Примеры из прошлой войны, Чичагов Леонид Михайлович, Год: 1878

Книга очерков
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Скачать в PDF

МИТРОПОЛИТ СЕРАФИМ (в миру ЛЕОНИЛ МИХАЙЛОВИЧ) ЧИЧАГОВ

ДОБЛЕСТИ РУССКИХ ВОИНОВ. ПРИМЕРЫ ИЗ ПРОШЛОЙ ВОЙНЫ.

РАССКАЗЫ О ПОДВИГАХ ОФИЦЕРОВ В РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЕ 1877-1878 ГОДОВ

0x01 graphic

I
ЛЕЙТЕНАНТЫ ДУБАСОВ И ШЕСТАКОВ

Мы подошли к Дунаю.
Широко разлившаяся на несколько верст река разъединяла два неприятельские лагеря. Вражий берег защищался в этом месте крепостями Никополем и Рущуком. Приступить тотчас к переправе было немыслимо: во-первых, потому что Дунай разлился на слишком большое пространство, и, во— вторых, что по нему ходили турецкие суда, вооруженные пушками, которые могли во всякое время помешать нашей переправе. Словом, прежде всего надо было дождаться, чтобы вода спала, и тем временем построить лодки и плоты, а главное, следовало помешать турецким пароходам свободно расхаживать по реке и высматривать, что делалось в нашем лагере. Турецкий берег — весьма гористый и высокий, а румынский, на котором собрались русские войска, — ровный и низкий, потому врагу было легко следить за всеми нашими передвижениями, а из крепостей турки обстреливали занятые нами деревни. Русским пришлось, в свою очередь, укрепиться и отстреливаться.
Но как можно было помешать турецким судам разгуливать по Дунаю? Бывало, придут несколько пароходов да и станут посередине реки, наши орудия откроют по ним пальбу, но в такую маленькую цель попасть весьма трудно. Однажды снаряд совершенно случайно угодил в самую палубу и, пробив ее, влетел в погреб, в котором хранился порох… Взрыв уничтожил судно, в несколько минут затопило его водой, и все люди с имуществом погибли в быстром течении реки. Если один раз удалось таким образом порешить с неприятелем, то это еще не значило, что и всегда будет нам удача. Наконец, уничтожив два-три парохода, мы не нагнали бы страху на остальные неприятельские суда, которые все-таки тотчас бы явились препятствовать переправе. Необходимо было совершенно заградить путь им к тому месту, где предполагалась переправа. Но как?
Для этого моряки привезли с собой особый снаряд, называемый миной, похож он с виду на большую рыбу и состоит из двух железных половин, накрепко спаянных, внутри снаряда вложен состав, который загорается от малейшего удара. Словом, мина — тот же пороховой погребок, и взрыв может произойти только, когда пароход ударится о нее. Мина плавает на поверхности воды, и, привязав ее к якорю, можно поставить в любом месте реки. Таким образом, если от одного берега до другого в местах, удобных для прохождения судов, наставить таких мин, то путь им будет загражден. Потому-то наши моряки и принялись прежде всего за эту работу.
Казалось, что ничего большего придумать невозможно и что морякам после окончания заграждения Дуная минами остается сидеть сложа руки на берегу и ждать, чтобы неприятель попался в ловушку и взлетел на воздух, то есть, говоря русской пословицей, ждать у моря погоды. Но это им показалось слишком скучным и долгим, некоторые храбрецы немедленно придумали способ подраться с неприятелем. Так как мина взрывается на воздух от удара, то они, привязав таковую на шест, полагали возможным при нападении нанести ею удар в какую угодно часть судна, а следовательно, и потопить пароход. Атаковать же турок моряки могли только маленькими пароходиками, привезенными с собой и называемыми ‘паровыми катерами’. Паровые катера, в которых есть мины, именуются ‘миноносками’.
Особенно упрашивали начальство дозволить им попробовать хитрую выдумку лейтенанты Дубасов и Шестаков. Начальство боялось, что отчаянные храбрецы могут из-за своей охоты даром, без пользы, погибнуть. Думалось, что немыслимо бороться нашей маленькой лодочке с громадным турецким пароходом, на котором много пушек и солдат с ружьями, что не успеет паровой катер приблизиться, как турки всех солдат перебьют. Были даже соотечественники, которые смеялись над Дубасовым и Шестаковым, говоря: ‘Где им, разве это легко? Это все равно, как бы собачка бросилась на медведя и вздумала его загрызть!’.
