ Герценихъ, домъ ‘am Hof’ — самыя замчательныя зданія въ этомъ род. Зданіе ратуши, составленное изъ отдльныхъ, нисколько между собою несходныхъ построекъ, выстроенныхъ въ разное время, чрезвычайно-оригинально. Массивная башня, изукрашенная арабесками, примыкаетъ къ одной сторон зданія. Въ многочисленныхъ нишахъ ея стояли прежде статуи. Статуи эти, говорятъ, были поставлены такимъ образомъ, что представлялись зрителю въ совершенно одинакихъ размрахъ.

Вслдъ за ратушею, я осмотрлъ Церковь св. Апостоловъ. Наружность ея отличается избыткомъ архитектоническихъ украшеній. Цлая группа ротондъ, фронтоновъ и башенокъ оригинально и не безъ симметріи окружаютъ огромнаго размра куполъ. Основателемъ этой церкви былъ Пеллегринъ, архіепископъ кёльнскій, умершій въ 1036 году.— Въ Церкви св. Петра, которую также удалось мн посмотрть, между многими замчательными картинами старой нмецкой школы, находится и одно изъ лучшихъ произведеній Рубенса — распятіе. Заглянулъ я также и въ самую старинную изъ кёльнскихъ церквей — Церковь св. Маріи-Капитолійской, возобновленную нсколько лтъ тому назадъ. Въ ней указали мн на запрестольный образъ Альбрехта Дюрера, хвалили рдкій по тону органъ и живопись на стекл. Къ-сожалнію, время не позволило мн осмотрть другія не мене замчательныя церкви св. Гереоца, св. Андрея, Миноритокъ, св. Северина и св. Урсулы. Мимоздомъ взглянулъ я на указанный мн домъ, въ которомъ умерла Марія Медичи, и другой, въ Улиц Звзды (Sterngasse), гд родился Рубенсъ.

Кёльнъ, обнесенный валами и стнами, принадлежитъ къ второстепеннымъ укрпленнымъ городамъ Пруссіи. Старинная каменная стна, защищающая его со стороны Рейна, флапкирована 83 башнями. Въ важнйшихъ пунктахъ городъ обороняютъ отдльныя казематированныя башни новой системы.

Ровно въ 6 часовъ отходилъ паровозъ въ Аахенъ. Пассажировъ было множество. Прусскіе ваггоны втораго класса устроены превосходно. Послдній разъ взглянулъ я на Кёльнъ и его соборъ изъ окна кареты, прощаясь съ нимъ, можетъ-быть, навсегда. Вообще, нмцы любятъ Кёльнъ. ‘Kln en Kroun, boven allen Stdtchen schoyn’ гласитъ старинная нмецкая поговорка.

Перездъ отъ Кёльна до Аахена совершается въ два съ половиной часа, съ остановками на восьми станціяхъ. Ночная темнота не позволила мн видть страну, по которой проходила дорога, ни огромный тоннель, принадлежащій къ замчательнйшимъ сооруженіямъ европейскихъ желзныхъ дорогъ. Тоннель этотъ (Кёнигсдорфъ) иметъ 5160 футовъ длины. Подъ самымъ Аахеномъ выстроенъ огромный віадукъ Вурмталь, по которому проходитъ дорога.

Аахенъ (Aix-la-Chapelle) древнйшій изъ вольныхъ и имперскихъ городовъ, въ настоящее время, съ его 45,000 населеніемъ, принадлежитъ къ первостепеннымъ городамъ Пруссіи. Горячіе срные ключи, самые сильные въ Европ, привлекаютъ въ него ежегодно тысячи больныхъ. Аахенъ славенъ своими историческими воспоминаніями. Въ немъ внчались на царство германскіе императоры, въ немъ родился, умеръ и погребенъ Карлъ-Великій. Въ 1185 году, въ Аахен происходилъ большой императорскій совтъ, въ 1668 и 1748 годахъ заключены въ немъ были мирные договоры: въ 1818 году въ немъ собирался конгрессъ. Къ замчательнйшимъ зданіямъ и вмст остаткамъ старины принадлежитъ соборная церковь (dme) и ратуша. Въ ратуш сохранилась зала, въ которой короновались императоры. Ее предположено возобновить. Стны будутъ украшены фресками, изображающими главнйшія эпохи исторіи города, великолпный фонтанъ съ бронзовою статуею Карла-Великаго украшаетъ площадь передъ ратушею. Въ Церкви Богородицы находится знаменитая картина Рубенса, ‘снятіе со креста’. Изъ новйшихъ зданій обращаютъ на себя вниманіе: домъ присутственныхъ мстъ, театръ, домъ собранія, зданіе минеральныхъ водъ, Trinkbrunn, институтъ императора Іосифа и елизаветинскій госпиталь.

Аахенскій каедральный соборъ, начатый въ 796 году, огромное, оригинальное зданіе смшаннаго стиля. Великолпный куполъ поднимается надъ хоромъ. Простой саркофагъ съ лаконическою надписью ‘Garolo magno’ приковываетъ къ себ прежде всего вниманіе постителя. Это — гробница величайшаго изъ императоровъ. Надъ гробницею виситъ огромное серебряное паникадило, въ форм короны, съ 48 подсвчниками. Подъ куполомъ поставлено каменное кресло, на которомъ садились императоры во время коронованія, и на которомъ, при открытіи склепа, найденъ былъ скелетъ Карла-Великаго. Тутъ же, подл кресла, лежатъ черепъ и мечъ императора.

Я обошелъ кругомъ хоръ. Въ боковыхъ каплицахъ видлъ нсколько замчательныхъ картинъ, нсколько гробницъ, исписанныхъ латинскими панегериками. Въ церкви шла тихая обдня, которую набожно слушали нсколько нищихъ стариковъ и старухъ. Огромнаго роста швейцаръ, съ шляпой на голов и съ алебардой въ рукахъ, возвышался между ними, какъ дорожный столбъ между частоколомъ. Потомъ я обошелъ часть собора снаружи, любуясь остатками превосходной скульптурной работы.

Trinkbrunn или Elisenbrunn — большое зданіе изящной архитектуры. По обимъ сторонамъ главнаго корпуса тянутся крытыя галереи, назначенныя для прогулки пользующихся водами. Чугунная лстница ведетъ внизъ, къ срному источнику, надъ которымъ поставленъ бюстъ прусской королевы, работы Тини. Внизу я нашелъ множество больныхъ. Желтый паръ выходилъ изъ ключа. Я попросилъ себ полстакана минеральной воды и выпилъ ее безъ отвращенія, не смотря на теплоту и на дурной запахъ срной печенки.

Паровозъ въ Брюссель отходилъ въ 9 часовъ. Пассажирская комната въ прекрасномъ зданіи станціи желзной дороги набита была биткомъ. Я нашелъ тутъ нсколько петербургскихъ и московскихъ моихъ знакомыхъ. Къ-сожалнію, звонокъ заставилъ меня скоро разстаться съ ними. Толпа увлекла меня вслдъ за собою на вншнюю галерею, гд стояла безконечная цпь ваггоновъ и нетерпливо пыхтлъ, пуская черныя облака дыма, бельгійскій локомотивъ Рембрандъ. Я слъ въ ближайшій ваггонъ. Компаньйонами моими были самые скучные люди: два нмца, дымившіе во всю дорогу сквернымъ табакомъ, не смотря на строгое запрещеніе курить въ ваггонахъ, отвратительная старуха, принадлежавшая, сколько я могъ судить по ея физіономіи и выговору, къ жидовскому племени, какая-то невзрачная служанка, коммиссіонеръ желзной дороги и трое Пруссаковъ съ ‘Аахенскими Вдомостями’, отъ которыхъ ничто не могло оторвать ихъ во всю дорогу до Вервье. Ни одна дорога не прошла для меня такъ скучно, какъ дорога до Брюсселя. Въ-продолженіе восьми часовъ пути, я почти не вымолвилъ ни слова.

Впрочемъ, разговаривать было бы и некогда: надобно было смотрть и смотрть. Нигд, можетъ-быть, за исключеніемъ нсколькихъ пунктовъ на Рейн, я не встрчалъ такихъ живописныхъ мстъ, какъ между Аахеномъ и Люттихомъ (Li&egrave,ge). Вся эта страна гористая. Силы и умъ человка на каждомъ шагу должны были преодолвать природу. Желзная дорога на всемъ этомъ пространств просто tour de force. Сооруженія ея — самыя замчательныя сооруженія въ наше время. Чтобъ проложить дорогу, надобно было срывать цлыя горы, взрывать допотопныя скалы, или пробивать въ нихъ тоннели, изумляющіе своими размрами. Передъ самой бельгійской границей прозжаешь двумя тоннелями и віадукомъ Гёльталь въ 120 футовъ высоты при 659 футовой длин, утвержденнымъ на 34 гигантскихъ аркахъ. Послдняя прусская станція Гербесталь лежитъ на самой границ. На первой бельгійской станціи Dolhain, ваггоны были осмотрны бельгійскими таможенными.

На бельгійскихъ желзныхъ дорогахъ здятъ скоре, чмъ на прусскихъ. Я не усплъ оглянуться, какъ уже паровозъ перенесъ насъ въ Вервье, первый пограничный бельгійскій городъ. Пространство между Dolbain и Вервье заключаетъ въ себ самую живописную часть Бельгіи. Дорога идетъ прелестною долиною Вездры — настоящимъ садомъ. Встрчаются дико-прекрасныя мста, на которыя нельзя смотрть безъ восхищенія. Дорога, перерзанная скалами, идетъ то тоннелями, то віадуками. Не дозжая до Вервье, виденъ Лимбургъ, прилпленный къ скаламъ.

Въ Вервье таможенный осмотръ задержалъ поздъ почти на цлый часъ времени. Нтъ ничего несносне этихъ таможень при путешествіи по желзнымъ дорогамъ. Бельгійскіе чиновники были весьма-вжливы и снисходительны, и даже не перерывали клади, довольствуясь только наружнымъ досмотромъ. Во все время осмотра, въ зал происходила страшная суматоха. Говоръ, крикъ, брянчанье ключей, стукъ колесъ у тачекъ, на которыхъ перевозятъ изъ ваггоновъ поклажу, и въ-заключеніе свистъ паровой машины, кажется, раздляющій нетерпніе пассажировъ — все это мшается въ одинъ нестройный гулъ. Тснота въ зал страшная. Каждый отъискиваетъ свои разбросанныя на прилавк вещи, васъ безпрестанно толкаютъ, вы толкаете другихъ, извиненіямъ тутъ уже нтъ мста. Наконецъ, раздается отрадный звонокъ — и вс бросаются къ выходу…

Поздъ тронулся. На станціи Пепинстеръ, гд ваггоны останавливались минутъ на пять, мы были аттакованы продавцами газетъ, неотвязчиво предлагавшихъ свои летучій товаръ. Бельгійцы, или, лучше сказать, Фламандцы, составляющіе массу націи, говорятъ самымъ испорченнымъ Французскимъ языкомъ. Я едва могъ понимать крики и возгласы продавцовъ газетъ.— Moniteur! quinze centimes!— ‘Indpendant — quinze centimes!— Gazette de soir — dix centimes! слышалось со всхъ сторонъ. Для большей приманки, нкоторые продавцы вычисляли любопытныя статьи, заключавшіяся въ газетахъ.— Affaire de Ferrare! кричалъ одинъ,— Lettres de madame de Praslin! отзывался другой.— Dtails de l’assassinat de la rue des Minimes! оралъ третій. Въ неотвязчивости соперничали съ ними торговки плодами, отъ которыхъ еще трудне было отдлаться, тмъ боле, что крупный виноградъ и огромные груши и персики, кажется, сами напрашивались на покупку.

Въ двухъ миляхъ отъ Пенинстера {Французская миля заключаетъ въ себ около четырехъ вашихъ верстъ.} лежитъ Спа, славный своими водами. Шофонтэнъ (Chaudfontaine), слдующая за Пенинстеромъ станція, также славится своими теплыми источниками. Прелестный городокъ живописно раскинутъ по обимъ сторонамъ Вездры. Цлебные ключи бьютъ на остров. Въ Шофонтэнъ, къ компаньйонамь моимъ, весьма-неинтереснымъ, какъ вы знаете, присоединилось новое лицо, наружность котораго возбуждала вмст и состраданіе и отвращеніе. Это былъ Французъ лтъ двадцати-пяти, пораженный какою-то проказою. Изъ глазъ его текъ гной, изо рта слюна. Онъ стоналъ и охалъ во всю дорогу. Вс отворачивались отъ него и отодвигались, какъ отъ зачумленнаго.

Во Франціи и въ Бельгіи только два класса ваггоновъ. Мста въ экипажахъ перваго класса почти-вдвое дороже мстъ экипажей втораго класса. Поневол приходится иногда попасть въ самое незавидное общество. Я уже упрекалъ себя за лишнюю въ подобныхъ случаяхъ разсчетливость, пытался перемнить билетъ — но уже было поздно: вс мста въ экипажахъ перваго класса были заняты.

Говоря о Бельгіи вообще, нельзя не назвать ея богатйшимъ краемъ Европы. Промышленость и трудъ человка сдлали изъ этой, и безъ того прекрасной, страны чудо. Вся Бельгія — цвтущій садъ. Не встртите клочка земли, который бы не былъ превосходно обработанъ. Поля — въ полномъ смысл сады. Муравьиное населеніе Бельгіи становится ей въ тягость. Несчетныя фабрики, замнивъ работу рукъ машинами, лишили средствъ къ пропитанію цлый классъ народа. Отъ-этого, переселенія въ Америку умножаются съ каждымъ годомъ. Бельгійскій крестьянинъ трудолюбивъ, воздерженъ и честенъ. Взгляните на бельгійскую деревню — это прелесть! Бельгійскія селенія стоютъ нмецкихъ городовъ, а посмотрли бы вы на города! Мимоздомъ мн удалось взглянуть мелькомъ на Люттихъ, Тирлемонъ, Лувено и Мехельнъ (Malines), стоющіе самаго подробнаго обозрнія.

Погода стояла прекрасная. Солнце не сходило съ неба и съ полудня пекло будто въ середин лта. Въ четыре часа по полудни мы были подъ Брюсселемъ. Еще издали увидлъ я готическую колокольню брюссельскаго собора и шпицы нкоторыхъ церквей. Со стороны Мехельна, Брюссель лежитъ на ровномъ, плоскомъ мст. Какъ ни хотлось мн познакомиться покороче съ столицей богатой, промышленной Бельгіи, но я долженъ былъ отказать себ въ этомъ желаніи, дорожа временемъ. Предположивъ хать дале съ вечернимъ поздомъ, я отправилъ свой багажъ на станцію парижской желзной дороги и отправился туда же вслдъ за нимъ самъ, въ омнибус. Брюссельская станція желзной дороги со стороны Мехельна — великолпнйшее въ своемъ род сооруженіе. Поздъ останавливается подъ огромнымъ стекляннымъ навсомъ, утвержденнымъ на чугунныхъ колоннахъ и связяхъ.

Брюссель — уголокъ Парижа. Улицы, по-большой-части прямыя, широки и превосходно обстроены. Богатые магазины съ вычурными живописными вывсками, наполняютъ нижніе этажи. Разсматривая изъ окна омнибуса эти вывски, я не могъ надивиться изобртательности Бельгійцевъ въ девизахъ. Мелькомъ удалось взглянуть на историческую ратушную площадь и на оригинальное зданіе ратуши, на прекрасный театръ и монетный дворъ, которыми украшена театральная площадь. Отъ этой площади длинная улица, longue rue neuve, ведетъ къ станціи парижской желзной дороги, переская по пути бульваръ ботаническаго сада.

Вечерній поздъ въ Парижъ отходилъ въ шесть часовъ. Судьба на этотъ разъ была ко мн благосклонне, и я не имлъ причины стовать на моихъ новыхъ компаньйоновъ. Въ ваггон не было уже ни жидовокъ, ни прокаженныхъ. Подл меня сидлъ гаврскій негоціантъ, а напротивъ, братъ съ сестрой, хавшіе въ Валансьеннъ. Видно было, что они давно не видались другъ съ другомъ и должны были скоро разстаться. Братъ, кажется, провожалъ сестру, пріхавшую для свиданія съ нимъ въ Брюссель. Съ дамой была цлая корзинка дешевыхъ брюссельскихъ книгъ, которыя тайкомъ надобно было перевезти черезъ французскую границу. Остальные компаньйоны мои (всхъ насъ сидло въ ваггон шесть человкъ), были очень-спокойные люди, дремавшіе во всю дорогу, кром, впрочемъ, одного Француза, возвращавшагося изъ Константинополя съ большимъ запасомъ турецкаго табаку и черешневыхъ чубуковъ — страшной контрабанды, которую такъ или иначе, а надобно было провезти во Францію. Къ этому собранію контрабандистовъ можно было причислить и вашего покорнаго слугу, съ набитымъ сигарами карманомъ. Ровно въ восемь часовъ вечера перехали мы французскую границу въ Кіэвренъ (Quievrain) и чрезъ четверть часа были уже въ пограничномъ французскомъ город и крпости Валансьеннъ (Valenciennes), гд ожидалъ насъ таможенный искусъ. Мры предосторожности были приняты всми нами заране. Братъ и сестра начиняли свои карманы книгами, я сортировалъ свои сигары, а оріенталистъ возился съ своими черешневыми чубуками. На опросъ таможенныхъ спутники мои отвчали отрицательно, а я предъявилъ ящикъ сигаръ, за который и пришлось потомъ заплатить довольно-значительную пошлину. Осмотръ въ Валансьенн происходилъ въ такомъ же порядк, какъ и на бельгійской таможн, только съ большею строгостью. Поклажи пассажировъ, хавшихъ въ Парижъ, не осматривали. Дамскіе пожитки перерывала и перекапывала женщина — опаснйшій таможенный чиновникъ. Надобно было видть, съ какимъ искусствомъ и ловкостью перебирала она женскія тряпки и дрязги!

