Против статьи господина де ла Героньера об отречении императора Николая
Против статьи господина де ла Героньера об отречении императора Николая
Против статьи господина де ла Героньера об отречении императора Николая, Погодин Михаил Петрович, Год: 1854
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Погодин М. П. Вечное начало. Русский дух
М.: Институт русской цивилизации, 2011.
Французский язык, трудами знаменитых своих писателей, достиг такой степени зрелости и приобрел такие определенные формы, наполнился, вследствие беспрерывного упражнения, у писателей и читателей таким множеством общих мест обо всех предметах, готовых выражений и искусных оборотов, что по-французски нельзя быть глупым, и стоит только встряхнуть хорошенько его лексикон или перетасовать его карты, стоит только привести в небольшое движение нашколенную память, как и выйдет тотчас статья об чем угодно. Прибавьте к этой простой операции некоторую опытность, ловкость или смелость механика, занимательность предмета, стоящего на череде, и все кофейные, ресторации, все мещанские салоны преклонятся дня на два пред глубокомыслием и проницательностью автора, хотя он есть только гальванизированный лексикон.
К числу статей такого рода принадлежит статья г. де ла Героньера об императоре Николае.
Толковать с подданным Луи Наполеона о равновесии прав и обязанностей, об истинной свободе и законной власти было бы смешно. Толковать с ним об Истории после того, как он увидел в Александре, Цезаре, Карле Великом, Карле V, Наполеоне одинаковых завоевателей и смешал все времена, лета и обстоятельства, после того, как он забыл, что Цезарь, великий полководец, был завоевателем в самых тесных пределах и что Римская империя после него увеличилась вдвое, а Карлу V все досталось по наследству и что он не завоевал ничего, а разделил свои владения,— толковать с ним об Истории еще страннее, но нельзя пропустить его невежества и его наглости в отношении к настоящему времени. Г-н де ла Героньер обвиняет императора Николая, как бы вы думали,— за что? За страсть к завоеваниям, по которой и воспоминает ему в поучение исчисленных завоевателей. Но где же, в чем увидел он эту страсть? В последнем монахе из его подданных, без всякого сомнения, этой страсти гораздо больше, чем у него. Не представил ли он во все свое царствование разительных доказательств своего отвращения от завоеваний? Что он завоевал? А с другой стороны, что мог он завоевать, если б захотел, начиная хоть с Китая и Персии? Не стоило ли ему только поманить к себе славян, чтоб они все давным-давно стеклись под его покров? А Турция — не была ли в полном его распоряжении в 1848 году? Да и теперь — неужели г-н де ла Героньер думает, что г-н Сент-Арно, лорд Раглан? Нет, увы, нет! В его собственном сердце происходит внутренняя, отчаянная борьба, внутренний ужасный спор и сомнение, не поколеблется ли европейский порядок, как он представляет его себе, от его намерения продолжать войну — вот настоящая причина, почему мы стояли год в княжествах, три месяца за Дунаем и почему идем теперь за Прут в какой-то страшной нерешимости, причина, которой не могут оценить поденные публицисты, к которой несправедливы, может быть, мы сами, русские, волнуемые нетерпением и за которую воздать может только Сердцеведец, и даже не История. Никогда император Николай не был соединен такими кровными узами со своим народом, как теперь, никогда всех молитвы не сливались так дружно о нем, как теперь, и никогда не признавался он так нужным кончить начатое дело, как теперь.
Г-н де ла Героньер считает себя подпорою Французского престола, вместе с Амедеем, Сезеною, Эмилем Жирарденом и Гранье де Кассаньяком. Он ошибается. Луи Бонапарт стоит не на престоле, а на баррикаде, которая взгромождена только вчера и за которую никто не поручится назавтра. Из-под этой баррикады г-н де ла Героньер слишком высоко возносится к Русскому престолу, и потому совет свой императору Николаю отречься от престола он может взять обратно. Он сознается, впрочем, что эта знаменитая мысль принадлежит не ему, а великим политикам Германии, которые решили во глубине своей премудрости, что нет другого средства покончить войну и удовлетворить Европу без унижения России в лице ее Государя. О Философия! Ты срезала меня, повторим мы с комиком и порадуемся, что Германия яснее и яснее показывает себя в отношении к императору Николаю, в благодарность за все его милости, с последними угощениями прусских вахмистров в Петербурге. Авось наконец опротивеет она ему так, как опротивела всем нам, его верноподданным.