Яков Павлович Козельский
Предисловие к переводу книги Мозера ‘Государь и министр’
Благосклонный читатель!
Ваш доброжелатель
ЯКОВ КОЗЕЛЬСКИЙ
ПРИМЕЧАНИЯ
Предисловие к переводу книги Мозера ‘Государь и министр’, Козельский Яков Павлович, Год: 1765
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Том I
Государственное издательство политической литературы, 1952
Весьма похвально для человека, когда он полагаемые на него по божию и гражданскому законам должности надлежащим образом исправляет и в икании своем, в которое определила его судьба, не имеет никакого недостатка. До сего преимущества натуральным разумом и другими дарованиями едва достичь можно, а требуется к тому чтение потребных книг и крепкое последование их правилам.
Из служащих к сему намерению книг, которые читать мне доводилось, не нашел я лучше, плодоноснее и полезнее, как сия книга господина Мозера, которую сочинил он по прошению некоторого принца1, и я в рассуждении доброты и превосходства сей книги, которые приписывает ей и французский полковник господин Шампиньи, переводивший се с немецкого языка на французский, за благо рассудил помощию перевода сообщить се вам, благосклонный читатель, на российском языке.
Господин Мозер разделил сию кишу на шесть частей, из коих в первой написал общие правила и примечания о нынешнем состоянии и воспитании немецких принцев, во второй — о дворе и собственной экономии обладателя, в третьей — о выборе и качествах служащих людей, в четвертой — о министрах, в пятой — о делах и отправлении их, в шестой — о жалованьи служащим людям.
Все сии материи описал он разумно, довольно и плодовито, о коих содержании, благосклонный читатель, должен я вам объявить здесь вкратце с приобщением некоторых и моих рассуждений.
Он писал пространно о нынешнем состоянии и воспитании немецких принцев с праведною похвалою и негодованием, смотря на обстоятельства, и порочит некоторых из них за роскошь и неумеренность, что они употребляют излишнее великолепие, на что смотря и министры их то ж делают и держат при себе излишнее число служителей богато, а иногда и бедно одетых и служащих им не столько для дела, сколько для параду, а сей купидон2 для простых людей так прелестен, что и самому затверделому раскольщику устоять против его трудно, так что он рад бросить свою соху и обрить себе бороду, чтоб сделаться лакеем и, одевшись и гасы3, ходить но большей части праздным. От сего то, чаятельно, но многих столичных городах хлеб и другие надобности бывают дороги. Может статься, это бы не было, ежели б не терпимо было там и во всей области4 великое множество людей праздных.
В том спорить нельзя, что почтенным особам надобно для украшения и славы обществу употреблять великолепие, но умеренное и сходствующее с каждого достоинством, а не излишнее.
Также сказать можно, что всякий человек создан натурально так, что надобно ему есть, пить, прогуляться, отдохнуть, но ежели он при всех сих выгодах добровольно не захочет трудиться, то законным образом можно его к тому и принудить. Сии человеческие пужды в разных народах отправляются разным образом. В иных местах все сии нужды весь народ исправлять может умеренно, а в других, напротив того, одна часть народа едят, пьют, веселятся, а о труде не только не заботятся, но еще его и презирают, а другая часть народа работают и работают без отдыху, каково б то было в таком народе веселье, ежели б другая беспрестанно трудящаяся часть его не промыслила ему хлеба. Ежели б за такую праздность, неумеренную роскошь и другие излишества и пороки наказываны были виноватые денежным штрафом, то бы чрез то доходы в областях могли довольно увеличиться праведным и законным образом, по жаль, что противное тому делается на свете, и во многих областях собираются подати с людей за земледелие, худозкестпа и другие полезные дела. От чего нечувствительным образом может упадать трудолюбие и другие происходящие от него добродетели, а леность и прочие рождающиеся от ее пороки приходить в силу.