Было девять часовъ, когда тронулся изъ Валансьенна поздъ. Напрасно высовывался я изъ окошка ваггона, чтобъ привтствовать ‘прекрасную Францію’, la belle France: не видно было ни эти. Оставалось дремать или предаться мечтамъ, потому-что завести разговора съ моими компаньйонамы не предстояло никакой возможности. Хотлось мн покурить сигары, и я изъ вжливости попросилъ на то позволенія у дамы въ синихъ очкахъ, сидвшей въ углу кареты, но получилъ очень-сухой лаконическій отвтъ: ‘я не могу вынести табачнаго дыма’. Нечего было длать, поневол предался мечтамъ и дремот, не оставлявшими меня во всю ночь. Компаньйоны и компаньйонки мои были прекрасные люди, невымолвившіе и полслова во всю дорогу, какой-то толстый господинъ, сидвшій напротивъ меня и страшно храпвшій во всю дорогу,— еще двое другихъ пожилыхъ лтъ, скромно одтыхъ мужчинъ, какъ мн казалось, деревенскихъ священниковъ,— дв дамы пожилыхъ лтъ, одна, которая не можетъ вынести табачнаго дыма, другая, бредившая сквозь сонъ — общество, какъ видите, незавидное. Все это еще можно было снести, но чего уже, казалось, вынести не было возможности, и что, однакожъ, я вынесъ съ истинно-геройскимъ самоотверженіемъ,— такъ это сосдство кормилицы съ груднымъ ребенкомъ, которую злая судьба послала въ нашъ ваггонъ на одной изъ станцій,— да еще двухъ блузниковъ-крестьянъ, принесшихъ съ собой, подобно гоголеву Селифану, свой собственный запахъ. Къ-счастію, блузники оставили насъ на слдующей станціи. Съ кормилицею обошлось не такъ счастливо. Ребенокъ, больной, блдный и хилый, кашлялъ и ревлъ во всю дорогу. Передъ разсвтомъ уже, какая-то счастливая станція освободила насъ отъ этой напасти, и мы, или, по-крайней-мр, я съ боле-спокойнымъ расположеніемъ духа подвигались къ Парижу. Ночью прохали мы города Дуэ (Douai), Аррасъ, Амьенъ, Бреттёйль, Клермонъ, Кремль, и поутру уже Понтуазъ. Въ Аррас, гд поздъ останавливался минутъ на десять, мн удалось проглотить чашку дурнаго кофе съ молокомъ. Жаллъ я о томъ, что мн некогда было хоть мелькомъ взглянуть на амьенскій каедральный соборъ, едва-ли не замчательнйшее, посл страсбургскаго собора, готическое зданіе во Франціи.

Въ дорог, утренній сонъ — самый крпкій сонъ, если только назвать сномъ дремотное состояніе въ сильномъ градус. Было уже совершенно-свтло, когда я очнулся и протеръ заспанные глаза. Мы стояли въ Бомонъ — восьмой станціи отъ Парижа. Тутъ увидлъ я плодоносныя поля Франціи и привтствовалъ ихъ какъ что-то знакомое. Долина рки Энъ (Aisne), по которой шла дорога, не представляла живописныхъ положеній. Страна плоская, кое-гд перерзанная небольшими возвышенностями. Поля носили на себ слды тщательнаго ухода. Попадались безпрестанно на встрчу красивыя селенія и мызы, окруженныя садами. На станціи Иль-Аданъ (Isle-Adam) къ намъ въ карету сли два крестьянина, чисто и опрятно одтые, безъ всякаго запаха.

По мр приближенія къ Парижу, селенія становились чаще, мстоположенія разнообразне и живописне. Показались давно уже мною невиданные виноградники. Мы пронеслись мимо селеній и городовъ Оверъ, Понтуазъ, Франконвилль, Эрмонъ, Эшьенъ, замчательнаго своими купальнями и загородными балами, которыя усердно посщаются праздными Парижанами. Красивый городокъ лежитъ въ живописной ложбин на берегу озера. За Эшьеномъ открылся Сен-Дени, послдняя станція къ Парижу. Сен-Дени лежитъ при самомъ вход въ плодоносную долину Монморанси, Въ ряду парижскихъ укрпленій, онъ составляетъ отдльный фортъ и превосходно укрпленъ по новйшей систем. Издали любовался я превосходнымъ готическимъ соборомъ, въ которомъ погребены Французскіе короли отъ Клодовига до Лудовика XVIII. Городъ красивъ и обширенъ. Жителей въ немъ до шести тысячь.

Съ приближеніемъ къ Парижу возрастало мое нетерпніе. Я то-и-дло высовывался въ окно кареты, желая полюбоваться панорамой столицы, но не видалъ ничего, кром темной полосы, охватывавшей пол-горизонта: то были безчисленныя трубы печей и каминовъ. Вправо, городъ заслонялся монмартрскимъ холмомъ съ его безчисленными втреными мельницами. Вдали, къ сверу, виднлась колоссальная арка Звзды. Вотъ все, что представилъ мн Парижъ издалека. Скоро пронеслись мы черезъ укрпленный валъ, и тутъ только замелькали въ глазахъ огромные домы предмстья. Наконецъ, вотъ и станція желзной дороги,— вотъ и я въ Париж!

Покуда перевозили изъ ваггоновъ багажи, я усплъ осмотрть прекрасное зданіе станціи сверной желзной дороги (Chemin de fer du Nord). И здсь, какъ въ Брюссел, огромная галерея, гд останавливается и откуда отходить поздъ, покрыта стеклянною крышею. Возвращаясь въ таможенную залу, я вдругъ услышалъ позади себя родные звуки: ‘Сюда, сюда, папенька!’ Оглядываюсь: за мной цлая семья, очевидно русская. Мужчина пожилыхъ лтъ, небольшаго роста, угадалъ во мн соотечественника и прямо заговорилъ по-русски. ‘Вы издалека?’ спросилъ я его.— Изъ Москвы. А вы?— ‘Оттуда же’.— Такъ мы земляки?— ‘Кажется. Позвольте узнать, съ кмъ я имю удовольствіе говорить?’ — Хомяковъ.— ‘Не родственникъ ли вы московскому поэту?’ — Онъ самъ, къ вашимъ услугамъ. А ваша фамилія?— Я назвалъ себя.— Не Сргемъ ли васъ зовутъ? ‘Вы угадали’. Поговоривъ нсколько минутъ, мы разстались, потому-что осмотръ вещей уже начался.

Багажа моего даже не перебирали. ‘У васъ нтъ ничего запрещеннаго къ ввозу?’ спросилъ меня весьма-вжливый таможенный чиновникъ.— Нтъ.— ‘Такъ извольте хать’. Вообще, французскіе таможенные чиновники чрезвычайно-вжливы, и если обязанности службы и заставляютъ ихъ иногда казаться суровыми, то они смягчаютъ эту суровость вжливостью обращенія. То же должно сказать о прислужникахъ, кондукторахъ, коммиссіонерахъ на желзныхъ дорогахъ. Обращаясь къ нимъ съ вопросомъ, вы можете быть уврены въ самомъ вжливомъ отвт. И что за славный народъ, кондукторы! Молодецъ на молодц! Одты о ни вс съ какою-то щеголеватостью.

— Гд вамъ угодно остановиться? спросилъ меня кондукторъ дилижанса, въ которомъ я взялъ мсто. ‘Въ отель де-Ромъ, въ улиц Гренелль-Сент-Оноре’ отвчалъ я, припомнивъ адресъ отеля-гарни, рекомендованнаго мн однимъ изъ моихъ крейцнахскихъ знакомыхъ.— Такого отеля нтъ въ рю Гренелль, увряю васъ, я знаю эту улицу какъ свои пять пальцевъ. Тамъ есть отель де-Ронъ, не ошиблись ли вы въ названіи?— ‘Можетъ-быть, въ такомъ случа, везите меня въ первый хорошій отель-гарни, какой намъ встртится въ центр города’.— Рекомендую вамъ отель д’Аллеманъ, сударь, въ улиц дю-Булоа, въ двухъ шагахъ отъ Тюильри и отъ Лувра, отъ Палеруайяля, отъ почты и отъ мессажери Лафитта.— ‘Ладно’.

Пожитки мои взвалили на огромный дилижансъ, въ которомъ и самъ я помстился, какъ могъ. Сидло насъ всхъ, пассажировъ, человкъ до двадцати. Тснота была страшная. Пара крпкихъ рослыхъ лошадей потащила эту громаду. Было около девяти часовъ, погода стояла прекрасная. Дорогой я весь превратился въ созерцаніе. Смотрлъ вправо, влво, впередъ и назадъ. Мы пустились въ цлый дедалъ улицъ, которыхъ названія не припомню теперь. Помню только длинную улицу дю-Фобуръ-Пуассоньеръ, по которой долго хали. Потомъ мы перехали поперегъ бульвары и снова пустились въ лабиринтъ улицъ стараго города. Дилижансъ безпрестанно останавливался, выпуская пассажировъ. Я уже начиналъ терять терпніе. ‘Скоро ли мы прідемъ?’ спрашивалъ я неоднократно у кондуктора и каждый разъ получалъ утвердительные отвты, которые, однакожъ, плохо подвигали къ цли. Наконецъ, прохавъ круглую площадь Побды (Place de la Victoire), съ конною статуею Лудовика XIV, и дв-три небольшія улицы, дилижансъ въхалъ въ улицу дю-Булоа (du Bouloi) и остановился близь огромнаго семи-этажнаго дома, въ которомъ, какъ показала мн вывска, помщались почтовыя конторы дилижансовъ Лафитта, Кальяра и компаніи. Другая вывска указала мн на вождленный отель-гарни.— ‘Htel d’Allemagne et de Navarrais, 15’. Я былъ у пристани.

II.
Первое впечатлніе, производимое Парижемъ.— Улицы.— Карусельная Площадь и тріумфальныя ворота.— Площадь Согласія.— Елисейскія-Поля.— Церковь св. Магдалины.— Бульвары.— Тріумфальная арка Звзды.— Вечеръ въ саду Maбилль.

Вы спросите меня, какое впечатлніе произвелъ на меня первый взглядъ на Парижъ? Отвчу вамъ по крайнему моему разумнію. Я възжалъ въ Парижъ съ полной дозой того равнодушія, какое даетъ намъ увренность, что мы встртимъ и увидимъ то, что уже намъ такъ знакомо изъ разсказовъ нашихъ знакомыхъ, или по книгамъ. Я представлялъ себ Парижъ огромнымъ городомъ съ монументальными зданіями, съ многочисленными памятниками художествъ. То, что увидлъ я съ перваго взгляда изъ оконъ дилижанса и моей квартиры въ отель-гарни, еще боле убдило меня въ этомъ предположеніи. Я видлъ улицы, сплошь застроенныя семи-восьми-этажными домами, видлъ безчисленные магазины и лавки съ ихъ богатымъ, разнообразнымъ товаромъ,— но тоже самое встрчалъ я въ всхъ большихъ городахъ Германіи, какъ и у насъ въ Петербург и въ Москв. ‘Гд же Парижъ?’ готовъ я былъ спрашивать самъ себя въ досад разочарованія: ‘что же въ немъ такого, чего я не знаю, что бы могло занять, увлечь, поразить меня?’ Отвта на подобный вопросъ я не могъ себ дать въ первыя минуты, хотя онъ былъ и не труденъ, этотъ отвтъ. Я не зналъ еще тогда, что для многихъ все очарованіе Парижа заключается не въ домахъ и улицахъ его, но въ мильйонномъ его населеніи, въ нрав, въ характер его обитателей, для которыхъ выше всего — удовольствіе и забавы, для которыхъ наслажденіе — цль жизни, — наконецъ, въ движеніи и дятельности этого муравьинаго населенія.

Парижанки я еще не видалъ. При прозд моемъ въ дилижанс, на улицахъ встрчались мн одн торговки, женщины, принадлежавшія къ нисшему классу, въ которыхъ не было ничего привлекательнаго. Напрасно искалъ я глазами прославленной парижской гризетки съ ея плутовскою улыбкою, стройной таліею, легкой походкой: гризетки не было. Изъ оконъ своей комнаты я видлъ под кровельныя мансарды, этотъ Парнассъ гризетокъ, въ окнахъ этихъ мансардъ видлъ горшки съ цвтами, клтки съ канарейками и чистенькія занавски, обличавшія присутствіе женщины и, по всей вроятности, женщины молодой, хорошенькой, свженькой свжестью своей двадцатой весны, но я былъ такъ несчастливъ въ это утро, переполненное разочарованіями всякаго рода!— Въ окн одной изъ мансардъ, вмсто хорошенькой гризетки, показалась отвратительная старуха, заспанная, въ ночномъ чепц. Въ другомъ окошк, увы! послдней моей надежд — я видлъ волновавшуюся кисейную занавску, которую утренній втерокъ то втягивалъ въ комнату, то вытягивалъ изъ нея на улицу, открывая все т же неизбжные горшки съ цвтами. Вотъ-вотъ, думалъ я, бленькая ручка отдернетъ занавску и удовлетворитъ наконецъ моё ожиданіе, осуществитъ мой идеалъ гризетки улицы Булоа. Въ-самомъ-дл, занавска скоро зашевелилась, поднялась, и выпустила — кота, который флегматически опустился съ подоконника на карнизъ, взглянувъ мимоходомъ на улицу, на крышу сосдняго дома — вроятно, цль его путешествія. Оставаться доле у окошка не было никакой возможности, тмъ боле, что меня уже ждалъ горячій кофе, о которомъ я теперь и поведу съ вами рчь.

Конечно, нигд въ мір не пьютъ такого сквернаго кофе, какъ въ Париж. Избалованному польскимъ кофе и скоро привыкшему къ кофе нмецкому, французскій кофе вамъ покажется чмъ-то въ род помоевъ. Спросите Француза, и онъ наврное скажетъ вамъ, что нигд въ мір не приготовляютъ кофе такъ хорошо, какъ въ Париж — таково уже во Француз чувство національной гордости и собственнаго достоинства. Представьте себ жидкій кофе, который вы разбавляете на половину теплымъ молокомъ, разбавленнымъ съ своей стороны на половицу водою. Бурду эту вливаютъ вамъ въ огромную чашку безъ ручки, похожую на суповую миску, въ чашку кладутъ несоразмрное количество сахара, отъ чего кофе превращается въ какой-то приторный сиропный декоктъ, который вы мшаете огромной столовой ложкой. Въ заключеніе, передъ вами ставятъ масло, солонку и полублый хлбъ, такъ жостко выпеченный, что вы рискуете обломать о него зубы. Кушайте на здоровье, и приготовьте за это гастрономическое наслажденіе франкъ съ добавкой двухъ-трехъ су на водку гарсону. Употребленіе сливокъ едва-ли извстно въ цломъ Париж. Мн стоило большихъ трудовъ добывать что-то похожее на сливки, когда, отказавшись отъ парижскаго кофе, я замнилъ его своимъ чаемъ. Молоко, какое подаютъ къ кофе въ Германіи, имло бы больше права на названіе сливокъ, чмъ эти такъ-называемыя парижскія сливки, въ которыхъ нтъ ни вида, ни вкуса сливокъ.

Оглушительный шумъ, доходившій до меня съ улицы, шумъ, какого я давно не слыхалъ, долго не давалъ мн заснуть, не смотря на утомленіе мое и безъ сна проведенную ночь. Съ шумомъ этимъ нестройно сливался крикъ бродячаго торгующаго люда, передъ которымъ, надо признаться, ничтожнымъ показался ма крикъ нашихъ московскихъ и петербургскихъ разнощиковъ. Что они кричали, что продавали — я никакъ не могъ разобрать, но въ крикахъ этихъ можно было различить вс ноты, отъ самой высокой до низкой, вс звуки, отъ звука, издаваемаго кошкою, которой наступили на хвостъ, до немене-пріятнаго звука, издаваемаго колесомъ русской немазаной телеги. Были и звуки трагическіе, отъ которыхъ дыбомъ становятся волосы и которые могли бы напомнить разв только голосъ моцартовскаго мраморнаго командора. Вся часть этихъ страшныхъ звуковъ принадлежала, какъ я уврился въ томъ посл, продавцамъ стараго платья, знаменитымъ Парижскимъ chifonniers.

Наслушавшись этой музыки, я наконецъ кое-какъ заснулъ. Нечего и говорить, что мерещилась мн всякая дрянь: локомотивы, коты, блузники, носившіе съ собою собственный запахъ, вандомская колонна, таможенная дама въ Валансьеннъ, caf au la il, ножка гризетки, обутая въ прюнелевую ботинку, чьи-то черныя глазки, и много подобной дряни.

Проснулся я часа въ два. Погода стояла чудесная. Солнце, какъ извстно, никогда не проникаетъ въ парижскія улицы, но по ясному небу я могъ несомннно заключить объ его присутствіи. Надобно было начать знакомство съ Парижемъ. Я послалъ за фіакромъ и въ ожиданіи принялся разсматривать планъ Парижа, составляя по немъ свой маршрутъ. Ршившись осмотрть лучшую часть Парижа отъ Тюильрніскаго Дворца до тріумфальной арки Звзды, я веллъ везти себя прямо на Площадь-Согласія. Бичь хлопнулъ, и бодрая, хотя и не породистая извощичья лошадка повезла меня легкой рысцой.

Надобно вамъ сказать, что время отъ двухъ до шести часовъ есть время самой кипучей дятельности, какую обнаруживаетъ Парижъ. Въ это время, особенно, если погода стоитъ хорошая, можно сказать смло, весь Парижъ выходитъ на улицы. Это страшное движеніе его столь разнообразнаго населенія такъ поразило меня, что я готовъ былъ просить прощенія у Парижа за то, что ршился сравнивать его съ другими европейскими столицами. На послдней улиц здсь столько же движенія, сколько у насъ на Невскомъ-Проспект въ извстную пору дня. О Берлин нечего и вспоминать. То же должно сказать и о торговой и промышленой дятельности Парижа, которая изумляетъ иностранца съ перваго шага. Въ среднихъ частяхъ города не съищете дома, котораго нижній, а часто и первый этажъ не занятъ бы былъ лавками и магазинами изъ которыхъ одни другихъ великолпне. Не постигаешь, откуда съищется такая тма покупателей на весь этотъ необозримый товаръ! Домы ршительно залплены вывсками, одна другой причудливе и разнообразне. Отъ этихъ вывсокъ, по-большой-части картинныхъ и живописныхъ, Парижъ представляется какимъ-то иллюстрированнымъ городомъ. Прибавьте, что во всемъ этомъ къ французской изобртательности примшивается изящный вкусъ — и вы будете имть хотя слабое понятіе объ истинно-чарующемъ наружномъ вид парижскихъ улицъ.

Изъ улицы дю-Булоа я повернулъ на лво въ улицу Круа-де-Птишапъ (Croix des petits Champs), упирающуюся съ одной стороны въ одну изъ промышленнйшихъ, оживленнйшихъ и многолюднйшихъ улицъ, улицу Сент-Оноре. Перехавъ ее поперегъ, мы выхали въ небольшую, узенькую улицу Фруаманто (Froidmenteau), которая и привела насъ прямо на Карусельную-Площадь.

Карусельная-Площадь (Place du carrousel) занимаетъ огромное пространство между Тюильрійскимъ и Луврскимъ Дворцами. Со стороны Сены, она замыкается галереею Луврскаго Музея, служащею соединеніемъ обоихъ дворцовъ. Такую же галерею предположено возвести и съ другой стороны, обстроенной теперь частными домами. Задній фасадъ Лувра также закрытъ частными домами, которые понемногу скупаетъ правительство. Площадь начали очищать еще при Наполеон, возъимвшемъ первую мысль соединенія Тюильри съ Лувромъ. Съ того времени начали скупать домы, которыхъ владтели не упускаютъ случая требовать за нихъ непомрныя цны. Можно представить, какихъ огромныхъ суммъ будетъ стоить правительству уничтоженіе цлаго квартала для очищенія площади. Отъ обширнаго Тюильрійскаго-Дворца Карусельная-Площадь отдляется чугунною ршеткою, по средин которой возвышаются воздвигнутыя Наполеономъ тріумфальныя ворота.

