Развитие сознания пролетариата протекает под грохот пресса капиталистической эксплуатации. Все поры его существа пронизаны ощущением несправедливости жизненного уклада, покоящегося на насилии и обмане, и отравлены материальным и духовным гнетом. Ощущение этого гнета, жажда сбросить его, перестроить мир на новых началах, т.-е. освободить себя и всех от насилия, необходимость в интересах осуществления этой цели брататься с пролетариями всех стран — вот, в общих чертах, элементы, дающие тон культуре пролетариата в периоды его пробуждения, осознания мира, первых его массовых схваток с врагами и первых побед.
Духовная мощь, его в эти периоды на восемь десятых скрыта. Выявляются лишь боевые, носящие спартанский характер, элементы культуры.
Пролетарская литература есть часть этой культуры.
* * *
С момента пробуждения в рабочем классе сознания в нем зародилось и то, что отличает проснувшегося, познающего мир, от спящего, темного — желание жить всеми фибрами своего существа. Одной из основных частей этого желания была его потребность иметь своих агитаторов, пропагандистов, писателей, артистов и т. д. Он обречен сам организовывать и духовно питать себя. Недоверие к окружающим его общественным группам не покидает его. Многие явления убеждают его, что близкими родными ему писателями могут быть главным образом те, кто близок ему не только рассудком, но и жизнеощущением.
Чем глубже становилось его сознание, чем шире развертывалась его борьба, тем больше одиночек рабочих тянулось к перу. Началось это еще в конце 80 годов. Постепенно по одиночке, потом рядами выходили рабочие писатели: Ф. Шкулев, Е. Нечаев, Н. Лазарев-Темный, Ф. Поступаев, А. Бибик, М. Сивачев и др., др… Затем: М. Герасимов, Самобытник-Маширов, А. Поморский, В. Александровский, А. Гастев, П. Бессалько, Гмырев, Садофьев, В. Кириллов, С. Обрадович, И. Филипченко, В. Плетнев, В. Казин, М. Волков, И. Логинов, Г. Санников, и др. А. Макаров, Доронин, А. Соколов и др.
* * *
Тайны литературной техники писателям рабочим давались с трудом. Они были предоставлены самим себе, технические трудности, встававшие на их пути, были непреодолимы даже для очень сильных. Многие отчаивались и бросали работу.
Рабочих к перу толкали не жажда славы, не пресыщение и не желание порадеть о меньшем брате, а накопившаяся в классе жажда рассказать о своих болях, унижениях, о сознании и стремлении к новой жизни.
Этим в значительной степени об’ясняется то, что писатели рабочие и до революции идейно были связаны крепко. Они разные, жили в разных местах, по разному писали, принадлежали к различным течениям социалистической мысли, но в основе их волновало одно и то же.
На заводах и фабриках, в тюрьмах и на каторге в ссылке, зародилась пролетарская литература. В муках, какие, может быть, и не снились людям, стоящим за кругом единства работников, вынашивались и писались рабочими литературные произведения. Каждый шаг давался с трудом.
Без упоминания об этом менее ясны детство пролетарской литературы и ее право называть себя литературой пролетарской, рабочей, выросшей не вдруг, не по декрету, не в реквизированных особняках.
В момент, когда буржуазная литература, за исключением части ее представителей, погрязла в декаденское и проч., вывертах убегания от действительности, упивалась вопросами смерти, спиритизма, эротики, в этот момент пролетариат еще острее почувствовал, что у него должны быть свои писатели, что ему полагаться не на кого. Он приступил к созданию своей прессы. Вспомни время от 1906 до 1917 г. и жизнь рабочих журналов и газет за этот период. Они испытали град закрытий, конфискаций, арестов и т. п. Но не умерли. Дело шло о собирании сил, о создании своего рабочего печатного слова. В это время буйно на свет потянулись побеги пролетарской литературы.
* * *
В настоящее время перечень произведений рабочих писателей занял бы десятки страниц. В целом они дают возможность установить основные, отличительные признаки пролетарской литературы.
* * *
Первый отличительный признак ее: сознательное отношение к окружающему, стремление преобразовать хаос жизни в организованную, способную планомерно развиваться, силу. Пролетарская литература начинается там, где кончается бессознательное отношение пролетария к миру. Она устраняет дрязги, злость, бездушное прозябание. То, что многие принимают в ней за тенденцию, нарочитость, вытекает из ее сущности. Ее природа — природа класса, которому необходимо наступать, побеждать, а для наступлений, побед и переустройств необходимо организовывать пребывающие в спячке силы. И ни смерть вождей, ни неудачи не прекращают и не могут прекратить этой организационно-творческой работы. Буржуазных писателей неудачи и смерть чаще всего настраивают на минорный тон. В пролетарских же наоборот — будят призыв к новым схваткам с тем, что сгубило личность, часть масс, — к борьбе с гнетом, нуждой, собственной расхлябанностью, малодушием, грязью, болезнями и т. д. Умер один, сотни тысяч — их место займут новые. Остались вдовы, сироты, калеки — пусть. И это не жестокосердие. Сколько искалечено, уничтожено жизней буднями, застоем, чахоткой, пьянством, сифилисом и т. п. бичами? Почему погибающие в борьбе оплакиваются, а жертвы ‘мирной жизни’ приходятся равнодушно? Ведь, пролетариат всегда страдает — в борьбе и в спячке. И когда мучительнее страдает он, когда больше жертв уносится из его рядов? Статистика дает страшный ответ. Силы пролетариата убывают, но и растут, целей личности в широком смысле этого слова нет, — есть цели класса.
В сознании пролетарского поэта пролетариат — это железный мессия, но мессия не напудренный мистическим туманом, не снабженный сусальными крыльями. Это создатель всего, чем гордится человек. Побеждает он не какими-то особенными качествами, а трудом, силой сплоченности, сознательного отношения к миру, накопленных им, взрощенных его же муками и кровью.
Бессознательным элементам поэтому пролетарская литература становится родной тогда, когда они осознают задачи своего класса и мир. Темным она чаще всего не понятна (см. произведения В. Александровского, В. Кириллова, И. Филипченко и друг.).
* * *
Второй отличительный признак пролетарской литературы — трудовая стихия, труд, сознание его силы и радость, даваемая этим сознанием. Мнение, будто пролетарскую литературу отличает прежде всего то, что принято грубо называть политикой, не верно в корне. Этому мнению, к сожалению, мы в значительной мере обязаны тем, что люди ничем, кроме, пожалуй, искреннего или поддельного доброго желания, не связанные с пролетариатом, об’являют себя пролетарскими писателями, поэтами, юмористами и т. д.
Главное, что об’единяет пролетарских писателей, это ощущение труда, сознание того, что лишь трудом, через труд будет достигнут идеал, будут сожжены все обрушивающиеся на работников напасти, что труд есть мерило справедливости, равенства. Даже явления природы они наделяют трудовыми процессами. Луна, соловьиные трели, звезды, кукушка, солнце — все намекает пролетарским писателям на трудовые образы.
Каменщик В. Казина, на заре идущий по лесам создаваемого им дома, увидел, как утро взносило свой кирпич — солнце. У того же Казина вечер и звезды — пчеловод и пчелы.
М. Герасимов солнце зовет строгать поля и крыши, печаль с угрюмых лиц. У М. Герасимова же мы находим конкретное трудовое преломление явлений природы в сознании только что покинувшего шахту шахтера.
У Г. Санникова падающие на наковальню молотки кукуют, от выкатившегося солнца в стога вонзают вилы, крик гудка напоминает крик утреннего петуха и т. д., и т. п. Примеров можно было бы привести сотни. И это не случайность: пролетарская литература насыщена трудовыми процессами не только по смыслу, но и по ритму…
Упоение ее трудом пронизано идеей: гениальные замыслы и планы изменяют жизнь лишь после того, как они оплодотворены трудом рабочего.
* * *
Третий отличительный признак пролетарской литературы — машинизм, металлическая тема. Современная отсталая, несовершенная машина, как орудие эксплоатации, принижает пролетария до роли автомата, а с другой стороны — намекает на образцы машины универсаль, машины друга. Машину и труд пролетарская литература не боготворит, не преклоняется перед ним и рабски: в сегодняшнем их виде они неизбежная ступень к труду — радости, к машине освободительнице…
Пролетарская литература верит в безграничность мощи человеческого гения… Отсюда ее вера в освобождение через труд: чем больше сделано сегодня, тем ярче будет будущее, чем меньше черновой работы в будущем, тем шире развернется мощь человека.
Пролетарские писатели проникают в душу металлов, в их историю и интимный характер. Самыми яркими в этом отношении являются ‘Стихи о железе’ М. Герасимова.
Железо служит насильникам, но, принимая все новые и новые формы, освобождает пленные глаза, выпрямляет спаянных способом производства пролетариев. И через мир железа они идут в грядущее дружнее, теснее. Тот же Герасимов ‘В купели чугуна’ вскрывает этот глубочайший процесс, которого ни под какими микроскопами не проследить не только врагам пролетариата, но и его книжным идеологам, — процесс того, как пролетарий перенимает силу от машины и металлов. Ярок в этой области и А. Гастев: ‘Ворота’, ‘Мы посягнем’ и друг.
* * *
Четвертый отличительный признак пролетарской литературы — коллективизм и планетарность. Какова бы ни была смысловая тема произведения писателя рабочего — степь, лес, поле, песня, завод, любовь, — в основе ее лежит тревога, боль или радость за коллектив завода, города, страны, всего мира. За переживаниями отдельной личности, героя, чуется коллектив — личность как бы впитала его.
‘Мы’ в пролетарской литературе вытесняет ‘я’, но это не ведет к тому, что всякого рода новаторы выдают за ‘коллективное творчество’. Личность свободна, перед нею огромный простор, — она лишь созвучна коллективу, созвучна ему в самом основном, главном, но по своему отображает родную ей коллективную душу.
Гудок, зовущий рабочих — есть песня, призывающая к труду рабочих нескольких стран. В один и тот же час десятки миллионов рабочих берутся за инструменты, пускают станки, машины и звуками трудовыми поют песню грядущему.
Пролетарские писатели прекрасно знают — и в этом источник недоразумений для тех, кто рассматривает пролетарскую литературу как простейшее явление, — что песня трудовыми звуками не оригинальная, что она продолжение. Тысячи лет тому назад неуклюжими мотыгами, кирками, лопатами, топорами бессознательно затянули ее труженики, сознанием охватывавшие лишь свое мучительное сегодня. Современный пролетариат подхватил ее сознательно и охватил сознанием не только свое сегодня, но и прошлое и будущее… ‘Сжимая молот’, он почувствовал в нем друга, орудие освобождения. Все трудящиеся — прошлого, настоящего, будущего — вот хор, поющий звуками труда песню грядущему. Все они — звенья единой цепи. Их труд и борьба во всех видах и формах — единое целое. См. стихи Маширова-Самобытника, В. Кириллова, А. Гастева и др.
* * *
Перед пролетарской литературой все многообразие жизни, возбуждаемой жизнью фантазии, отвлечений, но бегло очерченные основные признаки в ней прежде всего ощутимы, как основные тоны созвучности с породившим ее классом.
Города, заводы, войны и мн. др., что часто является смысловой темой произведений пролетарских писателей, касаться после сказанного излишне.
Вскользь очерченные основные признаки пролетарской литературы присущи только ей. В чащи, касающейся машинизма, возможны препирательства: в прошлом и настоящем некоторые литературные течения уделяли внимание машине и технике. В прошлом это внимание не шло дальше утилитарного восхваления машины и техники. В наше время для писателей, взявших под протекторат машину, последняя лишь внешнее, интересующее их, как источник новых ритмов. Глубоко общечеловеческого слова о машине, оторванной от труда, от трудового коллектива, сказать нельзя.
Какие технические новшества принесла пролетарская литература? Если признать, что формы сменяются целиком, сразу, то почти никаких. Но необходимо поставить другой вопрос: что дала в области литературной формы буржуазия, утвердившись на обломках феодализма в первые 10-15 лет своего владычества. Ответ будет гласить тоже: почти ничего. Произведения писателей того времени лишь содержанием отличались от унаследованных ими произведений. Если же новое содержание наталкивало их на новые формальные достижения, то эти достижения были почти незаметны: ибо новые формы всегда намечало новое содержание и намечало постепенно, крупинками.
* * *
С вопросом о форме неразрывно связан вопрос об отношении пролетарских писателей к так называемому литературному наследию. Прежде всего необходимо устранить одно, ставшее шаблонным, мнение, будто пролетарская литература есть особая литературная школа.
Пролетарские писатели представляют относительно единое целое в идеологическом смысле. В отношении же формы они разнятся сообразно своим индивидуальным особенностям.
Пролетарские писатели преклоняются перед частью литературного наследия, содержащей исторически необходимые духовные ценности. К этой части наследия относится так называемая классическая литература, запечатлевшая рост и могущество сменявших историческую арену общественных сил. Более того: в этой части литературного наследия современный пролетарий нередко находит даже относительно родственные мотивы.
* * *
Начало существования пролетарской литературы характерно тем, что ее представители ощущали слово средством вовлечения окружающих вкруг идей борьбы за освобождение. Они провозглашали лозунги и рассказывали о чувствах и вещах. Это первичная форма творчества — творчество понятиями.
С течением времени писатели рабочие приходили к убеждению, что провозглашать лозунги, воздействовать на рассудок окружающих, рассказывать о жизни рабочих может писатель и не рабочий, что показывать, приобщать к труду, к испытываемым трудящимися ощущениям дано не всем даже одаренным писателям: для этого писателю надо не только понимать то, что он изображает, но и знать это и знать не одним рассудком, а всем существом.
Писатели рабочие осознали, что лишь отображая жизнь образно, художественно, они станут не смешиваемыми с теми, кто подделывается под революционность рабочего класса. Творчество понятиями — пройденный путь. На новом пути — образного художественного творчества писатели рабочие мыслят себя лишь зачинателями, предтечами великих сдвигов в области творчества и могучих литературных форм, форм, соответствующих содержанию, форм, которыми нельзя прикрывать опустошенность и ничтожество.
Источник текста: журнал ‘Кузница’. 1922. Nо 10. С. 6.