М. В. Ломоносов
Примечания на предложение о множественном окончении прилагательных имен
На 4
На 5 и 64
На 8 и 96
На 10 и 118
ОТ РЕДАКЦИИ
ПРИМЕЧАНИЯ НА ПРЕДЛОЖЕНИЕ О МНОЖЕСТВЕННОМ ОКОНЧЕНИИ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ ИМЕН
Примечания на предложение о множественном окончении прилагательных имен, Ломоносов Михаил Васильевич, Год: 1746
Время на прочтение: 8 минут(ы)
М. В. Ломоносов. Полное собрание сочинений
Том седьмой. Труды по филологии (1739—1758 гг.)
М.,—Л., Издательство Академии наук СССР, 1952
Хотя в славенском языке мужеские прилагательные имена множественного числа в именительном падеже кончатся на и, однако из того не следует, чтобы в великороссийском языке имели они такое же окончение, ибо славенский язык от великороссийского ничем столько не разнится, как окончениями речений.1 Например, по-славенски единственные прилагательные мужеские именительные падежи кончатся на ый и ій — богатый, старій, синій, а по-великороссийски кончатся на ой и ей2 — богатой, старшей, синей. По-славенски: сынов_о_мъ, дломъ, руц, мене, пихомъ, кланяхуся, по-великороссийски: сыновьямъ, дламъ, руки, меня, (мы) пили, (они) кланялись. Таким же образом и множественные прилагательные мужеские в именительном падеже славенские разны от великороссийских.
От малороссийского диалекта для установления великороссийских окончений ничего ж не следует, ибо, хотя сей диалект с нашим очень сходен, однако его ударение, произношение и окончения речений от соседства с поляками и от долговременной бытности под их властию много отменились или, прямо сказать, попортились.3 Итак, ежели вам в сем случае малороссиянам последовать, невзирая на общее употребление, то великороссийский язык тем больше испортится, нежели исправится. То же надлежит разуметь и о других великороссийскому сродных языках.
По местоимениям, именам существительным и усеченным прилагательным, во множественном числе именительном падеже кончащихся на ы и и, прилагательных мужеских множественных в именительном падеже кончиться на и принудить нельзя, ибо всякое надлежит к своему собственному склонению, в котором каждое от употребления положено. {Зачеркнуто Неправость доводов, в сих параграфах предложенных, изъясняет следующий пример: прилагательные мужеские великороссийские на ей имеют в женском всегда яя или ая, в среднем ее: синей, синяя, синее, искренней, искренняя, искреннее, линючей, линючая, линючее, одно изо всех исключается только: божей, божья, божье. Толикое множестве помянутых правильных прилагательных не могут преодолеть употребления и ему приказать, чтобы божей как прилагательное, им подобное, в женском роде было так, как они: божая, в среднем — божее. Местоимения, существительные имена и прилагательные усеченные, из которых иные целыми склонениями, а иные и в частях слова от полных разнятся, как могут употреблению предписать и указать, чтобы сии в полном множественном именительном на и окончаемы были?5
}
Из сего всего явствует, что к постановлению окончений прилагательных множественных имен никакие теоретические доводы недовольны, но как во всей грамматике, так и в сем случае одному употреблению повиноваться должно.
Подлинно, что употребление множественного окончения великороссийских прилагательных имен в именительном падеже непостоянно, однако не так, как в сих параграфах предложено, ибо на е множественное окончение во всех родах употребительнее, нежели на я, что явствует во всех печатных и рукописных гражданских книгах, от великороссиян сочиненных, каковы суть уложение, указные книги и другие печатные и письменные права и указы, а на и окончения множественного прилагательных в книгах, от великороссиян сочиненных и переведенных, нигде видать мне не случилось. Что ж надлежит до неявственного произношения последнего письмени в тихих разговорах, то, хотя слухом и трудно распознать, однако сие бывает явно в двух случаях: 1) когда один другому издали кричит, 2) в письмах. Например, хотя в обыкновенных тихих разговорах речения человкъ, сударь произносятся глухо и почти члекъ, сдарь, однако в громких разговорах произносят, равно как и пишут, человкъ, сударь. Подобным образом и в произношении прилагательных множественного числа в именительном падеже всяк услышит у всех великороссиян, когда они громко говорят, и у всех увидит, которые, не думая о правилах, пишут, что оные кончатся на е или на я во всех родах без разбору, но больше на е, нежели на я, а на и никогда.
Итак, выведенное следствие в конце 9 есть неправильно, ибо 1) из славенских, малороссийских и других диалектов окончение множественных прилагательных не следует, а потому и с разумом несогласнее и от него не защищается, 2) в великороссийском языке как на письме, так и в громких разговорах неупотребительно, а следовательно и на употребление основания не имеет. Сверх сего помянутое окончение на и немало воспящает употреблять какофония, то есть звон, слуху противный от стечения гласных, подобное произношение имеющих, ибо легче выговорить и приятнее слышать истинные свидтели, нежели истинный свидтели.7
Окончение множественных прилагательных женских {Зачеркнуто во множествен[ном].} в именительном на е утверждается особливо на требуемом различии родов. Однако я рассуждаю, что такого различия родов, которого в российском языке нет, вновь замышлять не надлежит.
Наконец, мое мнение в том состоит, что введенное за 10 я больше лет в академической типографии употребление множественных прилагательных окончений мужеского на е, а женского и среднего на я, хотя довольного основания не имеет, однако свойству нынешнего {Лист разорван и склеен, вследствие чего одно зачеркнутое слово не поддается прочтению,} великороссийского [языка не] {В рукописи эта строка приходится на прорвавшемся сгибе листа, и слова, заключенные в прямые скобки, стерлись, но контекст не оставляет сомнений в том, что здесь были именно эти слова.} противно. А предложенное в сих пунктах мужеское прилагательных множественных на и употреблению великороссийского языка противно. Итак, лучше буду я в прозе употреблять оное как уже несколько старое, нежели сие новое и незрелое, а в стихах е и я во всех родах класть без разбору, смотря как потребует оных сложение, ибо сие свойству великороссийского языка не противно. {Зачеркнуто а со [?] славенским сходно.}
Седьмой том Полного собрания сочинений М. В. Ломоносова содержит все дошедшие до нас филологические его труды. Они написаны в двадцатилетний промежуток времени, с 1739 по 1758 г. Впервые за двести лет они сосредоточены все в одном томе.
Ломоносов-филолог, в отличие от Ломоносова-естествоиспытателя, стяжал славу еще при жизни. В этой области его слава, по совершенно точному определению Радищева, была ‘славой вождя’.
Создатель первой русской грамматики, составитель первого русского общедоступного руководства по теории художественной прозы, революционер в теории и практике стиха, основоположник живой поныне системы русского стихосложения, отец русской научной терминологии, страстный ревнитель чистоты русского языка, смелый новатор, поставивший на очередь вопрос о необходимости изучения языков, родственных русскому, сознававший важное значение сравнительного языкознания как приема лингвистического исследования, творец знаменитой ‘теории трех стилей’, открывшей пути к тому, по словам Пушкина, ‘счастливому слиянию’ всех живых сил русского литературного языка, которое обеспечило расцвет великой русской литературы, — Ломоносов по праву занял на долгий ряд десятилетий положение главы первой русской филологической школы и до сих пор еще продолжает оказывать влияние на ход развития отечественного языкознания.
После переворота, совершенного в науке о языке трудом И. В. Сталина ‘Марксизм и вопросы языкознания’, значение филологических работ Ломоносова осветилось по-новому. Выступили наружу такие, не замеченные или недооцененные ранее, кардинально важные положительные их черты, которые открыли нам тайну долговечности ломоносовского влияния на русскую филологию.
Новейшими исследованиями советских философов и языковедов установлена материалистическая направленность того ‘общего философского понятия человеческого слова’, из которого исходил Ломоносов в своих лингвистических трудах. Человек, говорит Ломоносов, при помощи языка сообщает другим людям понятия, ‘воображенные себе способом чувств’, т. е. образованные на основе ощущений, доставляемых действительностью. Эту чисто материалистическую теорию отражения действительности в слове Ломоносов последовательно проводит в своем основном филологическом труде — в Российской грамматике.
Язык — учит там же Ломоносов — необходим человеческому обществу для ‘согласного общих дел течения, которое соединением разных мыслей управляется’, т. е. для совместной, разумно согласованной работы, для производительной деятельности общества. Таким образом, и в вопросе об общественной функции языка, как и в вопросе о связи языка с сознанием и с действительностью, Ломоносов стоит на материалистической позиции: в языке он видит необходимое условие жизни и развития общества.
В этом высоком и верном понимании общественной роли языка кроется разгадка того неподдельного, заражающего, поистине победоносного пафоса, каким проникнуты все филологические труды Ломоносова. Многолетняя, замечательная по своим успехам и по прочности этих успехов работа Ломоносова над русским литературным языком была подсказана стремлением сделать этот язык таким, чтобы народу стал внятен голос науки, чтобы пышнее процвело художественное слово, чтобы наука и литература внедрились в национальный быт. В этом Ломоносов видел один из лучших залогов силы и славы своего народа и своей страны. Это — его любимая мысль. Он возвращается к ней не раз в своих произведениях.
За Ломоносовым-филологом неотступно стоит и водит его рукой Ломоносов-патриот. Пламенный поборник идейности и общественной полезности в науке и литературе, Ломоносов неизменно устремляет все свои филологические исследования в сторону удовлетворения насущных потребностей родины, на которую взирает, по живописному выражению Гоголя, ‘под углом ее сияющей будущности’.
Ломоносов не переставал воспевать ‘природное изобилие, красоту и силу’ русского языка, ‘чем ни единому европейскому языку не уступает’. Он не сомневался в поистине ‘сияющем’ будущем русского художественного слова. Пламенная любовь Ломоносова к родному языку была деятельна: она явственно выражена в его филологических трудах, которые, далеко продвинув вперед отечественное языкознание и оказав благотворнейшее влияние на ход развития нашей поэзии и прозы, художественной и научной, явились крупным событием в истории русской культуры.
Таковы в современном представлении те основные черты Лохмоносова-филолога, которые сделали его ‘учителем поколений’. Этим почетным эпитетом охарактеризовал Ломоносова центральный орган нашей партии, газета ‘Правда’. {Гениальный сын великого народа. ‘Правда’, No 317 (6923) от 18 ноября 1936 г., стр. 1, передовая статья.}
Из числа публикуемых в настоящем томе работ Ломоносова только три были напечатаны им при жизни: Краткое руководство к красноречию, Российская грамматика и Предисловие о пользе книг церковных. Прочие завершенные и полузавершенные труды Ломоносова по филологии были опубликованы после его смерти, частью в XVIII, частью в XIX в.
Впервые публикуются полностью и в последовательности подлинника Материалы к Российской грамматике, из которых была известна до сих пор лишь меньшая их часть, напечатанная еще в дореволюционное время со многими искажениями, в виде произвольно вырванных из контекста и произвольно сгруппированных отрывков.
Эти черновые, рабочие записи Ломоносова чрезвычайно важны как для выяснения генезиса его грамматических формулировок, так и для изучения методов его лингвистической работы.
Они ценны еще и тем, что в них содержатся следы таких филологических трудов Ломоносова, которые, повидимому, были доведены им до конца, но не дошли до нас, а также и таких, к которым он только готовился. Общий объем этих черновых текстов — около 8 1/2 печатных листов, из них около 5 печатных листов, т. е. без малого 60% публикуются впервые.
Впервые же печатаются в подстрочных сносках к Риторике 1748 г. варианты ее рукописного текста, в том числе и зачеркнутые. Среди них обнаружены такие важные высказывания Ломоносова, как, например, остававшийся до сих пор неизвестным отзыв его об ораторском искусстве Феофана Прокоповича.
В Примечаниях на предложение о множественном окончении прилагательных имен впервые прочитан и публикуется в подстрочной сноске зачеркнутый Ломоносовым отрывок, значительный и по содержанию и по объему: он составляет восьмую часть всего текста.
Тексты Краткого руководства к красноречию и Российской грамматики печатаются по последним прижизненным изданиям, вышедшим в свет в год смерти Ломоносова. Эти издания, ранее неизвестные, впервые обнаружены при под готовке настоящего тома.
Нумерация параграфов Грамматики в прижизненных изданиях сбита: некоторые номера повторены по два раза, а иные отсутствуют. В настоящем издании, по примеру предыдущего академического, восстановлена правильная порядковая нумерация параграфов.
По установленным для настоящего издания правилам все тексты Ломоносова печатаются по современной орфографии. Исключение сделано только для примеров в Российской грамматике, которые печатаются по орфографии подлинника, так как иначе перестали бы отвечать своему назначению, и для Материалов к Российской грамматике, где по самому их свойству невозможно бывает иногда провести грань между авторским текстом и примерами, составляющими основное содержание этих Материалов.
При подготовке примечаний к настоящему тому был пересмотрен заново весь архивный материал, относящийся к филологическим сочинениям Ломоносова, причем открыто немало документов, которые прежде не привлекали к себе внимания и оставались неиспользованными. Эти документы позволили изложить историю публикуемых текстов несколько иначе и притом полнее, чем это было сделано в предыдущем академическом их издании, вышедшем в 1895 и 1898 гг. под редакцией академика М. И. Сухомлинова, и уточнить датировку некоторых работ Ломоносова.
В издании М. И. Сухомлинова были раскрыты не все источники литературных примеров, которыми Ломоносов так щедро проиллюстрировал свою Риторику во втором ее варианте. При подготовке настоящего тома было приложено старание к тому, чтобы установить по возможности все произведения литературы и ораторского искусства, откуда Ломоносов почерпнул примеры для Риторики, причем были проверены по первоисточникам и местами прокорректированы те справки, которые привел по этому поводу М. И. Сухомлинов.
В примечаниях к отдельным параграфам первого, рукописного варианта Риторики (1744 г.) сделаны ссылки на соответствующие им по тема параграфы второго, печатного варианта (1743 г.)
Немецкий перевод Российской грамматики, напечатанный при жизни Ломоносова и под его наблюдением, не привлекал до настоящего времени внимания исследователей. При подготовке настоящего тома текст немецкого перевода сличен с текстом русского подлинника. Смысловые расхождения этих двух текстов оговорены в примечаниях к отдельным параграфам Грамматики.
В этих примечаниях даны, кроме того, в помощь будущим исследователям, многочисленные ссылки на те части Материалов к Грамматике, которые имеют ту или иную связь с данным параграфом Грамматики. В примечаниях же к соответствующим местам Материалов сделаны обратные ссылки на корреспондирующие им параграфы Грамматики.
В составе лексических примеров, которые Ломоносов приводит в Грамматике и в Материалах к ней, встречаются устаревшие слова, значение которых неясно. В конце тома даны материалы для толкования этих слов, извлеченные из словарей XVIII—XX вв. и из других пособий.
В основном авторском тексте все редакторские конъектуры, равно как и все редакторские переводы встречающихся в нем иноязычных слов и фраз, заключены в прямые скобки [ ]. В такие же скобки заключены и редакторские заглавия тех работ Ломоносова, которые им самим не озаглавлены.
В подстрочных сносках, где воспроизводятся печатные и рукописные варианты, авторский текст, как и во всех других томах настоящего издания, набран прямым шрифтом, а все редакторские пометы — курсивом. Зачеркнутым вариантам предшествует редакторская помета зачеркнуто, зачеркнутые слова и фразы внутри зачеркнутого текста заключены в угловые скобки < >.
Седьмой том Полного собрания сочинений М. В. Ломоносова подготовлен к печати Г. П. Блоком в сотрудничестве <: В. Н. Макеевой.
Материалы для толкования устаревших слов, которые встречаются в примерах, приведенных в Грамматике и в Материалах к ней, обработала В. Н. Макеева под наблюдением С. Г. Бархударова.
Консультативную помощь по отдельным вопросам оказали [И. Ю. Крачковский, Я. М. Боровский, В. М. Жирмунский, [Н. И. Идельсон], Л. Л. Кутина, К. Б. Старкова, Б. В. Томашевский и К. А. Юдин.
Печатается по рукописи Ломоносова (Архив АН СССР, ф. 20, оп. 1, No 5, л. 147-148).
Впервые напечатано: ‘Русский архив’, 1866, No 3, стлб. 324—329, под заглавием ‘Неизданная грамматическая заметка Ломоносова’.
Датируется предположительно первой половиной 1746 г.
20 января 1746 г. Конференция Академии Наук поручила В. К. Тре-диаковскому пересмотреть русскую часть выпущенного ею в 1738 г. для нужд Академической гимназии учебного пособия Школьные разговоры (Colloquia scholastica, являвшегося переработкой книги: J. Langius. Colloquia latina. Halae Sax. 1730), которое собирались переиздать. Через две недели Тредиаковский, докладывая Конференции о выполнении ее поручения, сообщил вместе с тем, что написал на латинском языке диссертацию De plurali nominum adjectivorum integrorum Russica lingua scribendorum terminatione [О том, как писать по-русски окончания полных имен прилагательных во множественном числе]. Непосредственной задачей диссертации была попытка доказать необходимость тех орфографических поправок, какие Тредиаковский предлагал внести в русский текст Школьных разговоров, в основе же своей она была направлена против орфографических новшеств, введенных в практику Академической типографии в 1733 г., когда для множественного числа полных имен прилагательных были установлены впервые ‘постоянные’ родовые различия: для мужского рода окончание в именительном падеже на е, для женского и среднего — на я. Тредиаковский, придерживаясь церковно-славянской традиции и отступая от нее только для женского рода, предлагал со своей стороны оканчивать прилагательные в мужском роде на и, в женском на е, в среднем на я.
Диссертация читалась Тредиаковским в двух заседаниях Конференции — 3 и 7 марта 1746 г. Во втором заседании с возражениями против нее выступил Ломоносов. Академики-иностранцы, не владея русским языком, отказались разрешить возгоревшийся между русскими академиками грамматический спор, постановив ‘передать вопрос на суд русским людям и подумать в дальнейшем, кого именно выбрать в судьи’. Ввиду этого Тредиаковский занялся переводом диссертации на русский язык. Этот перевод, или вернее сокращенный пересказ был представлен Тредиаковским через неделю — 14 марта, причем по его просьбе Конференция обязала и Ломоносова изложить свои возражения письменно и тоже по-русски. Ломоносов взял с собой для этого на дом русский текст диссертации, но через месяц с небольшим — 18 апреля — вернул рукопись с просьбой освободить его от обязанности писать ответ: ‘Я узнал от славнейшего Тредиаковского, — писал по-латыни Ломоносов,— что он намерен упорствовать в указанном разногласии и представить Конференции другие такого же рода диссертации. Я не хотел бы вмешиваться во все это, так как занят собственными делами, прямо относящимися к моей должности’. Однако, ввиду настояний Тредиаковского, изложенных тоже по-латыни в длинном, чрезвычайно взволнованном заявлении, Ломоносов десять дней спустя — 28 апреля 1746 г.— согласился все же ‘поступить так, как требует Тредиаковский’, т. е. написать возражения (Протоколы Конференции, т. II, стр. 110, 113, 121, 122, 124, 125, 127, 136 и 138).
Это обещание было выполнено Ломоносовым не до конца: возражения он написал, но в Конференцию их не представил, в чем и не было, впрочем, практической надобности, так как спор был на деле уже разрешен к этому времени И. Д. Шумахером, который еще 10 марта 1746 г. предложил печатать Школьные разговоры по-старому, т. е. по орфографическим правилам 1733 г., с чем согласилась и Конференция (Протоколы Конференции, т. II, стр. 124).
Судя по всем этим обстоятельствам, Примечания Ломоносова были написаны им либо в промежуток времени между 14 марта и 18 апреля 1746 г., когда русский текст диссертации Тредиаковского находился у него на руках, либо, вернее, в мае того же года, после того как Ломоносов дал официальное обязательство представить письменные возражения на эту диссертацию.
Суть взгляда, высказанного Ломоносовым в Примечаниях, заключается в том, что поднятый Тредиаковским вопрос о родовых окончаниях имен прилагательных не может быть разрешен на основании тех или иных теоретических доводов: ‘как во всей грамматике, — говорит Ломоносов, — так и в сем случае одному употреблению повиноваться должно’. А так как правила 1733 г. уже успели войти в употребление, то Ломоносов не возражал против применения их и в дальнейшем, хотя и находил, что ‘довольного основания’ эти правила не имеют, ибо формы рода во множественном числе у прилагательных отсутствуют: ‘оные кончатся на е или на я во всех родах без разбору, но больше на е, нежели на я, а на и никогда’.
Эта последняя точка зрения, которую разделял и другой современный Ломоносову русский грамматист В. Е. Адодуров (см. Anfangs-Grnde der Ruischen Sprache,, прилож. к Немецко-латинскому лексикону, СПб., 1731, стр. 29—30), последовательно проведена в парадигмах 161 Грамматики Ломоносова и прямым образом высказана в 116: ‘Е и я нередко за едино употребляются, особливо во множественном числе прилагательных пишут: святые и святыя. Сие различие букв е и я в родах имен прилагательных никакого разделения чувствительно не производит: следовательно, обоих букв е и я во всех родах употребление позволяется’. Но, как и в Примечаниях, тут же сделана следующая оговорка: ‘хотя мне и кажется, что е приличнее в мужеских, а л в женских и средних’. Это была такая же, как и в Примечаниях, уступка правилам 1733 г., которые в дальнейшем прочно вошли в обиход и от которых Ломоносов в своей прозаической практике почти никогда не отступал.
Что касается Тредиаковского, то он, как и предсказывал Ломоносов, действительно ‘упорствовал’. Когда в его статьях, напечатанных в ‘Ежемесячных сочинениях’ 1755 г., снова появились окончания ыи и ии, Ломоносов высмеял их в стихотворении ‘Искусные певцы всегда в напевах тщатся’ (Акад. изд., т. II, стр. 132), на что Тредиаковский ответил стихотворным же бранным посланием (там же, стр. 138—139 втор. паг.) и новым, несравненно более пространным, чем первое, рассуждением все на эту же тему и с теми же выводами (Пекарский, Доп. изв., стр. 102—116). Ломоносов печатно на сей раз возразил Тредиаковскому, правда, не называя его, в 119 своей Грамматики.
Значение Примечаний Ломоносова не только в верности основного вывода об отсутствии у прилагательных форм рода во множественном числе. Эта ранняя языковедческая работа Ломоносова ценна главным образом как документальное свидетельство, что уже в то время он, в противоположность Тредиаковскому, решительно отстаивал независимость русского грамматического строя от церковно-славянского.
Автограф русского текста первой диссертации Тредиаковского, читанный Ломоносовым, см. Архив АН СССР, разр. I, оп. 76, No 5, рукопись латинского текста — там же, No 5а, печатный экземпляр Школьных разговоров с вклеенными в него поправками В. К. Тредиаковского — там же, разр. III, оп. 1, No 93.
1 славенский язык от великороссийского ничем столько не разнится, как окончениями речений. — Тредиаковский отстаивал свою точку зрения, ссылаясь на ‘сличив и сходство по самой большей части славенского с нашим языка… , с которым наш мало нечто разнится’ (диссертация Тредиаковского, 4). Сопоставлению русского грамматического строя с церковно-славянским уделено много внимания в Грамматике Ломоносова (см., например, 172, 173, 190, 193, 440, 442, 444, 446, 448, 450, 453, 509, 511, 533 и др.). Ср. также запись Ломоносова: ‘Писать о разности славенского языка с российским’ (Материалы, стр. 631, и примечание 273 к ним, стр. 919).
2 по-великороссийски кончатся на ой и ей.— В Грамматике ( 161) Ломоносов указывает не два, а три окончания: ый, ой и ей. Против окончания ей восстал А. П. Сумароков, который заявлял, что оно введено Ломоносовым ‘в нарушение грамматического произношения’ (А. П. Сумароков, Полн. собр. соч., 1782, ч. X, стр. 4).
3 От малороссийского диалекта… попортились. — Ту же мысль Ломоносов развивает в одной из своих черновых записей (см. Материалы, стр. 608). Она является ответом на следующие слова Тредиаковского: ‘То ж окончение неправильным называю по сходству малороссийского языка, потому что малороссияне кончат непременно также на и сим образом: святыи’ (диссертация Тредиаковского, 4, п. 2).
4 На 5 и 6.— Утверждая, что окончание на и в именительном падеже множественного числа ‘есть пространнейшее всех прочих и потому сроднейшее нашему языку’, Тредиаковский ссылался на все притяжательные местоимения и на указательные: сии, они, сами (диссертация Тредиаковского, 5), на усеченные прилагательные всех трех родов и на все существительные мужского рода (там же, 6).
5 Неправость доводов… окончаемы были? — Весь этот старательно зачеркнутый, а частью и зачерненный Ломоносовым текст восстановлен и публикуется впервые. Утверждение, что ‘множество… правильных прилагательных не могут преодолеть употребления и ему приказать’, чтобы по такому же образцу склонялись и так называемые ‘неправильные’ прилагательные, формулировано Ломоносовым только здесь и не встречается ни в каких других его сочинениях и записях. Хотя оно и соответствует всей системе грамматического мышления Ломоносова, он тем не менее признал его неподходящим в данном случае в качестве довода против ссылки Тредиаковского на усеченные прилагательные, отдав себе, вероятно, отчет в том, что усеченные и полные прилагательные соотносятся не так, как те, которые Ломоносов именовал в то время ‘неправильными’ и ‘правильными’. В Грамматике эти два последние термина в приложении к прилагательным не встречаются.
6 На 8 и 9. — Тредиаковский заявляет в этих параграфах, что в вопросе об окончаниях имен прилагательных нельзя опираться на ‘употребление’, слишком для этого шаткое, в подтверждение чего ссылается, с одной стороны, на то, что гласные звуки ‘имеют, на конце стоя, некоторое по выговору довольно глуховатое сходство’ (диссертация Тредиаковского, 9), а с другой стороны, — на ту неустойчивость орфографической практики, которая ‘доказывается из всех гражданских книг, напечатанных прежде 1733 года, также всех приказных людей старым и нынешним употреблением’ (там же).
7 Сверх сего… истинный свидетели. — Ср. Грамматику, 119, где Ломоносов говорит, что ‘свойство нашего российского языка убегает от скучной буквы и‘.
8 На 10 и 11. — В 10 и 11 своей диссертации Тредиаковский предлагал установить для именительного падежа множественного числа прилагательных женского рода окончание е, а для прилагательных среднего рода — я.