Постройка этихъ монументальныхъ воротъ начата въ 1806 году, по рисункамъ архитекторовъ Персье и Фонтена и по образцу тріумфальной арки Септима-Севера въ Рим. Высота воротъ 15, длина 7, а широта 10 метровъ. Три аркады прорзываютъ ихъ по длин и одна въ ширину. Передній и задній фасады украшены восемью колоннами изъ краснаго лангедокскаго мрамора, съ бронзовыми базами и капителями. На аттик, надъ колоннами поставлено восемь колоссальныхъ статуй, изображающихъ солдатъ различнаго рода войскъ. Самъ аттикъ увнчанъ квадригой античной формы, вылитой изъ свинца Лено. Прежде стояли тутъ знаменитые бронзовые венеціанскіе кони, замненные только въ 1836 году бронзовыми конями, вылитыми художникомъ Бозіо. На колесниц предположено было поставить статую Наполеона, но въ-послдствіи намреніе это оставлено, и статуя императора замнена Славою. Шесть мраморныхъ барельефовъ, сюжеты которыхъ взяты изъ компаніи 1805 года, украшаютъ передній и задній фасады воротъ. Съ особеннымъ любопытствомъ разсматривалъ я барельефы, изображающіе аустерлицскую битву и свиданіе императоровъ на Нман, работы художниковъ Эсперсье и Рамея.

Осмотрвъ со всхъ сторонъ ворота и грандіозный задній фасадъ Тюильрійскаго-Дворца и полюбовавшись живописною группою домовъ, замыкающихъ площадь къ сторон Лувра и испещренныхъ разноцвтными гигантскими аффишами и объявленіями, я выхалъ боковыми воротами на луврскую набережную, гд открылась передо мной панорама Сены, опоясанной красивыми мостами, оживленной не мене парижскихъ улицъ пароходами, барками, дровяными плотами и мелкими судами всякаго рода. Съ этого пункта снята знакомая вамъ заглавная виньетка французскаго журнала Illustration. Передо мной, какъ на виньетк, тянулся королевскій мостъ (Pont Royal), а за нимъ виднлись мосты Искусствъ (Pont des Arts) и Новый (Pont-Neuf). Рядъ зданій, одно другаго великолпне, украшалъ противоположный берегъ. Французскій институтъ съ его куполомъ, дале, почернвшія башни церкви парижской Богородицы, башенки Palais de Justice, еще дальше, Ратуша, башня Сен-Жан-де-ла-Бушери — все это потонувшее въ необозримомъ множеств закоптлыхъ домовъ стараго Парижа (la Cit) и освщенное яркими лучами осенняго солнца.

Извощику моему, которому я то-и-дло приказывалъ останавливаться, очень не нравилось мое созерцаніе парижскихъ красотъ. Онъ замтно терялъ терпніе и нсколько разъ пытался просить меня хать дале, увряя, что тамъ я увижу совершенныя чудеса. ‘Vous verrez les Champs lises, vous verrez les boulevarts, c’est plus beau que a’, говорилъ онъ мн, бросая презрительный взглядъ на мутную Сену.

Сена не шире нашей Москвы, но кажется гораздо-шире отъ просторныхъ набережень, до которыхъ рка доходитъ только весною въ полноводье. Набережныя выстроены превосходно, съ широкими спусками, съ удобными пристанями. Прохавъ тюильрійскую набережную по всей длин ея, мимо лваго крыла дворца и каменной ограды Тюильрійскаго-Сада, я очутился на Площади-Согласія.

Эта площадь (Place de la Concorde), по выбору мста, обширности, красот и изяществу расположенія и рдкой гармоніи всхъ частей, принадлежитъ, безспорно, къ первымъ площадямъ въ мір. Трудно вообразить себ что-нибудь боле совершенное и изящное. Съ двухъ главныхъ сторонъ, со стороны Елисейскихъ-Полей, вслдъ за которыми она начинается, и со стороны Тюильрійскаго-Сада, у котораго оканчивается, рзче отбиваетъ ее густая зелень этихъ обоихъ роскошныхъ гульбищъ, съ правой стороны замыкаютъ ее два изящныя зданія Garde-Meuble и отель Грильйонъ, раздленныя Королевскою-Улицею, въ глубин которой виднется античный портикъ св. Магдалины, съ лвой стороны окаймляетъ площадь Сена съ Мостомъ-Согласія и портикомъ палаты депутатовъ. Дополните эту роскошную площадь спереди перспективою Елисейскихъ-Полей, съ громадною аркою Звзды, и сзади перспективою широкой средней аллеи Тюильрійскаго-Сада, съ его монументальнымъ дворцомъ — и вы убдитесь, что, за исключеніемъ Площади-св.-Петра-въ-Рим, едва-ли какая-нибудь другая площадь европейскихъ столицъ можетъ соперничать красотою съ парижской Площадью-Согласія.

Главнйшимъ украшеніемъ ея служатъ люкзорскій обелискъ и два монументальные фонтана. Къ сторон Елисейскихъ-Полей, на огромныхъ пьедесталахъ, поставлены перевезенные изъ Марли мраморные кони. Четыре угла площади заняты четырьмя огороженными каменнымъ балюстрадомъ цвтниками, съ колоссальными аллегорическими статуями, представляющими восемь главнйшихъ городовъ Франціи (Ліонъ, Марсель, Бордо, Руанъ, Нантъ, Лилль, Страсбургъ и Брестъ). Вся площадь великолпно освщена множествомъ газовыхъ фонарей и ростральными колоннами съ бронзовыми рожками для газа. Площадь превосходно вымощена асфальтомъ, и тамъ, гд проходятъ дороги, обыкновенною мостовой.

Для полноты описанія Площади-Согласія, мн остается сказать о цензорскомъ обелиск и фонтанахъ.

Въ 1829 году, Французское правительство принялось за приведеніе въ исполненіе съ давняго времени задуманнаго предпріятія: оно ршилось перевезти въ Парижъ одинъ изъ люкзорскихъ обелисковъ, подаренныхъ египетскимъ пашою Карлу X. Составленная по этому предмету коммиссія поручила морскому инженеру Леба привезть обелискъ изъ Египта и поставить на одной изъ парижскихъ площадей.

Въ август 1831 года, нарочно построенное для того транспортное судно прибыло въ Люкзоръ. Прежде всего надобно было очистить обелискъ отъ песка и мусора и открыть его цоколь, глубоко вросшій въ землю. Леба выбралъ изъ двухъ обелисковъ меньшій, какъ лучше-сохранившійся и боле-удобный для перевозки. Вса онъ заключалъ въ себ 250,000 килограммовъ. Чтобъ провести покатую дорогу отъ обелиска къ транспортному судну, надобно было срыть два холма и разрушить деревню. 800 человкъ заняты были постоянно этою работою въ-продолженіе трехъ мсяцевъ. Потомъ приступили къ перевозки обелиска. Искусство инженера должно было тутъ безпрестанно бороться со множествомъ новыхъ препятствій, пока наконецъ не побдило ихъ.

Въ декабр 1833 года, обелискъ привезенъ былъ въ Парижъ и 25 октября 1836 года поставленъ на гранитномъ пьедестал на Площади-Согласія. Леба управлялъ работами. Его искусство и опытность и тутъ преодолли вс трудности: для поднятія обелиска употребленъ былъ чрезвычайно-простой механизмъ. Четыре стороны обелиска покрыты іероглифами. По объясненію ученыхъ членовъ института, іероглифы эти означаютъ то, что обелискъ этотъ былъ сооруженъ Рамзесомъ-Великимъ или Сезострисомъ. Перевозка и постановка памятника стоили правительству до двухъ мильйоновъ франковъ. Длина обелиска 22 метра 50 центиметровъ, широта въ основаніи 2 метра 30 центиметровъ, а при вершин 1 метръ 70 центиметровъ.

Монументальные фонтаны, украшающіе Площадь-Согласія, сооружены въ 1840 году. Они состоятъ изъ тройныхъ бассейновъ, изъ которыхъ нижніе имютъ шестнадцать съ половиною метровъ въ діаметр. Аллегорическія колоссальныя бронзовыя группы изображаютъ на одномъ изъ фонтановъ морскую, а на другомъ рчную ловли. Вокругъ пьедестала, поддерживающаго средній бассейнъ, видны сидячія фигуры (въ девять футовъ высоты), представляющія на рчномъ бассейн Рейнъ и Рону (работы скульптора Тетчера) и между ними четыре нимфы земледлія (работы Ланпо и Гюссона), а на морскомъ — Атлантическій-Океанъ и Средиземное-Море (Дебая-старшаго) и четыре морскія нимфы съ аллегорическими аттрибутами рыбной, жемчужной, коралловой и раковинной ловель (работы Дебёфа и Валоа). Фигуры морей и ркъ представлены сидящими на корабельныхъ кормахъ, фигуры отдлены одна отъ другой дельфинами, тритонами и нереидами, извергающими въ бассейнъ струи воды (вс эти фигуры работы Дебёфа и Моана). Верхніе малые бассейны поддерживаются аллегорическими фигурами, представляющими на морскомъ фонтан астрономію, коммерцію и навигацію (работы Бріана), а на рчномъ — земледліе, мануфактурную промышленость и рчное судоходство (работы Фёшера). Группы купидоновъ, играющихъ съ лебедями, дополняютъ украшенія этихъ великолпныхъ фонтановъ. Нижніе бассейны сдланы изъ полированнаго гранита, все остальное вылито изъ бронзы съ позолоченными украшеніями. Вода проведена въ фонтаны изъ Уркскаго Канала.

Площадь-Согласія носила прежде названіе Площади-Лудовика XV, отъ конной статуи этого государя, которая стояла на ней. Въ 1763 году, парижское купечество воздвигло этотъ монументъ въ честь короля, отъ имени жителей города. Статую вылилъ изъ бронзы Эдмъ Бушардонъ. Пьедесталъ поддерживали четыре колоссальныя каріатиды, представлявшія четыре добродтели…

Ни одна столица не иметъ такого великолпнаго възда, какъ Парижъ со стороны Нёильи. Одна арка-Звзды служитъ какъ-бы задаткомъ пышности и великолпія монументальной столицы Франціи. Хорошъ въздъ въ Вну со стороны Пратера, не мене хорошъ въздъ въ Берлинъ со стороны Тиргартена, Бранденбургскими-Воротами и густою тополевою аллеею улицы Unter den Linden, но все это должно уступить великолпному възду въ Парижъ черезъ тріумфальную арку Звзды, аллеею Елисейскихъ-Полей. Чмъ боле приближаетесь вы къ центру Парижа — Тюильри, тмъ сильне становится ваше уже заинтересованное любопытство. Любуясь Площадью-Согласія, вы въ то же время припоминаете происходившія на ней событія.

‘Дивною была судьба этой площади!’ говоритъ одинъ изъ современныхъ публицистовъ. ‘Сначала вы видите ее застроенною бдными хижинами, окруженными полями и лугами, которые перерзывала ршетка du Cours de la Reine {Длинная аллея, отдляющая Елисейскія Поля отъ Севы. До-сихъ-поръ она удержала названіе Cours de la Reine.}, гд Марія Медичи любила разсевать свою ревнивую меланхолію, потомъ вы видите эту площадь уединенною и опустлою, предоставленною влюбленнымъ и мечтателямъ. Ничто не соединяетъ ея съ тюильрійскимъ дворцомъ, къ которому ведутъ ворота Сент-Оноре и Конференціи (de la Confrante). Площадь предана забвенію, какъ запущенный садъ, какъ наслдіе нищеты: изрдко и случайно проходилъ до ней пшеходъ, спшившій къ королевскому мосту, откуда, если врить словамъ маршала Катина, можно было наслаждаться великолпнымъ зрлищемъ кипучей парижской жизни. Тутъ, въ окрестностяхъ моста — роскошная плантація, тамъ, на площади — опустлое, заросшее травой и крапивой поле. Парижъ долго не зналъ, какое употребленіе сдлать ему изъ этой площади. Наконецъ, въ 1748 году, одному изъ купеческихъ головъ (prvt des marchands), пришло на мысль — заказать искусному скульптору Бушардону статую Лудовика XVI. Потомъ, когда она была отлита, стали искать удобнаго мста, откуда бы видлъ ее народъ. Узнавъ объ этомъ, король отдалъ въ распоряженіе купечества огромные пустыри, прилегавшіе къ Тюильрійскому-Саду, и тутъ-то положили поставить статую, отъ которой получила свое названіе и новая площадь. Статую короля поддерживали четыре добродтели. Лудовикъ XVI приказалъ обнести монументъ богатымъ балюстрадомъ изъ благо мрамора, а дурную, окружавшую его мостовую, замнить мозаичною. Настала революція. Уничтоживъ портретъ, она оставила однъ рамки его — площадь… На огромномъ пьедестал возсла аллегорическая статуя Свободы — богини деспотически управлявшей тогда Франціею… Остальное вы знаете…’

Съ Площади-Согласія я выхалъ въ Елисейскія-Поля, отдленныя отъ нея Улицею-Елисейскихъ-Полей, Rue des Champs lises. Елисейскія-Поля — прелестный паркъ, разрзанный по средин широкою макадамизированною дорогою, Avenue des Champs lises, съ двумя бульварами по бокамъ для пшеходовъ. Дорога эта ведетъ къ тріумфальной арк Звзды, близь заставы того же имени. Елисейскія-Поля занимаютъ почти полторы версты въ длину’ отъ улицы де-Шанзелизе до круглой, украшенной фонтаномъ площади Звзды, и почти версту по наибольшей широт. Отъ заставы Звзды вы възжаете черезъ гигантскія тріумфальныя ворота въ широкую аллею Avenue des Champs iises, откуда любуетесь перспективою лучшей части Парижа до самаго Тюильрійскаго-Дворца. На конц длинной аллеи Тюильрійскаго-Сада, оттненной темной зеленью вковыхъ каштановъ, встаетъ передъ вами грандіозный средній павильйонъ дворца (Pavillon de l’Ilorloge) съ его огромнымъ чернымъ куполомъ, увнчаннымъ національнымъ флагомъ. Дополните красоту этой картины голубымъ небомъ, яркимъ солнцемъ, пестрыми толпами гуляющихъ, безчисленными экипажами, которые катятся по паркету шоссе… Чтобъ плниться видомъ Парижа вполн и съ перваго въ немъ шага, надобно въхать въ него черезъ заставу Звзды.

Елисейскія Поля — любимое мсто прогулки Парижанъ средняго сословія. Въ Тюильрійскій-Садъ пускаютъ только порядочно-одтыхъ людей, тогда-какъ Елисейскія-Поля открыты для всхъ. Это вполн народное гулянье. Блуза ремесленника мшается тутъ съ моднымъ пальто, фуляръ мелкой торговки съ модною шляпкой щеголихи. По воскресеньямъ и праздникамъ сюда собираются цлыя семейства купцовъ и ремесленниковъ. Великолпный циркъ Франкони, національная панорама, діорамы, косморамы, навалорамы, карусели, фокусники и сальнтембанки, показывающіе свое искусство подъ открытымъ небомъ, кукольныя комедіи, ученые зври, бродячіе пвцы и музыканты, шарманки — вс эти многочисленныя развлеченія едва удовлетворяютъ страстную къ зрлищамъ и забавамъ публику. Нсколько превосходныхъ ресторановъ и кофеень, и въ голов ихъ Caf des ambassadeurs и Caf Drouhain, привлекаютъ подъ свои крытыя галереи любителей лакомаго кусочка (la bonne ch&egrave,re), блузникъ удовлетворяетъ свой аппетитъ или жажду въ генгеттахъ, въ подвижныхъ лавочкахъ, которыя вы встртите на каждомъ перекрестк. Хорошенькія, мило-одтыя дти играютъ и рзвятся въ тнистыхъ боскетахъ и аллеяхъ, или тснятся около кукольнаго театра. Сколько тутъ шума, сколько непритворнаго смха! У входа въ Елисейскія-Поля я почти всегда встрчалъ маленькую модную колясочку на низкихъ лежачихъ рессорахъ, запряженную четверней козъ. На козлахъ этого лиллипутскаго экипажа преважно возсдалъ карликъ. Это — наемный экипажъ для дтей, достойный знаменитаго генерала Томъ-Пуса, на котораго въ прошломъ году долго любовался Парижъ. Нсколько прекрасныхъ фонтановъ, устроенныхъ въ разныхъ мстахъ парка, даютъ въ избытк свжую воду. На правой сторон Елисейскихъ-Полей широкая аллея ведетъ къ дворцу Elise Bourbon, смежнаго съ площадью (carr) Мариньи и аллеей (avenue) того же имени.

На большой площади (grand carr) Елисейскихъ-Полей, къ сторон Сены, поставлена временно статуя графа д’Эрлона. По отдлк пьедестала монументъ перевезутъ къ нимъ. Если припомните, изображеніе этой статуи было помщено съ одномъ изъ нумеровъ Illustration. На площади происходило ученье. Любопытствуя видть французскую пхоту въ строю, я вышелъ изъ кабріолета и вмшался въ густую толпу зрителей.

Знакомство съ прусскимъ и австрійскимъ солдатомъ отучило меня мрять иностранныя войска по нашему, русскому взгляду. Съ вида французскій солдатъ не казистъ: народъ все маленькій, худой, поджарый. Въ кавалеріи солдатъ росле. Батальйоны французскіе едва-ли не вдвое меньше нашихъ. Взводы въ нихъ рядовъ по двнадцати. При мн длали построеніе: изъ вытянутаго фронта зашли направо, по взводно, и потомъ сомкнулись въ колонну. Шевеленье во фронт страшное, солдаты только-что не сморкаются. Замчу, что я былъ свидтелемъ не простаго, домашняго ученья, а инспекторскаго смотра. Инспектировалъ, какъ мн сказали, дивизіонный генералъ, въ шитомъ золотомъ мундир, съ лентою черезъ плечо. Его окружала большая свита, два адъютанта въ штаб-офицерскихъ эполетахъ то и дло записывали что-то въ записныя книжки. Четверо бородатыхъ саперовъ въ блыхъ кожаныхъ фартукахъ и въ огромныхъ медвжьихъ шапкахъ удерживали въ почтительномъ отдаленіи толпы зрителей и толкали безъ церемоніи тхъ, кто слишкомъ высовывался впередъ. Въ французской арміи тамбур-мажоры и саперы принадлежатъ къ рдкимъ остаткамъ времени имперіи, и, кажется, такъ же безполезны, какъ дорого обходятся правительству. Трудно предположить, чтобъ полдюжина саперъ могла слишкомъ пригодиться пхотному батальйону. Во фронт они еще приносятъ ту пользу, что замняютъ жалонеровъ, да разв еще разгоняютъ праздныхъ звакъ, которые, если только завидятъ штыкъ и мундиръ, или услышатъ барабанъ, то лзутъ со всхъ сторонъ, какъ на пожаръ.

