ПУБЛИЧНЫЕ ЧТЕНИЯ В ЖЕНЕВЕ
ПУБЛИЧНЫЕ ЧТЕНИЯ В ЖЕНЕВЕ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Публичные чтения в Женеве, Ткачев Петр Никитич, Год: 1876
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Ткачев П. H. Избранное
М., Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — (Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века).
В прошлом номере мы сообщили читателям, что на собрании швейцарских секций Интернационала, происходившем в Берне в последний день ноября месяца, было решено в течение зимы устраивать публичные конференции по вопросам, касающимся ‘практических средств осуществления революции’331. Решение это приведено в исполнение, и в Женеве уже состоялся целый ряд подобных чтений при участии Лефрансе (бывшего члена Парижской коммуны и автора, весьма плохо написанной книжки ‘Etude sur le mouvement communiste’332), нашего соотечественника Жуковского333, Брусса334 (из Берна) и Элизе Реклю335 (из Веве).
Первый читал Лефрансе ‘о диктатуре’. В качестве анархиста он старался доказать своей аудитории (более чем наполовину состоявшей из русских), что посредством диктатуры осуществить социальную революцию невозможно, что диктатура есть зло, а от зла, разумеется, никогда не родится добра. К несчастью, однако, для своей партии, ему удалось доказать лишь одно, а именно, что для доказательства своего тезиса у него не имеется в запасе никаких ни логических, ни эмпирических аргументов. Не сказав ни слова о сущности вопроса, т. е. о самом принципе революционной диктатуры, он без всякой надобности потревожил прах Цезарей и Наполеонов, призвав их тени во свидетельство вреда революционной диктатуры.
Но так как эти тени никогда ни к какой революционной диктатуре причастны не были, то и никаких показаний по предложенному им вопросу дать не могли. После этого неудачного вызова теней, лектор сделал еще несколько столь же неудачных ссылок на историю, облыжно обвинил Робеспьера и его товарищей в погибели великой французской революции (тогда как всему миру известно, что погубили ее именно те люди, которые погубили Робеспьера) и еще более заведомо облыжно приписал падение Парижской коммуны, — коммуны, воплощавшей в себе принцип полнейшей дезорганизации власти, принцип безначалия, или, что почти все равно, чрезмерного многоначалия, — приписал падение коммуны перевесу в ней так называемых якобинских элементов над анархическими.
Доказав этими блестящими аргументами вредность диктатуры, он с комфортом уселся на свой заезженный конек и начал с несравненно большей развязностью толковать о необходимости пропаганды среди рабочих, о необходимости постепенного группирования их в союзы, секции и т. д. {На лекцию Лефрансе публично возражал в той же зале и почти при той же аудитории бывший коммунар Гальяр-отец. Этот почтенный старик принадлежит к весьма обширной и наиболее убедительной группе французских изгнанников-коммунаров, которая в своих взглядах, на революционное дело весьма близко сходится с программою нашего журнала и подобно нам прозывается здесь группою якобинцев. В страстной и живой, хотя, по правде сказать, не особенно убедительной речи (да, это была не лекция, а речь) маститый революционер, сделавший, как он сам говорит, две революции, старался защитить дорогой ему принцип диктатуры от незаслуженных нападок. Обращаясь к истории, он показал, что народ, облеченный диктатурою, способен совершить революцию, что только диктаторская власть может с успехом бороться против реакции, что только она одна может вдохнуть в массы революционную страсть, только она может объединить и осмыслить их движение.}. На эту же тему прочел особую поэму, т. е. лекцию, и наш соотечественник Жуковский. Хотел он собственно говорить о том, как должен готовиться рабочий к революции и как он может ее осуществить, но вместо этого счел за лучшее преподнести публике несколько весьма наивных и по меньшей мере ребяческих соображений насчет будущего устройства рабочих коммун, о наивности этих соображений можно судить уже по одному тому, что он не только признал возможность, но доказывал даже необходимость реставрирования в будущем идеальном общественном строе средневековых цехов и корпораций. Что касается до практических средств осуществления этой утопии, то, по мнению нашего добродушного соотечественника, самое верное, самое практическое средство — это перевоспитать человеческую совесть. С похвальною проницательностью он заметил при этом, что ‘конечно привести это средство в исполнение довольно трудно’, но тем не менее истинные революционеры не должны останавливаться перед этою трудностью: они обязаны с упорным постоянством, ‘ни в чем не сумняшеся’, колотиться лбами об стену. Авось их лбы окажутся тверже стены!
Вторая лекция Лефрансе — ‘О новых общественных отношениях’ — всецело была посвящена вопросу о будущем.
Вообще, здешние анархисты, не зная, что делать и что предпринять в настоящем, очень любят мечтать о прекрасном будущем. С этими мечтаниями мы познакомим читателей в особой статье, при разборе не безызвестной им, вероятно, книжки ‘Общественная служба в будущем обществе’. Мысли, изложенные в этой книжке (конечно, в ее тексте, а не в примечаниях переводчика), и составили главное содержанке лекции, а так как эта книжка была знакома большинству присутствующей публики (особенно ее русской половине), то нужно предполагать, что она не вынесла из этой лекции ничего нового и для себя поучительного.
Нельзя того же сказать о лекции Элизе Раклю (бывшей 11 января). Это была бесспорно самая умная и самая блестящая конференция из всех тех, которые здесь читались и которые еще будут читаться. Знаменитый географ принадлежит к интернациональной секции Веве, секции анархической. Как один из ее наиболее влиятельных членов, он и стал считаться анархистом. Но анархисту достаточно быть умным человеком, чтобы перестать быть анархистом. Реклю доказал это своею лекциею.
Лекция эта (‘Le capital humain de la France’)336 была посвящена исключительно вопросу о том, как велик во Франции живой революционный капитал и в чем он заключается? — ‘Конечно, в народе и пролетариате’, — в один голос кричат анархисты. ‘Вы, господа, жестоко ошибаетесь’, — возразил им Реклю. На народ, на пролетариат вы не должны возлагать никаких надежд, он консервативен, он забит, он до мозга костей пропитан предрассудками окружающего его экономического строя, он антиреволюционен. И, искусно пользуясь своими разносторонними сведениями, вооружившись цифрами и фактами, лектор развил и доказал свой тезис с такою убедительною ясностью, перед которою разлетается в прах вся их ребяческая аргументация. Рассматривая французский народ с этнографической точки зрения, он показал, что между географически различными частями его не существует почти никакой солидарности, что Север вечно враждует с Югом, и что эта вражда оттесняет на задний план более насущные социальные интересы.
В социальном отношении точно такая же рознь существует между населением сел и городов. Разбирая, наконец, его состав с экономической точки зрения, он пришел к таким выводам: 1) значительная часть сельского населения состоит из мелких собственников. Эти собственники — самые неисправимые буржуа. Они дорожат своею собственностью больше, чем жизнью. Единственная их цель, единственная мечта — округлить свое владение и передать его потомству неразделенным. Ради осуществления этой мечты они, следуя внушениям Мальтуса, налагают на себя и своих жен строгое restrein moral337, мало того, они готовы бы были оскопиться. В этом-то, по справедливому замечанию Реклю, и заключается главная причина постоянно возрастающей убыли французского населения.
Не все, однако, земледельцы собственники, есть между ними много и неимущих пролетариев. Но эти пролетарии по своим нравственным качествам будут, пожалуй, еще похуже собственников. Они живут одною идеею: приобрести себе, во что бы то ни стало, клочек землицы в личную собственность. На осуществление этой их ide fixe338 уходят весь их ум, вся их энергия, все их духовные и физические силы. Они согласятся лучше расстаться с жизнью, чем с нею. Революционеру от них нечего ждать. На их медных лбах написан его смертный приговор. 2) О попах, бюрократии, войске, земельной и денежной аристократии и говорить, разумеется, не стоит. 3) Фабричное население, население больших промышленных центров, представляет для него почву почти столь же бесплодную. Тяжелый каторжный труд, ‘от боя до боя часов’, до такой степени физически и умственно истощает этих белых рабов, что они решительно неспособны ни о чем думать, кроме как о куске насущного хлеба. Никакая революционная пропаганда в их среде не может рассчитывать на успех. Только самая ничтожная часть их, только рабочие более или менее обеспеченные, принадлежащие к так называемой petite industrie339, рабочие до некоторой степени привилегированные, только они одни, только это микроскопическое меньшинство способно проникнуться революционными идеями, только в них да еще в небольшой группе интеллигентных революционеров и заключается весь живой революционный капитал общества. В нем, в этом меньшинстве, все его значение, только одно оно может осуществить социальную революцию.
Нужно ли говорить, что мы не только вполне соглашаемся со всеми этими мнениями Реклю, но и полагаем, что при беспристрастном отношении к делу они окажутся настолько же справедливыми по отношению к другим вообще европейским народам, насколько они справедливы по отношению к французскому народу.
Впервые напечатана в No 2-3 ‘Набата’, январь-февраль 1876 г. В этом же году в No 5, 6, 9 ‘Набата’ появится обещанная Ткачевым другая статья — ‘Анархическое государство’ — с разбором книги де Папа ‘Общественная служба в будущем обществе’. Печатается по: Ткачев П. Н. Избранные сочинения на социально-политические темы в семи томах. Т. III. М., 1934. С. 258-261. Ткачев посвятил статью разбору выступлений авторов анархистского направления на публичной конференции в Женеве.
331 Речь идет об инициативе анархистской секции Интернационала в октябре 1875 г. проводить частные съезды и публичные чтения с обсуждением вопросов революционных методов, в частности пропаганды. Информация об этом появилась в No 1 ‘Набата’ за 1876 г. в отделе ‘Иностранное обозрение’.
332 Лефрансе Гюстав — французский революционер, участник революции 1848 г. и Парижской коммуны, после которой бежал за границу и был заочно приговорен к смертной казни. По профессии учитель. Был членом I Интернационала. Считал, что государство должно служить интересам трудящихся. Считая себя коммунистом, был тем не менее организационно близок анархистам. Полное название упомянутой Ткачевым его книги ‘Etudes sur le mouvement communiste Paris en 187Ь (‘Очерк о коммунистическом движении в Париже в 1871’. Книга был издана в Женеве в 1872 г. На русский язык была переведена часть воспоминаний Лефрансе — ‘Воспоминания коммунара’. Л., 1925.
333 Жуковский Николай Иванович — русский анархист, сторонник Бакунина. В эмиграции с 1862 г. Активный участник бакунинского ‘Альянса’ и женевской секции I Интернационала. В 1875-1876 гг. редактировал анархистское издание ‘Работник’, а в 1878 г. — ‘Общину’.
334 Брусе Поль — французский революционер, социалист, участник Парижской Коммуны. В эмиграции в Швейцарии сблизился с Бакуниным. В 1879 г. выслан из страны за призывы осуществлять террор против коронованных особ. Впоследствии склонялся к марксизму, порывал с ним, как и с анархизмом, склоняясь к реформизму.
335 Реклю Жак Элизе — ученый-географ, теоретик анархизма. Участник Парижской коммуны и I Интернационала. В эмиграции в Италии и Швейцарии активно сотрудничал с анархистами, в частности с П. А. Кропоткиным. После амнистии, в 1890 г. смог вернуться во Францию.
336 ‘Человеческий капитал Франции’ (фр.).
337 Нравственное воздержание (фр.).
338 Навязчивая идея (фр.).
339 Мелкая промышленность (фр.).