Путешествие в Кашгарию и Кун-Лунь, Певцов Михаил Васильевич, Год: 1894

Время на прочтение: 15 минут(ы)

М. В. Певцов

Путешествие в Кашгарию и Кун-Лунь

М., Государственное издательство географической литературы, 1949
Под редакцией, со вступительной статьей и комментариями Я. А. МАРГОЛИНА.
OCR Бычков М. Н.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Михаил Васильевич Певцов
Предисловие
Глава первая. От Пржевальска до Яркенда
Отъезд из Пржевальска. — Долина южного берега озера Иссык-куль.— Развалины на дне этого озера. — Ущелье и перевал Барскоун. — Следование по сырту. — Перевал Бедэль. — Спуск с хребта Кок-шал на юг, в Кашгарию. — Переправа через реку Таушкан-дарья. — Переход через хребет Кара-тэке. — Теснина Дунгарет-мё-агазы. — Контраст во флоре и фауне северного и южного склонов этого хребта. — Селение Калпын. — Очерк Кашгарии. — Путь экспедиции по солончаковой пустыне до станции Якка-худук. — Первобытный лес и болото Лал-мой. — Движение вверх по долине реки Яркенд-дарья. — Природа этой долины. — Прибытие в Яркендский оазис
Глава вторая. От Яркенда до Хотана
Яркендский оазис. — Его пространство, почва и естественные произведения. — Город Яркенд. — Промышленность и торговля. — Опрос ладакцев. — Развалины Конё-татар. — Путь экспедиции из Яркенда через Каргалык в горы Кун-луня. — Стоянка в местности Тохта-хон.— Характер окрестных гор, их флора и фауна. — Ваханлыки и пастухи.— Неожиданное свидание с европейцами. — Дальнейшее следование экспедиции в Хотан. — Полоса лёссовых бугров с ее древесною растительностью, окаймляющая пустыню Такла-макан с юго-запада. — Сведения об этой пустыне. — Легенда о ее происхождении и суеверные сказания о ней. — Остановка в Хотанском оазисе.
Глава третья. От Хотана до Нии
Описание Хотанского оазиса и города Хотан. — Производительность, промышленность и торговля. — Развалины в окрестностях Хотана. — Следование экспедиции в Керию. — Показания туземцев о полосе лёссовых бугров к северу от керийской дороги и о пустыне Такла-макан.— Очерк Керийского оазиса и пути из него по пустыне в Нию. — Несчастья с путниками во время песчаных бурь в этой пустыне. — Поездка из Нии в Кун-лунь для осмотра перевала Сарык-туз. — Пребывание в монастыре Люнджилик-ханум. — Сказание о событии, вследствие которого возник этот монастырь. — Расспросы его обитателей о Тибетском нагорье. — Возвращение в Нию. — Переезд из лагеря на квартиру. — Зимние занятия членов экспедиции.
Глава четвертая. Этнографический очерк Кашгарии
Размещение и численность населения. — Этнологические заметки. — Оазисы. — Распределение лёсса. — Ирригация, земледелие и скотоводство. — Пища и одежда. — Жилище. — Нравы, обычаи, обряды и обыденная жизнь оседлых обитателей Кашгарии. — Их праздники, общественные моления и суеверие. — Похороны и поминки. — Остатки рабства, сословия, значение духовенства. — Кустарная промышленность, торговля, налоги и пошлины. — Экономическое состояние населения. — Административное разделение и порядок управления. — Китайский режим.
Глава пятая. Очерк Ниинского оазиса и экскурсий из него по окрестной стране и на Тибетское нагорье