Было около пяти часовъ по полудни, когда я оставилъ Елисейскія-Поля. Черезъ великолпную Королевскую-Улицу (Rue Royale), которая, какъ я уже говорилъ вамъ, ведетъ отъ Площади-Согласія къ Церкви Св. Магдалины, я прохалъ на обширную площадь, украшенную великолпнйшимъ изъ парижскихъ храмовъ.

Наружный видъ Церкви св. Магдалины поражаетъ огромностью размровъ и чистотою греческаго античнаго стиля, который такъ мало согласуется съ идеею христіанскаго храма. Зданіе иметъ форму огромнаго паралеллограма (100 метровъ длины и 42 ширины). Фронтоны и крышу поддерживаютъ пятьдесятъ-дв колонны коринскаго ордена, 15 метровъ высоты и 5 метровъ по окружности. Двойной рядъ такихъ колоннъ образуетъ пересталъ. Тридцать ступеней съ широкою платформою на средин ведутъ къ главному входу. Огромный фронтонъ украшенъ барельефомъ Лемера, изображающимъ страшный судъ. Признаюсь, барельефъ этотъ, считающійся образцовымъ произведеніемъ новйшей французской скульптуры, не произвелъ на меня особеннаго впечатлнія. Посредин видна колоссальная фигура Христа. Съ лвой стороны св. Магдалина, на колняхъ, умоляетъ Его о помилованіи гршниковъ, олицетворенныхъ въ вид семи смертныхъ грховъ. Ангелъ, вооруженный мечомъ, на которомъ начертаны слова Voe implis! (горе беззаконнымъ) отталкиваютъ ихъ. По правой сторон Христа виденъ трубящій ангелъ, а позади его теологическія добродтели. Тутъ же другой ангелъ помогаетъ праведному выйдти изъ отверстаго гроба, на которомъ видна надпись: Ессе dies salutis (се день спасенія). Подъ фронтономъ вырзаны слова: D. О. М. sub invocatione sanct Magdalin. Чугунная ршетка окружаетъ церковь.

Оставивъ внутреннее обозрніе церкви до другаго раза, я веллъ везти себя на бульвары. Первый бульваръ, начинающійся отъ Площади-Св.-Магдалины, называется Бульваромъ-Магдалины (Boulevart de la Madelaine). Парижскіе бульвары — это главная артерія Парижа, средоточіе парижскаго движенія и парижской жизни, вмстилище богатства, роскоши, вкуса. Бульвары опоясываютъ главную часть Парижа, отдляя ее отъ не мене-многолюдныхъ и оживленныхъ предмстій. Въ начал царствованія Лудовика XIV, бульвары служили городскою чертою, на мст ихъ тянулись городскіе валы и стны, защищаемыя башнями. Теперь бульвары отдляютъ почти одну половину города отъ другой, и одно уже это можетъ дать понятіе о необыкновенномъ расширеніи Парижа въ-теченіе двухъ съ половиною столтій. Главные бульвары лежатъ по сю сторону Сены и называются сверными, въ противоположность южнымъ (boulevart du nord et du midi) бульварамъ, опоясывающимъ южную, зарчную часть города. Главные бульвары, начинаясь отъ Площади-Св.-Магдалины, описываютъ дугу, оканчивающуюся у Площади-Бастиліи и Сен-Мартенскаго-Канала. Южные бульвары, начинаясь отъ Аустерлицскаго-Моста, идутъ также кривою, хотя мене-правильною линіею, до отеля инвалидовъ. Вотъ названія всхъ частей главныхъ бульваровъ, въ томъ порядк, въ какомъ они идутъ отъ Площади-Св.-Магдалины къ Площади Бастиліи: бульваръ Магдалины, Капуциновъ (des Capucines), Итальянцевъ (des Italiens), Монмартрскій, Пуассоньеръ (Poissonni&egrave,re), Доброй-Всти (Bonne-Nouvelle), Сен-Денискій (Saint-Dnis), Сен-Мартенскій (Saint-Marlin), Тамильскій (du Temple), Двъ-Кальваріи (des filles du Calvaire), Бомарше (Beaumarchais), и наконецъ, Бульваръ-Бурдонъ (Bourdon), идущій отъ Площади-Бастиліи къ набережной Сены (quai Morland) по берегу Арсенальнаго-Бассейна. Пространство, занимаемое этими бульварами въ длину, доходитъ до пяти тысячь метровъ. Южные бульвары раздляются на семь частей: Гошпитальный-Бульваръ, Гобеленовъ, de la Glaci&egrave,re, Сенжака, Адскій (de l`Enfer), Мон-Парнасскій и Инвалидовъ. Бульвары эти обсажены четырьмя рядами деревьевъ, съ широкою аллеею по средин для экипажей и двумя контр-аллеями по бокамъ для пшеходовъ.

Вншніе бульвары (boulevarts extrieurs) образуютъ собою вторую линію бульваровъ и служатъ городскою границею и чертой акцизнаго сбора. Они идутъ въ параллель внутреннимъ бульварамъ и усажены четырьмя рядами деревьевъ. Тутъ, въ безчисленныхъ шинкахъ (guinguettes) собирается по праздникамъ простой народъ — пропить свой недльный заработокъ и посмяться надъ фарсами барьерныхъ театраловъ. Приманиваетъ его сюда дешевое вино и водка, не переступившія черты акциза, и, слдственно, не подверженныя большой акцизной плат.

Бульвары носятъ на себ характеръ той части города или того квартала, черезъ который проходятъ. Главные бульвары имютъ троякій характеръ: аристократическій или фешёнебльный, промышленый и народный. Бульвары Магдалины, Капуциновъ и Итальянцевъ — аристократическіе бульвары, слдующіе за ними бульвары — промышленые и торговые, а остальные — народные.

Парижане любятъ свои бульвары и неохотно покидаютъ ихъ для Елисейскихъ-Полей и загородныхъ прогулокъ. Парижскіе фланёры не сходятъ съ бульваровъ. Пріютовъ для нихъ тутъ множество: безчисленные кафё и рестораны, Rocher de Сапсаіе, Caf,de Paris, Caf Cardinal, Tortoni, Maison dore, Caf Turc, клубы, или серкли, кабинеты для чтенія. Пообдавъ, какъ слдуетъ, Парижанинъ съ сигарою въ зубахъ, разваливается на стул, подъ развсистымъ каштаномъ, предаваясь нмому эстетическому созерцанію безпрерывно-измняющейся передъ его глазами пестрой, оживленной, веселой толпы. Множество торговокъ стульями предлагаютъ вамъ свой шаткій товаръ, и за два су вы покупаете право сидть на плетеномъ соломенномъ стул хоть цлый день. Чего-чего не найдете вы на бульварахъ! Не найдете на нихъ разв только птичьяго молока. Бульвары и Палеруйаль сходны между собою въ томъ, что въ нихъ сосредоточено все, что служитъ къ развлеченію и наслажденію празднаго человка.

Ни одна столица не представляетъ для глазъ такого разнообразія, какъ Парижъ. Взгляните на любую улицу: подл стариннаго, почернлаго отъ времени дома, вы видите домъ архитектуры новйшей, подл комфортабельнаго отеля знатнаго богача видите восьми-этажную громаду, сооруженную жаждой барыша или промышленостью. Одн только новыя улицы отличаются изящнымъ однообразіемъ своихъ зданій. Таковы улицы: Риволи, Королевская (royale), Кастильйоне и Улица-Мира (de la Paix). Улицы стараго Парижа имютъ совершенно-иной характеръ. Все въ нихъ сжато, стснено, везд въ нихъ темно и душно, тогда-какъ въ улицахъ позднйшаго города, въ новыхъ кварталахъ, все просторно, широко и удобно, нигд нтъ недостатка въ свт и въ свжемъ воздух.

Особенно бульвары отличаются красотою, роскошью и удобствомъ своихъ домовъ. Цнность мстъ не позволяетъ домамъ раздвигаться въ широту, заставляя ихъ рости въ вышину. Вы встртите нердко восьми-этажные домы, которые выходятъ на улицу тремя, четырьмя окнами. Балконы составляютъ необходимую принадлежность удобно-выстроеннаго дома, и ими опоясываются цлые этажи, какъ карнизами. Дворы при домахъ — рдкость, а если и есть, то крошечные. Наружные дворы встрчаете только въ Сен-Жерменскомъ-Предмстьи, въ палатахъ знати. Улицы Университетская (de Universit), Лилльская (de Lille) и набережная д’Орсе (d’Orsay) изобилуютъ домами такого рода.

Желудокъ мой уже начиналъ бить тревогу и надобно, было подумать объ удовлетвореніи законнаго его требованія. Я вошелъ въ первый бросившійся мн въ глаза ресторанъ, на Итальянскомъ-Бульвар, на углу Улицы-Комартенъ. Въ дверяхъ встртилъ меня ловкій гарсонъ и посл вжливаго поклона подалъ мн карту рестораціи, толстую книгу въ восьмушку, въ богатомъ сафьянномъ переплет. Насилу могъ я выбрать себ menu изъ безконечнаго множества самыхъ оригинальныхъ названій блюдъ. Въ ожиданіи обда я усплъ пробжать газеты и подъ прикрытіемъ ихъ поглядть на хорошенькую конторщицу (dame du comptoir), одтую какъ кукла и погруженную въ чтеніе жорж-зандова ‘Пиччинино’, какъ показала мн обертка книги. Напротивъ меня двое мужчинъ съ окладистыми бородами, вроятно habitus, играли въ шахматы. Къ обду мн подали цлую бутылку вина, бордо нисшаго сорта, который здсь называютъ обыкновеннымъ виномъ, vin ordinaire. За бутылку такого вина берутъ сорокъ сантимовъ. Въ парижскихъ рестораціяхъ и кофейняхъ принято правиломъ давать гарсону pourboire въ два или три су. Для этого конторщица, размнивая вамъ деньги, сдаетъ всегда нсколько су мдью. Я не зналъ этого обычая, и потому не мало удивлёнъ былъ, когда конторщица, при выход, напомнила мн о немъ: ‘N’obliez pas le garon, s’il vous plat’. Гарсоны въ здшнихъ трактирахъ не получаютъ жалованья, но доходы ихъ pourboire’омъ, какъ мн говорили, такъ значительны, что въ нсколько лтъ они сколачиваютъ себ капиталы. Меня увряли, что въ лучшихъ рестораціяхъ, каковы Rocher de Cancale, Vry, Vfour и Trois fr&egrave,res Provenceaux, мста гарсоновъ обложены довольно-значительною платою.

Французская монетная система (десятичная, syst&egrave,me dcimal) очень-проста и удобна. Единица монетной системы — франкъ, заключающій въ себ сто сантимовъ. Жаль, что до-сихъ-поръ еще не вывелся старый счетъ на су, употребляемый преимущественно простымъ народомъ. Единицею этого счета служитъ монета въ пять франковъ, заключая въ себ сто су. Пять сантимовъ новой монетной системы составляетъ одинъ су, десять сантимовъ — два су, и т. д. Мелкихъ ассигнацій во Франціи не существуетъ, и въ обращеніи одно серебро и золото. Есть ассигнаціи французскаго банка въ 1000, 500 и 200 франковъ. Серебряная монета пяти сортовъ: монета въ пять, въ два франка, въ одинъ франкъ, въ пятьдесятъ (пол—франка) и въ двадцать-пять (четверть франка) сантимовъ.

Мдная монета чрезвычайно-неудобна. Въ обращеніи ея два сорта: монета въ пять (одинъ су) и въ десять (два су) сантимовъ. Первая величиною съ наши дв копейки (грошъ), а вторая — съ нашъ прежній пятакъ. Можете представить, какъ удобна подобная монета для кошелька дли кармана! Отъ этого почти по невол становится она достояніемъ трактирныхъ гарсоновъ. Между французскими мдными су мн часто попадались наши русскіе гроши, разъигрывающіе здсь роль одного су. Откуда явилось ихъ въ Париж такое множество? Слды ли это кампаній тринадцатаго и четырнадцатаго годовъ, или слдствіе какой-нибудь жидовской спекуляціи? Никто не могъ мн разршить столь любопытнаго вопроса.

Гораздо-трудне иностранцу съ французскими новыми мрами. Метръ (единица мры линейной), литръ (вмстимости) и граммъ (вса) съ ихъ деци, цента, милли (меньшими единицы) и дека, гекто, кило и миріа — мальными (большими единицы) подраздленіями какъ-то странно звучатъ для непривычнаго къ нимъ уха, хотя въ сущности вс эти мры чрезвычайно-удобны и — главное — отличаются математическою врностью. Въ народ еще до-сихъ-поръ сохранились названія старыхъ мръ, и въ парижскихъ мелочныхъ лавочкахъ (piceries) до-сихъ-поръ вшаютъ товаръ на ливры, фунты. Метръ, вошедшій въ полное употребленіе, какъ линейная мра, значительно-боле нашего аршина (въ немъ слишкомъ 22 нашихъ вершка), отъ-чего съ перваго раза цны на матеріи и на сукна кажутся для русскаго покупщика дорогими.

Отдохнувъ посл вкуснаго обда, я взялъ фіакръ и веллъ везти себя въ Булоньскій-Лсъ, гд могъ увидть модное парижское общество. Большая аллея Елисейскихъ-Полей представляла какой-то праздничный видъ. По ней неслись сотни щегольскихъ экипажей, запряженныхъ статными конями. Сколько роскоши, сколько вкуса, сколько хорошенькихъ женскихъ лицъ! По средин аллеи, между двумя рядами экипажей, проносились кавалькады. Мужчины, казалось, соперничали въ ловкости, дамы въ изящной красот туалета и граціозности.

Булоньскій-Лсъ, съ селеніемъ того же имени, занимаетъ довольно обширное пространство между Сеной и заставой Звзды. Извстно изъ хроникъ, что селеніе Булонь существовало еще въ 1319 году, когда оно получило позволеніе короля Филиппа-Длиннаго (Philippe le Long) выстроить на свой счетъ приходскую церковь. Роща и паркъ содержатся превосходно.

Возвращаясь изъ Булоньскаго-Лса, я осмотрлъ монументальныя тріумфальныя ворота Звзды, достойный памятникъ славнаго для Франціи владычества Наполеона.

Арка Звзды, Вандомская Колонна и тріумфальныя ворота на Карусельской-Площади — три памятника военной славы Наполеона. Декретомъ его 18 февраля 1806 года, назначено было сооруженіе тріумфальныхъ воротъ. Колоссальные размры памятника приняты были непремннымъ условіемъ. Первоначальный планъ воротъ, составленный архитекторомъ Шальгреномъ, былъ утвержденъ императоромъ. 15 августа 1806 года, въ день рожденія Наполеона, происходила торжественная закладка монумента. Для утвержденія фундамента надобно было на глубин 24 футовъ устроить искусственный грунтъ изъ нсколькихъ рядовъ тесанаго камня. По поводу торжественнаго възда въ Парижъ обрученной Наполеону эрц-герцогини австрійской Маріи-Луизы, тріумфальнымъ воротамъ, едва доведеннымъ до поверхности земли, посредствомъ лсовъ и натянутаго на нихъ расписаннаго холста, данъ былъ настоящій ихъ видъ. Происшествія 1814 года прекратили работы. Экспедиція герцога ангулемскаго въ Испанію въ 1823 году подала Лудовику XVIII намреніе увковчить этотъ походъ сооруженіемъ тріумфальныхъ воротъ Звзды, и тогда же приступлено было къ продолженію работъ по измненному, сообразно новому назначенію, плану. Революція 1830 года возвратила воротамъ прежнее ихъ назначеніе. 20 іюля 1836 года монументъ былъ торжественно открытъ.

Ворота эти, величайшія изъ всхъ извстныхъ въ мір тріумфальныхъ воротъ, имютъ почти пятьдесятъ метровъ высоты, при 45 метрахъ въ длину и 22¹/₂ въ ширину. Главная арка иметъ 20 метровъ 429 миллиметровъ высоты, при 14 метрахъ 620 миллиметрахъ ширины. Искусственный фундаментъ, о которомъ я уже говорилъ, заключаетъ въ себ 8 метровъ 375 миллим. глубины 54 метра 506 миллим. длины и 27 метровъ 280 миллиметровъ широты.

По смерти Шальгерена въ 1811 году, работы были продолжаемы его помощникомъ и ученикомъ Гутомъ (Gousl). Въ 1824 году надзоръ за работами порученъ былъ Фоатену, Дебрё, Жизору и Лабарру. Въ 1828 году работы доведены были до архитрава антаблемента, когда главнымъ архитекторомъ назначенъ былъ Гюйо, которымъ и были окончены большой антаблементъ и главный сводъ съ его скульптурными украшеніями. Въ такомъ положеніи застала воздвигаемыя ворота іюльская революція. Однимъ изъ первыхъ актовъ новаго правительства было — возвратить монументу прежнее его назначеніе и поспшить его достройкою. Архитекторъ Блуэ, назначенный въ 1832 году, докончилъ зданіе въ четыре года. Ворота эти, стоившія государству до десяти мильйоновъ франковъ, были торжественно открыты въ 1836 году.

Два главные фасада ихъ обращены, одинъ къ Тюильрійскому Дворцу, другой къ Нейльи, а малые боковые фасы — одинъ къ деревн Клиши, другой къ деревн Пасси. На каждомъ изъ главныхъ фасадовъ, по обимъ сторонамъ арки, въ нижней ихъ части, поставлены колоссальныя скульптурныя группы. Правая группа, на фасад, обращенномъ къ Тюильри, изображающая выступленіе въ походъ въ 1792 году, прожектирована и выполнена художникомъ Рюдомъ. Надъ группою представленъ геній войны, обнажающій мечъ и призывающій къ брани. Посредин группы виденъ военачальникъ, сбирающій вокругъ себя дружину согражданъ, дале, юноша, съ выраженіемъ энтузіазма въ лиц, и мужъ, хладнокровно обнажающій мечъ. Позади ихъ виденъ старикъ, напутствующій отходящихъ мудрыми совтами. Влв, сидящій на земл воинъ натягиваетъ лукъ, сзади его, другой воинъ, въ кольчуг, трубитъ въ бранную трубу, за ними виденъ всадникъ, укрощающій рьянаго коня. Надъ всею группою развивается національное знамя. Лвая группа того же фасада, изобртенія и работы скульптора Курто, представляетъ тріумфъ 1810 года. Побда увнчеваетъ лаврами Наполеона. Слава провозглашаетъ міру объ его великихъ подвигахъ, а исторія записываетъ ихъ на своихъ скрижаляхъ. Побжденные города покоряются побдителю, трофеи его висятъ тутъ же на пальмовомъ дерев, вдали виденъ обремененный цпями плнникъ {Высота каждой изъ этихъ группъ 11 метровъ 70 центимеровъ, высота фигуръ — 5 метровъ 85 центиметровъ.}.

Правая группа задняго фасада, къ сторонъ Нёйльи, выполненная Этексомъ, изображаетъ сопротивленіе 1814 года. Молодой воинъ защищаетъ свое отечество отъ вторгнувшихся въ него непріятелей. Раненный отецъ обнимаетъ его колни, молодая женщина съ ребенкомъ на рукахъ старается удержать его. Сзади виденъ падающій съ лошади раненый всадникъ. Геній будущности паритъ надъ группою и ободряетъ взоромъ молодаго воина. Лвая группа, того же художника, изображаетъ миръ 1815 года. Посредин виденъ воинъ, вкладывающій въ ножны свой мечъ. По лвую сторону его, женщина ласкаетъ лежащаго на ея колняхъ ребенка, другой ребенокъ стоитъ подл нея съ развернутой книгою. По правую сторону представленъ земледлецъ съ плугомъ, укрощающій вола. Надъ группою увнчанная лаврами фигура Минервы.

По обимъ сторонамъ главнаго свода арки видны барельефы. Правый барельефъ на фасад, обращенномъ къ Тюильри, работы Лемера, и представляетъ погребеніе генерала Марсо, убитаго подъ Гохштейнгаллемъ 19 сентября 1796 года, лвый — Серра-младшаго, представляетъ абукирскую битву (24 іюля 1799). Лвый барельефъ на фасад, обращенномъ къ Нёйльи, работы Фёшера, представляетъ переходъ черезъ Аркольскій-Мостъ 5 ноября 1796 года, правый барельефъ Шапоньера — взятіе Александріи 2 іюля 1798 г. Боковые фасады арки также украшены барельефами. На правомъ боковомъ фас изображено аустерлицское сраженіе, 4 декабря 1805 года, работы скульптора Тетчера, на лвомъ боковомъ фас — жемманская битва (6 ноября 1792 г.), работы Маронетти. Колоссальныя славы по сторонамъ арки — работы Прадьё. Отдлка барельефовъ главнаго фриза, окружающаго карнизъ, изображающихъ выступленіе въ походъ армій (къ сторон города) и возвращеніе изъ похода (къ сторон Нейльи) — поручена была художникамъ Ерюну, Летье, Жано, Кайльюэтту, Сёрру-старшему и Рюду.

Тридцать щитовъ, помщенныхъ вокругъ аттика, носятъ названія тридцати замчательнйшихъ битвъ: Вальми, Жемаппъ, Флёрюсъ, Монтеноттъ, Лоди, Кастильйоне, Арколе, Риволи, Пирамиды, Абукиръ, Алькмаеръ, Цюрихъ, Геліополисъ, Маренго, Гогенлинденъ, Ульмъ, Аустерлицъ, Іена, Фридландъ, Сомосьерра, Ваграмъ, Москва, Лютценъ, Бауценъ, Дрезденъ, Ганау, Монмирайль, Монтеро и Линьи.

На внутреннихъ сводахъ арки вырзаны названія всхъ битвъ, въ которыхъ принимала участіе французская армія, и имена знаменитыхъ генераловъ. Тимпаны малыхъ арокъ, подъ сводомъ, покрыты арабесками, изображающими аттрибуты разныхъ родовъ войска, работы художниковъ Бая (Вау) и Сёрра-младшаго. Надписи вырзаны въ хронологическомъ порядк и раздлены на четыре отдла. Имена 584 генераловъ занимаютъ четыре стны, по шести столбцовъ въ каждой. Имена павшихъ на пол битвы подчеркнуты.

Съ арки Звзды превосходный видъ на Парижъ и его окрестности. Иностранцы, посщающіе Парижъ, поставляютъ себ непремннымъ долгомъ взбираться на вершины арки Звзды, вандомской и іюльской колоннъ и на башни Собора Парижской Богородицы. Чтобъ съ разныхъ пунктовъ полюбоваться прелестною панорамою Парижа. Какъ ни хотлось мн послдовать ихъ примру, но я долженъ былъ отказать себ въ этомъ удовольствіи, боясь натрудить свою больную ногу. Къ-тому же уже начинало смеркаться.

Предположивъ провести вечеръ въ саду Мабилль, я отправился туда по главной алле Елисейскихъ-Полей. Садъ Мабилль помщается въ большой боковой алле, называемой ‘Аллеею Вдовъ’ (Alle des veuves), идущей отъ средней круглой площади Елисейскихъ-Полей къ Сен. Изукрашенныя ворота, освщенныя множествомъ газовыхъ фонарей, и вывска тотчасъ же указали мн на этотъ веселый пріютъ уличной Терпсихоры. Идти въ садъ было еще рано. Я ршился отдохнуть и выпить чаю въ ближайшей кофейн. Кофейня какъ-разъ случилась напротивъ. На вывск было написано: ‘Au pauvre Jean. Glaces napolitaines’.

Я вошелъ въ небольшую, скромно, по чисто-убранную комнату и спросилъ у гарсона чаю.— У насъ, сударь, не подаютъ чаю, отвчалъ мн гарсонъ, хорошенькій мальчишка лтъ двнадцати. ‘Такъ дайте кофе’.— И кофе нтъ. Мальчика перебила сидвшая за прилавкомъ дама, которую я и не замтилъ въ полу сумеркахъ.— Извините, сударь, сказала она: — на несчастье, у насъ сегодня перекладывали печь, и мы не могли варить кофе. Не прикажете ли подать неаполитанскаго мороженаго? Я согласился, прибавивъ, что мн еще не случалось лакомиться настоящимъ неаполитанскомъ мороженымъ. Въ кофейн, кром меня, никого не было и отъ нечего длать, я завелъ съ дамою разговоръ. Оказалось, что она Итальянка (это можно было легко угадать по ея нечистому французскому произношенію), супруга хозяина заведенія, синьйора Чюффи. На мой вопросъ, что побудило ихъ выбрать девизомъ своей лавки ‘Бднаго Жана’, любезная и словоохотливая Итальянка отвчала мн цлой исторіей ея жизни.

То была исторія честныхъ и трудолюбивыхъ людей. Два года назадъ, мужъ ея, Джіованни, служилъ гарсономъ въ одной изъ второстепенныхъ неаполитанскихъ кофеень, которую держалъ ея отецъ. Джіованни влюбился въ нее, она полюбила Джіованни. Долго скрывали они отъ отца свою страсть, наконецъ ршились открыться. Противъ всякаго ожиданія, отецъ согласился отдать свою любимую единственную дочь за честнаго, расторопнаго Джіованни. ‘Слдуйте моему примру’ сказалъ онъ, благословляя ихъ: ‘я началъ ни съ чемъ, но, благодаря Бога, заработалъ на хлбъ. Вотъ вамъ тысяча ливровъ: начинайте съ ними, какъ можете’.

‘Съ этими-то деньгами и съ надеждой на помощь Божію пріхали мы искать счастія въ Парижъ. Въ Париж, вы знаете, нужна для всего приманка. Мы долго думали, какъ и чмъ приманить публику въ скромную нашу кофейню. Вы кушали наше мороженое, и, конечно, поврите, если скажу вамъ, что оно не въ примръ лучше знаменитаго мороженаго Тортони и Вефуровъ. На бульварахъ вы встртите не одну кофейню съ вывскою: glaces napolitaines, но въ ихъ мороженомъ нтъ и тни неаполитанскаго. Все это мы знали, такъ же точно, какъ знали и то, что для парижской публики нужна приманка — великолпное помщеніе, пышная мебель, богатый сервизъ, вычурная живописная вывска, а о приманкахъ такого рода мы и не могли думать при нашихъ средствахъ. Между-тмъ, мужу моему вдругъ пришла счастливая мысль. Онъ вспомнилъ исторію одного разбогатвшаго магазинщика на Тамильскомъ Бульвар — разбогатвшаго по милости счастливо-изобртенной вывски. Девизомъ своего оставленнаго покупщиками магазина онъ выбралъ бднаго Жака, пьесу, надлавшую тогда въ Париж столько шуму — одну изъ лучшихъ ролей несравненнаго Буффе. На вывск, надъ которой написано было ‘au pauvre Jacques’, изображенъ былъ Буффе въ знаменитой сцен втораго акта. Едва увидли вывску, какъ отъ покупщиковъ отбоя не было. Фортуна купца была сдлана. ‘Не взять ли и намъ’, сказалъ мн мужъ — ‘девизомъ бднаго Жака’?— Не бднаго Жака, а бднаго Жана, отвчала я. Пришли къ бдному Жаку — пріидутъ и къ бдному Жану, il povere Giovanni.— Попробуемъ.

‘Мы не ошиблись въ разсчет. Богъ помогъ намъ, прошлогоднее лто было жаркое, и мы едва успвали приготовлять мороженое. Мороженое наше понравилось, вошло въ славу, и мы не разъ длали его на заказъ въ Тюильри и въ Нёйльи. Дорогонько, правду сказать, обходился намъ ледъ, да длать было нечего. Мы даже не возвысили цны на наше мороженое, какъ длали другіе и остались не въ наклад. Теперь, благодаря Бога, насъ знаютъ, и мы не останемся безъ работы. Къ весн, Богъ дастъ, переберемся куда-нибудь повидне, въ Елисейскія-Поля, а можетъ-быть, и на бульвары. Вотъ, сударь, исторія нашей вывски.’

Мороженое въ-самомъ-дл было прекрасное, и я не нахвалился имъ передъ доброю четою Чюффи. Провожая меня, они взяли съ меня слово зайдти къ нимъ въ другой разъ на кофе.

Садъ Мабилль былъ уже освщенъ. Съ любопытствомъ вступалъ я въ любимое убжище гризетокъ, въ это царство канкана и эксцентрической польки, о которой слабое понятіе давала намъ петербургская французская сцена въ лиц мамзель Эстеръ.

Начну съ сада. Не считайте преувеличеніемъ, если скажу вамъ, что небольшой садъ этотъ — совершенство въ своемъ род. Братья Мабилль употребили на отдлку его 200 тысячъ франковъ, а изъ такихъ денегъ можно сдлать много хорошаго. Архитекторы Фюжеръ, Плантаръ и Буйлье истощили весь свой вкусъ, все свое умнье, чтобъ сдлать изъ этого маленькаго кусочка земли настоящій уголокъ армидина сада.

Средина сада занята площадкою, убитою такъ ровно и такъ гладко, что ее можно сравнить съ паркетнымъ поломъ. Это арена, на которой состязаются любители и любительницы эксцентрическихъ танцевъ. На площадку выходитъ фасадъ великолпной залы, служащей вокзаломъ, по средин ея возвышается китайскій павильонъ, предназначенный для оркестра. Площадку окружаетъ аллея, отъ которой расходятся въ глубину сада дорожки, теряющіяся въ боскетахъ, въ бесдкахъ, гд перевитая съ плющомъ виноградная лоза ложится непроницаемымъ для лучей солнечныхъ сводомъ. Вокругъ площадки идутъ великолпныя бронзовыя жирандоли, соединяющіяся одна съ другою гирляндами изъ бронзовыхъ ярко-вызолоченныхъ виноградныхъ лозъ. Въ боскетахъ, бесдкахъ, аллеяхъ цвтные китайскіе фонари разливаютъ таинственный полусвтъ, такъ заманчивый для влюбленныхъ, которыхъ — увы! не отъищете во всемъ населеніи Мабилль. Представьте себ, что пять тысячъ газовыхъ рожковъ размщены на пространств нсколькихъ квадратныхъ сажень, — и вы будете имть понятіе о волшебномъ освщеніи сада… Я забылъ сказать вамъ о прелестномъ фонтан, бассейнъ котораго окаймленъ живою гирляндою рдкихъ и благовонныхъ цвтовъ.

Огромная зала воксала поражаетъ изящностью постройки и роскошью великолпнаго убранства. Стны ея, обитыя пунцовымъ драдедамомъ съ золотыми карнизами, покрыты огромными зеркалами въ бронзовыхъ рамахъ рококо. Точеная мебель — совершенство комфорта и вкуса — покрыта малиновымъ бархатомъ. Къ одной сторон этой залы, предназначенной охранять редову и польку отъ непостоянства парижской атмосферы, примыкаетъ галерея съ террасою на верху, въ мавританскомъ вкус. Она ведетъ къ кофейн, caf-divan и отдльнымъ комнаткамъ — привилегированномъ убжищ нжныхъ паръ, утомленныхъ танцами. Изящный павильйонъ къ сторон Аллеи-Вдовъ занятъ рестораномъ. Китайскіе бильярды, цли для стрльбы, динамометры, карусели, столбы съ кольцами, лотереи разбросаны въ разныхъ мстахъ сада. И на всемъ этомъ ослпительный блескъ газа и переливы шумной музыки, и среди всего этого шумъ, и говоръ, и скачущая полька, и вертящаяся редова, и мимическія арлекинады кадриля, и водоворотъ адскаго вальса, и буря всесокрушающаго галопа! Крикъ, шумъ, говоръ, смхъ и шутки, дымъ площадныхъ комплиментовъ и дымъ сигаръ, бглый огонь жгучихъ взоровъ и аванпостная перестрлка поцалуевъ въ полу-темныхъ аллеяхъ, подъ залпы фраппированнаго льдомъ шампанскаго…

III.
Парижанки.— Уличная парижская жизнь.— Улица Ришльё и фонтаны Мольера и Ришльё.— Парижскіе театры.— ‘Фенелла’ на сцен Большой-Оперы.— Войско и полиція.— Улицы Сен-Никэзъ и Риволи.— Церковь русскаго посольства.

Постояннымъ и любимымъ развлеченіемъ моимъ, во все время пребыванія въ Париж, если непогода или нездоровье удерживали меня дома, было — слдить за неустаннымъ движеніемъ и жизнью Парижанъ. Сядешь къ окошку съ сигарою и газетою — и не увидишь, какъ промелькнетъ длинное утро. Отъ пестрой, оживленной, безпрерывно измняющейся толпы, которая снуетъ взадъ и впередъ по улицамъ, переходишь къ осьміэтажнымъ каменнымъ громадамъ, гд также кишитъ и движется парижская жизнь. Большой парижскій домъ:—это цлый городъ въ маломъ вид, со всмъ его разнообразнымъ населеніемъ. Каждый этажъ иметъ свой отличительный характеръ. Роскошь и нищета, трудолюбіе и лность, добродтель и порокъ сошлись тутъ подъ одною крышею. И везд женщины. Въ рдкомъ окн не увидите вы женской головки, какъ-будто весь домъ наполненъ только ими.

Чмъ боле смотришь на Парижанокъ, тмъ короче знакомишься съ ними. Каждая Парижанка — кокетка отъ рожденія. Кокетство составляетъ ихъ лучшую добродтель и худшій порокъ, и надобно свыкнуться съ ними, чтобъ не увлечься этимъ прелестнымъ недостаткомъ. Парижанка — кокетка по натур, не по убжденію, кокетство — шестое чувство ея, цль ея жизни. Она всегда хочетъ нравиться. Она кокетка везд и со всми — съ мужемъ, съ каждымъ мужчиной, съ своей служанкой, съ кухаркой, даже съ ангорской кошкой, необходимой принадлежностію каждаго парижскаго менажа. О томъ, какъ умютъ одваться Парижанки — извстно всему свту, о любезности ихъ, если он захотятъ быть любезными, я уже и не говорю. Отъ этого, на Париж вы не найдете того отпечатка семейственности, какимъ отличаются въ-особенности нмецкіе города. Здсь все дышетъ безбрачной жизнью, все пользуется настоящей минутой, не думая о будущемъ, не принимая въ разсчетъ послдствій. Неловко и дико покажется въ Париж всякому домовитому семьянину, привыкшему къ своему домашнему уголку. Домашній уголъ Парижанъ — улица. Глядя на нихъ на улиц, веселыхъ, беззаботныхъ, невольно думаешь, что они счастливы, а между-тмъ, сколькихъ изъ нихъ грызетъ несчастіе, сколькихъ изъ нихъ ожидаетъ дома горе и нищета! На улиц вы не узнаете въ нихъ ни счастливыхъ мужей, ни чадолюбивыхъ отцовъ: на улиц они ни больше, ни меньше, какъ Парижане — пчелы огромнаго улья, который зовутъ Парижемъ.

Жизнь Парижанина — жизнь фланёра по преимуществу. Онъ только спитъ дома, а все остальное время проводитъ на улиц. Тутъ онъ завтракаетъ, работаетъ, отдыхаетъ, обдаетъ, читаетъ, учатся, влюбляется и ухаживаетъ за предметомъ своей любви. Дождь, гроза и буря не сгонятъ его съ улицы. Въ холодную пору онъ выходитъ на улицу согрваться. Тутъ на каждомъ шагу готовъ для него теплый пріютъ и убжище. Крытыя галереи, занятыя великолпными магазинами (пассажи), кдфе, рестораны, серкли (клубы), кабинеты для чтенія — все это отворяетъ передъ нимъ свои двери. Вечеромъ парижскія улицы еще обольстительне. Облитыя огнемъ газа, он принимаютъ какой-то праздничный видъ, придавая всему обманчивую прелесть. При яркомъ свт безчисленныхъ фонарей, превращающихъ темную ночь въ свтлый день, вс женщины кажутся хорошенькими, вс мужчины красавцами. L’habit rp уходитъ тутъ за модное платье, румяна и блилы иныхъ женщинъ за свжесть молоденькаго и красивенькаго личика… Парижанинъ знаетъ все это и не поддается обольщенію, на которое, какъ на уду, попадаетъ доврчивый иностранецъ, ослпленный невиданнымъ имъ блескомъ. Съ улицъ, съ еще-боле великолпныхъ бульваровъ, Парижанинъ идетъ въ театръ — это существенное, необходимйшее его развлеченіе. Боле двадцати-пяти театровъ, большихъ и малыхъ, отворяютъ передъ нимъ, или, лучше-сказать, передъ кошелькомъ его свои двери, представляя одну трудность выбора, embarras du choix. Если онъ любитъ трагедію, благородную драму, высокую комедію, онъ идетъ въ Первый-Французскій-Театръ, или въ Одеонъ. Если онъ музыкантъ или просто любитель музыки, аматёръ, если любитъ лирическія сцены и серьёзную, эффектную музыку, онъ идетъ въ Большую-Оперу (Academie royale de musique). Предпочитаетъ онъ музыку игривую, веселую, легкую — передъ нимъ Комическая-Опера (Opra comique). Любитъ онъ веселые куплеты, легкую шутку — ему остается выборъ между театромъ Водевиля и театромъ Gymnase. Въ театр Varits его ждутъ остроумные каламбуры, въ театрахъ Сен-Мартенскихъ Воротъ, Амбигю и Веселости (Gat) онъ можетъ посмотрть слезливую мелодраму, въ театрахъ Драматическихъ-Шалостей (Folies dramatiques), Бомарше и Конта (Comte) онъ вдоволь насмется надъ фарсами. Поздняя ночь застаетъ его на бульварахъ, еще шумныхъ приливомъ и отливомъ возвращающаго изъ театровъ народа, гд, ждутъ его или гастрономическій ужинъ, или свиданіе, или, наконецъ, шумная оргія.

