[ПРЕДИСЛОВИЕ К РАБОТЕ Ф. ЭНГЕЛЬСА ‘РАЗВИТИЕ СОЦИАЛИЗМА ОТ УТОПИИ К НАУКЕ’]
[ПРЕДИСЛОВИЕ К РАБОТЕ Ф. ЭНГЕЛЬСА ‘РАЗВИТИЕ СОЦИАЛИЗМА ОТ УТОПИИ К НАУКЕ’]
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Предисловие к работе Ф. Энгельса ‘Развитие социализма от утопии к науке’, Засулич Вера Ивановна, Год: 1884
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Засулич В. И. Избранные произведения
М.: Мысль, 1983.— (Для науч. б-к).
Содержание брошюры Фр. Энгельса ‘Die Entwicklung des Sozialismus von der Utopie zur Wissenschaft’ извлечено из его полемического сочинения ‘Herrn Eugen Dhring’s Umwlzung der Wissenschaft’, из которого мы помещаем в приложении три главы, составляющие довольно значительное целое. На немецком языке ‘Развитие социализма’ появилось в прошлом, 1883 году и выдержало одно за другим три издания. Во французском переводе это извлечение вышло еще в 1880 году, а в 1882-м было издано по-польски. Нельзя не пожалеть, что русский перевод появляется только теперь, так как эта брошюра представляет собой чрезвычайно блестящее изложение истории и сущности научного социализма, сделанное самой компетентной рукой. При всем уважении, которым пользуются у нас идеи Маркса 1, их популяризация велась до сих пор далеко не в достаточных размерах, и предлагаемая брошюра лучше всякой другой может содействовать пополнению этого пробела. Такое пополнение в особенности необходимо в настоящий критический момент нашего революционного движения. Освобождение народа всегда составляло его основную идею, единственную идею, которой оно никогда не изменяло. Во всем остальном, как в теории, так и на практике страшный гнет, под которым нам приходилось уяснять себе нашу задачу и вырабатывать пути и способы ее осуществления, заставлял нас бросаться во все стороны. Урывками, в недосказанном, недоконченном виде успевали мы знакомиться с социалистическими теориями, схватывая сперва всего полнее лишь их этическую сторону: несправедливость существующего строя, обязательность борьбы и т. д. Пытаясь подготовлять на практике условия этой борьбы, мы шли то по тому, то по другому пути и не успевали развить сколько-нибудь систематической и продолжительной деятельности ни в одном направлении.
А деспотизм, посылая на мученичество одну за другой выступавшие фаланги, довел их наконец до той степени интенсивности революционного чувства, что, не имея за собою материальной, а лишь нравственную, идейную силу, наша революционная интеллигенция бросилась в прямую, наступательную борьбу с деспотизмом, заменяя динамитом отсутствие материальной силы и малочисленность борцов их бесконечным самоотвержением. Нравственная победа над деспотизмом одержана полная, а наши поиски за материальной силой, за точкой опоры для борьбы все еще не кончены.
Припоминая всю историю этих поисков за практической программой борьбы за народное освобождение, приходишь к заключению, что недоставало нам главным образом понимания ее фактических, исторических условий. Мы знали, что справедливо, что революционно, но не что возможно и целесообразно. Нам недоставало для этого руководящей нити в лабиринте исторически сложившихся условий нашей родины, и не могли нам дать такой нити ни бакунизм, ни все остальные ходившие среди нас сбивчивые отрывки социалистических теорий2. Полное, всестороннее понимание экономических, исторических и философских воззрений научного социализма могло бы помочь нам найти наше место среди факторов русской жизни и прочную сферу для нашей деятельности. Но к несчастью, у многих русских читателей с этой теорией связывается представление о необходимости для каждого отсталого народа пройти через те же фазы развития, которые привели передовые страны Западной Европы к современному капитализму, дающему материальную возможность успешной борьбы за освобождение трудящегося населения. Такая перспектива долгого, мучительного пути, уже пройденного Англией или Францией и еще предстоящего России, вызывает почти инстинктивное возмущение в русском деятеле, желание отбросить теорию, приводящую к таким горьким выводам, и подыскать другую, более утешительную, обещающую нашему народу совершенно самостоятельный путь развития.
Но такое представление основано, как нам кажется, на крупном недоразумении и противоречит той именно теории, которой его навязывают.
Признавая экономические явления основными в истории человечества, она рассматривает эти явления как материально самому существу своему исторический, т. е, беспрерывно изменяющийся, различный в каждой стране и для каждого поколения данной страны. Одинаковые способы производства и формы обмена, встречающиеся в различных странах и в различные исторические периоды, подчиняются одним и тем же законам и влияют в одинаковом определенном направлении на дальнейший ход экономического развития. Но этот ход обусловливается для каждой данной страны взаимодействием всех влияющих на него факторов, а комбинации этих факторов разнообразны до бесконечности.
В современной России мы встречаем одновременно сельскую общину, еще сохранившуюся вдали от железных дорог и больших промышленных центров во всей своей первобытной чистоте, ремесла на степени домашнего производства для собственного употребления и рядом огромные фабрики, акционерные компании, банки, железные дороги и телеграфы, первобытные исторические формы, пережитые в различные времена всеми народами Западной Европы и затем разложившиеся и исчезнувшие, рядом с формами, составляющими последний результат ее истории и заимствованными Россией в их готовом, современном виде.
Эти-то заимствования, это постоянно усиливающееся влияние Западной Европы на ход нашего развития и исключает возможность повторения последовательных фаз самобытного развития Англии или Франции {Мы не думаем, конечно, здесь, на нескольких страницах предисловия, разрешить трудные и сложные вопросы русской жизни, мы желали бы только наметить то направление, в котором, по нашему мнению, следует искать их разрешения. — Прим. В. И. Засулич.}.
Нашей крупной промышленности предстоит не развиваться постепенно из ручных ремесел, а, по всему вероятию, наоборот, не допустить широкого их развития, сразу заменяя фабричными произведениями продукты домашнего производства для собственного потребления. Долгий путь постепенного развития производительности труда уже пройден передовыми странами Западной Европы за нас и для нас, и нам остается только заимствовать последние результаты их истории.
Труд русского рабочего на паровом ткацком станке, выписанном из Англии или сделанном по английскому образцу в России, сразу становится почти так же производителен, как и труд английского рабочего при таком же станке. Вместе с машинами наша крупная промышленность заимствует и всю организацию труда на фабриках, все приемы эксплуатации рабочих, применяя их только с большей разнузданностью вследствие отсутствия организованного сопротивления. Едва возникнув, она воспроизводит уже все существенные черты западной промышленности и отличается от нее не формой, а лишь своими размерами. Ей предстоит не развиваться, а распространяться, что зависит уже от быстроты накопления капиталов и приобретения рынков для сбыта произведений. Существенное, решающее значение имеет для нее, конечно, внутренний рынок, а его более или менее быстрое расширение зависит в значительной степени от падения крестьянских домашних ремесел, в особенности изготовления пряжи и тканей. Возникновение имущественного неравенства внутри общины, изгоняя разорившихся крестьян на заработки в города и развивая потребности разбогатевших членов, неизбежно создает в лице тех и других потребителей фабричных произведений. Этот процесс, означающий собою разложение общины, с каждым годом все настойчивее констатируется исследователями крестьянского быта, и кулак, неизбежно фигурирующий во всех изображениях жизни села, служит его вернейшим признаком и сильнейшим, неистребимым фактором. Он подкапывает все основы общинного быта, извращает в свою пользу выработанные многовековой практикой мира правила и обычаи, гарантировавшие справедливое ведение мирских дел, извлекает выгоду из учреждений, именно против него-то и направленных, вроде сельских банков и сумел бы, вероятно, извлечь ее даже из увеличения крестьянских наделов, если бы оно когда-нибудь состоялось. Он неистребим уже более никакими мерами, не уничтожающими в корне самую возможность возникновения имущественного неравенства, а следовательно, неотвратимо и постепенное разложение общины, накопление капиталов и расширение крупной промышленности.
Росту капитализма принадлежит ближайшее будущее России, но только ближайшее, дожить до окончательного разложения общины ему едва ли суждено. Современное экономическое развитие России слишком тесно связано с развитием Западной Европы, а в ней дни капитализма уже сочтены. Социалистическая революция на Западе положит предел капитализму и на востоке Европы, и тогда-то остатки общинных учреждений могут сослужить России великую службу3. В некоторых из европейских стран, как, например, в Англии, чрезвычайная концентрация поземельной собственности настолько упрощает дело, что там теперь уже предлагаются меры к его немедленному решению и о национализации земли пишет целую книгу ученый, настолько чуждый всяких разрушительных тенденций, как Уоллес, не желающий ни малейшего зла всем остальным видам частной собственности и предлагающий заняться постепенной экспроприацией лендлордов буржуазному английскому парламенту4.
Совсем иначе стоит вопрос о национализации земли во Франции и значительной части Германии, где господствует мелкое землевладение. Масса крестьян, хотя крайне бедная и обремененная долгами, крепко держится за свою собственность, и экспроприация может встретить с ее стороны самое отчаянное сопротивление. Тут социалистической партии приходится вырабатывать целый ряд переходных мер, неизбежных для стран с мелким землевладением в эпоху организации новых общественных отношений.
Одной из первых подобных мер социал-демократического государства в Германии должен быть, по мнению Либкнехта {‘Zur Grund und Bodenfrage’ 5, Либкнехт, представитель социал-демократии в германском рейхстаге. — Прим. В. И. Засулич.}, перевод лежащих на мелком землевладении долговых обязательств от частных кредиторов к государству. При этом процент, выплачиваемый должниками, значительно понижается, им предоставляются разные льготы и облегчаются дополнительные займы, но все это обусловливается обязательством ввести рациональную культуру земли под контролем государства, соединяясь для этого в большие земледельческие ассоциации.
‘На государственных же землях — продолжает Либкнехт,— размеры которых, к счастью, еще довольно значительны в Германии, должны быть основаны земледельческие колонии, организованные на социалистических основаниях, производящие непосредственно для государства и служащие в то же время образцовыми земледельческими учреждениями’. В эти колонии могла бы быть тотчас же переведена значительная часть сельского пролетариата, что сразу сильно подняло бы заработную плату остальной части, а сообразное с человеческим достоинством существование, гарантированное членам государственных колоний, пробудило бы во всей массе сельских рабочих стремление достичь такого же положения.
А затем, по мнению того же автора, конкуренция государственных колоний скоро принудила бы частные ассоциации отказаться от сохраненной ими фикции собственности и начать работать непосредственно для государства, а единичных землевладельцев — согласиться на экспроприацию.
В России остатки общинных учреждений, отсутствие традиции частной поземельной собственности, незабытое еще общинное представление о земле и природных богатствах как о принадлежащих всем людям могли бы чрезвычайно облегчить переход земли во владение всего общества. При широкой предварительной пропаганде и разъяснении смысла и значения предпринимаемых государством мер они могли бы встретить сочувствие и поддержку в массе крестьянского населения, опереться в практическом осуществлении на остатки общинных учреждений и в таком случае сразу принять самые широкие размеры и самый решительный характер. Для социалистического государства может быть опасно лишь неудовольствие масс, с сопротивлением же крупных собственников оно всегда найдет возможность справиться.
Создать такое государство может, конечно, только сознательный и сильный рабочий класс, имеющий при этом возможность организовать хотя бы некоторые главнейшие отрасли обрабатывающей промышленности страны. Но над воспитанием передовой дружины такого класса и над выработкой этой возможности будет трудиться — против воли, конечно,— наше юное капиталистическое производство.
Юная — по счету лет но не по нравственному характеру своих представителей — русская буржуазия как таковая не способна уже к революционной инициативе, проявлявшейся у западной буржуазии во времена ее юности. Не она подняла у нас и знамя борьбы с абсолютизмом, бывшее в свое время знаменем западной буржуазии. Слишком громко раздаются теперь на свете новые революционные лозунги, которые не могут стать ее лозунгами.
Русскому буржуа никогда и в голову не придет, конечно, вообразить себя носителем интересов всего трудящегося населения, как не придет в голову и нашему фабричному рабочему ожидать каких бы то ни было благополучии от фабрикантов и предпринимателей.
К нам вместе с машинами и готовой организацией труда на фабрике перенеслось и современное взаимное положение хозяев и рабочих, лишь медленно и постепенно складывавшееся в тех странах, где крупная промышленность развилась из ручных ремесел. У нас фабрикант и рабочий сразу очутились на противоположных концах общественной лестницы и встретились как люди с противоположными интересами.
Отношение нашего фабричного рабочего к предпринимателю ясно и определенно, оно не может ни в каком случае помешать развитию в нем классового самосознания, но он новичок в городе, у него нет исторического прошлого, нет революционной традиции, созданной в западноевропейском французском рабочем его борьбой за политическую свободу, нет привычки к солидарному организованному действию английских рабочих. Ему недостает целой массы условий, создавших из европейского пролетариата общественную силу еще ранее проникновения в его среду социалистической пропаганды. А что может сделать систематическая проповедь социализма, блистательно доказывается историей Германии. Ее капиталистическое производство и политическая свобода, да и то неполная, гораздо позднейшего происхождения, чем в Англии и Франции, а социалистическая пропаганда создала там самую развитую и сознательную рабочую партию в целом свете.
Помочь нашему рабочему классу выработаться в сознательную общественную силу, восполнить до некоторой степени недостаток его исторического опыта и вместе с ним бороться за освобождение всего трудящегося населения России составляет задачу нашей революционной интеллигенции, умственное развитие которой дозволяет знакомиться с результатами исторического опыта всего человечества. Но для этого ей нужно не бояться теорий научного социализма, будто бы осуждающих ее на бездействие,— нужно понять и изучить их настолько, чтобы явиться не подражателями западных социалистов (как, пожалуй, вздумали бы упрекнуть нас наши самобытники), а самостоятельными деятелями в условиях нашей родины.
Первая работа классиков научного коммунизма, которая вышла в серии ‘Библиотека современного социализма’,— это работа Ф. Энгельса ‘Развитие социализма от утопии к науке’ (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 185—230). Она вышла в переводе В. И. Засулич под заглавием ‘Развитие научного социализма’ в январе 1884 г. Работа Энгельса представляет собой несколько глав из его знаменитой книги ‘Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом’. Засулич написала для русского издания предисловие, которое до этого времени не переиздавалось.
Предисловие Засулич печатается по тексту книги: Энгельс Ф. Развитие научного социализма. Женева, 1884, с. I—IX.
1 Революционные народники и даже некоторые представители либеральных кругов России в 70-х — начале 80-х годов XIX в. были знакомы с отдельными произведениями К. Маркса и Ф. Энгельса (особенно с I томом ‘Капитала’), хотя они и не понимали революционной сущности марксизма и не признавали его применимость к социально-политическим условиям России.
2 Бакунизм, лавризм, ткачевство — теории русского утопического социализма, отражавшие идеологию мелкобуржуазной демократии. Им были свойственны эклектизм, смешение социалистических и демократических идей. Эти теории объединяла вера в возможность, минуя капитализм, привести Россию к социалистическому строю при помощи крестьянской общины. Методы этого перехода рекомендовались разные. Бакунин призывал революционную молодежь готовить крестьян к немедленному восстанию против государства, частной собственности и церкви. Поэтому сторонников Бакунина называли бунтарями.
3 Ср. с предисловием К. Маркса и Ф. Энгельса ко 2-му русскому изданию ‘Манифеста Коммунистической партии’ (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 305).
4 Засулич отсылает читателей к монографии английского биолога и экономиста: Wallace A. R. Land nationalisation, its necesity and its aims: being a comparison of the System of Landlord and tenant with that of occupying ownership in their influence on the well-being of the people. London, 1882 (Уоллес А. P. Национализация земли, ее необходимость и цели: сравнение системы землевладельцев и фермеров с системой крестьянского землевладения с точки зрения их влияния на благосостояние народа).
6 Речь идет о докладе В Лнбкнехта ‘О земле и аграрном вопросе’, сделанном 12 марта 1870 г. 2-е издание этой работы вышло в Лейпциге в 1876 г.