ПРИ ДВОРЕ ИМПЕРАТОРА В СУРАКАРТЕ (СОЛО)
(Окончание. См. ‘Исторический Вестник’, т. LXXXI, стр. 639.)
Два анекдота. — Casse-tete, именуемый яванским языком. — Нравы, обычаи, религия, суеверия яванцев. — Гороскопы, приметы и пр. — Брак и расторжение брака. — Яванская аристократия, титулы государей, принцев, принцесс и вельмож. — Яванская литература и несколько яванских легенд (впервые появляющихся в русском переложении).
Ловкость, изворотливость и политический такт, который усвоили себе голландцы за триста почти лет сношений своих с азиатами, проявляются не только в важных случаях, когда управлять означает предвидеть, эти свойства попадаются еще и в мелочах, в обыденной жизни.
В подтверждение приведу два не анекдота, а характерных факта, переданных мне в Соло тамошним резидентом. В обоих случаях замечательна постоянная забота голландцев избегать по возможности инцидентов и столкновений и стремление покончить дело полюбовно, тогда как одного слова всемогущего резидента было бы достаточно, чтобы заставить враждующие стороны подчиниться его решению.
Предшественник нынешнего сусухунана, старый и несколько фанатичный император, недолюбливал европейцев и по отношению к резиденту подчас держал себя слишком вольно, дабы внушить своему народу высокое понятие о его, государя, независимости. Он даже намеренно не соблюдал элементарных приличий, предписанных яванским хорошим тоном. Так во время первого своего посещения в резидентском доме, сусухунан постоянно жевал сирее (бетель) и плевал в свою золотую плевальницу, что считается грубым неуважением приличий. Плевальница, правда, постоянно и всюду переносится вслед за государем, но она изображает лишь предмета декоративный и атрибут власти, пользоваться же ею в присутствии европейцев отнюдь не следует. Резидент, однако, не дозволил себе ни малейшего замечания, он только не отдал императору визита в положенный трехдневный срок. Прошли затем 3, 4 недели, полтора месяца, и сусухунан наконец спросил, что означает такое невнимание к его особе со стороны резидента. Ему было отвечено, что резидент ожидает, чтобы император поправился от того насморка и катара, которые вынуждали его безостановочно плевать во время его визита в резидентском доме. Урок был понят и подействовал. С тех пор плевальницу стали убирать вовсе с глаз долой даже в самом кратоне, когда туда являлся резидент или кто-либо из голландских чиновников.
Другой факт еще забавнее и характернее. Случай этот показывает, до какой наивно-болезненной степени у азиатских правителей вообще развито чувство мелочности и сознание своей собственной грандиозности.
Резидент юнгхеер X. С-ма рассказал мне инцидента, приключившийся в Соло во время посещения и пребывания там Сиамского короля в 1896 г. Сусухунан сперва и слышать не хотел о нанесении им первого визита королю: ‘я его не приглашал, он ко мне приезжает, а не я к нему, следовательно пусть он же и является ко мне первым’, так аргументировал и упрямился не без горячности император. Немалого труда стоило резиденту выяснить строптивому сусухунану разницу в общественных положениях, так сказать, императора par la grace des hollandais в Соло и независимого короля в Сиаме. Задача эта была деликатная, но ловкому X. С-ма удалось, не оскорбляя самолюбия государя, убедить его, что при таких условиях было бы желательно и прилично, чтобы он, сусухунан, сделал своему коронованному гостю первый визита. Тень Аллаха на земле, без энтузиазма, но все же признал ‘желательность’ внушенного ему modus procedenti, и действительно первый приехал к королю в дом резидента в парадной карете, запряженной шестериком цугом, с форейторами, телохранителями et tout le tremblement. Сусухунан просидел с полчаса, после чего вернулся в кратон, откуда должен был немедленно выслать обратно свою карету королю, дабы доставить во дворец его сиамское величество. Но сусухунан, подчинившейся против воли и убеждения приговору резидента, не утерпел, чтобы не сделать по случаю возвратного визита маленькой пакости резиденту и королю. Он даже, благо за семь бед один ответ, совершил целых три крупный пакости: во-первых, он заставил короля прождать чуть ли не полтора часа возвращения экипажа, который должен был и мог вернуться минут через 20 или 30. Далее он ехидно рассчитал так, чтобы лишить короля салютных пушечных выстрелов с крепости, которые после захождения солнца не полагаются. Сам же сусухунан догадался приехать и уехать еще засветло. Наконец вместо 6 лошадей императорской упряжи парадная карета возвратилась запряженною лишь четверкою на вынос. Не досчитались также и двух, трех скороходов и форейторов.
Король, бывший уже вследствие замедления и несоблюдения этикета в весьма скверном расположении духа, отказался наотрез садиться с таким манером видоизмененную карету, уже поданную к подъезду и в которую его усердно подсаживал резидент. Указывая на четверку a la Daumont, король с негодованием заметил: ‘это что такое, отчего не шесть лошадей, а только четыре? Сусухунан приехал на шести лошадях, я требую того же, иначе не поеду’.
Инцидента, дипломатического свойства был готов. Выходило крайне комично, но вместе и неприятно. Резидент, однако, не потерялся. ‘У меня, — рассказывал он: — внезапно явилась блистательная мысль. Ваше величество, ответил я упорствовавшему королю, не извольте обращать внимания на подобные пустяки. Смею вас уверить, что его величество сусухунан никогда не имел ни малейшего намерения выказать неуважение к особе своего высокого коронованного гостя, выслав ему лишь четырех лошадей вместо шести. Дело в том, как только что сообщил мне один из царедворцев сусухунана, что на обратном пути сюда, вследствие фейерверка и пускаемых всюду ракет, две передние выносные лошади испугались, перервали постромки, так что пришлось их убрать, а дабы не задерживать долее вашего величества, карета явилась при четырех лошадях. Благоволите уже извинить, что делать, force majeure.
‘Король удовлетворился моим импровизированным объяснением и благополучно отправился в кратон, иначе у меня на шее оказались бы два весьма деликатных и неприятных объяснения с сусухунаном и королем, не считая реферата и переписки по поводу этого нелепого инцидента с канцелярией генерал — губернатора’, прибавил в заключение и со смехом г. X. С-ма.
Для полноты моего очерка о яванцах и о яванской жизни я должен здесь несколько распространиться еще на тему о нравах и обычаях этого своеобразная) и, по-своему, высоко культурного яванского народа. В особенности же интересен, своеобразен и сложен яванский язык с его видоизменениями форм и группировкою слов в зависимости от ранга и общественного положения беседующих между собою лиц. Эти чрезвычайно сложные субтильности и формы разговорной речи делают из яванского языка настоящий casse-tete, недоступный пониманию европейцев, хотя бы они теоретически и ознакомились хорошо с требованиями яванского синтаксиса. Дело в том, что грамматического изучения и вникновения в одни лишь тонкости грамматики недостаточно, необходимо знать, так сказать, психологию яванской души и вытекающие из этого психологического анализа предписания сложнейшего яванского социального этикета.
Для сношений голландских чиновников внутреннего управления с туземными регентами, султаном в Джокдже и сусухунаном в Соло служить высший малайский язык. Это язык административных отношений, судебных разбирательств и политических отношений между голландцами и подвластными им туземцами высшего ранга в обоих независимых государствах.
Хотя от голландских чиновников в принципе и требуется знание яванского языка, тем не менее на практике голландцы, даже те, которые хорошо владеют этим языком, не говорят по-явански. Более того, голландским чиновникам, например, резидентам в чисто яванских провинциях и при дворах в Соло и в Джокдже, даже прямо предписано сноситься с туземными государями и их свитою не иначе, как на высшем наречии малайского языка (haut malais).
Распоряжение это вызвано неоднократно уже возникавшими, отчасти печальными, а порою комическими и нелепыми недоразумениями, вследствие употребления голландцами яванского языка, о всех тонкостях которого они, как ни вникали, все же не в состоянии были отдавать себе точного отчета.
Язык этот, подобно яванскому этикету при дворе местных государей, до того разнообразен в своих многочисленных оттенках, что европейцу, какие бы он ни прилагал старания, почти невозможно освоиться с неуловимыми свойствами наречия и овладеть вполне всеми тонкостями даже обыкновенной разговорной речи. Вследствие этого, например, резидент в Соло, будучи искренно убежден в своей безукоризненной корректности и вежливости в разговоре с императором, употребляя самые цветистые и изысканные обороты речи, все же, сам того не замечая, впадал порою в грубые ошибки против этикета и должной государю почтительности. Словом резидент, одушевленный наилучшими намерениями, тем не менее совершал непростительную неловкость согласно понятиям весьма чувствительных и щепетильных яванцев. Подобные промахи несказанно шокировали, а порою, оскорбляли сусухунана и его приближенных, выставляя при том же невольно провинившегося голландского сановника в ложном освещении и в смешном виде. Все это, конечно, умаляло престиж белого человека, а потому решено было употреблять впредь исключительно более легкий и удобопонятный haut malais в сношениях с яванцами высокого ранга.
Неспособность европейца ориентироваться, разобраться среди непреодолимых препятствий головоломной яванской речи вполне понятна и естественна. На первый и поверхностный взгляд казалось бы, что дело очень просто, так как яванский язык представляет собою одну этническую и лингвистическую группу, которая только сложилась в определенные формы, без усложнения этих форм различными диалектами.
Но это единство языка только кажущееся. В действительности существуют издавна предписанный традициями и этикетом хотя и не особые наречия, а различный формы разговорной речи, смотря по тому, кто с кем говорит. Поясним это примерами: строго говоря, сусухунан в Соло и султан в Джокдже беседуют со своими принцами, придворными и подданными на яванском языке. Те отвечают своему государю, строго говоря, тоже по-явански. Но тут-то и начинается та путаница и то неуловимое для европейского склада ума различие, которое и составляет неодолимый для европейца камень преткновения. Яванский язык императора и яванская речь всех ниже его стоящих совершенно и глубоко разнятся между собою. Яванский этикет и чинопочитание выработали для сношений лиц как равного, так и не равного между собою общественного положения, своеобразные группирования отдельных слов, целые, специально созданные, выражения и обороты речи. Считается грубым нарушением этикета, признаком непочтительности и неблаговоспитанности, если, например, яванец шестого класса, поседянин, земледелец и пр. обратится к лицу, выше его стоящему, на вульгарном ‘ngoko’ (нгоко). Он обязательно должен в отношении своего господина или высшего в ранге употребить предписанную именно для этого случая форму языка, именуемую ‘krama’ (крама). На ngoko говорят между собою лишь простые люди, les vilains. На ngoko же отец, мать и старшие родственники будут говорить со своими детьми, племянниками и пр., как с существами, с ними неравноправными и подчиненными высшей родительской власти. По той же причине и дети между собою объясняются на ngoko. На krama сносятся лица, имеющие известное общественное положение и состоите, притом в одинаковом ранге. (Если перевести это на русские нравы и понятия, то можно бы сказать, что на форме языка крама должны обязательно беседовать между собою полковники или статские советники, генералы или действительные статские).
‘Madya’ (мадия) составляет третью группу. Это смесь ngoko и krama с придачею выражений и оборотов, свойственных специально группе ‘мадия’. На мадия объясняются равные между собою по рангу и положению лица, не занимающие общественных должностей и не состоящая на правительственной службе. На мадия же высший в ранге и старший годами обращается еще к низшему в чине и к младшему, когда желает оказать последнему особенную честь и внимание. В противном случае, старший будет говорить на вульгарном ngoko, тогда как собеседник ответит ему на krama.
К разряду наиболее оригинальных групп и форм принадлежать еще ‘krama inggil’ и ‘basa kedaton’. В krama inggil, независимо от того, говорят ли на ngoko или на krama, вошло до 300 специальных слов, имеющих отношение исключительно к понятиям о божестве, его качествах и атрибутах. Сюда же относятся еще слова, служащие для обозначения высшего на земле представителя и тени божества — сусухунана, его священной особы и всего ему принадлежащая. Так, например, державная воля, сердце, ум сусухунана, а также его священные: голова, руки, ноги, его дворец, его богатства и пр. выражаются словами, взятыми из формы krama inggil. О своей особе, о своих деяниях и помышлениях, обо всем, ему лично принадлежащему император выражается тоже в форме krama inggil. Обо всем остальном он говорит в самой низкой и вульгарной форме ngoko, так как все на земле ему, сусухунану, подвластно и стоить ниже его.
С самим императором и его семейством его приближенные и подданные говорят в наиболее возвышенной форме krama. Наконец, basa kedaton употребительно преимущественно лишь внутри кратона. Это придворный язык. На basa kedaton, однако, говорят между собою одни мужчины. Женщины между собою говорят на krama и на krama-madya, когда же они обращаются к мужчинам во дворце, то они употребляют basa kedaton. Все же, безразлично, мужчины и женщины с сусухунаном говорят на krama, то же самое и с наследным принцем и прочими принцами крови, вставляя предписанные обычаем слова из madya, Когда речь заходит об особе, качествах и пр. императора и его семейства.
Эта чрезвычайная сложность и запутанность яванского языка, делая из него подобие китайского casse-tete, тем не менее свидетельствует о смышлености и изворотливости яванского ума. Яванец, действительно, смышлен и даже субтилен, но он ленив и неспособен на какое либо последовательное физическое усилие или на напряжение своих, несколько дремлющих, умственных способностей. Он, однако, даже в низших шгассах населения, не обучаясь правильным образом ничему, усвоил себе, по меньшей мере, три разговорные формы, из комбинации которых сложилась головоломная яванская речь. Многие, кроме того, свободно говорят по-малайски, а в высших общественных сферах и по-голландски.
Яванец хорошо знаком с полезными и вредными качествами естественных сил природы и в особенности со свойствами своей родной флоры. Яванцы из растительного царства извлекают множество лекарственных пособий, некоторые из таких ‘obat’ (лекарств), относящиеся в особенности к пользованию местных заболеваний, каковы средства от малярии, берри-берри, дисентерии, болезней печени и пр., вошли даже в европейскую фармакопею и предписываются в Индии теми из голландских докторов, которые, вследствие долгого пребывания в крае, могли ознакомиться и убедиться в целесообразности этих туземных средств. Яванцы и сунданцы (жители западной Явы) в приготовлении тонких и медленно, но верно действующих ядов не имеют себе равных. Должно признать, что туземцы довольно-таки часто пускают в ход свои токсикологические познания, упражняясь, как между собою, так и над европейцами, которые их оскорбили, и от которых мстительный по своей природе яванец никогда не задумывается избавиться.
Туземцы вообще мирного нрава, послушны и дисциплинированы, и голландцы без напряжения и усилий справляются со своими индийскими подданными. Тем не менее, яванцы до болезненности щепетильны и обидчивы, они не выносят ни малейшей несправедливости. Оскорбленный яванец, в припадке ‘мата-глап’ (буквально ‘темный глаз’), т. е. ослепленный аффектом, бросается, очертя голову, с криссом и убивает всех попадающихся ему на пути. Такие припадки, вместе с их печальными последствиями, известны под названием ‘амок’.
В нормальном состоянии яванец добродушен, гостеприимен и чрезвычайно любит детей, не исключал европейских. Он живет беззаботно изо дня в день и отличается широкою натурою, он совершенно неспособен откладывать копейку на черный день, вследствие чего весь свой век должен эксплуатирующим его инстинкты китайским и арабским ростовщикам, которые, разумеется, поощряют природное расположение своих клиентов к азартным играм, курению опиума, празднествам и зрелищам всякого рода.
Торговлею и промышленностью яванцы занимаются мало, предоставляя эти, неподходящие для них, занятия европейцам, китайцам и арабам. Они преимущественно собственники, земледельцы или еще чиновники. Затаенная амбиция всякого яванца, среднего и даже высшего класса, это — поступить рано или поздно на правительственную службу голландскую и сделаться ambtenar’ом (чиновником), то есть старостою в десса (деревне) или пати и регентом в городе. Очень многие поступают на службу к сусухунану и султану. В обоих случаях яванские чиновники пользуются присвоенным им по рангу почетным ‘пайонгом’ (зонтиком), шляпою с галуном и мундирной курткой с металлическими пуговицами. Все они чрезвычайно падки на ордена, галуны, перья и прочие отличия.
Официально яванцы исповедуют мусульманскую религию, но исламизм их сильно перемешан с суевериями древней их индусской религии. Так, они веруют в существование духов праотцев, в водяных и леших, в горных и воздушных гениев, в приметы благоприятных и несчастных дней, смотря по сочетанию созвездий. В важных случаях своей жизни, как, например, перед обрезанием детей мужеского пола и выдачею замуж дочерей, яванские священники и дукуны (знахари) сперва определяют гороскоп. Духов и гениев своих яванцы именуют ‘сангхианг’, что одно уже указывает на индусское происхождение этого поверия, так как именно предикат сангхианг гуру (бог учитель) обозначал преимущественно индусского бога Сиву. Каждая ‘десса’ (село) имеет своего бога охранителя, алтарь которого, из двух камней, поставленных ребром, и третьего, наложенного сверху плашмя, воздвигнут в глухих местах, под развесистыми и благородными par excellence ‘варингинами’ (ficus indica sacra). На алтарях этих курится фимиам и кладутся цветы. Часто даже можно видеть в яванских домах древние индусские статуэтки божества, в видимой форме изображающая невидимого бога.
Рис, составляющей главнейшую ежедневную пищу яванцев, естественно должен был получить и своего специального духа хранителя. Это ‘Сри’, бог sawah — рисовых полей. Могущественным духом в божественной иерархии считается еще ‘Рангу Ларикадуль’. Обитает он на южном побережье Явы, там, где отвесно спускающиеся в море голые скалы изобилуют ласточкиными гнездами. Замечателен еще злой дух ‘Кьяй Белогоронг’, Это дух сокрытых в недрах земли богатств и кладов. Кроме перечисленных выше, в яванском народном суеверии существует еще масса иных добрых гениев и злых демонов индусского происхождения, к которым яванцы присоединили еще шайтанов (дьяволов) и джиннов (гениев) мусульманской мифологии. Различные демоны эти накликают бедствия, затмения, наводнения, напускают эпидемии и болезни.
Рядом с духопоклонением яванцы почитают еще и души умерших. Каждая десса чтит память своего основателя (акаль бакаль), а каждое семейство устраивает однажды в год поминальное пиршество и справляет жертвоприношения на могилах своих родителей в 3-й, 7-й, 40-й и 1.000-й день по смерти их.
Яванцы верят, что души умерших могут переселиться и жить в теле известных живых людей, и что в таких случаях души эти обнаруживают свое присутствие швырянием камней, передвижением неодушевленных предметов и прочими манифестациями. Это в одно и то же время спиритизм и спиритуализм, ибо среди яванцев существуют медиумы, которые днем и в виду многочисленной публики проделывают изумительный вещи. Так, неоднократно можно прочесть в газетах отчет о том, как летали по воздуху тяжелые медные ступки для толчения риса, и как сражались между собою тоже в пространстве, днем на виду у всех, два крисса, и притом бились они с таким ожесточением, что один крисс вышел из схватки совершенно искривившимся.
Яванцы, как мусульмане, могут иметь несколько жен. Но правом этим пользуются лишь принцы и особы высшего класса, тогда как единоженство составляет правило среди простого народа.
Яванец — нежный супруг и отец. Он любит свою жену, которая почти равноправна с мужем и пользуется большой свободой (яванки все ходят с открытыми лицами). Тем не менее яванец по закону очень легко, слишком даже легко, может развестись со своей женой и взять себе другую подругу жизни.
Совершение браков обставлено чрезвычайно сложными церемониями, и ему всегда предшествует астрономическое или, вернее, астрологическое вычисление и определение. Требуемый указания почерпаются из особого руководства, именуемого ‘Posatoan’. Исходною точкой служит яванский алфавит, состоящий из 20 букв и слогов, из которых каждому соответствует известная кабалистическая цифра. Величина эта именуется ‘непту’.
Непту с своей стороны имеет соотношение к 7 и 5 дням яванской недели и к фазисам луны в яванском году. Так, ha = 6, ga = 1, nga = 2 и т. д. Начальный буквы имен жениха и невесты слагаются вместе, полученная сумма делится на 7, и смотря по тому, получается ли остаток и какой, ‘дукун’ определяет, имеет ли вообще состояться брачный союз, и какие будут свойства и последствия оного. Возьмем в пояснение два примера: жениха зовут Гатут, невесту — Алима. Начальные буквы обоих имен, сложенный вместе, дают как раз цифру 7, то есть, после деления на 7 не получается никакого остатка. Это — самое благоприятное условие. Про такую пару дукун говорит, что лучшей комбинации желать нельзя, так как это ‘дилала анему капенак’, т. е. предопределение свыше, и что такой брак будет благословен аллахом. Если получается остаток 1, как, например, при сочетании имен Махмуд и Карсия, то это означает, или что родители не будут иметь детей, или же что они их потеряют в нежном возрасте.
Впрочем, вышеприведенная есть лишь одна из разнообразных комбинаций с непту, смотря по тому, какую ценность придают каждому отдельному непту, получаются из сопоставления и группирования оных различные выводы, имеющие решающее влияние на заключение браков. В свою очередь, из этих комбинаций составлен целый лексикон или кодекс, но выяснение этой системы завлекло бы меня слишком далеко.
Кроме непту, влияние на благополучие браков оказывают еще различные месяцы в году. Так, браки, состоявшиеся в первом месяце, мухарреме или суре, яванского года, предвещают смерть всем членам семьи, второй месяц, сапар, обещает мужу и жене денежный затруднения и долги. Из того, однако, обстоятельства, что нет такой яванской семьи, которая не выходила бы всю жизнь из невылазных долгов, можно бы прийти к заключению, что на Яве большинство браков совершается именно в месяце сапаре.
Яванское летосчисление опять таки не простое, а весьма сложное. Високосный год ‘винду’ возвращается периодически через каждые 8 лет. Есть недели по 7 дней и так называемая базарная неделя в 5 дней. Из семидневных недель составляется цикл в 30 недель, именуемый ‘вуку’.
Когда гороскоп оказался благоприятным, родители молодой девушки и жених ее определяют между собою цену невесты ‘тумбасан’ или ‘маскавин’ (буквально — свадебное золото). Они также условливаются насчет ‘сасраханана’, или вознаграждения натурою, которое за невесту полагается. Ценность маскавина обыкновенно не превышает одного таля, точнее 0,05409 веса одного килограмма серебра, что составляет около 5 голландских гульденов. Сасраханан состоит из съестных припасов: риса, плодов, кухонной посуды, иногда из коров, буйволов и изукрашенных носилок для брачной процессии. Когда жених побогаче, то вечером того же дня совершается в доме родителей прием с пиршеством (сламатан) в честь пророка Магомета и душ праотцев, дабы они благословили союз. При этом присутствует имам и произносит молитвы.
Такая вечеринка именуется ‘мидадарени’, т. е. ожидание нимф небожительниц, которые должны оказать брачной паре свое покровительство. Всю ночь продолжаются угощения с музыкой и танцами, и во всю ночь молодые не должны ни на минуту отдыхать или сомкнуть глаз, иначе это предвещает беду.
На другой день совершается самый обряд венчания в мечети или на дому, у богатых людей, при чем почетные представители семьи громко произносить магометанский символ веры.
Тотчас после церемонии, жених, дабы оказать своему тестю и имаму почтение и повиновение, обнимает и целует их колена, затем молодые следуют в торжественной процессии, жених на коне, а невеста на носилках вокруг и через всю дессу, сопровождаемые родственниками и любопытными музыкантами, баядерками и грохотом спускаемого фейерверка, до которого все яванцы страстные охотники.
Обыкновение требует, чтобы молодая первою из всех вступила в дом своего мужа, где она умывает ему ноги в знак почтения и повиновения. После этого муж берет жену за правую руку и ведет ее к парадному брачному ложу, выставленному на показ в главной приемной комнате. Присутствующие бросают на пути следования молодых рис и мелкую медную монету, что должно обозначать будущее благосостояние и изобилие всего хорошего в доме. Молодые садятся на диван или на лавку рядом с брачным ложем, которое изображает более парадное седалище, чем постель, и муж выкладывает у ног жены пригоршни ржи, плодов и монет. Этим он, так сказать, наглядно демонстрирует публике, каким образом он имеет в виду заботиться о содержании своей супруги…
В полночь подруги молодой вводят ее в брачный покой и призывают мужа. Но уже час спустя к ним входят родственницы мужа и жены с факелами и фонарями. Они суетятся и делают вид, будто по всем углам и закоулкам комнаты разыскивают молодых. Они открывают, наконец, занавеси брачного ложа и, найдя мужа и жену, окропляют их водою, желая им всякого благополучия. Несколько дикая и стеснительная для молодых церемония эта есть также символический остаток индусской старины. Проделывается она с целью напомнить супругам те баснословный времена, о которых повествуют яванские театральный драмы, когда молодых принцесс среди первой же брачной ночи похищали злые демоны и чародеи. Это есть живое memento мужу, чтобы он не дремал, иначе то же самое может приключиться и с его супругой.
На третий и следующие дни новобрачные делают визиты отцу и матери, свекру и свекрови, в доме которых, согласно старому обыкновению, они обязательно должны провести одну ночь, но на этот раз уже покой мужа и жены не нарушается шумным и внезапным вторжением факельщиц.
Совершеннолетие наступает для яванца по достижении им 15 — 16-ти-летнего возраста, после обрезания, которое совершается около того же времени. Девочки достигают совершеннолетия уже 2 — 3 годами раньше, а в возрасте 12 — 13 лет они уже выходить замуж. Браком сочетаются также и дети в нежном еще возрасте, как это делается у индусов, но браки такого рода, именуемые ‘висящими’, остаются недействительными до достижения обрученными законного возраста.
Часто случается, что дочери принцев или лиц, принадлежащих к высокой яванской аристократии, выходят замуж за простолюдинов, в таком случае будущих супругов возводить сперва в дворянское достоинство. Тем не менее, такой новой формации дворянин чувствует и считает себя ниже своей жены. Он оказывает ей не только публично и дома, das l’intimite, внимание и уважение, сидя на корточках, он проделывает ‘sembah’, яванское приветствие, на полу перед супругой, которая восседает выше мужа на диване.
Расторжение брака совершается, согласно мусульманскому праву, вследствие, например, вероотступничества одного из супругов, а также путем развода. Муж может отделаться от жены еще в том случае, если они оба нравами не сходятся и ссорятся между собою, или если жена не оказывает мужу должного повиновения. При этом муж может еще произнести проклятие (кулук) над своею супругой. Муж может тотчас же взять себе другую подругу жизни. Что же касается жены, то если она беременна в момент расторжения брака, то обязана выждать после родов еще 4 месяца и 10 дней до заключения новых брачных уз. То же предписывается в случае вдовства жены.
Расторжение брака может быть также вызвано по инициативе жены, если она обвинить мужа в физической неспособности к исполнению супружеских обязанностей, в невыдаче обратно ‘маскавина’, полученного от невесты, в сумасшествии и в том случае, ‘если вследствие накожной болезни тело и лицо мужа покрывается светлыми пятнами, так что он походить на темнокожего альбиноса’ (sic).
Расторжение брака при этих условиях, именуемое ‘пегатан рапак’, совершается яванским судьею и имамом. Наконец, муж имеет просто право удалить и прогнать жену, которая перестала ему нравиться, он от себя дает ей формальный разводный документа и отсылает ее обратно к ее семейству, возвратив полученный маскавин. Этот способ, именуемый ‘talak’, самый употребительный и при том самый произвольный, так как муж не обязан ничем мотивировать своего решения, для приведения которого в исполнение достаточно одной его воли и даже его каприза. Правда, тот же муж, оттолкнувший от себя жену без всякого повода, может по прошествии известного времени взять ее к себе обратно.
Во всех случаях развода и расторжения брака обычай — адат, и мусульманское право — шариат предписывают, как поступить с детьми, происшедшими от брака.
Все приведенный выше и последующие сведения относительно яванских нравов и обычаев я почерпнул из интересной книги Th.. Maijer’а: ‘Яванец, как член яванского общественного строя’.
Укажу здесь еще на особенность, лишний раз свидетельствующую, что религия яванцев не есть исламизм чистейшей воды, а что она напротив сильно перемешана с суевериями астрологического свойства и индусского происхождения. Так, день и час рождения ребенка играют важную роль и оказывают значительное влияние на будущую судьбу, удачу или неуспех в жизни новорожденного. Понедельник, например, и притом 6-й, 7-й, 12-й, 1-й и 2-й часы благоприятны для появления на свет младенца женского пола, тогда как для мальчика считаются благоприятными часы 3-й, 4-й, 5-й, 8-й, 9-в и 11-й того же дня.
Выбор имени для ребенка также составляет весьма сложную операцию. Оно находится в зависимости от года, месяца, дня, часа и места рождения, от окружавших родильницу в момент родов предметов одушевленных и неодушевленных и пр.
При рождении ребенка родители меняют свое имя и принимают имя новорожденного с присоединением к оному слов ‘пак’ (отец) и ‘бок’ (мать): для мальчика, например, Пак-Саридья, для девочки Вок-Салем.
Траур, подобно китайцам, яванцы носят белый. В головах умерших ставятся ребром камни, напоминающие формою индусские ‘лингамы’.
День и час смерти бывают благоприятны и неблагоприятны. К первой категории относятся ‘святые дни’ — вторник и пятница. Народное суеверие придает особую таинственную силу белому полотняному савану людей, умерших именно во вторник или в пятницу, и часто случается, что трупы таких покойников подвергаются поруганию со стороны лихих людей, которые отрезают и уносят куски савана с целью сделаться невидимками при совершении краж и преступлений.
Погребение у яванцев, как и у остальных мусульман, совершается почти немедленно после смерти и всегда днем, до заката солнца, самое же позднее в течение первых 18 — 20 часов. При такой системе нередко случается, что в землю закапываются люди еще живые, как о том свидетельствуют разрытые могилы, в которых покойники зачастую найдены были в неестественно исковерканных позах.
В заключение, скажу несколько слов о яванских сословиях: крестьянах, аристократии и принцах крови.
Высшую яванскую аристократию олицетворяют собою независимые государи: сусухунан в Соло и султан в Джокдже.
Вот полный титул императора суракартского из владетельного дома Мангко-Негоро: Инканг-Синухун-Пандьенг-Сусухунан-Паку-Бувоно-Сенататин-Нгалага-Нгабудурахман-Саидин-Паната-гама. У императора четыре законных жены и неограниченное число наложниц. Его законный жены носят титул ‘рату’, первая из них титулуется специально ‘рату-кентьяно-вунгу’, остальные именуются рату-мас, рату-бендара и пр.
По смерти царствующего государя титулы эти меняются, императрица мать получает титулование ‘рату-агенг’, а остальные жены лишаются своего титула.
Сыновья императора от первой жены именуются ‘раден-мас-густи’, а остальные ‘раден-мас’.
Старший сын, когда нидерландское правительство признало его престолонаследником и кронпринцем, получил титул: ‘Кан-дьенг-Густи-Пангеран-Адипати-Аном-Амен-Негара-Судибья-Ра-джапутра-Нарендра-Матарам’.
Особые титуты имеют различные члены императорской фамилии, незаконные сыновья, братья, племянники, внуки и прочие родственники императора.
Султан в Джокдже, из владетельного дома Паку-Алам, титулуется: ‘Инкканг-Синухун-Кандьенг-Сумпан-Амангку-Буво-но-Сенапати-инд-нгалага-Нгабдурахман-Саидин-Панатагама’, с добавлением еще ‘Халифатулла’, т.-е. наместник Аллаха.
Кроме лиц, происходящих из родового дворянского сословия, дворянские титулы присвоены еще тем из яванцев, которые занимают общественные положения на государственной службе императора и султана.
Простой народ распадается на две категории: самостоятельные землевладельцы, земледельцы и ремесленники, врачи, знахари и прочие и поденщики или кули, которые работают на других.
Яванская литература имеет прошлое: это — произведения древней письменности, который относятся к категории героических поэм и эпопей. Перечисление их дало бы лишь перечень невозможных и варварских имен, мало кому известных и интересных. Написаны эти хроники на языке kawi miring, именуемом еще bahasa djawa, и древнее священное kabu понятно и доступно немногим.
Религиозные исследования (Pegon) об исламизме, весьма многочисленные, написаны на арабском языке или по-явански арабскими буквами.
‘Кропак’ именуются рукописи на пальмовых листах, самого разнообразного содержания, каковы, например, положения мусульманского адата, предвещания, молитвы, гороскопы, диссертации на тему о загробной жизни и пр.
Если для неспециалистов яванские героические и религиозные эпопеи представляют мало интереса, нельзя сказать того же о легендах яванского народа. Они дают представление о верованиях и суевериях яванцев, а также о их своеобразном миросозерцании.
Приведу для примера несколько таких рассказов, которые я заимствую из голландского и малайского перевода яванских легенд, собранных вышеупомянутым Мейером в различных резидентствах Явы.
Легенды эти в русском переложены появляются здесь впервые перед русскою публикою.
1) Священный камень в Тугу, именуемый яванцами Embah Bodo, т. е. глупый дедушка (легенда из резидентства Мадиун).
Во время оно проживал в местности Тугу некий пандит (отшельник, учитель), который славился своими познаниями, но стремился достигнуть еще высшей степени учености и власти, для чего он постоянно постился и молился. Дабы испытать его силу воли, боги послали ему однажды фею (видадари), которая в образе прекрасной женщины должна была отвлечь его от его святых занятий. Злополучный пандит смертельно влюбился в очаровательницу, позабыл о посте и молитве и объявил, что он готов скорее превратиться в каменный столб, чем лишиться своей прелестной подруги. В тот самый момент, однако, когда пандит намеревался заключить фею в свои объятия, видадари исчезла в пространстве, старец же был превращен в каменный столб. Между тем, ученый муж сей должен был знать, что имеет дело не с человеческим существом, а с волшебницею, небесною феею, обладающею сверхъестественными силами.
Вот почему в добродушной иронии своей яванцы обозвали ‘глупеньким дедушкою’ сего неразумного, неосторожного старца.
Народная фантазия приписывает каменному олицетворению пандита сверхъестественные свойства, как-то: давать советы и исполнять желания верующих, обращающихся к столбу с этою целью, и пр.
2) Чудесный конь в Баньяпути.
Во время оно проживал в десса (селе) Баньяпути простой крестьянин. Он держал кобылу, которая перевозила на базар плоды, рис и сельские продукты. От кобылы этой родился жеребец, который отличался тою особенностью, что не имел вовсе зубов. Жеребец питался не травою, а бананами, и при том съедал им же очищенный от кожи плод банана, но никогда никто не видел, каким образом он сперва снимал эту кожу. Многие были убеждены, что жеребец этот не что иное, как ‘sembrani’, т. е. мистический конь с невидимыми крыльями на ногах. Однажды хозяину приснилось, что его посетил седой старик, который поведал, что конь этот действительно сембрани, божественного происхождения, и что простому смертному не дозволено таким конем пользоваться. Сембрани не суждено было жить на этой грешной земле, он должен был возвратиться в свою небесную обитель в тот момент, когда с горы Лаву низвергнется вниз могущественный поток, который разрушить все на пути. Неизвестный старец прибавил, что этот момент наступил, и приказал крестьянину, не теряя времени, с чадами и домочадцами переселиться на вершину горы Лаву, коня же оставить в конюшне. Крестьянин исполнил все, как ему было предписано, и с вершины горы мог видеть, как низринувшийся поток затопил всю местность внизу, и как чудесный сембрани, подхваченный волною, с веселым ржанием вынесен был потоком и исчез в море. Уверяют, что в той местности, в которой раздалось ржание сембрани, еще и ныне водятся кони особенно выносливой и сильной породы.
3) Гора Лаву. Во время оно, давно это было, гора Лаву вершиною своею касалась самого неба. На горе жил великий чародей Самар, который забавлялся тем, что выходил на вершину горы, снимал с неба и снова прикреплял к горизонту звезды. Это занятие его, наконец, надоело звездам, и они решили произнести проклятие над чародеем и над самою горою. Вследствие сего они Самара превратили в маленького уродливого карлика, между тем как вершина горы провалилась. Тогда Самар взял в руки часть ввалившейся горы, с целью погрузить оную в Индийский океан. Работал он ночью, дабы ничье человеческое око не могло его при этом увидеть. Таким образом, Самар с ношей своею однажды приблизился к селению Тьянкринг, где поселяне собирали рис и измельчали оный в ступках. Полагая, что они его заметили, и что при приближении его люди подали сигнал медными пестами, Самар уронил верхушку горы на поле, а сам исчез. Гора эта, именуемая высокой, и ныне еще возвышается среди ровной местности. Но Самар вскоре убедился, хотя и слишком поздно, что люди просто работали в поле и никакого сигнала не подавали. Тогда он над деревней Тьянкринг произнес проклятие в том смысле, что впредь в дессе никто не может жениться в юном возрасте, и что браки будут заключаться только между людьми в зрелых летах. Боги одобрили это решение, и вот почему и ныне в Тьянкринге браки совершаются между людьми немолодыми.
4) Гизик Пенгадон-аям. На побережье южного моря есть местность, известная под именем Пенгадон-аям, т. е. арена петушиных боев. Утверждают, что каждую пятницу ночью здесь слышны крики, пение и шум крыльев дерущихся петухов, а также рукоплескания зрителей, но при этом не видно ни тех, ни других. Здесь, действительно, в прежние времена собирались любители петушиных боев.
5) Дикие псы в Прамбу Далеме. В дессе Ванасиди есть пещера Прамбу Далем, в которой живут сотнями дикие псы. Выход грота находится под водою. Утверждают, что можно призвать этих диких псов на помощь против диких кабанов и иных зверей, уничтожающих посевы, и что псы эти имеют патроном шайтана (дьявола). При гроте состоит смотритель, которому властью шайтана даны человеческий образ и свойства. К этому-то смотрителю и обращаются с просьбами и жертвоприношениями, состоящими из цветов, плодов, риса и денег. Если молитва верующего услышана, дикие псы сотнями выходят из грота и кидаются на кабанов и прочих зверей, которых и уничтожают. Но обращаться к шайтану не всегда безопасно. Если ему, например, покажется недостаточным жертвоприношение, он посылает диких псов своих не на кабанов, а на собственные стада просителей. Далее шайтан переселяется иногда в тела некоторых лиц, который начинают прыгать, кричать и бесноваться. В таком случае, этим бесноватым нужно отдать все, чего бы они ни потребовали. Такие люди считаются братьями и сестрами самого шайтана, они одарены большею властью, чем обыкновенные смертные.
6) В резидентстве Рембанг есть местечко Тубан, известное некоторыми своими особенностями. Так, на берегу моря есть колодезь с чистою и пресною водою, несмотря на близость моря и на то, что при приливах морская вода проникает внутрь колодца. Колодцу этому приписывают следующее происхождение. В первые годы пропаганды и введения ислама на Яве, жил в Тубане знаменитый муж и законоучитель Сунан-Бонанг, ученость которого известна была далеко за пределами Явы. Дабы иметь с Бонангом свидание и публичную диссертацию, прибыл однажды в Тубан один известный законоучитель с затаенною целью посрамить Бонанга. Прибывший потерпел крушение и выброшен был на берег в Тубане. Проходивший случайно Бонанг увидел своего соперника, остановился, начал с ним разговаривать и воткнул в землю свой посох. Из-под посоха тотчас же забил ключ пресной воды. Это чудо произвело на чужеземца столь сильное впечатление, что он из противников Бонанга сделался его послушным учеником и последователем. Вокруг могилы Бонанга и ныне еще существуют целебные источники и дом, которому приписывают таинственное и божественное происхождение, так как никто не видел, кем и когда дом сей был сооружен.
7) Легенда из резидентства Дьяпара. Это рассказ юмористического содержания. Во время оно, в местечке Дьювана, супруга одного из принцев Картасуры была беременна и возымела желание поесть огурцов. Но во всем государстве не существовало ничего подобного, и никто не имел определенного представления о том, чего собственно желает принцесса. Тогда принц отправил особого посланного, наказав ему во что бы то ни стало разыскать и принести желаемый огурец. После долгих поисков гонец разыскал у одного старого поселянина огород и в нем всего один лишь огурец, который и был тотчас же приобретен. Но старик крестьянин не сумел сказать ни имени местности, ни названия неизвестного ему растения, так что и государю своему посланный не мог доложить ничего определенного. Тогда принц назвал Друдьювана (а по сокращении Дьювана) место, где обретен был огурец, самый же огурец получил название и затем известен под именем тимун-ватанг.
Десса Дарапайонг (буквально — кровавый зонтик).
Рассказ этот относится еще к баснословным временам, когда боги свободно появлялись на земле среди обыкновенных смертных.
Однажды Нараяна (одно из побочных имен бога Вишну), гуляя с сестрой своею Сембадрой, заблудился и, разыскивая исход, воткнул в землю свой пайонг (зонтик) и сказал сестре: ‘садись под зонтик и подожди меня, пока я разыщу дорогу’.
Как только он удалился, Сембадра увидела приближавшегося страшного вида дракона, который грозил ее поглотить. Она в страхе и смятении бежала, оставив пайонг воткнутым в земле. Прибежавший на ее крик Нараяна узнал в драконе могущественного волшебника и чародея Нага, посланного против него его врагом Кангса. Нараяна тогда схватил заостренный бамбуковый кол и снес дракону голову, которая упала и исчезла в море, тело же чудовища превратилось в реку Синага, ныне еще существующую, а из священного пайонга вырос могущественный экземпляр дерева видара, под сению которого основана была впоследствии десса Видара Пайонг.
9) Наконец, в резидентстве Шерибонском, в дессе Сиелуман, существуют так называемые leuweung onom, т. е. очарованные леса, жилища невидимых духов вместе с болотами (rantja), над которыми тоже витают невидимые гении. Гении эти походят свойствами своими на легендарных немецких кобольдов и Heinzelmannchan, они добродушны, охотно служат человеку, исполняют за него различные полевые и домашние работы и, подобно кобольдам, не любят, чтобы за ними подсматривали и чтобы и поднимали на смех. В таких случаях они жестоко мстят человеку. Духи эти являются в базарные дни на рынок, и люди знающие тотчас могут их отличить по их костюму и внешнему виду. Духи или гении пускаются в разговоры, расспрашивают людей, но сами не терпят расспросов.
Они никогда не торгуются, а знают точную цену всякого предмета и цену эту, не говоря ни слова, выкладывают перед торговцем. Они вообще безобидны, когда люди их оставляют в покое и не пристают к ним, в противном случае гении напускают на любопытных разные напасти, болезни, а порою и смерть.
Текст воспроизведен по изданию: При дворе императора в Суракарте (Соло). (Центральная Ява) // Исторический вестник. No 9, 1900.
сетевая версия — Трофимов С. 2008.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
