Приключения Пиноккио, Коллоди Карло, Год: 1880

Время на прочтение: 17 минут(ы)
К. Коллоди

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ПИНОККИО

Перевод с итальянского Нины Петровской

Переделал и обработал

Алексей Толстой

 []

Издание Акц. О-ва ‘Накануне’

Берлин 1924

* — некоторые особенности орфографии и пунктуации издания сохранены.
Источник текста: PDF-файл, размещенный в библиотеке ImWerden.de.
Текстовая версия: В. Есаулов, 28 марта 2010 г.

Copyright by Nakanune

Akt.-Ges. Berlin 1924

Все права в России и

заграницей сохранены

за Акц. О-вом ‘Нака-

нуне’ Берлин 1924

Alle Rechte vorbehalten

Обложка и рисунки Льва Малаховского

Типография Акц. О-ва ‘Накануне’, Berlin SW 19


Карло Коллоди

Приключения Пиноккио

Столяру, по прозванию Вишня, попалось в мастерской полено, которое смеялось и плакало как ребенок

Жил да был…
Король?.. Ну, нет, — ошиблись. Жило да было полено, самое обыкновенное полено для топки печей в зимнюю пору, и, уже не знаю как, попало оно. в мастерскую столяра Антона, по прозвищу Вишня.
Звали Антона так потому, что нос у него был красный с сизым налетом, совсем, как спелая вишня.
Увидав полено, Антон ужасно обрадовался и сказал, потирая руки:
— Вот штука хороша. Сейчас смастерю из него ножку, починю стол.
Сказано — сделано. Антон взял рубанок и начал было строгать. Но вдруг в ужасе отскочил: тоненький, тоненький голосок пропищал:
— Ой! Потише, пожалуйста!
Выпучив глаза, Вишня стал оглядывать мастерскую. Нет никого. Заглянул под скамейку, и там никого, открыл шкап, — никого, посмотрел в корзине со стружками, — тоже никого. Высунул нос за дверь, — ни души и на улице.
— Что такое? Вот так штука!
Подождал, подождал, засмеялся и почесал в затылке:
— Значит, это мне просто приметилось.
Опять взял рубанок и струганул, как следует…
— Ой! больно! — заплакал тот же таинственный голосок.
 []
На этот раз Вишня сильно испугался. Глаза у него вылезли на лоб, язык повис до подбородка. Наконец, он чуть-чуть пришел в себя и проворчал, все еще дрожа со страха:
— Ну, если это кто-нибудь выдумал подшутить надо мной, тогда берегись. Эгэ!
Схватил полено и изо всей силы начал колотить им об пол. Потом прислушался, не плачут ли опять. Подождал две минуты, пять минут, десять минут, — ничего не слыхать.
— Понял — сказал он, ероша на голове парик, — это мне опять померещилось. Ну, Антон Вишня, — за работу.
Чтобы прогнать жуть, он стал мурлыкать под нос песенку. Постругал, постругал. Вот и ножка готова! Вишня стал было ее полировать, но вдруг тот же таинственный голосок пискнул насмешливо:
— Ой, ой, не щиплитесь, пожалуйста!
Тут Вишня упал на пол, как подкошенный, и нос у него от страха стал совсем синий.

Антон дарит недоструганную ножку своему другу

В дверь постучали.
— Войдите, пожалуйста, — слабым голосом сказал Вишня, еще сидя на полу.
В мастерскую вошел его приятель, очень веселый старичек, по имени Карло.
Соседние мальчишки дразнили его ‘Рыжиком’, потому что он носил рыжий парик. Карло ужасно обижался на это прозвище.
— Здравствуй, Антон! — сказал Карло. — Что это ты делаешь на полу?
— Учу муравьев считать…
— Ну, бог на помощь!
— Что занесло тебя в наши края, дружище?
— Ноги, голубчик! Ноги! — сказал Карло. — Вот хотел попросить тебя об одном одолженьице?
— Рассказывай, о каком одолжении хотел меня просить.
— Видишь ли, я задумал — опять сказал Карло — смастерить деревянного Петрушку, но Петрушку особенного, который будет танцевать, драться на шпагах и прыгать сквозь обручи. Вот я возьму его и пойду бродить по свету, зарабатывать себе на хлеб. Хватит и на стаканчик винца, как ты полагаешь? А? Ловко ведь придумано?
— Прекрасно, Рыжик, придумано, — запищал откуда-то тоненький голосок.
7
Услыхав слово ‘Рыжик’, Карло покраснел, как перечный стручек и закричал на Антона:
— Ты что это ругаешься, негодяй!
— Кто тебя ругал, бог с тобой…
— Ты назвал меня Рыжиком!
— Нет, не я!
— Нет, ты!
— Нет, не я!
— Ты!
— Нет!
— Ты!
 []
От слов недолго и до дела. Старики вцепились друг другу в парики и начали тузить друг друга.
Наконец, парик Рыжика очутился в руках Антона, а Антонов парик в зубах у Рыжика.
— Отдай мне мой парик, — сказал Антон.
— Нет, ты отдай мой парик, — сказал Рыжик, — тогда помиримся.
Старики надели каждый свой парик, пожали друг другу руки и поклялись в вечной дружбе. Когда мир, был заключен, Антон спросил:
— Ты, кум, чего-то хотел у меня попросить. Проси, не стесняйся.
— Я, кум, хотел попросить у тебя кусочек дерева для моего Петрушки.
Вишня обрадовался.
‘Отвяжусь я от этого проклятого полена’, — подумал он, и, взяв со станка полено, протянул его куму:
— На, вот возьми!
Но полено вдруг вырвалось из рук Антона и само принялось колотить Рыжика.
— Ах, вот какие твои подарки! — закричал Рыжик.
— Ей богу, это не я!
— Значит, я сам себя бью?
— Это полено тебя колотит.
— Я знаю, что полено меня колотит, я знаю, что ты меня давно собирался убить.
— Вот дурак беспонятный!
— От дурака слышу!
— Не ругай меня дураком, а то и я тебя обругаю… Рыжик!..
— Осел!
— Рыжик!
— Скотина!
— Рыжик!
— Скверная обезьяна!
— Рыжик!
Услыхав в третий раз ‘Рыжик’, Карло принялся колотить кума. После этой второй потасовки у Антона оказался исцарапанный нос, а у Карло не хватало двух пуговиц на куртке.
Старики устали, запыхались и, протянув друг другу руки, второй раз поклялись в дружбе, кончилось дело тем, что, взяв полено под мышку и прихрамывая, Карло направился домой.

Карло, вернувшись домой, сейчас же принимается мастерить Петрушку

Карло жил в полутемной каморке под лестницей. Стояли в ней безногое кресло, узенькая койка, да разломанный столишка. В глубине виднелся затопленный каминчик. Но огонь в каминчике был нарисованный, так же был нарисован над огнем кипящий чугунчик.
Карло вошел в каморку и принялся за дело.
‘Как бы мне назвать Петрушку? — раздумывал он. — Назову-ка его ‘Пиноккио’. Это имя принесет мне счастье. Я знал одно семейство — всех их звали Пиноккио. Отец — Пиноккио, мать — Пиноккио, дети — Пиноккио, все они жили прекрасно. Самый богатый из них просил милостыню’…
Так Карло назвал Петрушку Пиноккио и принялся за дело, вырезал на полене волосы, потом лоб, потом глаза.
Но представьте себе ею изумление, когда глаза вдруг сами задвигались и уставились ему в лицо.
Карло перепугался, но не подал виду, а только ласково спросил:
— Деревянные глазки, почему вы на меня уставились?
Но Петрушка молчал. Карло продолжал строгать. Выточил нос, но только кончил вытачивать, — вдруг нос принялся расти и вырос такой длинный, что Карло даже крякнул:
— Вот так носище!
И стал было спиливать его, но не тут-то было: нос так и остался носищем. Карло принялся за рот, но не успел его вырезать, как следует, — вдруг рот стал хохотать, как сумасшедший.
— Перестань! — крикнул Карло.
 []
Рот перестал хохотать, но изо рта высунулся длинный, предлинный язык и стал дразниться. Не обращая уже внимания на эти проказы, Карло продолжал прилежно работать, строгать, точить, ковырять Петрушку. Сделал подбородок, шею, плечи, туловище, руки. Но едва кончил стругать руки, — хвать! — руки стащили парик с его головы.
— Отдай парик! — закричал Карло.
А Петрушка уже нахлобучил себе парик на голову по самые глаза, и — хохочет, заливается.
Видя все это, Карло ужасно огорчился и, обратившись к Петрушке, сказал:
— Я еще мастерить тебя не кончил, а ты уже за проказы принялся. Это очень плохо с твоей стороны!
Карло сказал все это и даже вытер глаза рукавом, — так ему стало обидно. Теперь оставалось сделать только ноги. Петрушка дал ему ногой пинка прямо в нос…
‘Я этого не заслужил, — подумал Карло. — Но ничего не поделаешь, надо кончать работу’. Он поставил Петрушку на пол, и стал учить его ходить. Пиноккио выучился ходить очень скоро, стал бегать, прыгать, а потом — скок, скок! — и за дверь.
Карло за ним… Но где уж тут… Петрушка прыгал, как заяц, только ножки деревянные постукивали по камням.
— Держи его! Держи его! — завопил Карло.
Прохожие, видя бегущего Петрушку, только хохотали от восторга. К счастью, на углу улицы стоял городовой. Заслышав крик и хохот, городовой подумал, что должно быть у кого-нибудь убежал из конюшни жеребенок, и решил его поймать во что бы то ни стало.
11
 []
Он расставил огромные ноги, стал посреди улицы и ждал. Увидав полицейского, Петрушка хотел прошмыгнуть у него между ног, — но не тут-то было. Полицейский поймал его и, защемив двумя пальцами нос Пиноккио, сдал его с рук на руки Карло.
Карло хотел было надрать уши шалунишке, но представьте себе, — ушей у Пиноккио и не оказалось: второпях Карло забыл сделать уши. Тогда, схватив озорника за шиворот, Карло потащил его домой.
— Погоди, разделаюсь я с тобой, разбойник.
Пиноккио, испугавшись, бросился на землю и не двигался, как мертвый. Собралась толпа. Стали судить да рядить:
— Бедняжка, — жалели одни, — конечно, он боится итти домой, старик изобьет его до полусмерти.
Другие говорили:
— Карло — это ехидный старикашка: он только притворяется хорошим человеком, а с детьми зверь! Он убьет несчастного Петрушку. Искрошит его в куски.
Одним словом прохожие такого наболтали, что полицейский отпустил Пиноккио и повел в тюрьму старого Карло. Бедняга шел и выл, как теленок:
— Ой, ой, ой! Себе на горе сделал я проклятого Петрушку!

Встреча Пиноккио с Говорящим Сверчком

Итак, Карло ни за что, ни про что потащили в тюрьму, а плутишка Пиноккио, вприпрыжку, как заяц, за которым гонятся охотники, перемахивая через плетни, лужи и канавы, побежал домой. Дверь оставалась не запертой. Он юркнул во внутрь и бросился, отдуваясь, прямо на пол.
— Ух, слава богу! Удрал!..
Но радость его длилась недолго. В, комнате он был не один: — слышалось какое-то потрескивание:
— Кри-кри-кри-кри!..
— Кто здесь? — спросил Пиноккио.
— Я!
Пиноккио оглянулся и увидел огромного сверчка, медленно ползущего по стене.
— Кто ты такой? Как сюда попал?
— Я Говорящий Сверчок, и живу в этой комнате больше ста лет.
— Но сейчас я здесь хозяин, убирайся отсюда!
— Я уйду! — покорно ответил Сверчок, — но прежде мне нужно поговорить с тобой об очень важных вещах.
— Говори, только поскорее!
Сверчок поскреб ножками по стене и сказал с укоризной:
— Детей, убегающих из родного дома, ожидают в жизни большие несчастья. Погоди — придет время — раскаешься!
— Болтай, пустомеля! — захохотал Пиноккио. — Завтра чуть свет убегу отсюда, куда глаза глядят. А то еще, чего доброго, пошлют в школу учиться. Я не дурак. Гораздо веселее гоняться за бабочками, лазить по деревьям, разорять птичьи гнезда…
— Эх ты, дурачек! — сказал Сверчок и покачал головкой. — Жаль, жаль мне тебя.
— Молчи! — закричал Пиноккио. — Очень мне нужны твои наставления.
Но Сверчок не обиделся и продолжал спокойно:
— Если тебе не хочется учиться, — выбери какое-нибудь ремесло. Мало ли их есть на свете! Будешь зарабатывать хлеб.
— Мне нравится одно на свете — пить, есть, спать и ничего не делать!
— Ах, прольешь ты горькие слезы когда-нибудь.
— Это почему это?..
— Потому что ты — дурачек…
— Это почему это я дурачек?
— Потому что у тебя деревянная голова.
 []
Пиноккио схватил со станка молоток, — и пустил его в голову Сверчку. Бедный Сверчок только пискнул в последний раз — кри-кри — и упал кверху лапками.
Настала ночь. У Пиноккио целый день крошки не было во рту. Проголодался он ужасно и пошел к камину, над которым весело кипел котелок. Сунул было туда нос, — нет ли съестного в котелке? Но и камин и котелок были поддельные, нарисованные. Нос от этого у Петрушки вытянулся еще пальца на четыре.
Пиноккио стал шарить по ящикам. Хоть бы корочку хлебца найти, хоть косточку, обглоданную кошкой, хоть ложечку вчерашней похлебки. Но ничего-то у Карло не было запасено на ужин, — положительно ни крошечки, ни кусочка.. Голод не тетка. Петрушка зевал, раздирал рот до ушей, зевал и плевал, а в животе урчало да урчало.
Наконец, он расплакался, стал причитывать:
— Прав был Говорящий Сверчок, зачем я убежал из дому?
Если бы папу Карло не посадили в тюрьму, он бы дал мне поесть, яичко бы облупил, кашки бы дал с маслицом… Ой, есть хочется!..
В это время он увидел, что в корзинке со стружками что-то белеется…
Пиноккио кинулся:
— Батюшки! Яйцо! — Он схватил его, щупал, гладил, целовал.
— Эх жалко, масла нет, вот бы яишенку поджарить!
— Сварить его разве? Нет! Так проглочу: сырьем!
Пиноккио разбил скорлупку — и сейчас-же из яйца пискнул тоненький голосок:
— Спасибо, Пиноккио.
Это был хорошенький цыпленок. Он вылез из яйца, расправил крылышки и выскочил в окно, — только его и видели! Пиноккио разинул рот и заревел, стал топать ногами.
— Прав, прав был Говорящий Сверчок! Ой, как есть хочется!..

Пиноккио засыпает, положив ноги на решетку очага, и просыпается без ног

Была холодная, ветреная, зимняя ночь. Деревья шумели, ставни хлопали. Пиноккио дрожал от страха.
— Нет, — решил он, — я тут не останусь. Побегу в деревню, там кто-нибудь приютит бедного Петрушку, дадут, может быть, кусочек хлебца.
Пиноккио пошел на деревню, но на деревне все спали. Лавки были закрыты, огни погашены. В отчаянии он дернул звонок у какой-то двери. Сейчас же в окошко высунулся старик в ночном колпаке и сердито спросил:
— Что за негодяй звонит в такой поздний час?
— Подайте милостыньку бедному Петрушке!
— Сейчас! Сейчас! — ответил старик, думая, что это один из тех шалунов, которые забавляются тем, что будят добрых людей по ночам.
Через минутку он опять показался в окне.
— Держи шапку!
Но у Пиноккио шапки не было. Он подошел под самое окно и поднял голову, — и старик? с головы до ног окатил его из ведра студеной водой. Пиноккио вернулся домой, как мокрая курица, шатаясь от голода. Сел на табуретку, положил ноги на решетку очага и заснул, как убитый. Пиноккио храпел, а деревянные ноги его тлели да тлели в очаге, пока не обуглились до колен. Разбудил его утром стук в дверь.
— Кто там? — спросил Пиноккио, протирая глаза.
— Отвори! Это я, — Карло!
 []
Пиноккио спросонок вскочил и тут же упал на пол, — ноги его сгорели.
— Отопри! — кричал Карло.
— Папа, милый, не могу, у меня кто-то отъел ноги.
— Кто отъел?
— Должно быть кот отъел, — заревел Пиноккио, видя кота, игравшего со стружками.
— Врешь ты все… Отпирай! — сердился Карло.
— Не могу, папа. Ей богу, у меня ног нет!.. Теперь всю жизнь буду ползать на коленях!.. Ой, ой, ой!..
Карло, думая, что Пиноккио опять, затевает какую-то проделку, полез в окно, ворча:
— Погоди! Я тебе задам, озорник!
Но, увидав Пиноккио на полу без ног, Карло схватил его на руки и стал его осыпать поцелуями.
— Как же ты умудрился сжечь ножки, сынишка мой милый?
— Не знаю, папа! Гроза была, ветер, дождик, а Говорящий Сверчок сказал: так тебе и надо, потому что ты злой и непослушный. Я сказал ему тогда: берегись, Сверчок! А он сказал: у тебя деревянная голова! Тогда я запустил в него молотком. Но я не виноват. А старик в ночном колпаке крикнул из окошка: держи шапку! — и облил меня водой, а я только хлебца хотел попросить… Вернулся я домой голодный, положил ноги на очаг. Они сгорели…
Пиноккио рыдал и кричал так громко, что наверно было слышно верст за пять от этого места.
Из всего рассказа Карло понял только то, что Петрушка умирает с голоду. Он вытащил из кармана три груши и сказал:
— Эти груши я припас себе на завтрак, все равно — кушай, мне не жалко.
— Если вы желаете, чтобы я съел груши, тогда очистите их, — сказал Пиноккио.
— Очистить груши? — удивился Карло. — Вот уж никогда не думал, что ты такой превередник! Это не хорошо! Дети должны кушать все, что им дают. Неизвестно еще, как тебе придется жить на свете! Всяко бывает!
— Груши с кожей я есть не стану, — сказал Пиноккио.
Карло ничего на это не ответил, вынул из кармана ножик, очистил груши, а кожуру положил тут-же на стол.
Сев первую грушу, Пиноккио хотел было бросить сердцевину, но Карло удержал его за руку:
— Не бросай, ничего не нужно бросать, все в жизни пригодится. Всяко бывает!
— Ну, уж сердцевину-то я есть не стану.
— Кто знает? Всяко бывает! Может быть и съешь, — спокойно повторил Карло.
Три сердцевины он положил тут же на уголок стола около кожицы. Съев в один миг все три груши, Пиноккио стал опять зевать с голода.
— Есть хочу!
— Но у меня больше ничего нет, голубчик.
— Как ничего больше нет?
— Вот только кожа да сердцевинки!
— Ну, ладно…
Пиноккио принялся за кожу и сердцевинки, и от них не осталось ни крошки…
— Вот видишь, — сказал Карло. Всяко бывает.

Карло делает Пиноккио новые ноги…

После завтрака Пиноккио снова ударился в слезы:
— Как же я теперь буду жить без ног?
Но Карло все еще немного сердился и заставил Петрушку проплакать до полудня.
— Сделаю тебе новые ноги, — ведь, опять убежишь?
— Нет и нет, — клялся Пиноккио. — Я теперь послушный, шелковый…
— Все говорят, что шелковые, когда им что-нибудь нужно.
— Я не такой, папа Карло. Я научусь ремеслу, буду вашей опорой в старости, я хороший.
Наконец, Карло сжалился, — не говоря ни слова, взял два куска дерева, и принялся выстругивать новые ноги. Через час они были готовы. Две хорошенькие, резвые ножки! Лучше даже прежних. Карло подмигнул и сказал:
— Ну, Пиноккио, ложись спать, утро вечера мудренее. Пиноккио лег и сейчас же притворился спящим. Но он отлично видел, как Карло стал прилаживать и приклеивать ему ноги, да так хорошо их приклеил, что никто бы и не догадался, что это не те ноги, какие у него были раньше. Пиноккио соскочил со стола и начал скакать по комнате, как сумасшедший.
— Ах, папа Карло, вы не можете себе представить, как я вам благодарен, я даже непременно пойду завтра в школу учиться.
— Очень хорошо сделаешь, братец.
— Но как же я пойду голый?
Карло сказал: Эгэ! У бедного Карло грошика не было в кармане, где уж там покупать одежу Петрушке. Он подумал, подумал и сделал ему курточку из цветной бумаги, сапожки из бересты, и шапочку из хлебного мякиша.
Пиноккио погляделся вместо зеркала в ведро с водой и остался очень доволен.
— Но как же я пойду без азбуки, папа Карло?
— Да, азбуку надо купить.
— Поди купи!
— Купи? Купишек нет! Ну, ничего, — сказал Карло, — подожди!
Накинул на плечи старую, заплатанную куртку и пошел на улицу. Он скоро вернулся, неся в руках азбуку, но без куртки на плечах, — ее не было — исчезла.
— Где же ваша куртка? — спросил Пиноккио.
— Продал.
— Зачем?
— А на что мне куртка?.. Обойдусь!
Пиноккио все понял и, бросившись папе Карло на шею, стал целовать его. Карло опять вытер глаза рукавом.

Пиноккио продает азбуку и покупает билет в кукольный театр

С азбукой под мышкой Пиноккио бежал в школу и думал о разных хороших вещах.
‘Сегодня я научусь читать, а завтра — писать, а послезавтра считать… Потом начну зарабатывать деньги и сразу разбогатею. Сейчас же куплю папе Карло суконную куртку… Что суконную… Золотую куплю, с бриллиантовыми пуговицами. Хороший человек папа Карло! — в такой холод продал единственную свою куртку, купил мне букварь’.
Пиноккио шел и сам с собою разговаривал, а издали слышались веселые звуки флейт и барабана.
— Пи-пи-пи-пи — трум, трум, трум! — пи-пи-пи-пи…
Он остановился. Играли, очевидно, в маленькой деревушке, в той, что стоит на берегу моря.
‘Какая прекрасная музыка. Жалко, что мне нужно итти в школу — подумал Пиноккио. — Разве сбегать, разузнать, что это там за пи-пи-пи — трум, трум-трум! — пи-пи-пи?… Ладно, — школа и завтра не убежит, пойду послушаю, что это за пи-пи-трум’…
И он пустился бежать рысью по переулку, к берегу.
В деревушке у моря, на площади, вокруг размалеванного балагана уже собралась огромная толпа.
— Что это за балаган? — спросил Пиноккио у мальчишки.
— Прочти афишу — узнаешь.
— Я, ведь, потому тебя и спрашиваю, что не умею читать.
— Вот осел, читать не умеет. Ну, слушай, я тебе прочту:
 []
— А скоро начнется представление?
— Сейчас начнется.
— А сколько стоит вход?
— Четыре сольдо.
Пиноккио дрожал от любопытства, но денег у него не было.
— Одолжи мне, пожалуйста, четыре сольдо до завтра, — попросил он мальчишку.
— Дал бы я тебе четыре сольдо, — ответил мальчишка насмешливо, — дал бы я тебе четыре сольдо, жалко, деньги дома оставил.
 []
— Вот что! Купи у меня за четыре сольдо курточку.
Мальчишка обидно засмеялся.
— Из цветной-то бумаги!.. хороша курточка, да она размокнет от первого дождя.
— Ну, тогда сапоги купи!
— Печку что ли мне твоими сапогами растапливать?
— Ну, возьми шапку!
— Вот так шапка. Да ведь она… Да ведь она из мякиша. Это, чтоб мне мыши голову отъели?..
Пиноккио был в отчаянии. У него еще не хватало духу сделать последнее предложение. Наконец, он решился и на это:
— Возьми у меня за четыре сольдо азбуку.
— На, получай деньги!

Куклы узнают братушку, деревянного Петрушку

Пиноккио взял билет и вошел в кукольный театр. Представление уже началось. На сцене по правилам кукольной комедии ссорились Паяц и Арлекин и уже готовились начать потасовку. Балаган весь гудел от восторга, точно перед зрителями были не куклы, а живые люди.
Но вдруг неожиданно Арлекин, совсем не из своей роли, кинулся к рампе и закричал на весь театр:
— Пиноккио!!
— Пиноккио! Это Пиноккио! — закричал Паяц.
— Это он! Это он! — закричали хором все куклы, перескакивая через рампу. — Пиноккио!.. Братец Пиноккио!
Пиноккио одним прыжком махнул через стулья, через кресла прямо на лысину капельмейстеру и с лысины прыгнул на сцену. Невозможно вообразить себе всех объятий, поцелуев, дружеских щипков, которыми встретили его деревянные куклы.
Это было очень трогательное зрелище, но публика уже кричала в нетерпеньи:
— Довольно! Продолжайте!.. Продолжайте комедию!
Но куклы ничего не хотели знать и, подняв Пиноккио на плечи, торжественно понесли его по сцене.
Услышав весь этот гвалт, из-за сцены вышел человек такой ужасной наружности, что можно было содрогнуться при одном взгляде на это чудовище!
Его длинная, черная, как чернила, борода тащилась по полу, огромный рот лязгал зубами, точно это был не человек, а крокодил, глаза горели, как два красные фонаря, а в руках он держал бич, свитый из змеиных и лисьих хвостов.
Лишь только он появился, куклы замерли на местах, окаменели от ужаса.
— Как ты смел помешать представлению!? — грозно закричал страшный человек на Пиноккио.
— Я не виноват, — извините.
— Ладно, после разберемся!
Когда пьеса кончилась и занавес опустился, страшный человек пошел в кухню, где на вертеле уже жарился целый баран ему на ужин, и, увидав, что не хватает дров, кликнул Арлекина и Паяца:
— Принесите-ка мне этого молодчика Пиноккио. Он висит на сцене на гвоздике. Он сделан из сухого дерева и, если подкинуть его в печку, мой баран отлично дожарится.
Арлекин и Паяц ни за что не хотели итти, но хозяин так грозно посмотрел на бедных кукол, что они бросились со всех ног и чуть не плача принесли в кухню отчаянно рыдающего Петрушку:
— Я не хочу умирать! Папа Карло, спаси меня!
 []

Человек со страшной бородой чихает и прощает Пиноккио.

Директор кукольного театра — страшилище с черной бородой, покрывавшей, как фартуком, его грудь и живот до самой земли, был человек, в сущности говоря, совсем не злой. Когда куклы притащили Пиноккио, не хотевшего умирать, человек со страшной бородой пожалел его от души, но долго не показывал вида, что жалеет… не показывал, не показывал, да, вдруг, как чихнет, апчхи!
 []
Арлекин, услыхав это, обрадовался и сейчас же шепнул на ухо Пиноккио:
— Он чихнул! Это хороший знак. Значит, он тебя пожалел!
Иные люди, когда жалеют — плачут или делают вид, что плачут.
Директор кукольного театра всегда в этих случаях — чихал, и куклы отлично знали, что это значит.
Чихнув еще раз, человек с бородой, кое еще притворяясь злым, грубо закричал на Пиноккио:
— Не реви! У меня от твоего рева в животе урчит! Апчхи!
— Будьте здоровы! — сказал Пиноккио.
— Спасибо! А что — родители твои живы? Апчхи!
— Папа жив, а мамы у меня никогда не было…
— Воображаю, какою было бы узнать твоему папе, что я тебя сжег в печке!.. Жаль мне твоего папу. Апчхи! Апчхи!
— Будьте здоровы!
— Спасибо! Но нужно пожалеть и меня! Что я буду есть сегодня, если баран не дожарится, а я бы тобой отлично подтопил печку! Ну, ничего, подброшу другую куклу из труппы! — Полицейские! — скомандовал бородач.
На зов сейчас же пришли два полицейские, длинные, длинные, тонкие, тонкие, — в касках и с обнаженными саблями.
— Возьмите Арлекина, свяжите его покрепче и бросьте в печку!
У Арлекина от ужаса подкосились ноги и он упал на пол, как мертвый.
Пиноккио, при виде этого ужасного зрелища, бросился к ногам директора кукольного театра и, обливая слезами его бороду, стал умолять:
— Пощадите его! Пожалейте!
— Тут ни о какой жалости не может быть разговора. Я пощадил тебя, значит, должен бросить в печку Арлекина, иначе баран не дожарится…
— Тогда Пиноккио вскочил, выпрямился и бросил на пол шапочку из хлебного мякиша, — я знаю, что мне делать… Солдаты, вяжите меня, бросайте в огонь! Я не хочу, чтоб из-за меня погиб мой верный друг Арлекин.
Эти слова вызвали слезы у всей труппы. Плакали даже деревянные солдаты…
Директор кукольного театра сначала был неумолим. Но мало-помалу слезы кукол растрогали его. Чихнув раз пятьдесят подряд, он неожиданно сказал Пиноккио:
— Ты хороший товарищ! Поди, я тебя поцелую!
Пиноккио сейчас же вскарабкался по бороде и поцеловал страшилище в кончик носа.
— Ну, видно придется поужинать недожаренным бараном! Ничего не поделаешь! Но берегитесь в другой раз, дьяволята, — погрозил бородач куклам.
Все куклы бросились от радости на сцену, зажгли огни и, как безумные, прыгали и плясали до самого рассвета.
 []

Бородач дарит Пиноккио пять золотых и отпускает его домой

На другой день бородач позвал Пиноккио и спросил:
— Как зовут твоего отца? Чем он занимается?
— Бедствует!
— Как так бедствует?
— У него никогда в кармане гроша нет, куртку последнюю с плеч снял, чтобы мне азбуку купить.
— Ах, бедняга!.. Ну, вот что, — беги сейчас домой, кланяйся отцу, передай ему, — на! — подарок.
И человек со страшной бородой протянул Пиноккио пять золотых. Пиноккио поблагодарил, расцеловался со всеми куклами, зажал деньги в кулак и побежал домой.
Но не пробежал он и полверсты, как на встречу ему попались хромая лиса и слепой кот. Лиса ковыляла на трех лапах, а кот был слеп на оба глаза. Калеки водили друг друга по дорогам, выпрашивали на пропитанье.
 []
— Здравствуй, ПиноккиоІ — приветливо поклонившись, сказала лиса.
— Ты откуда знаешь, что я — Пиноккио?
— Ах, мы очень хорошо знакомы с твоим отцом, — прямо сердечные друзья… Вчера, смотрю — стоит он около своего дома, в одной рубашке, трясется от холода…
— Бедный, бедный папа Карло, — вздохнул Пиноккио, — ну, теперь, слава богу, он больше не будет трястись от холода.
— Почему? — спросила лиса и с любопытством заглянула в глаза Пиноккио.
— А потому, что я страшно разбогател.
— Ты!.. Разбогател? Лиса засмеялась, а за ней и кот фыркнул со смеха в усы.
— Нечего зубы скалить! А это видела? — и Пиноккио ткнул под нос лисе горсть золотых.
Увидев деньги, лиса невольно протянулась к ним больной лапой, а кот, вдруг, широко раскрыл слепые глаза и они сверкнули, как зеленые фонари.
Но Пиноккио ничего этого не заметил.
— Что же ты с этими деньгами делать будешь? — спросила лиса.
— Куплю папе Карло золотую куртку с бриллиантовыми пуговицами, а себе куплю азбуку.
— Азбуку, да на что она тебе?
— Буду ходить в школу, учиться…
— Ах, ах, — сказала лиса, — не доведет тебя до добра это ученье, вот я — училась, училась, и — гляди на трех лапах бегаю.
— Это верно, — сказал кот, — через это проклятое ученье я глаз лишился.
На заборе, в это время, сидела ворона, слушала, слушала, что говорят кот и лиса, и каркнула:
— Не слушай их, Пиноккио, обманывают…
Но не успела докаркать, — кот подскочил, как резиновый мячик, сшиб лапой ворону с забора, и в одну минуту свернул ей голову. Затем умылся, и опять представился, будто он — слепой. Пиноккио эти шутки не понравились.
— За что ты ее, кот? Что она тебе сделала?1
— А за то, что не суйся не в свои дела! — сказал кот. Прошли они втроем еще с полверсты. Лиса сказала Пиноккио:
— Хочешь, чтобы у тебя денег вдвое больше стало? Что вдвое, впятеро, в тысячу раз больше?
— Еще бы не хотеть. А как это делается?
— Очень просто! Пойдем с нами.
— Куда?
— В ‘Страну Дураков’.
Пиноккио немного подумал:
— Нет, не могу. Я сейчас около дома, папа Карло ждет меня со вчерашнего дня… Домой пойду.
— Ну, иди, иди,
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека