Поль Маргерит
Поль Маргерит
Предисловие к роману Жана Ломбара ‘Византия‘
Предисловие к роману Жана Ломбара ‘Византия‘
Перевод Юрия Спасского
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
—————————————————
Предисловие к роману Жана Ломбара ‘Византия’, Маргерит Поль, Год: 1901
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Про творения Жана Ломбара можно было сказать, что они потонули, как корабль с грузом, на поверхности моря плавали кое-какие остатки: испачканный томик в окне у букиниста, экземпляр, благочестиво хранимый в библиотеке друга. На обеих сторонах обложки слова: Византия и Агония напоминали какие-то чудовищные фрески, кошмары бушующих толп, воскрешенных гениальным писателем. И так грустно было думать, что вслед за жестокостью судьбы, бросившей писателя в могилу в рассвете молодости, невзгоды окружавших его людей, издателя, погружали в забвение творения, полные силы.
По счастью создание его творчества воскресает, помолодевшее, приукрашенное, в белых пеленах страниц нового издания мысль Ломбара, эта трогательная умершая, подобно древней Альцесте, выходит, трепеща под своим покрывалом, она оживает, поднимает голову, и вот она, сияющая драгоценностями в своем торжественном священном одеянии, покрытом золотой эмалью, идет к нам в этой странной книге: Византия.
Воспоминание о Жане Ломбаре, этом небольшом человечке с крутым лбом, как будто полным идей, озаренным душою, с черными и жгучими глазами, неразрывно связывается с моими воспоминаниями о Марселе, этом большом городе солнца, голубого неба, шумных улиц, сверкающих портов, стука экипажей, разгружаемых кораблей, со смутным гудением улья, работающего и веселящегося, с быстрыми жестами, с говорящими лицами, с запахом морских трав и пряностей далеких стран на судах у набережной, среди зеленой воды. Наблюдая с высоты своего скромного жилища на склоне горы Notre Dame de la Garde Марсель с его крышами, шпилями, соборами, с его дымом, и его улицами, подобными муравейнику, Ломбар, конечно, узрел своим горячим взором визионера гигантские города, Вавилоны прошлого, смешение цивилизаций и жадные порывы народов, Рим при Элагабале и Византию при Константине V.
Марсель дал мне понять изумительную жизненность творчества Жана Ломбара, и Жан Ломбар, которого я увидел впервые в тот день, своим ясным и горячим голосом, поспешно развивая идеи и вызывая вихрь образов, дал мне понять Марсель и в нем могучую жизнь народа в движении, соприкосновения страстей и столкновения идей, драму темных жизней, борющихся из-за хлеба, тот Космос в сокращенном виде, который представляет собой город людей. Этот дар обобщать, видеть и понимать обнаруживается в высшей степени в его книгах, господствует и торжествует в них и придает им ту широту, выразительность, жизнь, какая не встречается больше ни у кого.
Потом я встретил Ломбара в Париже, он храбро отражал все бесчисленные затруднения, окружающие бедного поэта, в особенности, когда он не одинок и когда с ним его гнездо: жена, малютки. Бедный Ломбар! Всегда будет передо мной его лицо, проникнутое волей и сияющее умом, его острый взгляд, его говорливая горячность. Он был полон проектов: вскоре должен был выйти его Волонтер 92 года, он работал над большим романом: Коммуна! Коммуна!
Потом я неожиданно услышал, что он умер. И мое горе дало мне понять всю глубину моей симпатии к этому случайному товарищу, к этому редкому гостю, которого я видел, может быть, всего четыре или пять раз и которого я любил, как старого и очень дорогого друга.
Тогда я понял иные таинственные особенности, некоторые знаки, которыми был отмечен Жан Ломбар, и которые я замечал у тех предуведомленных, как их называет Метерлинк, у тех обреченных, что не должны довести до конца своей задачи: нечто редкое, проницательное, утонченное, исходящее от их духовного существа, подобно свету, тот знак предвозвещения, который сиял во впалых глазах Жюля Теллье, в прозрачном взгляде Поля Гигу, в огненных зрачках Леона Виан, тоже исчезнувших с земли.
Как печально думать об этих существах, самых благородных и самых прекрасных в человеческой расе и о многих других плодоносных зернах и погибших силах!
Жизнь Жана Ломбара определяется одним словом: усилия! Вся деятельная молодежь Марселя вспоминает о необычайной буре идей, проектов, предприятий, которую он явил при своих первых шагах.
Он был опьянен деятельностью.
Простой работник, золотых дел мастер, он бросился в политику. Тронутый страданиями пролетариев, грезой о лучшем человечестве, он написал поэму Аделъ, Будущее Восстание, в то время как в общественных собраниях он заявлял о требованиях своих братьев из народа. Социалист с окраской анархиста, один из видных членов первого рабочего конгресса в Марселе, проповедуя революцию словом и пером, он делал наброски различных литературных работ.
Он создавал молодые газеты: Силу, в курьезной книжной лавочке, на крутой улице Бернэ, Портик и Южную Лигу, в которой он сотрудничал и печатал начало своего романа, Cinqpualbre, оставшегося незаконченным.
Романы, стихи, биографические статьи, компиляции из книг, — Ломбар, которому жизнь доставалась с трудом, не отступал ни перед чем. Он весело нес каторжную работу литературного труженика и среди других работ по заказу находил время писать свои обширные романы: Агонию и Византию.
Никто не имел больше мужества и гордости, никто более геройски не вступал в битву с жизнью. Трудолюбие этого бедняка было неукротимо. Он был неизвестен и, чтобы пробиться, поднимал горы. Будучи необразованным, он узнал более, чем знают ученые, для того, чтобы написать книги редкой силы и оригинальности. Иные найдут в них недостатки: некоторый недостаток чистоты, который не надо смешивать с непристойностью, потому что это исходило из желания художника верно изобразить эпоху, глубоко развращенную, в слоге злоупотребление новыми словами, варварские обороты речи, но тут автор, может быть, хотел языком упадка дать более точное и полное представление о тех эпохах, которые он изображал. Предоставим критикам их ремесло: у каждого — свое. Мы, товарищи Ломбара, знаем, сколько труда, энергии, добросовестности представляют его произведения, и мы будем судить о них только по их достоинствам.
И они изумительны у этого писателя, выросшего из плебейской тины, без школы, без учителей, без первоначального влияния, кроме поэта кузнеца Жюстеньена Беро, апостола человеколюбия, умершего сорока лет, после чудной жизни, истинно христианской по смирению. Да, настолько изумительны эти достоинства Ломбара, что становится грустно, когда подумаешь, какие произведения нам дал бы он, умудренный, возраставший с каждым днем, подкрепленный независимостью и успехом!
Значительная часть его литературного наследства разбросана, без подписи или под псевдонимами, во многих изданиях. Даже оставляя в стороне интересную книгу: Волонтер 92 года (Жизнь генерала Мирер), остаются четыре своеобразных и ярких проявления таланта Ломбара: поэма Аделъ, Будущее Восстание, две гигантских фрески, поразительные поэмы в прозе, Византия и Агония и, наконец, Лоис Мажурэс, роман политических нравов Юга.
Возвышенные стремления, революционные склонности публициста Лоиса Мажурэса, его супружеские несчастия и новая любовь, утешающая его, наполняют эту книгу, печальную и в то же время сатирическую. Она была написана много ранее других. Темперамент Ломбара уже проявляется и здесь, в двух больших картинах: выборы в провинции и попытка создать крестьянскую коммуну. Многочисленные и разнообразные статисты движутся в них с правдоподобием настоящей жизни. Тем не менее, этому роману, очень искреннему, мы предпочитаем последующие произведения его фантазии и не сомневаемся, что Лоис Мажурэс вызовет желание их узнать.
Теодор Жан, написавший предисловие к поэме Аделъ сравнивает ее с ‘симфонией в стиле Вагнера’. Жалкое существование пролетариата, человек, раздавленный своим ремесленным трудом, своими высокими печами, фабриками, доками, противоположность задыхающегося рабства и чистого величия первобытной природы, в сиянии Красоты и Справедливости озаряющих мир, ставший снова действенным, — вот тема поэмы Аделъ.