Я сказалъ, что Парижъ не носитъ на себ никакого отпечатка семейственности, тихой, домашней жизни. Примръ тому у меня передъ глазами, въ моихъ сосдяхъ, которыхъ нравы и обычаи я исподволь наблюдаю. Мосьё и мадамъ N принадлежатъ, по-видимому, къ среднему кругу парижскаго общества. Онъ, какъ сказывалъ мн гарсонъ отеля, музыкантъ, или что-то въ этомъ род, иметъ практику въ Тюильри и въ Палеруайлл и пользуется, какъ кажется, достаткомъ. Квартиру они занимаютъ весьма-порядочную, шесть оконъ на улицу, въ четвертомъ этаж. Комнаты меблированы не роскошно, но прилично и удобно. По стнамъ весьма-хорошія и, можетъ-быть, оригиналы — масляныя картины. Въ гостиной ройяль очень-хорошаго тона, на которомъ мадамъ изрдка наигрываетъ вальсы, кадрили и польки. Ему лтъ подъ сорокъ, ей 25—26, если не боле. Она недурна собою, чрезвычайно-стройна, большая кокетка, и когда пріоднется, то можетъ завоевать глазъ и сердце мужчины съ перваго взгляда. Въ ней есть все, чмъ отличаются передъ другими женщинами Парижанки — этотъ chic, эта особенность въ одежд, въ манер, во всхъ движеніяхъ. Чета эта кажется весьма-счастливою. У нихъ есть сынъ, хорошенькій мальчикъ лтъ шести, котораго я часто вижу съ дтьми моей хозяйки, внизу. Я до-сихъ-поръ, однакожь, не могу постигнуть, въ чемъ заключается счастіе этого менажа. Супруги не видятся почти цлый день. Встаютъ они часовъ въ девять (окно ихъ спальни прямо противъ моего окна), въ десять отдергивается ревнивая занавска, отворяется окно — и въ немъ является мадамъ во всей свжести своего утренняго туалета. Потомъ наступаетъ другой туалетъ, очевидно, предназначенный для вызда, или, лучше сказать, выхода, потому-что лошадей и экипажа они не держатъ. Не смотря на погоду, дама непремнно выходитъ со двора, одна, но если погода хороша, то ея наврно цлый день нтъ дома. Часовъ въ девять или въ одиннадцать она возвращается домой и тотчасъ же ложится спать. За работою я ея никогда не вижу. Не знаю, что они дятъ, когда и чмъ завтракаютъ и обдаютъ. Такой образъ жизни не могъ не возбудить во мн подозрнія, но хозяйка моя, которая очень-хорошо знаетъ эту чету, увряла меня, что la dame est une personne range.

Говоря о привлекательныхъ сторонахъ Парижанки, я забылъ сказать объ ея походк… Свободне, граціозне, изящне нельзя ходить. Парижской походк можно учиться, какъ танцамъ. Изящно-пластическая сторона этой походки видна особенно въ ненастную, дождливую погоду, когда прекрасно-гантированная ручка, подобравъ платье, позволяетъ видть вс движенія маленькой, превосходно-очерченной ножки.

Парижскія улицы отличаются необыкновеннымъ движеніемъ, прекращающимся позднею ночью. Улица дю-Булоа, гд я живу, принадлежитъ къ второстепеннымъ улицамъ, но близость Палеруайяля, почты и находящіяся въ ней мессажри Лафитта и Кальяра, поддерживаютъ въ ней неустанный приливъ и отливъ народа. Насилу свыкнешься съ этимъ страшнымъ уличнымъ шумомъ. Подъ окнами съ громомъ и трескомъ то-и-дло проносятся огромные омнибусы и дилижансы всхъ цвтовъ и именованій, извощичьи кареты, коляски, кабріолеты, на троттуарахъ снуетъ взадъ и впередъ пестрая, разнообразная толпа. Синяя блуза ремесленника, чепчикъ гризетки, изящный покрой платья женщины comme il faut, или пышный туалетъ актриссы, киверъ солдата, шляпа фланёра, мховая шапка національнаго гвардейца, треуголка инвалида — все это смняется одно другимъ, опережаетъ одно другое. Глазу некогда отдохнуть, и если остановится онъ иногда на свженькомъ личик, на стройной таліи, на крошечной ножк, то его оторветъ тотчасъ же и прикуетъ къ себ другое, еще-боле миловидное лицо, еще-боле стройная талія, еще-боле крошечная ножка.

Сегодня я осмотрлъ улицу Ришльё. Длинная, прямая, довольно-широкая улица эта считается одною изъ лучшихъ въ Париж и ведетъ отъ улицы Сент-Оноре къ бульварамъ. Магазины улицы Ришльё соперничаютъ съ магазинами улицъ Вивьеннъ, Риволи, Кастильйонё и Мира. Зданіе Французскаго-Театра и Королевской-Библіотеки и фонтаны Мольера и Ришльё служатъ лучшимъ ей украшеніемъ.

Фонтанъ Мольера воздвигнутъ назадъ тому года три въ честь великаго писателя, по подписк, на углу улицъ Ришльё и Траверсьеръ, которая, въ-слдствіе того, и носитъ теперь названіе Улицы Фонтана-Мольера (Rue fontaine-Moli&egrave,re). Въ дом, къ угловому фасаду котораго прислоненъ памятникъ, жилъ послдніе годы своей жизни и умеръ Мольеръ. Поэтъ представленъ сидящимъ, съ свиткомъ въ рук, въ положеніи человка, обдумывающаго предначертанный планъ новаго произведенія. Статуя вылита изъ бронзы, по рисунку Висконти. По сторонамъ пьедестала изъ благо мрамора, утвержденнаго на гранитномъ фундамент, изъ котораго вытекаетъ въ бассейнъ тремя ручьями фонтанъ, поставлены дв аллегорическія статуи изъ благо же мрамора, изображающія музъ комедіи и драмы. Об фигуры работы Прадье. Въ рукахъ держатъ он свитки, на которыхъ вырзаны названія лучшихъ произведеній поэта, полные ожиданія взоры обихъ музъ устремлены на него, безмолвнаго и задумчиваго. Весь монументъ десяти метровъ вышины. На пьедестал вырзана слдующая надпись: ‘Moli&egrave,re n le 15 janvier 1622, mort le 17 fvrier 1673, souscription nationale’. Надъ монументомъ возвышается полукруглый фронтонъ, поддерживаемый съ каждой стороны двумя колоннами коринскаго ордена съ антаблементами. Барельефъ на фронтон изображаетъ генія, увнчивающаго имя Мольера. Вся высота фонтана шестнадцать метровъ.

Немного подале фонтана Мольера, на площади Лувуа, напротивъ зданія королевской библіотеки, осненной густыми тополями, возвышается фонтанъ Ришльё, или фонтанъ площади Лувуа.

На томъ самомъ мст, гд ныньче воздвигнутъ фонтанъ, былъ Театръ Французской-Комедіи, выстроенный въ 1793 году двицею Монтансьё, директриссою королевской труппы актёровъ. Театръ этотъ, занимаемый съ 1795 года оперною труппою, былъ разрушенъ и срытъ до основанія въ 1820 году, въ-слдствіе гнуснаго убійства. Тутъ, подъ перистилемъ этого театра, 13 февраля, злодйски умерщвленъ былъ герцогъ беррійскій Лувелемъ, бывшимъ конюхомъ Наполеона.

По срытіи театра, площадь Лувуа предназначена была для монумента павшему герцогу. Революція 1830 года измнила это назначеніе. Въ 1835 году городской муниципалитетъ получилъ позволеніе короля Лудовика-Филиппа воздвигнуть на мст начатой уже часовни монументальный фонтанъ, а площадь обсадить деревьями. Работы поручены были архитектору Висконти.

Фонтанъ состоитъ изъ гранитнаго бассейна съ такимъ же постументомъ, украшеннымъ бронзовыми барельефами. Постументъ этотъ поддерживаетъ верхній бронзовый бассейнъ, верхъ котораго увнчанъ бронзовыми аллегорическими статуями Сены, Луары, Саоны и Гаронны, поддерживающими на головахъ чашу, изъ которой каскадами стекаетъ вода въ верхній и потомъ въ нижній бассейны. Фигуры нимфъ превосходно компонированы художникомъ Клагманномъ.

Улица Ришльё, какъ вы уже знаете, упирается въ бульвары, между бульваромъ Итальянцевъ и Монмартскимъ. Проложеніемъ ей до ту сторону бульвара служитъ узкая улица ла-Гранжъ-Бательеръ (la Grange Batelli&egrave,re), на которую выходитъ задній фасадъ Большой Оперы, или королевской академіи музыки. Въ угловомъ дом улицы Ришльё и бульвара Итальянцевъ, внизу помщается великолпный Caf-Cardinal, соперничествующій съ знаменитыми Caf de Paris и Caf de la Begence на Пале-Руаяльской-Площади. Другой угловой домъ, выходящій на Монмартскій-Бульваръ, называется Maison Frascati и по изящной архитектур своей можетъ считаться однимъ изъ лучшихъ строеній на бульварахъ.

Было шесть часовъ по полудни, и около театровъ начиналъ уже толпиться народъ, образуя у подъздовъ длинные хвосты (queux). Вообще въ Парижанахъ удивительная страсть къ зрлищамъ. Самый бдный ремесленникъ скоре откажетъ себ въ необходимомъ, чмъ лишитъ себя удовольствія побывать въ театр. Для Парижанина театръ — сущая необходимость. Въ маленькихъ театрахъ цны вообще чрезвычайно-умренны, и отъ-того они всегда биткомъ набиты народомъ. Огромнаго количества ныньче существующихъ театровъ недостаточно для Парижа. Будь ихъ еще столько же, вс они были бы полнёхоньки народомъ каждый вечеръ. Въ Париж театръ — одна изъ самыхъ выгодныхъ спекуляцій, одна изъ тхъ спекуляцій, въ которыхъ нтъ риска. Въ послднее время, открыто два новые театра, Театръ Историческій Дюма и коми, и Театръ Національный Оперы. Первый едва-ли уже не возвратилъ свой капиталъ, а до втораго почти нтъ доступа: записываются на мста за мсяцъ, платятъ вдвое и втрое, лишь бы попасть въ число избранныхъ. Едва-ли Римляне были такъ страстны къ зрлищамъ, какъ ныншніе Парижане! Въ пріздъ мой въ Парижъ, на Историческомъ-Театр давали въ 75-й разъ кряду драму ‘Шевалье де-Мезонъ-Ружъ’, и я долженъ былъ заплатить двойную цну, чтобъ добыть билетъ. Та же исторія повторилась въ театр Сен-Мартенскихъ Воротъ, гд въ 60-й разъ шла ‘Златовласая Красавица’ (La Belle aux cheveux d’or), великолпно обставленная чепуха. Пять разъ посылалъ за билетомъ, и пять разъ получалъ одинъ и тотъ же отвтъ: ‘билетовъ нтъ, вс разобраны’. Пришлось купить билетъ при вход у аффериста-перекупщика и заплатить за него чуть-ли не втрое противъ настоящей цны. Не меньшихъ хлопотъ и издержекъ стоило мн посмотрть драму Феваля ‘Сынъ Тайны’, выкроенную имъ изъ своего послдняго романа. Вс эти три пьесы были eu vogue и обогатили директоровъ трехъ театровъ.

Обращусь къ оставленнымъ мною ‘хвостамъ’. Въ Париж театральныя кассы открываются обыкновенно за полчаса до начатія спектакля. Билеты на лучшія мста можно получать поутру, въ день представленія, съ платою небольшаго наддатка противъ указныхъ цнъ. Кто не усплъ запастись билетомъ поутру, тотъ можетъ получить его и при вход, отъ афферистовъ, промышляющихъ перекупкою билетовъ, натурально, за большую противъ обыкновенной цну, измняющуюся смотря по новизн или успху пьесы. Мн говорили, что промышляющіе этимъ ремесломъ афферисты въ нсколько лтъ сдлали себ состояніе. Не смотря на вс полицейскія мры, прекратить эти злоупотребленія нтъ никакой возможности. Простой народъ и люди средняго сословія предпочитаютъ, натурально, брать билеты въ кассахъ, при вход, и для этого собираются у подъздовъ театровъ задолго до ихъ открытія, наполняя собою длинный, огороженный съ обихъ сторонъ проходъ и образуя ‘хвостъ’. Буря, дождь, холодъ, ничто не останавливаетъ этихъ любителей драматическаго искусства, по цлымъ часамъ ожидающихъ открытія кассы и своей очереди. Дло иногда не обходится безъ спора и драки, и тутъ права сильнаго ограничиваетъ муниципальная стража. Наблюдатели нравовъ простаго сословія нарочно вмшиваются въ эти хвосты, чтобъ подслушать разговоръ, шутки и иногда остроумныя выходки. Щадя свои бока и ноги, я не ршился, однакожь, на этотъ подвигъ, не взирая на все желаніе познакомиться покороче съ нравами и обычаями Французовъ, такъ точно, какъ не ршился брать дешевыя мста въ маленькихъ бульварныхъ театрахъ, исключительно наполняемыхъ семействами ремесленниковъ, гризетками и рыночными торговками. Едва ли такая игра стоила свчъ!

Почти вс парижскіе театры находятся на бульварахъ, По правой сторон, отъ Церкви Магдалины къ Площади-Бастиліи, встрчаются вамъ три театра: Театръ Комической Оперы или зала Фаваръ (Thtre de l’opra Comique, ancienne salle Favart), между улицами Мариво и Фаворъ, почти напротивъ Опернаго Пассажа (Passage du Grand-Opera), по ту сторону бульвара, потомъ Театръ Разнообразія (des Varits), между улицами Вивьеннь и Монмартръ, и наконецъ, маленькій народный театръ Бомарше, почти подл самой Площади-Бастиліи. Театры лвой стороны бульваровъ начинаются театромъ Большой-Оперы или королевской академіи музыки (Grand Opra, ou Academie royale de la musique), между улицами Лепелльтье и Гранжъ-Бательеръ, за нимъ идутъ Жимназъ (du Gymnase), на бульвар Бон-Нувелль, зала и базаръ Бон-Нувелль, гд ежедневно даются концерты, арлекинады и показывается превосходная діорама, между улицами Бон-Нувелль и Мазагранъ, театръ Воротъ Сен-Мартенскихъ (de la Porte Saint Martin), пройдя Сен-Мартенскія Ворота, на бульвар того же имени, театръ де-Амбигю-Комикъ (de l’Ambigu comique), на томъ же бульвар, близь улицы де-Лянкри, театръ Національной Оперы или четвертый лирическій театръ (de l’Opra National), передланный ныншнимъ лтомъ изъ національнаго цирка Франкони и еще неоткрытый для публики {Открытіе его послдовало въ конц ноября, посл отъзда моего изъ Парижа. Въ 248 нумеръ Illustration вы можете прочитать объ его открытіи и видть изображеніе внутренности залы.}. Слдомъ за нимъ, почти рядомъ одинъ подл другаго, театры: Драматическихъ Шалостей (des Folies-dramatiques), Веселости (de la Gait), Фюнамбюль (des Funambules) и Комическихъ Отдохновеній (des Dlassemens comiques). Вс эти пять театровъ на Тампльскомъ-Бульвар, въ центр самой населенной, народной части города. Наконецъ, послдній театръ, достойно замыкающій собою весь длинный рядъ театровъ лвой стороны бульваровъ — Театръ Историческій (Thtre Historique), принадлежность и собственность знаменитаго автора ‘Монте-Кристо’, ‘Записокъ Доктора’ и иныхъ многотомныхъ произведеній плодовитаго и досужаго воображенія. Театральное кафе этого театра носитъ знаменательное названіе Caf Monte-Christo и украшено живописными вывсками, изображающими главнйшія сцены романа.

Вычислю вамъ здсь, кстати, и остальные парижскіе театры, разбросанные по разнымъ частямъ города. Итальянская Опера (theatre royal Italien) занимаетъ всю Площадь-Вантадуръ, къ которой ведетъ Улица-де-Пти-Шапъ (des Petits Champs), — Театръ Французскій (Thtre Franais), или первый Французскій театръ, также Театръ Французской Комедіи (Thtre de la Comdie Franaise), вы уже знаете, лежитъ при вход въ улицу Ришльё и соединяется съ Пале-Руайялемъ, — Одеонъ, или второй Французскій театръ (Thtre royal de l’Odon, ou Second Thtre Franais) — за Сеною, въ Латинскомъ Квартал, на площади Одеонъ,— театръ Волейли — на площади Биржи, въ улиц Вивьеннъ: Пале-руайяльскій театръ — въ Пале-Руайял, на конц галереи Монпансье,— Люксанбурскій Театръ, — за Сеною, близь Люксанбургскаго-Дворца, въ улиц Мадамъ,— театръ Конта, въ пассаж Шуазёль, соединяющемъ Улицу Нёв-де-Пти-Шанъ съ Улицею Августинцевъ, — театръ Серафима, въ Пале-руайял, въ галере Валуа, — театръ Сен-Марсель въ предмстьи того же имени, въ Улиц Паскаля, — театръ Пти-Лазари (Petit-Lazari), близь Тамильскаго-Бульвара, наконецъ, Магическій Театръ Робера Гудена (Houdin), и театръ Китайскихъ Тней въ Пале-Руанял, и театръ восковыхъ фигуръ на Тамильскомъ-Бульвар. Есть еще театръ Шантрень (Chantereine), на которомъ даются представленія въ неопредленное время и по какому-нибудь случаю.

Изъ всхъ вычисленныхъ мною театровъ, только пять главныхъ имютъ титулъ королевскихъ (Большая, Комическая и Итальянская оперы и два Французскіе Театра). Театры эти, кром Итальянскаго, получаютъ отъ правительства ежегодныя субсидіи. Королевскія ложи находятся только въ этихъ пяти театрахъ. Вс остальные театры — собственность частныхъ лицъ, или компаній, и держатся своими средствами.

Говоря о зрлищахъ, нельзя не упомянуть о Гипподром за Заставой-Звзды, и Цирк Олимпійскихъ-Полей, на площади Мариньи (carr Marigny). Наконецъ, сюда же должно отнести Панораму (Panorama national) Ланглуа, Жеораму и Новалораму, въ Елисейскихъ-Поляхъ, Діораму въ зал Бон-Нувелль, о которой я упоминалъ выше, и Новую Діораму въ Улиц Нёв-Сансонъ (Neuve-Sanson).

