Предисловие к отрывку из записок А.С. Хомякова о всемирной истории
Помещая в нашем журнале первый отрывок из рукописи, найденной в бумагах покойного Алексея Степановича Хомякова, мы должны сказать несколько объяснительных слов о происхождении и характере труда, из которого он заимствован. Мы считаем это тем более необходимым, что труд этот отличается не только внутреннею своеобразностью проведенного в нем воззрения, но и внешнею оригинальностью своего построения, так что, не составив себе предварительного об нем понятия, трудно бы было читателю стать на надлежащую точку зрения для его оценки и уяснить себе, чего можно от него ожидать и чего должно от него требовать.
Тому назад лет двадцать, когда историческая будущность славяно-православного мира начала переходить из области темных гаданий и поэтических предчувствий в отчетливое сознание, естественным образом возникла мысль проследить в прошедшем историю его образования и, так сказать, воссоздать его полузабытую генеалогию. Прежде всего, нужно было отыскать славян и живые следы православного вероучения, более или менее затертые позднейшими наслоениями, выделить, из разных примесей, народные и религиозные стихии и назвать их по имени. Но задача не могла ограничиться определением внешней, осязаемой стороны исторических фактов. Возникли новые вопросы: к чему предназначено это долго непризнанное племя, по-видимому осужденное на какую-то страдательную роль в истории? Чему приписать его изолированность и непонятный строй его жизни, неподходящей ни под одну из признанных наукою формул общественного и политического развития: тому ли, что оно, по природе своей, не способно к самостоятельному развитию и только предназначено служить как бы запасным материалом для обновления оскудевающих сил передовых народов, или тому, что в нем хранятся зачатки нового просвещения, которого пора наступит не прежде, как по истощении начал, ныне изживаемых человечеством? Что значит эта загадочная Церковь, по-видимому задержанная в своем развитии и как бы оставшаяся в стороне от истории, с тех пор как христианство на Западе распалось на свои два противоположные полюса? Наконец, какая таинственная связь соединяет эту Церковь с этим племенем, которое в ней одной свободно дышит и движется, а вне ее неминуемо подпадает рабскому подражанию и искажается в самых коренных основах своего бытия? Очевидно, что на эти вопросы нельзя было искать готовых ответов в трудах западных ученых. Если бы мы приняли на веру и безоговорочно результаты науки, выработанные в Германии, Франции и Англии, мы тем самым бессознательно подписали бы свой собственный приговор и обрекли бы себя если не к смерти, то к историческому ничтожеству и к вечному хождению по чужим следам. Каждый народ, в понимании чужой жизни, невольно ограничивается пределами своего собственного созерцания, он усваивает себе внутренний смысл тех явлений, в которых выражается собственная его личность, в которых он узнает самого себя, или, по крайней мере, личности других народов, связанных с ним единством духовных стремлений, все, что лежит вне этого круга, естественным образом представляется ему своею отрицательною стороною и определяется им по ощутительному для него отсутствию тех начал, в которых заключаются для него цель и идеал человеческого развития. Таким образом, воспроизводя прошедшие судьбы человечества, из всего забираемого им исторического материала он невольно строит как бы пьедестал самому себе.
В беседах своих с молодыми людьми, воспитанниками Московского университета, собиравшимися около него, Алексей Степанович Хомяков часто указывал на эту неизбежную односторонность готовых выводов, заимствованных нами, без надлежащей критики, из иностранных литератур, но он знал, что отвергать выводы науки можно только во имя самой науки, противопоставляя полнейшее знание знанию неполному или поверхностному, и потому он настаивал на необходимости обратиться к источникам и по ним проверить все исторические оценки и суждения, повторяемые нами с чужого голоса. Под его руководством задумано было в то время обширное издание, посвященное исследованиям о прошедших судьбах и настоящем положении славяно-православного мира: первый том его вышел в свет под названием Славянского Сборника, и уже много было заготовлено материалов для следующих выпусков, но ранняя кончина главного распорядителя работ, покойного Валуева, в лице которого русская наука лишилась незаменимого деятеля, положила конец этому предприятию. Тесный кружок, собравшийся для общего дела, мало-помалу рассеялся в разные стороны, и Хомяков один принял из рук Валуева наследство им же задуманного труда.
О самом ходе его работ мы еще не могли собрать точных и подробных сведений. Кажется, он начал с изучения религиозных сект, волновавших православный Восток в первые века христианства, в связи с движением народов, прорывавшихся, с разных сторон, в пределы Римской империи, далее, попавши на живой след восточных религий в христианском мире, он углубился в древность, перешел из Греции в Индию и Египет, из области богословия и истории, в тесном значении слова, в область этнографии и филологии. Круг его исследований мало-помалу расширялся, и, наконец, он обнял весь древний мир до самых ранних воспоминаний рода человеческого. Таким образом, не ограничивая заранее предмета своих занятий, не задавая себе целью сочинить книгу, он втягивался в работу понемногу, и труд его, незаметно для него самого, разросся до огромных размеров.
Обыкновенно, отправляясь в деревню, он забирал с собою целую библиотеку летописей, словарей, новейших исследований и путешествий, в один год, из-за границы, выписано им было книг на 10 т. рублей. При необыкновенной силе его ума он одолевал весь этот сырой материал в течение лета, осени и начала зимы, и затем, почти не прибегая к выпискам, но полагаясь на свою громадную память, никогда ему не изменявшую, он заносил в особые тетради и в самой сжатой форме результаты, выработанные им из всего прочтенного. Так в течение приблизительно десяти лет набралось у него два толстых тома из 21 мельчайшим почерком исписанных тетрадей, обнимающих собою всемирную историю от древнейших времен до распадения Скандинавского севера на отдельные племенные группы, после полумифического царя Гаральда-Гильдетанди, погибшего в сражении при Бравалле.
Сам автор не озаглавил своей работы, и мы решились назвать ее Записками о Всемирной Истории. Они дошли до нас в том черновом, первобытном виде, в каком они постепенно разрастались под его пером. Чтобы понять внешний их характер, необходимо иметь в виду, что Алексей Степанович Хомяков вел эти записки не для публики, а для себя, поэтому он заносил в них далеко не все то, что нужно было бы знать читателям для точного уразумения его мыслей, а только то, что в собственном его представлении выливалось окончательно в полное целое, или то, в чем он расходился в мнении с писателями, которых он изучал, или, наконец, новые отрывочные мысли, приходившие ему на ум, иногда простые намеки, сближения, даже вопросы или предположения, требовавшие дальнейшей проверки.
Едва ли найдется другой труд, который бы до такой степени соединял в себе два свойства, по-видимому противоположные: глубокое внутреннее единство основной мысли, при отсутствии всякого видимого единства, всякого систематического порядка в расположении частей и при пестроте содержания, на первых порах отталкивающей читателя. Борьба религии нравственной свободы (начала Иранского, окончательно осуществляющегося в полноте божественного откровения, хранимого Православною церковью) с религиею необходимости вещественной или логической (начала Кушитского, которого позднейшее и полнейшее выражение представляют новейшие философские школы Германии), эта борьба, олицетворяющаяся в вероучениях и в исторической судьбе передовых народов человечества — такова основная тема, связывающая разрозненные исследования в одно органическое целое. При этом в одной и той же тетради мы находим полный обзор какого-нибудь события или учения, который бы мог, почти без всякой переделки, занять место в оконченном труде, рядом — целые страницы филологических корней и самых дробных розысканий о смешении наречий, о превращении слов и понятий, при переходе их от одного народа к другому, наконец, отрывочные замечания, взгляды, брошенные в сторону, иногда забегающие далеко вперед, в другую историческую среду, по поводу какого-нибудь нечаянно промелькнувшего сближения. Все это следует к ряду, одно за другим, без разделения на главы или периоды, без ссылок и указаний источников, без кратких повторений пройденного, без приготовительных вступлений и, вообще, без всех тех общепринятых приемов и условий, которыми облегчается изучение труда, предназначенного для публики. Дело в том, что автор никогда и не думал издавать свои Записки, он смотрел на них, как на неистощимый запас материалов, отчасти уже переработанных, которого достало бы на несколько книг или на целую серию статей и из которого он намеревался, в свободное время, извлекать для печати отдельные части, подвергая их предварительному пересмотру и окончательной обработке. Так исследования о ересях в православной церкви послужили ему для полемико-богословских брошюр, изданных им за границею на французском языке и доселе еще мало известных нашей публике, другой отрывок, о династии Меровингов, он хотел обработать в виде отдельной статьи для ‘Русской Беседы’, но в последние годы внимание его было обращено на другие предметы. Ему не было суждено не только довести до конца великий, задуманный им труд, но даже воспользоваться тем, что уже было им исполнено, а чего он не успел совершить, того, конечно, не возьмет на себя никто. Мы можем только сохранить для потомства богатое наследство его мысли в том виде, в каком оно до нас дошло.
Нет сомнения, что в таком обширном, многосложном и окончательно непроверенном труде, каковы Записки Хомякова, найдутся недосмотры, ошибки, противоречия и произвольные, а еще чаще неоправданные догадки, на них укажут, их исправят специалисты, коротко знакомые с источниками, и в то же время, мы в этом не сомневаемся, они оценят по достоинству великий ученый подвиг покойного автора. Представители ремесленности в науке, не находя на его труде своего цехового штемпеля, отвернутся от него с пренебрежением, одно отсутствие разделения на главы и рубрики надолго доставит поживу самодовольной критике, мы предоставляем ей это легкое торжество над трудом, который, в этом отношении, является перед нею безоружным, большинство читателей найдет в нем чтение, конечно, нелегкое, но которое с избытком вознаградит всякое усилие мысли. За последнее можно смело поручиться.
В непродолжительном времени друзья покойного Хомякова надеются приступить к изданию всех его сочинений. Два рукописных тома ‘Записок о Всемирной Истории’ составят от четырех до пяти томов печатных. Помещаемый в этом N отрывок взят из тетрадей 161-й и 17-й и занимает в подлиннике менее 20 страниц.
Впервые опубликовано: во 2-й кн. ‘Русской Беседы’ за 1860 г. в виде предисловия ‘От редакции’ к отрывку из Записок А.С. Хомякова.