Психиатро-зоологическая теория массовых движений, Леткова Екатерина Павловна, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 33 минут(ы)

ПСИХІАТРО-ЗООЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРІЯ МАССОВЫХЪ ДВИЖЕНІЙ.

(С. Lombroso. Due Tribuni studiati da un alienista. 1883. Genio e Follia in rapporta alla medieina legale, alla eritica ed alla storia. Quarta edizione. 1882).

Десятитысячная толпа съ веселымъ гуломъ двигалась по улицамъ Рима. Она праздновала освобожденіе изъ тюрьмы только-что избраннаго ею депутата и обносила его по городу съ музыкой и торжественными пснями.

Это было въ ноябр 1882 г. Затибрское населеніе Рима, состоящее изъ рабочаго люда, единогласно избрало представителемъ въ парламентъ нкоего Коккапьеллера, содержавшагося въ то время въ тюрьм. А такъ какъ депутатъ, только состоящій подъ слдствіемъ, не можетъ быть лишенъ свободы, то десять тысячъ человкъ и явились къ стнамъ тюрьмы требовать его освобожденія. Они представили документъ, удостовряющій законность избранія, и Коккапьеллеръ былъ сейчасъ же выпущенъ. Толпа подхватила его на руки и, какъ тріумфатора, обнесла по всему Риму.

Неожиданность этого избранія, а главное, сопровождавшая его торжественность вызвали очень много толковъ и сдлали Коккапьеллера настоящимъ героемъ дня. Но кто же такой этотъ Коккапьеллеръ, взбудоражившій-было всю Италію? Прошлое его не сложно, хотя и не совсмъ ясно. Въ послдніе годы (передъ арестомъ) онъ издавалъ въ Рим дв газеты — ‘Echo del Operaio’ и ‘Ezio II’, отличавшіяся полной самостоятельностью. Онъ не принадлежалъ ни къ какой опредленной партіи и одинаково рзко нападалъ и на радикаловъ, и на консерваторовъ, и на клерикаловъ, и на антиклерикаловъ, преслдуя главнымъ образомъ лицемріе, неискренность и погоню за достиженіемъ личныхъ, эгоистическихъ цлей. Въ его газетахъ доставалось одинаково всмъ партіямъ.

Лтомъ 18te г., когда переносили тло папы Пія IX изъ Ватикана въ церковь св. Лоренцо — въ город вспыхнули крупные безпорядки: кровавое столкновеніе между клерикальной и антиклерикальной частями римскаго населенія. Антиклерикальная партія сплотилась въ цлое общество ради противодйствія ватиканскому вліянію на народъ. Коккапьеллеръ былъ однимъ изъ самыхъ дятельныхъ членовъ этого общества, но вдругъ сталъ громить и обличать антиклерикаловъ. Это возмутило прежнихъ его товарищей, и они, съ мясникомъ Тоньети во глав, ршили расправиться съ Коккапьеллеромъ.

Десятаго августа 1882 года, толпа мелкихъ лавочниковъ и рабочихъ подошла къ тому кафе, гд обыкновенно ужиналъ редакторъ ‘Эхо рабочаго’. Тоньети попросилъ его выйти на улицу для объясненій. Коккапьеллеръ уже былъ предупрежденъ о замысл противъ него и поэтому отказался отъ всякихъ объясненій. Но Тоньети такъ настаивалъ, что Коккапьеллеръ принужденъ былъ выйти, захвативъ на всякій случай револьверъ. Завязалось сначала крупное объясненіе, потомъ борьба. Тоньети выстрлилъ четыре раза, Коккапьеллеръ — одинъ. Оба оказались легко раненными. Пріятели Тоньети бросились къ нему на помощь, при нихъ также были револьверы. Явилась полиція и арестовала и Коккапьеллера, и нападавшихъ на него. Толпа, пришедшая съ Тоньети, требовала его освобожденія и была такъ возмущена противъ Коккапьеллера, что полиція должна была поскоре скрыть его и увезти окольными улицами.

Римъ волновался всю ночь. Толпы народа сожалли громогласно, что не удалось расправиться съ Коккапьеллеромъ, этимъ ‘защитникомъ клерикаловъ’, ‘оскорбителемъ честныхъ людей’, ‘врагомъ патріотизма и либерализма’. У Коккапьеллера не оказалось нетолько друзей, но и просто сторонниковъ во всемъ Рим. Высшіе и правительственные классы глубоко презирали его за нападки на аристократовъ и министровъ. Народъ готовъ былъ растерзать его, какъ защитника папскаго обскурантизма и тараній, паписты же видли въ немъ еретика.

При такихъ-то обстоятельствахъ Коккапьеллеръ попалъ въ тюрьму, и вдругъ, въ ноябр, когда происходили общіе выборы въ I парламентъ, затибрскіе жители Рима, считающіе себя единственными потомками древнихъ римлянъ, единогласно избрали своимъ представителемъ въ парламент Коккапьеллера. Какимъ образомъ подготовилось и случилось это избраніе — остается загадкой. Коккапьеллеръ, сидя въ тюрьм, не могъ принимать участія въ избирательной агитаціи въ свою пользу: у него не было ни друзей, ни денегъ, ни свободы. Народъ весь былъ противъ него и не могъ оказать никакого давленія на затибрское простонародье, которое избрало Коккапьеллера своимъ представителемъ и такъ искренно ликовало при его избраніи и освобожденіи.

Откуда же явилось это неотразимое вліяніе человка на толпу? Въ чемъ лежитъ его причина? Эта загадка и подала поводъ извстному итальянскому психіатру Ломброзо написать книжку ‘Due Tribuni studiati da un allienista’ (Два трибуна съ точки зрнія психіатра).

Коккапьеллеръ заинтересовалъ итальянскаго ученаго не какъ человкъ, не какъ характеръ, а просто, какъ явленіе, уясняющее, по его мннію, вопросъ вліянія человка на толпу, вопросъ, которому въ русской литератур посвящена статья г. Михайловскаго ‘Герои и толпа’. Ломброзо воспользовался Коккапьеллеромъ для того, чтобы уяснить себ ту ‘психіатро-зоологическую теорію массовыхъ движеній’, которая, по его словамъ, давно занимаетъ его. Онъ увидалъ въ исторіи Коккапьеллера именно тотъ случай, когда толпа идетъ безъ разсужденій за какимъ-нибудь человкомъ и длаетъ изъ него своего героя. Коккапьеллеръ въ данномъ случа явился такимъ героемъ, представляя собою вмст съ тмъ типъ людей, стоящихъ на переходной ступени отъ здраваго ума къ безумію, людей, ‘получающихъ, по замчанію Ломброзо, все большее и большее значеніе въ политик и общественной жизни’.

Не имя права входить въ частную жизнь человка, Ломброзо строитъ свои выводы относительно прошлаго или, выражаясь по-докторски, анамнеза Коккапьеллера на томъ, что далъ онъ самъ въ своихъ двухъ газетахъ: ‘L’ecco dell’Operaio’ и ‘Ezio II’.

По его свидтельству, онъ родился въ швейцарской семь, давно проживающей въ Рим и всецло преданной пап. Его мать была наставницей кардинала Дженга, а отецъ-республиканецъ заставилъ сына въ 49-мъ году служить въ папскомъ войск. Такое противорчіе пронизало всю жизнь Коккапьеллера. ‘Я республиканецъ, заявляетъ онъ:— такъ же, какъ и мой отецъ’. И вмст съ этимъ онъ покорно носитъ мундиръ папскаго драгуна. И гораздо позже, когда Коккапьеллеръ вступилъ уже на самостоятельную дорогу, онъ нетолько не пытается выйти изъ жизненныхъ противорчій, но добровольно путается въ нихъ. Такъ, напримръ, онъ, называющій себя постоянно республиканцемъ, на каждомъ шагу приводитъ фразы Виктора Эммануила и въ своихъ журналахъ гораздо боле нападаетъ на республиканцевъ, чмъ на монархистовъ. Это противорчіе составляетъ одну изъ основныхъ чертъ характера людей, подобныхъ Коккапьеллеру, и сказалось во всхъ сторонахъ жизни ‘трибуна’. Онъ постоянно интересовался политикой, не переставая писалъ политическія статьи и рядомъ съ этимъ исполнялъ самыя неподходящія обязанности: такъ, онъ былъ солдатомъ, затмъ объзжалъ лошадей, служилъ при цирк, перемнилъ чуть не сто разныхъ профессій, что, впрочемъ, ни на минуту не заглушало его болзненнаго тщеславія и жажды стать политическимъ дятелемъ. Онъ пользуется всякимъ ничтожнымъ случаемъ, чтобы возвеличить свою особу въ своихъ и чужихъ глазахъ. Такъ, напримръ, онъ, какъ хорошій наздникъ, изобрлъ какую-то узду и добился того, что приподнесъ ее лично Виктору Эммануилу. Узда оказалась никуда негодной, Викторъ Эммануилъ не веллъ больше пускать къ себ Коккапьеллера, но ему било достаточно и одного свиданія, чтобы гордиться имъ и постоянно говорить о немъ. Это искуственно раздаваемое тщеславіе, говоритъ Ломброзо, переходитъ обыкновенно въ самомнніе, откуда одинъ шагъ къ маніи величія, что и сказалось въ Коккапьеллер. Его статьи прямо говорятъ о томъ, что его голова не въ порядк. Какъ образчики его болзненнаго самомннія Ломброзо приводитъ нкоторыя выдержки изъ его статей.

