Игнатий Потапенко
Игнатий Потапенко
Предмет роскоши
Предмет роскоши
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
—————————————————-
Предмет роскоши, Потапенко Игнатий Николаевич, Год: 1912
Время на прочтение: 20 минут(ы)
После непродолжительной, но тяжкой болезни скончался Иван Михайлович Дубилин.
Об этом было напечатано в газете на первой странице, в траурной рамке. Огромное большинство людей, читающих газеты, пробегая рассеянным взглядом это известие, хотя и напечатанное крупным шрифтом, совершенно не заметили его. Слова ‘Иван Михайлович Дубилин’, о смерти которого ‘с глубоким прискорбием извещали жена и сын’ — никому ничего не сказали. Умер, значит, заурядный человек, ничем не успевший проявить себя на общественной арене.
Но было в столице одно кредитное учреждение, где в тот день газета переходила из рук в руки, и все, служившие в нем, читали эти строки и делали печальное лицо.
Это, однако, не значило, что они считали смерть Дубилина важной потерей для России или для своего учреждения, или сами чувствовали себя осиротевшими, а просто они знали его, и так полагается, что, когда читают о смерти знакомого, то делают печальное лицо. А Дубилин все-таки служил в учреждении, следовательно, был товарищ.
Он работал в бухгалтерии и не представлял собой величину, которую нельзя было заменить. Напротив, его сейчас же заменили, в тот же день, так что учреждение просто даже не заметило утраты.
Он был один из тех работников, которые всю жизнь делают одно и тоже, раз навсегда порученное им и усвоенное ими, и ничего не могут по собственной воле ни убавить, ни прибавить. И, если у них есть какие-нибудь выдающиеся способности, то они, все равно, не могут проявить их. И про Дубилина так никто и не узнал, были у него способности, или нет. Свое дело он делал исправно, но оно не требовало никаких способностей.
Он служил в учреждении лет пятнадцать, все на одном и том же месте и даже сидел все на том же стуле, получал сто рублей в месяц и знал, что это так и останется на всю жизнь.
Но у него были жена Анна Матвеевна и сын Гриша, который ходил в гимназию. И потому кредитному учреждению, которое очень дорожило своей солидной репутацией и боялось малейшего пятнышка на ней, пришлось подумать об их судьбе.
Понятно, учреждению не было никакого дела до Анны Матвеевны и Гриши, но его собственное достоинство требовало, чтобы никто ничем не мог упрекнуть его.
И вдове Дубинина с сыном назначили 30 рублей в месяц. Это, конечно, немного, но вдова — такое уж печальное амплуа, в котором довольствуются самым скромным и за все бывают благодарны. Впрочем, надо сказать, что ей выдали еще сто рублей на похороны.
Покойному Дубилину было сорок лет, он был вполне здоровый человек и никогда не думал о смерти, даже почти не болел. Но однажды простудился, полежал недельку в постели и умер.
Анна Матвеевна сперва растерялась, так как была совершенно не готова к положению вдовы с сыном. И, хотя во всем этом самое главное было, конечно, предстоящая жизнь и воспитание Гриши, но она больше всего беспокоилась по поводу похорон. Жизнь, это — потом, а теперь вот дорогой покойник лежит на столе. Хотелось сделать все прилично, а между тем все так дорого стоит.
Но вдруг она вспомнила, что муж еще при жизни приобрел на одном из кладбищ два места, для себя и для неё, рядом, и обрадовалась.
Да, как это ни странно при таких обстоятельствах, а она действительно обрадовалась. Да оно и понятно: ведь, это самый главный расход. Места на кладбищах так вздорожали. К ним прямо приступу нет, а тут — готовое.
Может показаться странным, что Иван Михайлович, который никогда не думал о смерти, оказался столь предусмотрительным насчет мест для вечного упокоения. Но он тут был не при чем, а вышло это совершенно случайно.
Было у них знакомое семейство, люди почтенные, супруги — в том возрасте, когда уже полагается думать о смерти. И они заранее купили себе места на кладбище, но случилось так, что им, по обстоятельствам, пришлось переезжать на житье куда-то в дальний город, и кладбищенское владение в столице им оказывалось уж ни к чему. Вот они и предложили Дубилину и при том, по доброму знакомству, совсем дешево, меньше даже своей цены.
Дубилин сперва отмахивался от такой необычной покупки и даже философски высказывал, что ему, мол, безразлично, где будет лежать его бездыханное тело, ибо, где бы его ни похоронили, все равно, оно сделается добычей червей, но, внимательно прикинув цену, он нашел, что все-таки это большая экономия в бюджете, и купил.
Вот Анна Матвеевна и похоронила его на собственной земле и, благодаря этому, от ста рублей, выданных кредитным учреждением на похороны, у неё еще кое-что осталось.
А потом началась вдовья жизнь — на тридцать рублей — ужасно трудная жизнь. Гриша продолжал еще ходить в гимназию, оканчивая полугодие, за которое еще при жизни Ивана Михайловича было заплачено, а что будет дальше, об этом Анна Матвеевна старалась даже и не думать.
Жизнь её теперь сложилась крайне однообразно и грустно. Небольшую квартиру ей пришлось оставить и мебель продать. Она поселилась с Гришей в маленькой меблированной комнате и кой-как сводила концы с концами.
На вырученные же от продажи мебели деньги оградила решеткой могилу Ивана Михайловича и поставила простенький памятник — железный крест на небольшом мраморном пьедестале, на котором была вырезана надпись о том, что под крестом покоится прах — не кого иного, а Ивана Михайловича Дубилина. Да кстати было огорожено и другое место — рядышком, предназначенное для неё самой.
Хлопоты по этим делам требовали много времени, Анна Матвеевна с утра, отпустив в гимназию Гришу, отправлялась на кладбище, там поблизости выбирала памятник, присматривалась, торговалась, а после заказа смотрела, так ли он сделан, правильно ли вырезаны и хорошо ли вызолочены буквы. Потом была долгая возня с установкой памятника и с устройством решетки.
Поставить памятник и решетку, конечно, не Бог знает какая головоломная работа, но это для тех, у кого в кармане много лишних денег. Ему стоить только заплатить и все само собою будет сделано. Её же вся забота была в том, чтобы обошлось как можно подешевле, ну, так уж дешево, чтобы даже ей было по средствам. А для этого нужно вникать и смотреть во все глаза. И она за это время сделалась какой-то кладбищенской обывательницей.
Понятно, все её мысли бродили вокруг личности покойного Ивана Михайловича. Вспоминалась вся жизнь и выплывали на поверхность многие его качества, которых раньше она не замечала. Когда встречаешься с человеком каждый час, то замечаешь весь мир, только не его.
Оказалось, что он был необыкновенно добр, ласков, заботлив, думал только о ней и Грише и вообще был идеальный человек, которого бранить и с которым ссориться было преступлением. А она между тем и бранилась, и ссорилась.
И Анна Матвеевна здесь, на кладбище, вдвойне переживала горе и глаза её постоянно были мокры от слез. Когда же она покончила с памятником и покинула кладбище, то унесла оттуда единственную отраду в виде сознания, что рано или поздно ее похоронят на приготовленном месте рядом с Иваном Михайловичем. У их могил будет общая ограда и они, таким образом, навсегда будут неразлучны. В этом она видела как бы единственную возможность загладить все свои несправедливости по отношению к Ивану Михайловичу при его жизни.
И как это хорошо, что Иван Михайлович купил тогда два места рядом. Какое это для неё огромное утешение в предстоящей ей горемычной жизни. Ну, вот так, как будто она после долгой и томительной работы где-нибудь в кухне, на чердаке с бельем или в детской, может иногда прийти к нему в кабинет, усесться в кресле против него и отдохнуть, как бывало в жизни.
Очевидно, о них подумала сама судьба. Ведь, как не хотел тогда покупать эти места Иван Михайлович, когда супруги предложили ему, как отмахивался от них обеими руками, а они таки убедили его. Судьба знала то, чего он не знал, — что ему, бедняге, скоро эта покупка понадобится. Да и ей… Ах, только бы Гришу на ноги поставить, а там…
В один из тех дней, когда она каждый день посещала кладбище, как-то однажды, в довольно ранний час, утром, там встретила она хорошего знакомого и сослуживца покойного мужа, Андрея Васильевича Чмыхова.
Это был человек уже весьма почтенного возраста, с седой головой, он так же, как и Иван Михайлович, служил в кредитном учреждении, имея место и положение совершенно такие же, какие были у Дубилина: тоже сто рублей и без всякой надежды на повышение. Разница между ними была только та, что Чмыхов уже лет тридцать, чуть ли не со дня основания кредитного учреждения, занимал эту должность. По должности они и сошлись и, несмотря на различие возрастов, сделались большими приятелями.
Чмыхов был человек одинокий и, как говорили, скуповатый. Жил, отказывая себе в малейшей роскоши, и из небольшого жалованья, опять-таки — как говорили, скопил некоторый капиталец.
Само собой разумеется, что он присутствовал на похоронах Дубилина и потом не раз дружески посещал и утешал Анну Матвеевну. Но встретить его на кладбище она никак не ожидала.
— Все хлопочете с памятником, — сказал он приветливо, но в то же время и с оттенком обязательной грусти здороваясь с Анной Матвеевной. — Да, да, слыхал. Вы же мне и говорили об этом. Что ж, это хорошо. Это надо одобрить. Да, Ивану Михайловичу можно лежать себе в земле спокойно, потому что есть кому о его памяти позаботиться. А вот я, когда окончу земное бытие, так, должно быть, на другой день все забудут, что и жил такой человек на свете, который прозывался Чмыхов Андрей Васильевич. У меня нет никого, Анна Матвеевна.
— А вы что тут делаете, Андрей Васильевич? — спросила его вдова.
— А ничего. Прогуливаюсь. Я часто тут прогуливаюсь. Знаете, в известном возрасте начинает человека тянуть на кладбище. Это вот как бывает, — люди решили оставить старую квартиру, так, может, срок еще и далеко, а они все же ходят по переулкам и смотрят билетик и — нет-нет — да и заглянут посмотреть на свободную квартиру. А что же, воздух тут чистый и живу я недалеко. Да, кстати, к памятникам разным присматриваюсь и себе выбираю.
— Как себе? Кто же это самому памятник делает?
— Да, ведь, говорю же, у меня нет никого, кто захотел бы после моей кончины сделать мне памятник. Ну, вот, значит, я должен сам об этом подумать. Человек, Анна Матвеевна, всегда находится и, так сказать, совершает свое поприще между жизнью и смертью. Ну, так он должен думать о смерти столько же, как и о жизни. А это место, что в одной ограде, также вам принадлежит, Анна Матвеевна?
— Да. Иван Михайлович купил вместе — для себя и для меня. Это, знаете, по случаю. Знакомые — да вы их знаете, супруги Ставинские — переезжали, так и уступили ему задешево. Тридцать рублей за два места, подумайте, Андрей Васильевич! Теперь таких двух мест и за сто рублей не купите. Ах, все вздорожало.
— Да, да… Теперь не купите. Это вы правду говорите. Все вздорожало, даже последнее жилище. Я, знаете, уже приценялся. Куда там!.. Такие цены, не приведи Бог. И как вам, должно быть, приятно сознавать, что вас когда-нибудь положат рядышком с Иваном Михайловичем!
— О, еще бы, — с глазами, полными слез, сказала Анна Матвеевна. — Ничего на свете так не желаю, как этого.
Чмыхову было пора на службу, и он простился с нею, а потом она больше не встречала его на кладбище. Но недели через две после этой встречи он навестил ее.
Это было часов в пять вечера. На дворе стояла зима и в ком- нате горела лампа. Прилежный Гриша, пообедав после гимназии, сидел за столиком, уткнувшись в какую-то грамматику и подперев голову обеими ладонями.
— Вот зашел повидать вас, — сказал Чмыхов. — Иду со службы, так мне по дороге.
Присел, участливо расспрашивал, как они поживают, хватает ли пенсии на пропитание, хорошо ли учится Гриша, взял даже Гришину грамматику и, повертев ее в руках, положил на место.
Но по вялости, с которою он все это делал, было видно, что все это мало его интересует, а есть что-то другое, о чем он думает. Минуть десять прошло.
— А я, Анна Матвеевна, все думаю о вашем владении, — сказал он, наконец. — Понравилось оно мне очень.
— Какое владение, Андрей Васильевич? Какое у меня, при моей скудости, может быть владение?
— Да это же… Которое на кладбище.
— Ах, вот что! Я даже не поняла. Что же о нем можно думать, Андрей Васильевич?
— Да уж не знаю… А только вот я хожу и сижу и даже на службе, когда работаю, оно все мне представляется. Как это вы хорошо устроили там! Весной, должно быть, травка зеленая вырастет.
— И цветы будут, Андрей Васильевич. Непременно насажу цветов.
— Вот, вот, — и цветочки. И кругом такие красивые памятники. Очень хорошее место. Мне оно чрезвычайно понравилось.
Помолчал и опять:
— Только зачем вам место? Вы еще молодая, вам надо жить и жить и о жизни думать. Вот хотя бы для Гриши. А я не сегодня завтра могу переселиться в лучший мир.
— О, что вы, Андрей Васильевич, кто же это может знать!
— А вы знаете, сколько мне лет, Анна Матвеевна? Мне уже шестьдесят восемь. Это, знаете, цифра. Для человека, живущего в деревне, оно, может, только расцвет жизни, а для нашего брата, всю жизнь по шести-семи часов работающего в душных палатах, согнувшись над бумагой, это целый век. Да… Так я говорю: на что вам? А мне понравилось. Продайте мне.
Анна Матвеевна посмотрела на него большими, ничего непонимающими глазами.
— О чем вы, Андрей Васильевич? что я могла бы продать?
— Я же говорю: местечко на кладбище, которое рядом с могилой Ивана Михайловича.
Анна Матвеевна страшно заволновалась, она была и огорчена, и оскорблена.