Но смелые лейтенанты твердили все свое: ‘Пока будем ждать, что неприятель наткнется на наши мины, поставленные в реке, пройдет много времени, лучше попробовать их атаковать. Если не удастся нам потопить или испортить турецкие суда, то нагоним такого страха, что они побоятся сюда показаться’.
В конце концов начальство разрешило Дубасову и Шестакову попробовать приблизиться с миноносками к турецкому пароходу.
12 мая, вечером, оба лейтенанта поехали на поиски неприятельского флота, взяв с собой четыре катера: ‘Цесаревича’, ‘Ксению’, ‘Джигита’ и ‘Царевну’. На первом были Дубасов, 14 матросов и охотником майор румынской морской службы Муржеско, на втором — лейтенанты Шестаков и Петров и 9 матросов, на третьем — мичман Персин и 8 матросов, наконец на четвертом — мичман Баль и 9 матросов.
Выступили они вечером, потому что рассчитывали прибыть к месту стоянки турецкого флота к часу ночи.
Время летело быстро.
Веселые и бодрые духом, наши моряки с большим нетерпением ожидали той минуты, когда суждено им будет кинуться на великана-неприятеля со своей маленькой флотилией. Им хотелось как можно скорей доказать, что все, что они говорили раньше, была неопровержимая правда.
Но, увы, турецкого флота уже не было на том месте, куда они так спешили: он ушел… И далеко ли — неизвестно. Что делать?
— Идти за ним в погоню! — единогласно воскликнули все.
Летят наши молодцы без остановки… Ночи уже оставалось немного.
Когда они достигли поворота или, лучше сказать, колена реки, то сквозь деревья увидели вдали турецкие суда. Но в это время уже рассвело совсем и становилось опасным открыто вступить в бой. Шестаков стал уговаривать Дубасова отложить нападение до следующей ночи, а не то дело могло быть проиграно. Друзья скоро согласились и повернули назад.
13 числа, дождавшись 12 часов и четырех минут, чтобы выступить 14 мая, те же паровые катера пустились снова в путь. Около половины третьего утра они прибыли на место стоянки турецкого флота. Флот состоял из трех судов. Средний пароход был самый большой, его-то лейтенант Дубасов и решился атаковать, а Шестакову приказал с остальными шлюпками смотреть, что выйдет из его нападения, и быть готовым на подмогу.
Катера стали подходить. Было почти темно.
Дубасов вскоре кинулся один вперед.
На турецком пароходе все спали…
Вдруг в ночной тиши раздался голос турецкого часового…
Храбрый лейтенант громко крикнул ему ответ по-турецки: ‘Сизым-адам!’, что значит ‘ваш человек!’
Но, видно, часовой не ясно расслышал слова Дубасова или лейтенант не хорошо выговорил их, и он вторично окликнул.
Дубасов повторил громче: ‘Сизым-адам!’.
Тогда часовой выстрелил…
В один миг на палубе вскочила команда и на соседнем судне поднялась тревога.
Пока Дубасов направлял свой катер, майор Муржеско, чтобы еще более озадачить турок, во все горло стал кричать: ‘Сизым-адам!’ Но вот наши слышат, как турки уже заряжают пушку, чтобы в них выстрелить, видят десятки ружей, которые высовываются и направляются прямо им в головы…
Тррах! Раздается залп…
Пули летят мимо…
Тут Дубасов наносит удар в левый бок, рассчитав, что взрыв этой мины если не потопит пароход, то прежде всего попортит в нем машину, без которой он не может двинуться с места, так что вторую мину будет уже в состоянии пустить Шестаков. Судно покачнулось и осело, страшный столб воды поднялся на воздух и упал прямо на катер Дубасова.
Шестаков, стоявший вблизи и видевший весь этот ужас, думал, что Дубасов уже погиб, как вдруг до него доносятся слова последнего: ‘Шестаков, подходи!’
Дубасов приказал из своего катера откачивать воду. Турки открыли сильнейшую пальбу из орудий и ружей, так что дым окутал совершенно судно.
Шестаков, обстреливаемый градом пуль, кидается с своим катером в атаку.
Раздается взрыв, что-то сильно треснуло, и пароход стал быстро тонуть…
Послышались крики отчаяния…
Шестаков хотел, было, отойти, но катер, запутавшись в обломках судна, не мог двинуться. Между тем турецкие матросы, пользуясь случаем, направляли на него адский огонь. Шестаков свистит, зовет на помощь катер мичмана Персина, но ответа ни с какой стороны не получает… Мичман Баль, видевший безвыходное положение Шестакова, не мог отойти от катера Дубасова, еще полного воды. К довершению ужаса вдруг Шестаков замечает, что на него идет катер с турецкими матросами с соседнего парохода…
Куда же девался мичман Персин?
Оказалось, что его миноноска была пробита турецким снарядом, и пришлось ему идти к берегу, чтобы там наскоро чиниться.
Шестаков все время с своими четырьмя матросами отстреливался пистолетами. Лейтенант Петров, мужеству которого не было предела, наклонившись через борт, стал освобождать шлюпку от обломков погибшего судна. Вскоре прибыл Персин, и наша маленькая флотилия, оправившись, собралась в одно место. Было уже совсем светло. Дубасов приказал немедленно отступать…
Неприятелю не было спасения…
Когда наши командиры миноносок начали проверять людей, то оказались все налицо, никто не хотел друг другу верить, чтобы не было ни раненых, ни убитых.
Неприятельское судно вскоре совершенно скрылось под водою, и храбрая команда русских катеров с восторгом крикнула ‘ура!’.
Впоследствии в своем донесении лейтенант Дубасов писал так: ‘Только волею Всемогущего Провидения я могу себе объяснить тот факт, что мы вышли невредимы из того неистового огня, который турки в поспешности ли, в испуге ли открыли по нас и поддерживали, по крайней мере, двадцать минут’.
Этот день был для моряков настоящим праздником!
Государь Император пожаловал обоим лейтенантам Георгиевские кресты 4-й степени.

II
МИЧМАН ГВАРДЕЙСКОГО ЭКИПАЖА НИЛОВ И ГАРДЕМАРИН АРЕНС

Несмотря на гибель нескольких судов, неприятель продолжал разгуливать на своих броненосцах в той части Дуная, где могла совершиться переправа, то есть выше Никополя вплоть до низовья реки.
Броненосцем называется большое судно, обитое броней, то есть толстым железом, чтобы пули и снаряды не могли так легко пробить бока и другие части парохода.
С каждым днем становилось необходимее скорей покончить с турецким флотом, чтобы иметь возможность свободно переплыть на вражий берег и в случае завоевания его построить через реку мост.
Заграждение Дуная минами производилось днем и ночью. Взорвать же броненосец после Дубасова и Шестакова было не так легко: турки уже опасались и принимали все предосторожности.
Турецкие суда прогуливались по Дунаю ежедневно, один шел от Никополя вниз к деревне Зимница, а другой — снизу вверх до той же деревни, и иногда они останавливались, чтобы стрелять по нашим батареям.
Нилов, молодой офицер, недавно только произведенный в первый чин, всегда держал сторону Дубасова и Шестакова, и на его долю выпало совершить подвиг невообразимой храбрости. Находясь в команде капитана Новикова, тоже одного из героев последней войны, которому было поручено заграждение Дуная минами, Нилов 11 июня был оставлен у деревни Фламунда с тремя катерами: ‘Шуткой’, ‘Миной’ и ‘Первенцем’ с приказанием ждать дня через два возвращения своего командира, а пока, если случай представится, напасть на броненосец, буде он явится. Кроме мичмана Нилова при катерах были гардемарин Аренс и офицер-инженер Болеславский.
Таким образом, сидя утром 11 числа на берегу Дуная и распивая чай, они все рассуждали о том, что придется ли им сегодня атаковать неприятеля, как вдруг Нилов, назначенный за старшего, получает уведомление, что идет броненосец снизу вверх, и было бы хорошо его атаковать в то время, как наши орудия станут с ним перестреливаться с берега. Нилов тотчас приступил к приготовлениям: сам взял катер ‘Шутку’, на котором находился Болеславский, Аренсу поручил ‘Мину’, а третью шлюпку назначил в запас. Решено было выжидать появления броненосца в рукавчике Дуная под прикрытием леса и затем, поравнявшись с ним, войти в Дунай и неожиданно броситься в атаку.
Но тут пришло известие о появлении второго турецкого броненосца, идущего сверху вниз выше Никополя.
Нилов нисколько не смутился и решил, что будет один из них атаковать сам, а другой — Аренс, третий же катер пойдет на подмогу тому, кому она понадобится.
Но после оказалось, что второй броненосец остановился в Никополе, и продолжал путь только первый.
Скоро орудия стали на свои места, и наши катера совершенно изготовились к атаке. На каждой шлюпке имелось восемь человек команды. Нилов поручил Аренсу атаковать первым, так как у последнего были удобнее прикреплены мины.
В ожидании прошло два часа…
Наконец броненосец с ними поравнялся… Молча, при полной тишине, вышли удальцы из рукавчика в быструю реку и дали полный ход…
Но неприятель оказался далеко не беспечным и едва шлюпки показались открыто на Дунае, как началась по ним пальба из орудий и ружей. Правда, что смелости наших моряков не было предела, они вступали в бой среди белого дня…
Турки направили в них сильнейший огонь.
Достигнув середины реки, Нилов стал уменьшать ход своего катера, чтобы пустить вперед Аренса, как вдруг видит, что одним из неприятельских снарядов перебило у последнего шест, на котором была прикреплена мина… Не говоря уже о том, что дело должно было принять скверный оборот, после потери единственной удобоприменимой мины положение Аренса сделалось чрезвычайно опасным, так как его мина плавала почти вся в воде и могла взорвать на воздух собственный катер…
Медлить нельзя было ни одной секунды, и Нилов бросается сам на броненосец…
Выстрелы в него обратились уже в проливной дождь…
Но здесь опять неудача! Оказывается, что у неприятеля кругом судна привязаны мины, и ни с какой стороны нельзя к нему подойти…
Нилов кидается под корму в надежде там подвести мину… Увы, мина не взрывается…
Его душит досада, его мучает эта неудача, и среди дыма он не замечает, как пули целыми тучами летят над его головой.
Вдруг доносится до его слуха чей-то голос с турецкого броненосца. Всматриваясь, он замечает на мостике парохода какого-то господина, похожего по одежде на англичанина… ‘Это командир!’ — пробежало в мыслях у Нилова. Выхватив быстро пистолет, он стреляет в этого противника… За дымом Нилов сперва не видит, что стало с командиром, но вот опять слышится его голос…
Нилов стреляет вторично — и как нельзя удачнее. Англичанина матросы вынесли с мостика мертвым… Все это длилось одно мгновение.
Предавшись совершенно борьбе с тем неизвестным, которого он счел за командира, храбрый мичман и не замечал, как миг за мигом опасность для него становилась страшнее и неизбежнее. Броненосец начал загибать вправо, вследствие чего катер Нилова очутился между кормою и берегом, ясно было, что пароход хотел его прижать к берегу. Кроме того, турки направили совсем в упор в катер орудие и еще минута — и ужасный их замысел был бы исполнен…
Бог сохранил героя!
Неожиданно поразивший неприятеля залп матросов Аренса лишил его возможности выстрелить из пушки, несколько нумеров орудийной прислуги повалились замертво.
Между тем Нилов, желавший освободиться из засады, влетел нечаянно на мель у самого берега…
Гибель его казалась неизбежной…
Вдобавок единственный солдат, умевший управлять машиной, был в этот момент опасно ранен…
Оставалось нашим героям лишить себя жизни, чтобы не попасть к туркам в плен…
Но инженер Болеславский, не долго думая, бросился к машине работать, а унтер-офицер Антипов, выскочив из шлюпки, быстрым и необыкновенно сильным движением спихнул катер с мели…
Батареи наши, стрелявшие с берега, тем временем пробили у броненосца трубу, попортили палубу и вообще причинили много вреда…
Таким образом, Нилов, спасенный чудом, присоединился к шлюпке Аренса, и затем молодцы матросы открыли по туркам учащенный огонь.
Броненосец долее держаться на этом месте не мог и стал уходить, заботясь уже о своем собственном спасении.
Провожать его было бы бесполезно, и наши моряки направились домой. Раненых на обеих шлюпках было двое.
Грустные, возвращались они с чувством, будто ровно ничего не сделали и чуть ли не осрамились.
Но на берегу лица, следившие за этим неравным и могучим боем, думали иначе: не успели моряки взойти в деревню, как со всех сторон бросились на них зрители со слезами на глазах, с восторженными приветствиями и начали героев обнимать и целовать…
Через два часа Нилову сообщили, что броненосец, его противник, вернувшись в Никополь, стал разоружаться, а команда, лишившаяся командира, в страхе разбежалась…
Государь Император насадил храброго мичмана Георгием VI степени, а Аренса — знаком отличия Военного Ордена.
Его Императорское Высочество Великий Князь Главнокомандующий послал в Петербург депешу следующего содержания:
‘Бесстрашие моряков невообразимое, неимоверное и неслыханное. Гвардейского Экипажа Нилов и гардемарин Аренс чудно отличились: атаковали монитор под сильным огнем из ружей, орудий, картечниц и револьверов’.

III
БОЛГАРСКОГО ОПОЛЧЕНИЯ: ГЕНЕРАЛ СТОЛЕТОВ, ПОЛКОВНИК ГРАФ ТОЛСТОЙ, ПОЛКОВНИКИ КАЛИТИН И КЕСЯКОВ, КАПИТАН ФЕОДОРОВ, ПОРУЧИКИ УСОВ, ПОПОВ И ЖИВАРЕВ, ЮНКЕР КОНДЫРЕВ

Уже отряд генерала Гурко перешел Балканские горы и занял город Ески-Загру. Но войскам было бы трудно удержаться в этом городе, если бы мы не заняли неподалеку лежащий другой — Ени-Загру, откуда неприятель мог ежечасно напасть, потому генерал Гурко двинулся 17 июля 1877 года на Ени-Загру с одной стороны, а отряд, состоявший под командой Его Высочества Герцога Лейхтенбергского Николая Максимилиановича, должен был подойти к городу с другой стороны. С восходом солнца 17 числа болгарское ополчение готовилось к выступлению, и к двум часам дня отряд Его Высочества, выслав вперед казаков и кавалерию, весь вытянулся по дороге к Ени-Загре. Часа через три у небольшого мутного ручья, не доходя до селения Дельбок, получилось донесение, что неприятельская кавалерия, а затем пехота, показались вправо от дороги. Развернувшись в боевой порядок, отряд последовал дальше, но через минут двадцать был встречен выстрелами неприятельских орудий со стороны селения Джуранли. Наши стали им отвечать. Отряд остановился. Турецких войск было в десять раз больше, чем русских. До вечера обе стороны, не сходя с места, вели сильную перестрелку, после чего Его Высочество приказал отступать. Селение Дельбок запылало. Возвратившись к ручью, отряд расположился на ночлег. Войска огней не разводили, чтобы не выказать свою малочисленность. На совете начальники решили с рассветом отступить к городу Ески-Загре и занять на близ лежащих высотах сильную позицию, которую и защищать до последней крайности, если неприятель перейдет в наступление. Ночью запылали одно за другим соседние с турецкими позициями селения. Казаки перестреливались с черкесами и даже входили в селение Дельбок, где видели болгар жителей, привязанных турками к деревьям, вниз головой, над пылающими кострами.
18 июля отряд двинулся обратно к Ески-Загре и расположился в двух с половиной верстах от города, выжидая нападения неприятеля. Жители города, завидев возвращающихся русских, переполошились, кто побежал спрашивать у властей совета, кто укладывал вещи на телеги, чтобы при первом появлении турок бежать в горы, кто с воплем и плачем спешил убраться теперь же из жилища.
Вдруг перед вечером этого дня получается известие, что генерал Гурко взял Ени-Загру с бою и на рассвете 19 выступает на соединение с отрядом Герцога Лейхтенбергского. Радость была всеобщая. Русские поспешили успокоить горожан.
Но вот наступило злополучное 19 июля.
Уже в девятом часу утра стали замечать, что вдали двигается много войск. Горожане в страхе забегали по улицам, оповещая всех о приближении турок. Русские надеялись на скорое прибытие генерала Гурко и даже предполагали, что не его ли это войска видны вдали. Началась суматоха.
Между тем неизвестно кому принадлежащие войска постепенно приближались.
Вскоре никто уже более не сомневался, что это были турки. Мы зорко следили за всеми движениями многочисленного неприятеля и выжидали первого его выстрела. Трудно рассказать, до какого отчаяния доходили жители. Всех ожидала мучительная и зверская смерть. Толпами прибегал народ просить русских не покидать их и защищать.
Но вот на ближайшем кургане показался дымок, и, свистя, пронесся к городу турецкий снаряд…
Затрещали ружья…
Из пехоты единственным защитником Ески-Загры было болгарское ополчение. Несмотря на то, что ополчение состояло из наскоро набранных и обученных солдат, все до единого дрались как храбрейшие и опытные вояки. Но одного ополчения не хватило для обороны всех позиций, и пришлось часть конницы снять с лошадей и поместить за насыпями.
Вскоре бой разгорелся и дошел до ожесточения. Турки напирали всюду с громадными силами и даже старались зайти к нам в затылок, чтобы отрезать путь отступления на деревню Казанлык. Чтобы поддержать геройский дух в войсках, офицеры, посланные начальниками, возвещали дружинам, что генерал Гурко будет через полчаса, но проходили целые часы, и солдаты напрягали свои последние усилия для отражения неприятеля, а генерал Гурко ни с какой стороны не показывался. Наконец огонь наш стал заметно редеть: патроны и снаряды приходили к концу. Спешенные казаки отступили и уселись на своих коней. Город Ески-Загра горел уже в нескольких местах.
— Пора отступать и соединиться с главным отрядом, — говорил полковник Краснов, подъезжая к начальству, — сила солому ломит: видите сколько их!
Все понимали, что дело потеряно, но медлили, рассчитывая, что вот-вот генерал Гурко ударит с боку на неприятеля и дело мгновенно изменится в нашу пользу. Сколько ни ждали — помощь не являлась…
Началось отступление…
Турки, заметив это, расхрабрились и ринулись вперед, тут ополченцев легло немало, и спаслись от мученической смерти только легко раненные, которые могли сами волочить ноги. Слишком три часа длился неравный бой. Болгары изнемогали совершенно. Командир третьей дружины полковник Калитин два раза бросался вперед, выходя из-за насыпи, видя пример в своем храбром начальнике, солдаты с песнями шли на неприятеля…
Полковники граф Толстой и Кесяков кинулись во главе первой дружины на подмогу, и удивленный противник, смешавшись от неожиданного приступа, приостановился, но вскоре возобновил атаку и потеснил горсть уцелевших смельчаков. Много храбрых заплатили своей жизнью за это удальство. Когда ранили знаменщика третьей дружины, полковник Калитин выхватил у него знамя и бросился с ним на врага… но не прошло одного мгновения, и несколько турецких пуль пронизали его насквозь. За ним погибли почти все офицеры дружины: капитан Феодоров, поручик Усов, поручик Попов, но знамя, переходя из рук в руки, все-таки не досталось неприятелю. Оно было спасено, а с ним и честь ополчения!
К раненому капитану Феодорову бросился, было, поручик Живарев и, взвалив его на себя, потащил, но в это время пуля перебила ему ногу, и бремя стало не по силам, пришлось умирающего Феодорова оставить на поле. Сам же Живарев едва спасся от нагонявшего его басурмана. Тяжело раненный Попов, чувствуя приближение смерти, просил, чтобы его оставили и позаботились о других, которых жизнь еще не угасала, но все-таки его успели спасти, скрыв под древесными листьями в ущелье. Генерал Столетов — начальник болгарского ополчения — все время боя направлял сам огонь двух орудий и немало вредил наступавшим неприятельским полкам. При отступлении, желая удержать натиск турок и дать возможность ополчению без поспешности совершить таковое, подобрав раненых, генерал Столетов выехал с двумя орудиями вперед, но неприятель его отбросил от дружин, так что он должен был искать спасения, совсем другой дорогой и в другую сторону от ополчения. Черкесы и башибузуки долго гнались за ним. Ополчение же в это время проходило через город. Жители, вооружившись вилами, топорами и пиками, заняли все выходы из улиц в околицу города. В двух-трех местах улицы загородили телегами. Между мужчинами были женщины и дети. Многие матери с трудными ребятами окружали офицеров, хватали их за ноги и молили о спасении. Окраины города горели, и пули свистели по всем направлениям. Жители-турки, спасавшиеся в лесах, немедленно возвратились в свои дома и открыли пальбу из окон по двигавшимся в улицах ополченцам.
Но не дай Бог никому видеть того, что делалось за городом по дороге к деревне Казанлык!
Смятение было ужасное, захваченные врасплох жители Ески-Загры плелись пешком, навьючив на себя весь домашний скарб, и многие даже забыли взять хлеба, матери, выбившиеся из сил, бросали грудных ребят, дряхлые старики, теряя силы, ложились на дороге, старухи, крича и плача, требовали, чтобы им отдали их единственных сыновей, дети с воплями отыскивали может быть навсегда потерянных родителей: все это сбилось в общую, беспомощную, рыдающую толпу и перемешалось с отрядом.
Войска старались облегчить болгар, чем могли, солдаты брали и несли на руках маленьких детей, поддерживали выбившихся из сил женщин и кормили голодных остатками своих сухарей. Только тяжело раненых ополченцев везли на подводах, легко раненые плелись пешком. Был даже такой случай: раненый юнкер Кондырев сполз к ручью, чтобы освежиться водой, как здесь силы его оставили, и бедняга не мог уже более подняться. Долго его не подбирали и не замечали, опасаясь попасть в руки туркам, он наконец крикнул, собравшись с последними силами, проходящему знакомому офицеру:
— Не оставляйте меня, помогите мне!…
Офицер тотчас распорядился, и юнкера Кондырева взяли.
Офицеры, служившие примером для солдат во время боя, и при отступлении выказали образцовое терпение.
Например, поручик Живарев ни за что не хотел сесть на телегу и шел пешком, прихрамывая.
— Да что ж это, вы хоть бы лошадь взяли или на телегу сели! — предлагал ему полковник.
— Нет, — говорит, — моя рана легкая и так добреду: мало ли солдат тяжело раненых!
…
Тот же генерал Столетов и полковник Граф Толстой при защите Шипки покрыли себя навеки неувядаемой славой.
Их имена всегда будет помнить русский народ!

IV
ХОРУНЖИЙ 26-ГО ДОНСКОГО КАЗАЧЬЕГО ПОЛКА ПЕТР АРХИПОВИЧ ДУКМАСОВ

Песня

Поехал казак на чужбину далекую,
На добром и верном своем он коне.
Свою он крайну навеки покинул,
Ему не вернуться в отеческий кров.
Напрасно казачка его молодая
Все утро и вечер на север глядит,
Все ждет, поджидает с далекого края,
Когда же к ней милый казак прилетит.
Спокойно на родине — казак пашет землю, поет свои песни и работает на семью, а кликни его — и через час, сидя молодцом на добром коне, явится он вооруженный, могучий, на защиту Царя и Отечества. Да, казаки — это настоящие воины! Без казаков ни одна битва не обходится. Уйдет, сердечный, воевать в чужую землю, да так далеко, что не счесть ему самому, на сколько верст отошел он от родной хаты. Не любят казаков чужеземные народы! А за что? Не страшны они им, как звери, небось, казак беззащитного не обидит, зла никому не причинит, лежачего не прибьет. Страшны всем казачьи шашки, пики, не сравняться никому с казачьею ловкостью и гибкостью. Чего простой человек не видит и не слышит, то казак зоркими глазами разглядывает и чутким слухом различает. Вот что! Ловкий, находчивый и умный народ — наши казаки!
Да вот послушайте: в 26-м Донском Казачьем полку служил во время прошлой турецкой кампании хорунжий Петр Архипович Дукмасов. Запомните, господа, это имя, заслужил Петр Архипович славу!
Перейдя Дунай 25 июня вместе с полком, хорунжий Дукмасов не сразу попал в дело, сперва он скучал в бездействии и томился, но вот генералу Гурко дали отряд, куда вошел 26-й Казачий полк, и хорунжий Дукмасов повеселел. Как взглянул Петр Архипович на генерала Гурко — лицо его просияло:
‘Уж прямо сказать можно, что спать сам не будет, да и другим не даст’, — подумал он про себя. А хорунжему Дукмасову только того и надо было. Двинулся генерал Гурко к городу Тырново и взял его с бою. Как только стало заметно, что турки очищают город, одной сотне 26-го полка приказали на рысях войти в него и осмотреться. Там был и Дукмасов.
Болгары с хлебом-солью и цветами встретили своих спасителей, а турки, засевшие в домах, приготовили казакам свой прием. Хорунжий, не обращая никакого внимания на стрельбу неприятеля из окон, щелей и пробоин, повел шагом удалую команду по всем улицам Тырнова. Пройдя город, сотня остановилась на площадке в ожидании дальнейших приказаний.
Спустя некоторое время подъехали два орудия.
— Вы куда? — спрашивает Дукмасов артиллерийского офицера.
— Генерал прислал нас для того, чтобы гнать неприятеля.
— А кто ж вас охранять будет? — засмеялся хорунжий.
— Должно полагать, на вас, казаков, рассчитывали, — заметил офицер.
Круто повернув коня, Дукмасов поскакал к своему командиру.
— Генерал приказал мне вместе с двумя присланными орудиями броситься в догоню неприятеля, — докладывал Дукмасов.
— Возьмите полусотню и с Богом, — ответил командир.
Не прошло и пяти минут — полусотня летела…
Далеко опередив своих, Дукмасов вдруг набрел на какую-то конницу, которая, заслышав за собою погоню, остановилась.
— А лупи их, голубчики! — радостным голосом крикнул он орудиям. Еще мгновение — и по команде ‘пли!’ раздался выстрел…
Многочисленная конница, стоявшая очень близко к казакам, разлетелась во все стороны, оставив на месте несколько людей и лошадей убитыми. Оказалось, что конница прикрывала собою пехоту, которая тотчас обнаружилась, когда кавалерия бросилась врассыпную. Пехота, недолго думая, огорошенная в затылок нашими орудиями, побросала ружья, ранцы, мешки с сухарями и обратилась в бегство. Но в это самое время одно турецкое орудие выехало на позицию и открыло пальбу. Казакам сделалось труднее держаться на месте, а полезть врукопашную с полусотней было немыслимо. Что делать? Петр Архипович сообразил так: невозможно мне с горстью врубиться в целый отряд: перебьют, сердечных, без пользы, а уйти, не почесавши турок, — ни за что!
Вдруг, ударив нагайкой по коню, помчался он с двумя казаками к неприятелю. Его полусотня успела только рты разинуть, а Дукмасов уже с обнаженной шашкой влетел в ряды турецкой пехоты. Еще несколько мгновений — и видят казаки, что лихой хорунжий возвращается к себе на позицию взволнованный, раскрасневшийся, но невредимый… Дукмасов поразил турок своею неслыханной дерзостью и произвел в их рядах немалое замешательство. Действительно, представьте себе, что стоит целый пехотный полк, готовый каждого русского, попавшего им в руки, поднять на десятки штыков, и вдруг видит, как на него несутся три всадника… Если бы их было больше, то, конечно, турки могли перебить решительно всех еще на пути и никого бы не удивило, что противникидет в атаку, а тут несутся к ним только три всадника и, понятно, неприятель объяснил это себе случайностью: ‘Вероятно, лошади понесли, и русские не могут их остановить’. Турки даже радовались, что им удастся поймать врагов живыми и расступились, чтобы дать место…
Каково же было их удивление, когда Дукмасов врубился в середину строя, ловкими взмахами шашки снес несколько голов и, круто повернув коня, во весь скок унесся с их глаз. Турки, как говорится, не успели даже опомниться, пущенные вдогонку Дукмасову несколько пуль не задели героя.
Но Петр Архипович вернулся к своим опечаленный. ‘Экая жалость, — чуть не плача, сказал он, — кабы полк!’.
Вскоре неприятель был окончательно прогнан подошедшими войсками.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Перейдя через Балканы, отряд генерала Гурко с необыкновенной быстротой стал подвигаться вперед. Здесь снова Дукмасову дали трудное поручение: занять деревню Хаскиой: трудное потому, что он должен был исполнить это только с шестью казаками.
Едет Дукмасов на полных рысях, вдруг видит, что кругом деревни и вдали есть неприятель, о чем следовало немедленно сообщить, разослав пятерых с донесениями, сам он остается только с одним казаком, но, не смущаясь, все-таки врывается в деревню и несется по главной улице с визгом и криком…
Чичагов Леонид Михайлович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Примеры из прошлой войны, Чичагов Леонид Михайлович, Год: 1877
  2. Десять дней, которые потрясли весь мир, Рид Джон, Год: 1919
  3. Сквозь русскую революцию, Вильямс Альберт, Год: 1921
  4. Записки тюремной надзирательницы, Робинсон Фредерик Уильям, Год: 1863
  5. В горах Сихотэ-Алиня, Арсеньев Владимир Клавдиевич, Год: 1917
  6. Статьи, воспоминания, речи, Качалов Василий Иванович, Год: 1948
  7. Русские избранники, Гельбиг Георг, Год: 1809
  8. Старая Москва, Пыляев Михаил Иванович, Год: 1891
Электронная библиотека