Алексей Михайлович Ремизов
Пупочек
Алексей Михайлович Ремизов
Пупочек
Из цикла ‘Среди мурья и неурядицы‘
Комментарии
(Обатнина Е. Р.)
Комментарии
(Обатнина Е. Р.)
Пупочек
————————————————————————-
Пупочек, Ремизов Алексей Михайлович, Год: 1912
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Жил я в большой тесноте, снимал комнату от хозяйки. Придешь, бывало, со службы, сидишь так, что-нибудь читаешь. А жил по соседству со мной мальчик с матерью.
Мальчика Юрием звали.
Трудно им было — все тех же денег не было! перебивались так, кое-чем. Подумаешь, подумаешь, бывало, а как помочь, и не знаешь. Место бы ей там какое, занятие достать, чтобы, хоть какое, да жалованье шло. Да откуда его возьмешь, место-то! Я должность занимал маленькую, ну, кто бы меня послушал, сунься я с человеком, да самое лучшее, всякий меня на смех поднял бы, а в худшем случае… впрочем, это совсем не важно. Жалко мне было очень мальчика.
А он, бывало, в дверь постучит ко мне, кулачки такие маленькие. Ну, и пущу его, разговариваем, конфет ему давал. А он всего никогда не съест, матери снесет, Соне, тоже и мать угостит, — Соней звал мальчик мать свою, — и ей перепадет немножко. Мальчик тоненький такой, шейка — ниточка, и ничего-то почти не ел, мать все, бывало, жалуется.
Юрием звали мальчика, а мы его — нас у хозяйки немало жильцов было, мы все его, бывало, Василием Васильичем.
Жил с нами такой учитель Василий Васильич, чудак такой, и этот вот мальчик Юрий чем-то удивительно на этого учителя похож был: юркий, быстрый, носик торчит, а главное, говорил скоро очень. И, как нарочно, с учителем были они большие враги: учитель понять ничего не мог, что тот ему говорил, и сердился, а тот ему набор слов всякий говорил, и так скоро очень, как сам учитель свой не-набор говорил.
Со смеху помрешь, когда между ними этот разговор начинается, ну, ничего-то понять невозможно.
Как-то пришел ко мне мальчик.
Я ему и то, и се, шоколадку ему в серебряной бумажке, — очень любил он, чтобы в бумажке шоколадка была, так и загорятся глазенки, — и винную ягоду ему на палочке, и фиников.
Забрал мальчик все в горстку, а я и говорю:
— Знаешь, Василий Васильич, я у тебя твой пупочек съем!
И что же вы думаете, точно случилось вдруг что, чего и словом никаким не подхватишь: смеется, говорит мальчик что-то скоро и очень вот, так вот и расплачется.
— Не ешь ты пупочка, не ешь моего пупочка, не ешь! — насилу-то я разобрал у него.
— Не дашь? — говорю, смеюсь сам.
— Не ешь, не ешь ты моего пупочка! — только это и повторяет одно, ручонками за рубашечку тянет, чудно.
К матери побежал, и слышно мне, что-то долго говорил ей и скоро очень, и в кроватке опять говорил, и потом долго не засыпал, — много раз вдруг примется говорить и скоро, очень скоро, едва разберешь.
— Да и что разбирать, — все о пупочке, что съесть ею хотят у него, а он его ни за что не отдаст, пупочек-то, ни за что и никому не отдаст, никогда не отдаст.
Ах, ты, Господи, тут только понял я, отчего так забеспокоился мальчик. Ну, и в голову не придет такое.
И на другой, и на третий день не забывается этот самый пупочек, нет-нет, да и вспомнит о нем мальчик, и опять, как тогда, так весь и заходит: и смеется и вот расплачется, смеется и вдруг заговорит, так заговорит по-своему скоро очень, а из всех скорых слов, из набора слов, из всего все одно, все к одному, чтобы его пупочка не ел я.
— Не буду! Василий Васильич, не буду я, не буду есть твоего пупочка.
А он удивительно как смотрит, глазенки горят, тоненький такой, шейка — ниточка, и хоть и верит, а боится, за кончик блузки держится, значит, боится.
Ах, ты, Господи, западет же такое в душу и уж все мыслишки, какие есть, все мысли у него к одному, к этому стянулись, а это одно, это все — пупочек, и важное такое, все, главное самое, лишиться чего он просто и представить себе не может, что бы такое было, если бы вдруг да лишился: вот я взял бы да и съел его!
И все перевернулось в таком маленьком милом мирке, малом и неправдышнем… Василий Васильич был, например, уверен, что они очень богатые, и в подтверждение, должно быть, этой уверенности показывал мне как-то копейки новенькие — богатство свое.
Что-то, видно, плохо пришлось его матери, на другое место пришлось перебираться, к другой хозяйке, подешевле.
Трудно им было, очень трудно.
Собрались они уезжать, уложились. Все готово, и извозчик ждет, только вещи снести.
Мальчик ко мне, стучит, прощаться со мной.
Ну, я ему на прощанье целую коробку, и всяких там, во всяких бумажках конфет разных. Привык я к нему очень и жалко.
— Прощай, — говорю, — Василий Васильич, вспоминай когда!
А он как-то застеснялся, отступил, отступил к столу да вдруг ручонками, лапочки свои ко мне… да на ухо скоро мне так, понять едва можно:
— Бери, ешь мой пупочек!
Ах, ты, Василий Васильич… ‘Бери, ешь мой пупочек!’ и так это сказал он, и смех тебя берет и заплачешь. Да знала ли душа твоя, знаешь ли ты, на что тебя твое сердце толкнуло, да ведь ты мне все, все отдать готов был: ведь пупочек-то все, — так ведь? Сердечко колотится, слышу, крохотное, нет, какое! — огромное, не наше! Что же смеяться мне?
— Ну, будь счастлив, когда и вспомни, я-то вспомню, как ты прощался… расти большой, здоровеньким будь, да смотри, не хворай, и кушать надо, не шоколадку одну кушать, а как следует, котлетку, суп, яичко…
Ах, ты, Василий Васильевич… Если бы только Бог послал вам, да Бог пошлет, я верю, — ты ведь готов был мне все отдать, — и придет вам, все у вас и будет, все и должно быть у вас, я верю. Ведь ты знаешь, словом-то твоим, сердцем-то твоим мир весь перевернуть можно! Последнее, единственное и все, все хотел ты отдать… Уж не заплакать ли мне?
1912 г.
Впервые опубликован: Заветы. 1913. No 3. С. 102—105 (с порядковым номером I, под общим загл. ‘Свет немерцающий’).
Прижизненные издания: Дни (Берлин). 1923. 29 апреля. No 151 (под общим заголовком ‘Человек человеку свет’).
Дата: 1912.
Образ маленького героя рассказа спроецирован на личность В. В. Розанова и его ‘фаллологию’, главный объект которой заменен пупочком (омфалосом) и переведен в регистр детских представлений о сакральном значении интимных частей человеческого тела.
учитель Василий Васильевич — прямое указание на Василия Васильевича Розанова (1856—1919) — писателя, критика, философа.
…показывал мне как-то копейки новенькие — богатство свое… — намек на увлечение Розанова нумизматикой.
Источник текста: Ремизов А.М. Собрание сочинений. М.: Русская книга, 2000. Том 3. Оказион. С. 324—327.