ПРЕЛЕСТНЫЙ БУКЕТЪ.
ПРЕЛЕСТНЫЙ БУКЕТЪ.
Разсказъ В. Щиглева.
* * *
* * *
* * *
‘Нива’, No 27, 1874
Прелестный букет, Щиглев Владимир Романович, Год: 1899
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Ровно въ девять часовъ утра проснулся Андрей Степановичъ Недопыкинъ. Проснувшись, онъ улыбнулся, дрыгнулъ обими ногами и вообще ощутилъ необыкновенную легкость во всемъ тл. Однимъ энергическимъ жестомъ правой руки сбросилъ онъ пушистое байковое одяло, вскочилъ и попалъ сразу въ туфли.
— ‘Эхъ, была не была!’ воскликнулъ господинъ Недопыкинъ.
Очевидно было, что Андрей Степановичъ ршился не какой-то подвигъ: впрочемъ, это вдь не секретъ: онъ возымлъ твердое намреніе отправиться сегодня вечеромъ въ домъ господина…
Но, позвольте! Вы вдь совершенно еще не знакомы съ господиномъ Недопыкинымъ, даже не знаете, каковъ онъ изъ себя.
Андрей Степановичъ весьма приличный мужчина, лтъ ему тридцать два — тридцать три. Если вы видли когда нибудь помощника столоначальника, отправляющагося на службу, выбритаго до бархатости подбородка, въ новенькомъ вицмундир, съ блоснжными воротничками, то это вы и видли именно Андрея Степановича Недопыкина. Образованіе получилъ онъ далеко не блестящее, ибо окончилъ курсъ наукъ въ пятомъ класс гимназіи и, по протекціи дяди, поступилъ писцомъ въ его канцелярію. Тогда ему было около восемнадцати лтъ. Дв трети изъ скуднаго запаса знанія, почерпнутаго имъ въ гимназіи, онъ уже растерялъ, карабкаясь по чиновной лстниц. Когда господинъ Недопыкинъ докарабкался до стула помощника столоначальника, то въ голов его только и осталось одно смутное воспоминаніе о Всеобщей Исторіи, географіи и алгебр. Изъ исторіи онъ помнилъ, что Римъ палъ отъ развращенности нравовъ, что Клеопатра была бабенка ‘мое почтеніе’, а греки въ старину любили разныя игры и зрлища. Изъ географіи онъ почему-то никакъ не могъ позабыть, что гд-то въ Америк есть гора ‘Попокатепетль’. Идя на службу, онъ даже иногда напвалъ это слово. Желая какъ-то разъ блеснуть познаніями передъ своей квартирной хозяйкой, тумбообразной мщанкой вдовой, онъ и ей сообщилъ, что въ Америк есть громадная гора, называемая ‘Попокатепетль’. Хозяйка вздохнула, пробовала повторить это слово, но не могла и плюнула, проговоривъ: ‘Экіе, право,— лшіе!’ Андрей Степановичъ курилъ папироски, которыя самъ и длалъ, т. е. покупалъ гильзы и набивалъ ихъ табакомъ. Коробка, въ которой постоянно лежали готовыя папиросы, носила названіе ‘Попокатепетль’. Какъ и вс люди, герой нашъ былъ не безъ слабостей: во-первыхъ, особенно любилъ онъ сапоги хорошо сшитые и блестящіе, на большихъ каблукахъ (господинъ Недопыкинъ былъ небольшаго роста). Онъ даже разговаривалъ съ ними. ‘Ну, что ты — а?’ говорилъ онъ, напримръ, разсматривая правый сапогъ:— ‘служить, канашка, кажется, хочешь отказаться?… И гд ты это себя царапнулъ, бестія? Ну, что хорошаго, самъ посуди, если придется кругленькую эдакую заплатку положить? Эхъ, братъ! Лвый лучше ведетъ себя’!… Вторая слабость заключалась въ томъ, что Андрей Степановичъ, какъ человкъ холостой, иногда вечеркомъ, наедин съ самимъ собою, раскрывалъ объятія Муз, т. е., по просту сказать, писалъ разными размрами, съ рифмами гд слдуетъ, прозу, полагая, что пишетъ стихи, преисполненные поэзіей. Такъ какъ господинъ Недопыкинъ былъ человкъ чрезвычайно аккуратный, то вс свои стишки записывалъ въ особую толстенькую книжечку въ прелестно-голубомъ переплет. На заглавномъ листк кудряватыни буквами было изложено: ‘Цвты досуга’, затмъ нсколько пониже ‘А. С. Недопыкина’ и еще ниже — ‘Санктъ-Петербургъ’, годъ, мсяцъ и число.
Такъ и быть, приведемъ для образчика одинъ изъ такихъ ‘Цвтковъ досуга’:
‘Опять любовь! Опять приливъ
Забытыхъ мыслей, грезъ летучихъ,
Страстей губительныхъ, кипучихъ…
Эгоистическій порывъ!
И ядъ сомннья, ядъ ужасный!
О, милый другъ, о, другъ прекрасный,
Зачмъ будить во мн любовь
Съ ея тоской и болью вновь’?…
Андрей Степановичъ уже четыре раза любилъ на своемъ вку и, разумется, безнадежно, а потому и считалъ себя вправ, влюбившись въ пятый разъ, воскликнуть: ‘Зачмъ будить во мн любовь съ ея тоской и болью вновь’?..
Да, онъ опять любилъ! Но на этотъ разъ удачне былъ для него ‘эгоистическій порывъ’, и мы видли, въ какомъ даже игриво-веселомъ настроеніи духа проснулся сегодня Андрей Степановичъ. Дло въ томъ, что онъ поршилъ вечеромъ отправиться въ домъ господина Балыкова, Петра Петровича, увидть непремнно прелестную Ольгу Петровну, дочь Петра Петровича, и — ршить свою судьбу.
Онъ, около полугода, наблюдалъ Ольгу Петровну, подмчалъ ея взгляды, улыбку, тонъ голоса и — о, радость! за послдніе два мсяца убдился, что она къ нему… неравнодушна!… И что всего удивительне, прелестная двушка при отц своемъ какъ-то особенно любезничала съ нимъ, но, оставаясь иногда tte tte съ Андреемъ Степановичемъ, просто даже грубила ему и вообще казалась раздражительною, злою. Господинъ Недопыкинъ объяснилъ себ это явленіе такъ: ‘Она играетъ со мной, кокетничаетъ… шалитъ, ну, а при отц-то это ей неловко, вотъ она поневол и любезничаетъ тогда со мной!.. О, хитрой Еввы дочь!’…
— Петръ Петровичъ, какъ видно, не прочь назвать меня своимъ зятемъ. Онъ со мной всегда ласковъ, самъ всегда наливаетъ мн за ужиномъ рябиновки ‘своей работы’ и, вообще, благоволитъ ко мн…. Да!…. Что-жъ, вдь онъ видитъ: я не что нибудь, а все-таки помощникъ столоначальника, ну, и кавалеръ ордена Станислава!…
Такъ размышлялъ Андрей Степановичъ и посматривалъ, не безъ удовольствія, на себя и на свои удивительно-вычищенные сапоги.
Умывшись, напившись чаю и одвшись, онъ отправился на службу. Дорогой опять разговорился самъ съ собой.
— Гм! Съ кмъ же прежде объясниться: съ папенькой или съ дочкой? Оно, конечно, съ отцомъ слдуетъ прежде, но это… это ужъ очень по казенному, да ктому-же она двица, чортъ возьми, современная! Собственными глазами видлъ въ рукахъ у нея книжку ‘За и противъ женщинъ’… Гм! Пожалуй еще обидится, ежели я да помимо ея…. И такъ, объяснюсь съ ней! Шабашъ!…
Слово ‘шабашъ’ господинъ Недопыкинъ такъ громко произнесъ, что извощикъ подбжалъ къ нему и спросилъ: ‘Куда прикажете’? Андрей Степановичъ разсердился и сказалъ: ‘Къ чорту!’ Извощикъ тоже разсердился, но послалъ его уже не къ чорту… куда именно — герой нашъ не слыхалъ, потому что отошелъ уже довольно далеко отъ извощика. И хорошо сдлалъ.
— И такъ, объяснюсь съ ней, продолжалъ Адрей Степановичъ,— но…. какъ? По какому именно способу?…
Припомнилъ онъ тутъ два-три романа, но любовныя объясненія въ этихъ романахъ какъ-то не нравились ему, не совсмъ подходили къ данному случаю: одно, напримръ, происходило при лун, около пруда, другое — на бал, за мазуркой…
— Нтъ, это все не то, да и неловко какъ-то такъ…. ни съ того, ни съ сего изъясняться въ любви…
Крпко задумался господинъ Недопыкинъ и очнулся только тогда, когда одинъ изъ младшихъ чиновниковъ обратился къ нему съ вопросомъ относительно потери отношенія за No 12573.
— Господи! чуть не въ слухъ проговорилъ Андрей Степановичъ и даже оглянулся.— Ужъ я на служб! за своимъ столомъ даже сижу!… Вотъ не замтилъ-то, какъ вошелъ въ швейцарскую, какъ снялъ пальто, поднялся по лстниц и слъ на свое мсто… Удивительно! ноги-то свое дло сдлали и безъ меня!… Что вамъ? обратился онъ полу-сердито къ чиновнику, который смотрлъ на помощника столоначальника съ нкоторымъ любопытствомъ.
Чиновникъ повторилъ свой вопросъ.
— Ищите! У меня этого отношенія нтъ, да и некогда мн тутъ съ вами!.. У всякаго свое дло.
Господинъ Недопыкинъ ‘махнулъ рукой нетерпливо’ и молодой канцеляристъ ‘склонившись’ отошелъ отъ стола.
Андрей Степановичъ обмакнулъ перо, черкнулъ имъ раза два на бумаг ‘Недопыкинъ’, потомъ вывелъ очень красиво ‘Ольга’ и оцпенлъ, уставивъ глазаа на уголъ шкафа съ длами. Канцеляристъ изподтишка не переставалъ наблюдать за нимъ, но, наконецъ, бросилъ это занятіе.
За три минуты до появленія столоначальника, Андрей Степановичъ произнесъ довольно громко: ‘Нашелъ’!
Канцеляристъ, грустя о потери отношенія за No 12573, встрепенулся, вскочилъ съ своего мста и подошелъ къ г. Недопыкину.
— Такъ позвольте-съ! Я такъ и думалъ, что оно у васъ, Андрей Степанычъ…
— Что-о?..
— Отношеніе за… вы изволили найти… которое…
Г. Недопыкинъ вытаращилъ глаза.
— Вамъ по-русски говорятъ, а? Вдь ужъ я вамъ сказалъ? Ступайте!
Дйствительно, никакого отношенія за No 12573 Андрей Степановичъ не находилъ, и, если крикнулъ ‘нашелъ!’, то это относилось къ счастливйшей мысли, которую онъ только что уловилъ.
— Да, именно такъ! куплю букетъ — ну, рубля три-четыре куда ни шло! и въ букетъ-то этотъ…. хе, хе, хе!… записочку! Вотъ вдь и передъ началомъ фейерверка всегда прежде пустятъ ракету…. Она увидитъ, прочтетъ и…. и затмъ послдуетъ объясненіе.
Господинъ Недопыкинъ облегчилъ себя глубокимъ вздохомъ и вслдъ за этимъ положилъ передъ собой казенный бланкъ.
— Сейчасъ-же и составлю. Надо, чтобъ и коротко вышло и сильно, проговорилъ онъ про себя и обмакнулъ перо. Около получаса сочинялъ онъ, маралъ, передлывалъ и, наконецъ, составивъ окончательно на-черно ‘записочку’, прочелъ про себя слдующее:
‘Я васъ люблю! Принявши сей букетъ,
Отвтьте просто: да иль нтъ’?…
Изготовивъ такое ‘сильное’ двустишіе, Андрей Степановичъ положилъ его въ ящикъ стола и занялся уже ‘настоящими’ длами. Въ конц ‘присутствія’ онъ досталъ великолпный почтовый листокъ, отдлилъ отъ него половинку, потомъ отъ этой половинки взялъ опять-таки половинку и уже на ней красными чернилами красиво написалъ дв вышеупомянутыя строчки. Почему онъ написалъ ихъ именно красными чернилами — неизвстно, но надо думать, что Андрей Степановичъ подъ красными чернилами подразумвалъ свою кровь, какъ будто-бы стальное перо онъ обмакнулъ не въ чернильницу, а въ собственное свое влюбленное, горячее сердце.
Полюбовавшись двустишіемъ, онъ призадумался.
— Подписаться или не подписаться?… Если черкнуть ‘Недопыкинъ’… гм! чортъ знаетъ, какъ скверно звучитъ! А безъ подписи какъ-то нельзя…. Одно имя — Андрей?… Тоже — гадко: будто лакей какой нибудь… По-французски разв? Да какъ по-французски Андрей?… Андрэ?… Должно быть такъ. Оборотное е на конц.
Сложивъ записочку, господинъ Недопыкинъ положилъ ее въ правый карманъ жилетки (въ лвомъ покоились часы) и отправился домой успокоивать желудокъ.
— Ну, будетъ лежать! воскликнулъ Андрей Степановичъ, взглянувъ на стнные часы: — половина шестаго — пора снаряжаться. Послобденная тяжесть исчезла!…
Господинъ Недопыкинъ вскочилъ съ кушетки и, слегка подпрыгивая, направился къ дверямъ, которыя вели въ корридоръ. Отворивъ дверь, онъ крикнулъ:
— Марья Васильевна!
— Я за нее, отвтилъ откуда-то голосъ хозяйки.
— Скажите, пожалуйста, Степанид, чтобъ она принесла теплой воды въ рукомойникъ. Есть теплая вода?
— Какъ не быть! Сейчасъ. Степанида!
— Хе! произнесъ Андрей Степановичъ:— пріятно, чортъ возьми, изъ простаго вторника сдлать ршительный вторникъ, вотъ какъ я сегодня сдлалъ!
Тутъ онъ опять слегка подпрыгнулъ, причемъ лвая туфля вспорхнула съ лвой ноги и отлетла аршина на два отъ него. Андрей Степановичъ на одной правой ног поскакалъ за туфлей.
— Вишь ты какъ — ловко! раздалось въ дверяхъ.
Господинъ Недопыкинъ, остановившись надъ туфлей, обернулся съ недовольнымъ видомъ и произнесъ сердито, обратившись къ Степанид:
— Принесла? Ну, наливай въ рукомойникъ!
Степанида налила и затмъ подошла къ тому мсту, гд стояли сапоги покрытые старой простыней.
— Какіе чистить-то брать? спросила она.
— Новые, отвтилъ Андрей Степановичъ и подошелъ къ умывальнику.
— Это тоненькіе-то?
— Ну-да, тоненькіе. Хорошенько вычищи — смотри!
— Завсегда хорошо чищу.
— Завсегда! Нтъ, ты вотъ любишь воды много лить, оттого мстами блеститъ, а мстами — тусклыя пятна.
— Это ужъ кожа такая-съ, а я густо завсегда…
— Ну, не разговаривай, а иди и — чище!
— Зачмъ воды много лить? Это вы напрасно…
— Кожа такая! много ты понимаешь въ кож!..
— Я воды самую чуточку…
— Ну, ступай, ступай!
Степанида вышла, захвативъ съ собой тоненькіе сапоги.
Умывшись, Андрей Степановичъ занялся вставленіемъ запонокъ въ чистую рубашку. Покончивъ съ этимъ, онъ о чемъ-то задумался и вдругъ воскликнулъ:
— Ахъ-да! все-ли я купилъ, что записалъ сегодня утромъ? Да — нтъ! Совершенно забылъ объ этомъ!…
Снявъ со стула черную суконную жилетку, онъ вынулъ изъ праваго кармашка дв сложенныя бумажки, развернулъ ихъ, посмотрлъ и снова сложилъ. Одну бумажку положилъ на столъ, другую — въ жилеточный карманъ.
— Чортъ возьми! Да я и въ лавку не заходилъ… Совсмъ изъ памяти вонъ… Это сердце мое торопилось! О, ты сердце!… Впрочемъ, одеколону-то еще есть немножко, ну а остальное не къ спху — куплю завтра.
Черезъ полчаса Андрей Степановичъ былъ почти уже готовъ. Прелестныя срыя брюки какъ-то особенно пріятно сидли на ногахъ его, бархатная синяя жилетка накрыла уже туго-накрахмаленную грудь рубашки… Господинъ Недопыкинъ возился теперь съ золотой часовой цпочкой, стоя передъ зеркаломъ… Все какъ-то не то выходило… не красиво! То цпочка слишкомъ ужъ низко висла, то опять высоко… золотой крючекъ цпочки совершилъ путешествіе по всему борту жилетки и, наконецъ, отправясь снова путешествовать по той же дорог, остановился на половин пути и… вдругъ…
— Нтъ, это не годится! Срыя брюки, синяя жилетка, коричневая визитка… Пестро! наконецъ, вдь я ду не просто на вечеръ… Дло серіозное… объясненія… Надо посолидне! Весь въ черномъ… Да! впрочемъ, брюки — ничего, они темно-срыя. Можно и въ нихъ…
Все это Андрей Степановичъ проговорилъ торопливо, снимая жилетку и облекаясь въ черную.
— Ай, ай, ужъ скоро семь! Да продешь туда, пожалуй, около часа… Поживй, Андрюша! Еще за букетомъ захать надо…
Черезъ пять минутъ на улиц раздался голосъ господина Недопыкина:
— Извощикъ! Въ Надеждинскую!
Въ уютной голубенькой комнатк, въ которой стояла кроватка съ кисейными занавсками, а въ воздух пахло слегка тонкими духами, у столика сидла стройная свженькая брюнетка, лтъ девятнадцати. Она была въ сромъ шерстяномъ плать съ отдлкой изъ пунцовыхъ атласныхъ лентъ. Волосы у нея были острижены, но не коротко, такъ что изъ-за вьющихся, густыхъ темныхъ прядей — шеи сзади совсмъ не было видно. Чтобы волосы на падали на лобъ и щеки — красная бархатная лента поддерживала ихъ, немного повыше надъ лвымъ ухомъ изъ этой же ленты былъ сдланъ бантъ, ковцы котораго, довольно длинные, падали на лвое плечо. Она держала передъ собой исписанный почтовый листикъ, который былъ ярко освщенъ небольшой лампой съ голубымъ абажуромъ.
Молодая двушка слегка морщила свои черныя брови и что-то говорила, беззвучно шевеля губами. Немного погодя, она положила листокъ, вздохнула, оперлась локтемъ на столъ и склонила голову на руку.
Въ эту минуту кто-то слегка стукнулъ въ дверь.
Двушка вздрогнула, машинально схватила листокъ и спрятала его въ карманъ, но сейчасъ же улыбнулась, вспомнивъ, что сама же она заперла дверь на задвижку.
— Это ты, Маша?
— Я-съ, отвтилъ женскій голосъ за дверь, — да вы что-же заперлись-то?
— Такъ… А теб что нужно?
— А вотъ, самоваръ сейчасъ подаю, такъ извольте пожаловать чай длать. Папенька и то ужъ спрашивалъ про васъ.
— Приду. Есть кто нибудь?
— Изъ дамъ еще никого. Феофилъ Самсонычъ пришли и еще какой-то полковникъ… Ольга Петровна!
— Ну? чего ты тамъ смешься?
— И ‘этотъ’ ужъ пришелъ…
— Кто этотъ?
— Ну-да этотъ-то… чиновникъ — Недопыкинъ! вдругъ, фыркнувъ, прибавила Маша.
— Очень нужно…
— Ахъ, не говорите такъ!… Да пустите меня въ комнату-то!… Онъ къ вамъ съ подаркомъ… да-съ!
Ольга Петровна вспыхнула, встала, подошла къ двери и впустила горничную Машу.
— Съ какимъ подаркомъ? что ты врешь!
— Сами увидите. Прелестный букетъ-съ!
— Букетъ?
— Ну-да, изъ живыхъ цвтовъ. Только пресмшной онъ, право… ха, ха, ха!
— Кто — букетъ?
— Нтъ, не букетъ, а господинъ Недопыкинъ. Ну, какъ же: впустила я его, снимаю съ него шинель, смотрю — а подъ шинелью-то у него — букетъ въ бумаг. Сейчасъ онъ эту бумагу бросилъ, букетъ въ шляпу засунулъ и спрашиваетъ: ‘Никого въ зал нтъ?’ Никого, говорю. Бросился онъ въ залу. Я выглянула изъ-за двери. Смотрю: бжитъ онъ на цыпочкахъ къ окошку, а какъ добжалъ сейчасъ букетъ-то прислонилъ къ цвточному горшку, потомъ цвтокъ, что-ли, въ букет поправилъ — не разглядла,— да и поставилъ на окошко, передъ букетомъ, шляпу свою, это чтобы букета-то не видно было…. Сюрпризъ вамъ хочетъ сдлать!…
— Ну, хорошо… что-жъ, я цвты люблю, проговорила Ольга Петровна, слегка сдвинувъ брови, и нетерпливо прибавила:— иди, иди! я сейчасъ приду.
Маша убжала. Молодая двушка поспшно снова заперла дверь на задвижку, подошла къ столу, вынула изъ кармана исписанный листокъ, пробжала глазами послднія строчки и, доставъ почтовый розовый листокъ, сла и написала слдующее:
‘На твое письмо, Nicolas, отвчаю второпяхъ. Сегодня, кажется, вопросъ разршится. Онъ уже у насъ и вдобавокъ — съ букетомъ. Нтъ-ли въ букет ‘объясненія?’ Титулярные совтники на это способны. Папаша къ нему, видимо, благоволитъ… Если папаша, наконецъ, выскажется положительно… Ну, тогда я тебя извщу и ты можешь тогда меня ‘похитить’, впрочемъ, это я и сама могу устроить, свши въ извощичьи санки.— Твоя О.’.
Розовая бумажка была вложена въ розовый конвертикъ, а на конвертик появилась-пятикопечная марка.
Довольно большое общество сидло за чайнымъ столомъ. Ольга Петровна, какъ молодая хозяйка, разливала чай. Андрей Степановичъ, хотя и былъ въ тревожномъ состояніи духа, но тмъ не мене чувствовалъ себя хорошо… Букетъ, еще до чаю, онъ усплъ вручить Ольг Петровн, отъ него не ускользнуло, что прелестная двушка замтила кончикъ бумажки между вткой левкоя и красной камеліей… Букетъ былъ принятъ… принять даже съ обворожительной улыбкой!…
Прихлебывая чай, господинъ Недопыкинъ поглядывалъ на предметъ своей страсти, и сердце его сладостно трепетало, потому что Оленька была чрезвычайно весела, болтлива… она и на него какъ-то особенно смшливо посматривала… Но букета около нея не было…
‘Гм! прочла-ли она записочку?’ думалъ онъ: ‘кажется, прочла… Что-то такое творится у нея теперь въ сердечк — ужъ я вижу! Поди, вотъ, разгадай женщину!.. Чему она радуется? объясненію?… Ждала она его?… Спрошу, чортъ возьми!… И куда это она букетъ двала?…’
Въ это время на другомъ конц стола, около Петра Петровича, шелъ шумный разговоръ на тему объ искорененіи пьянства въ народ. Андрей Степановичъ, воспользовавшись всеобщимъ шумомъ, всталъ и съ пустымъ стаканомъ въ рук отправился къ молодой хозяйк.
— Вамъ еще налить? спросила Ольга Петровна.
— Да-съ, но позвольте нсколько послабе…
— Сейчасъ налью! Идите, я вамъ передамъ туда…
Но онъ не пошелъ туда, а наклонившись къ ней прошепталъ:
— Не томите… не мучьте! Прочли?…
— Прочла, почти громко отвтила Ольга Петровна, запуская щипчики въ сахарницу.
— Жду вердикта, жду слова…
— Это не отъ меня зависитъ… Папаша вамъ скажетъ… Ну, вотъ вамъ чай — идите на мсто!
— Благодарю-съ!
Андрей Степановичъ принялъ стаканъ изъ прелестныхъ ручекъ, но опять наклонился и шепнулъ:
— Гд-же букетъ?
— Подъ моимъ стуломъ… Смотрите, чай прольете на меня!
Но онъ чаю не пролилъ, а уронилъ только ложечку, которая какъ-то особенно рзко звякнула на паркет.
И вдругъ все смолкло. Вс обернулись и посмотрли на господина уронившаго ложечку, Какъ будто случилось необыкновенное событіе.
— Хе, хе… Это вы, Андрей Степановичъ? засмялся Петръ Петровичъ.
— Я-съ, отозвался господинъ Недопыкинъ, уже поднявшій ложечку и усаживающійся на свое мсто:— выскользнула она у меня какъ-то…
— Бываетъ, бываетъ.
— Оля, ты что вертишься тамъ? спросилъ господинъ Балыковъ веселымъ тономъ:— ты что-то тоже уронила?…
— Букетъ уронила! Сейчасъ подниму…
И она наклонилась, опустивъ руку подъ стулъ.
— Э! да вдь въ самомъ дл — букетъ! воскликнулъ Петръ Петровичъ.— Откуда? Съ потолка упалъ?
Ольга Петровна побжала къ отцу. Все общество устремило глаза на букетъ.
— Это, папаша, подарокъ господина Недопыкина, сказала она,— не правда-ли, хорошенькій букетъ?
— Прелестный, моя милочка, прелестный!
Букетъ очутился въ рукахъ Петра Петровича.
— А это что-жъ такое?…
Онъ вытянулъ изъ средины букета сложенную бумажку.
— А это… папаша… должна быть… записка… Только я не смла безъ васъ ее прочесть…
Господинъ Балыковъ слегка нахмурилъ брови.
— Записка?… А вотъ, прочтемъ.
Андрей Степановичъ вспыхнулъ и наклонился надъ стаканомъ.
— И зачмъ это она при всхъ… Э, да все равно. Вотъ, сейчасъ Петръ Петровичъ встанетъ и провозгласитъ: ‘господа! рекомендую: женихъ и невста…’ Престранная двушка!…
Мысли эти молніей мелькнули въ его голов…. Но не всталъ Петръ Петровичъ, а еще пуще нахмуривъ брови, ничего не провозгласилъ, а просто громко сказалъ:
— Господинъ Недопыкинъ! Это что-же такое? а?…
Андрей Степановичъ поднялся со стула. Краска исчезла съ его лица.
— Позвольте, Петръ Петровичъ, началъ онъ дрожащимъ голосомъ, я, конечно, виноватъ… потому что… такъ-сказать помимо васъ, но…
— Продолжайте, продолжайте!
— Но, я полагаю, что это… это… собственно говоря, чтобъ узнать только…
— Ну-съ? дальше!
— А потомъ я былъ намренъ лично передъ вами… Вы подавали мн всегда надежду… и я видлъ, что вотъ и он…
— Да вакса-то тутъ зачмъ? крикливо перебилъ его господинъ Балыковъ, тыкая воздухъ бумажкой.
— Вак…са… какъ-съ?…
Андрей Степановичъ остолбенлъ и покраснлъ такъ, что казалось вотъ-вотъ вспыхнутъ у него волосы…
— Вакса — да-съ! Одеколонъ… подтяжки… мыло… Чтоже это — насмшка, что-ли?…
Господинъ Недопыкинъ стоялъ съ открытымъ ртомъ… Глаза его блуждали, какъ у помшаннаго…
— Какъ же вы это осмлились — а? Подобныя насмшки не могутъ быть терпимы нигд!.. взволнованнымъ голосомъ продолжалъ хозяинъ.— И, наконецъ, онд вамъ не кузина, она для васъ двица посторонняя… Прошу покорно, какія шутки! Шалить такъ простительно гимназисту!… Это — неуваженіе, невжество!…
— Петръ Пе…
— Молчите! Какую я вамъ подавалъ надежду? когда? Я недоволенъ своимъ домовымъ управляющимъ и думалъ васъ пригласить на его мсто… Какъ же вы смли писать такія гадости — и кому-же? двиц!…
Букетъ и бумажка полетли на полъ.
— Милостивый государь!
Андрей Степановичъ собрался съ духомъ и шагнулъ къ господину Балыкову.
— Милостивый государь! перебилъ его Петръ Петровичъ.— Тотъ, кто оскорбляетъ мою дочь — оскорбляетъ меня. Понимаете-ли вы это?…
— Позвольте мн…
Въ эту минуту въ прихожей раздался звонокъ, но его почти никто не слышалъ: такъ вс были заинтересованы этой сценой.
— Нтъ, позвольте мн вамъ сказать! Молите Бога, что я еще добрый человкъ. Другой на моемъ мст обратился бы къ защит закона, ибо тутъ нанесено оскорбленіе почти дйствіемъ… Понимаете?… Но я, принимая во вниманіе…
— Ахъ, Варвара Николавна! Любочка! Зина! крикнула Ольга Петровна и бросилась къ новымъ гостьямъ.
— А, ваше превосходительство! воскликнулъ Петръ Петровичъ, подходя къ генеральш Варвар Николаевн.— Милости просимъ! А его превосходительство?…
— Онъ еще будетъ, будетъ, пропла генеральша.
Господинъ Недопыкинъ незамтно исчезъ изъ столовой.