Очерк Ниинского оазиса. — Весенние экскурсии членов экспедиции. — Поездка на север, в пустыню Такла-макан. — Природа долины нижней Нии-дарьи. — Пребывание в монастыре имама Джафара-Садыка. — Характер окрестной пустыни. — Возвращение в Нию. — Сборы в Тибет.— Новый путь экспедиции в Кара-сай. — Экскурсии В. И. Роборовского и П. К. Козлова на Тибетское нагорье. — Расспросные сведения о Кун-луне. — Наблюдения над прохладным ветром из пустыни Такла-макан. — Общая экскурсия на Тибетское нагорье. — Обзор нагорной пустыни к югу от Кун-луня. Физические наблюдения на берегу озера Даши-куль. — Возвращение в Кара-сай.
Глава шестая. От Кара-сая до Лоб-нора
Следование экспедиции из Кара-сая по северному предгорью Кун-луня через Копа в Ачан. — Необычайное разлитие реки Мольджа. — Поворот из Ачана в Черчен. — Пребывание в этом селении. — Движение оттуда через хребет Алтын-таг в долину верхней Черчен-дарьи. — Остановка на урочище Мандалык. — Последние экскурсии на юг, к подножью хребта Пржевальского. — Расспросные сведения, собранные от охотников прииска Акка-таг об окрестной ему стране. — Возвращение по новым дорогам в Мандалык. — Путь экспедиции с урочища Мандалык по безлюдным нагорным долинам на северо-восток, к озеру Лоб-нор. — Прибытие на это озеро.
Глава седьмая. От Лоб-нора до Курли
Обзор Лобнорской впадины. — Осыхание озер, убыль рыб и птиц. — Быт лобнорцев. — Показания их об окрестной стране, развалинах и о пребывании в Лобнорской впадине в 1858—1861 гг. наших староверов.— Движение экспедиции вверх по Яркенд-дарье. — Недавнее образование рекою Конче четырех озер. — Природа долины нижней Яркенд-дарьи.— Очерк быта ее обитателей. — Путь экспедиции от устья Угэнь-дарьк до оазиса Курля.
Глава восьмая. От Курли до Урумчи
Курлинский оазис и его жители. — Переход из него в город Кара-шар, — Оче к Карашаргкого оазиса. — Местные дунгане, чанту и монголы. — Озеро Баграш-куль. — Следование экспедиции до селения Ушак-тал. — Встреча с китайскими солдатами. — Нефритовый монолит в Ушак-тале. — Переход через пустыню между Ушак-талом и Токсуном. — Неожиданное прибытие в отрицательную низменность. — Очерк Турфанской впадины. Путь из Токсуна в Урумчи через седловину Тянь-шаня. — Город Урумчи и прилежащий к нему оазис. — Минеральные богатства окрестных гор.
Глава девятая. От Урумчи до Зайсанского поста
Движение экспедиции из Урумчи по большой манасской дороге. — Пустующие и разрушенные китайские жилища на этом пути.— Гученский лес и прилежащие к нему на севере пески. — Поворот с большой дороги в селение Хутубей на прямую караванную. — Следование по ней через оазис Са-цзан-цза на реку Манас и вниз по долине этой реки. — Встреча диких верблюдов. — Плоская впадина Сары-куль и озеро Толли-нор. — Путь с него на речку Орху, а оттуда через пустыню Сырхын-гоби и хребет Семис-тай в долину речки Кобук, к кумирне Матэня. — Переход через хребет Тарбагатай и государственную границу. — Чиликтинское плато. — Спуск с него и прибытие в Зайсанский пост.
Приложения
I. Астрономические наблюдения для определения географического положения мест
II. Магнитные наблюдения
III. Барометрические определения высот
IV. Метеорологические наблюдения
V. Определение скорости распространения звука в разреженном воздухе, на
высоте около 13 880 футов над уровнем моря и давлении в 456,8mm
Комментарии
Список латинских и русских названий животных и растений
Таблица перевода русских мер в метрические

 []

МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ПЕВЦОВ

Знакомство почти со всей географической и геологической литературой по Центральной Азии позволяет мне утверждать, что вклад русских ученых в изучение этой обширной области превышает вклад всех остальных исследователей в совокупности.

(Академик В. А. Обручев*)

* В. А. Обручев. Вклад русских ученых в исследование Центральной Азии. Труды Второго Всесоюзного Географического съезда, т. I.

Михаил Васильевич Певцов принадлежит к той замечательной плеяде русских путешественников-пионеров, которые во второй половине прошлого столетия заново открыли для науки огромные пространства азиатского материка от Хингана на востоке до Тибета на юге, Памира и Тянь-шаня на западе.
Именно во второй половине XIX века началось подлинно научное изучение стран Центральной Азии, о которых до того времени имелись лишь скудные и отрывочные сведения, зачастую сомнительные по своей достоверности.
‘…до этого времени Центральная Азия составляла для географии страну, немногим лучше известную, чем внутренние части Африки, немногим лучше потому, что некоторый, хотя и очень смутный, свет вносили в землеведение Внутренней Азии сказания о странствиях Марко Поло и других средневековых путешественников и китайские географические сочинения, переводу которых, толкованию и приурочиванию географическим картам знаменитые синологи, картографы и географы, как Абель-Ремюза, Клапрот, Гумбольдт и Риттер, посвящали целые годы’ {В. А. Обручев. Краткий обзор экспедиций, снаряженных Русским географическим обществом для исследования материка Азии с 1846 по 1896 г. ‘Известия’. Вост.-Сиб. отд. РГО, т. XXVII, 1897 г.}.
Начало нового периода в географическом изучении Центральной Азии было положено П. П. Семеновым, совершившим в 1856—1857 годах свое знаменитое путешествие в Тянь-шань.
Результаты этого путешествия оказались замечательными во многих отношениях. Они впервые создали правильное научное представление о географии и геологии горной системы Тянь-шаня, опровергли господствовавшую тогда в европейской науке ошибочную теорию А. Гумбольдта о современном вулканизме и вулканическом происхождении высокогорной Азии и дали первые сведения о грандиозном оледенении Тянь-шаня.
Во-вторых, и что самое главное, в тяньшанском путешествии П. П. Семенов заложил основы новой тогда методики комплексных географических исследований. В этом отношении научные результаты экспедиции в Тянь-шань далеко переросли ее территориальные рамки и приобрели огромное общегеографическое значение. Они представляли собой первый практический пример комплексного исследования природы во всем ее многообразии с учетом строго закономерных связей взаимной зависимости всех ее элементов: климата, рельефа, животного и растительного мира и, наконец, изменяющей их человеческой деятельности.
Впоследствии, будучи вице-председателем Русского географического общества, П. П. Семенов-Тян-Шансиий передал свои идеи и методические принципы сотням русских географов, в том числе и плеяде пионеров-исследователей Центральной Азии — Пржевальскому, Потанину, Певцову, Обручеву, Козлову, Роборовскому и многим другим.

 []

