‘ПРИСЯЖНЫЕ’ СВЯЩЕННИКИ И ‘ПРИСЯЖНЫЙ’ МИТРОПОЛИТ
‘ПРИСЯЖНЫЕ’ СВЯЩЕННИКИ И ‘ПРИСЯЖНЫЙ’ МИТРОПОЛИТ
К инциденту с депутатами-священниками
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
‘Присяжные’ священники и ‘присяжный’ митрополит, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003
Судьба нашей церкви слепо и неудержимо толкается к какому-то роковому исходу… События, люди, общий ход дел и частности каждого дела, все складываются так, что в недалеком будущем, очевидно, будет всенародно поставлен вопрос о смысле церкви и правде в церкви… Ибо во множестве случаев русское сердце не видит в церкви даже и той наименьшей меры осмысленного и правдивого, без которой люди не находят возможным ведение какого бы то ни было житейского, обыкновенного дела.
12 мая ‘святейший правительствующий Синод’, как он официально именуется, имел суждение о священниках-депутатах, ‘принадлежащих к крайним революционным партиям’, которые в заседании Думы 7 мая дозволили себе ‘показно отсутствовать при обсуждении запроса по поводу заговора, угрожавшего жизни государя императора, и этим действием явно уклонились от порицания замыслов цареубийства’.
Таково обвинение, едва ли не содержащее в себе несколько предумышленных клевет. Что значит ‘показно отсутствовать’ и чем таковое отсутствие отличается от обыкновенного отсутствования, конечно никому не возбраняемого? ‘Крайние революционные партии’ имеют в программе своей вовсе не одну ‘революцию’, в смысле покушения на пресловутое ‘ниспровержение’ драгоценных ‘основ’, но и еще целый ряд совершенно мирных пожеланий, напр. в области аграрных отношений, урегулирования труда, урегулирования отношений между капиталом и рабочими, и проч. и проч., каковые, конечно, позволено разделять всякому, и в том числе священнику. Наконец, только в ‘крайних революционных партиях’ из всех фракций Думы содержится отрицание или, вернее, ослабление принципа частной, личной собственности, тот призыв к ‘общению в имуществах’, который составлял пафос древнехристианской жизни, который и до сих пор остается в церкви заветом первоапостольского века. Священники — члены Думы, нисколько не отрицаясь идеалов священничества, имели право по всем этим пунктам примкнуть к ‘крайним революционным партиям’, так сказать, примкнуть к нравственно-идеалистической, ‘духовной’ стороне их.
Итак, Синод собрался и судит. ‘Исходя из положения, — сообщает печать, — что по существу пастырского служения со священным саном неразрывно связано уважение к существующей государственной власти и государственному строю, а тем более уважение и нелицемерная преданность государю императору, как помазаннику Божию, на верность которому священнослужители не только присягают сами, но и обязаны приводить других к присяге, — Святейший Синод нашел недопустимою принадлежность священников к политическим партиям, забывшим долг присяги и стремящимся к ниспровержению государственного и общественного строя и даже царской власти’.
Вот в чем дело, значит. Священники-депутаты недостаточно ярко помнили, а Синод им напомнил теперь, что они суть ‘присяжные священники’, — ‘принесшие сами и приводящие других к присяге’, содержащей некоторое верноподданническое исповедание, конечно, чисто политического и нисколько не религиозного характера. Казалось бы, священник сообщает политической присяге религиозную санкцию. Но русский народ отныне не без смущения должен узнать, что, по разъяснению иерархов церкви, напротив, сам священник заимствует свое священство от той присяги, к которой он приводит людей, что эта присяга, так сказать, автономна, свята и до того небесна и божественна, что не только стоит сама по себе, но на нее опирается и священнический сан.
В самом деле, Синод поручил своему первоприсутствующему, митрополиту петербургскому, вызвать означенных священников-депутатов и потребовать от них: 1) объяснения отсутствия в упомянутом заседании Думы, 2) выхода из партий, к которым они принадлежат, с объявлением о том публично, 3) или, в противном случае, лишения сана.
Русский народ, таким образом, не без смущения узнает, что зерно ‘священничества’, по которому определяется возможность или невозможность для человека совершать литургию, крестить, исповедовать, причащать и хоронить, его правоспособность или неправоспособность на это, — определяется не ношением в себе идеалов Христовых, не верностью исповеданию Христа, а верностью политического исповедания, определенным образом выраженного в принадлежности к партиям ‘не левее октябристов’, как это великолепно разъяснил им высокопреосвященный митрополит Антоний на официальном приеме 14 мая, к которому мы и переходим.
Исполняя синодальное постановление, 14 мая петербургский митрополит, он же и первенствующий член Синода, вызвал к себе депутатов-священников: отца Архипова, о. Гриневича, о. Колокольникова и о. Тихвинского. На приеме присутствовали, ‘аки свидетели’ и, может быть, ‘аки’ соглядатаи, протопресвитер придворного духовенства и духовник государя Янышев и член Синода еп. Иннокентий.
Им был прочтен синодский указ с этим ‘aut-aut’, ‘или-или’: ‘или священник — и тогда закрыт вход в определенные, не нравящиеся министерству Столыпина партии’, или ‘оставайся в неприятной партии, — но тогда снимай священство’. Из вызванных священник Колокольников заявил, что он ‘считает себя беспартийным, так как не входит ни в одну из думских фракций’. Митрополит возразил о. Колокольникову, что хотя он и принадлежит к беспартийным, но, однако, не к правым’. Таким образом, ‘священнический сан’ уже связался не с отрицанием предполагаемо-вредных партий, а приурочился к исповеданию определенных взглядов. Не ‘так ли веруешь, как указал И. Христос’, а ‘так ли думаешь, как политически выгодно министерству, находящемуся сейчас у власти’. Священники смутились. Ведь они выбраны народом и в Г. Думе обязаны защищать те народные интересы, для проведения которых народ и поручил им депутатскую функцию, и функция эта, вытекающая из всего нового государственного строя, никак не маловажнее той ‘епархиальной зависимости’ от своего местного архиерея, к возврату в которую ‘имел суждение’ Синод 12 мая. Дело в том, что Синод решил, в случае неснятия добровольно с себя сана означенными депутатами-священниками, ‘направить дело их на усмотрение епархиальных начальств, из подчинения которым они, как продолжающие быть священниками, не освобождены и в их положении членов Г. Думы’. Ясно, что это ‘епархиальное начальство’, во исполнение прозрачного желания Синода, и за его спиною министерства Столыпина, — отзовет этих депутатов-священников назад, хотя бы в форме ‘осуждения на послушание’, как это случилось со свящ. Петровым, или же просто и само снимет с них сан. Причем Синод ‘умоет руки’, сославшись, что это ‘сделала консистория, а не мы’… Делопроизводство известно, и ничего в нем нет неизвестного для священников-депутатов. А у них за спиною детишки, семья и этот ужасный закон, по которому лишенный сана священник не может получить никакого места службы в своей губернии в продолжение десяти лет. Затосковала душа священников, народных представителей, семьянинов. Кто за них заступится определенным образом, когда они по минованию срока депутатских полномочий очутятся на улице с оравою голодных детей? Перед ними был отец их духовный, — высший возможный духовный отец в России, тот, который как бы над всею ею несет крест и Евангелие. Священники обратились к нему с недоумением, — неужели они вправе входить только во фракцию монархистов, как известно украшенную несколькими погромщиками, т. е. людьми, возбуждающими к пролитию массовой крови? Высший пастырь душ в России в ответ на это указал им, что кроме партии Пуришкевича и Крушевана еще есть партия октябристов, вождем которой состоит А. А. Столыпин, родной брат премьер-министра П.А. Столыпина: ‘И если священники объявят себя членами этой партии и будут голосовать с нею и говорить в один тон с нею, то это также душеспасительно, священно, божественно и гармонирует с тем, чтобы они исповедовали умирающих, причащали грешников и крестили младенцев: ибо тогда руки их не загрязнятся ни в чем нечистом и сохранят силу претворять вино и хлеб в кровь и тело Христово’.
Священники были утешены… Отец — отцом, но и начальник — начальником. К 18 мая митрополит предписал ‘духовным сыновьям своим’ дать определенный письменный ответ о том, что они ‘по совести отказываются от своего прежнего образа мыслей и действий’. И в заключение указал, что ‘формальный выход из фракции при сохранении настоящего образа мыслей будет лицемерием, которое усугубит их вину. Если же к 18 мая они не дадут удовлетворительного ответа на предложение изменить свой образ мыслей, то им будет предложено снять сан свой’.
В церкви и в святоотеческой литературе есть понятие ‘духовного опыта’. По ‘духовному опыту’ поступают святые отцы и на основании его дают советы. ‘Так испытали и вот говорим вам’… От 14 мая, когда митрополит Антоний ‘духовно’ беседовал со священниками, осталось только четыре дня до 18 мая, когда ответ должен быть получен: и в эти четыре дня они должны ‘изменить свой образ мыслей’, без сомнения вырабатывавшийся у них всю их зрелую жизнь, с оговоркою поступить так ‘по совести’ и ‘не лицемерно’, что усугубило бы их священническую и христианскую вину…
И нельзя удержаться от мысли, что так советовавший и требовавший от них митрополит Антоний сам знал ‘по внутреннему духовному опыту’ эти четырехдневные перемены всех убеждений… Что когда-нибудь и, может быть, даже всегда он в четверг ‘верил’ уже не в то, во что верил в понедельник, и даже, может быть, к вечеру он вообще уже имеет только три четверти утренних своих убеждений… Быстро изменяющийся митрополит! Так быстро, что ‘верующие’, весь русский народ, не могут не быть жизненно заинтересованы в вопросе, — в которую же по крайней мере сторону он так быстро изменяется в ‘вере и убеждениях’, дабы что-нибудь предугадать и с чем-нибудь сообразоваться… ‘Пастырь душ’… ‘всех ведущий’… ‘По личному опыту’ мы, простые смертные, знаем только один способ такого быстрого ‘преображения всех убеждений’: это когда их не было ни до ‘преображения’, ни после ‘преображения’, и вообще когда ничего не было, в том числе, конечно, и ‘преображения’, а были… слова, слова и слова! — как говорит Гамлет, или — маски, маски и маски! — как говорит Ницше.
Это в вере! В религии! Как стукает их ‘убежденный’ язык, в понедельник — ‘убежденный’ в одном и в четверг — ‘убежденный’ в совершенно противоположном, и у этих ‘священников’, у которых не без прецедентов же, не без бывавших ‘опытов’ спрошена эта перемена, и у спрашивающего первенствующего члена церкви.
Все ‘по духовному опыту’: чьему? когда? Обнаружилось это в 1907 году, когда вообще так многое ‘обнаружилось’. Ну, а было сколько лет? ‘Живем по преданию’, ‘как святые отцы’: и как рассеять мысль, что обнаружившееся в 1907 году было приблизительно тысяча девятьсот лет. С которого времени началось? Когда неизвестно начало, — оно отодвигается в безвестную даль.
‘Так живем’, ‘всегда так было’: ‘в понедельник — одно’, ‘в четверг — другое’, ибо как в понедельник, так и в четверг, во все дни недели — ‘ничего!’…
‘Ничего’, ‘маски и слова — это церковь’…
Трудовой путь. 1907. No 5. Май. С. 60-63. Подпись: В. В.