Это ‘идеализированное, доведенное до геркулесовских размеров воплощение порабощенного человечества’. Прообраз будущей революции, грядущий Спартак, Адель призывает к себе бесчисленную армию отверженных и бросает огонь в социальную Гоморру. Апофеоз свободы, равенства и братства, в конце концов, восстает в небе утренней зари. Когда Ломбар писал эти строки, то он, конечно, не подозревал, что он взял тот же сюжет, как и Шелли в поэме Лаони Цитна. В сущности, Адель воспроизводит лейтмотив гуманитарных поэм, задуманных рабочими. Идею и развитие можно заранее предвидеть, узнать. Но вместо ничтожества и глупостей, прямо обезоруживающих, пред нами восстает поэзия в резких звуках. Пусть ей иногда недостает вкуса и чувства меры. Ее звук выразителен, вдохновение дышит в ней.
Эти стихи изображают широкое и могучее видение. Это особенность таланта галлюцинаций Ломбара, который, прежде всего, был поэтом, творцом форм и образов, и таким он показал себя в еще большем совершенстве в Агонии и Византии.
Странные романы, жестокие кошмары. Читатель сразу оказывается во власти таланта и мастерства писателя. С кошмаром они сходны глухой давящей силой, причудливым комизмом, своеобразным круговоротом мысли, возвращающейся к месту действия, а в особенности разнузданностью жестоких и убийственных сил и упразднением нравственного чувства, свойственного безумию грезы, без всякого противовеса воли.
Говорят, Ломбар испытал на себе влияние Эмиля Золя. Во всяком случае, он внес свое большое, совершенно личное вдохновение. Он измышляет, воссоздает прошлое, гальванизирует смерть. Еще немного, и это поэт. ‘Карлейль ощущений’, — так мог бы он себя определить.
Разбор ‘Византии’ вышел бы из границ этого сжатого очерка. Надо проникнуть в сердце города, раздираемого партиями Зеленых и Голубых, разделенного почитанием икон, учением о Благе и человеческих Искусствах и культом официального богопочитания, церквами Пречистой и Премудрой Софии.
Надо присоединиться к заговору тех, кто хочет низвергнуть Самодержца Исаврянина Константина V и возвести на его место отрока Управду, славянского племени, внука великого Юстиниана, в супружестве с Евстахией Элладической, внучкой Феодосия Великого, племянницей пяти слепых претендентов на престол. Надо принять участие в битвах Зеленых с Голубыми, в поражении отрока-претендента, которому Автократор приказывает выколоть глаза, надо присутствовать при изувечении сторонников Управды и при их конечной гибели под развалинами церкви Пречистой Софии, уничтоженной армией Константина.
Что особенно характерно для искусства Ломбара, это дар видеть, особый дар видения: идет ли дело о яростных схватках толпы или об отдельных лицах в самых скромных или самых героических действиях, всегда изображение отличается точностью деталей, а красками и яркостью изумительными. Жан Ломбар — живописец. Декоратор широких картин, он вызывает к жизни своим пером, — я готов был сказать, своей кистью, — густые массы людей и управляет ими с поразительной тонкостью. В его мозгу волновалось человечество с его яростью, радостями, дикой любовью, золотыми грезами и кровавым безумием. Эпический прозаик, он был естественно велик в том, что видел, что чувствовал.
Книги имеют свою судьбу, говорит латинская пословица. Пожелаем, чтобы судьба, — более милостивая к долго существующим творениям, чем к их гибнущим творцам, — исправила бы истинную несправедливость. Странное счастье возносит иногда в громе славы посредственные книги, потом они исчезают, и становится странно, что о них так много говорили. Широкий шум моды может временно заглушить голос неизвестного гения, но этот голос, наконец, услышат те, кто к нему прислушивается даже рассеянно, потому что он из глубины могилы раздается с тайной силой и непобедимой убедительностью.
Первоисточник текста: Византия. Роман / Жан Ломбар, Предисловие Поля Маргеритт , Пер. с 57 фр. изд. Ю. Спасского.— — Москва: Сфинкс, 1912.