Отповедь французскому журналисту
Отповедь французскому журналисту
|
|
|
|
|
|
|
Итого: |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Отповедь французскому журналисту, Погодин Михаил Петрович, Год: 1863
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Погодин М. П. Вечное начало. Русский дух
М.: Институт русской цивилизации, 2011.
От часу не легче. Поляки думают не только отнять у нас себя и завладеть вновь нашими западными терниями, с 10 миллионами населения, по преимуществу русского, но они хотят еще отнять у нас нашу историю, вырвать из уст наших язык, вытянуть кровь из наших жил и налить их Финскою и Патарскою микстурою.
Nima Rusi, нет России, восклицают поляки, нет русских, вторит им теперь французский писатель. Мы могли бы отвечать победоносно нашим противникам известной эпиграммой Пушкина:
Движенья нет, сказал один мудрец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить.
Мы могли бы забавно посмеяться над ними, напомнив им басню Крылова о Любопытном, который описал тщательно и подробно всех мелких мошек, мушек и букашек, выденных им в музее, а ‘слона-то и не приметил’.
Больше и не стоят, в глазах наших, нелепые парадоксы, но в европейской печати начали слышаться беспрестанно голоса, принимающие их под свое покровительство, и мы считаем обязанностью вывести, по крайней мере, беспристрастную публику из заблуждения.
Г. Духинский написал, говорят, несколько томов о происхождении великоруссов. Г. Викенель сделал из них сокращение, которое намерен приложить к своему сочинению о Европейской Турции. Неизвестный автор извлек пока главные их основания в брошюре ‘Pologne et Ruthenie’, a редактор парижского журнала ‘Revue des deux mondes’, г. де Марс, по поводу этих публикаций, вместе с брошюрами князя Трубецкого и г. Порошина, напечатал статью в последней июньский книге под заглавием: ‘La Pologne, ses anciennes provinces et ses vritables limites’.
Полякам при их темпераменте, при их расположении к мечтательности, в несчастных обстоятельствах, среди надежд, возбужденных предательски извне, можно, положим, увлекаться и, руководясь страстью, взводить всякие небылицы и всякие напраслины как на настоящее время, так и на прошедшее, но как же постороннему писателю не совестно верить им на слово и вслед за ними повторять вещи, которые легко опровергнуть в первоначальном училище? Дурно заявляет себя современная европейская печать, и нельзя не краснеть за нее ввиду скорого, неминуемого суда Истории, суда науки!
Забавнее всего то, что г. де Марс, натягивая все доказательства и искажая все свидетельства, пропуская многие источники сообразно со своею целью, вслед за своими руководителями обвиняет русских исследователей в умышленном направлении их исследований, в угоду тому или другому политическому мнению или указанию правительства. Даже Карамзина называет он придворным петербургским историографом! Вот где воочию совершается притча о сучке, который видит человек в чужом глазу, не видя бревна в своем собственном.
Щадя авторское самолюбие, мы хотим видеть в г. де Марс адвоката, который получил неверные данные от своего клиента, и напоминаем ему старинную поговорку: ‘Audiatur et altera pars’.
Опровергнуть все его доводы легко, но прежде мы поговорим с ним a priori, руководствуясь простым, здравым смыслом и оставляя пока в стороне исторические доказательства.
Вы утверждаете, что великороссияне, или, по вашему, москвитяне, есть вновь образовавшееся племя из разных уральских племен — финнов, татар, турок — под влиянием немногих русских колонистов, уже после нашествия татар.
(Предупредим читателей: автор называет везде Малороссию ‘Рутенией’, а Великороссию ‘Московией’. Так и мы будем называть эти страны в наших ему возражениях, чтобы не произвести сбивчивости в понятиях читателей. Хотя эти названия совершенно неточны и неправильны: Русью назывался сперва Новгород, потом Киев, наконец, это имя распространилось на все владения русских князей, и преимущественно, в последнее время, на нынешнюю Великороссию. Московией называть Восточную Россию странно даже потому, что Москва получила значение только в XIV столетии, а наш автор говорит о ней и об ее замыслах в XIII, в XII, в XI. Но так и быть — примем его номенклатуру.)
Начинаем: великороссияне есть самое многочисленное племя не только между русскими племенами в нынешней России, но и между всеми славянскими племенами. Вот вам статистическая таблица из сочинения Шафарика, изданого в 1842 году.
Самое многочисленное племя, по простому рассуждению, должно считать предков своих в большем количестве, чем племя малолюдное. Когда же бы успело народиться столько великороссиян, если ограничить их происхождение XIII или XIV веком.
XIII столетие, эпоха татарских нашествий, XIV столетие, эпоха черной смерти, не могли содействовать умножению народонаселения. Автор сам утверждает, что татары более всего налегали на Московию. Каких же Рахилей надо предполагать между славянскими матерями, чтоб объяснить то размножение народа с XV века, которое представляет эта страна в наше время?
Превращение финнов в великороссиян понять еще мудренее, на превращение потребовалось бы еще более времени.
Финские и татарские племена как в древности, так и теперь, живут особо между русскими, в восточных губерниях, и даже посреди русских и до сих пор сохраняют свой язык, свою физиономию, свой образ жизни и свои обычаи, несмотря ни на какое сближение и пребывание под одним правительством. В продолжение шести-семисот лет они не переродились, а вы хотите, чтобы другие их единоплеменники по вашему велению переродились в указанный вами момент. Почему же переродились не все финны?
А сильнейшее, необоримейшее доказательство исконной самостоятельности великорусского племени есть его язык, самый чистый и твердый между всеми славянскими наречиями, самый близкий к церковному славянскому языку, на который, за тысячу лет перед сим, было переведено Священное Писание св. Кириллом и Мефодием.
Прочтите ‘Отче наш’ по Кириллову переводу на нынешнем великорусском наречии и на всех остальных славянских наречиях, и вы не только услышите, но даже увидите эту близость.
Великорусское наречие из всех славянских наречий подвергалось влиянию меньше всех: тогда как чешское носит явные признаки немецкого влияния, польское — латинского, сербское и болгарское — турецкого, кроатское — итальянского, мы, великороссияне, или по-вашему, москвитяне, говорим самым чистым славянским наречием. Не только грамматических и синтаксических форм не имеем мы из финских и татарских языков, но даже слов сравнительно менее. Язык наш, по свидетельству и мнению первых филологов с Добровским во главе, заключает в себе совокупность свойств, принадлежащих всем славянским наречиям порознь, почему и имеет полное право быть их представителем, каким в древности был язык Кириллов церковный. Развитие его в творениях классических наших писателей, Карамзина, Крылова, Пушкина и проч., служит подтверждением его самобытности, жизненности, внутренней творческой силы. И такой-то язык ослепленные хотят считать амальгамою из нескольких диких разнородных наречий. Да покажите мне подобное развитие какой-нибудь другой амальгамы!
После этих общих соображений, кои бросаются в глаза всякому беспристрастному исследователю, приступаем к разбору доказательств нашего антагониста.
Ему хочется больше всего отделить нас, великороссиян, не только от поляков, но даже от малороссиян и прочих славянских племен, как выше замечено, ему хочется убедить публику, что мы какие-то европейские метисы, креолы, мулаты.
Вот как располагает он свои стенобитные орудия:
A l’est et au nord de la Ruthenie, notamment dans les valles du Volga et de ses affluens, s’tend un monde tout a fait diffrent du monde polonais et ruthè,nien, et qui n’a rien de slave, c’est le monde tchoude ou trange, comme disaient les slaves, le monde des races finnoises et ouraliennes, dominent tour tour des conqurants appartenant la race tartare, mongole ou turque. Ces dominations toujours changeantes, s’tendent j’usqu’au sud de la Ruthenie et lui bouchent l’accè,s de la mer Noire. La chronique de Nestor, et les ouvrages de Karamsine, de Soloview, de Lelevel, de Pogodine, de Duchinsky, tablissent de la maniè,re la plus certaine, que toute celte contre, notamment la valle du Volga, tait habite, au X siè,cle, par des peuples trangers la race Slave. Ce fait capital n’est pas contest {В этом смысле автор беспрестанно повторяет: rgion finnoise, contre finnoise, esprit finnois, habittans finnois, a потом — Moskovie tartarise и проч.}.
Извините, милостивый государь, ce fait capital est non seulement contest, mais tout a fait inadmissible! Никто из русских писателей его не принимал, и вы совершенно ошибаетесь, опираясь на него вслед за некоторыми польскими писателями. Низовье Волги, середина этой реки, была по берегам заселена в древности племенами, преимущественно финскими, но истоки Волги и верхние ее части принадлежали искони, сколько запомнит история, великорусскому племени. Тверь, Ярославль со смежными частями Владимирской, Московской, Костромской и Смоленской губернии — вот где до сих пор сохраняется чистый тип наш и где обитает самое сплошное население русское, то есть великорусское.
Разумеется, в древности жили великороссияне гораздо дальше на запад, и мне кажется, что занимали значительную часть нынешней Малороссии.
Они постепенно подавались на восток, отодвигая финнов далее и далее к востоку, где те живут и поныне. По мере движения великороссиян с запада место их занимали малороссияне, как это мы видим даже в последнее время, из поселений Малороссийских в Харьковской, Курской и Орловской губерниях.
Всего забавнее то, что автор, в пылу своей ревности, отделил от нас, великороссиян, к своей Рутении, или Малороссии, Новгород и Псков, которых зазрила ему совесть поместить в Уральскую композицию, потому что они слишком общеизвестны и находятся, так сказать, у всех на виду.
А Новгород и Псков, по всем памятникам, представляют самое близкое родство, почти единство, с настоящим великорусским наречием. Нет, смело восклицает автор, это малороссияне, rutheniens. Что же остается делать с подобными исследователями-партизанами? Перечтите, милостивый государь, рукописи, писанные в Новгороде, начиная с Остромирова Евангелия, 1056 года, Мстиславову грамоту 1125 года, договор Ярослава Владимировича 1199 года с Готским берегом, Русскую правду в списке 1284 года и проч. и проч., и вы убедитесь, что малороссийского наречения там нигде и духу нет. Новгорода и Пскова ни один великорусский, ни один малороссийский исследователь никогда не причислял к Малороссии.
Точно так же кривичи, или, по-нынешнему, белорусы с городами Смоленск и Полоцк, по своему наречию, составляют только отличие великорусское и отнюдь не малорусское.
Последуем далее за отважным наездником по всем его изворотам:
Or, il y avait,— продолжает он,— dans ce monde finnois et ouralien des villes importantes, comme Rostov, Mourom, Sousdal, qui taient en relation de commerce avec la Ruthnie, et principalement avec Nowgorod. Des princes varegues y avaient tendu leur domination, desorte quils rgnaient en mme tems sur les Slaves et sur les Finnois.
Нет, милостивый государь, Ростов, Муром, Суздаль, точно так, как Торжок, Бежецк (в Тверской губернии) и Волок-Ламской (в Московской), точно так, как впоследствии Вятка, были, без сомнения, древнейшими колониями Новгорода и заселены племенем, самым близким к великорусскому. К ним-то и могут принадлежать слова новгородцев Рюрику: ‘Земля наша велика и обильна’.
‘Один из этих варяго-русских князей княжил в Суздале, в части Финской области, которая была отделена от Рутении (то есть нынешней Малороссии) большим Муромским лесом’.
Не станем смеяться над оригинальной выходкой автора, который отделяет Муромским лесом Владимирскую губернию от Черниговской и Киевской, начинающих собою с этой стороны Малороссию, то есть на тысячу слишком верст, но остановимся на самом сильном, по его мнению, замечании, что в имени Москва нет ничего славянского, точно так, как и в имени Муром, Суздаль и прочее. В нем видит он, кажется, главное доказательство принадлежности этой страны финнам, а не нам, русским.
А что есть французского, пусть позволит он себя спросить, в имени Франция, в имени Париж?
Что есть английского в имени Англия, Лондон? Что есть немецкого в имени Вена, Берлин, Дрезден, Лейпциг, Любек? Что есть итальянского в имени Неаполь, Венеция?
В местах, где поселились великороссияне, обитали прежде финны, которые, отодвинутые на восток и север, уступили свои жилища новым пришельцам — оставили им свои собственные имена, а кроме имен — ничего. Это явление вы видите в Европе на каждом шагу: в северной и средней Германии все собственные имена славянские показывают точно так же, что прежде немцев в этих местах жили славяне: Стрелец, Шверинь, Росток, Кролевец, Гданск, Бранденбург и проч. и проч.
Из каких элементов разнородных состоит, например, население Великобритании: кельты, бритты, англы, саксы, датчане, норманны и прочие. Уничтожающий финнов автор забывает, что венгерцы суть природные финны.
‘George Dolgorouki, se rendant, vers 1147, a Susdal, chez son fils Andr, s’arrta pendant ce voyage dans un hameau, sur le bord d’une petite riviè,re, appelle la Moskva’.
Здесь что ни слово, то ошибка, доказывающая малое знакомство автора с русскими летописями. В 1147 году Юрий не ехал к своему сыну Андрею в Суздаль, а из Суздаля вместе с сыновьями шел войною на Киев против племянника Изяслава и угощал в Москве своего союзника князя Святослава Олеговича Северского. А сын его Андрей поселился во Владимире, оставив отца в Киевской области, в 1155 году. Но это мелочи.
Автор описывает за сим картинно основание Москвы, сделавшейся столицею в 1328 году: ‘Elle a conserv un caractè,re semi-asiatique, que frappe profondment le voyageur europen’ и прочее.
Как же сохранить Москве характер полуазиатский, если здесь его не было прежде, да не было никакого? Москва выстроилась точно так же, как Владимир, Суздаль, Ростов, Киев, Чернигов, Новгород, Смоленск, одним словом, как все города русские в Великой и Малой России. Если автору и вообще иностранным путешественникам хочется видеть азиатский характер в позлащенных куполах церквей и в отсутствии сплошных стен, то это его личный взгляд, а впрочем, как и в Москве, так и прочих городах русских, нет ничего азиатского.
A partir du rè,gne de George Dolgorouki, les princes de la rgion finnoise manifestè,rent une hostilit systmatique et acharne contre la Ruthnie, et principalement contre les villes, dont les habitudes librales leur taient devenues antipatiques (502).
Здесь опять что ни слово, то ошибка одна другой грубее: князья суздальские и владимирские, по автору — государи Финской страны, не только не питали злобы против Рутении, но стремились туда от души: всю жизнь свою Георгий Долгорукий искал Киевского стола и под конец достиг своей цели, то есть получил Киев, не вследствие войны, а по наследству как старший, где вскоре и умер. Сын его Андрей, наоборот, не хотел и думать о Киеве даже при жизни отца и, оставив его на Киевском столе, ушел тайно в свой любимый Владимир. Когда ему после пришлось взять Киев в наказание Киевского Великого Князя за союз с новгородцами, то он предоставил Киев брату, княжившему в соседнем Переяславле, а после его смерти — двоюродным племянникам Ростиславичам. Меньший брат его Всеволод большую часть своего княжения был в дружбе с Киевским князем и от него получил несколько областей во владение. А ссора в остальное время зависела от посторонних обстоятельств. Сын Всеволодов — Георгий не имел почти никаких отношений к Киеву, а потом нагрянули монголы. После монголов Владимирские князья совершенно оставили Рутению… Где же систематическая лютая вражда? В воображении автора, точно как там же — и желание Суздальских князей основать особое государство.
Ils n’eurent plus d’autre ide, que de fonder un tat part, de crer une unit nouvelle et de subjuguer la Ruthnie (502).
Во-первых, у князей плана никакого не было, и всякий князь поступал, как ему случалось по обстоятельствам, что показано выше, не только не желая покорить Рутению, но часто и отказываясь от нее. Особым государством было тогда всякое княжество, и желало увеличить свои владения: так поступали в свое время и Полоцк, и Чернигов, и Смоленск, а после Тверь, Москва и прочее. Одним удавалось, другим нет, вот и все!
А что касается либеральных обычаев рутенских городов, то такие же обычаи в известных случаях обнаруживались и в Суздальских, и в Московских государствах. Братья Андреевы, Михаил и Всеволод, получили Суздальский престол именно вследствие вечевых решений нового Владимира, который никак не хотел покориться старому Ростову.
Андрей Боголюбский нападал на Киев не с одними суздальцами и ростовцами, но и с рязанцами, муромцами, смолянами, полочанами, переяславцами и проч., словом, со всеми почти обитателями даже Рутении.
Автор не довольствуется приписанием северным князьям намерений покорить Рутению и проч., но наделяет их и другими политическими мыслями, а именно:
‘La politique des princes de la contre finnoise modifiait complè,tement l’ancien droit public de ‘Europe orientale, ou auparavant les princes se battaient et se dpossdaient, sans que la population des villes y prit une part fort active et eut beaucoup en souffrin> (503).
Здесь у же крупная нелепость: население наших древних городов, как в Рутении, так и в Московии, было военное, в Рутении еще гораздо больше, чем в Московии, во всех княжеских войнах жители городов принимали живое непосредственное участие, и преимущественно в Рутении. Разверните летопись Киевскую и Волынскую, и вы на всякой строке увидите подвиги киян, черниговцев, переяславцев, звенигородцев, галичан и прочих. Напротив — только и воевали что граждане вместе с дружинами. Сельские жители не воевали — это дело совершенно другое!
Автор, сделав такую ошибку, дополняет ее еще лучшею, будто Церковь воспротивилась таким (небывалым) нововведениям, и тщетно.
Но бриллиантом, когинуром, всего этого параграфа есть следующее великолепное положение:
‘Il est important de noter, que c’est cette poque que firent leur premiè,re apparition ces sectes religieuses, qui ont encore aujourd’hui une si grande importance en Russie. Ce fut, comme l’autocratie, un produit de l’esprit finnois’ (c. 503).
Каково? Думали ль старые добрые финны вместе с настоящими их потомками, что глубокомысленные публицисты европейские будут когда-нибудь приписывать им наклонность к учреждению автократии и вместе к религиозным преданиям! Это уже смешно до хохота.
‘Ainsi il est bien positif,— заключает автор этот знаменитый параграф,— que mme avant l’invasion des Tartares, il s’tait form au nord-est du monde slave une unit nouvelle dans les conditions religieuses, politiques et sociales, diffrentes de celles, o se trouvaient la Pologne’ (504).
Совершенно несправедливо: в князьях Суздальских и Владимирских текла чистая русская кровь без малейшей примеси финской. Жизнь гражданская устроена было вся по образцу, господствовавшему повсеместно на Руси без малейших признаков влияния постороннего.
После таких горельефных нелепостей автор начинает свой второй параграф словами:
‘Les grandes invasions des Tartares et des Mongols suiviren d’assez prè,s la consolidation et les premiè,res tentatives d’expansion du duch de Sousdal, de ce nouvel tat oriental habit par des Finnois, que nous appelons dsormais la Moskovie’ (504).
Финнов здесь давно уже не было, и страна вся обитаема была чистыми русскими, которым платили дань соседние финны, очень малочисленные, жившие так, как теперь живут их потомки в губерниях: пензенской, тамбовской, казанской и проч., племя тихое, смирное и к тому же безграмотное.
Грубые ошибки продолжаются в этом параграфе беспрерывно. Так, автор утверждает, что князья Московские отказались принять участие в первом крестовом походе восточного христианства против азиатского варварства, между тем как всем известно, что Великий Князь Юрий Всеволодович послал на помощь в Русь своего племянника Василия Константиновича, который, уже в Чернигове получив известие о Кальке ком поражении, принужден был воротиться. Нечего уже замечать, что автор говорит о Московии, предупреждая с лишком на сто лет ее историческое положение в смысле столицы. Тогда средоточие русской силы на север было еще во Владимире, о котором он ни разу и не упоминает!
В Рутении, говорит он, татары появлялись на короткое время, а на Московию они налегали изо всех сил. Это, утверждает он, для того, чтоб к небывалому финскому значению присоединить еще татарское влияние.
Влияние татар было одинаково как на Московию, так и на Рутению. Баскаки их господствовали как там, так и здесь. Стоит только вспомнить о знаменитом Бурондае, которому должен был поклоняться сильнейший и умнейший князь Рутении, Даниель Галицкий. Рутения не только подверглась влиянию, но совершенно была опустошена, так что Плано Карпени, Ру-бруквис, европейские посланники к татарам, проезжали здесь по целым суткам, не встречая ни души, и сам митрополит Киевский оставил вскоре несчастную страну и переехал во Владимир, а преемник его — в Москву. Тогда-то, собственно, начали подвигаться на восток нынешние малороссияне и занимать днепровские области.
Лелевель не упоминает о Московии, где, собственно, и устанавливалась русская жизнь, потому что это не относилось к предмету его сочинения.
Татары были для нашего автора, как мы уже заметили, желанными гостями, чтоб обазиятить нас вдосталь и отделить совершенно от Рутении.
Этого отделения отнюдь не бывало, как доказано выше. Московия, то есть Владимир, с самого начала была беспрерывно в сношениях с Рутенией, точно так, как Смоленск, Новгород, Рязань, Полоцк, Муром и прочие. Князья переходили со стола на стол, стремясь все к Киеву. Дружины и войны у них были одни и те же, поэтому последующее утверждение автора не имеет никакого исторического смысла: ‘Si la Moscovie dè,s l’origine n’eut etè, finnoise, c’est a dire asiatique, l’on ne s’expliquerait pas que la domination tartare s’y fut si promptement et si complè,tement acclimate, tandis qu’elle ne devait ni s’installer, ni laisser aucune trace de son passage dans la Ruthenie, dont la population est slave’ (504).
Татары у нас на северо-востоке не поселялись, не водворялись, еще менее, чем на юго-западе, в Московии менее, чем в Рутении, а управляли издали. Влияние их было на обе стороны одинаковое, вредное в отношении нравственном, что оказывается везде как следствие рабства. То же мы видим теперь на Сербии, Болгарии, Боснии, которых спасает также религия с богослужением на родном языке, как спасла она Рутению и Московию.
Точно в том же смысле автор повторяет: ‘Les Tartares n’ent pas exerc d’influence morale sur les destines de la Ruthnie. Il n’y avait dans ce pays Slave aucun lment, que le gnie des envahisseurs put s’assimiler’ (506).
За финнов и татар автор все хорошие черты древней русской истории отдает своей Рутении и исключает совершенно Московию, неспособную ни к чему порядочному по самой натуре ее населения, а население-то было одинаково! Он имеет любезность даже забывать и ужасы Галицкие, и жестокости Романа Волынского, и разорение Киева при Рюрике Ростиславиче. ‘Tout concourt ici a dmontrer ce fait important, c’est que l’origine finnoise de la population moskovite, et sa longue cohabitation avec les Tartares ont laiss subsister jusqu’ prsent des diffrences radicales entre les Rutheniens et les Moskovites’ (517).
Наконец, и общинное владение, самое важное и дорогое, самое благодетельное наше учреждение, предохранившее и предохраняющее нас от западного пролетариата, автор ставит нам, москвитянам, в вину, говоря, что оно развилось только у вас и нигде не было известно в Рутении, привязанной к началу личной собственности, господствующему у народов западных. Здесь охотно подчиняемся мы его осуждению.
Довольный собою, автор спрашивает: почему же при таких различиях Рутении и Московии они смешивались между собою? ‘C’est par le procd,— отвечает он себе,— qui consiste’a confondre l’histoire des dynasties avec celles des pays. Des princes Normans-Varè,gues ont rgn autrefois dans la Moskovie: l’on en conclut, que ces deux pays ne font qu’un’.
Так разрешил смелый автор мудреную загадку, самим, впрочем, для себя сочиненную.
В параграфе третьем автор обращается к Литве: ‘Quia è,tè, le prlude de la grandeur de la Pologne, comme l’invasion tartare a prpar la grandeur de la Moskovie’ (508).
Здесь он проговаривается невольно или является принужденным согласиться, что Литва после своих завоеваний подчинилась совершенно русскому влиянию и обрусела.
Это совершенно справедливо и подкрепляет наше мнение о Польском вопросе, то есть что Литва и Москва сделались представительницами России, Литва — западной (Малороссии и Белоруссии), Москва — восточной (Великороссии), что Литва была и есть так же Русь, разумеется, за исключением Жмуди. Приведем его собственные слова:
‘Les Lithuaniens adoptè,rent le dialecte de la Ruthnie Blanche, qui devint la langue du gouvernement, de l’aristocratie et du peuple des villes, si bien que la langue de ces singuliers conqurants ne fut plus parle que par des paysans de la Lithuanie, proprement dite, et de la Samogitie.
Pendant que la Moskovie se tartarisait, la Lithuanie au contraire tait presque complè,tement absorbe par la Ruthnie’.
Удручив нас сверх меры татарами в дополнение к финнам, обвинив за общинное владение, автор в заключение отнимает у нас почти и христианскую религию, и славянский язык.
‘Христианская религия была распространена очень мало в Московии, и уже в начале XIII столетия было там только одно епископство’,— говорит он и не хочет знать, что в XIII столетии сам митрополит Киевский оставил Рутению и перенес свой престол во Владимир, а в начале XIV столетия — в Москву. Смешно это или нет?
А вот еще смешнее. ‘Азиатские языки,— говорит он по замечанию еще Страбона,— могут легко изменять свое старое наречие на новое, и потому образовался в Москве новый язык — славянский, который сделался московским,— великорусский’.
‘Il existe de nombreux exemples de la facilit, avec laquelle les peuples de l’Asie peuvent changer leur ancien idiome contre un idiome nouveau, et cette facilit tait dj constate par Strabon. Sous l’influence du clerg, des princes de la famille de Rurik, des Ruthenins qui s’y taient tablis, il se forma dans la Moskovie une nouvelle langue slave, qui est devenu le Moskovite, appelle aussi Grand-Russe’.
Об этом происхождении языка было говорено выше. Порешив, таким образом, дело с Литвой, Рутенией, Московией и татарами, автор переходит к отношениям этих стран с Польшей.
Первое соприкосновение имело место в Галиче.
‘La Ruthè,nie mridionale faisait partie de la Pologne de temps immmorial’ (509).
Это неправда, потому что Владимир Святой присоединил Червенские города к Киевскому княжеству, отнюдь не отняв их у Польши: они тогда и не входили еще в состав Польского королевства, по самым польским писателям, например Бандтке. Народонаселение же этой страны было тогда, как есть и теперь, чисто русское.
Вассальных отношений Галича к польским королям не было никаких, и поляки не могут представить ни одного документа, по которому можно было бы их предполагать, а что Галич тянул иногда к Московии (напомним еще раз читателям, что употребляем это имя, тогда еще не существовавшее, только в угоду автору), то вот вам место из Киевской летописи:
‘Под 1199 годом, Володимир сидя на столе деда своего (Владимира) и отца своего (Ярослава)… посла к Всеволоду своему (то есть к дяде) в Суждаль, моляся ему: ‘Отче господине! удержи Галич подо мною, а яз Божий и твой есм со всем Галичем, а в твоей волей есм всегда’. Всеволод же Суждальский приела к всем князем и по королеви в Ляхы, и води я кресту на своем сестричич (сестрином сыне) Галича не искать николи же под ним. Володимир же утвердился в Галиче и оттоль не бысть нань никогоже’.
После такого свидетельства заключение: ‘Ce qui est certain, c’est que cette partie de la Ruthè,nie ne relevait aucunement de la Moskovie’ (500) — может, кажется, подвергаться сомнению!
Галич достался по наследству Казимиру, королю польскому, это правда, но чтобы жители были рады такому соединению, нет никакого свидетельства. Напротив, летописи исполнены свидетельств о взаимной вражде галичан к полякам.
Так точно автор пропускает и все войны между Литвой и Польшей за Галицкие владения, потому что последовавшее соединение Литвы с Польшей, посредством брака Ядвиги с Ягайло, отнимает у них политический интерес.
Ложь о дружественном характере этого соединения никогда не выражалась смелее, чем в замечании: ‘Ce ne fut pas le seul exemple d’agrgation opre par l’attrait qu’inspirait la Pologne en raison de la douceur de son gouvernement l de la libert, qui y rgnait’.
Читая подобные строки, не знаешь, что и говорить: во всех этих странах, как в Галиции, так и в Малороссии, злоба пылала и пылает неугасимая к полякам и обнаруживается всякий день более и более вследствие угнетений и притязании польских, а автор говорит о кротости правления, о свободе, о любви! Разумеется, мы утверждаем о злобе относительно большинства народонаселения, относительно русского народа, а помещики, которые нахлынули туда из Польши и овладели богатыми землями, которые обратились к католицизму и ополчились в надежде приобрести права польского дворянства, помещики держали всегда, как и держат теперь, сторону Польши.
Той же смелостью отличается и утверждение, что Рутения Польская и Литовская, приняв будто бы после Флорентийского собора унию, возобновленную торжественно в 1495 году, вошла в религиозное и нравственное общение с католическим Западом и отделилась совершенно от Московии. Так не совестится утверждать автору, когда есть целая библиотека, свидетельствующая об ужасах вследствие последовавшего в XVI столетии насильственного введения унии и о потоках крови, проливавшихся из-за нее в Малороссии!
Тогда, говорит он, Московия укрепила свои связи с Грецией и под влиянием этого религиозного положения стремилась к возвышению политическому.
Описывая покорение Новгорода, автор говорит, что это было первое важное завоевание Москвы в Рутении!! Таким образом, через 400 лет расстояния московские князья разорили два главных города Рутении: Киев, место священное, и Новгород, республику свободную и торговую!
Что за варвары эти москвитяне, воскликнет со вздохом иной добродушный европейский читатель, и пойдите ему доказать, что Москвы и не существовало еще как княжества во время случайного взятия Киева в 1159 году, что Новгород принадлежит к воображаемой автором Рутении так, как Кострома, как Владимир, как Суздаль как сама Москва! А что касается до новгородских архиепископов, то из них никто никогда и не думал о соединении с Римскою церковью. Это все ложь.
‘Ce systè,me (переселения) app’ique avec suite et dans tout sa rigueur, changea par la force le pays ruthnien de Pskov, comme celui de Novgorod, en pays Moskovites. La langue ruthnienne finit par en disparatre a peu prè,s complè,tement, ou du moins par y devenir un simple dialecte du Moskovite’ (514).
За сим Иван III приобрел Тверь, князья Северские признали его владычество, и ‘вследствие этих приобретений Московия вошла в соприкосновение с Польшей’.
Автор пробегает историю этих соприкосновений слишком коротко, желая доказать только законную принадлежность западных губерний Польше. И мы не станем входить в подробности губерний Польши. И мы не станем входить в подробности, пропустим даже все свидетельства, говорящие в нашу пользу, а постараемся только доказать, что если по приводимым им документам западные губернии принадлежали в известное время законно Польше, то возвращение их из-под иноплеменного ига России было еще гораздо законнее, в каком положении дело находится и теперь.
Польша получила с Литвою все ее русские завоевания, положим, законно, но с обязанностями, которых она никогда не исполняла и против которых со стороны Литвы, Белоруссии и Малороссии предпринимались во все время беспрестанные протесты, восстания, кровопролития и покушения свергнуть ненавистное иго.
Московские князья заключали по обстоятельствам договоры срочные и так называемые вечные с разными уступками и приобретениями, но войны беспрестанно возобновлялись, вследствие взаимных споров и неудовольствий, и оканчивались то в пользу России, то в пользу Польши. Так, Василий, кроме приобретений своего отца, присоединил еще в 1514 году Смоленск, и автор совершенно несправедливо утверждает, что этот князь от Смоленска отказывался.
Иоанн Грозный взял в 1563 году Полоцк, обратно уступленный вместе с Ливонией после нечастной войны с Баторием.
Во время междуцарствия вся Россия призывала на престол свой сына Сигизмундова, Владислава. Польша не умела воспользоваться благоприятными своими обстоятельствами: кто же виноват?
Михаил Федорович принужден был в своем положении сделать Польше разные уступки по Полянскому договору, но при его преемнике, Алексее, Малороссия, Рутения, по любимому выражению автора, окончательно отложилась под предводительством гетмана Хмельницкого от Польши, чего автор касается, впрочем, очень нежно:
‘Ce pays tait arriv se desaffectionner de la Pologue, et il en rsulta des guerres sanglantes’.
Царь Алексей Михайлович распространил было далеко завоевания русские на запад, но уступил часть их по Андрусовскому миру (1667), по которому за Московией утверждены, впрочем, Смоленск, Северия, Чернигов и Заднепровская Украина.
Границы 1667 года остались до первого раздела Польши, говорит автор, императрица Екатерина признала их в 1764 году. Это ничего не доказывает: эти границы принадлежали Польше по праву завоевания, по такому же праву они переступлены Россией в более благоприятных для нее обстоятельствах, но права России, кроме завоевания, основаны еще крепче на кровном родстве с жителями возвращенных губерний, на единстве веры, языка и обычаев, на племенном желании самих жителей, наконец, на непримиримой ненависти их к полякам за жестокое, бесчеловечное и тиранское управление в продолжение их владычества.
Из-за бумаг, книг и рассуждений европейские публицисты оставляют без внимания русский народ, обитающий в западных губерниях, а его миллионы стонут под игом сотни тысяч помещиков! Вместо всех рассуждений, пусть бы они посетили, что теперь очень легко и удобно, западные губернии, разумеется, без польских провожатых, посмотрели бы на здешнее житье, и тогда они удостоверились бы, что первое известие о присоединении края к Польше сделалось бы смертным приговором для всей этой сотни тысяч помещиков с дополнением из шляхетного пролетариата. Вот чего хотят безумцы, и вот к чему ободряют их незнакомые с делом покровители, распространяя повсюду ложь, ложь и ложь. Больно за человеческое достоинство читать все клеветы, распускаемые в европейских газетах, и видя пропасть, в которую они увлекают несчастное поколение.
Но возвратимся к нашему предмету, император Александр хотел восстановить польские древние границы. Автор приводит места из его писем к князьям Огинскому и Чарторыжскому из его речей на сеймах и разговорах на Венском конгрессе. Из них мы не узнаем, впрочем, вполне намерения императора Александра, но каковы бы они ни были, они принадлежали лично ему, и мы, русские, можем выставить против них, особенно теперь, слова нашего бессмертного историографа Карамзина, который торжественно сказал Государю:
‘Вы думаете восстановить древнее королевство Польское? По сие восстановление согласно ли с законом государственного блага России? Согласно ли с вашими священными обязанностями, с нашею любовью к России и к самой справедливости? Во-первых, спрашиваю: ‘Австрия отдаст ли добровольно Галицию?..’
Во-вторых, можете ли вы мирною совестью отнять у нас Белоруссию, Литву, Волынию, Подолию, утвержденную собственность России еще до вашего царствования?.. Скажут ли, что Екатерина беззаконно разделила Польшу! Но вы поступили бы еще беззаконее, если бы вздумали загладить несправедливость разделом самой России. Мы взяли Польшу мечом. Вот наше право, коему все государства обязаны бытием своим, ибо все составлены из завоеваний… Старых крепостей нет в политике… К тому же и по старым крепостям Белоруссия, Волынь и Подолия вместе с Галициею были некогда коренным достоянием России. Если вы отдадите их, то у вас потребуют и Киева, и Чернигова, и Смоленска, ибо они также долго принадлежали враждебной Литве. Или все, или ничего. Доселе нашим государственным правилом было: ни пяди — ни врагу, ни другу. Наполеон мог завоевать Россию, но вы, хоть и самодержец, не могли договором уступить ему ни одной хижины русской. Таков наш характер и дух государственный. Вы, любя законную свободу гражданскую, уподобите ли Россию бездушной, бессловесной собственности? Будете ли самовольно раздроблять ее на части и дарить ими кого заблагорассудите? Россия, Государь, безмолвна перед вами, но если восстановилась бы древняя Польша (чего Боже сохрани) и произвела некогда историка достойного, искреннего, беспристрастного, то он, Государь, осудил бы ваше великодушие, как вредное для вашего истинного Отечества, доброй, сильной России. Сей историк сказал бы совсем не то, что могут теперь говорить вам поляки: извиняем их, но вам бы мы, русские, не извинили, если бы вы, для их рукоплескания, ввергнули нас в отчаяния. Государь, ныне славный, великий, любезный! Ответствую вам головою за сие неминуемое действие целого восстановления Польши. Я слышу русских и знаю их… Одним словом, и Господь Сердцеведец да замкнет смертью уста мои в сию минуту, если говорю вам не истину… одним словом, восстановление Польши будет падением России, или сыновья наши обагрят своею кровью землю польскую и снова возьмут штурмом Прагу’.
Европейские дипломаты и публицисты не знали, как и теперь большею частью не знают, что народонаселение в так называемом от поляков Забранном крае, то есть нынешних западных губерниях, составляющих предмет спора между русскими и поляками, есть чисто русское и что в наше время, примечательное возрождением национальностей, нелепо мечтать, чтобы Россия могла предать свою национальность чуждому игу.
Здесь остановлюсь я в моем возражении. Я писал его без всяких справок, прямо почти набело, прочитав нечаянно статью г. де Мазада в Петербурге, что доказывает, как ничтожны для нас, русских, все доказательства наших противников и как легко можем мы справляться с ними, оставляя еще всегда в запас кучу ссылок на подлинные источники.
Впрочем, нам уже наскучило бесплодное прение с поляками, которые не хотят ничего видеть и слышать, зажмурив глаза и заткнув уши, но неужели между европейскими читателями не найдутся беспристрастные люди, которые, прослушав внимательно обе стороны, решатся возвысить свой голос среди этого Вавилоно-Польского столпотворения? Им и посвящается моя статья, писанная без всяких задних мыслей, без всякой страсти, в духе чистой историко-критической истины.
С.-Петербург.
1863 г.
6 июня.