Он доказывает, как важны для государей и службе их прямые христиане, только надлежит знать, что прямой христианин от титулярного христианина так разнится, как голубь от ехидны. Такие люди под покровом притворной святости носят и сердцах, своих вредный яд, которым они язвят скрытно своих ближних без опасения казни, тем паче, что большая часть людей рассуждают о других по наружному виду. Они заключают об них по их речам или по явным их делам и поступкам, а между речьми, явными делами человеческими и скрытым их проворством великая бывает разность. Ежели б не было в нас таких богопротивных святотатств и ежели б мы следовали верно и постоянно христианскому закону, то чаятсльно, гораздо бы меньше было язычников на свете, которые, несмотря на всю непорочность и святость христианского закона, остаются чрез толь многие веки в своей темноте, а отчего это делается, как не оттого, что мы, будучи христиане без добродетели, как солдаты без оружия, не имеем столько силы в добродетели, чтоб приласкать их под кроткую и священную власть непорочного закона божия, а употребляем на тот конец мзду. Какой чувствительный ущерб и низкая, недостойная и ненадобная прикраса высочайшему преимуществу христианского закона! Он так непорочен, он так свят, что всякий здравым разумом одаренный человек любить его, почитать и сердечно прилепляться к нему без всякого мздовоздаяния может, а в том нет сумнения, что он верных своих служителей сам чрез себя бесчисленными благодеяниями довольствовать может.
Он объявляет, как может иной честный и весьма искусный человек, употребленный в каком правительстве к такой должности, к которой он не имеет ни способности, ни охоты, быть бесполезным обществу и чрез то оставаться в затмении и презрении, который, ежели б употреблен был в своем месте, служил бы подпорою той области, и в рассуждении сего показывает, как располагать разные должности и чины, смотря на различие, темперамента или природного сложения разных людей, а при таком хорошем учреждении люди могут трудиться и своих должностях, не чувствуя никакой тягости, а лучше сказать, что труд их похож будет на забаву.
Он уничтожает и опровергает сильным образом то в людях застарелое суеверие и предрассуждение, якобы в великом чине человеку трудно соблюсть добродетель, а утверждает, что, чем больше чин, тем добродетельнее человек занимать его должен.
Он подробным и основательным описанием министерского состоим ни открынает и изъясняет свету многотрудные и тяжкие их должности и чрез то дает знать другим людям, какое великое почтение иметь они должны к добродетельным министрам и, напротив того, худых министров порицает он праведным и беспристрастным образом, что они, имея случай и силу делать благодеяния другим людям, не имеют к тому охоты.
И как люди, одаренные великим разумом и духом, часто предпринимают намерения выше сил человеческих, в чем они, как ни разумны, погрешают как человеки, то сей писатель, к удивлению почти всего света, доказывает сильными доводами, что такие люди часто бывают не очень полезны, когда они находятся при отправлении всенародных дел, а предпочитает к тому людей, имеющих посредственное и тех качествах дарование, которые, не так сильно надеясь на себя, в предприятиях своих поступают осторожнее.
Он пишет, как военное правление во всех случаях, кроме одной войны, весьма бесполезно. Правда, что военный случай и время баталии не терпит долговременных рассуждений и медленных советов, там требуется, чтоб по одному мгновению ока главного командира все его повеления исполняемы были скоропостижным и молниевидным образом, потому что в противном случае многие тысячи людей могут иногда подвергнуться неизбежной погибели. Но ежели где поверяется и не во время войны в полновластное управление одному человеку тысяча людей, который иногда по своему воспитанию по и состоянии бывает управлять и одним самим собою, ни повелевать своими страстьми, то в таком случае нет сумнений, чтоб многие честные и добродетельные люди не остались от его пристрастия, упрямства, а иногда и недостатка здравого рассуждения несчастливыми. Что сделаться не может, ежели такие дела зависят по от одного старшего командира, а от совету его с своими товарищами и помощниками, и жаль, ежели где поручается такой превосходный жребий одному простому человеку. Промысл божий для благополучия человеческого рода учредил на свете высочайших обладателей, коих одних благословенные домы по званию божию их к такому превосходному жребию, по утвержденному законом божиим глубочайшему нашему к ним почтению и уважению, по величественному их воспитанию и благоразумному приуготовлению к такому важному и независящему достоинству, которые их к одним благодеяниям человеческому роду побуждать должны, имеют богом данную власть и неоспоримое право управлять его судьбою не своей воле, а не другие простые люди.