— Что это вы говорите, Андрей Васильевич! Как это можно, чтобы я продала место рядом с покойным мужем! Боже мой! Да за кого же вы меня считаете? Что я бедная, так думаете, мне можно все сказать… И никогда я не ожидала от вас подобного, Андрей Васильевич. Считала вас истинным нашим другом, а вы?..
И сейчас же слезы наполнили глаза, а потом полились. Анна Матвеевна плакала. Чмыхов видимо был расстроен своей собственной неосторожностью.
— Полноте, успокойтесь… Если б я знал, что вы вот как… Я и не подумал бы. Ну, не плачьте же, я больше не буду. Ну, вот ни слова и не скажу об этом. Кстати, мне идти пора.
И он действительно простился и ушел, а у Анны Матвеевны от огорчения выпало из рук шитье.
Гриша встал из-за стола, подошел к ней, поцеловал ее, а потом опять сел за стол и продолжал долбить грамматику.
В самом деле, трудно было придумать более действительный способ обидеть бедную женщину, и Анна Матвеевна долго не могла забыть об этом.
И как могла человеку прийти в голову подобная мысль! Еще если бы он был посторонний, незнающий, что такое был для неё покойный Иван Михайлович. Но человек пятнадцать лет знаком, бывал у них, считался приятелем. И неужели же хоть на минуту мог он допустить, что она продаст ему последнее звено, связывающее ее с мужем, и последнюю надежду когда-нибудь занять место близ него, и то место, которое неотъемлемо, нераздельно принадлежало ей в жизни.
Но слишком долго питать в своем сердце вражду Анна Матвеевна была неспособна, и недели через две она почти уже забыла обиду и, если бы Чмыхов вздумал зайти к ней, то она приняла бы его дружески. Но он не заходил, — должно быть — чувствовал, что был виноват, и боялся, что она ему не простит.
Теперь, когда маленький памятник и незатейливая отрада были устроены, Анне Матвеевне не было надобности каждый день посещать кладбище. Она с готовностью делала бы это, но у неё на руках был Гриша и множество забот о нем. Отпустив его в гимназию, нужно было думать о том, чтобы его дома ждал обед, а это не так было легко с её скудными средствами. Тут надо было изобретать, выискивать, что подешевле, а в то же время, чтобы было и здоровое и питательное. Да и белье его требовало штопки и все, все приходилось делать своими руками.
Но по праздникам она обязательно посещала могилу своего мужа. И для неё было что-то отрадное в этом. Да, как ни странно, — а в безутешном горе есть какая-то теплая согревающая струйка.
При жизни Иван Михайлович редко всецело отдавался семье. Весь день на службе, вечером у какого-нибудь приятеля, либо к ним приходили, и тогда в квартире бывало шумно.
А тут тишина, и Анна Матвеевна может всеми своими мыслями отдавать себя ему и думать, что и он весь принадлежит ей.
Один раз она взяла с собой Гришу, но мальчику было скучно сидеть около могилы отца и он бегал по кладбищу, рассматривал разнообразные красивые и богатые памятники, читал надписи и вообще развлекался.
Понятно, ребенок не мог сосредоточить свои мысли на воспоминаниях, которые у него и не могли быть глубокими. И больше она его не брала с собой, предоставляя ему проводить праздники с товарищами.
Совершенно незаметно, но вполне естественно — на кладбище у неё завелись знакомства, которые, впрочем, дальше кладбища и не шли. Это были люди, которые так же, как она, по праздникам навещали своих умерших близких. Большею частью это были женщины — вдовы, матери, сестры, но были и мужчины.
И эти люди, познакомившись, иногда приходили друг к другу ‘в гости’, то есть, разумеется, так они говорили в шутку — приходили посмотреть памятники и убранство могил, а главное — поболтать, то есть порасспросить о горе, самим высказать свое горе и утешить друг друга.
Вот, между прочим, — это было вскоре после рождественских праздников — один из таких знакомых, молодой еще человек, служащий в какой-то частной конторе, потерявший свою жену, как-то пришел к Анне Матвеевне и в разговоре упомянул, что в том районе кладбища, где находилась могила его жены, какой-то мещанин, которому приходится переезжать в Ростов по торговым его делам, продаёт принадлежащее ему место на кладбище.
Тут Анна Матвеевна и подумала о Чмыхове. Уж наверно этот человек не станет дорожиться. Он уезжает, — не везти же ему с собой место на кладбище…
И, так как владелец места в то время как раз был тут, то она пожелала повидаться с ним, взглянуть на самое место и порасспросить.
— Вы понимаете, — сказала она знакомому, — что это я не для себя, у меня свое место есть и с меня довольно одного. А я для своего приятеля, который ищет купить, по случаю, чтобы не дорого стоило.
И она познакомилась с мещанином, который уезжал в Ростов. Почтенный человек и, как можно было судить по нарядному памятнику какой-то его родни, не бедный. Там и место его было.
Уголок кладбища оказался красивым, памятники все дорогие, решетки высокие и крепкие.
— Да, да, сударыня, хотел бы продать, да только, чтобы в хорошие руки. Брат мой старший здесь похоронен и места у нас рядом давно уж были куплены, лет двадцать тому. Так не хотелось бы, чтобы рядом с братом родным лежал какой-нибудь — Бог знает кто, первый встречный. Куплено оно, по нонешним ценам — так выходит совсем задаром. Нынче этому месту цена полтораста рублей, а заплачено оно всего сорок пять. Ну, я прибыли большой не ищу, — за шестьдесят отдам, только, чтобы в порядочные руки. Вот вам, сударыня, как вы мне нравитесь, я бы с удовольствием
Анна Матвеевна объяснила ему, что это не для неё, что у неё есть место рядом с покойным мужем, а имеет она в виду одного своего доброго знакомого и приятеля её покойного мужа.
Тогда мещанин начал подробнейшим образом расспрашивать ее о Чмыхове, кто он, да что, где служит, какого возраста, женат ли, холост и какого придерживается поведения. Видно было, что к покупателю своего места он предъявлял большие требования.
В конце концов аттестация, данная Анной Матвеевной Чмыхову, по-видимому, удовлетворила его и он выразил согласие продать место её знакомому.
Анна Матвеевна искренно обрадовалась, что может предоставить старому приятелю такой хороший случай, и решила завтра же зайти в кредитное учреждение и сообщить об этом Чмыхову.
Когда она попросила служащего вызвать в приемную комнату Чмыхова, тот вышел к ней сейчас же и на лице его было выражение удовольствия.
— Ну, вот вы зашли ко мне, Анна Матвеевна, значит перестали сердиться. А мне, признаться, было так стыдно, что я даже на праздниках не решился зайти к вам. Ну, что же прикажете, Анна Матвеевна? Хотел бы чем-нибудь услужить вам.
— Я, Андрей Васильевич, больше по вашему же делу.
— По моему?
— Да, вот насчет места. Вы так хотели приобрести себе место. Я говорю — на кладбище…
— Ах, вот что! Так позвольте же… Значит вы… Вы передумали?..
— Я? Боже мой, но как вы можете подумать! Вот я пришла, чтобы услужить вам… Вспомнила о вас, а вы… Вы опять…
И голос её дрожал от новой обиды, но Чмыхов был не виноват. Он в сущности уже перестал думать об этой несчастной покупке, но она сама навела его на прежнюю мысль.
— Я не хотел обидеть вас, Анна Матвеевна, но я… я в таком случае не понимаю, о чем вы говорите. Ведь, вы сами сказали: насчет места.
— Да, насчет места. Но только это совсем другое место. Это один человек — он, должно быть, из купцов — и у него есть место, рядом брат его родной похоронен, а ему по его торговым делам надобно переезжать в Ростов. И он хочет продать в хорошие руки. Я и подумала: Андрей Васильевич ищет этого, вот для него хороший случай. Место такое, что ему цена полтораста, а он отдает за шестьдесят рублей. Ведь, это же выгодно, если человек ищет.
Глубокое разочарование выразилось на лице Чмыхова, но он все-таки был любезен.
— Благодарю вас, Анна Матвеевна, за заботливость. Я не знаю, какое это место, может быть, оно какое-нибудь особенное, тогда, конечно… А только навряд, потому что мне ужасно нравится ваше место и к тому же мы с покойным Иваном Михайловичем были хорошие приятели.
— А вы посмотрели бы, Андрей Васильевича’. Очень красивое место. Вам понравится, я знаю.
— Посмотрю, непременно посмотрю. Вот завтра праздник, вы наверно пойдете на кладбище, и я приду. Вот вы мне и покажете.
Так и условились. На следующий день, в праздник, Чмыхов, для удобства даже зашел за нею и вместе они отправились на кладбище. Около места, принадлежавшего мещанину, никого не было, и они могли свободно осмотреть его.
Чмыхов обошел памятник и ограду, внимательно разглядел все окружающие могилы и памятники. Он даже взял в руки горсть земли и протер ее между ладонями, видимо изучая её состав.
— Земля ничего себе, — сказал он: — хотя много в ней глины. Самая плохая земля, это — глина. Она лежит сверху плотным тяжелым пластом и не пропускает воздуха.
— Господи, зачем мертвому воздух! Ведь, он уж не дышит, — сказала Анна Матвеевна.
— Это, положим, верно: мертвому ничего не нужно. Однако же, вот вы собираетесь весной на могиле Ивана Михайловича цветы посадить, а, ведь, ему цветы тоже не нужны. Как вы думаете? Ну, вот то-то и есть. Когда начнешь рассуждать, так выходит, что и ничего не нужно: ни памятника, ни креста, ни ограды, ни зеленой травки. Ведь, там прах, Анна Матвеевна, так зачем же… А мы устраиваем это, все устраивают, потому что человек на все смотрит с своей человечьей точки зрения. Ему, живущему, все это нужно и приятно. Вот он и дорогому покойнику устраивает так, как бы и ему это было приятно. Да, да, место недурное, даже очень хорошее место, только ваше мне больше нравится.
— Но подумайте, Андрей Васильевичу как дешево он отдает? Всего за шестьдесят рублей.
— Ну, знаете, Анна Матвеевна, я, конечно, человек бережливый, но в таком деле не стал бы гоняться за экономией. Нет, я не куплю этого места. Душа не лежит к нему. Больно, знаете, тут роскошно. Все такие богатые памятники, а я себе выбрал скромный, вроде вот того, как у Ивана Михайловича, так это не подойдет. Нет, нет, не куплю.
И уперся старик — ни за что, как ни уговаривала его Анна Матвеевна. Они пошли к могиле Ивана Михайловича и тут Чмыхов опять начал ахать да вздыхать, однако ж больше не уговаривал Анну Матвеевну продать ему место. Боялся обидеть ее.
Так это дело и осталось, и Анна Матвеевна решила, что ей не удалось оказать услугу Чмыхову.
А когда она пришла домой, то Гриши не было. Он в этот день отправился к одному из своих товарищей, у которого во дворе был прудок, и они катались на коньках. Но в комнате своей она нашла пакет, а в нем такую бумагу, по прочтении которой у неё потемнело в глазах.
Да, странно, как она сама об этом не подумала. Женщина, конечно, у неё и мысли и заботы женские. Все больше о могилке мужа, да о белье Гриши, а это, самое главное — из головы вон.
В сущности, если разобраться хорошенько, то она никогда не забывала об этом, но сосредоточивать на этом мысли как будто боялся её мозг. Что толку, если этому все равно нельзя помочь.
Но теперь это написано в бумаге красивыми и жестокими буквами: Если плата за второе полугодие за обучение Григория Дубилина не будет внесена к пятнадцатому февраля, то он будет уволен из гимназии. Это Гриша-то будет уволен. Все её надежды и упования, — что же тогда останется в жизни? Гриша всего только в третьем классе. Уволенный из третьего класса, куда он будет годен? Что ему предстоит?
Хотелось ей плакать, но этой роскоши она позволить себе не могла. С минуты на минуту может прийти Гриша, а он не должен знать об этой бумаге, Боже сохрани.
И, конечно, она на следующий же день побежала в гимназию и там говорила с инспектором и с директором, просила, умоляла, ссылалась на свое вдовье положение и на тридцатирублевую пенсию, которой еле хватает на пропитание, и ей высказывали сочувствие, но прибавляли, что у гимназии нет средств, чтобы платить за ученика и бюджет не позволят освободить, обещали иметь в виду её сына в будущем, но теперь рекомендовали уплатить.
И Анна Матвеевна видела, что это вовсе не злые люди, что понимают её горе, но ничего не могут поделать.
Тогда она отправилась к Чмыхову, единственному человеку, который мог помочь ей, если бы захотел. Но тот даже испугался её просьбы и замахал на нее руками.
— Что вы, что вы, Анна Матвеевна! Я вижу, вы разделяете общее заблуждение, будто у меня припрятаны какие-то деньги, будто я даже капиталист! Но откуда же? Откуда? Сто рублей в месяц для приличного человека в столице, много ли это? Нет, нет, мне неоткуда взять таких денег, как бы я ни желал помочь вам… А сколько же нужно платить за Гришу?
— Сорок рублей, Андрей Васильевич. Подумайте, больше, чем моя пенсия за целый месяц. Если отдать, так хоть помирай с голоду. Я уж не говорю о том, что у Гриши сапоги продырявлены и галош нет.
— Гм… Да… Конечно… Об этом не может быть и речи. Гм… Да, да. Я сказал бы вам, посоветовал бы… да вы ведь обидитесь.
— Господи, что уж тут обижаться! Мое такое положение…
— Не в положении дело, а в простом расчёте, Анна Матвеевна. Вы вот слушайте. Вы хотите оставить себе место на кладбище и — чтобы недалеко от Ивана Михайловича. Прекрасно-с. А я вас спрошу: да велико ли оно, кладбище-то? В нем и версты нет в длину, а в ширину так и того меньше. Так разве там что-нибудь есть далеко? Там все близко, ото всего две минуты. Следовательно, где бы вас ни похоронили на том кладбище, все будет близко от Ивана Михайловича… Позвольте, позвольте. Уж вы дайте мне договорить… Вот вы предлагаете мне место, которое мещанин продает за шестьдесят рублей. Ну, он уступит его за сорок, это я вам ручаюсь. Я же сам берусь выторговать. И что оно сорок пять стоило, это он врет. Двадцать лет назад места были чуть не даром. В те времена еще на кладбищенских местах не умели наживаться. Но нет, — какая тут выходит для вас благоприятная комбинация. Я покупаю ваше место. Я даю вам сто рублей… Ну, хорошо. Так как оно мне очень нравится, я уж сто двадцать дам. Ведь, это цена, не так ли? А вы покупаете место у мещанина за сорок рублей и за Гришу платите сорок и у вас еще на сапоги Грише и на калоши и на разное другое остается сорок рублей. Слушайте, Анна Матвеевна, если вы еще и над этим будете думать, так я уж и не знаю. Я перестану считать вас умной женщиной.
И, конечно, не для того, чтобы Чмыхов считал ее умной женщиной, Анна Матвеевна согласилась принять его комбинацию. Гриша, гимназия… В этом теперь сосредоточивалась вся её жизнь. И сапоги, и калоши, и остаток… А тут еще такая хитрая лазейка, устроенная Чмыховым: все-таки место, хоть и другое, хоть и подальше, а все же на том же кладбище, где лежит Иван Михайлович.
Ну, одним словом, она согласилась и все было улажено. Чмыхов в самом деле выторговал для неё у мещанина место за сорок рублей, а сам вступил во владение так очаровавшим его уголком земли, рядом с покойным Дубилиным.
Анна Матвеевна и сама не ожидала, что так легко перенесет это лишение. Может, это произошло от того, что самое благо, которого она лишилась, было какого-то отрицательного свойства: место, которым она воспользуется тогда, когда человеку уже ничего не будет нужно. Она это так определенно не сознавала, но, несомненно, это сыграло свою роль в деле скорого примирения Анны Матвеевны с совершившимся.
Что же касается приобретённого ею нового места, то она едва ли имела достаточно времени, чтобы проверить свое отношение к нему, так как случилось совершенно неожиданное обстоятельство.
Прошло не больше недели с тех пор, как Анна Матвеевна купила его, даже мещанин, прежний владелец, еще не успел уехать в Ростов и приходил на кладбище чинить ограду вокруг могилы своего брата.
И когда Анна Матвеевна в очередной праздник пришла на кладбище, у памятника Ивана Михайловича ее уже ждал тот самый молодой вдовец, который раньше уже оказал ей услугу.
— У меня дело, — сказал он, поздоровавшись с нею. — Я, видите ли, сегодня утром зашел в кладбищенскую контору. Там нужно было насчет памятника для моей жены поговорить. И при мне явилась дама в трауре. У неё скончался муж, так насчёт места. Ей указали разные места, но цены назначили такие высокие, что она пришла в ужас. Можете себе представить, меньше двухсот рублей нет, и то на самом отдаленном краю кладбища. Дама была в отчаянии. Я, говорит, решительно не в состоянии заплатить такую сумму, а между тем, что же делать? Должна же я где-нибудь по-христиански похоронить моего мужа. Она плакала и мне стало жаль ее. И тут я подумал о месте, которое вы недавно купили. Я, конечно, не знаю ваших планов, но, по-моему, вообще нет смысла живому человеку заранее приобретать место для своей могилы. Уж где-нибудь похоронят. Не так ли? А вы, сколько мне известно, человек нуждающийся и, если, например, продадите место за сто рублей, то выйдет, что вы в одну неделю заработали больше ста процентов. Это очень выгодно… Дама эта придет сюда. Я ей сказал…
И едва ли есть что-нибудь странное в том, что на этот раз Анна Матвеевна не почувствовала ни малейшей обиды. Понятно, ведь это же было совсем, совсем не то. То место, прежнее… Оно было связано с памятью Ивана Михайловича, оно было все равно — как свой дом, а это же ей совсем чужое. И если она решилась продать то место, так об этом уж и задумываться нечего.
Конечно, этот господин прав: не ей, получающей вместе с сыном тридцать рублей в месяц пенсии и еле-еле сводящей концы с концами, заботиться о такой роскоши, как место для могилы, которая еще неизвестно, когда понадобится.
И, когда пришла дама в свежем трауре, Анна Матвеевна как-то неожиданно для самой себя решила, что надо как следует воспользоваться случаем и заработать для улучшения своей горемычной жизни. Она запросила за место полтораста рублей, скинула тридцать и уж твердо и непоколебимо стояла на ста двадцати.
— Что ж, — резонно говорила она даме: — в конторе вы место меньше, чем за двести рублей не найдете. А мое место такое же, как и всякое другое, и вы делаете на нем восемьдесят рублей экономии. Вы говорите, что вам это дорого, но поверьте, что я беднее вас, и у меня сын на руках, так должна же я о своих интересах подумать.
И не уступила больше ни рубля, и дама принуждена была дать сто двадцать рублей.
То ощущение, которое испытала Анна Матвеевна, когда, после завершения сделки, шла домой, неся в ручном мешочке сто двадцать рублей, которые были все тут налицо, настоящие деньги, все до последнего рубля ей принадлежащие, было ни с чем несравнимо.
И если нужно отыскивать в нем главную, так сказать, цен-тральную точку, то вот она: эти деньги достались ей поразительно легко, они не стоили ей никакого труда. Значит, есть на свете возможность добывать деньги без всякого труда.
Да, странно. Вот у Чмыхова, говорят, есть капитал, большой или нет, неизвестно, но он достался ему не даром. Тридцать лет человек служил и откладывал из небольшого жалованья, может быть, отказывая себе в необходимом. А она не служит, не работает, а только воспользовалась хорошим случаем.
И вот сто двадцать рублей, да еще кое-что осталось от тех, прежних.
И разве можно удивляться тому, что это обстоятельство, в сущности незначительное, имело решающее влияние на всю её остальную жизнь. Но это же понятно: человек всегда возвращается к тому месту, где он испытал удачу — может быть первую настоящую удачу в жизни.
Надо только натолкнуться на верное дело, то есть, такое, которое никогда не обманет и всегда себя оправдает. Но разве есть на свете дело вернее этого? Место на кладбище — оно необходимо всякому.
Человеку нужна рубаха, важно, чтобы у него было жилище, чтобы были друзья, конечно же, всякий скажет, что все это человеку нужно. Но все-таки можно обходиться без рубахи, без жилища, без друзей. Человек будет страдать, но обойдется. Но место на кладбище, как хлеб — без него нельзя обойтись.
И Анну Матвеевну очень скоро после того, как она заработала сто двадцать рублей, потянуло на кладбище. Уж на этот раз она не ждала праздника, а отправилась туда в будень. Она прогуливалась по кладбищу, останавливалась там, где были люди, которые посещали могилы своих родных, заговаривала с ними, прислушивалась.
В жизни ведь все одинаково. Как на рынке, одним нужно сбыть товар, а другим купить его, так и здесь, — одни законы везде и во всем.
И дня через четыре она встретила человека, который тяготился принадлежащим ему местом на кладбище, и, так как у неё теперь были свободные деньги, то она сейчас же и купила его. Теперь, ведь, она хорошо знала цены и не могла прогадать.
Купила за семьдесят рублей, потому что человеку нужно было сбыть во что бы то ни стало, а потом денек-другой постояла близко около конторы, заводила разговор с людьми, приходившими туда за местом, и без малейшего труда перепродала недавно купленное место за полтораста рублей.
И эти деньги, — это уже был её оборотный капитал. Теперь она почти каждый день обходила кладбище и толкалась около конторы — часа два всего ей приходилось на это тратить, и капитал её начал работать, сперва понемногу, осторожно, но никогда он не оставался без дела, все в обороте, все приносил ей выгоду и понемногу возрастал.
С тех пор прошло уже лет пять, и Анна Матвеевна сама почти уже не появлялась на кладбище. Верная памяти своего мужа, она приезжала туда в поминальную субботу, да в годовщину смерти Ивана Михайловича, чтобы отслужить панихиду по его душе.
Но живет она уже не в меблированной комнате, а в небольшой квартире, с собственной обстановкой, держит прислугу, ездит даже не в трамвае, а на извозчиках.
Гриша уже не мальчик, а молодой человек, кончил гимназию и надел студенческий мундир.
У Анны Матвеевны имеются два служащих, которые каждый день толкаются по кладбищам и собирают сведения о случайно продающихся за ненадобностью с большой уступкой местах. Она покупает эти места, у неё заведены книги, в которых ведутся списки принадлежащих ей мест. У неё, разумеется, нет никакой конторы или вывески, она даже ни разу не поместила объявления в газетах. Но ее знают — Бог ведает, откуда.
И, право же, трудно сказать — есть ли на свете другое занятие, столь выгодное и верное, как это.
Чмыхов, который стал на пять лет старше, но все еще бодрый и служит в кредитном учреждении, нередко посещает ее и он у неё желанный гость. Ведь, от него пошло все её благополучие.
И он приходя к ней, обыкновенно шутит:
— Ну как идут дела торгового дома — ‘вдова Дубилина и сын’? А?. Ха, ха… Вижу, что идут они отлично… Иногда подумываю не сделаться ли мне пайщиком. Да только поздно уж.
И Анна Матвеевна не обижается, потому что дела её действительно идут превосходно.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.