Москва, 2-го августа.
Продолжающиеся известия об успехах русского слова в Славянских землях…, Гиляров-Платонов Никита Петрович, Год: 1860
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Продолжающіяся извстія объ успхахъ русскаго слова въ Славянскихъ земляхъ обращаютъ насъ снова къ славянскому вопросу. Чмъ боле позволительно радоваться этимъ успхамъ, тмъ боле обязанности возлагается на насъ — обратиться съ строгимъ испытаніемъ къ самимъ себ. Чмъ боле русскихъ успховъ въ Славянскихъ земляхъ, тмъ боле славянскихъ успховъ должно быть въ Русской земл. Мы уже сказали въ 85 No, что самая ршимость Славянъ сблизиться съ нами съ язык, благодтельная сама по себ и похвальная со стороны Славянъ, для насъ отчасти постыдна, отчасти унизительна. Она постыдна для насъ, потому что мы съ своей стороны ничего не сдлали, чтобы языкъ нашъ, который вполн, и притомъ одинъ изъ всхъ прочихъ родственныхъ, иметъ право на званіе всеславянскаго, былъ признанъ за таковой и прочими Славянами. Она для насъ почти унизительна, потому что Славяне ршаются усвоить нашъ языкъ вовсе даже не въ силу его исторяиескихъ правъ, а вслдствіе побужденій вншнихъ и отрицательныхъ, потому что мы — числительная сила и независимая держава. Таково положеніе дла въ настоящее время. Что же будетъ дальше? Сколько несомннно животворное дйствіе, которое должно оказаться на славянскихъ народностяхъ отъ ихъ общенія въ слов, столько же вроятно то, что собственно на насъ дйствіе это должно отравиться пока довольно безславно.
Въ самомъ дл, представимъ себ, что лучшая часть Славянства, наиболе образованная, что вс передовые и даже рядовые славянскіе бойцы усвоятъ нашъ языкъ. Но прежде чмъ себ это представимъ, позволимъ себ представить, какъ это можетъ быть достигнуто. Грамматикъ, которыя бы непосредственно сличали русскій языкъ съ прочими славянскими, и притомъ съ каждымъ изъ нихъ порознь,— у насъ нтъ. У насъ нтъ собственной даже грамматики независимой отъ всхъ потребностей сличенія,— нтъ такой, которая отнеслась бы къ своему содержанію самостоятельно или, что то же, вполн врно, которая бы не смотрла на русскій языкъ черезъ нмецкое окно съ переплетами, изъ-за которыхъ различныя формы языка кажутся тожественными, а тожественныя — различными. Самая послдняя и самая добросовстная изъ грамматикъ ушла не дале сознанія, что прежнія изложенія законовъ нашего языка слдовали систем сначала Готшеда, потомъ Аделунга, и что въ настоящее время стало-быть слдуетъ перенести на русскій языкъ въ возможной подражательности систему Гримма. Точно также нтъ у насъ и словарей, не только такихъ, которые сличили бы непосредственно славянскія нарчія съ русскимъ, но и такихъ, которые сличили бы составъ русскаго языка самого съ собою. Имемъ замчательный трудъ Востокова, имемъ превосходный трудъ Даля (объ академическомъ словар почтительно умалчиваемъ): первый обращается съ исконно-древнею славянскою рчью, давно всюду вымершею, другой живописуетъ въ современномъ состояніи живую великорусскую рчь. Но гд нить, связывающая то и другое? Кто объяснилъ преемство, которымъ языкъ отъ своего умершаго прошлаго пришелъ къ живому настоящему? Мы спрашиваемъ не о преемств чисто-звуковомъ и не о вншней связи въ разновременныхъ формахъ языка: объ измненіяхъ, которымъ подвергались звуковыя формы славянорусской рчи, о совершенномъ паденіи нкоторыхъ и замн другихъ новыми были предложены изслдованія и выводы, даже боле далекіе и широкіе, чмъ допускаетъ самъ нашъ языкъ (а затмъ что такъ велитъ нмецкій образецъ),— мы спрашиваемъ о логической сторон языка, и притомъ не о той, которая выразилась исключительно въ грамматическихъ формахъ, а o той, которою образованъ нашъ словарь, о преемств понятій, которыя исторически разложились по отдльнымъ рченіямъ въ состав нашего языка, и которыя насъ, чрезъ христіанство, чрезъ исторію литературы, исторію быта и государства, связываютъ заразъ и съ общеславянскою древностью, и съ древностью классическою, и съ новйшими народами. Только ясно выразумнное это преемство (при грамматик сколько-нибудь исправной) способно ввести каждаго въ дйствительное обладаніе русскимъ языкомъ. Но къ объясненію этого преемства у насъ, можно сказать, не сдлано почти ничего: ибо не могутъ хе здсь идти въ счетъ изслдованія, которыя воображаютъ, что въ исторіи нашего языка, минуя обширнйшую церковную литературу и пробавляясь однми легендами и миологическими принадлежностями бита, можно столь же легко обернуться, какъ это легко въ язык нмецкомъ, у котораго нтъ почти ничего за собою кром готской библіи да псенъ и легендъ съ миологіей. Что же касается до трудовъ покойныхъ Хомякова и К. С. Аксакова, то въ этомъ отношеніи, какъ и во всхъ другихъ, они оказались починомъ ни отъ кого не поддержаннымъ.
Итакъ, Славянинь, желающій изучить нашъ языкъ, осуждается пріобртать и строй его и составъ изъ третьихъ рукъ, не точно передающихъ то, что получили он отъ вторыхъ, которыя сами въ свою очередь не отличались безукоризненною врностью въ передач. Но, положимъ, все это преодолно. Такъ или иначе Славянинъ овладваетъ нашимъ языкомъ, хотя бы настолько, насколько владютъ имъ петербургскіе литераторы, употребляющіе слово выглядитъ въ смысл формы настоящей, а не будущей. Что же затмъ? Узнанные словарь и грамматика, хотя бы и наизусть, еще не жизнь языка, не слово и не рчь. Чтобъ языкъ получилъ жизнь, чтобы онъ сроднился боле или мене тсно съ народомъ, поколніемъ, лицомъ, необходимо употребленіе его въ живомъ разговор или въ чтеніи, или въ томъ и другомъ вмст. Первое достаточно для удовлетворенія обычныхъ житейскихъ потребностей, для тснаго домашняго обихода, для Славянъ, въ отношеній къ русскому языку, оно и не очень удобно, по ихъ разобщенному отъ насъ положенію, и не очень нужно потому, что для постояннаго обихода у каждаго изъ племенъ есть свой языкъ или свое нарчіе, которые будутъ жить и которымъ нельзя не желать жизни. Русскій языкъ занадобится Славянамъ въ области высшей, тамъ гд дятельность по преимуществу сопровождается мышленіемъ и самосознаніемъ, и гд самая мысль возлетаетъ выше потребностей не только семейства и кружка, но и выше потребностей племени. Это жизнь науки и высшей общественности по преимуществу. Итакъ, употребленіе русскому языку среди Славянъ предрекается по преимуществу литературное, и самое вступленіе въ нашъ языкъ можетъ быть каждымъ Славяниномъ совершено дйствительнымъ образомъ только чрезъ нашу готовую литературу.
Приступитъ Славянинъ къ нашему письменному богатству,— что же онъ найдетъ? Два-три истинно-великихъ художника, два-три писателя съ порывами къ истинно-самостоятельному мышленію, нсколько дльныхъ изслдованій — больше изъ диссертацій, обезпечивающихъ вступленіе въ профессуру, нсколько произведеній изъ жанра, въ род разсказовъ г. Успенскаго и отчасти драмъ самого Островскаго — этихъ попытокъ дагерротипировать уродства быта и рчи и возвести каррикатуру въ перлъ созданія. Затмъ довольно переводовъ, не отличающихся врностью подлинникамъ, еще боле беллетристическихъ произведеній, не отличающихся дарованіемъ, наконецъ творенія Блинскаго, Чернышевскаго и tutti quanti — недоваренные объдки чужихъ мыслей. И только. Академія издаетъ свои труды на французскомъ и нмецкомъ, университеты, съ благоразумною экономіей, остерегаются давать публик, пропорціонально числу своихъ профессоровъ, хотя бы двадцатую долю того, что даютъ пропорціонально числу своихъ дятелей заграничные университеты. Словомъ, наука даже не въ дтств, а въ младенчеств, не можетъ до сихъ поръ покончить споръ даже о томъ, съ чего должно начинать учиться, публицистика не въ авантаж обртается….
Не много и не привлекательно… Послдствіе при такихъ данныхъ можетъ быть двоякое. Языкъ нашъ также поспшно будетъ брошенъ, какъ горячо онъ теперь принимается: вотъ одно изъ возможныхъ послдствій — очень естественное, когда изучающіе увидятъ, что не къ готовой умственной трапез они приступаютъ, что напротивъ еще многимъ и много нужно потрудиться къ изготовленію желанной трапезы, немногимъ мене того труда, какой потребенъ къ обработк и прочихъ славянскихъ литературъ. Съ такому концу теперешнее настроеніе Славянъ въ особенности легко можетъ обернуться, если современно съ этимъ благопріятно повернется ихъ политическое положеніе: съ ослабленіемъ гнета, ослабнутъ и т вншнія побужденія, которыми пока исключительно влекутся соплеменники наши къ нашему языку. Или хе возможенъ другой исходъ. Сознаніе славянскаго единства будетъ укрпляться боле и боле, вмст съ тмъ будетъ укрпляться и сознаніе необходимости имть общеславянскій языкъ. Занятія русскимъ языкомъ убдятъ между тмъ всхъ, для кого это еще не ясно, что языкъ, называемый русскимъ, представляетъ для общеславянскаго употребленія не одно вншнее удобство, но иметъ на то и право, внутреннее, самостоятельное, упроченное тысячелтнею исторіей и ею настойчиво предлагаемое. Тогда русская рчь получитъ въ Славянскихъ земляхъ полное гражданство, знакомство съ русскимъ языкомъ распространится въ населеніяхъ, съ тмъ вмст разовьется и русская письменность, но разовьется тамъ. Оттуда буденъ мы получать увсистые волюмы самостоятельныхъ научныхъ произведеній, тамъ будутъ лучшіе органы самостоятельной періодической печати, тамъ явятся блестящія беллетристическія произведенія, словомъ, тамъ будутъ наши и мыслители и публицисты и поэты. Мы окажемся въ хвост, въ положеніи Бельгіи относительно Франціи, и самый нашъ языкъ, по неизбжному закону, подчинится вліянію наиболе дятельной среды. Вмсто того чтобы наложитъ свою печать на другія племена, мы будемъ обречены понести на себ чужой отпечатокъ, и стихъ Пушкина вмст съ его прозой нами же самими будутъ отнесены въ разрядъ ученическихъ попытокъ, не достигшихъ умнья владть вполн образованною рчью!
Первое изъ предположенныхъ послдствій, во всякомъ случа, будетъ гибельно,— для прочихъ Славянъ гораздо боле чмъ для насъ. Славянскія народности исчезнутъ, если останутся разрозненными, он останутся разрозненными, если не будутъ имть общаго языка, он не будутъ имть общаго языка, если не возьмутся за языкъ русскій. Но какое изъ двухъ послдствій для современныхъ обладателей русскаго языка почетне — ршить трудно.
Возможенъ, конечно, и еще исходъ, наиболе для всхъ благопріятный, когда бы и мы, въ перегонку съ прочими соплеменниками, принялись съ удесятеренными усиліями за трудъ самостоятельной умственной жизни. Но на кого возложимъ въ этомъ надежду? На современныхъ ли представителей нашей науки и нашего слова? Трудно ожидать внезапнаго измненія сложившихся воззрній и привычекъ, нужды нтъ, что у нкоторыхъ, по случаю славянскаго създа, и явилось внезапное славянофильствованіе. Да и какъ требовать самостоятельной науки, когда на науку въ самомъ обществ нтъ запроса? Воспрянетъ ли, подъ вліяніемъ всеславянскаго движенія, само общество? Въ недостатк способности радушно отнестись къ Славянству, правда, упрекнуть его нельзя: доказательствомъ — пріемъ, оказанный гостямъ этнографической выставки, и то сочувствіе, съ какимъ выслушивались рчи о славянскомъ единств и о нашемъ всеславянскомъ значеніи. Насколько однако способны мы при этомъ возрости внутренно въ славянскую силу, и насколько, даже въ часы самаго горячаго сочувствія, способны мы настроиться однозвучно съ прочимъ Славянствомъ, объ этомъ лучше всего могутъ дать понятіе два слдующихъ одновременныхъ факта. Во время этнографической выставки, въ одинъ изъ тхъ немногихъ вечеровъ, когда старымъ московскимъ друзьямъ удавалось залучать нкоторыхъ изъ славянскихъ гостей къ себ на келейную бесду, хозяинъ дока предложилъ гостямъ прибгнуть въ разговор къ какому-нибудь другому языку, кром русскаго, языку обоюдно вразумительному и обоюдно извстному, напримръ нмецкому. Вопросовъ представлялось такъ много, разбирать ихъ приходилось такъ подробно, а рчь русская такъ гостей затрудняла! Но гости отказались наотрзъ отъ предложенія: ‘ни!’ отвчали они покачавъ головой, ‘въ святой Москв!?..’
А въ ту же этнографическую выставку и въ той же Москв, стоило прислушаться при разъздахъ изъ торжественныхъ собраній, которыя давались въ честь Славянъ, на какомъ нарчіи преимущественно объяснялась наша публика. Наблюдатель открылъ бы, что вмст съ русскою рчью особенно обильно сыпалась рчь французская. И это бивало посл каждаго собранія, посл тхъ рчей о необходимости единаго славянскаго для Славянъ языка, которыя постоянно произносимы были на этихъ собраніяхъ, и посл тхъ выраженій единодушнаго сочувствія, съ которыми постоянно принимаемы были эти рчи. Съ неизмнною точностію обнаружилось это даже и посл университетскаго акта, на которомъ выслушано было отъ Головацкаго это трогательное объясненіе, что онъ не знаетъ какъ и выразить счастіе, которое доставляется ему настоящею возможностью сказать въ средоточіи Русской земли слово роднымъ русскимъ братьямъ на родномъ русскомъ язык. Рчь оратора прерывалась отъ волненія, прерываема была восторженными рукоплесканіями. И однако французская рчь залила потомъ и лстницу и дворъ университетскій. Разговаривавшіе не стснялись даже тмъ, что съ ними рядомъ выходили т самые, въ лиц которыхъ такъ недавно чествовали они славянское единство и предъ которыми съ такимъ неистовымъ восторгомъ рукоплескали они рчамъ о необходимости единаго для Славянъ славянскаго языка — русскаго.
Противопоставленіе этихъ двухъ фактовъ краснорчиво и не требуетъ добавленій. Нтъ, съ нашего общества достаточно, если выростетъ оно хотя до вншняго, поверхностнаго сочувствія Славянству: оно не переростетъ само себя и перерости не можетъ. Возложимъ лучше надежду на будущее поколніе, благо между славянскою молодежью возникаютъ взаимныя сношенія, а они способны разбудить славянскую мысль и чувство. Подождемъ и успховъ образованія въ простомъ народ, благо самый фактъ Славянства послдними событіями уже введенъ въ его сознаніе. А это значитъ много.