Сей писатель советует обладателям народов давать довольное жалованье служащим людям, чтоб они чрез то могли быть добродетельнее и исправнее в своих должностях, также награждения заслуженным, что и справедливо, потому что без того трудно иметь достойных людей, только жаль, что награждениям он не определил времени. Теперь везде на свете так умножилось число заслуженных как по себе, так и по предкам людей, что ежели обладатели еще будут делать награждения новым заслуженным людям, в роды их5, то чаятельно, что и самим им не останется ничего.
Я много раз удивлялся тем человеческим неправым рассуждениям, что они обыкновенно называют таких обладателей неправосудными, которые за родительские преступления простирают казнь и на детей их, хотя они в том и не имели участия, и такие их жалобы подлинно справедливы, но когда, напротив того, остается детям богатое наследие после родителей их, которых за важные службы наградили их обладатели, то они от того не отказываются. Ежели подумать чистосердечно о сей поступке, то она не только чудна, но и смешна некоторым образом.
Такие, чаятельно, прихотливые требования довели обладателей римских до того, что в вечной славе почивающий император римский Марк Аврелий сказал своей армии, которая просила у него за победы и понесенные военные труды награждения, которое, может быть, ей и справедливо следовало, такие слова: ‘разве вы хотите, чтоб я для удовольствия вашего потребовал новых податей от отцов ваших и матерей’, и сей праводушный, добродетельный и великий монарх приказывал иногда для удовольствия своих солдат продавать дворцовые дорогие вещи. Вот до чего довели неправосудные милости и неумеренные подаяния его предков, которые потомкам своим неоставили, чем награждать достойных людей их времени за их службы. При таком случае вотще правосудно вопиет награждение заслужившему, казнь заслужившему, а по потомкам его. Когда в какой области монаршее попечение простирается на подданных его так далеко, что дети их обоего пола воспитываются на его иждивении, когда они имеют впредь по своим заслугам верно и правосудно награждаемы быть, когда законы гласят, чтоб всякий человек пользовался таким жребием, который бы ни превосходен, ни недостаточен был против его достоинства, то в такой области к чему наследие, к чему приданое. Господня есть земля и исполнение ее. Государь есть отец своих подданных и не оставит их в сиротстве. В том я не сумневаюсь, чтоб такие мои рассуждения не тронули кого из моих читателей, хотя они и на всевозможной справедливости основаны, но ежели они посмотрят на них беспристрастными глазами, то, без сумнения, увидят их правоту и пользу, и в таком случае несравненно большая часть людей или, как прямее сказать, все они были бы гораздо благополучнее обыкновенного. Но сей опыт для иных людей похож на итальянскую музыку. Сладости ее не разумеет деревенский мужик, а только те люди, которые учились ей основательно или которые довольно навыкли ее слуху. Когда ж, несмотря и на сие, останутся они в неудовольствии, то по крайней мере пускай не позабудут тех словес божиих: ему же дано будет много, много и взыщется от него. Я признаюсь чистосердечно, что неприязнь мои к неумеренному самолюбию и недоброхотство мое к другим рождающимся от него порокам, а не другие какие причины заставили меня предложить свету сии рассуждении. Всякий век и каждое время имеют в себе достойных и отличных людей, итак, ежели дозволить им такую привилегию, которая бы утверждала данные им награждения и вечность их родин, то наконец и самая пребогатая натура истощиться должна, и в таких-то случаях один, имея сверх достоинства, а другой, не получая по достоинству, оба мало заботятся о пользе своего отечества, и поручаемые достойным людям чины вместо уважения приходит и некоторое пренебрежение, а сей важный налог вышней власти надлежало бы для благополучия человеческого рода и для благопоспешествования пользы обладателей почитать лучше. Одно правосудие обладателей, святое правосудно, орудие величества божия, важная клейнода и необходимое качество монархов может отвратить такие тяжкие несправедливости на свете.
Сей автор порочит немцев за то, что они рвутся вступать в военную, статскую и придворную службу, позабыв, что не одни только сии состоянии служат к человеческому возвышению, а столько их быть может, или по осторожному учреждению правительства быть должно, сколько есть законных нужд человеческих, и что во всех сих званиях можно сказать, когда кто имеет, свои дарования, можно получать преимущества и посходить по степеням. Правда, что восхождение по степеням чести иной назвать может суетою, но сию суету, ежели мы желаем благополучии человеческому роду, необходимо дозволить должно во всяком роде разных человеческих состоянии7.
Я не думаю, чтоб кто на смертных мог далее приникнуть в сердце человеческое, кто бы миг лучше открыл, и изъяснить свету пороки, пронырства и коварства политические и дать лучшее сияние справедливости и добродетели, как сей разумный писатель, и когда мы обязаны всеми законами иметь благодарность и к таким, людям, которые оказывают нам временные благодеянии, то кольми паче сему великому мужу должен благодарить снег за такие его преполезные и почти и вечность времени служащий наставления, которыми он приводит род человеческий на путь прямого разума, которыми открывает завесу ложных и коварных мнений, которыми отверзает дверь для торжественного входу в мир справедливости, добродетели и святости, и ежели б в подсолнечной, какая область могла иметь такое счастие, чтоб были в ней все начальники одарены такою крепостию духа, такою зрелостию и прозорливостию разума и таким чистосердечием, каких требует по справедливости сей беспристрастный муж, то бы человеческий род не видел той горести и бедности, которые несравненно большую часть его лишают натуральной смерти.
Я признаю мою слабость в том, что при изъяснении мыслей сего автора имел великую трудность, и не знаю, мог ли их изобразить в полной их силе и доброте…
При окончании сей моей речи желаю и искренно советую вам, благосклонный читатель, пользоваться сими спасительными наставлениями, которые подает нам сей верный друг человеческого рода. А я пребуду
Напечатано в Петербурге в 1766 г. Книга Карла Фридриха Мозера (1723—1798) ‘Государь и министр’ (‘Der Herr und der Diener’) была впервые издана во Франкфурте в 1765 г. Автор наложил в ней основные положении политической концепции ‘просвещенного абсолютизма’. Посвящая свои перевод Екатерине II, Козельский тем самым призывал императрицу воплотить в жизнь uni принципы. Вместе с тем Козельский и предисловии к нише подверг критике многие отрицательные стороны современного ему самодержавно-крепостнического строи.
Предисловие воспроизводится по первопечатному изданию,
1 По прошению некоторого принца. — Свою книгу Мозер написал, вероятно, по совету кого-либо из представителем дома принцев Гессена Гамбургского, делами которого он управлял.
2 Сей купидон — то-есть эта страсть.
3 Гасы — тонкие шелка.
4 Во всей области — в данном случае в смысле ‘во всем государстве’.
5 В роды их. — Козельский выступает здесь против непомерных и незаслуженных награждений дворянской знати, что особенно было принято в царствование Екатерины II, щедро задаривавшей за счет государства своих фаворитов и приближенных землями, крепостными, деньгами, драгоценностями и пр.
6 Важная клейнода — важный символ, важная принадлежность.
7 Во всяком роде разных человеческих состояний. — Козельский отвергает здесь кастовые, сословные ограничения, которые господствовали в самодержавно-крепостническом государстве.