Путешествие к центру Земли, Верн Жюль, Год: 1864 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПУТЕШЕСТВІЕ КЪ ЦЕНТРУ ЗЕМЛИ

Соч. Ю. Верна.

ПЕРЕДЛКА СЪ ФРАНЦУЗСКАГО.
съ приложеніемъ статьи:
ОЧЕРКЪ ПРОИСХОЖДЕНІЯ И РАЗВИТІЯ ЗЕМНАГО ШАРА.

Съ рисунками первобытныхъ растеній и животныхъ.

ИЗДАНІЕ
Е. Лихачевой и А. Сувориной.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1865.

0x01 graphic

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Отъ издательницъ.

Путешествіе къ центру земли. Гл. I — XXIII и заключеніе

Исторія происхожденія и развитія земнаго шара.

I. Начало земли во вселенной

II. Огненно-жидкое состояніе земли

III. Образованіе земной коры

IV. Развитіе органической жизни на земл.

ОТЪ ИЗДАТЕЛЬНИЦЪ.

Издавая настоящее сочиненіе Ю. Верна, мы должны повторить почти тоже самое, что сказали при изданіи ‘Слугъ желудка’ Масе: т. е. мы выбрасывали ненужныя подробности въ однихъ мстахъ, въ другихъ дополняли или нсколько переиначивали. Мы думаемъ, что не смотря на всю свою фантастичность. ‘Путешествіе къ центру земли’ прочтется съ большимъ удовольствіемъ и пользою, чмъ фантастическія сказки и разсказы, основанныя сплошь и рядомъ на изуродованной или подслащенной дйствительности. Мы думаемъ, что эта книжка можетъ, хотя нсколько, заохотить тхъ читателей, которыхъ мы имемъ въ виду, поближе познакомиться съ такою наукою, какъ геологія. Съ тою же цлью мы приложили ‘Очеркъ происхожденія и развитія земнаго шара’, дополняющій и поясняющій многія геологическія явленія, о которыхъ Вернъ упоминаетъ безъ всякаго объясненія, считая ихъ всмъ извстными.

Рисунки, приложенные нами къ этой книжк, не находятся въ сочиненіи Ю. Верна,— мы взяли ихъ (какъ и многія объясненія въ текст) изъ другаго популярнаго сочиненія о геологіи, желая наглядно дать читателямъ понятіе о тхъ животныхъ, которыя когда-то населяли землю. Подобныхъ рисунковъ не появлялось еще въ русскихъ изданіяхъ, имющихъ своею цлью популярное изложеніе геологіи.

10 ноября 1865.

ГЛАВА I.

24 мая 1863 г., дядюшка вернулся домой раньше обыкновеннаго, чмъ несказанно смутилъ кухарку нашу Марту, у которой обдъ еще не былъ готовъ. Марта была въ отчаяніи.

— Что это онъ такъ рано вернулся? спрашивала она тоскливо. Вдь обдъ еще совсмъ не готовъ.

— А вотъ, вроятно, скажетъ онъ причину, отвчалъ я, и старался успокоить Марту, а самъ между тмъ думалъ, что если дядюшка голоденъ, то быть бд. Дядюшка былъ очень нетерпливый человкъ. Мн не хотлось попасться ему на глаза въ такую неблагопріятную минуту, и я уже думалъ улизнуть въ свою комнату на верхъ, когда дверь въ залу отворилась, и дядюшка быстро вошелъ. Бросивъ трость свою въ уголъ и, снявъ шляпу съ широкими полями, онъ проговорилъ:

— Аксель, иди за мной.

Не усплъ я еще тронуться съ мста, какъ изъ кабинета раздалось, снова:

— Да что же ты? Гд ты пропалъ?

Я бросился въ кабинетъ. Дядюшка былъ человкъ не злой, но большой оригиналъ и крайне взбалмошный. Эта взбалмошность соединена была въ немъ съ неодолимымъ упорствомъ: ему стоило только чего-нибудь захотть, чтобъ ужъ не покидать своего намренія, пока оно не исполнится. Это, быть можетъ, происходило у него отъ слишкомъ большой учености и, какъ слдствія учености, большой увренности въ своихъ силахъ. Науку онъ любилъ до страсти, и на каедр имлъ въ виду не степень развитія своихъ слушателей, не мастерское изложеніе своего предмета, а самого себя. Онъ читалъ не для слушателей, а для самого себя, для собственнаго своего наслажденія. Это былъ крайне самолюбивый ученый — это былъ, если можно такъ выразиться, колодезь науки, изъ котораго съ трудомъ можно было что нибудь достать, однимъ словомъ, дядюшка былъ въ этомъ отношеніи скупецъ. Въ Германіи есть еще профессора такого рода.

Во всякомъ случа, дядюшка былъ настоящій ученый Онъ въ совершенств зналъ минералогію и геологію. Съ своимъ молоткомъ, стальною иглой, магнитной стрлкой, паяльной трубкой и сосудомъ азотной кислоты, онъ быль очень силенъ. По излому, виду, твердости, способности плавиться, по звуку, запаху, по вкусу какого-нибудь минерала, онъ быстро распредлялъ его между шестью стами родовъ минераловъ, извстныхъ теперь въ наук.

Ученость дядюшки была всмъ извстна и снискала ему общее расположеніе. Его посщали, проздомъ чрезъ Гамбургъ Гомфри Дэви, Гумбольдтъ, капитаны Франклинъ и Сабинъ. Беккерель, Эбельманъ, Брюстеръ, Дюма, Мильнъ-Эдвардсъ часто совтовались съ нимъ по самымъ животрепещущимъ вопросамъ химіи.

Вотъ каковъ былъ человкъ, звавшій меня такъ нетерпливо. Онъ былъ большаго роста, худой, желзнаго здоровья, блокурые волосы молодили его на цлый десятокъ лтъ, а всего было ему лтъ 50. Большіе глаза его постоянно двигались подъ очками, длинный и тонкій носъ походилъ на отточенное лезвіе. Прибавьте ко всему этому, что дядюшка ходилъ быстро, длая большіе шаги, со сжатыми кулаками — признакъ пылкаго характера — и вы получите довольно ясное понятіе о фигур профессора.

Жилъ онъ въ своемъ маленькомъ дом, въ одной изъ самыхъ старинныхъ улицъ Гамбурга — Королевской, домикъ былъ старенькій, но еще довольно крпкій, окнами выходилъ онъ на одинъ изъ тхъ кривыхъ каналовъ, которые перескаются въ самомъ старомъ квартал Гамбурга, пощаженномъ страшнымъ пожаромъ 1842 г.

Въ этомъ домик, кром дядюшки, жили я, племянница его, Гретхенъ, семнадцатилтняя двушка, и Марта. Въ качеств племянника и сироты, я сдлался его помощникомъ во всхъ опытахъ и пристрастился къ геологіи такъ, что никогда не скучалъ въ обществ минераловъ. Говоря вообще, въ старомъ домик жить было хорошо, не взирая на вспыльчивость и нетерпливость хозяина, который все-таки любилъ меня, хоть и по своему.

И такъ я бросился въ кабинетъ.

Кабинетъ этотъ былъ настоящій музей. Вс образцы минеральнаго царства соединены были въ немъ, съ приличными надписями, въ совершенномъ порядк, по главнымъ раздламъ ихъ.

Какъ хорошо мн были знакомы вс эти представители минеральнаго царства. Сколько разъ, будучи еще мальчикомъ, я забывалъ игры и чистилъ метелкою эти графиты, лигниты, антрациты, эти различныя породы каменнаго угля и торфа. Какъ берегъ я отъ пыли эти горныя и древесныя смолы, эти органическія соли, эти металлы, начиная съ желза и кончая золотомъ, относительная цнность которыхъ исчезала передъ равенствомъ между собою всхъ образцовъ минеральнаго царства,— и вс эти камни, которыхъ хватило бы, пожалуй, для постройки домика.

Входя въ кабинетъ, я однакожъ вовсе не думалъ обо всхъ этихъ чудесахъ! Меня занималъ только дядюшка, онъ сидлъ въ широкомъ кресл и внимательно разсматривалъ книгу, которую держалъ въ рукахъ.

— Что за книга! что за книга! восклицалъ онъ.

Это восклицаніе напомнило мн, что дядюшка былъ также библіоманомъ въ досужее время, но въ его глазахъ только та книга имла цну, которую нельзя было нигд найдти или же такая, которая была неудобочитаема.

— Чтожъ ты? или не видишь? Вдь это неоцненное сокровище! Я нашелъ эту книгу въ лавк жида.

— Великолпно! сказалъ я съ поддльнымъ восторгомъ. Да и какъ можно было восторгаться старымъ инкварто, въ кожаномъ переплет, пожелтвшемъ отъ времени!

Но дядюшка восторгался и переплетомъ, и тмъ, что книга хорошо открывается, и тмъ, что она хорошо закрывается, и тмъ, что листы не вываливаются, и не знаю еще чмъ.

— А какъ называется это сочиненіе? спросилъ я.

— Какъ называется это сочиненіе! воскликнулъ дядюшка оживляясь: это Heimskringla Снорра Стурлезона, знаменитаго исландскаго ученаго и поэта двнадцатаго вка, Стурлезону приписываютъ обыкновенно сочиненіе Новой Эдди. Heimskringla — хроника норвежскихъ князей, царствовавшихъ въ Исландіи.

— Въ самомъ дл! Чтожъ это переводъ на нмецкій языкъ?

— Переводъ! презрительно отозвался дядюшка. Чтоже проку въ перевод, кому надобенъ переводъ? Это оригинальное сочиненіе, на исландскомъ язык, на этомъ великолпномъ, богатомъ и вмст съ тмъ простомъ язык!

— Ну, а шрифтъ хорошъ?

— Шрифтъ!… Кто теб говоритъ о шрифт, несчастный Аксель! Ты, вроятно, думаешь, что это печатная книга? О, невжда, о несчастный ты человкъ!’—Это манускриптъ, руническій манускриптъ…

— Руническій?

— Да, руническій. Рунами называются буквы, употреблявшіяся въ древнія времена въ Исландіи и изобртенныя, по преданію, самимъ Одиномъ. Слышишь ли? Самъ Одинъ ихъ изобрлъ! Смотри же, любуйся, наслаждайся!..

Въ это самое время изъ книги выпалъ грязный пергаментъ, и дядюшка бросился поднимать его.

— Что это такое? протянулъ онъ, раскладывая осторожно на стол небольшой кусокъ пергамента, испещренный странными знаками.

— Это руны, воскликнулъ онъ наконецъ, эти буквы совершенно похожи на манускриптъ Снорри Стурлезона!.. Но… чтожъ бы такое это значило?..

Профессоръ думалъ и волновался. Онъ слылъ настоящимъ полиглотомъ. Безъ сомннія, онъ не говорилъ бгло на двухъ тысячахъ языкахъ и четырехъ тысячахъ нарчій, употребляющихся на земномъ шар, но зналъ таки многіе изъ нихъ.

— Руны, повторялъ онъ, непремнно руны….

Въ это самое время часы пробили два, и Марта, отворивъ дверь кабинета, сказала:

— Супъ поданъ.

— Убирайся ты къ чорту съ своимъ супомъ и тми, которые, его жрать будутъ! закричалъ дядюшка.

Марта юркнула вонъ, за нею я, и не знаю какъ очутился я на своемъ мст за столомъ. Нсколько минутъ я ждалъ. Неужели онъ обдать не станетъ, думалъ я, онъ, который такъ любитъ покушать. Подумавъ немного, я сталъ сть, за. него и за себя.

— Ну, говорила Марта, не къ добру — непремнно, что нибудь такое случится, что и-и-и…

Ничего не случится, думалъ я. Разв вотъ только онъ взбсится, когда увидитъ, что я сълъ обдъ. Я уже кончалъ, когда вдругъ раздался голосъ дядюшки. Въ одинъ прыжокъ я былъ въ кабинет.

ГЛАВА II.

— Это непремнно руны, говорилъ онъ, наморщивъ брови. Но тутъ есть тайна, которую я или непремнно открою, или… и онъ сдлалъ энергическій жестъ. Сядь-ка, продолжалъ онъ, къ столу и пиши, что я теб диктовать буду. Да, смотри у меня, не ошибаться. Я стану диктовать буквы латинской азбуки, одну за другой, которыя соотвтствуютъ буквамъ исландскимъ… Ну!

Онъ сталъ диктовать и я написалъ три столбца слдующихъ, совершенно непонятныхъ словъ:

m.rnlls	esreuel	seec Jde
sgtssmf	unteief	aiedrke
kt, samn.	atrate S	Saodrrn
emtnael	nuaect	rril Sa
Atvaar	.nscrc	ieaabs
ccdrmi	eeutul	frantu
dt, iac	oseibo	Kedii I

Дядя взялъ листокъ и сталъ его разсматривать: ‘Чтобы это такое значило? заговорилъ онъ машинально… Это кажется то, что мы называемъ криптограммой, т. е. такою формой письменной рчи, въ которой смыслъ скрытъ въ буквахъ, съ намреніемъ расположенныхъ въ разсыпную, а если ихъ поставить какъ слдуетъ, то фраза будетъ совершенно ясна… А вдругъ здсь объясненіе какого-нибудь великаго открытія’…

Онъ взялъ снова пергаментъ и манускриптъ и сталъ ихъ сличать: ‘Эти два документа написаны не одной рукой — это ясно. Криитограмма — произведеніе новйшее: я заключаю объ этомъ потому, что первая буква въ ней двойной M, прибавлена къ исландской азбук только въ XIV вк, и въ книг Стурлезона ея не найдти… Я убжденъ, что одинъ изъ владльцевъ манускрипта Стурлезона написалъ эту криптограмму. Быть можетъ онъ написалъ гд-нибудь свое имя на манускрипт… Посмотримъ!’…

Дядюшка снялъ очки, взялъ сильную лупу и сталъ перелистывать манускриптъ. На второй же страниц онъ увидалъ какое-то пятно, невооруженному глазу казавшееся съ перваго взгляда простымъ чернильнымъ пятномъ. Но при внимательномъ разсматриваніи его въ лупу, дядюшка открылъ, что тутъ руническими буквами написано: Арнъ Сакнуссемъ.

— Арнъ Сакнуссемъ! воскликнулъ Лиденброкъ въ восторг. Да вдь это имя исландскаго ученаго шестнадцатаго вка, знаменитаго алхимика… Авиценнъ, Бэконъ, Лулли, Парацельсъ, и Сакнуссемъ — вотъ эти алхимики, эти единственные ученые своего времени. Они сдлали великія открытія, и почему жъ. бы не думать, что подъ этой криптограммой Сакнуссемъ не скрылъ какого-нибудь важнаго открытія. Это очень немудрено. Это непремнно такъ, возгласилъ онъ.

— Очень немудрено, но желалъ бы я знать, осмлился я замтить, что за выгода была этому ученому скрывать подъ какой-то криптограммой великое открытіе?

— Что за выгода? Конечно я не знаю… Вроятно, нужно было такъ — вотъ и все. Какъ бы то ни было, но я до тхъ поръ не стану ни сть, ни спать, пока не найду ключъ къ этой задач…

— Вотъ какъ, подумалъ я.

— И ты также, добавилъ дядюшка.

— А, подумалъ я снова — хорошо, что я пообдалъ за двухъ.

— Прежде всего надо открыть языкъ этихъ шифръ, потомъ… потомъ законъ… законъ, по которому они составлены. Труднаго тутъ ничего не можетъ быть…

И дядюшка принялся разсуждать вслухъ. Вопросъ о язык онъ ршилъ очень скоро. Такъ какъ въ XVI вк вс ученые писали полатыни, то, стало быть, и криптограмма записана полатыни же… Затмъ вопросъ о смысл криитограммы ршительно не поддавался его соображеніямъ. Ужь онъ вертлъ, вертлъ его — ничего не выходило.

Сперва я слушалъ его, но потомъ невольно мысли мои перенеслись на другой предметъ. Я сталъ думать о Гретхенъ. Мы вмст съ нею выросли, вмст играли, вмст раскладывали минералы и счищали съ нихъ пыль. Мы жъ сжились другъ съ другомъ, такъ полюбили другъ друга. Гретхенъ была красавица, блокурая, съ голубыми глазами, характера сосредоточеннаго, ума серьознаго нсколько… Я скучалъ по ней. На нкоторое время она ухала въ Альтону, къ своей родственниц погостить. Я съ нетерпніемъ ждалъ ея возвращенія, и теперь, когда дядюшка трудился надъ разршеніемъ неразршимой задачи я вспоминалъ всякую малость изъ нашей жизни.

Посл долгихъ размышленій, онъ продиктовалъ мн криитограмму такимъ образомъ, что бралъ сперва первую букву каждаго слова, потомъ слдующаго, и т. д. Вышло вотъ что:

mmess unka Senr А. icefdo K. segnittamurtn ecerts

errette, rotaivsadua, ednecsedsadne lacarlniiilu Jsiratrac

Sarbmutabi ledmek meretarcsiluco Ysleffen Snl.

Дядюшка посмотрлъ на написанное, ударилъ крпко но столу, такъ что розлилъ чернила, и, воскликнувъ: ‘Нтъ, это не то,— тутъ смысла никакого нтъ’, быстро выбжалъ вонъ изъ дому.

Я остался одинъ. Вошла Марта.

— Онъ ушелъ? сказала она.

— Да, ушелъ.

— А обдъ?

— Онъ не будетъ обдать.

— А ужинать?

— И ужинать не будетъ.

— Какъ? Да онъ такъ съ голоду умретъ.

— Что длать, и я разсказалъ Март, изъ-за чего такъ убивается дядюшка. Марта качала головой и, серьезно встревоженная, ушла въ кухню. Я опять остался одинъ. Какъ мн хотлось въ то время видть Гретхенъ, поговорить съ нею и вмст придумать средство, чтобъ успокоить дядюшку и обратить его мысли на что-нибудь другое.

Дядюшка не приходилъ. Гд онъ, думалъ я? Куда онъ выбжалъ, какъ сумасшедшій? Разршитъ ли онъ свою задачу, или вернется еще съ большимъ отчаяніемъ. Я машинально опустился на его кресла и сталъ разсматривать продиктованную мн въ послдній разъ фразу. Я старался сгруппировать буквы такъ, чтобы составить изъ нихъ слова: соединялъ ихъ по дв, по три, по пяти, по шести — получались слова, то англійскія, то французскія, то латинскія. Напрасно ломалъ я себ голову — ничего не выходило. Но эта работа увлекла меня до такой степени, что я просидлъ за ней нсколько часовъ. Кровь прилила къ голов, въ глазахъ забгали у меня, какъ говорится, мальчики, мн стало дышать тяжело, мн нуженъ былъ свжій воздухъ. Машинально поднялся я съ кресла, съ роковымъ листомъ въ рук, вертя его передъ собой такъ, что онъ показывался мн обими сторонами, и той, на которой написаны были слова, и оборотной…

Вдругъ, когда повернулся онъ ко мн оборотной стороной, я прочелъ совершенно ясно сквозь листокъ латинскія слова ‘craterem’ и ‘terrestre’. Лучь свта блеснулъ у меня въ голов: я открылъ законъ этихъ шифръ. Прочесть этотъ документъ можно было не черезъ листокъ только, повернутый буквами къ свту, нтъ. Его можно было читать такъ, какъ онъ мн былъ продиктованъ дядюшкой, выговаривая послдовательно каждое слово съ конца къ началу. Соображенія профессора оправдались. Онъ отгадалъ и языкъ, на которомъ написана, была записка, и расположеніе буквъ… онъ не отгадалъ только малости, совершеннаго вздора, который открылъ мн случай…

Читатель легко представитъ себ, какъ я былъ взволнованъ. Я разложилъ листокъ на стол и одного взгляда достаточно было бы, чтобъ прочесть загадку. Но у меня тряслись ноги, глаза ничего не видали… Я прошелся нсколько разъ по комнат, чтобъ успокоиться… Наконецъ, снова подошелъ къ столу, и громко прочиталъ фразу, безъ отрыву…

Я не въ состояніи описать того удивленія, того ужаса, которые охватили меня! Какъ пришибенный стоялъ я нсколько мгновеній! Какъ! Неужели это было? Неужели человкъ дерзнулъ?… Нтъ, дядюшка этого никогда не узнаетъ! разсуждалъ я. Ни за что, ни за что! Онъ пожалуй вздумаетъ тоже рискнуть… Онъ такой ршительный геологъ, такая горячая голова!… Нтъ, ни за что! Онъ и меня, пожалуй, потащитъ съ собою… А жизнь, а Гретхенъ?… Разв я сумасшедшій?! Я не скажу ему… Но вдругъ онъ самъ, наконецъ, случайно откроетъ загадку, какъ открылъ ее я… Гибель все равно неизбжна! Въ огонь же, проклятый документъ! воскликнулъ я, какъ трагическій актеръ, и, схвативъ и листокъ, и пергаментъ, чтобъ бросить ихъ въ каминъ… но вошелъ дядюшка… Я поспшно положилъ оба листа на столъ.

Дядюшка былъ поглощенъ своей думой. Очевидно, онъ уходилъ для того, чтобы на свобод вновь все передумать, прибрать какія-нибудь новыя соображенія.

Въ самомъ дл, онъ тотчасъ же слъ въ кресла, взялъ перо въ руки и сталъ длать какія-то алгебрическія вычисленія, онъ работалъ три часа не вставая, онъ не слыхалъ, какъ вошла Марта, какъ спросила его, хочетъ ли онъ ужинать, какъ, не дождавшись отвта, снова ушла. Онъ не замтилъ также и моего ухода.

Утромъ на другой день я его засталъ за той же работой. Блдный, съ раскраснвшимися глазами онъ сидлъ все на томъ же мст и все вычислялъ. Мн стало жаль его. Бывали минуты, когда я готовъ былъ открыть ему секретъ, но мысль о томъ, что онъ захочетъ погубить насъ обоихъ, всякій разъ меня останавливала. ‘Нтъ, думалъ я, пускай онъ самъ отгадаетъ, тогда по’крайней мр, мн не въ чмъ будетъ упрекать себя.’

Марта хотла было отправиться на рынокъ, но нашла дверь запертою. Съ умысломъ ли, или безъ умысла, дядюшка заперъ ее по возвращеніи наканун вечеромъ домой, и оставилъ ключъ у себя. Спросить у него ключъ, когда онъ вокругъ себя ничего не видалъ и не слыхалъ, мы не ршились, приходилось ждать, хотя завтракъ не изъ чего было готовить. Къ полудню голодъ сталъ одолвать меня до такой степени, что я сталъ подумывать, ужъ не открыть ли ему секретъ. Пробило два часа. Невыносимо наконецъ становилось и смшно: невольно сталъ я думать о томъ, что придаю слишкомъ большую важность документу, что дядюшка не дастъ ему большой вры, что онъ увидитъ въ немъ простую мистификацію, и что, наконецъ, если онъ вздумаетъ отважиться на безразсудное путешествіе, то можно будетъ удержать его какъ нибудь. Эти соображенія, отвергнутыя мною вчера, сегодня показались мн превосходными, я бранилъ даже себя за то, что такъ долго ждалъ. Гляжу, дядюшка всталъ, взялъ шляпу и приготовился идти. ‘Что за чортъ, подумалъ я, онъ опять уйдетъ и запретъ насъ. ‘Дядюшка’, сказалъ я вслухъ. Онъ не слыхалъ. ‘Дядюшка Лиденброкъ’, повторилъ я громче.

— А? протянулъ онъ какъ будто проснувшись.

— Что жъ ключъ-то?

— Какой ключъ? Отъ двери?…

— Отъ какой двери? Ключъ къ документу.

Дядюшка посмотрлъ на меня, физіономія его оживилась и онъ словно спрашивалъ меня взглядомъ, крпко сжавъ мою руку. Нсколько мгновеній мы молча смотрли другъ на друга, не ршаясь говорить. Но по моей физіономіи, дядюшка очевидно замчалъ, что я что-то знаю, не выпуская моей руки, онъ еще настойчиве спрашивалъ меня взглядомъ. Приходилось отвчать.

— Такъ какъ же ключъ-то… Случай…

— Что ты говоришь? вскричалъ онъ въ неописанномъ олненіи.

— Прочтите-ка, сказалъ я подавая написанный мною листокъ.

— Ахъ, да это безсмыслица, отвчалъ онъ скомкавъ листокъ.

— Ну да, безсмыслица, если читать съ начала, а попробуйте съ конца…

Едва произнесъ я это, какъ дядюшка громко вскрикнулъ, бросился къ листку и прочиталъ слдующую фразу:

In Sneffels Yoculis craterem kern delibat timbra Scarlaris lulii intra calendes descende, audas viator, et terrestre centrum attinges. Kod feci. Arne Salmussemm, Переводъ этой плохой латыни таковъ:

Сойди въ кратеръ Іокула Снефельса, который тнь Скартариса будетъ ласкать передъ іюльскими календами, отважный путешественникъ, и ты достигнешь центра земли. Это я сдлалъ. Арнъ Сакнуссемъ.

Прочитавъ, дядюшка сдлалъ такой прыжокъ, какъ будто прикоснулся къ лейденской банк. Онъ былъ великолпенъ: отвагой и радостью свтилась вся его физіономія. Онъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, хватался руками за голову, бралъ книги, минералы — былъ, однимъ словомъ, словно на иголкахъ. Наконецъ, нервы его поуспокоились, и онъ упалъ въ кресло.

— Который часъ? спросилъ онъ.

— Три часа, отвчалъ я.

— Въ такомъ случа, скорй за столъ: я умираю отъ голода, а потомъ… уложи мой чемоданъ.

— Какъ? вскричалъ я.

— И свой, добавилъ неумолимый профессоръ, ходя по столовой.

ГЛАВА III.

Отъ этихъ словъ дрожь проняла меня, но я старался казаться хладнокровнымъ. Я понялъ теперь, что только одни научныя доказательства могли остановить дядюшку, а доказательства, противъ подобнаго путешествія были очень хорошія. Что за безуміе: путешествовать къ центру земли! Но я приберегъ мое краснорчіе на посл обда.

Нечего и говорить, что дядюшка разразился въ столовой бранью, увидавъ, что столъ не накрытъ, да и сть было нечего, впрочемъ, скоро все объяснилось. Марта была выпущена на волю, и черезъ два часа мы были уже сыты. Посл обда дядюшка позвалъ меня къ.себ въ кабинетъ.

— Ну, Аксель, сказалъ онъ ласково, ты очень догадливый малый, ты оказалъ мн такую услугу, которую я никогда не забуду, да еще въ такое время оказалъ, когда я ужь готовъ былъ все бросить: да, я этого никогда незабуду, и потому подлюсь съ тобой той славой, которую мы пріобртемъ въ самомъ непродолжительномъ времени.

Ладно, подумалъ я, ты теперь въ хорошемъ расположеніи духа, а потому, кажется мн, время подшибить теб крылья.

!!!!!!Пропуск 17-32

дуетъ, что мы должны какъ можно скоре пріхать въ Копенгагенъ и искать средствъ перехать въ Исландію. Иди же, готовься.

Говоря это, дядюшка приказывалъ развязывать тюки, осматривалъ ихъ, и снова приказывалъ упаковывать. Въ тюкахъ были веревочныя лстницы, узловатыя веревки, факелы, тыквенныя бутылки, желзные крюки, палки съ желзными наконечниками, заступы, молотки, разные инструменты. Всего этого было столько, что шесть человкъ едва бы могли нести.

И такъ пришла наконецъ ршительная минута. Говорятъ, что умирающій, узнавъ о близкой своей смерти, становится спокойне, хотя умирать ему и не хочется. Со мной было тоже самое. Я почувствовалъ нкоторую бодрость и сталъ дятельно укладываться при помощи Гретхенъ, которая старалась меня развлечь и развеселить. До поздней ночи я укладывалъ свои вещи и дядюшкины, и такъ утомился. что уснулъ какъ убитый…

— Аксель, Аксель! будилъ меня на утро сквозь двери знакомый, ласковый голосъ.

— Сейчасъ, Гретхенъ, отвчалъ я, продирая глаза и быстро одваясь. Сердце у меня опять сжалось мучительной тоской при мысли о центр земли, но я старался казаться спокойнымъ и даже веселымъ.

Дядюшку я засталъ за столомъ: онъ съ величайшимъ аппетитомъ пожиралъ кушанья, и рукой пригласилъ меня ссть, такъ какъ ротъ его былъ полонъ. Позавтракавъ, онъ спросилъ меня, готовъ ли я.

— Совершенно, отвчалъ я.

— Прекрасно. Сейчасъ демъ. Лошади ужъ ждутъ.

Посл завтрака, дядюшка сдлалъ необходимыя наставленія Гретхенъ, нжно поцловалъ ее, кивнулъ головой Март и направился къ двери. Я обнялъ Гретхенъ и поспшилъ за дядюшкой. Вещи наши уже были давно уложены:

— Прощайте, прощайте! закричала Гретхенъ съ порога.

Кучеръ тронулъ лошадей, и мы помчались по пути къ Альтон, откуда по желзной дорог мы должны были хать къ берегамъ Бельта.

ГЛАВА V.

Чрезъ 20 минутъ мы были уже на Голштинской земл, и скоро экипажъ нашъ остановился у станціи желзной дороги, многочисленные тюки дядюшки были выгружены, свшены и съ наклеенными на нихъ ярлыками уложены въ багажный вагонъ. Паръ засвистлъ и мы похали. Дядюшка сидлъ молча противъ меня и осматривалъ свои карманы и свой дорожный мшокъ съ самымъ тщательнымъ вниманіемъ. Я видлъ, что онъ запасся всмъ необходимымъ для своего путешествія. Между бумагами, я замтилъ письмо датскаго консула въ Гамбург, Христіензена, дядюшкинаго друга, которое было конечно важно для насъ въ Копенгаген, гд мы могли съ помощію его получить рекомендательныя письма къ губернатору Исландіи. Я увидлъ также знаменитый документъ, запрятанный въ самый секретный кархманъ дорожнаго мшка, и послалъ ему проклятіе отъ всего сердца. Дядюшка окончилъ осмотръ, и сталъ смотрть изъ окна вагона на окрестности. Мстность, по которой мы прозжали, не представляла ничего интереснаго: это была однообразная низменная равнина, довольно плодоносная. Однообразіе это однако не успло мн наскучить: чрезъ три часа посл нашего отъзда, мы остановились въ Кил, въ двухъ шагахъ отъ моря. Дядюшка торопился тотчасъ же хать, но къ величайшему гнву его, параходъ отправлялся отсюда только въ ночь, и намъ приходилось ждать цлыхъ девять часовъ.

— Чортъ бы ихъ побралъ совсмъ, бранился дядюшка. Чего они ждутъ? Чего теряютъ понапрасну время.

Онъ отправился было убждать капитана парохода тотчасъ же хать, но капитанъ очень хладнокровно посовтовалъ ему ‘прогуляться и осмотрть прекрасныя окрестности’.

Приходилось послушаться совта, походить по зеленымъ брегамъ залива, при которомъ расположенъ небольшой городъ, по густому лсу, который придавалъ Килю видъ гнзда среди чащи древесныхъ втвей, полюбоваться на виллы, изъ которыхъ каждая имла небольшой домикъ съ холодными ваннами, и, наконецъ, посылать ко всмъ чертямъ пароходную компанію. Такъ провели мы время до десяти часовъ вечера, когда пароходъ Елленора отправился наконецъ. Перездъ отъ Киля къ Корзёру, маленькому городку на восточномъ берегу Зеландіи, не оставилъ во мн никакого впечатлнія. Здсь мы снова пересли на желзную дорогу, и пріхали въ окруженный роскошною зеленью Копенгагенъ въ десять часовъ утра. Станція желзной дороги находится за городомъ. Мы переложили свои вещи въ экипажъ и чрезъ полчаса остановились въ гостинниц Фениксъ. Переодвшись, дядюшка спросилъ у слуги, гд находится музей сверныхъ древностей, и потащилъ меня за собою.

Музей этотъ очень замчателенъ. Многолтними трудами знаменитаго директора музея, г. Томсена, онъ приведенъ въ настоящій порядокъ и заключаетъ въ себ множество рдкостей: каменное оружіе, чаши и бокалы, драгоцнныя вещи, большое собраніе череповъ, и проч. По собраннымъ здсь древностямъ, очень легко наглядно представить себ весь бытъ первоначальныхъ обитателей Скандинавіи. Дядюшка поспшилъ въ музей не столько для того, чтобъ видть его рдкости, сколько для того, чтобъ познакомиться съ г. Томсеномъ, къ которому онъ имлъ рекомендательное письмо. Знаменитый ученый принялъ насъ чрезвычайно любезно и узнавъ, что мы хотимъ постить Исландію, въ качеств путешественниковъ (о путешествіи къ центру земли, дядюшка, конечно, и не заикался), тотчасъ же отдалъ себя въ полное наше распоряженіе. Вмст съ нимъ мы отправились на набережную искать судна, которое отправлялось бы въ Исландію. Поиски наши увнчались полнымъ успхомъ. Небольшое датское судно, Валькирія, 2 іюня отправлялось въ Рейкіавикъ. Капитанъ его, г. Бьярнъ, былъ на борт, и мы тотчасъ же условились. Дядюшка былъ въ необыкновенномъ восторг.

— Во вторникъ, въ семь часовъ утра, будьте здсь, сказалъ намъ на прощанье г. Бьярнъ.

Намъ оставалось нсколько дней свободныхъ. Я бросился осматривать городъ и бродилъ по немъ и по его окрестностямъ съ какимъ-то особымъ наслажденіемъ. Дядюшка тоже гулялъ, но онъ, вчно занятый своими мыслями, едва ли что нибудь замтилъ. Копенгагенъ вообще выглядываетъ очень чисто и опрятно, но не поражаетъ ничмъ особеннымъ. Улицы узкія, площади самыхъ маленькихъ размровъ, дома довольно мрачнаго вида, окрашенные красною или срою красками и покрытые черепицею. Стремленіе жмущагося населенія пріютиться непремнно въ самомъ город замтно отражается во вншней архитектур домовъ. Я нердко видлъ дома въ два и даже одно окно и въ четыре или пять этажей. Между примчательностями скромной датской столицы, я постилъ Торвальдсенскій музей и соборъ, въ которыхъ находятся многія лучшія творенія знаменитаго датскаго скульптора. Довольно большое зданіе музея выстроено въ восточномъ вкус въ вид четырехугольника, или врне, четырехъ узкихъ продолговатыхъ четвероугольниковъ, окружающихъ со всхъ четырехъ сторонъ пустое пространство, на которомъ, подъ открытымъ небомъ, подъ плющемъ и цвтами, покоится прахъ Торвальдсена. Осмотрвъ незамчательный ничмъ королевскій дворецъ и красивенькое зданіе биржи, устроенное совершенно въ особенномъ вкус и украшенное великолпнымъ шпицемъ въ вид трехъ или четырехъ гигантскихъ, переплетающихся между собою, змй, хвостами вверхъ, я отправился въ старый Розенборгъ, любимое мстопребываніе Христіана IV, выстроившаго. его по собственнымъ чертежамъ. Это очень любопытный обращикъ средневковой архитектуры, со рвомъ, съ подъемными мостами и съ подземельными подвалами, бывшими свидтелями не одной трагической сцены въ датской исторіи. Теперь Розенборгъ служитъ кладовою разнымъ рдкимъ и драгоцннымъ вещамъ, между которыми находятся и огромные золотые кубки, которыми угощали русскаго императора Петра I, при его посщеніи Копенгагена. Окрестности города необыкновенно пріятны — сады, зелень и рощи, дачи копенгагенскихъ богачей — все это такъ и манитъ къ себ. О, какъ славно бы погуляли мы здсь вмст съ Гретхенъ!.. Но теперешній мой спутникъ былъ молчаливъ и вовсе не располагалъ ни къ какой веселости. Онъ ничего не замчалъ, кром высокой башни, съ платформы которой поднимался длинный шпицъ, съ витою лстницей вокругъ. Туда устремлялись его взоры, и туда-то повлекъ онъ меня.

— Взойдемъ, сказалъ дядюшка, когда мы подошли къ церкви съ этой высокой башней.

— А головокруженіе? возразилъ я.

— Потому-то и взойдемъ — надо привыкнуть къ головокруженію.

— Но…

— Иди, говорятъ теб.

Длать нечего, надо было повиноваться. Сторожъ далъ намъ ключъ, и мы стали подниматься. Дядюшка легко шелъ впередъ, я слдовалъ за нимъ съ немалымъ страхомъ, потому что сильно былъ подверженъ головокруженію. Пока мы поднимались внутри башни, дло шло еще не дурно, но вотъ полтораста ступеней мы уже оставили за собой, и свжій воздухъ пахнулъ въ лицо. Мы были на площадк, откуда начиналась наружная лстница, съ плохими перильцами, съ ступенями, постепенно съуживавшимися къ концу.

— Нтъ, я ни за что не пойду! вскричалъ я.

— Ахъ, ты трусишка эдакій! Иди! отвчалъ неумолимый профессоръ.

Я почти поползъ за нимъ, въ величайшемъ страх и отчаяніи, чувствуя какъ тряслась лстница, у меня подкашивало ноги, я поползъ на колняхъ, потомъ на живот, голова кружилась невыносимо. Наконецъ дядюшка схватилъ меня за воротникъ, и мы достигли купола.

— Гляди, сказалъ онъ, да хорошенько гляди. Надо пріучаться безъ страха смотрть въ бездну.

Я долженъ былъ открыть глаза. Подъ нами, въ туман виднлись дома, словно раздавленные, приплющенные къ земл. Надо мной проходили обрывистые клочки облаковъ, и, вслдствіе оптическаго обмана, казались неподвижными, между тмъ какъ башня, куполъ, я, все это неслось съ быстротой изумительной. Вдали, разстилалась съ одной стороны деревня вся въ зелени, съ другой — блестло море, блые паруса казались крыльями чайки, и тамъ, далеко, далеко чуть темнли берега Швеціи. Все это вертлось въ моихъ глазахъ… Надо было смотрть, однако, надо было держаться на ногахъ, которыя тряслись. Первый урокъ въ головокруженіи продолжался часъ. Когда, нако