‘Книга Иорам’ Рудольфа Борхардта вся написана в тонах побочных библейских рассказов, т.е. тех рассказов, которые не имеют прямого устремления книг закона, истории и пророчеств, но как бы припечатанные к ним, и служат бытовою иллюстрациею к этим главным книгам израильского народа. Такова ‘Руфь’, таковы ‘Книга Товии’ и ‘Книга Иова’. Эти побочные библейские рассказы суть прелестнейшая часть Священного Свитка. К ним позднее примкнули агиографы, легенды. И, наконец, вот в новое время появились имитации их, пытающиеся еще и еще раз повторить, еще и еще раз вариировать тон и сюжеты этих прелестных полувымыслов, полудействительности знойных равнин Сирии и Халдеи… К числу таких имитаций принадлежит и рассказ Рудольфа Борхардта.
Сюжет его прост и нравоучение его не сложно. Это все те же идеи чистого (не загрязненного, не засоренного) плодородия, которые постоянно повторяются в Библии, но здесь они повторены в варианте. Плодородие есть нечто должное и обязательное, но что, если оно не исполнено? Иорам сетует на Бога за то, что Он его сотворил ‘мулом’, бесплодным, бессеменным или, как выражается текст ‘Книги Иорама’, — ‘с семенем, не дающим всходов‘, ‘не подымающимся, не всходящим‘. Все мы теперь знаем из медицины, что такие случаи — бывают, есть. Знали это и древние евреи, которые для подобных случаев указали обязательный развод. Замужняя женщина, отходя от бесплодного мужа и выходя за другого замуж, получала ребенка, и тем исполняла общий израильский закон. Но в данном случае требование закона встречает себе препятствие в любви Иорама к жене своей: не отпуская ее, он берет, вероятно приписывая бесплодие ей, других себе наложниц, чтобы исполнить закон плодородия, но они также остаются бесплодными. Между тем Бог разгневан на Иорама, на него падают несчастия и он попадает в плен. В отсутствие его, жена его сделалась блудницею. Через семь лет Иорам освобождается из плена, возвращается в свою землю, в свой дом: и в первую же ночь, встретив блудницу, т.е. просто свободную, не занятую женщину, -взял ее, но, к ужасу, открывает в ней собственную жену. На его упреки она отвечает, что он ей не дал ребенка и потому она ничем не связана с ним. Проходит и мука, и гнев, и смирение в душе его, в то же время и она вспомнила и пожалела его. В то время, как он одиноко лежал на чердаке, она вошла к нему и легла как жена. И подобно тому, как в ‘Книге Товии, сына Товита’ рассказано, как посланный от Бога Ангел сводит Товию и Сарру в брак, — во исполнение вечного и одного заповедания, — так здесь посланные Богом Ангелы всю ночь держат полог над ложем второбрачных — и несчастных и счастливых — супругов, пока они утешались друг другом. Иорам отпускает вину жене своей: ибо он в точности бесплоден, и есть более ее хозяин, чем супруг. Но все-таки он, хотя и не был отцом детей ее, то в ограниченном значении был супругом: и она возобновляет оборвавшуюся нить отношения к нему. Тут есть резигнация, тут есть с обеих сторон, ‘признание судьбы’, — покорность ‘судьбе’ — христианский мотив в оболочке еврейской легенды. Ибо строгий и точный ветхозаветный закон не дозволял мужу ни под каким видом, ни при каком оправдании возвратиться вторично к жене, которая жила в обладании хотя бы одного постороннего мужчины, не говоря уже о безбрежном блуде. Этим обеспечивалась чистота семени, чистота ложа, абсолютная точность отцовства и вообще правильность рода. Этот закон был ‘метрикою’ юдаизма, точнее — он был тем реальным обеспечением верного потомства, точного происхождения от явного отца своего, каковое фиктивно и словесно дают христианские ‘метрики’. Здесь, вообще, ‘Книга Иорам’ не выдерживает традиции. Но этого и не было в намерениях автора, очевидно, живущего уже в веяниях христианского спиритуализма, хотя бы и не вполне. Произведение его — смешанное, двух эпох, двух цивилизаций: в заключительном эпилоге, где жена Иорама чудесным образом забеременела в эту ночь от бесплодного своего мужа, т.е. семени его была сообщена сила ‘всхожести’, ‘поднятия’, — автор опять возвращается на традиционную почву еврейских сказаний, легенд, поэзии и закона: ‘что бы и как бы ни было, но оставь потомство’. Этому служат Ангелы, это указано Богом: как же Ангелы и не служили бы этому, раз это Богом определено? Сюда спешат на помощь чудеса и самые невозможные стечения обстоятельств. Вот отчего эта заключительная ночь, с участием в ней Ангелов, — представляется наиболее значительным моментом всего рассказа, исполненным ‘догматическо-нравственного смысла’, как выразились бы христианские богословы. Она проведена деликатно и тонко, и, можно думать, Р. Борхардт писал здесь под ближайшим влиянием чудной легенды о Товии и Сарре, — этого неувядаемого цветка пустынь Ирана и Сирии.
Впервые опубликовано: Борхардт Р. Книга Иорам / Пер. Александра Элиасберга. СПб.: Пантеон. 1910. С. 5-9.