* * *

Вряд ли есть в истории русской географии имя, столь же популярное, как имя Николая Михайловича Пржевальского. Открытия и исследования, совершенные им с 1870 по 1885 год, по Центральной Азии, особенно в Гоби, Цайдаме, Северном Тибете и области Куку-нор, создали целую эпоху в географической науке. Пятнадцатилетие исследовательской деятельности великого путешественника получило в жизни Русского географического общества название ‘периода экспедиций Н. М. Пржевальского’.
Свыше девяти лет провел Н. М. Пржевальский непосредственно в пределах Центральной Азии. За это время он прошел более 30 000 километров и нанес эти пространства на карту. Его маршруты ‘…образуют целую сеть, широко раскинувшуюся между меридианами Пекина и Хотана и между параллелями Алтая и верховьев Голубой реки…’ {А. И. Воейков. О климате Центральной Азии, 1895 г., стр. 239.}. Шестьдесят три астрономических пункта, определенные Пржевальским, связывают его съемку с картами других частей земного шара. Двести тридцать одно барометрическое измерение обогатило науку новыми данными о рельефе Центральноаэиатюиого нагорья. До настоящего времени сохраняют огромную научную ценность собранные Пржевальским коллекции растений и животных.
‘Несмотря на все сделанное после Пржевальского, даже одни наблюдения четырех экспедиций под его начальством дали чрезвычайно важный и ценный материал для суждения о климате Центральной Азии’,— писал о климатических и метеорологических наблюдениях Пржевальского крупнейший русский климатолог А. И. Воейков.
Такова была в самых общих словах многогранная исследовательская деятельность Пржевальского, но этим не ограничиваются его заслуги перед географией — Пржевальскому принадлежат также и первые прекрасные образцы новой тогда литературной формы описания географических экспедиций.
Четыре тома сочинений великого путешественника, посвященных его исследованиям Центральной Азии, читаются с неослабевающим интересом от первой страницы до последней как специалистами-географами, так и читателями, не имеющими прямого отношения к этой науке. Подлинный литературный блеск изложения сочетается в книгах Пржевальского с предельной ясностью, точностью и высоким научным содержащем.
Сочинения Пржевальского многих заражали страстью к путешествиям в далекие и неисследованные страны, страстью к путешествиям не ради приключений, которые они таят, но для новых открытий и исследований, обогащающих человеческую науку и культуру. Таким исследованиям Пржевальский посвятил свою жизнь, бывшую для сотен русских путешественников примером служения отечественной науке. В этом отношении характерны слова короткого некролога — ‘Люди подвига’, написанного Антоном Павловичем Чеховым: ‘Понятно, чего ради Пржевальский лучшие годы своей жизни провел в Центральной Азии, понятен смысл тех опасностей и лишений, каким он подвергал себя, понятен весь ужас его смерти вдали от родины и его предсмертное желание — продолжать свое дело после смерти: оживлять своей могилой пустыню. Читая его биографию, никто не спросит: зачем? почему? какой тут смысл? но всякий скажет: он прав’ {А. П. Чехов. Полное собрание сочинений, т. XXIII, Петербург, 1918 г.}.
О впечатлении, которое производили книги Пржевальского на его современников, ярко свидетельствует письмо, написанное путешественнику известным историком, основателем и редактором ‘Русской старины’, М. И. Семевским: ‘От всей души благодарю Вас за наслаждение, какое доставило мне чтение Вашего ‘Третьего путешествия в Центральную Азию’… Я только что кончил чтение этого превосходного труда и под живым впечатлением восторга написал отзыв в ‘Русскую старину’…
Изложение сжато, просто, никаких вычурностей, ни слова лишнего, а между тем — ничего сухого, нет и тени той вялости, какую зачастую встречаешь в описаниях других путешественников. Необходимо будет сделать дешевое, популярное издание этой книги, в особенности для юношества. В заключение повторяю, я в восторге от Вашей книги. Давно, очень давно не читал ничего с таким удовольствием. Как прочел ее, и в моем воображении — вслед за Вами: от Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки’ {Цит. по Л. С. Бергу. Всесоюзное географическое общество за 100 лет. 1947 г.}.
Именно эта притягательная сила и обаяние Пржевальского — путешественника и писателя, заставили нас остановиться на нем несколько подробнее в этой короткой статье о М. В. Певцове.
Есть все основания предполагать, что когда в 1876 году М. В. Певцов отправлялся в свою первую экспедицию, он наверное уже читал отчетный труд Пржевальского о путешествии по Уссурийскому краю, а возможно и описание его первой центральноазиатской экспедиции, деятельность Певцова в последующих двух экспедициях проходила уже безусловно под значительным влиянием трудов Н. М. Пржевальского.

* * *

Михаил Васильевич Певцов родился в Новгородской губернии в 1843 году. О детских годах и юности М. В. Певцова известно, к сожалению, очень немногое. Причиной тому большая скромность, столь характерная для Певцова, а отчасти, повидимому, и особый, несколько замкнутый, склад его характера.
М. В. Певцов относился к тому типу ученых, которые, безраздельно отдав себя любимому делу, менее всего думают о личной жизни и, естественно, того менее говорят о ней. В будущем, сделавшись крупным путешественником, Певцов в своих сочинениях очень редко и скупо пишет о лишениях и трудностях, которые ему лично приходилось переносить во время страннической жизни в экспедициях.
Может быть этими чертами характера М. В. Певцова и связанными с ними особенностями его сочинений объясняется и то, что в литературе мы находим лишь немногочисленные краткие и неполные сведения о личной жизни путешественника {В этой связи интересно отметить, что известен только один портрет (фотография) М. В. Певцова — одного из крупнейших исследователей Центральной Азии, умершего в начале нашего столетия.}.
Те немногие биографические сведения, которыми мы располагаем, свидетельствуют о том, что с раннего детства жизнь будущего путешественника складывалась, тяжело.
В семь лет М. В. Певцов, оставшись сиротой, был взят на попечение родственником, бедным петербургским чиновником. Крайняя нужда, в которой жил в эти годы мальчик, не давала возможности получать систематического образования, но, обладая огромной жаждой знаний, Певцов в течение нескольких лет посещал вольнослушателем гимназию. Позже, также в качестве вольнослушателя, он пытался прослушать курс в Петербургском университете. Однако через год тяжелое материальное положение заставило его перейти на военную службу и поступить в юнкерское училище.
Здесь очень скоро определились интересы шестнадцатилетнего юнкера: отлично успевая по всем предметам, Певцов особенно выделялся обширными и глубокими познаниями в истории, географии и математике.
Такое, не часто встречающееся, сочетание способностей к гуманитарным и к точным наукам сыграло большую роль в будущей деятельности М. В. Певцова. Его труды об исследованиях в Центральной Азии содержали как результаты многочисленных и очень точных астрономических, гипсометрических и гравиметрических измерений, так и разносторонние географические и этнографические описания. Характерны в этом отношении также и оригинальные опыты по определению скорости распространения звука, проводившиеся М. В. Певцовым через 20 лет в горах северной окраины Тибета.
Интересные, но весьма краткие сведения о жизни и облике Певцова в это время находим мы в воспоминаниях его товарища по юнкерскому училищу. ‘…Певцов читал и объяснял нам уроки из истории и в то время сам увлекался страшно, а капитан Кронман, слушая его, нередко удивлялся обилию исторических фактов, которые приводил Певцов.
Это был у нас в училище знаменитый историк и особенно математик, и неоднократно, по предложению капитана Ниловицкого, Певцов объяснял нам в младших классах уроки арифметики и алгебры.
Вообще из предметов, Читавшихся в училище, математику, историю и географию Певцов знал превосходно…’ {К. П. Линде. М. В. Певцов и его путешествия. Юбилейный сборник Зап.-Сиб. от. РГО, 1902 г.}.
В этот же период у Певцова ярко проявляется определившая впоследствии его жизненный путь любовь к природе. Проводя отпускные дни в глухой деревне Новгородской губернии, он целыми неделями бродил по лесным трущобам с ружьем, удочкой и котелком. По словам самого путешественника, он уже тогда хотел приучить себя к лишениям, сопутствующим экспедициям в далекие и труднодоступные страны.
Здесь же в стенах училища проявилось еще одно качество характера будущего путешественника. Воспоминания современников его юности характеризуют Певцова как отличного товарища, готового всегда притти на помощь другому и поделиться всем, чем он сам располагает. Это качество М. В. Певцов сохранил на всю жизнь, и можно думать, что оно также немало способствовало успеху его экспедиции. В этом отношении он отвечал требованиям, предъявлявшимся Н. М. Пржевальским к путешественнику, который, по его мнению, ‘должен иметь ровный покладистый характер, чем быстро приобретает расположение и дружбу своих спутников’. Великий путешественник справедливо считал это важным залогом успеха далеких путешествий.
В 1862 году девятнадцатилетним юношей Певцов успешно окончил училище и был произведен в прапорщики.
Последующие почти пять лет прошли на службе в Томском полку.
Нам ничего неизвестно о жизни Певцова в это время, однако, можно с уверенностью предполагать, что и в полку его ни на минуту не покидали любовь к природе и стремление к знаниям. С 1867 года Певцов уже числится членом Русского географического общества, а в 1868 году ему удается оставить полк и поступить в Академию Генерального штаба.
Попав таким образом снова в Петербург, Певцов помимо занятий в Академии, с увлечением отдался изучению естественных наук, используя для этого библиотеку и музей Петербургского университета. В эти годы он в совершенстве научился препарировать зверей, птиц и рыб, изучил набивку чучел и хранение энтомологических и ботанических коллекций.
По свидетельству одного из- сослуживцев, ‘пользуясь пребыванием в Петербурге, М. В. Певцов подготовлял из себя будущего путешественника и сознательно развивал все, что необходимо ученому натуралисту’ {Там же.}.
Будучи слушателем общего курса Академии, Певцов попрежнему более всего интересовался математическими науками. По собственному желанию он посещал лекции геодезического отделения и с успехом прошел курс геодезистов. Во время частых поездок в Пулковскую обсерваторию будущий путешественник детально изучил все существовавшие тогда приемы наблюдений небесных светил и применявшихся для этих наблюдений астрономические приборы.
В течение трех лет, после окончания в 1872 году Академии, Певцов продолжал службу в Семипалатинской области. Наконец-то он, петербургский житель, увидел известную ему до тех пор лишь по книгам своеобразную природу казахстанских степей и их полукочевое население. С увлечением Певцов отдался изучению языка и быта казахского народа. В эти же годы он усердно занимался арабским языком, изучением по многочисленным материалам истории Китая и делал со свойственной ему аккуратностью заметки, выписки, выборки из всего прочитанного.

* * *

В 1875 году М. В. Певцова переводят в город Омск.
Более двенадцати лет прожил Певцов в этом городе, из него он отправлялся в свои экспедиции по Джунгарии и Монголии, в этом городе он принимал участие в учреждении, а потом и в деятельности Западно-Сибирского отдела Русского географического общества, здесь же в Омске проходила и недолгая педагогическая деятельность М. В. Певцова.
Вскоре по приезде М. В. Певцов был приглашен в Сибирскую военную гимназию преподавателем географии в средних классах. Об этом очень кратком периоде жизни Певцова сохранились воспоминания преподавателя гимназии Г. Е. Катанаева, который впоследствии так же, как и Певцов, был одним из учредителей и активных членов Западно-Сибирского отдела.
‘Я исполнял тогда обязанности воспитателя и преподавателя географии в младших классах Сибирской военной гимназии,— пишет Катанаев,— а М. В. Певцов там же преподавал географию в средних классах. Помню скромную небольшую фигуру (тогда еще капитана Генерального штаба), аккуратно, незримо, если можно так выразиться, исчезавшего из гимназии по окончании занятий, без особого общения с остальными преподавателями и воспитателями гимназии.
Знаю, однако же, что, несмотря на такое краткое, строго определенное известными часами пребывание его в гимназии, он заставлял о себе говорить как учащих, так и учащихся.
Говорили, что ученики ‘любят’ и ‘слушают’ его, что в преподавании его есть что-то такое, что побуждает их не только охотно готовить заданные им уроки по учебнику, но и читать вне уроков книжки, трактующие о явлениях природы, путешествиях, о физической географии, астрономии. Говорили, что Певцов не из поклонников преподавания по учебнику — ‘от сих до сих’, и география для его учеников не отождествлялась с тою тощею книжкою в зеленых крышках, на которой написано — ‘начальный курс того-то, для учеников такого-то класса’ {К. П. Линде. М. В. Певцов, и его путешествия. Юбилейный сборник Зап.-Сиб. отд. РГО, 1902 г.}.
В связи с этим необходимо отметить, что для М. В. Певцова был вообще характерен творческий подход ко всякому делу, которым ему приходилось заниматься. Он не был ‘сторонником деятельности от сих до сих’ не только как географ-преподаватель, но и в будущем как географ-путешественник. На заседании Ученого совета той же Сибирской гимназии Певцов, например, горячо защищал и добился принятия Советом новой программы курса отечествоведения, несмотря на то, что эта программа не соответствовала ни одному рекомендованному тогда руководству по начальной географии, и именно этим вызывала сомнения Ученого совета.
Очевидно, еще в период преподавания в гимназии зародилась у Певцова мысль о создании нового учебника по физической географии. Возможно, что тогда же он и начал его писать, но исключительная скромность, свойственная Певцову, заставила его скрывать этот труд даже от товарищей. Только в 1881 году, будучи кратковременно в Петербурге, Певцов напечатал его в небольшом количестве экземпляров.
Эта маленькая в 105 страниц книга — ‘Начальное основание математической и физической географии’ представляет интерес не только для характеристики Певцова-педагога, но и для истории русской учебной географической литературы. В кратком предисловии Певцов указывает, что этот учебник по замыслу должен служить пособием к изучению начал географии физической и математической, необходимых, по мнению автора, как введение к систематическому курсу описательной географии. Далее Певцов излагает свои соображения по поводу порядка, в котором желательно было бы расположить по времени изучение различных отделов географии.
В первый год обучения этой науке автор считал разумным преподавать отчизноведение и родиноведение, второй год употреблять на знакомство с темой, которой посвящен учебник, то есть с начальными основаниями математической и физической географии, и только затем уже переходить к географии описательной.
Изложение темы в учебнике отличается краткостью, ясностью языка и убедительной логикой доказательств.
Вот, например, как объясняются в этом учебнике причины лунных затмений: ‘Земля, освещаемая с одной стороны солнечными лучами и будучи непрозрачной, отбрасывает от себя всегда в противоположную солнцу сторону коническую тень. Луна же движется вокруг земли ближе оконечности земной тени, поперечник которой в месте пересечения его лунным путем значительно больше поперечника луны.
Поэтому луна иногда погружается в земную тень и, утратив там свой блеск, становится невидимой для глаза.
Таким образом происходит лунное затмение. Оно бывает полное, когда вся луна погружается в конус тени земли, и частное, когда в этот конус входит и помрачается только часть ее светлого круга.
Очевидно, что лунные затмения могут происходить только тогда, когда земля находится между солнцем и луной, т. е. в полнолуние.
Но, однако, не следует думать, что в каждое полнолуние бывает непременно лунное затмение, потому что луна не всякий раз во время полнолуния погружается в тень земли, а проходит большею частью мимо нее.
Во время лунного затмения, когда луна начинает вступать в земную тень, на светлом ее диске замечают часть круглой тени, служащую неоспоримым доказательством шарообразной формы земли’.
Как и в других трудах Певцова, здесь гармонично сочетаются популярный язык и строгая научность содержания, этим выгодно отличался учебник (так, к сожалению, и не дошедший до учеников) от множества современных ему географических пособий.
Замечательна еще одна особенность учебника Певцова — он написан для обучения без учителя, для самообучения. Очень возможно, что мысль о создании ‘самоучителя’ по географии возникла у Певцова в связи с воспоминаниями собственных, полных лишений, детства и юности, когда отсутствие средств не дало ему возможности ни поступить в гимназию, ни окончить университет, и когда подобное пособие оказало бы ему огромную помощь.
Как мы уже говорили, педагогическая деятельность М. В. Певцова продолжалась недолго. Очень скоро неожиданное обстоятельство разлучило Певцова с его учениками и дало ему возможность осуществить давнюю мечту о путешествиях в далекие и неисследованные страны.
В небольшой китайский город Гучен, расположенный у северных предгорий Тянь-шаня, направлялся хлебный караван. Его путь пролегал через мало изученные или вовсе неизученные области Джунгарии, страны, заключенной между огромными горными системами Тянь-шаня и Алтая.
Для сопровождения хлебного транспорта и охраны груза назначена была сотня казаков, начальство над которой возложили на М. В. Певцова. Одновременно ему поручили ‘…собрать, по возможности, подробные сведения о стране, по которой должен был следовать караван, в особенности на пространстве между Булун-тохоем и Гученом, где до того времени не случалось еще бывать никому из путешественников’ {М. В. Певцов. Путевые очерки Джунгарии. ‘Записки’ Затг.-Сиб. отд. РГО, кн. 1, 1879 г.}.
Ранней весной 1876 года Певцов уже находился в маленьком пограничном поселке Зайсанском, откуда должен был начинаться дальний путь каравана.

* * *

В середине мая М. В. Певцов выступил из Зайсана в свое первое путешествие. Предстояло пройти длинный и трудный маршрут, протяженностью более 900 километров, через высокие перевалы и огромные безводные пространства полупустынь и пустынь восточной Джунгарии.
Молодому путешественнику, не имевшему в прошлом никакого опыта экспедиционной работы, в этой первой его экспедиции надлежало не только снять на карту пройденную местность, но и возможно полнее описать ее, и все это при одновременном исполнении, порой весьма обременительных, обязанностей начальника караванного конвоя.
Перевалив невысокий хребет Манрак, караван пересек однообразную, покрытую галькой и щебнем Чиниктинскую равнину и, пройдя через горы, окаймляющие ее с востока, вступил в пределы Китая.
Через двенадцать дней после выхода из Зайсана путешественники достигли небольшого китайского городка Булун-тохоя, расположенного близ берегов малоизученного озера Улюнгур.
Прибытием в Булун-тохой караван заканчивал первую половину своего маршрута. Впереди было самое трудное — пересечение пустынных и совершенно неизвестных пространств, о которых даже местные жители не могли дать в какой-либо мере обстоятельных сведений.
Сильный разлив реки Урунгу, вдоль которой проходил дальнейший путь каравана, задержал путешественников в Булун-тохое на 10 дней. Это обстоятельство дало возможность Певцову познакомиться с окрестностями города и с неисследованным еще озером Бага-нор, расположенным приблизительно в семи километрах от Улюнгура. Плоские песчаные берега этого озера были совершенно лишены растительности, а окрестности — однообразны и печальны. ‘По причине чрезмерной солености воды, — замечает Певцов, — в нем не должно быть никакой животной жизни, что, между прочим, подтверждается совершенным отсутствием на озере плавающих и голенастых птиц. Только одни турпаны (Casarca rutila), навещающие изредка пролетом это пустынное озеро, оглашают его окрестности своими жалобными криками, напоминающими стоны больного дитяти’ {М. В. Певцов. Путевые очерки Джунгарии. ‘Записки’ Зап.-Сиб. отд. РГО, кн. 1. 1879 г.}.
Исследование этого озера было связано с большими трудностями. Палящий зной и отсутствие воды причиняли путешественникам нестерпимые мучения. ‘Под конец, — вспоминает Певцов на страницах своего отчета, — мы с трудом держались на лошадях, покачиваясь со стороны в сторону, и едва-едва дотащились до города, сохранив надолго в памяти впечатления этого тяжелого дня’.
Девятого июня караван покинул Булун-тохой и снова выступил в далекий путь, следуя до самых предгорий Монгольского Алтая долиной реки Урунгу.
Географическое описание этого участка маршрута представляет на наш взгляд одну из лучших страниц отчета о джунгарском путешествии — первого литературного труда М. В. Певцова. ‘На всем пространстве от Булун-тохоя до Южного [Монгольского.— Я. М.] Алтая эта высокая земля представляет безводную пустыню, покрытую самой скудной растительностью, состоящей из двух или трех видов тощего вереска и стольких же видов колючих кустарников. Лишь кое-где в плоских котловинах с блестящей светложелтой суглинистой почвой можно встретить небольшие насаждения редкого и низкорослого чия — этого верного признака скрытой в почве влаги — и жалкие кустарники карагана (Caragana frutescens). Если бы аэронавту случилось когда-нибудь пролетать над этой страной, следуя вверх по реке Урунгу, то взорам его представилась бы внизу земля сначала ровная, затем постепенно всхолмляющаяся и близ Южного Алтая переходящая в настоящую гористую страну, усеянную гольцами и скалами. Среди этой пустынной земли он увидел бы глубокую корытообразную ложбину, сначала очень широкую, потом суживающуюся и местами переходящую в дикое ущелье, а на дне, если бы это былю летом, он усмотрел бы разноцветную ленту с зеленой серединой и бледножелтыми каймами, извивающуюся подобно гигантской змее. Зеленая полоса — это лиственные леса, осеняющие берега Урунгу, а
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека