Собраніе сочиненій Марка Твэна
Однажды мн пришло въ голову, что міръ давно уже не видалъ настолько отважнаго человка, который ршился бы предпринять прогулку по Европ пшкомъ. Посл нкотораго размышленія я убдился, что именно я и есть то самое лицо, которому суждено доставить человчеству давно невиданное зрлище. И вотъ я ршился выполнить свое назначеніе. Это было въ март 1878 года.
Я сталъ подыскивать подходящаго товарища, который могъ бы сопровождать меня въ качеств моего агента, и кончилъ тмъ, что пригласилъ съ этою цлью мистера Гарриса.
Въ теченіе предполагаемой экскурсіи по Европ у меня было намреніе заняться, между прочимъ, искусствомъ, въ чемъ вполн мн симпатизировалъ мистеръ Гаррисъ. По части искусства онъ былъ такимъ же энтузіастомъ, какъ и я, и не мене моего желалъ заняться живописью. Я хотлъ выучиться нмецкому языку, того же хотлъ и Гаррисъ.
Въ половин апрля мы сли на пароходъ ‘Голсатія’, капитаномъ котораго былъ Брандъ, и благополучно совершили переходъ черезъ океанъ.
Посл недолгаго отдыха въ Гамбург мы занялись необходимыми приготовленіями къ долговременному пшеходному путешествію на югъ при теплой весенней погод, но въ послдній моментъ по нкоторымъ причинамъ намъ пришлось измнить программу и хать на курьерскомъ позд.
Мы остановились на короткое время во Франкфурт-на-Майн и нашли, что это весьма замчательный городъ. Конечно, я пожелалъ постить тотъ домъ, гд родился Гуттенбергъ, но это оказалось невыполнимымъ, такъ какъ не сохранилось ни малйшихъ воспоминаній даже о вншнемъ вид этого дома. Но зато мы провели цлый часъ въ дом Гёте. Городъ оставляетъ этотъ домъ въ частномъ владніи вмсто того, чтобы самому гордиться честью обладать имъ и заботиться о немъ.
Франкфуртъ находится въ числ тхъ 16-ти городовъ, которые оспариваютъ другъ у друга честь считаться мстомъ слдующаго событія. Однажды на восход солнца, во время тумана, Карлъ Великій, преслдуя (какъ говорилъ онъ самъ) саксонцевъ, или (какъ говорятъ саксонцы), будучи преслдуемъ ими, пришелъ на берегъ какой-то рки. Враги были тутъ же передъ нимъ, а, впрочемъ, быть можетъ, и позади него. Во всякомъ случа ему необходимо было переправиться, и при томъ какъ можно скоре. Онъ отдалъ бы все на свт, чтобы имть проводника, но его не было. Вдругъ онъ видитъ, что къ рк подходитъ самка оленя, за которою слдуютъ два дтеныша. Предполагая, что олени ищутъ брода, онъ сталъ наблюдать за ними, и разсчеты его оправдались. Животныя переправились черезъ рку, а за ними послдовала и армія. Такимъ образомъ, франки одержали важную побду, или избгли столь же важнаго пораженія, а для увковченія этого событія Карлъ Великій приказалъ построить на томъ мст городъ и назвалъ его Франкфуртомъ, т. е. переправою франковъ. Hи одинъ изъ другихъ городовъ, гд будто бы тоже произошло описываемое событіе, не получилъ этого названія. Это обстоятельство можетъ служить сильнымъ доводомъ въ пользу того предположенія, что Франкфуртъ есть мсто, гд событіе это совершилось впервые.
У Франкфурта есть и другая причина гордиться — онъ считается мстомъ рожденія нмецкой азбуки, или, по крайней мр, нмецкаго слова для обозначенія этого понятія — Buchstaben. Франкфуртцы утверждаютъ, что первыя подвижныя литеры были вырзаны на березовыхъ палочкахъ — Buchstabe, откуда произошло и самое названіе.
Во Франкфурт же я получилъ слдующій урокъ политической экономіи. Изъ дому я привезъ съ собой ящикъ, содержавшій 1000 штукъ очень дешевыхъ сигаръ. Ради сравненія я зашелъ въ маленькую лавочку въ какомъ-то старомъ, кривомъ переулк, выбралъ себ 4 ярко раскрашенныхъ коробки восковыхъ спичекъ и три сигары и положилъ на прилавокъ серебряную монету въ 48 центовъ. Торговецъ далъ мн 43 цента сдачи.
Во Франкфурт вс носятъ чистую одежду, и мн помнится, что та же странность была нами замчена и въ Гамбург, равно какъ и по всмъ деревнямъ, встрченнымъ нами по дорог. Даже въ наиболе узкихъ, бдныхъ и древнихъ кварталахъ Франкфурта чистая опрятная одежда составляетъ общее,ъ правило. Самыя маленькія дти обоего пола почти всегда настолько опрятны, что безъ опасеній могутъ быть взяты на любыя колна. Что же касается до мундировъ солдатъ, то это воплощеніе новизны, чистоты и изящества. Повидимому, владльцы ихъ даже и мысли не могутъ допустить о возможности какого-нибудь пятна или соринки. Кондуктора и кучера общественныхъ каретъ носятъ красивую форменную одежду, которая блеститъ точно только сейчасъ вынутая изъ картонки, манеры этихъ джентельменовъ по изяществу соотвтствуютъ ихъ одежд.
Въ одной изъ лавокъ я имлъ счастье натолкнуться на книгу, очаровавшую меня чуть не до смерти. Заглавіе этой книги: ‘Легенды Рейна отъ Базеля до Роттердама’, сочиненіе Ф. Д. Кифера, переводъ Л. У. Гартгама, В. А.
Обыкновенно вс туристы упоминаютъ о легендахъ Рейна и упоминаютъ о нихъ такимъ тономъ, который долженъ показывать, что туристъ знакомъ съ этими легендами чуть не съ пеленокъ, причемъ со стороны читателя предполагается полная невозможность быть въ этомъ отношеніи невждою, но ни одинъ изъ туристовъ не разсказываетъ ихъ. Упомянутая маленькая книжонка вполн утолила мой голодъ въ этомъ смысл, а я, въ свою очередь, намренъ угостить своихъ читателей двумя-тремя маленькими завтраками, почерпнутыми изъ той же кладовой. Я не буду портить перевода Гартгама вмшательствомъ своимъ въ его способъ изъясняться по-англійски, такъ какъ главнйшая красота перевода и заключается въ оригинальномъ построеніи англійскихъ фразъ на нмецкій ладъ и въ способ разстановки знаковъ препинанія, но уже безъ всякаго порядка.
Въ глав, посвященной легендамъ о Франкфурт, я нашелъ слдующее:
‘Однажды во Франкфурт во время коронаціонныхъ торжествъ давался балъ-маскарадъ, въ блестяще-освщенныхъ залахъ гремла музыка, приглашая гостей къ танцамъ, и великолпіе туалетовъ и красота дамъ соперничали съ роскошью костюмовъ принцевъ и рыцарей.
Вс казались веселыми, радостными и остроумными, и только одинъ изъ многочисленныхъ гостей оставался угрюмымъ, черныя латы, въ которыя онъ былъ закованъ, возбуждали общее вниманіе, и его высокая фигура, равно и благородство его движеній, привлекали собою взгляды всхъ дамъ. Кто этотъ рыцарь? Никто не могъ отвтить на этотъ вопросъ, потому что забрало его было опущено и не было признаковъ, по которымъ можно было узнать его. Величественно и притомъ скромно приближается онъ съ императриц, склонившись предъ нею на одно колно, онъ проситъ о милости — вальсировать съ царицею праздника. И она исполняетъ его просьбу. Легко и граціозно несется онъ въ вальс черезъ длинный залъ, мимо государя, который любуется ловкимъ танцоромъ и утверждаетъ, что еще не видалъ ему равнаго по искусству. Благодаря своимъ манерамъ и остроумному разговору, онъ расположилъ къ себ императрицу, которая даритъ ему и второй танецъ, о которомъ онъ просилъ ее, затмъ, третій, четвертый и такъ дале. Глаза всхъ устремлены на счастливаго танцора и многіе завидуютъ его счастію, вс остальные сгораютъ отъ любопытства узнать, кто этотъ замаскированный рыцарь.
Между тмъ, заинтересовался рыцаремъ и самъ императоръ и съ величайшимъ нетерпніемъ ожидалъ времени, когда по маскараднымъ законамъ каждый замаскированный гость обязанъ былъ объявить свое званіе. Моментъ этотъ наступилъ, но, хотя вс остальные сняли съ себя маски, одинъ таинственный рыцарь отказывался открыть свое лицо, пока, наконецъ, королева, побуждаемая любопытствомъ и разгнванная упрямымъ отказомъ, не приказала ему поднять забрало. Онъ повиновался, но никто изъ высокопоставленныхъ дамъ и рыцарей не узналъ его. Но вотъ изъ толпы присутствующихъ выходятъ двое судей, которые узнаютъ чернаго танцора, и какой же ужасъ и смятеніе поднялись въ зал, когда они объявили, кто былъ предполагаемый рыцарь. Это былъ палачъ изъ Бергена. Пылая гнвомъ, король приказываетъ схватить преступника, отважившагося танцовать съ королевой, и немедленно предать смерти того, кто такъ оскорбилъ королеву и опозорилъ корону! Виновный падаетъ въ ноги императору и говоритъ:
— Дйствительно, я виноватъ передъ всми благородными гостями, здсь собравшимися, но еще тяжеле вина моя передъ вами, о, государь мой и королева. Оскорбленіе, нанесенное королев моею заносчивостью, равносильно измн, но нтъ наказанія и даже казни, которая бы могла смыть то безчестіе, которое я нанесъ вамъ. Поэтому, о, король, дозволь мн предложить средство, могущее смыть этотъ позоръ и поправить все дло! Вынь свой мечъ и посвяти меня въ рыцари, чтобы я могъ бросить въ лицо свою желзную рукавицу всякому, кто осмлится непочтительно отозваться о моемъ корол.
Императоръ былъ удивленъ этимъ смлымъ предложеніемъ, которое, однако, показалось ему очень мудрымъ:
— Ты смлый плутъ, — отвчалъ онъ посл минутнаго размышленія: — однако же совтъ твой хорошъ и показываетъ твой умъ, тогда какъ дерзость твоя доказываетъ храбрость. Да будетъ по твоему, — и затмъ, нанося ему ударъ мечемъ, продолжалъ:— даю теб дворянство, ты, стоящій теперь предо мною на колняхъ и умолящій о прощеніи нанесенной тобою обиды — встань рыцаремъ, но ты дйствовалъ, какъ плутъ, и поэтому будешь отнын называться Бергенскимъ плутомъ, — и радостно всталъ черный рыцарь. Вс присутствующіе трижды прокричали виватъ въ честь императора, и громкія радостныя восклицанія раздались, когда королева протанцовала еще разъ съ плутомъ изъ Бергена’.
Мы остановились въ гостинниц близъ желзнодорожной станціи. На другое утро, сидя въ своей комнат въ ожиданіи завтрака, мы были сильно заинтересованы сценою, происходявшей черезъ улицу, передъ подъздомъ сосдней гостинницы. Прежде всего изъ дверей появилась особа, называемая portier (не слдуетъ смшивать съ привратникомъ, portier — есть нчто врод помощника управляющаго гостинницей), въ новехонькомъ синемъ форменномъ плать, украшенномъ блестящими бронзовыми пуговицами, и съ золотыми галунами на околышк фуражки и на обшлагахъ, мало того, на рукахъ его красовались блыя перчатки. Окинувъ глазомъ арену своихъ подвиговъ, онъ началъ распоряжаться. Вбжали съ ведрами, метлами и щетками дв служанки и принялись скрести тротуаръ, тмъ временемъ дв другія скребли четыре мраморныя ступени, которыя вели къ двери подъзда. Затмъ, мы увидали, какъ нсколько человкъ мужской прислуги вынесли большой коверъ для покрыванія лстницы. Коверъ этотъ былъ отнесенъ въ сторону, выбитъ, вытрепанъ и вычищенъ до поздней пылинки и затмъ унесенъ обратно. Мдные прутья отъ ковра были тщательно вычищены и снова уложены на мсто. Затмъ явился цлый отрядъ служителей, съ горшками и кадками съ цвтущими растеніями, и устроилъ около входной двери и крыльца что-то врод непроходимаго джунгля. Другіе занимались украшеніемъ цвтами и знаменами всхъ балконовъ, нкоторые влзли даже на крышу и водрузили тамъ на шест какой-то большой флагъ. Затмъ явились еще женщины и принялись опять за чистку тротуара, мраморныя ступени были ими вытерты мокрою тряпкою и обметены начисто метелками изъ перьевъ. Потомъ вынесли широкій черный коверъ и положили его на мраморныхъ ступеняхъ и поперекъ всего тротуара до самыхъ тумбъ. Портье, присмотрвшись къ ихъ работ, нашелъ, что коверъ лежитъ недостаточно ровно, онъ приказываетъ исправить, прислуга прилагаетъ вс старанія, выбивается изъ силъ, но портье все недоволенъ. Наконецъ, онъ самъ хватается за коверъ, поправляетъ его, вытягиваетъ, и наконецъ все сдлано, какъ слдуетъ. Затмъ, вынесли узкій коверъ ярко-краснаго цвта, развернули и положили его поверхъ чернаго, какъ разъ посредин, Эта красная дорожка доставила портье еще боле хлопотъ, чмъ черная, но онъ терпливо трудился надъ ней, пока и она не легла вполн ровно по самой середин чернаго ковра. Въ Нью-Іорк вс эти манипуляціи непремнно привлекли бы цлую толпу любопытныхъ, но здсь он обратили на себя вниманіе всего съ полдюжины мальчугановъ, изъ которыхъ нкоторые были съ ранцами на плечахъ и книжками въ карманахъ, другіе со связками въ рукахъ и вс, ушедшіе въ созерцаніе, выстроились въ рядъ поперекъ тротуара. Вдругъ одинъ изъ нихъ дерзостно перепрыгнулъ черезъ коверъ и занялъ позицію по другую его сторону. Такая непочтительность видимо разсердила портье.
Вслдъ за тмъ наступила минута ожиданія. Хозяинъ гостинницы въ парадномъ костюм, съ непокрытой головой, расположился на нижней мраморной ступени, лицомъ къ лицу съ портье, стоявшимъ на другомъ конц той же ступени. Шесть или восемь лакеевъ, въ перчаткахъ, безъ шляпъ, одтыхъ въ самое блое блье, въ самыхъ блыхъ галстухахъ и въ самыхъ лучшихъ своихъ фракахъ съ фалдами въ вид ласточкина хвоста, толпились около своихъ начальниковъ, оставляя, однако, дорожку, образованную ковромъ, свободною. Вс они молчали и не двигались, пребывая въ ожиданіи.
Спустя короткое время послышался шумъ дущихъ экипажей, и тотчасъ же толпа народу стала собираться на улиц. Подкатили дв или три открытыхъ кареты, изъ которыхъ высадилось нсколько статсъ-дамъ и чиновниковъ. Въ другой открытой карет пріхалъ великій герцогъ Баденскій, статный мужчина въ мундир, съ красивою мдною на голов каскою со стальнымъ остріемъ наверху. Наконецъ прибыли императрица германская и великая герцогиня Баденская въ закрытой карет, он прошли черезъ всю группу низко склонившихся служителей и исчезли въ подъзд гостинницы, давъ намъ возможность увидть только ихъ затылки, чмъ зрлище и закончилось.
Однако, вернемся къ Гейдельбергу. Погода стояла ужасно жаркая. Поэтому мы оставили низменную часть города и переселились въ гостинницу ‘Замокъ’, расположенную на холм, повыше развалинъ замка.
Гейдельбергъ лежитъ въ устьяхъ узкаго ущелья, имющаго форму пастушескаго посоха, если взглянуть вверхъ по ущелью, то легко замтить, что оно мили на полторы тянется почти по прямой линіи, затмъ круто поворачиваетъ вправо и исчезаетъ. Ущелье это, на дн котораго бурлятъ быстрыя воды Неккара, ограждено двумя длинными, крутыми скалистыми стнами въ тысячу футовъ высотою, покрытыми лсомъ до самаго верха, за исключеніемъ одной части, гд лсъ вырубленъ и почва воздлана. Стны эти, точно отрубленныя при вход ущелья, образуютъ два смлыхъ, кидающихся въ глаза, мыса, между которыми и расположенъ Гейдельбергъ, отъ ихъ подножія раскинулась необозримая долина Рейна, по которой сверкающими извилинами несется Неккаръ, скрываясь въ туманной дали.
Если же мы обернемся и посмотримъ вверхъ по ущелью, то прежде всего направо мы увидимъ гостинницу ‘Замокъ’, стоящую у самой пропасти, на дн которой виднется Неккаръ, крутой спускъ до такой степени густо заросъ всевозможною растительностью, что не видно ни клочка голой скалы. Самое зданіе иметъ весьма живописный видъ: можно подумать, что оно поставлено на полку, прилпленную къ гор, благодаря своей изолированности и снжной близн, оно рзко бросается въ глаза на фон зеленой листвы.
Гостинница наша отличалась особенностью, которая была для меня положительно новостью, особенность эта, которую, по моему мннію, не мшало бы примнять при всякомъ зданіи, построенномъ на высот, командующей надъ прилегающей мстностью, состоитъ въ цлой серіи стеклянныхъ галлерей, прилпленныхъ снаружи зданія, на каждыя дв комнаты, т. е. на спальню и гостиную, приходится одна такая галлерея. Он имютъ видъ длинныхъ, узкихъ и высокихъ клтокъ, подвшенныхъ къ стн зданія. Мое помщеніе было угловое и поэтому имло дв клтки: одну — на сверъ, другую — на западъ.
Изъ сверной галлереи открывался видъ вверхъ, изъ западной — внизъ по ущелью Неккара. Нельзя себ представить насколько прекрасенъ и привлекателенъ былъ видъ съ западнаго балкона. На разстояніи ружейнаго выстрла, изъ массы яркозеленой листвы поднимались громадныя руины Гейдельбергскаго замка, этого Лира неодушевленной природы съ зіяющими арками, обвитыми плющемъ, зубцами и полуразвалившимися башнями, покинутаго, развнчаннаго. поврежденнаго бурями, но все-таки величественнаго, все-таки прекраснаго. Какое чудное зрлище, когда солнечный лучъ заката, скользнувъ по густо покрытымъ деревьями скатамъ, вдругъ разобьется по нимъ и какъ бы обольетъ ихъ огненной струей, а вс смежныя группы зелени остаются въ глубокой тни.
За замкомъ поднимается высокій куполообразный, заросшій лсомъ холмъ, за нимъ другой, еще выше, еще величественне въ своихъ очертаніяхъ.
Внизу подъ замкомъ виднются бурыя крыши жмущихся другъ къ другу городскихъ построекъ. Вотъ два старинныхъ моста, живописно перекинутыхъ, черезъ рку. За ними перспектива расширяется. Черезъ ворота между двумя стоящими, подобно часовымъ, мысами вы видите обширную уходящую въ даль долину Рейна, переливающую всми тонами красокъ, постепенно, какъ бы расплывающуюся и, наконецъ, сливающуюся съ туманнымъ горизонтомъ.
Никогда я не могъ достаточно налюбоваться видами, въ которыхъ, подобно настоящему, красота соединяется съ какимъ-то умиротворяющимъ спокойствіемъ.
Первую ночь, проведенную нами здсь, мы рано легли спать. Но черезъ два или три часа я проснулся и долго лежалъ, прислушиваясь къ какому-то мягкому звуку, похожему на звукъ дождевыхъ капель, ударяющихъ въ балконныя стекла. Я такъ сперва и подумалъ, что это былъ дождь, но потомъ оказалось, что шумъ производить неугомонный Неккаръ, который гд-то тамъ, далеко внизу, силится прорвать свои скалистыя оковы. Я всталъ и вышелъ на западный балконъ, предо мною открылась поразительная картина. Глубоко внизу, подъ темною массою замка, лежалъ вытянувшійся вдоль рки городъ, запутанная паутина его улицъ обозначалась мерцающими огнями, на мостахъ огоньки эти тянулись прямыми линіями, а отблески отъ нихъ свтлыми пятнами ложились на воды въ темныхъ пространствахъ между мостовыми арками, а дальше, на границахъ этой прекрасной картины горло, потухало и вновь зажигалось безчисленное множество какъ бы новыхъ огоньковъ, которые, казалось, покрывали собою цлыя десятины земли, казалось, что здсь были разсыпаны алмазы со всего свта. Не могъ я и подозрвать прежде, что полмили желзнодорожнаго полотна съ тремя парами рельсъ могутъ произвести подобный свтовой эффектъ.
Кто будетъ судить о Гейдельберг и его окрестностяхъ на основаніи впечатлнія, вынесеннаго днемъ, тотъ скажетъ, что нтъ равнаго по красот зрлища, но когда онъ увидитъ тотъ же Гейдельбергъ ночью, при мягкомъ свт млечнаго пути, на фон мерцающихъ и дрожащихъ огоньковъ, вспыхивающихъ на рельсахъ, то нтъ сомннія, что онъ попроситъ отсрочки, чтобы обдумать свой приговоръ
Никто еще не пробовалъ блуждать въ густыхъ чащахъ, которыми поросли вс эти холмы близъ Неккара до самой вершины. Дремучій лсъ всхъ странъ иметъ въ себ что-то чарующее, но нмецкія легенды и сказки о феяхъ увеличиваютъ это очарованіе вдвое. Он всякую мстность населяютъ гномами, карликами и всевозможными таинственными и сверхъественными существами. Въ тотъ моментъ, когда я писалъ эти строки, я былъ подъ такимъ впечатлніемъ этихъ легендъ, что временами мн казалось, что я самъ врю въ существованіе фей и гномовъ.
Однажды, посл полудня я блуждалъ въ лсу на разстояніи мили отъ гостинницы и невольно въ голову мн приходили мысли о говорящихъ животныхъ, о кобольдахъ, очарованныхъ путникахъ и тому подобныхъ небылицахъ, и вотъ возбужденному моему воображенію стали показываться то тамъ, то сямъ въ темныхъ колоннадахъ лса какія-то перепархивающія существа. Мсто было какъ бы нарочно выбрано для такого случая. Это былъ сосновый лсъ съ такимъ толстымъ и мягкимъ ковромъ побурвшей хвои, что шумъ шаговъ едва былъ слышенъ и я шелъ какъ бы по шерсти, стволы были круглы и прямы, какъ колонны, и стояли близко другъ къ другу, до высоты около 25 футовъ они были лишены втвей, а выше образовывали такую густую сть, что черезъ нее не проникалъ ни одинъ солнечный лучъ. Снаружи міръ былъ залитъ солнцемъ, но здсь царили таинственный полумракъ и такая глубокая тишина, что мн казалось, будто я слышу свое собственное дыханіе.
Я стоялъ уже около десяти минутъ, очарованный прелестью этого мста, какъ вдругъ, точно съ тмъ, чтобы довершить иллюзію сверхъестественнаго, какъ разъ надъ моей головой закаркалъ воронъ. Я вздрогнулъ, но сейчасъ же разсердился самъ на себя. Взглянувъ вверхъ, я увидлъ ворона, сидящаго на втк надъ моей головой и глядящаго на меня. Во мн поднялось то же самое чувство стсненія и обиды, какое бываетъ, когда замтишь, что кто-нибудь чужой тайно наблюдаетъ за тобой и мысленно осуждаетъ тебя. Я глядлъ на ворона, воронъ глядлъ на меня. Нсколько секундъ продолжалось молчаніе. Затмъ птица переступила нсколько по втк, какъ будто съ тмъ, чтобы занять боле удобный пунктъ для наблюденій, приподняла свои крылья, низко опустила между плечъ голову, вытянувъ ее по направленію ко мн, и каркнула вторично, карканье это было явно оскорбительнаго свойства. Если бы воронъ говорилъ по-англійски, то и тогда онъ не сказалъ бы ясне, чмъ теперь на своемъ родномъ язык: ‘Эй, чего теб здсь нужно?’ Я почувствовалъ себя въ такомъ же глупомъ положеніи. Какъ если бы былъ пойманъ и уличенъ въ какомъ-нибудь некрасивомъ поступк. Однако же, я молчалъ, я не хотлъ входить въ препирательства съ ворономъ. А противникъ, съ крыльями все еще поднятыми, съ опущенной головой и пронзительными, яркими глазами, устремленными все время на меня, подождалъ съ минуту, а затмъ кинулъ мн еще два-три ругательства, которыхъ я не понялъ, хотя и зналъ не мало такихъ словъ, которыя не употребительны въ церковномъ язык.
Я продолжалъ молчать. Тогда противникъ мой поднялъ голову и кого-то позвалъ. Тотъ часъ же въ недалекомъ разстояніи послышался отвтный крикъ, очевидно, на какой-то вопросъ. Первый воронъ принялся объяснять что-то съ большимъ увлеченіемъ, вслдствіе чего прилетлъ и второй. Оба сли рядышкомъ на одной втк и принялись разсматривать меня такъ же непринужденно и оскорбительно, какъ если бы они были великими натуралистами и разсматривали бы новый видъ какого-нибудь клопа. Положеніе становилось все боле и боле затруднительнымъ. Они призвали еще третьяго товарища. Это было уже слишкомъ! Я видлъ, что преимущество на ихъ сторон и ршилъ выпутаться изъ затрудненія бгствомъ. Они торжествовали мое пораженіе точно такъ же, какъ бы сдлали это на ихъ мст многіе неразвитые люди. Они смялись надо мной (потому что и воронъ можетъ смяться точно такъ же, какъ человкъ), длали въ догонку мн различныя обидныя замчанія, пока не потеряли меня изъ виду. Правда, они были не больше какъ воронами, и хотя я не придавалъ значенія тому, что они думали обо мн, но когда хоть бы даже воронъ начнетъ кричать вамъ вслдъ: ‘Что за шляпа! Эй, скинь свой жилетъ!’ и тому подобныя вещи, то это все-таки оскорбляетъ и сбиваетъ васъ съ толку, и не помогутъ тутъ никакіе доводы и аргументы.
Животныя, безъ сомннія, разговариваютъ между собою. Вопросъ этотъ уже давно ршенъ, но я полагаю, что есть немного людей, которые понимаютъ ихъ разговоръ. Я зналъ всего одного такого человка. Я говорю, что онъ умлъ понмать ихъ, потому что онъ самъ разсказывалъ мн объ этомъ. Это былъ простодушный среднихъ лтъ рудокопъ, жившій долгое время въ уединенномъ уголк Калифорніи, среди деревьевъ и горъ, изучившій обычаи и привычки единственныхъ своихъ сосдей — зврей и птицъ до тхъ поръ, пока не убдился, что въ состояніи понимать всякій звукъ, изданный ими. Звали его Джимъ Бэкеръ. По словамъ этого Джима Бэкера, не вс животныя одинаково развиты, нкоторыя изъ нихъ употребляютъ только самыя простыя слова и врядъ ли способны на сравненіе или какой-нибудь цвтистый оборотъ рчи. Наоборотъ, у другихъ запасъ словъ весьма великъ, языкомъ они владютъ въ совершенств, а выговоръ правиленъ и изященъ, такія животныя и говорятъ больше всего, они любятъ поговорить и, сознавая въ себ талантъ, не прочь ‘щегольнуть’ имъ. Бэкеръ говорилъ, что посл долгихъ и тщательныхъ наблюденій онъ пришелъ къ тому заключенію, что синія сойки лучшіе говоруны изъ всхъ птицъ и зврей. Онъ говорилъ:
— Да, синія сойки умне всхъ остальныхъ животныхъ. Расположеніе духа и чувства, имъ доступныя, гораздо разнообразне, чмъ у остальныхъ, и, поврите ли, все, что сойка чувствуетъ, она можетъ выразить и словами. И не только какими-нибудь общими мстами, нтъ, она говоритъ краснорчиво, литературно, мало того, она не прочь употребить и метафору, да, метафору! Что же касается до искусства владть языкомъ, то врядъ ли вы увидите сойку, которая ползла бы въ карманъ за словомъ. Никто еще не видалъ этого. Рчь у нихъ такъ и кипитъ! При этомъ вотъ что еще: я долго наблюдалъ и утверждаю, что ни одна птица, или корова, или кто другой, незнакомы такъ хорошо съ грамматикой, какъ синяя сойка. Быть можетъ, вы скажете, что и кошка хорошо знаетъ грамматику. Да, знаетъ и кошка, но посмотрите на нее, когда она взволнована, послушайте ихъ, когда он ночью перетрясаютъ другъ другу шкуру на крыш, и вы услышите такую грамматику, что у васъ барабанная перепонка лопнетъ. Незнакомые съ этимъ дломъ говорятъ, что это не что иное, какъ дьявольскій шумъ, который поднимаютъ дерущіяся кошки, но это неправда, это происходитъ оттого, что кошки забываютъ тогда о грамматик. Я никогда или же очень рдко замчалъ, чтобы синяя сойка забыла грамматику, а если и случался такой грхъ, то она конфузилась, какъ человкъ, она немедленно снималась и улетала.
‘Быть можетъ, вы будете говорить, что сойка все-таки не боле, какъ птица. Ваша правда, да, она птица, хотя бы уже потому, что покрыта перьями и, быть можетъ, не принадлежитъ ни къ какой церкви, но, съ другой стороны, она такое же человческое существо, какъ и вы сами. И я скажу вамъ, почему. Потому что способности, инстинкты, чувства и интересы сойки захватываютъ положительно все на свт. У сойки не боле принциповъ, чмъ у любого конгрессмена. Сойка готова солгать, сойка готова украсть, обойти, измнить, въ четырехъ случаяхъ изъ пяти сойка отречется отъ самыхъ торжественныхъ своихъ общаній. Святость обязательствъ, это такое понятіе, которое никоимъ образомъ не укладывается въ голов сойки. Наконецъ, въ довершеніе всего, есть и еще пунктъ, въ божб сойка превзойдетъ любого джентльмена изъ рудника. Вы скажете, что и кошка уметъ божиться. Да, можетъ и кошка, но затроньте только сойку, и куда вашей кошк! Ужь вы не говорите мн, я понимаю толкъ въ этихъ вещахъ. А вотъ еще обстоятельство: въ брани, въ хорошей сильной брани, сойка далеко опередитъ человка, хоть бы самого богослова. Да, сэръ, въ сойк отражается все, что есть въ человк. Сойка кричитъ, сойка смется, сойка чувствуетъ стыдъ, сойка дйствуетъ съ разсужденіемъ по заране обдуманному плану, сойка критикуетъ, любитъ сплетни и скандалы, обладаетъ юмористической жилкой, сойка не хуже, а, быть можетъ, даже лучше, чмъ вы сами, понимаетъ, когда она сдлала глупость. Если сойка не человкъ, то во всякомъ случа отлично имъ притворяется, вотъ и все. Сейчасъ я разскажу вамъ истинное происшествіе съ одной изъ этихъ птицъ’.
‘Въ то время, когда я только-что сталъ понимать разговоръ соекъ, случилась вотъ какая исторія. Лтъ семь тому назадъ изъ этой мстности ушелъ послдній человкъ. Я поселился въ его хижин, которая и по сіе время стоитъ въ томъ положеніи, какъ ее бросилъ хозяинъ, какъ видите, небольшая хибарка въ одну большую комнату, сложенная изъ бревенъ и крытая досками, между крышей и поломъ ничего — потолка нтъ. Ладно, вотъ какъ-то въ воскресенье утромъ вышелъ я и сижу передъ своей хижиной, и кошка около меня на солнц грется, посматриваю на синющіе холмы, прислушиваюсь къ грустному шелесту листьевъ и думаю о своемъ дом, который остался далеко, въ Штатахъ, и о которомъ я уже около 30 лтъ ничего не слышалъ, вдругъ вижу садится на крышу хижины сойка съ жолудемъ во рту и говоритъ: ‘Галло, вотъ такъ исторія’. Между тмъ, жолудь вывалился у нея изъ клюва и: понятно покатился внизъ по кровл, но сойка не обратила на него никакого вниманія. Голова ея была всецло занята поразившимъ ее предметомъ, это была дыра въ кровельной доск отъ вывалившагося сучка. Она склонила голову на сторону, закрыла одинъ глазъ, а другимъ смотрла на дыру, какъ ‘опоссумъ, заглядывающій въ кувшинъ’, затмъ она посмотрла вверхъ, взмахнула крыльями, что, понимаете, означаетъ у нихъ удовольствіе, и сказала: ‘Это похоже на дыру, это ужасно похоже на дыру, чортъ возьми, если я не уврена, что это и есть на самомъ дл дыра!’
‘Затмъ она снова наклонила голову и опять принялась за осмотръ, посл чего весело подняла глаза, замахала разомъ и крыльями, и хвостомъ и сказала: ‘Э, нтъ, это не дурная штука! Мн повезло! Что за прелестная дыра!’ Затмъ она слетла на землю, схватила жолудь, поднялась съ нимъ на крышу и, опустивъ его въ дыру, откинула назадъ голову, и на лиц ея засіяла восторженная улыбка. Вдругъ сойка какъ бы застыла въ напряженномъ вниманіи и улыбка постепенно сходила съ ея лица, какъ бы сбриваемая бритвою, и уступила мсто выраженію крайняго изумленія. При этомъ она сказала: ‘Почему я не слышала, какъ онъ упалъ?’ Она опять приложила глазъ къ дыр и долго присматривалась, затмъ подняла голову и покачала ею, она обошла вокругъ дыры и заглянула въ нее съ другой стороны, и снова покачала головой. Съ минуту она подумала, затмъ принялась снова за самое тщательное изслдованіе: ходила кругомъ дыры во вс стороны и заглядывала въ нее чуть не со всхъ румбовъ компаса. Ничто не помогало. Тогда, свъ на самый конецъ крыши, она съ физіономіей, погруженной въ задумчивость, съ минуту поскребла у себя правою лапою въ затылк и, наконецъ, сказала: ‘Ладно, это слишкомъ для меня трудно, пусть такъ, быть можетъ, это какая-нибудь черезчуръ глубокая дыра, однако же, нечего мн здсь проводить попусту время, слдуетъ заняться дломъ, полагаю, что такъ будетъ лучше, по крайней мр, попытаюсь’.
‘Съ этими словами она улетла, принесла второй жолудь и опустила ее въ ту же дыру, посл чего какъ можно поспшне приложилась къ ней глазомъ, чтобы посмотрть, куда упадетъ жолудь, но опоздала. Она смотрла по меньшей мр съ минуту, затмъ, поднявъ голову, вздохнула и промолвила: ‘Скверно, мн, кажется, никогда не понять этого обстоятельства, однако, попробую еще разъ’. Она принесла третій жолудь и приняла вс предосторожности, чтобы услдить, куда онъ днется, но опять безуспшно. ‘Ну, — сказала она, — я еще никогда не встрчалась съ подобной дырой, я начинаю думать, что это какая-нибудь особая дыра’. Затмъ она точно съ ума сошла. Крича, что это колдовство, она бгала вверхъ и внизъ по крыш, трясла головой и бормотала что-то про себя, наконецъ, волненіе ея превзошло всякія границы. Я никогда еще не видалъ, чтобы птица такъ горячилась изъ-за подобнаго пустяка. Немного успокоившись, она опять подошла къ дыр и, поглядвъ на нее съ полминуты, сказала: ‘Хорошо, ты очень длинная дыра, очень глубокая дыра, быть можетъ, единственная въ своемъ род дыра, но тмъ не мене, я наполню тебя, да, будь я проклята, если я тебя не наполню, хотя бы на это потребовалось цлыхъ сто лтъ!’
‘И съ этими словами она улетла. Вы сроду не видали ничего подобнаго. Сойка принялась за работу, какъ негръ, и усердіе, съ которымъ она таскала въ теченіе двухъ съ половиной часовъ въ эту дыру жолуди, было, поистин, для меня удивительно. Она ни на минутку не остановилась, чтобы еще разъ заглянуть въ дыру, она опускала жолудь и тотчасъ же летла за другимъ. Наконецъ, она съ трудомъ уже могла двигать крыльями, такъ она измучилась. Еле-еле добралась она вся мокрая отъ пота, словно кувшинъ изъ подо льда и, опустивъ въ дыру жолудь, сказала: ‘ну, теперь-то я полагаю, что ты до самыхъ краевъ наполнена!’ и она нагнулась, чтобы посмотрть. Вы мн не поврите, если я вамъ скажу, что, когда она подняла отъ дыры лицо, то оно было совершенно блдно отъ ярости. ‘Какъ, — закричала она, — я накидала туда столько жолудей, что хватило бы на 30 лтъ для пропитанія цлой семьи, а, между тмъ, если я вижу хоть тнь жолудя, то пусть меня тотчасъ посадятъ въ музеумъ съ брюхомъ, набитымъ опилками!’
Она едва доползла до конька крыши и, прислонившись къ труб, собиралась съ силою и мыслями.
‘Но вотъ прилетла другая сойка и, не дослушавъ восторженныхъ привтствій первой, спросила, въ чемъ дло. Бдняга разсказала ей все по порядку и прибавила: ‘Вотъ она, дыра-то, если не вришь мн, пойди и посмотри на нее сама’. Новоприбывшая отправилась, осмотрла дыру и, возвратясь, спросила, ‘сколько же ты туда набросала жолудей?’ — ‘Не меньше, какъ тонны дв’, — отвчала бдняжка. Вторая сойка пошла и снова осмотрла дыру. Не будучи въ силахъ ршить загадку, она подняла крикъ, на который прилетло еще три сойки. Вс он изслдовали дыру, вс он заставляли разсказывать потерпвшую свое приключеніе, а затмъ начали спорить между собою и высказывать свои предположенія одно другого глупе..
‘Затмъ, он позвали еще соекъ, т позвали еще и еще, пока, наконецъ, вся мстность не наполнилась какимъ-то синеватымъ облакомъ. Собралось не мене пяти тысячъ ихъ, и вс он кричали, спорили, ссорились и надлали такого гвалту, какого я еще не слыхалъ до той поры. Каждая сойка считала долгомъ посмотрть въ дыру и высказать о всей исторіи еще боле дурацкое мнніе, чмъ предыдущая. Он изслдовали домъ со всхъ концовъ. Дверь стояла все время полуотворенною, и, наконецъ, одна старая сойка догадалась какъ-то войти туда и посмотрть. Понятно, что вся штука сейчасъ же и объяснилась. Тамъ на полу лежали вс жолуди, провалившіеся черезъ крышу. Сойка захлопала крыльями и закричала ‘ура’. ‘Идите сюда, — сказала она, — идите сюда, эй, вы вс, пусть меня повсятъ, если эта дура не вздумала наполнитъ весь домъ жолудями!’ Точно синимъ облакомъ окружили сойки дверь, и каждая, войдя внутрь и, сообразивъ всю нелпость поступка своей бдной товарки, падала навзничь, задыхаясь отъ смха, ея мсто сейчасъ же занимала слдующая сойка, съ которой повторялось тоже самое.
‘Да, сэръ, он цлый часъ еще сидли на крыш и по деревьямъ и чесали языки по поводу этого случая, не хуже людей. И пусть не говорятъ мн посл этого, что сойка лишена юмористическаго чувства, а также и памяти, сэръ. Цлыхъ три года он водили сюда лтомъ соекъ изо всхъ Соединенныхъ Штатовъ, чтобы показать имъ эту дыру. Да не однхъ соекъ, а и другихъ птицъ. И вс он понимали смшную сторону происшествія, за исключеніемъ одной совы, которая летла изъ Nova-Seotla, чтобы посмотрть на долину Yo Semite и попала сюда на обратномъ пути. Такъ эта сова и не нашла ничего смшного въ данномъ случа, но не чему и удивляться: она и въ долин Yo Semite не нашла ничего особеннаго’.
ГЛАВА IV.
Студенческая жизнь.
Лтній семестръ былъ въ полномъ разгар, поэтому чаще всего какъ въ самомъ Гейдельберг, такъ и въ его окрестностяхъ приходилось встрчать студентовъ. Большинство студентовъ, конечно, нмцы, но не мало здсь представителей и другихъ странъ. Они собрались сюда чуть ли не со всхъ уголковъ земного шара, благо и ученье и жизнь въ Гейдельберг обходятся крайне дешево. Англо-американскій клубъ, состоящій изъ англійскихъ и американскихъ студентовъ, насчитываетъ двадцать пять членовъ, но есть немало студентовъ обихъ національностей и не принадлежащихъ къ клубу.
Девять десятыхъ студентовъ Гейдельберга не носятъ ни знаковъ, ни формы, остальные носятъ шапочки различныхъ цвтовъ и принадлежатъ къ кружкамъ, которые носятъ названіе ‘корпорацій’. Корпорацій всего пять и каждая иметъ свой отличительный цвтъ: есть блыя, синія, красныя, желтыя и зеленыя шапочки. Главнйшимъ времяпровожденіемъ ‘корпоративныхъ’ студентовъ являются пресловутыя дуэли и ‘Кнейпы’. Эти послдніе поминутно устраиваются по поводу какихъ-либо важныхъ событій, напримръ, по поводу избранія пивного короля. Церемоніи при этомъ весьма не сложны. Вс пять корпорацій собираются ночью, и по сигналу каждый участникъ начинаетъ какъ можно быстре наливать себя пивомъ изъ кружки, емкостью около пинты, каждый ведетъ свой особый счетъ, откладывая, но обыкновенію, по одной фосфорной спички посл каждой опорожненной кружки. Избраніе скоро и заканчивается. Когда кандидаты потеряютъ всякую возможность продолжать состязаніе, производится счетъ спичкамъ, и тотъ, кто выпилъ наибольшее число пинтъ, провозглашается королемъ. Мн, говорили, что послдній пивной король опорожнилъ свою кружку 75 разъ. Понятно, что никакой желудокъ не въ состояній вмстить заразъ такое количество и потому въ этихъ случаяхъ прибгаютъ къ тому способу опоражниванія желудка, который понятенъ всякому, кому приходилось здить моремъ.
По улицамъ во всякіе часы дня видишь всегда такъ много студентовъ, что поневол является вопросъ, занимаются ли они наукой. Нкоторые изъ нихъ занимаются, другіе нтъ. Каждый изъ нихъ свободенъ выбирать и трудъ, и удовольствія, такъ какъ жизнь въ нмецкомъ университет совершенно свободна и не стснена никакими правилами. Студентъ не живетъ въ зданіи университета, а нанимаетъ себ частную квартиру, гд ему больше понравится, обдаетъ онъ тоже гд пожелаетъ и когда пожелаетъ. Онъ ложится спать, когда ему заблагоразсудится, но можетъ и совсмъ не ложиться. Онъ не связанъ съ университетомъ никакимъ срокомъ. Онъ не подвергается при поступленіи никакимъ экзаменамъ. Все ограничивается тмъ, что онъ вноситъ пустяшную, что-то около пяти или десяти долларовъ, плату за слушаніе лекцій и получаетъ билетъ, дающій ему право на вс привилегіи университетской жизни, и этимъ заканчивается формальная сторона дла. Затмъ ему предоставляется полная свобода работать или веселиться. Если онъ выбираетъ первое, то къ его услугамъ длинный списокъ предметовъ, изъ которыхъ онъ выбираетъ любые и подписываетъ подъ ними свою фамилію, но и тогда остается свободнымъ отъ обязательнаго посщенія лекцій.
Результатомъ такой системы является то обстоятельство, что на лекціяхъ по предметамъ, почему-либо неинтереснымъ или сухимъ, бываетъ весьма мало слушателей, и, наоборотъ, науки живыя, имющія обширныя примненія въ жизни, привлекаютъ громадныя аудиторіи. Я слышалъ разсказъ о томъ, какъ у одного профессора собиралось всего на всего не боле трехъ слушателей и при томъ всегда однихъ и тхъ же. Однажды двое изъ нихъ почему-то не явились, Лекторъ началъ, какъ и всегда:— ‘Милостивые государи’, но тотчасъ же, безъ всякой улыбки, поправился, сказавъ: ‘Милостивый государь’, и приступилъ къ дальнйшему изложенію. Мн говорили, что большинство гейдельбергскихъ студентовъ хорошіе работники и длаютъ все, что только въ ихъ силахъ и что немного имъ остается времени на развлеченія и проказы. Одна лекція слдуетъ за другою, такъ что студентъ едва успваетъ перейти изъ аудиторіи въ аудиторію, и наиболе прилежные изъ нихъ совершаютъ этотъ переходъ чуть не рысью. Экономить время имъ помогаютъ и профессора, которые пунктуально по звонку появляются и исчезаютъ со своихъ ящикообразныхъ каедръ. Однажды я вошелъ въ пустую аудиторію передъ самымъ звонкомъ. Помщеніе было весьма скромно: простыя некрашенныя скамьи человкъ на 200 и такіе же столы къ нимъ, и ничего больше.
За минуту до звонка ввалилась толпа студентовъ, человкъ въ 150, вс они тотчасъ же кинулись по своимъ мстамъ, развернули записныя тетради и обмокнули въ чернильниц перья. Только-что зазвенлъ звонокъ, какъ вошелъ профессоръ, дородный мужчина. Встрченный громомъ апплодисментовъ, онъ быстро шелъ къ своей каедр и еще по дорог началъ: ‘Милостивые государи’, а затмъ продолжалъ свою рчь, взбираясь въ то же время по ступенькамъ. Къ тому времени, какъ онъ взошелъ на каедру и обернулся лицомъ къ своимъ слушателямъ, лекція была уже въ полномъ разгар и вс усердно скрипли перьями. Профессоръ обходился безъ всякихъ записокъ, съ поразительной энергіей и быстротой читалъ онъ свою лекцію въ продолженіе цлаго часа, затмъ, по давно знакомымъ имъ признакамъ, студенты могли видть, что лекція близится къ концу, вотъ профессоръ берется за шляпу, все еще продолжая говорить, быстро сходитъ съ каедры и, ступая ногою на полъ, договариваетъ послднее слово своей лекціи, вс почтительно встаютъ, и онъ быстро проходитъ мимо пюпитровъ и исчезаетъ. Немедленно раздается шумъ и въ сосднихъ аудиторіяхъ, и минуту спустя я остаюсь одинъ на одинъ съ пустыми скамейками.
Да, нтъ сомннія, что лнивый студентъ не представляетъ здсь общаго правила. Изъ числа всхъ 800 студентовъ я знаю въ лицо не боле 50 лнтяевъ, но зато я вижу ихъ на улиц въ теченіе всего дня. Они фланируютъ по городу или гуляютъ по лсистымъ окрестнымъ холмамъ, они разъзжаютъ въ экипажахъ, катаются по рк или попиваютъ пиво и кофе посл обда въ саду около замка. Большая часть изъ нихъ носитъ цвтныя шапочки какой-нибудь корпораціи. Они всегда прекрасно и фешенебельно одты, обладаютъ изысканными манерами и недугъ веселую и беззаботную жизнь, обставленную достаточнымъ комфортомъ. Если мимо общества сидящихъ студентовъ пройдетъ господинъ или дама, знакомые кому-нибудь одному изъ студентовъ, который поднимается и кланяется, то вслдъ за нимъ поднимаются и снимаютъ фуражки вс остальные присутствующіе. Подобнымъ же образомъ встрчаютъ они и каждаго изъ членовъ своей корпораціи, но на членовъ чужой корпораціи не обращаютъ никакого вниманія, точно и не замчаютъ ихъ. И это не есть невжливость, а только исполненіе установленнаго корпоративнаго этикета.
Между профессоромъ и студентами незамтно никакой враждебной сдержанности, напротивъ, отношенія ихъ совершенно дружескія. Когда профессору случается войти вечеромъ въ пивную, гд уже сидятъ собравшіеся студенты, эти послдніе сейчасъ же поднимаются и, снявъ свои фуражки, приглашаютъ профессора приссть къ ихъ столу и выпить съ ними пива. Профессоръ, по большей части, соглашается, и вотъ вмст съ пивомъ льется часа два или три веселый разговоръ, пока, наконецъ, профессоръ, достаточно таки нагруженный и вполн довольный, сердечно прощается съ ними, при чемъ они стоятъ, склонившись и съ непокрытыми головами, и мирно возвращается со своимъ грузомъ учености къ домашнему очагу. Никто не обиженъ, никто не оскорбленъ. Не произошло ничего дурного.
Какъ мн показалось, содержаніе собакъ тоже входитъ въ кругъ постановленій корпоративнаго этикета. Я имю въ виду собакъ, принадлежащихъ цлой корпораціи, которыя есть общая собственность всхъ членовъ, подобно тому, какъ бываютъ экономъ иди слуга корпораціи, кром того, въ корпораціи могутъ быть и другія собаки, принадлежащія отдльнымъ членамъ.
Какъ-то лтомъ посл обда мн пришлось увидть въ замковомъ саду, какъ шестеро студентовъ торжественно маршировали другъ за другомъ по дорожкамъ сада, при чемъ каждый держалъ въ рукахъ ярко раскрашенный китайскій зонтикъ и ведъ на шнурк собаку. Получалось поистин странное зрлище. Временами вокругъ павильона собирается столько же собакъ, сколько присутствуетъ студентовъ, при этомъ замчается большое разнообразіе въ породахъ и въ степени какъ красоты, такъ и безобразія. Вс эти собаки проводятъ здсь время довольно скучно: ихъ привязываютъ къ скамьямъ, и въ теченіе часа или даже двухъ он могутъ разнообразить свою скуку только ловлею комаровъ или тщетными попытками заснуть. Однако, въ вид возмездія на долю ихъ нердко перепадаютъ и кусочки сахару, къ которому, повидимому, он очень не равнодушны.
Что студенты увлекаются собаками, дло вполн понятное и естественное, но тмъ же увлекаются въ Гейдельберг и вс прочіе, какъ старики, такъ и юноши, какъ старухи, такъ и молоденькія, красивыя двицы. Не знаю, есть ли другое зрлище, боле непріятное, какъ видть молоденькую элегантно одтую двушку съ собакой на веревк. Говорятъ, что это служитъ символомъ увядшей любви. Но, по моему мннію, можно избрать для той же цли и другой символъ, не мене понятный, но боле приличный.
Было бы большой ошибкой предполагать, что вс эти втренные, ищущіе развлеченій студенты обладаютъ пустыми головами. Какъ разъ наоборотъ. Они цлыхъ девять лтъ провели въ гимназіяхъ подъ дисциплиной, недопускающей свободы и заставлявшей ихъ работать упорно, какъ какихъ-нибудь рабовъ. Вслдствіе этого каждый изъ нихъ получилъ настолько полное и обширное образованіе, что самое большее, что можетъ сдлать для нихъ университетъ, — это дальнйшее развитіе какого-нибудь отдла ихъ спеціальныхъ знаній. Мн говорили, что когда ученикъ оставляетъ гимназію, то онъ не только получилъ достаточное воспитаніе, но и увренъ въ томъ, что знаетъ, — увренъ твердо, безъ сомнній и колебаній. Онъ, напримръ, не только уметъ читать и писать по-гречески, но и говоритъ на этомъ язык. Тоже и по отношенію къ латыни. Юношество другихъ странъ пользуется въ гимназіяхъ большей свободой, и положеніе его совсмъ другое. Тамъ люди идутъ въ университетъ и бьются по мансардамъ, чтобы получить общее образованіе, нмецкій же студентъ уже прошелъ свою мансарду и идетъ въ университетъ, чтобы только закончить свое образованіе и получить свднія по какому-либо одному опредленному заране отдлу науки, такъ корнетъ идетъ изучать, положимъ, международное право, медикъ — болзни глазъ, филологъ — какой-нибудь древній Готскій языкъ. Такимъ образомъ, нмецъ посщаетъ только т лекціи, которыя читаются по избранной имъ отрасли знанія, а всю остальную часть дня пьетъ свое пиво, водитъ на шнурочк собаку и вообще ищетъ развлеченій. Онъ такъ долго пробылъ въ рабств, что широкая свобода университетской жизни является для него необходимымъ сокровищемъ, которымъ онъ дорожить и старается насладиться, зная, что сокровище это не вчно будетъ въ его распоряженіи, и что наступитъ, наконецъ, день, когда ему придется надть ярмо чиновничьей или вообще профессіональной жизни.
ГЛАВА V.
Студенческія дуэли.
Въ интересахъ науки моему агенту удалось получить для меня разршеніе постить помщеніе, предназначенное для студенческихъ дуэлей. Мы перешли черезъ рку и поднялись на нсколько сотъ ярдовъ вверхъ по берегу, повернули налво по узкому переулку и скоро подошли къ двухъэтажному зданію, съ наружностью его мы были уже знакомы, потому что не разъ видли его прямо изъ оконъ нашей гостинницы. Поднявшись вверхъ, мы вошли въ большое выбленное помщеніе, быть можетъ, футовъ 50 длиною, 30 шириною и 20—25 ф. высотою, оно было хорошо освщено. Ковровъ на полу не было. Вдоль одной короткой и двухъ длинныхъ стнъ этой комнаты тянулся рядъ столиковъ, за которыми сидло человкъ пятьдесятъ или семьдесятъ пять студентовъ.
Одни изъ нихъ пили вино, другіе играли въ карты или шашки, третьи просто болтали между собой, покуривая сигары и ожидая начала дуэлей. Большинство было въ цвтныхъ шапочкахъ, виднлись здсь и блыя, и зеленыя, и синія, и красныя, и ярко-желтыя шапочки, словомъ, вс пятъ корпорацій имли здсь своихъ представителей. На окн, у свободной стны, стояло шесть или восемь штукъ длинныхъ, узкихъ шпагъ съ большою чашкою для защиты руки, а подъ окномъ стоялъ человкъ, занятый оттачиваніемъ нкоторыхъ изъ нихъ на точил. Повидимому, онъ понималъ свое дло до тонкости, и шпагою, вышедшею изъ его руки, можно было побриться.
Мы уже замтили, что ни одинъ изъ студентовъ ни кланялся, ни заговаривалъ съ сосдомъ, носящимъ шапочку другого, чмъ онъ самъ, цвта. Поведеніе это не означало враждебности, а только вооруженный нейтралитетъ. Предполагалось, что каждый будетъ драться на дуэли ожесточенне и съ большимъ интересомъ, если не будетъ находиться въ пріятельскихъ отношеніяхъ со своимъ противникомъ, поэтому и дружба между членами различныхъ корпорацій была воспрещена. Въ промежуткахъ между дуэлями президенты всхъ пяти корпорацій ведутъ между собой оффиціальный, дловой разговоръ, но тмъ и кончаются вс ихъ сношенія. Когда настаетъ день, назначенный для дуэлей какой-либо корпораціи, президентъ ея вызываетъ изъ среды членовъ охотниковъ, и трое или боле откликаются на вызовъ. Корпорація, во всякомъ случа, должна выслать не мене трехъ бойцовъ. Президентъ ставитъ списокъ именъ передъ президентомъ другой корпораціи съ просьбою выставить такое же число противниковъ отъ своей корпораціи, что и длается, обыкновенно, безъ замедленія. Случилось такъ, что я попалъ сюда въ день дуэлей корпорацій ‘Красной Шапочки’. которая и была вызывающей стороной, а волонтеры другихъ корпорацій только принимали ихъ вызовъ. Въ только-что описанной комнат студенты дуэлируютъ два раза въ недлю въ теченіе семи съ половиной или восьми мсяцевъ въ году. Обычай этотъ существуетъ въ Германіи уже около 250 лтъ.
Однако, вернемся къ разсказу. Насъ встртилъ студентъ въ блой шапочк я представилъ насъ нсколькимъ своимъ друзьямъ въ шапочкахъ того же цвта. Въ то время какъ мы разговаривали, изъ сосдней комнаты были введены дв страннаго вида фигуры. Это были студенты, приготовившіеся къ дуэли. Они были съ непокрытой головой, глаза ихъ были защищены желзными очками, съ выпуклостью чуть не въ дюймъ, кожаныя тесемки отъ этихъ очковъ прикрывали уши и плотно притягивали ихъ къ голов, шея ихъ была обмотана въ нсколько разъ полотномъ, чтобы шпага не могла ее поранить, отъ головы до пятъ они были защищены отъ всякаго поврежденія ватой, руки ихъ были забинтованы, оборотъ около оборота, до такой степени, что выглядли какими-то толстыми, черными бревнами. Четверть часа назадъ это были красивые юноши, одтые въ щегольское платье, теперь передъ нами стояли два какихъ-то ужасныхъ привиднія, которыхъ и во сн не увидишь. Они шагали съ вытянутыми впередъ руками, которыхъ они не могли поддерживать: услугу эту оказывали имъ товарищи, шедшіе по бокамъ ихъ.
Вс сейчасъ же кинулись къ свободному концу комнаты, куда направились и мы и заняли удобную для наблюденія позицію. Бойцовъ поставили лицомъ къ лицу и около каждаго изъ нихъ размстилось, въ качеств свидтелей, по нскольку его товарищей изъ одной съ нимъ корпораціи, двое секундантовъ, тоже обильно обложенныхъ ватою, со шпагами въ рукахъ стали рядомъ съ бойцами, студентъ, не принадлежащій ни къ той, ни къ другой корпораціи, представители которыхъ готовились драться, въ качеств третейскаго судьи занялъ наиболе удобный для наблюденія за ходомъ битвы пунктъ, другой студентъ стоялъ съ часами и записной книжкой въ рукахъ, чтобы отмчать время, число и характеръ ранъ. Сдовласый врачъ присутствовалъ тутъ-же съ корпіей, бинтами и всми необходимыми инструментами. Посл минутной паузы, дуэлянты отсалютовали почтительно судь, посл чего, снявъ шапки и выступивъ впередъ, тоже сдлали и вс остальныя должностныя лица. Теперь все было готово къ бою, вокругъ толпились студенты, задніе стояли на стульяхъ и столахъ. Глаза всхъ были обращены въ одну точку.
Бойцы слдили взорами другъ за другомъ, воцарилась глубокая тишина и вс находились въ напряженномъ ожиданіи. Я полагалъ, что борьба поведется осторожно. Но случилось не такъ. Едва поданъ былъ знакъ, какъ оба привиднія кинулись другъ на друга, и удары посыпались градомъ, съ такою молніеносною быстротою, что я не могъ различить, когда я вижу шпагу и когда только отблескъ ея въ воздух, шумъ, раздававшійся отъ ударовъ, падающихъ на сталь и на вату, временами становился просто оглушительнымъ, они наносили удары съ такою ужасною силою, что я не могъ понять, какъ не разлетлись въ куски ихъ шпаги. Вдругъ, среди блеска клинковъ, я замтилъ пучекъ взлетвшихъ на воздухъ волосъ, отдлившійся отъ головы одного изъ бойцовъ и тотчасъ же развянный втромъ.
‘Halt’!— закричали секунданты, и своими шпагами развели шпаги противниковъ, бойцы сейчасъ же сли, одинъ изъ студентовъ уполномоченныхъ выступилъ впередъ и осмотрлъ раненую голову, проведя по ней разъ или два мокрою губкою, затмъ подошелъ врачъ, отстранилъ отъ раны волосы и обнажилъ яркокрасную ссадину въ два или три дюйма длиною, наложивъ какъ слдуетъ сорванный кусокъ кожи, и прикрывъ ее корпіей, онъ приступилъ къ наложенію бинтовъ, тогда выступилъ отмтчикъ и записалъ въ свою книжку вс обстоятельства дла.
Затмъ противники опять встали въ позицію, небольшая струйка крови текла по виску раненаго и каплями падала на его плечо, а съ плеча по тлу достигала самаго пола, на что, повидимому, раненый не обращалъ никакого вниманія. Знакъ былъ поданъ, и противники съ прежней яростью кинулись другъ на друга, снова посыпались удары, снова зазвенла и заблистала сталь, время отъ времени внимательный секундантъ замчалъ, что тотъ или другой клинокъ погнутъ, кричалъ ‘Halt’ и задерживалъ оружіе противниковъ, посл чего одинъ изъ ассистентовъ тотчасъ-же исправлялъ поврежденіе.
Борьба продолжалась, вдругъ искры засверкали у одного изъ клинковъ, и самъ онъ разлетлся въ дребезги, при чемъ одинъ изъ осколковъ ударился въ потолокъ. Сломанная шпага была замнена новой, и дуэль возобновилась. Напряженіе силъ было весьма велико и бойцы начали выказывать признаки изнеможенія и принуждены были часто останавливаться для отдыха, каждое пораненіе кого-либо изъ нихъ тоже вело за собой перерывъ, при чемъ они садились, а докторъ накладывалъ имъ корпію и повязки. По закону каждая дуэль должна продолжаться пятнадцать минутъ, если только оба противники въ состоянія драться, а такъ какъ перерывы не засчитываются, то дуэль обыкновенно длится 20—30 минутъ. Въ данномъ случа было ршено, что оба противника были слишкомъ утомлены, чтобы продолжать состязаніе и ихъ, облитыхъ кровью съ головы до ногъ, увели изъ комнаты. Дуэль эта, хотя и доказавшая, по мннію всхъ, неоспоримое мужество противниковъ, однако же, не могла имъ быть засчитана частью потому, что продолжалась мене узаконенныхъ 15-ти минутъ (за вычетомъ перерывовъ), частью же потому, что ни одинъ изъ противниковъ не потерялъ вслдствіе своихъ ранъ способности продолжать состязаніе. Это была дуэль ни въ чью и по законамъ корпораціи должна быть возобновлена, какъ только противники оправятся отъ своихъ ранъ.
Во время этой дуэли мн случилось разговориться съ однимъ изъ молодыхъ джентльменовъ въ блой шапочк, который сказалъ мн, между прочимъ, что и онъ сейчасъ же станетъ къ барьеру, онъ назвалъ мн и своего противника, молодого человка, стоявшаго прислонившись къ противоположной стн и съ сигареткой во рту спокойно смотрвшаго на перипетіи происходящей дуэли.
Знакомство это повело къ тому, что и я лично заинтересовался исходомъ предстоящей дуэли, мн, понятно, хотлось, чтобы побдилъ мой знакомый, и не совсмъ пріятно было узнать, что весьма мало на то шансовъ, такъ какъ, несмотря на то, что мой protg считался не изъ послднихъ бойцовъ, но противникъ его былъ еще искусне.
Но вотъ начинается эта дуэль и ведется съ тою же яростью, какъ и предыдущая. Я стоялъ почти рядомъ со сражающимися, но при всемъ стараніи не могъ услдить, какой изъ ударовъ достигалъ своей цли и который нтъ, они падали и отражались съ молніеносною быстротой и, казалось, вс достигали цли, клинокъ все время вился надъ головой противника, какъ бы касаясь то лба, то темени. Но на самомъ дл этого не было, невидимый мною клинокъ все время принималъ на себя удары. Въ теченіе 10-ти секундъ каждый нанесъ 12—15 ударовъ и столько же отразилъ ихъ, при чемъ никто не получилъ ни малйшей царапины, затмъ испортилась одна изъ шпагъ и сдланъ былъ короткій перерывъ, пока принесли другую. Только во второй схватк студентъ въ блой шапочк получилъ серьезную рану въ голову и, въ свою очередь, нанесъ такую же противнику. Въ третьей стычк противникъ получилъ другую рану, а у моего знакомаго была разсчена нижняя губа. Затмъ студентъ въ блой шапочк нанесъ еще нсколько ранъ, но самъ не получилъ никакого новаго поврежденія. Минутъ черезъ пять отъ начала дуэли вмшался врачъ и прекратилъ дуэль, противная сторона получила такія поврежденія, что всякое новое грозило опасностью. Эти раны имли ужасный видъ, но не будемъ описывать ихъ. Итакъ, противъ ожиданія мой знакомый остался побдителемъ.
Третья дуэль продолжалась недолго и была кровопролитна. Врачъ прекратилъ ее, замтивъ, что одинъ изъ бойцовъ получилъ настолько серьезныя поврежденія, что не могъ продолжать борьбы, не подвергая опасности свою жизнь.
Четвертая дуэль отличалась особеннымъ ожесточеніемъ, по черезъ 5—6 минутъ посл начала лекарю пришлось остановить и ее: уже второй студентъ былъ настолько сильно раненъ, что не могъ держать оружія. На эту четвертую дуэль я глядлъ съ такимъ же живымъ интересомъ, съ такимъ же волненіемъ, какъ и на вс предыдущія, дрожь и мурашки пробгали по моему тлу при всякомъ удар, который, казалось, способенъ раздробить черепъ, я чувствовалъ, какъ блднетъ мое лицо при вид каждой нанесенной раны. Глаза мои были устремлены на побжденнаго въ этой дуэли какъ разъ въ тотъ моментъ, когда онъ получилъ послднюю, ршившую участь борьбы рану, ударъ пришелся по лицу и срубилъ ему… но, нтъ, не буду вдаваться въ подробности. Я только взглянулъ и сейчасъ же отвернулся, если бы я зналъ, что увижу, то я не глядлъ бы совсмъ. Но нтъ, это неправда, всякій думаетъ въ такихъ случаяхъ, что онъ не смотрлъ бы, если бы зналъ, что онъ увидитъ, но интересъ и возбужденіе всегда настолько сильны, что побждаютъ вс остальныя чувства, такъ было и со мной, я чуть не стоналъ, но все-таки глядлъ, привлекаемый раздражающими ударами стали о сталь. Со зрителями этихъ дуэлей случаются нердко обмороки, въ чемъ, по моему мннію, нтъ ничего удивительнаго.
Об стороны этой четвертой дуэли были серьезно ранены, настолько серьезно, что врачъ возился съ ними въ теченіе почти часа — фактъ самъ по себ знаменательный. Этотъ перерывъ не прошелъ праздно для собравшихся студентовъ. Было уже за полдень, поэтому они вызвали хозяина своего буфета и распорядились подать себ горячій бифштексъ, цыплятъ и тому подобное, они расположились у столиковъ и, болтая, споря и смясь, принялись за ду. Тмъ временемъ дверь въ комнату, гд работалъ врачъ, стояла отпертою, но ни рзаніе, ни сшиваніе, ни окровавленныя повязки, производившіяся у всхъ на виду, не убавляли аппетита. Я вошелъ и поглядлъ на работу врача, но не могъ долго переносить этого зрлища. Гораздо легче смотрть, какъ наносятъ раны и получаютъ ихъ, чмъ на то, какъ ихъ залечиваютъ. Здсь нтъ шума, движенія, здсь нтъ той музыки стали, въ которой и состоитъ интересъ дуэли, остается одна ничмъ не замаскированная, хватающая за нервы картина страданія.
Наконецъ докторъ покончилъ свою работу, и на арену выступили два послднихъ бойца. Многіе еще не кончили обдать, но что за бда, они подятъ и холодное, когда дуэль окончится, вс старались пробраться впередъ. Предстояла не обычная мирная дуэль, а ‘дло чести’. Студенты эти повздорили и готовились теперь ршитъ свой споръ съ оружіемъ въ рукахъ. Они не принадлежали ни къ одной изъ корпорацій, но въ вид любезности были снабжены какъ оружіемъ, такъ и доспхами, и получили разршеніе воспользоваться помщеніемъ корпорацій. Повидимому, оба молодые люди, хорошо знакомые съ оружіемъ, плохо знали правила дуэлей. Поставленные въ позицію, они, полагая, что уже время начинать, тотчасъ же ожесточенно кинулись другъ на друга, не дожидаясь сигнала.
Обстоятельство это показалось зрителямъ нсколько забавнымъ, такъ что вся ихъ напускная торжественность разлетлась и они расхохотались.
Понятно секунданты тотчасъ же задержали ихъ оружіе и остановили схватку. По данному знаку дуэль началась и посыпались удары, пока, наконецъ, не вмшался врачъ и не прекратилъ ея по причин серьезныхъ пораненій одного изъ противниковъ. Этою дуэлью и закончился день. Было уже два часа пополудни, а пришли мы сюда въ половин десятаго утра.
За это время арена борьбы сдлалась совершенно красною отъ крови, но древесныя опилки скоро уничтожили вс слды. До моего прибытія произошла еще одна дуэль, въ которой одинъ изъ противниковъ потерплъ значительныя поврежденія, тогда какъ другой не получилъ даже и царапины.
Я видлъ, какъ обоюдоострый мечъ по всмъ направленіямъ разгуливалъ по головамъ и лицамъ десятка молодыхъ людей, но не видлъ ни гримасы, не слышалъ ни одного стона, не могъ подмтить даже мимолетнаго измненія физіономіи, которое бы показывало, что раненый чувствуетъ острую боль. Поистин удивительное самообладаніе. Подобная же нечувствительность наблюдается у дикарей и профессіональныхъ бойцовъ, но послдніе рождены и воспитаны для этого, встртить же то же качество и въ той же степени у этихъ нжно воспитанныхъ молодыхъ людей — вещь, по моему мннію, удивительная. И это мужество проявлялось не только въ минуту возбужденія вовремя самой дуэли, но и въ комнат врача, гд зрителей не было и царствовала тишина. И вс эти покрытые ранами колодцы, не издавшіе ни одного стона подъ ножемъ врача, дрались затмъ съ такою же завзятостью, какъ и до полученія ранъ.
Общество смотритъ на студенческія дуэли, какъ на какой-то фарсъ, отчасти это справедливо, но, принимая во вниманіе, что на этихъ дуэляхъ дерутся чуть не мальчики, что шпаги при этомъ употребляются настоящія, а лица и головы дерущихся остаются непокрытыми, мн кажется, что фарсъ этотъ весьма серьезенъ. Обыкновенно смются, думая, что дерущіеся настолько плотно одты бронею, что гарантированы отъ всякаго пораненія. На самомъ же дл не такъ, правда, глаза и уши ихъ защищены, но остальная часть лица и вся голова совершенно открыты. Не говоря уже о полной возможности получить серьезную рану, и самая жизнь подвергается опасности и часто спасается единственно вмшательствомъ врача. При всхъ предосторожностяхъ несчастные случаи все-таки возможны. Такъ, шпага можетъ сломаться и кончикъ ея отлетть и вонзиться въ артерію позади уха, чего, конечно, не можетъ случиться, если шпага не будетъ сломана. Такіе случаи уже бывали и смерть слдовала на мст. Въ прежнее время, когда плечи сражающихся не были защищены, а шпаги были остроконечны (теперь он притуплены), бывали случаи прокалыванія подмышечной артеріи, оканчивающіеся смертію.
Во времена употребленія остроконечныхъ шпагъ былъ случай, когда жертвою сдлался одинъ изъ зрителей, кончикъ разбитой въ дребезги шпаги отлетлъ на 5 или даже на 10 футовъ и вонзился кому-то въ горло или въ грудь, слдствіемъ чего послдовала моментальная смерть.
Вообще говоря, на студенческихъ дуэляхъ въ Германій ежегодно бываетъ отъ двухъ до трехъ смертныхъ случаевъ, причина которыхъ лежитъ, впрочемъ, почти исключительно въ безпечности и неосторожности самихъ раненыхъ, не обращая вниманія на свое пораненіе, они надаются и напиваются попрежнему и, вообще, дозволяютъ различнаго рода излишества, слдствіемъ этого является воспаленіе, развивающееся настолько быстро, что нтъ возможности задержать его. Какъ бы то ни было, но эти школьныя дуэли настолько опасны и влекутъ за собой столько страданій и пролитой крови, что не мшало бы обратить на нихъ вниманіе.
Какъ обычаи и законы, такъ вообще и весь ритуалъ, соблюдаемый на студенческихъ дуэляхъ, весьма забавенъ и страненъ. Эта важность и строгость, эта преувеличенная вжливость придаютъ всему состязанію какой-то средневковый колоритъ.
Торжественность и рыцарская утонченность противниковъ длаютъ изъ обыкновенной дуэли что-то врод турнира. Законы этихъ дуэлей не только любопытны, но и весьма суровы. Такъ, каждому изъ противниковъ, если онъ того пожелаетъ, позволяется подвинуться впередъ съ мста, на которое онъ былъ поставленъ первоначально, но отступить нельзя ни подъ какимъ видомъ. Если сражающійся сдлалъ хоть одинъ шагъ назадъ, или хоть отклонился только, то судьи считаютъ, что это сдлано съ намреніемъ избжать удара вслдствіе трусости, и виновный съ безчестіемъ исключается изъ корпораціи. Казалось бы, вполн естественно даже безсознательно, независимо отъ воли, уклониться отъ направленнаго на васъ удара, однако, и это соображеніе недостаточно сильно въ глазахъ строгихъ судей. Если раненый подъ вліяніемъ сильной боли не суметъ удержаться отъ гримасы, то неминуемо упадетъ во мнніи своихъ сотоварищей, его корпорація будетъ стыдиться за него, ему дадутъ прозвище ‘заячья нога’, что въ Германіи равносильно нашему выраженію ‘цыплячье сердце’.
Какъ добавленіе къ законамъ корпорацій приведу здсь нкоторые обычаи, которые имютъ ту же силу, что и законы.
Такъ, если президентъ корпораціи замтитъ, что одинъ изъ членовъ уже не новичекъ и, слдовательно, не избавленный отъ обязательныхъ дуэлей — долгое время не дрался, то онъ первый же разъ вмсто того, чтобы вызывать волонтеровъ, предлагаетъ этому студенту скрестить свое оружіе съ бойцомъ противной корпораціи, вызванному предоставляется право уклониться отъ этой дуэли, которая не считается для него обязательной, по крайней мр, такъ говорятъ вс, но тмъ не мене, я не слышалъ, чтобы кто-нибудь дйствительно воспользовался бы этимъ правомъ. Каждый студентъ скоре выйдетъ изъ корпораціи, чмъ уклонится отъ дуэли, такъ какъ въ противномъ случа положеніе его, какъ члена, сдлается очень щекотливымъ. Всякій, вступающій въ корпорацію, знаетъ, что главнйшая обязанность его — это драка на дуэли. Такимъ образомъ, относительно уклоненій отъ дуэлей нтъ иного закона, кром обычая, который, какъ и всегда это бываетъ, дйствуетъ чуть ли не строже всякаго писаннаго закона.
Т десятеро студентовъ, на дуэли которыхъ я присутствовалъ, не разошлись, какъ я предполагалъ посл перевязки своихъ ранъ, но одинъ за другимъ, по мр того какъ врачъ перевязывалъ ихъ, возвращались въ залъ и вмшивались въ толпу. Студентъ изъ корпораціи блыхъ шапокъ, оставшійся побдителемъ во второй дуэли, присутствовалъ при трехъ остальныхъ, а въ антрактахъ болталъ съ нами. Онъ не могъ хорошо говорить, такъ какъ шпага противника разскла ему нижнюю губу надвое, такъ что врачу пришлось сшивать ее и облплять блыми полосками пластыря. Конечно, онъ не могъ и сть свободно и потому ему пришлось весьма медленно и съ большими предосторожностями истреблять свой завтракъ, пока шли приготовленія къ послдней дуэли. Студентъ, получившій наиболе тяжелую въ этотъ день рану, игралъ въ одинъ изъ антрактовъ въ шашки, несмотря на то, что большая часть его лица, и также чуть не вся голова были покрыты пластыремъ и повязками. Мн говорили, что въ подобномъ вид студенты очень любятъ появляться на улицахъ и вообще въ публичныхъ мстахъ, и что ни жара, ни дождь не могутъ удержать ихъ дома, хотя бы здоровью ихъ и угрожала серьезная опасность. Студентъ со свжими повязками на лиц — явленіе очень обыкновенное въ Гейдельберг. Мн говорили еще, что студенты очень довольны получить рану въ лицо, такъ какъ остающіеся рубцы видимы всмъ и бывали примры, что нкоторые студенты нарочно растравляли свои раны и смачивали ихъ краснымъ виномъ, чтобы сдлать ихъ боле страшными на видъ. Несмотря на все неправдоподобіе я, однако же, слышалъ о томъ отъ многихъ. Что касается до меня, то я могу утверждать только то, что шрамы и рубцы отъ зажившихъ ранъ — вещь, весьма часто встрчаемая среди нмецкой молодежи, при чемъ иногда попадаются поистин ужасные шрамы, навки неизгладимые, совершенно коверкающіе все лицо и придающіе ему иногда чрезвычайно непріятное выраженіе, особенный эффектъ получается, если нсколько большихъ шрамовъ какъ бы подчеркиваютъ безчисленное множество другихъ, боле мелкихъ, причемъ все лицо напоминаетъ видъ какой-то географической карты.
Встрчая часто студентовъ съ цвтными лентами или перевязями черезъ плечо, мы поинтересовались узнать, какое он имютъ значеніе. Оказалось, что такая лента означаетъ, что владлецъ ея уже имлъ три законныя дуэли, т.е. дуэли, въ которыхъ или онъ серьезно ранилъ своего противника, или противникъ ранилъ его, дуэли же, почему-либо не ршенныя въ счетъ при этомъ не идутъ {Изъ моего дневника.— Обдалъ въ гостинниц въ нсколькихъ миляхъ вверхъ по Неккару въ зал, вс стны котораго были увшаны оправленными въ рамки фотографическими группами студентовъ всхъ пяти корпорацій, одн изъ нихъ, были повидимому, недавняго происхожденія, но другія восходили до временъ, когда фотографія была еще неизвстна, и были исполнены литографически, помтки, сдланныя на нихъ, показывали, что имъ не мене 40—50 лтъ. Почти у каждаго студента была черезъ плечо перевязь. На одной групп, представляющей (какъ и вс остальныя) одну изъ корпорацій въ полномъ состав, я не полнился сосчитать этихъ лентоносцевъ, оказалось, что изъ общаго числа членовъ въ 27 человкъ, двадцать одинъ студентъ имлъ эти знаки отличія.}. Получивъ такую ленту, студентъ становится ‘свободнымъ’. Онъ въ прав отказаться отъ дуэли и никто не сметъ упрекнуть его — исключеніе длается въ томъ случа, если онъ получилъ оскорбленіе, президентъ его корпораціи не можетъ уже предложить ему встать къ барьеру, онъ въ прав остаться зрителемъ, но никто ему не запрещаетъ вызваться при желаніи въ качеств волонтера. Статистика показываетъ, что такіе студенты рдко пользуются правомъ, которое имъ даетъ лента и постоянно являются волонтерами. Какой-то студентъ говорилъ мн, что въ ихъ корпораціи имются доказательства, что графъ Бисмаркъ за время своего пребыванія въ колледж въ одинъ лтній семестръ 32 раза выходилъ на поединокъ. Слдовательно, онъ имлъ цлыхъ 29 дуэлей уже посл того, какъ получилъ отличіе, дававшее ему право уклоняться отъ нихъ.
Статистика даетъ и еще не мало интересныхъ данныхъ по этому предмету. Дуэлямъ посвящается два дня каждую недлю. Установлено, что въ одинъ день должно быть три поединка, обыкновенно бываетъ ихъ боле, но три — это минимумъ. Въ день моего посщенія было 6 дуэлей, иногда же число ихъ доходитъ до 7 и 8. Итакъ, положимъ, что въ недлю состоится 8 дуэлей, по 4 дуэли въ день, число это меньше дйствительнаго, но я останавливаюсь на немъ, предпочитая брать меньшія числа, нежели большія. Для этого необходимо, чтобы въ годъ дралось отъ 480 до 500 человкъ, такъ какъ колледжъ открытъ въ теченіе 3 1/2 мсяцевъ лтомъ и 4 мсяцевъ или немногимъ боле того зимою. Изъ 750 студентовъ, находившихся въ учрежденіи въ то время, когда я писалъ эти строки, корпоративныхъ было не боле 80-ти и только эти послдніе участвуютъ въ дуэляхъ. Правда, иногда случается, что и не корпоративные студенты съ согласія какой-нибудь изъ корпорацій пользуются ея оружіемъ и помщеніемъ для ршенія своихъ ссоръ, но это бываетъ далеко не каждый день {Такіе студенты поневол должны драться чужимъ оружіемъ, потому что своего пріобрсти имъ негд. Насколько я могъ узнать, гражданская власть во всей Германіи позволяетъ корпоративнымъ студентамъ имть у себя шпаги, но запрещаетъ употреблять ихъ въ дло. Законъ въ данномъ случа вполн ясенъ, но уклоненія отъ него преслдуются весьма слабо.}. Такъ какъ на 80 человкъ приходится 250 дуэлей въ годъ, то въ среднемъ слдовательно на каждаго по 6 дуэлей. Если бы каждый изъ ‘свободныхъ’ пользовался бы своимъ правомъ и уклонялся бы отъ дуэлей, то число ихъ не могло бы достигать указанной цифры.
Понятно, что при такомъ положеніи длъ, студентамъ поневол приходится часто практиковаться въ искусств владть оружіемъ. Нердко можно наблюдать, какъ они фехтуются гд-нибудь тутъ же около столиковъ въ саду, показывая другъ другу какіе-нибудь вновь подмченные замысловатые удары. Даже въ антрактахъ между дуэлями того дня, который описанъ мною выше, шпаги не всегда находились въ бездйствіи, то тамъ, то здсь слышались т свистящіе звуки, которые происходятъ при быстромъ движеніи ихъ въ воздух, — это служило признакомъ, что студентамъ вздумалось попрактиковаться. Разумется, что при такомъ вниманіи, какое удлялось этому искусству студентами, изъ среды ихъ вырабатывается не мало замчательныхъ бойцовъ, слава которыхъ не ограничивается стнами собственнаго университета, но доходитъ и до другихъ университетовъ.
Такой боецъ приглашается, обыкновенно, въ Гёттингенъ для состязанія съ тамошними знатоками, если онъ останется побдителемъ, то и другіе университеты приглашаютъ его или высылаютъ къ нему своихъ бойцовъ. Американцы и англичане нердко поступаютъ въ ту или другую корпорацію. Годъ или два тому назадъ знаменитйшимъ бойцомъ въ Гейдельберг былъ чистокровный кентуккіецъ громаднаго роста. Онъ побывалъ во всей Германіи и везд одерживалъ побды, пока, наконецъ, не былъ побжденъ маленькимъ студентомъ изъ Страсбурга. Въ Гейдельберг появился одно время студентъ, прославившійся какимъ-то особымъ ударомъ, который наносился снизу вверхъ, а не наоборотъ, какъ это обыкновенно бываетъ. Студентъ этотъ остался побдителемъ подъ-рядъ въ 16-ти дуэляхъ, пока кто-то изъ зрителей не подмтилъ секрета и не нашелъ средства противъ него, тогда сразу же прекратились побды этого студента.
Правило, запрещающее студентамъ различныхъ корпорацій вступать въ разговоръ другъ съ другомъ, соблюдается очень строго. Въ помщеніи для дуэлей, въ парк, на улицахъ, везде и всегда, гд только собралась толпа студентовъ, образуются группы шапочекъ одинаковаго цвта. Если въ публичномъ саду за столикомъ, у котораго свободно можетъ расположиться цлая дюжина постителей, сли хоть двое студентовъ въ красныхъ шапочкахъ, то вс желтыя, синія, блыя и голубыя шапочки пройдутъ мимо, какъ бы не замчая этого столика, и будутъ тсниться у другого, гд нтъ свободныхъ мстъ, но занятаго студентами въ шапочкахъ родственнаго имъ цвта.
Нашъ знакомый, любезности котораго мы обязаны посщеніемъ помщенія для дуэлей, носилъ блую шапочку прусской корпораціи. Черезъ него мы познакомились со многими другими студентами, но изъ той же корпораціи блыхъ шапочекъ. Мн какъ-то вздумалось осмотрть стоящіе на окошк мечи, но одинъ изъ студентовъ, американецъ, остановилъ меня. ‘Это здсь не принято, — сказалъ онъ, — вс эти мечи, какъ вы видите, съ красными и синими рукоятками, но вонъ несутъ нсколько мечей съ блыми рукоятками, ихъ вы свободно можете брать въ руки’. Когда во время первой дуэли сломался одинъ изъ мечей, то я хотлъ взять себ отлетвшій кусокъ, но такъ какъ мечъ принадлежалъ враждебной корпораціи, то и было ршено отложить намреніе до боле удобнаго времени. Кусокъ этотъ былъ мн врученъ, когда разошлась публика. Мечи имютъ около трехъ футовъ въ длину и очень тяжелы. Нтъ сомннія, что студенты, присутствующіе въ качеств зрителей при борьб своихъ товарищей, не могутъ оставаться равнодушными къ исходу этой борьбы. Однако жь, всякое выраженіе своихъ чувствъ, порицанія или одобренія, какъ во время дуэли, такъ и по окончаніи ея, строго запрещены этикетомъ. Какой бы интересъ не представляла борьба, какой бы мастерской ударъ не поразилъ зрителей, они остаются спокойными и почти неподвижными и ни за что не позволятъ себ нарушить обычной торжественности и серьезности.
Когда дуэли окончились, и мы собрались уходить, то студентъ изъ прусской корпораціи, съ которымъ насъ познакомили, самымъ вжливымъ образомъ снялъ передъ нами свою шапочку и пожалъ намъ руки, сотоварищи его только поклонились, снявъ шапочки, но руки не подавали, студенты другихъ корпорацій разстались съ нами почти такъ же, какъ это принято у нихъ по отношенію къ членамъ враждебныхъ корпорацій, т. е. разошлись, не обращая на насъ никакого вниманія, точно и не замчая насъ. Если бы мы явились сюда еще разъ въ качеств гостей другой какой корпораціи, то блыя шапочки въ свою очередь безъ всякаго желанія причинить обиду, а единственно въ силу этикета, игнорировали бы наше присутствіе {Какъ странно сплетается трагическое и комическое въ нашей жизни! Не усплъ я вернуться домой посл описаннаго зрлища, какъ судьба заставила меня сейчасъ же принять участіе въ другой дуэли, но уже въ качеств дйствующаго лица, и при томъ въ дуэли серьезной, гд противники биглись на смерть. Изъ слдующей главы читатель самъ увидитъ, что дуэль мальчиковъ ради шутки и дуэль зрлыхъ мужей на смерть — дв вещи совершенно различныя.}.
ГЛАВА VIII.
Великая французская дуэль.
Современная французская дуэль, хотя и осмянная нкоторыми остряками, остается тмъ не мене самымъ опаснымъ учрежденіемъ нашего времени.
Главная причина опасности заключается въ томъ, что противники дерутся на открытомъ воздух и всегда рискуютъ схватить простуду. Поль де-Кассаньякъ, самый отчаянный изъ французскихъ дуэлистовъ, такъ часто подвергался простуд, что, наконецъ, сдлался положительно инвалидомъ, лучшій парижскій врачъ выразилъ мнніе, что если онъ будетъ драться на дуэли еще въ теченіе пятнадцати или двадцати лтъ, то непремнно подвергнетъ свою жизнь опасности, если только непріобртетъ привычки драться въ комфортабельной комнат, гд нечего опасаться сырости и сквозного втра. Эти соображенія должны поудержать болтовню вышеупомянутыхъ насмшниковъ, которые упрямо утверждаютъ, что французская дуэль есть времяпрепровожденіе наиболе полезное для здоровья, такъ какъ требуетъ движенія на открытомъ воздух.
Однако, пора перейти съ моему разсказу. Какъ только я услышалъ о послдней серьезной ссор между Гамбеттой и Фурту, происшедшей въ собраніи, я уже зналъ, что это такъ не кончится. Моя увренность основывалась на долговременной дружб съ Гамбеттою ни на знаніи бшенаго и неукротимаго нрава этого человка. Я зналъ, что жажда мести, настолько же обширная, какъ и все его тло, должна охватить его и проникнуть до мозга костей.
Я не сталъ дожидаться, когда онъ позоветъ меня, но тотчасъ же отправился къ нему самъ. Согласно ожиданію, я нашелъ своего пріятеля, погруженнаго въ обычную французскую невозмутимость. Я говорю ‘французскую’, такъ какъ французская невозмутимость и англійская — это дв совершенно непохожія другъ на друга вещи. Онъ быстро ходилъ взадъ и впередъ среди обломковъ своей обстановки, раскидывая ихъ ногами по всей комнат, сквозь стиснутые зубы сыпались проклятія, а рука то и дло прибавляла все новые и новые пуки волосъ, вырванныхъ изъ головы, къ кучк, лежащей на стол.
Онъ охватилъ руками мою шею, перегнулъ меня черезъ свой желудокъ и прижалъ къ груди, поцловалъ об щеки, стиснулъ меня раза четыре или даже пять и затмъ уже предложилъ мн свое собственное кресло. Какъ только я пришелъ въ себя, мы тотчасъ же приступили къ длу.
— Я полагалъ.— сказалъ я, — что вы хотите пригласить меня въ качеств своего секунданта.
— Конечно, — отвтилъ онъ.
Я сказалъ, что согласенъ принять на себя эту обязанность, но подъ именемъ француза, чтобы въ случа рокового исхода, я могъ бы избжать упрековъ своей страны. При этихъ словахъ онъ вздрогнулъ, вроятно, ему пришло на умъ, что въ Америк дуэли не особенно-то уважаются. Однако, онъ согласился съ моимъ требованіемъ, и вотъ причина того обстоятельства, что во всхъ газетныхъ отчетахъ секундантъ Гамбетты фигурируетъ съ французскою фамиліею.
Прежде всего, мы написали завщаніе. Я настаивалъ на этомъ и поставилъ таки на своемъ. Я говорилъ, что никогда не слышалъ даже, чтобы человкъ въ полномъ разсудк, собираясь идти на поединокъ, не написалъ бы прежде всего своего завщанія. Въ отвтъ онъ говорилъ, что ничего не слышалъ о такомъ человк въ полномъ разсудк, который длалъ бы что-нибудь подобное. Когда завщаніе было написано, онъ приступилъ къ обдумыванію своего ‘послдняго слова’. Онъ пожелалъ узнать, какого я мннія о слдующей фраз: ‘Я умираю за моего Бога, за мою страну, за свободу слова, за прогрессъ и за всемірное братство человчества!’ Я замтилъ, что подобная фраза потребуетъ весьма медленной смерти: она была бы хороша для чахоточнаго, но не подходитъ для умирающаго на пол чести. Мы перебрали не мало классическихъ послднихъ восклицаній, пока я не предложилъ ему остановиться на нижеприведенной фраз, которую онъ тутъ же записалъ въ свою записную кинжку, чтобы выучить наизусть: ‘Я умираю, чтобы жила Франція’. Впрочемъ, я тутъ же замтилъ, что слова эти плохо вяжутся съ обстоятельствами дла, но онъ отвчалъ, что это совсмъ не важно для фразы подобнаго рода и что все, что отъ нея требуется — это эффектность.
Слдующій вопросъ, который насъ озабочивалъ — это вопросъ объ оружіи. Мой принципалъ заявилъ, что чувствуетъ себя нехорошо, и поэтому обсужденіе и хлопоты по поводу предстоящей встрчи проситъ меня принять на себя. Поэтому я написалъ повренному г-на Фурту слдующую записку.
‘Милостивый государь, г. Гамбетта, посылая г. Фурту свой вызовъ, уполномочилъ меня предложить Плесси-Пике въ качеств мста встрчи, которая можетъ состояться завтра же утромъ на разсвт, оружіемъ будутъ служить топоры. Примите, милостивый государь, увренія въ совершенномъ моемъ къ вамъ почтеніи.
Прочитавъ это посланіе, пріятель г. Фурту пришелъ въ ужасъ. Немедленно явившись ко мн и стараясь придать своему голосу возможную суровость, онъ сказалъ:
— Но, милостивый государь, взвсили ли вы послдствія, неминуемыя при подобномъ поединк?
— Но что же такое особенное можетъ произойти?
— Какъ что, кровопролитіе!
— Вотъ что, но позвольте васъ спросить въ такомъ случа, пролитіе чего же, если не крови, предполагаете вы устроить?
Я поймалъ его. Увидвъ, что промахнулся, онъ поспшилъ вывернуться и обратилъ свои слова въ шутку. Затмъ онъ сталъ уврять меня, что какъ онъ самъ, такъ и его принципалъ собственно ничего не имютъ противъ топоровъ и даже предпочли бы ихъ другому оружію, но, къ сожалнію, топоры запрещены французскими законами, и поэтому необходимо придумать что-нибудь другое.
Расхаживая по комнат, я мысленно сталъ перебирать всевозможное оружіе, внезапно мн пришло въ голову, что пушки Гэтлинга при дистанціи въ 15 шаговъ какъ разъ хороши, чтобы уладить любое недоразумніе, и я немедленно же облекъ свою идею въ форму предложенія.
Но и это оружіе не было принято, чему опять таки мшали законы. Я предложилъ винтовки, затмъ, двухствольныя охотничьи ружья, затмъ морскіе револьверы Кольта, но на все это получилъ отказъ. Тогда, съ минуту подумавъ, я въ вид насмшки предложилъ ему остановиться на кирпичинахъ при разстояніи въ 3/-4 мили. Ненавижу шутить съ людьми, не умющими отличить шутки. Представьте же мою досаду, когда я увидлъ, что этотъ господинъ пресерьезно уходитъ, чтобы передать мое послднее предложеніе своему принципалу.
Онъ скоро вернулся и передалъ, что довритель его въ восторг отъ моей идеи употребить въ качеств оружія кирпичины при дистанціи 3/-4 мили, но принужденъ отказаться отъ нея, такъ какъ при этомъ могутъ пострадать совершенно постороннія лица.
— Ну, — отвчалъ я, — другого я ничего не могу придумать. Не будете ли вы добры сами тогда предложить оружіе? Быть можетъ, даже, что вы давно уже имете что-либо въ виду?
Физіономія его прояснилась, и онъ съ поспшностью отвчалъ.
— О, безъ сомннія, monsieur!
Съ этими словами онъ принялся шарить по всмъ карманамъ, которыхъ у него было великое множество, и все время ворчалъ себ подъ носъ. ‘Странно, куда же это они запропастились?’
Наконецъ, поиски его увнчались успхомъ. Изъ жилетнаго кармана онъ извлекъ пару какихъ-то вещицъ, которыя и подалъ мн. Поднеся ихъ къ свту и тщательно разсмотрвъ, я убдился, что это были пистолеты, но какіе пистолеты! Крошечные одноствольные, но за то изящные и оправленные въ серебро. Я не могъ говорить отъ охватившаго меня волненія. Молча повсивъ на свою часовую цпочку одинъ изъ пистолетовъ, я возвратилъ другой. Затмъ, мой сообщникъ по преступленію развернулъ какой-то крошечный сверточекъ, въ которомъ оказалась чуть не сотня патроновъ, и одинъ изъ нихъ подалъ мн. ‘Я спросилъ, не означаетъ ли это, что нашимъ друзьямъ будетъ предоставленъ всего одинъ выстрлъ?.. Онъ отвчалъ, что французскіе законы разршаютъ стрлять на дуэляхъ не боле, какъ по одному разу. Тогда я просилъ его взять на себя трудъ опредлить уже и дистанцію, такъ какъ моя голова положительно отказывалась что-либо придумать. Но когда онъ предложилъ 65 ярдовъ, то я чуть не потерялъ терпніе.
— Шестьдесять-пять ярдовъ, — воскликнулъ я, — и съ этими инструментами? Но, право же, на этомъ разстояніи и спринцовки окажутся оружіемъ боле серьезнымъ! Примите же, наконецъ, другъ мой, во вниманіе, что мы сошлись здсь для того, чтобы найти способъ разрушить чью-нибудь жизнь, а не сдлать ее вчной!
Но вс мои аргументы, вс настоянія принесли весьма мало пользы, съ трудомъ удалось мн заставить его уменьшить разстояніе до 35 ярдовъ. Но и эту уступку онъ сдлалъ весьма неохотно и промолвилъ со вздохомъ:
— Я умываю себ руки въ этомъ убійств, да падетъ эта кровь на вашу голову!
Такая отвтственность не особенно меня испугала, меня озабочивалъ больше вопросъ, какъ я явлюсь къ моему старому льву и передамъ ему эти смхотворныя условія. Входя къ г. Гамбетт, и увидлъ, что онъ возлагаетъ послдній клокъ волосъ съ головы на алтарь своего гнва и волненія. Онъ бросился ко мн, восклицая:
— А, вы уже покончили эти роковые переговоры, я вижу это по вашимъ глазамъ!
— Да, кончилъ.
Лицо его поблднло немного, онъ прислонился къ столу и съ трудомъ переводилъ нсколько мгновеній дыханіе, такъ сильно было въ немъ волненіе. Затмъ онъ хрипло прошепталъ:
— Оружіе, оружіе! Скоре, какое оружіе?
— Вотъ, — и я подалъ ему эту ювелирную бездлушку.
Онъ бросилъ на нее одинъ только взглядъ и тотчасъ же упалъ на полъ въ обморокъ.
Придя немного въ себя, онъ грустно сказалъ:
— То невроятное хладнокровіе, къ которому я себя принуждалъ, сказалось на моихъ нервахъ. Но прочь слабость! Я встрчу свою судьбу, какъ подобаетъ мужчин и притомъ французу!
Поднявшись на ноги и принявъ осанку, какая рдко встрчается даже въ статуяхъ и никогда въ человк, онъ продолжалъ своимъ глубокимъ басомъ:
— Смотри, я спокоенъ, я готовъ, какая же дистанція?
— Тридцать пять ярдовъ…
Я, конечно, не могъ поднять его, поэтому я только перевернулъ его и сталъ поливать ему голову водою. Наконецъ, онъ очнулся и сказалъ:
— Тридцать пять ярдовъ — такъ мало! Но что толку спрашивать. Если этотъ человкъ твердо намренъ совершить убійство, то станетъ ли онъ спорить изъ-за мелочи? Но замтьте одно: если я буду убитъ, то свтъ увидитъ, какъ встрчаетъ смерть французское рыцарство.
Посл долгаго молчанія, онъ прибавилъ:
— А ничего не говорилось о томъ, чтобы по случаю моей толщины, въ вид равновсія рядомъ съ моимъ противникомъ всталъ къ барьеру и кто-нибудь изъ его семейства? Но, нтъ, я не стану унижать себя подобнымъ требованіемъ, если у него у самого не хватаетъ благородства, чтобы о немъ вспомнить, пусть же онъ пользуется своимъ преимуществомъ — преимуществомъ, на которое не согласился бы ни одинъ порядочный человкъ.
Онъ снова погрузился въ глубокую задумчивость, продолжавшуюся нсколько минутъ, затмъ онъ спросилъ:
— А время, когда назначена встрча?
— Завтра, на разсвт.
— Что за безуміе! Никогда не слышалъ ни о чемъ подобномъ. И кто же выходитъ изъ дому въ такое время?
— Въ этомъ-то и заключается причина, почему я выбралъ его. Или же, быть можетъ, вы хотите имть зрителей?
— Нечего терять времени въ пустыхъ препирательствахъ. Я, право, удивляюсь, какъ это и г. Фурту согласился на подобное нововведеніе. Идите сейчасъ же и потребуйте, чтобы время было назначено не такое раннее!
‘Я бросился внизъ по лстниц и, отворивши выходную дверь едва не попалъ въ объятія секунданта г. Фурту, который обратился ко мн со словами:
— Имю честь передать, что мой принципалъ ршительно противъ назначеннаго нами часа и проситъ назначить встрчу въ половин десятаго.
— Передайте, милостивый государь, вашему почтенному принципалу, что мы готовы на вс уступки, какія только окажутся возможными. Мы согласны на предлагаемое вами измненіе времени.
— Позвольте мн выразить вамъ благодарность отъ лица моего доврителя.
Затмъ, онъ обернулся къ своему спутнику и сказалъ:
— Вы слышали, г. Нуаръ, время встрчи назначено въ половин десятаго.
Когда, раскланявшись и выразивъ свою проницательность, г. Нуаръ удалился, то мой собесдникъ продолжалъ, обращаясь ко мн:
— Если вы найдете удобнымъ, то вашъ главный врачъ можетъ явиться на мсто въ одной карет съ нашимъ, какъ это и принято.
— Нахожу это вполн удобнымъ и отъ души вамъ благодаренъ, что вы напомнили мн о врачахъ, самъ бы я, каюсь, и не догадался объ этомъ.— Сколько же ихъ требуется? Полагаю, что двухъ или трехъ будетъ достаточно.
— Двое съ каждой стороны — это обычное число. Я упомянулъ о ‘главныхъ’ врачахъ, такъ какъ, приглашая во вниманіе высокое положеніе нашихъ кліентовъ, не мшало бы съ каждой стороны пригласить еще по нсколько врачей-ассистентовъ, выбравъ ихъ изъ числа боле знающихъ. Они могутъ явиться въ своихъ собственныхъ каретахъ. Приготовили ли вы гробъ?
— Простите мое невжество, совсмъ и не подумалъ объ этомъ! Сейчасъ бгу за нимъ. Безъ сомннія, я кажусь вамъ совершеннымъ профаномъ, но надюсь, что вы будете снисходительны, дло въ томъ, что я никогда еще не видалъ подобной торжественной дуэли. Тамъ, на Тихоокеанскомъ побережь мн, правда, не рдко приходилось имть съ ними дло, но теперь для меня ясно, что то было не боле, какъ варварство. Гробъ — чортъ возьми! Мы просто оставляли своихъ мертвецовъ валяться тамъ, гд они упали и предоставляли забирать ихъ и вдаться съ ними всякому, кто пожелаетъ. Имете вы еще что-нибудь сказать мн?
— Ничего, за исключеніемъ разв того, что главные агенты конторы похоронныхъ процессій подутъ вмст, какъ это всегда принято. Помощники же ихъ и факельщики пойдутъ, конечно, пшкомъ. Я повидаюсь еще съ вами завтра часовъ въ 8 утра, и мы сговоримся относительно порядка процессіи. Затмъ, имю честь пожелать вамъ всего хорошаго.
Я возвратился къ своему доврителю, встртившему меня словами:
— Ну, въ которомъ же часу назначена встрча?
— Въ половин десятаго.
— Отлично. Дали вы знать въ газеты?
— Сэръ, если наша долговременная и тсная дружба не избавляетъ меня отъ подозрнія въ подобной низости…
— Тс, тс!..Съчего вы это взяли, мой дорогой другъ? Неужели я оскорбилъ васъ? А простите меня, я вижу, что задаю вамъ черезчуръ уже много работы. Итакъ, занимайтесь другими хлопотами, а это оставьте. Нтъ сомннія, что кровожадный Фурту позаботится о томъ, или же я самъ — да, этакъ будетъ даже лучше, напишу пару словъ своему пріятелю, журналисту г. Нуару.
— О, если такъ, то вы можете избавить себя отъ хлопотъ, секундантъ противной стороны уже увдомилъ г. Нуара.
— Гм.. мн слдовало бы догадаться. Узнаю въ этомъ Фурту, который всегда любитъ выказать себя.
Въ половин десятаго утра процессія приближалась къ Плесси-Пике въ слдующемъ порядк: впереди хала наша карета и въ ней только мы съ г-номъ Гамбеттой вдвоемъ, затмъ карета съ г. Фурту и его секундантомъ, затмъ карета съ двумя поэтами-ораторами, которые не вровали въ Бога, изъ грудныхъ кармановъ ихъ сюртуковъ торчали похоронныя элегіи, въ слдующей карет хали главные врачи со своими инструментами, за ними слдовало 8 каретъ съ консультантами, затмъ шарабанъ, два гроба и карета съ главными агентами компаніи похоронныхъ процессій, за ними слдовалъ цлый кортежъ ихъ подчиненныхъ и факельщиковъ пшкомъ. Дале сквозь туманъ виднлась безконечная вереница звакъ и полиціи.
Да, процессія была изъ солидныхъ и доставила бы великолпное зрлище, если бы только погода была хоть немножко получше. Процессія двигалась въ молчаніи, я нсколько разъ заговаривалъ со своимъ принципаломъ, но онъ, какъ видно, даже не замчалъ того, такъ какъ все время былъ углубленъ въ свою записную книжку и разсянно повторялъ: ‘Я умираю за Францію’.
Прибывъ на мсто, я вмст съ секундантомъ противной стороны отмрилъ на земл 35 ярдовъ и кинулъ жребій, кому на какое мсто выпадетъ встать. Послднее, впрочемъ, было не боле, какъ пустою формальностью, такъ какъ, принимая въ соображеніе состояніе погоды, вс мста были одинаковы. Закончивъ эти приготовленія, я вернулся къ своему пріятелю и спросилъ, готовъ ли онъ. Онъ выпрямился во весь свой ростъ и отвчалъ твердымъ голосомъ: ‘Я готовъ! Заряжайте батарею!’.
Пистолеты были заряжены въ присутствіи мрачно-настроенныхъ свидтелей. При этомъ, по причин плохой и темной погоды, намъ пришлось прибгнуть къ помощи фонаря. Затмъ мы развели противниковъ по мстамъ.
Въ эту минуту полиція замтила, что присутствующая публика тснится очень близко справа и слва отъ поля сраженія и поэтому потребовала пріостановки дуэли съ цлью удалить этихъ неосторожныхъ на безопасное разстояніе. Требованіе ея было исполнено.
Полиція раздлила всю толпу зрителей на дв части и каждую часть помстила позади каждаго изъ противниковъ, посл чего намъ было предоставлено продолжать свое дло. Такъ какъ туманъ сгустился еще боле прежняго, то мы съ секундантомъ противника согласились, что, прежде чмъ дать роковой сигналъ, мы издадимъ громкій крикъ, который поможетъ нашимъ друзьямъ опредлить хотъ приблизительно мстонахожденія своего противника.
Возвратившись къ своему другу, я съ тревогой замтилъ, что одушевленіе начинаетъ покидать его. Я приложилъ вс старанія, чтобы ободрить его.
— Сэръ, дла не такъ уже плохи, какъ кажутся. Принимая во вниманіе качество оружія, ограниченное число выстрловъ, которыми вамъ дозволено обмняться, большое разстояніе, непроницаемость окружающаго насъ тумана, а кром того, еще то обстоятельство, что одинъ изъ противниковъ иметъ всего одинъ глазъ, а другой страдаетъ косоглазіемъ и близорукостью, — принимая все это во вниманіе, можно смло надяться, что столкновеніе не будетъ имть рокового исхода. Много шансовъ, что даже вы оба останетесь вх живыхъ. Итакъ, ободритесь, не падайте духомъ!
Рчь эта настолько ободрила моего принципала, что онъ тотчасъ же протянулъ руку и сказалъ:
— Я готовъ, дайте оружіе!
Оружіе было положено на протянутую ко мн ладонь, и какимъ же жалкимъ и ничтожнымъ показался этотъ пистолетикъ на мощной ладони моего друга!
Взглянувъ на это смертельное оружіе, онъ вздрогнулъ и взволнованнымъ голосомъ прошепталъ:
— Увы, не смерти я боюсь, но возможности быть изувченнымъ.
Я снова началъ ободрять его и съ такимъ успхомъ, что онъ, наконецъ, сказалъ:
— Пустъ же начнется трагедія. Встаньте позади и не покидайте меня, другъ мой, въ эти роковыя минуты.
Я общалъ ему. Затмъ я помогъ навести ему пистолетъ по тому направленію, гд по моимъ предположеніямъ стоялъ его противникъ, и посовтовалъ ему слушать хорошенько и въ дальнйшемъ руководиться крикомъ секунданта противной стороны. Затмъ я всталъ позади Гамбетты и издалъ громкое ‘гопъ-гопъ!’ Откуда-то изъ-за тумана послышался отдаленный отвтный крикъ, посл чего я немедленно же прокричалъ:
— Разъ, два, три, — п_л_и!
Раздались два слабенькіе звука, что-то врод п_и_т_ь! п_и_т_ь! и въ тоже мгновеніе я былъ повергнутъ на землю и придавленъ цлою горою мяса. Я былъ совершенно разбитъ и оглушенъ. Откуда-то сверху до меня долетли слдующія слова:
— Я умираю за…. за… чортъ возьми, за что же я умираю?.. Да, за Францію! Я умираю за Францію!
Врачи съ зондами въ рукахъ толпились вокругъ лежавшаго. Самое тщательное изслдованіе обширной поверхности тла г. Гамбетты при помощи микроскоповъ не могло отрыть ничего похожаго на какую-нибудь рану. Тогда послдовала умилительная ни возвышающая душу сцена.
Наши гладіаторы упали другъ другу въ объятія и пролили потоки гордыхъ и счастливыхъ слезъ, секундантъ противника обнималъ меня, врачи, ораторы, главные агенты компанія похоронныхъ процессій, полиція, зрители — вс обнимались, вс радовались, вс кричали и, казалось, самый воздухъ преисполнился неописуемымъ восторгомъ и ликованіемъ.
Въ ту минуту я предпочелъ бы быть лучше героемъ французской дуэли, нежели внценоснымъ державнымъ монархомъ.
Когда всеобщее возбужденіе немного поулеглось, то врачи составили консультацію и посл долгихъ дебатовъ ршили, что при условіи хорошаго ухода и питанія есть надежда, что я оправлюсь отъ полученныхъ поврежденій, оказавшихся весьма серьезными, такъ какъ, повидимому, сломанное ребро проткнуло мн легкое, а многіе изъ органовъ потерпли настолько сильное смщеніе противъ натуральнаго своего положенія, что было весьма сомнительнымъ могутъ ли они правильно исполнять свои функціи. Затмъ они положили въ лубки мою сломанную въ двухъ мстахъ лвую руку, вправили правую ногу, вывихнутую въ бедр, и возстановили мой носъ. Я былъ предметомъ громаднаго интереса и даже восхищенія. Весьма многія мягкосердечныя и почтенныя особы пожелали познакомиться со мной и говорили, что будутъ гордиться знакомствомъ съ единственнымъ человкомъ, раненымъ во Франціи на дуэли въ теченіе послднихъ 40 лтъ.
Я былъ помщенъ въ лазаретномъ фургон, и во глав процессіи, въ ореол своей славы, явился въ Парижъ, гд и былъ положенъ въ госпиталь.
Впослдствіи мн былъ даже пожалованъ орденъ Почетнаго Легіона, впрочемъ, мало кто не иметъ здсь этого знака отличія. Такова истинная исторія самаго замчательнаго столкновенія нашего времени.
Я ни на кого не хочу жаловаться и самъ отвчаю за послдствія своихъ поступковъ, но безъ всякаго хвастовства я позволяю себ сказать, что смло встану передъ любымъ изъ французскихъ дуэлистовъ, но ни за что не соглашусь, пока еще не сошелъ съ ума, вторично встать позади него.
Какъ-то разъ мы сли въ вагонъ и отправились въ Маннгеймъ, чтобы посмотрть, какъ играютъ въ Германіи ‘Короля Лира’. Это было большою ошибкою. Просидвъ на своихъ мстахъ цлыхъ три часа, мы ничего не поняли, кром грома и молніи, да вдобавокъ еще, явленіе это, по мннію нмцевъ, происходитъ совершенно навыворотъ, т. е. сначала гремитъ громъ, а затмъ-ужъ слдуетъ молнія.
Публика вела себя безукоризненно, не слышно было ни шарканья, ни шепоту, ни другого какого-нибудь шума, каждый актъ дослушивался въ молчаніи до самаго конца, и апплодисменты начинались уже, когда занавсъ спускался. Двери театра отворились въ половин пятаго, спектакль начался ровно въ половин шестого, а дв минуты спустя вс зрители были уже на своихъ мстахъ и внимательно слушали.
Какой-то пассажиръ, нмецъ, говорилъ намъ еще въ вагон, что въ Германіи очень любятъ Шекспира и что театръ будетъ полонъ. Предсказаніе оправдалось: вс шесть ярусовъ были полнехоньки и оставались таковыми до самаго конца спектакля, это доказывало, что въ Германіи Шекспиръ нравится не одной галлере, но и партеру и ложамъ.
Будучи другой разъ въ Маннгейм, мы слушали какое-то шаривари — или же оперу — подъ названіемъ ‘Лоэнгринъ’. Стуку, грому и треску было сверхъ всякаго вроятія, и отъ всего злосчастнаго вечера въ памяти у меня остались только т страданія, которыя заставляли меня, словно отъ физической боли, стискивать зубы. Но были обстоятельства, заставлявшія меня оставаться, и я досидлъ до конца, хотя и теперь еще воспоминаніе объ этихъ невыразимыхъ мукахъ заставляетъ меня иногда содрогаться. Необходимость молчать и сидть спокойно еще боле увеличивала мучительность такого положенія. Я сидлъ въ лож вмст съ восемью или десятью незнакомыми лицами, между которыми были и дамы, что и заставляло меня сдерживаться, но, при всемъ томъ, были моменты, когда я съ трудомъ удерживался отъ слезъ. По мр того, какъ завываніе, крики и ревъ пвцовъ а громъ, трескъ и взрывы громаднаго оркестра длались все боле и боле громкими и оглушительными, я еле удерживался отъ крика, и непремнно бы закричалъ, если бы не былъ окруженъ публикой. Никто, конечно, не удивился бы моимъ крикамъ, если бы съ меня сдирали кожу, но крикъ въ театр въ то время, когда идетъ опера, безъ сомннія, поразилъ-бы ихъ и заставилъ бы обратить на меня вниманіе, хотя въ настоящемъ случа я, право, предпочелъ бы быть ободраннымъ. По окончаніи перваго дйствія наступилъ получасовой антрактъ и я могъ бы выйти и отдохнуть немного, но не ршился, потому что чувствовалъ, что не совладаю съ искушеніемъ и сбгу. Около девяти часовъ быть другой получасовой антрактъ, но я былъ уже настолько измученъ, что остатокъ энергіи покинулъ меня и единственное желаніе, которое я въ себ еще сознавалъ, это было желаніе остаться одному. Всмъ этимъ я вовсе не хочу сказать, что и остальная публика чувствовала то же самое, что и я, совсмъ напротивъ. Потому ли, что ей дйствительно нравился весь этотъ шумъ, потому ли, что она хотла привыкнуть къ нему, чтобы потомъ полюбить его, я ничего не могъ сказать по этому поводу, но только она вела себя такъ, какъ будто онъ ей очень нравился. Вс терпливо сидли на своихъ мстахъ и имли довольный и счастливый видъ, какъ коты, которымъ чешутъ за ухомъ, всякій разъ, какъ падалъ занавсъ, вс разомъ поднимались со звоихъ мстъ и разражались цлымъ ураганомъ апплодисментовъ, а разввающіеся носовые платки словно снгомъ наполняли весь театръ. Это было совершенно для меня непонятно, такъ какъ, безъ сомннія, въ числ публики было не мало лицъ, которыхъ ничто не удерживало въ театр противъ воли, къ тому же и ложи вс были также полны подъ конецъ, какъ и въ начал спектакля. Все это служитъ доказательствомъ, что публика дйствительно ощущаетъ удовольствіе.
Сама пьеса была тоже весьма любопытна.
Что касается костюмовъ и декорацій, то они были достаточно хороши, но нельзя сказать того же объ игр.
Актеры не столько дйствовали, сколько говорили и притомъ всегда самымъ свирпымъ, бурнымъ тономъ. Это, если можно такъ выразиться, была какая-то повствовательная игра, гд каждое дйствующее лицо тянуло свой безконечный монологъ и при этомъ на что-то жаловалось.
Мста весьма обыкновенныя въ другихъ операхъ, когда теноръ и сопрано стоятъ у рампы и поютъ замирающими голосами свой дуэтъ, то протягивая другъ къ другу руки, то отнимая ихъ, то прижимая ихъ къ груди съ различными жестами — такихъ мстъ немало попадается въ этой опер, здсь каждый бснуется самъ по себ, не обращая вниманія на другихъ. Каждый по очереди поетъ свой обвинительный актъ подъ аккомпаниментъ всего оркестра въ 60 инструментовъ, когда же такой пвецъ кончитъ, и слушатель начинаетъ питать надежду, что дйствующія лица, наконецъ, пришли уже къ соглашенію и производимый ими шумъ. уменьшается, вдругъ начинаетъ пть громадный составленный, вроятно, изъ сумасшедшихъ, хоръ, и въ теченіе 2-хъ или 3-хъ минутъ я снова переживаю вс т мученія, которыми терзался, когда горлъ сиротскій пріютъ.
Среди этого терзающаго слухъ шума выдалось всего одно мстечко, доставившее намъ ощущеніе неземного блаженства и покоя. Это былъ свадебный хоръ въ 3-мъ акт въ то время, когда проходитъ пышная процессія. Для моего непосвященнаго уха это была дйствительно музыка, — могу даже сказать божественная музыка. Въ то время, когда моя измученная душа съ жадностью пила бальзамъ этихъ очаровательныхъ звуковъ, мн казалось, что я готовъ снова еще разъ перестрадать уже испытанное, если наградою за мученіе будетъ повтореніе этой мелодіи. Вотъ гд заключается гвоздь всей оперы. Этотъ хоръ, великолпный уже самъ по себ, кажется еще лучше при сравненіи со всею остальной музыкою. Въ опер хорошая арія кажется еще лучшею, чмъ, если бы она была пропта отдльно, подобно тому какъ и честность въ человк на политической арен блеститъ ярче, чмъ гд бы то ни было.
Изъ всего этого я вывелъ заключеніе, что нмцы ничего такъ не любятъ, какъ оперу. Они просто влюблены въ нее. Это является естественнымъ результатомъ не только привычки, но и всего воспитанія. Мы, американцы, повидимому, тоже любимъ оперу, но разв одинъ изъ пятидесяти, посщающихъ у насъ оперу, дйствительно любитъ ее, остальные же сорокъ девять ходятъ туда или по привычк, или же затмъ, чтобы запастись темами для разговора и разыгрывать изъ себя знатоковъ. Эти послдніе во время хода пьесы имютъ обыкновеніе подпвать, чтобы публика видла что они слушаютъ эту оперу уже не въ первый разъ. Къ величайшему моему сожалнію, люди эти чрезвычайно долговчны.
На этомъ спектакл какъ разъ передъ нами сидли дв дамы: хорошенькая молодая двушка лтъ семнадцати и особа, сильно смахивающая на старую дву. Въ антрактахъ он разговаривали между собою и я понималъ ихъ, хотя нмецкая рчь съ нкотораго отдаленія совершенно для меня непонятна.
Сначала он нсколько остерегались насъ, но потомъ, услышавши, что я говорю со своимъ компаньономъ по-англійски, перестали стсняться и я имлъ возможность подслушать кой-какіе ихъ секреты, впрочемъ, виноватъ — ея секреты — т. е. секреты старшей изъ дамъ, такъ какъ молодая двушка только слушала и не произносила ни одного слова, ограничиваясь утвердительными кивками головы. Какъ хороша и мила была она! Мн страшно захотлось, чтобы она заговорила. Но, очевидно, она была погружена въ свои мысли, въ свои двическія мечты и находила большее удовольствіе въ молчаніи. Но это были не сонныя грезы — нтъ, она не дремала, она бодрствовала, она была оживлена, она ни минуты не сидла спокойно. Какой чудесный этюдъ вышелъ бы изъ нея! На ней было платье изъ нжной шелковой матеріи, отдланное тонкими, изящными кружевами, плотно облегавшее молодыя округленныя формы ея и сидящее на ней, какъ кожа на рыб. Она имла большіе, глубокіе глаза съ длинными пушистыми рсницами, щеки, какъ два персика, подбородокъ съ ямочкой и хорошенькій маленькій ротикъ, подобный свжему, росистому бутону розы. Она казалась такою чистой, такой изящной, красивой и очаровательной и напоминала собою голубку. Въ продолженіе долгихъ часовъ я ждалъ, чтобы она заговорила. Наконецъ, мое желаніе исполнилось: она раскрыла свои пунцовыя губки и высказала волновавшія ее мысли и при томъ съ такимъ неподдльнымъ и милымъ воодушевленіемъ:
— Тетя, — сказала она, — я чувствую, что по мн ползаетъ, по крайней мр, пятьсотъ блохъ.
Число это, вроятно, выше средняго. Даже можно наврное сказать, что оно немного превышаетъ среднее. По оффиціальному отчету министерства внутреннихъ длъ за текущій годъ среднее число для молодой особы (если она одна) въ великомъ герцогств Баденскомъ можно принять въ 45 блохъ, для пожилыхъ же особъ число это измнчиво и не можетъ быть опредлено, такъ какъ всякій разъ, когда какая-нибудь молодая двушка находится въ присутствіи своихъ родственниковъ, то количество блохъ у этихъ послднихъ тотчасъ же уменьшается, увеличиваясь, наоборотъ, у нея самой. Она играетъ, такимъ образомъ, роль какой-то ловушки. Это милое молодое созданіе, сидвшее вмст съ нами въ театр, совсмъ не сознавая того, собрала цлую коллекцію. Благодаря ей, многія худощавыя пожилыя особы, сидвшія въ нашемъ сосдств, были вполн счастливы и наслаждались спокойствіемъ.
Среди многочисленной публики на этомъ спектакл сильно выдлялись восемь дамъ, сидвшихъ въ шляпкахъ. Какъ бы хорошо было, еслл бы и въ нашихъ театрахъ дамы, сидящія въ шляпкахъ, составляли бы исключеніе! Собственно говоря, въ Европ ни дамамъ, ни мужчинамъ не дозволяется входить въ залъ въ шляпахъ, въ пальто, съ зонтиками и тросточками, но въ Маннгейм правило это соблюдается не строго, такъ какъ большая часть публики состоитъ изъ прізжихъ, среди которыхъ всегда найдется немало такихъ боязливыхъ дамъ, которыя боятся, что опоздаютъ къ позду, если имъ придется зайти по окончаніи спектакля въ уборную за своими шляпками. И все-таки большинство прізжихъ предпочитаетъ лучше рисковать опоздать къ позду, нежели погршить противъ правилъ приличія и въ теченіе трехъ-четырехъ часовъ привлекать всеобщее вниманіе.
Три или четыре часа это не малый промежутокъ времени, чтобы просидть на одномъ мст, все равно, привлекаешь ты на себя общее вниманіе или не привлекаешь, а вдь есть и такія оперы Вагнера, которыя оглушаютъ васъ цлыхъ шесть часовъ подъ-рядъ! Но публика сидитъ до конца, наслаждается и была бы не прочь, чтобы оперы тянулись и еще дольше. Одна нмка въ Мюнхен говорила мн, что музыка Вагнера никому съ перваго раза не нравится, что понимать и цнить ее научаются только со временемъ, слушая ее какъ можно чаще, что научившись такимъ образомъ любить ее, всякій такъ сильно къ ней пристращается, что не можетъ обойтись безъ нея. Она говорила, что шесть часовъ Вагнеровской музыки совсмъ не такъ уже много, и прибавляла, что этотъ композиторъ произвелъ въ музык коренной переворотъ и похоронилъ одинъ за другимъ всхъ прежнихъ композиторовъ. Она утверждала, что оперы Вагнера имютъ передъ всми другими то неоцнимое достоинство, что музыкальны не только въ отдльныхъ мстахъ, какъ другія, но сплошь, отъ первой и до послдней ноты могутъ быть названы истинной музыкой. Тутъ ужь я удивился и сказалъ, что я самъ слышалъ одинъ изъ его сумбуровъ и не нашелъ въ немъ никакой музыки, за исключеніемъ одного свадебнаго хора. Нмка отвчала, что ‘Лоэнгринъ’ дйствительно нсколько шумне всхъ остальныхъ оперъ Вагнера, но что если я прослушаю его еще нсколько разъ, то непремнно соглашусь, что и онъ чрезвычайно музыкаленъ, и полюблю его. Я могъ бы ее спросить: ‘Но неужели нашелся бы такой человкъ, который пожелалъ бы каждый день въ теченіе двухъ лтъ мучиться отъ зубной боли, если бы онъ зналъ, что по истеченіи этого времени онъ научится любить эту боль?’ Однако же, я не спросилъ этого.
Дама эта не могла нахвалиться первымъ теноромъ, пвшимъ въ Вагнеровской опер наканун, она распространялась о необыкновенной прежней его слав и о почестяхъ, которыми онъ былъ осыпаемъ при всхъ царствующихъ домахъ Германіи. Для меня это было вторымъ сюрпризомъ, такъ какъ черезъ своего компаньона, бывшаго на этой самой опер, я имлъ о немъ самыя подробныя и точныя свднія.
— Но, сударыня, — отвчалъ я, — с_о_б_с_т_в_е_н_н_ы_й мой опытъ заставляетъ меня утверждать, что теноръ этотъ совсмъ даже не поетъ, а просто кричитъ, кричитъ, какъ гіена!
— Совершенно врно, — сказала она, — теперь онъ не въ состояніи пть, такъ какъ давно потерялъ всякій голосъ, но какъ онъ плъ раньше, божественно. Но и теперь когда онъ поетъ, то театръ не въ состояніи вмстить всхъ желающихъ его слушать, Ja wohl, bel Gott. Да, когда-то голосъ его былъ поистин wunderschn.
Я замтилъ ей, что своими словами она раскрываетъ для меня довольно благородную особенность въ характер нмцевъ, заслуживающую подражанія, что у насъ по ту сторону океана публика не такъ снисходительна и благодарна, и если пвецъ потеряетъ голосъ, а танцоръ своя ноги, то карьера ихъ на старомъ поприщ кончена. Я сказалъ ей, что слышалъ оперу и въ Ганновер, и въ Маннгейм, и въ Мюнхен (въ лиц уполномоченнаго моего компаньона) и что такая значительная опытность позволяетъ мн вывести заключеніе, что нмцы предпочитаютъ такихъ пвцовъ, которые совсмъ не могутъ пть. И это не парадоксъ, такъ какъ и въ Гейдельберге весь городъ только и говорилъ объ этой знаменитости еще за недлю до того, какъ ему предстояло выступить на сцен тамошняго театра, хотя голосъ этого пвца, право, ничмъ не отличается отъ того ужаснаго скрипа, который производитъ гвоздь при треніи о стекло. Я говорилъ объ этомъ на другой день посл спектакля одному изъ своихъ друзей въ Гейдельберг, на что тотъ самымъ спокойнйшимъ образомъ отвчалъ, что слова мои вполн справедливы, но что раньше голосъ этого пвца былъ замчательно хорошъ. Въ Ганновер же я натолкнулся на другой образчикъ подобнаго тенора. Одинъ нмецъ, съ которымъ я шелъ въ оперу, съ чрезвычайнымъ энтузіазмомъ разсказывалъ мн объ этомъ тенор.
— Ach Gott, — говорилъ онъ, — что за великій человкъ! Воть вы сами послушаете его.. Какъ онъ знаменитъ во всей Германіи! Знаете, онъ получаетъ отъ правительства пенсію. Этотъ разъ онъ даже и не обязанъ пть, онъ обязанъ пть всего два раза въ годъ, но если онъ не выступитъ дважды въ годъ на сцену, то у него отнимутъ пенсію.
Мы отправились. Когда на сцен появился знаменитый, но состарвшійся теноръ, со стороны моего компаньона раздался торопливый и возбужденный шепотъ:
— Сейчасъ вы услышите!
Но, увы! Меня постигло ужасное разочарованіе. Если бы эта ‘знаменитость’ пла за ширмами, то я подумалъ бы, что ему длаютъ какую-нибудь операцію. Я взглянулъ на своего пріятеля и къ величайшему удивленію увидлъ, что онъ просто упоенъ восторгомъ.
Когда занавсъ упалъ, онъ принялся ожесточенно апплодировать и вмст со всей остальной публикой не переставалъ хлопать до тхъ поръ, пока сей злосчастный теноръ въ третій разъ не вышелъ на авансцену, чтобы поблагодарить публику. Когда мой пламенный энтузіастъ отеръ со своего лица потъ, я сказалъ ему:
— Я не хочу никого оскорблять, со скажите пожалуйста, неужели вы думаете, что онъ можетъ еще пть?
— Онъ? Нтъ! Gott im Himmel aber, но какъ онъ плъ лтъ 25 тому назадъ? (затмъ, буквально) Ach, нтъ, теперь онъ уже не поетъ, а только кричитъ. Воображая, что онъ поетъ, онъ только кричитъ, какъ разсерженная кошка.
Откуда и почему это составилось у насъ о нмцахъ мнніе, какъ о флегматической и положительной рас, право, не знаю? Въ дйствительности какъ разъ наоборотъ, нмцы пылки, восторженны, вспыльчивы, чувствительны, они легко проливаютъ слезы, но также легко и вызвать у нихъ смхъ. По невыдержанноcти нмцы настоящія дти, въ сравненіи съ ними мы можемъ считаться образцомъ хладнокровія и степенности. Они готовы каждую минуту обниматься, цловаться, кричать, шумть, танцовать и пть, тамъ, гд мы употребимъ одно уменьшительное или ласкательное слово, нмецъ употребитъ цлую сотню. Самый языкъ ихъ полонъ ласкательныхъ и уменьшительныхъ, которыя они производятъ отъ каждаго слова, будь то домъ, собака, лошадь, бабушка или другое какое твореніе, одушевленное или неодушевленное.
Въ театрахъ Ганновера, Маннгейма и Гамбурга существуетъ очень разумное обыкновеніе. Какъ только занавсъ поднимается, большинство огней въ театр тушится, публика сидитъ въ полуосвщенной зал, сумракъ которой еще сильне оттняетъ яркій свтъ на сцен. Это сберегаетъ газъ, да и зрители къ тому же не потютъ до смерти.
На сцен нмецкихъ театровъ перемна декорацій производится весьма быстро к отчетливо, по крайней мр, такъ было, когда я смотрлъ ‘Короля Лира’. Если нмцамъ требуется замнить лсъ какимъ-нибудь храмомъ, то вы не увидите, что лсъ вдругъ раскалывается пополамъ и съ крикомъ убгаетъ, представляя вамъ уничтожающее всякую иллюзію зрлище рукъ и пятокъ двигающей его силы — нтъ, у нихъ на мгновеніе падаеть занавсъ, при чемъ за нимъ не слышится ни малйшаго звука, когда же онъ вновь поднялся, лсъ уже исчезъ. Даже когда перемняютъ декораціи на всей сцен, то ни тогда не бываетъ никакого шума. За весь спектакль въ этотъ вечеръ занавсъ ни разу не опускался боле какъ на дв минуты. Оркестръ играетъ только до начала спектакля передъ поднятіемъ занавса, затмъ онъ совсмъ удаляется изъ театра. Да для музыки нтъ и времени, такъ какъ антракты для смны декораціи не длились даже и двухъ минуть. По крайней мр, я лично двухминутный антрактъ видлъ всего разъ и то не здсь, а въ какомъ-то другомъ театр.
Какъ-то разъ я былъ на концерт въ Мюнхен и тоже наблюдалъ за публикой, которая поспшно входила въ театръ. Какъ только стрлка часовъ подошла къ цифр семь, тотчасъ же началась музыка, и всякое движеніе въ зрительномъ зал прекратилось — не видно было нк стоящихъ, ни разгуливающихъ въ проходахъ, ни проталкивающихся къ своимъ мстамъ, потокъ входящихъ какъ будто бы изсякъ.
Сидя на своемъ кресл, я все ожидалъ появленія какого-нибудь запоздавшаго, который съ билетомъ въ рукахъ будетъ разыскивать свое мсто и протискиваться черезъ мои колни, но былъ чрезвычайно пріятно разочарованъ, ничего подобнаго не случилось и я безъ помхи въ теченіе 15 минутъ слушалъ музыку. Но только-что замерла въ воздух послдняя нота, какъ движеніе въ зал возобновилось. Дло въ томъ, что вс запоздавшіе, какъ только началась музыка, не идутъ сейчасъ же въ залъ, а ожидаютъ окончанія пьесы въ удобно устроенномъ фойе.
Въ первый разъ въ жизни пришлось мн увидть, что этотъ разрядъ преступниковъ лишенъ обычной своей привилегіи отравлять удовольствіе всей остальной ни въ чемъ неповинной публик. Нкоторые изъ нихъ были довольно важныя отцы, но тмъ не мене, и они должны были дожидаться въ фойе на глазахъ у двойного ряда ливрейныхъ лакеевъ и женской прислуги, спиною подпиравшей стны прихожей, а въ рукахъ державшихъ пальто и накидки своихъ господъ.
У насъ не было лакеевъ, чтобы хранить верхнюю одежду, а брать ее съ собой въ концертный залъ воспрещается, затрудненіе это уладилось тмъ, что при театр имется особая прислуга какъ мужская, такъ и женская, которая беретъ на себя попеченіе о вещахъ зрителей. Одному изъ такихъ служителей отдали и мы свое платье, получивъ взамнъ квитанцію, установленная цна — 5 центовъ вносится впередъ.
Въ Германіи слушаютъ оперу не такъ, какъ у насъ, я хочу сказать, что нмцы слушаютъ все до послдней ноты, мы же обыкновенно конецъ аріи заглушаемъ настоящимъ землетрясеніемъ изъ апплодисментовъ. Въ результат мы только обкрадываемъ сами себя и лишаемся лучшаго, такъ какъ вс заключительныя, по большей: части наиболе красивыя нотки каждой арій или дуэта, для насъ совершенно пропадаютъ, мы выпиваемъ свою виски, но оставляемъ сахаръ на дн стакана.
Впрочемъ, нашъ обычай апплодировать и во время хода пьесы, не дожидаясь конца акта, мн нравится боле, чмъ обычай апплодировать только тогда, когда занавсъ опускается, какъ это принято въ Маннгейм. Я просто не понимаю, какъ можетъ актеръ увлечься и правдиво изобразить какую-нибудь сильную страсть передъ холодною, молчаливою публикой. Мн кажется, что онъ долженъ чувствовать себя въ очень глупомъ положеніи. Мн даже больно становится, когда я вспоминаю, какъ въ ту ночь этотъ старый нмецкій Лиръ бсновался и метался по сцен, не встрчая, повидимому, отъ зрителей никакого сочувствія, не слыша ни одного апплодисмента до самаго конца акта. Мн сдлалось какъ-то не по себ, когда настала та глубокая, торжественная тишина, которая слдуетъ всегда за бурными и шумными взрывами чувства этого несчастнаго старика. На мст артиста я просто не выдержалъ бы. Изъ опыта я знаю, какъ скверно и глупо себя чувствуешь, когда настаетъ такое молчаніе. Мн вспоминается одно происшествіе, котораго я былъ очевидцемъ и которое… но лучше я разскажу все по порядку:
Однажды вечеромъ на одномъ изъ пароходовъ на Миссисипи, въ койк спалъ мальчикъ, высокій длинноногій мальчикъ лтъ десяти, спалъ онъ въ одной коротенькой ночной рубашк, эта была первая его поздка на пароход, которая такъ сильно утомила его своими впечатлніями и новизной, что онъ отправился въ постель съ головою, полною всякихъ взрывовъ, пожаровъ и прочихъ ужасовъ. Часовъ около 10 вечера въ дамскомъ салон сидло общество дамъ около 20-ти, занимавшихся разговоромъ, шитьемъ, вышиваніемъ и проч., среди нихъ находилась какая-то добрая, почтенная старушка съ круглыми очками на носу, занятая своимъ рукодліемъ. Вдругъ, въ самую середину этого мирнаго общества, влетаетъ нашъ тонконогій молодецъ, въ своей коротенькой рубашенк и, поводя дико глазами, съ волосами поднявшимися дыбомъ, кричитъ: ‘Огонь, огонь, прыгай, спасайся, пароходъ въ огн, нельзя терять ни минуты!’ Вс дамы посмотрли на него и улыбнулись, но ни одна не пошевелилась, старушка же спустила свои очки пониже, и поглядвъ поверхъ нихъ на мальчяка, мягко сказала: ‘Но ты такъ можешь простудиться, мой милый. Бги скоре назадъ и застегни свою запонку у рубашки, а тогда приходи и разскажи намъ въ чемъ дло’.
Это было ушатомъ холодной воды на взволнованнаго бдняка. Онъ думалъ быть какимъ-то героемъ — виновникомъ дикой паники, а вмсто того вс преспокойно сидли на своихъ мстахъ и насмшливо улыбались, а старушка еще даже пошутила надъ его страхами. Я повернулся и смиренно отправился во-свояси, такъ какъ мальчикъ этотъ былъ я, и больше никогда въ жизни не интересовался пожарами какъ во сн, такъ и на яву.
Мн говорили, что въ Германіи какъ въ опер, такъ и на концертахъ не принято требовать повторенія, хотя бы зрителямъ до смерти хотлось еще разъ услышать какую-нибудь арію, все же никто не ршится требовать повторенія ея и тмъ нарушить правила приличія.
Повторенія могутъ требовать одни короли, но это уже совершенно иное, всякому пріятно, когда король что-нибудь одобряетъ, а что касается до артиста, отъ котораго король требуетъ повторенія, то гордость его и восторгъ просто безпредльны. Впрочемъ, бываютъ и такія обстоятельства, когда требованіе повторенія, даже королемъ…
Но лучше я разскажу весь эпизодъ. Король Баварскій — былъ поэтъ и имлъ присущія всмъ поэтамъ странности, съ тмъ, впрочемъ, отличіемъ отъ всхъ прочихъ поэтовъ, что могъ удовлетворить всякую свою причуду, въ чемъ бы она ни выражалась. Онъ былъ влюбленъ въ оперу, но не любилъ сидть въ театр вмст со всей публикой, и вотъ, въ Мюнхен, не рдко, когда опера уже кончалась и артисты смывали свою гримировку и снимали костюмы, отъ короля приходило приказаніе загримироваться и одться снова. Затмъ являлся король безъ всякой свиты и артисты принуждены были начинать вновь ту же оперу, и играть въ совершенно пустомъ театр передъ единственнымъ зрителемъ. Однажды ему пришла въ голову странная затя. Надъ всею обширною сценой придворнаго театра уложенъ цлый лабиринтъ водопроводныхъ трубъ, просверленныхъ мелкими отверстіями, изъ которыхъ въ случа пожара можно пустить на сцену безчисленное множество тонкихъ водяныхъ струекъ. Количество истекающей воды можно регулировать по желанію и въ случа нужды устроить на сцен настоящій потопъ. Директорамъ нашихъ театровъ не мшало бы обратить вниманіе на подобное устройство. Итакъ, король былъ единственнымъ зрителемъ. Шла опера, одно изъ дйствій которой должно происходить въ бурю. Въ свое время оркестръ началъ подражать разъяренной стихіи, загремлъ музыкальный громъ, завылъ и засвистлъ втеръ, забарабанилъ дождь. Интересъ у короля постепенно возрасталъ и, наконецъ, перешелъ въ настоящій восторгъ.
— Отлично, великолпно! — воскликнулъ онъ, — Но я хочу, чтобы пошелъ настоящій дождь! Пустите воду!
Тщетно умолялъ директоръ театра отмнить приказаніе, говоря, что настоящій дождь испортитъ дорогія декораціи и вс костюмы артистовъ. Король закричалъ:
— Пустяки, пустяки, я хочу настоящаго дождя! Пустите воду!
И вотъ, вода была пущена, и настоящій дождь тонкими струями полился на искусственные цвтники и побжалъ по песчанымъ аллеямъ сцены. Одтые въ богатые костюмы актеры и актрисы мужественно продолжали пть, какъ будто не замчая происходившаго. Король былъ въ восторг, энтузіазмъ его все увеличивался.
— Браво, браво!— кричалъ онъ.— Больше грому! Больше молніи! Откройте краны сильне!
Громъ гремлъ, молнія блистала, ураганъ свирпствовалъ, потоки дождя ниспадали сверху. Театральные короли и королевы въ своихъ промокшихъ сатиновыхъ уборахъ, плотно прилипшихъ къ ихъ тлу, бродили по сцен въ вод по колно, но продолжали свои аріи съ прежнимъ рвеніемъ и искусствомъ, скрипачи, помщавшіеся подъ настиломъ сцены, сквозь щели которой лилась на нихъ вода и холодными струйками стекала имъ на спину, давно принуждены были искать спасенія въ бгств, а сухой и счастливый король сидлъ въ своей возвышенной лож и апплодировалъ такъ, что перчатки его обратились въ лоскутья.
— Сильне, — кричалъ король, — сильне, выпустить весь громъ, открыть водопроводъ во всю! Повшу каждаго, кто только откроетъ зонтикъ!
