В.В. Розанов
В.В. Розанов
Преходящие величины
Преходящие величины
Преходящие величины, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Наивные люди предполагают Россию 1906 года слабее России 1775 года, России времен Пугачева, слабее, дезорганизованнее и вообще менее самозащищенною. Конечно, если не знать истории или воображать, что вся история заключена в газетных телеграммах и, в частности, что она началась только с нас и нашего освободительного движения, то можно самому гадать и внушать другим, что ватаги крестьян навеселе, жгущие помещичьи имения, и совершенно ничтожные бунты солдат и матросов с двумя-тремя изменниками-офицерами чем-то угрожают России. Пожалуй, мальчики рассказывают, что эти Яшка да Машка колеблют трон Российской державы и суть настоящие подпоры русской конституции и даже заря республики. И подумать только, что серьезные или хотевшие казаться серьезными русские конституционалисты и в самом деле не брезгали помощью таких людей и не решались высказать громкого порицания этим полупьяным, полупредательским явлениям русской жизни. На самом деле Пугачев и пугачевщина, конечно, были не чета лейтенанту Шмидту и его затее, хотя бы по знанию народа, по тогдашним обстоятельствам бесчеловечного крестьянского быта. И главное, весь бунт опирался на иллюзии, что Пугачев не кто иной, как ‘батюшка император Петр III’. И все-таки Пугачев не долго погулял по тогдашней бездорожной, непроезжей Руси и скоро-скоро сложил свою буйную головушку. Да что Пугачев: не много сделал и Степан Разин, натура изумительная, натура гениальная, в Московской Руси, бессильной, неуклюжей, вовсе дикой, без регулярной армии и крепостей. Просто все дезорганизованное бессильно против всего организованного. Всякий бунт, мятеж есть то же, что бесформенная протоплазма около совершенного организма, с мускулами и мозгом, с сознанием и силою. Что касается, в частности, армии, то не только Россия знала страшный бунт военных поселений, прошедший ничтожною морщинкою по царствованию императора Николая I, но и ранее, в царствование Анны Иоанновны и в пору Миниха, воинские бунты имели место даже во время войны, причем совершал ‘приключение’ не какой-нибудь батальон или рота, а колебался и отказывал в повиновении целый военный строй, военный лагерь. Бунты военные всегда суть последствия плохого военного управления, невнимания к солдату и далекости от солдата. Бунты эти всегда имеют причиною не сегодняшний день и не вчерашний, а позавчерашний. За бунты подобные должны быть ответственны командиры неисправной части, причем командир данной минуты может быть вовсе и не виновен: он, напр., начал вводить дисциплину и порядок в части, переданной ему в распущенном, безобразном виде. Это вызывает ропот, раздражение и, наконец, приключение военного строя, вина которого всецело лежит на тихо служащем в другом месте начальнике, а отнюдь не в теперешнем начальнике взбунтовавшейся части. Во всяком случае, все это только непорядки, безобразия, не содержащие угрозы для прочности государства. Батальон есть сила, пока он повинуется, но у того же батальона осталась всего одна четверть прежней силы, чисто физической силы, физической мощи, как только он сделался ордою, отказав в беспрекословном повиновении первому же отданному приказанию.
‘Штыки уже начинают склоняться перед народными представителями’, — заявлено было самонадеянно в Г. Думе. Ну, это склоняются не столько штыки, сколько железные палки, в которые превращается всякий штык, как только он изменил долгу и присяге. Железные палки — и не более, орда — и не более. Орды у революционеров прибыло, а войска отнюдь у них не прибыло, и армия потеряла не часть себя, но от нее отпал только гнилой орган, вышла из нее незаметно таившаяся в ней орда. Вполне виноват военный министр и все высшие военные власти, если под покровом знамен в стройных рядах христолюбивого воинства заводится эта орда, — заводится и возрастает численно. Ибо вовсе без нее никогда и нигде, ни в одной армии в мире не обходится. Все армии во время войны дают известный процент дезертиров и мародеров. В мирное время революция выманивает к себе этих дезертиров и мародеров. Дезертир и в битве трус, и в бунте трус, и на войне, и у престола, и на побегушках у революции. Везде это жалкий человек. Не нужен он армии, гадок свободе, гадок гражданству и мирному обывателю. Ну а революция пусть им попользуется.
Вернемся к крестьянскому движению. У храбрецов, возбуждающих или, точнее, подбивающих к нему, только одна ссылка, одна заманка: ‘в народ не будут стрелять’, ‘народ — братья’. Бывают семейки, где брат у брата крадет, где брат брата жмет. Это не братство, а именно предательство братства, измена братству. Страшно убить вообще, а убить брата, отца — вдесятеро страшнее. Какие же это ‘братья’ русскому народу те ватаги, что жгут русское добро, русское богатство, русский хлеб, — пусть и помещичьи, но которые ведь съедает-то не лично сам помещик, а непременно он съедает его, в общем торговом обороте, вместе с народом, с мещанином, с купцом, с солдатом. Такие черные вороны суть уже не дети русской земли, а антихристы русской земли, как убийца отца родного есть уже вовсе не сынок, а Каин и хуже Каина.
И напрасно эту гадость подымает революция. Напрасно! И пусть не утешается кто-нибудь, не воображает, что уже ‘штыки опускаются’ перед этою гадостью. Они негодующе подымутся и растерзают эту каинскую мерзость, этих ‘детушек’, которых вспоила Мать-Родина, а они кусают ей грудь, как аспиды. Государство пропорционально своим необъятным правам имеет и необъятные обязанности. Есть долг перед отечеством, но и есть долг отечества перед гражданами: мирный труд и мирную жизнь оно не может не защитить.
Впервые опубликовано: Новое время. 1906. 18 июля. No 10899.