Путешественникъ.
(РАЗСКАЗЪ.)
Путешественникъ.
(РАЗСКАЗЪ.)
Л. Нелидова.
Путешественник, Маклакова-Нелидова Лидия Филипповна, Год: 1890
Время на прочтение: 14 минут(ы)
В память С. А. Юрьева. Сборник изданный друзьями покойного.
Москва, 1890.
— Представьте себ товарищество на паяхъ въ род… ну, хоть бы въ род тхъ, какія составляли за послднее время актеры. Да наконецъ были не испоконъ вку странствующіе музыканты. Почему бы не быть странствующимъ литераторамъ?
Блокурый человкъ въ очкахъ, говоря эти слова, улыбнулся нжнымъ, необыкновенно тонко и изящно очерченнымъ ртомъ, и съ вопросительнымъ, оживленнымъ лицомъ обратился къ слушателямъ.
Почти вс также засмялись, а одна изъ дамъ отвчала:
— Очень хорошо, допустимъ. Но въ чемъ же будутъ состоять права и обязанности этихъ новыхъ… commis-voyageurs отъ литературы?
— Въ самомъ дл любопытно!— вставилъ словцо безъ улыбки одинъ изъ гостей, красивый брюнетъ.
— А вотъ сейчасъ, позвольте!— продолжалъ съ прежнимъ шутливымъ оживленіемъ блокурый:— прежде всего изъ среды самаго товарищества избирается…
— Администрація! О!..
— Нтъ, зачмъ! Скажемъ: завдующіе хозяйственной частью предпріятія. Нтъ, нтъ! Это необходимо. Знаете, правильная организація, раздленіе труда — это прежде всего.
— Что же, вы заставите ихъ счеты вести?— какъ всегда, не давая договорить, въ нсколько голосовъ продолжали допрашивать дамы,
— Сейчасъ, господа, я скажу все по порядку.
Говорившій для большей вразумительности вышелъ, раздвинувъ стулья, на свободное мсто посредин кружка и, не садясь, взялся обими руками за спинку плетенаго садоваго кресла.
— Начнемъ съ начала,— продолжалъ онъ попрежнему шутливо и весело, обращаясь къ дамамъ по преимуществу.— И такъ, я сказалъ, собирается общество, кружокъ писателей, литераторовъ. Допустимъ, что затвается и затмъ получаетъ осуществленіе примрное, по счету первое литературное путешествіе. Избираются завдующіе хозяйственной частью. На обязанности избранныхъ, comme de raison, лежатъ хозяйственныя заботы. Это будетъ означать въ данномъ случа хлопоты по устройству во время путешествія: публичныхъ чтеній, бесдъ, лекцій при прізд въ каждый изъ городовъ. Хлопотъ будетъ довольно. Мсто дйствія, разумется, Россія. Образъ дйствія слдующій: прізжаетъ общество, положимъ, куда-нибудь въ городъ, надо билеты печатать, афиши, подыскивать помщеніе. Ну, и затмъ, разъ все устроено…— Онъ улыбнулся своей привлекательной улыбкой и на минуту остановился.— Затмъ, я думаю, предоставляется каждому отличаться передъ публикой, декламировать, бесдовать, читать, словомъ, пожинать лавры по своей спеціальности. Выручка поступаетъ безраздльно въ кассу товарищества. Кончается чтеніе,— снимаются съ якоря, перезжаютъ всмъ обществомъ въ новый городъ. Я мало знаю провинцію за послднее время, но въ прежніе годы слова: литераторъ, писатель имли для нея особое обаяніе.
На этихъ словахъ говорившій остановился. Онъ откинулъ мягкіе, слегка сдющіе уже волосы со лба маленькой, блой рукой и съ вопросительнымъ видомъ улыбающимися глазами обвелъ присутствующихъ.
Вс слушали съ оживленнымъ вниманіемъ.
Элегантный брюнетъ началъ возражать,
По наружности онъ походилъ не то на педагога изъ модныхъ, открывающихъ собственныя учебныя заведенія, не то на помощника присяжнаго повреннаго, изъ тхъ, что отбиваютъ практику у патрона и имютъ успхъ у дамъ.
— Я полагаю, если обаяніе и сохранилось, въ чемъ позволительно усомниться въ наши дни,— замтилъ онъ вскользь,— путешествіе подобнаго рода будетъ, конечно, наилучшимъ средствомъ для того, чтобы разрушить это обаяніе. Да, всякій литературный престижъ въ глазахъ русской публики,— добавилъ онъ, перемщаясь въ кресл и съ почти педантическою серьезностью, странно противорчившей игривому тону собесдника.
— Почему?— невозмутимо спросилъ тотъ.
— Странное отношеніе, мн кажется, къ литератур! Литераторы — странствующіе музыканты, комми-вояжеры! Я полагалъ… важность задачи… и если литераторы уважаютъ себя, и вообще литература…
— Ахъ, господа, какъ скучно! Господа!— прервала хозяйка, досадливо сморщивъ хорошенькое личико. Спорить потомъ можно будетъ. Не правда ли, успете потомъ? А теперь, пожалуйста,— обратилась она къ разскащику:— чмъ окончится вашъ voyage? Это любопытно. Какимъ образомъ вы доведете до конца ваше интересное путешествіе?
— Если угодно, я докончу,— отозвался разскащикъ, видимо на минуту занятый соображеніями, посторонними длу, но тотчасъ же оживился и вошелъ снова въ колею разсказа.
— На чемъ я остановился? Да! Итакъ, ршено, будутъ чтенія, лекціи,— продолжалъ онъ, бросивъ папиросу и прохаживаясь маленькими шагами взадъ и впередъ въ середин кружка.— Ну, а затмъ, въ результат этихъ повторенныхъ чтеній и лекцій, литературнымъ утръ и вечеровъ,— сколько ихъ понадобится, разумется, трудно заране опредлить,— какъ бы то ни было, благодаря имъ литераторская пустющая касса пополнится, бъ этомъ задача, и тогда… тогда конецъ путешествію оффиціальному, такъ сказать. Basta и геbour! Долой громкія имена и литературные титулы! Строжайшее инкогнито. Нашъ знаменитый и прославленный писатель N. N. превращается…— ну, хоть въ домашняго учителя N. N. Наша талантливая и интересная писательница, оставаясь такой же талантливой и интересной, забываетъ на время о своемъ писательств. Предпринимается новое путешествіе, въ размрахъ грандіознйшихъ, куда-нибудь въ Крымъ, на Кавказъ, по Россіи, подальше… Происходитъ какъ разъ обратное предъидущему и, коли на то пошло, уже явно компрометирующее ‘важность задачи’, да и всякую ‘важность’ вообще,— замтилъ онъ по адресу противника. Какъ бы то ни было, только лишь наполненная касса не пополняется, а напротивъ расточается. При этомъ, равенство и братство…. Природа и жизнь на лон ея,— природа и красота, и любовь, и искусство, литература и поэзія… Дамы украшаютъ собою общество и не отказываютъ въ просьбахъ и желаніяхъ…
— Довольно! Довольно!— раздалось изъ кружка дамъ.
Общій смхъ не далъ дополнить картины. Начались перекрестные восклицанія и разговоры.
— Что же, мысль недурная,— удовлетворивъ любопытство, какъ бы успокоившись, и скрестивъ худенькія руки на впалой груди, отозвалась съ задумчивымъ видомъ дама, немолодая уже, по выраженію, наружности и костюму писательница, гувернантка или учительница, женщина существующая на собственный страхъ и средства, безъ поддержки мужчины.
— Ново по крайней мр, оригинально. Отъ скуки… Скучно вдь мы живемъ!— слышались замчанія.
— Да, хоть что-нибудь, только бы не былъ похожъ одинъ день на другой, одинъ годъ на другой, и вс люди похожи другъ на друга… А мужчины боле всхъ,— замтила послднія слова, какъ бы про себя, темноглазая, тоненькая двушка.
Общество съ стаканами и тарелками въ рукахъ размщалось вокругъ стола на террас. Прислуга по знаку хозяйки, исполнивъ приказанія, удалилась. Хозяинъ дополнилъ стаканы. Разговоръ не умолкалъ.
Говорили понемногу вс. И, однако, въ первую же минуту легко было замтить, что центръ кружка составляло собственно одно лицо. Это былъ авторъ проекта литературнаго путешествія, прізжій человкъ, невысокій и широкоплечій, блдный, хотя и не худой. Лицо было скоре даже пухлое, тою особенной пухлостью, какая бываетъ отъ двухъ причинъ: злоупотребленія напитками, а иногда отъ частаго и долгаго голоданія. Но стаканъ съ виномъ на высокой ножк во все время почти нетронутый стоялъ передъ нимъ. Онъ курилъ, разсянно зажигая и роняя спички, закуривая папиросы одну отъ другой. Собравшемуся обществу онъ былъ мало знакомъ, попалъ въ него случайно, проздомъ, исполняя порученіе общаго пріятеля къ хозяину дома, получилъ приглашеніе остаться, провести вечеръ, и воспользовался приглашеніемъ.
Повидимому самъ онъ недавно возвратился изъ путешествія. Разсказы, прерываемые замчаніями слушателей, слдовали одинъ за другимъ. По складу рчи и по наружности трудно было опредлить профессію говорившаго. Кое-какія подробности туалета, борода сбритая до половины щекъ, придавали ему какъ бы нсколько иностранный видъ. Онъ касался разнообразныхъ темъ, и повидимому долженъ былъ посщать самые разношерстные кружки въ Россіи и заграницей. Въ пріемахъ и умнь владть языкомъ сказывался талантъ настоящаго разскащика, который привыкъ къ тому, чтобы его слушали. Рядомъ съ этимъ поражали качества, всего рже встрчающіяся у присяжныхъ нашихъ разскащиковъ: онъ говорилъ просто, что-то искреннее слышалось въ тон и ни на одну минуту не выставлялось собственное я, которое всегда такъ назойливо надодаетъ слушателямъ въ повствованіяхъ путешественниковъ, начиная отъ странниковъ съ котомкой и палочкой и кончая великолпными вояжерами, читающими публичныя лекціи.
Женщины слушали его внимательно. Большая терраса освщалась лампами въ длинныхъ, сборчатыхъ абажурахъ, въ полусвт блистали, устремленные на разскащика, молодые и оживленные женскіе глаза.
Мужчины относились сдержанне.
Общество представляло собой, до извстной степени сплоченный, кружокъ мстной интеллигенціи. Сплоченность была, впрочемъ, на русскій манеръ. Людей сблизили между собою не убжденія политическія, даже и не личныя симпатіи. Связью послужили, какъ водится у насъ, случайныя служебныя и общественныя положенія и отношенія. Мужья служили вмст, и жены перезнакомились между собой. Узлы затянулись тснй. Голоса подстроились по одному камертону. Все осло кругомъ въ опредленной форм, скучно и монотонно порой, за то прочно, уютно и покойно.
Присутствіе новаго лица заставляло поневол подтянуться, и быть насторож во все время. Къ этому присоединялось со стороны мужчинъ чувство ревнивой досады на женщинъ, вчно готовыхъ увлекаться новизной, въ какомъ бы вид ни представилась эта новизна: въ форм ли новой моды, новой шляпки или книжки, или случайно встртившагося, словно съ неба свалившагося человка.
Общій хохотъ по поводу проекта литературнаго странствованія,— каждый предлагалъ къ нему свои забавныя дополненія,— продолжался нсколько минутъ. Струя неудержимаго оживленія охватила общество.
Тоненькая двушка тихо смялась сдержаннымъ смхомъ, ломая стебельки брошенныхъ на столъ, увядающихъ цвтовъ. Глаза ея медленно поднялись и остановились на разскащик. Онъ не оставлялъ своей шутки, убждая общество попытаться осуществить ее.
— Ничего не выйдетъ. Перессорятся вс,— съ улыбкой, качая головой, замтилъ хозяинъ дома.— Помните кто-то… да, какой-то испанскій сатирикъ… Ларра его звали, что ли.. Ну, такъ вотъ онъ говорилъ: ‘человкъ съ выраженіемъ зависти на лиц, въ которомъ тотчасъ можно признать литератора’. Слишкомъ много возбужденнаго самолюбія, я думаю.
— Нтъ, отчего же! Все зависитъ отъ обстановки. Какимъ воздухомъ дышать,— возразилъ путешественникъ.— Что можетъ быть напряженне самолюбія политическаго, напримръ! Каждый день поднимаются и. опускаются чашки у всовъ, а бываютъ же времена, когда люди дйствуютъ какъ одинъ человкъ, все равно — литераторы и не-литераторы.
— А какія это времена? Разскажите о такихъ временахъ… что нибудь еще,— обратилась къ нему неожиданно для всхъ, кажется даже и для самой себя, маленькая гувернантка и подняла вверхъ на первыхъ же словахъ сконфуженно-закраснвшееся, крохотное личико.— Я слышала, вы знали Гарибальди. Вы здили къ Гарибальди?— стремительно, слово за слово, выговаривала она.— Въ Париж во время осады…
Путешественникъ сдлалъ движеніе плечами, не спша отвтомъ.
— Я зналъ Гарибальди,— проговорилъ онъ коротко и всталъ съ мста, чтобы обойти кругомъ стола за стаканомъ чаю, который передавала ему хозяйка.
Красивая головка за серебрянымъ самоваромъ освтилась лукавой усмшкой.
— Мы ловимъ васъ на слов,— заговорила молодая женщина, непринужденнымъ движеніемъ задерживая стаканъ въ рукахъ, посл того, какъ пальцы гостя взялись уже за него съ другой стороны.— Ну, вотъ вамъ чай! Придумайте въ самомъ дл что нибудь разсказать намъ о такихъ временахъ изъ своей Итальянской жизни. Нтъ?— Ну, парижской, испанской… Да, да!— весело болтала она.— Въ письм ‘общаго друга’ имются подробныя свднія о вашихъ подвигахъ и похожденіяхъ. Разсказъ, непремнно разсказъ!
— Позвольте!— заговорилъ путешественникъ, замчая, что общество молчитъ, ожидая его отвта.— Я и безъ того, кажется, наговорилъ сегодня здсь больше, чмъ во всю остальную свою жизнь. И что же я могу! Моя итальянская жизнь! Это было такъ давно. Я тогда мальчуганомъ былъ. Да и какъ это разсказывать такъ вдругъ, безъ всякаго повода!— замтилъ онъ, усмхаясь.— Это у писателей только бываетъ обыкновенно въ начал разсказовъ и повстей, что сойдутся нсколько человкъ въ гостиной у камина и — ‘уступая общей просьб’ — Петръ Петровичъ или Иванъ Ивановичъ начинаютъ разсказъ. Очень удобный литературный пріемъ, но я не литераторъ, и разсказъ — это вдь не то, что проектъ литературнаго странствованія. Лучше возвратимся къ нему. На чемъ же поршили? Признается ли планъ неосуществимымъ? Жаль!— сказалъ онъ, обращаясь ко всему обществу.— За границей между актерами самая обыкновенная вещь. Приходилось слышать отъ иностранныхъ театральныхъ знаменитостей…
— Вы не пренебрегали и легкомысленнымъ театральнымъ міромъ? И вамъ удалось проникнуть въ него?— спросилъ неожиданно съ нотой прозвучавшаго недоврія эффектный брюнетъ, сощуривъ глаза и обводя боковымъ незамтнымъ взглядомъ невзрачный костюмъ путешественника.
— Что-жь, это было сдлать легче всего,— отвчалъ тотъ просто.— Я, разумется, не театралъ и небывалъ имъ никогда, но меня интересовалъ иногда этотъ міръ, театръ. Такая эффектная и могучая, затягивающая трясина. Да и наконецъ — тамъ жизнь. Какъ бы бдно и вяло ни шла она вокругъ, тамъ всегда оживленіе, страсть, борьба… на свой ладъ, разумется.
Разговоръ перешелъ къ театру.
Завязался извстный споръ объ игр ‘нутромъ’ и необходимости школы въ смысл сценической подготовки для артистовъ вообще.
Путешественникъ поддерживалъ мысль относительно подготовки, подкрпляя ее примрами иностранныхъ авторитетовъ.
Мннія раздлились.
— Странно!— снова замтилъ брюнетъ съ вжливой ужимкой, обращаясь къ нему. Слова онъ произносилъ съ такой осторожностью, какъ будто отъ каждаго зависло ршеніе чьей-нибудь участи.— Удивительно, что вы, такой защитникъ свободы безусловной,— насколько могу я понять до сихъ поръ,— везд и во всемъ, вы требуете школы, то-есть прежде всего стсненія, узды для того, кто… Какъ бы лучше выразиться! Да, кто всего чувствительне относится къ малйшему стсненію для себя, для артистическаго генія, самаго капризнаго, какъ мн кажется, и своевольнаго изъ всхъ.
Прізжій въ свою очередь на секунду внимательнымъ взглядомъ оглянулъ собесдника. Онъ вдругъ всталъ и закурилъ папиросу надъ лампой съ высокимъ стекломъ. Свтъ снизу освтилъ неподвижныя, твердо-сложенныя губы. Выраженіе непоколебимаго самообладанія лежало въ этомъ лиц, въ складк нжныхъ губъ, въ движеніяхъ мускуловъ подъ тонкой, кое-гд морщившейся уже кожей.
— Я не охотникъ до общихъ мстъ, но если угодно…. началъ онъ.— Я не о геніяхъ говорилъ. Геніи всегда и во всхъ сферахъ не подлежатъ общему приговору и сужденію. А я просто говорилъ о заурядныхъ артистахъ, о нашихъ обыкновенныхъ актерахъ, которыми полны наши театры и которые безъ этой школы, что называется, ступить не умютъ, не знаютъ куда руки двать.
— Я до сихъ поръ никогда не могла ршить этого вопроса: что лучше?— вмшалась въ разговоръ, застнчиво красня, молодая двушка и отодвинула смятые цвты.— Какая школа? Трудно ршить, мн кажется, что выгодне для артиста: когда нтъ выдержки, школы, ничего заране положеннаго и выученнаго, но за то есть искренность, или же напротивъ: вс эти позы и жесты la Sarah Bernhardt, декламація и вмст съ тмъ плохая школа, а взамнъ ничего правдиваго, какъ въ жизни бываетъ, какъ въ самомъ дл…
Она заторопилась и умолкла.
— Зачмъ же брать крайности?— улыбаясь, обратился уже прямо къ ней путешественникъ.
— Нтъ, не крайности, а вообще… Вообще я не люблю декламаціи.
— А, ужь это другой вопросъ!
— Я оттого не люблю, что это всегда не правда,— продолжала она тономъ убжденія.
На видъ ей было не боле двадцати, можетъ быть девятнадцати лтъ. Гладко причесанные по старой мод, съ проборомъ на дв стороны, волосы оставляли открытымъ весь чистый, прелестный лобъ. Глаза смотрли внимательно и серьезно. Поперечная, тонкая морщина смотря по выраженію появлялась и пропадала между бровей.
Ее слушали съ тмъ снисходительнымъ выраженіемъ, какое бываетъ у мущинъ, когда они слушаютъ женщину не ради того, что она скажетъ, а любуясь тмъ, какъ она говоритъ.
Разговоръ разбился на группы. Между отдльными лицами продолжалось обсужденіе литературнаго путешествія, заинтересовавшаго дамъ. Черноволосый красавецъ перемнилъ мсто и съ нескрываемымъ вниманіемъ прислушивался къ спору въ конц стола. Спорившіе увлеклись и не замчали его.
— Разв можетъ быть что-нибудь дороже? Правда дороже всего, съ возраставшимъ одушевленіемъ поддерживая свою мысль, настаивала молодая двушка.— Да вотъ хотите примръ! Не случалось ли вамъ, слушая декламацію, испытать очень странное чувство? Это случается, когда слушаешь въ простой обстановк, въ комнат напримръ,— поясняла она.— Представьте себ, такъ просто комната, гостиная или зала… стулья по стнамъ, кресла, часы стоятъ и вдругъ… декламація съ жестами, паосъ напускной, или даже хотя бы просто черезчуръ выразительное, какъ говорится, ‘сценическое’ чтеніе. Такое чувство длается каждый разъ: какъ будто совстно, неловко становится за себя и за того, кто читаетъ такъ. Вы этого не испытали? Это оттого, что не правда,— горячо заключила она.
— Да, въ этомъ вся причина,— замтилъ путешественникъ.
— То-есть въ чемъ? Какая вы думаете?
— Да вотъ эта самая, что ‘не правда’,— какъ вы сейчасъ сказали. Въ ней вся сила. Паосъ напускной. Нтъ, значитъ, соотвтствія между словами и самимъ положеніемъ. А вы представьте себ: что, еслибы оно было — это соотвтствіе? Еслибы была правда, одна правда, и вся до послдняго слова. Тогда и эффектъ вдь получился бы совершенно другой. Бываютъ такія положенія…
— Мн кажется, здсь упускаются изъ виду условія сцены,— сказалъ, вмшиваясь въ разговоръ хозяинъ дома.— А между тмъ ихъ нельзя оставлять безъ вниманія, они предъявляютъ требованія, съ которыми нужно считаться. Нельзя писать декораціи, какъ картины, напримръ, нельзя…
Онъ хотлъ прибавить что то еще, но двушка безъ церемоніи перебила его.
— Одну минуту… Пожалуйста! Вы сказали, бываютъ положенія,— начала она, обращаясь къ прізжему.— Какія положенія? Что вы хотли сказать?
— Я хотлъ сказать, бываютъ положенія жизненныя, житейскія,— отвчалъ онъ.— Сложатся такъ обстоятельства и выйдетъ само собой что то, что прозвучало бы въ другое время, можетъ-быть, фальшиво или по крайней мр дланно, при тхъ условіяхъ покажется простымъ и вполн естественнымъ. Я говорю какъ разъ именно про декламацію,— замтилъ онъ, встртивъ недоумвающій взглядъ.— Мн случилось слышать такого рода декламацію.
— Въ комнат?
— Да, въ комнат, въ простой комнат, безъ эстрады, хотя и въ присутствіи довольно многочисленной публики. Я не помню боле сильнаго впечатлнія. Было это, помнится, въ Париж, на одномъ изъ вечеровъ…
Въ обществ произошло какъ бы невольное движеніе. Вс поправились на мстахъ и повернули головы въ одно направленіе. Эффектный брюнетъ съ бородой откинулся къ плетеной качалк и лишь время отъ времени длалъ движенія глазами, не поворачивая шеи въ тугихъ, крахмаленныхъ воротничкахъ. Молодая двушка оперлась сложенными руками о столъ, нахмурилась и насторожилась.
Прізжій господинъ продолжалъ.
— Это случилось сравнительно недавно на одномъ изъ музыкальныхъ сборищъ тамъ… за границей, въ русской колоніи. По какому случаю — справлялись ли чьи нибудь именины, или новый годъ встрчали, или провожали кого-нибудь — не помню теперь въ точности, но все устроилось какъ-то съ особенной торжественностью, шумно, людно и, даже можно сказать, весело. Собрались будущія звзды и свтила артистическаго опернаго міра, ученики и ученицы Віардо. Я водился съ этимъ пестренькимъ народомъ. Играли, пли дуэты, тріо и solo на всхъ языкахъ. Апплодировали по обыкновенію, кричали, требовали повторенія и повторяли…
— Да, вотъ кто уметъ веселиться!— меланхолически замтилъ кто-то изъ кружка.
— Не всегда, но бывали вечера, о которыхъ вспоминается съ удовольствіемъ,— отозвался разскащикъ и продолжалъ: — Роль хозяевъ или, точне сказать — распорядителей, играли въ этотъ вечеръ по обыкновенію два-три члена кружка,— старожилы колоніи и давнишніе habitus на этого рода вечеринкахъ исполняли роль съ умньемъ и толково. Каждый изъ присутствовавшихъ имлъ случай выказать разнообразныя качества своихъ дарованій.
Среди группъ, большею частію знакомыхъ между собой, помню, бродилъ долгое время, невидимому неизвстный большинству, небольшого роста невзрачный человкъ. Съ виду, типомъ лица онъ напоминалъ итальянца и дйствительно оказался имъ. Кто-то больше изъ вжливости, должно быть, предложилъ ему продекламировать что-нибудь. Публика не слишкомъ усердно поддерживала предложеніе. Большинство были русскіе, французы.— По-итальянски?— Ну, что! не поймешь ничего…
Однако, предложеніе было принято.
Итальянецъ улыбнулся въ отвтъ. Какъ сейчасъ вижу странную, вызывающую, какъ бы торжествующую улыбку. Какъ будто онъ ждалъ этого приглашенія,— ждалъ и былъ счастливъ, что дождался. Онъ потупился на секунду и вдругъ поднялъ голову. Затмъ, не сходя съ мста, прислонился къ рояли и началъ.
Я не помню теперь, чьи были стихи: Леопарди или Джусти. А можетъ быть — и это врнй — какого-нибудь совсмъ неизвстнаго маленькаго поэта, но съ первыхъ же словъ, раздавшихся среди нестихнувшей толпы въ глубин большой комнаты, вс смолкли, головы и глаза обратились въ сторону говорившаго.
Вещица была не велика, на мотивъ часто повторяющійся въ итальянскихъ стихотвореніяхъ.
Друзья, не видавшіеся въ продолженіе нсколькихъ лтъ, встрчаются между собой. Обстоятельства разъединили ихъ. Жизненные пути разошлись въ противоположныя стороны. Одинъ изъ нихъ оказывается предателемъ и доносчикомъ.
‘Lasciami, scellerato!’ — говоритъ пострадавшій, и невыразимое, холодное презрніе слышится въ тон этихъ, въ первый разъ произносимыхъ словъ.
Но каждый куплетъ начинается негодующимъ обращеніемъ:
‘Lasciami, scelleerato’…
Тонъ измняется. Какъ удары кинжала падаютъ ужасающія слова.
‘Отойди отъ меня, презрнный! Видъ твой внушаетъ мн ужасъ. Sei un delatore! Ты доносчикъ’.
Все словно умерло вдругъ въ большой комнат. Слышно было чье-то взволнованное дыханіе, да голосъ, великолпный голосъ декламатора звучалъ съ каждой нотой грозне, казалось, побдительне, неотразиме… Онъ не боялся аффектаціи,— замтилъ разскащикъ въ сторону молодой женщины.— Напротивъ! Никакой подъемъ голоса, казалось, не въ силахъ былъ достигнуть высоты охватившаго его одушевленія.
Sei un delatore!
Съ каждымъ куплетомъ возрастаетъ crescendo. Это sei онъ произноситъ съ зминымъ шипньемъ. Отъ холоднаго, уничтожающаго презрнія онъ переходитъ въ негодованію, къ гнву, къ бшенству, и когда въ послдній разъ прозвучала послдняя, въ бшеной ярости задыхающаяся нота. Sei un delatore!— въ зал нсколько секундъ длилось тоже мертвое, гробовое молчанье.
Буря рукоплесканій нарушила тишину. Женщины окружили маленькаго человка. Онъ отказался повторить или продекламировать что-либо еще. Но тутъ совершилось нчто для всхъ неожиданное.
Я не отводилъ глазъ отъ его лица.
Ропотъ похвалъ раздавался кругомъ, но, казалось, онъ не слышалъ ихъ. Огромные и черные, какъ два угля горвшіе во впадинахъ глаза, неподвижно устремлены были въ одну точку въ глубин комнаты. Тамъ замтно было смятеніе.
Высокій человкъ, прижавъ шляпу локтемъ, пробирался посреди мгновенно образовавшейся толпы. Онъ шелъ сгорбившись, низко наклонивъ голову и вдругъ, какъ бы повинуясь невдомой сил, выпрямился на одно мгновенье во весь ростъ и обернулся лицомъ.
Взоры ихъ встртились поверхъ толпы.
Итальянецъ захохоталъ, рванулся впередъ. Было поздно. Его удержали. Другой усплъ скрыться въ дверяхъ. На секунду наступила тишина. Потомъ поднялась суматоха. Потомъ…
— Ну, и что же? Что же было потомъ?— проговорилъ срываясь, громко на всю террасу, молодой, взволнованный женскій голосъ.
— Потомъ… потомъ… ничего особеннаго. Все кончилось. Стали чай пить,— отозвался разскащикъ.
Онъ выпустилъ изъ рукъ стулъ, который машинально захватилъ во время разсказа, и провелъ рукой по лицу.
— А посл вечера? Посл чаю?— красня и съ умоляющимъ выраженіемъ настаивала молодая двушка.
— Посл стали прощаться, расходиться по домамъ…
— Какъ разъ именно то, что остается и намъ сдлать теперь,— перебивая на слов, замтилъ черноволосый господинъ и въ ту же минуту поднялся съ кресла.
Никто, очевидно, не раздлялъ его мннія. Никто, однако же, не возразилъ ему, но и не послдовалъ его примру. Вс остались на прежнихъ мстахъ и въ продолженіе нсколькихъ секундъ поднявшійся простоялъ выпрямившись одинъ посреди террасы.
Все сразу какъ-то стихло и примолкло кругомъ. Происходило видимо нчто необыкновенное.
Хозяева вопреки обычаю не высказывали сожалнія и не пробовали удержать гостя.
Маленькая гувернантка съ выраженіемъ крайняго волненія подняла об ручки, всплеснула ими по воздуху и, вся съежившись въ сренькомъ, какъ футляръ узкомъ платьиц, наклонила голову надъ чашкой и не поднимала ея.
Молодая двушка поднялась съ мста, блестящіе глаза ея, быстро переходя, обвели собраніе и остановились съ дтски-испуганнымъ изумленіемъ.
Гость, шумно двигаясь между стульями, торопливо прощался съ окружающими. Ему отвчали молчаливыми рукопожатіями. Становилось замтнымъ, какъ онъ блднлъ съ каждой минутой и казался взволнованнымъ, несмотря на видимое стараніе овладть собой. Проходя мимо разскащика, онъ слегка наклонилъ голову. Ни тотъ, ни другой не протянули руки.
Вс замтили это и переглянулись.
— Что это! Что значитъ?— спросилъ хозяинъ дома, когда заперлась калитка и замолкъ по алле шумъ одинокихъ шаговъ.
Но вдругъ, не дождавшись отвта, онъ остановился посреди комнаты, блдня въ свою очередь, и схватилъ себя за голову.
— Понялъ!… Вы это нарочно? Вы не простились съ нимъ.
— Да я и не здоровался,— отвчалъ прізжій.— Тогда незамтили….
— Разсказъ пришелся кстати. Я давно это… Вы его знали?— продолжалъ онъ все тмъ же нервическимъ шепотомъ, указывая на дверь.— Вы нарочно привели свой разсказъ?
— И не думалъ,— возразилъ прізжій.— Всего второй разъ вижу его. Слышалъ раньше, и признаюсь…— Онъ остановился, улыбаясь.— Проектируя здсь свое литературное странствованіе, я заране исключалъ его изъ числа возможныхъ членовъ. Но разсказъ — это случайность чистйшая. Я ничего не злоумышлялъ, хотя и не раскаиваюсь теперь, что случилось такъ. Это вотъ барышня виновата,— замтилъ онъ, обращаясь въ сторону, гд сидла молодая двушка. Ея уже не было въ комнат.
Наступила пауза. Вс молчали.
— Да! задумчиво проговорилъ хозяинъ.— Да, вотъ оно что.
Онъ усплъ уже оправиться и стоялъ, заложивъ руки за спину и прислонившись къ стн.
— На Запад вамъ чаще приходилось, вроятно, быть свидтелемъ подобныхъ сценъ,— обратился онъ въ прізжему,— а у насъ въ Россіи….
— Не безпокойтесь! Не замедлятъ и у насъ. Да и есть он, не считая ныншняго вечера. Къ тому идетъ. Сортируется, подбирается понемножку…— отвчалъ прізжій и взялся за шляпу.
— Какъ, уже уходить! А путешествіе? Проектъ путешествіи?— въ одинъ голосъ заявили дамы и окружили его.
Онъ съ комическимъ видомъ развелъ руками.
— Въ настоящую минуту мн какъ разъ предстоитъ оно — путешествіе своего рода,— сказалъ онъ, показывая рукой на аллею, темнвшую безконечной перспективой передъ освщенной террасой.— Какъ темно и мрачно! Право, можно подумать, что въ конц находится спускъ въ подземное царство,— шутливо говорилъ онъ, направляясь въ уголъ за шляпой.
— Вы знаете по крайней мр дорогу?— заботливо освдомилась хозяйка.
— Не знаю, но въ сущности это безразлично,— отвчалъ онъ съ равнодушнымъ видомъ, набрасывая на плечи пальто, поношенное и потертое даже при вечернемъ освщеніи и драпировавшееся на немъ не хуже плаща сказочнаго принца.
— Поручаю судьбу мою путеводной звзд своей, звзд одинокихъ путниковъ… Не безпокойтесь, пожалуйста,— прибавилъ онъ, прерывая сочувственныя замчанія.— Не въ первый разъ и не въ послдній, смю надяться. Покойной ночи!
Неуловимое выраженіе подавленнаго чувства мелькнуло на мгновеніе въ его чертахъ. Въ блдномъ освщеніи подъ широкою шляпой черты казались тоньше и строже.
Онъ закурилъ папиросу, приподнялъ еще разъ шляпу и повернулся, чтобы идти, но на порог столкнулся съ блой фигурой, медленно поднимавшейся по лстниц.
— Вы уходите? Позвольте, одну минуту. Что сталось съ итальянцемъ? Вы не видли его потомъ?
Молодая двушка появилась въ дверяхъ изъ сада, загораживая собою выходъ, опустивъ руку на перила. Блый, въ лтнемъ плать, стройный обликъ ея отчетливо выдлился, какъ въ рам, въ темномъ промежутк раскрытой двери.
Прізжій обвелъ восхищеннымъ и въ то же время тронутымъ взглядомъ тоненькую, двичью, взволнованную фигурку, стоявшую передъ нимъ.
— Вамъ, я вижу, во что бы то ни стало хочется узнать, что было потомъ,— проговорилъ онъ, усмхаясь.— Итальянецъ умеръ черезъ годъ при довольно исключительныхъ обстоятельствахъ… А впрочемъ что же это я!— тотчасъ же перебилъ онъ самого себя.— Все это я имлъ честь докладывать вамъ лишь въ подтвержденіе того нехитраго положенія, что декламація возможна и въ комнат,— продолжалъ онъ съ обычной шутливостью, на прощаніе пожимая протянутую ему маленькую, горячую руку.— Да, это была настоящая сценическая декламація въ салон. Какъ видите, она удается иногда.