Это еще не все. Парижанину мало многочисленныхъ городскихъ развлеченій: онъ ищетъ ихъ за городомъ, за заставами. Отъ полугородскихъ развлеченій и зрлищъ Елисейскихъ-Полей, отъ фокусниковъ, эквилибристовъ и маріонетокъ, онъ переходитъ къ баррьернымь театрамъ, которые плодятся и размножаются съ каждымъ годомъ. Белльвилль, Монмартръ, Батиньйолль, Гро-Кайлью, или Мон-Парнассъ привлекаютъ его къ себ поперемнно. Между этими театрами только весьма-немногіе заслуживаютъ вниманія, объ остальныхъ не стоитъ и говорить. Надобно, однакожъ, имть въ виду то, что вс эти театры служатъ разсадниками и школою талантовъ, и что вс лучшіе актёры парижской сцены начинали на нихъ трудное, мозольное свое поприще. Вотъ лучшіе изъ загородныхъ театровъ: театръ у Мон-Парнасской-Заставы, театръ Воспитанниковъ (d’l&egrave,ves) между заставою Мучениковъ (des Martyrs) и Рош-Шуаръ, — Бельвилльскій, Театръ въ Тернахъ (des Thernes), у Рулльской-Заставы, Гренелльскій театръ между селеніями Гренеллъ и Вожираромъ, Батиньйолльскій, въ улиц Лемерсье, Ранле (Ranelagh) въ Булонскомъ-Лсу, близь ршетки Пасса,— Сен-Денисскій, въ большой улиц Сен-Дени, и Сен-Клускій театръ, въ Сен-Клу.

Представьте себ, что каждый вечеръ боле пятидесяти театровъ и разныхъ зрлищъ готовы къ услугамъ жадной до развлеченій парижской публики — настоящаго протея, успвающаго быть везд, все видть. Изъ одного исчисленія, изъ сухихъ цифръ, если хотите привести его въ цифпы, вы можете имть ясное понятіе о страсти Парижанъ всхъ сословій къ зрлищамъ. Новвшій Вавилонъ, Парижъ, едва-ли не опередилъ въ этомъ древній, едвали не затмилъ его. Столицы древняго цивилизованнаго міра, сколько намъ извстно, не представляли такого разнообразія въ зрлищахъ и едва-ли и самый Римъ съ его необозримымъ Колизеемъ не уступитъ въ этой страсти Парижу. Въ Парнас, чего хочешь, того просишь. Аффиши парижскихъ театровъ можно сравнить разв только съ картами парижскихъ ресторановъ, не знаешь, что выбрать въ этомъ безчисленномъ множеств самыхъ затйливыхъ названій, которыхъ ‘не хитрому уму не выдумать и ввкъ’. Многочисленные театры эти, обезпечивая существованіе цлаго класса артистовъ, кладутъ ежегодно богатую лепту въ скудную сокровищницу страждущаго человчества. Въ 1845 году, на-примръ, больницы и богоугодныя городскія заведенія получили въ однихъ процентахъ съ театральныхъ сборовъ мильйонъ сорокъ шесть тысячь пять-сотъ двадцать-пять франковъ.

Побродивъ по бульварамъ, въ 7 часовъ я отправился въ Большую-Оперу, гд въ тотъ вечеръ шла ‘Нмая изъ Портичи’ Обера, — наша ‘Фенелла’.

И вотъ, я увидлъ, наконецъ, здсь эту знаменитую оперу, до-сихъ-поръ приводящую въ восхищеніе Французовъ — оперу, которою въ молодости восхищалось и мое юношеское воображеніе — идеальную Фенеллу, олицетворенную для Петербурга въ особ когда-то красавицы Новицкой, и потомъ многихъ другихъ…

На аффиш объявленъ былъ Пультьё (Poultier) въ роли Мазаніелло — одной изъ лучшихъ ролей его. Судя по восклицаніямъ и похваламъ всхъ здшнихъ газетъ, я думалъ найдти въ Пультье чудо, и далеко не нашелъ, чего ожидалъ. Нашъ Голландъ, назадъ тому лтъ тринадцать, былъ далеко совершенне Пультье, да могъ бы состязаться съ нимъ еще и теперь, еслибъ возвратить ему голосъ.

Блестящая увертюра была съиграна въ совершенств, въ такомъ совершенств, что я едва узнавалъ ее. Дружныя рукоплесканія всего театра служили лучшимъ доказательствомъ музыкальнаго вкуса публики, которая иметъ полное право гордиться своимъ оркестромъ, какъ лучшимъ въ свт. Согласіе и точность оркестра, въ-самомъ-дл, удивительны. Сотни скрипокъ дйствовали, какъ одна. Соло валторны передъ Финаломъ возбудило рукоплесканія.

У насъ въ Петербург, сколько мн помнится, первый актъ открывается маршемъ почетной стражи. Здсь актъ открылся длиннымъ речитативомъ Альфонса и его наперсника, что произвело очень-дурной эффекть. Бдному Альфонсу, кажется, нигд нтъ счастья: везд представляютъ его люди безъ голоса, или съ самымъ дурнымъ голосомъ. Парижскій Альфонсъ показался мн несчастне всхъ Альфонсовъ, какихъ видалъ я. Поленъ (Paulin), представлявшій его на этотъ разъ — толстый, неловкій, неуклюжій, какъ обрубокъ, актёръ, съ круглымъ, какъ луна, лицомъ, лишеннымъ всякой выразительности. Пть онъ не плъ, а скоре хриплъ подъ едва-удерживаемый смхъ и подъ ничмъ-неудерживаемую улыбку публики. Наперсникъ его, Лоренцо, какой-то г-нъ Кёнигъ, для комическаго контраста, высокій и тонкій, какъ спичка, съ миньятюрнымъ лицомъ, на которомъ прилплены были страшныя усищи, раздлялъ съ Альфонсомъ, какъ и слдовало наперснику, трофеи улыбокъ публики во все продолженіе длиннаго речитатива. Декорація перваго акта особенно не бросалась въ глаза и показалась мн попроще нашей петербургской.

Но вотъ раздаются звуки торжественнаго марша свадебной процессіи — и сцена наполняется придворными дамами и кавалерами, солдатами, сбирами, крестьянами и крестьянками, рыбаками и рыбачками. Входитъ невста Эльвира, мадмуазель Но, или Нау (Nau), не знаю, какъ назвать ее правильне — одна изъ примадоннъ Большой-Оперы, замняющая теперь мадамъ Штольцъ. Ее встртили рукоплесканія — знакъ любви публики, довольно-скупой на апплодисманы. Мадмуазель Но уже подъ тридцать. Это — блдная, худая, но стройная брюнетка съ весьма-выразительными черными глазами. Костюмъ ея (атласное блое платье съ шлейфомъ) былъ богатъ и изященъ. Вообще о костюмахъ здшнихъ актриссъ можно сказать однажды навсегда, что они прекрасны. Послдняя статистка одвается со вкусомъ, достойнымъ Парижанки.

Арія Эльвиры въ первомъ акт одна изъ значительныхъ въ цлой партіи, и по ней можно было судить о пвиц. У Но небольшой, но обработанный голосъ, который идётъ къ ея совершенно французской манер пнія. Манеры пвицы благородны. Все это вмст взятое давало ей право на нсколько апплодисмановъ, которыми прервана была ея арія. Непріятно поражала глазъ зрителя вольность танцовщицъ, крысъ (les rats de l’Opera), которыя во все продолженіе аріи Эльвиры расхаживали въ глубин сцены, смялись, разговаривали, тогда-какъ по смыслу сцены и какъ крестьянки он должны бы были вести себя тише воды, ниже травы. Видно, что съ этой арміей необузданныхъ вакханокъ трудно справиться директорамъ оперы. За вс ошибки, упущенія и вольности положенъ танцовщицамъ денежный штрафъ, но что значитъ ничтожный штрафъ для крысы, которую осыпаетъ гинеями какой-нибудь заморскій англійскій милордъ? Что остается длать бднымъ директорамъ? Вс танцовщицы, начиная съ знаменитостей и оканчивая послднимъ сюжетомъ въ заднихъ рядахъ корде-балета, имютъ каждая своего милорда, а другія и разомъ по нскольку. Ваканціи искателей постоянно заняты и никогда не остаются свободными. Во время танцевъ въ первые ряды партера, исключительно наполненные такими искателями, посылаются самыя страстныя улыбки, сопровождаемыя не мене выразительными тлодвиженіями и позами.

Но вотъ раздался звукъ бубенъ, тамбуриновъ, кастаньетъ… начался балетъ. Балетъ — одно изъ совершенствъ Большой-Оперы, и слдовательно, первый въ мір. Карлотта Гризи и Фанни Черрито — перлы труппы, Адель Дюмилятръ, Плюнкеттъ, Марія, Флёри, Жозефа, Франекъ, Зели, Каролинь, Фужо и Эмаро — самоцвтные камни. Кор-де-балетъ — цлая армія, выполняющая самыя трудныя фигуры и на съ рдкимъ согласіемъ. Танцы тянулись чрезвычайно долго. Соло танцевали Типа (первый танцовщикъ) съ Дюмилятръ, Флёри и Жозефа — манолу, этотъ полный жизни, огня и сладострастія испанскій народный танецъ, а Плюнкеттъ — тарантеллу. Послднюю заставили два раза повторить этотъ танецъ. Что за чудной вакханкой являлась тутъ Плюнкеттъ, брюнетка, съ черными, какъ смоль, волосами, съ огненнымъ взглядомъ, съ блыми жемчужными зубами! Парижане приходили въ изступленіе отъ манолы и тарантеллы и кричали и хлопали безъ границъ и мры. Въ финальныхъ танцахъ балета приняли участіе придворные дамы и кавалеры. Жаль было смотрть на блдную Эльвиру, сидвшую въ скучномъ сообществ какого-то неуклюжаго кавалера.

Фенеллу играла Марія — одна изъ первыхъ солистокъ балета, небольшаго роста, молодая, стройная, съ чрезвычайно-выразительными черными глазами брюнетка, по моему мннію, она составляла лучшее украшеніе оперы. Трудно было бы передать вамъ словами игру выразительной, одушевленной ея физіономіи, граціозность позъ, совершенство мимики. Съ большимъ чувствомъ и съ большимъ умомъ нельзя было сиграть трудную роль нмой. Марія, кром достоинстъ ея, какъ танцовщицы — умная и талантливая актрисса. Я видлъ ее въ первый разъ въ роли графини, въ балет ‘Le diable quatre’, гд игрой, мимикой и танцами она соперничала съ Гризи, и, увидвъ теперь въ роли Фенеллы, могу назвать ее смло превосходною артисткою. Я постоянно слдилъ за ея полной ума и одушевленія игрой. Какъ умла она передавать взглядомъ и жестами музыкальную мысль, какъ глубоко проникала она въ смыслъ роли! Будь Марія красавица — и парижская опера имла бы въ ней идеалъ Фенеллы, какъ нкогда имла его въ Новицкой петербургская нмецкая опера.

Балетъ кончался. Въ послдній разъ брякнули тамбурины и разсыпалась вся пестрая стая танцовщицъ, уступивъ мсто забытой невст. Лоренцо напоминаетъ ей, что пора идти къ внцу, гд давно уже ждетъ ее Альфонсъ, предлагаетъ ей руку — и вотъ длинная процессія, въ голов которой задумчивая, печальная невста, какъ другая Лучіа, проходитъ черезъ всю сцену въ капеллу, подъ звуки знакомаго намъ марша. За придворными шумной толпой хлынулъ въ капеллу народъ, но Зельва уже усплъ поставить у дверей стражу. Рыбаки и крестьяне преклоняютъ колни. Начинается молитва — прекрасная молитва, звуки которой вы, конечно, помните. Надобно было видть въ эту минуту Марію, забытую, брошенную, надобно было видть ея глухое, безвыходное отчаяніе при звукахъ этой молитвы. Сердце ея уже сказало ей, что обольститель ея тутъ, вблизи ея, что, можетъ-быть, онъ въ эту минуту произноситъ новый обтъ, забывъ свою жертву… Нсколько разъ прорывается она черезъ густую толпу крестьянъ къ дверямъ капеллы, которыя бдительно сторожитъ Зельва. Ея не пускаютъ, ее грубо отталкиваютъ. Напрасно ищетъ она взоромъ защитника,— его тутъ нтъ, единственнаго ея защитника и покровителя, ея любимаго брата. Внчальный обрядъ конченъ, и процессія прежнимъ порядкомъ возвращается на площадь. Сцена, въ которой Фенелла узнаетъ въ Альфонс своего обольстителя — выполнена была Маріею въ совершенств.

Антракты въ парижскихъ театрахъ, особенно въ оперныхъ, довольно-длинны. Мста въ партер чрезвычайно-тсны. Сидть еще сносно, но за то ужь выйдти нтъ никакой возможности. Отъ этого въ антрактахъ и при выход страшный безпорядокъ. Шагаютъ черезъ спинки скамеекъ, ходятъ чуть не по головамъ. Только и слышишь, что pardon, да pardon. Къ довершенію безпорядка, капельдинеры, продавцы газетъ, оперныхъ либретто и разной разности, шагаютъ тутъ же черезъ мста, громко возвщая о своемъ товар:— Programme du spectacle! quinze centimes! Analyse {Анализомъ называется программа балета или оперы.}, cinq sous!— L’Entracte, journal du soir, quinze centimes!— La pi&egrave,ce qu’on joue, vingt sous! Партеромъ здсь называются наши мста за креслами. Кресла называются здсь сталлями оркестра (stalles d’orchsire) и стоютъ десять франковъ въ Большой-Опер и двнадцать въ Итальянской. Партерныя мста въ большихъ оперныхъ театрахъ стоютъ пять франковъ. Мста устроены на длинныхъ скамьяхъ со спинками, обитыхъ малиновымъ бархатомъ. Каждое мсто отдлено одно отъ другаго ручками и нумеровано (кром итальянскаго театра, гд кто пришелъ прежде, тотъ и занимаетъ лучшее мсто). Въ сталляхъ оркестра проходы между рядами нсколько-шире, что и избавляетъ отъ непріятности ходить по чужимъ головамъ.

Публика въ театр была воскресная, праздничная. Лучшее общество по воскресеньямъ не здитъ въ театръ, или здитъ только къ Итальянцамъ, которые играютъ черезъ воскресенье. Въ ложахъ, въ галереяхъ и на балконахъ видишь мирныхъ гражданъ Парижа, съ ихъ семействами, дочками и супругами, въ милыхъ, но не затйливыхъ туалетахъ. Въ партер публика почти всегда одинаковая, т. е. состоитъ изъ любителей. По воскресеньямъ, правда, примшивается тутъ иногда нкотораго рода сволочь, одтая по послдней мод и не совсмъ-разборчивая на апплодисманы. По большей части франты эти — комми и подмастерья, жуирующіе по воскресеньямъ изо всхъ силъ. Они повязываютъ себ разные эксцентрическіе галстухи, вставляютъ въ глазъ лорнетъ и стараются разъигрывать роли свтскихъ вивёровъ. Впрочемъ, здсь этотъ народъ составляетъ исключеніе, и, какъ птица, виденъ по полету.

Публика начинала уже обнаруживать свое нетерпніе оглушительнымъ топаньемъ, какъ раздался звонокъ, и оркестръ грянулъ арію пробужденія, которою начинается второй актъ. Все смолкло. Взвился занавсъ, и передъ зрителемъ открылась безподобная панорама Неаполя. Я долго не могъ оторвать глазъ отъ прелестной декораціи, которую скоре слдовало бы назвать картиною. Голубыя волны залива только-что не шумли. На переднемъ план представлена была пристань, заваленная товарами. Желтая тропинка спускалась съ нависшей надъ моремъ скалы. Рыбачьи сти, растянутыя по берегу, рыбачьи лодки, суда разнаго рода — дополняли картину. Авансцена занята была живописными группами рыбаковъ и рыбачекъ. Жаль только, что при поднятіи занавса, сцена была совершенно освщена, тогда-какъ ее слдовало бы освщать постепенно, какъ это и длается у насъ въ Петербург. Молитва рыбаковъ была выполнена превосходно. Вообще хоры въ Большой-Опер прекрасные и далеко превосходятъ хоры Итальянской-Оперы, которые и недостаточны и плохо обучены. Наши итальянскіе хоры гораздо-лучше здшнихъ.

Но вотъ является Мазаньелло, привтствуемый громкими рукоплесканіями партера. Пультье, красивый блокурый мужчина въ цвт лтъ, ростомъ съ нашего Голланда, но стройне его. Костюмъ его былъ свжъ и натураленъ. На ногахъ его, обтянутыхъ трико, не было сандалій, и пальцы ногъ обрисовывались какъ въ натур. Пультье показался мн хорошимъ актёромъ, но остатки небольшого слабаго голоса никакъ не давали ему права на титло хорошаго пвца. Прекрасная баркаролла ‘Amis, la mtine est belle!’, которую такъ мастерски выполнялъ у насъ нашъ Голландъ, прошла незамченною. О Пьетро почти нечего я сказать тому, кто видалъ въ этой роли Ферзинга. Порто (Portlieaut), игравшій эту роль, посредственный пвецъ и плохой актёръ. Небольшого роста, худой, тщедушный, онъ отличался неустанной жестикуляціей. Руки и ноги его не оставались на минуту спокойными, какъ-будто въ немъ сидлъ бсъ. Быть-можетъ, онъ хотлъ приблизиться къ жестикуляціи неаполитанскаго простаго народа, забывая, что роль его была слишкомъ серьёзна для подобныхъ подражаній. Прекрасный дуэтъ Пьетро и Пазаньелло, производившій у насъ въ Петербург большой эффектъ, здсь прошелъ также незамченнымъ.

Третій актъ былъ удачне, благодаря прекраснымъ танцамъ, хорамъ и оживленной сцен. Мамзель Плюнкеттъ снова электризовала публику тарантеллою, Каролина, Зели и Франекъ вмст съ корде-балетомъ, превосходно протанцовали матлотъ. Рукоплесканіямъ конца не было. Эффекту послдней сцены, когда народъ сбирается на площади, много мшало полное освщеніе сцены. Странно было видть такіе промахи въ театр, на которомъ пьесы ставятся съ необыкновенною тщательностью. Не могу умолчать о декораціи, представлявшей одну изъ неаполитанскихъ площадей. Декорація эта списана была съ натуры. Глубину сцены занимала церковь съ перспективами двухъ улицъ по обимъ сторонамъ ея.

Арія четвертаго акта составляетъ торжество Пультье. Многіе прізжаютъ въ театръ для одной этой аріи. Пультье сплъ ее хорошо, даже очень-хорошо, съ чувствомъ, съ толкомъ, хоть и оборвался одинъ разъ на взятой не подъ силу нот. Такъ пвалъ эту арію нкогда и нашъ Голландъ. Удивляюсь восторгу Парижанъ и восторженнымъ похваламъ ихъ журналовъ. Хвалить безъ мры пвца за одну удачно-сптую арію, арію, которая сама-по-себ не представляетъ никакихъ музыкальныхъ трудностей, не значитъ ли это портить его, давать ему самоувренность, которая никогда не приведетъ къ усовершенствованію. Пультье, говорятъ они, хорошій актёръ. Пусть такъ, но въ опер онъ долженъ быть прежде хорошимъ пвцомъ и музыкантомъ, а потомъ уже актеромъ. Мамзель Но спла свою арію весьма-хорошо, не взирая на всю неловкость своего супруга, который кутался въ широкомъ плащ и насилу-насилу выдернулъ изъ ноженъ, при появленіи Мазаньелло и рыбаковъ, свою шпагу.

Сцена помшательства въ послднемъ акт была съиграна Пультье прекрасно. О Фенелл-Маріи я уже не говорю: она была выше всхъ, и какъ настоящая артистка выдержала свою роль до конца. Декорація, изображавшая изверженіе Везувія, длаетъ честь декоратору и машинисту. Передъ зрителемъ вставалъ конусообразный кратеръ, изрытый потоками огненной лавы. Не было никакихъ пиротехническихъ штукъ, колесъ и фонтановъ, которые иногда представляютъ изверженіе Везувія.

Вотъ вамъ ‘Фенелла’ Большой-Парижской-Оперы. Оставляя театръ, я не выносилъ изъ него никакого пріятнаго впечатлнія, какъ человкъ, обманутый въ своихъ надеждахъ. Заключу тмъ, что наша петербургская нмецкая оперная сцена могла гордиться передъ парижскою своими Фіорелло-Голландомъ и Пьетро-Фервингомъ. Парижъ, какъ и Петербургъ, помнитъ также блестящую эпоху этой оперы, когда Дюпрё, Баруалле, мадамъ Дорю-Гра и Фанни Эльснеръ занимали въ ней главныя роли. Время это давно прошло, и — увы! не воротится, какъ все прошедшее.

Скажу нсколько словъ объ исторіи большаго опернаго театра и о ныншнемъ его вид.

Большая Опера, или Королевская Академія Музыки основана была въ 1645 году. Кардиналъ Мазарини, льстя вкусу и привычкамъ Анны Австрійской, страстно любившей зрлища, выписалъ изъ Италіи сначала труппу музыкантовъ, потомъ труппу пвцовъ и актёровъ. Они представляли трагедію ‘Андромеду’, и во время свадебныхъ празднествъ Лудовика XIV, оперу ‘Влюбленный Геркулесъ’, l`Ercole amante. Любовь королевы къ зрлищамъ доходила до того, что даже во время траура по муж она посщала театры, скрываясь отъ публики за своими придворными дамами. Выписанная изъ Италіи труппа давала первыя свои представленія на театр дю-Пти-Бурбонъ.

Смятенія Фронды прервали эти представленія. Итальянская труппа разсялась. Ламберъ и Камберъ, учители музыки королевы, возъимли намреніе основать Французскую оперу. Поставленная ими на сцену въ 1659 году, сначала въ Пири, потомъ въ Венсенн, пастушеская опера понравилась двору и имла въ публик большой успхъ. Въ 1669 году аббатъ Перронъ получилъ привилегію на учрежденіе оперы въ Париж и въ другихъ городахъ Франціи. Въ 1671 году представлена была въ Жё-де-Помдё-Бель-Эръ, въ улиц Мазарини, сочиненная имъ и сообщниками его пьеса ‘Помона’. Несогласіе, начавшееся между тремя основателями, и корыстолюбіе маркиза де-Сюржака, принятаго имъ въ сообщество въ качеств машиниста, побудили короля передать привилегію придворному капельмейстеру Жану Батисту Люлли. Королевскимъ рескриптомъ въ март 1672 года дозволено было Люлли ‘d’tablir une Academie royale de musique dans notre bonne ville de Paris… pour у faire des reprsentations devant nous, quand il nous plaira, des pi&egrave,ces de musique, qui seront composs tant en vers franais qu’autres langues trang&egrave,res… pour en jouir sa vie durante… et pour le ddommager des grands frais, qu’il conviendra faire pour lesdites representations, tant cause des thtres, machines, dcorations, babils, qu’autres choses ncessaires, nous lui permettons de donner au public toutes les pi&egrave,ces, qu’il aura composes, mme celles qui auront t rprsentes devant nous… faisant tr&egrave,s expresses inhibitions et dfenses toutes personnes, de quelque qualit et condition qu’elles soient, mme aux officiers de notre maison d’у entrer sans payer, comme aussi de faire chanter aucune pi&egrave,ce enti&egrave,re en musique, soit en vers franais, ou autres langues, sans la permission par crit du sieur Lulli, peine de dix mille livres d’amende et confiscation des thtres, machines, dcorations, habits et autres choses… et d’autant que nous l’rigeons sur le pied de celles des Academies d’Italie, o les gentilshommes chantent publiquement en musique, sans droger, voulons et nous plaist que tout gentil hommes et demoiselles puissent chanter auxdites pi&egrave,ces et rprsenlations de notre dite Academie royale, sans que, pour ce, ils soient senss droger audit titre de noblesse et leurs privil&egrave,ges…’

Представленія опернаго театра, помщавшагося въ Жё-де-Пом-де-Бель-Эръ, подл улицы Генего (Gungaud), открыты были въ томъ же году пьесою ‘Празднества Амура и Бахуса’ (les Ftes de l`Amour et de Bacchus), въ которой въ первый разъ приняли участіе придворные.

По смерти Мольера, въ 1673 году, король отдалъ оперной трупп Пале-Руаяльскій Театръ, въ которомъ она и оставалась долгое время. Въ 1681 году показались въ первый разъ на сцен женщины, пвицы и актриссы. Въ 1716 году, во время регентства, въ театральной зал данъ былъ первый маскарадный балъ. 6 апрля 1763 года, въ восемь часовъ утра, зала загорлась. Дв тысячи человкъ тушили огонь въ-теченіе цлыхъ сутокъ, но вс усилія ихъ были безплодны: зала, крыло главнаго двора и вс машины были истреблены совершенно. Королевскимъ повелніемъ 11 февраля 1764 года утверждено было возстановленіе опернаго театра. Тогда же начаты были работы, по плану архитектора Моро, на томъ же мст, но въ большихъ противъ прежняго размрахъ. Во время перестройки, оперная труппа давала представленія на тюильрійскомъ театр. 2 января 1770 года послдовало открытіе новой залы. Нсколько весьма-замчательныхъ талантовъ украшали въ то время оперную труппу — Доберваль, ле Гро и Софи Арну. Въ этомъ же году театральная зала начала освщаться, вмсто сальныхъ свчь, восковыми.

Новый пожаръ, истребившій въ 1781 году оперную залу, принудилъ труппу переселиться на время въ театръ Сен-Мартенскихъ-Воротъ, откуда въ 1794 году, она перешла въ новую залу, въ улиц Ришльё, напротивъ зданія королевской библіотеки. Зала эта, выстроенная въ 1793 году по рисункамъ архитектора Луи, двицею Монтансье, директриссою одной изъ парижскихъ театральныхъ труппъ, носила названіе ‘Національнаго Театра’ и въ-послдствіи, ‘Театра Искуствъ’. Успхъ пьесъ, игранныхъ труппою Монтансье, возбудилъ зависть директоровъ прочихъ театровъ. Монтансье обвинили въ намреніи сжечь національную библіотеку, противъ которой выстроенъ былъ ея театръ. Во время этого процесса театръ былъ занятъ оперною труппою. Декретомъ 1795 года онъ поступилъ въ собственность націи, оперная труппа занимала его постояно до 1820 года — трагической кончины герцога беррійскаго, о которой я упомянулъ выше.

Изъ разрушеннаго театра улицы Ришльё оперная труппа переведена была сначала въ театръ Лувуа, а потомъ въ залу Фаваръ. Тогда же приступили къ постройк новаго опернаго зданія, на мст, занимаемомъ садомъ отеля Шуазёль, между улицами Гранжъ-Вательеръ и Лепелльтье, Работы, начатыя въ август мсяцъ 1820 года, по планамъ архитектора Дебре, были окончены 15 августа слдующаго года.

Главный фасадъ большой оперы выходитъ въ улицу Лепелльтье, и состоитъ изъ ряда аркадъ, образующихъ въ нижнемъ этаж двойныя сни. Два крыла выступаютъ съ обоихъ концовъ, оставляя между собою, по всей длин главнаго фасада, широкій крытый проздъ для экипажей. Девять аркадъ тянутся во всю длину бель-этажа, образуя залу Фойе, одну изъ обширнйшихъ въ Париж. Длина ея 62 метра, ширина во всю шприцу зданія. Съ другихъ сторонъ къ театру прилегаетъ улица Пинонъ (Pinon), гд останавливаются фіакры, и улица Гранжъ-Бательеръ для пшеходовъ. Два великолпные пассажа, наполненные магазинами, соединяютъ театръ съ бульваромъ.

Внутренняя отдлка опернаго театра великолпна. Ныншнимъ лтомъ зала была подновлена. Я назвалъ бы ее совершенною въ своемъ род, еслибъ не слишкомъ бросался въ глаза избытокъ живописныхъ орнаментовъ. Рампы вторыхъ и особенно первыхъ ложъ слишкомъ пестрятъ яркостью колорита рисунковъ. Одна только рампа балкона, состоящая изъ вызолоченнаго балюстрада, идетъ къ цлому. Ложи и мста въ партер обиты малиновымъ бархатомъ. Ложи авансцены (въ числ ихъ королевская), и ложи, отдляющія среднія мста отъ боковыхъ, убраны богато и со вкусомъ. Огромная бронзовая газовая лампа и такія же жирандоли въ ложахъ аван-сцены и среднихъ, достаточно освщаютъ залу. Партеръ раздленъ почти на три ровныя части: оркестръ, сталли оркестра и мста за креслами. Только бенуары тсны и темны. На плафон изображенъ Олимп, или, лучше сказать, большой выходъ у Аполлона. Меркурій представляетъ богу поэзіи музыкальныя знаменитости нашей планеты: Люлли, Моцарта, Бетховена, Беллини и другихъ. На большомъ занавс изображенъ Лудовикъ XIV, въ присутствіи двора, вручающій Люлли lettres patentes на учрежденіе королевской академіи музыки. Сцена эта годилась бы для картины, но не для занавса, который отъ того кажется слишкомъ-пестрымъ. Обширностью театръ этотъ уступитъ вашему большому петербургскому театру. Сцена его иметъ 27 метровъ длины, при 14 ширины, зала между боками — 22 метра. Каменный брантмауеръ и желзный занавсъ предохраняютъ театръ отъ пожара.

Сверхъ собственныхъ доходовъ. Большая Опера получаетъ отъ правительства ежегодную субсидію въ 760,000 франковъ, изъ которыхъ 180,000 идетъ на пансіоны заслуженнымъ артистамъ. Сюжеты большой оперы пополняются учениками и ученицами консерваторіи.

Едва-ли въ какомъ-нибудь город найдете вы на улицахъ столько солдатъ, какъ въ Париж. Гауптвахтъ здсь безчисленное множество: он здсь также часты, какъ въ нашихъ столицахъ будки. У каждаго казеннаго или общественнаго зданія, на площадяхъ, на перекресткахъ улицъ, вы увидите гауптвахту съ ея неизбжнымъ трехцвтнымъ флагомъ и извстною надписью: ‘ordre publique’. Кром карауловъ, по главнымъ улицамъ, площадямъ и бульварамъ безпрестанно разъзжаютъ патрули конной муниципальной гвардіи. На улицахъ Парижа вы встрчаете также множество полицейскихъ чиновниковъ, sergents de ville, наблюдающихъ надъ тишиною и публичною безопасностью, — а также переодтыхъ полицейскихъ агентовъ. Полицейскаго коммисара нигд не видно, но тамъ, гд необходимо его присутствіе, вы увидите его непремнно. Каждый коммисаръ иметъ въ своемъ вдніи городской кварталъ (всхъ кварталовъ въ Париж сорокъ-восемь) и подчиненъ префекту по да ши.

Имя желаніе побывать въ нашей посольской церкви, я сегодня воспользовался воскреснымъ днемъ чтобъ исполнить это намреніе. Церковь наша находится ne въ дом посольства на Вандомской-Площади, а помщена въ частномъ дом тихаго, отдаленнаго квартала Елисенскихъ-Подей, недалеко отъ заставы въ Улиц-Нёв-де-Берри. На Площадь-Согласія я въхалъ черезъ улицы Сен-Никэзъ и Риволи. Крошечная, узенькая улица Сен-Никозъ, соединяющая улицу Сент-Оноре съ Риволи, была свидтелемъ ужаснаго происшествія, 24 декабря 1802 года: въ то время, какъ первый консулъ, будущій императоръ Франціи, халъ въ оперу, произошелъ взрывъ устроенной въ этой улиц адской машины. Судьба чудеснымъ образомъ спасла тутъ Наполеона. Карета его успла прохать. Окна въ ней выбиты. Многія изъ особъ его свиты были убиты и тяжело ранены. Вс сосдніе домы были такъ потрясены и попорчены, что жители принуждены были оставить ихъ. Наполеонъ приказалъ срыть эти домы, и эта часть улицы отошла подъ Карусельяую-Площадь и новую улицу Риволи.

Улица-Риволи — безспорно, великолпнйшая изъ парижскихъ улицъ. Съ одной стороны обозначаетъ ее правый боковой фасадъ Тюильрійскаго-Дворца и потомъ ршетка Тюильрійскаго-Сада, а съ другой, рядъ великолпнйшихъ домовъ, выведенныхъ подъ одинъ фасадъ и подъ одну крышу, съ арками въ нижнемъ этаж, занятомъ великолпными магазинами. Среднюю часть линіи этихъ домовъ, часть, заключающуюся между улицами Кастильйоне (ведущей къ Вандомской-Площади), и де-Люксанбуръ, занята министерствомъ финансовъ. Трехцвтный флагъ разввается надъ входомъ.

Десять поперечныхъ улицъ соединяютъ улицу Риволи съ параллельною ей улицею Сент-Оноре, Сен-Никэзъ, де-Лешелль (de l’Echelle), Пирамидъ, Дофина, 29 іюля, Алжирскою, Кастильйоне, дю-Люксанбуръ, де-Мондови, и наконецъ, св.-Флорентина, отъ которой начинаются два великолпные дома, раздленные Королевской Улицей. Одинъ изъ этихъ домовъ занятъ министерствомъ морскимъ и колоній, другой носитъ названіе Пале-дю-гард-мёбль. За этимъ домомъ начинаются Елисейскія-Поля.

Улица-Риволи — пріютъ Англичанъ. Въ цломъ Париж не найдешь столько англійскихъ вывсокъ, сколько встрчаешь ихъ подъ арками улицы Риволи. Тутъ же привилегированные англійскіе отели-гарни (Htlels Meurice, Windsor, Wagram, Grillon), англійскіе рестораны, кофейни, englisch coffee-house, пирожныя лавки, englisch pastry cook. Проходя мимо этихъ лавокъ, наврное увидишь въ нихъ нсколько рыжихъ физіокомій, флегматически истребляющихъ свои pastry cook.

Улица Нёв-де-Берри соединяетъ авеню Елисейскихъ-Полей съ улицею Сент-Оноре, которая въ этомъ мст носитъ названіе Улицы Рулльскаго-Предмстья (Rue du faubourg du Roule). Надобно вамъ сказать, что въ, Париж вс улицы, выходящія за черту главныхъ бульваровъ, называются улицами предмстій, по именамъ тхъ предмстій, чрезъ которыя проходятъ. Такъ и улица Сент-Оноре, перейдя за Королевскую (royale), отъ которой начинаются бульвары, называется Улицею Предмстъя-Сент-Оноре, а не доходя до Рулльской-Заставы — Улицею Рулльскаго-Предмстья. Улица Сент-Оноре, такъ же, какъ и улицы Сент-Антуанъ, Сен-Мартенская и Сен-Денисская — самыя длинныя и многолюдныя улицы Парижа.

Рядъ экипажей передъ домомъ скромной наружности указалъ мн на цль моего путешествія. Вжливый швейцаръ проводилъ меня въ церковь, помщающуюся въ довольно-обширной зал отдльнаго флигеля. Единственнымъ и весьма-скромнымъ украшеніемъ этой залы служитъ иконостасъ, похожій на иконостасы нашихъ военныхъ походныхъ церквей. Небольшая люстра съ стеклянными подвсами — произведеніе русской фабрикаціи, освщаетъ церковь. Передъ иконостасомъ два клироса съ простыми хоругвями. Полъ обитъ мягкимъ ковромъ, и церковь отопляется двумя большими тафельными печами. Въ церкви тепло и нтъ сквознаго втра.

Церковь была полнёхонька — Русскими. Дамъ нашихъ едва можно было узнать: нарядныя — какъ Парижанки, он и разговаривали между собой по-французски. Удивительно, что длаетъ сила привычки! Казалось бы, что въ Париж-то и можно научиться любить свой родной языкъ, какъ любятъ Французы свой. Спросите посл этого у всхъ этихъ господъ и госпожъ, что они вывезутъ изъ Парижа въ свое отечество? Тряпки, свднія о парижскихъ театрахъ и гульбищахъ, да нсколько мстныхъ парижскихъ фразъ, которыя они пустятъ въ ходъ лома. Французы удивляются и понять не могутъ, отъ-чего Русскіе говорятъ между собою по-французски. Увряйте ихъ посл этого, что у насъ есть свой прекрасный языкъ и хотя молодая, но свжая и полная силъ литература!

Не смотря на эти грустныя истины, которыя пришли мн тутъ въ голову, я невольно перенесся мыслію въ боле, чмъ когда-нибудь дорогое мн отечество. Съ особеннымъ вниманіемъ прислушивался я къ роднымъ мн звукамъ, съ которыми связано было такъ много воспоминаній. Торжественное величіе нашей литургіи, стройное пніе небольшаго хора, тишина и благоговніе — и все это среди судорожной, кипучей, скептической жизни Парижа!..

Посл многолтія и цалованія креста, все задвигалось, заговорило. Только и слышалось, что ‘ахъ! и вы здсь? давно ли? откуда?’ и тому подобныя французскія и русскія восклицанія. Черезъ четверть часа церковь опустла — и залетныя птицы разлетлись по всмъ угламъ необозримаго Парижа.

С. ПОБДОНОСЦЕВЪ.

‘Отечественныя Записки’, No 5, 1848

ПУТЕВЫЯ ЗАПИСКИ РУССКАГО ПО ЕВРОП ВЪ 1847-МЪ ГОДУ.

Читайте также: