З. H. Гиппиус
Проза поэта
ПРИМЕЧАНИЯ
Проза поэта, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1906
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Гиппиус З. H. Чертова кукла: Проза. Стихотворения. Статьи / Сост., и примеч. В. В. Ученовой.
М.: Современник, 1991.
Почти все стихотворцы пишут и прозой, почти все прозаики пишут, или когда-нибудь писали и стихами. Однако, невольно, говоря о писателе, мы называем его или ‘поэтом’, забывая о прозе,— или романистом, повествователем, не помня о его стихах.
У хорошего поэта не может быть совершенно плохой прозы как у хорошего прозаика-стилиста очень плохих стихов, но у того и у другого это не главная, в_т_о_р_а_я для него форма,— в громадном большинстве случаев ничего не прибавляет к облику художника. А бывает, что и вредит: в несвойственной одежде резче выступают недостатки, индивидуальные слабости данного дарования, и мы, заметив их в прозе поэта,— невольно ищем тех же неверных нот его и в стихах. Очарование и доверие уменьшаются. И часто совершенно напрасно.
Проза В. Брюсова, его книга рассказов ‘Земная ось’, может, пожалуй, толкнуть на этот соблазн. Но лишь того, кто не понимает, как велико не внешнее, а внутреннее различие между стихами и прозой, какая лежит между ними пропасть. Современные беллетристы ‘нового типа’, приближая, с великими усилиями, прозу к стихам, дают нам что-то смешное, лишенное обоих очарований,— очарования прозы и, отличного от него, очарования стихов. Все искания форм новых, конечно, праведны, но во всяком случае новая форма не найдена и вряд ли будет найдена путем полумеханического сближения прозы и стихов.
Брюсов мало грешит этим.
Истинные поэты, как ни странно, редко злоупотребляют даром стиха, втискивая его насильно в прозу. Они более других чувствуют эту пропасть между формой стихотворной и прозаической. Брюсов пишет прозой ‘как прозой’, по крайней мере, хочет так писать. Грех его в другом: он все время помнит, что вот он, поэт, пишет прозой. А так как он-то сам, Брюсов, целиком — поэт (только потому и настоящий поэт), — то его с_а_м_о_г_о для прозы и не остается. Он пишет прозу, естественно, не ‘как Брюсов’,— а как кто угодно, какой угодно художник. И благодаря тому, что литература всех стран и всех времен ему открыта и силой художественного чутья в его власти и воле,— он пишет свою прозу как любой из угодных ему художников. Но писать как Эдгар По — значит не быть ни Эдгаром По, ни самим собою. Самого же Брюсова очень мало в его прозе, так мало — что даже недостатки и слабости этой прозы к самому Брюсову почти и не относятся, оставляют образ его, поэта, цельным, неприкосновенным.
Есть, конечно, обманчивые отражения… Но не надо забывать: нередко то, что в стихах — действительная правда, в прозе — действительная ложь. В стихах — сила, верность и магия,— в прозе — риторика. Кровь и блеск стихов Брюсова — действуют, подчиняют, потрясают, ужасы и страхи его рассказов равнодушно утомляют. Темные провалы садизма, где ‘хаос шевелится’,— превращаются у Брюсова в его прозе, в половые ‘ужасики’, которых чем больше нагромождать — тем они больше уплощаются. Если бы ‘Сестер’ было не три, а тридцать три и соответственно увеличилось бы количество крови, страсти и трупов — то рассказ был бы еще слабее. Но и трех сестер и четырех трупов так много, и так мало действия все это производит на читателя, что он, раздосадованный, не знает, чего пожелать: то ли, чтоб уж кровью, по крайней мере, все было залито, то ли, чтобы совсем не было праздных трупов.
Многие рассказы Брюсова мне искренно нравятся. Они ‘удались’. Таковы: ‘Республика Южного Креста’, ‘В подземной тюрьме’… Отчасти ‘В зеркале’, хотя последний хуже: опять как-то не веришь этим происшествиям. Рассказы нравятся, потому что написано умно, в выдержанном более или менее стиле, это — ‘рассказы положений’, как говорит сам Брюсов, и положения придуманы иногда любопытно. Рассказы нравятся… Но разве стихи Брюсова ‘нравятся’? Они пленяют.
И вот этой-то пленительности, непременной пленительности истинного искусства — нет в искусной прозе Брюсова.
Прибавить к сказанному,— и к предисловию самого Брюсова, где он подметил кое-что в себе очень верно,— мне остается немного. В поэзии Брюсова есть вселенскость. Мы, русские, еще туда-сюда, когда мы очень, когда мы главным образом — русские, мы хороши, когда в нас есть вселенскость, и мы на нее способны. Но мы никуда не годны, когда делаемся космополитами. Русский космополит — это человек, признающий, видящий, любящий равно все страны, все народы, все,— кроме одного своего. Брюсов-прозаик — именно такой русский космополит. Он видит ‘литературу’, жизнь, ее формы, ее красоту во всех народах, кроме своего, во всех временах, кроме своего. При его проникновении в ‘стиль’, при его власти над словом — он, конечно, мог бы писать свою прозу в стиле Чехова и даже Пушкина, но он не может этого захотеть. Его, как прозаика, влечет Пшибышевский или Эдгар По. Сам же Брюсов, вселенский, претворивший в свое, взявший в свое какие-то части и Пушкина, и Гоголя, и Бодлера,— сам Брюсов — только в стихах, только там.
Там и бестенденциозность его, безмысленность, в прозе становящаяся тенденцией,— лишь углубленная тайна жизни. Брюсов не таинственен в своих рассказах, в какие бы таинственные ‘положения’ он ни ставил своих героев, сколько бы ни лил он их крови, сколько бы ни жег их страстью и огнем. Атрибуты мага, но магии нет.
Брюсов не таинственен в своей прозе. Но ведь в прозе — нет Брюсова…
Моими ‘похвалами’, моими ‘да’ — конечно, не исчерпывается поэзия Брюсова. Да и не интересны похвалы. Интересен ‘лик’ художника, человек-поэт: он узел,— стягивающий свое ‘да’ со своим ‘нет’. Лик Брюсова — один из самых обманчивых… для несложных душ многих его читателей и почитателей. Как часто холод его кажется огнем! Не все знают, что и холод жжется. Огонь же Брюсова спрятан слишком глубоко,— я сомневаюсь, я не верю, что его видели многие…
Впрочем, эта тема — не тема моей настоящей заметки. Я поговорю о Брюсове-стихотворце при случае, особо. Здесь же мне хотелось сказать несколько слов лишь о прозе поэта…
1906
Литературно-критические статьи перепечатаны из книги: Антон Крайний (З. Гиппиус). Литературный дневник. 1899-1907. СПб., 1908.