ПУШКИНСКІЙ УГОЛОКЪ ЗЕМЛИ.
Вновь я постилъ
Тотъ уголокъ земли, гд я провелъ
Отшельникомъ два года незамтныхъ.
Пушкинъ.
Увы, за жизненныхъ браздахъ,
Мгновенной жатвой, поколнья,
По тайной вол Провиднья,
Восходятъ, зрютъ и падутъ,
Другія имъ во слдъ идутъ.
(‘Онгинъ’) Пушкинъ.
26-го мая будущаго 1899 года, послдняго въ этомъ столтіи, исполнится ровно сто лтъ съ того дня, когда, въ послднемъ же году прошлаго вка, родился Пушкинъ. Уже стали появляться въ газетахъ кое-гд напоминанія о предстоящемъ юбиле, можно сказать, не только Пушкина, но и всей русской литературы. Академія наукъ, какъ слышно, готовить къ этому дню какое-то особое изданіе, а Псковское земство даже собирается пріобрсти въ собственность отъ сына поэта знаменитое село Михайловское, чтобы устроить тамъ въ память Пушкина какое нибудь народное просвтительное учрежденіе, въ вид школы и т. п.
А пока ‘уголокъ земли’ собирается отпраздновать достойно великій предстоящій праздникъ, захотлось мн въ это лто създить въ т мста, гд покоится прахъ поэта, гд онъ такъ много пережилъ и перечувствовалъ, и гд такъ ярко и пышно разцвлъ его геній. Я не буду описывать эти мста,— они уже описаны,— ни открывать о Пушкин что-либо новое:— вс близкіе къ нему, здшніе, люди давно покоятся въ могилахъ, и только одна почтенная дама, младшая дочь П. А. Осиповой, Екатерина Ивановна Фокъ, помщица села Батова, напротивъ Тригорскаго, еще помнитъ Пушкина въ послдніе годы его жизни, когда сама была еще двочкой. Мн просто хотлось узнать на мст, сохраняется ли здсь память о поэт, знаетъ ли его грамотный народъ, какъ содержится его могила, наконецъ’ вообще, что это за край, который собирается чествовать своего поэта,— словомъ, хотлось посмотрть, каковъ-то этотъ ‘уголокъ земли’ въ настоящее время, наканун пушкинскаго столтія.
‘Уголокъ’ — это не только село Михайловское, это небольшая часть Опочецкаго узда Псковской губерніи, гд, на незначительныхъ разстояніяхъ другъ отъ друга, въ гористой, чудной, мстности, омываемой живописными рками Великой и Соротью и многими озерами, сгруппировалось нсколько селеній, тсно связанныхъ съ именемъ Пушкина: Святогорскій монастырь въ 55 верстахъ отъ города Острова, съ селомъ Михайловскимъ или Зуевымъ, отстоящимъ отъ него версты на четыре, красивйшее мстечко Тригорское и рядомъ съ нимъ, на Лысой гор, имнье Батово, всего въ трехъ верстахъ отъ Михайловскаго — вотъ, такъ сказать, собственно пушкинскій центръ, уголокъ, связанный съ именемъ поэта наиболе. Но къ ‘уголку’ причислили бы мы еще и село Голубово, о которомъ рчь впереди. Вотъ и весь уголокъ, если не считать городовъ: Опочки, Острова, наконецъ, Пскова, гд Пушкинъ бывалъ по дламъ.
Утромъ 6 іюля ныншняго года выхалъ я изъ Валдая, по новой желзной Рыбинско-Бологовско-Псковской дорог, на Псковъ.
Въ вагон, противъ меня, помстился пресимпатичнйшій гимназистикъ одной изъ петербургскихъ гимназій, лтъ четырнадцати, какъ я узналъ отъ него, перешедшій однимъ изъ первыхъ изъ третьяго класса въ четвертый. Спрашиваю: знаетъ ли онъ, что въ будущемъ году столтіе рожденія Пушкина, и что это такое, напр., за село Михайловское, или Святогорскій монастырь. Оказывается — не знаетъ.— ‘Неужели васъ такъ и не знакомилъ съ Пушкинымъ учитель?’ — Ничего — отвчаетъ — не говорилъ: еще не дошли до Пушкина, это въ старшихъ классахъ будетъ.— ‘Да вы-то сами читали Пушкина?’ — Некогда, уроковъ очень много.— ‘А разбиралъ когда-нибудь въ класс учитель стихи Пушкина?’ — Нтъ.— ‘Что же онъ у васъ длаетъ?’ — Задаетъ уроки, спрашиваетъ, баллы ставитъ.— ‘Хорошій же, подумалъ я, у нихъ учитель, а еще, по словамъ гимназиста, молодой. Будемъ питать сладкую надежду, авось, хоть ради юбилея, гимназіи озаботятся ознакомить съ Пушкинымъ въ этомъ году своихъ питомцевъ не только одного старшаго возраста, но и младшихъ’.
Переночевавъ въ Псков, куда поздъ изъ Бологое приходитъ около 11 ч. вечера, въ 8 1/2 часовъ утра отправился я по Варшавской желзной дорог въ городъ Островъ, куда и прибылъ около 10 часовъ. Никого въ пушкинскихъ мстахъ я не зналъ, точно такъ же, какъ и мстности, и потому запасся рекомендательнымъ письмомъ предсдателя опочецкой земской управы, П. П. Болычева, къ одному изъ почтенныхъ мстныхъ дятелей, Павлу едоровичу Карпову, земскому начальнику, выбранному отъ псковскаго дворянства въ коммиссію по чествованію столтія Пушкина, проживающему въ 45 верстахъ отъ Острова, въ своемъ имніи Вче. Къ нему-то прямо и поршилъ я отправиться, нарочно, чтобъ хать не торопясь, нанявъ лошадей обывательскихъ, и похалъ въ городъ на постоялый дворъ на извозчик. Вокзалъ отстоитъ отъ города на три версты, и дорога къ нему довольно-таки убійственная. Хозяинъ постоялаго двора оказался грамотнымъ и почитывающимъ книги и газеты. Онъ сообщилъ мн, что лтомъ въ Михайловское и Святогорскій монастырь, на поклоненіе могил Пушкина, здятъ довольно часто, что Пушкина въ город грамотные читаютъ, что у многихъ простыхъ людей есть даже и его сочиненія, и что будущимъ чествованіемъ столтія, затваемымъ губерніей, и особенно Опочецкимъ уздомъ, въ город интересуются. Хозяинъ, кажется, правъ. Въ одной изъ большихъ лавокъ Острова меня прямо-таки спросили, не къ Пушкину ли ду, и, получивъ утвердительный отвтъ, разсказали, что въ город Пушкина знаетъ молъ всякій грамотный, и что сочиненія его, по крайней мр, между торговымъ людомъ, распространены, а одинъ изъ приказчиковъ, молодой человкъ, кончившій курсъ въ здшней городской школ, оказался даже горячимъ поклонникомъ поэта, знающимъ много его стиховъ наизусть.
Выхалъ я въ Вче изъ Острова на одной лошади, въ самодльной, очень удобной, линейк, около часу дня. Дорога верстъ двадцать идетъ по прекрасному шоссе, отчасти по берегу порожистой рки Великой, но потомъ сворачиваетъ въ сторону по проселку, лсомъ и полями, засянными, большею частью, льномъ. Здсь Пушкина тоже знаютъ,— только не Александра Сергевича, а его сына, Григорія Александровича, помщика въ Михайловскомъ. ‘Строгій, говорятъ, баринъ’. А на счетъ моей поздки удивляются: ‘зачмъ это на могилу къ сочинителю ду. И не вы, молъ, одинъ, а многіе себя утруждаютъ’…
По дорог мн попадалось много дтей. Съ нкоторыми я заговаривалъ, иного подсаживалъ къ себ на линейку и халъ по нскольку верстъ. Ребята славные, большинство ходитъ въ школу и грамотны, къ школ относятся съ любовью, хотя одинъ мальчикъ, учащійся у учительницы, на мой вопросъ, не дерется ли, пренаивно замтилъ: ‘а какъ же — попадаетъ, да не очень’. О Пушкин почти никто изъ дтей не слыхалъ, одинъ только мальчуганъ лтъ двнадцати прекрасно прочиталъ наизусть ‘Птичку’, выученную въ школ по ‘Родному Слову’, сказавъ, что написалъ стихи сочинитель Александръ Сергевичъ Пушкинъ, который похороненъ въ Святыхъ Горахъ. Грамотныхъ и толковыхъ школьниковъ встрчалъ я здсь много и потомъ. Какъ я узналъ, въ Опочецкомъ узд изъ общаго бюджета земства 126.831 р. на образованіе тратится 36.747 р. и на медицину 39.297 р. Всего населенія въ узд 133.564 ч. обоего пола, изъ дтей школьнаго возраста (къ сожалнію, общей цифры узнать мн не удалось) учится въ земскихъ школахъ мальчиковъ 1.727, двочекъ только 289, всего же учатся на счетъ земства 2.016 ч. Въ узд три министерскихъ двуклассныхъ школы: въ Святыхъ Горахъ на 250 челов., при трехъ учителяхъ и законоучител, въ Пелянахъ и въ Вель, при двухъ учителяхъ. Вс эти школы, какъ и другія, переполнены учащимися, и потребность въ грамот величайшая. Кром этихъ министерскихъ школъ, въ узд есть еще 19 нормальныхъ школъ, содержимыхъ земствомъ же, съ трехгодичнымъ курсомъ, имющихъ особыя, довольно красивыя, помщенія, выстроенныя по одному образцу, есть 24 школы съ двухгодичнымъ курсомъ по 30 человкъ въ каждой, нанимающія частныя помщенія. Кстати сказать, лтъ двадцать назадъ, въ 1877 году, во всемъ узд земскихъ школъ не было ни одной, и первая школа явилась только, благодаря бывшему попечителю учебнаго округа, князю Михаилу Сергевичу Волконскому, исхлопотавшему пособіе въ 5.000 р., на ея постройку. Насколько случалось мн разспрашивать о школьномъ дл въ узд, всюду встрчалъ я полное сочувствіе народному образованію, къ которому помщики и земства относятся съ большимъ вниманіемъ, жалуясь только на крайне ограниченный бюджетъ, далеко не позволяющій удовлетворять все боле и боле возрастающей въ народ потребности учиться.
Около 7 часовъ вечера, 7-го іюля, прибылъ я въ Вче, гд и былъ принятъ чрезвычайно радушно его владльцемъ, Павломъ едоровичемъ Карповымъ и его милой семьей. Желаніе мое постить эти мста встрчено здсь какъ нельзя боле сочувственно, и Павелъ едоровичъ любезно предложилъ быть моимъ руководителемъ. ‘Здсь, изъ знавшихъ Пушкина,— сказалъ онъ мн,— остается въ живыхъ только одна послдняя изъ обитательницъ Тригорскаго, младшая изъ дочерей Прасковьи Александровны Осиповой отъ второго брака, вдова-помщица Екатерина Ивановна Фокъ, живущая въ своемъ имніи Батов,’ на Лысой гор, рядомъ съ Тригорскимъ. Она знала’ Пушкина еще двочкой и любить его вспоминать. Больше о немъ могла бы вамъ разсказать старшая ея сестра, Марія Ивановна, но она недавно умерла. Къ Екатерин Ивановн и слдовало бы вамъ похать прежде всего, но, къ сожалнію, она теперь въ Севастопол’. Однако, какъ скажу дале, мн все-таки удалось ее повидать, а пока пришлось, по совту моего любезнаго чичероне, начать знакомства съ ‘уюлкомъ’ съ Голубово, куда мы и похали на другой день вечеромъ.
Голубово — имніе бывшаго туркестанскаго генералъ-губернатора, барона Александра Борисовича Вревскаго, въ 25 верстахъ отъ Святогорскаго монастыря, живописно расположенное на холмахъ вблизи погоста. Издавна принадлежало оно богатому, старинному роду бароновъ Вревскихъ. Въ двадцатыхъ годахъ ныншняго вка одинъ изъ нихъ, молодой и красивый гусарскій офицеръ, баронъ Борисъ Александровичъ, былъ знакомъ съ извстной тригорской помщицей Прасковьей Александровной Осиповой, ея сыномъ отъ перваго брака, Алексемъ Николаевичемъ Вульфомъ, ея старшими дочерьми, Анной и Еввраксіей Николаевной, а также и съ Пушкинымъ, проживавшимъ два года (1824—1826) въ Михайловскомъ и по временамъ туда назжавшимъ. Въ одну-то изъ дочерей, извстную веселостью и живостью характера, симпатичную красавицу Тригорскаго, Евпраксію Николаевну, большую пріятельницу Пушкина, посвятившаго ей стихотвореніе Если жизнь тебя обманетъ, баронъ влюбился. 8-го іюля 1831 года состоялась ихъ свадьба, и молодые (баронъ вышелъ въ отставку) поселились въ Голубов, въ единственномъ старомъ, небольшомъ домик, сохранившемся и обитаемомъ и до сихъ поръ. Узнавъ о помолвк, еще за недлю до свадьбы, 29 іюня 1831 года, Пушкинъ писалъ Прасковь Александровн: ‘Поздравляю васъ и желаю Евпраксіи Николаевн всего того счастія, какое только намъ возможно на земл и котораго достойно существо столъ благородное и кроткое’. (Соч. Пушкина, изд. Суворина, VIII, 253). Въ слдующемъ 1832 г., узнавъ о беременности баронессы первымъ ребенкомъ, онъ заботливо пишетъ: ‘Дай Богъ, чтобы все кончилось благополучно, и чтобы здоровье ея поправилось. Говорятъ, что отъ первыхъ родовъ молодая женщина хорошетъ, дай Богъ, чтобы они были также благопріятны и здоровы’ (Ib., 256), а осенью того же 1832 г. онъ уже поздравляетъ Прасковью Александровну съ внукомъ: ‘дай Богъ здоровья ему и его матери’ (Ib., 257). Желаніе Пушкина исполнилось: Евпраксія Николаевна, сохранившая, по разсказамъ лицъ ее знавшихъ, до глубокой старости, веселость нрава, привтливость и обаятельную симпатичность, при ясномъ ум и крпкой памяти, имла 13 человкъ дтей, доживъ до 1883 года.
Вотъ, въ эту-то послднюю въ пушкинскомъ уголк старинную семью, свято хранящую память о поэт, кром одинокой Екатерины Ивановны Фокъ, сынъ которой только назжаетъ къ ней по временамъ, и повезъ меня прежде всего мой руководитель. Перечислю сначала всхъ членовъ этой семьи, радушно меня встртившей и любезно подлившейся со мной воспоминаніями. Прежде всего — глава семьи, почтенный, заслуженный генералъ, сынъ Евпраксіи Николаевны, затмъ его сынъ, отставной кавалергардъ Павелъ Александровичъ, съ женой Свтланой Николаевной, сестра генерала, Софья Борисовна Вревская, ныншняя владлица Тригорскаго, которое сдано ею въ аренду и гд она сама не живетъ, еще дв сестры, Александра и Анна Борисовны и, наконецъ, внучка Евпраксіи Николаевны, двица Наталья Михайловна Петропавловская. Кром этихъ лицъ, по сосдству съ Голубовымъ, въ своемъ имніи Александровскомъ, въ бывшемъ дворц князя Куракина, живетъ братъ Александра Борисовича, вдовецъ, мстный земскій начальникъ, баронъ Степанъ Борисовичъ Вревскій. Въ семь же Александра Борисовича въ этотъ вечеръ 8-го іюля, случайно совпавшій съ памятнымъ днемъ свадьбы Евпраксіи Николаевны, о чемъ тутъ же и вспомнили, видлъ я еще и гостью, дочь двоюродной сестры Евпраксіи Николаевны, Анны Петровны Кернъ, за которой ухаживалъ Пушкинъ, старушку Екатерину Ермолаевну Шакальскую.
Подъзжая къ имнію, встртили мы на дорог молодого барона Павла Александровича съ его супругой, которымъ и представилъ меня мой спутникъ, отправившійся со Свтланой Николаевной смотрть что-то по хозяйству, а я остался съ барономъ, поведшимъ меня осматривать садъ и домъ и сообщившимъ мн кое-что интересное изъ фамильныхъ преданій, подтвержденныхъ потомъ и остальными членами семьи, еще не вернувшимися съ прогулки.
Когда женился покойный Борисъ Николаевичъ, въ 1831 г., имніе было заброшено и неустроено. Въ негустомъ, нерасчищенномъ, парк стоялъ всего одинъ небольшой домикъ, куда и перехали молодые. Въ этотъ-то домикъ, гд свято сохраняется до сихъ поръ вся старинная обстановка, мебель, портреты Вульфа, самой Евпраксіи Николаевны и др., жила она уже вдовой, и потомъ, почти до самой смерти, почти наканун которой ее, уже умирающую, перенесли въ большой, новый домъ. Тотчасъ же по прізд въ 1831 г. молодые стали строиться и культивировать паркъ, въ настоящемъ своемъ вид необыкновенно красивый, густой, съ чудесными аллеями большихъ деревьевъ, прудками, старинной бесдкой и множествомъ цвтовъ. Сюда-то, въ эту, тогда еще не культивированную, скромную, обитель влюбленной четы, жившей въ маленькомъ домик, и назжалъ нсколько разъ, по семейному преданію, Пушкинъ, какъ одинъ, такъ разъ и съ женой, почти во всякій свой пріздъ въ Михайловское, до самого послдняго прізда въ 1835 г.. что и очень естественно по его особенно дружескимъ отношеніямъ къ Евпраксіи Николаевн, Вульфу и ихъ роднымъ. Все здсь живетъ и дышитъ великимъ именемъ. Въ устройств сада и постройкахъ принималъ Пушкинъ, по фамильному преданію, самое горячее участіе: самъ копалъ гряды, разсадилъ множество деревьевъ, что, какъ извстно, было его страстью, а на многіе, теперь уже почтенные великаны, и до сихъ поръ указываютъ какъ на посаженные именно имъ (въ большой густой алле), разсаживалъ онъ и цвты, и принималъ даже участіе въ рыть пруда. Такой добровольный трудъ надъ гнздышкомъ близкихъ людей, повидимому, давалъ поэту среди любимой природы отрадный отдыхъ отъ треволненій и гнетущей тоски послднихъ лтъ жизни. И не удивительно: здсь, какъ и въ Тригорскомъ, его любили, принимали въ немъ сердечное участіе, а оно было ему такъ необходимо… Не даромъ рвался онъ изъ столичной сутолоки въ тишину сельскаго уединенія, не даромъ еще въ тридцатомъ году пишетъ матери Евпраксіи Николаевны: *Надо быть совершенно одинокимъ, какъ я, чтобы оцнить вполн голосъ дружбы и нсколько строкъ, начертанныхъ кмъ-либо изъ тхъ, кого мы любимъ’, а въ декабр 1835 г. говоритъ прямо: ‘По правд сказать, только дружбу мою къ вамъ и вашему семейству нахожу я въ душ моей все такою же, всегда полною и ненарушимою’. (Соч. Пушкина, изд. Суворина, VIII, 262). А если это такъ, въ чемъ, зная всегдашнюю искренность поэта, нтъ ни малйшаго сомннія, то, насколько извстна намъ его біографія, посл самой хозяйки Тригорскаго, Прасковьи Александровны, Евпраксія Николаевна (Зизи) была едва ли не самая большая любимица Пушкина изъ всхъ обитательницъ Тригорскаго. Живая и веселая, подвижная и. остроумная, коноводъ всхъ игръ и затй, съ художественнымъ огонькомъ, она всегда умла развеселить, развлечь его и едва ли въ значительной степени не послужила своей личностью, какъ матеріаломъ, для созданія двическихъ типовъ Евгенія Онгина. И хотя Пушкинъ и самъ говоритъ, что онъ зналъ ту —
Съ которой обрисованъ
Татьяны милой идеалъ,—
какую-то будто бы одесскую даму, но Анненковъ положительно утверждаетъ, что прототипами для Татьяны и Ольги послужили дочери Осиповой, Анна и Евпраксія, черты характера которыхъ, конечно, претворенныя художественнымъ творчествомъ, несомннно, какъ намъ кажется, вошли въ типы онгинскихъ двушекъ. Наконецъ, въ этотъ же вечеръ моего пребыванія въ Голубов, дочь Евпраксіи Николаевны, Софья Борисовна Вревская, говорила мн со словъ матери, что Пушкинъ особенно любилъ читать ей Онгина, котораго прочитывалъ по мр написанія, и показала мн экземпляръ Онгина, изданія 1826 г., съ собственноручнымъ посвященіемъ книги ей, Евпраксіи Николаевн, я — что особенно важно — экземпляръ 1828 г., на обложк котораго, поперекъ внутренней стороны, крупнымъ почеркомъ самимъ Пушкинымъ написано: Евпраксіи Николаевны Вульфъ
22 Февраля
1828 г.
Изъ сада маленькаго домика повелъ меня молодой баронъ въ большой домъ, выходящій широкимъ балкономъ въ садъ, съ чудеснымъ видомъ на паркъ и теряющіяся въ огромномъ пространств дали.
На всей обстановк дома (какъ я слышалъ, многое перевезено изъ Тригорскаго, вроятно, по смерти П. А. Осиповой въ 1859 г.) яркій отпечатокъ отжившей старины, свято сохраняющейся потомками пушкинскаго вка. Старинная, немудреная, мебель, на которой сиживалъ Пушкинъ и его близкіе люди изъ ‘уголковъ родной земли’, по угламъ, въ зал, бюсты Пушкина и Дельвига, надъ однимъ изъ дивановъ старинная, нкогда модная, гравюра внскаго конгресса, Въ зал и другихъ комнатахъ много интересныхъ портретовъ: самой покойной хозяйки, ея мужа барона Бориса Александровича, А. Н. Вульфа — пріятеля Пушкина, отца Вульфа и друг. Въ кабинет прекрасный бюстъ Императора Николая Павловича, еще молодого. Со многихъ портретовъ, и стараго, и новаго дома, барономъ Павломъ Александровичемъ Вревскимъ, хорошо рисующимъ, сняты копіи. Вообще, вся эта обстановка, показывающая уваженіе къ родной и исторической старин, трогательное сердечное отношеніе всхъ членовъ семьи къ матери и бабушк, къ Пушкину, заслуживаетъ особеннаго вниманія. Какъ пріятно поражаетъ въ дом отсутствіе всякой претензіи на роскошь, и слава Богу, что нтъ здсь, какъ во многихъ старинныхъ домахъ, никакихъ миологій въ вид статуй и картинъ, или раритетовъ въ вид бронзы рококо и т. под. Ничему этому здсь нтъ мста. Это не опытъ музея изящныхъ искусствъ,— здсь музей особаго рода, это, такъ сказать, маленькій музей пушкинской старины, если и не его личной, то близкихъ ему людей…
За ужиномъ, гд собралась вся семья, меня угостили какой-то особой, спеціальной, только здсь приготовляемой, по рецепту Прасковьи Николаевцы, настойкой, которую, по преданію, пили Пушкинъ, Языковъ, Вульфъ и др. въ Тригорскомъ, а Софья Борисовна показала мн серебряную старинную ложку Евпраксіи Николаевны, съ длинной ручкой, для разливанія жженки, до которой михайловская молодежь была большая охотница и которую мастерски умла приготовлять покойная хозяйка.
Но самое интересное, что я не только увидлъ въ этомъ гостепріимномъ дом, но даже и получилъ въ дорогую память посщенія его въ памятный день свадьбы покойной хозяйки, 8-го іюля, это — списанное для меня тутъ же, рукой внучки Евпраксіи Николаевны, Натальею Михайловною Петропавловскою, кажется, нигд еще ненапечатанное и совершенно мн неизвстное стихотвореніе Пушкина, найденное въ альбом покойной Анны Николаевны Вульфъ, сплошь составленномъ изъ стихотвореній Пушкина, но уже напечатанныхъ. Въ этотъ-то альбомъ и былъ вложенъ листочекъ съ этимъ стихотвореніемъ, но безъ подписи Пушкина и безъ даты, когда оно написано. Листокъ этотъ недавно посланъ барономъ П. А. Вревскимъ въ академію наукъ, академику Дубровину. Съ согласія главы семьи барона Александра Борисовича позволяю себ подлиться съ читателями интересною новинкой:
Я слышалъ — въ келіи простой
Старикъ молитвою чудесной
Молился такъ передо мной:
‘Отецъ людей! Отецъ небесный!
‘Да Имя Вчное Твое
‘Святится нашими сердцами!
‘Да придетъ царствіе Твое,
‘Твоя да будетъ Воля съ нами,
‘Какъ въ небесахъ, такъ на земли!
‘Насущный хлбъ намъ ниспошли
‘Твоею щедрою рукою,—
‘И какъ прощаемъ мы людей,
‘Такъ насъ, ничтожныхъ предъ Тобою,
‘Прости, Отецъ, Твоихъ дтей!
‘Не ввергни насъ во искушенье,
‘И отъ лукаваго прельщенья
‘Избави насъ!’ — Передъ крестомъ
Такъ онъ молился. Свтъ лампады
Чуть чуть мерцалъ издалека,
А сердце чаяло отрады
Отъ той молитвы старика.
Утверждать, что это стихотвореніе принадлежитъ непремнно Пушкину, я, конечно, не могу, да не утверждаетъ этого и семья Вревскихъ, но читалъ я его Е. И. Фокъ, тоже его не знавшей, и многимъ другимъ, и вс говорятъ единогласно, что оно можетъ принадлежать только ему, какъ по поэтической образной сил, сжатости и стиху, такъ и по своему характеру, совсмъ пушкинскому, а что до сего времени оно извстно не было, только случайно найденное недавно,— въ этомъ ничего удивительнаго нтъ. Пушкинъ, какъ и Лермонтовъ, писалъ очень много и въ альбомахъ, и на клочкахъ бумаги, даря свои экспромты тому или другому изъ знакомыхъ или близкихъ, и часто забывалъ о написанномъ. Мы уврены, что такихъ сюрпризовъ отыщется еще не мало. Если же стихотвореніе принадлежитъ въ самомъ дл Пушкину, то относится оно, по всей вроятности, приблизительно, къ послднему періоду его дятельности (1834—1836 гг.), когда, особенно съ 1834 г., начинаетъ проявляться въ поэт, подъ вліяніемъ угнетающихъ обстоятельствъ жизни, и всякихъ предчувствій, раздумья надъ прожитой жизнью, настроеніе религіозное. Оно то и вызвало нсколько чудныхъ вещей въ этомъ род, напр., Странникъ (1834 г.) и въ 1836 г. Подражаніе итальянскому (Какъ съ древа сорвался предатель ученикъ…) и особенно извстная Молитва — переложеніе молитвы Ефрема Сирина: Отцы пустынники и двы непорочны, написанное на дач на Каменномъ остров 22 іюня 1836 г. Это же настроеніе легко могло вызвать и Отче нашъ, составляющее какъ бы pendant къ предъидущему. Извстно также, что Пушкинъ въ послдніе годы жизни изучалъ Четьи-Минеи и Прологъ, переложивъ на простой языкъ Житіе игумена Саввы, и даже принималъ въ 1835 г. участіе въ составленіи Словаря о святыхъ Россійской церкви.
Но прежде, чмъ разстанусь съ почтеннымъ семействомъ барона Александра Борисовича, которому, какъ и всмъ членамъ семьи, приношу мою глубочайшую признательность за пріемъ и сообщенныя мн свднія, не могу не упомянуть объ одной изъ послднихъ, остающихся въ живыхъ, современницъ Пушкина, встрченной въ томъ же дом. Это гостящая у Вревскихъ дочь покойной, нкогда красавицы, А. П. Кернъ, двоюродной сестры Евпраксіи Николавны Вревской, вдова Екатерина Ермолаевна Шакальская, обыкновенно живущая съ сынонъ въ Петербург. Я увидлъ старушку одну въ зал, внимательно раскладывавшею гранпасьянъ. Небольшого роста, худая, сморщенная, довольно слабая на видъ (она и ушла скоро спать), очень симпатичная и легко оживляющаяся, веселая и разговорчивая, она, когда меня представилъ ей молодой баронъ, сказавшій, зачмъ я пріхалъ, встртила меня чрезвычайно привтливо и сама заговорила о Пушкин, вспоминать котораго ей видимо пріятно. Вся оживилась старушка и, говоря о немъ, все время улыбалась. ‘Маленькая, батюшка, тогда я была, какъ онъ еще жилъ,— разсказывала она,— очень маленькая, лтъ десять, въ тридцатыхъ годахъ было это, что ли? Смолянка я была,— очень это давно. Онъ добрый былъ, Александръ Сергевичъ:— въ институтъ ко мн разъ пріхалъ. А то разъ и конфектъ прислалъ, два фунта, и съ запиской. До сихъ поръ помню:— ‘Посылаю, пишетъ, два фунта, потому что вы маленькая, а какъ выростете и сдлаетесь такая же хорошенькая, какъ ваша мама, пришлю и четыре’. Какъ извстно, Пушкинъ не забылъ А. П. Кернъ и посл женитьбы. Въ 1831 г., возвратясь въ Петербургъ, онъ разъискалъ ее, лишившуюся тогда матери и бывшую въ очень затруднительномъ положеніи, утшалъ ее и, естественно, принималъ участіе и въ дочери. А. П. Кернъ въ своихъ запискахъ восхищается имъ, ‘какъ геніемъ доброты’. Не мудрено, что и дочь сохранила о Пушкин самыя теплыя воспоминанія. Было уже холодно, семья барона собиралась ужинать. Старушка устала и поднялась идти къ себ въ комнату. ‘Спасибо вамъ — сердечно сказала она, на прощанье подавъ мн руку: — спасибо, что помните Пушкина. Мало его нынче помнятъ… Хорошій, очень хорошій человкъ!..’
Въ разны годы
Подъ вашу снь, Михайловскія рощи,
Являлся я. Когда вы въ первый разъ
Увидли меня, тогда я былъ
Веселымъ юношей. Безпечно, жадно,
Я приступилъ лишь только къ жизни, годы
Промчалися — и вы во мн пріяли
Усталаго пришельца…..
Пушкинъ.
На другой день, 9-го іюля, часовъ въ 6 вечера, похалъ я со всмъ семействомъ П. . Карпова въ Михайловское. Благодаря больше всего неутомимому покойному біографу Пушкина Анненкову (Мат. для біографіи Пушкина. Спб. 1873 г., стр. 39—40, 109—164 и его же Пушкинъ въ Александровскую эпоху. Спб. 1874, стр. 265—293) и другимъ, довольно многочисленнымъ, мемуарамъ и статьямъ, читателямъ извстно, какую великую роль игралъ этотъ ‘уголокъ земли’ въ жизни Пушкина, и поэтому напомнимъ о значеніи Михайловскаго только въ самыхъ общихъ чертахъ. Сюда, въ это ддовское имніе, доставшееся матери поэта, узжаетъ Пушкинъ тотчасъ же по выход изъ лицея въ 1817 году и все лто проводитъ въ удовольствіяхъ деревенской жизни, на лон любимой природы, сюда прізжаетъ онъ почти каждое лто до ссылки на югъ, подъ живыми впечатлніями уединенія въ родномъ сел пишетъ онъ свое, едва ли не первое по времени, въ смысл глубины и серьезности, стихотвореніе ‘Деревня’ (Привтствую тебя, пустынный уголокъ), съ знаменитымъ заключительнымъ воззваніемъ: Увижу ль я народъ освобожденный и рабство падшее по манію царя?’, эти мста поэтически воспроизводитъ онъ въ стихотвореніи ‘Домовому’ (1819 г.): ‘Помстья мирнаго незримый покровитель, тебя молю, мой добрый домовой, храни селенье, лсъ и дикій садикъ мой и скромную семьи моей обитель!’ Здсь, въ этомъ, такъ сказать, центр всего его творчества, въ періодъ ссылки 1824—1826 г., приводится въ исполненіе многое изъ задуманнаго еще на юг, какъ Цыгане и Онгинъ, особенно четвертая глава, такъ тсно связанная съ тогдашней жизнью Пушкина. Здсь же ставится на твердую ногу самообразованіе поэта и создаются, кром множества лучшихъ лирическихъ шедевровъ, Борисъ Годуновъ и Графъ Нулинъ. Мало того, едва ли не все лучшее изъ созданнаго Пушкинымъ въ послдніе годы жизни, какъ, напримръ, Русалка, послднія главы Онгина, Египетскія ночи, получаетъ свое творческое начало именно здсь же, въ эти ‘два года, незамтныхъ’ за творческимъ трудомъ, самообразованіемъ, напряженной работой мысли и мирными удовольствіями любимой сельской жизни. Сюда же прізжаетъ онъ много разъ и потомъ, проживая здсь по мсяцамъ и въ 1827, и въ 1828 г.г., и въ 1885 г., когда создаетъ элегію ‘Опять на родин‘, наконецъ, въ послдній разъ въ апрл 1836 г., когда онъ пріхалъ хоронить мать. Словомъ, это Михайловское связано съ Пушкинымъ самымъ тснымъ образомъ. Сюда стремился онъ всю жизнь, уже на закат своихъ дней, мечтая поселиться здсь, или вблизи села, купивъ какое-то сельцо Савкино, о чемъ онъ такъ настоятельно проситъ сосдку П. А. Осипову. Здсь же, наконецъ, въ Михайловскомъ же, мечталъ Пушкинъ построить и храмъ во имя Вознесенія Господня. Родившійся 26 мая, пришедшееся въ день Вознесенія, внчавшійся въ феврал 1831 г. въ Москв, тоже въ церкви Стараго Вознесенія, онъ, въ послдніе годы жизни особенно наклонный къ суеврію, незадолго до своей смерти задумчиво говорилъ одному изъ своихъ друзей о таинственной якобы связи этого праздника со всми важнйшими событіями его жизни. ‘Ты понимаешь,— говорилъ онъ, — что все это произошло не даромъ и не можетъ быть дломъ одною случая’, и передалъ другу твердое свое намреніе выстроить современенъ церковь во имя Вознесенія Господня именно въ Михайловскомъ. Словомъ,— обратимся ли мы къ сочиненіямъ Пушкина, къ его біографіи, письмамъ — все это, такъ или иначе, прямо или косвенно, по большей части, съ этимъ мстечкомъ связывается и Михайловское, для васъ, русскихъ, едва ли иметъ еще не большее значеніе, чмъ для англичанъ Страдфортъ, или для нмцевъ Веймаръ, Франкфуртъ-на-Майн, или Вюртенбергъ, по отношенію къ Гвте и Шиллеру.
Все это припомнилось мн въ этотъ вечеръ 9-го іюля, когда халъ, я ‘по границ владній ддовскихъ, гд въ гору поднимается дорога, изрытая дождями’, и я напрасно искалъ глазами традиціонныхъ трехъ сосенъ, шорохъ вершинъ которыхъ привтствовалъ поэта знакомымъ шумомъ, когда онъ еще юношей прозжалъ мимо нихъ изъ Тригорскаго при свт лунной ночи’. Не сбылось пророчество Пушкина о томъ, что ‘разростутся он нкогда въ рощу, которая заслонитъ старую главу ихъ отъ глазъ прохожаго’. Еще въ 1873 году, пишетъ Анненковъ: ‘одна, изъ нихъ была срублена какимъ то старостою и очень просто пошла, на мельницу, да той же участи, вроятно, скоро подвергнутся и остальныя по приговору какого-нибудь другого старосты. И они правы. Что за надобность беречь имъ предметы, связанные съ литературными и семейными воспоминаніями, когда тми же предметами не очень то дорожатъ и люди, заинтересованные въ ихъ сохраненіи по родству и воспитанію’ (Пушкинъ въ Александровскую эпоху, стр. 279). Анненковъ предсказалъ врно. Еще въ 1883 г., по словамъ Л. Поливанова, ‘сохранилась одна сосна, но уже лишенная зелени. Огромнымъ темнымъ остовомъ, раскинувъ голые сучья, стоитъ она’. А теперь, въ 1898 г., нтъ уже и ея. Вправо отъ дороги, поднимаясь въ сало отъ Тригорскаго, все пусто и голо, только кто-то посадилъ здсь дв новыя, молодыя, сосенки, обнесенныя жердями, но прививаются он плохо. За то, по странной игр природы, какъ разъ напротивъ, только съ лвой стороны, высоко разрослись тоже три новыхъ большихъ сосны, и тоже именно ‘одна поодаль, дв другія другъ къ дружк близко’, но стоять он не въ разбросъ, а чинно, рядышкомъ, на самомъ краю дороги.
Въ самомъ Михайловскомъ не видлъ я буквально ничего, сохраняющаго память о Пушкин, кром природы и общаго красиваго вида на озера съ террасы большого барскаго дома, гд живетъ уже много лтъ и понын сынъ поэта, отставной генералъ Григорій Александровичъ Пушкинъ. Все здсь перестроено еще въ шестидесятыхъ годахъ. Не сохранился даже и ‘опальный домикъ, гд жилъ поэтъ со своей бдной няней’. По телеграмм Григорія Александровича, присланной изъ Вильны 3-го іюля сего года въ Святыя Горы, на имя извстнаго нашего художника, академика Василія Максимовича Максимова, въ настоящее время рисующаго видъ ‘уголка’ и спрашивавшаго у отсутствовавшаго владльца позволенія осмотрть домъ и проч.,— телеграмм, приводимой мной буквально, значится слдующее: ‘единственная постройка, сохранившаяся со временъ отца въ Михайловскомъ,— флигель который предоставляю осмотрть, остальныя постройки возведены мною и лишены историческаго интереса. Пушкинъ’. Этотъ флигель мы постили, въ немъ, говорятъ, жила одно время няня, въ настоящее время перестраивается за чмъ-то и онъ. За отсутствіемъ владльца, не удалось осмотрть внутри и домъ, въ разсчет найти, можетъ быть, хоть что-нибудь изъ вещей Пушкина, во позволенія на это мы не имли, а управляющій впустить кого бы то ни было безъ особаго разршенія не уполномоченъ. Впрочемъ, кажется, потерялъ я немного, такъ какъ изъ вещей Пушкина и библіотеки не сохранилось, говорятъ, у сына ничего. По крайней мр, въ извстной книг К. Случевскаго По сверу Россіи. Путешествіе Великаго Князя Владиміра Александровича въ 1884—85 годахъ, изд. 1896 г. т. I на 120 стран. говорится, что единственныя, сохранившіяся отъ Пушкина вещи, виднныя Великимъ Княземъ, ночевавшимъ у Григорія Александровича: ‘кресло, ятаганъ, подаренный Пушкину гр. Паскевичемъ на Кавказ, и четыре билліардные шара’. Ради этого добиваться осматривать домъ, конечно, не стоило. Въ заключеніе своей, признаться-таки, краткой и довольно печальной, лтописи моего посщенія Михайловскаго, позволю себ привести характерный отрывокъ изъ статьи подъ псевдонимомъ W. ‘Неопубликованные три документа, относящіеся къ перевозу тла А. С. Пушкина въ Святогорскій монастырь’, помщенной въ газет Псковскій городской листокъ (No 72, воскресенье, 22 сентября 1896 г.). Авторъ сопутствовалъ одному высокопоставленному лицу, вознамрившемуся проздомъ поклониться могил поэта и постить Михайловское (какъ мн говорили, это лицо — государственный контролеръ т. п. Филипповъ). ‘По прибытіи въ сельцо, домъ оказался запертымъ на замокъ, по случаю отсутствія владльца имнія, родного сына поэта, Григорія Александровича Пушкина, проживающаго въ город Вильн. Когда же былъ приглашенъ управляющій имніемъ, то, на просьбу показать внутренность дома, отвчалъ, что у него ключей отъ дома нтъ, что владлецъ весьма недоволенъ, когда домъ осматриваютъ въ его отсутствіе, почему ключи увозитъ съ собой’. ‘Сначала — добавилъ управляющій — на время отъзда Григорій Александровича ключи оставались у меня, но когда онъ узналъ, что я позволялъ постителямъ ходить по дому, то онъ высказалъ мн особенное неудовольствіе, и съ того времени ключи отъ дома беретъ всегда съ собой на всякую свою отлучку изъ села. Высокій поститель ограничился только тмъ, что сорвалъ нсколько цвтковъ, выросшихъ около дома. Нужны ли комментаріи къ этому?’ — знаменательно заключаетъ авторъ статейки.
Этимъ отзывомъ другого постителя священнаго для насъ, русскихъ, ‘уголка’ и заключаю замтку о кратковременномъ моемъ посщеніи Михайловскаго, откуда ухалъ я съ самымъ тяжелымъ чувствомъ какой-то острой неловкости, полученнымъ отъ поразительнаго равнодушія къ дорогой памяти величайшаго русскаго поэта и собственнаго родного отца.
Два чувства дивно близки къ намъ,
Въ нихъ сердце обртаетъ пищу:
Любовь къ родному пепелищу,
Любовь къ отеческимъ гробамъ.
(Изъ набросковъ Пушкина).
Чудной лсной дорогой, въ вид длинной аллеи изъ высокихъ деревъ, засаженныхъ, какъ говорятъ, Пушкинымъ, похали мы изъ Михайловскаго въ Святогорскій монастырь. Изъ лсу выхали мы скоро въ открытое поле и со всхъ сторонъ открылись передъ нами, въ мягкомъ, ласкающемъ глазъ, вечернемъ освщеніи, необъятныя, холмистыя, дали, на которыя, какъ на Днпръ Гоголя, глядишь, и не наглядишься, и не налюбуешься. Издали доносился изъ монастыря всенощный звонъ, но самого монастыря еще не видно: онъ пока еще прячется на гор за густой зеленью. Но, вотъ, наконецъ, показались изъ-за лсу скромная колокольня и голубой куполъ, и по довольно отлогой гор въхали мы черезъ ворота на четырехугольный небольшой монастырскій дворъ. У самыхъ воротъ — особый, довольно большой флигель, для церковно-приходской школы, дале кельи, службы и двухъэтажный флигель, гд. Живетъ игуменъ, отецъ Іоаннъ, управляющій монастыремъ уже года четыре. Но его не оказалось дома, и мы, по оригинальной, очень старинной, идущей вверхъ извивами, лстниц, сложенной изъ крупныхъ, поросшихъ травой, камней, поднялись на довольно высокую гору, гд и расположено небольшое кладбище и церковь. Тотчасъ же, вправо отъ лстницы, первая могила съ небольшимъ мраморнымъ памятникомъ, съ образомъ Воскресенія Христова и надписью: ‘Здсь покоится тла незабвенною строителя Святогорскаго монастыря архимандрита Геннадія’: ни года рожденія, ни смерти — нтъ. При этомъ настоятел былъ обнесенъ монастырь крпкой оградой, славился архимандритъ святой жизнью и умеръ въ сороковыхъ годахъ боле чмъ столтнимъ старцемъ. Онъ-то и напутствовалъ въ могилу тло поэта въ утро его погребенія 6-го февраля 1837 года.
Рядомъ съ Геннадіемъ, прямо противъ алтаря, у церкви, надъ обрывомъ осыпающейся горы — могила Пушкина. Еще въ 1872 г. надъ ней былъ только черный простой крестъ съ лаконическою надписью ‘Пушкинъ’, весь заросшій травой и покосившійся. Теперешній памятникъ — небольшой простенькій блый обелискъ, вывтрившійся и тоже покосившійся отъ времени, съ кирпичнымъ, поростающимъ травой, подножіемъ, окруженный простой желзной ршеткой, съ надписью: Александръ Сергевичъ Пушкинъ, род. 26 мая 1799 скончался 29 января 1837 г.. Поставленъ онъ, кажется, въ восьмидесятыхъ годахъ, а можетъ быть, и въ 1880 г., ко времени постановки памятника поэту въ Москв. Ничья заботливая рука, какъ видно, не прикасается къ памятнику. Обелискъ поростаеть травой, грязенъ и испещренъ надписями постителей, которые даже отмтили на памятник свои имена. Впрочемъ, часть надписей на-дняхъ смыта по просьб художника B. М. Максимова. Онъ пріхалъ сюда съ студентомъ-сыномъ фотографировать и снимать виды ‘Пушкинскаго уголка’, и мы встртили его тутъ же, у могилы, за рисункомъ съ нея. Нсколько дней назадъ постили также могилу: академикъ Леонидъ Николаевичъ Майковъ и попечитель харьковскаго учебнаго округа Ив. Ив. Хрущовъ, и возложили на обелискъ лавровый металлическій] внокъ съ надписью: ‘Отъ Леонида Майкова и Ивана Хрущова’,
Рядомъ съ могилой поэта, слва, ветхая плита съ почти стершеюся надписью надъ могилой дда Пушкина, Осипа Абрамовича Ганибалла. Ни матери, ни отца Пушкина могилъ не сохранилось. Рядомъ съ Ганибалломъ маленькій новый каменный крестикъ съ надписью: Нюня — умерла 8 іюля 1889 г., а за ‘Нюней’, у самаго уже обрыва, древняя, совсмъ покосившаяся, плита надъ бабушкой Пушкина, Марьей Алексевной. Кстати сказать, что, по словамъ игумена и многихъ другихъ лицъ, постоянное, хотя и медленное, осыпаніе Святой горы замчается съ каждымъ годомъ все боле и боле, и если не будутъ во-время приняты мры къ укрпленію горы, то неминуемое разрушеніе грозить не только могил поэта и его родныхъ, но и самому собору.
Разыскивали мы и могилу няни Пушкина, къ которой, еще въ 80-хъ годахъ, обращался поэтъ Языковъ съ трогательными стихами:
Я отыщу тотъ крестъ смиренный,
Подъ коимъ, межъ чужихъ гробовъ,
Твой прахъ улегся изнуренный
Трудомъ и бременемъ годовъ.
Предъ нимъ, печальной головою
Склонюся, много вспомню я —
И умиленною мечтою
Душа разнжится моя!
Но могилы старушки указать намъ не могли: говорятъ, схоронена гд-то на другомъ, приходскомъ, кладбищ, около монастыря.
Отслуживъ на могил Пушкина панихиду, мы вышли изъ монастыря черезъ другія, большія, святыя, ворота въ монастырскую слободу Тоболинецъ, гд, замтимъ между прочимъ, есть почтовая станція и гд можно, недорого и довольно удобно, остановиться. Тоболинецъ — мстечко интересное, и о немъ сказать нсколько словъ стоитъ. Густо населенное, относительно достаточное, благодаря двумъ ежегоднымъ ярмаркамъ, почти поголовно грамотное, съ большой двухклассной школой на 250 человкъ при трехъ учителяхъ, мстечко, какъ разсказываютъ, своею нкоторою культурностью много обязано, между прочимъ, нкоему мстному дятелю, о которомъ и до сихъ поръ живетъ въ народ благодарная память, Александру Иродіоновичу Раевскому. Сначала псаломщикъ, потомъ діаконъ единственной мстной приходской церкви, онъ, еще въ начал тридцатыхъ годовъ, завелъ здсь свою безплатную школу на 30-ть дтей, и повелъ дло такъ успшно, что въ сороковыхъ годахъ обратило на него вниманіе министерство государственныхъ имуществъ и основало здсь свою школу, куда и пригласило его учителемъ. Съ открытіемъ въ 1866 г. земствъ, первое опочецкое земское собраніе торжественно привтствовало старика, перваго безкорыстнаго здсь просвтителя народа, адресомъ, посл чего онъ продолжалъ еще учить дтей до самой своей смерти уже въ семидесятыхъ годахъ, неся учительскій трудъ боле пятидесяти лтъ.
Въ этомъ-то Тоболинц, по иниціатив самихъ крестьянъ и подъ руководствомъ мстнаго земскаго начальника съ 1891 г. Павла едоровича Карпова, въ послдніе годы возникло своеобразное учрежденіе — и читальня имени А. С. Пушкина, удачно названная въ 1896 г. ‘Новымъ Временемъ’ (см. Приложеніе къ ‘Нов. Вр.’ 1896 г. No 7234) ‘Крестьянскимъ памятникомъ на могил А, С. Пушкина’. Исторія этого любопытнаго учрежденія такая. Еще въ 1898 г. разршено было крестьянамъ давать позволеніе на открытіе кабаковъ въ предлахъ земель всего тоболинецкаго общества Вороненской волости, Опочецкаго узда. Сначала цлый годъ крестьяне открывать кабаковъ у себя не разршали, но, наконецъ, поршили — кабакъ открыть, за который и получили до 3.000 руб. Эти-то деньги, за вычетомъ повинностей, и поршено было крестьянами употребить на открытіе богадльни и читальни, а также отдлить часть и въ пользу пожарнаго общества. На содержаніе собственно богадльни волостной сходъ ассигновалъ ежегодно по 217 руб., уже изъ своихъ личныхъ средствъ, что и занесено въ мірскую раскладку. На содержаніе читальни тоболинское общество опредлило ежегодно по 100 руб., опочецкое земство дало единовременно 100 руб., прислалъ 100 руб. отецъ Іоаннъ Кронштадтскій, книги прислалъ московскій комитетъ грамотности и др., словомъ, дло закипло, и къ 1895 г. былъ выстроенъ особый домъ и открыта богадльня, а въ іюл 1896 г. и читальня. 31-го декабря 1895 г. состоялся приговоръ крестьянъ, который и привожу полностью:
‘1895 года декабря 31-го дня, мы нижеподписавшіеся крестьянедомохозяева тоболинскаго общества Вороненской волости, Опочецкаго узда, Псковской губерніи, собравшись на нашъ сельскій сходъ въ полномъ и законномъ состав, въ присутствіи мстнаго старосты, имли сужденіе о томъ, что въ Святогорскомъ монастыр, расположенномъ среди земли нашего сельскаго общества, погребенъ нашъ мстный помщикъ А. С. Пушкинъ, извстный всей Россіи поэтъ. Люди со всхъ концовъ Россіи прізжаютъ почтить память великаго поэта и со всхъ сторонъ раздаются жалобы, что на мст погребенія память Пушкина мало чтима и недостаточно увковчена, такъ какъ, кром скромнаго семейнаго памятника на могил его въ Святыхъ Горахъ, ни въ сел Михайловскомъ, родовомъ имніи Пушкина, расположенномъ въ 4-хъ верстахъ отъ Святыхъ Горъ, нтъ ничего, что напоминало бы о великомъ имени, поэтому домохозяева постановили: выстроенное въ 1895 году на наши средства и на нашей земл, около могилы Александра Сергевича Пушкина, двухъэтажное полукаменное зданіе, предназначенное нами для пріюта на 30 человкъ нашихъ престарлыхъ односельчанъ, и частью для общественной народной читальни, назвать Пушкинскими для увковченія памяти высочтимаго нами человка, о чемъ и просить Высочайшаго разршенія, а въ виду того, что нашихъ мстныхъ средствъ недостаточно, для содержанія вышеозначенныхъ учрежденій въ надлежащемъ вид достойномъ памяти носимаго ими имени, мы постановили просить Высочайшаго разршенія на сборъ пожертвованій для образованія капитала, процентами съ котораго вышеозначенныя учрежденія (пріютъ и читальня), а также памятникъ поэта, содержались бы въ надлежащемъ вид’ {Съ удовольствіемъ прочелъ я въ No 197 ‘Новостей’ отъ 20-го іюля сего года, что Всемилостивйшее соизволеніе на открытіе сбора пожертвованій по всей имперіи за образованіе капитала съ означенной цлью содержанія богадльни, читальни и памятника воспослдовало 9-го іюля сего года. В. О.}.
Богадльня съ читальней — почти у самаго монастыря, тотчасъ же направо, по выход изъ св. воротъ. Это — очень красивое, полукаменное, зданіе съ маленькимъ голубымъ куполкомъ и крестомъ на крыш надъ маленькой молельной съ образомъ и неугасимой лампадой, посредин широкое крыльцо. Налво вверху и въ нижнемъ, подвальномъ, этаж, богадльня съ 24 призрваемыми (четверо мужчинъ, девятнадцать старухъ и одна слабоумная двочка-сиротка). Богадльней завдуетъ безплатно мстный крестьянинъ и церковный староста Иванъ Ивановичъ Бахусовъ. Направо — читальня. Это большая свтлая комната сажени въ 4 въ длину, около 3-хъ въ ширину и 4 1/2 аршина высоты. Посредин большой столъ и висячая яркая большая лампа. По стнамъ два шкапа, большой и малый, для книгъ, портреты Государя, Государыни, Императора Александра ІІ-го и бюстъ Пушкина. Тутъ же, временно, помщенъ и большой органъ, купленный всего за 250 руб. для предполагаемой къ открытію большой чайной. По праздникамъ его иногда заводятъ, и доставляетъ онъ народу великое удовольствіе. Завдуетъ читальней, также безплатно, вполн грамотный мстный крестьянинъ, всми уважаемый Александръ Ивановичъ Харинскій. Онъ и ведетъ всю переписку, вдаетъ выписку журналовъ и газетъ и даетъ отчеты инспектору народныхъ училищъ. Кром того, ежедневно, по буднямъ и праздникамъ, круглый годъ, ведутся очередныя дежурства изъ грамотной мстной тоболинской молодежи. Къ 15 сентября 1897 г. всхъ книгъ состояло до 600 и, кром того, еще до 600 брошюръ. Есть полныя собранія почти всхъ разршенныхъ русскихъ писателей: Пушкинъ въ нсколькихъ экземплярахъ, получается ‘Нива’, ‘Всемірная Иллюстрація’, ‘Паломникъ’, ‘Странникъ’. Духовныя чтенія точно такъ же, какъ и иллюстрированныя изданія, особенно любимы. Есть книги и сельскохозяйственныя, которыя тоже читаются. Записи книгъ и читающихъ лицъ ведутся точно. Народъ видимо любитъ свою читальню и читаетъ охотно (особенно школьники). Лтомъ, конечно, народу бываетъ мало, но по зимамъ и въ посту часто не хватаетъ мста. Ходятъ и безграмотные смотрть картинки: имъ нердко читаютъ и мстные грамоти изъ крестьянъ, и помщики, тоже берущіе отсюда книги, земскій начальникъ и другія лица. Вообще, впечатлніе отъ читальни самое отрадное. Она, такъ сказать, главный просвтительный центръ, прилегающій къ мсту вчнаго успокоенія поэта, освятившаго читальню своимъ именемъ, и надо надяться, что наступленіе въ будущемъ году столтія рожденія Пушкина вызоветъ съ разныхъ мстъ Россіи пожертвованія какъ книгами, такъ и деньгами для поддержанія и дальнйшаго развитія этихъ симпатичнйшихъ, чисто народныхъ, учрежденій.
Осмотромъ читальни, куда пришелъ познакомиться со мной и возвратившійся въ монастырь игуменъ, отецъ Іоаннъ, и закончился второй мой пушкинскій день. Но мн захотлось ознакомиться съ монастыремъ и мстными преданіями поподробне, и я ршился остаться въ слобод) у художника B. М. Максимова, чтобъ завтра побесдовать съ отцомъ игуменомъ, а затмъ хать вмст съ художникомъ въ Тригорское.
На другой день, 10-го іюля, утромъ, еще разъ поклонившись могил Пушкина, я воспользовался приглашеніемъ отца игумена, и вотъ что узналъ отъ него о монастыр.
Къ сожалнію, монастырь — усыпальница поэта, до сихъ поръ даже въ своей школ не иметъ ни портрета, ни бюста, ни его сочиненій въ библіотек. Только въ гостиной игумена, на стн, виситъ широкая лента съ надписью сверху: 26 мая 1880 г., а на самой лент стихи:
Поникла тихо безъ отвта
Лавръ гордо несшая глава,—
Но живъ въ Россіи духъ поэта,
И псня дивная жива.
Надъ лентой — фотографія могилы и видъ монастыря. Лента была прислана кмъ-то изъ Москвы, еще при предшественник игумена, ко дню открытія памятника Пушкина.
Хотлось мн узнать что-нибудь относительно основанія монастыря, его исторіи и святынь, но, къ сожалнію, и до сихъ поръ нтъ о монастыр ни книги, ни брошюры. Скудный матеріалъ, изъ котораго кое-что я узналъ,— это уцлвшій въ монастыр единственный старый экземпляръ крошечной, всего въ 9 страничекъ, брошюрки, напечатанной еще 77 лтъ назадъ, въ 1821 году, въ Дерпт: Описаніе Святогорскаго Успенскаго монастыря. Монастырь воздвигнутъ въ XVI вк, на самомъ высокомъ изъ святогорскихъ холмовъ, извстныхъ подъ именемъ Синичьей горы. Въ 1563 г., въ царствованіе Іоанна Грознаго, ‘пятнадцатилтній юродивый пастухъ Тимоей, пася скотъ при близлежащей рчк Лугвиц. видлъ въ воздух, а потомъ на гор, Богородичную икону Умиленіе, находившуюся по близости, въ мстной Вороничской приходской церкви, и слышалъ гласъ, что чрезъ шесть лтъ потомъ просіяетъ на сей гор благодать Божія. Но тогда онъ никому не объявилъ о семъ. По прошествіи уреченнаго времени, паки пришедши на сію гору, нашелъ тамъ, при сосн стоящую, другую Богородичную икону Одигитріи. Онъ сдлалъ близь ея кущу и пещеру и проводилъ тамъ въ моленіи 40 дней, посл коихъ гласъ, отъ иконы происшедшій, повеллъ ему объявить о томъ въ пригород Воронин, дабы священство и народъ пришли въ пятокъ, по недл всхъ святыхъ, съ иконой Умиленія Божія Матере изъ Воронича на Синичью гору. При учрежденномъ для сего крестномъ ход, когда икона донесена была до рки Луговицы, гд первое видніе было пастуху, начались исцленія болящимъ и продолжались до Синичьей горы и тамъ на мст. О всхъ сихъ происшествіяхъ псковскій царскій намстникъ, князь Георгій Токмаковъ, еперва самъ изслдовалъ, потомъ немедленно донесъ Государю, отъ котораго также присланы были слдователи, и, по несомннному осмотру я удостовренію объ исцленныхъ, повелно было на сей гор, съ тхъ поръ прозванной Святою, поставить часовню для прихода и впредь туда съ св. иконами изъ Воронича. Въ слдующую осень, по благочестію и усердію народа, произведенъ туда и паки крестный ходъ съ иконами на праздникъ Покрова Пресвятыя Богородицы. Но, по совершеніи праздника, въ ту же ночь, нечаянно загорлась часовня, и пламень истребилъ все въ ней бывшее, кром чудотворныхъ иконъ Умиленія и Одигитріи, оставшихся невредимыми. По новомъ изслдованіи, донесено и о семъ Царю, который повеллъ на семъ мст устроить уже монастырь и на Святой гор воздвигнуть каменную церковь во имя Успенія Богородицы такъ, чтобы алтарь занималъ то самое мсто, гд при сосн было явленіе иконы Одигитріи, а икону Умиленія поставить въ той самой церкви. Такимъ образомъ, основаніе церкви на Святой гор и основаніе монастырю при подошв ея съ южной стороны положено было съ 1569 года, а описаніе нсколькихъ чудесъ отъ сихъ иконъ собрано въ лтописи сего монастыря. Въ память оныхъ, отъ самаго начала обители, установлено ежегодное празднованіе святымъ чудотворнымъ иконамъ Богородичнымъ, Умиленія, въ девятую пятницу по Пасц, а Одигитріи, въ день Покрова Богородицы, и съ тхъ поръ до нын дни сіи при стеченіи народа сдлались многолюднйшими торговыми ярмарками при монастыр’.
Нкогда монастырь былъ богатъ, и даже, по словамъ брошюры, ‘пожертвовалъ въ 1812 г. въ войну съ Наполеономъ отечеству довольно значительнымъ подаяніемъ денегъ и вещей золотыхъ и серебряныхъ’, въ настоящее же время положеніе его по истин жалкое. Неизвстно, по какимъ причинамъ, но изъ богатаго, лтъ за восемьдесятъ, монастырь постепенно пришелъ въ полное оскудніе. Почтенный отецъ игуменъ Іоаннъ, вступивъ въ управленіе обителью въ 1895 г., засталъ все здсь пришедшимъ въ ветхость и запустніе. Пришлось перелить четыре колокола, въ январ 1897 г. снесло втромъ куполъ древняго храма, и нужно было поставить новый куполъ и шпиль, игуменомъ же построена лавочка для иконъ, поправлена разрушавшаяся ограда и крыша на храм, черезъ которую заливало дождемъ алтарь. Все это ввело монастырь въ долгъ, и его остается и до сихъ поръ до 2.000 р. А между тмъ, нуждъ множество: ворота гнилы, и нтъ средствъ ихъ поправить, гора осыпается и грозитъ разрушеніемъ не только памятнику, но и самой церкви, нтъ даже и гостинницы, гд бы, по монастырскому обычаю, могли остановиться прізжающіе, а прізжаетъ постителей, особенно лтомъ, не мало. Населеніе монастыря — 12 монаховъ (съ игуменомъ), 25 послушниковъ, да человкъ 5 рабочихъ, всего человкъ до 45. Кром того, въ церковно-приходской монастырской школ, открытой въ 1885 г. въ память посщенія монастыря въ 1884 г. великимъ княземъ Владиміромъ Александровичемъ, обучается на полномъ содержаніи до 40 мальчиковъ при учител, получающемъ на всемъ готовомъ 22 р. въ мсяцъ и законоучител изъ приходской церкви получающемъ по 5 р. Школа ведется хорошо, но не на что завести ни порядочной библіотеки, ни ввести ремесла, что необходимо крайне. Вотъ хозяйственная часть монастыря. Всего земли у него 28 десятинъ, обрабатываемыхъ крестьянами изъ половины, но хлба хватаетъ едва на два мсяца, и приходится прикупать. Изъ лса можно вырубать дровъ только до 5 саженъ, а ихъ нужно триста. Нтъ и рыбной ловли, очень скудное и молочное хозяйство — всего шестнадцать коровъ, лошадей же только три при двухъ жалкихъ экипажахъ: возокъ да дрожки. Правда, монастырь получаетъ еще за дв ярмарки, до 800 р. доходу, но ежегодно приходится платить налогъ земству, который все увеличивается,— такъ что въ 1897 г. монастырь платилъ всего 282 р. а въ ныншнемъ, 1898 г., уже 368 р.
Таково жалкое матеріальное положеніе пушкинской усыпальницы, о которомъ съ великимъ сокрушеніемъ говорилъ мн игуменъ. Но онъ не теряетъ надежды, что, можетъ быть, хотя близкое наступленіе столтія рожденія поэта и предполагаемое здсь, по этому случаю, торжество обратитъ вниманіе жертвователей на эту древнюю, высокочтимую народомъ, обитель въ Святыхъ Горахъ, которую необходимо какъ можно скоре облагообразить и обезопасить отъ грозящаго ей разрушенія отъ осыпки горы.
Разспрашивалъ я у игумена, не знаетъ ли онъ чего-нибудь о настоятел Іон, назидавшемъ Пушкина въ 1824—1826 гг., не слыхалъ ли разсказовъ о самомъ поэт, или его похоронахъ, но узналъ я очень мало. Преданій здсь не сохранилось почти никакихъ, а старики вс попримерли. Единственно остается еще въ живыхъ въ слобод Тоболинецъ 81-лтній старикъ Иванъ Ивановичъ Лощоникъ, бывшій монастырскій служка. Его я видлъ самъ у художника B. М. Максимова, снявшаго съ него фотографію. Этотъ древній старецъ однако помнитъ только одно, что Пушкинъ былъ баринъ очень добрый, страстно любилъ охотиться, и что, когда онъ умеръ, вс его жалли. Лощоникъ былъ пвчимъ и плъ при погребеніи поэта утромъ 6 февраля 1837 года.
Впрочемъ, все-таки кое-что я узналъ. Отецъ игуменъ отзывался о настоятел Іон съ самой лучшей стороны и уврялъ меня, будто отношенія къ нему Пушкина были самыя сердечныя. Пушкинъ ходилъ къ нему каждую субботу, и Іона нердко бывалъ самъ у поэта въ гостяхъ въ Михайловскомъ.
Но за что я особенно признателенъ игумену, — эта за два любопытныхъ NoNo ‘Псковскаго Городского Листка’ 1896 г. (NoNo 72 и 99), гд напечатаны неопубликованные документы о перевоз тла Пушкина въ Святогорскій монастырь, извлеченные изъ архива монастыря. Оказывается, перевезеніе тла было окружено канцелярской тайной, такъ какъ этому перевезенію великаго поэта въ имъ же самимъ при жизни выбранное мсто для вчнаго упокоенія, былъ приданъ характеръ чуть не политическаго событія. Такъ, отъ 1 февраля 1837 г. за No 389, идетъ отъ министра внутреннихъ длъ, статсъ-секретаря Блудова, предложеніе псковскому губернатору, дабы ‘въ случа буде тло камеръ-юнкера Александра Сергевича Пушкина еще не предано земл и закупорено въ засмоленомъ гроб, учинены были зависящія отъ губернатора въ семъ случа по части гражданской распоряженія въ Псковской губерніи’. Затмъ псковскій губернаторъ Пешургвъ, отъ 8 февраля 1837 года, за No 1.098, даетъ министру отпускъ донесенія, что ‘вслдствіе отношенія управляющаго III отдленіемъ Собственной Его Величества канцеляріи распоряженія о привоз тла уже имъ Сдланы еще до полученія бумаги отъ министра. Наконецъ, островскій исправникъ Бородинъ посылаетъ, отъ 9 февраля 1837 года, за No 3, рапортъ съ отмткой ‘секретно’, что, во исполненіе предписанія псковскаго губернатора отъ 4-го февраля тло умершаго въ С.-Петербург камеръ-юнкера Александра Пушкина (sic!) черезъ сей уздъ 5-го числа и 6-го поутру, весьма рано командированнымъ мною состоящимъ при занятіи длами въ земскомъ суд поручикомъ Филипповичемъ препровождено на мсто погребенія и предано земл’. Похороны поэта, нашей гордости и славы, состоявшіяся рано утромъ, какъ бы тайкомъ, въ присутствіи какого-то мелкаго чиновника Филипповича, присланнаго исправникомъ, не нашедшимъ для себя удобнымъ присутствовать при погребеніи самому, удостоились и еще одного невольнаго поклонника праху отъ полиціи: по преднисанію земскаго опочецкаго исправника и кавалера, Карпова, находился при преданіи тла земл и истребовалъ отъ кого слдуетъ открытый отъ министерства листъ на провозъ тла сельскій засдатель Петровъ.
Вотъ и вс факты, которые удалось собрать на мст погребенія поэта. Въ заключеніе долженъ повторить, что, хотя преданій, въ общемъ, о Пушкин здсь почти не сохранилось, но память его весьма чтится, и молодежь единодушно говоритъ, что слышала отъ стариковъ о покойномъ барин только одно хорошее.
Уже передъ моимъ уходомъ пришелъ къ отцу игумену мстный мщанинъ, отецъ котораго, умершій уже нсколько лтъ назадъ въ глубокой старости и очень долго служившій при монастыр, много разсказывалъ о Пушкин сыну, и даже оставилъ какую-то рукопись, которую сынъ и передалъ постившему монастырь незадолго до меня академику Леониду Николаевичу Майкову.
По просьб игумена и моей, мщанинъ охотно передалъ мн кое-что изъ слышаннаго отъ отца, во почти все это уже не разъ было напечатано. Въ виду нкоторыхъ небезъинтересныхъ подробностей, позволю себ привести и его разсказъ.
Народъ Пушкина любилъ очень и пользовался онъ въ Святыхъ горахъ популярностью величайшею. Одвался онъ по крестьянски: блая рубаха съ красными ластовками, порты мужицкіе съ бахромой, на ногахъ берестовые поршни, въ род глубокихъ калошъ, поясъ — красная лента, которую онъ закидывалъ черезъ плечо, и большая съ широкими полями соломенная шляпа. Въ такомъ наряд появлялся онъ на бывающей здсь въ девятую пятницу по Пасх ярмарк, пивалъ сбитень, угощался у калачницъ, заманивавшихъ тароватаго барина калачами съ селедками, особенно же любилъ ходить по Колесному ряду, гд слушалъ присказки и псни. Водился онъ и съ нищими и пвалъ съ ними вмст про Лазаря и про Алекся Божія человка,— даже самъ принималъ отъ богомольцевъ заказы на пніе, кому какой стихъ спть: одному про Лазаря, другому — про Алекся, самъ же дирижировалъ хоромъ, размахивая ‘желзной дубинкой съ бубенчиками’, и ‘собиралась у монастырскихъ воротъ толпа пребольшущая’. ‘Вотъ, съ Пушкинымъ какая разъ исторія произошла. Плъ это онъ въ Девятницкую нашу ярмарку съ вищими Лазаря и деньги собиралъ. Народу набилось столь много, что въ воротахъ ни пройти, ни прохать. А тутъ самъ г. исправникъ идетъ — нтъ ему ходу, да и только. Осерчалъ, кричитъ: ‘взять его, молъ, подъ арестъ!’ Вотъ, двое соцкихъ и повели Пушкина. Тотъ идетъ себ, ничего. Только вдругъ это ему на встрчу становой приставъ: — Александръ,— говоритъ,— Сергичъ! Куда это вы, батюшка?— Да, вотъ, говоритъ, подъ арестъ ведутъ.— Кто жъ это васъ арестовалъ?— Исправникъ.— Да, Богъ съ вами, ступайте домой.— А Пушкинъ-то: ‘Нтъ,— говоритъ,— не хочу. Арестованъ и пойду’. Тогда ужъ становой за исправникомъ послалъ, который Пушкина-то и не зналъ, а узнавъ, кто дескать это онъ, отпустилъ и даже пть разршилъ: ‘пусть, — говоритъ,— поетъ’, а для прозда веллъ открыть другія ворота. Отецъ разсказывалъ, что очень хорошъ до народу баринъ былъ Пушкинъ и совсмъ простой, со всми нами свой человкъ и какой веселый! Ужъ какъ жаллъ его народъ, какъ убили-то его’.
Поблагодаривъ радушнаго отца игумена Іоанна (это еще далеко не старый человкъ, образованный, бывшій артиллерійскій офицеръ) за его гостепріимство и пожелавъ успха всмъ его добрымъ начинаніямъ, я простился съ монастыремъ и похалъ съ B. М. Максимовымъ въ Тригорское, куда дала мн письмо къ арендатору М. И. Пальмову, владлица имнія, баронесса Софья Борисовна Вревская.
Въ стран, гд Сороть голубая,
Подруга зеркальныхъ озеръ,
Разнообразно между горъ
Свои изгябы разстилая,
Водами ясными поитъ
Поля, украшенныя нивой,—
Тамъ, у раздолья, горделиво,
Гора треххолмная стоитъ.
На той гор, среди лощины.
Передъ лазоревымъ прудомъ,
Блется веселый домъ
И сада темныя картины,
Село и пажити кругомъ.
Языковъ (Тригорское).
Боле семидесяти лтъ протекло съ того лта 1826 года, когда въ гостепріимномъ дом Прасковьи Александровны Осиповой проводили такъ весело время Пушкинъ, Вульфъ и Языковъ, описавшій въ стихахъ Тригорское, къ которому подъзжали мы теперь. Та же ширь и дали безъ конца, та же красавица зеркальная Сороть съ чистымъ песчанымъ дномъ, тотъ же густой садъ, съ вковыми деревьями, тотъ же, какъ и тогда, длинный одноэтажный господскій домъ, съ чуднымъ видомъ съ балкона вдаль на разстилающіяся поля и деревушки, съ мостомъ черезъ Сороть,— все тоже… Только давно уже опустлъ домъ умершихъ его обитательницъ, никого давно нтъ въ живыхъ и изъ его гостей. Запустніе и тишина царятъ и въ дом, и въ саду, и одни грустныя воспоминанія навваетъ этотъ уголокъ, гд такъ много Пушкина любили. Съ Тригорскимъ трогательно прощался онъ, когда узжалъ отсюда еще въ сентябр 1817 года юношей:
Прости,— пишетъ онъ,— Тригорское, гд радость
Меня встрчала столько разъ!
Быть можетъ (сладкое мечтанье!)
Я къ вашимъ возвращусь полямъ,
Приду подъ липовые своды,
На скатъ тригорскаго холма,
Поклонникъ дружеской свободы,
Веселыхъ грацій и ума!
И поэтъ безпрестанно бывалъ здсь въ каждый изъ своихъ пріздовъ въ Михайловское, живалъ по недлямъ, въ отсутствіе хозяйки, какъ это было въ 1825 г., навщалъ здсь ея младшихъ дочерей — двочекъ, и просиживалъ въ библіотек цлые дни. Сколько веселыхъ вечеровъ проводилъ онъ здсь въ тсномъ семейномъ кружк, сколько было здсь и написано, и задумано изъ безсмертныхъ произведеній: Какое теплое участіе во всей его жизни, особенно въ эти два года ссылки въ Михайловское, принимали въ немъ добрыя обитательницы Тригорскаго! Вдь у Пушкина, въ характер котораго было столько и семейныхъ инстинктовъ, своей-то семьи не было никогда вовсе, ни въ дом родительскомъ, ни въ несчастномъ супружеств, его и погубившемъ, и единственной семьей для него, хотя и чужой по родству, была семья Осиповыхъ. Въ этомъ-то, кажется, и весь смыслъ отношеній поэта къ Тригорскому, которое, если и не играетъ особенной роли въ его творчеств, то, во всякомъ случа, давало ему отрадный отдыхъ и душевный покой, восполняя недостатокъ жизни личной, сердечной, семейной. Не даромъ, говоря въ письм къ П. А. Осиповой о пошлости и глупости обихъ столицъ, онъ шутливо говоритъ: ‘еслибъ мн дали об на выборъ, то я выбралъ бы Тригорское, почти такъ же, какъ арлекинъ, который, на вопросъ, предпочитаетъ ли онъ бытъ колесованъ, или повшенъ, отвчалъ: ‘Я предпочелъ бы молочный супъ’. Довольно перечитать задушевныя письма Пушкина къ П. А. Осиповой, къ которой сохранилъ онъ самыя теплыя отношенія до самой смерти’, довольно вспомнитъ, какъ хотлось поэту, съ самыхъ первыхъ мсяцевъ супружества, свить себ гнздо именно по сосдству съ нею, чтобъ видть, до какой степени эти отношенія его къ ней были близки.— Поврьте мн, милая т-те Осипова,— пишетъ онъ ей за полтора года до смерти,— жизнь, при всемъ томъ, что она ‘сладкая привычка’, содержитъ въ себ горечь, отъ которой, наконецъ, длается противною, свтъ же — гнусная, грязная лужа. Мн миле Трторское’. Говоря же съ грустью о всхъ печальныхъ, происшедшихъ съ нимъ перемнахъ, послднее письмо къ Осиповой, отъ 26-го декабря 1835 г., онъ заключаетъ словами: ‘По правд сказать, только дружбу мою къ вамъ и вашему семейству нахожу я въ душ моей все тою же, всегда полною и ненарушимою’.
Съ такими-то воспоминаніями подъхали мы къ Тригорскому, чтобы посмотрть за мст, что же и въ какомъ вид осталось здсь отъ прежняго. Мало, очень мало, печальнйшее запустніе! Домъ очень старъ и ветхъ, и не поддерживается вовсе, большая часть вещей вывезена, кажется, въ Голубово, о чемъ я уже говорилъ, но есть еще много старинной мебели, и, между прочимъ, столикъ, который ставили передъ постелью Пушкина, нкогда столикъ былъ съ живописью, но кмъ-то состругана. Всякихъ вещей и хлама довольно много, но все это въ пыли и безпорядк. Сохранилась и библіотека, принадлежавшая еще отцу Осиповой, одному изъ образованнйшихъ людей своего времени, Вандомскому, но что въ ней, кром старыхъ журналовъ,— неизвстно. Я видлъ черезъ стекло шкаповъ много старинныхъ книгъ, а разбиралъ ли ее кто-нибудь — узнать я не могъ. Каталога же какъ намъ сказали, нтъ. А жаль, можетъ быть, отъискалось бы много интереснаго, напр., хоть книги съ помтками самого Пушкина, который, читая, всегда ихъ длалъ…
Особенно грустный видъ запустнія носитъ великолпный садъ съ поросшими травой, едва сохранившимися, густыми аллеями. Нкогда, повидимому, онъ содержался въ полномъ порядк, и былъ даже роскошенъ, но поддерживать его теперь, при платномъ труд крестьянъ, было бы слишкомъ дорого, да и имніе-то въ аренд у чужого человка, для котораго, конечно, особеннаго интереса садъ и не представляетъ. Очень красива часть сада, спускающаяся къ рк Сороти. На берегу, на скат, старая баня, почти разрушающаяся, и кажется, опредленная на сломъ. Въ этой бан жилъ Пушкинъ, въ веселое лто Х826 года, съ Вульфомъ и поэтомъ Языковымъ, и отсюда прямо спускался въ рку купаться:
Туда, туда, друзья мои,
На скатъ горы, на брегъ зеленый,
Гд дремлютъ Сороти студеной
Гостепріимныя струи,
Гд подъ кустарникомъ тнистымъ,
Дугою выдалась она
По глади выгнутаго дна,
Пескомъ усыпанной сребристымъ.
Одежды прочь! Передъ челомъ
Протянемъ руки удалыя,
И бухъ!— блистательнымъ дождемъ
Вметаютъ брызги водяные.
Какая сильная волна!
Какая свжесть и прохлада!
Дышу вольне, свтелъ взоръ,
Въ холодной нг оживаю,
И бодръ и веселъ выбгаю
Травы на бархатный коверъ.
Языковъ. (Тригорское).
Отъ садовой старины, связанной съ обитателями Тригорскаго и его гостями, сохранилось немногое: чудная, заросшая совсмъ травой, лужайка, вся окруженная липами, — такъ называемая, липовая зала, гд, по разсказамъ, недавно умершей, дочери Прасковьи Александровны, Маріи Ивановны, часто танцовали подъ странствующій, заходившій сюда по временамъ, оркестръ. Очень хороша громаднйшая ель, подъ которой сиживать Пушкинъ, да большой старый дубъ, окруженный террасой со сходомъ, едва уже замтными, ступеньками, къ воротамъ изъ яблонь, отъ которыхъ шла аллея. Вотъ и вся старина сада, мстами засаженнаго уже грядами съ огородной овощью.
Этимъ бглымъ осмотромъ Тригорскаго, произведшаго на меня и моего спутника B. М. Максимова сильное впечатлніе своею красотою и какимъ-то элегическимъ, успокаивающимъ, примиряющимъ душу, характеромъ, собственно говоря, и долженъ былъ закончиться осмотръ пушкинскаго уголка, и мы изъ Тригорскаго похали въ Вче, къ П. . Карпову, откуда на другой день собирался я уже и хать домой. Но счастливая встрча доставила мн возможность побесдовать еще съ младшей дочерью П. А. Осиповой, Екатериной Ивановной Фокъ, послдней изъ обитательницъ Тригорскаго, еще помнящей Пушкина очень хорошо. Оказалось: она неожиданно вернулась изъ Севастополя къ себ въ Батово. Случайно пріхавъ къ Карповымъ и узнавъ отъ нихъ о моемъ прізд и его цли, она пожелала меня повидать, и даже осталась ожидать насъ, но не дождалась. Почти у имнія, на узкой дорог, мы встртили ее, хавшую въ коляск домой, и, свернувъ въ сторону, пріостановились, чтобъ дать ей прохать. Предполагая, не мы ли и есть ожидаемые гости, а можетъ быть, и узнавъ насъ, по описанію Карповыхъ, она любезно окликнула меня, и мы оба тутъ же ей и представились, давъ общаніе непремнно у нея побывать.
Къ Е. И. Фокъ привезъ меня сосдъ П. . Карпова, мстный образцовый хозяинъ и земскій дятель Георгій Сергевичъ Корсаковъ, старинный ея пріятель, у котораго въ имніи на гор, въ барскомъ дом въ вид замка, съ прекраснымъ видомъ на рку Великую, провелъ я пріятнйшій вечеръ. Съ сыномъ Екатерины Ивановны, командиромъ одного изъ расположенныхъ на юг полковъ, Александромъ Викторовичемъ Фокъ, познакомился я еще у П. . Карпова, а, къ нашему прізду оказался дома и онъ. Екатерина Ивановна живетъ въ своемъ имньи Батово, расположенномъ на Лысой гор, одной изъ трехъ, рядомъ лежащихъ горъ, въ виду Тригирскаго. Это та ‘малютка’, самая младшая изъ дочерей Осиповой, отъ второго брака послдней, о которой Пушкинъ въ письм къ узжавшей въ Ригу хозяйк Тригорскаго, отъ 1-го августа 1825 года, пишетъ: ‘Малютка совершенно здорова и приняла меня очень любезно. ‘Малютка,— повторяетъ онъ въ другомъ письм отъ 11-го августа,— совершенно здорова, и прехорошенькая’.
‘Малютка’ осталась привтливйшей и любезнйшей хозяйкой и до старости (ей уже теперь лтъ за семьдесятъ пять). Эта послдняя представительница тригорской семьи можетъ дать нкоторое представленіе намъ, поколнію позднйшему, о томъ, что это была за семья. Очень благообразная, сохранившая еще слды замчательной когда-то красоты, Екатерина Ивановна съ перваго взгляда внушаетъ къ себ полное уваженіе, и видомъ, и манерами, и образованіемъ, напоминая типъ хорошаго стариннаго, барскаго, домашняго воспитанія въ достаточной и порядочной семь. Худая, высокая, съ блестящими умными глазами и выразительнымъ лицомъ, она хотя, говорятъ, и прихварываетъ, но еще здорова на столько, что совершаетъ часто одна большія поздки и ежедневно по цлымъ часамъ одна же гуляетъ въ своей прекрасной рощ. Она сохранила вполн память, ясность мысли и тонкій умъ въ оцнк людей, которыхъ опредляетъ очень мтко, и прекрасно говоритъ, оставляя въ собесдник самое пріятное впечатлніе. Многое она знаетъ и видла, и чрезвычайно жаль, что, какъ я слышалъ, не ведетъ она записокъ, или не записываютъ за ней ея разсказовъ близкіе.
Встртила она меня очень радушно. Какъ видно, она вся живетъ въ прошломъ, а все, что относится до Пушкина и Тригорскаго, для нея въ жизни самое дорогое.
Къ сожалнію, я могъ поговорить съ Екатериной Ивановной только какой-нибудь часъ, такъ какъ торопился домой, и вотъ то немногое, что удалось мн отъ нея узнать.
Когда умеръ Пушкинъ, ей было уже лтъ тринадцать, а сестр ея, Марь Ивановн, восемнадцать. Но Екатерина Ивановна помнитъ Пушкина очень хорошо, и по сейчасъ, по ея выраженію, онъ передъ ней какъ живой. ‘Это былъ,— говорила она:— человкъ симпатичнйшій, неимоврно живой, въ высшей степени увлекающійся, подвижный, нервный, Кто его видлъ,— не забудетъ уже никогда. У насъ его очень любили, онъ прізжалъ сюда отдыхать отъ горя. А какъ бдствовалъ-то онъ, вчно нуждался въ деньгахъ, не хватало ихъ на петербургскую жизнь… А въ Михайловскомъ какъ бдствовалъ страшно: имніе-то было запущено… Я сама, еще двочкой, не разъ бывала у него въ имніи и видла комнату, гд онъ писалъ. Художникъ Ге написалъ на своей картин ‘Пушкинъ въ сел Михайловскомъ’ кабинетъ совсмъ неврно. Это — кабинетъ не Александра Сергевича, а сына его, Григорія Александровича. Комнатка Александра Сергевича была маленькая, жалкая. Стояли въ ней всего на все простая кровать деревянная съ двумя подушками, одна кожаная, и валялся на ней халатъ, а столъ былъ ломберный, ободранный: на немъ онъ и писалъ, и не изъ чернильницы а изъ помадной банки. И книгъ у него своихъ въ Михайловскомъ почти не было, больше всего читалъ онъ у насъ въ Тригорскомъ, въ библіотек нашего ддушки по матери, Вандомскаго. Много страдалъ онъ и изъ за своихъ родныхъ, особенно отъ своего брата Льва, запоминавшаго его стихи и разносившаго ихъ по знакомымъ, самъ же читать своихъ стиховъ не любилъ’.
Хотлось мн еще узнать у Екатерины Ивановны что-нибудь о похоронахъ и вотъ разсказъ, записанный почти дословно.
‘Когда произошла эта несчастная дуэль, я, съ матушкой и сестрой Машей, была въ Тригорскомъ, а старшая сестра, Анна въ Петербург. О дуэли мы уже слышали, но ничего путемъ не знали, даже, кажется, и о смерти. Въ ту зиму морозы стояли страшные. Такой же морозъ былъ и 5-го февраля 1837 года. Матушка недомогала, и посл обда, такъ часу въ третьемъ, прилегла отдохнуть. Вдругъ видимъ въ окно: детъ къ намъ возокъ съ какими-то двумя людьми, а за нимъ длинныя сани съ ящикомъ. Мы разбудили мать, вышли на встрчу гостямъ: видимъ, нашъ старый знакомый, Александръ Ивановичъ Тургеневъ. По-французски разсказалъ Тургеневъ матушк, что пріхали они съ тломъ Пушкина, но, не зная хорошенько дороги въ монастырь и перезябши вмст съ везшимъ гробъ ямщикомъ, пріхали сюда. Какой, вдь, случай! Точно Александръ Сергевичъ не могъ лечь въ могилу безъ того, чтобъ не проститься съ Тригорскимъ и съ нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тло распорядилась везти теперь же въ Святыя Горы вмст съ мужиками изъ Тригорскаго и Михайловскаго, которыхъ отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла,— ломомъ пробивали ледъ, чтобы дать мсто ящику съ гробомъ, который потомъ и закидали снгомъ. На утро, чмъ свтъ, похали наши гости хоронить Пушкина, а съ ними и мы об — сестра Маша и я, чтобы, какъ говорила матушка, присутствовалъ при погребеніи хоть кто-нибудь изъ близкихъ. Рано утромъ внесли ящикъ въ церковь и посл заупокойной обдни всмъ монастырскимъ клиромъ съ настоятелемъ, архимандритомъ, столтнимъ старикомъ Геннадіемъ во глав, похоронили Александра Сергевича въ присутствіи Тургенева и насъ двухъ барышенъ. Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадій вынуть ящикъ и закопать его въ землю уже окончательно. Склепъ и все прочее устраивала сама моя мать, такъ любившая Пушкина, Прасковья Александровна. Никто изъ родныхъ такъ на могил и не былъ. Женъ пріхала только черезъ два года, въ 1839 году’.
Этотъ разсказъ, слышанный мною изъ устъ самой очевидицы, былъ послднимъ фактомъ изъ немногихъ, какіе удалось собрать на мст о Пушкин. Сердечно простился я съ почтенной Екатериной Ивановной и ея сыномъ, и, на ея же лошадяхъ, былъ любезно доставленъ въ Святыя Горы, откуда на почтовыхъ похалъ на желзную дорогу въ Островъ.
Какъ ни кратковременно было мое пребываніе въ ‘Пушкинскомъ уголк‘, какъ ни случайны и отрывочны собранныя свднія, все же попробую подвести итоги.
‘Русскіе люди лнивы и не любопытны’,— замтилъ еще и самъ Пушкинъ, и эти слова, какъ нельзя лучше, примняются и къ памяти о немъ самомъ. Даже собственныя его дти,— позволяемъ сказать это прямо,— обезпеченные въ своемъ воспитаніи Монаршей милостью именно ради заслуги великаго отца, не озаботились ни охранить могилы, на поддержку которой, по почину крестьянъ, съ Высочайшаго соизволенія открыта подписка, ни сохранить Михайловскаго гнзда въ его историческомъ значеніи: не говорю уже о томъ, что никто изъ родныхъ и не подумалъ о просвщеніи ‘уголка земли’. Нтъ и никакихъ записокъ мстныхъ современниковъ поэта о его пребываніи въ Михайловскомъ въ ‘два незамтные года’, и его позднйшихъ туда поздкахъ. Давно уже смолкли михайловскія и тригорскія поля и лсъ, и ‘поросли травой забвенья’. Но все-таки нельзя сказать, чтобы забвенье это было полное. Мало-по-малу просвщается край, хотя бы одною грамотностью. Въ помщикахъ, которые меня такъ радушно встртили, замтилъ я, уже не говоря о П. . Карпов и его семейств, о Екатерин Ивановн Фокъ, семь барона Вревскаго, Г. С. Корсаков, самое теплое отношеніе къ памяти поэта. Даже въ народ, по крайней мр, въ Остров и Святыхъ Горахъ, имя Пушкина уважается, и крестьянская Пушкинская читальня очевидное этому доказательство. Нужно, значить, только распространить и утвердить эту память о поэт, объяснить народу, чей священный прахъ покоится на его земл и возможно боле связать имя Пушкина съ распространеніемъ въ краю просвщенія. Вдь сознаніе потребности для Россіи, прежде всего, именно просвщенія, страстная любовь къ образованію, красною нитью проходите черезъ всю жизнь поэта. Именно здсь, въ этомъ краю, онъ особенно старался ‘вознаградить недостатки своего проклятаго воспитанія’. Въ этомъ-то именно ‘пустынномъ уголк, пріют спокойствія, трудовъ и вдохновенья’, на лон природы, съ особеннымъ увлеченіемъ предавался Пушкинъ изученію Шекспира и другихъ ‘писателей — этихъ, ‘ободрявшихъ его духъ, ‘оракуловъ вковъ’, такъ много учился и читалъ, ‘чтобъ въ просвщеніи стать съ вкомъ наравн‘ Но, за этими трудами, которымъ съ такимъ увлеченіемъ предавался поэтъ, ‘среди цвтущихъ нивъ и горъ’, омрачала его душу ужасная мысль о томъ, что здсь’:
Другъ человчества печально замчаетъ,
Везд невжества губительный позоръ.
Вотъ объ этомъ-то просвщеніи народа, столь любимаго Пушкинымъ и такъ любившаго его самого, и нужно было бы прежде всего озаботиться здсь, въ краю, въ этомъ пушкинскомъ уголк, въ Опочецкомъ узд, Псковской губерніи. Ближайшее осуществленіе такихъ заботъ было бы самымъ приличнымъ и достойнымъ выраженіемъ почтенія къ памяти писателя, которому не пришлось самому, во очію, увидть ‘освобожденный народъ и рабство, падшее по манью царя’.
Вотъ, по моему мннію, самая первая задача для комитета, образованнаго псковскимъ дворянствомъ, думой и земстномъ для выработки плана мстнаго чествованія столтія Пушкина 26-го мая будущаго года. Прежде всего нужно поддержать и расширить уже существующую Пушкинскую читальню въ Святыхъ Горахъ, собравъ сюда, по возможности, все наиболе важное и интересное по отношенію къ Пушкину (портреты, Пушкинскій альбомъ, изданный въ Москв, фотографіи картинъ Ге и Наумова — Дуэль Пушкина, критики и біографическія сочиненія, напр., дешевое изданіе Суворина статей Блинскаго о Пушкин, Анненковъ, Стоюнинъ, книги Авенаріуса — Отрочество и юность Пушкина и проч., не говоря уже о пріобртеніи возможно большаго количества экземпляровъ сочиненій и дешевыхъ брошюръ о поэт). Сочиненія Пушкина въ полномъ собраніи и въ отдльныхъ брошюрахъ, вмст съ біографіей и портретами, должны быть заране разосланы въ каждую изъ существующихъ школъ Опочецкаго узда, чтобы портреты и сочиненія имлись въ каждой школ непремнно, и чтобы каждый учитель или учительница обязательно, заране, въ этомъ же учебномъ году, разсказали ученикамъ біографію поэта и, во возможности, прочли съ ними нсколько его сочиненій и разучили стихотворенія. Если бы ко всему этому, впродолженіи года, повсемстно при школахъ узда, были устроены еще и народныя чтенія изъ Пушкина съ туманными картинами, что могли бы взять на себя и представители мстной интеллигенціи, которая, врно, не откажется помочь народу подготовиться къ торжеству, весь грамотный, да въ значительной степени даже и безграмотный, людъ узда, къ 26-му мая будущаго года Пушкина бы зналъ. Очень было бы желательно также, чтобы христіанское, высоко гуманное, значеніе поэта было разъяснено и въ церквахъ священнослужителями, подобно тому, какъ это было прекрасно сдлано, въ 1880 году, въ Москв, при открытіи памятника, митрополитомъ Макаріемъ.
Все это относится къ школамъ и читальн, уже существующимъ, но какъ было бы прекрасно, если бы ко дню столтія было открыто по всему узду возможно большее число и новыхъ читаленъ и школъ, которымъ всмъ слдовало бы присвоить наименованіе Пушкинскихъ. Тогда Опочецкій уздъ, такъ тсно связанный съ именемъ Пушкина, въ ближайшемъ будущемъ могъ бы быть ограмотенъ весь, и вопросъ объ обязательномъ обученіи былъ бы здсь ршенъ.
Но центромъ мстнаго просвщенія, конечно, должно быть село Михайловское, почему намреніе псковскаго дворянства пріобрсти его въ собственность заслуживаетъ самаго широкаго сочувствія всей Россійской Имперіи, на этотъ предметъ должна быть открыта съ Высочайшаго разршенія повсемстная подписка. Здсь-то должна быть устроена большая образцовая школа съ широкимъ курсомъ сельскохозяйственнымъ и ремесленнымъ, куда могли бы поступать лучшія изъ кончившихъ курсъ въ низшихъ школахъ, прежде всего, конечно, узда, губерніи, а затмъ, пожалуй, и вообще Россіи. Такое учрежденіе, гд бы учащіеся обоего пола получали основательное общее и профессіональное образованіе, и вмст съ тмъ, и гуманное воспитаніе, было бы широкимъ разсадникомъ не только просвщенія вообще, но и способствовало бы экономическому подъему края. Въ этомъ ‘Пушкинскомъ дом‘, основанномъ въ память столтія русской литературы, а вмст и просвщенія, могли бы происходить и народныя чтенія, и общедоступныя лекціи, на которыя приглашались бы лекторы и изъ столицъ, и спектакли, и т. под., а на ряду со школами общеобразовательной и профессіональной, могли бы со временемъ учредиться еще и школы рисованія и музыки, что, какъ нельзя боле, подходило бы къ тому мсту, гд жилъ и творилъ свои созданія величайшій художникъ. И если бы только псковскому дворянству и земству удалось такое предпріятіе осуществить, Псковская губернія воздвигла бы Пушкину самый лучшій, не боящійся тлнія, памятникъ, за который признательна была бы вчно вся Россія. А что такой памятникъ именно здсь, въ Михайловскомъ, такъ или иначе, воздвигнется, въ этомъ, я увренъ вполн: въ краю много достойныхъ, образованныхъ и энергичныхъ людей, которые такое, истинно патріотическое, русское дло привести въ исполненіе съумютъ.
Валдай.
1898 г. іюля 30.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