‘Вашъ трибунъ, вашъ представитель, питаетъ Коккапъеллеръ въ ‘Ezio II’: — не дремлетъ, и этого достаточно вамъ. Но вы обязаны помнить, что у васъ не должно быть иного вождя, какъ я… Мн хорошо извстно, почему десятаго августа меня угостили свинцовыми пилюлями, но рука Господа Бога, управляющая звздой Италіи, отвела отъ моей груди пулю Тоньети, стоявшаго во глав подлецовъ, убійцъ, мошенниковъ и предателей отчизны. И, благодаря Бога, Франческо Коккапъеллеръ — гордый римлянинъ — еще живъ, и долженъ говорить имъ всмъ въ глаза правду о ихъ безстыдной жизни…’

‘Еслибы въ мір, говоритъ немного дальше Коккапъеллеръ:— не появлялись время отъ времени люди, посланные Провидніемъ, то до чего бы дошло разнузданное общество, способное за деньги продать отцовъ, матерей, женъ, сестеръ и дтей?.’ ‘И вотъ, изъ страны, властвовавшей когда-то надъ міромъ, раздался свжій и звонкій голосъ, говорящій только правду. И этотъ голосъ долженъ быть услышанъ монархомъ и поддержанъ народомъ. Да, итальянцы, пора, наконецъ, монарху увидть изъ моего журнала, въ какую пропасть влекутъ націю и монархію наши министры… Но я боролся, борюсь и буду бороться до конца, хотя бы мн пришлось положить жизнь въ этой борьб… Знайте, итальянцы, что — какъ учитъ исторія — время отъ времени на міровой сцен появляются необыкновенные люди, облеченные свыше величіемъ и властью. Невдомая и высшая сила посылаетъ ихъ въ извстное время для спасенія народа. И напрасно они захотли бы скрываться: рука судьбы, сверхчеловческая сила влечетъ ихъ черезъ всевозможныя препятствія отъ успха къ успху — на вершину могущества… Пусть зовутъ меня наглецомъ. Но я съ Божьей помощью выполню возложенную на меня святую миссію, выполню ее подъ эгидой славнаго Савойскаго дома и народа. Самъ Викторъ Эммануилъ не разъ говорилъ мн: ‘Ты храбрый человкъ…’

Не надо быть психіатромъ, чтобы ршить, что Коккапьеллеръ человкъ тронутый. Ломброзо прибавляетъ, что въ этой нееокрушимой самоувренности и сознаніи своей правоты и величія и лежитъ одна изъ тайныхъ причинъ непосредственнаго вліянія людей, подобныхъ Коккапьеллеру. Они фанатизируютъ толпу порой до омраченія сознанія. Ломброзо приводитъ, какъ примръ этого вліянія, статью, помщенную въ журнал Коккапьеллера отъ 30-го января 1883 г. Статья не подписана, но Ломброзо предполагаетъ, что она принадлежитъ одному изъ почитателей Коккапьеллера. Авторъ статьи проводитъ подробную параллель между Христомъ и Коккапьеллеромъ, которую мы отказываемся перевести. Оканчивается же статья такъ:

‘Будь благословенъ Коккапьеллеръ! Мы принадлежимъ къ твоей партіи и за нами вся итальянская молодежь! Мы, по одному твоему мановенію, пойдемъ за тобою всюду, куда пойдешь ты!..’

Ломброзо увренъ, что Коккапьеллеръ можетъ легко довести свое вліяніе до этой степени, и толпа по одному его знаку пойдетъ за нимъ, куда угодно.

Въ чемъ же секретъ вліянія этого человка? Отвтъ на это и хочетъ дать Ломброзо своею ‘психіатро-зоологической’ теоріею.

Законъ инерціи царитъ въ природ. Онъ же господствуетъ и въ мір психологическомъ, и въ развитіи народовъ. Эта мысль ноишла мн въ голову, говоритъ Ломброзо, когда я читалъ у Бретъ-Гарта о собак-консерватор, которая лаяла и остервнялась противъ всякихъ нововведеній въ ихъ деревн: противъ желзныхъ дорогъ, газа и проч. Присмотрвшись повнимательне, Ломброзо вывелъ заключеніе, что вс животныя консерваторы. Извстно, что собаки лаютъ на чужихъ единственно оттого, что они чужіе. Есть лошади, которыя не позволяютъ ссть на себя даже хозяину, если онъ перемнилъ одежду. Человкъ въ этомъ отношеніи еще хуже. Ребенокъ плачетъ, когда видитъ новое лицо. Взрослый добровольно становится рабомъ традиціи и всевозможныхъ предразсудковъ. Правило: ‘такъ вс поступаютъ’, стало основнымъ закономъ въ обществ. Всякое нарушеніе его и введеніе чего-нибудь новаго неминуемо сопровождается борьбой и гоненіемъ. Конечно,— то относится только къ значительнымъ нововведеніямъ, до мелкихъ новинокъ вс жадны и падки. И это сказывается тмъ рзче, чмъ мене развито общество, чмъ слабе умомъ его представители. Такъ, у дикарей подымается споръ изъ-за того, кому первому надть перо иного цвта или татуироваться по новому образцу. Но горе тому, кто пожелаетъ измнить нелпые обычаи предковъ. Яркое доказательство трудности всякаго нововведенія представляетъ примръ, какъ прививалось употребленіе картофелю, табаку и т. н. Въ высшихъ сферахъ мысли, въ наук, мы видимъ тотъ же законъ инерціи. Вс, даже самыя полезныя открытія вызывали всегда протестъ. Наши академіи внчаютъ лаврами мелкія открытія, какъ напримръ, новой формы улитки, перемны въ окончаніи словъ (что можетъ равняться новой манер татуироваться у Таитянъ), и въ тоже время академіи отвергаютъ съ благороднымъ негодованіемъ всякую новую и смлую мысль, нарушающую чмъ-нибудь ихъ мирное существованіе, и предаютъ анаем открытіе Америки, признаніе силы пара и т. д. Дарвинизмъ на нашихъ глазахъ выдержалъ цлую борьбу.

Въ основ всего этого лежитъ то, что нормальный человкъ, иначе говоря — человчество, ненавидитъ нововведенія, поддаваясь невольно закону инерціи. При всякомъ нарушеніи этого закона оно испытываетъ какъ бы утомленіе нервныхъ центровъ, усиліе, доходящее до страданія, вслдствіе необходимости, такъ или иначе, подчиниться этому нарушенію. Вотъ почему оно отчасти безсознательно, а иногда и сознательно всми силами борется съ нововведеніями и преслдуетъ тхъ, кто стремится ввести ихъ.

Слдовательно, инерція есть общій, постоянно дйствующій законъ, а революціи и всякія массовыя движенія составляютъ только исключеніе изъ него. Обстоятельства, побуждающія людей идти на эти исключенія и бороться съ основнымъ закономъ, почти всегда одни и тже: надежда на улучшеніе своей участи. Какъ собака перестаетъ лаять на чужого, если онъ покормитъ и приласкаетъ ее, какъ ребенокъ — этотъ врагъ всякаго нововведенія — мирится съ нимъ, если ему достанется отъ этого игрушка или конфета, такъ и человчество склоняется передъ нимъ, когда всплывутъ выгоды нововведенія. Лишенія, голодъ, бдствія и страданія подготовляютъ его къ желанію измнить условія существованія, оно безсознательно стремится къ этому, но не иметъ силы пойти противъ теченія. Законъ инерціи, дйствующій съ неумолимымъ постоянствомъ, заглушаетъ даже такой могучій импульсъ, какъ нужда. Тутъ-то и необходимъ необыкновенный, ‘ненормальный’ человкъ, который бы отрекся отъ всякихъ личныхъ цлей, отъ эгоистическихъ разсчетовъ, и даже отъ естественной жажды жизни, и подставилъ бы грудь страшной сил инерціи. Если почва недостаточно подготовлена, если онъ не находитъ поддержки въ окружающихъ — онъ гибнетъ, какъ ‘безумецъ’, платясь за свое геройство мученичествомъ, тюрьмою, осмяніемъ, позорной смертью. Если же скрытое движеніе въ обществ достаточно назрло, если все готово къ низверженію стараго и принятію новаго, ‘безумецъ’, вызвавшій движеніе, становится ‘великимъ человкомъ’.

Какъ образецъ послдняго, Ломброзо выдвигаетъ итальянскаго героя, извстнаго трибуна Колу ди-Ріензи. Понятно, что не Ріензи создалъ эпоху, а эпоха создала его. Въ XIV вк положеніе Рима было таково, что, по словамъ Петрарки, ‘все заставляло врить во вмшательство злого духа’. Правителей не было, святыни были поруганы, грабежи и убійства совершались каждый день, пощады не давалось ни женщинамъ, ни дтямъ… При такихъ-то условіяхъ появился Кола ди-Ріензи. Онъ родился въ 1313 году. Отецъ его былъ мелкій трактирщикъ, мать прачка, хваставшаяся своей прежней близостью съ Генрихомъ VII. Кола лично себ обязанъ своимъ образованіемъ и общественнымъ положеніемъ, вначал очень скромнымъ: онъ былъ нотаріусомъ. Онъ много изучалъ исторію своего отечества и, проникнувшись уваженіемъ къ республиканскимъ доблестямъ древняго Рима, задумалъ провести въ жизнь то, чему онъ научился въ книгахъ. Первымъ его шагомъ было — стать въ качеств нотаріуса защитникомъ вдовъ и сиротъ, и онъ сейчасъ же принялъ прозвище ихъ ‘консула’, какъ въ т времена были консулы столяровъ, ткачей и др. Но этого для Колы было мало. Онъ началъ выставлять на площадяхъ аллегорическія картины съ политическимъ содержаніемъ, а самъ, весь въ бломъ, съ внцомъ на голов и съ вдохновеннымъ видомъ комментировалъ эти картины. Въ 1342 г., когда во время одной изъ многихъ уличныхъ смутъ, обычныхъ въ ту эпоху, народъ хотлъ разбить сенатъ — Колу потребовали въ Авиньонъ, уже какъ народнаго оратора. Здсь онъ такъ ярко нарисовалъ картину бдствій Рима, говорилъ съ такимъ могучимъ краснорчіемъ, что тронулъ холодныхъ прелатовъ и заручился ихъ помощью своему длу. 19-го мая 1347 года, Кола собралъ народъ въ Капитоліи и заставилъ его декретировать цлый рядъ чрезвычайныхъ мръ. Нкоторыя изъ нихъ поражаютъ своей смлостью и цлесообразностью. И тутъ случилось нчто въ род чуда. Скромный нотаріусъ получилъ полную власть надъ городомъ. Онъ сейчасъ же принялъ званіе трибуна и совершилъ настоящія чудеса: водворилъ миръ гамъ, гд царствовалъ хаосъ, и заставилъ гордыхъ бароновъ пасть ницъ передъ собой. Народъ съ восторгомъ принималъ вс его замыслы и проэкты и съ радостью повиновался всмъ строгимъ мрамъ Колы.

Однако, этотъ великій человкъ, по заключенію Ломброзо, былъ несомннно маніакомъ. Вся его жизнь есть рядъ противорчій, непослдовательностей и странностей, свидтельствующихъ прямо о ненормальности его умственныхъ способностей. Такъ, напримръ, онъ вс свои замыслы и дла приписывалъ вдохновенію свыше, уврялъ, что на него спускался голубь, что онъ слышалъ постоянно гласъ Божій. Онъ постоянно сравнивалъ себя съ Іисусомъ Христомъ и заявлялъ, что онъ новый Мессія, призванный нетолько осчастливить свою родину, но и искупить весь міръ. На ряду съ геніальными замыслами, онъ выказывалъ постоянно пустоту и мелочность. Такъ онъ задумалъ короноваться шестью разными коронами, имвшими символическое значеніе: изъ плюща, изъ мирты, изъ сельдерея, внцомъ короля троянскаго и серебряной короной. А Грегоровіусъ утверждаетъ даже, что Кола имлъ намреніе короноваться императоромъ.

Все это, по мннію Ломброзо, свидтельствуетъ о ненормальномъ состояніи умственныхъ способностей Колы и даетъ поводъ заключить, что у него была манія величія, которая, если прослдить всю дятельность Колы, сказывалась въ немъ съ юныхъ лтъ. Мы видли, что, еще будучи простымъ нотаріусомъ, онъ уже прозвалъ себя громкимъ именемъ ‘консула вдовъ и сиротъ’. Посл поздки въ Авиньонъ, онъ уже сталъ римскимъ консуломъ, затмъ онъ провозгласилъ себя первымъ трибуномъ, потомъ трибуномъ милостивымъ и строгимъ — Severo, ссылаясь на Северино Боэдіо, отъ котораго усвоилъ себ гербъ. А еще позже, играя словами (что такъ любятъ вс съумасшедшіе), онъ назвалъ себя Tribuno Aiigusto, такъ какъ онъ былъ провозглашенъ трибуномъ въ август. Вс эти мелочи, конечно, раздували тщеславіе Колы, но вмст съ тмъ он поддерживали его престижъ въ народ и отчасти составляли его силу.

Новый римскій трибунъ Коккапьеллеръ, сознательно или безсознательно, повторяетъ систему Колы. Глубоко убжденный въ своей нравственной сил, онъ навязываетъ это убжденіе и другимъ. Но и кром этой сходной черты, Ломброзо находитъ множество аналогичныхъ свойствъ между обоими трибунами — средневковымъ и современнымъ (противорчія, путаница мыслей и т. д.), что приводитъ его все къ тому же результату: вліять на толпу и непосредственно захватывать ее можетъ только человкъ исключительный, ненормальный. Онъ не долженъ быть ни геніемъ, ни съумасшедшимъ, ни обыкновеннымъ смертнымъ, а тмъ, что Ломброзо назвалъ ‘маттоидомъ’ (т. е. тронутымъ), отъ итальянскаго слова matto — помшанный.

Ломброзо установилъ этотъ терминъ въ своей книг: ‘Геній и съумасшествіе’, надлавшей когда-то много шуму въ Италіи. Ломброзо обвиняли въ стремленіи развнчать геніальныхъ людей и запрятать ихъ всхъ въ съумасшедшій домъ, хотя, проводя параллель между людьми великими и съумасшедшими, онъ далеко не первый вступилъ на путь этой аналогіи.

Давнымъ давно нкоторые ученые высказывали, что геніальность представляетъ много точекъ соприкосновенія съ умопомшательствомъ. Такъ Аристотель говорилъ, что люди, выдающіеся въ сфер политики, поэзіи или искуства, всегда меланхолики или съумасшедшіе, какъ напримръ, Аяксъ, Беллерофонъ, Сократъ, Эмпедоклъ, Платонъ и другіе. Платонъ утверждалъ въ ‘Федр’, что бредъ — величайшее благо, посылаемое богами, что въ бреду творились лучшія вещи и высказывались великія пророчества, оказавшія тысячи услугъ Греціи. Демокритъ прямо заявлялъ, что нормальный человкъ не можетъ быть поэтомъ. Позже, Паскаль говорилъ, что высшая геніальность граничитъ съ умопомшательствомъ, что подтвердилось на немъ самомъ. Затмъ Гекартъ (Stultitiaiia, ou petite bibliographie des fous de Valenciennes, par un homme en dmence, 1823), Делепьеръ (Histoire littraire des fous, 1860), Форгъ (Revue de Paris, 1826) — вс они высказывали ту же мысль. Лелю (Demon de Socrate, L’Amulet de Pascal) и Верга (Lipemania del Tasso) утверждаютъ, что многіе геніи были мономаніаками и страдали галлюцинаціями, какъ напримръ, Свифтъ, Лютеръ, Кардано, Бруггэмъ. Моро (Psychologie morbide) и Шиллингъ (Psychiatrische Briefe) прямо говорятъ, что геній всегда есть неврозъ и очень часто бываетъ настоящимъ помшательствомъ.

Ломброзо не безусловно раздляетъ это мнніе. Еслибы геніальность была всегда проявленіемъ душевной болзни, говоритъ онъ:— то нельзя было бы объяснить существованіе по истин великихъ людей съ совершенно нормальными умственными способностями, какъ, напримръ, Галилей, Кеплеръ, Колумбъ, Вольтеръ, Наполеонъ, Микель-Анджело, Кавуръ. Тмъ не мене, Ломброзо, на основаніи историческихъ и статистическихъ данныхъ, посвящаетъ цлую книгу доказательству аналогіи геніальности съ съумасшествіемъ и родственности натуры генія и безумнаго.

Помимо экзальтаціи, періодической смны возбужденнаго состоянія и полнаго упадка силъ, у генія, по мннію Ломброзо, есть множество общихъ чертъ съ съумасшедшимъ, начиная съ вншнихъ манеръ и привычекъ. Всевозможныя эксцентрическія выходки, своеобразные пріемы и судорожные жесты, отличающіе съумасшедшихъ, свойственны очень многимъ великимъ людямъ. У Петра Великаго замчались судорожныя движенія въ лиц. Наполеонъ былъ подверженъ судорогамъ въ правомъ плеч, въ губахъ и въ ногахъ, и т. п.

Бюффонъ, занятый какой то идеей, забрался разъ на колокольню и спустился съ нея но канату, не отдавая себ въ этомъ отчета. Такая полная безсознательность — явленіе нердкое между великими людьми. Очень часто лучшія идеи или творенія зарождались именно въ эти моменты безсознательности или бывали внушены галлюцинаціями. Ломброзо собралъ множество свидтельствъ, гд геніи признаются въ томъ, что они обязаны своими твореніями безсознательному вдохновенію.

Гте очень часто писалъ въ состояніи, тождественномъ съ сонамбулизмомъ. Клопштокъ заявляетъ, что вдохновеніе посщало его во время сна. Вольтеръ сочинилъ во сн одну изъ псенъ Генріады. Ньютонъ и Кардано ршали въ сновидніяхъ математическія задачи. Лафонтенъ сочинилъ во время сна своихъ ‘Двухъ Голубей’. Моцартъ заявилъ, что музыкальныя творенія являлись у него безсознательно. Ламартинъ не разъ говорилъ: ‘Думаю не я самъ, а мои идеи думаютъ за меня’. Впрочемъ, это присутствіе безсознательности въ творчеств было засвидтельствовано уже очень давно. Еще Сократъ сказалъ, что поэты творятъ по инстинкту, не отдавая себ отчета въ томъ, что говорятъ они.

Эта-то безсознательность и приближаетъ главнымъ образомъ генія къ съумасшедшему. Моменты вдохновенія — т же приступы помшательства, только при боле или мене сильномъ мозговомъ возбужденіи и возможно появленіе высокихъ твореній. Вотъ почему очень многіе даже прибгали и прибгаютъ къ искуственнымъ мрамъ, чтобы привести себя въ состояніе мозгового возбужденія. Такъ Шиллеръ ставилъ ноги въ ледъ. Мильтонъ и Декартъ, обдумывая что-нибудь, опрокидывали назадъ голову. Боссюэтъ работалъ въ холодной комнат съ горячими компресами на голов. Лейбницъ могъ сосредоточиться на своихъ мысляхъ только лежа.

Этою потребностью въ искуственномъ возбужденіи мозговой дятельности объясняется и склонность очень многихъ людей злоупотреблять спиртными напитками. Такъ Александръ Великій, Сократъ, Сенека, Алкивіадъ, Катонъ, Септимій Северъ, Махмудъ II умерли или въ пьяномъ вид, или въ блой горячк. Коннетабль Бурбонскій, Авицена, Караччіо, Мюрже, Нерваль, Мюссэ, Тассо, Гендель и Глюкъ были извстными алкоголиками. Вино было настоящей потребностью организма всхъ этихъ замчательныхъ людей.

Вслдствіе всхъ этихъ особенностей, физіологія великихъ людей совершенно отличается отъ физіологіи простыхъ смертныхъ. Очень часто какое нибудь впечатлніе или ощущеніе, которое прошло бы безслдно для нормальнаго человка, можетъ имть страшное вліяніе на генія, точно такъ же, какъ и на съумасшедшаго. Извстны тысячи случаевъ импульсивныхъ помшательствъ, когда, подъ вліяніемъ простыхъ зрительныхъ или слуховыхъ впечатлній, совершались страшныя преступленія: видъ оружія, огня, трупа вызывалъ помшанныхъ на убійство, поджогъ, оскверненіе кладбищъ. Для человка геніальнаго ощущеніе иметъ такое же громадное значеніе. Ломброзо говоритъ, что большая часть великихъ мыслей или открытій вызывалась какимъ-нибудь пустымъ вншнимъ обстоятельствомъ. Такъ видъ лягушки повелъ къ открытію гальванизма. Упавшее яблоко внушило Ньютону великую мысль. У Альфьери зарождались замыслы трагедіи подъ впечатлніемъ музыки. Видъ апельсина вызвалъ въ Моцарт воспоминаніе объ одной неаполитанской псн, слышанной имъ лтъ пять передъ этимъ, и онъ сейчасъ же написалъ серенаду Донъ-Жуана. Мильтонъ и Бэконъ могли работать только при звон. Видъ рака заронилъ Уатту мысль о его машин, а развалины Капитолія вдохновили Гиббона.

Понятно, что такая исключительная воспріимчивость — удлъ исключительныхъ натуръ. Дикарь и идіотъ очень мало впечатлительны даже и къ физической боли, чмъ больше развивается умственная сторона человка, тмъ больше ростетъ его впечатлительность. У геніевъ она достигаетъ высшихъ предловъ и служитъ источникомъ и ихъ славы, и ихъ несчастій. Ощущеніе или впечатлніе, незамтное для обыкновеннаго смертнаго, является для генія цлымъ событіемъ. Такъ художникъ Франчіа умеръ отъ восторга при вид картины Рафаэля. Архимедъ, найдя свой законъ, бгалъ отъ радости голый и кричалъ: ‘Эврика!’

Эта крайняя впечатлительность служитъ нердко причиной настоящихъ страданій, которыя для обыкновеннаго человка просто кажутся вымышленными. Лафонтенъ наврное говорилъ о себ, когда писалъ:

‘Un souffle, une ombre, un rien leur donne la fi&egrave,vre’.

Именно это un rien ‘ничто’ для человка нормального, раздражая впечатлительность исключительной натуры, доводитъ ее очень часто до всевозможныхъ странностей, до самыхъ нелпыхъ маній. Такъ Шопенгауэръ выходилъ изъ себя и не могъ успокоиться, когда писали его фамилію съ двумя п. У очень многихъ великихъ людей являлись подъ конецъ жизни настоящіе пункты помшательства.

Кром того, здсь, какъ и везд, природа какъ бы требуетъ равновсія. За сильнымъ возбужденіемъ неизбжно слдуетъ реакція, за чрезмрной тратой умственныхъ силъ слдуетъ ихъ ослабленіе. Меланхолія, уныніе, манія преслдованія, нердко полное слабоуміе являются очень часто жестокой расплатой за высшіе дары природы. Такъ Магометъ впалъ подъ конецъ въ идіотизмъ. Гте постоянно переходилъ отъ крайняго возбужденія къ меланхоліи. Линней къ старости сталъ паралитикомъ и полу-идіотомъ. Очень многіе длались настоящими мономаніаками.

Эта же преувеличенная и, такъ сказать, сконцентрированная впечатлительность служитъ причиной тому, что и истина, и заблужденіе пускаютъ въ геніальномъ человк настолько глубокіе корни, что убдить его или разубдить въ чемъ-нибудь становится также трудно, какъ и убдить съумасшедшаго.

Ту же самую аналогію между геніемъ и безумнымъ Ломброзо видитъ и въ томъ, какъ тотъ и другой поддаются метеорологическимъ вліяніямъ. Такъ, наибольшее число помшательствъ приходится на теплые мсяцы, въ это же время явилась большая часть геніальныхъ твореній, и открытій. Наполеонъ, Вольтеръ, Бюффонъ, Руссо, Байронъ, Гейне не могли заниматься въ холодную погоду. Мильтонъ говорилъ, что зимой его муза безмолствуетъ. Творчество Шиллера было въ полной зависимости отъ погоды, что онъ самъ заявилъ въ свой переписк съ Гте. Въ ноябр (1817 г.) онъ писалъ: ‘Въ эти унылые дни, подъ этимъ свинцовымъ небомъ я неспособенъ работать’… Въ декабр онъ писалъ: ‘Я снова принялся за работу, но погода такая срая, что невозможно сохранить ясность души’… Въ іюл — ‘благодаря хорошей погод’, къ нему вернулось его ‘лирическое вдохновеніе.’

Ломброзо, по тмъ даннымъ, какія удалось ему собрать, даетъ подтвержденіе тому, что вс лучшія творенія или явились на свтъ, или только зародились въ весенніе мсяцы. Данте началъ свою поэму въ апрл. Лучшія вещи Микель-Анджело явились между апрлемъ и іюнемъ. Мильтонъ задумалъ свою поэму весной. Весной же написаны вс лучшія произведенія Ламартина, Мюссэ, Гюго, Беранже и др. Гте задумалъ ‘Вертера’ въ апрл, а ‘Фауста’ въ март. Россини создалъ ‘Семирамиду’ въ феврал. Въ этомъ же мсяц Бетховенъ написалъ знаменитую девятую симфонію. Мысль о существованіи Америки явилось впервые Колумбу въ ма или іюн 1474 года. Открытіе Кеплера явилось въ ма, а открытіе Галилея въ апрл. Мысль о барометр возникла у Торричели въ ма 1644 года.

Ломброзо изъ массы примровъ составляетъ даже цлую табищу, по которой можно прослдить вліяніе погоды на великихъ людей.

Тоже вліяніе погоды и климата авторъ видитъ и относительно мсторожденія какъ великихъ людей, такъ и душевно-больныхъ. Въ Италіи наибольшее число великихъ людей приходится на умренно гористыя провинціи, отличающіяся теплымъ и мягкимъ климатомъ. Тутъ появились: Рафаэль. Тассо, Россини, Доницетти, Плиній. Аріосто, Корреджіо, Поль Веронезъ. Одна Флоренція дала: Данте, Маккіавелли, Бенвенуто Челлини, Андреа дель-Сарто, Боккаччіо и многихъ другихъ. Страны совершенно ровныя, или, наоборотъ, очень гористыя представляютъ почти полное отсутствіе геніальныхъ людей. Ломброзо замчаетъ точь въ точь тоже самое и относительно помшательства. Наибольшее количество психическихъ болзней развивается въ холмистыхъ мстностяхъ. Примры тому: психическія эпидеміи въ нкоторыхъ провинціяхъ Италіи, множество пророковъ, появившихся въ холмахъ Іудеи, и Шотландія, породившая людей, надленныхъ ‘двойнымъ зрніемъ’ — тхъ же помшанныхъ.

Подобную же аналогію между геніемъ и безуміемъ авторъ подчеркиваетъ и по отношенію расы, и по отношенію наслдственности. Какъ на яркій примръ вліянія расы, Ломброзо указываетъ на евреевъ, давшихъ огромный процентъ великихъ людей во всхъ областяхъ науки, литературы и искуства. Достаточно упомянуть Спинозу, Мейербера, Галеви, Мендельсона, Ауэрбаха, Гейне, Лассаля, Маркса. Вс они внесли въ свою область что-нибудь новое и стояли во глав новыхъ школъ. А вмст съ тмъ евреи даютъ огромный процентъ съумасшедшихъ, сравнительно съ другими національностями.

О наслдственной передач дарованій было говорено очень много. Всмъ извстны случаи передачи таланта въ нсколькихъ поколніяхъ. Ломброзо упоминаетъ Аристотеля, Эсхила, Софокла, Аристофана, Аріосто, Тиціана, Моцарта, Мурильо, Поля Веронеза, Баха, Дарвина и многихъ другихъ. Но, проводя параллель съ наслдственностью съумасшествія, онъ признаетъ, что послднее встрчается гораздо чаще. На сто случаевъ помшательства — восемьдесятъ пять наслдственныхъ. Но бываетъ, что геній и безуміе въ наслдственности сплетаются вмст. Такъ многіе великіе люди считали въ числ своихъ предковъ помшанныхъ и эпилептиковъ, или имли дтей-идіотовъ и психически больныхъ. Такъ у Фридриха Великаго былъ съумасшедшій отецъ, у Петра І-го — слабоумный сынъ. У Карла У-то мать страдала меланхоліей. Мать Байрона была съумасшедшая. Но родственность съумасшествія и геніальности такъ велика, что очень часто они идутъ рука объ руку въ одномъ и томъ же субъект. Ломброзо, по собственнымъ наблюденіямъ, приводитъ примры, когда одновременно съ помшательствомъ являлся у больного какой-нибудь талантъ. Человкъ, не помышлявшій ни о музык, ни о живописи, вмст съ потерей разсудка становился недюжиннымъ артистомъ. Автору приходилось иногда слышать отъ своихъ паціентовъ превосходные стихи или музыкальныя импровизаціи, замчать проявленіе необыкновенной сообразительности, или глубины мысли. Понятно, что тутъ, главнымъ образомъ, играютъ роль галлюцинаціи и сильнйшее мозговое возбужденіе, какъ только оно проходитъ — помшанный становится бездарнымъ, вялымъ и тупоумнымъ человкомъ.

Но, конечно, такое внезапное проявленіе дарованія у безумнаго должно считаться исключительнымъ случаемъ. За то Ломброзо признаетъ почти правиломъ, что геніальный человкъ долженъ быть психически больнымъ человкомъ. Не говоря уже о людяхъ, страдавшихъ временными галюцинаціями, какъ Гте, Андраль, Челлини и Гоббсъ, или сошедшихъ съ ума въ послдніе дни жизни, какъ Вико, большая часть великихъ людей были положительно ‘тронуты’. Такъ Моцартъ, Шуманъ, Бетховенъ, Доницетти, Гендель, Глюкъ, Амперъ, Мендельсонъ, Галлеръ, Гуно, Гуцковъ, Куперъ, Батюшковъ, Сальери, Поэ, Мюссэ и многіе другіе были несомннно душевно-больными. Гоббсъ, матеріалистъ Гоббсъ, боялся темной комнаты. Моцарта всю жизнь преслдовала мысль, что его отравятъ. Мольеръ страдалъ меланхоліей. Россини долго лечился отъ душевной болзни. Шуманъ съ двадцати трехъ лтъ началъ страдать мрачнымъ помшательствомъ. Огюстъ Контъ впродолженіи десяти лтъ лечился у Эскироля. Кардано, у котораго и отецъ и сынъ были съумасшедшіе, самъ всю жизнь страдалъ душевною болзнью. Тассо былъ одержимъ мрачнымъ помшательствомъ и сознавалъ это. Ньютонъ къ старости сталъ душевно больнымъ. Руссо описалъ свои душевныя страданія и изъ нихъ ясно видно, что онъ былъ совершенно ненормаленъ психически. Усиленный умственный трудъ и постоянно возростающее тщеславіе сдлали изъ ипохондрика меланхолика, а потомъ маніака. Шопенгауеръ наслдовалъ, какъ онъ самъ говорилъ, умъ отъ матери, а характеръ отъ отца-самоубійцы. И самъ онъ страдалъ, такъ же, какъ его отецъ, маніей преслдованія. Онъ всю жизнь боялся чего -нибудь и перезжалъ съ мста на мсто, спасаясь отъ воображаемыхъ золъ, жилъ всегда въ первомъ этаж, потому что боялся пожара, не могъ распечатать письма безъ трепета, не позволялъ брить себ бороду, а выжигалъ ее- Боязнь людей стала для него сущимъ страданіемъ. Онъ длалъ замтки въ своей книжк по-гречески, по-латыни, по-санскритски, чтобы никто не могъ прочесть. Этотъ великій философъ рядомъ съ глубочайшими мыслями всю жизнь былъ преисполненъ подобными пустяками. Онъ врилъ въ вертящіеся столы, въ чудотворную силу магнетизма, врилъ даже въ сны и пресерьзно разгадывалъ ихъ. А главное, онъ ни на минуту не забывалъ о собственномъ ‘я’ и всю жизнь носился съ собственной особой съ мелочностью и тревожностью, свойственными настоящимъ съумасшедшимъ.

Въ числ великихъ людей, страдавшихъ душевными болзнями, Ломброзо не забылъ привести и нашего Гоголя. Онъ утверждаетъ, что человкъ, написавшій такую великую комедію и сатиру, не могъ бы заговорить потомъ совершенно инымъ язы комъ, еслибы онъ не сошелъ съ ума. Разстроенный съ юности организмъ привелъ Гоголя къ душевному угнетенію, перешедшему впослдствіи въ психическую болзнь.

Но кром всхъ этихъ съумасшедшихъ геніевъ и геніальныхъ съумасшедшихъ, есть еще цлый разрядъ людей, представляющихъ какъ бы нчто среднее между геніальными людьми, одержимыми помшательствомъ, здоровыми и обыкновенными съумасшедшими. Ломброзо ихъ-то и называетъ маттоидами. Такой видъ психическаго разстройства, конечно, не новъ. Это то, чтоМаудсли называетъ ‘психопатическимъ темпераментомъ’, Морель, Легранъ-ле-Соль и Шуле — ‘наслдственнымъ неврозомъ, а Раджи называетъ такихъ людей просто ‘невропатами’. Ломброзо обратилъ на нихъ особое вниманіе и спеціально занялся изученіемъ ихъ потому, что ихъ политическое и обществедное значеніе, по его мннію, ростетъ съ каждымъ днемъ. Современная Италія, по словамъ Ломброзо, изобилуетъ подобнаго рода людьми. Они на первый взглядъ кажутся совершенно здравомыслящими, порой выказываютъ геніальныя способности, которыя могутъ увлечь толпу, но для психіатра ихъ ‘тронутость’ ясна и ее-то и изучаетъ Ломброзо. Собственно маттоидами онъ называетъ людей, обнаруживающихъ ненормальность: 1) въ сфер чувствительной, 2) въ сфер нравственной, 3) въ сфер умственной. Четвертую категорію представляютъ маттоиды-графоманы, страдающіе сложнымъ разстройствомъ, состоящимъ изъ аномалій трехъ первыхъ категорій.

Коккапьеллеръ, по мннію Ломброзо, представляетъ вс характернйшія черты маттоида-графомана и можетъ служить ихъ яркимъ типомъ. Онъ является представителемъ того множества политическихъ писателей (или ‘писакъ’, какъ называетъ ихъ Ломброзо), которые наводнили теперь Италію своими произведеніями. Ломброзо именно въ этой страсти писать, и писать ужасно много, страсти, основанной на мелкомъ политическомъ тщеславіи, видитъ положительную черту ненормальности. Болзненное самолюбіе и преувеличенное мнніе о собственномъ значе ніи и способностяхъ побуждаетъ маттоидовъ-графомановъ обыкновенно стремиться вліять на толпу. При распространенности печати — путь газетъ, журналовъ и брошюръ для нихъ самый удобный. И они пишутъ ужасно много. Такъ одинъ пасторъ Блюэтъ написалъ сто восемьдесятъ книгъ, одну глупе другой. Нкто Манджіоне, у котораго была изуродована рука, постоянно голодалъ, чтобы имть возможность нанимать писаря и диктовать ему свои сочиненія. Пассананте, покушавшійся на жизнь короля Гумберта, исписалъ цлыя горы бумаги. Гито также постоянно писалъ что-нибудь.

Во всхъ этихъ многочисленныхъ сочиненіяхъ замчается одна и таже характерная черта: ихъ цль и содержаніе находятся въ полномъ несоотвтствіи съ общественнымъ положеніемъ и образованіемъ ихъ авторовъ. Такъ, священникъ пишетъ о средствахъ противъ тифа, медикъ занимается геометріей и астрономіей, хирургъ, ветеринаръ и акушеръ — воздухоплаваніемъ, по варъ — политикой, извощикъ — теологіей, дворникъ — драматическимъ искуствомъ, сторожъ — финансовыми и соціологическими вопросами, а Коккапьеллеръ — наздникъ становится политическимъ дятелемъ. Пасторъ Блюэтъ, называвшій себя апостоломъ, преспокойно барышничаетъ лошадьми.

Но все это еще не заставляло бы считать графомановъ тронутыми, еслибы въ ихъ произведеніяхъ не сказывались всегда одн и тже черты, которыя прямо указываютъ на ихъ ненормальность. Рядомъ съ фанатической преданностью той или другой иде у всхъ ихъ встрчаются: необыкновенное многословіе, растянутость, громадное тщеславіе, а главное, постоянныя противорчія между отдльными мыслями и между словомъ и дломъ.

Другая отличительная черта всхъ маттоидовъ — постоянная перемна профессій. Гито былъ журналистомъ, адвокатомъ, религіознымъ проповдникомъ и театральнымъ импрессаріо. Томмази до 33-хъ лтъ усплъ быть лакеемъ, плотникомъ, половымъ, закладчикомъ, комическимъ писателемъ, фокусникомъ, трактирщикомъ, фигляромъ и, наконецъ, сталъ писать во множеств политическія статьи. Манджіоне былъ военнымъ, земледльцемъ, инженеромъ, кирпичнымъ заводчикомъ, служилъ при кладбищахъ и рядомъ съ этимъ постоянно стремился стать политическимъ писателемъ.

Замчательно то, что вс они въ обыкновенныхъ житейскихъ отношеніяхъ совершенно здравы и нормальны. Ихъ психическое разстройство отражается только въ ихъ произведеніяхъ. Этимъ объясняется то, что многіе маттоиды — авторы безумныхъ сочиненій, въ жизни являются замчательными дятелями. Ломброзо приводитъ въ примръ пять профессоровъ, троихъ депутатовъ, одного сенатора, пять священниковъ и одного директора госпиталя, какъ завдомыхъ маттоидовъ-графомоновъ, пользующихся и теперь полнымъ уваженіемъ.

Т же самыя черты мы видимъ и въ Коккапьеллер. Въ жизни это умный, ловкій человкъ, съумвшій привлечь на свою сторону и правительство и народъ. Въ статьяхъ же онъ. положительно, мономаніакъ. И, кром того, въ его произведеніяхъ отразились безъ исключенія и вс остальныя особенности маттоидовъ. Кром несоблюденія граматическихъ правилъ, свой ственнаго всмъ маттоидамъ, у него постоянно встрчается самый разнообразный шрифтъ, іероглифы, своеобразныя выраженія, частыя повторенія однихъ и тхъ же словъ. Все это, по мннію Ломброзо, подтверждаетъ то, что Коккапьеллеръ — маттоидъ. Такъ, напримръ, вс маттоиды непремнно повторяютъ по множеству разъ какое-нибудь слово. Пассананте, въ одной изъ глазъ, употребляетъ слово riprovate сто сорокъ три раза. У всхъ ихъ рядомъ съ глубокими и блестящими мыслями сквозитъ мелочность и пустота, прямо противорчащая этимъ мыслямъ.

Всмъ этимъ отличается и новый трибунъ. Но къ перечисленнымъ выше признакамъ маттоида у него присоединилась еще черта, составляющая его силу. Это — страшная самоувренность, доходящая до маніи величія, которая даетъ нкоторымъ маттоидамъ такое вліяніе на народъ. Благодаря именно ей, они пріобртаютъ несравненно большее значеніе, чмъ люди съ гораздо большимъ умомъ и образованіемъ. Ихъ убжденіе въ собственной сил, правот и значеніи такъ велико и искренно, что оно непосредственно захватываетъ толпу, отуманиваетъ ее и вкореняется въ ней. Вс извстные маттоиды-графоманы дйствовали на толпу именно этимъ путемъ. Такъ они, можетъ быть безсознательно, почти всегда прибгали къ одному и тому же пріему: заявляли себя послами божіими, вдохновенными свыше. Такъ, Ладцарети, поднявшій въ семидесятыхъ годахъ всю Италію своими проповдями, прямо писалъ, что ‘Богъ далъ церкви и народу властителя, котораго еще не знаютъ, потому что въ мір мракъ. Властитель этотъ придетъ съ горъ, держа въ рукахъ знамя народнаго искупленія’. И народъ ловился на такія рчи и шелъ тысячами за Ладцарети.

Гито говорилъ, что онъ былъ избранъ самимъ Богомъ, что онъ, убивая президента, исполнялъ волю Божію. ‘Я всегда былъ слугою Господа Бога, писалъ онъ:— Богъ, какъ въ жертвоприношеніи Авраама, управлялъ моими поступками. Тотъ, кто покусится на мою жизнь — будетъ наказанъ смертью. Немного позже онъ говорилъ: ‘Судъ долженъ ршить, былъ ли я вдохновленъ свыше или нтъ’. На вопросъ, какъ понимаетъ онъ вдохновеніе, онъ отвчалъ: ‘Когда душа во власти Бога и дйствуетъ помимо своей воли. Прежде идея убійства мн казалась ужасною, но потомъ я узналъ, что она была вселена въ меня свыше. Я не могу быть съумасшедшимъ, потому что Богъ не избираетъ своихъ слугъ между съумасшедшими. А Богъ за меня, доказательство тому то, что я не разстрлянъ и не повшенъ, Богъ же всегда наказываетъ враговъ своихъ’.

То же глубочайшее убжденіе въ исполненіи возложенной свыше миссіи послужило для Ломброзо основой сопоставленія двухъ трибуновъ, средневкового и современнаго. ‘Для священной всмъ итальянцамъ памяти Колы-ди-Ріензи, говоритъ Ломброзо, можетъ показаться оскорбленіемъ это сравненіе великаго трибуна съ человкомъ посредственнаго ума и образованія. Но какъ для медика нтъ королевъ, а есть только женщины, такъ и для психіатра нтъ великихъ сумасшедшихъ, а есть просто сумасшедшіе’. Кола, по мннію Ломброзо, геніальный мономаніакъ. И въ этомъ его страшная сила, потому что мономаніаки, но словамъ Маудсли, воодушевленные врою въ правоту своихъ стремленій, пренебрегаютъ препятствіями, личными цлями и борятся съ невроятной энергіей. Коккапьеллеръ, при всей скудости его натуры, выказалъ именно эту фанатическую увренность въ святость своего дла и въ силу собственнаго достоинства. Это ему дало ‘величественное спокойствіе’, свойственное всмъ маттоидамъ, которое и помогаетъ имъ презрительно относиться къ житейскимъ неудачамъ и переносить геройски всевозможныя лишенія и невзгоды, ни болзнь, ни разочарованіе, ни холодъ, ни голодъ, ничто не можетъ поколебать энергію маттоида. Это восхищаетъ обыкновенныхъ смертныхъ и увлекаетъ толпу. Когда кругомъ царитъ посредственность, когда всякій только думаетъ о самомъ себ и объ удовлетвореніи своихъ личныхъ стремленій и потребностей, среди повальной трусости, себялюбія и шатанія изъ стороны въ сторону, человкъ смлый, самоотверженный и глубоко врующій въ свою идею, всегда увлечетъ толпу. А человкъ совершенно нормальный, по мннію Ломброзо, не способенъ на все это. Только въ маттоидахъ, говоритъ онъ, и можно встртить, вмст съ оригинальностью мысли, свойственною геніямъ, ту безумную экзальтацію, которая способна заглушить всякія личныя требованія и породить такой альтруизмъ, что человкъ отказывается нетолько отъ какихъ-либо выгодъ или интересовъ, а жертвуетъ охотно жизнью ради излюбленной идеи. Вотъ почему реформаторами почти всегда являлись полусумасшедшіе.

Понятно, что они не создавали ничего. Да и создать исторію нельзя. Всякое движеніе, всякій переворотъ подготовляется долгими годами, цлымъ рядомъ событій. И нуженъ какой-нибудь толчекъ для ихъ взрыва. Вотъ этотъ-то толчекъ и давали всегда въ исторіи геніальные сумасшедшіе, одаренные сверхъестественной врою въ свое дло и не останавливающіеся ни передъ препятствіями, ни передъ смертью. Они обыкновенно соединяютъ въ себ несокрушимое и фанатическое убжденіе сумасшедшаго съ разсчетливостью генія и это даетъ имъ силу, способную поднять массу, изумленную непонятнымъ для нея явленіемъ. Народъ всегда и везд благоговетъ передъ тмъ, что выше его пониманія и гд онъ провидитъ участіе таинственныхъ силъ. Доказательство этому — значеніе, какое во вс времена и у всхъ народовъ придавалось сумасшедшимъ.

Мы видимъ, что у дикихъ и у древнихъ полуварварскихъ народовъ сумасшедшій иметъ значеніе не клиническое, а историческое: сумасшедшаго боятся и обожаютъ, а поэтому онъ сплошь и рядомъ управляетъ массами. Въ древней Индіи восемь родовъ демономаніи назывались въ честь восьми главныхъ индйскихъ боговъ (да и до сихъ поръ въ Индіи, какъ и въ Египт, существуетъ это же обожаніе сумасшедшихъ). У древнихъ евреевъ, также какъ у финикіянъ и карагенянъ, одно и тоже слово означало и сумасшедшаго и пророка.

Арабскіе меджубы — по нашему конвульсіонеры — имютъ сильнйшее значеніе между своими соотечественниками. Въ Марокко и между сосдними кочевыми племенами уваженіе къ сумасшедшимъ громадное. По мннію ихъ соплеменниковъ, ихъ разумъ во власти Бога, который всецло руководитъ ими. Поэтому вс сумасшедшіе для нихъ — вдохновенные пророки. Въ Варваріи караваны совтуются съ больными, одержимыми религіознымъ помшательствомъ. Турки выказываютъ сумасшедшимъ такое же уваженіе, какъ къ дервишамъ. Ихъ называютъ Eulya, Ullah, Deli — божественные, сыны Божіи. А разнообразныя секты дервишей вполн аналогичны съ маніями. Каждое сборище иметъ свои молитвы и пляски, или, врне, конвульсіи. На Мадагаскар сумасшедшіе также составляютъ предметъ обожанія. Въ Океаніи, на Таити — извстны пророки, Eu-toa, посщаемые божественнымъ вдохновеніемъ. Въ Америк уваженіе къ сумасшедшимъ — характеристичная черта дикихъ племенъ. Въ Патагоніи помшанные считаются за пророковъ. Въ Перу людей пророчествующихъ въ страшныхъ конвульсіяхъ — чтутъ за святыхъ.

Во всемъ этомъ Ломброзо видитъ одн и т же причины, а именно:

Народъ всегда преклоняется передъ непонятными ему явленіями. Онъ благоговетъ передъ физической силой, которою обладаютъ большею частью помшанные. Ихъ выносливость и пренебреженіе къ холоду, къ огню, къ страданіямъ и къ голоду поражаютъ обыкновенныхъ смертныхъ. Кром того, одержимые религіознымъ помшательствомъ или маніей величія, заявляя, что они посланники божіи — порабощаютъ уже однимъ этимъ народъ.

Многіе изъ сумасшедшихъ выказываютъ нердко выходящую изъ ряда вонъ силу ума и воли. Убжденіе въ дйствительности того, что имъ представлялось въ галлюцинаціяхъ, даетъ имъ необыкновенную яркость краснорчія. Извстны факты пророческихъ эпидемій (въ Севеннахъ, въ Стокгольм), гд невжды и даже дти подъ вліяніемъ экстаза произносили страстныя и блестящія рчи. Кухарка-пророчица въ сильныхъ выраженіяхъ проклинала водку, ребенокъ четырехъ лтъ призывалъ гршниковъ къ покаянію. Понятно, что такія явленія должны были увлекать толпу и очень часто это увлеченіе распространялось какъ зараза, захватывая цлыя мстности.

У нецивилизованныхъ народовъ маніи сплошь и рядомъ принимаютъ характеръ эпидемій. Такъ, у дикихъ негровъ, у абиссинцевъ встрчается эпидемія, называемая tigretier, въ род тарантеллы. Въ Греціи извстны эпидеміи сумасшествій разныхъ сортовъ. Но особенно богаты психическими эпидеміями средніе вка, когда он непрерывно шли одна за другой. Самыя нелпыя формы умопомшательства въ средніе вка передавались какъ зараза и захватывали цлыя деревни, цлыя націи. Дти, старики, врующіе и скептики — вс становились жертвами этой заразы. Демономанія, иногда соединенная съ нимфоманіей и съ конвульсіями, создавала бсноватыхъ и колдуновъ. Маніи эти проявлялись въ самыхъ разнообразныхъ галлюцинаціяхъ, въ воображаемомъ общеніи съ злыми духами, въ отвращеніи ко всему, что признавалось святыней. При этомъ являлась необычайная сила мышцъ или интеллектуальныхъ способностей, когда, напр., люди начинали говорить на едва знакомомъ язык… Извстная пророческая эпидемія въ Севеннахъ захватила тысячи людей. Сначала ей поддались немногіе, большею частью женщины и дти. Они стали пророчествовать и пть псалмы. Мало по малу этотъ даръ пророчества заразилъ всхъ, и цлый городъ, по словамъ Вилляни, казался во власти дьявола.

Въ 1374 г. въ Ахен всхъ обуяла манія пляски, старики и даже беременныя женщины плясали на площадяхъ до полнаго изнеможенія, до галлюцинацій. Эта манія очень быстро распространялась и появилась въ Кельн, въ Мец, въ Страсбург и черезъ нсколько времени приняла періодическую форму, проявляясь въ день св. Витта, когда она захватывала тысячи людей неистовой пляской. Любопытна эпидемія маніи пиллигримства, проявившаяся между дтьми въ средніе вка. Когда вс были угнетены потерею св. Земли, въ 1212 г. одинъ мальчикъ, пастухъ, изъ деревни Клуа, по имени Этьенъ, объявилъ себя посланникомъ Бога. Въ скоромъ времени около него собралось 30,000 человкъ. Дти безъ различія званія и состоянія отовсюду шли на зовъ Этьена и становились его послдователями. Явились восьмилтеіе проповдники и пламенными рчами и пророчествами длали чудеса. Дтское войско, съ хоругвями и знаменами, при пніи религіозныхъ гимновъ, двинулось къ Марсели, гд море должно было разступиться передъ ними и пропустить ихъ пшкомъ въ Іерусалимъ. Страхъ передъ властями, передъ родителями, передъ всевозможными лишеніями, не могъ остановить ихъ. Но имъ не суждено было добраться до Палестины. Часть ихъ погибла при перезд черезъ море, оставшіеся же были проданы марсельскими купцами въ рабство сарацинамъ.

Переходъ всякой маніи изъ единичнаго проявленія въ эпидемію начинался обыкновенно съ обожанія субъекта, зараженнаго этой маніей. Онъ становился образцомъ и вс стремились подражать ему. Но главными пособниками развитію эпидеміи являлись всегда, по мннію Ломброзо, невжество и разобщенность. Цивилизація неизбжно несетъ за собою столкновеніе съ людьми, въ которыхъ развита индивидуальность, а вмст съ нею и личный интересъ, и критическое отношеніе, и тщеславіе, и соревнованіе, а главное, безконечное разнообразіе побужденій. А поэтому, съ развитіемъ цивилизаціи, душевныя эпидеміи становятся все рже и рже.

И въ самомъ дл, въ послднее время такія эпидеміи, если и появлялись, то исключительно между невжественными слоями и въ мстахъ, отдаленныхъ отъ крупныхъ центровъ, большею частью въ горныхъ странахъ (столько же отъ климатическаго вліянія, сколько и отъ исключительной уединенности), какъ, напр., въ Ксриваллис, въ Норвегіи, въ Бретани, въ отдаленныхъ колоніяхъ Америки, въ уединенныхъ мстностяхъ Италіи. Такъ еще недавно, въ 1878 г., была громадная эпидемія демономаніи въ Италіи, въ Верценьпс. Эта эпидемія длилась съ января 1878 года по сентябрь 1879 г. и только самыя энергичныя дйствія докторовъ, полное запрещеніе религіозныхъ обрядовъ и тщательное удаленіе больныхъ могли прекратить ее. Въ горахъ то тутъ, то тамъ и теперь появляются пророки и находятъ послдователей.

Чмъ мене цивилизованъ человкъ, тмъ ему трудне отличить иллюзію отъ дйствительности, галлюцинацію отъ мечты, возможное отъ сверхъестественнаго. Малйшая причина вызываетъ въ дикар страхъ, отъ страха до суеврія — одинъ шагъ. Суевріе же главнымъ образомъ уничтожается логикой и скептицизмомъ, которые развиваются цивилизаціей. Но бываютъ моменты въ исторіи, когда и логика и скептицизмъ молчатъ, когда они заглушены жаждой выйти изъ тяжелаго положенія, измнить весь порядокъ вещей, какой бы цной это ни досталось. И вотъ тутъ-то всякій человкъ, ршившійся встать противъ теченія, какъ бы безуменъ онъ ни былъ, становится пророкомъ. Въ этомъ случа сама толпа длаетъ изъ безумца, охваченнаго маніей величія или религіознымъ помшательствомъ, своего героя, его галлюцинаціи принимаетъ за откровенія и готова идти за нимъ куда угодно. Италія и тутъ даетъ для Ломброзо блестящій примръ въ личности Мазаньелло, который, въ XVII вк, въ нсколько дней увлекъ за собою весь неаполитанскій народъ.

Когда кругомъ все стонало подъ испанскимъ игомъ и громадными налогами, неграматный сынъ рыбака явился героемъ и провозгласилъ свободу родины. Мазаньелло не имлъ ни образованія, ни средствъ, ни личнаго положенія, но онъ былъ безумнымъ и въ этомъ его сила. Онъ не струсилъ ни передъ кмъ, собралъ около себя горсть уличныхъ мальчишекъ, научилъ ихъ пть революціонныя псни, гд выражалась завтная мечта народа, и во глав ихъ расхаживалъ по городу. Толпа, шедшая за нимъ, росла, какъ комъ снгу, и скоро около Мазаньелло собралось сто двадцать тысячъ человкъ. Весь Неаполь увлекся этимъ движеніемъ и провозгласилъ Мозаньелло своимъ главою. Тутъ-то въ немъ и сказалось все его безуміе. Рядомъ съ энергіей и необыкновенной ловкостью, у него проявлялись дтскія выходки. Благодтельныя мры чередовались съ нелпыми распоряженіями, самоотверженные подвиги съ проявленіями маніи величія. Онъ почти совсмъ не спалъ, говоря, что властелинъ Неаполя не иметъ права тратить время на сонъ, онъ неустанно длалъ распоряженія, отдавалъ приказанія войску, вчно былъ занятъ… Онъ издалъ цлый рядъ очень важныхъ и умныхъ законовъ и вмст съ тмъ требовалъ, чтобы ему цловали ноги, и обижался на то, что вице-король не идетъ къ нему обдать. Вмст съ его преждевременной смертью прекратилось и революціонное движеніе въ Неапол.

Тутъ, очевидно, вся сила вождя заключалась въ его личномъ вліяніи на толпу. Какъ на ближайшій примръ такого же вліянія, Ломброзо указываетъ на недавнюю революцію въ Кита, вызванную сумасшедшимъ Гонгъ-Сіонъ-Тіуномъ. Въ 1862 г., между дикими въ Новой Зеландіи возникла новая религія. Основателемъ ея былъ нкто Горопапера, котораго вс знали за сумасшедшаго и, благодаря именно этому, онъ имлъ громадное вліяніе у соотечественниковъ.

Доказывая такимъ образомъ, что во глав политическихъ и религіозныхъ движеній и у дикихъ, и у цивилизованныхъ народовъ стояли всегда сумасшедшіе или мономаніаки, Ломброзо приводитъ въ примръ и Лютера, страдавшаго галлюцинаціями и бесдовавшаго съ сатаной, и Лойолу, постоянно слышавшаго божественные голоса, и Іоанну д’Аркъ, съ дтства страдавшую галлюцинаціями.

Но самымъ блестящимъ примромъ для Ломброзо представляется Саванарола. Подъ впечатлніемъ какого-то виднія, онъ съ юности вообразилъ себя призваннымъ Богомъ искупить развращенную землю. Когда онъ говорилъ разъ съ монахомъ — ему показалось, что небо разверзлось и онъ увидалъ тамъ бдствія церкви и услыхалъ голосъ, приказывающій ему идти и повдать все міру. Съ этихъ поръ галлюцинаціи почти не оставляютъ его. То онъ видитъ въ неб мечъ Господа, то престолъ Матери Божіей, постоянно слышитъ какіе-то голоса и разсказываетъ о нихъ. Вмст съ этимъ, какъ онъ самъ заявилъ впослдствіи, онъ чувствовалъ внутренній огонь, сжигавшій его и заставлявшій говорить, и подъ вліяніемъ экстаза и бреда онъ увлекался самъ и увлекалъ аудиторію. Этимъ объясняется то, что онъ, распространяя свое божественное безуміе, нетолько фанатизировалъ толпу, но и зарождалъ въ ней настоящихъ безумныхъ, которые воображали себя также пророками.

Что касается до маттоидовъ то, хотя ихъ задача обыкновенно ^же, но, несмотря на это, или даже благодаря этому, они вс свои помыслы и силы употребляютъ на разршеніе ея и обыкновенно достигаютъ блестящихъ результатовъ. Почти всякое ученіе, какъ бы нелпо оно ни было, но разъ во глав его стоитъ маттоидъ, иметъ успхъ и вербуетъ послдователей. Такъ, напримръ, Пикаръ, создавшій секту Адамитовъ, вообразилъ себя сыномъ Божіимъ, посланнымъ на землю учить людей не носить одежды и имть общихъ женъ. Толпа увлеклась его ученіемъ и съ радостью пошла за нимъ. Почти также возникли и янсенисты, и анабаптисты, заставившіе пролиться столько крови.

Ломброзо опять даетъ цлый рядъ примровъ, гд маттоиды, несмотря на всю нелпость ихъ проповди, вліяли на толпу. Такъ въ XVIII в., Клейнофъ, считавшій себя Сіонскимъ царемъ, породилъ множество послдователей. Ирвингъ (1792) считалъ себя вдохновеннымъ свыше и создалъ секту ирвингистовъ, Гумфрей, или иначе Нойесъ, въ Соединенныхъ Штатахъ, основалъ секту перфекціонистовъ, Смитъ — мормоновъ, Фоксъ — квакеровъ, Глейзесъ — вегетаріанцевъ…

Но какъ самый яркій и близкій примръ Ломброзо приводитъ Давида Лаццарети, пророка-революціонера, взволновавшаго въ 70-хъ годахъ всю Италію своими процессіями и проповдями.

Лаццарети родился въ 1834 г. отъ здороваго отца, но имлъ въ родств сумасшедшихъ и самоубійцъ. Съ дтства онъ вы казывалъ нкоторыя противорчія и черты характера, присущія всмъ людямъ, склоннымъ къ сумасшествію. Такъ ребенкомъ еще онъ хотлъ сдлаться монахомъ, потомъ сталъ извощикомъ, какъ его отецъ, предавался пьянству и въ то же время читалъ очень усердно Данте, Тассо и др. Онъ сочинялъ стихи и не могъ никогда выучить грамматики, увлекался и Христомъ, и Магометомъ, такъ что доходилъ до галлюцинацій. Въ 1859 г., 25 лтъ отъ роду, онъ поступилъ волонтеромъ въ кавалерію и написалъ патріотическій гимнъ, гд, рядомъ съ новизной мысли и красотой нкоторыхъ стиховъ, бросались въ глаза грубость и неотдланность фразъ и многочисленныя грамматическія ошибки. Но посл онъ опять вернулся къ прежнему своему занятію извозомъ, хотя и ne отказался отъ попытокъ писать стихи.

Когда ему было уже 33 года, къ нему вернулись прежнія религіозныя галлюцинаціи. И вдругъ онъ исчезъ: къ нему явилась Божія Матерь и повелла ему отправиться въ Римъ, объявить Пап о своей божественной миссіи (папа сначала не хотлъ его принять, но затмъ вжливо бесдовалъ съ нимъ), затмъ онъ отправился въ монастырь къ какому-то отшельнику Игнатію Минусу и сталъ изучать теологію. Минусъ же, вроятно, помогъ ему татуировать лобъ знакомъ, который Лапцарети выдавалъ за знакъ, полученный отъ руки св. Петра, и показывалъ только увровавшимъ. Съ этого момента Лаццарети точно переродился: изъ спорщика, богохульника и невоздержнаго онъ сдлался кроткимъ и скромнымъ, довольствовался однимъ хлбомъ и водою, и жилъ нкоторое время на гор, питаясь травой, приправленной солью и уксусомъ. Изъ смшного и полнаго противорчій ‘бумагомарателя’, онъ становится изящнымъ и основательнымъ писателемъ, полнымъ сильныхъ и возвышенныхъ образовъ, и проникается такимъ благочестіемъ, которое можно сравнить только съ благочестіемъ первыхъ христіанъ. Духовенство его родины, видя въ немъ нотореніе древнихъ пророковъ и желая извлечь по своему обыкновенію возможно большую для себя пользу, серьзно совтовало ему воздвигнуть свой храмъ. Народъ, уже пораженный его подвижническимъ образомъ жизни, его татуированнымъ знакомъ, вдохновенною рчью, длинной всклокоченной бородой, его торжественной походкой, и нафанатизированный духовенствомъ, массами собирался къ нему.

Лаццарети всталъ во глав громаднйшей процессіи и отправился по Италіи. Его везд встрчало на колняхъ радостное населеніе, со включеніемъ духовенства. Ему лобызали руки и ноги. Наконецъ, началась постройка храма. Присылались приношенія. Они были многочисленны, но размръ ихъ былъ очень малъ, ибо горцы не могли дать многаго. Тогда у нихъ явилась мысль употребить въ дло собственныя руки. Врующіе тысячами принялись за постройку храма. Мужчины, женщины и дти начали таскать лсъ, балки, камни. Но, къ несчастію, архитектура, какъ и грамматика, иметъ свои законы, которые требуютъ изученія и плохо поддаются пророческому вдохновенію, собранный съ такимъ трудомъ матеріалъ остался въ вид ненужной кучи, и отъ всей зати остались только груды камней.

Скоро (въ апрл 1870 г.) Лаццарети схватили и обвинили въ возстаніи, но онъ былъ оправданъ. Тогда онъ основалъ общество ‘Христіанская семья’, за что снова былъ арестованъ и приговоренъ къ семимсячному тюремному заключенію. Въ 1873 г. Лаццарети, повинуясь новымъ божественнымъ повелніямъ, предпринялъ путешествіе и постилъ Римъ, Неаполь, Туринъ, прохалъ въ Гренобль и написалъ уставъ ордена ‘Кающихся монаховъ’ и книгу ‘Небесныхъ цвтовъ’, гд говорится, ‘что великій человкъ сойдетъ съ горъ, сопровождаемый небольшимъ знаменемъ горцевъ’, къ этой книг были присоединены описанія всхъ сновъ, видній и божественныхъ повелній, которыя онъ когда либо получалъ. Возвратясь въ Монтелабро, онъ нашелъ на вершин его громадную толпу врующихъ и любопытныхъ, онъ имъ сказалъ проповдь на тему ‘Богъ видитъ, судитъ и осуждаетъ’, за что былъ обвиненъ властями въ намреніи свергнуть правительство и вызвать междоусобіе. Въ ночь на 19 ноября 1874 года его арестовали въ 4-й разъ, судили и приговорили за бродяжничество и возмущеніе народа на 15 мсяцевъ въ тюрьму и на годъ подъ надзоръ. Приговоръ былъ пересмотрнъ апелляціоннымъ судомъ въ Перуджи, Лаццарети снова былъ оправданъ. Чтобы избавиться отъ новыхъ арестовъ, онъ отправился въ октябр во Францію, гд ему представился случай разыграть роль мученика въ сред фанатиковъ-легитимистовъ. Находясь въ религіозномъ возбужденіи, живя въ окрестностяхъ одного города въ Бургундіи, онъ написалъ книгу, которая представляетъ смсь книги бытія и апокалипсиса, съ собственными сумасбродными рчами и сентенціями, затмъ онъ написалъ программу, обращенную ко всмъ христіанскимъ государямъ, въ которой онъ называлъ себя великимъ монархомъ я приглашалъ всхъ государей соединиться съ нимъ. Эти сочиненія были нетолько напечатаны, но удостоились даже перевода на французскій языкъ, благодаря денежной помощи итальянскихъ и иностранныхъ реакціонеровъ, которые относились серьзно къ бдному сумасшедшему.

Вскор затмъ, онъ открыто сталъ изобличать испорченность духовенства и требовалъ замны тайной исповди публичной, тогда св. престолъ объявилъ его доктрину ересью, и онъ, написавшій сначала ‘гражданскій статутъ папскаго царства въ Италіи’ въ пользу папы, теперь написалъ и обнародовалъ 14-го марта 1878 года воззваніе къ монашескимъ орденамъ противъ ‘боготворенія папы’.— Онъ сталъ устраивать конференціи, направленныя противъ католической церкви, обратившейся въ ‘церковь-лавку’, и противъ духовенства, неврующаго и убивающаго вру въ другихъ. Про себя онъ постоянно говорилъ, что онъ таинственный человкъ, новый Іисусъ, владыка и мститель, призывающій врующихъ, и проповдывалъ полное воздержаніе во всемъ. Часть собранныхъ пожертвованій онъ употребилъ на изготовленіе аллегорическихъ знаменъ и одежды.

Въ август 1878 г., кругомъ него собралось народу боле, чмъ когда либо, онъ предписалъ имъ трехдневную и трехночную молитву и постъ, говорилъ имъ проповди, раздлилъ ихъ на различные ордена: духовныхъ монаховъ, монаховъ кающихся и простыхъ союзниковъ св. лиги и христіанскаго братства, 14, 15 и 16-го августа происходила публичная исповдь, 17-го на башн выкинутъ былъ флагъ съ надписью ‘республика и царство божіе’. Затмъ у подножія креста пророкъ заставилъ всхъ послдователей поклясться въ врности и послушаніи. Тмъ, кто высказывалъ, что возможно столкновеніе съ властями, онъ отвчалъ, что онъ посланъ Богомъ подъ видомъ Христа, онъ господинъ и судья неуязвимый, всякая сила и власть земная должны уступить его вол, достаточно движенія его жезла, чтобы уничтожить силы тхъ, кто осмлится ему противиться, и на возраженія нкоторыхъ о возможности противодйствія правительства прибавлялъ, что онъ ‘защититъ себя и своихъ врныхъ послдователей отъ враговъ, возставшихъ противъ нихъ, и что папскіе карабинеры сдлаются его почетнымъ конвоемъ’, все боле и боле увлекаясь своимъ бредомъ, онъ написалъ представителю власти, которому общалъ прежде распустить процессію: ‘я не могу исполнить своего общанія, ибо я свыше получилъ противное повелніе’, сомнвающимся онъ пригрозилъ громомъ небеснымъ, если они выкажутъ ему недовріе и не подчинятся его вол.

Такимъ образомъ, утромъ 18-го августа онъ оказался во глав громаднйшей толпы и повелъ ее изъ Монтелабро въ Арчидоссо. На немъ было царское пурпурное одяніе, обшитое золотой бахрамой, на голов родъ тіары, украшенной перьями, въ рукахъ онъ держалъ жезлъ. Его приближенные были одты мене роскошно, чмъ онъ, цвтъ и фасонъ ихъ облаченій мнялись, смотря но отправляемой ими должности въ ‘Святой Лиг’. Обыкновенные же послдователи были въ простыхъ платьяхъ, только отличительнымъ знакомъ имъ служилъ какой-то эмблематическій платокъ. Семь человкъ изъ ‘братства’ несли столько же знаменъ съ надписью ‘республика и царствіе Божіе’. Они пли гимны, постоянно припвая: ‘вчная республика’.

Излишне разсказывать чмъ все это кончилось. Лаццарети, считавшій себя царемъ, прямымъ потомкомъ царя Давида и мнившій себя неуязвимымъ, погибъ отъ руки полицейскаго комиссара.

Лаццарети былъ несомннно маттоидомъ. Вся его дятельность проникнута несокрушимой врой въ то, что онъ именно тотъ Спаситель, который долженъ былъ воскреснуть, ссть одесную Отца и судить живыхъ и мертвыхъ.

Изслдованіе трупа Лаццарети открыло на его тл татуированный знакъ: крестъ и опрокинутую митру. Братья, допрошенные по этому поводу, отвтили, что онъ заказывалъ во Франціи золотую печать, которую онъ называлъ императорскою печатью, и что, окунувъ предварительно эту печать въ кипящее масло, онъ сначала прижегъ себя, а потомъ жену и дтей. Онъ хотлъ представить этимъ знаменіе своего происхожденія отъ императора Константина. Но онъ не довольствовался происхожденіемъ отъ царской крови, ему хотлось управлять міромъ, если не самому, то черезъ посредство одного изъ государей, имъ самимъ избраннаго. Въ манифест, обращенномъ къ ‘христіанскимъ государямъ’, онъ говорилъ: ‘Обращаюсь ко всмъ государямъ христіанскимъ, будь они католики, православные или еретики, только бы они были крещеные. Не важно если они не облечены властью и не управляютъ народами, лишь бы они были царской крови. Призываю всхъ и первый, кто явится ко мн, если ему будетъ не мене двадцати и не боле пятидесяти лтъ и у него не будетъ никакихъ физическихъ недостатковъ, будетъ мною назначенъ на мое мсто’… Шамборъ серьзно отнесся къ этому воззванію и отправилъ къ Лаццарети посольство. ‘Мн, продолжаетъ Лаццарети въ своемъ воззваніи: — нуженъ христіанскій союзъ. Теперь я ршился ускорить это великое предпріятіе и если христіанскіе государи не явятся ко мн въ теченіи трехъ лтъ, считая со дня обнародованія этой программы, я покину Европу, пойду къ неврнымъ и среди нихъ сдлаю то, чего не могъ сдлать среди христіанъ. Но горе тогда вамъ, христіанскіе государи! Вы будете наказаны антихристомъ, который двинется изъ ндръ Европы, въ особенности вамъ будетъ опасенъ юноша, который, посл моего ухода, двинется съ Свера и будетъ выдавать себя за него, тогда какъ истиннымъ имъ останусь — я’.

Все ученіе Лаццарети и вс проповди были цлымъ рядомъ противорчій. Но толп не было дла ни до этихъ противорчій, ни до многихъ нелпостей Лаццарети. Ее захватила и понесла какая-то сильная волна и она отдалась ей. Непоколебимая вра въ себя и свое значеніе, вмст съ полнымъ самоотверженіемъ и безкорыстіемъ, поставили Лаццарети на недосягаемую высоту. Онъ былъ непостижимъ и уже по одному этому великъ. Толпа видла только его самоотверженіе до отреченія отъ жизни, его безкорыстіе до нищеты и его величіе до презрительнаго отношенія къ королю и къ пап. А главное, она чаяла въ немъ и въ его ученіи возможность улучшенія собственной участи, а потому безъ разсужденій шла за нимъ и возвела въ герои человка, котораго, по убжденію психіатра, надо бы засадить въ сумасшедшій домъ.

Этотъ же самый типъ безумныхъ революціонеровъ Ломброзо видитъ и въ Нассананте, покушавшемся на короля Гумберта, и въ Гито, убившемъ Гарфильда.

У Пассананте не было наслдственной душевной болзненности. Нравственныя чувства въ немъ всегда были нормальны, онъ велъ очень скромную жизнь и высказывалъ полное отвращеніе къ преступленію. Но страстная любовь къ родин и болзненная религіозность давали ему всегда наклонность стать рабомъ какой-нибудь идеи. Нуженъ былъ толчекъ, чтобы вызвать ее. Толчкомъ стало неудовлетворенное тщеславіе и полная невозможность когда-либо удовлетворить его. Дойдя до сознанія, что при жизни онъ не въ силахъ стать героемъ, онъ захотлъ хоть умереть какъ герой. ‘Я сдлалъ покушеніе на короля, говорилъ Пассананте:— увренный, что буду наказанъ за это смертью’. Страшное тщеславіе заглушило въ Пассананте даже жажду жизни. Онъ — какъ это нердко бываетъ — находилъ извстное наслажденіе въ торжественной смерти. Но на первомъ план въ немъ постоянно были политическія идеи.

Въ Гито, помимо его страстной религіозности и громаднаго самолюбія, существовала еще наслдственная наклонность къ психическимъ заболваніямъ. Очень многіе изъ его родственниковъ были сумасшедшими. Въ самомъ Гито съ юности замчались многія странности и постоянныя противорчія. Когда онъ ршился убить президента, въ немъ, по его словамъ, его собственное ‘я’ слилось съ благомъ націи. Но передъ совершеніемъ преступленія, онъ захотлъ осмотрть тюрьму, чтобы ршить хорошо ли будетъ ему тамъ. Посл покушенія, первой его заботой было дать знать о себ во вс газеты. Онъ для этого уже раньше приготовилъ корреспонденціи (найденныя при немъ въ моментъ покушенія), гд онъ писалъ: ‘Трагическая смерть президента является грустной необходимостью, такъ какъ я хочу спасти республику. Человческая жизнь стоитъ очень дешево. На войн герои умираютъ тысячами. Я увренъ, что президентъ, какъ добрый христіанинъ, будетъ счастливе въ раю, чмъ здсь. Я юристъ, богословъ и политикъ, но главное, я демократъ изъ демократовъ’. На суд, Гито все время говорилъ, что Богъ заставилъ его убить президента. ‘Я чувствовалъ вдохновеніе, побуждавшее меня убить Барфильда и тмъ положить конецъ неудачамъ республиканской партіи’. Эта идея убійства, какъ видно, захватила Бито до полного самозабвенія, онъ не лъ, не спалъ, не находилъ ни минуты покоя, пока не убилъ Барфильда. А посл преступленія, въ тюрьм, онъ и лъ, и спалъ отлично.

Еслибы идея, которой съ такой страстностью предался Бито, случайно совпала съ завтнымъ, хотя бы и безсознательнымъ, желаніемъ его народа, онъ, при всей посредственности своей натуры, сталъ бы героемъ и попалъ бы, по мннію Ломброзо, въ исторію, какъ великій человкъ. Теперь же онъ погибъ, какъ безумецъ, погибъ оттого, что его подвигъ никому не былъ нуженъ. Слдовательно, одинъ и тотъ же человкъ можетъ быть или безумцемъ, или героемъ, смотра потому, насколько онъ является своевременнымъ выразителемъ скрытой мечты народа или общества. Но этотъ безумецъ-герой всегда маттоидъ. Ломброзо утверждаетъ, что толчекъ всмъ политическимъ и религіознымъ взрывамъ, подготовленнымъ цлымъ рядомъ историческихъ причинъ, давали именно маттоиды. При нормальности консерватизма здоровый человкъ, какъ бы уменъ онъ ни былъ, никогда не съуметъ и не можетъ нейти противъ теченія. Тутъ нуженъ особенный, ненормальный человкъ. И такимъ ненормальнымъ человкомъ являлся всегда маттоидъ. Только въ немъ, съ тончайшей разсчетливостью генія, соединяется несокрушимый фанатизмъ безумнаго. Это даетъ ему ту силу, ту мощь, которая способна сдвинуть народныя массы и сотворить чудеса. Экзальтація, забывающая всякія препятствія, безграничный альтруизмъ, заглушающій нетолько жажду личнаго счастья, но и жажду жизни, и безуміе, въ которомъ темныя массы видятъ проявленіе сверхъестественныхъ силъ — даютъ маттоиду неотразимое вліяніе на толпу.

Вотъ почему, гд обыкновенные люди безвольны и безсильны, гд геніи теряются, какъ слабыя дти — маттоидъ. по словамъ Ломброзо, является великимъ человкомъ.

Ек. Лткова.

‘Отечественныя Записки’, No 1, 1883

ПСИХІАТРО-ЗООЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРІЯ МАССОВЫХЪ ДВИЖЕНІЙ.

Читайте также: